"Гордое сердце" - читать интересную книгу автора (Лэйтон Эдит)

Глава 4

Нога болела невыносимо, но Драмм отказался принимать порошки, пока его судьба не будет решена. Спальня находилась на втором этаже маленького домика, как раз над кухней. Получалось, что труба, соединяющая оба очага, доносила до него все разговоры. Сейчас на кухне собрались все обитатели дома. Драмм лежал, измученный болью, испытывая бессильную ярость из-за своей беспомощности, и слушал, как хозяйка дома спорит с доктором по поводу его ближайшего будущего. Из-за этого он снова почувствовал себя ребенком — но не любимым и не избалованным.

— Я не уйду из дома, я здесь живу, и вы должны понимать, что мальчики могут попасть в беду! — с досадой выкрикнула девушка.

— Я за ними прослежу, — сказал старший из ребят.

— И будешь готовить для них? — огрызнулась она. — Заставишь их умываться, заниматься, выполнять домашние обязанности? И заодно будешь заботиться об этом… этом… наверху? Нет уж, дом и хозяйство лежат на моих плечах, Винсент. Не понимаю, почему мы не можем опять положить его на носилки и перенести к вам, доктор!

Драмм мог себе представить, как девушка в волнении меряет шагами крохотную кухню. Остановившись, чтобы взять себя в руки, девушка продолжала умоляющим голосом уговаривать врача:

— Он должен уйти! Может, это просто раздувшийся от гордости, тщеславный урод. А может, он прав. Значит, заберите его, вот и все решение.

— Мы поможем, — донесся до Драмма мальчишеский голос.

— Его лошадь можно оставить здесь, — сказал другой парнишка. — Мы о ней позаботимся.

Драмм поморщился. Тяжело сознавать, что лошади здесь рады больше, чем ему. Наверное, он показался им слишком заносчивым. Но уродом? Как только его не называли в жизни, но так — никогда. Пусть он говорил как надменный осел и грубиян, но говорил одну только правду. Это не тщеславие.

И внешность здесь совершенно ни при чем. Он действительно лакомый кусочек для дам, мечтающих о замужестве. Печальная правда заключается в том, что одинокие мужчины его класса становятся для женщин объектом охоты. Благодаря положению, титулу и деньгам ставки все время растут. Популярная шутка гласит, что лондонские сезоны называются так потому, что открывают сезон охоты на холостяков. Если мужчина не реагирует на флирт и не идет на торговую сделку с отцом леди, то его могут женить любым честным или бесчестным способом. Неосторожный объект охоты можно скомпрометировать при помощи поцелуя или объятия, разыграв попытку соблазнения так, чтобы кто-нибудь ее увидел.

Существует много уловок. Напоить мужчину, подстроить свидание, подвернуть лодыжку, чтобы заставить его нести леди на руках. Надо подобраться к нему поближе, совсем близко — и встреча один на один делается достоянием общества. План холодный, расчетливый и, без сомнения, жестокий. Но обычно он срабатывает. Честное имя джентльмена важно, но репутация дамы еще важнее. И то и другое будет уничтожено, если за этим безрассудством последует свадьба.

Как правило, такой союз обречен с самого начала. Подстроенное отчаянной дамой замужество не несет ничего, кроме пожизненной ненависти друг к другу. Это не для Драмма.

Его друг Рейф был скомпрометирован подобным образом. Зато потом вынужденная женитьба явилась для него благословением. Может, потому, что он женился на необычной женщине. А может, Рейф уже вполне созрел для брака. Он был вне себя от мысли, что потеряет любовь всей своей жизни, и хотел расстаться с холостяцким положением, потому что больше не дорожил им.

А Драмм дорожил. Он слишком долго был одинок, чтобы теперь жениться только из соображений пристойности. Если не получится по любви — а похоже, что не получится, — значит, женится по расчету, с выгодой, это лучший способ порадовать отца. А неизвестная бедняжка из глуши не может считаться его потенциальной невестой, какой бы милой и очаровательной она ни была.

Пусть недовольная хозяйка деревенского домика действительно мила, но Драмм знал более красивых женщин, более богатых, с лучшим образованием и положением. Он не поддался на чары ни одной из них. Даже если бы Александра Гаскойн во всем намного превосходила их, это не имело бы значения. Будь он проклят, если позволит женить себя на простолюдинке только потому, что лежит, раненный и беспомощный, и испытывает ужасную боль.

Он бы хотел верить, что она не охотится за его именем. Но рисковать нельзя. Пусть его унесут прочь на носилках. Пусть привяжут к лошади, шлепнут ее по крупу и отправят домой. Пусть хоть на двери погрузят на крышу почтовой кареты. Какая разница. Он здесь больше не останется. Ему и раньше удавалось раненым сбегать от врагов. Он проделает это снова, даже если теперь враг — милая, очаровательная девушка.

— Двигать его? И может быть, таким образом убить? — услышал Драмм слова доктора. Остальные голоса стихли. — Как знать, не поврежден ли его череп так же, как нога? Я наблюдал такие случаи. Пациент чувствует себя и выглядит здоровым, встает с постели и падает мертвым. Кровоизлияние, опухоль, кусочки кости в мозгу — существует столько вариантов, когда самое легкое движение может нарушить равновесие. Месяц он будет в опасности. Каждый раз, оставляя его, я думаю, увижу ли снова живым.

Драмм широко раскрыл глаза. Он почувствовал, как мороз пробежал у него по спине и холодным комком свернулся в желудке. Наверняка преувеличение. Рассчитано на то, чтобы уговорить их оставить его здесь. Но зачем доктору заботиться об этом? Голова действительно болит невыносимо. И зрение немного затуманено… Драмм начал разглядывать потолок, стараясь преодолеть страх. Обычно ему удавалось это сделать. Смерть может прийти к любому, в любое время. Если доктор говорил правду, то Драмм не станет хныкать по этому поводу.

— Пусть пошлет за своим слугой, если хочет, — продолжал пожилой джентльмен. — Его камердинер может остаться здесь или жить у меня и каждый день приезжать, чтобы заботиться о своем господине. Что касается тебя, Алли, мы попросим какую-нибудь уважаемую даму пожить здесь, пока он не уедет.

— Какую-нибудь очень миниатюрную уважаемую даму, — горько произнесла девушка, Драмм хмыкнул. Он сам подумал об этом.

— Где она будет жить? — гневно спросила Александра. — У нас нет места даже для лишней курицы… Да что я говорю — места не остается даже для кастрюли куриного супа! И какая дама согласится приехать и жить в тесноте с абсолютно чужими людьми?

— Миссис Тук, из Эпплтона, — твердо ответил доктор. — Милая женщина, вдова, очень достойная особа. Она живет с дочерью и тремя внучками и будет счастлива приехать сюда, даже если придется спать на насесте с курами. Пожилая дама, конечно, скажет, что поступает так из жалости, но на самом деле бедняжка будет рада отдохнуть. Дома она просто сбивается с ног.

— Доктор, — возразила Александра, — если мне придется поставить здесь еще одну кровать, то миссис Тук некуда будет деть ноги!

— Вам понравится ее общество, — решительно сказал доктор. — Подумайте, что будет, если вы выгоните графа прочь. Боже мой! Он может не добраться живым даже до ворот!

Наступило долгое, задумчивое молчание — как на кухне, так и в спальне наверху.


— Это здесь, — сказала Александра, отступая и прижимаясь спиной к дверному косяку, чтобы гостья могла оглядеть крошечную комнатку на чердаке. — Роб теперь вместе с братьями, я буду в его комнате. Доктор очень настойчив, но вы можете отказаться здесь жить, мы не обидимся. Комната так мала, что в ней едва можно повернуться.

Миссис Тук оказалась дамой средних лет, подтянутой и аккуратной, но выглядевшей устало. В темно-русых волосах блестела седина, освещая нежное, приятное лицо. Она с удовольствием разглядывала комнату поверх плеча Александры.

— Моя дорогая, неужели эта комната будет только моя? — Она вздохнула. — Я уже много лет ни на минуту не остаюсь одна. Сначала делила комнату с сестрой, пока не встретила моего дорогого Леона. Потом жила с ним, а сейчас — с внучками. Будет просто здорово оставаться наедине с собой. Я знаю, что дом переполнен. Но поверьте, такой уединенности я не имела долгие годы. Теперь скажите, чем я могу помочь?

— Как раз сейчас вы это и делаете. Одним своим присутствием. — Александра улыбнулась, заметив выражение лица пожилой дамы. — Вы будете украшением дома, миссис Тук, Видите ли, наш гость считает, что правила приличия не позволяют одинокой девушке жить в одном доме с молодым холостяком, поэтому со мной должна проживать компаньонка. Забудьте, что я бы предпочла лучше связаться со змеей, чем с молодым холостяком, проживающим здесь и что я никогда, ни за что не стала бы строить планы о том, как выйти за него замуж. Он-то считает, что стала бы!

— Что, ваш гость настолько невыносим? — с беспокойством спросила миссис Тук.

— Не могу сказать, я недостаточно хорошо его знаю. Но он такой высокомерный. Единственное, что вам придется делать, — это оставаться здесь. Отдыхайте, получайте удовольствие. Вы мне очень поможете. Потому что, раз вы рядом, я могу жить в собственном доме, не опасаясь разговоров на тему моей охоты за чужим состоянием. — Она улыбнулась, пытаясь смягчить горечь, прозвучавшую в голосе.

— Но мне нравится быть полезной. Я умею обращаться с больными, умею готовить, и мне это доставляет удовольствие, — сказала миссис Тук. — Я могу выкармливать цыплят, работать в саду, шить, убирать, я не против всей этой работы. — Теперь она улыбнулась, увидев выражение лица Александры. — Я люблю своих внучек, но все три родились одна за другой, и им нет еще и пяти лет. Домашняя работа у вас будет для меня настоящим отдыхом, уж поверьте.

— Я ни за что не стану просить вас работать на меня, — запротестовала девушка.

— Сидеть без дела так скучно, — ответила миссис Тук. Она покачала головой. — Вам должно быть это известно, дорогая. Мы часто думали, как вы тут справляетесь с хозяйством. Жаль, что ваш домик находится так далеко от города и мы не можем предложить помощь. В свою защиту скажу только, что мистер Гаскойн был не самым дружелюбным человеком, не правда ли? Его приятели были школьными учителями, как и он сам. Нашими мужьями он пренебрегал. Мистер Гаскойн держался так, будто все в деревне были ниже его. Вот почему мы не беспокоились о вас после его смерти, решили, что его друзья вам помогут.

Новая обитательница домика смутилась. Александра тоже, потому что один только взгляд на окружающую обстановку говорил, как мало помогли эти самые друзья.

— К тому же вы выглядели такой уверенной в себе, что мы не посмели навязываться, — добавила миссис Тук. — Простите нас, вы ведь были совсем девочкой. Мы ошибались.

— Не извиняйтесь, — произнесла Александра. — Вы предлагали помощь, я помню.

Она помнила многое. Какой была растерянной, выбитой из колеи. Как старалась сохранить семью. Как боялась и подозревала всех чужих. И на это были причины. Ее и братьев так воспитал отец.

— Наверное, я была слишком горда, — отрывисто сказала она. — Забудем прошлое, я благодарна за то, что сейчас вы здесь. Так что устраивайтесь и занимайтесь чем хотите. А мне надо посмотреть, как себя чувствует мой недовольный больной. Если вы не против, спускайтесь попозже, я вас представлю. Мальчики говорят, что сегодня господин Драммонд в здравом уме. Думаю, сам он предпочел бы находиться в забытьи. Трудно сказать, что причиняет ему большие страдания — нога, голова или непомерная гордыня. Мне его почти жалко, если таких людей вообще можно жалеть.

Она рассмеялась и стала спускаться по лестнице. Перед дверью на минуту остановилась, чтобы поправить платье и пригладить волосы, прежде чем войти в комнату графа. «Вернее, в мою», — напомнила она себе. Ей потребовалось несколько лет, чтобы почувствовать эту комнату своей после смерти мистера Гаскойна.

Девушка покрасила стены и повесила на них красивую вышивку, постелила тряпичный коврик, сшила новые простыни для большой кровати и застелила ее цветастым стеганым одеялом. Она избавилась от тяжелого стола и кресла и все свое наследство потратила, чтобы купить взамен изящные стол и стульчик. Повесила кружевные шторы, и в воздухе теперь витал аромат ее единственного, купленного задорого и аккуратно расходуемого мыла с запахом жимолости. Наконец она ощутила, что комната принадлежит ей.

А сейчас там царствует граф. Девушка не могла понять, как ему это удалось. Несмотря на небольшое количество личных вещей, он заполнил собой все пространство.

Александра вошла в комнату. Впервые после того, как умоляла доктора вышвырнуть гостя вон. Он поднял взгляд. Картина не из приятных. Половина угловатого лица была поцарапана и теперь приобрела жуткий оттенок бордового с желтым. Если бы граф был красив, это очень повредило бы ему и вызывало бы жалость. Но, поскольку красотой он не блистал, синяк во все лицо никоим образом не унижал его достоинства. Жалость была абсолютно не к месту. Он держался величественно, отстраненно и таил в себе огромную силу. Граф откинулся на подушки и устало смотрел на Александру смущающе-проницательными лазурными глазами. Ей захотелось поклониться, но она подавила в себе это желание.

— Доброе утро, — скованно произнесла девушка. — Вы готовы обедать? — Она тщательно избегала обращения «милорд», которое так нравилось употреблять доктору. Александра находится в своей комнате и намерена бороться за права хозяйки дома.

— Да, спасибо, вполне, — ответил он. — Доктор сказал, что мне можно есть не только кашу, и должен признаться, я с нетерпением жду чего-нибудь вкусного. Если вы в состоянии удержаться и не насыпать в тарелку крысиного яду. Послушайте, мисс Гаскойн, я не хотел, чтобы меня поняли… таким образом. Я сказал правду. Если бы я мог, то уехал бы в тот же миг. Поверьте, вы представить себе не можете, как я сожалею, что так вас затрудняю.

— Это ничего, — солгала она. — Теперь здесь будет миссис Тук, и мы оба можем не волноваться. Я вам скоро ее представлю. — Девушка заставила себя взглянуть в его все понимающие глаза. — Это очень уважаемая дама. Она из высокопоставленной семьи. У вас должно быть много общего. Миссис Тук оказалась в этой деревеньке только потому, что вышла замуж по любви. Без сомнения, вы сможете поделиться с ней своими сожалениями по поводу того, что приходится выносить соседство низших существ. Немного супа и куриное крылышко?

— Упрек справедлив, — поморщился он. — Наверное, я этого заслуживаю. И хоть такого прекрасного обеда я не достоин, но с радостью приму все, что вы принесете.

Она повернулась.

— Сейчас доставлю вам поднос.

— Минутку, пожалуйста, — попросил граф. — Я хочу сказать кое-что еще. Пожалуйста, выслушайте. Может быть, это уродство с моей стороны напоминать вам, но мы же не знаем, буду ли я еще жив, когда вы вернетесь, верно?

Александра вздернула подбородок. Она пристально подсмотрела на больного, и ее щеки медленно залил румянец.

— Боже, — сказала она. — Вы слышали все, что мы говорили, до последнего слова. Мне надо было подумать…

— Вы слишком увлеклись спором, — слегка улыбнувшись, ответил он. — Послушайте, мисс Гаскойн, я хочу, чтобы вы знали: я и сам не хотел бы принимать такого гостя. С вашей стороны чрезвычайно великодушно принять раненого незнакомца, и то, что вам отплатили подозрениями, не очень приятно. Мои слова были необдуманными и грубыми. Я хотел только попросить, принесите, пожалуйста, бумагу и ручку, чтобы я написал письма, отменил некоторые встречи и, самое важное, сообщил своим слугам, где я и в чем нуждаюсь. Я бы хотел как можно скорее разгрузить вас.

Она помедлила. Ну что ж, изложено мило, в этом ему не откажешь. Александра тоже может быть любезной.

— Хорошо, — сказала она, — но лучше, если вы продиктуете свои письма. Иначе придется принести столик, а я сомневаюсь, что вам будет удобно сидеть со сломанной ногой. Мне не составит труда написать письма за вас, если только они не очень личные.

— Нет, любовные послания я отложу до того времени, когда смогу припомнить больше поэтических строк, — с кривой улыбкой произнес он. — Все, что сейчас приходит мне на ум, — это жалобные стенания Ричарда над его лошадью и различные похоронные оды.

— «Как пали все великие мужи», — тихо процитировала девушка. Но недостаточно тихо, поскольку это вызвало удивленную улыбку гостя. Ей стало приятно, что он легко понял ее с полуслова. — Ну что ж, тогда я с радостью напишу за вас письма. Чем еще могу вам помочь?

— Не прощайте меня так быстро, — улыбаясь, сказал граф. — Я заслужил, по крайней мере, неделю презрительных, ледяных взглядов. Чем еще вы мне можете помочь? Я буду рад получить обед и продиктовать пару писем, а потом приму восхитительный маковый экстракт, который прописал доктор. Вот и все веселье. Я постараюсь проспать остаток дня.

— Вам не стоит погружаться в забытье только ради меня, — быстро сказала Александра.

— Уверяю вас, ради себя тоже, — ответил он. — Мак дарит странные сны, что все равно лучше, нежели реальность в моем теперешнем состоянии. Правда, странные… — задумчиво повторил Драмм. — Знаете, когда я впервые очнулся здесь, вы все были со мной в комнате и разговаривали, я решил, что нахожусь за границей, потому что не мог понять ни единого слова. Мне казалось, что звучит греческая речь.

Она заколебалась, потом улыбнулась.

— А, это. Все было на самом деле. Я читала мальчикам «Одиссею». Они изучают Гомера в школе.

— В оригинале? — изумленно спросил он.

— Да, их отец был учителем, — сухо ответила она. — Он настаивал, чтобы ребята получили хорошее образование. Я всего-навсего женщина, но братья занимались так старательно, что я не могла остаться в стороне. Во всяком случае, отец разрешил мне выполнять домашние задания вместе с ними.

— Простите, — извинился он. — Я опять влез не туда, верно? Наверное, потому, что моя нога горит как в огне. Я привык терпеть боль. Но доктор сказал, что нужно лежать спокойно, чтобы она срослась. Вот это для меня тяжело. Значит, буду принимать снотворное до тех пор, пока не смогу хоть немного передвигаться. Я не самый лучший пациент, но постараюсь быть послушным, обещаю вам. Я еще не готов умирать. — И он заговорщицки улыбнулся девушке. — Ведь только безгрешные умирают молодыми, верно?