"Паранойя" - читать интересную книгу автора (Файндер Джозеф)

65

На следующий день, в субботу, было назначено барбекю Годдарда. Дорога до его загородного дома заняла часа полтора, в основном не по шоссе. По пути я позвонил отцу с сотового, о чем тут же пожалел. Немного поговорил с Антуаном, потом взял трубку отец. Он, по своему обыкновению, запыхтел, засопел, как волк на трех поросят, и приказал мне немедленно приезжать.

— Не могу, папа, — сказал я. — У меня дела по работе.

Я не хотел говорить, что еду на барбекю к генеральному. В уме прокрутил возможные варианты ответов папани: коррумпированные директора; Адам-жополиз; ты забыл, кто ты есть; богачи тычут тебе в лицо своим богатством; не хочешь побыть с умирающим отцом...

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил я, зная, что сам он никогда не признается.

— Ничего мне не нужно, — сварливо ответил отец. — Не нужно, если ты занят!

— Я приеду завтра утром, хорошо?

Отец ничего не ответил, демонстрируя обиду, и передал трубку Антуану. После больницы старый козел ничуть не изменился.

Я нажал на отбой, как только добрался до места. На обочине стояла простая деревянная табличка с фамилией «Годдард» и номером дома. Длинная, изрытая колеями грунтовая дорога по густому лесу неожиданно вывела к широкому подъезду. Под колесами захрустели обломки ракушек. Мальчик в зеленой рубашке отгонял на стоянку машины всех гостей, и я с неохотой передал ему ключи от «порше».

Загородный дом Годдарда оказался приземистым и симпатичным, обитым серой вагонкой. У меня возникло впечатление, что его построили в конце девятнадцатого века. Дом стоял на обрывистом берегу озера. На крыше торчали четыре большие каменные трубы; стены обвивал плющ. Перед домом была огромная бугристая лужайка. Судя по запаху, ее только что подстригли. Кое-где росли огромные дубы и узловатые сосны.

На лужайке стояло двадцать — тридцать человек, все в шортах и футболках и с бокалами в руках. Туда-сюда носилась стайка детей, которые кричали и бросали друг другу мячи. За столом перед верандой сидела хорошенькая блондинка. Она улыбнулась, нашла бейджик с моим именем и вручила мне.

Самое интересное, похоже, происходило по другую сторону дома, на задней лужайке, которая полого спускалась к деревянной пристани. Тут толпилось больше народу, хотя знакомых я не увидел. Ко мне подошла полная дама лет шестидесяти в бордовом платье-халате с поясом. У нее было очень сморщенное лицо и снежно-белые волосы.

— Вы, наверное, потерялись, — ласково сказала ока. Голос оказался низким и хрипловатым, а лицо — таким же потрепанным непогодой и живописным, как сам дом.

Я сообразил, что это жена Годдарда. Да, не красавица. Мордден был прав: действительно напоминает щенка шарпея.

— Я Маргарет Годдард. А вы, должно быть, Адам.

Я протянул руку, польщенный, что она каким-то образом меня узнала, пока не вспомнил про бейджик на рубашке.

— Рад познакомиться, миссис Годдард.

Она не предложила называть ее Маргарет.

— Джок много о вас рассказывал. — Она долго держала меня за руку и кивала, широко раскрыв маленькие карие глаза. Как будто я ей понравился — или мне только показалось. Она подошла ближе. — Мой муж — старый циник, и на него не так-то легко произвести впечатление. Так что вы, наверное, чего-то стоите.

С задней стороны дома была крытая веранда. Я пошел туда мимо двух больших черных каджунских грилей, где от тлеющих углей поднимались клубы дыма. Две девушки в белой униформе следили за шипящими котлетами, отбивными и цыплятами. Неподалеку за длинной стойкой, покрытой белой льняной скатертью, двое ребят, на вид студентов, разливали коктейли, газировку, соки и пиво в прозрачные пластиковые стаканчики. За столом еще один парень открывал устрицы и выкладывал их на лед.

Когда я подошел к веранде поближе, то начал узнавать людей: почти все — руководители «Триона» высокого ранга, с супругами и детьми. Нэнси Шварц, старший вице-президент отдела бизнес-решений, — маленькая нервная брюнетка в ярко-оранжевой футболке «Триона». Она играла в крокет с Риком Дьюрантом, главой отдела маркетинга, высоким, поджарым и загорелым, с уложенной феном черной шевелюрой. Оба не улыбались. Секретарь Годдарда, Фло, в шелковом гавайском платье, цветастом и ярком, дефилировала по веранде так, будто настоящая хозяйка — это она.

Вдруг я увидел длинные загорелые ноги на фоне белых шорт — Алана! Она тут же меня заметила, и в ее глазах зажглось удивление. Потом она небрежно помахала, улыбнулась и отвернулась в сторону. Что бы это значило? Наверное, не хочет афишировать наши отношения. Старое правило: «Не лови рыбку с корпоративного причала».

Я прошел мимо своего бывшего босса, Тома Лундгрена, одетого в уродливую рубашку для гольфа в серую и ярко-розовую полоску. Он судорожно сжимал в руках бутылку воды и сдирал этикетку длинной аккуратной ленточкой, с застывшей улыбкой слушая привлекательную негритянку — Одри Бетун, вице-президента и главу команды «Гуру». Чуть позади стояла женщина: скорее всего жена Лундгрена. Она надела почти такой же костюм, и лицо у нее было такое же красное и недовольное. Ее дергал за руку неуклюжий ребенок и что-то просил визгливым голосом.

Метрах в пятнадцати стоял Годдард в окружении небольшой группы смутно знакомых людей. Он смеялся и пил пиво из бутылки. На нем были голубая рубашка с закатанными рукавами, тщательно выглаженные хаки, темно-синий матерчатый пояс и старые коричневые мокасины. Бывший ученик богатой частной школы да и только. К нему подбежала маленькая девочка, он наклонился и, как фокусник, вытащил из-за ее уха монетку. Девочка взвизгнула от удивления, Годдард вручил ей монетку, и малышка убежала, пища от восторга.

Годдард что-то сказал, и слушатели расхохотались, словно он Джей Лено, Ричард Прайор, Родни Дэнджерфилд и еще дюжина юмористов, вместе взятых. Рядом стоял Пол Камилетти в тщательно выглаженных осветленных джинсах и белой рубашке, тоже с засученными рукавами. Ему-то сообщили об «установленной униформе», а вот я заявился в шортах хаки и рубашке поло.

Напротив Годдарда стоял Джим Колвин, главный инженер. Его тоненькие, как у бекаса, сметанно-белые ноги торчали из-под серых бермудов. Не барбекю, а показ мод какой-то. Годдард увидел меня и подозвал жестом.

На пути выросла чья-то фигура и стиснула мне руку. Нора Соммерс, в розовой трикотажной кофточке со стоячим воротником и огромных шортах хаки. Она как будто очень обрадовалась.

— Адам! — воскликнула она. — Как хорошо, что ты здесь! Замечательное место, правда?!

Я кивнул, вежливо улыбаясь.

— Ваша дочь тоже приехала?

Нора неожиданно смутилась.

— У Меган сейчас сложный период. Она не хочет проводить время со мной. — Странно: и я тоже не хочу. — Предпочла скакать на лошадях с отцом, вместо того чтобы скучать с матерью и ее сослуживцами.

Я кивнул.

— Простите...

— Ты уже видел коллекцию автомобилей Годдарда? Все вон там, в гараже. — Она указала в сторону похожего на сарай строения. — Обязательно сходи. Машины великолепные!

— Схожу, спасибо, — сказал я и сделал шаг в сторону Годдарда.

Нора крепче сжала мою руку.

— Адам, я хотела сказать тебе, что очень рада твоему успеху. Какой все-таки Джок молодец: рискнул, доверился тебе. Я так за тебя рада!

Я тепло ее поблагодарил и высвободил руку из тисков.

Наконец я добрался до Годдарда и вежливо стал в сторонке, пока тот меня не заметил и не подозвал поближе. Он представил меня Стюарту Лури, начальнику отдела корпоративного развития. Тот поздоровался, пожав мне руку. Стюарт был очень красивым мужчиной лет сорока, с преждевременной лысиной и чисто выбритыми остатками волос, которые смотрелись очень даже круто.

— Адам — будущее «Триона»! — представил меня Годдард.

— Что ж, приятно познакомиться с будущим, — сказал Лури с еле уловимым сарказмом. — Ты не будешь вытаскивать монетку у него из уха, Джок?

— В этом нет нужды, — сказал Джок. — Адам сам достает кроликов из шляпы. Правда, Адам? — Годдард приобнял меня за плечи, что у него получилось неуклюже, потому что я гораздо выше его. — Пошли со мной, — тихо добавил он.

Годдард провел меня к веранде.

— Скоро будет моя традиционная маленькая церемония, — объяснил он, пока мы поднимались по деревянной лестнице. Я придержал дверь веранды, пропуская его. — Раздаю маленькие подарки, всякие глупости. — Я улыбнулся: зачем он мне все это говорит?

Он провел меня через веранду со старой плетеной мебелью и через прихожую, пока мы не оказались в основной части дома. Под ногами скрипели старые сосновые доски. Стены были выкрашены в веселый кремово-белый цвет. В воздухе стоял запах старого дома. Все казалось уютным, жилым, настоящим. Вот дом богатого человека без претензий, подумал я. Мы прошли мимо зала с большим камином, завернули за угол в узкий коридор с плиточным полом. По обе стороны были полки с призами и наградами. Годдард остановился в маленькой комнате с книжными шкафами вдоль стен. Посреди ее находился длинный библиотечный стол с компьютером, принтером и несколькими большими картонными коробками. Очевидно, кабинет Годдарда.

— Опять бурсит замучил, — пожаловался он и указал на коробки, доверху наполненные завернутыми в бумагу подарками. — Ты помоложе. Не мог бы отнести их туда, где устроили подиум, возле стойки?..

— Конечно, — сказал я, стараясь не показывать разочарования. Поднял одну из огромных коробок, которая оказалась не только тяжелей, а еще и неудобной: вес был распределен неравномерно, и габариты такие, что я почти не видел, куда ступаю.

— Иди за мной, — сказал Годдард. Я пошел за ним по узкому коридору. Коробка задевала за полки по обе стороны, и мне пришлось повернуть ее набок и вверх, чтобы как-то пробраться. Вдруг коробка что-то столкнула. Раздался громкий грохот, звуки разбивающегося стекла.

— О, черт! — вырвалось у меня.

Я приподнял коробку, чтобы увидеть, что произошло, и застыл: я, наверное, сшиб один из призов с полки. На выложенном плитками полу лежала горсть золотых осколков. Позолоченная керамика, что ли.

— Господи! Простите! — сказал я. Поставил коробку на пол и сел на корточки, чтобы собрать осколки. Я так старался — как же я сбил эту штуку?

Годдард обернулся и побелел.

— Не обращай внимания, — сказал он напряженным голосом.

Я собрал почти все осколки. Это была — до того как я ее разбил — золотая статуэтка бегущего игрока в футбол. Остались кусочек шлема, кулак и маленький футбольный мяч. Основание было из дерева, с латунной пластинкой и гравировкой: «Чемпионы 1995 г. Лейквудская школа. Защитник».

Джудит Болтон говорила мне, что Элайджа Годдард — погибший сын Годдарда.

— Джок, — сказал я, — мне так жаль! — Острый осколок больно врезался в ладонь.

— Я же сказал, не обращай внимания, — отрезал Годдард. — Ничего страшного. А теперь пошли.

Я не знал, что делать. Мне было ужасно стыдно оттого, что я разбил статуэтку. Я хотел все убрать, но злить Джока еще больше не стоило. Плакали наши хорошие отношения... Из пореза на руке сочилась кровь.

— Миссис Уолш все уберет, — сказал Годдард жестким голосом. — Пошли, давай вынесем это наружу. — Он исчез в глубине коридора. Я поднял коробку, очень осторожно понес дальше и выбрался из дома. На картоне остался отпечаток окровавленной ладони.

Когда я вернулся за второй коробкой, Годдард сидел в темном углу кабинета. В руках он сжимал деревянное основание приза. Я замешкался: уйти, оставив его одного, или продолжать носить коробки, будто не замечаю?

— Он был замечательным мальчиком, — неожиданно произнес Годдард. Так тихо, что сначала я даже решил, будто мне послышалось. Я застыл. Он продолжал хриплым шепотом: — Спортивный, высокий, грудь колесом, как у тебя. А еще у него был особый дар... Он делал людей счастливее. Когда он заходил в комнату, у всех поднималось настроение. Людям становилось лучше. Он был красивый, добрый, и глаза у него сияли. — Годдард медленно поднял голову и устремил глаза куда-то перед собой. — Даже когда был совсем маленький, он почти не плакал, не капризничал, не...

Голос Годдарда утих, а я стоял посреди комнаты, не смея шелохнуться. Я прикрыл ранку салфеткой, чтобы унять кровь, и та медленно намокала.

— Тебе он понравился бы, — сказал Годдард. Он смотрел в мою сторону так, словно на моем месте видел сына. — Да. Вы могли бы стать друзьями.

— Жаль, что я с ним не познакомился.

— Все его любили. Бог прислал его на землю, чтобы принести людям счастье. Он весь светился, у него была самая лучшая у... — Его голос сорвался. — Лучшая улыбка... — Годдард опустил голову, его плечи затряслись. Через минуту он сказал: — Однажды Маргарет позвонила мне в офис. Она рыдала... Она нашла его в спальне. Я приехал домой, ничего не соображая... Конечно, не забуду, когда это случилось — двадцать восьмого августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Элайджа ушел из Хаверфордского колледжа со второго курса. Вообще-то его исключили, потому что оценки были ни к черту, он перестал ходить на занятия. Но я не мог вызвать его на разговор. Я, конечно, подозревал, что он пристрастился к наркотикам, и пытался с ним поговорить, однако он совсем замкнулся. Когда он приехал, то почти все время сидел у себя в комнате или гулял с ребятами, которых я не знал. Потом один его приятель сказал мне, что он перешел на героин в начале второго курса. А он ведь не былкаким-нибудь малолетним преступником, он был талантливым, милым парнем, хорошим... Но в какой-то момент он... так это называется... подсел на иглу? И это его изменило. В его глазах потух свет. Он начал врать. Он будто пытался себя уничтожить. Понимаешь, о чем я? — Годдард снова поднял глаза. По его лицу текли слезы.

Я кивнул.

Через несколько длинных-предлинных секунд он продолжил:

— Он, наверное, что-то искал. Ему чего-то в этом мире не хватало. Или он слишком любил людей и устал. — Его голос снова охрип. — Устал и убил себя.

— Джок, — проговорил я, надеясь, что он замолчит.

— Вскрытие показало, что он умер от передозировки. Мне сказали — Элайджа знал, что делает. — Годдард прикрыл глаза одутловатой рукой. — А я постоянно себя спрашиваю: в чем я ошибся? Почему подвел его? Я ведь даже грозился вызвать полицию. Мы хотели, чтобы он поехал в реабилитационную клинику. Я собирался отправить его насильно, но так и не успел. Я снова и снова задаю себе одни и те же вопросы: может, я был с ним слишком строг, слишком суров? Или недостаточно строг? Или слишком поглощен своей работой? Наверное, да. Я в то время очень много работал. Я так увлекся созданием «Триона», что стал плохим отцом.

Теперь Годдард смотрел прямо на меня, и я видел боль в его глазах. И меня словно ножом в живот ударили. На глазах выступили слезы.

— Начинаешь дело, строишь свою маленькую империю, — продолжал Годдард, — и забываешь, что в жизни самое важное. — Он несколько раз с усилием мигнул. — Не хочу, чтобы ты об этом забыл, Адам. Не забывай.

Годдард казался совсем маленьким и очень старым, как будто ему сто лет.

— Он лежал на кровати, весь в слюнях и моче, как младенец, и я взял его на руки, словно младенца. Ты знаешь, каково это — видеть собственного ребенка в гробу? — прошептал он. У меня мурашки побежали по коже, и я отвел глаза. — Я думал, что никогда не смогу вернуться на работу. Я думал, что не переживу. Маргарет говорит, что я так и не оправился. Почти два месяца я сидел дома. Не мог понять, почему я еще жив. Если происходит такое, начинаешь... начинаешь сомневаться в смысле всего остального.

Годдард, видимо, вспомнил, что у него есть носовой платок, достал его, вытер лицо.

— Эх, посмотри на меня! — глубоко вздохнул он и вдруг хмыкнул. — Посмотри на старого дурня. В твоем возрасте я воображал, что когда стану старым, то открою смысл жизни. — Он грустно улыбнулся. — А сейчас я ничуть не ближе к смыслу жизни, чем тогда. Зато, правда, знаю, где его нет. Методом исключения. Чтобы понять это, мне пришлось потерять сына. Если у тебя большой дом, шикарный автомобиль и твое лицо поместили на обложку «Форчун», ты думаешь, что все понял, да? Но тут Бог шлет тебе телеграммку: «Ах, прости, забыл предупредить: это ни хрена не стоит». Все, кого ты любишь в этом мире, даны нам на время, напрокат, понимаешь? Так что лучше люби их, пока можешь. — По щеке Годдарда медленно скатилась слеза. — По сей день спрашиваю себя: а понимал ли я Эли? Может, и нет. Думал, что понимаю. Я знаю, что любил его, любил больше, чем сам от себя ожидал. А вот понимал ли я моего мальчика? Не знаю. — Он медленно покачал головой. Было заметно, что Годдард постепенно берет себя в руки. — Твоему отцу — не знаю, кто он, — чертовски повезло. С ним такого не случится. У него такой сын, как ты; сын, который все еще рядом. Я знаю, что он тобой гордится.

— Не очень в этом уверен, — тихо сказал я.

— А я уверен, — возразил Годдард. — Я знаю. Я бы тобой гордился.