"Пират" - читать интересную книгу автора (Марысаев Евгений Клеоникович)

XI

Жизнь Пирата вновь обрела смысл. Он ждал, он надеялся. Пес не сомневался ни на мгновение: хозяин должен вернуться. В полдень прилетел серебристый красавец «ЯК-40». Пират сломя голову мчался к самолету, цепко осматривал каждого пассажира, а потом бежал за толпой, двигавшейся к терему-аэровокзалу, и еще раз перепроверял себя: не пропустил ли хозяина? Но того, кого он так ждал, все не было...

Ночевал Пират, зарывшись в снег. Часто просыпался от боли в лапах и тщательно выкусывал лед между когтями. Среди ночи ему становилось чертовски холодно в нежаркой своей шубке. Как бы пригодилось сейчас оленье одеялко, сшитое Нюргуяной! Но в день бегства из оленеводческой бригады Чейвын снял с Пирата одеялко и повесил его на суку дерева проветрить. Питался он возле ближайших к аэродрому изб заледенелыми объедками, какие выплескивали с помоями хозяйки. В одну такую ночь заснул и не проснулся бы Пират, погиб от лютого холода на столь скудных харчах, в легком своем одеянии, если бы не диспетчер аэродрома. От вертолетчиков он узнал о бегстве пса из бригады. Пожалел парень собаку, решил на зиму взять к себе. Но не тут-то было! Едва диспетчер приблизился к собаке, она хватила его за ногу. От укуса спасли высокие медвежьи унты. Однажды Пирата пленили обманом. Теперь он твердо решил не подпускать к себе человека. Другой бы на месте диспетчера озлился, чего доброго, и прибил бы собаку. Но парень знал историю Пирата. Здесь же, за взлетной полосой, он соорудил псу дощатую конуру. Раздобыл на складе совхоза бракованные оленьи шкуры, обшил ими конуру внутри и снаружи, а вход закрыл меховым пологом. Не сразу Пират залез в свое новое жилище. Все ждал подвоха: не ловушка ли? Но однажды лютый мороз все же загнал его в укрытие. И впервые за много дней Пират отоспался всласть в тепле. Приходя на службу, диспетчер непременно приносил собаке маленькое ведерко с объедками.

Но вот парень исчез. Пират не мог знать, что он уехал с семьей в отпуск к теплому морю. Тот, кому диспетчер поручил присмотреть за собакой, оказался человеком необязательным. Он принес еду раза два-три и больше не показывался на аэродроме.

Однажды на взлетной полосе появился не знакомый Пирату человек. Он шел по направлению к конуре. Пират поспешно вылез наружу и предостерегающе зарычал.

– Хорош! — сказал человек, оглядывая пса, и повторил: — Хорош!

Он пошел к собаке. Властно, хозяином. В руках у него были расстегнутый ошейник и поводок.

На него шел враг, который хотел пленить Пирата. Это пес понял сразу. Но он не убежал. Бежать ему было некуда. Он принял бой.

Словно кто сжал и резко отпустил пружину — так прыгнул на врага Пират. Клыки рванули рукав овчинного полушубка. Человек отбежал в сторону. То, что собака порвала полушубок, ничуть не расстроило и не обозлило его. Напротив, это неприятное происшествие даже обрадовало незваного гостя.

– Вот это да!...— восторженно сказал он.— То, что надо! То, что надо!...

Человек ушел и вернулся через полчаса. В одной руке у него был свернутый рогожный мешок, в другой — превосходный кусок оленины, мякоть. Он бросил собаке пищу, отошел к зданию аэровокзала и стал ждать. В лучшие времена Пират никогда бы не принял еду от такого человека. Но сейчас он был очень голоден и помимо своей воли подошел к лакомству. С губ его свисала голодная слюна. Мясо припахивало чем-то резким и неприятным, но это обстоятельство не смутило собаку. Она проглотила оленину почти не жуя. Через несколько минут странная штука произошла с Пиратом... Сначала качнулся и накренился терем-аэровокзал. Затем вздыбилась взлетная полоса. Потом перед глазами запрыгали яркие солнца, и он будто полетел в бездонную пропасть...

Человек отделился от здания аэровокзала и подошел к растянувшемуся на снегу Пирату. Засунул собаку в мешок, взвалил живую ношу за спину и направился к своей избе.

Человека, пленившего Пирата, звали Василием Ломовым. Это был известный в округе браконьер. Здоровенный, во цвете лет мужчина для отвода глаз, для «справки», работал, вернее, числился комендантом при школе. Немудреные эти обязанности в действительности исполняла его жена. А Ломов промышлял запретной охотой, и все знали, чем он занимается, но никто ни разу не поймал браконьера с поличным. Хитер, изворотлив был Ломов! Загубит, к примеру, лося, тушу в тайнике спрячет. Ищи-свищи в тайге тайник, умело замаскированную яму. В холоде мясо не пропадет. Потом верные компаньоны расчленят тушу, рассуют по рюкзакам и на «Аннушках» переправят в соседние поселки. Там и сбудут. Львиная доля выручки, конечно, ему, Ломову. «На кусок хлеба и вагон масла хватит»,— так с ухмылкой оценивал он свой промысел, получая в очередной раз от компаньона пухлую пачку денег. В родной Уреме добычу он никогда не сбывал — рискованно,— оставлял мясца разве что для семьи.

Зачем ему понадобился Пират? Дело в том, что на последней разбойной охоте погибла его лучшая зверовая лайка Лифшиц (приобретенная у совхозного бухгалтера Лифшица и названная по фамилии бывшего хозяина). Лифшицу цены не было. Второй такой медвежатницы и лосятницы не сыскать в округе. Рослая, злобная, верткая, какой и должна быть остроушка, идущая по крупному зверю. И вот, поди ж ты, не увернулась от тяжелого лосиного копыта, распласталась на снегу с раздробленным черепом... Две другие лайки, каких держал браконьер, были тоже хороши, но с Лифшицем, конечно, не тягались.

Ломов присматривал себе новую собаку среди бездомных псов, каких в Уреме было предостаточно. И вот наткнулся на Пирата. Он сразу понял, что собака ждет покинувшего ее хозяина. Не она первая и не она последняя. Геологи часто брали на сезонные работы бездомных псов, а потом улетали восвояси и бросали их в Уреме. Месяцами, даже годами понуро бродили покинутые собаки по аэродрому...

То, что Пират ждет хозяина, ничуть не смутило Ломова. Он был уверен, что пес быстро привыкнет к нему. Он будет хорошо его кормить, холить. Лишь бы проявил себя в охоте. Не проявит — получит пулю. Чего тогда зря небо коптить, землю топтать. Браконьеры к «пустым», не пригодным к охоте собакам беспощадны.

... Пират не помнил, как его принесли во двор, вытащили из мешка, затолкали в конуру. Очнулся он лишь утром. По всему телу разлилась страшная слабость, но он поднялся и вылез из конуры, пахнущей другой собакой. За ним поволоклась, лязгнула тяжелая цепь.

Он увидел незнакомый двор. В центре его бастионом возвышался крепкий пятистенок под железной крышей, на каменистом фундаменте, с тремя прирубами. Амбар с большим тяжелым замком. Длинный сарай с узкими оконцами, возле него стояли розвальни. В разных углах двора были еще две конуры.

Сытые черно-белые лайки на привязи зашлись в злобном лае, едва Пират показался из конуры. Он поднял верхнюю губу и тоже показал зубы. Морозный воздух взбодрил его.

Белая кисейная занавеска на окне пятистенка дернулась, за стеклом показалось румяное лицо Ломова. Вскоре дверь хлопнула, и он появился на крыльце. Одной рукой он отирал жирно-блестящие после сытного обеда с медвежатиной губы, в другой держал миску с дымящимися, плохо обглоданными костями. Браконьер присел на корточки перед Пиратом, протянул миску с едой.

– Ну, Огонек, очухался? — спросил он.— Поешь. Без еды, брат, нельзя, пропадешь...

Недаром говорится, что у собак безошибочный нюх на хорошего или плохого человека. Не верил Пират ласковому голосу Ломова. Он рванулся на цепи, головой выбил из рук миску с костями. Браконьер едва успел отдернуть кисть — так и лязгнули возле пальцев клыки.

– Ах ты так?! — Он медленно поднялся: — Врешь, сволочь. Подчинишься. Послушный будешь. Как кутенок!

С этими словами Ломов вошел в скотный двор и вернулся оттуда с длинным, витым из конского волоса кнутом. Больше он ничего не сказал — за браконьера говорил теперь кнут. Хлесткие удары посыпались один за другим по морде, по бокам, по спине Пирата... И он метался на цепи, пытался рвануть своего врага за руку, но тот находился на безопасном расстоянии. Долго длилось избиение. И Пират не вынес боли, сдался. Он по-щенячьи проскулил, поджал хвост и нырнул в конуру. Ах, если бы не эта проклятая цепь, которую невозможно перегрызть!...

Ломов устало отер тыльной стороной ладони пот со лба, затем собрал в миску разбросанные по снегу кости и безбоязненно просунул руку с миской в конуру.

– Так-то лучше, Огонек,— ласково сказал он.— Кушай, кушай, поправляйся...

... Ранним морозным утром Ломов вывел из стойла густогривую приземистую северную лошадь (жителям деревень на Крайнем Севере разрешено держать лошадей), запряг ее в розвальни. На громадную медвежью шкуру кинул рюкзак с недельным запасом продуктов, свернутую одноместную палатку, обшитую оленьим мехом, положил карабин, бельгийскую двустволку и камусные лыжи.

Браконьер снарядился на разбойный промысел.

Пирата на толстом дубленом ремне-поводке он привязал к задку. Боясь побоев, плененный врагом Пират подчинился не огрызаясь. Он заметался и показал зубы лишь тогда, когда Ломов спустил с цепей двух собак и они с рычанием бросились на Пирата. Но хозяин ударами кнута отогнал своих лаек.

Морозно скрипнули розвальни. Поехали. Вскоре огромным черным валуном проплыла изба на отшибе, и сонная еще Урема осталась позади. Седогривый от инея мерин вытянул розвальни на взлобок. Дальше темнела тайга.

Поздно светает зимою на Крайнем Севере. По часам-то утро, а звезды горят с полуночной яркостью, и луна налита тугим ровным светом. Тихо в тайге. Разве что хрустнет ветка, морозом перебитая. Птица всякая в снег зарылась, спасаясь от лютого холода, зверь в берлоги да норы ушел. Без собаки, верной помощницы, нечего помышлять охотнику об удаче в зимней тайге. Только собственные ноги он собьет.

Остроушки Ломова убежали далеко вперед, и браконьер, подняв ухо заячьей шапки, чутко прислушивался: не раздастся ли злобно-заливистый лай? Тогда он сразу привяжет лошадь к стволу дерева, встанет на лыжи, проворно поспешит на зов. Но все было тихо...

Краем глаза Ломов наблюдал за Пиратом. Тот понуро плелся на длинном поводке и, казалось, совсем не проявлял интереса к тайге. И закралось в браконьерскую душонку сомнение: «пустой» пес, к охоте не пригоден...

Уже отъехали верст пятнадцать. Понемногу начало светать. На востоке проступила льдисто-кровавая полоска. Она все разрасталась, смывая звездно-бархатную синь ночного неба. Снега посерели, оцепенелая тайга как бы раздвинулась. Занесенная снегом дорога сузилась перешла в едва приметную охотничью тропку. Потом и тропка оборвалась. Ни дорог, ни тропок дальше не было. Охотник пробирался по приметам да затесям на деревьях.

– Тпрруу!...

Мерин остановился. Ломов привязал лошадь к стволу лиственницы, накрыл круп и спину медвежьей шкурой. На мех побрызгал из бутылки скипидаром: его запах отпугнет от лошади хищного зверя. Затем встал на широкие камусные лыжи, закинул за плечо карабин, взяв на поводок Пирата, двинулся в путь. Шел он по следу своих лаек, убежавших далеко вперед.

Пират вдруг преобразился. Он весь обратился в чутье. То и дело останавливался, вскидывал уши топориком, тянул ноздрями колючий морозный воздух. Нет, он вовсе не хотел служить этому злому толстомордому детине. Помимо воли Пирата, в нем пробудился охотничий пес...

– Работай, работай, Огонек...— шептал Ломов, обрадованный неожиданной переменой в поведении собаки.

Километра через два Пират так рванулся в сторону от следа лаек, что чуть не свалил тяжелого Ломова. Браконьер поспешно отстегнул поводок:

– Ищи!

Но псу не надо было приказывать. С глухим рычанием, утопая в сугробах, он ринулся в чертолом. Ломов рванул с плеча карабин и побежал на лыжах за собакой.

– Проворонили, дармоедки!...— ругал своих лаек браконьер, которые пробежали мимо этого места и не учуяли зверя.— Молодца! Молодца!...— хвалил он Пирата.

Впереди раздался заливистый лай. Опытный Ломов точно определил: пес «держит» зверя, подзывает хозяина. Судя по злобному и непрерывному лаю, зверь был крупный.

На полянке, волнистой от сугробов, Ломов увидел огромную, в два обхвата, поваленную бурей ель. Пират метался под выворотнем, оттуда, из черной дыры в снегу.: шел парок. «Самого хозяина на таком расстоянии усекла!» — восторженно подумал браконьер. Сейчас надо бы помочь собаке — например, колом потыкать в берлогу, разбудить мишку (в сильный мороз он, стервец, спит мертвецким сном), или бросить туда подожженную берестинку. Но Ломов не спешил. Ему необходимо было знать, сумеет ли пес в одиночку вызволить из берлоги и затем «посадить» зверя. Далеко не всякая хорошая остроушка-медвежатница способна на такой «фокус»...

В своем белом маскировочном халате браконьер встал в десятке метров от берлоги на открытом месте. Он бы мог спрятаться с оружием за ствол дерева, так вроде бы безопаснее, но с некоторых пор в охоте на медведя остерегался вставать за деревья. Три года назад Ломов промышлял в паре с Тимохой, тоже уремским мужиком. Однажды обложили берлогу. Ломов вырубил шест, потревожил зверя. Здоров, помнится, был, пудов на двадцать, а вылетел наружу пулей. Тимоха, стоя за стволом толстой ели, выстрелил, но не убил, а ранил. Зверина бросилась на него. Тот с перепугу выронил карабин, заплясал вокруг ствола. Медведь, встав на дыбки, обнял ствол да и поймал Тимоху за руки. Зверь ревет, Тимоха вопит благим матом. Ломов подскочил сзади, убил медведя выстрелом в затылок. Рухнула туша. Из-за ствола появился Тимоха. Рот — до ушей, улыбается. Потом долго безмятежная эта улыбка мерещилась Ломову. В городе, в больнице, полгода беднягу продержали. Так и не вылечили. До сей поры ходит по Уреме да всем улыбается...

Между тем Пирату надоело метаться и лаять. Он наполовину исчез в берлоге; судя по вздрагивающему заду, начал рвать зубами невидимого Ломову медведя. И вдруг отскочил. Следом за псом наружу вылетела мохнатая когтистая лапа. Потом раздался глухой хриплый рев.

Приметив цель, Ломов двумя-тремя выстрелами мог уложить зверя в берлоге. Но медлил. Очень хотелось ему посмотреть работу собаки.

Три раза еще совался Пират в берлогу, и столько же вылетала оттуда мохнатая когтистая лапа. Всякий раз пес увертывался от удара. Наконец медведю надоела эта чехарда. Он проворно выскочил из берлоги, показав комьями слежавшийся на правом боку мех, бросился на Пирата.

Ломов вскинул к плечу карабин, но с выстрелом все медлил. Медведь и собака закружились на одном месте. Зверина пыталась поймать своего врага лапой, пес умело увертывался и хватал мясистый вислый зад. Поединок продолжался довольно долго. И первым сдался медведь. Он взревел на одной длинной ноте, отбежал к берлоге и припер изрядно покусанный зад к выворотню. Собака залегла в трех метрах и не спускала с него глаз. «Ах, умница, ах, сокровище! Одна, одна мишку посадила!...» — восторженно подумал Ломов. Теперь он убедился в отличных зверовых качествах пса. Тянуть с выстрелом дольше не было никакого смысла. Рука браконьера не дрогнула. Не повлиял строгий запрет на свободный отстрел этих животных. Он был на разбойной охоте, и в медведе видел только отличную шкуру и мясо, которое в особом почете у северян...

В момент выстрела медведь мотнул головою, и острая карабинная пуля не пробила пятачок между глазами, как рассчитывал Ломов, пошла чуток выше. И раненый медведь повел себя так, как поступал он всегда в подобных случаях: взревел от боли и бросился на охотника, и теперь уже не обращал внимания на собаку, кусающую его сзади. Ломов с завидным хладнокровием передернул карабинный затвор. В третий раз он передернуть не успеет, поэтому бить надо наверняка. Когда зверь был на расстоянии трех-четырех метров, он сорвал с головы заячью ушанку и подбросил ее. Медведь с ходу встал на дыбки, поднял лапы, ловя шапку. (Непременно ему надо поймать! Вроде умный, хитрый зверь, а поступает, как дите неразумное). И открыл свою широкую грудь с белой манишкой. Ломов на одной вытянутой руке почти упер карабинный ствол в левую половину груди, выстрелил и едва успел отскочить, иначе б рухнувшая туша подмяла его.

Только теперь сказался испуг, нервы у браконьера были все же не из стальной проволоки: он никак не мог достать дрожащими руками папироску из мятой пачки. В сердцах бросил пачку на снег.

Позади рычала собака.— А что! Как мы его порешили-то?! — обернувшись, сказал он собаке и осекся.

Пират злыми глазами уставился на браконьера, мех на загривке — дыбком, как при встрече со зверем. Он не обращал никакого внимания на медвежью тушу. Собака, добывшая с охотником медведя, непременно должна рвать зубами тушу, а эта собиралась броситься не на зверя — на человека...

– Ты этта што?... Ты этта што?...— больше растерянно, чем испуганно, спросил Ломов.

И он вдруг понял, что собака ненавидит его лютой ненавистью, что она никогда не будет служить ему. Не тот нрав у пса, его нельзя переломать побоями...

Да, не ошибся браконьер. Побои только озлобили Пирата. Убить в собаке ненависть к этому человеку возможно было лишь одним путем — уничтожить собаку. Но, вопреки здравому смыслу, браконьер все-таки надеялся, что Пират-Огонек будет принадлежать ему. Терять такого отличного медвежатника (хорошие лайки-медвежатницы — большая редкость) он никак не хотел. Поэтому Ломов не выстрелил в Пирата. Даже тогда, когда пес в пружинистом прыжке рванул браконьера за рукав, выдрал порядочный клок овчины. Он отбился от собаки ударами приклада. Последний удар пришелся по голове — аж череп хрястнул,— Пират на мгновенье потерял сознание, растянулся на снегу. Но тотчас вскочил и бросился бежать в ту сторону, где находилась Урема.

– Сущий человек!...— выдохнул Ломов.— Аж мстить могет...

И здесь Ломов не ошибся. Пират действительно мстил человеку...

Прибежали лайки, насели на медвежью тушу, полетели клочья длинной шерсти. Ломову смотреть было тошно на своих собак. По сравнению с Огоньком они казались ему жалкими дворнягами.

– Кабысдохи проклятые! — напустился на них хозяин.— С мертвым-то воевать и Мурка моя мастерица! Да чтоб вы околели, дармоедки!...

Немного успокоившись, он отогнал лаек и принялся свежевать зверя. Шкура была добрая, в самой пушистости и крепости. Приезжий городской человек не раздумывая отвалит за нее сотен пять, а то и больше. И мясо нежное, жир с розоватыми прожилками. Сразу видно, что мишка не ягодник — хищник. Отожрался олешками да сохатыми. Но ни отличная шкура, ни первосортное мясо и, как следствие этого, хорошая выручка не радовали сейчас браконьера. Все мысли его были об Огоньке...

Тушу он разрубил на пять частей, каждая тянула пуда на четыре, матерущий попался зверь. Перетаскал мясо к розвальням. В пяти километрах отсюда находился тайник для добычи, вырытый осенью. Ломов отвез мясо в тайник. Через несколько дней компаньоны Ломова сбудут добычу жителям окрестных селений.

Еще утром Ломов намеревался провести в тайге дней пять-шесть, не меньше. Но Пират нарушил все его планы. Браконьер забеспокоился: а вдруг какому-нибудь заезжему человеку за это время приглянется собака и он ее увезет?

Терять такое сокровище он никак не хотел.