"Лечиться будем" - читать интересную книгу автора (Лукин Евгений)

Глава 11. Страшная месть

Вы польстите поэту, назвав его безумцем, но избави вас боже сказать ему, что он нормален. Обретете врага на всю жизнь. Нормален - значит бездарен. Впрочем, некоторые с таким утверждением не согласны в принципе. Напротив, полагают они, бездарен - значит нормален.

И тоже, в общем-то, правы.

Бездарность, с государственной точки зрения, всегда являлась послушным, созидательным началом, а вот талант только и делает, что бунтует и потрясает устои: то демона в симпатичном виде представит, то падшую женщину в героини возведет. Соцзаказ ему, видите ли, не писан, попзаказ - тоже. Ему главное - до сути докопаться!

Но что может быть деструктивнее анализа? Берешь явление и начинаешь разнимать на части. Причем с самыми благими намерениями - посмотреть, как оно там внутри устроено. А когда потом пытаешься вновь собрать воедино, неминуемо обнаруживаются лишние детали. Будильник в детстве разбирали? Вот в точности то же самое.

Потрясая потихоньку основы, бездарностью Артём Стратополох себя, конечно же, не считал.

Давненько не огребал он столь оглушительных и звонких оплеух. Мало того, что патриотом прикидывался - теперь выходит, что еще и лириком. Хорошо хоть графоманию не пришили… И не пришьют.

Согласно словарю, графомания свойственна прежде всего сутяжным психопатам, каковым Артём отродясь не был.

– У, скотома психическая! - приглушенно проклокотал он, оказавшись на улице. Случившиеся неподалеку прохожие брезгливо оглянулись. Этот невинный медицинский термин, всего-навсего означающий отрицание больным каких-либо реальных переживаний, давно уже стал в Сызново грубым площадным ругательством.

Кукольной походкой, наблюдающейся обычно при болезни Паркинсона, Артём спускался узкой извилистой улочкой к проспекту, то и дело приостанавливаясь с оторопелым видом внезапно проснувшегося сомнамбулы.

Он был настолько не в себе, что, достигнув развилки, где улочка расщеплялась на собственно Примордиальную и Малый Передоновский, не перешел, как обычно, на противоположный тротуар и продолжал брести в совершенно не нужном ему направлении. А когда обнаружил ошибку, возвращаться уже не имело смысла.

Вокруг издавало звуки и пошевеливало цветовыми пятнами считающееся нормой сумасшествие, частью которого он теперь, получается, являлся.

Во дворике, отделенном от Малого Передоновского переулка не то чтобы витой, но во всяком случае извилистой железной оградой цвел мощный и весь какой-то вывихнутый каштан, под сенью которого на скамеечке шло вполголоса романтическое объяснение двух разнополых жильцов-натуралов.

Обоим несомненно был свойствен симптом Феофраста, возникающий обычно годам к пятидесяти и характеризующийся поведением, не соответствующим данному возрасту (повышенная активность, недостаточная самокритичность, оживление интереса к модной одежде).

Грубая сосудистая патология отсутствует.

– Я давно хотел сказать вам, Маргарита Назаровна… - запинаясь, начал натурал, застенчивый, как юноша.

– Да? - голосом девочки-подростка отозвалась натуралка.

– С того момента, как только я вас увидел…

«Слабоумие салонное, - всплыло само собой в памяти приостановившегося Артёма. - Проявляется главным образом в заученной фразеологии при скрытой недостаточности критики суждений. Понятие, близкое к конституциональной глупости».

– Говорите, говорите, - трепетала она.

– Я… люблю вас… Треснула пощечина.

– Выбирайте выражения, Прокл Игнатьевич! - вскрикнула Маргарита Назаровна, вскакивая. - Вы не в Парламенте!

Ах, Прокл Игнатьич, Прокл Игнатьич… За новостями-то следить надо. Профилактика устной речи, чтоб вам было известно, началась с сегодняшнего утра.

Не дожидаясь, чем завершится объяснение под каштаном, Стратополох двинулся было дальше, как вдруг ощутил приступ здоровой (а какой же теперь еще?) злости. Подборку, да? Мало того, что опустили, мало того, что сняли с учета - еще и подборку подготовь? Ну, я вам сделаю!

И Артёма накрыло всем известной гипофобией, что так часто наблюдается при алкогольном опьянении. На войне такое состояние называют храбростью и вылечить от нее обычно не успевают.

Где бы только посидеть поработать над этой подборкой? В «Последнее прибежище» путь пока закрыт, там наверняка выписку потребуют. Дома? Дома - Виктория. А от Виктории сейчас мало что утаишь - чуткая стала, как сейсмограф.

Тогда в парк.

Стратополох повернулся и зашагал вверх по Малому Передоновскому.

В те относительно недавние и все же, как ни крути, доисторические времена, когда на месте «Последнего прибежища» шумел рыно-чек, а психотерапевт по фамилии Безуглов баловался мануалыциной, городской парк с апреля по октябрь был для Артёма чуть ли не единственным местом, где литератор мог спокойно поблудить со словом, сбежав от разнуздавшейся, не закодированной еще супруги.

Светлый, просторный, хорошо проветриваемый кабинет. И весь в растениях.

Разумеется, за последние годы «больничный режим» и здесь ухитрился изрядно досадить Стратополоху: расчистил великолепные непроницаемые для глаза дебри, все перепланировал, подстриг кусты, натыкал всевозможных автоматов, проложил кругом хрусткие, посыпанные мелким гравием дорожки - но пара-тройка насиженных скамеек тем не менее уцелела.

Добравшись до самого на сегодняшний день глухого, а стало быть, вполне пригодного для творчества уголка, литератор остановился.

Место было занято. И не просто занято: на скамейке спиной к Стратополоху сутулился над точно таким же наладонником тот самый дважды коллега, с которым Артём имел несчастье встретиться на пути в «Прибежище».

Надо полагать, собрат посетил уже редакцию «Психопата» и корпел теперь над рубрикой «Отрывки из сочинений классиков».

Вот жизнь пошла! Поработать негде.

Артём прислушался.

– Тургенев… - в искреннем недоумении бормотал собрат, вздергивая плечи. - Нет… Не знаю такого писателя… Толстой - писатель. Плохой. Но писатель… Чехов? Чехов - да, Чехов - согласен… Тургенев… - тревожно запнулся, взвешивая, должно быть, на внутренних весах литературные достоинства Ивана Сергеевича. - Да нет такого писателя! - решительно, почти возмущенно заключил он. - Нет и не было… Откуда он родом? Да и фамилия самая калмыцкая…

Симптом мышления вслух, если кто не знает, наблюдается при некоторых формах психопатий.

Опасаясь наступать на предательски звучную дорожку, Артём предпочел удалиться на цыпочках по газону. В противоположном закоулке парка имелась еще одна лавка. Если не доломали.

Пока шел, несколько раз почудилось, будто за ним кто-то подглядывает, перебегая от дерева к дереву. А это уже бред преследования. Интересно, который из двух его вариантов: мегаломанический или депрессивный?

Скамейка (во всяком случае, левая ее часть) была целехонька. В нестриженой траве валялся вскрытый картонный ящик с надписью «Не вскрывать!». Правильно, ребята! Так их! А то, ишь, придумали: не вскрывать… Стратополох смёл ладонью с брусьев воображаемый сор (аматофобия - навязчивый страх, боязнь пыли) и, присев, приступил к публичному посечению больничного режима и лично доктора Безуглова.

Итак…

«За Родину болеет душой один Президент. А мы с вами - лишь синдромы его душевной болезни».

Это мы восстанавливаем. Это у нас пойдет первым номером.

Дальше.

«Можно ли довериться психиатру, если он считает этот мир нормальным?»

Тоже пойдет…

А вот «Время - лучший лекарь…» и «…спешно принялся втыкать вырванный волосок…» - к лешему! Чтобы никакого мелкого зубоскальства… Чтобы уж куснул - так куснул. Скажем, так: «На самом деле никаких галлюцинаций не бывает. Просто эти психиатры верят всему, что им ни расскажи…»

Давно не работалось Стратополоху с такой злобной легкостью. Потратил часа полтора, но подборочка вышла - загляденье. Хоть сейчас вызывай «неотложку» и отправляй автора в психоприемник.

Злорадно представляя заранее, с какой болезненной гримасой будет все это читать завлитдиагноз (а там, глядишь, и редактор!), Артём поднялся со скамьи - и в этот самый миг из-за древесного ствола навстречу ему шагнула, будь она неладна, все та же моложавая мегера из «Последнего прибежища».

Неужели следила? Да наверняка! А может быть, даже и подслушивала - кабинетик Валерия Львовича на первом этаже, окна приоткрыты…

– Вы взяли выписку из поликлиники? - прожигая его темным инквизиторским взглядом, процедила она.

Пуговка. Какая, к черту, пуговка? Пуговки - маленькие, кругленькие…

Еще и к ответу требует!

– Нет! - злобно бросил он. Лицо ее судорожно исказилось.

– Ненавижу!.. - прошипела она, уже привычным рывком ослабляя узел его галстука.

– Где это ты так извалялся? - не понял завлитдиагноз.

– «Скорая» сбила, - досадливо отвечал Стратополох, отряхивая локоть.

– Хорошо хоть на газон, - соболезнующе заметил тот. - Наладонник, надеюсь, не пострадал?

– Нет, - глухо отозвался Артём. - Я его отбросить успел. Так оно, кстати, и было.

Сократовское лицо завлитдиагноза выразило уважение и сочувствие.

– Герой, - оценил он. - Кроме шуток - герой. Ну-с, и как доживает наша подборка?

– Вот! - с вызовом сказал Стратополох.

Бывший друг и соратник, а ныне работодатель скопировал файл и, выведя на монитор, приступил к чтению. С каждым новым афоризмом он становился задумчивей и задумчивей: нижняя губа оттопырилась, надбровья нависли неандертальски. Прочел, помолчал.

– Ну что ж, - промолвил он наконец. - Спасибо.

– Не стоит благодарности, - с аптекарской точностью отмерив дозу яда, отозвался безукоризненно вежливый Стратополох. - Я так понимаю, что услуги мои больше не понадобятся…

– Да почему же не понадобятся, - расстроенно возразил завлитдиагноз. - Давай теперь новую порцию…

– А эту куда?

– В номер, куда ж еще?

– В номер - в смысле в печать?!

Завлитдиагноз молчал.

– Всю как есть?! Завлитдиагноз молчал.

– Ты что… - Артём невольно понизил голос. - И редактору даже не покажешь?

Завлитдиагноз вздохнул.

– Редактор тут ничего не решает…

– А ты?

– А я еще меньше, - уныло признался бывший друг и соратник.

Реакция Артёма была, выражаясь по-нынешнему, аффективно-шоковая, гипокинетическая. Проще сказать, офонарел Стратополох.

– Неужели… селедка? - хрипло выговорил он секунды три спустя. Глаза его были незрячи.

– Что за селедка?

– Удивительно вкусная… - упавшим голосом известил Артём. - А водка - так себе… - Встряхнулся, опомнился. - Слушай, у вас тут есть какая-нибудь… моментальная химчистка… или что-нибудь в этом роде?

Старательно причесанный, в безукоризненно отутюженном костюме без единого пятнышка, подходил Артём Стратополох к родному дому. У дверей подъезда стояли и напряженно смотрели вослед чему-то давно уже скрывшемуся за углом сладкоголосая соседка и ее серенький невзрачный супруг.

– Здравствуйте, - сказал Артём. - Что-нибудь случилось?

При виде его женщина просияла, затем спохватилась и пригорюнилась. Глазенки, однако, продолжали сиять. Яркий пример хайрофобии - навязчивого страха проявить чувство радости в неподобающей обстановке, например, на похоронах.

Что до соседа - тот, напротив, насупился, отвернулся и принялся недовольно высматривать что-то в стене. Из кармана плащика этаким намеком торчал сегодняшний номер газеты «Будьте здоровы!», причем «Литературным диагнозом» наружу.

– Хорошего, хорошего мальчика воспитали, - умильно запела соседка, то ли глумясь, то ли вправду радуясь. - Настоящий юннат, побольше бы таких!

– Что случилось? - холодея, повторил Артём. От сегодняшнего дня он уже ждал всего чего угодно.

– Маму родную санитарам сдать - это еще ведь не всякий решится…

– Что?! - заорал Артём.

– Что-что… - буркнул супруг, по-прежнему недовольный стеной родного дома. - Подъехала «скорая», вывел он ее под ручку, усадил…

Трясущимися руками Стратополох отпер парадное и, прыгая через ступеньки, кинулся к себе - на второй. «Нет! - стучало в голове. - Нет! Не может быть… Чтобы Павлик…»

– Павлик! - крикнул он, распахивая дверь.

В прихожей немедленно возникла испуганная мордашка сына. Голубого девчачьего галстука на прилежно вымытой шее на этот раз не было. Не было, впрочем, и розового.

– Где мама?

– Увезли.

– Куда?

– Не знаю. В диспансер, наверно…

– Кто вызвал? Ты?!

– Я-а? - возмутился Павлик. - Сама сдалась!