"Внезапная смерть игрока" - читать интересную книгу автора (Эдигей Ежи)

ГЛАВА XII. Серьезные аргументы врача

– Вы, полковник, спрашиваете, как это я, опытный врач-кардиолог, не сумел отличить отравления цианистым калием от сердечного приступа? Отвечу. Любой врач в случае скоропостижной смерти склонен всегда связать происшедшее с сердечной недостаточностью. Если, конечно, нет явных признаков инсульта, а они, как правило, бесспорны, и всякая ошибка исключается. Что мог предположить я в случае с Лехновичем? Совершенно здоровый человек после внезапной ссоры падает как подкошенный. А мне известно, что до этого он жаловался на сердце. Когда я подбежал к нему, он был уже без сознания. Вывод один – сердце. Мне ведь и в голову не могло прийти, что среди столь почтенных и уважаемых гостей мог оказаться убийца. У меня были все основания считать эту смерть естественной, так скоропостижно обычно умирают от инфаркта.

– Гм… – Аргументы доктора Ясенчака не до конца убедили полковника. – А запах горького миндаля?

– Я ведь слушал сердце умершего, а не обследовал его рот. Не стану отрицать: я действительно пытался убедить врача «Скорой помощи» увезти Лехновича в больницу, хотя хорошо знаю, что реанимационные машины не предназначены для перевозки умерших, и хотел также, чтобы врач зафиксировал смерть доцента по пути в больницу. Но руководствовался я при этом исключительно заботой о Войцеховских. Мне просто-напросто чисто по-человечески хотелось оградить профессора от массы неприятных хлопот и формальностей: вызов в милицию, допросы присутствовавших, ну и прежде всего, конечно, от неизбежных слухов, которые могли нанести ущерб престижу нашего известного ученого.

– А может быть, проще: хотелось скрыть преступление? – жестко бросил полковник.

– Абсурд. Я ведь не убеждал врача «Скорой помощи» оформить свидетельство о смерти, а лишь просил забрать тело. В больнице при всех обстоятельствах должны произвести обязательно вскрытие и установить причину смерти. Я был абсолютно убежден, что вскрытие подтвердит мой диагноз и все обойдется без скандала. Теперь же, конечно, совершенно ясно, что при вскрытии мой диагноз никак не мог подтвердиться и дело все равно передали бы в милицию.

– Вы знакомы с нашим судебно-медицинским экспертом Малиняком?

– Знаком. Мы когда-то вместе работали.

– Вы с ним говорили об этом деле?

– Говорили. Но звонил не я ему, а он мне. Уже после весьма милого приема у вас, в этом кабинете. Когда вы, весьма уважаемый полковник милиции, сочли возможным отнестись к нам как к банде преступников и убийц.

Полковник улыбнулся:

– Ну, к банде не банде, а факт остается фактом: кто-то из вас – преступник. Надеюсь, у вас в этом нет сомнений? Не думаю, что Лехновичу самому захотелось в гостях у Войцеховских выпить лошадиную дозу цианистого калия.

– Ценю ваш юмор, но одно могу сказать с полной определенностью: подозревать меня в причастности к этому преступлению по меньше мере смешно.

– А почему? У вас имелись весьма веские основания убрать Лехновича.

– Я знаю закон и положение о презумпции невиновности. Какие у вас есть доказательства?

– Их набралось порядочно. Ваша ненависть к Лехновичу широко известна. Достаточно вспомнить судебный процесс о непризнании вашего отцовства, дело об избиении или попытке к избиению доцента.

– Вы, полковник, ссылаетесь на факты шестнадцатилетней давности, – ощетинился Ясенчак.

– И тем не менее все эти шестнадцать лет вы продолжали питать ненависть к Лехновичу. Вы никогда не бывали у Войцеховских, если заранее знали, что там будет и он. На торжествах по разным поводам, например, на именинах профессора, вы всячески избегали встреч с доцентом. И в прошлую субботу вы наверняка не пришли бы к Войцеховским, если бы знали, что там будет и Лехнович.

– Тут вы правы – не пришел бы.

– Оказавшись в столь неприятной ситуации, вы вполне могли прийти к выводу, что наконец-то настал весьма подходящий момент разрубить этот гордиев узел. Тем более что склянка с белым порошком прямо просилась к вам в руки.

– Повторяю еще раз – все это сплошной вымысел. Кровная месть спустя шестнадцать лет? Какой вздор!

– У вас были поводы для преступления и значительно более поздние.

– А именно?

– Ревность.

– К Лехновичу? Он унизил мою жену куда как больше, чем меня. И она, естественно, ненавидела его сильнее, чем я.

– Следовательно, вы полагаете, – спокойно спросил Немирох, – что убила она.

Ясенчак обалдело уставился на полковника.

– Вы хотите поймать меня на слове?!

– Ничуть. Я только делаю логический вывод из вашего заявления.

– В таком случае прошу принять к сведению мое заявление: ни я, ни моя жена Кристина к этому преступлению не имеем никакого отношения.

– Пани Кристину я не подозреваю в убийстве.

– Спасибо и на том.

– Сколько раз в субботу у Войцеховских вы спускались в лабораторию за льдом? До ужина или после ужина?

– Я не ходил за льдом.

– А за чем вы ходили?

– Я вообще не спускался в лабораторию.

– Значит, в тот вечер вы не были в лаборатории Войцеховского? Должен вам напомнить: вы обязаны говорить только правду.

– Я был в лаборатории, – доктор захлебывался от ярости, – был вместе со всеми гостями Зигмунта. В обязательный ритуал приемов у профессора входит демонстрация гостям виллы, и в первую очередь лаборатории.

– И больше в подвальное помещение вы не спускались?

– Не спускался, не спускался, не спускался, не…

– А кто и когда спускался?

– Любой мог туда спуститься из холла. Дверь, ведущая вниз на лестницу, находится между ванной комнатой и туалетом. Я лично видел, – доктор понемногу успокаивался, – как сначала с ведерком для льда спускался Войцеховский, а потом – Лехнович. Это было еще до ужина, после ужина один раз лед приносила Эльжбета.

– А второй раз?

– Кристина, когда была свободна от игры в одной из партий, уходила на кухню мыть посуду. Вернувшись, она увидела, что лед растаял, и спустилась в лабораторию за льдом. Кажется, чуть позже туда отправились англичанин с артисточкой и довольно долго не возвращались – видимо, искали лед…

– Прошу вас, расскажите со всеми подробностями, как протекала ссора с Лехновичем за бриджем

Доктор подробно описал и начало, и весь ход ссоры. Он хорошо помнил даже, какие у него были тогда на руках карты и какие выложил на стол его партнер, профессор Лепато. Рассказ доктора полностью совпадал с предыдущими показаниями партнеров по бриджу и Эльжбеты Войцеховской.

– Вы сидели так, что должны были видеть пани Войцеховскую, подававшую коньяк Лехновичу. Как все это выглядело со стороны? – спросил Немирох.

Ясенчак надолго задумался.

– Эльжбета, – наконец заговорил он, – держала в руках два бокала. В одной – бокал с вином, в другой – с коньяком. Коньяк она подала доценту и при этом что-то ему сказала. Сказала тихо, так, что слов я не расслышал. Надо думать, она отчитала его за недостойное поведение, он тут же поцеловал ей руку, прося, видимо, прощения. И еще одно: доцент выпил полный бокал коньяка сразу, залпом.

– А вы?

– Кажется, тоже, поскольку был перевозбужден. Ну еще бы! – единственный раз в жизни мне повезло разыграть большой шлем, и вдруг такой скандал! Я боялся, что Потурицкий, человек тоже крайне возбудимый, откажется продолжить игру.

– Меня особенно интересует бокал с коньяком Лехновича. Вы не обратили внимания на то обстоятельство, что вопреки общепринятым правилам бокал был налит доверху.

– Вы очень кстати об этом мне напомнили. Но, пожалуй, все-таки бокал был наполнен не доверху, а примерно на три четверти. Я не без удовлетворения отметил, что Лехнович тоже был раздражен. У него тряслась рука, и он расплескал коньяк на ковер. И. кажется, даже растер его ногой. Потом залпом выпил коньяк и тотчас, буквально мгновенно, рухнул на пол Я бросился к нему на помощь. Когда я склонился нал ним, то сразу понял, помощь ему уже не нужна – он был мертв.

– Скажите, такая скоропостижная смерть от сердечного приступа в принципе возможна?

– Конечно. Когда происходит закупорка крупно го сосуда, сердце сразу же останавливается, наступает мгновенная смерть. Поскольку Лехнович прежде жаловался на плохое самочувствие, я не усмотрел в его внезапной смерти ничего необычного.

– Какого цвета была у вас салфетка?

– Красная.

– А у других?

– Я не обратил на это внимания.

– Профессор Войцеховский предложил всем выпить, пытаясь успокоить спорящих. Он спрашивал, у кого какого цвета салфетки?

– Спрашивал. Я сказал, что у меня красная. У Потурицкого всегда зеленая – это цвет адвокатов. У артистки и англичанина были, кажется, коричневая и белая, но за точность не ручаюсь. Что касается игравших за другим столом, то тут я ничего не могу сказать. Женщины, по-моему, вообще не пользовались салфетками, поскольку пили ликер и рюмки у них были другой формы.

– Не бросалось ли в глаза в поведении кого-либо из гостей что-нибудь необычное?

– Да, пожалуй, нет. Но вот все-таки англичанин, или, точнее, этот английский поляк, был единственным новым человеком в нашем обществе, и если среди нас действительно оказался преступник, то, вероятнее всего, это – он.

– Думаю, самоубийство в данном случае исключается. Следовательно, кто-то из гостей профессора или он сам является убийцей.

– Войцеховского можно смело исключить. Он человек редкостной души и не способен обидеть даже мухи.

– Ну а что вы можете сказать о Генрике Лепато?

– Он вел себя как-то странно, словно какой-нибудь сыщик. В лаборатории все осматривал, обнюхивал, до всего ему было дело. Крышка стола и та привлекла его повышенное внимание. Сначала он провел по ней ножом, а потом загасил об нее сигарету Перед шкафчиком с ядами стоял минуты три и очень внимательно изучал его содержимое. Даже привстал на цыпочки, чтобы прочитать надписи на всех баночках и скляночках. Лично я вообще не знал, что у Зигмунта в доме есть цианистый калий, и, вероятно, так никогда бы и не узнал, не брось Лепато фразу: «О, у вас здесь, профессор, богатая коллекция ядов, и даже KCN», Затем, чуть позже, когда женщины накрывали на стол, а все гости собрались в одной комнате, англичанин остался в библиотеке и, могу присягнуть, заглядывал в ящики письменного стола. А когда мы осматривали второй этаж, Лепато в кабинете профессора подошел к столу и слишком уж внимательно присматривался к лежащим на нем бумагам. Вот так-то. А вы, – добавил Ясенчак не без ехидства, – позволили этому господину вернуться в Англию. Ну конечно, для вас убийца – Ясенчак, и в этом направлении вы ведете следствие

– Какую цель мог преследовать англичанин, устраняя Лехновича? Ну хорошо, допустим, Лепато действительно проявлял повышенный интерес к бумагам Войцеховского. Но это ведь никак еще не доказывает, что именно он отравил доцента. А тот факт, что англичанин привлек внимание всех присутствующих к склянке с цианистым калием в лаборатории профессора, скорее, свидетельствует в его пользу. Действительно, задумав воспользоваться ядом в преступных целях, вряд ли преступник стал бы привлекать внимание всех к содержимому шкафчика.

– Честно говоря, меня вообще удивляет, – вставил Ясенчак, – почему преступник, воспользовавшись ядом, оставил склянку с ним на прежнем месте? Он вполне мог высыпать остатки порошка в раковину, а затем тщательно промыть и раковину, и саму склянку, сорвать с нее этикетку и поставить ее среди множества точно таких же пустых, стоящих на столе.

– Ну, это потребовало бы времени, – ответил полковник, – а в лабораторию в любую минуту могли войти. Кроме того, убийца был заинтересован оставить банку на месте, чтобы следствие знало, что любой из гостей мог взять яд для своих преступных целей.

– Любой из гостей Зигмунта мог принести с собой цианистый калий, а не брать его в шкафчике.

– Допустим, это так. Но ведь, кроме хозяев, англичанина, профессора Бадовича и пани Бовери, никто не знал, что доцент приглашен на этот вечер.

– Ага, а эти «незнающие» – это я с женой и супруги Потурицкие? Так ведь? Вы, полковник, с завидным упорством возвращаетесь все на один и тот же полюбившийся вам путь: преступник – Ясенчак.

– Во всяком случае, он действительно один из наиболее подозреваемых, имеющих весьма веские мотивы для преступления.

– Вам следовало заранее меня предупредить, полковник, я прихватил бы с собой полотенце, мыло, зубную щетку и белье.

– Это вы всегда успеете сделать. Во всяком случае, сегодня вам удастся еще беспрепятственно покинуть это здание. Мне недостает нескольких деталей для завершения следствия. На этом давайте и закончим наш разговор.

Доктор Ясенчак встал, и, не прощаясь, вышел громко хлопнув дверью.

– Здорово вы взяли его в оборот, – рассмеялся Межеевский.

– Что делать? С одними можно добром, других надо брать за горло.

– Однако доктор не так уж много нам сказал,

– И тем не менее несколько любопытных деталей он все-таки прояснил. Например, интерес англичанина кбумагам в лаборатории профессора. Это действительно занятно. Во всяком случае, мы знаем теперь, что Лепато рассказал нам не всю правду.

– Вы полагаете, он лгал, рассказывая о Лехновиче? Но ведь я сам проверял документы в архиве.

– О Лехновиче англичанин рассказал нам очень много. И, конечно, не лгал. Речь идет сейчас не о том, что он нам говорил, а о том, что умышленно от нас скрыл. Впрочем, ладно. Как бы там ни было, с каждым днем мы узнаем все больше.

– Может быть, действительно не следовало разрешать Лепато выезд из Варшавы?

– Это не имеет значения. Он – не убийца.

– Значит, все-таки Ясенчак?

– Если бы я считал Ясенчака преступником, я разговаривал бы с ним иначе. А мне нужно было всего лишь заставить его говорить. И это мне удалось. Возможно, и не на все сто процентов, но, во всяком случае, процентов на восемьдесят. И это хорошо.

– Итак, мы допросили уже семь человек, – проговорил поручик. – Осталось двое: профессор Войцеховский и адвокат Потурицкий.

– Всего только двое, – уточнил Немирох.

– Все допрошенные до сих пор сумели в значительной мере доказать свою непричастность к преступлению. Следовательно, можно предположить, что убийца – один из двух оставшихся неопрошенными. Войцеховского все дружно защищают, не допуская даже мысли о его виновности. Таким образом, остается адвокат. Если, конечно, никто из семерых не ввел нас в заблуждение. Боюсь, как бы не пришлось начинать все сначала.

– Ну, не все так уж мрачно. Каждый из допрошенных внес свою определенную лепту в дело, дополнив общую картину принципиально важными деталями. Полагаю, от двух оставшихся мы тоже узнаем новые интересные факты. Это, знаешь, похоже на детские кубики. На каждом кубике – фрагмент картинки, но надо собрать все кубики, чтобы сложить картину Целиком. Я лично надеюсь, что Войцеховский и Потурицкий подбросят нам недостающие кубики И тогда перед нами предстанет портрет убийцы.

– А я никогда не умел собирать кубики.

– Ничего, ты еще молодой, научишься. – Судя по всему, полковник был явно доволен ходом следствия.