"Племянник гипнотизера" - читать интересную книгу автора (Дубровин Евгений Пантелеевич)IIIСашке показалось, что он только что заснул, а его уже будят. – Внучек, а внучек, вставай, хозяин приехал, – говорила, склонившись бабка Василиса. – Какой еще хозяин? – Петр Николав. – Председатель, что ли? – Он самый. – Чего его черти подняли в такую рань? У меня дядюшка не вставал так рано, а он тренировался на кошках с утра до ночи. Умывшись и наскоро перекусив, скифы вышли во двор. У плетня стоял газик. Председатель, в белом полотняном костюме, парусиновых туфлях, соломенной шляпе, курил на подножке сигарету. Вид у него был, как у плантатора времен гражданской войны в Америке. – Пламенный привет, гражданин начальник! – Племянник гипнотизера снял кепочку и помахал ею. – Дозвольте закурить. Председатель полез во внутренний карман пиджака и вытащил сигарету. Скиф воткнул ее в рот. – Не тем концом. – Благодарствую. С «Байкалом» проще. Хорошо живешь, гражданин начальник. – Ты тоже мог бы так жить. – В этом-то все и дело. У меня дядюшка – профессиональный гипнотизер. Так он мне каждый раз говорит: «Саша, зачем ты пошел в мелкие хулиганы, шел бы ты в ученые, окончил бы сельскохозяйственный институт, стал бы животным доктором, застрявшую картошку из коровьих глоток вытаскивал бы». – Ну, а ты что? – А я ему говорю: я лучше буду учиться на пятнадцатисуточника. Работа не пыльная, кормят хорошо, в милиционерской столовой питаемся. А сейчас придумали по деревням нас возить. Тут житуха совсем законная. Не заметили, как уже полсуток пролетело. Ты сколько тут нас держать собираешься, гражданин начальник? – Двадцать пять суток. Скиф засмеялся: – Шутить изволите натощак, гражданин начальник. – Десять суток я начислил вам за вчерашнее… Наступило молчание. Скифы переглянулись. – Всегда ценил людей с чувством юмора, – наконец сказал Скиф. – В данном случае юмор отсутствует. Впредь за подобные штучки я буду начислять вам еще больше. Это уж на первый раз. Циавили, который стоял сзади всех, протиснулся вперед. – А кто ты такой есть? – закричал он, выставив фараонскую бородку. – Ты что, судья? Ты превышаешь власть! За это знаешь, что будет! – Это уж моя забота. Впрочем, если вы будете перевыполнять норму в два раза, я стану вам засчитывать день за два. Количество выдаваемой пищи тоже будет зависеть от работы. Станете филонить – продуктов не получите. – Да это прямо лагерь какой-то, – удивился Скиф. – Мы подчиняемся только нашему непосредственному начальству – старшине. А вас мы знать не знаем. Так я говорю, гражданин старшина? Петр одернул шинель, поправил кобуру. – Это в самом деле… не совсем законно. – А топить в речке движок – законно? А бить мне стекло – законно? – Я этот движок, – прохрипел Мотиков, – каждый вечер… уничтожать буду. – Ладно, садитесь, поехали, мне некогда с вами выяснять отношения. Коровы не ждут. Старшина, давай команду. Музей посмотрел на Скифа. Племянник гипнотизера скрипнул зубами. – Ладно, поедем, – сказал он. Обедали за коровником, прямо на траве. Здесь было тихо и солнечно. Циавили даже решил загорать. Его тощая прыщеватая спина белела среди густого подорожника, как солончак. Обед был скудным: буханка хлеба, селедка да консервы – все, что нашлось в магазине. Председатель сдержал слово. Он несколько раз приезжал на ферму посмотреть, как работают пятнадцатисуточники, недовольно хмыкал, и поскольку скифы валяли дурака, телега, на которой стояли бидоны с борщом, кашей и молоком, распространяя умопомрачительный запах, объехала их стороной. За коровником шел горячий спор. – Мне эта затея, мальчики, не нравилась с самого начала! Идиотская выдумка! – кричал из травы донжуан. – Волосы посбривали, туфли все деформировались, а чего достигли? Двадцать пять суток! Я и так худой, а тут жратвы не дают. – Ешь селедку, от нее жирнеют, – подал совет чемпион. Племянник гипнотизера сидел на двух кирпичах и спокойно отражал нервные наскоки донжуана. – Рожи вы! Нельзя пасовать при первых же трудностях, – поучал он. – Все предусмотреть было нельзя. Кто же знал, что он окажется таким упрямым ослом? Это нетипичный председатель, неприятное исключение, а я свой план строил на типичном председателе. – Типичный, нетипичный! Нам-то какое дело! Надо, мальчики, сегодня же рвать отсюда когти! А то он еще какое-нибудь дело пришьет! Вызовет настоящую милицию! – Какой смысл? Петр под рукой. Ты только построже с нами. Кричи побольше. Циавили даже можешь иногда пинка дать. Он совсем уж филонит. – Тебе бы… – Что? – Ничего! – Мотя! Чемпион перестал сосать селедочный хвост и уставился на щуплого донжуана, как удав на кролика. – Я сегодня же уйду! – Ты нам все сорвешь. Побег заключенного – знаешь что такое? Сразу нагрянут детективы. – Черт' Вот влип в историю. Лучше бы уж уехал на Колыму. Двадцать пять суток вкалывать ни за здорово живешь! Кто хочет – пусть остается. Петр, ставь вопрос на голосование! Музей, которому положение не позволяло оголяться, жуя хлеб, намазанный консервами, расхаживал около в своей милицейской форме Он тоже считал, что дело безнадежное. – Собственно говоря, как я понимаю, два на два. Мне неясна только позиция Риты. От нее будет зависеть исход. Рита, почему вы все время молчите? – Она думает о председателе, – ехидно сказал Циавили. – Да. Я думаю о председателе. Ну и что? – Продолжай в том же духе. – Тебя не спросилась. На невесте донжуана был нарядный сарафан. Она спустила его с плеч и сидела на траве, подставив спину солнцу. – Значит, ты не поедешь? – Значит, нет. – Почему? – Сегодня я иду смотреть пьесу. – Какую еще пьесу? – «Родное поле». – Никогда не слышал про такую пьесу. – Очень хорошая пьеса. В стихах. Он там в главной роли. – Ах, вон оно что! – Да. Тебе завидно? Циавили ехидно рассмеялся: – Все ясно. Как это я сразу не догадался! Может, он и пьесу сочинил? – Может быть. – Это же, мальчики, поэт. Председатель-поэт Я уверен, он ей свои стихи в тот вечер шпарил. Ну, признавайся, шпарил стихи? – А хотя бы и шпарил. – Ха-ха-ха! Слышали? Все слышали? Он и пьесу сочинил. «Родное поле». Ха-ха-ха! Точно его пьеса! – Ничего смешного не вижу. Хорошая пьеса. – Ага! Они уже всю пьесу успели прошпарить! Бежать, мальчики, отсюда надо! Сегодня же! Немедленно! Председатель-поэт. Что может быть ужаснее? Он замучает нас! Он и в пьесе играть заставит! Вот посмотрите! Циавили устал выкрикивать и упал в траву, со своей бородкой похожий на беса из сказки А.С.Пушкина о попе и работнике его балде. Рита поднялась с земли. – Схожу за водой. – Ага. Сходи. Набери из стойла! Ха-ха-ха! Председательшей скоро будешь. Привыкай! Минуту Скиф сидел молча, задумавшись. Потом вскочил. – Поэт! Поэт! «Родное поле». Очень хорошо! Просто замечательно. Гениальный поэт! Шекспир! – Придумал? – спросил Мотиков. – В этом-то все и дело, Мотя. Сегодня ночью придется поработать, ребята. Ну уж если и после этого он нас не выгонит, не буду я тогда Скифом! Ага… Наш подопечный едет. К ферме подъехала грузовая машина. Из кабинки вылез шофер Сенькин и направился к скифам отмечаться у старшины, что он, шофер Сенькин, трезв, никуда не сбежал и вверенная ему машина цела. Шофер Сенькин вообще находился в глупом положении, в которое люди попадают разве что в музыкальных комедиях. С одной стороны, шофер являлся дружинником (это он так грубо выставил Скифа и Мотикова из клуба), а с другой – пятнадцатисуточником и должен три раза в день – утром, в обед и вечером – являться к Петру Музею для освидетельствования. И шофер Сенькин не знал, как себя вести в присутствии скифов: как ровня им или как гроза хулиганов (утром, во время знакомства, Скиф прочитал ему нотацию о том, что пятнадцатисуточное начало должно в нем перебороть начало дружинников). – Так вот я и говорю, – повернулся Скиф к Мотикову. – Как врежу я ему между глаз. – Кому? – удивился чемпион. – Кому, кому. Следи за ходом мыслей. Ему, тому самому. Вообще-то он хороший парень был, но уж больно лез нахрапом. Мы с ним один магазинчик обчистили. Полсотни банок трески взяли, пять охапок мороженою палтуса, ящик масла. Целый месяц в столовую не ходили. Чемпион слушал, вытаращив глаза. – Потом его по пьянке пришили. Двое наших за это дело под вышку пошли. Красиво шли, черти. Один маленький был, белобрысенький, а второй громила. Мотя, ты их помнили? – Нет, – выдавил чемпион. – Ну как же! Белобрысенького ты еще ножичком щекотал в переулке за Динку-ящерицу. – Какую… ящерицу… Скиф подмигнул шоферу. – Видал? Даже не помнит. Для него это эпизод. Сколько драк было. В основном из-за баб. Бабник страшный. Но мне больше всех Динка-ящерица нравилась. – Кхрр, – сказал чемпион. Глаза его все больше вылезали из орбит. По лбу от усиленной работы мысли тяжело ходили глубокие морщины. – Или еще случай был, – продолжал Сашка. – Есть у меня дядюшка – профессиональный гипнотизер. Между прочим, ответственный секретарь Душанбинского отделения Союза гипнотизеров. Он меня с детства разным фокусам обучал, в гипнотизеры тянул. Ну вот. Научил он со временем меня кое-чему. Например, головы людям скрючивать. Хочешь покажу! – Гы-ы-ы-ы, – засмеялся Сенькин. Шофер слушал ахинею, которую нес племянник гипнотизера, раскрыв рот. Глаза его блестели. Очевидно, пятнадцатисуточное начало перебарывало дружинское. – Ух ты, – сказал он, когда Скиф закончил рассказ о том, как он при помощи гипноза свернул одному голову. – Ну и житуха у вас там. Хвост не распускай – враз оттопчут. Не то что здесь. По мелочам больше. Морду когда кой-кому набьешь, погреб обчистишь. В райцентре еще ничего, там ребята стоящие есть. Недавно улица на улицу ходили. Раненых ужас сколько. – Ты приезжай к нам в гости. Я тебя с Ящерицей познакомлю и вообще… соорудим что-нибудь. Может, банк почистим. Его давно не чистили. – Ну я поехал, ребята, а то комбайн стоит. – Дуй. – Я приду вечером с бутылкой. Как у вас насчет этого дела, строго? – Не прокиснет. – Хороший парень, – Скиф посмотрел вслед шоферу, – хотя глуповат. Но это даже хорошо. Нам он сегодня ночью пригодится. Первым ее обнаружил скотник дед Пантелей, который возвращался с фермы домой. Дед был крепко навеселе и поэтому не очень удивился, когда на месте, где еще с вечера ничего не было, увидел каменную пирамиду. Но все же дед обошел пирамиду кругом и даже пощупал кладку рукой. Сооружение имело в высоту метра четыре и занимало значительную площадь. «Опять комсомол агитацию сделал», – решил дед Пантелей и пошел домой отсыпаться. Вторым странное сооружение увидел сторож магазина. К утру сторож покинул правление, где спал, и вышел на улицу. На востоке светлело, но луна, еще по-ночному яркая, летела через облака, то освещая, то погружая во мрак окрестности. Сторож потянулся, привычно окинул взглядом местность в поисках подозрительного, что он делал лет десять, и уже хотел закрыть рот после сладкого зевка, как вдруг недалеко от себя увидел что-то большое и белое. В неверном свете луны даже казалось, что «что-то» надвигалось на сторожа. Пока сторож соображал, руки его автоматически нащупали курок, и тьму прорезало красное пламя сразу из двух стволов. По спящему селу прокатился грохот. Залаяли собаки. Через полчаса уже десяток жителей деревни вместе со сторожем рассматривали странное сооружение. Среди них оказался учитель истории, который был поражен больше всех. Сооружение походило на копию пирамиды Хеопса. Но кто ее возвел за ночь и, самое главное, – зачем? Учитель то надевал, то снимал очки, ковырял ногтем раствор между кирпичами и качал головой. – Странно, очень странно… Когда совсем рассвело, возле пирамиды стояла целая толпа. За многовековую историю села случалось всякое, но чтобы за ночь на ровном месте выросла копия пирамиды Хеопса – такого не было. – Это знамение. Истинно знамение, – старушка в длинной черной юбке крестилась на пирамиду и низко кланялась. – За грехи наши тяжкие послано. – Возможно, это из района учебное пособие, – рассуждал сам с собой учитель истории. – Приехали ночью – никого нет, сложили и уехали. Подождите… тут что-то написано… Только сейчас все обратили внимание на надпись в верхней части пирамиды, сделанную мелом. Учитель отошел в сторону и почему-то по слогам вслух прочел: «В че-сть пер-во-го по-э-та-пред-се-да-те-ля». … Пирамиду разрушил бульдозер. За нее скифы получили восемнадцать суток. В том числе и безвинно пострадавший Сенькин, который лишь привез со стройки МТФ кирпич. В тот же день совершил побег Алик Циавили. Его поймали на полпути между деревней и станцией. Донжуан отчаянно сопротивлялся, так что пришлось навалить на него силоса, усесться сверху и таким образом доставить Алика в кузове машины Сенькина назад. Скиф произнес страстную речь. По ней выходило, что дело надо довести до конца, хотя бы даже из принципа. Надо придумать такую штуку, которая бы окончательно вывела председателя из себя. – Рожи вы! Чаша полная, – убеждал племянник гипнотизера. – Осталась одна капля. Неужели из-за одной капли мы бросим такое прекрасное дело? Я предлагаю пересадить его сад. Яблони отнести в лес, а вместо яблонь посадить дуб. Ха-ха-ха! Представляете, просыпается он утром, а вместо сада дубовый лес! Алик слушал Скифа мрачно. Когда приехали на ферму, он молча взял вилы и принялся чистить стойла. – Ты что? – схватил его Сашка за руку. – Ты зачем штрейкбрехерничаешь? – Отстань, – грубо ответил донжуан, выдернул локоть и опять стал зло чистить навоз. Алик работал, как знатный свинарь Чиж. Он очистил полкоровника, помыл из шланга полы и сделал еще много других полезных дел. За это ему дали горячий борщ. Донжуан со всхлипыванием набросился на дымящийся жирный борщ. Левой рукой он прикрывал огромную миску с кашей и мясом. Скифы сидели вокруг. Они старались не смотреть, как ест донжуан, но это было невозможно. Вот уже несколько дней они питались чем придется. Деньги кончились. Сначала их кормила бабка Василиса, но потом они сами отказались от ее услуг. Хозяйство у бабки не ахти какое, а аппетит у пятнадцатисуточников после ночных подвигов был волчий. Например, Мотиков мог съесть за один присест две взрослые курицы. Правда, на Петра Музея председатель продукты выделял, но и милицейский паек был давным-давно съеден. Не глядя на скифов, Алик доел кашу с мясом и опять взялся за вилы. До вечера он очистил еще несколько стойл. Вечером приехал председатель. Быстро прошел по коровнику, глянул наметанным глазом. – Все работали? – Я один, – ответил предатель донжуан. – Молодец. Засчитываю тебе трое суток. Подошел к столбу, вырвал листок бумаги, прислонил, что-то черканул карандашом. – Иди на склад. Получишь продукты. И уехал, так и не взглянув на остальных. Скиф не на шутку обеспокоился. – Рожа ты! Ты что делаешь? – приступился он к донжуану. – Ты понимаешь, что делаешь? Он нас сломит по одному! – Я жалею, что связался с тобой, – сказал донжуан. – Давно бы отработали эти пятнадцать суток. Видишь, за одни сутки он засчитывает трое, а это я еще работал не в полную силу. Можно приходить к семи и уходить в девять. Скиф покачал головой. – Боже мой, и ради него я старался! Серый, обыкновенный человек. – Зато ты строитель пирамид, – парировал донжуан. – Ладно, мне некогда. Еще часика два можно поработать. – Алик вскинул вилы на плечо и зашагал в дальний конец коровника. Бородка его воинственно топорщилась. Свой срок Циавили отработал за четыре дня. Он один вычистил и вымыл до блеска всю молочнотоварную ферму. За это время Петр и Мотиков под руководством Скифа заменили в саду Петра Николаевича часть яблонь на дубы, покрасили трубы домов председателя и членов правления в синий цвет и сделали еще несколько дел помельче. Их срок увеличился до семидесяти двух суток. С каждым разом председатель становился все щедрее. Перед отъездом Алик Циавили дал прощальный ужин. На заработанные деньги он купил бутылку водки, селедки и ведро картошки. Донжуан быстро окосел и стал хвастаться: – Стратеги! Умора! Как идиоты, пирамиды строили, трубу затыкали. А тут, оказывается, все просто. Не послушайся я вас, давно бы уехал вот с этой штукой. – Циавили потряс бумажкой со словами: «Колхоз „Первая пятилетка“ в услугах тов. А. Циавили не нуждается». Внизу красовалась самая настоящая круглая печать. Скифы слушали разглагольствования донжуана молча. Мотиков с ожесточением рвал зубами селедку. Уши у чемпиона шевелились от зависти. Петр Музей уныло крутил пуговицу на милицейском кителе. – Во! Видали? А вы тут, мальчики, продолжайте строить пирамиды. Можете прорыть осушительный канал. Нет, правда, почему бы вам не прорыть осушительный канал? Репетируйте пьесы. Пейте чай с председателем. Выходите за него замуж. Па-жа-лста! Рожайте детей! Рита слушала своего жениха с презрительным видом. – А я устроюсь на заводик, через пять лет получу квартирку, милости прошу тогда в гости. – Ладно, – прервал Скиф расхваставшегося донжуана. – Ты мне тут коллектив не разлагай. Получил – и уматывай. А нам такие справки, которые добыты путем унижения, не нужны. Мы их заработаем честным путем. Правда, ребята? Ребята мрачно промолчали. Циавили стал укладывать свой рюкзак. – О люб-ви не го-во-ри… О ней все ска-за-но… – пел донжуан ужасным голосом. В бороде его застряли хлебные крошки и мелкая солома. – Последний раз спрашиваю, поедешь или нет? Рита поднялась. – Саша, можно тебя на минутку? Скиф посмотрел на часы. – Могу уделить восемь с половиной минут. У меня деловая встреча. Они вышли на крыльцо. Был такой же вечер, как в день их приезда. Только теперь больше чувствовалось холодного, терпкого, словно вечер настояли на опавших желтых листьях, побитых с утра росой, прилипших к земле и начинавших только-только отдавать ей свой горький сок. Из камышей вставал туман. Небрежно брошенный шарф его, почти прозрачный, обозначал русло реки. Старые вишни в саду стояли, опустив плечи, думая свою грустную думу. Рита поежилась. – Осень уже чувствуется. Холодно. – Возьми, – Скиф галантно предложил со своего плеча порванный пиджак. – Спасибо, – молодая женщина набросила пиджак на плечи, села на крыльцо. – Мне надо, Саша, с тобой посоветоваться. Изо всех нас ты, мне кажется, несмотря на всю свою экстравагантность, наиболее… как бы это точнее сказать… рассудителен, что ли… В общем, мне очень хотелось услышать совет именно от тебя. – Польщен, но никогда не был рассудителен. Я очень вспыльчив. Однажды мой дядюшка… – Саша, мне сделали предложение. – Он? – Да. – Ты же самогонщица. Неравный брак. – Я серьезно. В последнее время мы много говорили о жизни… вообще… Это удивительный человек… Он какой-то дельный… знает, чего хочет. Умница… Пишет стихи… У него книжка скоро выйдет… Правда, это необычно: председатель колхоза и пишет стихи? Как Кольцов. – Кольцов не был председателем колхоза. – Вообще… Я уверена, со временем он станет большим поэтом. Ему не надо выдумывать, о чем он пишет, он знает лучше всех. – Короче, тебе захотелось стать женой поэта. – Не иронизируй. Петр Николаевич действительно необычный человек. – В этом-то все и дело. – Он говорит… построим новый дом, на бугре за рекой, насажаем цветов. Представляешь, как здорово? Каждое утро купаться в реке, встречать восход солнца в саду… А с другой стороны, город есть город… И вот я не знаю… Посоветуй, как мне быть… – Уезжай с Циавили. – Ты считаешь, что я недостаточно умна, чтобы быть женой поэта? – Боже меня сохрани. Просто с Циавили интересней. Его можно и за бороду дернуть. А с этим… Даст тебе пятнадцать суток. – Я серьезно… Из-за плетня раздался легкий свист. Племянник гипнотизера свистнул в ответ. Показался человек. Рита узнала шофера Сенькина. – Подожди минуту, – Скиф торопливо спустился с крыльца. Они встали под вишню. До Риты донеслись слова племянника гипнотизера: «Постарайся убедить… младенец и тот… да, да… все… в полное распоряжение… хоть в Одессу… дело его… Послезавтра вечером…» Шофер ушел. Скиф взбежал на крыльцо, довольно хмыкнул. – Договорился. Отвезет вас на станцию. И кстати, пивка привезет. Соскучился по пивку. Рита поднялась со ступеньки, отдала Скифу пиджак. – Спасибо за совет. Я остаюсь. – Ну? – удивился Сашка. – Ты, оказывается, решительный человек… Только вот что. Подожди с объяснением в любви два дня. Мне нужно лишь два дня. Мы уедем, и тогда объясняйтесь сколько влезет. А то я знаю эти объяснения: «Ох, ах, я тебя люблю». – «Я тоже, но ты самогонщица». – «Милый, я не самогонщица, а принцесса из сельскохозяйственного института». – «Ах, а кто же эти твои друзья хулиганы?». – «Они тоже не хулиганы, а принцы чистой крови из сельскохозяйственного института». И завалишь все дело. Серьезно, мне нужны лишь два дня. На третий можешь выдавать нас с потрохами. Скрипнула дверь. На крыльцо вышел Петр Музей. – Саш, мне надо с тобой поговорить. – Племянник гипнотизера сегодня пользуется большим успехом. – Рита ушла, хлопнув дверью. – Что с ней? – Дал не тот совет. Оказывается, надо еще знать, кому какой совет хочется получить. Тебе тоже нужен совет? – Нет. Я просто хотел сказать… – Что уезжаешь. – Мне очень неловко… Собственно говоря… все ты затеял из-за меня… Но я уже больше не могу… Поедем, а Саш… К нам домой. Может быть, мать что сделает. Она у меня знаешь какая… – Послезавтра будут справки. – Поехали, Саш… – Я даю тебе слово. Послезавтра у нас будут справки. – Тогда я поеду один. – Поезжай. – Саш, ты только не обижайся… Председателю можешь сказать, что меня срочно вызвали на совещание. – Найдем, что сказать. – Не обижаешься? Подъехала машина. Из дома вышел Циавили с вещмешком, за ним, облизывая губы, – Мотиков. Хмель у донжуана уже прошел, и вид у него был недовольный и злой. – Подожди, я еду с тобой, – Петр Музей сбегал за вещами и быстро вернулся. Чемпион забеспокоился. – А как же мы? – спросил он Скифа. – Я никого не держу, – рявкнул племянник гипнотизера. – Сам все сделаю! – Да я чего… – забормотал чемпион. – Я ничего… Как ты, так и я… Циавили и Петр попрощались со всеми за руку. – Ни пуха ни пера. – К черту! – Племянник гипнотизера, ссутулясь, пошел к дому. Машина уехала. Минут пять еще был слышен шум мотора, потом он растворился в тишине. Скиф вошел в комнату. Бабка Василиса убирала со стола грязную посуду. Капала из рукомойника вода. Жужжали сонные мухи. Из горницы доносились всхлипывания – плакала Рита. – Молочка не хочешь, внучек? – спросила бабка. Племянник гипнотизера постоял посреди комнаты, провел рукой по лбу. – Ладно… – пробормотал он. – Есть у тебя, бабка, коса и лопата? – Есть… А зачем тебе, внучек? – Мы сейчас, бабка, наведем у тебя порядок в саду. Развела сорняков, удавы какие-то ползают. – О, господи! – засуетилась старушка. – Лопата в сенях… вот она. А коса на потолке… Да только ржавая она вся. Еще внучек косил… С тех пор… Внучек, я все хотела тебя спросить, да боялась… Ай есть у тебя кто? – На кого ты, бабка, намекаешь? – Из сродственников. – Дядюшка, бабка, один-разъединственный сродственник. Профессиональный гипнотизер. Ответственный секретарь Душанбинского отделения Союза гипнотизеров. – А мамка с папкой? – Какое это имеет значение в связи с происходящими событиями? – Ты прости уж меня, старую, внучек, да чует мое сердце, что один ты горемыка на свете. – Но, но, бабка. Говори, но не заговаривайся. Это какой же я горемыка? – Неухоженный ты, сынок. Бездомный. Вот вас пятеро приехало, все одинаковые, все ободранные, а они опять же не такие. Видно по ним: мать есть и отец и угол свой. – Тебе бы, бабка, сыщиком работать. В Скотланд-Ярде. – Ты уж прости, внучек, я тебя еще спрошу о чем-то. – Валяй. – Брешут у нас в селе, что фулюганы вы. – Так оно и есть. Василиса покачала головой. – Не верю я. Зачем уж вы приехали нашего Петра Николава дразнить – не мого ума дело. Одно знаю – не фулюганы вы. Скажу так. Уехали те, значь, не по нраву им здесь показалось, не наши они, не деревенские. А тебе, внучек, уезжать не с руки. Так мне чуется. Я тебе так, внучек, скажу, ежели и взаправду у тебе никого нет, поселяйся у меня. Хоть глаза закроешь, когда умру. Свадьбу сыграем. Я уж невестку себе присмотрела. Аптекарша. До чего умница-разумница, хозяйка да ласковая какая. – Ладно, ладно, пошла чесать. Внучек, наверно, весь в тебя был, – Скиф, ворча, полез на чердак. Из комнаты вдруг выбежала Рита: – Я тоже уеду! Я не могу… Ах, какая я дура… Скифин, проводите меня на станцию… Сегодня ночью была бы уже дома… Ах, дура, дура! – Успокойся, – подал голос Скиф с чердака. – Они заправляться отправились. Я же знал, что этим дело кончится, попросил заехать. Через полчаса действительно приехала машина. Риту посадили в кабину. Она ежилась от холода и выглядела очень грустной. – Ну что ж, прощай, Скиф, – сказала она, пожимая Сашке руку. – Спасибо за совет. Ты был прав. Хлебнул бы он со мной горя. Когда все кончишь, передай ему… что я не по вашему заданию… Он действительно мне нравился. Впрочем, теперь это неважно… – Поехали! – закричал из кузова Циавили. – Хватит выяснять отношения! Всю неделю выясняем отношения! Встреча с Патлатым состоялась на «пятачке», где обычно купались ребятишки и стирали белье женщины. «Пятачок» был окружен с трех сторон камышом. Наблюдать за встречей можно было лишь с противоположного берега, но там расстилались на многие километры непроходимые топи. Патлатый не зря носил свою кличку. Волосы у него на голове росли сразу во все стороны, как трава на лесной палине, когда в нее ударит смерч. И вообще он был каким-то расхлябанным, дергающимся, словно тряпичная кукла. – Привет, старик, – сказал Патлатый писклявым голосом, протягивая Скифу негнущуюся ладонь. – Из области, говоришь? Женьку Шурупа знаешь? – Длинный такой? – Маленький. – Что за драку сел? – Не, он на свободе. – Не знаю. – А Генку Ворона? – Ворона знаю. Пьет все. – Да? Он вроде бы не пил. – Сейчас запил. – А как там Никитинский сквер? По-прежнему на дрова пилят? – Проверяешь? – Вроде того. Может, ты лягавый. – У нас Никитинского Сквера нет. Есть Кольцовский. – Да ты не сомневайся, – вмешался шофер Сенькин, который привез Патлатого. – Они ребята свои, проверенные. В клубе такой шабаш устроили! Я как дружинник еле их выставил. – Ближе к делу, – сказал Скиф. – Не хочешь браться – не надо. Найдем других. Патлатый довольно кивнул головой. – Это по-нашему. Давай потолкуем об условиях. У меня такое правило. Все поровну. Нас трое. Значит, сейф – на троих. Сколько там, по-твоему? – Содержимое сейфа меня не интересует. Нужна печать. Патлатый свистнул. – Вон оно что. Печать… Это дело серьезное. Не, на это я не пойду. Может, ты агент. Племянник гипнотизера полез в карман и вытащил открепления. – Я думал, имею дело с настоящим Джеком-потрошителем сейфов, а ты, оказывается, любитель. На, читай. Похоже это на шифрованные донесения за океан? Обыкновенная справка. Не хватает только печати. Шлепнул, и все. Печать положим опять в сейф. Дело плевое. Сам бы сделал, да не умею открывать сейфов. Это, конечно, мой страшный недостаток. Ну так как? Патлатый подумал. – Ладно, – пропищал он и дернулся, как паяц. – Сделаем. Только ваша шайка будет вкалывать на меня не неделю, а две. Понял? Я думал, мы денег огребем. – А какая будет работа? На мокрую я не согласен. – Работа непыльная. Обчистим пару магазинов и спустим барахлишко в Ростове. – Это мне по душе. Держи! Они ударили по рукам. Сенькин разбил. – На людях мне показываться не стоит, – сказал Патлатый. – Я здесь отсижусь. А вы идите. Встретимся у правления в двенадцать. Племянник гипнотизера и Сенькин зашагали по тропинке в гору. Шофер, видно, трусил. Он забегал вперед и заглядывал Скифу в лицо. – Патлатый дело знает, ты не сомневайся, – успокаивал он сам себя. – Сколько он этих сейфов обчистил – ужас. Сейф ему открыть – раз плюнуть. У него пять судимостей. – Да, он производит неплохое впечатление, – согласился Скиф. – Несмотря, разумеется, на свою отвратительную внешность. – Ты ему тоже понравился. Я сразу заметил. Тебе правда только печать нужна? Ты, наверно, чек подделать хочешь? – Да, – оказал Скиф. – Областное отделение государственного банка задолжало мне триста тысяч. И никак, черти, не хотят платить. То неурожай, то гололед, то ящур, а я отдувайся. План был прост. До двенадцати ночи сторож обычно для вида околачивался возле охраняемых объектов, а потом шел в правление и заваливался спать. Из правления его должен выманить Мотиков, завести в сады и там привязать к яблоне. После этого путь к сейфу был практически открыт, так как кабинет председателя запирался на примитивный замок, вскрыть который не составляло особого труда. Ровно в полпервого чемпион принялся за дело. Он набрал в горсть небольших камней, стал кидать ими в окно. Взломщики из-за угла следили за его действиями. Но сторож не появлялся. Тогда чемпион стал кидать кирпичи на железную крышу. Никакой реакции. – Во дает! – сказал Патлатый. – Пушкой не разбудишь. Придется взять сонного. Скиф сделал предостерегающий жест. – В этом-то все и дело. Никто не должен знать, что мы вскрывали сейф. Иначе печать будет недействительной. Сторожа надо обязательно заманить в сады и там привязать. Пока найдут, мы будем уже далеко, а о сейфе никто даже не подумает. Я надеюсь, ты его не поцарапаешь? – Буду нежен с ним, как с девушкой, – пообещал профессиональный взломщик. – А может быть, сторожа там нет? – усомнился Сенькин. Эта мысль никому не приходила в голову. – Заглянем. Они осторожно обогнули угол. Дверь правления была приоткрыта, но это еще ничего не значило: она не закрывалась никогда, даже на ночь. Дверь в общую комнату тоже была открыта. Они прошли туда на цыпочках и замерли. Из председательского кабинета доносился громкий возмущенный голос сторожа. – Ты как стоишь? Ты знаешь, перед кем стоишь? Отвечай, почему у тебя скотина кажный вечер не поена? Ты почему Афоньку Кривого заведующим поставил? Лодырь и пьянчужка твой Афонька. Не то в колхозе перевелись хорошие люди? У тебя одни всю дорогу в сторожах ходят, а другие из пеленок – в заведующие. Молоко только красть и умеет. Отвечай, Петька. Я тебя Петькой буду звать, хоть ты и председатель. Председатель супротив министра что цыплок перед коршуном. Всем очень захотелось знать, с кем же это разговаривает сторож. Любопытство пересилило осторожность. Скиф первым пересек комнату и заглянул в приоткрытую дверь. Сторож был в кабинете один. Он сидел за председательским столом и что-то ел, судя по движениям на фоне окна, – селедку. Лунный свет, падающий на стол, освещал бутылку водки и стакан. – Все ясно, – прошептал Сенькин. – У него очередной приступ мании величия. Как выпьет, так то министра, то ревизора из себя представляет. Один раз выпивши в клуб пришел и Петра Первого изображал. Очень похоже. – Почему ты до сих пор неженатый? – между тем продолжал сторож, все больше и больше вдохновляясь. – Что это за председатель, который, как кобель, холостой? Какой ты пример подаешь молодежи? Хулиганов привезли, так он за хулиганкой хвостом стал таскаться. Домой ее к себе водит, на машине катает. – Между прочим, критика совершенно справедливая, – сказал Скиф на ухо Патлатому. – Председатель у них страшно неприятный тип. – Да? А говорят – свое дело знает. – Что ты! С людьми обращаться абсолютно не умеет. Груб, нахален, абсолютно лишен чувства юмора, а главное, пишет стихи. Председатель пишет стихи! – Скиф шепотом, рассмеялся. – Мы ему пирамиду Хеопса поставили. Ты бы видел, как он утром рвал и метал. Бульдозером пирамиду расшиб. Ей-богу, не вру! Сторож отпил из стакана, пососал селедку, вытер губы рукавом и продолжал: – Самодеятельность… Стой прямо, когда я с тобой говорю. Руки по швам! Самодеятельность везде развел. Как вечер, так самодеятельность. Прежний председатель собрания устраивал. Как вечер, так собрание. Любо-дорого, а этот как вечер – так самодеятельность… Стой, Петька, не шевелись, когда с тобой министр разговаривает! Маскарады делает какие-то. В прошлую зиму хари на рожи надели и давай по улице скакать… – До утра будет трепаться, – буркнул Патлатый. Вдруг по крыше кто-то пробежал, со страшной силой топоча и сотрясая стены. С минуту сторож темнел на фоне окна неподвижно, потом схватил ружье. – Ах ты, пьяная морда, – забормотал он. – Напился, так надо на правление лезть? Я тебе сейчас… «Министр» схватил ружье и выбежал наружу. Взломщики едва успели спрятаться за большую печь. – Стой! – донеслось снаружи. – Стой! Стрелять буду! Топот удалился в сторону огородов. – Клюнул, – сказал племянник гипнотизера, довольно посмеиваясь. – Быстрей, ребята, не будем терять времени. Все трое торопливо вошли в кабинет председателя и окружили сейф. Патлатый тщательно осмотрел замок. – Мура, – коротко подытожил он свои наблюдения. Взломщик вытащил из кармана связку отмычек и стал колдовать, приплясывая и дергаясь. Скиф разложил на столе открепления. Руки его немного дрожали. Цель, ради которой он затратил столько усилий, была близка. Рядом тяжело, сквозь стиснутые зубы, дышал Сенькин. Его, видно, волновала вся эта обстановка: ночь, таинственный полумрак, скрежетание отмычки в замке сейфа. Все как в кино про грабителей. – Скоро? – прошептал Скиф. – Заклинило что-то… Патлатый плясал у сейфа, как дергунчик на ниточке. – Дай я! – не выдержал племянник гипнотизера. – Тоже мне профессионал. Сашку все больше и больше раздражал этот писклявый дергающийся субъект. Создаст же бог такую каракатицу. – Дай, говорю. Где ты только учился! – С простыми сейфами всегда возня, – Патлатый кинулся в сторону, сделал круг по комнате. – Это я нервничаю, – пояснил он. – Чем сложнее сейф, тем легче его открыть. А эти, дубины… Помню, в Одессе хотел я выпотрошить сберкассу… Подожди, у меня есть несколько ключей. Профессиональный взломщик запустил руку в карман и вынул горсть ключей. – Врешь… все равно не уйдешь… Щелкнул замок. Патлатый надавил на ручку, и дверца сейфа открылась. Скиф нетерпеливо оттолкнул взломщика. – Она где-то здесь… – Племянник гипнотизера стал торопливо шарить среди бумаг. – Ага! Вот она, голубушка! Племянник гипнотизера выпрямился. В лунном свете тускло поблескивала белая ручка печати. – Внимание… на старт! – пропел под нос Сашка Скиф и склонился над откреплениями. – Руки вверх! В дверях с ружьем наизготовку стоял сторож. – Ежели кто пошевелится, пальну, – пообещал сторож дрожащим голосом. – Подымай руки! Взломщики медленно подняли руки. Сторож, продвигаясь боком и не сводя с них ружья, дошел до подоконника, где стояла керосиновая лампа, и, неловко действуя одной рукой, зажег фитиль. Красноватый свет сделал все происходящее еще более похожим на кадр из приключенческого кинофильма. Человек с ружьем, раскрытый сейф, вывалившиеся бумаги, трое с поднятыми руками, один из которых держит в кулаке печать. Сторож опустился на лавку. – Будем так сидеть до утра, – сообщил он. – Пока люди не придут. Ружье волчиной дробью заряжено. Можете садиться на пол. Кто такие будете? Двоих я вроде признаю. Хулиганы из городу. А ты, кудрявый, кто? – Тоже знакомый, – пропищал взломщик и дернул себя за нос. Потом, когда Сашка Скиф вспоминал ночные приключения, это было самое страшное. Нос растянулся, как резиновая соска, и шлепнул. Патлатый дернул сильнее. С клецкающим звуком нос отделился. Взломщик бросил его на пол. Потом он схватил себя обеими руками за волосы и заплясал на месте, дергая головой и руками. Волосы вместе с кожей отстали от черепа и тоже упали на пол. На месте Патлатого стоял председатель. – Отклоняешься от текста, – сказал председатель недовольно сторожу. – Отсебятину прешь. Сторож виновато затоптался на месте. – Виноват, Петр Николав… Увлекся… Председатель взял со стола бутылку и понюхал. – Вон оно что. Я же тебе сказал, чтобы воды налил. – Я хотел, чтобы жизненнее было… Так сказать, ближе к правде… Вы уж извините, Петр Николав, что вас Петькой называл… и насчет кобеля тоже… Увлекся… вошел в роль. – Конечно, полбутылки выхлестал. И дурак в роль войдет, – засмеялся Сенькин. – Будем народ звать, Петр Николаевич, или сразу в район повезем? Председатель не ответил. Он встал на колени и принялся запихивать в сейф выпавшие бумаги. То, что произошло, настолько ошеломило Скифа, что племянник гипнотизера все это время простоял, не шевелясь, с зажатой в кулаке печатью. Потом глаза его сверкнули, оценивая обстановку. Председатель стоял спиной к нему на коленях, Сенькин, растянув рот до ушей, смотрел на сторожа, который, не теряя времени даром, допивал из стакана. В следующее мгновение Сашка Скиф кошкой бросился на Сенькина, сбил его с ног. Возможно, племяннику гипнотизера удалось бы уйти, но он зацепился ногой за ремень от ружья и растянулся на полу. Сенькин и сторож набросились на него, подмяли под себя. – Ай-ай-ай, – сказал председатель, закрывая сейф. – Грубо. Не похоже на Александра Скифина. – Что вам от меня надо? – закричал Сашка, тяжело дыша. – Что это за спектакль? – Десять лет принудительных работ, – заржал Сенькин. – Это только за один сейф. А там, наверно, у тебя еще кое-что найдется. – Я никакой не грабитель… Я даже не пятнадцатисуточник… Я сейчас все расскажу… пустите меня! – Отпустите, – приказал председатель. Сашка поднялся с пола. Председатель сел за стол, посмотрел на свет бутылку. – По сто грамм наберется. Садись поближе, Александр Скифин. У меня есть к тебе деловой разговор. А вы идите отдыхать. Благодарю за участие. Сашка присел к столу. – Вообще-то мне ваш нос сразу подозрительным показался. Дрыгался на ходу. И голос похож. – Мало было времени для репетиции. Уборка. – Я уже хотел удрать, да сторож убедил. Уж очень здорово вас критиковал. – Талантливый, черт, – согласился председатель. – Это он сам придумал… меня разделывать. Он деда Щукаря так сыграл, что все три дня с больными животами ходили. Ну, ладно, рассказывай свою биографию. Отвязать яблоню от Мотикова не было никакой возможности, ножа не оказалось, и они пошли к бабке Василисе так. Хорошо, что была глубокая ночь и никто не мог видеть этого странного, почти фантастического зрелища. К человеку привязана яблоня, он шагает со связанными толстой веревкой руками, над его головой шелестят листья, корни волокутся по земле. Время от времени с ветвей срываются яблоки и со стуком падают на землю и на голову человеку. – Штук десять их на меня кинулось, – рассказывал Мотиков. – Двоих я через себя бросил, одного зажал под мышку, другого ногами… Темно слишком было и ямы какие-то… Я бы все равно их раскидал, – споткнулся. Привязали они меня к яблоне и ушли. Да разве это яблоня? Три раза дернул. Пошел искать тебя. Откуда они взялись, а, Саш? Десять таких лбов. Как будто ждали. Племянник гипнотизера сорвал висевшее над головой чемпиона яблоко и надкусил его. – В этом-то все и дело, Мотя… Они разыграли пьесу с нашим участием. Знаешь, как называется? «Скифин и другие, не считая милиционера…» А вкусную ты яблоню выдрал, Мотя, завтра надо вернуть хозяину… Пока, Мотя, мы валяли дурака, пирамиду строили да движок утопляли, они черти, эту пьесу репетировали… Сенькин, гад, придумал, что у него в райцентре знакомые рецидивисты… ну и все такое. – А зачем они это сделали, Саша? – Чтобы поймать меня в момент вскрытия сейфа. Теперь, Мотя, я связан по рукам и ногам… – Дай яблочко, – попросил чемпион. – Во рту пересохло. Скиф сорвал яблоко и скормил его Мотикову. Они пошли дальше. – Что ж нам теперь будет? – спросил чемпион. – Он предложил на выбор: или сдаст нас в милицию, или мне отработать у него главным инженером три года. Мотиков остановился. – Да кто он такой? – зарычал чемпион так, что сорвалось два яблока. – Пьесу какую-то… Его дело хлеб растить! Коров доить! А он пьесы дурацкие играет! – В этом-то, Мотя, все и дело. Это знаешь кто? Это мим, что в нашем институте учился. Ты помнишь, что о нем рассказывали? Мы тогда только на первый курс поступили. Он кого хочешь изобразить мог. Он один раз так ректора изобразил, что родная дочка не узнала и поцеловала его в щечку. Знаешь, на чем мы сгорели, Мотя? На этих самых откреплениях. Там было написано: «Колхоз такой-то в услугах тов. не нуждается». А пятнадцатисуточник разве тов.? В этом-то и все дело, Мотя. Тут он и подключил к нам свою самодеятельность. А она у него первая в области. А мы с тобой, Мотя, уши развесили. Подожди, я схожу за ножом. Они уже стояли перед бабкиным домом. Скиф сбегал за ножом и освободил чемпиона. Богатырь расправил отекшие руки. – Я тоже с тобой останусь, – сказал он. – Куда ты, туда и я. Друзья сели на скамейку. По вершинам сада прошелестел предутренний ветер. Не то упала роса, не то начинался дождь. Звезд не было. Только на краю неба, у самого горизонта, в мутном пятне угадывалась луна. – Нет, Мотя, – Скиф покачал головой. – Тебе тут нечего делать. У тебя душа к другому лежит. – А у тебя лежит? – С мимом интересно поработать. Да и у меня нет выбора. Вот тебе справка. И всем развезешь. И скажи им, что Скиф всегда держит свое слово. – Подписал? – ахнул Мотиков. – Да. Чемпион задумался. – Значит, он за одним тобой охотился? – догадался он наконец. – В этом-то все и дело, Мотя. Ритка ему все растрепала. Ну он и захотел взять меня в свою самодеятельность. Знаешь, как некоторые директора за футболистами охотятся, так он вербует в свою самодеятельность. Ну пошли, собирайся, Мотя. Часов в пять за тобой Сенькин заедет. Наш старый друг. Теперь он, рожа, в моем подчинении будет. Я ему покажу, как на главного инженера верхом садиться. Десять раз заставлю мотор перебрать. Ты заметил, что он у него на трех цилиндрах работает? – Нет, – сказал чемпион. – Вот видишь, а еще хотел оставаться. Иди, Мотя, выжимай гири, удивляй публику. Ты напиши, Мотя, как устроишься. Я буду жить у бабки Василисы. Чемпион вдруг замотал головой и схватил Скифа за плечо. – Друг, – замычал он. – Ты настоящий друг… Пожертвовал собой… – Ну, хватит, ну, Мотя… – Когда буду в цирке работать… всегда в первом ряду посажу… когда ни приедешь… бесплатно. А хочешь, маленькую мартышку пришлю? – Идем, холодно… Луна зашла. От реки тянуло сыростью. По дорожке куда-то прыгала по своим делам лягушка. С вишен капало. Не то роса, не то начинался дождь. |
||
|