"Матерый и скокарь" - читать интересную книгу автора (Сухов Евгений Евгеньевич)

Глава 22

Второй крестовый поход Второй крестовый поход начался с разногласий. Не самый хороший почин для святых дел.

Три самых могущественных европейских монарха: император Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса, французский король Филипп II Август и английский король Ричард Львиное Сердце, собравшись в огромном походном шатре, решали непростую задачу – кому из них возглавлять всеобщее командование. А следовательно, после завершения похода заполучить всю славу, доставшуюся в результате победы, и обрести благодарность всего христианского мира.

Фридрих I, поглаживая рыжую бороду, негромким, но властным голосом говорил, что он является правителем Священной Римской империи и германское рыцарство самое сплоченное в Европе. Чуть смутившись, напомнил о том, что у него имеются личные счеты с врагами Гроба Господнего, ведь он был участником Первого крестового похода, а год назад в Майнтце торжественно принял крест, следовательно, именно на него возложена божественная миссия. Помня неудачи и ошибки Первого крестового похода, он сумел сделать соответствующие выводы.

Слова император подбирал правильные, доводы приводил убедительные, однако он понимал, что его аргументы не находят должного отклика.

Французский король, сдерживая природную горячность, заявил, что его рыцари в Первом крестовом походе выделялись своей доблестью, а он сам получил благословение папы римского, который желает именно его видеть в качестве предводителя объединенного войска.

Английский король Ричард убеждал в том, что под свои знамена ему удалось собрать весь цвет английской аристократии, которые непременно проявят себя в предстоящей войне, и во главе крестового похода он должен быть непременно.

Трудно было найти столь непохожих людей, как эти трое, еще реже их можно повстречать под одной крышей. Преодолевая взаимную неприязнь, не забывая при этом учтиво улыбаться, они спокойно приводили аргументы в свою пользу, восхваляя доблесть вассалов и силу своего оружия. Только в какой-то момент английский король Ричард и Филипп II Август сбились на повышенные тона, и Барбароссе даже показалось, что они вцепятся в горло друг другу. Но благоразумие взяло верх, и спор продолжался с еще большей учтивостью, за которой не было ничего, кроме лютой ненависти.

Встреча выглядела бессмысленной и приносила только очередное разочарование. Фридрих I понимал, что ему не удастся достучаться до английского и французского королей, а все потому, что он забыл захватить на переговоры Копье судьбы, которое многие годы было его талисманом. Копье судьбы передал ему отец – Фридрих Одноглазый, прозванный так из-за потери глаза в Первом крестовом походе, которому, в свою очередь, Копье досталось от императора Конрада III.

Копье было с ним в тот памятный день, когда папа Андриан IV торжественно возложил на его голову императорскую корону. Копье было при нем во время его бескровного похода на Милан и победоносной войны над Римом. Именно копье спасло его во время жестокой эпидемии чумы, которая парализовала его воинство, – тогда умер каждый третий человек.

А однажды в Италии он поступил весьма безрассудно, отправив Копье судьбы впереди себя в кованом серебряном сундуке, и тотчас по дороге к Сузам едва не был захвачен в плен. Его спасла лишь хитрость – он переоделся в платье своего вассала.

Однако Фридрих I позабыл копье сейчас, что не могло сулить ничего благоприятного. Оставленное в императорском шатре на складном столике, оно терпеливо дожидалось своего хозяина.

Первым истекло терпение у Ричарда, английского короля.

– Думаю, нам не договориться. Каждый из нас хочет быть первым.

– Можно было бы командовать воинством по очереди, – сделал последнюю попытку к воссоединению Фридрих I.

– В таком случае в войсках будет полная неразбериха, – заметил французский король. – Наши рыцари и так не очень ладят между собой, представляю, что будет, когда каждую неделю будет меняться главнокомандующий.

Поднявшись, Филипп II направился следом за английским королем.

– Постойте! – выкрикнул Фридрих Барбаросса, заставив королей обернуться. – Пускай наш спор решит божий суд. Кто в нем победит, тот и возглавит воинство.

– И каковы же будут условия божьего суда? – настороженно спросил Ричард.

– Все мы знаем, что рыцари в совершенстве должны владеть семью рыцарскими искусствами: верховой ездой, плаванием, стрельбой из лука, кулачным боем, соколиной охотой, игрой в шахматы и сложением стихов. Пусть главнокомандующим объединенного воинства станет тот, чьи рыцари будут более искусными.

– Я согласен, – после некоторого раздумья проговорил Ричард Львиное Сердце.

– Хорошо, пусть будет так, – кивнув, ответил Филипп II.

Торжествуя близкую победу, Фридрих Барбаросса, скупо улыбнувшись, продолжил:

– Давайте не будем тянуть и устроим турнир завтра же.

– Я согласен с императором, что не нужно затягивать, но и торопиться тоже нежелательно, нужно выбрать достойных рыцарей, тех, кто сумеет защитить нашу честь, а на это тоже потребуется время, – возразил Ричард.

– Я присоединяюсь к мнению английского короля, в этом деле нужно подобрать достойных, – закивал Филипп II. – Но я бы хотел внести уточнение, пусть в турнире участвуют по три рыцаря с каждой стороны. Как известно, бог троицу любит.

– Что ж, предложение весьма дельное, – произнес Фридрих Барбаросса. – Так что давайте соберемся в это же время на третий день.

Короли вышли из шатра почти одновременно. В центре, по праву старшинства, держался Фридрих Барбаросса; по правую руку, чуть поотстав, двинулся английский король Ричард; слева, едва касаясь императора плечом, шел Филипп II.

В сотне шагов от шатра десяток рыцарей сошлись в кулачном поединке и, не ведая милосердия, крошили друг другу зубы. Сходились организованно, сжав кровавые кулаки, по всем правилам кулачного боя. Ни предупреждающего вскрика, ни ругани, как если бы опасались предупреждающим воплем помешать совещанию государей. И, только заприметив вышедших из шатра королей, разошлись с учтивыми поклонами, вытирая с разбитых лиц кровь.

Зазвучали трубы, взметнулись знамена, и объединенное стотысячное воинство расползлось в три полноводных ручья, направляясь каждое в свою сторону.

Следующие два дня германское воинство провело в турнирах, которые должны были выявить наиболее достойных рыцарей. Вместе со всеми, подавая урок мастерства и доблести, соревновался император, и было заметно, что даже на седьмом десятке лет его рука была столь же крепка.

Первый тур начался со стихосложения, где ценителями искусства оставалось все воинство. Собравшись вокруг рыцарей, они громко хлопали в ладоши, ежели стихотворные вирши могли достучаться до сердца, или выли по-волчьи, если стихи не находили должного отклика. Дважды стихи были столь безобразны, что слушатели забрасывали выступающих огрызками яблок, они так и уходили с импровизированной сцены, прикрываясь от недоброжелателей щитами.

Первым поэтом войска оказался граф Эштерхоф.

В следующем туре рыцари должны были состязаться в шахматах, в которых особенно преуспел рыцарь из Силезии барон Розе.

В кулачном бою необычайно крепким выглядел рыцарь из Саксонии Ульрих. Как заведенный, не зная усталости, он размахивал кулаками, пока наконец не побил шестнадцать рыцарей кряду. Закончив турнир, он сморкнулся кровавой соплей и утолил жажду бокалом красного вина.

После шестого тура осталось всего двадцать два рыцаря. Еще двое, не выдержав последнего испытания, утонули в быстрой альпийской речке, а их изувеченные тела вода тащила до самого изгиба, где они застряли между валунами.

На исходе вторых суток два десятка рыцарей, выстроившись в боевой порядок, направились к шатру императора, где ему надлежало сделать окончательный выбор.

Фридрих Барбаросса, уже ожидавший рыцарей, спешился с огромного вороной масти жеребца и твердой походкой закаленного воина приблизился к застывшему строю. Каждого из подошедших он знал по имени. Разные как внешне, так и по возрасту, но объединенные единым рыцарским духом, они составляли оплот его армии. Каждый из них, прежде чем нацепить золотые шпоры рыцаря, с десяти лет проходил службу в качестве оруженосца, постигая воинские науки.

На это уходило без малого десять лет.

С обнаженными головами, молодые и не очень, они терпеливо ждали слов императора.

И Фридрих заговорил:

– Каждый из вас доблестный рыцарь. Я горжусь вами! Сильна та страна и тот король, который имеет таких воинов, как вы. Каждый из вас достоин награды, а поэтому каждый из вас получит от меня перевязь, рыцарский пояс и золотые шпоры.

Не сговариваясь, рыцари дружно встали на одно колено: столь щедрым подарком император награждает только самых преданных вассалов. Фридрих Барбаросса, отличавшийся немалым ростом, был выше каждого из своих вассалов на целую голову, теперь он возвышался еще и на целую грудь.

– Вы хорошо проявили себя в турнире, я горжусь вами. Вы рыцари, а потому должны блистать на войне и быть победителями. Но стать победителем невозможно, если не готовиться к этому на турнирах. Рыцарь должен видеть, как течет его кровь, чтобы знать наиболее уязвимые места у врагов, он должен знать, как в кулачных поединках трескаются и крошатся его зубы, чтобы самому впоследствии нанести урон своему противнику. Рыцарь должен от удара копья падать на землю, чтобы в полной мере ощутить тяжесть своего тела. Он должен знать, что чувствует его враг, для того чтобы одолеть его.

Несколько оруженосцев, всего-то двенадцатилетние мальчишки, закованные в тяжелые латы, расторопно раскладывали перед рыцарями подарки императора.

– Каждый из вас достоин того, чтобы отстаивать честь своего императора, но я вынужден выбрать всего лишь троих. – Остановившись напротив графа Эштерхофа, император продолжал: – Я знаю, мой друг, что ты не только силен в стихосложении, но еще и отличный кулачный боец, поэтому ты будешь первым из них.

– Сочту за великую честь, император, – притронулся граф губами к протянутой руке.

Голос императора, всегда зычный, теперь и вовсе напоминал звенящую сталь. Его тело оставалось таким же крепким, как и в молодые годы, а его выносливости позавидовали бы двадцатипятилетние мужчины. Только вот ладонь, морщинистая и желтоватая, испещренная многочисленными шрамами, выдавала его преклонный возраст. Длинные сильные пальцы поросли короткими густыми рыжими волосками. Коснувшись губами длани, граф почувствовал сухость его кожи.

Двинувшись дальше, император продолжал:

– Вместе с вами я без конца совершенствую военное мастерство.

– Потому что король должен быть первым среди рыцарей, – проговорил юноша с длинными золотыми волосами.

– Как тебя звать? – Император приподнял руку с копьем, и заточенный наконечник остановился напротив груди рыцаря.

– Меня зовут барон Розе, император, – смиренно произнес юноша, наклонившись.

– Я тебя помню, – кивнул Фридрих Барбаросса, – ты первым переплыл реку.

– Мне просто повезло, император, другие рыцари были также весьма искусны, но их уволокло течением.

– А ты, оказывается, еще и скромен. Весьма похвально! Ты был лучшим и в стрельбе из лука, – заметил император.

– Просто я был в более выгодном положении, чем остальные рыцари: в тот час, когда я стрелял, не было ветра.

Борода у Фридриха Барбароссы была коротко пострижена, своей внешности он всегда придавал большое значение, что, впрочем, не удивительно для короля.

– Ты будешь вторым.

– Я не посрамлю вашу честь, Ваше императорское величество! – припал к протянутой ладони юноша.

Фридрих Барбаросса зашагал вдоль строя. Шаг прямой, носок чуть навскидку, спина распрямлена. В походке было столько же величия, сколько могущества было во всей Священной Римской империи. Голова приподнята кверху, отчего борода упрямо топорщилась. Тело короля, тренированное в многочисленных поединках и приученное к железу, было по-прежнему выносливым, порой казалось, что над ним не властно время.

Как и подобает королю, каждого из своих рыцарей он превзошел и в искусстве боя, и в стихосложении. Не однажды, в желании оценить их личное мастерство, приглашал на тренировочный поединок, и каждый из них в полной мере мог оценить силу королевского удара.

Еще один шажок, совсем короткий, и король остановился рядом со светловолосым юношей. Умело развернулся, слегка задев золотой шпорой мелкий гравий.

Это был рыцарь Ульрих – любимец и оруженосец короля. В отличие от остальных он не принадлежал к древним рыцарским семьям. Его дед, будучи всего-то оруженосцем, однажды спас Фридриха Одноглазого, отца нынешнего императора, за что тот немедленно произвел его в рыцарское звание, подарив ему свой пояс. Подобного подарка удостаивался даже не всякий герцог, а потому королевский пояс сделался фамильной ценностью. Его надевали в особо торжественных случаях. Глянув на пояс юноши, король невольно улыбнулся, рассмотрев на нем корону – символ имперской власти. Стало быть, крестовый поход был для юноши тем самым знаменательным случаем.

Весьма похвально!

Германское рыцарство всегда отличалось кастовостью. Чужакам в нем не место. Однако в случае с рыцарем Ульрихом оно неожиданно сделало исключение, признав в нем бесстрашие и доблесть.

– Третьим рыцарем будешь ты, виконт Ульрих, – распорядился король.

Юноша засветился от радости.

– Я очень счастлив, Ваше Величество.

На третий день рыцари собрались в широкой долине Дуная. За королями, одетыми в пурпурные мантии, следовало многочисленное рыцарское воинство и слегка – больше для поднятия настроения, чем для боевого духа – позвякивало оружием.

Выходили как на праздник – покуражиться, показать молодецкую удаль. Два часа назад несколько французских и английских рыцарей, будучи во хмелю, собрались в пойме реки для кулачной забавы. Под барабанный бой и громкие крики сотоварищей две рати грудью сошлись друг с другом и бились до тех пор, пока на поле не остался всего один воин – оруженосец английского короля рыцарь Артур.

С выбитыми зубами, с кулаками, разбитыми в кровь, он победно скалился на обступивших его товарищей и здесь, на поле брани, засеянной зубами, прочитал молитву во славу и здравие короля Ричарда.

Еще более драматично сложился поединок между английскими рыцарями и немецкими баронами. Уже на следующий день после отхода войск они сошлись на ристалище, поросшем полевой ромашкой, в конной атаке и с копьями наперевес ринулись навстречу друг другу. В столкновении двое из восьми рыцарей были убиты. Английскому рыцарю, приходившемуся кузеном самому королю, копье угодило в смотровую щель и, расщепившись, вышло кровавой занозой со стороны затылка.

Другой, немецкий барон, прошедший с императором не одну итальянскую кампанию, победитель многих турниров и неутомимый воин, неожиданно был сброшен с седла ударом боевого топора молодого рыцаря, за которым не значилось блестящих побед. Упав на торчащий у самого края камень, он сломал шею и, прежде чем навеки закатить глаза, пропел хвалу императору.

Рыцарей закопали здесь же на поляне и в скорбном молчании разошлись каждый в свою сторону.

Крестовый поход еще не начался, а воинство уже понесло первые потери.

И вот сейчас, соединившись в одну большую рать, позабыв про распри, что подтачивали цельность воинства, они сошлись у большого шатра, где совсем недавно три короля держали совет.

Свободной оставалась только небольшая площадка – место предстоящего спора. Три короля выдвинулись одновременно, раздвинув вооруженную толпу, еще минуту назад казавшуюся незыблемой. Кони, фыркнув разок, остановились и склонились к примятой траве. Сдержанно и одновременно почтительно пригнулись в приветствии королевские головы.

– Я предлагаю ограничиться турнирным поединком, – предложил Ричард Львиное Сердце. – Уверяю вас, в этом походе всем нам будет не до стихов.

– Возможно, стихов будет и поменьше, но рыцарь кроме оружия должен уметь еще драться и кулаками, – поведя бровью, ненавязчиво заметил французский король. – Должен же он как-то наказать расшалившуюся челядь.

– Я не стану возражать, – отозвался Фридрих Барбаросса. – Но у меня имеется одно условие… Рыцари должны биться только тупым концом копья… В крестовом походе нам еще пригодятся их жизни.

– Принимается, – негромко произнес Ричард.

– Пусть будет так, – ответил французский король.

В ночь перед предстоящим турниром бодрствовало все стотысячное воинство. Лагеря были освещены пламенем костров, призывно звучали трубы, протяжно гудели рожки.

Неподалеку от шатра несколько рыцарей, вооружившись топорами, готовили место для предстоящего турнира, огораживая ристалище крепкой, в два ряда, буковой изгородью. Ложа для королей была устроена на восточной стороне, где завершались последние приготовления, – оставалось только укрыть ее дорогими тканями и коврами, после чего дождаться обговоренного часа.

И он наступил…

Поначалу просветлел горизонт, пальнув в небо ярко-желтым лучом, а затем лес, еще какую-то минуту назад невообразимо темный, неожиданно просветлел, обозначив стоящие кипарисы.

Первыми в сопровождении оруженосцев блестящей кавалькадой подошли короли, которым и предстояло исполнить роль судей. Они немного замешкались у широкой, наскоро сбитой лестницы, после чего уверенно поднялись по красным коврам в свою ложу, под цветастый балдахин из китайского шелка. Короли устроились рядком, как и подобает судьям.

Распорядитель турнира – гербовый король Пуатье сидел чуть поодаль от королей. В этот час он был знатнее каждого из них.

– Герольды, приступить к осмотру оружия, – распорядился гербовый король.

Запрятав поглубже неудовольствие, рыцари терпеливо наблюдали за тем, как их оружие осматривают младшие герольды.

– Сэр, ваше копье не соответствует правилам, – смело посмотрел юноша в очи грозному графу Гуго де Марле.

В какой-то момент рука графа потянулась к плети, висевшей у самого седла, – всего-то нежелательный тон, но ему приходилось наказывать и за меньшие провинности. Но неожиданно губы графа разошлись в доброжелательной улыбке: в этом молодом наглеце присутствовало нечто такое, что так соответствует рыцарскому духу. Парней с таким характером ожидает хорошее будущее. Через каких-то десять лет он будет избран гербовым королем, сделается распорядителем турниров, а значит, будет пользоваться гостеприимством и неприкосновенностью при любом дворе Европы.

На сухощавом обветренном лице обозначилась холодная учтивость.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. – И, повернувшись к оруженосцу, державшему наготове копье, граф Гуго де Марле распорядился: – Пусть господин герольд подберет подобающее оружие.

Взяв предложенное копье, юноша осмотрел его со всех сторон; скрупулезно отмерил длину и, не обнаружив изъянов, учтиво молвил:

– Это то, что нужно, господин граф.

Подле германского рыцаря Ульриха герольд ненадолго задержался: его внимание привлек щит. Уверенно выдержав недовольный взгляд, герольд произнес:

– Виконт, ваш щит оторочен горностаем, а этот мех – символ королевской власти, я бы предложил вам его убрать.

– Совсем?!

Всего-то легкая улыбка, которую можно было бы принять за иронию:

– Можете поменять его на мех куницы.

Легкий наклон головы – юный герольд представлял собой воплощение учтивости.

В какой-то момент показалось, что виконт обрушит на герольда булаву, но, глянув на королей, с улыбкой наблюдавших за развитием спора, он столь же любезно ответил:

– Как вам будет угодно.

Немного нервными движениями он оторвал меховую оторочку и бросил ее себе под ноги.

Герольд, не торопясь, обходил строй рыцарей, уверенно и тактично отбраковывал наиболее опасное оружие.

– Милорд, – ясные очи юноши впились в лицо английского графа Эдуарда Годвина. – Вы, наверное, позабыли, но по правилам нашего турнира мы не используем боевого оружия, а поэтому вы должны надеть на свое копье тупой наконечник.

Недобро хмыкнув, граф процедил:

– А может, тебе не нравится еще и мой меч?

– Совершенно верно, милорд, – все с той же холодной вежливостью ответил юноша. – Ваш меч длиннее положенного на восемь дюймов. А кроме того, вы обязаны будете затупить его.

– Уж не предложишь ли ты нам драться на деревянных мечах! – недовольно буркнул граф, поглядывая на улыбающихся рыцарей.

Дотошность юного герольда позабавила многих. Подобную процедуру они воспринимали как небольшое развлечение перед предстоящим турниром.

– Нет, милорд, мечами из дерева вы будете биться на каком-нибудь другом турнире, – с непоколебимой учтивостью ответил герольд, заставив расхохотаться даже самых угрюмых. Более других веселился Барбаросса, отличавшейся живостью натуры. – А на этом турнире вы должны биться мечами из китовой кости.

– А ты, оказывается, большой шутник. – И, чуть скривив губы, добавил: – Жаль, что мы не встретились с тобой в турнирном поединке.

– Очень надеюсь, что когда-нибудь я сумею доставить вам истинное удовольствие от нашей встречи, граф Годвин, – с достоинством произнес герольд, показав безукоризненные зубы. – Прошу, милорд, – протянул он руку. – Теперь позвольте взглянуть на ваш флаг и гербовый щит.

Несмотря на молодость, герольд весьма неплохо справлялся с возложенными на него обязанностями, и теперь было понятно, почему выбор устроителей турнира остановился именно на нем. Кроме честолюбия, столь характерного молодости, он обладал непреклонностью и не пасовал перед титулами.

Граф даже не взглянул на протянутую руку – слишком велика честь для безродного рыцаря. Его деду титул был дан из милости германским королем, так что должно пройти не менее сотни лет, чтобы рыцари признали в нем равного.

Брезгливо дернув подбородком, граф приказал оруженосцу:

– Покажи.

Оруженосец почтительно передал гербовый щит.

– Ваш флаг будет третьим, граф, – не скрывая мстительных интонаций, произнес герольд.

Брови графа дрогнули, изобразив высшую степень неудовольствия.

– Вот как… И чьи же флаги будут выше моего?

– Флаг германского графа Генриха Штауфена и флаг французского графа Гюйена.

Граф Годвин невольно прикусил губу: сильные противники, но самый главный аргумент заключался в том, что короли приложили свою руку в написании их гербов. С этим не поспоришь. На гербе графа Генриха Штауфена были нарисованы три расплывающиеся багровые линии, которые он ценил выше всякой награды. Сто лет назад германский король, ставший свидетелем доблести своего вассала, омочил пальцы в его крови и на щите, изрядно помятом ударами мечей и копий, прочертил три полоски. А предку графа Гюйена французский король Генрих I пожаловал три лилии со своего герба за то, что из далекой Руси он привез русскую принцессу Анну, будущую королеву Франции, тем самым уравняв его в правах со своей фамилией.

Рыцари разошлись по своим шатрам: нужно было подправить оружие, настроиться на предстоящий поединок.

А еще через полчаса, оседлав коней, они выехали в центр поля. Герольды так же скрупулезно, как это было при осмотре оружия, принялись осматривать, правильно ли оседланы кони.

На какое-то время наступило общее затишье – даже дятел, монотонно дробивший тишину размеренными ударами, умолк и, покрутив ярко-красной головой, улетел в глубину чащи.

Трубный глас возвестил о начале турнира. Рыцари выехали с противоположных концов ристалища одновременно и остановились перед натянутыми веревками. По левую сторону от ложи королей стояли французские рыцари, с правой – немецкие бароны. Позади каждого, отставая всего-то на шаг, стояли оруженосцы с запасным вооружением.

Распорядитель турнира – старый седой герольд с золотой цепью на груди и с массивной короной – небрежно махнул рукой; веревки пали, и всадники с копьями наперевес, целя в голову противнику, устремились на бой. Сшиблись в атаке, ломая копья, лязгнул покореженный металл, а два немецких рыцаря, оставшихся в седле, победно вскинули над головой копья.

Сдержанно, как и подобает королю, Фридрих Барбаросса легким кивком поздравил победивших рыцарей. Французский король, сидевший по правую сторону, лишь прищурил глаза.

Рыцари, сбитые с коней, еще какую-то минуту продолжали железными чучелами лежать на травяном поле, а потом, подхваченные под руки оруженосцами, посрамленные, заковыляли на край ристалища.

Рыцари, сбитые наземь, лишаются возможности продолжить турнир.

На очереди были английские рыцари.

На голове графа Эдуарда Годвина шлем был серебряный, украшенный золотыми пластинами, что свидетельствовало о принадлежности к высшей аристократии.

Пригнулись кони под бронированной тяжестью и в нетерпении забили копытами, ожидая предстоящего поединка.

Распорядитель турнира приподнял голову, обнажив широкий шрам на самой ключице, и, сполна насладившись торжественной тишиной, взмахнул вышитым платком.

Веревки, будто тяжелые оковы, пали на землю, и кони под оглушительные звуки труб ринулись на смертоубийство.

Звякнула обиженно помятая сталь, хрустнули, поломавшись, деревянные копья, и на поле брани, нелепо кувыркнувшись, упали два английских рыцаря; секундой позже, будто бы раздумывая, рухнул германский граф.

– Поединок продолжается, – объявил старший герольд. – Рыцарям разойтись на установленные позиции.

Достойно, распрямив закованные в железо спины, рыцари разъехались по своим местам.

Стучали барабаны, ревели трубы, а где-то совсем рядышком, прорываясь через рев людских голосов, тонко запищал рожок.

Рыцари стояли молча, не шелохнувшись. Только ветер, балуясь, немилосердно рвал флаги, привязанные к концу копья.

Распорядитель турнира, поднявшись, смотрел на разволновавшихся рыцарей. Людское море неистовствовало. Наиболее ретивые, позабыв про рыцарскую чопорность, сняв шлемы, колотили по ним копьями; другие, срывая голос, подбадривали своих рыцарей. В какой-то момент показалось, что эмоции могут хлынуть через край, перемешавшись в брани, они просто переколотят друг друга.

Островком безмятежности оставалось только ложе королей. Не сговариваясь, они вскинули руки навстречу рыцарям, вырвав из луженых простуженных глоток очередной приступ восторга.

Поднявшись, распорядитель турнира заставил рыцарей успокоиться. Пожалуй, подобной покорности не сумел бы добиться ни один из присутствующих королей. Секунда – и поднятая рука рухнет вниз, выявив победителя.

Еще минуту старый рыцарь призывал к спокойствию, а когда шквал эмоций утих, он четко, выделяя каждый слог, произнес:

– Победителями турнира провозглашаются германские рыцари.

Столь неожиданное решение смутило даже королей.

Английский король порывисто поднялся. Едва сдерживая клокочущий гнев, проговорил:

– Мне бы не хотелось быть с вами резким, уважаемый герольд, но все-таки вы бы изволили объяснить свое решение.

Холодным размеренным тоном тот умерил гнев короля.

– Моя вина в том, что я вовремя не рассмотрел герб английского рыцаря.

Взгляды рыцарей невольно устремились на развевающееся полотно. На какой-то миг, видимо для того, чтобы рыцари могли разглядеть нарисованное полотнище, ветер утих. В самом центре был изображен трехглавый дракон, одна голова которого была обрублена, а обильная кровь разливалась по его туловищу, капая на могучие лапы.

Подобными мифическими сюжетами на полотнищах не удивить, едва ли не у доброй половины собравшихся можно было на гербе отыскать по целой дюжине сказочных персонажей.

И уже в следующее мгновение порыв ветра поднял повиснувшее полотнище и безжалостно его растрепал.

– И что с того? – хмуро произнес английский король, тряхнув золотыми кудрями.

– У дракона одна голова отрублена, – голос герольда посуровел. Старик обвинял: теперь он был король и судья в одном лице. – Этот рыцарь совершил неблаговидный поступок по отношению к своей матери, и ваш отец, милорд, английский король Генрих II, незадолго до своей смерти, в наказание за неблаговидный поступок, порочащий титул рыцаря, распорядился отрубить на флаге этого рыцаря голову дракона. А, как вам известно, по условиям рыцарских турниров, человек, опорочивший свое имя, не может в них участвовать. Поэтому я засчитываю ему поражение!

Вот когда слово герольда крепче королевского. Оспорить его не мог даже император. Взвыли в восторге германские рыцари, разноцветным кострищем над строем взметнулись флаги с гербами. Даже Барбаросса, позабыв о напускной суровости, разлепил в широкой улыбке обветренные губы. Ладонь, лежавшая поверх Копья судьбы, чуток расслабилась и благодарно погладила почерневшее от времени древко.

Под постыдное улюлюканье и гневные выкрики разволновавшейся толпы англичанин съехал с ристалища и скоро затерялся среди поднятых щитов, развевающихся знамен, доспехов и прочего железа.

Германский рыцарь, оставшийся на ристалище в одиночестве, торжествующе брякнув доспехами, спешился на взрыхленную копытами землю и, встав на одно колено, поклонился императору под звуки торжествующих труб.

Только после поклона он позволил себе разочарованно развести руки в стороны. Весьма красноречивый жест. Рыцарь явно сожалел о том, что выиграл турнир досрочно. Он не посрамил бы честь императора даже в том случае, если бы на пути к победе пришлось сразиться с целой армией.

Легко, как если бы на его плечах были не доспехи, а обыкновенное платье, вскочил в седло и слегка тронул поводья. Конь, послушный воле хозяина, затопал с ристалища. Запоздало, бряцая длинными шпорами, к коню устремился веснушчатый оруженосец – совсем еще мальчишка, на узкой губе едва пробивался желтоватый пушок – и, ухватив лошадь под уздцы, торжественно вывел ее.

Английский король Ричард Львиное Сердце, подобрав дланью сползающую мантию, поднялся со скамьи. Не поскупившись на любезную улыбку, произнес:

– Примите наши поздравления, Фридрих… Вам возглавлять наше объединенное воинство.

Учтивость не заставила себя долго ждать. Даже расправив могучие плечи, старый Барбаросса едва доставал английскому королю, белокурому гиганту, до плеч. В какой-то момент германскому королю показалось, что Ричард смотрит на него со снисходительной улыбкой.

Показалось. Глаза английского короля взирали прямо и светло.

– Все рыцари хорошо подготовлены к предстоящим сражениям, моим просто повезло больше других, – слегка смутившись, ответил Фридрих Барбаросса. – Уверен, что на моем месте мог оказаться каждый из вас.

Фридрих чуть сжал Копье судьбы, и заточенный наконечник, не терпевший фамильярности, пребольно уколол в ладонь.

Французский король, расположившийся поодаль, хотел что-то произнести – очевидно, резкое, уж слишком жесткой выглядела линия его губ, но уже в следующую секунду рот размяк, и он выдавил любезность:

– Ваши рыцари выше всяких похвал.

Запахнув мантию, скорым шагом спустился с ложа.

– Французский король слишком быстро спускается, – с иронией заметил Фридрих Барбаросса, – так можно оступиться и упасть. А его голова еще должна послужить святому делу.

Английский король делано улыбнулся.

– Пожалуй, я тоже пойду. Только спускаться так быстро не стану. Расшибусь!