"Последний дар времени" - читать интересную книгу автора (Фармер Филип Хосе)

6

На воташимгов первые проблески зари действовали, как будильник. Стоило лучам света просочиться сквозь шкуры шатра, их глаза открывались. Люди выползали на свежевыпавший снег или в кусты и облегчались, а затем женщины выкапывали угли из золы, подкладывали наструганную лучину, сучья и в очаге — две стенки из камня и крыша — разгорался огонь.

Мужчины собирались вокруг огня, прочищали носы, умывались. Они говорили о предстоящей охоте, которая не обещала быть удачной. Порой у них было вдоволь мяса, и тогда они могли не покидать стойбище неделями. Но, даже оставаясь в жилищах, безделью они не предавались: чинили копья, гарпуны, мастерили новое оружие, обрабатывали кости и слоновые бивни, вырезали фигурки животных для колдовства и фигурки женщин, чтобы не прекращалось изобилие.

Трое ученых позавтракали в мрачной тишине. Грибердсон сообщил о своем решении отправиться на поиски Драммонда, остальные вызвались его сопровождать, но он сказал, что пойдет один. Уложив в ранец еду, боеприпасы и портативную камеру, он ушел, захватив складные снегоступы, но надевать их на глазах у дикарей не стал. Было в свое время условлено, что исследователи не будут демонстрировать перед мадленцами технические новинки. По мнению антропологов двадцать первого века, снегоступы в Европе за двенадцать тысяч лет до нашей эры известны не были. Но все же ученые пользовались ими, когда поблизости не было туземцев. Грибердсон считал эту предосторожность излишней. Если в Европе позднего палеолита не знали снегоступов, значит, путешественники во времени не оставили дикарям в подарок этого новшества. Следовательно, не о чем беспокоиться. Можно надевать снегоступы на глазах у всего племени. Можно научить людей изготавливать их. Знание не сохранится, потому что оно уже было утрачено.

Однако соглашение было принято, и оставалось его выполнять. Он надел снегоступы лишь зайдя за пологий холм и быстро пошел по следу Драммонда. След был хорошо заметен и говорил о том, что физик обошел холм и пересек по прямой равнину шириной в две мили. Вопреки подозрениям Грибердсона, Силверстейн не шпионил за ним и Речел, бродя где-то поблизости.

Видимо, ему хотелось убраться как можно дальше. Когда плоская, относительно безлесная равнина осталась позади, снег пошел гуще.

Прежде чем Грибердсон успел достичь подножия низких холмов, следы оказались занесены снегом. Он остановился под деревом и задумался. Можно было идти по прямой, надеясь, что Драммонд делал то же самое.

Можно было описывать большие круги, рассчитывая, что беглец попадет в поле зрения. Наконец, можно было плюнуть на все и вернуться в лагерь. Силверстейн сам затеял эту историю, пусть сам из нее и выпутывается.

Но Грибердсон был обязан делать все возможное для успеха экспедиции. Позволив Силверстейну умереть, он лишит мир трудов ученого-физика. Вклад каждого сотрудника имел огромное значение, и если выбывал один, остальные не могли его заменить.

Кроме того, Грибердсону не по душе была сама идея — оставить человека умирать, даже если он сам тому виной. Было время, когда Грибердсона не интересовало, жив человек или умер, если только это не затрагивало его личных интересов.

Но теперь все изменилось.

Он решил пройти по прямой еще полмили, а затем начать описывать спираль. Пройдя мили две, он не обнаружил следов Драммонда, но вдруг справа услышал отдаленные звуки выстрелов. Он прошел по долине между двумя холмами, поросшими елями.

За холмами был ряд других холмов, уходивших вдаль на полмили. Чуть в стороне от холмов стояла пологая гора, и у подножия ее Грибердсон увидел двенадцать мужчин. Они нападали, поднимаясь по валунам, занесенным снегом. Их целью был Драммонд Силверстейн, который прятался за большим камнем. Приблизительно раз в минуту он стрелял, чтобы отпугнуть людей, но расстояние между ними медленно сокращалось. Дикари были одеты в бизоньи шкуры и вооружены копьями, топорами и пращами. Двое лежали ничком, и снег вокруг них был окрашен замерзшей кровью. Значит, нападавшие понимали, что может сделать гремящая палка, и тем не менее наступали на человека, который был ею вооружен.

Это говорило о большой отваге или низком уровне интеллекта, или о сочетании того и другого.

Грибердсон вышел из-за дерева, служившего ему наблюдательным пунктом, и направился к месту боя. Через несколько секунд он упал в снег. Пуля взвизгнула над его головой.

Он не стал кричать Драммонду, что тот стреляет по своим — ошибиться было невозможно, ведь Грибердсон держал в руках ружье. Могло случиться, что у Драммонда помутился рассудок и он палит во все, что движется. С неопытными людьми в бою такое случается часто. Но поведение Драммонда заставляло Грибердсона сильно сомневаться в этом — Силверстейн, отстреливаясь от дикарей из револьвера, вел себя хладнокровно и осторожно.

Грибердсон пополз к перелеску, выходившему на холм. Но дикари заметили это, и пятеро из них побежали ему навстречу, крича и потрясая копьями. На руках у них были рукавицы. Эта пятерка сейчас была для Силверстейна прекрасной мишенью, но тот не стрелял. Теперь Грибердсон понял, что физик отлично знал, в кого целится. Драммонд надеялся, что дикари совершат то, что не удалось ему.

Грибердсон, все еще лежа в снегу, поднял ружье, установленное на стрельбу одиночными, и послал пулю над головой одного из воинов. Он не думал, что это может остановить дикарей, но все же решил попробовать. Воины упали в снег на колени, но продолжали двигаться вперед.

Грибердсон стрелял с перерывом в двенадцать секунд. Он хотел, чтобы нападавшие успели понять, что ни один выстрел теперь не пропадет даром. Но все же трое погибли, прежде чем двое оставшихся решили ретироваться. Они поползли вправо, к прежней тропинке, рассчитывая укрыться от огня обоих стрелков.

Затем Силверстейн уложил еще двоих, и уцелевшие предпочли отступить.

Грибердсон прекратил огонь, но Силверстейн продолжал стрелять в каждого, кто поднимался.

Вскоре были убиты все четырнадцать.

Где-то неподалеку находилось племя, только что лишившееся большой части взрослых охотников.

Грибердсон подумал, что Силверстейн и впрямь тронулся умом, а потому не рисковал выходить из-за дерева. Поднеся к губам мегафон, он закричал:

— Брось оружие, подними руки и выходи!

— Чтобы ты со спокойной совестью прикончил меня? — загремел в ответ мегафон Силверстейна.

— Ты отлично знаешь, что я этого не сделаю! — сказал Грибердсон. — Ты больной человек, Драммонд! Тебе нужен медицинский уход. Это все, что меня интересует. Я хочу, чтобы ты выздоровел и продолжал работу. Ты нужен нам, мы нужны тебе.

— Мне никто не нужен! Я хочу пройти, сколько смогу, а потом сдохнуть!

Какое-то время Грибердсон стоял молча.

Снегопад кончился. Серое одеяло облаков над головой разорвалось. За последующие десять минут несколько раз выглядывало солнце. Лучи его высвечивали черные трупы, скорчившиеся на снегу. Откуда-то, все приближаясь, доносился волчий вой. Волки, видимо, учуяли запах крови и теперь спешили на нежданный пир, но они могли опоздать, потому что шесть воронов прилетели и уже бродили среди убитых. Хотя здесь могла покормиться целая стая.

Крупные черные птицы подкрались к одному трупу и, решив, очевидно, что опасности нет, разом набросились на него. Глаза исчезли в черных глотках, губы были разодраны, и острые клювы стали вырывать язык.

Грибердсон равнодушно смотрел. Вмешиваться не имело смысла. Вороны для того и нужны, чтобы держать мир в чистоте.

Но нервы Силверстейна не выдержали этого зрелища, он выстрелил, и убитая птица комом черных перьев отлетела в сторону. Остальные взлетели и стали описывать круги, громко каркая. Вскоре они опустились на тот же труп, но их вспугнул второй выстрел. Птицы остались невредимы, пуля угодила в череп мертвеца и расколола его. Вороны тут же вернулись и стали пожирать вытекшие мозги.

Больше Силверстейн не стрелял.

Грибердсон осторожно высунул голову (не стоять же за этим чертовым деревом всю жизнь!) и тотчас же спрятался вновь, но опоздал — пуля врезалась в ствол, отщепила большой кусок дерева и ушла вправо, наградив лицо Грибердсона щепками. Он выдернул их, и по левой щеке потекла кровь.

Выждав несколько минут, Джон Грибердсон прыгнул.

Позади него среди деревьев что-то громко затрещало. Быть может, это мороз надломил ветку, но проверять не было времени. Он полз, стараясь, чтобы между ним и Силверстейном все время оставалось дерево, и вскоре оказался на вершине небольшого бугра. Из сугроба неподалеку от него с шумом выскочила лиса, а вскоре он увидел и зайца, за которым та гналась. Грибердсон отвлекся, наблюдая, как на твердой корке наста разъезжаются большие мохнатые лапы грызуна, а затем в голове у него взорвалась тьма.

Очнулся он лежа на боку с острой болью в затылке. Руки его были связаны за спиной. Прямо перед глазами стояла нога в башмаке из бизоньей шкуры. Взгляд Грибердсона пополз вверх по штанам из волчьего меха, по пятнистой черно-белой парке, сшитой из шкуры лошади, остановился на лице дикаря. У того были темные брови, зеленые глаза и длинная черная борода. В руке он сжимал копье с наконечником из оленьего рога.

Грибердсон медленно повернулся и увидел еще шестерых мужчин. Вскоре подошли еще трое. Они вели человека со связанными руками.

Если бы не боль в голове, Грибердсон, наверное, улыбнулся бы. Видимо, в него метнули каменный топор. Он был уверен в том, что ни один лесной житель не сумел бы незаметно подкрасться к нему и ударить.

Эти воины, видимо, участвовали в бою с самого начала, зарывшись в снег они выжидали, а потом, когда Грибердсон повернулся к ним спиной, один из них подполз и бросил топор.

Он был удивлен, что выжил после такого удара, но вместе с тем и рад.

Пока он жил, оставалась и надежда.

Рослый мужчина приподнял его и поставил на ноги, а затем свалил ударом кулака в солнечное сплетение.

Некоторое время Грибердсон корчился, хватая ртом воздух. Но ему было совсем не так больно, как он старался изобразить. Несмотря на боль в затылке он все же успел напрячь мускулы живота и податься назад, чтобы смягчить удар.

Рослый мужчина вновь поднял его и занес кулак, ожидая, видимо, что Грибердсон вздрогнет, но тут же опустил руку, услышав приказ вождя.

Грибердсона и Силверстейна повели на юг. За каждым шел копьеносец, готовый проткнуть пленного, если тот вдруг попытается бежать. Снегоступы ученых исчезли. Скорее всего воины их просто выбросили, так как не видели в действии и не могли, следовательно, найти им применение. Но у одного из них за поясом торчал револьвер Драммонда, а вождь нес ружье Грибердсона.

Пройдя около полумили, они заметили десяток черных теней, скользивших между деревьями у подножья холма. Волки торопились разделить трапезу с воронами. Еще две мили вели дикари пленников по глубокому снегу, доходившему порой до пояса, пока не вышли к стойбищу. Возле крутого откоса стояли тридцать три шатра. Снежный слой здесь достигал двадцати футов в высоту, и в нем были прорыты траншеи, соединявшие жилища. Снег — хороший теплоизолятор, и до тех пор, пока тяжесть его не обрушит шатры, обитатели их находились в тепле. Позднее Грибердсон заметил, что немедленно после выпадения снега люди расчищали его, освобождая верхушки шатров, так что на них приходилась не такая большая нагрузка, как казалось с первого взгляда. Но пока Грибердсону было не до наблюдений.

Услышав о беде, женщины завыли, закричали и бросились к пленным.

Прежде чем воины их оттащили, лица ученых покрылись глубокими царапинами. Троих женщин Грибердсон успел ударить ногой в живот, две из них упали, третью вырвало.

Он мог легко убить их, но предпочел этого не делать. Рослый мужчина, который ударил Грибердсона, смеялся, когда отгонял женщин. Затем он подошел и несколько раз хлестнул Джона по лицу, но на сей раз без злобы, улыбаясь щербатым ртом.

Пленных провели по глубокой траншее.

Стены траншеи поднимались выше головы Грибердсона. Шатры стояли тремя концентрическими кругами, и самый большой из них находился в центре. Здесь жил вождь с женой, матерью, тремя дочерьми и шестилетним сыном. На деревянных стеллажах находились четверть бизоньей туши и туша оленя, на других были копья, топоры, каменные ножи, скребки и швейные принадлежности из кости и сухожилий. В центре шатра был очаг, формой напоминавший сердце, в нем пылали сучья, дым от которых, расползаясь по жилищу, вытягивался через узкое отверстие в крыше.

Уже в нескольких шагах от очага температура воздуха не превышала десяти градусов по Фаренгейту, но обитатели, тем не менее, довольствовались набедренными повязками из львиных шкур. Шатер заполняли запахи кислого пота, шипящей на камнях слюны, шкур, сохнувших у огня, гнилых зубов, липкой грязи, тухлого мяса, что оставалось на костях, сваленных в углу, и экскрементов в двух долбленых деревянных корытах, заменявших ночные горшки.

Войти сюда с улицы было все равно, что получить удар кулаком. Но путешественники во времени, ежедневно бывая в шатрах племени воташимгов, успели уже привыкнуть к их ароматам.

Грибердсон адаптировался почти мгновенно, во всяком случае, жалоб от него никто не слышал, Силверстейну до сих пор бывало не по себе.

Пленникам развязали руки, и женщины сняли с них ранцы и всю одежду, оставив лишь трусы.

Грибердсон обдумал шансы на спасение и решил, что пытаться бежать не стоит. Если даже копьеносцы в шатре не убьют его, и он сумеет проскочить, по морозу далеко без одежды не убежать. Он не обладал закалкой туземца, хотя и был способен на большее, чем люди двадцать первого столетия.

Кроме того, он не знал, что с ними собираются делать, и решил подождать.

Он стоял массируя и разминая затекшие руки. Дикари, хоть и привязали его за лодыжку к основанию центрального шеста прочным сухожилием, все же шли на риск. Точно так же привязали и Силверстейна. Сухожилие оказалось достаточно длинным, чтобы они могли присесть к огню, что ученые и сделали, не встретив возражений. Казалось, вождя и рослого воина забавлял жалкий вид дрожавших пленных.

— Как вы думаете, что они с нами сделают? — спросил Драммонд.

— Не знаю, — сказал Грибердсон. — Но мне кажется, что раз мы убили у них так много взрослых мужчин, они вправе требовать от нас ответа.

— Будут пытать?

— Не исключено, — сказал Грибердсон.

Воины вышли, оставив пленных под охраной подростка и женщин. Мальчик устроился на груде шкур и нацелил на чужаков копье. Женщины сидели в углу на корточках, поглядывая на них с опаской. Одна из девушек была довольно миловидной, если конечно не принимать во внимание ее грязные волосы и лицо. У нее были пышная грудь и довольно округлые бедра, скрываемые под повязкой из волчьей шкуры. Лицо ее было очень похоже на лицо отца, разве что привлекательнее. Она пристально смотрела Грибердсону в глаза.

Грибердсон вряд ли был способен влюбиться с первого взгляда, но подумал, что помощь девушки может пригодиться, если он решит бежать, поэтому ласково поглядел на нее, улыбнулся и даже разок подмигнул.

Это было ошибкой.

Она завизжала, вскочила и выбежала наружу.

Через минуту послышались гневные голоса, и в шатер ввалился вождь и человек, чья размалеванная физиономия и тело однозначно указывали на его профессию.

Подросток встал и указал копьем на Грибердсона. Колени у него при этом тряслись, и сам он был бледен. Женщины встревоженно переглядывались. Похоже, они не видели, как Грибердсон подмигнул девушке. Затем прибежали рослый воин и несколько других мужчин.

Грибердсон ничего не понял из их криков, но шаман приступил к пляске и песнопению, и через несколько минут англичанин догадался, что подмигивать не следовало, эти люди верили в дурной глаз.

Грибердсон не решался подмигнуть шаману, чтобы показать, что его магия сильнее — тот, не мудрствуя лукаво, мог выколоть ему глаза. Но и туземцы не могли понять: одолела ли зло магия племени, или волшебство чужеземцев победило в незримой схватке.

Но выяснить это было несложно. Грибердсона вывели наружу и вытолкнули в центр небольшой площадки, вытоптанной в снегу, затем к нему подошел рослый воин. По окружности возле снежного барьера выстроились мужчины, а за спинами у них толкались женщины и подростки. Воин был шести футов и пяти дюймов ростом, широкоплечий, с мощными ногами и руками. Он выглядел более могучим, чем Грибердсон, и даже складки жира на животе не портили этого впечатления. Он был обнажен, и с Грибердсона тоже сняли трусы. Без объяснений было понятно, что сейчас состоится поединок. Грибердсону стало интересно, зародился ли этот обычай в племени или пришел извне. Маловероятно, что одна маленькая группа была способна создать традицию.

Но вряд ли это было возможно выяснить. Слишком уж мало времени было отведено на изучение эпохи.

Он поприседал, потряс руками и ногами, восстанавливая кровообращение, и несколько раз сжал пальцы. Дрожь прекратилась.

Рослый воин расставил руки и пошел на него, добродушно улыбаясь.

Силверстейн дрожал в углу площадки, охраняемый подростком, и ждал победы Грибердсона. Туземец был сильнее, но Грибердсон в совершенстве владел приемами рукопашного боя двадцать первого века. Он мог в любую секунду уложить противника приемом каратэ или дзю-до.

Сначала англичанин не пытался применить что-либо, кроме силы. Он поймал руки воина и стал выжидать. Рослый мужчина, улыбаясь, стал напирать. Грибердсон уперся пятками в снег, они качнулись вместе, затем воин упал на бок и поднялся с немалым трудом.

Зрители охнули, вернее, произнесли что-то вроде «уху нга». Улыбка исчезла с лица воина. Грибердсон вновь схватил его за руки, качнулся назад и вперед и, когда его противник нагнулся, ударил того коленом в подбородок, заросший густой бородой.

Воин снова упал и неловко поднялся. Грибердсон схватил его за ногу и за шею и поднял над головой. Он начал медленно вращаться, улыбаясь оцепеневшим от ужаса зрителям, и перебросил человека, весившего двести восемьдесят фунтов, на край площадки через их головы. Воин тяжело упал на барьер, соскользнул вниз и остался лежать неподвижно. Тряся ва-оп и бормоча что-то ритмическое, шаман отделился от толпы. Он поднес ва-оп к носу Грибердсона, подержал так, затем провел из стороны в сторону.

Грибердсон схватил ва-оп, выдернул его из рук шамана и швырнул в снег.

Даже слой краски на лице шамана не смог скрыть, как он посерел.

Следующий ход должно было сделать племя. Грибердсон боялся, что им придет в голову поступить самым простым и логичным образом — метнуть в него все копья, которые были под рукой.

Но никто не шевелился, все смотрели на победителя.

Грибердсон улыбнулся и пошел к выходу.

Перед ним расступились. Он взял за руку Силверстейна вошел с ним в шатер вождя.

Они сели возле очага, и Грибердсон, не оборачиваясь, стал смотреть на огонь. Шаман плясал вокруг, делал пассы за спиной Грибердсона, и тряс ва-оп, который успел разыскать. Он сделал двенадцать кругов, встал напротив Грибердсона, поднес ва-оп к глазам и уставился на англичанина сквозь отверстие.

Грибердсон пристально посмотрел на шамана. Затем сложил большой и указательный пальцы буквой "о" и взглянул на шамана сквозь дырку.

Шаман побледнел.

— Будучи в Риме, поступай, как римлянин, — сказал Грибердсон Силверстейну.

Он поднялся, обогнул очаг, схватил старика за нос и выкрутил.

Шаман заорал от боли и отшвырнул ва-оп в сторону.

Грибердсон отпустил нос колдуна, подошел к стене шатра и подобрал ва-оп.

Он был вырезан из кости, и отверстие, сделанное в нем, было достаточно большим, чтобы проходил наконечник копья. В девятнадцатом веке ученые считали, что ва-оп-сомна-емп применялись лишь в колдовских обрядах.

Позднее, в двадцать первом веке, было решено, что с их помощью обтачивали древки копий. Как выяснилось теперь, обе теории отвечали истине — ва-оп использовались и в быту, и в магии.

Колдуны считали, что с помощью ва-оп можно выпрямлять или гнуть невидимые копья Вселенной. Эту тайну они хранили свято. Грибердсон просил Гламуга, чтобы тот раскрыл ему секрет своего труда, но шаман воспротивился. И тогда Грибердсон установил высокочувствительный микрофон направленного действия и подслушал, как Гламуг обучал двух своих сыновей. Ему удалось узнать, что самыми могущественными считались ва-оп, изготовленные из дерева или слоновой кости.

Но шаман, который пользуется собственными пальцами, поистине способен внушать страх.

Таких людей очень мало, и сам Гламуг не встречал ни одного. Но великий шаман Симаумг из легенд племени обходился исключительно своими пальцами.

Грибердсон предположил, что в этом племени знали собственного мифического Симаумга, а следовательно, шаман должен понимать, насколько опасно иметь дело с подобной персоной.

Он угадал.

Шаман капитулировал полностью.

Англичанин обошел вокруг огня, несколько раз сунул палец в отверстие ва-оп и вернул его шаману.

Силверстейн смотрел, ничего не понимая.

Грибердсон объяснил ему ситуацию, затем предложил одеться. «Вряд ли кто-нибудь теперь посмеет возразить», — решил он.

Некоторое время вождь и шаман совещались приглушенными голосами. В конце концов Грибердсону надоело ждать, когда они примут решение.

Он встал, оделся и вновь занял свое место у огня. Силверстейн достал карманную рацию и через несколько минут связался с Речел.

— Мы были их пленниками и остались ими до сих пор, как я полагаю, — сказал Драммонд. — Но порой Джон берет верх. Не знаю, как долго мы сможем продержаться. — Силверстейн предпочитал говорить о том, что происходило сейчас, хотя Речел пыталась выпытать у него обстоятельства его бегства и встречи с Грибердсоном.

Англичанин жестом попросил Силверстейна передать ему рацию.

— Не ходите за нами, — сказал он Речел. — Равновесие слишком неустойчиво, вы можете его нарушить. Мы будем держать вас в курсе. Через час выйду на связь.

— А если нет?

— Тогда идите на выручку. Но если это племя понесет новые потери, оно погибнет.

Вечером вождь, шаман, рослый воин и седой старик ужинали в шатре вместе с пленными. Объясняться пытались жестами. Вождь стремился навести чужаков на мысль, что они могут не считать себя пленниками, но племени нужна их помощь. Грибердсону возвратили оружие, и он жестами объяснил, что с этим оружием добудет людям мясо.

Он пытался выяснить, почему воины напали на Силверстейна, но ему это не удалось. Физик сказал, что его атаковали и ему пришлось отстреливаться. Грибердсон не стал напоминать о том, что одна пуля Драммонда чуть было не отправила его на тот свет.

Револьвер он Драммонду не вернул.

Впрочем, Драммонд и не протестовал, когда на его глазах Грибердсон разобрал пистолет и сложил детали в свой ранец.

Но слова англичанина о том, что им придется провести в стойбище ночь, а может быть, и следующий день напугали его.

— Они убьют нас спящими! — сказал он. — Наверное, они только и ждут, когда мы утратим бдительность. Боже, мы убили у них почти половину мужчин!

— Им этого вполне достаточно, — сказал Грибердсон. — Кроме того, они надеются, что мы как-то расплатимся с ними. Мне так кажется. В конце концов, мы у них в долгу.

— Но мы не можем позволить себе кормить и защищать каждого встречного, — возразил Драммонд. — И без того у вас на шее семья Дубхаба. С каждым днем племя все больше зависит от вас. Хотите и вторую орду взять под свое крылышко?

— Мы здесь чужие, — сказал Грибердсон. — Мы пришли, чтобы наблюдать и изучать. Но наше вторжение нарушило нормальный ход событий. В социальном ключе мы служим наглядным примером неопределенности Гейзенберга. Не воздействовать на то, что мы встречаем в естественном состоянии, мы не можем, поэтому наши наблюдения искажаются или видоизменяются.

— Я это знаю, — нервно произнес Драммонд.

— Если мы, придя к этим людям, принесли им гибель и катастрофу, мы обязаны помочь им. Если бы мы были идеальными наблюдателями, невидимыми и неслышимыми, тогда мы обязаны были бы не вмешиваться ни во что. Мы собирали бы только научные факты, и неважно, жили бы они в добром здравии или умирали, пытали бы кого-то или претерпевали пытки сами — мы оставались бы идеальными зрителями, так сказать, вели бы съемку скрытой камерой. Но мы не пошли на это. Для изучения их жизни нам пришлось непосредственно войти в нее, а это, считаю я, наложило на нас определенные обязательства.

— Не понимаю, чем мы обязаны дикарям, которые без всякой причины пытались нас убить.

— Я не уверен, что у них не было причин, — сказал Грибердсон.

Он поднял на Силверстейна большие серые глаза. Тот вспыхнул и стал с бешенством пережевывать кусок бизоньего мяса, который только что положил в рот.

— Свои обязанности я исполняю всегда, — сказал Грибердсон. — Но не думайте, что это идея-фикс. Всему есть предел.

— Вы имеете в виду меня, или этих людей?

— И то, и другое.

Вскоре они улеглись на кипы бизоньих шкур и почти мгновенно уснули. Грибердсон не стал, как дикари, укутываться шкурами — его собственный костюм хорошо защищал от холода. Он даже расстегнул застежки, чтобы было не так жарко, а потом, в шатре было много людей, и тепло их тел повысило температуру воздуха.

Силверстейн расстегнул все молнии и укрылся под тремя волчьими шкурами.

Но заснуть он боялся. Запах дыма, грязных тел, гнилых зубов, ночных посудин, оглушительный храп вождя и его жены помогли ему бодрствовать несколько часов.

В конце концов он заснул, но был разбужен шумом и увидел, как Грибердсон отдирает от себя юную блондинку. Видимо, она пришла и легла с ним рядом, что пришлось англичанину явно не по душе.

Наутро Драммонд осведомился о причине инцидента. Грибердсон ответил:

— У меня нет возражений против временного супружества. Возможно даже, что я глубоко оскорбил бедную девушку. Ведь она, наверное, хотела от меня ребенка, потому что я могущественный волшебник и воин, как здесь считают. Но тогда у меня появилась бы еще одна обязанность, а к этому я пока не готов.

— Вы хотите сказать, что когда-нибудь будете готовы? — спросил Драммонд. — И когда же именно?

— Если это случится, вы узнаете.

В этот день они больше не разговаривали о том, что не имело отношения к работе.

Силверстейн снимал дневную охоту. Им удалось обнаружить стадо бизонов, которое паслось, добывая траву из-под снега, в долине, окруженной холмами.

Грибердсон, чтобы напомнить людям о силе своего ружья, застрелил бизона. Затем они убили копьями еще нескольких, и он потребовал прекратить бойню, объясняя с помощью жестов, что не следует напрасно истреблять все стадо. Переправить туши засветло было все равно невозможно, а если оставить их здесь, сбегутся волки. Долина для бизонов все равно, что ловушка, вряд ли они выйдут отсюда, пока не съедят всю траву. Это было обычное явление.

На следующий день Силверстейн получил разрешение вернуться в лагерь. Он нерешительно посмотрел на Грибердсона, и затем произнес:

— Я не люблю ходить без оружия. Грибердсон вернул ему револьвер и подсумок с патронами.

— Не хватайтесь за него, если будете чувствовать себя плохо, — сказал он.

Драммонд покраснел и сказал:

— Порой я не совсем хорошо понимаю, что делаю. Но почти всегда мне удается держать себя в руках. Клянусь вам, я невиновен!

— Пока ваша вина не доказана, вы не будете считаться преступником, — ответил Грибердсон. — Но это не значит, что за вами не будут наблюдать. Вердикт будет зависеть от ваших поступков в будущем.

— Проклятое положение, — сказал Драммонд, ударив кулаком по колену.

— Кто бы мог подумать, отправляя нас в будущее, что меня будут подозревать в попытке убить человека? Или что мы с Речел поссоримся навсегда без малейшего шанса на примирение? Они думали, что мы будем заниматься здесь наукой! Но если все останется по-прежнему, нас ожидает провал. Мы вернемся, если вообще вернемся, имея на руках ничтожный минимум информации. А если наша экспедиция себя не оправдает, следующей просто не будет. Путешествия во времени стоят слишком дорого.

— В таком случае рекомендую вам придержать эмоции и побольше работать, — сказал Грибердсон. — Советую принять транквилизатор, но не раньше, чем вернетесь домой. В пути нужна быстрота реакции.

Драммонд согласился пройти курс лечения. Кроме того, он сказал, что каждые пять минут будет сообщать в лагерь о своем продвижении, попрощался и зашагал по глубокому снегу. В стойбище воташимгов Силверстейн не появился до сумерек. Фон Биллман обещал Грибердсону выйти на связь, как только тот покажется на горизонте, а десятью минутами позже, очень взволнованный, доложил англичанину, что Силверстейн, вернувшись подошел к Речел, выхватил револьвер и выстрелил. К счастью девушка услала броситься на землю, и пуля пролетела мимо.

Драммонд стрелял три раза и каждый раз неудачно — Речел успевала увернуться, барахтаясь в снегу. Затем фон Биллман выстрелил в него из ружья.

Пуля попала Драммонду в плечо, крутанула его, как волчок, и вырвала из плеча большой кусок мяса, затронув кость. В прошлом фон Биллману довелось окончить ускоренные курсы первой помощи, и теперь он должен был заменить Грибердсона. Он залепил рану псевдопротеином и влил Драммонду большое количество крови группы "Р" из корабельных запасов. В свое время у каждого воташимга был взят анализ крови. Грибердсон заверил людей, что никто не сможет установить над ними злую власть, воспользовавшись этим. У девяноста пяти процентов людей оказалась кровь группы "А", причем у сорока процентов был отрицательный резус.

Поздно вечером пришел Грибердсон. К тому времени кризис миновал, и Драммонду уже не грозила опасность. Наутро стало ясно, что болен он не только физически, но и психически. Драммонд никого не узнавал и считал, что ему вновь двенадцать лет, он живет в Будапеште и мать его умерла. Он бойко говорил на китайском, которому его обучила мать, бывшая наполовину китаянкой. Родилась она в Ли Шианго и прожила там тринадцать лет, после чего ее семья переехала в Будапешт. Это был один из частых в начале двадцать первого века обменов населением, впрочем, такие явления встречались и позже.

— Вот вам и новая обязанность, — сказала Речел, провожая Грибердсона в коническую хижину.

Грибердсону оставалось лишь осмотреть больного и похвалить фон Биллмана за правильно проведенное лечение.

Драммонду требовался только полный покой, и Грибердсон, воспользовавшись этим, решил на два дня вернуться в племя шлюангов, как они себя называли. Он периодически выходил на связь и советовал, как лечить Драммонда, а все остальное время был занят изучением языка шлюангов и разработкой способов общения с помощью жестов. Наконец, ему удалось изложить вождям свои намерения, разъяснить ситуацию, и, оставив их обдумывать положение, вернулся в стойбище воташимгов. Здесь он сделал Драммонду несколько операций и заменил разбитую кость пластиковой. С таким протезом плечо будет работать не хуже здорового, а когда они вернутся, пластиковую кость из плеча Драммонда извлекут и вживят настоящую.

Наступил день, когда племя шлюангов разбило лагерь по соседству с воташимгами. Люди Медведя были к этому подготовлены и встретили их пусть без особой радости, но и без явной вражды. Идею Грибердсона о слиянии обеих групп они не понимали, но и причин отказывать ему у них не было. Чтобы соседям можно было ужиться друг с другом, следовало выработать определенные правила поведения. Для взаимного изучения языков племена обменивались посланцами. Грибердсон повел охотников обоих племен на большую трехдневную охоту, добыча от которой была огромной.

Мясо разделили поровну и устроили пир, длившийся три дня. Драк было мало, да и те удалось пресечь в самом начале, пригрозив наказать обе стороны, не разбираясь в причинах ссор.