"Я убиваю" - читать интересную книгу автора (Фалетти Джорджо)

ПЯТЫЙ КАРНАВАЛ

Он возвращается к себе домой.

Старательно задраивает герметичную дверь в своей комнате с железными стенами. Молчаливый и одинокий, как всегда. Теперь он снова отгорожен от мира, точно так же, как и мир отгорожен от него снаружи.

Он улыбается, аккуратно ставя на деревянный стол у стены рюкзак из темной ткани. На этот раз уверен, что не допустил никаких ошибок. Садится и торжественным ритуальным жестом включает настольную лампу. Отстегивает пружинные замки на рюкзаке и открывает его такими же церемониальными движениями достает из него черную коробку из вощеного картона. Ставит на стол и некоторое время смотрит на нее, словно на подарок, — хочется потянуть предстоящее удовольствие, прежде чем открыть и посмотреть, что же там такое.

Ночь прошла не напрасно. Время милостиво уступило ему. Покорился еще один бесполезный человек и отдал то, что ему было нужно. Музыка свободна. Теперь в его голове вновь звучит триумфальный марш победы.

Он открывает коробку и осторожно запускает в нее руки. Настольная лампа освещает лицо Алена Йосиды, когда он вынимает его из картонного футляра. Несколько капель крови падают, присоединяясь к тем, что остались на дне коробки. Улыбается еще шире. На этот раз он был очень аккуратен. Использовал в качестве подставки для своего трофея легкую пластмассовую болванку вроде тех, на какие парикмахеры надевают шиньоны.

Он внимательно смотрит на мрачную маску, и его улыбка приобретает новый смысл. Ничто не изменилось, думает он: нет никакой разницы между этим глупым человеческим манекеном и неподвижным пластиковым.

Осторожно гладит натянутую кожу, проводит рукой по волосам, которых смерть лишила блеска, проверяет, нет ли повреждений не коже и на волосистой части головы. Никаких порезов, никаких царапин, глазные отверстия вырезаны ровно. Губы, самое трудное, полные и мясистые. Лишь несколько капель крови омрачают красоту этого лица.

Отличная работа. Он ненадолго расслабляется, откинувшись на спинку и положив руки на затылок. Выгибает спину, напрягая шейные мышцы.

Он устал. Ночь была плодотворной, но чрезвычайно трудной. Напряжение постепенно проходит и требует расплаты.

Он зевает, но еще не время отдыхать. Сначала он должен закончить свою работу. Он поднимается, достает из шкафа пачку бумажных салфеток и флакон с дезинфицирующей жидкостью, садится за стол и осторожно очищает маску от пятен крови.

Теперь музыка в его голове звучит спокойными мелодиями new-age,[30] певуче и выразительно покачиваясь на красивом контрапункте. Какой-то этнический инструмент, возможно, флейта Пана, нежит его сознание таким же легким прикосновением, с каким он ласкает то, что было прежде человеческим лицом.

Теперь он все закончил. На столе возле маски лежат несколько бумажных салфеток, испачканных кровью. Он любуется, сощурившись, своим шедевром.

С самого возвращения он не произвел практически ни малейшего шума, но все равно раздается голос, полный озабоченности.

Это ты, Вибо?

Он поднимает голову и смотрит в открытую дверь рядом со столом, за которым сидит.

— Да, это я, Пасо.

Отчего ты так задержался? Мне было очень одиноко тут в темноте.

Раздражается, но это не заметно по его голосу. Поворачивается к дверному проему в полумраке от слева от него.

— Я не развлекался, Пасо. То, что я делал, я делал для тебя…

В его словах слышится легкий упрек, который сразу же вызывает уступчивый ответ.

Знаю, Вибо, знаю. Прости меня. Только, когда ты уходишь, время тянется бесконечно долго.

Он ощущает прилив нежности. Легкая вспышка гнева утихает. Внезапно он превращается во льва, вспоминающего детские игры со львятами. В волка, защищающего и оберегающего самых слабых в своей стае.

— Все в порядке, Пасо. Теперь посплю здесь, у тебя. А кроме того я принес тебе подарок.

Голос звучит удивленно. Голос звучит нетерпеливо.

Что же это, Вибо?

Он опять улыбается. Укладывает скальп в коробку, закрывает крышку и гасит настольную лампу. На этот раз все будет превосходно. Все так же улыбаясь, берет коробку и направляется к двери. За ней — мрак и голос.

Он локтем нажимает на выключатель слева.

— Нечто такое, что тебе понравится, вот увидишь…

Он входит в комнату. Это голое помещение с металлическими стенами, окрашенными в серо-свинцовый цвет. Справа стоит железная прямо-таки спартанская кровать, рядом такая же простая деревянная тумбочка, на ней лампа с абажуром, и больше ничего. Одеяло застелено безупречно, без единой морщинки. Подушка и часть простыни, откинутой поверх одеяла, идеально чистые.

На середине комнаты примерно в метре от кровати стоит на деревянных козлах — на таких же, что и стол в соседней комнате — стеклянный саркофаг длиной метра два. Из отверстия в его дне тянется резиновая трубка на муфте, которая ведет к небольшой машине, стоящей на полу, между передними ножками козел, ближе к двери. От машины провод идет к электрической розетке.

В стеклянном саркофаге лежит мумифицированное тело. Это труп мужчины ростом примерно метр восемьдесят, совершенно обнаженный. Иссохший, с пожелтевшей усохшей кожей, обтягивающей ребра и суставы, он позволяет судить о телосложении, которое было видимо, таким же могучим, как и у того, кто принес скальп.

Он подходит к саркофагу и кладет руку на стекло. Оно идеально чистое и от теплого прикосновения слегка запотевает. Он улыбается еще шире. Поднимает коробку и держит ее над трупом, над его ссохшимся лицом.

Ну, давай же, Вибо, скажи, что это такое?

Он с любовью смотрит на лежащее перед ним тело. Оглядывает голову, с которой кто-то с хирургическим мастерством полностью снял кожу и волосы. Загадочно улыбается в ответ на улыбку трупа, ищет глазами его потухший взгляд, с тревогой следит, не изменилось ли выражение, — словно уловил какую-то перемену в высохшей мускулатуре цвета серого воска.

— Увидишь, увидишь. Хочешь послушать музыку?

Да. Нет. Нет, потом, сначала покажи, что там у тебя. Покажи, что принес мне.

Он отступает на шаг, словно играя с ребенком, нетерпение которого нужно сдерживать.

— Нет, сейчас важный момент, Пасо. Нужно немного музыки. Подожди, сейчас вернусь.

Нет, Вибо, потом, а сейчас покажи…

— Я мигом, подожди.

Он ставит коробку на складной деревянный стул возле саркофага.

Исчезает за дверью. Труп остается в одиночестве, недвижный в своей вечности, и смотрит в потолок. Вскоре из соседней комнаты доносится печальное гитарное соло — выступление Джимми Хендрикса на Вудстоке. Американский гимн, исполненный на зафуззованной гитаре, утратил всякий оттенок ликования. Нет ни героев, ни знамен. Осталось лишь сожаление о тех, кто отправился на глупую войну, и слезы тех, кто из-за этой глупой войны никогда больше их не увидит.

Свет в соседней комнате гаснет, и он вновь появляется в темном дверном проеме.

— Нравится музыка, Пасо?

Конечно, ты же знаешь, я всегда любил ее. Но теперь давай, покажи, что ты принес мне…

Он подходит к коробке, лежащей на стуле. Улыбка так и не сходит с его лица. Торжественным жестом поднимает крышку и кладет ее на пол возле стула. Берет коробку и ставит ее на стеклянный футляр над грудью лежащего в нем тела.

— Вот увидишь, тебе понравится. Уверен, прекрасно подойдет тебе.

Осторожными движениями извлекает из коробки лицо Аллена Йосиды, натянутое на болванку, словно пластиковая маска. Волосы при этом слегка шевелятся, будто еще живые, будто их ворошит ветер, который сюда, под землю, никогда не залетит.

— Вот, Пасо. Смотри.

Ох, Вибо, какое красивое. Это для меня?

— Конечно, для тебя. И сейчас надену.

Держа маску в одной руке, он другой нажимает кнопку в верхней части футляра. Слышно легкое шипение воздуха, заполняющего прозрачный гроб. Теперь он может приподнять крышку, она откидывается на петлях.

Он берет маску обеими руками и аккуратно прикладывает ее к лицу трупа, осторожно перемещая, пока глазницы не совпадают с остекленевшими глазами покойника, нос с носом, рот со ртом. Наконец с величайшей осторожностью подсовывает руку под голову трупа и, приподняв ее, соединяет на затылке края скальпа так, чтобы не было складок.

Голос звучит нетерпеливо и в то же время робко.

Ну как, подходит, Вибо? Покажи мне?

Он отступает немного и изучает результат своей работы.

— Подожди, подожди минутку. Не хватает кое-чего…

Идет к тумбочке и достает из ящика расческу и зеркальце. Подходит к изголовью покойного с волнением художника, возвращающегося к незаконченному полотну, на котором не достает лишь последнего, завершающего мазка, чтобы получился шедевр.

Он аккуратно расчесывает волосы маски, уже матовые, без блеска, словно хочет придать им облик ушедшей жизни.

В эту минуту он — и отец, и мать. Воплощение самозабвенной безграничной преданности, не имеющей пределов и во времени. Его движения исполнены нежности и бесконечной любви, словно жизни и тепла в нем хватает на них обоих, как если бы кровь в его венах и воздух в его легких делились поровну между ним и телом, лежащим в стеклянном гробу.

С торжествующим видом подносит зеркало к лицу мертвеца.

— Вот, готово!

Минута поразительной тишины. Зафуззованная гитара Джимми Хендрикса рисует поле битвы, раны всех войн и поиск смысла гибели тех, кто пал за пустые ценности.

От волнения он роняет слезу на труп, на его маску, и кажется, будто это слезы радости покойного.

Вибо, я теперь тоже красивый. У меня такое же, как у всех, лицо.

— Да, Пасо, ты действительно очень красив, красивее всех.

Не знаю, как и благодарить тебя, Вибо. Не знаю, что бы я без тебя делал. Раньше…

В голосе слышится волнение. В нем звучат сожаление и благодарность. В нем те же любовь и преданность, что и в глазах того, к кому он обращается.

Сначала ты освободил меня от зла, а теперь подарил мне…. Подарил мне это, новое лицо, прекраснейшее лицо. Разве я смогу когда-нибудь отблагодарить тебя?

— Ты не должен даже говорить об этом, понял? Никогда не должен говорить так. Я сделал это для тебя, для нас, потому что другие у нас в долгу и должны вернуть нам все, что отняли у нас. Я сделаю все, чтобы вознаградить тебя за твои страдания, обещаю.

Словно в подтверждение угрозы, скрытой в этом обещании, музыка внезапно сменяется энергичной «Purple Haze», рука Хендрикса терзает металлические струны в оглушительном беге к свободе и самоуничтожению.

Он закрывает крышку, бесшумно опускающуюся на резиновую прокладку. Подходит к компрессору на полу, и нажимает кнопку. Машина начинает с шумом откачивать воздух из гроба. В образующемся вакууме маска еще плотнее прилегает к лицу покойника, при этом сбоку возникает небольшая складка, отчего кажется, будто он довольно улыбается.

Он подходит к постели, снимает черную футболку, бросает ее на скамейку в изножье кровати. Раздевается донага. Наконец, его могучее тело вытягивается в постели, голова опускается на подушку, и он остается лежать на спине, глядя в потолок, в той же позе, что и тело, покоящееся в сверкающем гробу.

Свет гаснет. Из соседней комнаты сюда попадает лишь слабый отсвет красных светодиодов электронной аппаратуры, хитрых, словно кошачьи глаза на кладбище.

Музыка умолкает.

В гробовой тишине живой человек погружается в сон без сновидений, каким спят мертвые.

Фрэнк и Юло приехали на центральную площадь Эз-Виллаж[31], оставив слева магазин «Фрагонар», царство парфюмерных товаров. Фрэнк с болью в сердце вспомнил, как Гарриет покупала здесь духи во время их предыдущего приезда в Европу. Представил ее крепкое, стройное тело под легким летним платьем, увидел вновь, как она подставляет запястье под каплю духов для пробы, как трет свою руку и ждет, пока жидкость испарится, а затем вдыхает аромат, неожиданно возникший от сочетания запаха ее кожи и духов.

Один из тех ароматов был с нею в тот день, когда…

— Ты здесь или мне сходить за тобой туда, где ты находишься?

Голос Никола разом стер воспоминания. Фрэнк понял, что полностью отключился.

— Нет, я здесь. Только немного устал, но я здесь.

На самом деле Никола устал больше. Воспаленные глаз у него были обведены черными кругами, как у человека, который провел бессонную ночь и крайнему срочно требуется теплый душ и свежая постель. Фрэнк поднялся в «Парк Сен-Ромен» и поспал днем, а Никола работал в офисе, оформляя документы, связанные с расследованием. Оставив его в управлении, Фрэнк подумал, что в тот день, когда полицейские перестанут тратить половину своего времени на бесконечную бюрократическую писанину, будут спасены одновременно и леса Амазонки от вырубания, и порядочные люди — от преступников.

Теперь они ехали ужинать домой к Никола и его жене Селин. Оставили позади парковку, рестораны, сувенирные магазины и свернули влево на улицу, что вела в верхнюю часть города. Чуть ниже церкви, расположившейся на вершине холма, стоял дом Никола Юло — небольшая светлая вилла с темной крышей. Она была построена на таком крутом склоне, что Фрэнк не раз задавался вопросом, какие такие ухищрения придумал архитектор, проектировавший ее, чтобы дом устоял перед силой тяготения и не полетел кубарем вниз.

Они припарковали «пежо» на стоянке, и Фрэнк последовал за другом. В коридоре он остановился, осматриваясь, пока Никола закрывал за его спиной дверь.

— Селин, мы приехали.

Мадам Юло выглянула из кухни.

— Привет, любимый. Привет, Фрэнк, вижу, ты все такой же красавец-мужчина, каким помню тебя. Как поживаешь?

— Я разодран на клочки. Единственное, что может вернуть меня к жизни,

— это твоя кухня. И судя по запахам, у меня есть надежда возродиться.

Улыбка осветила загорелое лицо мадам Юло. Она вышла из кухни, вытирая руки о полотенце.

— Почти готово. Ник, предложи Фрэнку что-нибудь выпить, пока вы тут ждете. Я немного опаздываю. Сегодня потратила уйму времени, приводя в порядок комнату Стефана. Тысячу раз говорила ему, надо быть аккуратнее, но все без толку. Когда уходит из дома, его комната — просто бедствие какое-то.

Женщина вернулась в кухню. Фрэнк и Никола переглянулись. В глазах комиссара видна была неизбывная тревога.

Стефан, двадцатилетний сын Селин и Никола, погиб в автомобильной катастрофе несколько лет назад, долго пролежав в коме. С того дня сознание Селин отказывалось признать смерть сына. Она осталась прежней милой женщиной, умной и тонкой, ничего не утратив как личность. Только вела она себя так, будто Стефан всегда находился в доме, а не под могильной плитой на кладбище. Врачи, неоднократно консультировавшие ее, пожимали плечами, советуя Юло потакать невинной мании жены и считая, что это спасительно для ее рассудка.

Фрэнк знал о проблеме Селин Юло и вел себя соответственно с давних пор — с первого приезда в Европу. Так же поступила и Гарриет, когда они вместе отдыхали на Лазурном берегу.

После смерти Гарриет его дружба с Юло стала еще крепче. Они понимали горе друг друга, и только поэтому Фрэнк принял приглашение друга приехать погостить нему него в Монако.

Юло снял пиджак и повесил его слева от стены на вешалку из венского ясеня. Вилла была обставлена современной мебелью, но продуманно, так что многое здесь приятно напоминало о временах, когда дом еще только строился.

Юло, а за ним и Фрэнк прошли в гостиную, откуда широкие стеклянные двери вели на просторную террасу с видом на побережье.

Здесь уже был накрыт для ужина стол с безупречно чистой скатертью, посреди которого стояла ваза с желтыми и лиловыми цветами. Во всем чувствовалась тепло домашнего очага, видно было, что бесхитростные вещи тут старательно отобраны с желанием создать спокойную, уютную жизнь, а не из стремления кого-то чем-то поразить. Ощущалась и неразрывно сближавшая супругов скорбь о сыне, которого больше не было с ними, сожаление обо всем, что могло быть и чему не суждено было сбыться.

Фрэнк прекрасно все понимал. Подобное состояние души было ему хорошо знакомо — чувство горечи, неизбежно возникающее там, где жизнь приложила свою тяжелую руку. И все же, как ни странно, обстановка в доме не только не повергла Фрэнка в печаль, но напротив, позволила обрести покой. Он рад был взглянуть в сияющие, жизнерадостные глаза Селин Юло, нашедшей в себе мужество жить и после смерти сына, укрывшись в спокойной бухте своего невинного безумия.

Фрэнк завидовал ей и был уверен, что и муж ее тоже испытывал такое же чувство. Дни календаря не были для нее числами, которые чья-то рука ежедневно вычеркивала, как минувшие, и не мучилась нескончаемым ожиданием того, кто уже никогда не придет. Селин счастливо улыбалась, как человек, оставшийся в доме один и знающий, что те, кого он любит, вскоре вернутся.

— Чего тебе налить, Фрэнк? — спросил Юло.

— Запахи, что носятся в воздухе, говорят о французской кухне. Что скажешь о французском аперитиве? Я рискнул бы даже попробовать пастиса.

— Согласен.

Никола направился к бару и начал колдовать с рюмками и бутылками, а Фрэнк вышел на террасу и остановился, обозревая панораму. Отсюда, сверху, видно было все побережье, бухты, излучины, высокие мысы, тянувшиеся далеко в море, словно пальцы, указывавшие на горизонт. Пылающий закат сулил всем на завтра еще один безоблачный день, но только им двоим в нем было отказано.

Наверное, эта история оставила неизгладимый след в его душе, но Фрэнку припомнилось название альбома Нила Янга «Rust Never Sleeps».

Ржавчина никогда не спит.

Перед ним сверкали все краски рая. Голубая вода, зеленые горы, окунувшиеся в море, красное золото неба, в этот закатный час настолько теплое, что даже щемило сердце.

Но вытаптывали эту землю жившие на ней люди, точно такие же, как во многих других ее краях, воюющие между собой по самым различным поводам и единые лишь в одном: в отчаянном стремлении уничтожить все сущее.

Мы — ржавчина, которая никогда не спит.

Он услышал, как подошел Никола. Остановился рядом, держа рюмки с матовым, молочного цвета напитком. Кусочек льда звякнул о стекло, когда Никола протянул рюмку.

— Держи, почувствуй себя французом на два-три глотка, а потом опять становись американцем, потому что сейчас ты мне нужен именно таким.

Фрэнк глотнул, ощутив колкий вкус и запах аниса во рту и ноздрях. Они выпили не торопясь, молча, стоя рядом, одинокие и решительные перед чем-то, что, казалось, не имело никакого конца. Прошел день после того, как обнаружили труп Йосиды, и ничего не прояснилось. День, напрасно потраченный на поиски улик, хоть каких-то следов. Лихорадочная деятельность походила на изнурительный, из последних сил бег по дороге, терявшейся где-то за горизонтом. Передышка — вот что им было нужно. Всего лишь короткая передышка. Но и в эту минуту, оставшись вдвоем, они ощущали рядом присутствие кого-то третьего и не понимали, как от него избавиться.

— Что будем делать, Фрэнк?

Американец помолчал и глотнул еще.

— Не знаю, Никола. Просто не знаю. У нас почти ничего нет в руках. Что слышно из Лиона?

— С первой записью эксперты закончили работать, но результаты по сути те же, что и у Клавера в Ницце. Поэтому у меня мало надежды на вторую запись. Клюни, психопатолог, сказал, что завтра пришлет отчет. Копию видеозаписи, найденной в машине, я тоже отправил на экспертизу, может удастся получить какие-нибудь антропометрические данные, но если все обстоит так, как ты сказал, здесь тоже ничего не выйдет.

— А что слышно от Фробена?

— Ничего. В доме Йосиды ничего не нашли. Все отпечатки в комнате, где он был убит, принадлежат ему. Следы обуви на полу того же размера, что и на яхте Йохана Вельдера, поэтому нам остается лишь слабое утешение констатировать, что убийца носит сорок третий размер. Волосы на кресле принадлежат покойному, кровь его же — нулевая группа, резус отрицательный.

— А в «бентли» твои ребята нашли что-нибудь?

— То же самое. Отпечатков Йосиды сколько угодно, а на руле другие, и мы сравниваем их с отпечатками охранников, которые иногда водили машину. Я заказал графологическую экспертизу надписи на сиденье, но не знаю, заметил ли ты, она очень похожа на первую. Один к одному, я бы сказал.

— Понятно.

— В общем у нас одна надежда — это его звонки Жан-Лу Вердье. А вдруг этот маньяк допустит, наконец, какую-нибудь ошибку, которая позволит нам взять его.

— Как думаешь, может, стоит приставить охрану к этому мальчишке?

— Я уже позаботился. На всякий случай. Он позвонил мне и сказал, что его дом постоянно осаждают журналисты. Я попросил не разговаривать с ними и поставил там машину с агентами. Официально — для сопровождения на работу и обратно, чтобы он не попадал им в лапы. На деле же — так я чувствую себя увереннее, но ему ничего говорить не стал, чтобы не испугать. Что касается остального, то можем только по-прежнему держать под контролем радио, что и делаем.

— Ладно. О жертвах что нового?

— Расследуем с помощью немецкой полиции и твоих коллег из ФБР. Изучаем биографии, но пока не выяснилось ничего особенного. Три известных человека, двое американцев и европеец, люди, которые вели очень активную жизнь, но не имели между собой ничего общего, кроме того, о чем мы уже говорили. Совершенно никаких точек соприкосновения, не считая того, что все трое варварски убиты одним и тем же убийцей.

Фрэнк допил свой пастис и поставил рюмку на кованую ограду террасы. Он, казалось, вдруг растерялся.

— Что с тобой, Фрэнк?

— Никола, у тебя не бывало так: вертится в голове что-то, а ты никак не можешь уловить, что именно. Иногда хочешь припомнить что-то, ну, не знаю… скажем, имя актера, которого хорошо знаешь, но все равно никак не можешь вспомнить…

— Конечно, тысячу раз бывало так, прежде. А теперь, в мои годы, это вообще в порядке вещей.

— Вот и я никак не могу понять, что же это такое… Я точно видел или слышал что-то важное, Никола. Что-то такое, что я должен был бы вспомнить, но не получается. И места себе не нахожу, потому что чувствую, это какая-то важная деталь…

— Надеюсь, вспомнишь в ближайшее время…

Фрэнк отвернулся от великолепной панорамы, словно она мешала его размышлениям, оперся спиной об ограду и сложил руки на груди. На лице его отражалась вся усталость бессонной ночи и лихорадочное нервное возбуждение, державшее его на ногах.

— Давай поразмыслим, Никола. У нас есть убийца, который любит музыку. Некий меломан, который перед каждым убийством звонит диджею, ведущему популярную передачу на «Радио Монте-Карло», и предупреждает о своих намерениях. Оставляет музыкальную подсказку, которую никто не понимает, и сразу же убивает двоих, мужчину и женщину, и преподносит их нам в таком виде, что мороз по коже продирает. Он словно насмехается над нами и подписывается под своими убийствами. Пишет кровью «Я убиваю». И не оставляет никаких следов. Это расчетливый, ловкий, хорошо подготовленный и безжалостный человек. Клюни говорит, что интеллект у него выше среднего. Я бы сказал, намного выше среднего. Он так уверен в себе, что во втором случае дает нам новую подсказку, тоже связанную с музыкой, и нам опять не удается ее расшифровать. И он снова убивает. И еще более варварским способом, причем вроде бы вершит при этом справедливость, только издевка здесь еще явственнее. Аудиокассета в машине, видеозапись убийства, поклон, та же надпись, что и в прошлый раз. На трупах нет следов сексуального насилия, значит, он не некрофил. Однако у всех трех жертв он полностью снял кожу с головы. Зачем? Почему он так обращается с ними?

— Не знаю, Фрэнк. Надеюсь, в отчете Клюни будет какое-то объяснение этому. Я сломал себе голову, но не в силах даже предположить что-либо приемлемое.

— Но именно это мы и должны понять во что бы то ни стало, Никола. Если поймем, зачем это ему надо, то, я почти убежден, узнаем, кто он и где его искать!

Голос Селин прервал их мрачные, под стать сгустившимся сумеркам разговоры.

— Все, хватит думать о работе.

Селин поставила на стол аппетитное, дымящееся блюдо.

— Это вам буйабес.[32] Приготовила только одно это блюдо, зато много. Фрэнк, не съешь хотя бы две порции, сочту за личную обиду. Никола, займись, пожалуйста, вином.

Фрэнк обнаружил, что проголодался. При виде рыбной похлебки, приготовленной мадам Юло, бутерброды, которые они съели в офисе, не почувствовав вкуса, казались далеким воспоминанием. Он сел за стол и расстелил на коленях салфетку.

— Говорят, в еде выражается истинная культура народов. Если так, то я бы сказал, что твой буйабес декламирует бессмертные стихи.

Селин рассмеялась, светлая улыбка осветила ее красивое смуглое лицо южанки. Тонкие морщинки вокруг глаз нисколько не портили его, а напротив, лишь придавали ему особое очарование.

— Ты коварный льстец, Фрэнк Оттобре. Но такое приятно слышать.

Юло смотрел на Фрэнка поверх букета цветов в центре стола. Он знал, что у того творится в душе, и тем не менее, из дружеских чувств к Селин и к нему, Фрэнк держался как нельзя деликатнее, на что способен далеко не каждый. Юло не знал, что именно Фрэнк пытается вспомнить, но пожелал ему как можно скорее сделать это и обрести покой.

— Ты золотой парень, Фрэнк, — сказала Селин, протягивая в его сторону рюмку, словно чокаясь с ним. — И твоя жена — счастливая женщина. Жалко, что в этот раз не смогла приехать с тобой. Но мы еще увидимся. Я поведу ее по магазинам, и твоя зарплата не переживет такого удара.

Фрэнк и бровью не повел и улыбался все так же. Лишь легкая тень мелькнула в его глазах, но тут же и развеялась от тепла этого дружеского застолья. Он поднял рюмку и ответил на тост Селин.

— Конечно. Я же понимаю, что шутишь. Ты жена полицейского и, конечно, знаешь, что после третьей пары туфель, которую ты заставишь ее купить, твое поведение уже можно считать преступлением — злонамеренное использование умственной отсталости Гарриет.

Селин снова рассмеялась, и трудная минута осталась позади. Постепенно загорались прибрежные огни, отмечая в ночи предел между сушей и морем. Наслаждаясь отличной едой и хорошим вином, они долго еще сидели на террасе, будто висевшей во мраке, и только желтый свет обозначал границу между ними и темнотой.

Двое мужчин, двое часовых на страже воюющего мира, где люди убивали друг друга и умирали, и мирная женщина задержавшая их ненадолго в своем славном доме, где никто не мог умереть.

Фрэнк остановился на главной площади Эза у стоянки такси. Однако ни одной машины тут не было. Он осмотрелся. Несмотря на позднее время — едва ли не полночь — движение было очень оживленным. Близилось лето, и туристы начали заполнять побережье в охоте за каждым красивым уголком, чтобы потом отвезти его домой, аккуратно свернутым в рулончике фотопленки.

Он увидел, как большой темный лимузин медленно пересек площадь и направился в его сторону. Машина остановилась рядом с ним. Дверца водителя открылась, и вышел какой-то человек. Он был на на полголовы выше Фрэнка, весьма плотного сложения, но быстрый в движениях. У него было квадратное лицо, светло-каштановые волосы, подстриженные на военный манер, торчали ежиком. Человек обошел машину спереди и остановился перед Фрэнком. Ничто об этом не говорило, но Фрэнку все же почему-то показалось, что под хорошего покроя пиджаком у него имеется пистолет. Он не знал, кто перед ним, но сразу же подумал, что это опасный тип.

Человек посмотрел на него пустым взглядом карих глаз. Фрэнк решил, что он примерно одних с ним лет, может, немного постарше.

— Добрый вечер, мистер Оттобре, — произнес незнакомец по-английски.

Фрэнк не выразил никакого удивления. В глазах человека мелькнуло уважение, однако они тотчас снова сделались пустыми.

— Добрый вечер. Вижу, вам уже известно мое имя.

— Меня зовут Райан Мосс, и я американец, как и вы.

Фрэнку показалось, он уловил техасский акцент.

— Очень приятно.

Утверждение содержало скрытый вопрос. Мосс указал рукой на машину.

— Не будете ли вы так любезны согласиться проехать в Монте-Карло с человеком, которому было бы приятно побеседовать с вами.

Не ожидая ответа, он прошел к задней дверце и открыл ее. Фрэнк заметил на сиденье другого человека, увидел только его ноги и темные брюки, но лица рассмотреть не мог.

Фрэнк посмотрел Моссу прямо в глаза. Он ведь тоже мог быть опасным типом, и надо бы, чтобы тот понимал это.

— Есть какая-то особая причина, почему я должен принять ваше приглашение?

— Во-первых, тогда вам не придется идти пешком несколько километров до своего дома, потому что в это время довольно трудно поймать такси. Во-вторых, человек, который имел бы удовольствие говорить с вами, это генерал армии Соединенных Штатов Америки. В-третьих, вы могли бы получить некоторую помощь для решения проблемы, которая, я думаю, весьма беспокоит вас в данный момент.

Фрэнк невозмутимо шагнул к распахнутой дверце и сел в машину. Человек, находившийся в ней, выглядел постарше, но, казалось, был скроен по тому же образцу. Более тучный из-за возраста, он производил такое же впечатление силы. Совершенно седые волосы, но тоже стриженные под бокс, были еще густыми. При слабом свете в салоне Фрэнк увидел устремленные на него голубые глаза, не по возрасту молодые на загорелом и морщинистом лице. Глаза эти напомнили ему Гомера Вудса, его начальника. Узнай Фрэнк сейчас, что у генерала есть брат, он нисколько не удивился бы. Рукава светлой рубашки с открытым воротом были закатаны. На заднем сиденье Фрэнк заметил пиджак того же цвета, что и брюки.

Мосс закрыл дверцу снаружи.

— Добрый вечер, мистер Оттобре. Можно называть вас Фрэнком?

— Пока, я думаю, было бы лучше «мистер Оттобре», месье?…

Фрэнк намеренно употребил французское обращение.

Человек расплылся в улыбке.

— Вижу, не о вас не соврали. Можешь ехать, Райан.

Машина тронулась с места, и старик снова обратился к Фрэнку.

— Извините за не совсем вежливый способ привлечь ваше внимание. Меня зовут Натан Паркер, я генерал армии Соединенных Штатов.

Фрэнк пожал протянутую ему руку. Пожатие было весьма крепким, несмотря на возраст. Фрэнк представил, как этот человек ежедневно тренируется, чтобы поддерживать форму. Он промолчал, ожидая, что еще ему скажут.

— И я — отец Эриджейн Паркер.

Генерал искал в глазах Фрэнка хотя бы искорку удивления, но не нашел. И казалось, остался доволен этим. Он откинулся на спинку сиденья и положил ногу на ногу, несмотря на тесноту в машине.

— Вы, конечно, догадываетесь, зачем я тут.

Он на минуту отвлекся, глядя в окно.

— Я приехал забрать тело моей дочери и увезти его в гробу в Америку. Тело женщины, которое кто-то свежевал, словно скотину на бойне.

Натан Паркер повернулся к Фрэнку. В мелькающем свете встречных фар Фрэнк успел увидеть, как сверкают его глаза. Ему хотелось только понять, чего в них было больше — злобы или горя.

— Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь терять дорогого человека, мистер Оттобре…

Фрэнк внезапно возненавидел его. Паркер несомненно собрал на него досье и знал о смерти Гарриет. Фрэнк понял, что генерал относится к одинаковому для них горю как к товару, пригодному для обмена.

Паркер продолжал как ни в чем не бывало.

— Я приехал сюда не оплакивать свою дочь. Я солдат, мистер Оттобре. Солдат не плачет. Солдат мстит.

Голос генерала звучал спокойно, но в нем ощущалась смертельная ярость.

— Никакой маньяк, никакой мерзавец не может надеться, будто это преступление сойдет ему с рук.

— Есть люди, которые работают и расследуют дело по этой же самой причине, — спокойно произнес Фрэнк.

Натан Паркер резко повернулся к нему.

— Фрэнк, кроме вас, все остальные не сумеют и свечу вставить в задницу, даже если им нарисуют план. И потом вы же прекрасно понимаете, какова Европа. Я не хочу, чтобы убийцу поместили в психушку, а потом выпустили бы через пару лет на свободу да еще расшаркались бы перед ним в извинениях.

Он помолчал и посмотрел в окно. Машина спустилась из Эз-Виллаж и свернула влево, выезжая на нижнее шоссе, ведущее к Монте-Карло.

— Вот что я предлагаю вам. Создадим команду из крепких парней и проведем самостоятельное расследование. Я могу заручиться сотрудничеством кого угодно. ФБР, Интерпол, даже ЦРУ, если нужно. Могу прислать сюда людей, тренированных и вымуштрованных лучше любого полицейского. Быстрые, ловкие ребята, которые не задают лишних вопросов, повинуются — и точка. Можете возглавить эту команду…

Он кивнул в сторону человека, сидевшего за рулем.

— Капитан Мосс будет сотрудничать с вами. Ведите расследование, пока не возьмете убийцу. А когда возьмете, передадите его мне.

Тем временем машина въехала в город. Минуя бульвар Карла Третьего, они оставили слева Ботанический сад, и выехав на рю Принцессы Каролины, оказались напротив порта.

Старый солдат посмотрел в окно на место, где был обнаружен изуродованный труп его дочери. Он сощурился, будто плохо видел вдали. Но Фрэнк подумал, что дело не в зрении. То было невольное проявление невероятной злобы, бушевавшей в нем. Паркер заговорил, не оборачиваясь, наверное не мог отвести взгляд от порта, где ярко освещенные яхты спокойно стояли на якоре в ожидании еще одного морского дня.

— Вот там нашли Эриджейн. Она была прекрасна, как солнце, и у нее была отличная голова. Просто умница. Задиристая, совершенно непохожая на свою сестру, но необыкновенная молодчина. Мы не очень-то с ней ладили, но уважали друг друга, потому что были похожи. И ее убили, как животное.

Голос генерала слегка дрогнул. Фрэнк промолчал, предоставив отцу Эриджейн выплеснуть эмоции.

Машина проехала мимо порта и направилась в туннель. Натан Паркер откинулся на спинку сиденья. Желтые огни туннеля окрасили их лица неестественным цветом.

Когда выехали из туннеля в ночь, уже недалеко от Ларвотто, где машина сворачивала на рю Портье, генерал наконец, прервал молчание.

— Ну, так что вы мне скажете, Фрэнк? Джонсон Фицпатрик, директор ФБР,

— мой личный друг. А если понадобится, могу пойти и выше. Гарантирую вам: примете мое предложение, не пожалеете. Ваша карьера может оказаться стремительной. Если вас интересуют деньги, нет проблем. Могу предложить столько, что не будете вспоминать о них до конца жизни. Подумайте о том, что найти преступника требует справедливость, не только месть.

Фрэнк не отвечал. Он тоже теперь смотрел в окно. Машина выехала на бульвар Мулен. Отсюда она вскоре свернет на небольшую крутую улицу, ведущую к «Парк Сен-Ромен». Значит, им известно также, где он живет.

— Видите ли, генерал, не все так просто, как кажется. Вы держитесь так, будто уверены, что люди имеют цену. Откровенно говоря, я тоже так думаю. Все на свете имеет свою цену. Только вы еще не поняли, какова моя цена.

Холодный гнев генерала сверкал ярче иллюминации у входа в здание.

— Нечего строить из себя рыцаря без страха и упрека, мистер Оттобре…

В тесноте машины обращение прозвучало глухо и угрожающе.

— Я прекрасно знаю, кто вы такой. Мы с вами из одного теста слеплены.

Машина мягко притормозила у стеклянных дверей «Парк Сен-Ромен». Фрэнк открыл дверцу и вышел. Придержав дверь и наклонившись так, чтобы сидевший в машине видел его, он сказал:

— Возможно, генерал Паркер. Но не совсем. Поскольку вам, похоже, известно обо мне все, вы наверняка знаете и о смерти моей жены. Да, я прекрасно понимаю, что значит потерять дорогого человека. Я понимаю, что такое жить с призраками. Может, мы с вами из одного теста. Только есть разница между нами: я, потеряв жену, плакал. Наверное, я не солдат.

Фрэнк спокойно закрыл дверцу лимузина и удалился. Старик опустил на мгновение глаза в поисках ответа, а когда поднял взгляд, Фрэнка Оттобре уже не было рядом.

Едва проснувшись, еще не вставая с постели, Фрэнк набрал прямой номер Купера в Вашингтоне, надеясь все же застать его, несмотря на разницу во времени. Тот ответил после второго гудка.

— Купер Дантон.

— Привет, Купер, это Фрэнк.

Если тот и удивился, то не выдал этого.

— Привет, скверная рожа. Как поживаешь?

— Сижу в дерьме.

Купер промолчал. Тон Фрэнка был необычным. Его голос стал как-то по-новому энергичен. Купер подождал.

— Меня подключили к расследованию дела серийного убийцы, здесь, в Монако. Уму непостижимо, что творится.

— Да, я читал кое-что в газетах. Даже по Си-эн-эн передавали. Однако Гомер не говорил мне, что ты как-то связан с ним. Полагаешь, паршивое дело?

— Хуже некуда, Купер. Охотимся за тенями. Этот маньяк словно из воздуха сотворен. Никаких следов. Никаких примет. И вдобавок еще издевается над нами. Мы в дерьме. И у нас уже трое покойников.

— Выходит, кое-что случается и в старой Европе. Не только в Америке.

— Да, судя по всему, у нас тут нет эксклюзива… А как у вас там дела?

— Продолжаем идти по следу Ларкиных. Джей умер, и никто не заметил его отсутствия. Осмонд сидит в тюрьме и не слишком-то разговорчив. Однако у нас есть следы, которые, похоже, куда-то приведут. Наверное, в Юго-Восточную Азию. Новый путь наркоторговцев. Посмотрим, что будет дальше.

— Купер, мне нужна небольшая помощь.

— Все что угодно.

— Мне необходимы сведения о некоем генерале Паркере и капитане Райане Моссе. Из армии Соединенных Штатов.

— Паркер, говоришь? Натан Паркер?

— Да, именно он.

— Гм, тяжелый случай, Фрэнк. Причем тяжелый — это еще слабо сказано. Паркер — живая легенда. Герой Вьетнама, стратегический мозг войны в Заливе и операции в Косово. Вот такие дела. Член Главного штаба сухопутных войск, очень близок к Белому дому. Можешь поверить мне, что когда он что-то говорит, его внимательно слушают все, в том числе и президент. А что у тебя за дела с Паркером?

— Одна из жертв — его дочь. И он примчался сюда с кинжалом в зубах, потому что не доверяет местной полиции. Боюсь он собирает ополчение, чтобы начать свою личную войну.

— Как ты сказал зовут другого?

— Мосс, капитан Райан Мосс.

— Такого не знаю. В любом случае посмотрю, что удастся узнать. Как передать тебе досье?

— У меня есть тут, в Монако, частный адрес электронной почты. Сейчас получишь его — отправлю тебе письмо. В полицейское управление лучше ничего не посылать. Паркером я предпочел бы заняться отдельно. У нас тут и без того хватает сложностей.

— Хорошо. Сейчас же примусь за дело.

— Спасибо, Купер.

— Не за что. Для тебя — все что угодно. Фрэнк…

— Да?

— Я рад за тебя.

Фрэнк прекрасно понимал, что имел в виду его друг. И не захотел лишать его этой иллюзии.

— Знаю, Купер. Пока.

— Ни пуха ни пера, Фрэнк.

Он выключил телефон и бросил трубку на постель. Поднялся и как был, голый, прошел в ванную комнату. Постарался не смотреть на свое отражение в зеркале. В душевой кабине открыл воду и присел на корточки, холодная вода хлынула ему на голову и спину. Он вздрогнул и, когда вода стала теплее, поднялся и намылился. Пока вода уносила пену, постарался разобраться в своих мыслях. Попытался перестать быть самим собой и стать тем, другим, неведомым человеком без лица, который прятался где-то в засаде.

И тут начала пробиваться какая-то мысль.

Если его подозрения верны, то бедная Эриджейн действительно была одной из самых несчастных девушек на свете. На душе стало нестерпимо горько. Бессмысленная смерть, но только не для измененного сознания убийцы.

Он нажал рычаг смесителя, выключив душ. Постоял некоторое время, ожидая, пока с него сбегут капли, и глядя, как вода с негромким бульканьем уходит в сток.

Я убиваю…

Три точки. Трое мертвых. И это не был конец. Где-то в голове что-то отчаянно рвалось наружу, какая-то деталь, запертая в темной комнате и громко стучавшая в закрытую дверь, чтобы ее услышали.

Он вышел их душевой кабины и взял с вешалки халат. Еще раз проверил ход своих размышлений. Это еще не была уверенность, только предположение, весьма вероятное, но оно сразу же сужало поле следствия. Они еще не знали, почему он убивает, не знали, как и когда он сделает это в следующий раз, но могли хотя бы предположить, кто это будет.

Именно так оно и было. Бесспорно, именно так.

Из ванной комнаты он прошел через полумрак спальни в гостиную, куда падал свет из балконной двери на террасу, и направился в комнату, которая служила хозяину квартиры кабинетом. Сев за письменный стол, включил компьютер и ненадолго задумался, глядя на французскую клавиатуру, затем вышел в интернет. К счастью, Ферран, хозяин дома, которому нечего было скрывать, по крайней мере на этом компьютере, оставил в памяти пароль. Фрэнк отправил Куперу письмо со своим адресом, выключил компьютер и стал одеваться, продолжая размышлять, как же могут развиваться события дальше. Зазвонил телефон, и он взял трубку.

— Алло?

— Фрэнк, это я, Никола.

— Надо же, а я как раз собирался тебе звонить. У меня тут есть одна мысль, ничего особенного, но может стать отправной точкой.

— И что же это?

— Думаю, я понял, в чем цель нашего человека.

— То есть?

— Его интересуют мужчины. Йохан Вельдер и Аллен Йосида. Они были его настоящими жертвами.

— А Эриджейн Паркер при чем тогда?

— Она, бедняжка, послужила всего лишь подопытным кроликом. Этому маньяку нужен был человек, на котором можно было бы попрактиковаться, прежде чем взяться за настоящую работу с головой Йохана Вельдера.

Молчание на другом конце провода означало, что Юло обдумывает такое предположение.

— Если так, — заговорил он наконец, — и если исключить женщин, то круг возможных жертв значительно сужается…

— В том-то и дело, Никола. Скорее всего это мужчины примерно тридцати — тридцати пяти лет, известные и красивые. Это не бог весть какое открытие, но, мне кажется, неплохой шаг вперед. Таких людей вряд ли наберутся многие тысячи.

— Это предположение, мне кажется, стоит принять во внимание.

— Еще и потому хотя бы, что никакого другого у нас пока нет. Могу я узнать, зачем ты звонил мне?

— Фрэнк. Мы прямо-таки тонем в дерьме. Видел газеты?

— Нет.

— Все до единой европейские газеты отвели нашему делу первую полосу. Целые полчища телевизионщиков прибывают отовсюду. Ронкай и Дюран официально ступили на тропу войны. Должно быть, на них чудовищно давят, начиная с советника Министерства внутренних дел и выше, вплоть до самого князя.

— Представляю. Ален Йосида — это тебе не шуточки.

— Вот именно. И тут, можно сказать, сущий ад начался. Ронкай сказал, что уже выступил с заявлением консул США в Марселе, уполномоченный представитель вашего правительства. Если мы не предпримем что-нибудь, боюсь, меня ждут серьезные неприятности. А тут, как назло, еще одна проблема…

— Какая?

— Жан-Лу Вердье. У него сдали нервы. Возле его дома дежурит толпа журналистов, разбили лагерь и торчат тем безвылазно. То же самое творится у радиостанции Бикжало. Он, правда, только рад этому. Программа проводит встречу с представителями «Формулы-1». Жан-Лу, напротив, я думаю, испугался и решил отказаться от передачи.

— Господи, этого нельзя допустить. Это же единственная связь с убийцей.

— Я это знаю, ты это знаешь. Но пойди объясни ему. Я попытался стать на его место и не могу утверждать, что он неправ.

— Мы никак не можем потерять его. Если этот безумец окажется без собеседника, он перестанет звонить. Но не прекратит убивать, а мы останемся без единой подсказки или приметы. Если же он вздумает найти себе другого собеседника, на какой-нибудь другой радиостанции или еще бог знает где, можешь себе представить, сколько понадобится времени, чтобы установить контроль. А это означает — появятся новые покойники.

— С ним надо поговорить, Фрэнк. И лучше всего тебе.

— Почему?

— По-моему, ты сможешь повлиять на него больше, чем я. Мне кажется, что слово «ФБР» впечатляет больше, нежели Служба безопасности Монако.

— Хорошо, одеваюсь и еду.

— Пришлю за тобой машину. Увидимся в доме Жан-Лу.

— Договорились.

С последними словами Фрэнк уже направился в спальню. Взял первые попавшиеся рубашку и брюки, надел носки и ботинки, а потом легкий пиджак без подкладки. Сунул в карманы все, что накануне вечером выложил на тумбочку у кровати, обдумывая, как лучше начать разговор с Жан-Лу Вердье. Тот наложил со страху в штаны, и это понятно. Необходимо убедить этого мальчишку. Фрэнк заметил, что, думая о Жан-Лу, называет его про себя «этим мальчишкой», а ведь тот был, похоже, всего на несколько лет моложе него.

Фрэнк чувствовал себя куда взрослее. Конечно, полицейские стареют быстро. Может быть, кто-то уже рождается старым, и ему остается только понять это при общении с кем-то, для кого нить времени тянется нормально. Если дело обстояло так, не исключено, что для Жан-Лу эта нить внезапно оборвалась.

Фрэнк вышел в коридор, вызвал лифт и запер квартиру на ключ. Лифт бесшумно открылся за его спиной, отбросив в коридор более яркий свет.

Фрэнк вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа. Они возьмут его, это точно. Рано или поздно он допустит какую-нибудь ошибку, и они возьмут его. Проблема в том, сколько еще человек он успеет чудовищно оскальпировать.

Лифт остановился, чуть вздрогнув, и двери открылись в красивый мраморный вестибюль небоскреба «Парк Сен-Ромен». Фрэнк заметил за стеклянными дверями полицейскую машину, ожидавшую его. Возможно, она находилась где-то неподалеку, потому что приехала очень быстро. Консьерж, увидев Фрэнка, сделал ему знак из своей стеклянной будки. Фрэнк подошел к нему.

— Добрый день, месье Оттобр, — сказал консьерж, произнося его имя по-французски.

— Добрый день.

Консьерж протянул ему белый конверт без обратного адреса и без марки, на котором значилось только его имя, написанное от руки.

— Это оставили для вас вчера вечером, после того, как вы вернулись.

— Спасибо, Паскаль.

— Не за что. Мое почтение, месье.

Фрэнк взял конверт и вскрыл его. Там лежал сложенный втрое лист. Достав его, Фрэнк прочитал послание, написанное нервным, но разборчивым почерком.

Только ничтожные люди не меняют своих убеждений. Не вынуждайте меня изменить представление о Вас. Мне нужна ваша помощь, а вам нужна моя. Оставляю свой адрес на побережье и номера телефонов, по которым можно найти меня. Натан Паркер.

На листе был указан адрес и два телефонных номера. Садясь в полицейскую машину, Фрэнк не мог не подумать, что теперь по свету бродят уже по меньшей мере два кровавых безумца.

Полицейская машина выехала из Монте-Карло и направилась в гору к городку Босолей по автостраде, связывающей Монако с Ниццей и Италией. Сидя на заднем сиденье, Фрэнк открыл окно, впустив свежий воздух. Он перечитал записку генерала, сунул ее в карман и стал смотреть в окно, но вместо пейзажа перед ним мелькали цветные пятна.

Паркер оказался неприятным осложнением, которое было весьма некстати. Даже если его намерения не выходили за пределы личных интересов, человек этот представлял собой власть — власть с большой буквы. Его заявления отнюдь не были пустой похвальбой. Совсем наоборот. Он действительно мог иметь в своем распоряжении средства, о которых говорил.

И это означало, что помимо полицейских примутся за дело люди, которые работают куда грубее. Они, конечно, будут вынуждены действовать анонимно, но зато без юридических формальностей и, возможно, поэтому их действия окажутся эффективнее.

И то, что им придется действовать в таком тесном и деликатном пространстве как Княжество Монако, не укротит жажду мести Натана Паркера. Он уже довольно стар и имеет немалый авторитет, чтобы наплевать на карьеру. По словам Купера, генералу хватит сил, чтобы прикрыть исполнителей его задания. Если же ему удастся схватить убийцу, печать тотчас сочинит легенду о страдающем отце, искавшем справедливости и сумевшем сделать то, что не удалось никому. Он станет героем, а значит, неприкасаемым. Соединенным Штатам сейчас до зарезу нужен герой. Американское общественное мнение сплотилось бы вокруг генерала. Для властей Княжества он стал бы костью в горле, но потом им все же пришлось бы переварить и эту неприятность. Game over.[33]

А тут еще Жан-Лу. Еще одна горячая картошка.[34]

Необходимо придумать, как уговорить диджея отказаться от своего решения, при том, что по сути он прав. Одно дело — быть популярным, благодаря радиопередачам, и совсем другое — оказаться под прицелом прессы только потому, что ты — главный связной с убийцей. От таких крайностей у кого угодно нервы сдадут. Жан-Лу был все же только исполнителем. Да, у него неплохая голова, и он умеет ею пользоваться. Во всяком случае он не производил впечатления прилизанного дурака, в отличие от прочих знакомых Фрэнку звезд шоу-бизнеса. Однако американец имел все основания тревожиться.

Отвратительная история. И время, имеющееся в их распоряжении стремительно сокращается, отсчитывая минуту за минутой на часах, которые высокие власти Княжества держали в руках и постоянно сверяли.

Машина затормозила у здания на крутом склоне холма, который словно возвышался над всем Монте-Карло. И хотя с дороги виднелась только крыша за рядом кипарисов, было ясно, что из дома открывается изумительная панорама. В том, что именно здесь живет знаменитый диджей, не было никакого сомнения. На дороге стояло множество машин и даже фургоны с логотипами телевизионных компаний. Корреспонденты и хроникеры буквально держали дом в осаде. Поодаль стояла полицейская машина. Увидев, что появилась еще одна, журналисты заволновались. Агент, сидевший рядом с водителем, сообщил по рации коллегам:

— Говорит Дукрос. Подъезжаем.

За поворотом показалась металлическая ограда. Когда машина притормозила, журналисты бросились к ней, желая взглянуть, кто приехал. Двое агентов вышли из дежурной машины и пропустили их внутрь.

Они проехали вниз по пандусу, выложенному красной плиткой, и оказались на площадке перед гаражом с гофрированной дверью. Никола Юло уже прибыл сюда и ждал Фрэнка, прохаживаясь по двору.

— Привет, Фрэнк, — приветствовал он его. — Видел, что творится?

— Привет, Никола. Видел, видел. Нормально, я бы сказал. И удивился бы, не будь здесь никого.

Фрэнк вышел из машины и оценил строение.

— Жан-Лу Вердье, должно быть, зарабатывает немалые деньги, если может позволить себе такую виллу.

Никола улыбнулся.

— Про этот дом целую историю рассказывают. Не читал в газетах?

— Нет, это удовольствие я охотно оставляю тебе.

— Об этом писали практически все. Жан-Лу получил дом в наследство.

— Честь и хвала родственникам.

— Родственники не причем. Похоже на сказку, но вилла досталась ему от одной пожилой, довольно богатой вдовы. Жан-Лу спас ее собаку.

— Собаку?

— Ну да. На площади Казино, несколько лет назад. Собака этой мадам вырвалась и побежала через дорогу. Жан-Лу кинулся ловить ее и поймал, буквально из-под колес вытащил, и сам едва не угодил туда же. Женщина обняла его, поцеловала и, вся в слезах, поблагодарила. На том все и кончилось. А через несколько лет Жан-Лу пригласил нотариус и объявил ему, что он стал владельцем этого дома.

— Однако. Я думал, такое происходит только в диснеевских мультяшках. Я бы сказал, что подарочек тянет на пару миллионов долларов.

— При здешних ценах на недвижимость можешь считать, на все три.

— Повезло ему. Ну, ладно. Пойдем заниматься своим делом?

Юло кивком указал в сторону.

— Это там.

Они пересекли двор и прошли мимо красных бугенвилей, служивших оградой справой от дома. За кустарником находилась площадка с бассейном, не очень большим, но достаточных размеров, чтобы не спутать с ванной.

Жан-Лу и Бикжало сидели за столом в беседке, увитой американским виноградом. На столе были остатки завтрака. Присутствие директора служило верной, что Жан-Лу сильно нервничал. Подобная забота директора означала только одно — он чувствовал, что курица, несущая ему золотые яйца, в опасности.

— Привет, Жан-Лу. Здравствуйте, директор.

Бикжало поднялся с явным облегчением на лице — прибыло подкрепление. Жан-Лу, напротив, выглядел довольно растерянным и отводил взгляд.

— Здравствуйте, месье. Я как раз говорил Жан-Лу…

Фрэнк Оттобре прервал его довольно резко. Он не хотел сразу же начинать разговор с самого главного, чтобы Жан-Лу не показалось, будто его допрашивают. Это был деликатный момент, и нужно, чтобы он успокоился, прежде чем они заговорят о сути.

— Кажется, кофе столе?

— Ну, да…

— Он предназначен только тем, кто живет в этом доме, или для посторонних тоже найдется?

Пока Юло и Фрэнк располагались за столом, Жан-Лу сходил за чашками и принялся наливать кофе из термоса. Фрэнк внимательно наблюдал за ним. На лице диджея отражалась бессонная ночь, наверное он долго вертелся в постели. На диджея давили, и Фрэнк сочувствовал ему. Однако он, Фрэнк, не должен был, не мог сдаться, и Жан-Лу следовало это понять.

Юло поднес к губам чашку с кофе.

— Гм, неплохой… Нам бы такой в управление.

— Жан-Лу кисло улыбнулся. Его взгляд блуждал по сторонам и всячески избегая Фрэнка. Бикжало снова сел на стул, теперь подальше от стола, словно хотел несколько отстраниться от разговора и предоставить полицейским самим распутывать дело. В воздухе явно ощущалось напряжение.

Фрэнк решил, что пришла пора брать быка за рога.

— Итак, в чем проблема, Жан-Лу?

Наконец диджей нашел в себе силы взглянуть ему прямо в лицо. Фрэнк удивился, не обнаружив в его глазах страха, как можно было бы ожидать. В них таились усталость и озабоченность. Возможно, опасение, что роль окажется ему не по силам. Но не страх. Жан-Лу опустил взгляд и завел речь, которую, наверное, уже не раз прокручивал в уме.

— Все очень просто. Я больше не могу.

Фрэнк промолчал и подождал. Пусть Жан-Лу сам продолжит. Он не хотел, чтобы тот подумал, будто его допрашивают.

— Я не был готов к такому. Всякий раз, когда слышу этот голос по телефону, теряю десять лет жизни. И при мысли, что после разговора со мной этот человек идет… идет…

Он умолк, будто слова эти стоили ему невероятного труда. Никому неприятно признаваться в своей слабости, и Жан-Лу не был исключением.

— …Человек идет делать то, что делает… Меня это просто уничтожает. И я спрашиваю себя: почему я? Почему именно мне он должен звонить? С тех пор, как началась эта история, жизнь моя стала кошмаром. Я заперт у себя в доме, словно преступник, не могу выглянуть в окно, чтобы не услышать орущих журналистов, не могу выйти на улицу, чтобы люди не забрасывали меня вопросами. Я больше не могу.

Бикжало почувствовал, что настал его черед вмешаться.

— Но, Жан-Лу, такое бывает только раз в жизни. Сейчас ты невероятно популярен. Ты один из самых известных людей в Европе. Нет такого телеканала, который не мечтал бы пригласить тебя, нет газеты, которая не писала бы о тебе. На радио пришли предложения от кинопродюсеров снять фильм про всю эту исто…

Обжигающий взгляд Юло остановил импровизацию директора. Фрэнк подумал, что человек этот — дурак самой худшей разновидности. Жадный дурак. Он с удовольствием отколотил бы его как следует.

Жан-Лу поднялся со стула и решительно заявил:

— Я хочу, чтобы меня ценили за то, что я разговариваю с людьми, а не за то, что говорю с убийцей. И потом, я знаю журналистов. Рано или поздно они ухватятся за тот же вопрос, что задаю себя я сам. Почему именно я? Если не смогут найти ответа, изобретут. И уничтожат меня.

Фрэнк достаточно хорошо знал средства массмедиа, чтобы не разделять эту озабоченность. И вполне уважительно относясь к Жан-Лу, не хотел его обманывать.

— Жан-Лу, дело обстоит именно так, как ты говоришь. Я считаю тебя слишком умным человеком, чтобы убеждать как-либо иначе. Прекрасно понимаю, что ты не был готов ко всему этому, но с другой стороны — разве кто-то может быть готов к подобному? Я полжизни охочусь за преступниками, и все же думаю, на твоем месте и у меня были бы точно такие же опасения и такая же реакция. Но ты не можешь сейчас взять и отказаться.

Фрэнк опередил возможное возражение Жан-Лу.

— Знаю, вина за все это лежит и на нас. Были бы мы порасторопнее, возможно, все давно закончилось бы. Но к сожалению, не вышло. Человек этот еще на свободе и пока он на свободе, у него будет только одно желание: убивать. И мы должны остановить его.

— Не знаю, смогу ли я снова сидеть перед микрофоном и притворяться как ни в чем не бывало, дожидаясь этого голоса.

Фрэнк склонил голову, а когда поднял, Юло заметил в его глазах совсем другой блеск.

— В жизни есть вещи, которые ты сам ищешь, и есть другие, которые ищут тебя. Ты не выбирал их и не хотел ничего подобного, но они приходят, и тогда ты становишься совсем другим человеком. И решений тут может быть только два: либо ты сбегаешь, пытаясь устраниться, либо принимаешь все как есть. Какое бы решение ты ни принял, все равно изменишься, так что остается лишь выбрать, одно из них — хорошее или плохое. Три покойника, три человека убиты самым чудовищным образом. И будут новые смерти, если не поможешь нам. Да, тебя может разорвать на клочки, если согласишься. Зато потом будет время собрать себя заново и возродиться. А откажешься, тебя тем более разорвет на клочки, но возродиться не сможешь, так и останешься до самой смерти разодранным, и с каждым днем клочки будут становиться все мельче и мельче.

Жан-Лу медленно опустился на стул. Даже небо и море, лежавшее перед ними, казалось, были сотканы в эту минуту из тишины.

— Хорошо. Я сделаю, как вы просите.

— Продолжишь передачу?

— Да.

Юло облегченно вздохнул, откинувшись на спинку стула. Бикжало легким жестом выдал свое удовлетворение. Для Фрэнка же это короткое, произнесенное шепотом слово будто запустило новый отсчет времени.

Фрэнк проводил Юло к машине. Жан-Лу и Бикжало остались за столом у бассейна. Директор «Радио Монте-Карло», еще переживая миновавшую опасность, приобнял Жан-Лу за плечи, желая поддержать его и вдохновить на подвиг, подобно секунданту обманутого боксера, который терпел поражение. Бикжало, если хотел наполнить свои карманы, должен был убедить Жан-Лу выдержать еще пару раундов.

Фрэнк не ошибся насчет Бикжало при первой их встрече. За свою долгую практику он приобрел какой-то особый, едва ли не звериный нюх на людей. И еще не утратил его. Он всегда считал: если кто родился собакой, так и останется ею.

Кто рожден квадратным, не умрет круглым …

Это относилось и к нему, и к Бикжало и к кому угодно.

Юло открыл дверцу «пежо», но задержался, оглядывая сверху фантастическую панораму. Ему совсем не хотелось возвращаться к расследованию. Он обернулся к Фрэнку. Американец, взглянув на него, понял: Никола сейчас необходимо одно — спокойный отдых, без сновидений. Без людей в черном, без голосов, нашептывающих на ухо «Я убиваю…» — при внезапном пробуждении эти призраки еще страшнее, чем во сне.

— Ты великолепно обработал парня… и меня тоже.

— Что значит — и тебя?

— Я понимаю, что во многом положился на тебя в этом расследовании. Не думай, будто не знаю. Попросил помочь и сам обманывался, будто это поможет тебе, хотя на самом-то деле твоя помощь нужна прежде всего мне.

Казалось, за короткий промежуток времени в результате всех последних неожиданностей, маленьких и больших, какие постоянно и порой издевательски преподносит жизнь, они поменялись ролями.

— Это не так, Никола. Во всяком случае это не совсем так. Может быть, этот сумасшедший, которого мы преследуем, заражает своим сумасшествием и нас. Но если это верный путь, чтобы взять его, остается только пройти его до конца.

Юло сел в машину и завел двигатель.

— Есть только один риск при этом…

— Какой?

— Однажды, согласившись на это безумие, мы уже никогда не избавимся от него. Ты сам сказал это недавно, помнишь, Фрэнк? Мы маленькие динозавры, всего лишь маленькие динозавры…

Он закрыл дверцу и, включив передачу, тронулся с места. Калитка, управляемая агентом, открылись. Фрэнк постоял, глядя, как машина поднялась вверх по пандусу, как зажглись ее габаритные огни при выезде на автостраду и как исчезла из виду. Пока они разговаривали с Никола, агенты, сопровождавшие Фрэнка, держались в стороне, что-то обсуждая возле машины. Он сел на заднее сиденье. Агенты тоже нырнули в машину, и тот, что сел рядом с водителем, вопросительно посмотрел на Фрэнка.

— Вернемся в «Парк Сен-Ромен», — попросил Фрэнк, чуть поразмыслив.

Ему нужно было побыть одному и собраться с мыслями. Генерал Паркер и его намерения были не забыты, а лишь временно, так сказать, заархивированы. Требовалось узнать побольше о нем и об этом Райане Моссе, прежде чем определить линию поведения. Фрэнк надеялся, что Купер уже собрал данные, хотя времени прошло совсем немного.

Машина тронулась с места. Подъем, ограда, дорога. Поворот налево. Журналисты в кустах. Фрэнк смотрел, как они встряхнулись, словно собака при виде другой собаки. Был здесь и тот рыжий, который с головой влез в машину комиссара. Когда Фрэнк проезжал мимо его «мазды» с откидным верхом, репортер внимательно посмотрел на него.

Фрэнк понял: скоро начнут охотиться и за ним, как только узнают, кто он такой и что тут делает. А что узнают, можно было не сомневаться. Пока что обходила его своим вниманием, были более лакомые куски, но рано или поздно кто-нибудь наверняка направится и к нему. Несомненно, у журналистов имелись свои зацепки в полиции. Те, которые в статьях обычно именуют «надежным источником».

Журналисты проплыли мимо окошка — авангард того мира, который прежде всех хотел знать правду. И больше всех преуспевал здесь не тот, кто сумел узнать ее, а тот, кто умел продать свою собственную правду как самую правдоподобную.

Двигаясь по просьбе Фрэнка не слишком быстро, машина направилась вниз по той же дороге, по которой поднималась к дому Жан-Лу. И тут на спуске Фрэнк увидел женщину и ребенка.

Они вышли, почти выбежали на дорогу с боковой, не асфальтированной улочки в сотне метров от лагеря журналистов. Фрэнк обратил на них внимание, потому что женщина крепко держала ребенка за руку, и выглядела испуганной. Она остановилась у перекрестка, оглядываясь так, словно оказалась в совершенно незнакомом месте и не знает, куда идти. Фрэнк не сомневался, что женщина откуда-то убегает. Лет за тридцать, одета в спортивные клетчатые брюки, со множеством оттенков синего цвета, и в темно-синюю мягкую блузку из переливчатой ткани. Синий цвет прекрасно подчеркивал ее светлые волосы, спадавшие почти до плеч. Ткань и волосы удивительно сочетались друг с другом и словно соревновались, кто ярче блеснет на майском солнце. Женщина была высокой и стройной, а движения ее — плавными, хотя она и торопилась.

Мальчику Фрэнк дал бы лет десять. Довольно высокий для своего возраста, светло-голубые глаза. Он был в джинсах и пестрой майке. Он в растерянности смотрел на женщину, державшую его за руку.

Фрэнк прижался к стеклу, чтобы не упускать их из виду, и вдруг увидел капитана армии Соединенных Штатов Райана Мосса. подбежавшего к ним. Тот схватил их за руки и повлек обратно в улочку, откуда все трое появились. Фрэнк тронул водителя за плечо.

— Остановись.

— Что?

— Остановись на минуту, пожалуйста.

Водитель затормозил у обочины. Агенты переглянулись. Сидевший впереди пожал плечами. Американцы…

Фрэнк вышел из машины и направился к дому, стоявшему в глубине улочки и несколько в стороне. Со спины он видел трех человек — крепкого сложения мужчина решительно подталкивал женщину и ребенка к калитке.

— Это тоже относится к вашему расследованию, капитан Мосс?

Мосс остановился, заставив остановиться и женщину с ребенком. Выдержал удар совершенно спокойно. Обернулся и, увидев Фрэнка, не выразил никакого удивления.

— А, наш специальный агент ФБР. В чем дело, бойскаут, ищешь, какое бы совершить очередное доброе дело? Отправляйся-ка лучше на площадь Казино и, если наберешься немного терпения, возможно, найдешь там какую-нибудь старушку, поможешь ей перейти дорогу…

Фрэнк подошел вплотную. В голубых, как и у мальчика, глазах женщины, сквозили надежда и любопытство. Поразительно красивые глаза, и удивительно, что красота их вдруг так привлекла его внимание.

Мальчик стал вырываться:

— Мне больно, Райан.

— Иди домой, Стюарт. И никуда не выходи.

Мосс отпустил его. Стюарт посмотрел на женщину, та кивнула ему.

— Иди, иди, Стюарт.

Мальчик отступил немного, помедлил, глядя на них, затем повернулся и быстро побежал к зеленой калитке.

— И ты, Елена, тоже марш домой и никуда ни шагу!

Мосс с такой силой сжал руку женщины, что Фрэнк увидел, как у него напряглись мускулы под рубашкой. Мосс подтолкнул женщину к дому, а она все оборачивалась к Фрэнку.

— Посмотри на меня, Елена! Ты поняла, что я сказал?

Женщина застонала от боли и покорилась. Когда Мосс отпустил ее, она еще раз с отчаянием взглянула на Фрэнка и последовала за мальчиком. Зеленая калитка закрылись за ними.

Словно в тюрьме, — невольно подумал Фрэнк.

Мужчины стояли теперь напротив друг друга. Во взгляде Мосса явственно читалась его позиция, такая же по сути, как и у Паркера: кто не с ними, тот против них. Кто не с нами, тот против нас и, значит, пусть пеняет на себя.

Порыв ветра всколыхнул кусты у дороги, но тут же и успокоился, кусты снова недвижно замерли, словно подчеркивая напряжение, возникшее между мужчинами.

— С женщинами и детьми ты хорошо справляешься. Только этого маловато для того, у кого цели куда грандиознее… Или я ошибаюсь, капитан Мосс?

Фрэнк улыбнулся. И в ответ тоже получил улыбку, весьма глумливую.

— По-моему, и ты вполне успешно справляешься с женщинам, не так ли, Фрэнк? Ох, извини, я забыл, что «Фрэнк» — слишком для тебя фамильярно… Как же к тебе обращаться? Ах да, мистер Оттобре…

Он, казалось, обдумывал сказанное и немного посторонился, занимая более удобную позицию, словно ожидая нападения.

— Да, мистер Оттобре. Только для тебя женщины, как я понимаю, — лучший предлог отсидеться в тылу. Ничего не попишешь, мистер Оттобре уже ни на что не способен. Он замкнулся в глубоком трауре. Может, твоя жена…

Фрэнк метнулся к нему так стремительно, что тот, хоть и ожидал этого, не успел увернуться. Удар в лицо свалил его с ног. Мосс оказался на земле, изо рта текла кровь. Тем не менее он, казалось, даже не почувствовал удара, а улыбнулся, и в глазах его засветилось торжество.

— Жаль, у тебя уже нет времени понять, какую ошибку ты допустил.

Резко выгнувшись, Мосс вскочил с земли и левой ногой сделал молниеносный выпад из арсенала карате — маэ-гири. Фрэнк ушел от удара, защитившись рукой, но слегка потерял равновесие и тотчас понял свою промашку. Мосс был великолепным борцом. Его удар был рассчитан именно на такую реакцию — защиту рукой. И теперь он поднырнул под вскинутую руку Фрэнка и правой ногой произвел подсечку. Падая на гравий, Фрэнк успел перевернуться, чтобы упасть спиной. Он подумал, что прежде в такой ситуации он не попался бы врасплох. Прежде он не стал бы…

Мосс тотчас заблокировал его ноги своими и правой рукой обхватил за шею. В левой словно по волшебству у него возник армейский нож, который он приставил к горлу Фрэнка. Оба лежали, не двигаясь, напряженно замерев, и походили на опрокинутую скульптуру. Казалось, они высечены из мрамора. Глаза капитана, возбужденного борьбой, блестели. Фрэнк понял, что ему нравится эта борьба, что в ней и только в ней — весь смысл его жизни. Мосс был из тех людей, для кого враг дороже любого сокровища.

— Итак, мистер Оттобре, что теперь скажешь? А ведь говорят, что ты молодец… Твой инстинкт бойскаута не подсказал тебе, что лучше не связываться с теми, кто сильнее тебя? Где же твой нюх, мистер Оттобре?

Рука с ножом шевельнулась, и Фрэнк почувствовал, что кончик лезвия проникает в его ноздрю. Он побоялся, что Мосс захочет ее разрезать. Ему вспомнился Джек Николсон в «Китайском квартале». Интересно, подумал он, видел ли Мосс этот фильм. Полная неуместность такой мысли заставила его улыбнуться. И это, похоже, еще больше разозлило противника. Фрэнк почувствовал, как натягивается его левая ноздря.

— Хватит, Райан.

Натяжение в ноздре тотчас ослабло. Фрэнк узнал голоса генерала Паркера. Не оборачиваясь, Мосс еще раз незаметно сжал Фрэнку горло и отпустил. Эта пожатие означало, что борьба между ними не закончена, а только отложена.

Солдат не плачет. Солдат не забывает. Солдат мстит.

Капитан поднялся, отряхивая пыль с легких летних брюк. Какой-то миг они — Мосс и Паркер — нависли над Фрэнком и в таком ракурсе казались ему на одно лицо, потому что суть их была одинакова. Фрэнку вспомнилась его итальянская бабушка, и ее пословицы, всегда к месту.

Рыбак рыбака видит издалека.

Это был не тот случай, когда генерал и капитан действовали сообща, сейчас их цели и средства не совпадали. Произошедшее ничего не означало, кто бы ни оказался победителем и побежденным. Всего лишь бахвальство, не более, испражнения, которыми Мосс пометил границы своей территории. Фрэнка больше заботило то, что произойдет дальше.

— Вам надо было бы дать другую команду вашему доберману, генерал. Говорят, лучше всего действует приказ «К ноге!».

Мосс напрягся, но Паркер остановил его, тронув за руку.

Другую руку он протянул Фрэнку. Не удостоив генерала даже взглядом, Фрэнк поднялся, слегка запыхавшись, тоже отряхивая одежду. Перед ним стояли двое. Паркер смотрел на него холодными голубыми глазами, а тупой взгляд капитана Мосса уже утратил всякий блеск.

Над ними пролетела чайка. Направилась к морю в голубое небо, посылая с высоты, как насмешку, свой характерный крик.

Паркер обратился к Моссу.

— Райан, пожалуйста, иди домой и проследи, чтобы Елена не натворила еще каких-нибудь глупостей. Спасибо.

Мосс взглянул на Фрэнка. Глаза его сверкнули.

Солдат не забывает.

Мосс повернулся и направился к дому. Фрэнк подумал, что он точно так же шагал бы и по дороге, вымощенной трупами. Возможно, если бы Райан Мосс увидел надпись кровью «Я убиваю…», он так же, кровью приписал бы рядом: «Я тоже…» Этот человек не знал жалости, и не стоило бы забывать об этом.

— Вы должны извинить капитана Мосса, мистер Оттобре.

В голосе генерала не было и тени иронии, но Фрэнк не строил иллюзий. Ппри других обстоятельствах, он прекрасно понимал это, все обернулось бы совсем иначе. Не раздайся приказ Паркера, Райан не остановился бы.

— Он, как бы это сказать… иногда чересчур близко принимает к сердцу проблемы нашей семьи. Слишком усердствует порой, согласен, но человек надежный и искренне привязанный к нам.

Фрэнк не сомневался: все именно так и обстоит. Он не был уверен лишь насчет границ этого усердия, и полагал, что они будут только шириться.

— Женщина, которую вы видели сейчас, моя дочь Елена. Старшая дочь Эриджейн. Мальчик — Стюарт — мой внук. Ее сын. Она…

Тон голоса Паркера смягчился, стал печальным.

— Ну, по правде говоря, она страдает тяжелой формой нервного расстройства. Очень тяжелой. Смерть Эриджейн стала для нее последним ударом. Мы пытались все от нее скрыть, но не удалось.

Генерал опустил голову. И все же Фрэнку трудно было представить Паркера в роли удрученного отца. От него не ускользнуло, что тот сначала назвал мальчика своим внуком и только потом — сыном Елены. Видимо, чувство иерархии и дисциплины было важно для него не только в общественной, но и в личной жизни. Не без некоторого цинизма Фрэнк подумал, что присутствие в Монте-Карло дочери и внука — неплохое прикрытие для подлинных целей Паркера.

— Эриджейн была совсем не такая, намного сильнее. Стальной характер. Моя дочь. А Елена вся в мать, у нее характер такой же слабый. Очень слабый. Иногда она что-то делает, не отдавая себе отчета, как сегодня. Однажды убежала и где-то бродила двое суток, прежде чем удалось отыскать ее, причем в жутком состоянии. И теперь, думаю, случилось бы то же самое. За ней все время надо приглядывать, чтобы она не подвергла опасности себя и других.

— Мне очень жаль, генерал, что касается Елены и особенно Эриджейн, но я остаюсь при своем мнении относительно вас и ваших намерений. Возможно, на вашем месте я вел бы себя точно так же, не знаю. Но раз я занимаюсь этим расследованием, я сделаю все, чтобы взять этого убийцу, можете не сомневаться. Но точно так же я сделаю все, чтобы помешать вам вести дело самостоятельно, какой бы путь вы ни избрали.

Паркер реагировал на слова Фрэнка не столь гневно, как накануне вечером. Наверное, отказ Фрэнка сотрудничать он уже отправил в архив с пометкой: «Тактически несущественный».

— Приму к сведению. Вы человек с характером, но, думаю, не удивитесь, обнаружив, что и я тоже. Поэтому советую вам быть очень осторожным, когда двинетесь по той же улице, что и я, мистер Оттобре.

Последние слова прозвучали не без иронии, и Фрэнк улыбнулся. Каков Райан, таков и Паркер.

— Приму во внимание ваш совет, генерал, но надеюсь, он не понадобится мне, потому что я буду вести расследование по-своему. Так или иначе благодарю вас, мистер Паркер…

Ирония в ответ на иронию, словно крик чайки, падающей из небесной голубизны, — крик, застрявший где-то между справедливостью и местью.

Фрэнк повернулся и медленно направился к автостраде, спиной чувствуя пристальный взгляд генерала.

Справа от него, за оградой и зеленью сада, виднелась крыша дома Жан-Лу. Переходя дорогу к ожидавшей его машине, Фрэнк задумался, почему Паркер снял дом в сотне метров от виллы диджея? Случайное совпадение или рассчитанный выбор?

С балкона своей квартиры в небоскребе «Парк Сен-Ромен» Фрэнк увидел, как машина, которая привезла его домой, свернула на рю де Жирофле и выехала на Итальянский бульвар. Возможно, агенты задержались, получая новые указания от начальства. За это время он уже успел подняться наверх в квартиру, открыть балконную дверь и выйти на террасу. Он представил себе, что говорят в управлении о происшествии и о нем, Фрэнке, вообще. Он уже давно понял, как тут относятся к его роли в этом деле, как говорили здесь. Если не считать Никола и Морелли, то заметен был вполне понятный шовинизм в отношении к нему. Не обструкция, конечно, нет, потому что в сущности они преследуют общую цель, но некоторая враждебность, несомненно, ощущалась. Дружба с Юло и его квалификация были достаточным пропуском, гарантировавшим сотрудничество, но это не пробуждало симпатии, а лишь немного приоткрывало дверь для американского кузена.

Тем хуже, он ведь находился здесь не для организации какого-то шоу, а для того, чтобы взять убийцу. С подобной работой можно было бы отлично справиться, не будь этих постоянных и столь мешающих толчков в спину.

Фрэнк взглянул на часы. Была половина третьего. Он почувствовал, что проголодался, и прошел в кухню. По его просьбе Амели, уборщица, которая служила у Андре Феррана и которую он нанял, сняв квартиру, кое-что купила. Из того, что нашлось в холодильнике, он кое-как соорудил себе бутерброд. Открыл бутылку «хайнекена» и, вернувшись на террасу, уселся в шезлонге, затем положил свой бутерброд на стеклянную столешницу плетеного столика, снял рубашку и остался полуобнаженным на солнце. Пожалуй, он впервые не думал о своих шрамах, где бы они ни были. Теперь многое изменилось — теперь у него были совсем другие заботы.

Он посмотрел в безоблачное небо. Чайки летали высоко, глядя на людей и охотясь за рыбой, — единственные белые пятна во всей этой прямо-таки наглой голубизне. День стоял фантастический. С тех пор, как началась эта история, погода, казалось, решила не обращать внимания на человеческие горести и своим путем следовать к лету. Ни единого облачка не появлялось больше на небе, чтобы затмить солнце. Словно кто-то где-то решил предоставить людям самим управлять светом и тьмой, быть господами и хозяевами собственных умопомрачений.

Фрэнк посмотрел на побережье.

Под ярким солнцем Монте-Карло выглядел маленьким красивым ульем, переполненным пчелами-царицами. Многие вели себя тут именно как повелители, хотя и не были ими. Видимость, только видимость. Люди, чья хрупкая элегантная внешность держалась на фальшивых, словно кинодекорации, подпорках. Он смотрел на далекую линию горизонта, а видел того человека в длинном, черном плаще, который, казалось, с насмешливым поклоном открывает дверь за дверью и рукой в черной перчатке указывает на пустоту за ними.

Он доел бутерброд и допил пиво.

И снова взглянул на циферблат. Три часа. Определенно, Купер в это время, если не отвлекла какая-нибудь неприятность, должен быть в своем офисе, в этой каменной громадине на Девятой улице в Вашингтоне, где расположено управление ФБР. Он взял радиотелефон и набрал номер.

Купер ответил, как всегда, после третьего гудка.

— Купер Дантон.

— Привет, Куп, это опять я, Фрэнк.

— Привет, старик. Загораешь на Лазурном берегу?

— Я уже забываю, как оно выглядит, это солнце на Лазурном берегу. Наш друг заставляет всех работать по ночам, Купер. Так что я совершенно белый, как репа.

— Вот как. Ну, а какие новости по твоему расследованию?

— Полнейший мрак. Те немногие крохотные лампочки, что светили нам, лопаются одна за другой. И словно мало этого подонка, явился сюда еще этот генерал Паркер со своим вышибалой. Я понимаю, что надоедаю тебе, и все же — удалось что-нибудь узнать?

— Ну, целый воз всякого добра… если тебя не пугают серьезные дела. Я как раз собирался отправить тебе письмо с вложением на адрес, который ты дал. Ты опередил меня на несколько секунд.

— Отправь непременно, но расскажи вкратце.

— Хорошо, тогда главное. Генерал Паркер, Натан Джеймс, родился в Монпелье, штат Вермонт, в тридцать седьмом. Семья не из самых богатых, но весьма состоятельная. В семнадцать лет ушел из дома и подделал документы, чтобы поступить на службу в армию. Лучший выпускник на своем курсе в Академии. Блестящий офицер, сделал стремительную карьеру. Высаживался на Кубе в шестьдесят первом, имеет награды за о Вьетнам. Отлично провел операции в Никарагуа и Панаме. Был везде, где требовалось поиграть мускулами, дать волю рукам и пошевелить мозгами. Очень быстро получил должность в Главном штабе сухопутных сил. Закулисный стратег «Бури в пустыне» и войны в Косово. Сменились два президента, а он все на своем посту. Это означает, что слов на ветер он не бросает. И даже теперь, в этой истории с Афганистаном, его мнение стоит дорого. У него есть деньги, поддержка, власть и доверие. Человек, который помочится в кровать и скажет, что вспотел. Он силен и жесток. Очень жесток, Фрэнк.

Купер помолчал, чтобы передохнуть и дать Фрэнку осознать все услышанное.

— А о втором что скажешь?

— О ком? О капитане Райане Моссе?

Фрэнк вдруг снова ощутил кончик лезвия у себя в ноздре. И даже почесал нос, желая избавиться от возникшего зуда.

— Именно. Удалось узнать что-нибудь?

— Разумеется. Капитан Мосс, Райан Уилбур, родился второго марта шестьдесят третьего года в Остине, штат Техас. О нем сведений меньше и в то же время больше.

— Как это понимать?

— С какого-то момента Мосс стал тенью Паркера. Где один, там и другой. Мосс способен жизнь за него отдать.

— Тому есть какая-то особая причина или только личное обаяние генерала?

— Преданность Мосса связана с подвигами Паркера во Вьетнаме. Среди них — пересечение линии Чарли с раненым солдатом на спине, которому он спас жизнь…

— И сейчас ты назовешь его имя.

— Да, этим солдатом был сержант Вилли Мосс, отец Райана.

— Отлично.

— С тех про они друзья. Вернее, Мосс-отец стал как бы слугой Натана Паркера. И этот в свою очередь занялся сыном сержанта, помог ему поступить в Военную академию, а потом не раз прикрывал в трудных ситуациях.

— То есть?

— Короче, Фрэнк, этот Мосс — психопат, склонный к бессмысленному насилию, отчего нередко попадает во всякие истории. В Академии он едва ли не до смерти избил однокурсника, потом исполосовал ножом солдата из-за какой-то женщины на военном празднике в Аризоне. Во время войны в Заливе одного сержанта отдали под суд за то, что он угрожал Моссу пистолетом, пытаясь прекратить его издевательства над безоружными пленными.

— Прекрасный цикламен…

— Ты хочешь сказать, целый букет цикламенов, и каждый цветок воняет дерьмом. И все ему сходило с рук. Попробуй-ка угадать, благодаря кому?

— Генералу Паркеру, надо полагать.

— Угадал. Вот почему я и говорю тебе: будь осторожен, Фрэнк. Эти двое вместе — все равно что сатана с вилами. Мосс — послушное орудие Паркера. И не думаю, чтобы тот слишком церемонился, используя его.

— Я тоже не думаю, Куп. Спасибо тебе. Жду письма. Пока.

— Оно уже в твоем компьютере. Пока, друг мой, береги себя.

Фрэнк отключил связь и постоял посреди комнаты, склонив голову на бок. Информация Купера только добавила имена, даты и факты к тому, что он думал об этих двоих. Злые люди, с которыми лучше встречаться при свете дня. Ужасные, если окажутся за спиной, в тени.

В прихожей зазвонил домофон. Фрэнк прошел к нему и ответил.

— Да?

Голос консьержа звучал неуверенно. Он сказал по-английски:

— Мистер Оттобре, тут к вам поднимается один человек, мне не удалось сказать ему, но… вы поймете, я…

— Ничего страшного, Паскаль, не беспокойтесь.

Он удивился, кто так решительно направляется к нему, ставя консьержа в неловкое положение. И тут в дверь постучали. Интересно, почему не воспользовались звонком?

Он встал сбоку от двери и открыл.

Перед ним оказался мужчина средних лет, такой же высокий, как он сам, и бесспорно, американец. Он слегка походил на Роберта Редфорда[35], только волосы потемнее. Лицо загорелое, ровно настолько, чтобы выглядело не слишком бледным. Синий костюм и открытая рубашка без галстука. На руке — «роллекс» с кожаным ремешком — ничего похожего на массивные золотые изделия, какие в Монако встречаешь на каждому шагу. Незнакомец улыбнулся доверчиво, как простой человек, а не как какая-то важная персона. Никакого пиара, боже упаси.

И сразу же вызвал симпатию Фрэнка.

— Фрэнк Оттобре?

— Да.

Человек протянул ему руку.

— Рад познакомиться с вами, мистер Оттобре. Меня зовут Дуайт Дархем, я — консул Соединенных Штатов в Марселе.

Фрэнк даже замер на какой-то момент от удивления, прежде чем пожать ему руку. Да, вот уж действительно неожиданный визит. Недоумение, видимо, отразилось на его на лице, потому что в глазах дипломата мелькнула улыбка.

— Если полагаете, это моя вина, могу уйти. Если же считаете, что в силах смириться с моей должностью и пригласить в дом, я был бы рад с вами побеседовать.

Фрэнк оправился от удивления. Да, этот человек определенно был ему по душе.

— Простите, я не ждал. — Он указал на свой обнаженный торс. — Как видите, из патриотических побуждений принимаю дипломата своей страны одетый, как Рэмбо[36]. Проходите, мистер Дархем.

Странно, но сейчас он нисколько не стеснялся своих шрамов. Дархем во всяком случае никак не показал, что заметил их.

Консул вошел, но прежде обернулся к человеку, стоявшему в коридоре за его спиной, высокому и крепкому, с пистолетом под пиджаком и будто написанной на лице эмблемой. Это мог быть сотрудник ФБР, ЦРУ или ДЕА[37], чего угодно еще, но только не Армии спасения.

— Будьте добры, подождите меня здесь, Малькольм.

— Нет проблем, мистер.

— Благодарю вас.

Дархем закрыл дверь, вошел в гостиную и осмотрелся.

— Совсем неплохо у вас тут. Изумительный вид.

— Верно. Вы, конечно, знаете, что это не моя квартира, я здесь, можно сказать, в гостях, и догадываюсь, что вам известны также и причины моего пребывания здесь.

Замечание Фрэнка, по правде говоря, нужно было только для того, чтобы избежать напрасной траты времени. Конечно, у Дархема имелась вся необходимая информация. Фрэнк так и представил себе, как рука секретарши кладет консулу на письменный стол папку с его, Фрэнка, именем на обложке и послужным списком внутри.

Фрэнк Оттобре, квадратный человек, круглый человек.

Через сколько еще рук прошла эта папка, прежде чем лечь на стол, теперь уже не имело значения. Он хотел только дать понять Дархему, что ему все ясно, и любая словесная акробатика будет излишней.

Консул понял это и, похоже, оценил. У Дархема хватило совести не притворяться. К тому же он знал, что понимание и уважение могут быть вполне приемлемой альтернативой.

— Располагайтесь, мистер Дархем.

— Дуайт, просто Дуайт.

— Хорошо, пусть будет Дуайт. А ты зови меня Фрэнком. Хочешь что-нибудь выпить? Только без особых претензий. Мои запасы сейчас не в лучшем состоянии, — сказал Фрэнк, выходя на террасу за рубашкой.

— «Перье» найдется?

Никакого алкоголя. Хорошо. Пока он шел в кухню, Дархем опустился на диван. Фрэнк заметил, что носки у него были такого же цвета, что и костюм.

Человек, что называется, ton-sur-ton[38]. Аккуратный, но без фанатизма.

— Думаю, найдется.

Дархем улыбнулся.

— Вот и отлично.

Фрэнк вернулся с бутылочкой «Перье» и стаканом и протянул консулу без всяких церемоний. Пока тот наливал себе газированную воду, Фрэнк сел на диван, стоящий перпендикулярно к тому, на котором расположился гость.

— Спросишь, зачем я приехал к тебе, верно Фрэнк?

— Нет, ты сам уже задал этот вопрос. Думаю, что именно для того, чтобы ответить на него.

Дархем рассматривал пузырьки в стакане с водой, будто это шампанское.

— У нас возникла проблема, Фрэнк?

— У нас?

— Да, у нас. У тебя и у меня. Я — орел, а ты — решка. Или наоборот. Но мы с тобой в данный момент — одна монета. И лежим в одном кармане.

Он отпил воды, опустил стакан на стеклянный столик перед собой.

— Прежде всего я хотел бы уточнить, что мой визит носит официальный характер ровно в той мере, в какой ты сам пожелаешь. Я же вовсе не считаю нашу встречу официальной — просто разговор двух цивилизованных людей. Признаюсь, направляясь сюда, я ожидал встретить другого человека — не Рэмбо, а скорее Эллиота Несса[39]. И рад, что ошибся.

Он снова взял стакан, как бы чувствуя себя увереннее, когда держал его в руке.

— Хочешь, обрисую тебе ситуацию, Фрэнк?

— Неплохо бы. Любой взгляд со стороны сейчас не помешает.

— Так вот, могу сказать тебе, что убийство Аллена Йосиды лишь ускорило то, что смерть Эриджейн Паркер уже привела в действие. Ты ведь в курсе, что сюда приехал генерал Паркер, не так ли?

Фрэнк кивнул.

Дуайт продолжал с явным облегчением, но в то же время и встревожившись, что Фрэнку это уже известно.

— Удачное стечение обстоятельств весьма кстати привело тебя сюда. Это снимает с меня неприятную обязанность требовать участия нашего представителя в расследовании, поскольку ты уже участвуешь. Для Соединенных Штатов в данный момент крайне важна проблема имиджа. Как страна, решившая взять на себя лидерство в современной цивилизации, как единственная в мире сверхдержава, мы получили одиннадцатого сентября довольно тяжелый удар. Получили его именно там, где были сильнее всего, где чувствовали себя неуязвимыми, иными словами — у себя дома…

Он смотрел за окно, отражаясь в стеклянной створке двери, которую первые вечерние тени превратили в зеркало.

— И тут вдруг происходит эта ужасная история… Чудовищным образом убиты два американских гражданина именно тут, в Княжестве Монако, в одном из самых безопасных государств в мире. Нелепо, верно? Не кажется ли, будто история повторяется? С тем единственным осложнением, что теперь появляется еще и убитый горем отец, генерал армии Соединенных Штатов, который намерен действовать самостоятельно, используя в личных целях те же террористические приемы, против которых мы боремся. Ты ведь понимаешь, что подобные крайности могут вызвать еще один большой международный скандал…

Фрэнк невозмутимо посмотрел на Дархема.

— И что из этого следует?

— А то, что тебе необходимо взять этого убийцу, Фрэнк. Это должен сделать ты. Прежде Паркера, прежде местной полиции, если сумеешь. Вопреки местной полиции, если необходимо. В Вашингтоне хотят, чтобы это расследование стало цветком в петличке Америки. Хочешь ты этого или нет, ты должен пойти дальше Эллиота Несса, опять снять рубашку и превратиться в Рэмбо.

Фрэнк подумал, что при других обстоятельствах они с Дархемом могли бы стать большими друзьями. Его симпатия к этому человеку только возрастала.

— Ты знаешь, что я сделаю это, Дархем. Сделаю, но не по тем причинам, какие ты мне только что назвал. Может, мы с тобой и вправду орел и решка, одна монета и в одном кармане, но только в этом единственном случае. Я возьму убийцу, и вы сможете придать этому факту любой смысл, какой захотите. Прошу вас только об одном.

— О чем?

— Не принуждайте меня вкладывать в него тот же смысл.

Дуайт Дархем, консул Соединенных Штатов, промолчал. Может быть, он не понял, а может, прекрасно все понял, но его и так все устраивало. Он поднялся с дивана, поправляя брюки. Разговор был окончен.

— Ладно, Фрэнк. Думаю, мы сказали друг другу все.

Фрэнк тоже поднялся. Они обменялись рукопожатием в сумеречном контражуре заходящего солнца. Небо из голубого становилось синим. Еще несколько часов, и опустится ночь — ночь, когда по радио звучат голоса и во мраке бродят убийцы. И каждый будет искать на ощупь в темноте свое убежище.

— Не надо, не провожай меня, я знаю дорогу. Пока, Фрэнк, ни пуха ни пера.

— Что-то уж чересчур много кругом и пуха, и перьев, Дуайт. Трудно будет справиться.

Дуайт направился к выходу. В коридоре возникла фигура Малькольма.

Фрэнк снова остался в одиночестве. Решил, что имеет право еще на одну бутылку пива. Сходил за ней в кухню и вернулся на диван, на тот самый, где сидел его гость.

Мы с тобой одна монета… Орел или решка, Дуайт?

Он расслабился и постарался забыть Дархема и встречу с ним, дипломатию, войны, юридические путы. Отпил пива.

И попытался прибегнуть к тому, чего уже давно не делал. Он называл это «открыванием». Когда расследование заходило в тупик, он уединялся и пытался отключить свой мозг от всего постороннего и дать своим мыслям полную свободу, предоставляя им соединяться самим собой, подобно кусочкам детской мозаики. Без всякой целенаправленной воли, но силой интуиции. Это было так называемое латеральное мышление, которое давало иногда отличные результаты. Фрэнк закрыл глаза.

Эриджейн Паркер и Йохан Вельдер.

Яхта, врезавшаяся в причал, мачты, слегка наклонены вправо.

Они оба, лежащие на постели. Оскальпированные головы, зубы, обнаженные в беззлобной ухмылке.

Голос по радио.

Надпись, красная, как кровь.

«Я убиваю…"

Жан-Лу Вердье. Его растерянный взгляд.

Лицо Гарриет…

Нет, не сейчас, не теперь!

Снова голос по радио.

Музыка. Конверт с диском Сантаны.

Ален Йосида.

Его голова, уткнувшаяся в окно машины.

Светлое сиденье, снова кровавая надпись.

Рука, нож, кровь.

Кадры видеозаписи.

Человек в черном и Аллен Йосида.

Фотографии комнаты, без них.

Кадры видеозаписи. Снимки. Кадры видеозаписи. Снимки, Кад…

Внезапно Фрэнка Оттобре словно подбросило на диване. Эта деталь была такой крохотной, что его мозг запомнил и архивировал ее как второстепенный файл. Ему нужно было немедленно отправиться в управление и проверить, верно ли то, что он вспомнил. Может, он ошибается, но он не мог не ухватиться за эту крохотную надежду. В этот момент ему хотелось бы иметь тысячу пальцев, чтобы скрестить их все[40].

Фрэнк подошел к Управлению полиции на рю Нотари уже в сумерках. От «Парк Сен-Ромен» он добрался сюда пешком, обгоняя прохожих, заполнявших улицы в этот предвечерний час, и почти не замечая их. Он волновался. Всякий раз, когда начиналась охота за преступником, его охватывали тревога и лихорадочное возбуждение, будто какой-то внутренний голос торопил его, вынуждая спешить. Расследование зашло в тупик и все их предположения оказались бесплодными — и тут возник вдруг этот крохотный просвет, едва видневшийся где-то под водой. И Фрэнку не терпелось нырнуть и понять, действительно ли это свет или только мираж, вызванный каким-то отблеском.

В вестибюле дежурный полицейский, увидев его, пропустил без всяких вопросов. Интересно, подумал Фрэнк, а как они называют его между собой, — по имени или просто «американцем».

Он взбежал на верхний этаж, прошел по коридору к кабинету Никола Юло, постучал пару раз и открыл дверь. Кабинет был пуст. Фрэнк постоял в растерянности на пороге и наконец решил войти. Ему безумно не терпелось проверить, верно ли то, что ему показалось. Он не сомневался, что не возникнет никаких проблем, если сделать это в отсутствие Никола.

На письменном столе лежало досье со всеми отчетами и документами по делу. Он открыл его и стал искать конверт с фотографиями, сделанными в доме Йосиды, которые принес Фробен после осмотра места преступления. Он внимательно рассмотрел их. И набрал номер комиссара Ниццы.

— Фробен?

— Да, кто это?

— Привет, Клод, это Фрэнк.

— Привет, американец. Как дела?

— Могу я задать тебе нескромный вопрос.

— Я читал газеты. Действительно, все так плохо?

— Да. И знаешь, когда все так плохо, мы вздыхаем с облегчением — слава богу, что не хуже.

— Поздравляю. Чем могу помочь тебе?

— Ответом на пару вопросов.

— Давай.

— Не знаешь ли, трогал ли кто-нибудь что-нибудь в доме Йосиды, ну, может, переставлял с места на место, нечаянно сдвинул что-то еще до вашего приезда, прежде, чем вы стали и фотографировать помещение.

— Не думаю. Служанка, которая обнаружила комнату, где было совершено преступление, даже не входила туда. Она едва в обморок не упала, увидев столько крови. И сразу позвала охрану. Как ты помнишь, Вальмер, начальник охраны, бывший полицейский, и он знает, как поступать в таком случае. Мы, естественно, тоже ничего не трогали. Снимки, которые я вам принес, воспроизводят все именно так, как было тогда в комнате.

— Хорошо, Клод. Извини, но мне нужна полная уверенность в этом.

— У тебя появился какой-то след?

— Не знаю. Надеюсь. Нужно проверить одну деталь. Но не хочу обманываться раньше времени. И еще…

Молчание на другом конце провода означало, что Фробен внимательно слушает.

— Ты не помнишь, у Йосиды в коллекции были виниловые пластинки?

— Могу ответить со всей определенностью — нет. Говорю так, потому что один из моих сотрудников, большой меломан, как раз отметил, что хоть хотя вертушка там была, но в шкафах лежали только компакт-диски. Он даже прокомментировал это…

— Отлично, Фробен. Я и не ожидал от тебя ничего другого.

— Ладно. Если понадобится что-нибудь, я тут.

— Спасибо, Клод. Ты настоящий друг.

Он положил трубку и задумался. Теперь можно было проверить, допустил ли этот сукин сын одну крохотную ошибку, первую за все время… Или же допустил ошибку он, Фрэнк, приняв светлячков за лампы.

Он выдвинул средний ящик стола. В нем лежала копия видеокассеты, которую нашли в «бентли» Йосиды. Фрэнк знал, что Никола держал ее тут вместе с записями радиопередачи. Он взял кассету и вставил в видеомагнитофон, соединенный с телевизором. Включил аппаратуру и нажал на пульте управления кнопку «Play".

На экране появились цветные полосы и потом запись. Проживи Фрэнк сто лет и смотри он на эти кадры каждый день, он все равно не смог бы воспринимать их без содрогания. Он вновь увидел человека в черном, орудующего своим кинжалом. Почувствовал, как комок подступает к горлу и что-то мучительно сжимает желудок. И ощутил сильнейшую злость, которая не успокоится, пока он не возьмет его.

Вот, вот здесь, почти что…

Он попытался прокрутить пленку быстрее, но потом побоялся, что пропустит нужный момент, и отмотал обратно. Наконец, картинка оказалась тем, где ему было нужно. И он невольно издал торжествующий возглас.

Есть!

Он остановил картинку, нажав на «паузу». Деталь такая крохотная, что говорить о ней раньше с кем-то было просто рискованно, чтобы не разочароваться в очередной раз. Но теперь она была вот тут, у него перед глазами, и стоило поразмыслить, можно ли что-то извлечь из нее. Деталь мелкая и незаметная — но единственное, что он имел в руках.

Он впился глазами в стоп-кадр на экране телевизора. Убийца стоял неподвижно, занеся кинжал над Алленом Йосидой. Жертва смотрела не него выпученными глазами, руки и ноги связаны железной проволокой, рот заклеен скочем, лице искажено от боли и ужаса. И если учесть, что это был за человек, то он, бесспорно, заслужил такую смерть.

Тут дверь отворилась, и вошел Морелли. Он остановился на пороге, увидев Фрэнка.

Фрэнк заметил, что тот не удивлен, а слегка растерян, и почувствовал себя в какой-то мере виноватым из-за того, что поставил инспектора в неловкое положение.

— Привет, Клод, извини, что вошел сюда, когда тут никого не было, но мне очень нужно было срочно проверить одну деталь…

— Да нет, никаких проблем. Если тебе нужен комиссар Юло, то он на совещании, в зале этажом ниже. Там и все начальство.

Фрэнк почувствовал, что пахнет жареным. Если идет совещание, касающееся расследования и принятия каких-то решений, то почему не предупредили его. Он всегда старался держаться в тени, чтобы не смущать Никола, все время оставался на шаг позади и взял на себя инициативу только, когда ему предоставили ее. Он не хотел умалять положение комиссара ни в чьих глазах. Ни в глазах начальства, ни — прежде всего — в глазах подчиненных, что гораздо важнее.

Что касается душевного состояния Никола, то здесь совсем другой разговор. Фрэнка весьма поразила утренняя вспышка в доме Жан-Лу Вердье, но он прекрасно понимал Никола и по-человечески, и как профессионал.

Вот с ним они действительно были двумя сторонами одной медали. Кто был орлом, а кто решкой, не имело ни малейшего значения. У них не было никаких проблем друг с другом. Фрэнк связал совещание — едва ли не тайное — с только что нанесенным визитом Дуйата Дархема. Возможно, власти Княжества смотрели на дело по-своему. Появление тут Фрэнка после ноты американского дипломата становилось уже не его личным делом в рамках некоего джентльменского соглашения, а приобретало официальный характер.

Фрэнк пожал плечами. Он вовсе не хотел оказаться впутанным в этот клубок дипломатических интриг. Ему плевать было на них. Единственное, чего он хотел, — это взять убийцу, отправить его в тюрьму и выбросить в море ключ от его камеры. А чья тут заслуга, пусть решит тот, кому по должности надлежит принимать подобные решения.

Морелли успокоился после минутной неловкости.

— Я спускаюсь. Тоже идешь?

— Думаешь, удобно?

— Знаю, что тебе звонили пару раз, но телефон был занят.

Вполне возможно. Он ведь долго разговаривал с Купером, а когда пришел Дархем, выключил мобильник, которым вообще пользовался очень редко — тот почти все время валялся в каком-то ящике в его квартире в «Парк Сен-Ромен».

Фрэнк поднялся, собрал снимки, которые только что рассматривал, достал из видеомагнитофона кассету и тоже взял с собой.

— А внизу можно посмотреть видео?

— Да, там есть все, что необходимо.

Они молча прошли по коридору и спустились по лестнице. Лицо Фрэнка было подобно каменной маске. Этажом ниже прошли по точно такому же коридору и остановились у предпоследней двери справа. Морелли осторожно постучал.

— Входите, — отозвались в ответ.

Инспектор открыл дверь.

В просторном зале, стены которого были окрашены блестящей сероватой краской, за длинным прямоугольным столом сидело немало народу: Никола Юло, доктор Клюни, начальник Службы безопасности Ронкай и еще какие-то два человека, которых Фрэнк прежде не видел.

При его появлении все замолчали.

Запах паленого, который Фрэнк ощутил раньше, усилился. Наступила классическая пауза — словно кого-то застали, когда он запустил пальцы в вазу с мармеладом. Фрэнк подумал, что это их дом, и они имеют полное право проводить какие угодно совещания, с ним или без него. Однако общая атмосфера настораживала. Никола отводил глаза, не находя мужества посмотреть Фрэнку в лицо, и выглядел довольно растерянным, как незадолго до этого и Морелли. Фрэнк предположил, что в его отсутствие комиссару устроили хороший нагоняй за то, что расследование до сих пор не дало никаких результатов.

Ронкай первым разрядил обстановку. Он поднялся и шагнул ему навстречу.

— О, Фрэнк, здравствуйте. Садитесь, мы как раз в ожидании вас обсуждаем положение дел. Думаю, вы не знакомы с доктором[41] Аленом Дюраном, генеральным прокурором, который лично занимается этим расследованием…

Ронкай указал на невысокого человека со светлыми, редкими волосами и глубоко посаженными глазками, в очках без оправы, сидевшего во главе стола. На нем был элегантный серый костюм, который однако не придавал ему желаемого импозантного вида. Он слегка кивнул в ответ на слова Ронкая.

— Это инспектор Готте из Компьютерной службы криминального отдела…

Тут кивнул человек, сидевший слева от Дюрана, — загорелый темноволосый юноша, явно посещавший спортивный зал в любое свободное время, пляжи летом и солярий зимой. Он скорее походил на хиппи, нежели на полицейского.

Затем Ронкай обратился к тем, кого представил.

— А это Фрэнк Оттобре, специальный агент ФБР, призванный сотрудничать с полицией Княжества для расследования дела Никто.

Фрэнк сел рядом с Клюни, почти напротив Никола. Хотел встретиться с ним взглядом, но не смог. Тот упрямо смотрел под стол, будто что-то потерял там.

Ронкай вернулся на свое место.

— Так вот, теперь мы тут все и можем двигаться дальше. Фрэнк, мы собирались заслушать доклад доктора Клюни, он изучил записи телефонных звонков на радио.

Клюни пододвинулся поближе к столу, взял папку с заметками, лежавшую перед ним, и прочистил горло, будто собирался читать лекцию в университете.

— После более глубокого анализа, чем тот, какой я мог сделать во время телефонного разговора, я пришел в общем и целом к тем же выводам. Речь идет о чрезвычайно сложном субъекте, с типологией которого, определенно могу сказать, мне никогда не доводилось сталкиваться. Есть отдельные детали в его modus operandi[42], какие с полным основанием позволяют охарактеризовать его как типичного серийного убийцу. Например, приверженность к определенной территории: он действует исключительно в пределах Княжества. Предпочтение холодному оружию, что позволяет ему иметь прямой контакт с жертвой. Скальпирование жертвы, если угодно, можно рассматривать как некий фетишистский ритуал и в узком смысле как использование избыточных средств — у американцев есть для этого емкое словечко «overkilling». Уродуя труп, убийца стремится показать свое полное превосходство над человеком, которого решил сразить. Временные промежутки между убийствами тоже вписываются в общую картину. Вот почему до сих пор все могло бы казаться нормальным…

— Однако? — произнес Дюран низким басом, который никак не вязался с его тщедушным видом.

Клюни сделал эффектную паузу. Снял очки и потер переносицу. Фрэнк уже видел однажды эту пантомиму, создававшую впечатление, будто Клюни обладает особым умением удерживать внимание собеседников. Клюни снова надел очки и ответил Дюрану.

— Совершенно верно. Вот тут и начинаются «однако»… Субъект обладает огромным лексическим богатством и необыкновенной способностью к абстрактному мышлению. Он создает порой прямо-таки поэтические, хотя и горькие образы. И то определение, которое он дает самому себе, — «некто и никто» — тоже вполне отвечает высказанным выше оценкам. Кроме того, что он обладает острым умом, это человек с высокой культурой, имеющий высшее образование, я бы сказал, гуманитарное, возможно, университетское — в противовес представлению об обычном серийном убийце, человеке бывает из средних слоев, недостаточно культурном и образованном. В подавляющем большинстве случаев это люди с довольно низким коэффициентом умственного развития. И один момент смущает меня особенно…

Снова пауза. Фрэнк наблюдал как психопатолог повторяет процедуру с очками и потиранием переносицы. Дюран воспользовался этим, чтобы прочистить и свои стекла.

Аплодисменты при поднятом занавесе[43], Клюни. Очень хорошо, мы все тут на твоей стороне, но давай дальше, пожалуйста. И решись, наконец, надеть контактные линзы.

— Судя по телефонному звонку, существует что-то, что едва ли не принуждает его к преступлению, убийству. Когда за этим стоят события, вызывающие расстройство личности — угнетающая атмосфера в семье, жестокие родители, перенесенные страдания, пережитые унижения или другие подобные веще, тогда все понятно. Но здесь налицо поведение, характерное скорее для раздвоения личности, как если бы в субъекте как бы сосуществовали одновременно два разных человека. И тут мы опять возвращаемся к «некто и никто», о котором говорилось выше…

Чушь собачья, подумал Фрэнк. Стилистическое упражнение на пустом месте. Нарисовать портрет убийцы, может быть, и полезно, но это ничего не решает.

Речь ведь идет о человеке, который не только действует, но и думает и немало думает, прежде чем действовать. Исключительным образом к тому же. Чтобы взять его, нужно было пойти дальше — нужно мыслить еще более четко.

Он не сказал этого из опасения, что простую констатацию факта примут за неуместный восторг.

Потом заговорил Дюран, и выслушав его, Фрэнк вынужден был признать, что он специалист — знает, как вести подобного рода совещания.

— Месье, мы все здесь свои, никто нас не слышит. И у нас тут не соревнование в уму и ловкости. Я попросил бы вас незамедлительно выложить на стол все ваши соображения, даже если они кажутся самыми банальными. Никогда ведь не угадаешь, откуда появится нужная мысль. Начну первым. Что можно сказать об отношении убийцы к музыке?

Клюни пожал плечами.

— Это еще один спорный аспект. Опять же «некто и никто». С одной стороны, его увлечение музыкой очевидно — он очень хорошо знает ее и очень любит. Музыка, думается мне, представляет для этого человека главное убежище, некое психологическое логово. С другой стороны, использование музыки для передачи нам неких указаний, примет своей будущей жертвы, вовлекает нас в губительную музыкальную игру, этим своим оружием он бросает нам вызов. Он полагает, будто превосходит нас, хотя движет им как раз чувство неполноценности и неудовлетворенности. Видите? Снова «некто и никто»…

Юло поднял руку.

— Пожалуйста, комиссар.

— Как вы можете объяснит, помимо психологической мотивировки, зачем ему скальпы? Ладно, скажу проще. Что он делает с ними, с лицами этих несчастных? На кой они сдались ему?

В комнате воцарилось молчание. Это вопрос каждый наверняка уже не раз задавал самому себе. Теперь он прозвучал вслух, и молчание означало, что не найдено даже намека на ответ.

— Ну, на этот счет, я, как и каждый из вас, могу только строить предположения, и все они будут в равной мере правомочны до тех пор…

— Может быть, он страдает из-за своей уродливой внешности, и потому мстит? — спросил Морелли.

— Конечно, возможно. Однако имейте в виду, что с уродством особо не попрячешься. Неприятная внешность всегда запоминается людям, согласно известному уравнению «некрасивый — наверняка злодей». Если бы у нас тут где-то разгуливал кто-то, похожий на Франкенштейна[44], его несомненно давно заметили бы. Такого человека нельзя не заметить.

— И все же мне кажется, такую версию не следует отметать априори, — произнес Дюран своим рокочущим басом.

— Конечно, нет. Никакую возможность нельзя исключать, к сожалению.

— Спасибо, доктор Клюни.

Ронкай закрыл эту часть обсуждения и обратился к инспектору Готте, который до сих пор только молча слушал.

— А вы, инспектор, что скажете?

Готте с воодушевлением заговорил о том, что входило в его компетенцию, охваченный искренним желанием помочь делу.

— Мы рассмотрели все возможные причины, почему не удается установить, откуда исходит телефонный звонок «НО».

Фрэнку стало смешно, он с трудом удержал улыбку. Готте явно был фанатиком своего дела. Аббревиатура «НО» означала всего лишь «Неопознанный объект» и обычно использовалась при расследованиях в Америке, но здесь это было не принято.

— Мы недавно получили новую систему мониторинга сотовых звонков, «Ди-си-эс-тысяча», ту, которую уже прозвали «Хищница». Так что если звонят с мобильного, нет проблем….

Фрэнк слышал об этой системе в Вашингтоне, когда она еще только испытывалась, и не знал, что ее уже применяют на практике. С другой стороны, много еще было такого, чего он не знал в этот момент.

Готте продолжал свое выступление.

— Что же касается стационарной телефонной линии, то мы можем войти прямо в компьютер радиостанции, в тот, который управляет местной АТС, и с помощью поисковой системы отследить любой звонок, поступающий откуда угодно — хоть с другой АТС, хоть из Интернета…

Он сделал эффектную паузу, не до Клюни ему все равно было далеко.

— Как вы знаете, Интернет позволяет с помощью специальных программ и некоторого умения пользоваться телефоном так, что определить ваш номер невозможно. Если только на другом конце не окажется кто-то столь же, если не более умелый. Вот почему мы обратились за помощью к одному хакеру, который, что называется, перешагнул границу. Теперь он высокооплачиваемый консультант по защите от хакеров же. Иногда сотрудничает с полицией в обмен на то, что мы закрыли один глаз на некоторые его прошлые прегрешения. Вся мыслимая и немыслимая техника для такого поиска есть в продаже. На этот раз преступник не уйдет от нас…

Выступление Готте было заметно короче рассуждений Клюни еще и потому, что по сути вопроса он мог сказать совсем мало. Загадка, почему не удавалось засечь звонок, была темным пятном на белой рубашке отдела. Все засучат рукава до подмышек, лишь бы отстирать его.

Дюран окинул взглядом присутствующих.

— Что-нибудь еще можем сказать?

Юло, казалось, немного успокоился и вновь обрел хладнокровие.

— Мы продолжаем расследовать частную жизнь жертв, хотя в этом направлении и не ждем ничего особенного. Так или иначе, движемся вперед. Будем также постоянно дежурить на «Радио Монте-Карло». Если Никто опять позвонит и даст еще какое-то указание, мы готовы принять меры. Мы подготовили специальную команду полицейских в штатском, в том числе и женщин, которая будет контролировать местность. В нашем распоряжении и группа захвата с лучшими снайперами и приборами ночного видения. Мы договорились с музыкальными экспертами, они готовы помочь нам расшифровать послание, если оно будет. А расшифровав, сразу же установим наблюдение за возможной жертвой. Надеемся, что убийца допустит какую-нибудь оплошность, хотя вплоть до сегодняшнего дня он доказывал, что действует, к сожалению, безошибочно.

Дюран смотрел на них с другого конца стола, и Фрэнк разглядел наконец, что глаза у него карие. Обращаясь ко всем и ни к кому, в частности, Дюран заговорил своим баритоном.

— Месье, нет нужды напоминать вам, насколько важно не допустить никаких ошибок с нашей стороны. Теперь это уже нечто большее, нежели просто полицейское расследование. Мы должны взять этого типа как можно быстрее, прежде чем журналисты сотрут нас в порошок.

А также члены Государственного совета, если не лично сам князь, подумал Фрэнк.

— Сообщайте мне все незамедлительно, независимо от времени суток. Месье, до свиданья, рассчитываю на вас.

Дюран поднялся, и все последовали его примеру. Генеральный прокурор направился к двери, за ним Ронкай, который, возможно, хотел воспользоваться его присутствием для демонстрации своих отношений с общественностью.

Морелли подождал, пока они немного удалятся, и тоже вышел, взглядом выразив Юло свою солидарность.

Доктор Клюни остался возле стола, собирая папку со своими заметками.

— Если я нужен вам на радио, рассчитывайте на меня.

— Это было бы весьма неплохо, доктор, — ответил Юло.

— Тогда увидимся позже.

Клюни тоже покинул комнату, и Фрэнк с Никола остались одни.

— Ты ведь знаешь, что я тут ни при чем, не так ли? — заговорил Юло.

— Конечно, знаю. У каждого свои неприятности.

Фрэнк подумал о Паркере. Он чувствовал себя виноватым, что еще не рассказал Никола о генерале и Райане Моссе.

— Пойдем-ка ко мне в кабинет, у меня для тебя кое-что есть.

— Что?

— Пистолет. «Глок-двести». Думаю, это оружие хорошо знакомо тебе.

Пистолет. Фрэнк полагал, что он уже больше никогда не понадобится ему.

— Не думаю, что он нужен мне.

— Я бы тоже предпочел, чтобы ты им не пользовался, но сейчас считаю, что нужно быть готовым ко всему.

Фрэнк помолчал, поглаживая щеку, где уже начинала отрастать щетина. Юло заметил его смущение.

— В чем дело, Фрэнк?

— Никола, я, кажется, кое-что обнаружил…

— Что ты хочешь сказать?

Фрэнк взял со стола конверт и кассету, которые принес с собой.

— Я захватил это сюда, но в последний момент решил ничего не говорить при всех. Это такая мелочь, что сначала ее лучше проверить, а уж потом сообщать. Помнишь, я говорил тебе, что никак не могу что-то припомнить, что-то все время вертелась в голове, и я непременно должен был бы вспомнить это… И наконец я понял, в чем дело. Это некоторое расхождение между видеозаписью и фотографиями в доме Аллена Йосиды, теми самыми, которые принес Фробен.

— И что же?

Фрэнк достал снимок из конверта и протянул его Юло.

— Посмотри сюда, вот на эту консоль. Это стереоустановка, за нею кресло. А что вот здесь, наверху?

— Ничего.

— Совершенно верно. Теперь посмотри сюда…

Фрэнк взял кассету и прошел к телевизору «филипс-комби» со встроенным видеомагнитофоном, который был укреплен на стене напротив стола.

Вставил кассету, включил стоп-кадр и указал на точку за двумя фигурами на переднем плане.

— Вот видишь, здесь на этой консоли стоит конверт от пластинки, от старого винилового диска. В доме Йосиды винила не было, мне только что подтвердил это Фробен. Ни одной пластинки. А на снимках этого конверта нет. Значит, убийца со всей своей любовью к музыке принес в дом и музыкальное сопровождение для очередного убийства. Картинка немного размытая, это ведь копия, сделанная наспех, но я уверен, если посмотреть исходную видеозапись на специальной аппаратуре, можно будет распознать, что это за пластинка. И раз он не оставил ее на месте преступления, а унес, значит, какая-то особая. Либо почему-то очень дорога ему, либо ценная сама по себе. Не будем забывать, что у этого проклятого негодяя с чувством юмора все в порядке — он столь же тонкий, сколь и мрачный. Думаю, ему трудно было удержаться от очередной издевки над нами. Повторяю, может, это и не ахти что, но это первое, что нам стало известно об убийце вопреки всем его стараниям. Хоть и крохотная, но все же первая ошибка, которую он допустил…

Наступило долгое молчание. Фрэнк первым нарушил его.

— Можно ли изучить эту кассету без лишнего шума? — спросил он.

— Здесь, в Княжестве, конечно, нет. Дай подумать… Разве что Гийом, сын Мерсье, это наши друзья. У него небольшая видеостудия. Гийом снимает музыкальные клипы и всякое такое. Он только начал, но я знаю, он большой молодец. Можно попробовать поговорить с ним.

— Ему можно доверять?

— Полностью. Это отличный парень. Он был лучшим другом Стефана. Если попрошу, будет нем как рыба.

— Хорошо, думаю есть смысл проверить пленку, но очень осторожно.

— Я тоже так думаю. А в остальном… Ты все уже сказал сам. Хоть и крохотная, но пока единственная зацепка, какая у нас есть…

Они с пониманием переглянулись. Они действительно были двумя сторонами одной монеты, лежавшей в одном кармане. Жизнь их не баловала, но у обоих хватило мужества опять войти в игру, и каждый сделал это по-своему. До сих пор они чувствовали себя заложниками событий, вновь сотрясавших их жизнь. Теперь же, благодаря почти случайно обнаруженной детали, в этой серой комнате реяла, словно воздушный змей во власти ветра, крохотная радужная надежда.

Лоран Бедон выключил электробритву и посмотрел в зеркало.

Хотя он проснулся очень поздно, сон не стер с его лица следов минувшей ночи. Он вернулся домой на рассвете, отчаянно пьяный, и свалился на кровать и заснул, не успев коснуться подушки. Теперь даже после долгого стояния под душем и бритья у него все равно были мешки под глазами и бледная кожа, как у человека, который уже давно не видел солнца. Призрачный, безжалостный свет неоновой лампы только подчеркивал его нездоровый вид.

Господи, да я же вылитый покойник.

Он взял флакон освежающей жидкости и обильно протер лицо. Пожалуй, даже слишком обильно — спиртовой раствор обжег так, что свело губы. Причесал ершистые волосы и опрыскал подмышки дезодорантом. После чего решил, что еще на один вечер его хватит.

В спальне повсюду валялась одежда. Этот беспорядок он называл эндемическим. Когда-то сюда приходила женщина и наводила в доме такой порядок, а он старался немедленно его нарушить. Теперь домработница стала не по средствам. Хорошо еще, что из квартиры не выгнали: он не платил уже четыре месяца.

В последнее время дела у него шли совсем плохо. Вот и накануне вечером он оставил в ментонском казино очень и очень немало денег. И между прочим не своих, а чужих. Он попросил очередной аванс у Бикжало, и тот долго ворчал, но потом все же раскошелился, весьма неохотно подписал чек и швырнул ему эту бумажку со словами, что делает это в последний раз.

Этими деньгами Лоран собирался залатать самые опасные дыры в своем бюджете. Нужно было заплатить за квартиру — за съем двух вонючих комнат в этом доме в Ницце, где тараканы не водились только потому, что им противно было здесь жить. Подумать только! А хозяин дома еще и подкарауливал его, словно в каком-нибудь американском фильме категории «Б»[45] Или в комедии с Лорелом и Харди.[46]

Банк «Креди Агриколь» отобрал у него машину, купленную в рассрочку, потому что после первых трех взносов он не сделал больше ни одного. Черт бы побрал их тоже. Черт бы побрал месье Пломбье, этого засранца директора, который разговаривал с ним, как с нищим, когда он явился протестовать. И к тому же потребовал вернуть кредитную карту и чековую книжку.

Но не это было его главной заботой. Если бы! Он должен был уйму евро этому подонку Морису — долг тянулся за ним с тех пор, когда деньги еще назывались франками. Он оплачивал долг частями, как придется, но терпение этой кучи дерьма не будет вечным. Все знали, что ждет того, кто не возвращал долг этому вонючему ростовщику. Слухи ходили самые неутешительные. И Лоран подозревал, что глас народа в данном случае надо считать гласом божьим.

Он сел на кровать и провел руками по волосам. С неприязнью огляделся. Он не хотел верить, что живет в этой мышеловке на рю Ариан. Морис забрал в счет долга его прекрасную квартиру на рю Акрополис, а проценты по остаткам долга росли так стремительно, что вскоре за неимением другого Морис заберет у него даже его яйца — ради простого удовольствия послушать, как он запоет сопрано.

Он кое-как оделся, отыскав не самые грязные брюки и рубашку. Вытащил из-под кровати снятые накануне носки. У него не было ни малейшего представления, как они там оказались. Он не помнил даже, как раздевался вечером. В зеркальной дверце платяного шкафа, типичного для меблированной комнаты, одетый, он выглядел не лучше, чем нагишом в зеркале ванной.

Сорок лет. Как он только дошел до такого. Если не предпринять срочно что-нибудь, вскоре превратится в клошара. Не будет денег даже на бритвенное лезвие. Если, конечно, еще раньше не вмешается Морис и не решит проблему за него…

И все же накануне вечером он чувствовал, что фортуна прячется где-то рядом. Пьеро назвал ему числа, а его числа всегда были счастливыми. Вот уже пару раз он выходил из Казино с улыбкой до ушей, благодаря Мальчику дождя. Но выигрыш всякий раз бесследно исчезал, как любые деньги, заработанные без труда.

Он обменял чек Бикжало у знакомого типа, который околачивался возле Казино в ожидании именно таких, как он, людей с лихорадочным блеском в глазах, следящих, как скачет шарик по колесу… Он выложил на стол почти всю заработную платы — так называл их это ничтожество, Бикжало. Но он-то пришел сюда с лучшими намерениями, не подозревая, что мостит ими очередной метр дороги в ад.

Просто беда. Ни одного удачного хода, ни конем, ни на шестерку. Ничего. Крупье, словно автомат, одну за другой забирал его ставки с безразличным, как у всех крупье, выражением на лице. Оборот рулетки, один лишь бросок шарика — и вот уже ловкие руки это подлеца отправляют цветные жетоны к тем, что пропали в предыдущей ставке, растворившись, как дым.

Крупье обычно презирают тех, кто проигрывает. А у него проигрыш был написан на лице. Ни одной фишки, даже на чаевые для крупье…

Все ушло, исчезло, как туман. Если сжечь деньги в камине, и то больше было бы пользы. Только вот камина уже не осталось. Возле него грелся теперь Морис или кто-то еще, черт бы их побрал.

Он поднялся с кровати и включил компьютер, довольно ненадежно помещавшийся на чем-то вроде письменного стола в спальне. Невероятно скоростной компьютер, он сам собрал его: процессор «Пентиум IV» на 1600 мегагерц, гигабайт оперативной памяти и два винчестера по 30 гигабайт каждый. Хоть это у него пока еще осталось. Без компьютера он считал бы себя окончательно пропащим. В нем хранились его заметки, режиссерские сценарии передач, записи, которые он делал в минуты печали, а в последнее время все чаще. Он блуждал по Сети, спасаясь в виртуальном пространстве от повседневной каторги.

Включив компьютер, он заметил, что в почтовом ящике есть сообщение. Он открыл письмо. Лаконичное послание от какого-то неизвестного адресата, написанное красивым шрифтом Book.

Нужны деньги? Прибыл американский дядюшка…

Он удивился — что за дурак позволяет себе такие глупые шутки? Кто-то из друзей, знавших о его положении, это уж точно.

Да, но кто? Жан-Лу? Бикжало? Кто-нибудь из радио?

И потом как это понимать «американский дядюшка»? Он подумал было об американце, агенте ФБР, об этом типе, который расследовал убийства. Человек, от одного взгляда которого мурашки бегут по коже; пострашнее, чем от голоса убийцы в эфире. Может, это способ надавить на него? Нет, такие люди действуют иначе. Они припечатывает тебя к стене и держат, пока не отдашь им последние носки.

Он вспомнил всю эту историю. Голос убийцы на радио оказался для Жан-Лу воистину манной небесной. По известности диджей мог соперничать с «Биттлз». Все происходящее ему было явно не по душе, но в конце концов, когда убийцу поймают, он будет победителем. Он, можно сказать, взмыл в небо, этот мальчишка, а вот он, Лоран, лежит на земле, задрав кверху нос, и смотрит, как тот парит высок-высоко. Лежит, как куча дерьма. И подумать только, ведь это он привел Жан-Лу на радио, когда познакомился с ним случайно возле «Кафе де Пари» на площади Казино несколько лет назад. Он был свидетелем того, как счастливый случай принес этому засранцу прекрасный дом в Босолей. И только позже они узнали, что спасение собачонки оказалось счастливым выигрышем в лотерее.

Такова уж его судьба. Смотреть, как везет другим. Видеть, как на кого-то падает яркий свет, а отклонись он на метр в сторону, осветил бы его, Лорана.

Тогда-то он и заговорил с этим темноволосым зеленоглазым мальчишкой, который растерянно оглядывался, оказавшись неожиданно в центре внимания. Одно потянуло за собой другое. Лоран был удивлен исходившим от Жан-Лу ощущением какого-то спокойствия и сочувствия одновременно. В нем обнаружилось нечто такое, чему он никак не мог найти точного определения, что-то настолько яркое и сильное, что не оставляло собеседника равнодушным. Особенно такого, как он, Лоран.

Бикжало, а он был не дурак, тотчас понял это, как только Лоран познакомил его с Жан-Лу, имея в виду передачу «Голоса», которую он, Лоран, задумал уже давно. Он увидел как вспыхнул интерес в глазах старого доки. У Жан-Лу несомненно имелось то преимущество, что стоил он недорого, поскольку был совершенно несведущ в делах радио. Дебютант, начинавший с нуля. Бикжало поймал сразу двух зайцев. У него появилась новая успешная передача и новый ведущий, который ничего или почти ничего не стоил. После двух недель пробных записей, когда Жан-Лу подтвердил возложенные на него ожидания, «Голоса» наконец вышли в эфир. Получилось удачно, и дальше все шло лучше и лучше. Мальчишка нравился слушателям. Нравилась его манера говорить и общаться, богатое воображение, фантазия, рискованные, но всем понятные метафоры.

Даже убийцам понятные… — с горечью подумал Лоран.

После случайного рассказа о спасении двух парней, затерявшихся в море, передача едва ли на сама собой приобрела социальную окраску и уже не теряла ее. Предмет гордости, цветок в петличке радио и Княжества. А также мед для жужжащих мух — спонсоров.

И диджей стал звездой передачи, которую задумал он, Лоран, — передачи, где его роль становилась все меньше и откуда его вытесняли день ото дня все бесцеремоннее.

— В задницу их всех! Все изменится. Должно измениться, — пробормотал он себе под нос.

Он отправил на принтер режиссерскую разработку нынешней вечерней передачи, и «Хьюллет-Паккард 990Сxi» начал выдавать распечатанные страницы.

Они изменят свое отношение к нему. Все, один за другим. И прежде всего Барбара.

Он вспомнил ее медные волосы, рассыпанные на подушке, запах ее кожи. У них была любовь. Драматическая любовь, захватившая его полностью, и физически, и психически, пока все не пошло прахом. Барбара старалась помочь ему, но это была отчаянная попытка нормального человека ужиться с наркоманом. Все это тянулось довольно долго, пока Барбара окончательно не отвернулась от него, поняв наконец, что никогда не сможет одолеть других его женщин, которых звали пики, бубны, черви и трефы.

Он поднялся с расшатанного стула, собрал отпечатанные страницы и уложил в папку. Взял пиджак с кресла, служившего вешалкой, и направился к двери.

Вышел на площадку, где царило точно такое же убожество, как в квартире, и со вздохом закрыл за собой дверь. Лифт не работал — еще одна радость в этом доме.

При слабом желтоватом свете спустился вниз пешком, ведя рукой по бежевым обоям лестничной клетки, знавшей, как и он, куда лучшие времена, и в вестибюле открыл стеклянную дверь с давно проржавевшими прутьями и отколупившимся лаком на деревянных филенках. Как же она отличалась от дверей роскошных особняков в Монте-Карло или чудесной виллы Жан-Лу.

Улица погрузилась в вечерний сумрак и окрасилась тем густым синим цветом, какой, словно воспоминание о солнце, оставляют только летние закаты. Цвет этот каким-то чудом даже придавал несчастному кварталу худо-бедно человеческий вид. Рю Ариан не походила ни на Английский бульвар, ни даже на рю Акрополис. Сюда не доносился запах моря, а если и долетал, то его перебивала вездесущая вонь из мусорных баков.

Ему нужно было пройти по крайней мере три квартала до автобуса, который привезет его в Княжество. Тем лучше. Прогулка пойдет на пользу и прочистит ему мозги, назло Пломбье и его дерьмовому банку.

Вадим появился из-за угла здания, где прятался в тени, и метнулся к Лорану так стремительно, что тот ничего не успел осознать, почувствовал только, как его приподнимают над землей. Мгновение спустя он был прижат к стене рукой, сдавившей горло, и ощутил зловонное дыхание, отдававшее чесноком и гнилыми зубами.

— Послушай, Лоран, почему, как только у тебя появляются деньги, ты сразу же забываешь про друзей?

— Да ты что… Ты же знаешь, что я…

Сильнее надавив на горло, рука оборвала его протесты и перекрыла дыхание.

— Что ты гонишь? ДерьмоВчера вечером в Ментоне ты спустил уйму денег. И даже не подумал, что это деньги Мориса, а не твои.

Вадим Ромер был тенью Мориса, его правой рукой и сборщиком податей. Разумеется, он, Лоран, тучный и вялый, не мог бы схватить кого-нибудь и так вывернуть руку за спину, что слезы брызнут из глаз. Или так приложить к стене, что штукатурка до крови обдерет кожу, и потом еще долго будет болеть голова.

Он не мог бы, а Вадим — вполне мог, гнусный подонок. Как и тот тип, что обменял ему чек вечером в баре неподалеку от Казино. Конечно же, это он донес, чтоб ему гореть в аду. Хотелось бы надеяться, Вадим с ним тоже не миндальничал.

— Я…

— Я тебе покажу сейчас, жалкий побирала. Видно, ты так и не понял еще, кто мы такие, Морис и я? Не понял, как мало у него, а значит, и у меня терпения. Мне кажется, самое время немного освежить твою память.

После удара в живот Лоран почувствовал, как подкатывает рвотный позыв и пересохший рот наполнился чем-то кислым. У него подкосились ноги. Вадим снова с легкостью приподнял его, железной хваткой держа за шиворот.

Лоран увидел, как взлетает кулак этого негодяя, понял, каким мощным будет сейчас удар в лицо. Он зажмурился и напрягся в ожидании.

Но удара не последовало.

Он открыл глаза и почувствовал, что хватка ослабевает.

Какой-то человек, высокий и крепкий, с коротко стрижеными каштановыми, волосами стоял за Вадимом и двумя пальцами — большим и указательным — держа того за волосы возле ушей, с силой тянул кверху.

От неожиданности и боли Вадим отпустил Лорана.

— Это еще что за дерь…

Человек оставил Вадима в покое, и тот отступил на шаг, оглядывая незнакомца с ног до головы. Рубашка плотно обтягивала его бицепсы, а на лице не было и намека на страх. Выглядел этот тип куда увереннее жалкого и беспомощного Лорана. Особенно удивляли глаза, они смотрели без всякого выражения, словно человек и не думал применять силу, а только хотел что-то спросить.

— Отлично. Вижу, явилось подкрепление, — произнес Вадим, но не столь уверенно, как ему хотелось бы.

Удар кулаком, предназначенный Лорану, он попытался переадресовать незнакомцу. Реакция была мгновенной. Вместо того, чтобы отступить, тот, лишь слегка отклонив голову, шагнул вперед, поддел плечом Вадима под мышкой и, обхватив, надавил всем телом.

Лоран отчетливо услышал, как хрустнула кость — от этого звука волосы встали дыбом. Вадим испустил вопль и сложился пополам, схватившись за сломанную руку. Человек, отступив на шаг, стремительно обернулся вокруг себя, сделал нечто вроде пируэта, как бы разгоняя удар, после чего его нога врезалась Вадиму прямо в лицо. Изо рта у того брызнула кровь, он рухнул на землю, даже не застонав, и остался лежать неподвижно.

Лоран подумал, не умер ли он часом. Нет, неизвестный спаситель, похоже, был слишком ловок, чтобы убить случайно. Это несомненно был тип, который убивал лишь тогда, когда им хочется это сделать.

Лоран вдруг закашлялся, наклонился, держась за живот, а с губ закапала слюна пополам с желчью.

Человек, пришедший ему на помощь, поддержал его под локоть.

— Похоже, я появился вовремя, не так ли, месье Бедон? — произнес он на очень плохом французском, с сильным иностранным акцентом.

Лоран ошеломленно уставился на него, ничего не понимая. Он был уверен, что никогда в жизни не видел этого человека. А между тем этот тип, который только что спас его от избиений Вадима, знал его имя. Что за дьявольщина?

— Говорите по-английски?

Лоран кивнул. Человек выразил некоторое облегчение и продолжал по-английски с акцентом, больше напоминавшим американский, нежели британский.

— Ну, ладно. Как вы уже поняли, я неважно владею вашим языком. Вы, конечно, спрашиваете себя, кто я такой и почему помог вам в этой… — Он указал на Вадима, лежащего на земле. — В этой… я бы сказал, щекотливой ситуации, если вас так устраивает.

Лоран молча кивнул.

— Месье Бедон, вы не читаете свои мейлы или не доверяете американскому дядюшке…

На лице Лорана читалось неподдельное изумление — столь же явное, как цвет кожи на физиономии африканца. Теперь он получил хоть какое-то объяснение загадочному электронному письму, пришедшему в его компьютер. И объяснение явно не последнее. Вряд ли этот человек уложил Вадима и спас Лоранову задницу только для того, чтобы потом спокойно отправиться прочь, оставив на стене знак Зорро.

— Меня зовут Райан Мосс, я американец. У меня есть для вас предложение. Очень, очень выгодное с финансовой точки зрения.

Лоран молча смотрел на него некоторое время и лихорадочно соображал. Ему понравилось, как была выделена голосом последняя фраза. Боль в животе утихла. Он выпрямился и сделал глубокий вздох.

Незнакомец тем временем огляделся. Если ему и не понравился грязный квартал, где жил Лоран, то он не показал этого, а лишь внимательно осмотрел здание, возле которого они стояли.

— Дом как дом. Но не думаю, чтобы вы пришли его покупать, — промямлил Лоран.

— Нет, но если договоримся, не исключено, что вы сможете купить его сами. Если, конечно, пожелаете.

Пока Лоран отряхивал свою одежду, его мысли неслись со скоростью триста километров в час.

Итак, если подвести итог: он не имеет ни малейшего представления, кто это тип и чего хочет этот… Как там его? Ах да, Райан Мосс. Очевидно, теперь он скажет, что ему надо. И назовет сумму.

Весьма круглую, похоже.

Лоран снова взглянул на Вадима, недвижно лежащего на земле. У этого подонка был разбит нос и рассечена губа, а изо рта вытекла на асфальт лужица крови. Незнакомец, кто бы он ни был, спас от Вадима Лорановы яйца и завел разговор о деньгах, больших деньгах. Это была превосходная рекомендация.