"Принцессы тоже плачут" - читать интересную книгу автора (Езерская Елена)

Глава 6 «Карфаген должен быть разрушен»

Вернувшись из Петербурга в имение матери, Андрей долго не находил себе места. Он был растерян. Предложение, сделанное им Наташе, для порядочного человека (а он продолжал считать себя таковым!) означало, что обратного хода нет. Из головы не шло случайно подсмотренное во дворце, ее нежный поцелуй с наследником престола. Что мог он думать? Если Наташа желала отомстить ему, то месть удалась вполне. Хотя представить Наташу в образе злобной фурии, замышляющей страшную кару, было невозможно — Андрей не смог удержаться от улыбки. Прямая и искренняя натура княжны не позволила бы ей унизиться до мелочного сведения счетов с тем, кому она подарила свою любовь — в подлинности этого чувства он ни на минуту не усомнился бы ранее. Но что же означала сия притча? Лишиться разом всего, в чем он был так самонадеянно уверен, — верности невесты, дружеского расположения к нему наследника! Задета честь, обмануты надежды — возможно, ему следовало вызвать цесаревича на дуэль, разделив печальную славу Владимира Корфа… С другой стороны, ему ли не знать, что чуть не каждый день во дворце случается много такого, о чем лучше никогда не вспоминать; не забывались только те из происшествий, которые были на руку тем, кто жаждал скандалов. Чего же желал он? Только назвать Наташу своей женой. Он хотел правды? Для этого нужно было быть правдивым самим с собой: разве не он позволил себе связь с крепостной, унизительную для самой Татьяны и оскорбительную для Наташи. И ведь это именно он, признавшись цесаревичу в двуличии, объявил тому путь к сердцу Наташи незанятым…

Не зная, как дальше действовать, Андрей проводил за днями дни в тяжких раздумьях, решив наконец открыться Лизе. За последнее время сестра немного пришла в себя, на посвежевшем лице стала появляться улыбка. Лизе казалось, что самое страшное уже позади, ведь рядом с нею сейчас брат, ее лучший друг и заступник.

— Ты чем-то встревожен? Давно замечаю твое беспокойство, — встретила Лиза Андрея, появившегося в дверях ее комнаты.

— Мне надо поговорить… Но прежде обещай, сестра, что все сказанное останется только между нами.

— К чему тебе мои клятвы? Знай, что ты самый близкий мне человек.

— Милая Лиза, ты не представляешь, в каком я отчаянии! Я понимаю, что совершил нечто ужасное, но теперь совсем не представляю, как вести себя дальше.

— Что ты мог сделать дурного? Ты самый честный, добрый, благородный человек!

Лиза, не надо, — Андрей схватился за голову и сел подле нее на кушетку. — Когда ты так говоришь, я чувствую себя ничтожеством. То, что я сделал, недостойно честного человека и дворянина.

— Андрей, что бы ты ни натворил, я не перестану быть твоей сестрой и всегда буду любить тебя.

— Но ты же не знаешь!..

— Так расскажи, — улыбнулась Лиза.

— Все это очень серьезно. И очень глупо! Даже не знаю, с чего начать.

— Андрей, не пугай меня. Неужели ты передумал? Ты дал согласие на мой брак с Забалуевым?

— Нет, родная, нет! — воскликнул Андрей. — Речь идет о совсем другой свадьбе. Я говорю о моем будущем, о нас с Наташей.

— Разве вашим отношениям что-нибудь угрожает?

— Да, и эта угроза — я сам, — Андрей выдержал паузу и, собравшись с духом, признался. — Уже. какое-то время у меня близкие отношения с другой девушкой, ты ее знаешь, — с Татьяной.

— Что? — растерялась Лиза. — Ты говоришь о нашей Татьяне? Но как же… как же так? Таня нам как сестра!

— Когда ты пропала, мы стали неразлучны с Татьяной — повсюду искали тебя, весь лес обошли. И вдруг… я и сам не знаю, как это случилось! Мы вдруг поняли, что очень дороги друг другу. Мы… как это объяснить словами?! — Андрей встал и принялся ходить по комнате.

— Но ведь ты женишься на княжне Репниной. Боже мой, бедная Таня!

— Я запутался. Я не хочу ее обижать. И Наташу не хочу обижать. Не представляю, как она к этому отнесется, когда узнает обо всем. Остается надеяться, что ее любовь ко мне пересилит оскобленное самолюбие.

— Ее любовь, ее чувства? А как же Татьяна? Андрей, скажи мне — ты любишь Таню?

— Татьяна — чудесная девушка, чистая, открытая. Но я не знаю, люблю я ее или нет.

— Однако как же ты различаешь, любовь это или не любовь?

— Любовь? Любовь — это соприкосновение душ…

— Весьма туманное объяснение, — нахмурилась Лиза.

— Хорошо, я постараюсь объяснить тебе. Как-то мы были на балу. Там одна старая графиня с вечно трясущейся головой — да, с ней еще была такая маленькая тощая собачонка — так вот, графиня рассказывала своим скрипучим голосом утомительные истории о блистательной юности, время от времени нюхая табак, отчего делала огромные паузы, чтобы чихнуть. Тут принималась тявкать ее противная маленькая собачонка. Из вежливости гости терпели — слушали то полусумасшедший бред, то чих, то гавканье, тайно умирая от скуки и про себя даваясь от хохота. Пока кто-то не выдержал, и раздался такой живой, очаровательный смех…

— Наташа?

Да, это была Наташа. Она смеялась так заразительно, что и я засмеялся, и вместе мы бежали из залы — на воздух, где не надо было изображать чопорное приличие и дослушивать всю эту чушь до конца. Вдруг я понял, что мне с ней невероятно легко. И что я всю жизнь готов был вот так болтать о всякой чепухе — и смеяться.

— Но если ты любишь Наташу, зачем тебе Татьяна? — задала прямой вопрос Лиза.

Андрей смутился. Он еще метался в поисках ответа, когда пришла та самая Татьяна, не понимая, почему оба они смотрят на нее с неподдельным ужасом. Она позвала господ вниз — приехал господин Забалуев, и матушка велела всем собраться, господин Забалуев обещал сделать какое-то важное сообщение.

— И, кажется, я знаю, какое именно, — сквозь зубы процедил Андрей, когда Татьяна вышла, чтобы звать Соню.

— Он в курсе? — догадалась Лиза.

— Забалуев видел нас с Татьяной, когда мы целовались, — вынужден был признать Андрей. — Он угрожал мне, если я не перестану противиться вашей свадьбе, открыть эту тайну при матушке.

— О чем ты только думал, Андрей? — укоряюще вздохнула Лиза.

— Не знаю, я вообще не думал. Но ты должна мне верить, я не поддамся на шантаж этого мерзкого старика. Я предпочту сам во всем признаться.

— И поставить Татьяну под удар?

— Об этом я пока не думал…

— И кто сказал, что ты умный? — перевела все в шутку Лиза. — А теперь пойдем в гостиную, нас уже ждут. Возможно, этот господин всего лишь блефует, хочет запугать нас.

Картина, которую они застали внизу, разнообразием не отличалась: княгиня Мария Алексеевна сидела по обыкновению на диванчике, рядом нависал и что-то нашептывал ей на ушко лысый и противный Забалуев. Соня скромно держалась поодаль, Татьяна с понурым и покорным видом ждала приказаний у двери.

— А, вот и вы, мои милые, — разулыбалась Долгорукая. — А нам Андрей Платонович что-то очень важное объявить пожелал. Нуте-с, Андрей Платонович, мы слушаем вас.

— Даже не знаю, с чего начать, — Забалуев переминался с ноги на ногу, как будто и впрямь испытывал сильнейшие сомнения. — Дело ведь, так сказать, деликатное, хотя и житейское… В общем, сын ваш, Андрей Петрович, как вы могли заметить, в последнее время зачастил в поместье. Матушке с делами помочь, с сестрами повидаться…

— Да вы никак ему в воспитатели намерились? Не поздновато ли, младенец-то уже изрос, однако, — рассмеялась Долгорукая.

— Никак нет, у меня расчет тоньше и вопрос позабористеи, — Забалуев вызывающе посмотрел на Андрея.

— Господин Забалуев, если и есть что-то, что я должен сказать маменьке, я предпочту это сделать сам, — перебил его Андрей и подошел к княгине. — Я должен признаться. Точнее покаяться…

— Надеюсь, вы не будете против, если я тоже буду присутствовать при вашем раскаянии, Андрей Петрович? Я хочу все знать о своем будущем муже.

В гостиную легкой походкой вошла Наташа, и слуга, не успевший объявить о приходе неожиданной гостьи, заметался за ее спиной, пытаясь взглядом вымолить себе прощение у гневливой и скорой на расправу Долгорукой. Но уж Андрей-то точно знал — остановить Наташу не мог никто, и уж если она чего захотела, ей вряд ли кто указ и преграда.

— Наталья Александровна, — Нараспев потянула Долгорукая, — как я рада! Идите ко мне, деточка! Присаживайтесь. Право, я уже и не верила, что Андрюша решится довести дело до обручения. Соня, Лиза — поздоровайтесь с княжной! А это вот, познакомьтесь, сосед наш, предводитель уездного дворянства, Андрей Платонович Забалуев. Княжна Наталья Репнина.

Очень приятно! — кивнула Наташа выпрыгнувшему из-за дивана поцеловать ей ручку Забалуеву, чья радость от ее приезда усилилась и стала злорадной. — Мне, как всегда, везет. Появляюсь, когда в вашем доме происходит нечто интересное. Андрей Петрович, кажется, собирался в чем-то признаться?

— Марья Алексеевна, разрешите мне уйти! — вдруг от двери взмолилась Татьяна.

— Что загомонила-то? С тобой никто не разговаривает, будет дело — пойдешь, а нет — так и стой себе, жди приказаний, — цыкнула на нее Долгорукая.

— И, правда, куда ты заспешила? — поддакнул Забалуев. — Андрей Петрович не раз говорил, что ты, милочка, в этом доме не просто крепостная. И эту исповедь тебе послушать не грех.

— Довольно, Андрей Платонович, довольно! Наташа, я должен сказать тебе… — начал было Андрей и запнулся на полуслове.

— Все-таки чувствуется, что сынок ваш, Мария Алексеевна, отвык от жизни нашей, деревенской, где все по-простому, без интригующих пауз и тайн… — подбавил жару в огонь Забалуев, воспользовавшийся некоторым замешательством Андрея, который никак не мог решиться сделать признание.

— Быть может, это я помешала? — заволновалась Наташа, вдруг вспомнив свой прошлый приезд в имение.

— Да какие же секреты у будущих супругов? У супругов не должно быть тайн, — не унимался Забалуев.

— Вы правы, господин Забалуев, — прервал его Андрей. — Я должен сказать правду. Правду, которую не имеет смысла больше скрывать.

— Андрей, ты все-таки хочешь сейчас сообщить всем о нашем решении? — спросила Лиза, вставая со своего места подле маменьки.

— Каком решении? — вздрогнул Андрей.

— Так скажи и не смущай всех подозрениями — свадьба состоится.

— Какая свадьба? — побледнел Забалуев.

— Наша свадьба с вами, Андрей Платонович. Которая чуть было не расстроилась из-за глупого пустяка. Андрей убедил меня, что вы с маменькой правы, и столько времени потрачено зря!

И это есть твоя ужасная тайна? — улыбнулась Наташа, подозревая, однако, что дело обстоит совсем не так.

— Натали, если бы вы только знали, сколько страстей бушевало вокруг этой свадьбы, — тихо сказала Лиза. — Надеюсь, вы будете нашей гостьей на венчании?

— Разумеется, буду счастлива присутствовать, — кивнула растроганная Наташа.

— Просто чудеса! — всплеснула руками Долгорукая. — Но думаю, мы не станем обсуждать промысел Божий и просто порадуемся ему. Татьяна, проводи княжну в комнату для гостей. А мы с вами, Андрей Платонович, отправимся кое-кого навестить — пора уже и довершить начатое дело.

— О чем вы, маман? — быстро переспросил Андрей, видя, как жадно загорелись глаза Забалуева.

— Твоя забота сейчас — невеста, приветь, приласкай, — остановила его мать. — А нам уж позволь здесь слегка похозяйствовать. Верно, Андрей Платонович? Нам надо проверить, все ли к свадьбе готово — приданое, обед. Да и жить вам где-то надо будет.

— И то правда, — кивнул Забалуев, давно ожидавший, когда, наконец, княгиня соизволит заняться Корфами.

Соня, обрадованная появлению в доме нового человека, побежала сопровождать Наташу до ее комнаты. Долгорукая увлекла за собой Забалуева, и они вскоре уехали. Лиза и Андрей остались в гостиной одни — она, опустошенная, сидела на диване с отрешенным видом, он — так и остался стоять перед ней на том самом месте, где его застали ее слова о согласии стать женой Забалуева.

— Ты понимаешь, что ты делаешь? — вполголоса спросил Андрей, приходя в себя. — Это же безумие — выходить замуж за этого мерзавца только для того, чтобы спасти меня.

— Это не безумие, — покачала головой Лиза. — Ты мой брат, и ради тебя я готова на все.

— Я не позволю тебе жертвовать собой.

Знаешь, еще недавно я думала, что страшнее этого брака в моей жизни ничего не может быть, а сегодня вдруг поняла, что мы все какие-то несчастные. Так пусть хотя бы одна свадьба в нашей семье будет по любви!

— Лизонька… — Андрей бросился перед сестрой на колени. — Клянусь, если Забалуев тебя хотя бы пальцем тронет, хотя бы словом обидит, я убью его!

— Что ты, братец, полно! За меня не беспокойся, ступай к Наташе, и будьте счастливы.

— Лиза!..

— Андрей, не мучай меня, и без того в петлю хочется!

— Не говори так! Еще не поздно все изменить!

— Зачем? Владимир оставил меня, теперь уже счастья мне не видать.

— Подумай, Лиза, после венчания обратного пути у тебя не будет.

— Мне все равно. Но если Забалуев и твою свадьбу расстроит, я не смогу простить себе этого. Расскажет он маменьке о вас с Татьяной, она тебя упреками замучит, а Таню и совсем со света сживет. Уж лучше мне скорее выйти замуж за Забалуева, чтобы он меньше бед всем принес.

— Ты обрекаешь себя на жизнь с нелюбимым человеком!

— Знаешь, маменька считает, что любовь в супружеской жизни только несчастья приносит.

— Уж она-то отчего так говорит? Они жили с отцом в любви и согласии.

— Что-то произошло между ними перед его смертью. Что-то страшное! Не погибни он тогда на охоте, маменька все равно бы его свела в могилу своей ненавистью.

— Этого не может быть!

— Ты жил в Петербурге, ты не мог знать и видеть всего.

— Но они писали замечательные письма: «мы сегодня отправились на прогулку…», «мы заказали девочкам новые платья…» В каждом письме было это «мы»! У меня и мысли не возникало, что между ними что-то неладно!.. И насколько все было серьезно?

— Трудно сказать. С утра отец запирался у себя в кабинете или уезжал на охоту, лишь бы только с маменькой не встречаться.

— Как она, наверное, переживала!

— Скорее, была очень зла. И даже после похорон маменька траур носила только на людях и не плакала — прижимала платок к сухим глазам. А дома, мне казалось, она испытывает облегчение, что его больше нет.

— А почему тогда поторопились с похоронами? Почему меня не дождались?

— Маменька сказала, что тебя задержали в Петербурге государственные дела.

— Но это неправда! Я выехал сразу же, как только получил извещение о гибели отца. Правда, добрался не очень быстро — дороги размыло, накануне шли сильные ливни.

— Ливни? Господи, так ты получил извещение уже после похорон! Значит, маман солгала нам обоим?! Сычиха права — она что-то скрывает!

— Лизонька, всему можно найти разумное объяснение. Ты же не станешь верить выжившей из ума старухе?

Вот и маменька твердит об этом же, но люди говорят — Сычиху потому и боятся, что она многое знает, и знает правду, — Лиза вдруг решительно поднялась, слез как ни бывало.

— Куда ты собралась? — растерялся Андрей.

— Я должна поговорить с Сычихой. Пока я еще свободна и Забалуев не сможет мне помешать. Я узнаю тайну смерти отца. А ты — поторопись к Наташе, не потеряй ее — любовь такая хрупкая!..

Андрей уважительно поцеловал руку сестре — он принял ее жертву. И отныне его тяжкая ноша удвоилась. Еще одна загубленная жизнь! Боже, скорее к Наташе — Лиза права, хотя бы ее он должен спасти от разочарований и горя.

…Наташа встретила его, уже переодевшись с дороги, в дозволенном приличиями домашнем платье на двух больших пуговицах поверх пеньюара. Она только что говорила с Татьяной, помогавшей ей устроиться. Наташа видела, что девушка переживает ее приезд. Татьяна от потрясения не могла сдержать обиды и ревности.

— Я понимаю твои чувства, — с предельной доброжелательностью сказала ей Наташа. — Достаточно было одного взгляда на тебя, чтобы понять, насколько ты неравнодушна к Андрею Петровичу.

— Вам показалось, — с деланным равнодушием отвечала та и попыталась уйти от неприятного ей разговора, сославшись на срочное поручение барыни.

— Нет-нет, ты красивая, ты очень красивая. И в князя тоже невозможно не влюбиться. Но ты и сама прекрасно понимаешь: Андрей Петрович тебе не пара, постарайся забыть его.

— Уж и не знаю, о чем вы, — Татьяна отвела глаза в сторону. — Мы для хозяев завсегда и лбом расшибемся, если что попросят.

— Вижу, вижу, что ты непроста, но я не враг тебе, милочка, — начала сердиться Наташа, почувствовав в девушке соперницу. — Но каждый в этом мире должен знать свое место. Мое — подле Андрея Петровича, меня он любит, и вскоре мы поженимся.

— Совет да любовь, — поклонилась ей Татьяна. — Только, извините, барышня, мне идти надобно — дел по дому накопилось. А вы — отдыхайте и не беспокойтесь ни о чем, уж я-то вас не потревожу.

Татьяна быстро ушла, не давая княжне втянуть себя в споры о том, кто лучше — знатнее да красивее. Ей было больно и страшно — она давеча еще бегала к Сычихе и просила у той нового зелья, чтобы Андрея Петровича забыть. Прежние не помогали, спать уже не спала, осунулась, только о нем, соколике, и думала. Глаза закроешь — тут же и является. Да все лишь в снах и мечтах — молодой князь к ней дорогу забыл. Только и встречаются мимоходом: он нежно посмотрит на нее и опять пообещает, что не бросит, не отступится. Всю душу измотал, окаянный!.. Сычиха велела — выбрось, из головы, из сердца, не твой он, твой тебя еще ждет, и скоро, мол, увидишь его, настоящего. «Господи, — .думала Татьяна, — я бы и рада, коли бы так все обернулось. Вот только как этого забыть!..»

Для Наташи разговор с Татьяной тоже бесследно не прошел, оставив горький осадок. Уж больно уверенно и гордо вела себя эта девушка — неужели имела на то основания? Неужели Андрей ей обещания давал или намек какой на будущее? Наташа в первую минуту расстроилась, ей хотелось верить, что Андрей любит ее одну. Она все время вспоминала их первую встречу, как неожиданно быстро и легко нашли они друг друга. Тогда между ними не было недомолвок, и секретов друг от друга никто не прятал. Казалось, что они знакомы с детства и впредь никакая сила их не разлучит.

Впрочем, жалость к себе очень быстро прошла, Наташа не знала отступлений перед трудностями. И вообще, ни с кем Андрея она делить не собиралась, она любила его, они должны быть вместе… Наташа бросилась ему навстречу, когда он, осторожно постучав, вошел в комнату с вежливым вопросом, хорошо ли устроилась с дороги.

— Для меня сейчас все хорошо, потому что ты рядом со мной! — воскликнула она, порывисто обнимая Андрея.

— Все ли удобно, чисто, помогла ли Татьяна тебе? — спросил он, слегка растерявшись.

— И за нее не беспокойся, тебе не о чем волноваться, я говорила с ней.

— Волноваться? О чем? — вздрогнул Андрей.

— Она неравнодушна к тебе, этого только слепой не увидит.

— С чего ты это взяла? Татьяна мне как сестра, мы выросли вместе в одном доме, все детство вместе… Конечно, для тех, кто этого не знает, может показаться несколько странным, что мы так внимательны друг к другу, — почему-то снова принялся оправдываться Андрей.

Когда женщина любит, скрыть это чувство невозможно, — Наташа взяла Андрея за руки и посмотрела ему в лицо. — Послушай, я все понимаю. Мне жаль ее. Я не возражаю, только прошу: не обижай Татьяну, она ужасно переживает. А как мы поженимся, давай вернемся в Петербург поскорее. И все успокоится. У нас начнется новая жизнь. А она тебя очень скоро забудет. С глаз долой, из сердца…

— …вон, — кивнул Андрей.

Меж тем в соседнем имении томилась еще одна пропащая душа. Владимир Корф был на грани отчаяния. Уже несколько дней он не выходил из библиотеки, пытаясь разобраться в своих чувствах. Ему было стыдно за свой недавний поступок, унижение Анны ничуть не принесло ему радости. К тому же он в одночасье потерял друга и лишился симпатий Оболенского. И потом эта Полина… Еще чего доброго решит, что отныне ей все можно! Корф слышал, как она порывалась войти к нему в кабинет, но Варвара заняла подле барина все оборонительные рубежи и стойко охраняла его покой. Она и еду ему носила, и пыталась что-то в утешение сказать. Мудрая старуха что-то такое поняла, в чем пока и сам себе Владимир не признался, и оттого еще больше злился и замыкался наедине со своими мыслями среди книг и воспоминаний.

— Ты любишь Анну, не так ли? — вдруг услышал Владимир голос отца — так явственно, так близко. — Признайся, ты любишь ее. И долго ли еще собираешься скрывать свою любовь под маской ненависти?

— А что такое любовь? — с тихим отчаянием спросил Корф. Со дня похорон отец не оставлял его, он являлся ему, как живой, утешал, спорил, был рядом. — Да разве любовь — не такая же маска, скрывающая низменные чувства, похоть, сладострастие?

— Они проявление слабости. Умение любить даруется сильным.

— Любовь — удел благородных. Тратить ее на крепостных способны только безумцы, для которых достоинство — пустое слово! Даже Миша не смирился с ее происхождением!

— Что тебе известно о ее происхождении ?!

— Вы правы — ничего, — улыбнулся Владимир — даже удивительно, призраки, оказывается, тоже умеют сердиться! — Но вы сами виноваты — окружили все такой таинственностью, что даже сейчас я не могу распутать этот клубок лжи.

— Это не моя тайна.

— И вы поклялись унести ее с собой в могилу? Что ж, у вас все получилось. Поздравляю, вы сдержали слово. Но тогда перестаньте обвинять меня в непорядочности. Анна — моя крепостная, и я имею полное право распорядиться ее судьбой и жизнью по своему усмотрению.

— Ты поступил подло, и ты прекрасно это понимаешь. Так же, как и то, что нет смысла скрывать истинные чувства, и прежде всего, от самого себя!

— Да неужели же вы искренне полагаете, что любовь между мной и Анной возможна? Она уверена в моей ненависти к ней, а я не уверен, стоит ли ее разубеждать. Анна рассмеялась бы мне в лицо, приди я к ней с объяснениями. Меня она презирает, а любит Мишу — несмотря ни на что!

— Ты ошибаешься. В сердце Анны никогда не было зла.

— Но и любви тоже.

— Ах, вот что терзает тебя! Я понял. Ты боишься, что она никогда не полюбит тебя. Ты боишься быть отвергнутым и оттого так жесток с ней!

— Нелепый разговор! — воскликнул Владимир. — И вообще, все нелепо. Секреты, Анна. Зачем только вам понадобилось выдавать ее за дворянку?

— А ты всерьез думаешь, что и тогда ты не влюбился бы в нее? Володя! Дай волю своим истинным чувствам к Анне. Ступай к ней, поговори. Попроси прощения. Она поймет.

— Что, что она должна понять?

— Что у тебя есть сердце, которое умеет любить! Что ты достоин ответного чувства!

— А почему вы не спросите, желаю ли этого я?

— Спроси себя сам — хочешь ли…

— Хочу! — крикнул Владимир и очнулся.

Взгляд его блуждал, веки покраснели, он по-прежнему сидел за столом отца в кабинете. Свечи в подсвечниках давно изгорели, оплавились белыми фигурными пятнами на малиновом сукне стола. Владимир присмотрелся — одна из напаенных воском фигур напоминала прелестную женскую головку с таким знакомым профилем и горделивым изгибом шеи. «Бред какой-то!» — подумал Владимир и стряхнул с себя это наваждение. Господи, до чего он дошел! Боевой офицер, не кланявшийся пулям и клинкам, все ночи напролет беседует с призраком собственного родителя и тоскует по крепостной актерке.

Владимир криво усмехнулся, но тут же ему стало стыдно. Отцу нет покоя из-за него. Он не может уйти, потому что не имеет права оставить сына с бедами один на один… Ведь это он в них повинен! Будь отец пооткровенней, кто знает, возможно, Владимир не стал бы так унижать Анну и сам не упал бы до такой степени в собственных глазах. Если бы отец умнее вел дела и не подпустил бы к управлению именьем этого прощелыгу с подходящей фамилией Шуллер, кто знает, возможно, и не было бы этой истории с долговой распиской Долгоруким. Все было бы иначе! Отец, отец, почему ты ушел? Так не вовремя, так внезапно…

Владимир вздохнул: в одном отец все-таки прав, он должен разрубить хотя бы один из узлов, пока натяжение его петли не стало для него смертельным. Корф поднялся из-за стола и направился к Анне. Анна уже не спала, вернее, она так и не смогла заснуть в эту ночь. После полуночи в комнату девушки пробрался управляющий собственной персоной. Карл Модестович Шуллер был уверен, что строптивая крепостная теперь в его власти. Пришлось ей дать ему понять, что радовался он рановато, с минуты на минуту она ждет к себе князя Репнина. Что де столичному барину нечего больше церемониться с ней так, как если бы она была дворянкой, воспитанницей старого барона, мол, теперь прийти в ее комнату можно запросто, дав волю низменным желаниям.

Шуллер еще не знал, что Репнин отказался от Анны. Кое-какие последние события Карл Модестович пропустил, ему было не до того, пока он изыскивал способы укрыться от гнева молодого барина. И вот теперь встретиться с князем у постели этой сумасбродки… Хорошо еще, что не закричала, а то не миновать бы ему барской плети. Шуллер не сомневался, за испорченный товар барин бы ему спуску не дал.

После его ухода Анна долго не могла успокоиться, вся дрожала, и как ни укутывалась в теплую шаль, дрожь не проходила. Да, сейчас она обманула управляющего, но что будет завтра, когда ему откроется правда и он почувствует полную безнаказанность. Анне показалось, что силы ее уже на исходе, столько разом несчастий на ее голову! Нелепая смерть покровителя, старого барона Корфа, подлость Владимира, предательство Михаила. И только что новое унижение, она едва не стала наложницей отвратительного управляющего! Да не будет этого никогда!

Анна решила, что, если Модестович снова придет, она либо себя убьет, либо его. А потом — будь, что будет! Анна так больше и не сомкнула глаз, и поэтому, когда уже засветло в дверь постучали, вздрогнула и бросилась к столу за подсвечником — он вполне мог сойти за оружие. Но дверь открылась, и в комнату вошел Владимир Корф — сосредоточенный и какой-то решительный. Приветствовал ее просто, не пытаясь оскорбить или унизить: «Доброе утро, Анна» — и все.

— Вы что-то хотели, Владимир Иванович? — чуть охрипшим от волнения голосом спросила она.

— Я должен с вами поговорить. Я хочу, чтобы вы знали, я сожалею о том, что произошло. Я был не прав, я понимаю, что унизил вас.

— А чего же вы ждете от меня?

— Не знаю. Я хочу загладить вину, и тоже не знаю — как.

— Так вы просите у меня прощения, Владимир Иванович? Я не ослышалась?

— Вы не ослышались, — с напряжением произнес Корф.

Вы удивительный человек, барин! Вы приносите извинения крепостной?

— Я говорю с вами не как с крепостной, а как с воспитанницей моего отца. Думаю, он тоже потребовал бы от меня этой сатисфакции.

— А для чего воспитаннице барона Корфа эти извинения? Кто отныне посмотрит в ее сторону? Редкий сейчас не побрезгует общением со мной.

— Анна! Ваш гнев — праведный, но, поверьте, я искренне раскаиваюсь в том, что сделал…

— Мне стыдно взглянуть в глаза Сергею Степановичу. Михаила я, должно быть, больше никогда уже не увижу. Моя жизнь потеряла всякий смысл, и вы думаете, что ваших извинений достаточно? Или вы задумали что-то? Ах, да, я, кажется, все поняла!

— О чем вы? — удивился Корф.

Конечно, вам мало нанесенных мне оскорблений. Вы пришли извиняться за то, что еще готовы сделать. Разумеется, кому-нибудь понадобилась эта комната? Вашей новой фаворитке? Пожалуйста, я немедленно соберу вещи и уйду. Впрочем, у меня ведь и вещей-то своих нет. Все, что здесь есть, куплено для меня вашим отцом. Можете забрать их. Вот это платье… вот это…

— Анна, опомнитесь! — вскричал Корф, видя, как девушка в холодном безумии принялась выбрасывать одежду из шкафа. — Анна, вы меня неправильно поняли!

— Да, вот, я забыла! Как же это я забыла! — Анна дрожащими пальцами открыла выдвижной ящик стола и достала оттуда большой бархатный футляр. — Вот, барин, возьмите. Это подарок вашего отца. Ожерелье, достойное королевы, а не крепостной. Возьмите, чтобы потом не сказали, что я украла его!

— Анна, перестаньте! Это ваши вещи!

— Нет. Не мои. Эти вещи даны были благородной женщине, а не крепостной. Забирайте все!

— Но мой отец хотел, чтобы вы ни в чем не нуждались.

Прежде всего он хотел, чтобы я не испытывала недостатка в любви и уважении. А теперь их нет, так зачем мне эти дорогие побрякушки?

— Прекратите, я прошу вас. Да послушайте же вы меня! — вскричал Владимир, понимая, что Анна уже на грани истерики.

— Зачем, зачем все это… — продолжала твердить она, как Офелия, бродя между разбросанными по полу вещами.

— Анна… — Корф шагнул к ней.

— Уходите, — она страшно сверкнула на него мокрыми от слез глазами.

— Зачем вы так? — тихо спросил Владимир и неожиданно для себя обнял ее и поцеловал. Сделал то, чего так страстно и тайно желал все это время.

— Вы… — Анна не сразу, но оттолкнула его — слабым движением обессилевшего от борьбы человека. — Вы не лучше Карла Модестовича! И вы говорите, что пришли просить прощения!

— Да…

— Мне следовало прежде понять, зачем вы на самом деле пришли. Уходите.

— Анна, я хотел вымолить у вас…

— Отпущение давних грехов, и тут же совершили новый? Уходите.

— Это желание было искренним!

— Какое из них? — казалось, еще минута, и Анна лишится чувств — так звенел ее голос. — Единственное, что в вас искренно — это стремление любым способом получить то, чего вам так хочется.

— Я буду надеяться, что вы сможете меня простить когда-нибудь…

— Никогда, — оборвала его Анна, и Корф понял — она не шутит.

Он выбежал из ее комнаты в еще большем смятении, чем был, когда собирался объясниться с Анной. Ее впечатлительность и столь глубокие переживания обезоружили его. Владимир поймал себя на мысли, что, мечтая добиться от Анны прощения, он думал только о самом себе. Его мучил гнет вины, но, испытывая потребность в самооправдании, он ни разу не задумался, а что же чувствовала та, которую он подверг такому унижению и позору.

Анна опять оказалась сильнее и благороднее его, и от дознания этого душевная рана Владимира разверзлась жгучей язвой. Он даже зарычал от боли, пытаясь заглушить муки совести. Но все было тщетно. Владимир бросился в библиотеку и снова заперся там.

Он не выходил из кабинета отца, пока Варвара не сообщила, что приехал Его сиятельство князь Оболенский. Корф вздрогнул — возможно, судьба давала ему случай исправиться. Владимир оделся для выхода и встретил князя в библиотеке.

— Сергей Степанович! Я был уверен, что вы уже уехали. Но я рад вас снова видеть…

— Добрый день, — холодно кивнул ему Оболенский. — Я действительно уехал, но лишь для того, чтобы прозондировать один важный для меня вопрос. И теперь имею к вам серьезный и вполне официальный разговор. Я хочу побеседовать с вами, барон, о вашей крепостной, чье искусство так поразило меня.

— Анна? — обрадовался Корф.

Да. Однако мне неловко называть ее крепостной, ибо ваш отец, знакомя нас, представил ее несколько иначе. Но вы на этом факте настаиваете, и я готов принять его как данность. Итак, я считаю ее талант поистине выдающимся, и хотел бы принять участие в судьбе Анны.

— В каком смысле, Сергей Степанович? И прошу вас — садитесь.

— Благодарю, — Оболенский выбрал кресло на отдалении от Владимира и сел на край сиденья, давая таким образом понять, что не собирается затягивать свой визит. — Меня будет мучить совесть, если я позволю пропасть этому дарованию.

— Вы хотите сказать, что здесь она пропадет?

— Пропадет ее необыкновенный талант. И поэтому я, от имени дирекции императорских театров и в память о моем дорогом друге, прошу вас позволить мне выкупить Анну для сцены. Я не требую от вас немедленного ответа. Я понимаю, что Анна для вас не просто крепостная и что вряд ли вы захотите так легко расстаться с ней. Но все-таки подумайте о моем предложении.

— Мне не о чем думать, Сергей Степанович. Я согласен. Я глубоко сожалею о своем недавнем поступке и прошу вас принять мои извинения.

— Надеюсь, вы говорите искренне, — Оболенский внимательно посмотрел на Корфа. — Хорошо. Давайте забудем об этом происшествии и, относясь к нему как к недоразумению, оставим перемалывать прошлое и вместе подумаем о будущем Анны. Она заслуживает лучшего, и вы, я думаю, это прекрасно понимаете.

— Я подготовлю все необходимые документы для совершения этой… — Корф замялся — слово «сделка» как-то не вязалось с его обликом благородного героя. — Этой договоренности.

— А я возвращаюсь в Петербург, и буду ждать сообщений от вас. И с еще большим нетерпением — приезда Анны. Всего доброго.

Оболенский немедленно откланялся, а Владимир немного повеселел. Быть может, ему удастся хоть отчасти загладить вину перед отцом. И избавиться от Анны — что за глупость, в самом деле, бегать извиняться перед нервической барышней. Вырвать ее из сердца — пусть уезжает, поступает на сцену, играет свои роли. А он сумеет в конце концов залечить свои раны и забыть об этом страшном наваждении. И никогда, никогда больше ни одной даме не удастся разбить ему сердце и заставить плясать под свою дудочку.

В дверь опять постучали, и Владимир, решив, что это вернулся Оболенский, сам подошел к двери. Но едва он открыл ее, как получил сильнейший удар в челюсть — на пороге стоял Репнин.

После того, как ему самым неприглядным способом была открыта тайна Анны, и Михаил уехал из имения Корфов, как ему казалось, навсегда — с разбитым сердцем подальше от разрушенных надежд и погубленной мечты о счастье, он опять встретил цыганку Раду. Словно платок, что она дала ему на прощанье в день их знакомства, и впрямь был заколдован и привел князя в табор — в объятия его красавицы-хозяйки. Репнин плохо помнил, что с ним случилось в ту ночь. Его рана горела — садясь в седло и не желая показать Анне, что он болен и слаб, Репнин ненароком сорвал лекарственную повязку, сделанную прежде Радой. Он бросился прочь, спасался бегством от пережитого унижения. Репнин едва не загнал коня, и Парис мчался, не разбирая дороги. Ветви деревьев хлестали по телу седока, превращая боль в невыносимую муку. И все же боль от раны была не страшнее кошмара разоблачения.

Та, кому он открыл свое сердце, обманула его. Та, кого он считал святой, танцевала, как последняя девка, в почти невесомых лоскутьях перед его другом и его дядей. А он удостоился чести лицезреть все это собственными глазами! Где же были раньше его глаза? Почему он не слышал предупреждений Владимира? Как он мог так легко и беспечно поддаться чарам актрисы, притворщицы, крепостной?

Когда Рада привела его в табор, Михаил уже почти терял сознание. Перед глазами плыли фигуры, лица и огни. Все кружилось, и песни у костра звучали музыкой дальних сфер, откуда нет возврата. Он не помнил, как Рада напоила его терпким отваром и сделала перевязку. Репнин потянулся было к ней, но силы неожиданно оставили его. Всю ночь и следующий день он метался в горячечном бреду на ковре в шатре Рады и не понимал, где видения, а где реальная жизнь.

Он пришел в себя так же внезапно, как и заснул. Просто открыл глаза и увидел рядом с собой свою черноокую красавицу — Рада положила руку ему на лоб, и ее прикосновение так успокаивало, как будто цыганка действительно умела снимать боль одним простым движением ладони.

— Проснулся? — улыбнулась Рада.

— Значит, я спал? Лес, ты… — все приснилось?

— Рана была очень глубокая, не стоило уходить от нас так скоро. Тебе повезло, что я нашла тебя в лесу. Ты бежал, куда глаза глядят, конь устал, и ты едва не умер.

— А я-то надеялся, что это был сон!

— Сон или нет — зависит от тебя. Увидишь то, что захочешь. И кошмары бывают наяву.

— Твоя правда, один такой я видел совсем недавно.

— Знаю, знаю — обманула тебя твоя женщина. Не бойся, я не следила за тобой, я в твоем сердце читаю. А могу и по руке — дай мне ее, все расскажу. Что было, что будет… Сам посмотри, вот эта линия — она говорит: наберись терпения, заживут раны, остынут воспоминания. Линия жизни твоей — глубокая, длинная, видишь? Узелки — это беды и испытания, что ждут тебя. Но ты сильный, ты сможешь все преодолеть.

— А любовь?

— Богатый ты на любовь. Но та женщина все еще в сердце твоем.

— А знаешь, как изгнать ее?

— Просто отпусти, пусть уходит, — прошептала Рада, склоняясь к нему. Она словно околдовала его, облекла паутиной, и Репнин, повинуясь ее колдовской воле, погрузился в волшебный сон. Только уже без ужасов и треволнений.

И вот он снова на пороге дома, где испытал величайшую радость и самую страшную боль. Репнин решил вернуться к Корфу, чтобы поставить точку в этом деле. Он был оскорблен в своем самом лучшем чувстве, и нанес это оскорбление его лучший друг. Оставлять обиду неотомщенной? Владимир слишком самоуверен, он думает, что может запросто играть жизнью и чувствами людей? Что же, если история с наследником его ничему не научила, то он, князь Михаил Репнин, сумеет наказать спесивца за унижение его любимой и оскорбление его достоинства.

— Неплохо! — сказал Корф, растирая место удара. — Тебе полегчало?

— А ты ждал от меня благодарности? Будь ты на моем месте — убил бы еще вчера!

— Хочешь меня убить? Валяй! Я уже вижу заголовок в «Петербургских ведомостях»: «Барон Корф принял смерть от лучшего друга».

Хватит ерничать! — горячился Репнин. — Стыд тебе и прежде был неведом, а совесть еще, , недавно была в наличии. По крайней мере, мне так казалось.

— Тебе казалось. Моя совесть пала смертью храбрых. Давным-давно.

— То, что ты устроил, — мерзко, гадко!

— Любовь к дешевым зрелищам я унаследовал от отца.

— Побойся Бога, Владимир! — Репнин даже покраснел от возмущения. — Твой батюшка был жестоко убит, а ты позволяешь себе оскорблять его память. Ты ведешь Себя, как трус. Ты и вел себя, как трус — у тебя не хватило смелости сказать мне правду, признаться, что Анна крепостная.

— Не пытайся спровоцировать меня, дуэли не будет, — Корф махнул на него рукой и, открыв дверь библиотеки, позвал слугу, чтобы принесли ему льда. — И вообще смелость здесь ни при чем. Будь моя воля, я сказал бы тебе правду еще на балу.

— Так в чем же дело?

— Отец скрывал происхождение Анны. Он взял с меня слово хранить эту тайну. Но вспомни, однако, не раз я намеками предупреждал тебя.

— И потом решил раскрыть ее истинное положение таким диким образом?

— Каюсь, — кивнул Корф. — Я был не прав, я прошу прощения. (Слуга между тем принес лед в белой салфетке, и Корф приложил этот импровизированный ледник к щеке.) Пойми, я оказался между двух огней: с одной стороны — воля отца, с другой — ты с этой нелепой влюбленностью. Каково мне было видеть, как ты трепетно целуешь руку крепостной, хранишь ее платок, как святыню? Сейчас тебе и самому неловко все это вспоминать, не так ли? Ты обращался с ней, как с барышней из высшего света. И зол ты не на меня, а на себя. Я лишь оборвал эту цепь обмана и иллюзий!

— Иллюзий? Ты ошибаешься. Если бы я встретил Анну не на великосветском балу, а на скотном дворе, я бы все равно влюбился в нее без памяти.

— Да-а? — Корф протянул это «да» с таким недоверием и насмешкой!

— А вот ты предал нашу дружбу, ты играл чужими чувствами.

— Ты хочешь сказать, что по-прежнему любишь ее? — нахмурился Корф.

В дверь опять постучали. По басовитому удару кулаком Владимир догадался — Григорий. Подошел, спросил недовольно: «Чего тебе?»

— К вам господин Забалуев и ее сиятельство княгиня Долгорукая пожаловали. С исправником. Разрешите принять?

— Мне надо спрятаться, — засуетился Репнин. — Потом все объясню, так куда?

— Оставайся здесь, я приму их в библиотеке, — кивнул Корф и вышел из кабинета.

— Итак, чему обязан, господа? — высокомерно спросил он, появившись перед незваными гостями. — Я не желал бы долгого присутствия убийцы отца в моем доме.

Вашем доме? — очень правдоподобно возмутилась Долгорукая, жестом останавливая Забалуева, который пытался возразить Корфу. — Если вы говорите об Андрее Платоновиче, то он здесь у себя дома. Ваше поместье в качестве уплаты долга переходит в собственность моей семьи. И, как приданое, остается Андрею Платоновичу. Так что это вы, мой милый барон, не имеете права находиться здесь дольше, чем нами вам будет позволено.

— В суде доподлинно установлено отсутствие каких-либо официальных записей, подтверждающих ваш вымысел об уплате долга вашим батюшкой, — поддакнул Забалуев.

— Должна быть запись в расходных книгах Петра Михайловича, — не сдавался Корф.

— А мы и долговую книгу захватили с собой, — невинно улыбнулась княгиня, — извольте посмотреть.

— Этого не может быть! — воскликнул Владимир, просматривая переданную ему исправником долговую книгу Долгоруких.

— Как видите, может, — княгиня бросила на Корфа презрительный взгляд и принялась прохаживаться по комнате, словно присматриваясь к обстановке.

— Значит, вы уничтожили запись, — Владимир говорил сквозь зубы.

— Да как вы смеете? — вскричала Долгорукая, выразительно посмотрев на исправника.

— Ваше сиятельство, я обязан спросить вас, имеет ли господин барон в наличии соответствующую сумму для незамедлительной выплаты долга? — торжественно осведомился у Корфа исправник.

— Нет! — крикнул Владимир.

— В таком случае, в соответствии с договором, заключенным между бароном Корфом и князем Долгоруким, поместье первого переходит в собственность семьи последнего.

— То есть, вы хотите меня уверить, что я здесь больше не хозяин? — растерялся Владимир. — Это немыслимо!

— Думаю, вы переживете это потрясение, — насмешливо сказала Долгорукая. — Однако у меня есть для вас и радостное известие. Лизонька замуж выходит, и Поэтому я даю вам на сборы целый день. Но чтобы после свадьбы — духу вашего здесь не было!

Зачем вы затеяли все это, Мария Алексеевна… — печально произнес Корф. — Что плохого я вам сделал? Мой отец и ваш муж были друзьями. Мы с Лизой детство провели вместе, собирались пожениться.

— Не мы передумали — вы опозорили Лизу своей дуэлью!.. И слава Богу, что свадьба не состоялась. Лиза теперь весьма счастлива с Андреем Платоновичем.

— Счастливые невесты не оказываются в лесу измученные, истерзанные, без сознания.

— Откуда вам это известно? — насторожилась Долгорукая.

— Я нашел Лизу в лесу и принес ее в дом. Вот только выгоду из этого извлек ваш замечательный Андрей Платонович.

— Он лжет! — тут же заверещал Забалуев. — Ему нельзя верить! Он сейчас все, что угодно наговорит, лишь бы вы ему поместье оставили! Это я, я спас Лизу!

— Хотите выглядеть героем? Не получится, — замахнулся на него Владимир, но опустил руку под взглядом исправника. — Вы убийца. И ложь о том, что вы якобы спасли Лизу, ничто по сравнению с этим преступлением!

— Не наговаривайте на Андрея Платоновича, — прервала его Долгорукая. — Он честный, порядочный и добрый человек. Полная противоположность вам. И вашему батюшке.

— Не смейте дурно отзываться о моем отце!

— Даю вам времени до завтра, — Долгорукая решительно повернулась уйти, — и чтобы духу вашего не было в моем доме! Закон теперь на нашей стороне!

— Будь ты проклята! — воскликнул Корф, когда за Долгорукой и ее свитой закрылась дверь. В гневе он схватил со стола попавшуюся под руку вазу и швырнул ее об пол. Тонкое стекло хрустнуло и рассыпалось.

— Красивая была вещь! — удрученно отметил Репнин, входя в библиотеку. — Решил все разбить, лишь бы Долгорукой не досталось?

— Что мне делать, Миша? Все против меня!

— Уверен, еще не все потеряно.

Надо лишь доказать, что Забалуев убил Ивана Ивановича.

— Миша! У меня нет времени заниматься расследованием…

— Время есть у меня. Забалуев подстроил мне западню, и полагает, что я попал в нее. Он считает меня мертвым.

— Но как?

— Об этом потом — нам надо торопиться. Мне — с розыском доказательств виновности Забалуева. А тебе — советую поговорить с Лизой.

— Спасибо, Миша, за совет, но… Лиза ненавидит меня. И поделом, я обманул ее надежды. Я не имею права использовать ее любовь. Надо доказать, что отец выплатил долг. Он был честный человек, и я не позволю клеветать на него!

— Хорошо, разделимся. Ты займешься княгиней, а я Забалуевым. Найдешь меня у цыган, в таборе на озере.

— Что ты задумал? — спросил Корф, но Репнин лишь загадочно покачал в ответ головой — время покажет!