"Под личиной" - читать интересную книгу автора (Гладкий Виталий Дмитриевич)АндрейЕго избивали руками и ногами, долго и сосредоточенно, но без особой злобы – словно исполняли рутинную ежедневную повинность. Он даже не пытался выбраться из круга, так как знал, что это бесполезно. Юношу предупреждали о возможном развитии событий, но он не внял голосу здравого рассудка. И не только из-за упрямства, которым отличался всегда. Он был влюблен – и этим все сказано. Она жила неподалеку от самого бандитского микрорайона города, Вощанки. Отсюда в основном рекрутировались и бойцы мафиозных группировок, и рядовой состав городской милиции. А в конечном итоге и контингент местной исправительно-трудовых колоний, куда регулярно отправляли как первых, так и вторых – по какой-либо причине несостоявшихся стражей общественного порядка. Короче говоря, Вощанка была не тем местом, где царили любовь, доброта и справедливость. Но кто может похвалиться разумностью и целесообразностью своих поступков и устремлений, когда на дворе в полном разгаре весна, а в кармане лежит недавно полученный паспорт? Он лежал на земле, свернувшись клубком и обхватив голову руками, даже не помышляя о сопротивлении. Их было много, чересчур много, – не менее десятка. Будучи от природы прагматиком, он знал наверняка, чем может обернуться для него даже намек на сопротивление. А потому приходилось уповать на упругость тренированных мышц (он занимался гимнастикой) и надеяться на неписаный закон этой дикой окраины. Закон гласил, что главная экзекуция, нередко заканчивающаяся трагическим исходом, могла состояться только после третьего и последнего предупреждения. Пока он получал второе – в весьма доходчивой форме. Неожиданно его оставили в покое. Как ему мыслилось, подозрительно рано. Не решаясь встать на ноги, он слегка приоткрыл уши, которые берег особенно тщательно, и прислушался. Вокруг него дрались, это он понял по брани и воплям. И драка явно была не шуточной. Ему даже послышался хруст сломанных костей. Кто бы это мог быть? – подумал он, и с трудом поднял веки, отяжелевшие от пыли. Решив, что, скорее всего, в Вощанку пожаловали соседи из Дмитровки, облегченно вздохнул. Теперь его истязателям будет не до забавы, мелькнула в голове злорадная мыслишка. Дмитровская братва никогда не упускала случая пощипать вощанских. Нередко подростки обеих микрорайонов ходили и стенка на стенку. В таких случаях на место побоища выезжал в полном составе не только городской ОМОН, но и полк патрульно-постовой службы. Потому что драчунов насчитывалось не менее сотни, и все они были вооружены кто чем: цепями, железными прутьями, кусками толстых освинцованных кабелей, кастетами, нунчаками, заточками, ножами и даже самодельными стволами. Драка закончилась на удивление быстро. Раздался свист, затем топот многочисленных ног, и в темном переулке, освещенном двумя тусклыми фонарями, воцарилась тишина. – Вставай, парнишка, хватит отлеживаться, – раздался тихий, немного хрипловатый мужской голос, и сильные руки помогли ему подняться на ноги. – Сам дойдешь или помочь? – Дойду… – ответил он – и невольно охнул, сделав шаг. – Ребра целы? – Не знаю… Он только теперь разглядел своего спасителя. Перед ним стоял тощий невзрачный мужичок в линялой безрукавке. При неверном свете уличного фонаря казалось, что его лицо состояло из одних морщин и костей, туго обтянутых темной кожей. В руках он держал обрезок трубы. Перехватив взгляд юноши, мужичок коротко засмеялся и бросил трубу в темный скверик. – Немного порезвился, – сказал он, предупредив вопрос парня. – Легкая разминка перед сном. "Ничего себе разминка, – подумал юноша, пораженный до глубины души. – Ведь ему запросто могли "перо" в бок воткнуть – и поминай, как звали". Подумал, но свои мысли оставил при себе. Лишь поблагодарил, скупо обронив единственное слово: – Спасибо… – А ты немногословен, – то ли похвалил парня, то ли удивился его сдержанности мужичок. Подросток смутился и молча пожал плечами. А затем попытался продолжить свой путь. Но ноги почему-то стали ватными, непослушными. Похоже, ему и впрямь здорово досталось. Только теперь он почувствовал боль во всем теле. Особенно болели мышцы рук, которыми он закрывал голову, и спина: те, что его били, старались попадать по почкам. – Ты где живешь, мил дружочек? Мужичок заботливо поддержал юношу под локоть. Юноша, немного поколебавшись, ответил. – Далековато… Мужичок на мгновение задумался; а затем, приняв какое-то решение, предложил: – Пойдем ко мне. До моего дома минуты две ходьбы. Тебе нужно маленько оклематься и смазать царапины йодом. Не возражаешь? Юноша сумрачно и не очень охотно кивнул. При всем том, этот странный мужичок вызывал если и не полное доверие к себе, то приязнь – точно. Жилище мужичка находилось на первом этаже старого дома. Его внутреннее убранство, несмотря на стоившую немалых денег входную дверь сейфового типа, богатством не отличалось. Это была стандартная двухкомнатная квартира с крохотной кухонькой, в которой с трудом размещались четыре человека. – Спортсмен? – с одобрением поинтересовался мужичок, когда юноша снял порванную рубаху, и он увидел его крепкий мускулистый торс в сплошных синяках и кровоподтеках. – Да, – коротко ответил парень. И слегка поморщился, когда йод попал на кровоточащую ссадину. – Жжет? – снисходительно ухмыльнулся мужичок. – Нет! – быстро ответил юноша. – Нормально… – Ну-ну… Мужичок снова улыбнулся. Теперь юноша рассмотрел мужичка во всех подробностях. Его спасителю было не менее сорока лет. Несмотря на морщинистое лицо, как будто предполагающее какую-нибудь хроническую болезнь, телом он был крепок и не по годам бодр. Морщины скорее указывали на аскетизм и различные самоограничения, нежели на слабое здоровье. Он был невысок, темен лицом и телом, и казался ожившей статуей, которую вырезали из цельного куска мореного дуба. – Тебя как зовут? – спросил мужичок, когда закончились медицинские процедуры. – Андрей… Юноша назвал свое имя не очень охотно; от природы он был стеснительным, и в жилище мужичка чувствовал себя неуютно. – А меня кличут Дроздом… Мужичок коротко улыбнулся, заметив тень удивления, пробежавшую по лицу юноши. – Просто Дрозд – и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца. Кажется, именно так писал пролетарский поэт Маяковский. Нет? Ах, да, извини. Похоже, ты не знаешь, кто это такой. В современной школе он не в чести. Вот в наше время… Он вдруг запнулся и сокрушенно покачал головой. – Извини, заболтался. Это все от одиночества. На кой ляд тебе пропахшие нафталином воспоминания старого холостяка? Сейчас выпьем по чашке чая, и можешь отправляться домой. Ты не против? Вот и ладушки… Дрозд заварил чай отменно. С каждым глотком горячей ароматной жидкости Андрей чувствовал, как постепенно восстанавливается душевное равновесие. Тело побаливало, но вполне терпимо. Юноша, вполуха слушая треп Дрозда, который начал рассказывать разные веселые истории (наверное, чтобы подбодрить своего гостя), мысленно представлял встречу с матерью, которая, наверное, уже заждалась его, и строил из домыслов более-менее правдоподобную версию своих приключений. Он понимал, что скрыть следы избиения ему не удастся, а потому подумывал все свалить на водителялихача, который якобы сбил его на повороте и скрылся с места происшествия. Андрей был уверен, что мать примет его побасенку за чистую монету. Однако, поразмыслив, решил от этой версии отказаться. Однажды, когда он был маленьким, с матерью случилась подобная история. Но в другом городе. От гибели ее спасла лишь хорошая реакция. В последний момент она отскочила в сторону, и машина задела ее только крылом. Водитель, который был, как решили очевидцы наезда, на хорошем подпитии, даже не притормозил. Мать получила ушибы средней тяжести, но на стационарное лечение не согласилась. Не захотела она сообщить о наезде и в милицию, несмотря на то, что нашлись свидетели, которые успели заметить номер автомашины. Мало того, мать быстро собрала немудреные пожитки (тогда у них не было собственного жилья), и они уехали из города в тот же вечер, не поставив в известность ни знакомых, ни соседей. Навсегда. Впрочем, для Андрея частая перемена мест жительства не была в диковинку. Их маленькая семья нигде не нагревала места. Более двух-трех лет на новом месте они обычно не задерживались. Только в этом городе, как он считал, им повезло. Мать, которая устроилась медсестрой в больнице, согласилась присматривать за одинокой старушкой. А та, в знак благодарности, написала на нее дарственную. Вместе со старушкой они прожили около двух лет, и когда она умерла, стали хозяевами двухкомнатной квартиры в одном из центральных районов города. -… Эй, да ты меня не слушаешь! О чем задумался, хлопец? Веселый голос Дрозда вырвал Андрея из плена воспоминаний. – Думаю, что сказать матери, – честно ответил Андрей. – Да-а, неприятная история… Родителям она не понравится. По себе знаю. Андрей сокрушенно вздохнул и промолчал. – Но про то ладно, – продолжил Дрозд уже серьезным тоном. – Мать поймет и простит. Только говори ей правду. А вот как получилось, что ты, сильный, тренированный парень, изображал из себя футбольный мяч, даже не пытаясь сопротивляться? – Бесполезно… Их было слишком много. – Не могу давать тебе советы, не имею права. Но все-таки скажу. Если хочешь выжить в этом жестоком несправедливом мире, цепляйся за жизнь руками и зубами. И если кто-то захочет лишить тебя этой главной твоей ценности, постарайся прихватить и его с собой. – Они не хотели меня убить. Я знал… – Наивный мальчик… В таких ситуациях один случайный удар может сделать человека калекой. И неизвестно, что лучше – умереть сразу или до гробовой доски быть прикованным к постели. Это как посмотреть. – Но что я мог сделать!? – Драться, черт побери! Или уповать на быстроту ног. – Я не трус! – А кто сказал, что отступление перед многочисленным противником называется трусостью? Это всего лишь тактический ход, маневр. Но потом, спустя какое-то время, ты просто обязан вернуться и рассчитаться со своими обидчиками. Поодиночке. И очень жестко. Чтобы навсегда отбить у них желание нападать на тебя из-за угла и сворой. Вот как поступают настоящие мужчины. – Я… я не могу драться… – Не умеешь или не хочешь? – Дрозд хищно прищурился. – Ты что, непротивленец? А может, буддист? Сейчас это стало модным среди молодежи – обрить головы наголо, напялить желтые балахоны и ходить по улицам, стуча в барабаны. – Почему буддист? Вы не так меня поняли. В общем, я кое-что могу… Просто мать… – Андрей вдруг запнулся на полуслове, умолк и нахмурился. – Не разрешает, – закончил его фразу Дрозд. – Так ведь это обычное дело. Трудно найти родителей, которым нравится через день видеть физиономию сына с подбитым глазом и чинить порванные в драке рубахи. – Да… наверное… Юноша не стал разубеждать Дрозда. Он не счел нужным говорить ему, что мать, по натуре мягкая, добрая и отзывчивая, становилась жесткой и непреклонной, когда заходила речь о драках вообще и об его участии в них в частности. Она замыкалась в себе и как минимум сутки не разговаривала с ним. В такие моменты Андрей места себе не находил. Он неприкаянно слонялся по своей комнате из угла в угол, мысленно давая клятвы никогда более не огорчать ее подобными проступками. В конечном итоге Андрей стал избегать конфликтных ситуаций, которые нередко случались среди сверстников. Такое поведение, конечно же, не осталось не замеченным, и Андреем начали помыкать все кому не лень. Наделенный от природы великолепными физическими данными, которые позволяли дать отпор любому обидчику, он молча сносил насмешки и оскорбления, при этом страдая безмерно. В конце концов к шестнадцати годам Андрей стал замкнутым, неразговорчивым и практически не имел друзей. В пятом классе он тайком от матери записался в секцию тэквондо,[1] которую организовал молодой преподаватель физкультуры. И тренировался почти год, подавая большие надежды. О его подпольном увлечении мать узнала случайно, на родительском собрании. Скандал, который она устроила вечером, запомнился ему надолго. Все закончилось сердечным приступом, после чего мать пролежала в больнице больше недели. Андрей перестал посещать секцию, несмотря на уговоры преподавателя, сулившего ему большое спортивное будущее и, как итог, золотые горы. Не по годам серьезному подростку здоровье матери было дороже любых житейских благ. По выходу из больницы немного оттаявшая мать все-таки разрешила ему заниматься спортом, но только гимнастикой. Обладая немалой физической силой, цепкий, как обезьяна, Андрей быстро наверстывал упущенное – ведь его одногодки занимались в секции гимнастики с дошкольного возраста. Конечно же, он не стал звездой первой величины, хотя в конце концов и получил звание мастера спорта. Но Андрей и не хотел достигать в гимнастике больших вершин. Его тайной страстью так и остались боевые единоборства. Лишенный возможности посещать тренировочные занятия по тэквондо, в субботние и воскресные дни он удалялся в укромный уголок городского парка и часами отрабатывал всевозможные приемы, пользуясь купленным по случаю руководством по боевым единоборствам. Андрей был неглуп и понимал, что его книжные знания без кумитэ[2] – это нуль без палочки. Но выйти на татами с каким-нибудь случайным партнером не решался. Он знал, что любая схватка оставляет следы… С девушкой, из-за которой у него случился конфликт, закончившийся избиением, он познакомился недавно, когда был на сборах перед соревнованиями. Она тоже занималась гимнастикой, только художественной. До этого Андрей избегал контактов с юными представительницами противоположного пола. Он не был некрасивым, отнюдь. Но его мрачная застенчивость и желание оставаться неприметным в любых ситуациях ни в коей мере не могли привлечь к нему внимание эмансипированных раскрепощенных одноклассниц. А в спортзале все его помыслы были сосредоточены только на отработке разнообразных технических элементов и связок. Ведь ему приходилось на ходу учиться тому, что его товарищи по команде умели с детства. Она подошла к нему сама. Что было просто невероятно: Алена (так звали девушку) слыла красавицей среди городских гимнасток. Андрей, конечно же, видел ее не раз, но у него даже мысли не возникало, что он может чем-то заинтересовать эту "Принцессу"; так прозвали ее спортсмены-гимнасты. А потому Андрей мимо Алены и компании – возле нее всегда толпились воздыхатели и подруги – старался проскользнуть как можно незаметней. Правда, с некоторых пор ему начало казаться, что Алена попадалась у него на пути чересчур часто. Но он по своей юношеской наивности не придал этому факту должного значения, и по-прежнему избегал встречаться с нею даже взглядами. Она подошла и, немного смущаясь, предложила ему, будто давнему другу, лишний билет на какой-то фильм. Андрей даже не понял, на какой именно. Все смешалось в бедной голове юноши, и он, вместо благодарности, вдруг начал не очень связно объяснять, что пойти в кино не может, так как очень занят, потому что он должен что-то сделать… Тогда Алена сказала: "Пожалуйста. Я хочу, чтобы именно ты составил мне компанию. Я очень тебя прошу". И он сдался. Он очень хотел сдаться… Два месяца пролетели как утренний сон. Андрей не мог поверить своему нежданному счастью. Первая юношеская любовь сделала его безумцем. Он засыпал и просыпался с именем Алины на устах. Он буквально бредил ею. В гимнастическом зале, зная, что за ним наблюдают ее жгуче-черные глаза, он творил чудеса. Даже видавший виды тренер в ужасе хватался за голову, когда Андрей работал на перекладине. Юноша играючи выполнял элементы высшей сложности, добавляя свои, невероятные с точки зрения здравого смысла и человеческих возможностей. Увы, убеленный сединами специалист забыл (а может и не знал), что любовь способна на невозможное. Впрочем, тренеру было невдомек, что его воспитанник пребывает в состоянии любовной эйфории. Первое предупреждение, если быть точным, Андрей получил не от вощанской братвы. К нему подошел товарищ по команде и сказал, что лучше будет, если он оставит Алину в покое. Ни для кого из гимнастов их отношения уже не были секретом. Трудно что-либо утаить от небольшого, крепко спаянного коллектива, в котором проводишь по несколько часов почти каждый день. С трудом сдерживая внезапный приступ гнева, Андрей как можно спокойней спросил товарища – почему? Тогда он и узнал, что на Алину накинул глазом местный бугор, бригадир какой-то мафиозной группировки. Андрей не послушался умного совета. Он просто не мог послушаться. Его влечение к Алине было неподконтрольно здравому смыслу. В конечном итоге Андрея все-таки поймали в темном переулке, хотя он и старался быть предельно осторожным. – Пойду. Мне пора. Спасибо вам… за все. – Андрей поднялся. – Я провожу тебя. Так сказать, во избежание… – Не нужно, – самую малость поколебавшись, твердо ответил Андрей. Он не был уверен, что те, кто его избивал, не поджидают сорвавшегося с крючка фраера в какой-нибудь подворотне. Вощанские всегда отличались злопамятностью и бульдожьей цепкостью. Но согласиться на предложение Дрозда ему не позволяла гордость. – Тогда вызовем такси. Через пять минут машина будет у подъезда. – Я лучше пешком… Дрозд внимательно посмотрел на смущенного Андрея и с пониманием улыбнулся. – Ясно, – сказал он и достал портмоне. – Меняю свои седины вместе с богатой мошной на твою молодость и пустые карманы. Держи полста. Этого вполне хватит, чтобы проехать город из одного конца в другой. И никаких возражений! Это не спонсорская помощь. Даю в долг. Когда-нибудь вернешь. Я готов ждать хоть сто лет. Дрозд снова показал свои крепкие белые зубы в веселой улыбке. – Будем считать, что я застраховался, – сказал он. – А это значит, что мне обязательно нужно дождаться конца страхового срока. – Я отдам. Честное слово! – А я в этом и не сомневаюсь. Но не шибко торопись. Это дурной знак. – Почему? – Некоторые, чтобы долго жить, покупают себе заранее место на кладбище и даже надгробие. Есть такое поверье. А я коллекционирую должников. Появляется, знаешь ли, смысл в жизни. Очень уж хочется получить на исходе лет долги, собрать друзей-приятелей, а также всех остальных, которые числятся в доброжелателях, и закатить последний пир. Эдакий шикарный сабантуй. Чтобы всего было вдоволь. Все веселее будет дорога в мир иной. – А как быть с теми, кто долг не возвратит? Ведь такое случается… – И чаще, чем хотелось бы. Как там сказано в святом писании? "И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим". Одни будут в открытую веселиться на прощальном пиру, а другие – втихомолку, под одеялом; это когда я копыта откину. Ведь в таком случае долг будет считаться погашенным. А мне будет вдвойне приятно, что моя кончина окажется для многих сплошным весельем. Может, на том свете зачтется. По и так темному лицу Дрозда неожиданно пробежала тень. Но он омрачился только на короткий миг. Спустя минуту Дрозд снова балагурил и ерничал, провожая Андрея к такси. Хороший человек, вспоминая своего спасителя, думал с благодарностью юноша, когда машина везла его по оживленным, несмотря на достаточно позднее время, городским улицам – сегодня была суббота. И все же непонятное беспокойство, угнездившись где-то в подсознании, мелкими булавочными уколами шпыняло возбужденный мозг. Лишь когда такси свернуло под арку во двор дома, где жил Андрей, он вдруг понял, что его несколько смутило в облике с виду добродушного Дрозда. Глаза. Голубовато-серые, белесые, они иногда покрывались тонким прозрачным льдом, сквозь который, как из замерзшего речного омута, время от времени проглядывала холодная расчетливая жестокость. |
||
|