"Операция «Отче наш»" - читать интересную книгу автора (Лундстрём Эверт, Хесслинд Ларс)8Тренировки делали свое дело. Я видел это по своим товарищам, видел по себе. Мы начали смахивать лицом на индийских факиров. Щеки все туже обтягивали скулы. Последние килограммы жира обращались в пот и замещались мышцами. Нас можно было принять за спортсменов высокого класса, и самочувствие соответствовало внешности. Не скажу, чтобы меня это огорчало. Непрестанная муштра на «Конни» тоже наложила свою печать. Соленые брызги и солнце выдубили кожу лица, руки совсем загрубели. Губы трескались от поцелуев волн, уподобляясь мятым помидорам. Носы лупились от едкой смеси морской воды и солнечных лучей. Каждое утро из рук в руки передавались баночки с цинковой мазью, толстый слой густого снадобья хоть как-то защищал покрытые болячками губы и носы. С белыми, как у клоуна, губами мы на «Конни» выходили преодолевать всевозможные капризы погоды. На Билла солнце и соленая вода никак не действовали. Соль белила инеем его брови, расписывала обветренное лицо, а он знай себе негромко, монотонно отдавал одну команду за другой. Не ведая усталости. Выплюнет разжеванную спичку – принимается за следующую. – Поворот. – Поворот. – Ставить спинакер. – Убрать спинакер. – Выбрать фал. – Перекинуть гик. – Перекинуть… После очередного выхода в море он уединялся и прилежно писал что-то в своем блокноте. – Не иначе, сочиняет автобиографический роман, – заключил Ян Таннберг как-то вечером за чашкой кофе. – Под названием «Когда дьявол отправился в море». За другим столиком Мартин Графф беседовал с Артуром Стефенсом. Когда рослый американец, пожелав нам спокойной ночи, вышел на террасу, Мартин пересел к нам. Проводив собеседника взглядом, заговорил: – Потрясающий мужик этот Стефенс. Он рассказывал о своей службе на флоте в войну. Два раза нарывался на торпеду – один раз у берегов Исландии, другой в Тихом океане. А описывает так, будто речь идет о пустяках, вроде туристского аттракциона на круизном судне. Будь Артур Стефенс лет на тридцать моложе, наверно захотел бы плавать вместе с нами на «Конни». И уж он не подкачал бы. Новые паруса для умеренных ветров хорошо себя показали. Мы сконструировали грот с большим «пузом» внизу, предусмотрели также высокий горб у задней шкаторины. – Похоже, это «пузо» прибавляет яхте ход на толчее, – заключил Билл. – Так и задумано, – сказал я. – Глядишь, окажется, что наш комплект для умеренных ветров будет работать лучше, чем паруса Теда Худа. В следующем году, когда у нас будут две яхты. – По «Конни» видно, что с этими парусами ей лучше идется, – подвел черту Билл, не желая забегать вперед. Дальше мы с Георгом взялись за конструирование двух спинакеров для легких ветров, один – для полного, другой – для крутого бакштага. Половину ночи проводили у чертежной доски, не снимая кофейник с плиты на маленькой кухоньке. Каждый набросок обсуждали часами, и моя «Библия», черная записная книжка со всевозможными данными о парусах, грозила вот-вот рассыпаться. Большинство набросков кончало свой путь в корзине. Тем не менее, мало-помалу на бумаге возникли контуры спинакера, в который мы оба верили. Поздно ночью после очередных трудов в мастерской я проводил Георга до дома, затем не спеша побрел к гостинице, проветривая легкие. На календаре уже 3 сентября, однако ночь была еще по-летнему теплой. О том, что лето миновало, говорила густая тишина. Почти все курортники покинули остров, школьники днем сидели за партой, родители занимались своими делами. Летние месяцы не знали беззвучных ночей, непременно из какого-нибудь переулка доносился смех, где-то стучали сабо по булыжникам мостовой. Теперь я слышал только собственные шаги. Я остановился, наслаждаясь безмолвием и покоем. От пристани доносилось шуршание кранцев – там терлись о бетон суда, покачиваясь на зыби. Колыбельная песня моря… Вдалеке глухо блеял звуковой буй, установленный в пяти морских милях к западу от маяка «Отче Наш». Это блеяние и шуршание кранцев – такие типичные звуки нашего края… Я наслаждался ими. Это был один из моих лучших вечеров на острове Марстранд, и я вдруг ощутил себя неописуемо счастливым. Операция «Отче Наш» повернулась ко мне еще одной гранью. Завтрак на другое утро ознаменовался четвертым попаданием в яблочко. До сих пор за весь тренировочный сезон повару только три раза удавалось сварить яйца «в мешочек». Ян Таннберг сделал своим моряцким ножом четвертую зарубку на ножке стола. Подошел Палле Хансен и присоединился к трапезе. Его загорелый лоб украшала белая метина лесенкой. Память о несчастном случае с обрубленным шкотом. Положив сыр на хрустящий хлебец, Палле дал работу зубам и поморщился: громкий хруст явно отозвался болью в голове. Накануне вечером датчане налегли на виски, отмечая день рождения Ханса Фоха. Вообще же в нашей группе очень редко нажимали на спиртное. Слишком много сил отнимали тренировки, чтобы еще оставалось для гулянок. Стаканчики, которые нам подносили супруги Стефенс, были таким пустяком, что называть это пьянкой было бы смешно. Но я не завидовал Палле Хансену, когда после завтрака нас и «Конни» встретил в море неприветливый крепкий вест. А спустя десять дней пришел конец и даровым стаканчикам. Сэлли и Артур Стефенс покинули нас и Марстранд. Простились с начинающейся шведской осенью ради встречи с продолжающимся летом в западном приморье США. – Счастливчики, – сказал Петер Хольм. – Что значит знать, где черпать золото. Мы кивнули, с завистью представляя себе солнечную Калифорнию. Нам давно стало ясно, что у Артура Стефенса все в порядке с финансами. И не только потому, что он так щедро нас угощал. На прощание Сэлли и Артур обошли все столики и обменялись с нами рукопожатиями. – Спасибо за чудесное лето, – сказал Артур. – Не плачьте, мальчики, – сверкнула глазами Сэлли. – В следующем году снова увидимся. Если здоровье позволит. И вы еще будете здесь. – Будем, – коротко ответил Билл. «Папенькины мальчики» и «Маменькины сынки» будут здесь. Как часы. Обещание пожилой супружеской пары вернуться через год позволяло и в следующем сезоне надеяться на стаканчик-другой… Провожая взглядом Сэлли и Артура, я вдруг подумал, что эти супруги только ради нас приезжали в Марстранд. Со стороны Британских островов на маяк «Отче Наш» накатывались чередой циклоны вкупе с первыми осенними штормами. Бабье лето точно смело огромной метлой. В одну морозную ночь кусты и древесные кроны городского парка заболели желтой лихорадкой, и на шиферных плитах набережной стали вырастать шуршащие сугробы сухой листвы. Буйные шквалики посвистывали в такелаже «Конни». Местные жители принесли с чердаков вторые оконные рамы. Билл до предела использовал последние тренировочные дни сезона. Пятнадцать дней мы выходили в море при скоростях ветра 11–18 м/сек. В основном оттачивали работу со спинакером. Трудились как проклятые. Никакие твердые мозоли не спасали наши ладони – за несколько часов работы при волнах высотой с половину мачты они размокали и обдирались, наподобие апельсиновых корок, шкотами, брасами и прочими снастями. У большинства ладони превратились в кровоточащие раны. Шкотовым во главе с братьями Таннберг доставалось особенно тяжело, каждый маневр был для них мукой. – Проклятие, – сказал Ян Таннберг Биллу, – неужели нет другого способа выбирать шкоты. – Я уже попросил Мону Лизу подумать над этим, – ответил наш предусмотрительный Билл. – А то ведь так недолго и руки вывихнуть, – продолжал Ян. – Ну, я-то обратился к Моне Лизе по другой причине, – разъяснил Билл. – Слишком много времени уходит на маневры. Наши тяготы не заботили Билла. Изменения делались только затем, чтобы ускорить тот или иной маневр. Мозг Билла Маккэя был запрограммирован на выигрыш Кубка «Америки». Вечером 15 ноября мы устроили праздник в честь окончания первого тренировочного сезона. Казначеи операции «Отче Наш» – адвокаты Марк и Леффлер – финансировали торжественный прощальный ужин. Кроме них на почетных местах сидели Билл, Мона Лиза, Анетта и представитель правления Гётеборгского королевского общества парусного спорта. Последний не сводил глаз с несравненной Анетты, которая оживленно беседовала с ним, явно довольная таким вниманием. Когда дошла очередь до кофе, Билл поднялся, взял свою рюмку с коньяком и подошел к бару. Небрежно откинулся назад, опираясь на стойку локтями, и произнес речь: – Ну так, ребята, первый акт окончен. Пройден самый легкий этап на пути к цели. В конце учебного года принято ставить отметки. Не буду нарушать эту традицию. Вы не разочаровали меня. Продолжайте в том же духе. Второй акт начинается в следующем году десятого апреля. Билл приветственно поднял свою рюмку, и мы последовали его примеру, довольные высокой оценкой. – А ты, Билл, не такой уж изверг, как о тебе говорят… Ты гораздо хуже. Ян Таннберг произнес благодарственную речь от имени обоих экипажей, после чего «Папенькины мальчики» и «Маменькины сынки» выпили за здоровье своего мучителя, сердечно улыбаясь. – Подождите до следующего года, – отозвался Билл. – Когда начнутся настоящие тренировки. На другой день большинству членов группы предстояло разъехаться по домам. Буксировать «Конни» на верфь Яльмара Юханссона должны были кроме меня Билл Маккэй, Чиннмарк, Мартин Графф и Петер Хольм. Георг, естественно, оставался у себя на острове. – Слава богу, один этап позади… – заметил Чиннмарк, когда мы принялись готовить «Конни» к последнему переходу перед зимним отдыхом. – Согласен, – сказал я. – От парусного спорта в таких дозах тоже устаешь. – Говори уж, как есть, – от таких доз мутить начинает, – вступил Мартин, сердито орудуя шваброй. Последняя уборка сезона. Включив транзисторный приемник, мы слушали прогноз погоды. Он не сулил ничего хорошего. – Завтра – свежий ветер, – произнес Чиннмарк, глядя на низкие тучи, плывущие в небе над башней крепости Карлстен. – Добавь к этому туман и шугу, – кисло предсказал Мартин. Лицо его напоминало ландшафт с крутыми возвышенностями и глубокими долинами. Темные круги оттеняли глаза под высоким лбом. Из-за густой щетины казалось, что щеки совсем ввалились под выступами скул. Быстрые нервные движения вполне сочетались с манерой говорить. Слова порой, что называется, наступали друг другу на пятки. Могло даже показаться, что Мартин сам себя перебивает. Во всей его щуплой фигуре было что-то упрямое. «Яхтсмен без упорства и воли не годится на роль победителя», – сказал я себе. Вся наша группа годилась на эту роль. На другое утро радиопророчество, увы, оправдалось с лихвой. Врываясь в гавань через южный вход, шквалы несли каскады соленых брызг, подхваченных над шхерами, где бушевал прибой. – Ох, уж эти синоптики со своим «свежим ветром», – пробурчал Мартин, надевая непромокаемую куртку поверх спасательного жилета. Зато мы впервые обошлись без желтых фуфаек. А то всё номера да номера. Группа отъезжающих в полном составе пришла проводить нас. Кто ежился на пристани, прячась друг за другом от ветра, кто укрылся под палубой «Конни». Никто не завидовал участникам предстоящего перехода до Гётеборга. – Да тут и до шторма недалеко, черт побери, – отметил я, глядя через фальшборт «Конни». Над головой у меня ветер свистел и выл в стальном такелаже. Я поспешил нырнуть в каюту. Барометр нашего настроения упал еще больше, когда барабанная дробь по палубе возвестила о том, что крепкий ветер сопровождается дождем. К частой дроби добавились гулкие звуки шагов. – Отличная погода для плавания под парусами!..– провозгласил с ухмылкой Билл Маккэй, спускаясь по трапу. Похоже было, что он и впрямь так считает. Ян Таннберг, Палле Хансен, Мона Лиза, Ханс Фох и Эрик Турселль решили, что пришла пора покинуть чрево «Конни», и один за другим, чертыхаясь, выскочили на пристань. Вместе с остальными «Папенькиными мальчиками» и «Маменькиными сынками» они сгрудились у подветренной стороны ближайшего сарая. Мона Лиза пытался закурить, прячась за широкую спину Пера Таннберга. – Идут!..– крикнул Петер Хольм. Я поспешил подняться на палубу, надежно защищенный непромокаемой курткой и спасательным жилетом от дождя, который хлестнул меня по лицу. У входа в канал Альбректсунд крутую волну бодал тупым носом малый буксир. Там, у начала фарватера, зюйд-вест позволил морю хорошенько разгуляться. Следом за мной поднялся Билл. – Точно, это «Торд»… – отметил он. – Приготовиться к буксировке… Все наверх!.. Он повысил голос, чтобы Чиннмарк и Мартин услышали его сквозь шум дождя и ветра. – Сию секунду!..– прокричал из-под палубы Мартин. – Только застегну спасательный жилет!.. – Олл райт, приготовить буксирный конец, – скомандовал Билл. Мы с Петером вдвоем распустили полутораметровую бухту – сто метров дакронового троса толщиной с запястье. Тем временем Чиннмарк и Билл отдали швартовы «Конни». – Длинный буксир… пойдем на длинном буксире!..– крикнул Билл. После чего он, Мартин и Петер прыгнули на борт буксира. Я бросил им конец, и они жестами подтвердили, что все готово. На «Конни» оставались мы с Чиннмарком. «Торд» потянул яхту прочь от причала, и мы начали медленно потравливать трос. На пристани «Папенькины мальчики» и «Маменькины сынки» махали нам вслед. Сквозь дождевую завесу мы едва различали их. – До свидания весной!..– донесся оттуда чей-то голос. Я стоял на руле, не позволяя «Конни» рыскать. Стальной штурвал холодил ладони. Выйдя из гавани, у пляжа Калькебергет мы ощутили первый силовой прием штормового ветра. Многотонный корпус привстал на дыбы, весь такелаж вздрогнул. Яхта с грохотом врезалась в высокую волну, дрожа как от лихорадки. Несколько секунд единоборство «Торда» и стихий не давало преимущества ни одной из сторон, затем «Торд» взял верх, и «Конни» медленно заскользила вперед по бурной поверхности моря. Взяв за ориентир вышку на пляже, я убедился, что дело идет на лад. – Билл предпочитает не спешить… – сказал я. – Незачем рисковать в такую погоду. Я кивнул. – Похоже, они решили выйти за шхеры… – С нашим такелажем ветру есть за что ухватиться. Нелегко будет буксировать яхту в такую погоду. – Там в море будет попросторнее! Нам приходилось основательно напрягать голосовые связки, чтобы перекричать симфонию шквалов. Ветровой орган гудел в полную силу своих труб. Уходя от волны, «Торд» прижимался к скалистому берегу Клёверэландет. Хотя ночь давно отступила, маяк на утесе перед заливом Бликст монотонно отстреливал свои световые послания. Вблизи берегов волны не так бушевали, но дождь с темно-серого неба больно хлестал лицо, мешая всматриваться в даль. Я прикрывал ладонью глаза. – Тебе бы сейчас мотоциклетные очки с «дворником»!..– крикнул мне на ухо Чиннмарк, ухмыляясь. Справа на берегу показались красные сараи и желтый каменный дом одной из баз лоцманской службы. На площадке перед домом лежала груда вех, которые предстояло подновить за зиму и снова выставить в море, когда растают льды. Оставив позади остров Эрсхольмен, мы очутились в открытом море. Скальные банки по обе стороны фарватера тормозили сильный накат. Море, что называется, выворачивалось наизнанку. Перед бульдожьим носом «Торда» громоздились высоченные волны. В семидесяти пяти метрах впереди нас буксир пахал белопенные гребни, нырял в глубокие ложбины. От каждой волны, дубасящей форштевень «Конни», буксирный трос вибрировал, точно гитарная струна в руках испанского цыгана. Я вел яхту по борозде, проложенной «Тордом». Мачта «Конни» качалась, подчиняясь ритму волн. Топ мачты рассекал дождевую завесу. – Надо что-то подложить под трос на носу! – крикнул я Чиннмарку. – Боишься, не выдержит?.. Перетрется?.. – В такую погоду лучше не рисковать!.. Мы кричали друг другу в рупор ладоней. Чиннмарк скатился вниз по трапу. На палубе «Торда» не было ни души. Непрестанный соленый душ не позволял его экипажу высунуть нос. Когда буксир врезался в могучие валы, каскады, взлетающие над рулевой рубкой «Торда», обрушивались водопадом перед форштевнем «Конни». Чиннмарк поднялся наверх, держа в руках рулон толстой парусины и линь. – Пойду вперед, подложу парусину! – Крепче держись, черт дери!.. Прижимаясь к палубе и приноравливаясь к качке, Чиннмарк начал осторожно пробираться к цели. Последние метры до узкого носа он преодолел на четвереньках. Лежа на животе, принялся обматывать трос парусиной. «Конни» прорезала форштевнем одну высоченную волну, за ней – вторую. Чиннмарк ухватился обеими руками за винтовой талреп штага. Волны захлестнули бак, приподняв Чиннмарка сантиметров на тридцать над палубой. Давление воды бросало его из стороны в стороны, точно вымпел. Только руки соединяли его с яхтой. Наконец поток отпустил Чиннмарка, и его колени стукнулись, будто шасси, о твердые доски палубы. Он оглянулся на меня с кривой ухмылкой и фыркнул, выплевывая соленую воду. Я ухмыльнулся в ответ, отлично представляя себе его состояние. Мокрый насквозь, Чиннмарк был зол как черт. От таких каскадов никакие куртки не спасают. «Торд» двигался малым ходом, чтобы ослабить рывки буксирного троса. Курс – на береговой знак на шхерах. Сам знак с его черно-белыми клетками я не мог еще рассмотреть, но мне все сказал компас. Чиннмарк то и дело вынужден был прерывать работу и хвататься за что-нибудь, чтобы не смыло волной. Поработал несколько секунд – перерыв. Держись за талреп. Потом опять работай. Наконец он управился и ползком вернулся в кокпит. – Готово… – Хорошо. – В гидрокостюме было бы легче. – Спустись, поменяй белье. – Нет смысла, все равно опять промокну. – Как знаешь. – Подожду часа два, пока не укроемся за шхерами. Но за добрый совет – спасибо. Загорелое лицо его осветила белозубая улыбка. Щеки и лоб усеяли капли воды. Прилипший ко лбу клок темных волос придавал ему сходство то ли с Наполеоном, то ли с Юлием Цезарем. Или еще с кем-нибудь в этом ряду. Буксир медленно, но верно прокладывал себе путь через шторм со своим благородным прицепом. А ветер знай себе крепчал. Дул, не жалея сил. Думаю, скорость его превысила двадцать два метра в секунду. Мы сменяли друг друга на руле, держа «Конни» в кильватерной струе «Торда». Порой деревянный корпус у нас под ногами вскрикивал от рывков буксирного троса. Спустившись на палубу, Чиннмарк закурил две сигареты и сунул одну из них мне. Я успел сделать пяток затяжек, прежде чем очередной каскад превратил сигарету в кашицу. Я выплюнул табак и отвел душу бранью. Сквозь завесы дождя слева по борту я разглядел наконец береговой знак. За два часа и двадцать пять минут мы прошли всего четыре мили по беснующемуся морю. Нёбо и глотка уподобились присыпанному солью наждаку. Я вспомнил шоколадки, которые захватил с собой на борт. – Смени меня на несколько минут, – попросил я Чиннмарка. – В гальюн собрался? – Не угадал! Я спустился по трапу в каюту. Шоколадки лежали в шкафчике слева от прокладочного стола. «Конни» так лихо отплясывала польку на волнах, что я с трудом удерживал равновесие. Под палубой царил полумрак, и прошло полминуты, прежде чем мои глаза стали что-то различать. Вдруг яхту качнуло с такой силой, что я упал на колени, выставив руки вперед. – Что за черт!..– вырвалось у меня. В самом деле: по тиковым доскам взад и вперед каталась вода. Я приподнял одну доску и заглянул под нее. – Да в трюме воды наполовину!..– продолжал я говорить сам с собой. Люки! Я рванулся вперед, ударяясь локтями и коленями о части деревянного набора. Вокруг ног плескалась вода. Перед шпором мачты сапоги задели всплывшие куски настила. Крышки носовых люков бьии прочно задраены. Ящик спинакера? Ящик плотно закрыт парусиной. – Где же она протекает?.. Где?.. Я споткнулся о плавающую дощечку. Щель в обшивке? От сильной качки разошлись швы между досками? С гудящей от вопросов головой я живо поднялся по трапу, перехватываясь руками. Наверх – к шторму, к свету, дождю и Чиннмарку. – У нас сильная течь! – крикнул я в ухо Чиннмарку. – Ты что?.. – В трюме полно воды, доски настила плавают! – Залило через люки? – Нет, еще откуда-то прибывает… – Ты не нашел откуда? – Нет. Может, швы разошлись. – То-то осадка увеличилась. Что верно, то верно, – форштевень «Конни» уже не взмывал на гребнях так элегантно, как прежде. Яхта потяжелела, и волны все чаще захлестывали палубу. – Сущая подводная лодка! – прокричал я. – Совсем… Не успел я договорить, как справа на «Конни» обрушилась огромная волна. Обычно яхта легко ушла бы от нее. Однако груз плещущейся под палубой воды сковал движения именитой дамы. Волна бросила меня спиной на левое сиденье в кокпите, выжав весь воздух из моих легких. Разбушевавшееся море накрыло кокпит и ворвалось в каюту. – Проклятие!..– чертыхнулся Чиннмарк, налегая на штурвал, чтобы парировать следующий выпад стихии. «Конни» нехотя повиновалась рулю. Я встал на подкашивающихся ногах. – Ты живой, Морган?! – прокричал Чиннмарк. Я не мог ответить. В груди жгло, я жадно хватал ртом воздух. – Повредил что-нибудь? Я отрицательно покачал головой. – Ты меня пугаешь!..– гаркнул Чиннмарк. Я медленно наполнил легкие воздухом. Жжение в груди ослабло. Два-три глубоких вдоха подтвердили, что ребра целы. Сердитым плевком я освободил рот от соленой воды. – Уступи мне руль… – сказал я. – А сам спустись вниз и проверь, сколько воды мы набрали! Чиннмарк кивнул. Лицо его посуровело. Он гибко подался в сторону, пропуская меня. «Конни» явно потяжелела. Давление на холодный стальной штурвал возросло. Яхта плохо слушалась руля. Бортовая качка усилилась. «Конни» кренилась не в такт волнам. В туче брызг перед носом лодки выросла водяная гора. Увернуться было невозможно, и в следующую секунду накрыло весь бак. Катясь по палубе, волна набросилась на спасательный плотик, норовя смыть его за борт. Нос яхты от форштевня до шкот-блока генуэзского стакселя и плотика исчез под пенным каскадом. «Конни» была наполовину погребена тяжелым водяным валом. У шкотовых лебедок перед кокпитом волна еще раз дала выход своей ярости. В воздух взметнулись брызги и пена. Наконец – медленно, бесконечно медленно бак поднялся над водой. Море не спешило выпустить яхту из своих жестких объятий. Корпус дрожал от напряжения. Волна прокатилась по ватервейсам и освободила палубу. В кокпите вода поднялась выше колен. Под ее давлением клеенчатые брюки словно прилипли к ногам. Хлюпало в сапогах, ступни уподобились огурцам в рассоле. Сливные трубы не справлялись с потопом, и вода из кокпита хлынула под палубу. Заглушая вой ветра в снастях, до моего слуха доносилось бульканье в сливных трубах, когда они засасывали воздух. Борясь с встречным потоком, поднялся по трапу Чиннмарк. – Ты что – задумал утопить меня… – вымолвил он, откашливаясь. – Если и дальше так будешь рулить… яхта недолго продержится на воде… Промокший до нитки, он таращил на меня воспаленные глаза. – Она зарывается носом! – крикнул я в ответ. – Я тут ни при чем! – В каюте вода стоит вровень с койками!.. – Надо сообщить Биллу, что у нас делается! Чиннмарк кивнул. – Пойду вперед, попытаюсь докричаться! – Поосторожнее будь, черт возьми! – А ты попробуй переваливать через волну, вместо того чтобы таранить ее… Вспомни азбуку мореплавания! – Он ехидно улыбнулся и двинулся вперед, прежде чем я успел придумать достойный ответ. Оставалось только крикнуть ему вслед: «Катись ты…» Ветер унес мои слова намного раньше, чем они могли достичь его слуха. Пока Чиннмарк осторожно пробирался к баку, «Конни» снова врезалась в возникшую перед ней водяную гору. Несколько секунд казалось, что волна унесет моего товарища за борт. Он заскользил на ягодицах по палубе назад, словно подхваченный бульдозером. В последний миг Чиннмарк сумел ухватиться за левую вантину. Подобрав под себя колени и держась обеими руками за толстый трос, он устоял против напора волны. Поток омывал его тело, и попади ему в волосы пучок водорослей, Чиннмарк уподобился бы украшающей фонтан статуе бога морей Нептуна. Когда опасность миновала, Нептун повернулся лицом к корме и адресовал мне укоризненную гримасу. – Черт возьми, дружище, я стараюсь изо всех сил… – пробурчал я с повинным жестом. Чиннмарк перевел дух и снова пополз вперед, прижимаясь к палубе. «Торд» упорно пробивался южным курсом сквозь шторм. Захлестываемая волнами черная стальная палуба была безлюдна. Улучив момент, когда форштевень «Конни» поднялся на гребне очередной волны, Чиннмарк выпрямился во весь рост и отчаянно замахал руками, уподобляясь ветряной мельнице. Одновременно он орал во всю глотку: – Эй!.. Эгееей!.. Ветер относил его крики ко мне на корму. Что кричать без толку… Новый нырок в ложбину между волнами, я затаил дыхание, но Чиннмарк был начеку, успел ухватиться за штаг. Словно чертик в коробочке, он. опять взлетел вверх вместе с форштевнем и замахал руками. Раз за разом Чиннмарк подпрыгивал на палубе, точно гимнаст после приседания. В конце концов кто-то на «Торде» заметил его упражнения, Билл с Мартином выбрались из рулевой рубки, и сразу же их окатил водой обрушившийся гребень. Осторожно обогнув рубку, они шаг за шагом двинулись к корме, держась за поручни. Дойдя до подветренной стороны рубки, Билл поднес ладони рупором ко рту. В это мгновение меня ослепили хлесткие соленые брызги. Я попытался протереть глаза рукавом, но клеенка не впитывала воду. В конце концов я рассмотрел сквозь мглу, что Билл предлагает рулить влево. Я медленно повернул штурвал против часовой стрелки, и «Конни» нехотя повиновалась. Окончательно прозрев, я увидел, что Билл что-то кричит. Однако мои уши слышали только рокот волн и вой ветра в снастях. Голос стихий был куда сильнее человеческого. Чиннмарк вернулся в кокпит и обессиленно сел на настил. Правая рука его была в крови, но он словно не замечал этого. – Рука!..– крикнул я. – Ты порезался? Он удивленно посмотрел на свою пятерню, только теперь обнаружив рану. Соленая вода, размывая кровь, окрасила в розовый цвет сиденье, на котором покоилась ладонь Чиннмарка. Он поднес руку к глазам. Кровь капала на желтые клеенчатые брюки, расписывая их ветвистыми струйками. Ниже сапог кровавый узор расползался по тиковым доскам. Левой рукой Чиннмарк соединил края рассекшего ладонь глубокого пореза. – Прядь от троса… – пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне. – Должно быть, штаг растрепался и я порезался о прядь… По собственному опыту я знал, что от соленой воды кожа становится похожей на пенорезину и не чувствует боли. «Торд» сбавил ход, и отяжелевшая яхта, все чаще захлестываемая волнами, стала догонять буксир, пока, скользя по инерции, не поравнялась с его подветренным бортом. Провисший буксирный трос ушел под воду. Словно оборвалась пуповина, соединяющая нас с материнским организмом… – Осторожно!.. Винт… буксирный трос!..– закричал я. Обмотайся трос вокруг винта, и нам будет крышка. Угораздило же Чиннмарка руку порезать! – Становись на руль! – бросил я ему и ринулся вперед. «Торд» прикрыл «Конни» своим корпусом, так что мне было легче передвигаться на баке. Добравшись до носового релинга, я принялся лихорадочно выбирать толстый канат. Белый трос был облеплен гнойно-желтой слизью медуз. Ладони скользили по ней, как если бы я хватал руками угря. Но жжение я не почувствовал, мои руки давно уже не боялись никаких стрекательных клеток. – В чем дело?..– Ветер донес до меня слова Билла. – На яхте открылась течь!.. Вода прибывает!..– заорал я так, что голос чуть не сорвался. – Громче кричи!..– отозвался Билл. Черт дери, мои голосовые связки не железные… Сердито я показал жестами Чиннмарку, чтобы он подвел «Конни» ближе к «Торду». Чиннмарк поднял правую руку, показывая, что понял меня. Рука была сжата в кулак, умеряя кровотечение. От кулака вниз по запястью бежала красная струйка. «Торд» и «Конни» скатывались в ложбины, чтобы тут же взмыть вверх на гребне. В опасной близости друг от друга. Продолжая выбирать буксирный трос, я оглянулся назад – как там Чиннмарк? Удержит «Конни», не даст ей столкнуться с «Тордом» на этих бешеных качелях? Наши суда вели себя будто два параллельных лифта. Чиннмарк умело рулил, не спуская глаз с пляшущего рядом «Торда». Вот опять сигналит окровавленной рукой: все в порядке. Молодец Чиннмарк. Сложив ладони рупором, я набрал побольше воздуха в легкие и прокричал, разделяя слова: – У… нас… течь… вода… прибывает… вовсю! Мы подошли так близко к «Торду», что я хорошо различал лицо Билла, словно вытесанное из гранита. – Понял!.. Серьезная течь? – Его голос звучал уверенно и спокойно. – Не знаю… Мы не смогли уточнить место! – Ясно… Зайдем за Раммен с подветренной стороны!.. Понял? – Понял!.. Только не ускоряйте ход!.. Последних моих слов Билл не слышал, он уже возвращался в рулевую рубку. По мере того как «Торд» удалялся от нас, я отдавал лежащий на палубе трос. Дизели «Торда» глух» взревели, включаясь в единоборство. Машине противостояли могучие противники: собственный вес буксира и полтора десятка с прибавкой тонн «Конни» плюс штормовой ветер и беснующееся море. Сорванная ветром с троса желтая слизь разлеталась над морем. Мало-помалу «Торд» вновь развил нужную скорость. Рокот прибавивших обороты мощных двигателей смешивался с плеском волн о борта и завыванием ветра в органных трубах такелажа. Повышение оборотов означало повышение скорости буксировки. Не могу сказать, чтобы меня это радовало. Я пополз обратно, волны меня пощадили, и я благополучно свалился в кокпит к Чиннмарку. Только колени побаливали после такой прогулки. – Они хотят завести нас под прикрытие Раммена, – сообщил я Чиннмарку. – Хотят, говоришь… скажем так: попытаются… – Я встану на руль. – Она все хуже слушается… – Это из-за воды, которая плещется в трюме. Чиннмарк подался вперед, лег на живот и заглянул под палубу. Налетевшая справа волна спустила вниз по трапу еще несколько сотен литров соленого моря. – Там воды чертова уйма, – доложил Чиннмарк. – Чертова уйма – это сколько? – сердито крикнул я. – Столько, сколько прибавилось к прежней чертовой уйме! – ухмыльнулся он, проводя по лицу раненой рукой. Кровь придала ему сходство с индейцем в воинской раскраске. Я сорвал с шеи мохнатое полотенце, которым всегда обматываюсь, выходя в море. Оно было мокрое, как губка, лежащая на дне морском. – Оберни руку, – сказал я. – Может, остановит кровь. – Спасибо. В трех милях под ветром от «Торда» из волн возник серый скалистый массив острова Раммен. Три мили открытого моря… Всю дорогу до подветренной стороны Раммена мы будем во власти стихий. Медленно «Торд» лег на более восточный курс. Дальше нам предстояло идти, принимая ветер и волны с кормы. Когда буксир завершил поворот на сто десять градусов, разразился подлинный ад. Огромный вал подобрался к «Конни» сзади и поднял корму высоко над водой. Нос яхты смотрел почти вертикально в ложбину. Палуба уподобилась крутой лыжной горке. Носовой релинг скрылся в воде, и казалось – весь корпус последует за ним туда же. – Нелегко нам придется, подставляя зад ветру и волнам! – Эти болваны тащат нас слишком быстро! – А, черт, она не слушает руля! Я крутил штурвал влево, вправо. Он вертелся свободно, словно пропеллер. Никакого давления на перо. – Перо висит в воздухе!.. Ты крутишь его над водой, Морган… Тем временем волна прокатилась дальше под корпусом, и перо снова шлепнулось в воду. Я напряг все силы, парируя рывок штурвала, и зажмурился от боли в грудных мышцах. «Конни» метнулась было наискось влево от «Торда», но, прежде чем нас настигла следующая волна, мне удалось укротить своенравный порыв яхты и отвернуть нос вправо. Требовалось разворачиваться предельно круто, чтобы лечь на сколько-нибудь ровный курс за кормой «Торда». «Конни» не желала подчиняться. Она дергалась, металась, вырывалась у меня из рук. Из-за тяжелого подвижного груза в трюме качка получила совершенно нелогичный, не поддающийся контролю характер. В самый разгар крутого поворота корму опять подняла гигантская волна. – Внимание… девятый вал, черт бы его побрал!.. – Ты что – считаешь их? Чиннмарк знал не хуже меня, что девятую волну во время бури принято считать самой сильной и опасной. Настигнув нас, огромный вал подбросил корму «Конни» вверх чуть ли не к самым облакам, истерзанным штормовым ветром. Подбросил безжалостно, еще сильнее, чем в первый раз. Снова перо вырвалось из воды. Снова взбивало воздух. Штурвал вертелся, точно колесо ярмарочного аттракциона. Я стоял у руля как пентюх, не в силах что-либо предпринять, Лишенная маневренности, подраненная «Конни» всецело была во власти произвола моря. Нос яхты исчез под водой в бездне глубокой ложбины. Но этот вал не прокатился под днищем, а понес вперед длинный корпус. Яхта зависла на гребне, словно этакая огромная доска для серфинга. Перо руля взбивало воздух. И вот – неизбежный рывок буксирного троса, которого я опасался, зная, что он непременно последует под конец стремительного спуска по скату волны. Форштевень «Конни» торпедой вспорол водную толщу. Весь корпус яхты передо мной поглотило море. Я увидел, как мачта торчит над волнами, точно качающаяся веха. В ту же секунду чьи-то могучие длани подняли меня из кокпита и швырнули за борт. Высокая волна подхватила меня и отнесла в сторону от тонущей две-надцатиметровки. В спасательном жилете я вертелся пробкой на гребнях беснующихся волн. Странно и нелепо было наблюдать, как наша красавица «Конни» исчезает под водой. Оранжевым поплавком качался на гребне волны Чиннмарк. В нескольких метрах от него все еще торчала из воды половина мачты «Конни». Очередная волна понесла Чиннмарка к мачте. Так, кажется, он ухитрился вцепиться в мачту руками… Тут и меня подбросило ближе к нему. Я попытался плыть, но в тяжелом клеенчатом костюме только без толку взмахивал руками и ногами. На глазах у меня мачта уходила все глубже под воду. Прижавшись к ней, Чиннмарк отчаянно перехватывался обеими руками. На миг я увидел его исполненное ужаса лицо. – Отпусти мачту!..– заорал я и едва не захлебнулся сам. Какого черта он не отпускает мачту! Неужели не понимает, что… Новый гребень поднял меня, и внизу, в глубокой ложбине между валами, я снова увидел Чиннмарка. Он по-прежнему цеплялся за мачту, объятый паническим ужасом. – Отпусти!.. Отпусти!..– опять закричал я, давясь ветром. Поздно. Его голова исчезла под водой. Главное – держать себя в руках, попытаться мыслить последовательно… Самое разумное сейчас – толкаясь ногами, откинуться назад, держать голову возможно выше над водой. И постараться обнаружить топ мачты, он будет моим ориентиром. Выждать, когда меня снова поднимет на гребень. Осмотреться. Спокойно, Морган, только спокойно. Очередной вал легко поднял меня вверх к небесам. Мачта! Еще торчит из пены между волнами. Используя несущий меня гребень, я лихорадочно работал руками и ногами, чтобы занять нужное положение и приблизиться к мачте. Хотелось кричать от ярости из-за собственной неуклюжести, неспособности толком плыть. Целая вечность понадобилась мне, чтобы добраться до мачты. Долгая вечность единоборства с морем. Я попытался нырнуть, но погрузился всего на какой-нибудь метр, спасательный жилет не пускал дальше и вынудил меня всплыть. Я нырнул снова. Отчаянно загребая руками и ногами, одолел упорное сопротивление жилета, погрузился метра на полтора. Задержался под водой на несколько секунд, всматриваясь в зеленую толщу. Чиннмарк! Рядом с мачтой – оранжевое пятно! Всплыть за воздухом… Жилет поднял меня на поверхность, и я ухватился за топ мачты, чтобы волны не отнесли меня в сторону. Я жадно хватал воздух; казалось, легкие вот-вот разорвутся. Теперь – снова вниз. На этот раз я должен справиться с задачей. В голове барабаном: должен, должен, должен… Подтягиваясь за мачту, я уходил все дальше вглубь, легкие были на пределе, но я не сдавался, продолжал погружаться – еще один метр, еще, еще… Держась за мачту одной рукой, другой поймал внизу волосы Чиннмарка. Потянул на себя, подергал из стороны в сторону, опять потянул. Он словно прирос к мачте… Боже!.. Не берусь описать, что я ощутил, когда тело моего товарища наконец отделилось от мачты и поравнялось со мной. Не выпуская волосы Чиннмарка, я предоставил спасательному жилету поднять меня на поверхность. Высокий могучий вал отнес нас обоих от топа мачты. Мягко так, плавно, метров на десять. Тело в моих руках казалось безжизненным. – Чиннмарк! – заорал я. Никакой реакции. Не один год минул с тех пор, как я занимался на курсах спасателей, но приемы не были забыты. Держа голову Чиннмарка над водой, я равномерно работал ногами. Отдышавшись, как после трудной пробежки, поднял вверх подбородок Чиннмарка, прижался ртом к его губам и с силой вдохнул воздух ему в глотку. Еще, еще раз… Вдруг он закашлялся, и изо рта его хлынула вода. Добрый признак!.. Я отдохнул немного, лежа на спине, потом опять взял Чиннмарка за голову и накачал воздух в его легкие. При этом я все время отгибал его голову назад, чтобы язык не запирал глотку. Он снова закашлялся. Еще одна струя воды вырвалась из его рта. Молодец Чиннмарк. После третьего захода он наконец сам сделал вдох. Чиннмарк еще не пришел в себя, но уже дышал. Отлично. Я поддерживал его голову высоко над водой, чтобы он не захлебнулся. Это было совсем не просто. Спасательный жилет держал меня, и я лежал на воде, прикрывая Чиннмарка собой так, чтобы его не захлестывало. Поднятый очередным гребнем, я увидел, что кончик мачты еще торчит из воды. А повернувшись кругом, обнаружил, что «Торд» качается на волнах метрах в двадцати на ветре от нас. Слава богу. Билл, Мартин и Петер копошились на палубе. Вот помахали мне. Возможно, рассмотрели, что я киваю в ответ. За борт полетел большой пластиковый буй, прикрепленный к буксирному тросу. Понятно: первым делом Билл и его товарищи должны пометить место, где затонула «Конни». Буй станет ориентиром. Сперва «Конни». Потом мы с Чиннмарком… Нет, Морган, нехорошая это мысль, несправедливая. Они все время видят нас, понимают, что мы еще можем продержаться на воде без риска для жизни. А дать «Конни» пойти ко дну без буя на буксирном тросе было бы непростительно. Теперь пора заняться и нами… Окруженный пенными каскадами «Торд» включал то передний, то задний ход, маневрируя так, чтобы заслонить нас от волн. Петер Хольм стоял на палубе, держа в руках большой спасательный круг. Я махнул рукой: давай! Полетев по воздуху, круг шлепнулся в воду на ветре от нас. Точный расчет: пробковый круг быстро поплыл в нашу сторону, и мне даже пришлось метнуться навстречу, чтобы он не ударил Чиннмарка по голове. Нейлоновый линь соединял круг с «Тордом». Я осторожно надел легкое кольцо на Чиннмарка через голову. Он все еще был без сознания, и руки его безвольно легли на пробку. Но он дышал, а это было самое главное. Ухватившись за линь, я подал знак, чтобы ребята на «Торде» тащили свой улов. Никогда еще буксиры не нравились мне так сильно, как в эти минуты. – Молодец, Морган!.. Отпускай, я держу его! Мартин спустился на кранец, опоясывающий «Торд». Стоявший рядом Билл поспешил ухватиться за шиворот куртки Чиннмарка. Я подтолкнул снизу. Лежа на воде, я услышал, как они опустили Чиннмарка на палубу. Потом наступила моя очередь. Билл подал мне руку и помог опереться ногой на кранец. Обессиленный, я шлепнулся задом на рифленое железо палубы. Лежа на спине, провожал глазами мчащиеся надо мной, словно борзые, серые тучи. – Отнесите его вниз, – скомандовал Билл. Петер и Мартин понесли Чиннмарка. Билл присел на корточках возле меня. – Как самочувствие, Морган? – Спасибо, отлично. Я попытался встать, но ноги не держали меня. Билл обнял меня одной рукой и повел по палубе, словно подвыпившего гуляку. По трапу я сошел, вися на плечах Билла. Ухмыляясь, он опустил меня на настил. – Живой? – спросил он, подойдя к койке, где Петер и Мартин приводили в чувство Чиннмарка. – Раза два открывал глаза. – Переоденьте его. Билл сам стянул с Чиннмарка сапоги. Вода из них растеклась по настилу. Я кое-как забрался на ближайшую койку и вытянулся во весь рост. – Похоже, у него шок, – заметил я. – Похоже, – подтвердил Билл. – Отдохнет немного – пройдет. Петер и Мартин переодели Чиннмарка. Несколько раз он воззрился на нас широко открытыми глазами, но явно ничего еще не соображал. Билл вернулся ко мне. – Расскажешь? – спросил он почти приветливо. – А что там рассказывать. Яхта зарылась носом в волну. И пошла ко дну, как топор. – А с Чиннмарком что случилось? – Исчез. Ушел под воду вместе с «Конни». Но я достал его, правда, не сразу. – Ушел под воду? – удивился Билл. – Ну да. Сначала плавал возле мачты, потом стал тонуть. – Тонуть? Как это – при спасательном жилете? – Не спрашивай меня. Но я достал его на глубине нескольких метров. – Чудеса. – Он не дышал, когда мы всплыли, но я накачал его воздухом. Билл одобрительно улыбнулся. – Молодец, Морган. Видно, он за что-то зацепился, и его утащило вниз… Как по-твоему? Я кивнул. Единственно возможное объяснение. – Узнаем, когда оклемается, – заключил Билл. Пройдя по качающемуся настилу, он достал несколько чашек из шкафчика над плитой. Протянул мне чашку с отбитой ручкой. Порылся под матрацем одной из коек, вытащил непочатую бутылку виски. Налил мне полчашки. – Пей, Морган. Это был приказ. Я не стал возражать. Скривившись, в два глотка опустошил чашку. Мне вспомнилась история о том, как Билл Маккэй сразу после тяжелейшей гонки заставил экипаж выйти в море на тренировку. Тогда он тоже поднес ребятам виски. С радостью я заключил, что чашка, которую он мне поднес, – своего рода приз, знак высокой оценки. Налив себе полную чашку, Билл одним духом выпил ее. Даже глазом не моргнул. – За компанию, – улыбнулся он. – Тебе налить еще? – Спасибо, хватит. Мне за «Конни» жутко обидно. – Мы поднимем ее, как только погода наладится, – сказал Билл так, будто речь шла о том, чтобы выдернуть из грядки пару луковиц. – Будет случай использовать твой опыт аквалангиста. Он похлопал меня по плечу. – К вашим услугам, номер один, – сказал я. Билл передал бутылку Петеру Хольму. – Налей Чиннмарку, чтобы очухался. – И добавил, заметив вопрос в глазах Петера: – Да и сами глотните. Петера Хольма и Мартина Граффа не надо было уговаривать. Они начали с самих себя. Этакая предварительная дегустация. Билл поднялся наверх в рулевую рубку, к капитану буксира. Мартин влил Чиннмарку в рот глоток виски. Тот закашлялся. – Не надо… – простонал он. Что ж, заговорил, и то хорошо. – Глотни немного, тебе полезно. Мартин снова поднес чашку к губам Чиннмарка. На этот раз дело пошло на лад. Чиннмарк глотнул не поперхнувшись, и щеки его порозовели. – Приходит в себя, – заметил я и подошел к ним, опираясь на койки. Сильная качка норовила свалить меня на настил. – Ну, как теперь? – спросил Петер. – Лучше, – еле слышно произнес Чиннмарк. Вездесущий гул дизелей заглушал его речь. – Отлежись немного, и все будет в порядке, – сказал я. – Я зацепился… – снова услышали мы слабый голос Чиннмарка. – Зацепился… ногой там, где нижняя ванта… соединяется с мачтой… Мачта пошла вниз, потянула меня за собой… я никак не мог ногу освободить… жилет тащил вверх… а яхта вниз… вверх и вниз… Его голос пропал, и глаза опять неприятно остекленели. – Ладно, потом разберемся. А теперь отдыхай! – отчеканил я. – Я побуду с тобой, – сказал Петер, накрывая Чиннмарка теплым пуховым одеялом. Кивком он дал понять, что нам с Мартином лучше удалиться, оставить их вдвоем. Мы поднялись наверх, где нас ожидали Билл, шкипер и шторм. «Торд» еще не покинул место кораблекрушения. В полусотне метров справа по борту весело качался на волнах оранжевый буй. Мне показалось, что по соседству с ним торчит из воды какое-то острие. – Это не мачту там видно? – воскликнул я. – Она самая, молодой человек, – подтвердил Билл. У него был на редкость довольный вид. И у меня сердце забилось чаще от радости. Если мы видим топ, значит, корпус лежит на глубине всего чуть больше двенадцати метров. Выходит, нам чертовски повезло. Я знал здешний фарватер, как свои пять пальцев; затони «Конни» в какой-нибудь полумиле дальше на запад, мы никогда больше не увидели бы нашу яхту, гнить бы ей в бездне морской. Теперь же можно было – во всяком случае, теоретически – рассчитывать на ее спасение. Лишь бы корпус не слишком сильно пострадал при ударе о дно. Я поглядел на Билла, он – на меня. Мы понимали друг друга без слов. Понимали, что не все потеряно. Я не отказался бы отметить наше открытие еще одной чашкой виски… – Сейчас здесь больше делать нечего, – заключил Билл. – Идем курсом на остров Рёрё! Капитан послушно кивнул. – Олл райт, только сначала сообщу спасательной службе, где лежит яхта… Это нужно для безопасности плавания. Он уже сделал нужную пометку на карте и теперь подошел к радиотелефону: – Теплоход «Торд» вызывает береговую радиостанцию «Вест»… Теплоход «Торд» вызывает береговую радиостанцию «Вест»… Прием!.. Динамик ожил. – Радио «Вест» слушает… Прием! Голос говорящего выдавал уроженца Гётеборга. Этот парень явно родился недалеко от моего местожительства. Подгоняемые нескончаемой чередой волн мы вошли в гавань на Рёрё. Волнолом был сложен из огромных каменных глыб. Защищенный им портовый бассейн смахивал на серую плиссированную юбку. В этом тихом уголке пережидал непогоду местный рыболовецкий флот. Толстые белые корпуса судов любовно терлись друг о друга, качаясь на слабой зыби. «Торд» пришвартовался у борта одного из сейнеров, рулевую рубку которого украшало выложенное золочеными буквами экзотическое название «Бангкок Рёрё». – Парни, мне надо позвонить по телефону, – объявил Билл, легко перебираясь на засыпанные, словно первым снегом, рыбьей чешуей черные доски промасленной палубы сейнера. Из гавани он направился вверх в поселок. – У тебя найдется сухая одежда? – спросил я капитана «Торда» – молчаливого лысого крепыша лет пятидесяти. – Внизу есть сменная одежда. Гардероб – возле койки у левого борта. Бери все что нужно. Сказав «спасибо», я спустился вниз по стальному трапу. Петер по-прежнему сидел рядом с Чиннмарком. – Ну, как он? – поинтересовался я. Петер поднес указательный палец к губам: дескать, заткнись. Чиннмарк спал. Сейчас сон был для него лучшим лекарем. Я молча разделся. Мокрая одежда смачно шлепнулась на рифленое железо настила. Около буфета висело шершавое банное полотенце, и я как следует растерся, восстанавливая кровообращение в окоченевших членах. И уж совсем я ожил, облачившись в извлеченную из гардероба слишком большую для меня, но зато сухую старую одежду – фланелевую ковбойку, фуфайку, зеленоватые от возраста грубошерстные носки, вельветовые штаны с пуговицами в ширинке и толстые сапоги, весом не меньше двух килограммов каждый. Сверху спустился по трапу капитан, глянул на Чиннмарка, буркнул что-то неразборчивое и включил радио. «Прогноз для западного приморья и района озера Венерн: ночью свежий зюйд-вест, переходящий в умеренный бриз, к утру ветер восточный. Прояснение». – Так-то, парни, завтра отдыха не будет, – довольно заметил капитан, подходя к буфету и доставая закопченный алюминиевый котелок. Вскоре ноздри защекотал аромат кофе, смешиваясь с неистребимым на всех моторных судах запахом нефти. Билл явился как раз вовремя. – Ну, что там говорят про завтрашнюю погоду? – спросил он, когда все, кроме Чиннмарка, заняли места вокруг привинченного к полу стола, на котором стоял котелок, блестели жестяные кружки и лежали позавчерашние булки. Билл не сомневался, что мы слушали прогноз, и я поделился с ним услышанным. – Отлично. Я няшел на острове скафандр. Так что готовься, Морган, завтра спустишься к «Конни», посмотришь, как она там. – Ты не теряешь времени зря, – заметил Петер. – У одного рыбака на сейнере есть водолазное снаряжение, – пояснил Билл. – Единственный комплект на всем острове. – Черт подери, Билл, я учился на аквалангиста. Никогда не надевал водолазный костюм, – сказал я. – Будем здоровы, – произнес Билл. Он уже разлил поровну остатки виски в наши жестяные кружки. – Одно дело – гидрокостюм, и совсем другое – скафандр, – попытался я продолжить начатую тему, когда все (кроме Билла) поморщились, проглотив алкоголь. – Не волнуйся, Морган, все будет в порядке. Билл впился зубами в черствую булочку, и я понял, что разговор окончен. В нашем экипаже только мне доводилось работать под водой. Этого было довольно, чтобы он посчитал мою кандидатуру наиболее подходящей для предстоящего дела. По правде говоря, на его месте я рассудил бы точно так же. – У тебя найдется на чем рисовать? – спросил Билл капитана, когда опустел котелок. Мы с Петером убрали чашки и кружки, на их место лег потрепанный блокнот в клетку. Роль судомойки взял на себя Мартин. – Морган, садись сюда. – Билл кивком указал на стул возле себя. Билл Маккэй не жаловал долгих передышек. Я сел, и он принялся чертить. – Я позвонил Георгу, чтобы он забрал в моем номере в «Гранд-Отеле» четыре больших обуха и срочно отправил сюда. – Обуха? – Я оторопел. – Когда ты завтра спустишься к «Конни», тебе надо будет сделать два дела, – продолжал Билл. – Я еще не знаю, смогу ли вообще двигаться в водолазном скафандре, – произнес я. – Первым делом закрепишь на киле обуха. – Он словно не слышал моего возражения. На бумаге возникли очертания корпуса «Конни». – Тут, – показал Билл, – и тут, с каждой стороны по два отверстия с резьбой для обухов. Острие карандаша коснулось точек в передней и задней частях киля и пометило их крестиками. – Соответственно на левой стороне киля тоже два отверстия. Билл посмотрел на меня, проверяя, все ли я понял. – Эти обуха из дельных вещей «Конни»? – задал я не слишком умный вопрос. – Разумеется. Особая конструкция. Используются, когда яхту поднимают краном, чтобы тросы крепко обнимали корпус и не елозили при подъеме. Второе твое дело – попытаться пропустить тросы под корпусом. – Значит, там есть отверстия с резьбой, и остается только закрепить в них обуха? – спросил я. – Верно, – кивнул Билл. Все ясно – Билл Маккэй уже начал операцию по спасению затонувшей двенадцатиметровки. Телефон в поселке понадобился ему не за тем, чтобы справиться, как поживают старые друзья. Люди в Гётеборге, Мар-странде и на Рёрё включились в работу. – Завтра и поднимем ее, если все будет в порядке, – сказал Билл. Спичка в уголке рта говорила о том, что он вполне владеет ситуацией. – Мне одному работать под водой? – осведомился я. – Завтра в четыре часа из Гётеборга сюда придет большой плавучий кран. К тому времени все должно быть готово. Ничего не скажешь, плотное расписание… – Не так-то просто трудиться в скафандре, – попытался я высказать свои опасения. – В десять утра на место крушения прибудут пять аквалангистов из спортивного клуба, – невозмутимо ответил Билл. – А теперь отдыхай, набирайся сил к завтрашнему дню. Совещание окончено. Он усмехнулся, так что спичка запрыгала. – Можно, мы еще посидим, папочка? – спросил Петер. – Сон полезен для здоровья, – улыбнулся Билл. – Копите силы, пригодятся, право слово. Мы поверили ему, разделись и улеглись на койках. Капитан напоследок поднялся наверх, чтобы проверить швартовы, потом присоединился к нам. Билл продолжал сидеть за столом, занятый писаниной. Мне вспомнились слова Яна Таннберга об этой его страсти, и, я предположил, что Билл пишет очередную главу автобиографии дьявола, который стал моряком. Доброго дьявола, иногда подносящего виски товарищам. Мне плохо спалось, и через час с небольшим я проснулся весь в поту. Билл все еще сидел за столом. Отложив записную книжку, он что-то чертил в блокноте. Я свесил с койки свои длинные конечности и закурил. – Не спится? – Билл поднял на меня глаза. – Тебе тоже. – Кто хочет создать достойного претендента на Кубок «Америки», живет под постоянным напряжением. Так что порой мне не до сна. – В голосе Билла звучали непривычно человеческие нотки. – Особенно когда случаются такие происшествия. Я тут набрасываю план завтрашней операции. Я хорошо его понимал. Мой с Георгом напряженный труд по конструированию парусов не шел ни в какое сравнение с бременем на плечах папочки Билла. – Попробуй все же чуточку вздремнуть, – сочувственно посоветовал я. – Глядишь, полегчает. – Уже кончаю. – Билл отозвался улыбкой на мою заботу. – Тогда спокойной ночи еще раз, – сказал я. – Спокойной ночи, сынок! |
||
|