"Внезапная смерть игрока" - читать интересную книгу автора (Эдигей Ежи)

«…доцента Станислава Лехновича я знал с 1961 года, то есть с момента его учебы в институте. Уже тогда он обращал на себя внимание своими незаурядными способностями. Позже Лехнович стал моим ассистентом, затем защитил у меня степень-магистра, а позже – доктора наук.

…звание доцента Лехнович получил позднее, в институте органической химии Академии наук, в это время он уже занимался проблемами гидрогенизации угля и наши непосредственные научные контакты прекратились, хотя я по-прежнему поддерживал с ним дружеские отношения и мы оба с супругой считали его членом нашей семьи. Как правило, он бывал у нас на всех торжествах и регулярно проводимых в нашем доме партиях в бридж.

…свидетелем самого инцидента, если, впрочем, в данном случае вообще уместно говорить об инциденте, я, собственно, не был, поскольку играл за другим столом в соседней комнате. Правда, я слышал, как доктор Ясенчак объявил большой пиковый шлем, а вскоре после этого за столом вспыхнула словесная перепалка между Ясенчаком, адвокатом Потурщким и Лехновичем. Но что именно послужило поводом для разногласий и какие при этом употреблялись выражения, я не слышал, да, честно говоря, и не помню. В конце концов, я вошел в их комнату с намерением вмешаться и успокоить слишком уж возбужденных игроков. Все уладилось само собой. Надо сказать, что в бридже подобного рода вещи порой случаются. Для успокоения нервов я предложил выпить коньяку, разлив его, я раздал бокалы, стоявшие на цветных салфетках. Некоторые бокалы были полны, я наливал в пустые. Наливал, насколько помню, «мартель».

…убедившись, что игра вошла в нормальное русло, я направился к своему столику и тут вдруг услышал стук падающего тела и сразу же крик жены. Я обернулся: Лехнович лежал на полу, привалившись головой к дивану, прижав руку к сердцу, и мне показалось, что он никак не мог вдохнуть. Доктор Ясенчак тут же бросился на помощь. Кто помогал ему укладывать Лехновича на диван, не помню. Доктор, понимая, что Лехнович находится в тяжелом состоянии, немедленно вызвал «скорую помощь». Увы, Лехнович скончался до прибытия реанимационной машины. Надо сказать, что в последнее время он довольно часто жаловался на плохое самочувствие и даже был у врача. Его внезапная смерть – тяжелая утрата для нашей науки: в его лице мы потеряли подающего большие надежды молодого ученого. Для меня это тоже тяжелый удар: я потерял друга и ученика, которым по праву гордился».

«Докторская диссертация Лехновича, – читал далее полковник, – стала настоящим событием в институте. Это была новаторская работа, она потом была опубликована в крупных специальных журналах Соединенных Штатов, Франции и Советского Союза».

«…теперь моя фамилия – Лепато, я родился в самой Варшаве, до выезда в Англию носил фамилию – Лепатович. Однако в Англии я решил труднопроизносимую для англичан фамилию изменить. Во время оккупации жил в Варшаве и принимал участие в работе подпольной организации «Шарые шереги» [2]. В 1943 году был арестован гестапо, сначала попал в тюрьму Павяк, а затем был переведен в концлагерь Маутхаузен. Сразу же после окончания войны нанялся в английские «караульные роты» и потом попал в Англию. Там я окончил физический факультет Эдинбургского университета, в настоящее время профессор в Кембридже, занимаюсь физикой.

С профессором Зигмунтом Войцеховским познакомился по линии польско-английского научного сотрудничества. Войцеховский читал в Лондоне цикл лекций о достижениях польской химии. Меня, как поляка, эти лекции весьма заинтересовали, хотя я не химик по специальности. У меня сложилось впечатление, что Войцеховский крупный ученый, сделавший ряд серьезных открытий в своей области. Мы с ним познакомились в Лондоне. Когда же мне предложили прочитать две лекции в Политехническом институте в Варшаве, я согласился с большой радостью. После долгого перерыва я попал на родину. Профессор Войцеховский очень радушно опекал меня в Варшаве. Я был приглашен в его дом, для меня это была большая честь…

…в бридж играю, признаться, слабо, но в общем-то кое-как справлялся и даже был в небольшом выигрыше. Словесные перепалки за карточным столом меня в общем-то не удивляют. Вопреки широко распространенному мнению о бесстрастии и сдержанности англичан за бриджем, они нередко ссорятся куда более азартно, чем это имело место в ту субботу за карточным столом у профессора. В последней перепалке я участия не принимал, поскольку шлем объявил мой партнер, ему и предстояло его разыгрывать. Я лишь выложил свои карты на стол.

…с доцентом Станиславом Лехновичем я прежде знаком лично не был, хотя в английских научных журналах встречал его имя и знал, что в Польше это восходящая звезда. Молодой ученый произвел на меня благоприятное впечатление. За. ужином мы сидели рядом и вели интересную беседу о новейших достижениях и перспективах развития науки. Я был поражен тем, как он хорошо разбирается в моей области – токах высокой частоты.

…эта последняя словесная перепалка была жарче предыдущих споров за карточным столом. Начал ее сам Лехнович своими подсказками, он посоветовал доктору Ясенчаку, как ему разыграть пиковый шлем. Подсказывал он, в сущности, верно и, конечно, мог вывести из себя противников доктора, поскольку лишал их возможности выиграть. Да и Ясенчака он раздражал, ибо тот считал себя знатоком, не сомневался, что самостоятельно решит, как играть и выиграть, не так уж это было сложно. Я слушал и не вмешивался – как-никак, я был все-таки человеком новым. Хозяева быстро уладили спор, и пани Эльжбета увела Лехновича от столика, они стояли в стороне, о чем-то переговаривались; похоже, доцент просил прощения, даже поцеловал ей руку. Лехнович уже тогда, по-моему, чувствовал себя плохо. Я обратил внимание, когда он поднес ко рту полный бокал, рука у него дрожала, он даже расплескал коньяк на ковер. Это вряд ли можно объяснить только возбуждением, вызванным перепалкой за карточным столиком. Коньяк он выпил залпом, словно воду, так обычно пьют водку, а не благородный французский напиток. Такой человек, как Лехнович, не мог не знать, как принято пить коньяк.

…да, я действительно помог положить Лехновича на диван. Он был без сознания и, кажется, вообще не дышал. Не знаю, был ли он еще жив – ведь я не врач. Правда, я предложил сделать ему искусственное дыхание, но доктор Ясенчак сказал, что мертвому это уже не поможет.

…все мы были невероятно удручены трагическим происшествием. У хозяйки дома чуть ли не началась истерика, да и другие дамы, особенно невеста доцента, пани Бовери, нуждались в медицинской помощи. К счастью, доктор Ясенчак нашел в домашней аптечке какие-то успокаивающие средства.

…припоминаю, что, приехав в Варшаву, я просил профессора Войцеховского познакомить меня с доцентом Лехновичем. Надо думать, и моя просьба явилась в какой-то мере поводом для встречи за этим злосчастным бриджем в доме профессора. Крайне сожалею, что косвенным образом явился причиной трагических событий того вечера».

«…со Станиславом Лехновичем познакомилась пять месяцев назад. Можно сказать – взаимная любовь с первого взгляда. Эти месяцы – самая счастливая пора моей жизни. Смерть Стаха совершенно меня сломила. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь оправиться. Я все никак не могу смириться с мыслью, что его нет в живых. Мне никогда не доводилось встречать человека более благородного и порядочного. Он совершенно не думал о себе, о своей научной карьере и особенно о здоровье. Нередко бывало, что лицо его искажалось от боли, он хватался за сердце. Я умоляла его пойти к врачу.

…тот субботний день мы собирались провести спокойно, вдвоем, у Стаха. Но когда позвонил профессор Войцеховский и рассказал о своих заботах, так как неожиданно приехал профессор из Англии и еще один профессор из Гливиц, Стах, не колеблясь, согласился выручить своего любимого «метра» – так он всегда называл профессора Войцеховского. Я лично не была знакома ни с профессором, ни с его женой, пани Эльжбетой. До этого мы только раз встречались в театре. Профессор тогда предложил после спектакля зайти к ним поужинать, но Стах отказался. Уже тогда он чувствовал себя неважно.

…мужчины за бриджем вечно ссорятся, словно от их проигрыша зависят судьбы мира, но, признаться, я была удивлена, что в тот вечер спор принял столь резкий характер. Видимо, потому, что Стаху сильно нездоровилось. Обычно он умел держать себя в руках, а на этот раз, казалось, просто намеренно нарывался на скандал. Мне пришлось даже сделать ему замечание. После вмешательства профессора и его жены вроде бы все успокоилось. Стах отошел с хозяйкой в глубь комнаты. Я сидела к ним спиной и вдруг неожиданно услышала женский крик и стук упавшего тела. Когда я обернулась, Стах лежал на ковре возле дивана. Я пришла в ужас и никак не могла успокоиться. Такой кошмар… Я и до сих пор не могу прийти в себя…»

«…Станислав Лехнович был моим школьным товарищем. Еще до войны мы вместе учились в гимназии имени Миколая Рея. Позже, во время оккупации, посещали подпольную школу. Экзамены на аттестат зрелости сдавали уже после войны. Затем, хотя и учились в разных институтах: я в юридическом, а он в политехническом, наша прежняя дружба сохранилась. Мне всегда нравился его острый ум, глубокие знания. Он был прирожденный ученый, потому и выбрал именно эту стезю, хотя после института ему предлагали завидные должности в промышленности. Должности куда более высоко оплачиваемые, чем должность старшего ассистента. Стах, однако, без колебаний отверг все эти предложения. Меня лично нисколько не удивляла прямо-таки сногсшибательная научная карьера Лехновича. Если бы не эта бессмысленная и трагическая смерть, нет сомнений – он стал бы ученым-химиком с мировым именем. Кроме того, он был человеком необычайно отзывчивым и скромным. Лучшее тому доказательство – его отношение к профессору Войцеховскому, которого он почитал за отца и учителя, хотя его последние научные достижения ничуть не уступали трудам самого Войцеховского.

…я увлекаюсь бриджем и должен признаться, что во время игры нередко, как теперь говорят, слишком «завожусь». Но мои друзья знают эту присущую мне слабость и обычно особенно на нее не реагируют. Между мной и Стахом дело не раз доходило и до более серьезных стычек. А,в детстве, бывало, мы даже и расквашивали друг другу носы, но это отнюдь не мешало нашей дружбе.

…да, на подсказки Лехновича я прореагировал резко. Неиграющему нечего соваться в игру. А тем более если разыгрывается большой шлем. Я абсолютно убежден, что доктор Ясенчак – игрок, честно говоря, довольно слабый, без подсказки Стаха шлем ему бы не разыграть. Доктор для видимости сердился, но в глубине души был рад помощи опытного игрока. Тут я не сдержался и сказал Стаху пару «ласковых» слов. Не припомню сейчас точно, какие именно выражения я употребил, но не думаю, что они могли до такой степени задеть его и вызвать сердечный приступ, хотя все знали, что в последнее время со здоровьем у Стаха не совсем благополучно. Мы искренне ему сочувствовали и всячески советовали подлечиться.

…благодаря вмешательству профессора Войцеховского, призвавшего всех к благоразумию, конфликт был улажен. Мы вернулись к игре. Пани Эльжбета увлекла Стаха в глубь комнаты. Профессор для успокоения предложил выпить по рюмке коньяку. Я хорошо видел пани Эльжбету и Стаха. Он, насколько я помню, попросил у нее прощения за свое бестактное поведение, поцеловал руку. Она подала ему бокал с коньяком. И тут произошло непредвиденное – Стаха словно поразило громом. Он схватился за сердце, раскрыл рот, будто хотел что-то сказать, и как подкошенный рухнул на ковер. Мне кажется, когда мы укладывали его на диван, он был уже мертв.

…не могу себе простить, что так вспылил из-за подсказки Стаха. Промолчи я, быть может, ничего бы и не было. Эта перепалка могла оказаться той пресловутой каплей, что переполнила чашу».

«…Станислава Лехновича я знал много лет. Правда, не припомню сейчас, при каких обстоятельствах мы познакомились. Вероятнее всего, это произошло в доме профессора Войцеховского, с которым я учился в одной школе несколькими классами младше. Признаюсь, я весьма ценил Лехновича, этого молодого талантливого ученого. Встречаться с ним мне доводилось и у Войцеховского, и у других общих знакомых. Частенько мы вместе играли в бридж. Порой, как это бывает за карточным столом, между нами сличались небольшие перепалки, особенно если кто-то проваливал интересную игру. Лехнович играл хорошо, но относился к той категории игроков, которые считают своих партнеров пригодными лишь для того, чтобы держать в руках карты, а играть предпочитают всегда сами.

…несколько раз Лехнович действительно жаловался на то, что «у него побаливает сердце», и просил даже прописать ему «какие-нибудь капли». Я обещал положить его в свою клинику и там тщательно обследовать, а потом уж соответственно и полечить. Лехнович в принципе соглашался, но никак не мог выбрать время, тянул. Так продолжалось более года. Я никак не предполагал, что со здоровьем у него так скверно.

…ссора за бриджем не имела, собственно, под собой никакой почвы. Расклад карт был таков, что даже начинающий игрок без труда справился бы с задачей. Само собой напрашивался лишь один вариант. Независимо от того, что советовал Лехнович, играть можно было только так, и никак не иначе. Потурицкий известен своей несдержанностью в игре, потому я нисколько не удивился, когда он стал скандалить. В то же время меня, как врача, удивило поведение Лехновича. Обычно он умел владеть собой, был хорошо воспитанным человеком. Однако на этот раз проявил несвойственную ему нервозность. Такого рода поведение, кстати сказать, нередко проявляется у людей в предынфарктном состоянии. В свою очередь, нервное напряжение, повышенная возбудимость провоцируют сердечный приступ.

…тот факт, что раньше у Лехновича вообще не было инфаркта, ни о чем еще не говорит. Нередко первый инфаркт оказывается и последним. Мнение, что самым сильным является третий инфаркт и, кто его переживает, тому уже ничего не страшно, – это всего лишь легенда, распространяемая дилетантами. Любой сердечный приступ следует рассматривать сугубо индивидуально, любой из них может окон' читься трагически. Здесь нет никаких закономерностей.

…будь у меня под рукой все необходимые медикаменты и реанимационная аппаратура и даже знай я заранее, что у Лехновича случится сердечный приступ, я все равно не сумел бы его спасти. Сердце у него остановилось внезапно и навсегда, от начала приступа до наступления смерти, это я могу утверждать с полной определенностью, прошло всего каких-нибудь тридцать – сорок секунд…

…я абсолютно убежден и, как кардиолог, могу подтвердить это всей своей практикой, что при том состоянии здоровья, которое было у Лехновича, инфаркт мог произойти в любое время, даже не будучи спровоцированным какой-либо ссорой или другим нервным перенапряжением. В равной мере одинаково это могло случиться с ним в квартире Войцеховского, или несколькими часами позже, на улице, или в собственной постели…

…случись этот приступ в другое время и в иной обстановке, был бы он столь же тяжелым и повлек ли за собой летальный исход? Я не ворожей, а врач и не могу ответить на этот вопрос с полной определенностью.

…констатировав смерть Лехновича – а это было еще до приезда «скорой помощи», – я занялся женщинами, в первую очередь пани Бовери. Внезапная смерть жениха повергла ее в состояние глубокого нервного шока. Не лучше себя чувствовала и хозяйка дома, для которой трагическая смерть одного из ее гостей явилась тяжелым психическим потрясением».

«…я профессор Силезского политехнического института, – принялся он за чтение показаний Анджея Бадовича. – В Варшаву приехал, чтобы проконсультироваться с профессором Войцеховским, поскольку работаю сейчас над научной проблемой из той области, в которой в настоящее время он является, пожалуй, крупнейшим в Польше специалистом. Мое пребывание в Варшаве, рассчитанное на три дня, несколько затянулось, и я оказался вынужденным остаться еще на субботу и воскресенье. Вполне понятно, что я охотно согласился на предложение профессора принять участие в субботнем бридже…

…людей, собравшихся у Войцеховских, я, собственно, не знал, за исключением доцента Лехновича. С ним мне несколько раз доводилось встречаться на различных научных конференциях. Я рад был повидаться с ним и даже договорился о встрече в понедельник днем. Надо сказать, Лехнович добился выдающихся успехов в области химии, и ему сулили блестящее будущее. Меня лично особенно в нем привлекало доброе его отношение к профессору Войцеховскому. Профессор относился к нему буквально как к любимому сыну, а Лехнович, вполне уже сложившийся, можно сказать, ученый, к тому же работающий в совсем иной области, чем Войцеховский, по-прежнему продолжал считать себя его учеником и неизменно поддерживал с ним научный контакт, делился со «своим метром», как он его называл, не только горестями, но и достижениями. Такие взаимоотношения между профессором и ассистентом в наше время довольно редки и заслуживают всяческого уважения.

…я играл в бридж за другим столиком и не был очевидцем всей ссоры. Я, конечно, слышал, как в соседней комнате объявили большой шлем – это все-таки не часто случается. Потом до меня донеслись возбужденные голоса. Немного погодя профессор Войцеховский, игравший вместе со мной и только что выложивший карты на стол, встал и со словами: «Надо пойти разнять этих петухов» – направился в соседнюю комнату. Мы тоже прервали игру. Когда я вошел в комнату, доктор Ясенчак поднялся с дивана, на котором лежал Лехнович, и проговорил то ли «он умер», то ли «он скончался». Не припомню, кто вызвал «скорую помощь» – я тоже был растерян и поражен случившимся. Зато хорошо запомнил, что милицию вызывал адвокат; его фамилии я не знаю, так как видел его впервые, хотя и играл вместе с его женой, Яниной, за одним столом».