"Почти невинна" - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Глава 3

Леди Магдалена де Брессе пришла к заключению, что все турниры — просто подходящий случай утолить жажду убийства, зрелище, где яростные схватки перемежаются с геральдическими церемониями. Ребенком она очень хотела побывать на турнире. Может, прошедшие с тех пор годы наделили ее некоторым цинизмом, но она, как ни старалась, не могла понять, зачем этим людям нужно заковывать себя в тяжеленные доспехи, особенно в невыносимо душный августовский полдень, чтобы с воинственными криками набрасываться друг на друга и тыкать во врага копьем или затупленным мечом, пока один из противников не падал с лошади, беспомощно распростершись на земле, словно огромная куколка в железном коконе.

Однако она держала свои еретические мысли при себе. На переполненных трибунах, окружавших ристалище, приятный страх и возбуждение были почти ощутимыми, несмотря на то что зрители истекали потом под богатыми тяжелыми одеяниями и подбитыми мехом сюрко. Но ни мужчины, ни женщины не принимали в расчет соображения комфорта: ведь именно платье служило свидетельством богатства и положения. Сама Магдалена умирала от жары, чувствуя, как влага скапливается под мышками и в ложбинке между грудями. Пришлось незаметно оттянуть от тела плотный дамасский шелк, чтобы на нем не появились пятна.

Дама справа все утро шептала молитвы святым, прося их защитить своего мужа, независимо от того, участвовал ли вышеупомянутый рыцарь в очередной схватке или нет. При каждом ударе меча о меч с ее губ, прерывая молитвы, слетали стоны возбуждения и испуга. В воздухе стояло густое облако пыли, почти скрывавшее от зрителей все, что происходило на ристалище. И это несмотря на то что Магдалена сидела в первом ряду, в ложе Ланкастеров! Король сегодня отсутствовал, так что соседняя ложа была пуста, а турнир проходил под командованием и покровительством Ланкастера. Над ложей с алым балдахином развевалось знамя Плантагенетов, на котором французская лилия соседствовала с английским львом. Герцог сидел в центре устланного бархатом возвышения, у самого края ложи. Его высокое резное кресло было украшено алыми драпировками с розой Ланкастеров. Сам герцог был в дурном настроении, поскольку терпеть не мог роли наблюдателя в подобных событиях, а его жена, герцогиня Констанца, в нервозном молчании восседала рядом, хорошо зная, как опасно заговаривать с мужем в такие минуты.

На ристалище вступили церемониймейстеры, сопровождаемые герольдами и их помощниками. Магдалена выжидающе подалась вперед. Сейчас должны объявить о событии, требующем ее присутствия!

Пыль от предыдущей общей схватки немного улеглась, чему способствовали слуги, старательно обрызгавшие водой всю арену. Зазвучали трубы герольдов, провозгласивших о начале поединка между сьером Эдмундом де Брессе и сьером Жилем де Ламбером.

Оба рыцаря на могучих боевых конях въехали на ристалище с противоположных сторон, но вместо того чтобы ожидать полагавшегося по ритуалу призыва церемониймейстеров к оружию, они подъехали прямо к ложе Ланкастеров, подняли забрала и оба воскликнули:

— Ваша светлость, мы просим разрешения биться насмерть!

Зрители на галереях вытянули шеи, пытаясь понять, о чем говорят рыцари. Крестьяне и слуги, взобравшиеся на ограду, чтобы лучше видеть, заворчали, недовольные промедлением. Магдалена, вполне сознававшая всю необычность такого требования, почувствовала взгляд мужа и подняла глаза. Он повязал на шлем знак ее благосклонности — шарф из серебристого газа. Несколько долгих мгновений он не сводил с нее жгучего взгляда. Сбитая с толку, Магдалена искоса посмотрела на отца. Его неудовольствие было очевидным.

— Правила этого турнира гласят, что все схватки должны быть бескровными. Или вы собираетесь разрешить какой-то личный спор под флагом дружественных состязаний?

— Мы покорнейше просим вас, господин мой герцог, — просто ответил Эдмунд.

— Молодой сорвиголова!

Голос принадлежал Гаю де Жерве, неожиданно появившемуся рядом с Джоном Гонтом. Как ни странно, он был без шлема, а на поясе висел только двузубый кинжал. Он принимал участие в утренних поединках, но не собирался появляться на арене до финального группового боя.

Герцог и де Жерве о чем-то тихо говорили. Магдалена навострила уши, пытаясь расслышать хоть слово, не поворачивая головы слишком уж откровенно. Удивленная и немного смущенная столь неожиданным поворотом событий, она избегала взгляда мужа, старательно разглядывала развевающиеся над шатрами рыцарей штандарты и старалась занять свои мысли, определяя, кому какой принадлежит. Приходилось вспоминать уроки геральдики, полученные когда-то в доме де Жерве.

Молодые рыцари неподвижно сидели в седлах, с достоинством ожидая решения герцога.

Придворные герцога, сидевшие вокруг Магдалены, не пытались скрыть любопытства. Шепотки и взгляды в основном касались именно ее. Только что прибывшая ко двору короля после возвращения Эдмунда из Франции, надежно защищенная могуществом Ланкастеров, она стала объектом не только восхищения, но и неприкрытой зависти, что было вполне естественно: высокое происхождение, блистательный отец, молодой благородный богатый муж, отличившийся в пикардийской кампании и вернувший свои обширные владения. Ничего не скажешь, идеальная пара! Так что же кроется под жестоким требованием сьера де Брессе?!

Джон Гонт, выслушав де Жерве, воззрился на дочь. Яркая голубизна его глаз на миг потускнела. Он что-то сказал де Жерве и, взяв у оруженосца усыпанный изумрудами кубок, одним махом опрокинул содержимое. И только потом наклонился вперед, опершись ладонями о подлокотники кресла.

— Правила этого турнира гласят, что все схватки должны быть бескровными. Вы двое обязаны подчиняться установлениям.

На этом дискуссия закончилась. Рыцари опустили забрала и вернулись на противоположные края арены. Но этот поединок вызвал необычайный интерес зрителей, даже у тех, кто понятия не имел, о чем просили соперники. Все чувствовали, что происходит нечто необычное.

— Во имя Господа и Святого Георгия сходитесь!

Гай де Жерве стоял возле сюзерена, наблюдая, как церемониймейстеры выкликают призыв, а рыцари пришпоривают коней и несутся друг на друга в грохоте оружия. Длина стремян и высокая лука седла позволяли всадникам почти стоять, что помогало лучше направить удары копий с затупленными, как полагалось по правилам, наконечниками. Противники встретились, разошлись, подскакали к оруженосцам, сменили сломанные копья на новые и начали второй раунд. Наконечники скользили по щитам, дерево трескалось, комья сухой земли полетели из-под широких копыт, когда кони, разминувшись, по инерции пронеслись дальше.

Гай нахмурился. Избранная рыцарями тактика явно не отличалась изобретательностью, и толпа громко выражала свое разочарование. Сразу понятно, что у этих двоих были вполне определенные причины для схватки и они бились не ради острых ощущений и радости победы. Все это придавало оттенок ненужной жестокости тому, что должно было стать демонстрацией воинского искусства и совершенного владения оружием.

Он невольно взглянул в сторону неподвижной фигуры. Жена Эдмунда де Брессе взирала на развертывавшуюся перед ней сцену с сосредоточенным вниманием, предполагавшим, что ей известно о той самой подспудной причине столь неожиданного взрыва взаимной злобы. За годы, прошедшие со дня ее свадьбы, Магдалена вытянулась, как заботливо орошаемый побег, стала высокой, стройной, изящной… Настоящей женщиной. Низкий вырез ее платья из розового дамасского шелка обнажал глубокую ложбинку между грудями, длинная белоснежная шея напоминала мраморную колонну, густые темно-каштановые волосы были спрятаны под серебряную сетку и украшенную жемчугом головную повязку. Отягощенные перстнями пальцы нервно играли с рубиновой пряжкой пояса, выдавая ее волнение. Но отчего Магдалена нервничает? Вряд ли ей известно, почему именно поссорились Эдмунд с Аамбером. Впрочем, если все было так, как подозревали герцог и Гай, лучше ей вообще ничего не знать.

Магдалена почувствовала взгляд Гая. Она всегда остро ощущала близость его присутствия и теперь повернула голову и умоляюще, зазывно улыбнулась.

Гай уже не впервые подумал, что во всем виноваты ее губы. Совсем как у отца: полные и чувственные. И в который раз отчаянно спорил с собой: стоит ли отвечать на этот призыв и покорно идти к ней или остаться на месте? Она хотела понять, что происходит, и трудно ее за это осуждать. Значит, ему придется изобрести нечто правдоподобное не только для Магдалены, но и для ушей окружающих, а он не был уверен, что именно сейчас способен мыслить связно.

Гай качнул головой, и улыбка Магдалены мгновенно погасла, сменившись раздраженной гримаской. Впрочем, такой реакции следовало ожидать. Детское своеволие с годами переросло в высокомерие и решительность Плантагенетов, а такие свойства характера симпатий окружающих не вызывали.

Магдалена поднялась, повернулась спиной к ристалищу и стала пробираться между забитыми до отказа рядами скамей, не заботясь о том, что ступает едва ли не по ногам, сопровождаемая неодобрительным шепотом и возгласами удивления. Жене не пристало так вести себя во время поединка своего мужа с соперником, тем более когда на нем шарф ее цветов.

— В чем дело? — не выдержал герцог, когда она оказалась рядом с его креслом. — Вы поворачиваетесь спиной к сражающемуся супругу?

Магдалена низко присела.

— Я хотела поговорить с лордом де Жерве, господин мой. Мне показалось, что ему известно, почему мой супруг возымел желание изменить правила схватки.

— Предлагаю вам расспросить своего мужа, мадам! — отрезал герцог. — Он все расскажет вам, если сочтет нужным.

За спиной Магдалены раздался рев толпы. Женщина медленно повернулась. Сьер де Ламбер, выбитый из седла, извивался в пыли, пытаясь подняться. Его оруженосцы бегом мчались на помощь рыцарю. Падение должно было означать конец схватки, но Эдмунд спешился, выхватил меч, явно готовясь напасть на противника, когда тот немного придет в себя.

— О Господи! — воскликнул герцог. — Он все-таки стоит на своем! Пожалуй, мне стоило прекратить все это и удалить де Брессе от двора хотя бы на месяц.

Противник Эдмунда тоже вооружился мечом, и теперь рыцари стояли лицом друг к другу, окруженные ревущей толпой, уже успевшей ощутить вражду между этими двумя и сгоравшей от нетерпения узнать, чем все

кончится.

— Пусть решат спор раз и навсегда, господин мой, — тихо прошептал Гай на ухо герцогу, так что Магдалена могла слышать только отдельные слова — Пусть остальные считают, что горячая кровь толкает их на глупости и во всем этом нет ничего серьезного. Так будет лучше. Накажите Эдмунда позже на том основании, что подобная вспыльчивость опасна в бою и из него никогда не получится хорошего воина, если он будет продолжать в том же роде.

— Леди, я предлагаю вам вернуться на место, — сухо бросил герцог недоуменно хмурившейся Магдалена. — Просто неприлично стоять здесь и к тому же загораживать мне арену!

— Прошу прощения, сэр.

Мужчина, которого Магдалена в душе по-прежнему отказывалась признать отцом, никогда не находил для нее доброго слова, и она привыкла ожидать от него всего лишь обычной вежливости. Но это ее не беспокоило, поскольку их нелюбовь была взаимной и она давно устала гадать о причине его антипатии.

Окончательно расстроенная, она взглянула на Гая, но тот старательно отводил глаза, и Магдалена была вынуждена ни с чем вернуться на свое место.

А тем временем на ристалище разворачивалось настоящее сражение. Рыцари бились с энергией молодости и умением, приобретенным за годы юношеских тренировок. И хотя оба избегали наносить противнику серьезные раны, пользуясь только плоской стороной меча, звуки ударов становились все громче, по мере того как оружие обрушивалось на шлемы и панцири с яростью, очевидной для всех наблюдателей.

Эдмунд неумолимо теснил Ламбера к краю ристалища. Сьер де Ламбер будет признан побежденным, если коснется ограды, и такой исход казался неизбежным. Эдмунд, вероятно, был сильнее, держал меч двумя руками и пылал такой яростью, что даже сыпавшиеся как град удары не замедляли его наступления. Он все жестче теснил соперника и наконец так весомо огрел его по плечу, что сьер де Ламбер споткнулся о камень и врезался в ограду.

Толпа заревела, когда де Ламбер, подняв руки, признал свое поражение.

И только сейчас Магдалена поняла, какое напряжение сковывало ее все это время. Она так сжимала пальцы, что кольца врезались в ладони, плечи ныли, словно она таскала тяжести. Она выдержала обычный церемониал, сопровождавший каждую схватку, и дождалась, пока Эдмунд, подняв забрало, приблизится к герцогской ложе, чтобы принять поздравления и похвалы его отваге. Но ответом на его почтительный поклон было ледяное молчание. С его щек мигом сбежал румянец. Глаза его загорелись бешенством при этом публичном унижении.

Гай де Жерве заметил опасность одновременно с Магдаленой. Молодой человек все еще был погружен в свой замкнутый мирок упоения битвой. Жажда крови по-прежнему бушевала в нем с такой силой, что он напрочь забыл, в чьем присутствии оказался.

— Господин… Господин…

Голос Магдалены прозвучал ясно и отчетливо, раскалывая мертвенную, исполненную злорадного предвкушения тишину. Эдмунд оторвал разъяренный взгляд от герцога и повернулся к жене. Магдалена встала и сорвала растущую в каменной вазе розу.

— Вы прославили мои цвета, господин. Улыбаясь, она перегнулась через перила и бросила ему цветок.

— Я требую взамен подарка!

Эдмунд бессознательным жестом поймал цветок и, мгновенно отрезвев, с ужасом сообразил, насколько был близок к несчастью.

— И что же, госпожа моя, вы пожелаете? — осведомился он, склонив голову.

— Как что, сэр? Разумеется, поцелуй, — парировала она.

Восторженный смех пронесся по ложам: зрители по достоинству оценили куртуазную игру, которая мигом стерла все неприятные впечатления от этой схватки.

Эдмунд поднялся к самой ложе.

— О, прекрасная леди, я с величайшей радостью приношу вам этот дар.

Он потянулся к жене и, когда она наклонилась, к удивлению публики, сжал ее талию, подхватил, опустил на землю и жадно припал к губам под аплодисменты собравшихся. Магдалена густо покраснела.

— Фи, милорд! — пожурила она. — Как же я теперь вернусь на свое место?

Гай де Жерве с улыбкой перегнулся через перила.

— Подними леди, Эдмунд, и я ее поймаю.

Эдмунд сделал, как было сказано, и, перед тем как поставить Магдалену на ноги, Гай одобрительно прошептал:

— Прекрасно придумано, Магдалена. Похвала человека, единственного, чье мнение было для нее важным, зажгла радостью ее глаза.

— Разве это не заслуживает еще одного поцелуя, господин? — вырвалось у нее словно против воли. Улыбка Гая мгновенно растаяла.

— Совершенно верно, госпожа, — без всякого выражения ответил он, учтиво поднося ее руку к губам, прежде чем отвернуться, извиниться перед герцогом и покинуть ложу.

Он направился к шатрам за ристалищем, намереваясь серьезно поговорить с бывшим воспитанником. Но перед мысленным взором стояли сияющие глаза Магдалены. В ушах звучал умоляющий шепот. Он не забыл страстное признание девочки, тогда еще не ставшей женщиной, но считал, что оно его не тревожит. В его представлении это было просто порывом скорбящего, измученного, переволновавшегося ребенка. Но сейчас она совсем не походила на малышку, умолявшую о сладком марципане или серебряном пенни. Трудно было отрицать чувственность, звучавшую в этом голосе, светившуюся во взгляде. Ее тело больше не было телом ребенка, и он точно знал, когда Эдмунд сделал ее женщиной. Потому что сам был почти свидетелем этому.

Магдалена вернулась на место с вымученной улыбкой, скрывавшей ее смятение. К счастью, только она одна сознавала, какая буря бушует в душе. Все, что произошло между ней и лордом де Жерве, не вызовет ни сплетен, ни злословия. Но ее унижение от этого меньше не становилось. И все же она понимала, что формально не имеет никакого отношения к Гаю, поскольку стала женой сьера Эдмунда де Брассе во всех отношениях, не только на бумаге, не только по церковному обряду, но и в постели…


Они прибыли в замок Беллер прошлым январем, предварительно выслав вперед гонца, чтобы сообщить о приезде. Магдалена стояла на крепостной стене, завернувшись в подбитый мехом плащ с капюшоном, и наблюдала за приближавшейся процессией. Позади остались долгие, тоскливые годы затворничества, годы, когда о существовании дочери герцога Ланкастерского, жены Эдмунда де Брессе, казалось, забыл весь мир. После того как Эдмунду удалось отвоевать свое наследство в ходе пикардийской кампании, герцог послал официальные поздравления дочери, уведомив о благополучии и отваге ее супруга. В послании не упоминалось о Гае де Жерве, и она не имела о нем известий до вчерашнего дня. Тогда гонец объяснил, что лорд де Жерве сопровождает ее мужа в этой поездке к приграничным землям, поскольку Эдмунд де Брессе, возвратившись в ореоле победы, решил предъявить права на жену.

Стоя у парапета, она всматривалась в унылую равнину, пока перед глазами не заплясали цветные пятна. Часовые на башнях наверняка увидят процессию раньше, чем она, а звон колокола возвестит о прибытии гостей, даже если она будет в замке. Но Магдалена по-прежнему не двигалась с места, жмурясь от пронизывающего, вихрившего снежинки ветра, щурясь, напрягая взор.

Колокол восточной башни, предупреждавший о появлении чужих людей, ожил за мгновение до того, как она различила какое-то движение на горизонте. Внизу, во дворе, раздался топот ног, стук копыт, звяканье сбруи: это лорд Беллер готовился сесть на коня и встретить прибывающих гостей. Он, как всегда, был одет крайне просто, в тяжелое сюрко из толстой шерстяной ткани поверх туники, зато его эскорт оказался достаточно велик, чтобы вновь прибывшие поняли, какая честь им оказана.

Магдалена спустилась со стены и, повинуясь непонятному порыву, пересекла внутренний двор и вышла во внешний. Лачуга Безумной Дженнет все еще стояла у дальней стены, хотя сильно покосилась, а в стенах и крытой тростником крыше зияли дыры. Но из самой большой, служившей дымоходом, по-прежнему струился дымок, а из оконной щели пробивался тусклый свет сальной свечи.

Зная, что у нее нет времени на столь опасный визит, Магдалена все же подступила к лачуге. Какая-то потребность, которую трудно было облечь в слова, гнала ее. Заставляла испытать судьбу.

Девушка откинула шкуру, прикрывавшую дверной проем, и вошла. Обычно, навещая старуху, она приносила ей что-нибудь из кладовой, дабы облегчить боль в ноющих ногах, или корзину из кухни, чтобы было чем наполнить пустой желудок. После возвращения в Беллер она иногда даже заставляла слуг сменить грязный тростник на полу, но все же вонь здесь стояла такая, что пришлось прикрыть рукой рот и нос.

— Дженнет!

Сначала она ничего не смогла разглядеть в полумраке, но через несколько минут различила какую-то груду в углу на соломенном тюфяке.

— Ты хвораешь, Дженнет? Из-под засаленных лохмотьев, служивших одеялом, высунулась узловатая, костлявая рука.

— Позови священника, дитя мое. Похоже, я собираюсь покинуть эту землю, но хочу перед смертью получить отпущение грехов.

Тихий голос скрипел, как несмазанная кожа. Магдалена уставилась на обветренное темное лицо. Она понятия не имела, насколько далеко зашло безумие Дженнет. Возможно, сама старуха ничего не знала. Но она занимала этот угол внешнего двора, сколько Магдалена себя помнила, и всегда оставалась такой же, ничуть не старея. Да и была ли она когда-то молодой?!

— Через час здесь будет мой муж, — услышала Магдалена свой голос. — С ним будет кое-кто еще. Не прочитаешь мне по руке, Дженнет? В последний раз.

— Дай мне руку!

Приказ прозвучал на удивление повелительно, особенно если учесть, что исходил из беззубого рта, прорезанного в почти безволосом черепе, поблескивавшем сквозь редкие пряди немытых седых волос. Щеки запали, глаза так глубоко ушли в глазницы, что были почти невидимы.

Магдалена нерешительно протянула руку. Искривленные пальцы схватили ее и повернули ладонью вверх.

— Подними свечу. Глаза мои совсем отказывают!

Магдалена подняла повыше вонючую сальную свечу. В морозной полутьме воцарилось молчание. Потом Дженнет снова упала на тюфяк.

— Любовь. Я вижу любовь, любовь мужчин, безмерную любовь. На твоей руке любовь и кровь, о дочь Изольды.

— Откуда тебе известно имя моей матери? — пробормотала Магдалена, вздрогнув от страха, подобного которому еще не испытывала. Она почти ничего не знала о своей матери.

— Пошли ко мне священника. Я должна отойти спокойно.

Магдалена нерешительно переминалась, не в силах поверить, что Дженнет ничего не собирается ей объяснить. Но услышав пронзительный рев рога, возвещающий о переменах в ее жизни, поняла, что больше не время скрываться в тени.

— Я скажу отцу Клементу, — пообещала она, выскальзывая из хижины и спеша в донжон.

— А вот и ты! — воскликнула раскрасневшаяся от утренних хлопот Элинор, спускаясь вниз. — Я повсюду искала тебя! — Она заправила выбившуюся седую прядь под головной платок, прежде чем добавить: — Я ведь поручала тебе приказать слугам, чтобы устелили пол свежим тростником, но, вижу, ничего не сделано, а времени совсем не осталось. Вот-вот прибудут гости.

— Прошу прощения, мадам, — пробормотала Магдалена, опустив глаза. — Совсем вылетело из головы. Но этот тростник еще совсем свежий. Пролежал меньше недели!

— Может, и так, — буркнула Элинор, — но не хотелось бы, чтобы гости подумали, будто им не оказано должного почтения. Ты прибралась в спальне своего супруга?! Я велела служанкам позаботиться о комнате для лорда де Жерве и о ночлеге для его рыцарей и воинов, но, по-моему, именно жена должна печься об удобствах для мужа!

— Да, мадам, и я все сделала, — заверила Магдалена, откинув капюшон и открыв густые темные косы, забранные под серебряную филигранную сеточку. — В очаге горит огонь и греется вода. Простыни и занавески только что постираны, а полы подметены.

— А сама ты одета для столь торжественного случая?

Элинор, взволнованная до крайности, близоруко всмотрелась в девушку. Старая дева, живущая уединенной жизнью, она ничего не знала о супружеских отношениях, но старалась, чтобы все шло как принято. Поскольку жениха и невесту разлучили сразу после свадебного пира, Элинор считала нынешнюю встречу простым продолжением свадьбы, хотя была не совсем уверена, что все должно происходить именно так — ведь молодые женаты уже несколько лет.

Магдалена распахнула плащ, показав платье из бирюзового шелка и кремовое парчовое сюрко, отделанное королевским горностаем, к чему ее обязывало происхождение.

— Вы довольны, мадам?

— О да, вполне подходящий наряд, — облегченно констатировала Элинор. Похоже, Магдалена вполне способна справиться с ситуацией, так что Элинор может предоставить событиям идти собственным путем. — А я должна быть на кухне. Там никак не могут поджарить лебедей. Одна из судомоек забыла смазать вертел маслом. А ты будь готова встретить супруга во дворе.

Магдалена улыбнулась вслед поспешившей на кухню даме, которую она теперь уже не называла теткой. Странно, что эти двое, когда-то правившие ее жизнью с абсолютно непререкаемой властью, теперь казались самыми обыкновенными людьми, со своими недостатками и достоинствами, добродетелями и пороками…

Магдалена окликнула одного из слуг и велела передать священнику просьбу Дженнет, а сама, не находя себе места, топталась у двери в парадный зал. Ветер усиливался, вороша тростник на полу и раздувая клубы дыма из очага. Собаки, гревшиеся у огня, чихали и отодвигались. Если ветер ко второй половине дня не переменится, пирующим будет не слишком уютно, но такие маленькие неприятности были вполне в порядке вещей.

Она встала на лестнице, ведущей в зал, изнемогая от нетерпеливого волнения.

С подъемного моста донесся громкий призыв рога, заставив бешено забиться сердце.

Перед замком появилась целая кавалькада, по трое всадников в ряд. Штандарт Ланкастеров развевался рядом с драконом Жерве и соколом Брессе. Во главе отряда ехали лорд Беллер и два его гостя.

Магдалена спустилась во двор, едва пажи подбежали к всадникам, поднося приветственные чаши. Девушка почувствовала, как влажнеют ладони.

Эдмунд де Брессе сохранил весьма отдаленное сходство с тем парнишкой-оруженосцем, который подносил ей ноготки в майский день, а потом поцеловал. Теперь он стал мужчиной, мускулистым и стройным, с бронзовым лицом и плотно сжатыми губами человека, привыкшего командовать. На нем были рыцарские шпоры и пояс, с которого свисал огромный меч.

Мельком отметив все эти подробности, Магдалена стала искать глазами Гая де Жерве. Он почти не изменился, разве что волосы были коротко подстрижены. Все те же синие глаза, широкие плечи, веселая улыбка, ибо он как раз смеялся над какой-то шуткой лорда Беллера. Свинцовая тяжесть скорби, похоже, оставила его.

Девушка неспешно подошла к еще сидевшему на коне Эдмунду.

— Добро пожаловать, господин мой. Благодарю Бога за ваше благополучное возвращение и успех вашего дела.

Он пристально всмотрелся в жену, словно тоже желая увидеть, какие перемены за годы его отсутствия произошли с этой едва знакомой женщиной.

— Благодарю вас, леди, — ответил он и, вручив поводья стоявшему наготове оруженосцу, спешился и поднес к губам ее руку.

— Клянусь Спасителем, Эдмунд, разве так приветствуют жену? — воскликнул Гай, спрыгнув на землю и подходя к молодым людям. — А где же горячий поцелуй?! — Смеясь, он сжал ладонями лицо Магдалены и чмокнул в лоб. — Ты должна простить его, крошка, но он слишком долго пробыл на войне и совсем отвык от женского общества, — как всегда шутливо, но ласково заметил он.

Магдалена ощутила резкий укол разочарования, быстро сменившегося неприязнью. Неужели Гай де Жерве совсем не замечает, как она выросла, если по-прежнему обращается к ней как к девчонке?

Надменно наклонив голову, она обратилась к мужу:

— Прошу вас, войдите в замок, господин мой. Эдмунд последовал за женой в зал, оставив сбитого с толку, расстроенного Гая. Пораженный красотой девушки, он как раз собирался сделать ей комплимент, когда она отвергла его приветствие с холодным высокомерием Плантагенетов.

За последние несколько лет у него почти не было ни времени, ни возможности думать о ней. Победа в Пикардии была достигнута высокой ценой, а за этой кампанией последовала еще одна, в Бретани, которая окончательно их вымотала. Но он воспользовался краткой передышкой между войнами, чтобы до конца выполнить свой долг и соединить своего прежнего воспитанника с бывшей подопечной. Хотя похоже, что дочь Джона Гонта затаила на него обиду.

Немного опомнившись, он направился в зал, где его вниманием немедленно завладела леди Элинор.

Эдмунд стоял в глубине зала, рядом с Магдаленой, непрерывно наполнявшей его кубок. Оба неловко молчали. Эдмунд был сердит на себя за то, что не сумел приветствовать жену, как полагается доброму супругу. Конечно, он должен был ее поцеловать, ведь она его жена, а не какая-то дама, с которой следует обращаться учтиво, но холодно! И ему не нужен Гай де Жерве, чтобы указывать, как следует себя вести! Просто Эдмунд был охвачен лихорадкой возбуждения при мысли о том, что наконец-то сможет овладеть женой: последний шаг, необходимый для вступления в мир настоящих мужчин. Да, он уже не девственник, но разве можно ставить шлюх в один ряд с порядочными женщинами?!

Волнение оставалось, но к нему прибавилось злобное раздражение на всех и вся, раздражение, которое он пытался утопить в вине лорда Беллера.

Сунув кубок в руки маячившему рядом пажу, он неожиданно обратился к леди Элинор бесцеремонным тоном: очевидно, вино развязало ему язык и лишило сдержанности.

— Прошу прощения, госпожа, но я должен удалиться в свою комнату. Я слишком скромно одет для столь торжественного случая.

— Ну разумеется, — поспешно пробормотала Элинор. — Сейчас велю проводить…

— Меня проводит жена, — грубо перебил он, не чувствуя, что на скулах загорелись два красных пятна. — В подобных случаях жене полагается поухаживать за мужем.

Магдалена смертельно побледнела и тут же залилась румянцем, видя, что все взоры обратились к ней.

Гай де Жерве отвернулся к огню и погладил пятнистую гончую, положившую ему на колени голову. Эдмунд мог бы вести себя более тактично, но он все еще слишком молод, несмотря на то что показал себя во Франции поистине храбрым воином. Неудивительно, что его одолевает желание и в таком состоянии он забыл о вежливости и деликатности. Что ж, пусть сами выясняют отношения. Чем скорее все уладится, тем лучше.

Поэтому Гай не повернулся, продолжая гладить гончую, даже когда Магдалена, сдержанно присев, удалилась вместе с мужем.

Оруженосец Эдмунда пошел было за ними, но господин остановил его, досадливо махнув рукой, и парнишка застыл у подножия лестницы.

Магдалена стала подниматься по ступенькам на третий этаж, где находились предназначенные для гостей комнаты. Лорду де Жерве, как подобало человеку его возраста и положения, предназначалась самая большая спальня, и Магдалена, пройдя мимо массивной дубовой двери у самой верхней площадки, направилась в угловую комнату в конце коридора.

— Господин мой, — начала она, открывая дверь и отступая, чтобы дать ему пройти, — надеюсь, вам здесь понравится.

— Закрой дверь, — неожиданно охрипшим голосом велел он. Магдалена повиновалась, чувствуя, как больно ударяется сердце о ребра, и подошла к маленькому столу у очага.

— Налить вам вина?

— Спасибо.

Эдмунд взял у нее кубок, глотнул и поднес к ее губам.

— А ты не выпьешь со мной?

Магдалена ради приличия смочила губы вином и, отвернувшись, налила воды из кувшина в медный тазик.

— Вы, разумеется, хотите умыться с дороги, господин, — тихо, бесстрастно предложила она, скрывая тревожное волнение.

Эдмунд швырнул на подоконник бобровую шапку и стянул сюрко.

— Помоги снять кольчугу.

При всяком отсутствии опыта семейной жизни оба знали, что от них ожидалось. Магдалена была готова исполнить свой долг. Жена обязана ухаживать за мужем, ибо тот проводил дни свои в трудах, защищая и опекая ее, добывая все необходимое для семьи и хозяйства.

Она помогла ему избавиться от кольчуги и стеганой кожаной туники. За ними последовали полотняная рубаха, сапоги и шоссы. Магдалена намочила тряпочку в теплой воде и нерешительно остановилась. Ей следовало самой обтереть его, но она не могла решиться и поэтому протянула тряпочку мужу. Тот тоже поколебался, но взял тряпочку и принялся за дело. Она протянула ему полотенце. Оба никак не находили темы для разговора, занятые совершенно новыми для них ритуалами.

Магдалена не впервые видела обнаженного мужчину. Воины замкового гарнизона довольно часто раздевались под летним солнышком, чтобы искупаться в реке или облиться водой из колодца. Ей, разумеется, приходилось подглядывать за ними украдкой. Магдалене строго-настрого запрещалось и близко подходить к воинам, но это не мешало скучающей одинокой девочке нарушать запрет и забираться в те места, где ей никак не следовало быть. А в Хэмптоне деревенский дурачок Джон часто скакал в лугах голым, как только что остриженная овца, на что никто не обращал ни малейшего внимания. Но близость нагого тела Эдмунда в этой маленькой уединенной комнатке повергла ее в потрясенное молчание, и она изо всех сил пыталась не смотреть на него. Но как можно было не замечать его стройной фигуры, длинных ног, упругости кожи, твердых бугров мышц на руках и бедрах?

Почти с самого дня свадьбы Эдмунд вел жизнь воина: спал в канавах и под кустами, в замках и аббатствах. Однажды усталость одолела его прямо в воротах захваченного города, и он крепко заснул, не обращая внимания на грабящих дома солдат, горящие здания, вопли насилуемых и раненых. Он видел обезглавленных и проткнутых стрелами и копьями людей на поле боя и сам обезглавливал и протыкал врагов. Дрался, не имея в руках ничего, кроме кинжала, знавал жажду крови и слепящее торжество победы. Становился свидетелем пыток, безжалостной резни, ужасающих ран, несправедливых казней и принимал все как должное. Таковы будни войны. Ратного труда, который выпал на его долю и которым он будет заниматься, пока Господь хранит его.

И все это время он брал женщин, в основном шлюх… если не считать одной. Но об этом Эдмунд предпочитал не задумываться. В конце концов он исповедовался, покаялся и получил отпущение грехов, так что неприятное воспоминание не должно его больше тревожить. Он ничего не знал ни о девственницах, ни о дамах благородного происхождения, и собственная нагота в присутствии этой хрупкой, тоненькой молчаливой девушки и воспламеняла, и лишала самообладания. Ее безгласная услужливость приводила в восторг. И все потому, что это его жена. Жены — полная противоположность потаскухам, и их покорность мужьям разительно отличается от того повиновения, которое можно купить за деньги.

Когда Эдмунд закончил умываться, Магдалена отвернулась, старательно сложила полотенце, разглаживая каждую складку и морщинку влажной материи, и не торопясь положила его на сундук, тем самым показав, что ей нечего больше делать.

— Магдалена, — тихо, настойчиво окликнул муж. Рука на ее плече показалась невыносимо жесткой. Он повернул ее к себе лицом. Она уставилась в горящие страстью глаза, такие же синие, как у его дяди, и задрожала, как котенок, слишком рано отнятый от матери. Ужас одолевал ее перед возможной силой этой страсти, мощью мужского тела, от сознания собственной беспомощности, неумения справиться с ситуацией. Она вспомнила, как смотрел на свою жену Гай де Жерве, какая доброта светилась в его взгляде, какими мягкими были речи, какими нежными — прикосновения и поцелуи. Магдалена понятия не имела — да и откуда ей было знать — о той горячей любви, которая много лет пылала между супругами, о пламенных, чувственных соитиях их молодых тел, о том, сколько раз Гай де Жерве изливал свою похоть в жаркое лоно супруги и та принимала ее, как бесценный дар. Но Магдалена ничего не ведала о подобных вещах. Ей запомнились лишь светлые моменты драгоценного супружеского согласия, а сейчас бедняжку обуревал нерассуждающий страх перед неведомым.

Эдмунд притянул ее к себе, обвив рукой талию, распластав ладонь на ягодицах. Другой рукой он приподнял ее подбородок и впился поцелуем в губы. Чужой язык скользнул ей в рот, и она почувствовала вкус вина. Эдмунд прижимал ее к себе так грубо, что расплющил груди, и Магдалена едва сдержала крик боли. Но тут же невероятное безразличие овладело ею, апатия, порожденная сознанием того, что она все равно бессильна изменить течение событий. Рано или поздно это случается со всеми женщинами, если только они не идут в монастырь или, подобно Элинор, не остаются старыми девами, зависящими от милости родных.

Муж тяжело навалился на нее, и она рухнула на постель, ощущая, как неловкая рука задирает подол платья. Эдмунд так спешил поскорее овладеть женой, что даже поцарапал ей бедро. Магдалена заерзала, пытаясь освободить сбившиеся юбки, стремясь поскорее покончить со всем этим, ненавидя шершавые, настойчивые пальцы и все же твердо сознавая, что он не желает ей зла, не затаил обиды и, если бы можно было, ни за что не причинил бы ей боли.

Но беда в том, что у Эдмунда не было ни времени, ни желания остановиться и подумать. Ему в голову не пришло вести себя с Магдаленой иначе, чем со всеми остальными женщинами, которых он брал. Он просто не умел по-другому.

Исторгнув семя, он откатился от нее и немедленно погрузился в глубокий сон: сказались усталость, долгая дорога, выпитое вино и полученное удовольствие.

Истерзанная Магдалена кое-как выбралась из-под него и долго смотрела сухими глазами в зимние сумерки за окном. Свечи не зажигались, и только мерцание огня немного рассеивало серый полумрак. Ее платье и сюрко безнадежно помялись и скрутились на талии неуклюжим комом, давившим на поясницу. Она осторожно сползла с кровати и расправила одежду. На простыне темнело пятно крови. Что ж, по крайней мере ее муж может быть уверен в неоспоримом доказательстве невинности жены.

Магдалена медленно побрела к окну, морщась от саднящей боли между бедер, тихо отворила дверь и со вздохом облегчения вышла в коридор. Но радость была временной. В тишине и спокойствии башни она неожиданно для себя разрыдалась. Пришлось остановиться и прислониться к стене прямо под горящим факелом.

А тем временем Гай де Жерве поднялся по той лестнице, что находилась в дальнем конце коридора, и уже хотел свернуть к своей комнате, когда увидел тоненькую фигурку в сюрко из парчи цвета слоновой кости, поблескивавшей в свете факела: точь-в-точь обмякшая, поломанная и выброшенная за ненадобностью кукла. Гай от неожиданности замер, словно нахлынувшая паника лишила его способности двигаться. Опомнившись, он метнулся к ней, но Магдалена уже оттолкнулась от стены и, спотыкаясь, побрела к лестнице.

— Магдалена! — выдохнул Гай, схватив ее за руку, когда она попыталась пройти мимо с низко опущенной головой, будто не желала его видеть. — Магдалена, что с тобой? Что случилось?!

Но она по-прежнему отказывалась взглянуть ему в глаза.

— Ничего из ряда вон выходящего, господин. Прошу простить меня, я должна уйти к себе.

Она без особого энтузиазма попыталась вырвать руку, но он не разжал пальцев, гадая, что же произошло на самом деле. Но неужели он еще не понял? Все так очевидно: он просто выбросил из головы все мысли о неизбежном исходе встречи молодых супругов.

Он отпустил ее и, глядя вслед, заметил яркое кровавое пятно на подоле сюрко. Значит, все так и есть.

Гай мысленно проклял Эдмунда де Брессе, этого грубого, эгоистичного, бесчувственного болвана! Впрочем… Эдмунд ведь совершенно не искушен в тонкостях ухаживания за женщинами, поскольку до сих пор имел дело исключительно со шлюхами. И никто, а менее всех он, Гай де Жерве, не взял на себя труда просветить его в подобных вещах. Чувствительность воину ни к чему, особенно когда ежеминутно грозит гибель в бою. Нет, муж и жена должны сами прийти к супружескому согласию в постели. Сумели же этого добиться они с Гвендолен.

Гай вошел к себе, а Магдалена тем временем добралась до комнаты на втором этаже, которую по-прежнему делила с Элинор, и позвала Эрин. Она как раз пыталась освободиться от испорченной одежды, когда в комнату вбежала служанка.

— Я хочу искупаться, Эрин, — коротко бросила Магдалена.

— Да, госпожа, — кивнула та, приседая. — Помочь вам раздеться?

— Помоги, — согласилась Магдалена, прекращая борьбу с безнадежно запутавшейся шнуровкой и предоставляя это занятие девушке.

— Ах, госпожа, на вашем сюрко кровь! — воскликнула Эрин. — Но для месячных еще рано!

— Это не месячные, — устало отмахнулась Магдалена. — Унеси и попробуй отчистить. Это слишком дорогой наряд, чтобы выбрасывать его почти неношеным!

Эрин поджала губы, но промолчала. Она сама была не прочь поваляться на сене с распаленным страстью конюхом или слугой и без труда поняла истинную причину появления пятна. Муж госпожи вернулся с войны победителем.

Магдалена искупалась перед огнем. Горячая вода немного успокоила боль саднившей плоти. Кровотечение прекратилось, и она не смогла найти никаких ран на теле. Значит, это естественные последствия потери девственности. Почему же ее не оставляет ощущение учиненного насилия?

Поразмыслив, она решила, что все дело в полнейшем незнании Эдмундом своей жены. В конце концов, они едва знакомы. Может, по прошествии времени он будет относиться к ней иначе?

Магдалена вышла из лохани, позволила Эрин вытереть ее и выбрала котт из золотистого бархата с отделанным соболем парчовым сюрко в тон. Приданое дочери герцога Ланкастерского, как и ожидалось, было на редкость роскошным, но за все годы уединенного существования ей редко выпадал случай надевать красивые наряды.

Одевшись и спрятав волосы под усыпанный драгоценными камнями барбет — широкий венец с головным платком, она вышла и поднялась этажом выше, в комнату Эдмунда. Он все еще спал, но пошевелился, когда стукнула дверь.

— Господин, вам давно пора встать и одеться к ужину, — отчетливо и громко объявила Магдалена, приблизившись к кровати.

Эдмунд застонал, приподняв с подушки тяжелую от похмелья голову, потер глаза и недоуменно моргнул при виде стоявшей у постели-женщины. Правда, уже через несколько минут память к нему вернулась. Он потянулся к жене, намереваясь уложить ее рядом с собой, но та отстранилась.

— Господин, я уже вымылась и приготовилась к пиршеству. Позвать вашего оруженосца?

Эдмунд нахмурился, сел и долго разглядывал засохшую на простыне кровь, прежде чем почесать голову и поднять недоумевающий взгляд на Магдалену.

— Такое бывает, — деловито пояснила она, — когда девушка теряет невинность.

— Знаю, — нетерпеливо бросил он, свесив ноги на пол. — Иди сюда, милая, я снова хочу тебя. Но Магдалена поспешно отступила.

— Ты сделал мне больно. Должно пройти некоторое время, прежде чем все заживет.

— Больно? — расстроенно повторил он. — Но до сегодняшнего дня никто не жаловался.

— Наверное, потому, что до сих пор ты ни разу не спал с целомудренными девицами, — ответила Магдалена все тем же деловитым тоном. — Сейчас приведу твоего оруженосца.

— Я хотел бы, чтобы ты спала вместе со мной, в этой комнате, — нерешительно пролепетал он, пораженный ее спокойной уверенностью. — Я не вижу здесь твоих вещей.

— Как пожелает господин, — покорно пробормотала она, скользнув к двери. — Я вернусь, когда ты оденешься, и мы вместе спустимся в зал.

Эту ночь и все последующие она провела рядом с мужем, в супружеской постели…


Магдалена нетерпеливо ерзала на обитой бархатом скамье, все еще гадая, чем вызвано столь непредсказуемое поведение мужа в схватке. С того самого январского дня в Беллере чувства Эдмунда к жене превратились из страсти в сущую одержимость. Казалось, время, близкое знакомство и возможность в любую минуту удовлетворить свое вожделение должны были приглушить его пыл, но исступление Эдмунда росло с каждым днем. Магдалена, однако, не находила такое отношение мужа ни особенно приятным, ни лестным. Да, он, ее супруг, во многом лучше других мужчин, судя по тому, что она наблюдала вокруг. И хотя его ласки давали мало наслаждения, теперь он из кожи вон лез, чтобы больше не причинить ей боли. И каким бы нежным и горячим он ни был в супружеской спальне, на ристалище и в бою, там, где приходилось выполнять рыцарский долг, по-прежнему оставался собранным, беспощадным, сохраняя ясную голову и крайне редко выходя из себя.

Магдалена обвела глазами арену, где шли приготовления к финальной общей схватке. Все рыцари, участвовавшие в этом двухдневном турнире, делились на две команды, и в последнем бою окончательно определялся победитель. Магдалена весь день надеялась, что Гай де Жерве попросит разрешения надеть ее цвета, и даже прятала шелковый платочек в рукаве на этот случаи, но теперь, после столь неприятной истории, была в полной уверенности, что он и близко к ней не подойдет.

Гай вошел в шатер Эдмунда и, задумчиво оглядев молодого человека, спросил:

— Почему ты повел себя так неосмотрительно?

— Это вопрос чести, сэр, — сухо процедил Эдмунд.

Оруженосец принялся растирать резко пахнущим бальзамом ушибленную мечом руку господина. Тот сгибал и разгибал мышцы, опасаясь, что они потеряли подвижность.


— Объясни! — взорвался Гай, изнемогая от дурных предчувствий. Как только что он уведомил Джона Гонта, Жиль де Ламбер состоял в родстве с. Борегарами. Неужели Ламбер намеренно пытался затеять ссору с мужем дочери Гонта?

Эдмунд угрюмо хмурился. Ему был неприятен этот пусть и неизбежный допрос. В конце концов герцог был его сюзереном, а Гай действовал от имени герцога. Эдмунд с гнусными проклятиями, совершенно не характерными для его обычной вежливости, выгнал оруженосца и сухо заявил:

— Сьер де Ламбер уведомил меня, что по вине моей жены имя де Брессе запятнано клеймом незаконного рождения. Подобными обвинениями он пачкает честь не только мою, но и моей супруги.

Гай кивнул. Значит, их подозрения оправдались. Длинная рука Борегаров дотянулась до Магдалены.

— И что ты ему ответил? — тихо спросил он. Эдмунд гневно вспыхнул.

— Назвал лжецом! Теперь спор может быть разрешен только в поединке.

Все так и было. Подобные поединки неизбежно кончались либо гибелью, либо тяжелым ранением одного из участников. Сегодня Эдмунд превосходил Ламбера силой и умением, хоть и ненамного. Если такое сражение разрешат, то, кто бы ни пострадал, последствия окажутся достаточно тяжелыми как для Англии, так и для Франции. Старые раны вновь откроются, и кровь зальет обе страны.

В этот момент в шатре появился паж в ливрее Ланкастеров.

— Сьер де Брессе, — начал он с поклоном.

— Что тебе? — грубо спросил Эдмунд, возмущенный столь бесцеремонным вмешательством.

— Я пришел с поручением его светлости герцога Ланкастерского, — пробормотал паж.

Гай сразу догадался о характере этого поручения, которому предстояло еще больше обозлить Эдмунда, но посчитал, что герцог сделал верный ход.

— Его светлость запрещает сьеру де Брессе участвовать в финальной схватке, — известил паж, — и кроме того, требует, чтобы сьер де Брессе три дня не появлялся в Савойском дворце.

Эдмунд побелел. Паж, выполнив свою обязанность, поспешно удалился.

— Я не позволю! — вспылил Эдмунд.

— Ты уже наделал глупостей. Пора остановиться, — посоветовал Гай. — Это довольно легкое наказание за такую непокорность! Смирись и прими его с достоинством. — С этими словами он покинул шатер и его разгневанного обитателя.

Эдмунд громовым голосом призвал оруженосца.

— Помоги мне выбраться из этого! — скомандовал он, показывая на панцирь.

— Но… но… схватка, господин, — пролепетал изумленный парнишка. — Она вот-вот начнется.

— Не для меня! — рявкнул Эдмунд, все еще не отойдя от нового унижения. Как объяснить Магдалене свое отсутствие на ристалище? Ведь она сейчас сидит в ложе, ожидая его победы и законного повода гордиться отвагой и храбростью мужа! Но она и без того все скоро узнает… Всем станет известно о его наказании, и бедняжка тоже будет опозорена.

Пылая гневом и стыдом, он медленно освобождался от тяжелых доспехов.

— Приведи коня, — коротко приказал он, застегивая пояс сюрко. Если он не может драться, значит, самое время покинуть турнир.

— Мне сопровождать вас, господин? — осмелился спросить оруженосец, держа узду, пока де Брессе садился на коня.

— Нет, я поеду один.

Он коснулся шпорами боков жеребца и умчался прочь. Звон стали и рев толпы только подогревали желание оказаться как можно дальше от места своего несчастья.

Двое мужчин в коричневых кожаных безрукавках, с кинжалами у поясов и тяжелыми палками в руках медленно отошли от толстого бука, растущего за шатром де Брессе. Их лошади, уже оседланные, были привязаны неподалеку. Не прошло и нескольких минут, как они уже неслись следом за де Брессе.

Эдмунд, отъехав от реки, направился к лесу. Сейчас у него не было настроения размышлять об опасностях, подстерегавших одинокого всадника в чаще, так и кишевшей разбойниками, беглыми сервами, (Крепостные в средневековой Англии.) мелкими воришками и просто кровожадными убийцами. Сначала он ехал по широкой тропе, освещенной солнцем, пробивавшимся сквозь густой лиственный полог, но, заслышав сзади треск сучьев, свернул в зеленую сырость зарослей.

Однако какое-то шестое чувство предупредило его об опасности. Эдмунд повернулся и выхватил меч как раз в тот момент, когда первый из преследователей выскочил из-за деревьев справа от него. Кинжал нападавшего описал широкую смертоносную дугу, вонзившись в плечо Эдмунда сквозь кожаную куртку, и тот проклял свое легкомыслие, побудившее снять кольчугу. Меч уже был в его руке, и он отбил следующий удар с такой силой, что сбросил противника с коня. Но тут появился второй, с поднятым кинжалом. Завязался молчаливый поединок. Конь с подрезанным сухожилием свалился на землю, и Эдмунд едва успел спрыгнуть и удержаться на ногах. Теперь пришлось драться сразу с двумя, один из которых по-прежнему оставался в седле и со смертоносной точностью действовал палкой. Голова Эдмунда шла кругом от жестокого удара; кровь затекала в глаза и струилась из раны на плече. Дыхание со свистом вырывалось из груди, сердце сжималось холодной уверенностью неминуемого поражения. Прижатый к стволу дерева, он парировал выпад за выпадом до тех пор, пока глаза не застлало тьмой.

А Магдалена напрасно искала глазами черный с золотом юпон, украшенный соколом де Брессе, но, узнав голубую с серебром одежду де Жерве, почти мгновенно забыла обо всем остальном. Несмотря на свою откровенную нелюбовь к подобного рода развлечениям, она была необычайно довольна и горда, когда в конце схватки Гай оставался одним из немногих, удержавшихся в седле.

Она перегнулась через перила ложи, аплодируя вместе со всей публикой и стараясь поймать его взгляд. Он подъехал ближе, чтобы выразить почтение герцогу, и Магдалена торопливо сорвала еще одну розу, намереваясь бросить ее победителю, но в спешке занозила палец. Шип воткнулся под ноготь. Тихо вскрикнув, Магдалена сунула палец в рот, а когда боль немного утихла, было уже поздно. Гай с достоинством принял поздравления сюзерена и сидевших в ложе женщин, большинство из которых осыпало его цветистыми комплиментами. Магдалена, увидев, что его взгляд устремлен на одну из придворных дам герцогини, с упавшим сердцем уронила розу на пол ложи. Как ни грустно, но ей пришлось стать свидетельницей галантного флирта между леди Мод Уайзфорд и Гаем де Жерве. Леди была немногим старше Магдалены, недавно овдовела и считалась завидной невестой и будущей наградой герцогини Констанцы самому блестящему жениху. Однако Магдалена с величайшим неудовольствием взирала на хорошенькую вдовушку.

Гай заметил ее надутые губки, но посчитал это следствием необъяснимого отсутствия мужа. И что тут удивительного: любой даме не доставит радости смотреть на сражение, в котором не участвует ее рыцарь. Но не его дело доводить до сведения Магдалены приказ герцога, по крайней мере на публике. Это долг супруга, если только сам Джон Гонт не предпочтет просветить ее на этот счет.

Поэтому Гай погнал коня к своему шатру, намереваясь избавиться от бремени доспехов.

Муж предупредил Магдалену, что проводит ее в Савойский дворец, поэтому она осталась в ложе. Турнир проходил на вестминстерском ристалище, и зрители быстро расходились, стараясь добраться до дома, пока не стемнело. Герцогиня, зная, что муж велел Магдалене никуда не уходить, удалилась вместе с герцогом и теми дамами, которых не сопровождали их рыцари.

Время шло, но Эдмунд не появлялся. Два пажа тоскливо переминались поодаль. По земле протянулись длинные тени, слуги, старательно подметавшие ристалище, закончили работу и удалились. Наконец Магдалена вышла из себя и послала пажа в шатер Эдмунда, а сама продолжала сидеть, кипя от возмущения, слишком рассерженная, чтобы осознать странность подобного поведения мужа. Такая неучтивость была совершенно не в характере Эдмунда, но эта мысль не приходила в голову его супруге.

Паж нашел шатер сьера де Брессе опустевшим. Вокруг царила суматоха: челядь и оруженосцы складывали и убирали шатры и вещи господ, но сами рыцари уже разъехались. Паж не знал, что делать. Он получил строгий приказ не покидать леди, пока не появится сьер де Брессе, а его хозяин был короток на расправу с непослушными, но в то же время следовало как можно скорее проводить ее домой, пока солнце не скрылось за горизонтом. Но тут паж с облегчением увидел лорда де Жерве, выходившего из своего шатра с усыпанным драгоценными камнями кубком в руке. Лорд обладал несомненной властью над Эдмундом де Брессе и мог дать дельный совет.

Де Жерве выслушал взволнованный рассказ мальчика, кивнул и отослал его к леди Магдалене, наказав ждать его прихода, а сам допил вино, швырнул кубок своему пажу и зашагал к ложе герцога. Он предположил, что Эдмунд в порыве оскорбленной гордости, изнемогая от причиненной несправедливой обиды, ускакал, совершенно забыв о жене. Вполне понятный проступок в подобных обстоятельствах, но тем не менее непростительный и красноречиво говоривший о том, что Гай плохо воспитывал племянника.

Де Жерве нашел Магдалену в крайнем расстройстве. Она немедленно накинулась на него, как на главного виновника унизительного пренебрежения мужа супружескими обязанностями.

Гай терпеливо выждал, пока гневные речи иссякнут, а ярость Магдалены немного уймется, и только тогда спокойно заявил:

— Если вы уже высказались, мадам, тогда пора в дорогу. Скоро стемнеет, а со мной нет отряда воинов.

— Где Эдмунд? — глухо спросила она уже без всякого запала. — Не понимаю, почему он так поступил?..

Гай, выводя ее из ложи, наскоро рассказал о приказе Ланкастера.

— Он был вне себя и поэтому совершенно потерял голову.

— Ничего, я приведу его в чувство, — мрачно пообещала Магдалена, когда Гай усадил ее в седло. — И если ему запрещено ужинать во дворце, то меня это не касается. Я пойду в большой зал, а он пусть ест где заблагорассудится.

— Это не дело. Жена должна сострадать мужу, — пожурил Гай, правда, без особой убежденности. Эдмунд в самом деле заслуживал упрека.

— Но почему он решил биться насмерть со сьером де Ламбером? — неожиданно спросила она, едва они выехали на дорогу в сопровождении двух ее пажей и оруженосца де Жерве. Гай пожал плечами:

— Какая-то размолвка, которую не следовало решать на турнире. Они оба должны были лучше усвоить правила рыцарского поведения!

— Но де Ламберу разрешили участвовать в финальной схватке, — возразила Магдалена. Ее ярость немного улеглась, и, выслушав Гая, она немедленно приняла сторону мужа, считая, что с ним поступили нечестно.

— Верно, — согласился Гай, — но я в отличие от тебя не смею обсуждать решения его светлости.

Удалось ли ему пригасить ее любопытство? Оставалось надеяться, что Эдмунд сумеет найти правдоподобное объяснение. Правда, к этому времени оба знали, что вопрос о законном происхождении Магдалены решался в Риме, но она будет глубоко ранена сознанием того, что ее муж считает себя обесчещенным.

Нападение произошло, когда они добрались до отрезка дороги, вьющегося между зарослями ежевики и лавра. Воздух был напоен ароматом лавровых листьев, смешанным с густым запахом суглинка и трав. Разбойников было шестеро: все одеты в безрукавки, шоссы и крестьянские башмаки, но вооружены палками и ножами, как истые грабители. Они сразу же набросились на коней, пытаясь перерезать им сухожилия. У Гая и оруженосца имелись мечи и ножи, а у пажей — только кинжалы, которыми они пытались отразить атаку убийц, ловко увертывавшихся от всех попыток растоптать их конями. Гай с убийственным спокойствием действовал мечом, краем глаза подметив одну странность: эти люди скорее стремились уничтожить коней, чем самих всадников. Что ж, в этом есть некоторый смысл. Если Гай и его люди останутся пешими, их будет четверо против шести. Но вся эта шваль не выстоит против его смертоносного меча, не говоря уже о том, что и оруженосец, и пажи прошли воинскую тренировку и успели побывать в бою. Такая беспорядочная атака — просто безумие.

Одна из лошадей упала, но паж успел спрыгнуть, размахивая ножом. Тяжелая палка опустилась на запястье мальчика. Послышались хруст сломанной кости и крик, но в следующую секунду голова негодяя разлетелась надвое под мечом де Жерве.

Магдалена продолжала сидеть на дрожавшей кобылке, отчаянно пытаясь придумать, как помочь обороняющимся. С ней был только маленький усыпанный драгоценными камнями клинок, но что им можно сделать?

Пока что грабители игнорировали ее. Но это продолжалось недолго. Один из них с ошеломляющей быстротой ринулся к Магдалене, ловким, каким-то изломанным движением прыгнул в седло позади нее и, бешено пришпорив кобылку, одновременно ударил колючей веткой ежевики. Перепуганное животное рванулось по дороге, прочь от кровавой битвы.

Так им нужна Магдалена! Поэтому они и старались перебить коней, чтобы люди Гая не могли их преследовать! Должно быть, разбойникам хорошо заплатили за столь рискованное предприятие: ведь они наверняка знали, что гибель кого-то из шайки неизбежна.

Гнев и стыд охватили Гая. Ему следовало бы предвидеть нечто подобное. Борегары уже сделали первый шаг и не колеблясь пойдут дальше!

Он ринулся следом, но один из разбойников успел схватиться за узду и замахнулся ножом. Лошадь взвилась на дыбы, заржав от страха и боли, едва не сбросив седока, который был вынужден потратить драгоценные мгновения, чтобы расправиться с бандитом.

В первую минуту Магдалена, потрясенная случившимся, словно окаменела, ощущая горячую потную тяжесть человеческого тела. Прижав ее к себе, разбойник протянул руку, чтобы вырвать поводья. Ее лошадь, куда более сильная, чем Малаперт, словно пожирала милю за милей, и Магдалена с неожиданным ужасом поняла, что происходит. Этот злодей похищает ее, и никто не торопится пуститься в погоню!

Страх и отчаяние привели ее в чувство. Она ударила локтем в ребра незнакомца и с мрачным удовлетворением услышала тихий стон боли. Его хватка мгновенно ослабла, и Магдалена повторила прием, на этот раз целясь ниже, ему в живот. Потом, почти не сознавая, что делает, высвободила ноги из стремян, вывалилась из седла и успела вцепиться в толстую ветку. Лошадь ускакала. Горе-наездник судорожно цеплялся за поводья. В любую минуту он может остановить кобылу и вернуться за своей добычей!

Магдалена упала на землю, готовая бежать в заросли, но тут на дороге показался Гай де Жерве. Жеребец его был в ужасном состоянии: из раны на шее лилась кровь, с губ летели клочья пены, глаза дико закатывались. Гай промчался мимо, намереваясь уничтожить ее неудачливого похитителя, который едва держался в седле, сражаясь с обезумевшей кобылой. У разбойника даже не осталось времени помолиться. Вероятно, ему удалось только поймать безжалостный взгляд сузившихся синих глаз — предвестник гибели. Разъяренный гигант приподнялся в седле, нависая над ним и сжимая обеими руками рукоять меча. Отрубленная голова чудовищным мячом покатилась на землю. Магдалена оцепенело стояла у обочины дороги, наблюдая за бойней. Ее потрясенному взору открылась жуткая сцена. Казалось, повсюду валяются мертвые люди и кони. Только спустя несколько мгновений она поняла, что все люди Гая живы, а одна из упавших лошадей старается подняться. Паж со сломанной рукой привалился к дереву, едва дыша.

Гай повернул коня и спрятал в ножны окровавленный меч. Доскакав до Магдалены, он спешился и, увидев белое как снег лицо и пустые от страха глаза, ободряюще заметил:

— Ах, крошка, вижу, ты не только ловка, но и сообразительна. Однако успокойся. Все кончено.

Магдалена, прерывисто всхлипнув, бросилась ему на грудь. Гай невольно напрягся, ощущая ее мягкое, податливое тело, запах кожи с легким оттенком свежего пота, густой аромат волос. Но она дрожала, как напуганный котенок, и Гай не смог лишить ее того утешения, которое часто давал в детстве. Он обнял ее, и всхлип превратился в довольный вздох. Его мужская плоть дрогнула, отвечая на близость, и Гай резко отстранил Магдалену.

— Ну же, милая, у нас нет для этого времени. Ты просто молодец и очень мне помогла, но теперь следует поспешить в Савойский дворец. Дик нуждается в срочной помощи.

Отвернувшись от нее, он повел своего скакуна к маленькому отряду, ожидавшему его с двумя относительно здоровыми лошадьми, что-то мягко сказал Дику, обернул его руку платком и помог сесть на коня оруженосца. Оруженосец сел сзади. Второй паж вскочил на своего жеребца. Магдалене, очевидно, следовало подойти к кобылке, по-прежнему стоявшей на дороге с опущенной головой. Но путь преграждал обезглавленный труп, и Магдалену затошнило. К счастью, Гай понял, что она испытывает, и сам привел животное.

— Ты можешь ехать верхом, Магдалена? — осведомился он так мягко, словно кровавого кошмара последних минут вовсе не существовало.

Магдалена поколебалась. Если она скажет, что не в силах держаться в седле, он посадит ее перед собой. Но она отчего-то чувствовала, что он не хочет этого и всему причиной ее поведение. Поэтому она нерешительно улыбнулась.

— Да, господин мой, могу.

При виде этого жалкого, но храбро улыбавшегося личика Гай едва не поддался искушению презреть голос осторожности и подхватить ее на руки, как в прежние времена. Но эти времена давно остались позади, а Магдалена де Брессе стала олицетворением опасного соблазна. Он понятия не имел, как и когда это случилось, и знал только, что ничего нельзя поделать.

— Ты наделена отвагой истинных Плантагенетов, — со спокойным одобрением заметил он, подсаживая ее в седло.

Магдалена посчитала это одобрение недостойной заменой тому счастью физической близости, которого жаждала, но смирилась с тем, что имела.