"Небо — для смелых" - читать интересную книгу автора (Савицкий Евгений Яковлевич)

В час испытаний

Дальний Восток той поры — это словно совершенно другая эпоха не только в сравнении с его нынешним днем, но и с теми условиями, в которых мы жили и летали в европейской части страны. Впрочем, какое там могло быть сравнение, если по-настоящему масштабно и глубоко край еще не обживался.

Дальневосточные города в то время легко было пересчитать по пальцам, а от села до села расстояние иногда составляло сотню верст. Имелись и вовсе необжитые площади. На картах, которые нам выдали, целый ряд таежных массивов обозначался белыми пятнами: в эти места еще не добрались топографы.

Очень скоро мы поняли, что здесь летать нужно всегда на пределе возможностей техники и собственного мастерства. Даже удачная вынужденная посадка в тайге далеко не всегда гарантировала общий благополучный исход аварийной летной ситуации, особенно зимой.

Начинали мы устраиваться на новом месте, как говорится, с первого колышка. Ставили палатки. Никаких специальных стройотрядов, строительной техники и в помине не было. Лес нам давали, но вот распил бревен на доски вели уж мы сами. Очень скоро каждый из нас владел не одной строительной специальностью — штукатура, электрика, плотника, печника. А как иначе? Не в палатках же зимовать — нужны были обустроенные военные городки, и мы их возводили. И ни у кого не возникал вопрос: «А почему мы? Ведь не наше это летное дело». К работе относились с той же мерой ответственности, что и к полетам. Все нелетные дни — стройка. Сумели отработать летное задание за четыре часа — остальные четыре — тоже стройка!

Туго приходилось со снабжением. Молоко для детей приходилось покупать за 40—50 километров от расположения части. Как правило, запрягали в сани или телегу лошадь, поочередно по двое отправлялись в путь, привозили это молоко для всех. Новые кинокартины приходили к нам с опозданием чуть ли не в полгода. Радио из Москвы, из центральных районов Союза «доставало» нас рано утром: хочешь послушать — поднимайся ни свет ни заря. В общем, типичные для той поры условия, в которых первопроходцам, в том числе и воинским подразделениям, приходилось осваивать новые территории.

После войны я неоднократно бывал на Дальнем Востоке. Менялся он буквально на глазах и теперь практически мало чем отличается от регионов европейской части страны. Крупные города — промышленные, научные, культурные центры. Все больше прекрасных шоссейных дорог. Все гуще сеть авиатрасс. Постоянное, устойчивое радиовещание и телевидение. Не говорю уже о строительстве БАМ — она несет с собой коренную перестройку социально-экономической инфраструктуры всех зон своего непосредственного влияния…

Довелось мне побывать и на одном из разъездов, где располагался построенный когда-то нашими руками военный городок. Культура, благоустройство, снабжение здесь сегодня на должной высоте. Порадовало, что сохранились и наши дома, правда, их несколько модернизировали. Понятно, что рядом с ними все больше комфортабельных строений, за которыми будущее; но нам, ветеранам, приятно было видеть оставленный на этой земле, такой зримый и выдержавший испытание временем, след наших рук…

В такой вот обстановке шла наша боевая учеба. Была она предельно напряженной, максимально приближенной к реальным условиям военного времени. Потому что, во-первых, как я уже говорил, летать приходилось над необжитой тайгой, не имея, по сути, отработанных средств, систем спасения экипажей и техники на случай аварийной ситуации. Летать старались и днем, и ночью, учились безошибочно ориентироваться на местности, в совершенстве овладеть техникой пилотирования. Правда, у необжитости этой было и свое преимущество: она давала возможность оборудовать прекрасные полигоны для стрельбы и бомбометания совсем рядом с распой жепмем подразделений.

Во-вторых, время было такое, что заставляло постоянно быть начеку, нести боевое дежурство в засадах у границы. Японские милитаристы нагло бряцали оружием, от них можно было ждать любой провокации, вот и возникла надобность в таких дежурствах. У границы, за полтора-два километра, на небольшом запасном аэродроме находилась для этого пара или четверка самолетов. Дежурили мы там посменно по четыре часа. Задача ставилась ясно и конкретно: в случае нарушения границы перехватывать и сбивать вторгшиеся в наше пространство самолеты и уходить на основной аэродром.

На вооружении у пас имелись истребители конструктора Н. Н. Поликарпова — бипланы И-15, созданный на его основе И-153 ( «Чайка») и моноплан И-16. Это было замечательное по тем временам семейство боевых машин. Обладавший большой маневренностью, высокой скороподъемностью, И-15 успешно дрался в небе Испании. На одной из его модификаций мой друг В. К. Кок-кинаки в 1935 году установил мировой рекорд высоты — он поднялся на нем на 14 575 метров. Лучшим из всех истребителей-бипланов за всю историю авиации был И-153. Его отличала предельная для биплана обтекаемость, он имел убирающиеся шасси. Моноплан И-16 — скоростной истребитель — выделялся среди машин подобного класса своим аэродинамическим решением: он имел короткие крылья и тупой, словно обрубленный, нос. В боях на Халхин-Голе на этом самолете впервые испытывались реактивные снаряды PC-82. Всем этим машинам путевку в большую жизнь дал тогда В. П. Чкалов. И-15 и И-16 составляли главную ударную силу нашей истребительной авиации в предвоенные годы

В 1930—1940-е годы в Советском Союзе работало более двадцати опытно-конструкторских самолетостроительных бюро. В атмосфере творческого соревнования более половины из них предложили замечательные модели боевых машин, которые ставились в серийное производство. Один за другим устанавливались новые рекорды в точном соответствия с лозунгом тех лет «Летать дальше всех, выше всех, быстрее всех».

В 1939 году В. К. Коккинаки на самолете ДБ-3 конструкции С. В. Ильюшина совершил беспосадочный перелет из Москвы в Северную Америку через Гренландию и Атлантический океан. За открытие этой трассы советский пилот был награжден ФАИ — Международной авиационной федерацией бриллиантовым ожерельем. ДБ-3 и его «младший» брат Ил-4 составили костяк авиации дальнего действия Советских ВВС. На них наши летчики бомбили потом Берлин и тыловые объекты фашистского рейха.

Конечно, все мы с глубоким интересом обсуждали мельчайшие подробности работы наших коллег-летчиков по спасению челюскинцев, по высадке на Северном полюсе папанинской экспедиции. Восхищались мужеством женского экипажа-В. С. Гризодубовой, П. Д. Осипенко и М. М. Расковой, совершившими знаменитый рейс над всей страной на самолете АНТ-37 «Родина». Гордились великолепным мастерством и беспредельным героизмом экипажей В. П. Чкалова с Г. Ф. Байдуковым, А. В. Беляковым и М. М. Громова с А. Б. Юмашевым и С. А. Данилиным, на самолетах АНТ-25 совершивших «прыжок» из Москвы через Северный полюс в Соединенные Штаты Америки. Такого еще никому до них не удавалось. Риск схватки с Арктикой, где отказывались нормально вести себя тогдашние навигационные приборы, где нельзя было рассчитывать на наземные ориентиры и где, наконец, на тысячекилометровых пространствах белого безмолвия не было ни единой человеческой души, был огромен.

Но проверку на прочность наши пилоты и наша техника проходили не только в борьбе за рекорды. Сначала над Пиренеями, потом над озером Хасан и над рекой Халхин-Гол им пришлось держать экзамен в воздушных боях с «мессершмиттами», «хейнкелями», «юнкерсами», «фиатами», японскими И-96. Экзамен был предельно серьезным, из него вытекали вполне очевидные выводы:

необходимо улучшать конструкции самолетов и их вооружение, тактику применения, координацию их действий с наземными войсками.

Благодаря повседневной заботе партии и правительства перед войной значительно укрепляется научно-производственный потенциал самолетостроения, начинаются структурная реорганизация и перевооружение ВВС. С конвейеров заводов сходят первые штурмовики Ил-2, пикирующие бомбардировщики Пе-2, истребители Як-1, ЛаГГ-3 иМиГ-1…

Мне и моим товарищам не довелось участвовать в боях над Халхин-Голом и озером Хасан, но нарастание напряженности на наших границах, острота угрозы со стороны гитлеровской Германии ощущались постоянно, и наш долг состоял в упорной и кропотливой подготовке к предстоящим испытаниям.

Сегодня, спустя сорок лет, можно с уверенностью сказать, что летные полки, отправлявшиеся на фронты Великой Отечественной войны с Дальнего Востока, оказывались вполне подготовленными к схваткам с фашистскими стервятниками. Труднейшие условия службы, учебы, быта накладывали отпечаток на характеры людей, на весь стиль их взаимоотношений, помогали становлению крепких, спаянных воинской дружбой подразделений. А мастерство оттачивалось в напряженной — ежедневной учебе.

Что касается меня лично, то смысл своей службы я видел в том, чтобы каждую минуту самому и подчиненным мне людям быть в полной готовности, до конца и обязательно со знанием дела выполнить долг перед Родиной. Всегда стремился как можно больше летать, всегда тянуло потрогать руками и «пощупать» в полете неизвестную мне машину, всегда ставил себе цель: выжать из самолета все, на что он способен, в полном диапазоне аэродинамических и пилотажных возможностей. Нельзя быть первоклассным воздушным бойцом, не выработав в себе целый комплекс обязательных навыков: знать машину и ее вооружение непременно во всех тонкостях и деталях, на всех режимах и при разных погодных условиях; не теряться ни при каких обстоятельствах и уметь предельно сосредоточиться в ситуациях, к которым применяются термины «аварийная», «критическая», четко определяться по наземным ориентирам; всегда видеть и мгновенно оценивать воздушную обстановку. Все это дается только длительной, хорошо продуманной и организованной тренировкой, и я не жалел на это ни сил, ни времени.

На Дальний Восток прибыл в должности командира отряда, однако уже через три года, имея звание старшего лейтенанта, получил назначение на должность командира полка. Помню, как пришел представляться командиру дивизии полковнику С. И. Руденко, будущему маршалу авиации. Ничего такого не было сказано вслух, но и по выражению лица комдива, и по его настроению я ясно увидел сожаление, недоумение даже: как это такому молодому человеку (мне было двадцать семь) доверить полк? Тем более, что он знал: полк в силу разных причин имел недостатки, анализом их были насыщены разборы полетов и итогов каждого дня.

К наведению должного порядка приступать пришлось, как это чаще всего и происходит в подобной обстановке, с элементарных вещей. С укрепления воинской дисциплины: где нет ее на земле, там никогда не будет толку в воздухе. И вообще — какой же равнодушный к своему профессиональному делу летчик сможет стать настоящим воздушным бойцом? Начать надо было с наземной, предполетной подготовки техники. И безусловно, с партийной, гражданской, дисциплинарной ответственности каждого, особенно командиров, во всех подразделениях полка. Кроме того, я не только требовал от летчиков отличного владения доверенной им техникой, но и сам лично показывал, как выполняется тот или иной летный элемент, рассказывал, почему именно так. Сам вместе с подчиненными изо дня в день поднимался в небо и шлифовал тот или иной прием воздушного боя.

В общем довольно скоро комдив перестал сомневаться. Полк по итогам очередного смотра занял первое место в истребительной авиация ВВС, я и комиссар полка С. Федоров были награждены автомобилями М-1, а личный состав — денежными премиями. А затем оба выдвинуты на должности командиров дивизий.

Командирский рост, что и говорить, был у меня весьма стремительный. Одно дело полк, совсем другое — дивизия. Здесь совершенно иные масштабы и представления, иная логика командирского мышления.

Первые дни ушли на знакомство с комсоставом, на облет подразделений, на анализ организации боевой учебы. В целом дивизия оставляла неплохое впечатление, хотя я чувствовались некоторые недостатки в качестве подготовки летного состава, уровне организации управления полками, наземном обслуживании техники. Вместе с тем мне не хотелось резко менять устоявшийся распорядок жизни частей. Внимание командиров обратил лишь на один момент: главным в распорядке должны стать строго планомерная огневая подготовка, тактические занятия с комсоставом.

Не вдруг, не сразу я «почувствовал» дивизию. Конечно, то был период, когда мне очень крепко пришлось и перестраиваться, и в чем-то переучиваться самому. В целях самообразования использовал регламентирующие документы и другие материалы, которые отражали сложившуюся тогда у нас теорию боевого применения ВВС, обобщенный опыт использования авиации, организации управления ею. Многое давали и различного рода учения, проводившиеся командованием округа.

Там и услышали мы черную весть: фашисты вероломно, на всем протяжении наших западных границ, вторглись на территорию СССР, бомбили города. Потом постепенно стала проясняться для нас вся драматичность ситуации, сложившейся для многих летных частей, дислоцировавшихся в приграничных округах.

Трудно, почти невозможно передать в полной мере то состояние, что испытывали в летние и осенние дни сорок первого года воины боевых частей, на долю которых выпало прикрывать дальневосточные границы СССР. Остро ощущать смертельную опасность, нависшую над Родиной; быть обязанным, уметь, страстно желать бить врага в открытом бою; испытывать величайшую к нему ненависть, злость, нетерпение — и оказаться вынужденным издали следить за происходящим. Наверное, если бы собрать все письменные и устные рапорты и заявления, подаваемые тогда по всей стране, из них получился бы Монблан лаконичных, но предельно выразительных документов.

Не избежал этой участи и я. Но командующий фронтом Иосиф Родионович Апанасенко был краток: «Не торопись, здесь тоже не посиделки». Ему, герою гражданской войны, комдиву легендарной Первой конной и коммунисту с 1918 года, я по сей день благодарен за постоянное внимательное и заботливое ко мне отношение, за уроки, которые получил от него в пору командирского своего становления.

Нетерпение росло, и вот совершенно неожиданно, в дни ожесточенного наступления фашистов на Москву, Приходит приказ: для стажировки в действующей армии откомандировать одиннадцать человек командного состава. С этой группой прибыл под Москву и я.

Мысль о стажировке в тот тяжелый период казалась совершенно неожиданной, даже несвоевременной. Но за ней стояли и уверенность Верховного Главнокомандующего в нашей конечной победе, и ясное понимание того, насколько важно приобщить к фронтовому боевому опыту личный состав тыловых, еще не соприкасавшихся с противником частей.

Борьба за господство в воздухе рассматривалась советским командованием не изолированно от остальных военных действий, а как часть всей вооруженной борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Она расценивалась как важнейшее условие для достижения победы над врагом на земле, в воздухе и на море.

Советское военное искусство, опираясь на основные положения марксистско-ленинского учения о войне и армии, учитывая опыт, полученный в первой мировой войне, в локальных конфликтах межвоенного периода, считало, что в борьбе за господство в воздухе должны участвовать все виды Вооруженных Сил и рода войск. В то же время во «Временной инструкции по самостоятельным действиям Военно-воздушных сил РККА», изданной в 1936 году, указывалось, что боевая авиация благодаря своему вооружению, скорости и большому радиусу действия в ходе войны может успешно решать самые разнообразные задачи, в том числе и по уничтожению главных сил авиации противника.

Советское военное командование еще перед войной сделало правильный вывод о том, что борьбу за господство в воздухе следует вести в стратегическом, оперативном и тактическом масштабах.

Опыт маневров, проведенных в 1936—1938 годах, показал, что эта борьба должна осуществляться по единому плану и на широком фронте с участием ВВС нескольких фронтов, авиации резерва Главного Командования и авиации ПВО страны.

Под стратегическим господством в воздухе понималась такая воздушная обстановка, при которой Советские Вооруженные Силы и тыл страны могли бы успешно, без существенных помех со стороны вражеской авиации выполнять поставленные задачи.

Оперативное господство могло быть завоевано на отдельных, наиболее важных операционных направлениях или в полосе действия войск фронта (группы фронтов). Тактическое же предполагало кратковременное овладение инициативой, создание превосходства в воздухе подразделениями, частями или отдельными авиационными соединениями в ограниченном районе.

Следует подчеркнуть, что накануне войны не все эти вопросы получили всестороннее теоретическое исследование и проверку в ходе учений. К ним, в первую очередь, относится теория подготовки и ведения воздушных операций по уничтожению авиации противника, а также отражению внезапных массированных ударов вражеской авиации и другие. Наиболее полную и глубокую проработку эти вопросы получили в годы Великой Отечественной войны. Ее опыт со всей убедительностью показал, что от исхода борьбы за господство в воздухе в решающей степени зависел успех и результативность действий сухопутных войск, авиации, сил флота в проведенных операциях и всей вооруженной борьбы на советско-германском фронте.

Генштаб фашистского рейха, планируя действия люфтваффе в начальный период вторжения в СССР и учитывая накопленный в Польше и Франции опыт, рассчитывал неожиданными массированными налетами бомбардировщиков на аэродромы сосредоточения уничтожить основную массу советских самолетов, открыв тем самым безопасный путь своим танковым и моторизованным дивизиям. Воздушным стервятникам Геринга предстояло на всем протяжении от Баренцева до Черного морей нарушить работу линий коммуникаций и управления, сорвать маневр резервами Красной Армии, прикрыть с воздуха стремительные прорывы танковых колонн. Основные силы концентрировались, для ударов по Москве, Киеву, Ленинграду. На московском направлении было сосредоточено 1670 самолетов противника, на киевском — 1600, на ленинградском — 760. Причем в этих группировках основной силой были бомбардировочные соединения, что совершенно соответствовало духу доктрины гитлеровских стратегов.

К 22 июня 1941 года гитлеровцы вместе со своими сателлитами сосредоточили у границ СССР около 5000 самолетов. В целом же ВВС рейха вместе с резервными и учебными самолетами насчитывали 10000 единиц, Италии — 2416, Финляндия — 307, Румынии — 699, Венгрии — 269.

После сокрушительного разгрома Франции в мае 1940 года опасность гитлеровского нападения на СССР стала особенно острой, и подготовка страны, ее Вооруженных Сил, в том числе и ВВС, к его отражению — жизненно важной, злободневной. Политбюро ЦК ВКП(б), Советское правительство принимают ряд важнейших постановлений по реорганизации и перевооружению ВВС страны, усилению научно-технического потенциала авиационной промышленности, подготовке командных, политических, летных и технических кадров. В 1937 году ВВС имели только 18 высших учебных заведений, а на 1 мая 1940 года — уже более ста. Лишь в системе Осоавиахима за 1940 год было подготовлено свыше 21 700 пилотов, тысячи авиаспециалистов различного профиля.

И все-таки, как известно, и количественное, и качественное превосходство в авиации в начальном периоде Великой Отечественной войны было на стороне фашистской Германии.

На рассвете первого дня войны гитлеровцы нанесли тщательно подготовленные массированные удары по нашим аэродромам, железнодорожным узлам и военно-морским базам, по Киеву, Минску, Каунасу, Одессе, Севастополю, Мурманску.

Но невзирая ни на что советские летчики всюду действовали смело, самоотверженно. На южном участке советско-германского фронта летчики 67-го и 55-го истребительных авиационных полков сорвали прицельное бомбометание фашистских стервятников и сбили 13 самолетов. Только истребители ВВС Западного особого военного округа сбили в тот день более 100 вражеских самолетов, разогнали многочисленные группы бомбовозов.

В приграничных военных округах под ударами врага оказались 66 аэродромов, на которых базировалось 65 процентов всей авиации округов, в том числе 26 аэродромов Западного, 23 — Киевского, 11 — Прибалтийского особых военных округов и 6 аэродромов Одесского военного округа. В итоге наши ВВС в первый день войны потеряли около 1200 самолетов, из них 800 — на аэродромах. Особенно чувствительны были потери в авиации Западного я Киевского особых военных округов.

Несмотря на это, гитлеровскому люфтваффе не удалось выполнить главную свою задачу: лишить наши ВВС боеготовности, возможности серьезного противодействия фашистскому разбою на земле и в воздухе.

Например, в течение 25—30 июня 1941 года совместными силами ВВС Северного фронта, Краснознаменного Балтийского флота и ВВС Северного флота были совершены массированные удары по 39 аэродромам Финляндии и Северной Норвегии. Тем самым была ослаблена северная авиационная группировка противника и отсрочены готовившиеся налеты на Ленинград. Советские летчики уничтожили более 130 вражеских самолетов. По масштабам и достигнутым результатам это была первая воздушная операция Советских Военно-Воздушных Сил большого военно-политического значения.

8 июля 1941 года по указанию Ставки 125 самолетов дальнебомбардировочной авиации нанесли удар по 14 вражеским аэродромам, а ВВС Северного, Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов — по 28. В результате только ВВС Западного фронта вывели из строя 54 самолета противника. За период же с 22 июня по 10 июля 1941 года советские летчики уничтожили на аэродромах и в воздухе более тысячи вражеских самолетов.

Массовым героизмом и мужеством славных советских соколов полны боевые сводки тех трагических дней и ночей лета и осени 1941 года. Важным этапом в борьбе за господство в воздухе стала битва под Москвой. В результате упорной борьбы, длившейся на московском направлении более трех месяцев, потери противника в воздушных боях и на аэродромах составили более 1600 самолетов.

В Москву мы, одиннадцать командиров-дальневосточников, прибыли в самый разгар битвы за столицу. Прикомандировали нас к различным штабам. Наверное, мысль была сама по себе правильная — учиться управлять подразделениями в боевой обстановке, координировать взаимодействие с наземными частями. На тот момент как раз такого-то опыта чрезвычайно недоставало, но мне лично «сидение в штабе» было совершенно не по душе. И я уговорил командование ВВС фронта — мне разрешили принимать участие непосредственно в боевых вылетах. Кроме всего прочего, не терпелось лично встретиться с противником в воздухе, понять, почувствовать его психологию, оценить возможности самолетов.

Первый мой воздушный бой оказался не таким, каким представлялся. Был я хоть и опытным к тому времени пилотажником, но совершенно необстрелянным. В каждом самолете виделся мне противник. Шел ведомым у заместителя командира полка В. Г. Самохвалова, каждый момент ожидал: вот сейчас, сейчас встретим, наконец, фашистов. И дождался: впереди и чуть ниже нас шла к фронту группа Ю-87 — «лаптежников», как называли их фронтовики. Тут забыл я про все наставления и пошел на эту группу. Увлекся, не вижу, что сопровождает их солидное прикрытие «мессершмиттов». Подошел к бомбардировщикам в упор, выбрал цель, дал очередь: «юнкерс» вспыхнул и закувыркался к земле. Сделал отворот влево и только тут огляделся: надо мной, чуть в стороне, наши истребители дрались с «мессерами». Ведущего я потерял и никак не мог сообразить, как же мне включиться в схватку. Вижу — идет наша пара «ястребков», пристраиваюсь к ним. А они атакуют «юнкерсы», сбивают один с первого захода и уходят к себе на аэродром. Я — за ними. Сел и вот тут-то только понял, что навытворял в воздухе. Ребята поздравляют с первым сбитым стервятником, а В. Г. Самохвалов как ушатом холодной воды окатил: знаешь, друг, так будешь летать — сразу же долетаешься. Куда ты полез в одиночку, без прикрытия? Счастье твое, что «мессеры» «зевнули», все внимание сосредоточили на наших истребителях. А так бы «съели» тебя наверняка и запросто. Это, брат, не тактика, а самоубийство…

Потом я весь этот свой бой на бумаге прорисовал, убедился: да, повезло, на рожон сам лез сломя голову. Больше такого во всей моей боевой практике ни разу не случалось…

В таких же вылетах принимали участие и другие стажеры-дальневосточники: прикрывали пехоту, штурмовали наземные войска и аэродромы противника. Мы были свидетелями исключительного героизма летчиков-истребителей. Благодаря их доблести и мастерству был разгромлен нацеленный на Москву 2-й воздушный флот люфтваффе, сформированный из отборных частей гитлеровских ВВС.

Особо памятным для меня стал вылет на штурмовку штаба гитлеровского армейского корпуса под Гжатском. Памятным по двум причинам: во-первых, задание на штурмовку я получил лично от командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова — это была моя первая встреча с прославленным уже тогда полководцем. А во-вторых, стояла в те декабрьские дни такая промозглая непогодь — снегопады, туманы, видимости никакой, — что сама постановка вопроса вообще о вылете, не говоря уж о прицельной штурмовке, казалась невозможной. И соответствующее настроение у летного состава: идут первые дни контрнаступления, а ты ничем не можешь помочь своим атакующим войскам.

И вот вызывают меня в Перхушково, где размещался тогда штаб фронта. Георгий Константинович без долгих разговоров подозвал меня к карте, показал точку чуть северо-восточное Гжатска. Пояснил: по уточненным данным, здесь находится штаб армейского корпуса фашистов. Оборона очень сильная, противовоздушная — тоже. И все-таки решено разгромить его с воздуха. Бомбардировщики при такой видимости беспомощны. Штурмовикам удар обойдется большими потерями. Вывод — штурмовать истребителями. Причем сделать только один вылет, но обязательно наверняка, ибо второй будет бесполезным: передислоцируются. Задание поручается вам, подполковник. Отберите летчиков, что же касается самолетов, лучше в данном случае взять ЛаГГ-3…

Признаюсь, меня поразила тогда такая детализация в устах предельно занятого командующего фронтом. Значит, действительно штурмовке придается большое значение. И хоть понятия еще не имел, как будем мы выполнять задание, твердо заверил: выполним.

На другой день сам провел воздушную разведку: дважды слетал по кратчайшему возможному маршруту к цели. Продумали с товарищами оптимальный состав группы. Определить же его было непросто. Площадь невелика, поднимать много машин — бессмысленно: растеряются при такой видимости, не выйдут к цели. Решили: должны идти четыре пары ЛаГГ-3, на каждом по две осколочно-фугасные пятидесятикилограммовые бомбы плюс пулеметы и пушки. Пары на объект идут плотно друг за другом, чтобы не дать опомниться вражеским зениткам. Отобрали летчиков, обговорили маршрут, порядок взаимодействия над целью при всех ситуациях.

Наступает день штурмовки — 9 декабря. Рассвет. Собственно, рассветом назвать это трудно — видимость хуже некуда. Взлетаем. Оглядываюсь, вижу своего ведомого и ведущего второй пары. Идем почти на уровне телеграфных столбов, единственный надежный ориентир — нитка железной дороги. Вот, наконец, и будка путевого обходчика — сигнал для разворота на боевой. Предельное внимание: высота сто метров. Проселок, развилка, опушка и на ней — кубики сараев, изба. Цель! Палец давно уже на кнопке сброса бомб, облегченная машина вздрагивает. Разворот влево, еще, еще, один заход для пулеметно-пушечной обработки объектов штаба. Пикировать невозможно: идем очень низко и потому огонь открываю с пологого планирования. Внизу дым, взрывы, туман — визуально результаты штурмовки не определишь… Самолеты самостоятельно, вне строя, уходят на аэродром. Через час вызываю в штаб фронта: задание выполнено. Насколько эффективна? Говорю откровенно: в сложившихся условиях визуально проконтролировать результаты ататки фашистского штаба не представлялось возможным. Но что бомбы и пулеметно-пушечные очереди накрыли объекты штаба — это точно. Пока докладываю, червячок сомнения все же гложет…

Через несколько дней ясность вносит звонок члена Военного совета фронта: командующий фронтом доволен работой летчиков, партизаны подтвердили разгром нашей группой штаба фашистского армейского корпуса.

Через неделю всю группу, участвовавшую в разгроме штаба, вызывают в Кремль, и Михаил Иванович Калинин вручает нам ордена Красного Знамени. Потом будут другие, не менее важные задания, другие награды Родины, но этот орден навсегда останется особенно дорог: не тем даже, что он первый, а тем, что вручен в декабрьские дни сорок первого…

Закончилась наша фронтовая стажировка. Вернулись мы обратно на Дальний Восток. И тут совершенно неожиданно я получаю назначение на должность командующего ВВС 25-й армии, дислоцировавшейся в Приморье. Говоря по совести, я не освоил еще командование дивизией, а тут опять повышение, да еще какое. Генерал армии И. Р. Апанасенко моих возражений и слушать не хотел: не боги горшки обжигают, у тебя, мол, все впереди. Не стал я с ним спорить, но, каюсь, перехитрил его. Дело в том, что в силу новой должности получил я право непосредственно связываться с Москвой, с командующим ВВС Красной Армии. Эту должность как раз принимал тогда будущий главный маршал авиации А. А. Новиков. Короче говоря, добился я опять вызова в Москву, где меня собирались назначить командующим одной из авиационных групп резерва Главного Командования. Но пока я добирался до столицы, эти формирования авиасоединений были упразднены как не отвечающие условиям современной войны. В Москве мне предложили вновь вернуться на Дальний Восток, но уж тут я сам ни в какую: только на фронт! Назначили меня командиром 205-й авиационной истребительной дивизии, которая входила в состав 2-й воздушной армии Брянского фронта. Командовал армией генерал С. А. Красовский — грамотный, волевой, творчески мыслящий военачальник, работать с которым было интересно и поучительно.

Начиналось второе военное лето. Начиналось в сложных и все еще очень трудных и опасных для нашей страны условиях. В боевых сводках по дивизии, по армии звучали названия, дорогие сердцу каждого русского человека. Елец, Курск, Орел, Воронеж — самая сердцевина России, где враг сосредоточивает свои ударные группировки. Летчикам 2-й воздушной армии предстояло выяснить, куда он нацелит их, как прикрыть наземные части, и по возможности блокировать аэродромы фашистской авиации.

Массу неприятностей доставляли нашим наземным войскам самолеты противника, базировавшиеся на аэродроме в местечке Щигры, недалеко от Курска. Неоднократно на блокирование и штурмовку этой базы доводилось в те дни вылетать и истребителям дивизии. Не хватало штурмовиков, и часть их работы приходилось брать на себя полкам дивизии. Бои в воздухе носили ожесточенный характер, фашисты на этом фронте по-общей численности самолетов превосходили нас в 2,5— 3 раза, а по бомбардировщикам — в 4—5 раз. Естественно, это требовало от каждого летчика предельного напряжения сил, заставляло постоянно повышать боевое мастерство, проявлять высочайшее мужество.

В течение двух недель довелось нашим полкам взаимодействовать с танкистами генерала М. Е. Катукова: вести для них разведку, прикрывать технику от налетов фашистских стервятников, а в наиболее острые, критические моменты наземных боев — уничтожать цели на переднем крае и в ближнем тылу противника. Михаил Ефимович Катуков тогда дал высокую оценку действиям наших летчиков.

Создав подавляющее преимущество сил на левом, фланге Брянского фронта, противник на рассвете 28 июня обрушил удар в южном направлении, нацеливаясь первоначально на Воронеж. Стойкость советских солдат, искусство командиров и полководческий талант командующего Воронежским фронтом Н. Ф. Ватутина спутали карты гитлеровского генштаба: фашисты надолго застряли под Воронежем. Его защитники отвлекли значительные силы группировки противника, тем самым серьезно ослабили его удар на Сталинград.

К осени 1942 года критического напряжения достигла битва на Волге. Верховное Главнокомандование приняло решительные и масштабные меры, чтобы не просто. удержать Сталинград, а и разгромить под его стенами группировку немецко-фашистских войск. Под Сталинград прибывали все новые резервы Ставки. Командующим одной из вновь прибывших групп авиасоединений. назначили меня. Я опять оказался в оперативном подчинении у генерала С. А. Красовского, который был к тому времени назначен командующим ВВС Юго-Западного фронта.

О Сталинградской эпопее написано немало военно-исторической, мемуарной, художественной литературы» поэтому ограничусь в своем рассказе лишь тем, что касается моей судьбы летчика-истребителя и командира.

Главной задачей соединения было прикрыть с воздуха 5-ю танковую армию, корпусам которой предстояло совершить стремительный прорыв к городу Калачу, где должно было замкнуться кольцо вокруг гитлеровских войск армии Паулюса. А на заключительном этапе — блокировать окруженных с воздуха, не оставляя никаких шансов шефу гитлеровских ВВС Герингу устроить хвастливо обещанный им «воздушный мост». Со своими задачами советские летчики как в ходе оборонительных, так и наступательных операций справились полностью. В результате эффективной воздушной блокады немецко-фашистские ВВС на аэродромах и в воздухе потеряли более тысячи самолетов, окруженная группировка никакой реальной поддержки со стороны своей военно-транспортной и бомбардировочной авиации не получила, что в значительной мере ускорило ее закономерный разгром.

Безусловно, наше господство в небе Сталинграда предопределялось колоссальной работой тыла по выпуску новейшей авиационной техники, постоянными усилиями командования ВВС по подготовке резерва летных кадров, совершенствованием структуры ВВС и их тактики с учетом накопленного боевого опыта.

С октября 1942 года вводились новые штаты в истребительных и штурмовых полках и дивизиях. В полках вместо двух эскадрилий по девять машин стало три эскадрильи по десять самолетов в каждой. В звено входили теперь не три боевые машины, а четыре, оно состояло из двух пар. Такое построение диктовалось самой практикой воздушных боев: расчлененный на пары боевой порядок оказывался наиболее маневренным, гибким, обеспечивающим эффективное взаимодействие летчиков в воздушной схватке. Правда, в то время еще не все было отработано должным образом: непостоянен был состав пар, не до конца продумано взаимодействие. Непосредственно в бою летчики редко использовали вертикальный маневр, не всегда стремились добиться преимущества в высоте, часто открывали огонь с дальних дистанций. Все эти недостатки оперативно устранялись.

Продолжалось и совершенствование организационной структуры объединений, соединений и частей наших ВВС. Решением Государственного Комитета Обороны в 1942 году вместо ВВС фронтов и ВВС общевойсковых армий на советско-германском фронте создаются воздушные армии. Как крупные авиационные объединения, они стали новым направлением в строительстве ВВС и дали возможность командованию фронтов массировать усилия авиационных подразделений на главных направлениях действий сухопутных войск. Ставке же ВГК и командованию ВВС Советской Армии — использовать силы нескольких воздушных армий смежных фронтов в интересах решения крупных оперативно-стратегических задач.

Параллельно создавались и мощные авиационные резервы. Приказом НКО СССР от 26 августа 1942 года под руководством Военного совета ВВС началось формирование авиационных корпусов и отдельных авиационных дивизий РВГК. Всего до конца 1942 года было сформировано 13 авиационных корпусов, из них истребительных — 4, штурмовых — 3, бомбардировочных-3, смешанных — 3. Авиакорпуса состояли из двух и более дивизии и имели в своем составе от 120 до 270 самолетов. Вначале они создавались как однородные (истребительные, штурмовые, бомбардировочные), так и смешанные. Позднее смешанные авиакорпуса себя не оправдали и были заменены однородными. Авиакорпуса РВГК вооружались новыми типами самолетов. Они использовались для усиления фронтов, создания мощных авиационных группировок на важнейших стратегических направлениях. Как мощный резерв Главнокомандования, они позволяли осуществлять широкий маневр и резко меняли соотношение сил в нашу пользу.

Этот приказ НКО СССР предопределил и всю мою последующую военную судьбу. Дело в том, что еще до окончания Сталинградской битвы меня отозвали в Москву и поручили формирование одного из первых этих корпусов — 3-го истребительного. Начиналась новая страница моей командирской биографии, меня ждали новые проблемы, новый опыт. Ждали воздушные сражения над легендарной Малой землей.