"Боги мира реки" - читать интересную книгу автора (Фармер Филип Хосе)

Глава 20

Бертон, Фрайгейт и Бен беседовали об ограничениях на воскрешение людей.

— Только не надо оживлять актеров, режиссеров и кинозвезд, — сказал Фрайгейт. — Это отъявленные эгоисты, зараженные противоречиями и недоверием.

Какое-то время они могут казаться прекрасными собеседниками, но потом из них начинает вылезать себялюбие, и они становятся настоящими чудовищами.

— Значит, накладываем запрет на всех актеров? — спросил Бертон.

— На всех, — поддержала Бен. — Я их тоже знала. Просто страшно подумать, во что они превращали мои пьесы.

— Конечно, здесь могут быть некоторые исключения, — сказал Фрайгейт.Однако продюсеров сюда точно пускать не стоит. Таких безжалостных и хладнокровных существ можно держать только в террариуме для крокодилов.

Запомните мои слова! Не воскрешайте продюсеров — особенно из Голливуда. Это не люди, а что-то зубастое, прожорливое и отвратительное.

— Я так понял, их можно отнести к одному подклассу с политиками,произнес Бертон.

— О, да. Политики и чиновники вообще не достойны упоминания. Лжецы и предатели с гибкими спинами.

— Неужели все? — спросила Бен.

— Как будто ты сама не знаешь, — ответил Бертон.

— Я встречалась лишь с немногими и поэтому не могу судить об остальных.

— Тогда положись на мое слово, — сказал Бертон. — Итак, политикам вход воспрещен. А что вы скажете о священниках?

— Все представители духовенства — священники, раввины, муллы, экзорцисты, шаманы — по своей сути похожи друг на друга, как братья,произнес Фрайгейт. — И в то же время они очень разные. Некоторые из них — правда, очень немногие — являются примером для подражания. Но остальные… Лично я отношусь с подозрением к тем, кто возомнил себя духовными лидерами. Каковы их настоящие мотивы?

— Тогда я вычеркиваю попов из списка, — подытожил Бертон.Это все те же политики и лжецы, которые манипулировали людьми и использовали их веру для своей наживы. Во всяком случае, в башню мы их не пустим.

— Никаких раввинов, мулл, архиепископов и их преподобий,добавил Фрайгейт. — Все, что приложимо к попам, приложимо и к ним.

— Монахинь и настоятельниц?

— Долой! — прокричал Бертон, сжав кулак и указав большим пальцем на пол.

— А где же ваши исключения? — с усмешкой осведомилась Афра.

— Давайте пока не будем тратить на них время, — предложил Бертон.

— Что вы скажете о продавцах подержанных машин? — спросил Фрайгейт.

Бертон и Бен недоуменно посмотрели друг на друга.

— Это феномен двадцатого века, — объяснил Фрайгейт. — Хорошо, забудем о них. Я просто буду следить, чтобы они не просочились в башню. Хотя, учитывая их пронырливость, вряд ли мне это удастся на сто процентов.

— А доктора?

— Какие-то общие правила к ним не приложимы. Однако многие из них, попав в Мир Реки, растеряли свою духовность. Здесь они почти не имели авторитета.

Поэтому будем подходить к их оценке осторожно.

— Адвокаты?

— Среди них есть прекрасные люди, но встречается и абсолютное дерьмо,сказал Фрайгейт. — Будем внимательны. Да, кстати, я обнаружил телесную матрицу Будды! Того самого исторического Сиддхартху!

— А какое отношение он имеет к адвокатам? — спросил Бертон.

— Никакого. Но Будда… Он отмечен в записях, и о нем есть «фильм». Если вы хотите взглянуть на живого Гаутаму Будду, вам просто надо запросить компьютер. И что самое интересное, он никогда не воскрешался в Мире Реки.

Умерев на Земле, Будда стал «продвинувшимся».

— Теперь все ясно! — сказал Бертон, словно действительно понял что-то важное и доселе скрытое от человеческих глаз.

— Что тебе ясно?

— Семь дней назад я отыскал файл об историческом Иисусе Христе,ответил он.

— Я тоже его нашел, — сказал Фрайгейт.

— Тогда ты знаешь, что, воскреснув в Мире Реки, он пережил здесь несколько смертей и умер последний раз около двадцати лет назад. Иисус тоже стал «продвинувшимся». Но, очевидно, Будда был более «продвинувшимся», чем он.

— Гаутама жил на Земле дольше Иисуса, — напомнил Фрайгейт.

— Мои слова — не упрек, а констатация факта.

— Между прочим, я обнаружил записи о Святом Франциске Ассизском,сказал Фрайгейт. — Он тоже воскрешался на берегах Реки. Умерев десять лет назад, этот человек перешел на стадию «продвижения».

— Интересно, сколько пап и кардиналов, верховных священников и верующих достигли «продвижения»? — спросила Бен.

— Ни одного, — ответил Фрайгейт. — Во всяком случае, я таких не обнаружил.

Но у меня и не было цели отслеживать их всех. Если хотите, я могу поставить перед компьютером задачу. Пусть, например, найдет двенадцать пап…

— Включая первого — Святого Петра, — добавил Бертон.

— Петр считался не папой, а первым епископом Рима, — поправил его Фрайгейт.

— Он что, действительно там был?

— Да, его казнили в Риме. Тем не менее, он по-прежнему живет на Реке.

Петр трижды умирал, но пока еще не дошел до статуса «продвинувшегося».

— Значит, мы можем воскресить его и узнать всю правду об Иисусе и христианстве? — с восторгом спросил Бертон.Впрочем, тут есть одно «но».

Слова не могут являться объективной истиной. Даже в устах такого человека.

— Записи Иисуса хранятся в памяти компьютера, — сказал Фрайгейт. — Его ватан исчез, однако мы можем посмотреть «фильм» о его жизни.

— А как Святой Павел?

— О, Святой Павел! — с улыбкой ответил Фрайгейт. — Сначала он следовал ортодоксальному иудаизму. Потом стал фанатичным христианином и, пожалуй, больше всех извратил учение основателя. Попав в Мир Реки, Павел фанатично проповедовал заповеди шансеров. Но поскольку Церкви Второго Шанса нужны верующие, а не фанатики, они вышибли его вон из своих рядов. Теперь, насколько я знаю, он увлекся учением доуистов.

— Доуистов?

— Я расскажу о них как-нибудь в другой раз. Что же касается Павла, то он живет на Реке. Я нашел его хижину и немного понаблюдал за ним. На вид неприятный коротышка, но оратор, конечно, изумительный. Павел отказался от безбрачия, и, судя по слухам, огонь его страсти пытаются погасить сразу несколько женщин.

Фрайгейт показал им ватаны трех мужчин, которых он поместил в свою коллекцию из-за их маниакального стремления к насилию и огромной известности в двадцатом веке. Бертон слышал эти имена от других обитателей долины, но сам о них почти ничего не знал. Адольф Гитлер появился на свет за год до его смерти. Иосифу Джугашвили, более известному, как Сталин, в год смерти Бертона исполнилось одиннадцать лет. Мао Цзе-дун родился в 1893 году.

— Я поставил их матрицы на задержку, — сказал Фрайгейт. — Мне не хватило времени на просмотр их жизней в Мире Реки, но по отдельным эпизодам я понял. что они нисколько не изменились. Их ватаны имеют такую же окраску, как у Ивана Грозного. Его я, между прочим, тоже отыскал.

— Ты считаешь, что нет никакой надежды на их исправление? — спросил Нур.

— Да. Во всяком случае, на данный момент. Они по-прежнему остались садистами и убийцами, которые испытывают оргазм от массовой резни.

Патологические психопаты.

— Но Лога говорил, что в Мире Реки нет настоящих психопатов. На предварительной стадии воскрешения их тела излечили, устранив химический дисбаланс, который вызывал отклонения психики.

Фрайгейт пожал плечами:

— Да. Я знаю. Но дисбаланс элементов здесь ни при чем. Они по-прежнему сеют раздор и совершают зверские преступления. Поэтому они и только они ответственны за свои поступки.

— Возможно, ты прав. Но это еще не повод для уничтожения их матриц. Мы не должны укорачивать время, отведенное им на исправление. Пути судьбы неисповедимы. Они могут претерпеть какие-то радикальные изменения характера и, увидев свет истины, спасти свои души. Вспомни Геринга.

— Геринг раскаялся и признал свою вину много лет назад. А эти существа — Сталин, Гитлер, Мао и Иван Грозный — по-прежнему готовы и фактически жаждут убивать любого, кто встанет на их пути. Они рвутся к власти — безмерной власти, которая давит других людей и разрушает все, что ей противостоит.

Знаешь их лозунг? Кто не с нами, тот против нас! А ты говоришь, что они не параноики! Эти люди полностью оторваны от реальности. Они не воспринимают мир таким, какой он есть, и поэтому стараются превратить его в ту мерзость, которая так близка их загаженным душам.

— Но многими людьми управляют те же желания.

— Зло бывает маленьким и большим!

— Ты хотел сказать, что бывают маленькие и большие пакостники. На свете нет такой вещи, как абстрактное зло. Зло всегда состоит из конкретных дел и конкретных исполнителей.

Устав от их перебранки, Бертон начал проявлять нетерпение:

— Истинная философия обретается не в беседах, как думают некоторые мудрецы, а в решительных действиях. Пит, ты много говоришь о том, что хотел бы сделать. Почему? Не потому ли, что ты боишься совершать поступки? Мне кажется, твой страх исходит из чувства самонеудовлетворенности.

— Просто я придерживаюсь правила: «Не судите, да не судимы будете».

— Ты веришь, что тебя не будут судить, если ты воздержишься от осуждения других? — насмешливо спросил Бертон. — Чепуха! Никто еще не избежал сплетен и болтовни людей. Даже святые не могли удержаться от осуждений, хотя и делали вид, что это идет во благо их оппонентам. Порицание и брань заложены в нас на подсознательном уровне. Они так же рефлекторны, как сокращение мышц или выделение слюны. Вот почему я говорю: осуждайте налево и направо, когда и где захотите, кого угодно и сколько угодно.

Нур засмеялся и добавил:

— Но не вынося другим приговор.

— А почему нет? — с дьявольской усмешкой воскликнул Бертон.Почему нам не дозволено то, что делают другие?

— Не так давно я нашел профессионального судью, увешанного дипломами и лицензиями, — произнес Фрайгейт. — Человека, который сидел в круглом зале мэрии и судил людей во времена «сухого» закона. Мальчишкой я читал о нем в газетах и часто слышал рассказы отца об этом кривом и продажном винтике муниципальной системы. Судья безжалостно рассовывал по тюрьмам местных торговцев спиртным и штрафовал пьяниц, которых ловили в подпольных барах.

Однако у него имелся огромный подвал, заполненный ящиками с виски и джином.

Он покупал и перепродавал спиртное через доверенных контрабандистов, позволяя им за это проворачивать свои делишки.

— Питер! Чем ты там занимаешься? — удивленно воскликнул Нур.

— Я просто не мог сопротивляться этому, — ответил Фрайгейт.

Бертон понимал увлеченность Фрайгейта — или, по крайней мере, считал, что понимает. Злые люди имели определенный магнетизм, который притягивал к ним всех остальных — и злых, и добрых, и в черно-белую полоску. Зло сначала привлекало, а потом отталкивало. Парадоксально, но, оказывается, отторжение могло вызывать влечение.

— Любопытная вещь, — сказал вдруг Фрайгейт, словно решил поведать им мысли, которые не давали ему покоя. — Никто из них не считал себя злым. Я имею в виду Гитлера, Сталина и Мао, судью из Пеории и того насильника Стэндиша.

— Когда Геринг признал свершенное им зло, это стало первым шагом к его духовному спасению, — сказал Нур. — Но что ты собираешься делать с ними… с Гитлером, Сталиным и другими?

— Я поставил их матрицы на задержку, — ответил Фрайгейт.

— То есть ты до сих пор не решил, что будешь делать с ними.

— Матрицы останутся в целости и сохранности. Но если компьютер начнет воскрешать те восемнадцать миллиардов, которые погибли в долине, среди них не окажется многих моральных уродов. Знаете что я придумал? Я хочу, чтобы эти убийцы посмотрели на себя глазами тех людей, которых они насиловали и унижали!

Лицо Фрайгейта покраснело. Его глаза расширились и заблестели.

— Пусть они испытают боль от собственных злодеяний! На этот раз им не уйти от возмездия! Там, на Земле все было по-другому. Но здесь сама судьба определила нам роль судей! И если понадобится, мы не только вынесем приговор, но и приведем его в исполнение!

— Между прочим, приостановка в воскрешении людей вызвана не судьбой, а обычной аварией, — сказал Нур.

— Разве? — спросил Фрайгейт.

Нур улыбнулся и пожал плечами:

— Возможно, ты прав. Но тогда нам тем более надо действовать осмотрительно и разумно.

— Ты призываешь к осмотрительности? — возмутился Бертон.А о ком нам заботиться? Об этих подонках?

— О-о! — воскликнул мавр, поднимая вверх указательный палец. — Не будем торопиться! Возможно, это просто очередная проверка. Неужели вы не чувствуете, что за нами все время следят? Я имею в виду не компьютер, а тех, кто может им пользоваться.

— Очередная незнакомка? — с усмешкой спросил Бертон.

— Не знаю. Но я чувствую посторонний взгляд. А как ты, Дик?

— Галлюцинациями не страдаю.

— Я тоже чувствую, — сказал Фрайгейт. — Но это ничего не значит. Меня всю жизнь преследует мысль… что за мной кто-то наблюдает.

— Кто может наблюдать за наблюдателем? — с улыбкой спросил Нур. — Кто посмел судить судью?

— Не обижайся, Пит. Эти суфии все немного с приветом,произнес Бертон.

— Гитлер, Сталин, Мао и Иван Грозный имели на Земле огромную власть,продолжал Фрайгейт. — Они заняли исключительно важные места в мировой истории. И вот теперь…

— И теперь ты, безгласный и сирый, получил над ними власть,закончил за него Нур.

— Хотел бы я, чтобы они попались мне не здесь, а в самом начале своих злодеяний, — сказал Фрайгейт.

— И тогда бы ты нажал на кнопку «Ликвидация»?

— О Иисус! Не знаю! Наверное, нажал бы…

— А что если кто-то нажмет кнопку, чтобы уничтожить тебя? — спросил Нур.

— Мои грехи не так велики, — ответил Фрайгейт.

— Их размер зависит от мнения того, кто давит на кнопку,сказал Нур.Или от суждений тех, кому повредили твои грехи.

Бертон встал и направился к двери. Но, прежде чем уйти, он подошел к столику, где сидели Звездная Ложка, Ли По и его друзья — семь поэтов и художников, которых воскресил китаец. Простившись с их шумной компанией, англичанин хотел было удалиться, но тут на его плечо легла изящная ладонь.

— Нам с тобой надо увидеться еще раз, — тихо шепнула Звездная Ложка.Как можно скорее.

— Конечно, еще увидимся, — ответил Бертон.

— Я имела в виду тайную встречу. Наедине, — сказала она и, заметив пристальный взгляд Ли По, быстро вернулась к столу.

Бертон не поверил своим ушам. Она сама захотела «увидеться». При других обстоятельствах он пришел бы в восторг от такого предложения. Однако ситуацию осложняла дружба с Ли По. Пусть китаец и не имел законных прав на Звездную Ложку, но он считал ее своей женщиной. Эта встреча вызвала бы у него обиду и ревность, и он никогда не простил бы старому другу подобного поступка.

«Она свободная женщина, — убеждал себя Бертон. — Ли По дал ей жизнь, но она — человек, а не собственность. Хотя, возможно, китаянка думает по-другому. Тем не менее, если бы Звездной Ложке понадобилось встретиться с ним по каким-то обычным делам, она могла бы сделать это открыто, предупредив Ли По. Значит, ей действительно захотелось…»

Такой эгоист, как Ли По, не сразу поверил бы в измену женщины, которую он любил. «Я самый лучший. Разве можно предпочесть другого мужчину?» Но потом последовала бы буйная сцена с криками, напыщенными обидами и угрозами.

Возможно, Ли По вызвал бы Бертона на дуэль. Хотя и вызов и его принятие в равной степени выглядели бы глупо. Ли По родился в 701 году; Бертон — в 1821-м. И тот и другой не признавали кодексов чести своих эпох и понимали, что сражаться за женщину нелепо. И все же Ли По разорвал бы с ним дружеские узы. А Бертон этого не хотел.

С другой стороны, Звездная Ложка — живое существо. Воскрешая ее, Ли По мог бы учесть, что она будет жить своей жизнью. Эта женщина — свободный человек, а не прежняя рабыня его тестя.

Ее покачивающиеся бедра походили на звониящий колокол. Прекрасный колокол под короткой юбкой. Динь-дон! Динь-дон!

Бертон вздохнул и попытался забыть о своей жаждавшей восставшей плоти.

О, как же долго она оставалась без дела! Он устал от одиночества. Устал от аскетизма! Устал! Устал! Устал!

Но если они познают друг друга — не в библейском смысле слова, — будет ли она и дальше столь соблазнительной и желанной? Что если она не заслуживает тех жертв, на которые ему придется пойти? А что пойти на них придется, он не сомневался.

«Я так и остался семидесятилетним стариком, несмотря на свое молодое тело. А оно бунтует и рвется в бой! Гормоны трубят боевой сигнал вопреки богатому жизненному опыту! Правду говорят, что в головке члена нет ни стыда, ни совести. Но надо добавить, что там нет и мозгов!»

В принципе, Бертон мог бы оживить любую из девяти с половиной миллиардов женщин. Но в тот момент он хотел только ее — странную и прекрасную, загадочную и почти неземную. Это не было любовью; никакой разумный человек в свои сто тридцать шесть лет уже не трепещет в сетях романтической любви. Нет! Его сейчас звала природа! И кто бы только знал, как сильно она звала!

Из восьми с половиной миллиардов мужчин, информация о которых хранилась в файлах, пожалуй, только шестнадцатая часть достигала возраста Бертона. Из них в романтику любви не верила, возможно, тоже шестнадцатая часть. Так что он мог составить компанию лишь немногим из немногих.

Он включил экран, вызвал для просмотра «фильм жизни» и устало откинулся на спинку летающего кресла. Через пять минут компьютер отыскал заказанное событие, которое Бертон пережил в возрасте тридцати девяти лет. В ту пору он находился в Лондоне, подготавливаясь к путешествию в Мекку. А поскольку Бертон планировал выдать себя за мусульманина, он решился на обрезание. Эта мера была необходима, иначе случайные попутчики могли распознать в нем «неверного» и разорвать на части. Он знал, что мусульмане обычно оправлялись на корточках, прикрывая полами халатов интимные части тел. Но в долгом пути могли произойти любые непредвиденные случайности. Поэтому Бертон сделал себе обрезание, используя вместо обезболивающего средства полкварты пшеничного виски.

Он сцепил пальцы рук и приказал компьютеру подключить неврально-эмоциональное поле. От внезапной боли его зубы непроизвольно сжались, откусив при этом кончик сигары. Мысли затуманились и расползлись по черепу, как маленькие черепашки. Невральное поле передало ему все ощущения, которые он пережил в момент обрезания. Бертон снова почувствовал опьянение.

Однако оно не могло заглушить адской и жгучей боли.

— Хватит! — закричал он. — Убери невральное поле.

Боль тут же прошла. Но была ли она на самом деле? Он вздрогнул, вспомнив призрачное ощущение того тянущего медленного отделения плоти.

Бертон не был мазохистом. Он пошел на эту муку только для того, чтобы умерить свое желание. И эмоциональное поле помогло. Правда, не надолго.