"Возлюбленный враг" - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Часть вторая. Когда любовь трудна и безрассудна

Глава 16

— Клянусь Богом, этот северный климат только дьяволу сгодится! — Гилл Кортни, недовольно фыркнув, опрокинул обжигающее содержимое жестяной кружки в рот и захромал к двери лачуги, дававшей явно недостаточную защиту от дождя, заливавшего окрестности Нортумберийских холмов. Правда, обитателям лачуги еще повезло по сравнению с солдатами, пытавшимися укрыться от дождя под парусиновым навесом.

— Успокойся, Гилл. Выпей еще бренди. — Лорд Питер Оттшор подтолкнул к нему бутылку, переглянувшись со своими товарищами. Все они с готовностью посочувствовали бы человеку, которому старая рана из-за сырости и холода не давала покоя. Гилл Кортни был при смерти почти два месяца, все жуткие недели отступления, и только чудо спасло его ногу. Он все еще недостаточно окреп, даже после восемнадцати месяцев пребывания в горах Шотландии, после падения Оксфорда. Но Кортни было трудно сочувствовать. Невыдержанный и резкий, он при любой возможности ссылался на ранение, чтобы уклониться от службы.

— Господи, ну и жалкое жилье мы нашли, — Джеймс, герцог Гамильтон, командующий силами роялистов, распахнул плохо державшуюся дверь, похлопывая намокшей перчаткой по ладони. Он швырнул шляпу с обтрепанным пером в угол, на утоптанный земляной пол. — Остается надеяться, что на юг от Дарема мы доберемся раньше, чем мятежники настигнут нас. Этот сброд, вон там, — презрительно указал он на лагерь, — не имеет ни малейшего представления о службе. Нам нужно использовать каждую возможность, чтобы как-то обучить их.

— Новобранцы не смогут противостоять закаленным в боях солдатам парламентской армии нового образца, — согласился с ним светловолосый полковник. — Но трудно учить их в такую погоду. Бедняги и так уже промокли до нитки, а обсохнуть негде.

— Им это только на пользу пойдет, — ворчливо сказал Гилл Кортни. — Лишь бы не поджали хвост и не кинулись бежать, как только увидят Кромвеля.

— У вас нет оснований обвинять их в трусости, Кортни, — сказал герцог Гамильтон с легким недовольством. — Они не обучены и нуждаются в том, чтобы их приободрили, а не осуждали без всяких оснований. Разве вы не разводящий часовых?

Гилл Кортни вспыхнул, недовольно пробормотал, что это действительно так, нахлобучил шляпу и вышел из лачуги туда, где его поджидала отвратительная погода. Восемнадцать месяцев он провел с этой проклятой армией, восемнадцать месяцев боли и неудобств, а впереди — лишь перспектива боя, равносильного самоубийству, ведь новобранцев кинут против прекрасно обученных, дисциплинированных и опытных солдат парламентской армии нового образца. Будь у него хотя бы капля здравого смысла, он с самого начала не вмешивался бы в эту войну, но его чертова жена попрекала его смертью своего отца, даже его мать, хотя и рыдала, все же говорила, что он единственный во всей округе не встал на сторону короля. Ну и где же, черт возьми, они сейчас — и жена, и мать? Кто-нибудь должен был доставить им сообщение, что его тяжело ранили, но отступление было таким беспорядочным бегством, что дальнейшая связь с ними стала невозможной. Если бы он был в сознании, а не сходил с ума от боли, то настоял, чтобы его доставили назад, в Дорсет, но его отправили вместе с обозом, потом мучили хирурги… И теперь, как только шел дождь (а он практически не прекращался), боль в бедре вспыхивала с новой силой, и всем на это было наплевать. Насколько он помнил, Вирджиния умела немного лечить. Конечно, не нежным обращением — тихим шепотом и прохладными руками, абсолютным вниманием к каждому его желанию еще до того, как он высказал его. Нет, она делала настои и мази, которые притупляли боль.

Вирджиния, его жена, связана с ним нерушимыми узами долга. Но она почему-то противилась этому долгу. Он не мог привести конкретного примера, но знал, что это так. Она не спорила с ним, была покорной, лежала под ним без звука, ухаживала и оказывала ему внимание, как и подобает жене. Но она не была по-настоящему покорной, верной своему долгу. Мать с самого начала поняла это, пыталась обуздать невестку, поощряла сына утверждать свою власть над ней любым способом. Но в серых глазах Джинни было что-то такое, что мешало ему применить физическую силу и даже пугало его. Он подумал, что в будущем все изменится. Война и раны сделали его жестче, и никакие слабые женские протесты не подействуют теперь на него. Ее образ промелькнул перед его глазами, и плоть дрогнула. У него не было женщины целых восемнадцать месяцев. Если будет на то воля Господа, он вернется к той, что принадлежит ему, которой можно пользоваться в любой момент, как только пожелает ее властелин.

Джинни смотрела с холма вниз на то, что когда-то было мирными зелеными садами Кента. Сейчас здесь царило только опустошение — фруктовые деревья спилены на дрова, поля, цветники опустели. Она взглянула на Алекса, сидевшего с каменным лицом на жеребце и смотревшего на когда-то плодородные земли имения Грэнтем. Особняк из серого камня прижался к подножию небольшого холма, но парк уже больше не зеленел. Повсюду была лишь красно-коричневая, выжженная и оскверненная земля.

— Не лучше ли нам продолжить путь? — мягко спросила она.

— Не могу. Я приехал сюда и должен довести дело до конца. Мне необходимо узнать самое худшее… кто остался в живых… — Губы Алекса исказила гримаса. — Конечно, никто мне не обрадуется. Но если им нужна помощь, мой долг предложить ее.

Джинни не ответила, и группа всадников двинулась вниз по холму, к дому Алекса. Они сделали небольшой крюк по дороге в Шотландию, и она была свидетелем мучительного процесса принятия решения; ведь он знал, что те, кому он стремится помочь, в лучшем случае будут считать его врагом, а в худшем — предателем. Она не стала ничего советовать ему, понимая, что в этом вопросе даже возлюбленная не имеет права голоса. Но когда они приближались к дому, в душе ее появилось предчувствие боли за Алекса.

Оккупация владений Грэнтемов была разрушительной и безжалостной. Стены, огораживавшие парк, разрушены, на траве, там, где стояли палатки, зияли огромные вытоптанные пятна; повсюду торчали почерневшие пни деревьев, срубленных, очевидно, на дрова. Плодородные поля за парком заросли сорняками; несколько тощих коров пытались добыть себе корм. Дым не поднимался из труб, и, подъехав к дому, они увидели зияющие пустыми глазницами окна — все стекла были выбиты. Дом выглядел заброшенным, лишь в бывшем огороде была натянута бельевая веревка, на которой печально билась на ветру какая-то одежда. Даже солнечные часы из камня были разбиты; ветви абрикосового дерева, оторванные от шпалеры у каменной стены, сломались под тяжестью плодов, усыпав землю золотистой мякотью.

Они проехали под аркой во внешний дворик, и здесь Алекс дал знак офицерам остаться, а сам продолжил путь во внутренний дворик. Какой-то инстинкт побудил Джинни последовать за ним. Она взглянула вверх, на башню с флюгером — символом нормальной жизни — единственным, которого, казалось, не коснулась рука варваров. В этот момент на пороге появилась женщина, и Алекс осадил коня. Джинни держалась позади, не зная, чувствует он ее присутствие или нет; и если да, то не отправит ли ее назад, чтобы одному вновь встретиться с семьей.

— Что еще вы хотите от нас? — Женщина говорила медленно, с усталой горечью. — После вашего последнего посещения мало что уцелело, но уверена, что если вы хорошенько поищете, то непременно найдете. — Она снова повернулась к двери.

— Джоан, ты не узнаешь меня? — спросил Алекс, и голос его показался Джинни совсем чужим.

Женщина повернулась, смахнула с глаз выбившуюся прядь каштановых волос.

— Алекс? Это ты? — Она покачала головой, не веря своим глазам. — Зачем ты приехал? Позлорадствовать? Посмотреть, что с нами стало? Ты найдешь здесь только немощных и дряхлых стариков, женщин и детей. Твоих братьев здесь нет, чтобы противостоять тебе. Победа будет легкой.

Алекс спешился.

— Джоан, я здесь, чтобы помочь тебе. — Он направился к ней, и она отступила назад.

— Ты осмеливаешься предложить помощь парламента тем, кого уничтожил этот парламент? — Женщина покачнулась и упала на ступеньки.

Джинни молниеносно соскочила с лошади, подбежав к ступеням в тот момент, когда Алекс наклонился и приподнял неподвижное тело, прижав его к плечу.

— У нее обморок, — быстро сказала Джинни, нащупав пульс и приподнимая веки женщины.

Джоан Маршалл открыла глаза, посмотрев прямо в измученное лицо деверя.

— Лежи спокойно, — встревожено сказал он, когда она попыталась высвободиться из его рук, — Джинни, как ей помочь? — Он умоляюще взглянул на Джинни, которая была потрясена страшной худобой женщины; ее лицо, когда-то, видимо, красивое, было изрезано глубокими морщинами.

— Думаю, это истощение, — тихо сказала Джинни. — Леди, могу я проводить вас до постели?

— Только если вам тифа не хватает, — сказала Джоан Маршалл слегка окрепшим голосом. — Забирай свою армию и оставь нас, Алекс. В доме поселилась болезнь, и ты не захочешь приближаться к нему, даже чтобы разрушить.

— Кто болен? — спросил Алекс, не обращая внимания на ее тон, отметая в сторону ее слова.

— Маленький Джо, — ответила она, и усталые голубые глаза наполнились слезами отчаяния.

— Господи Иисусе, — прошептал Алекс. — Ему же никак не больше шести лет.

— Сколько дней? — спросила Джинни, и ее голос прозвучал резко и деловито в пустом дворе.

— Сегодня уже девятый день. Пока никто другой еще не заразился.

— А жар спал?

— Нет, болезнь его измучила, а я ничего не могу сделать, чтобы ему стало легче. А других он никого не подпускает. — Она встала, позволив Алексу поддержать себя, словно у нее уже не было сил для ссор. — Я должна немедленно вернуться к нему. Я спустилась только потому, что старая Марта увидела твоих солдат и с ней мог случиться припадок. Ты же помнишь, как это у нее бывает?

Алекс кивнул.

— Я здесь, чтобы помочь, а не вредить, и я сам поговорю с ней. — Он направился к двери, но Джоан схватила его за руку.

— Алекс, ты не можешь пойти к ним. Они скорее отрежут себе язык, чем заговорят с тобой. Подобие улыбки промелькнуло на его лице.

— Тогда я не буду ждать ответа, сестра. Говорить буду только я, но мне нужно пойти туда и посмотреть, что необходимо сделать.

— Отведите меня к ребенку, леди, — сказала Джинна — Может, я смогу помочь.

Джоан Маршалл с любопытством взглянула на нее.

— Кто вы и почему едете с армией парламента?

— Любовница генерала, — сказала Джинни с грубой откровенностью. — Вирджиния Кортни. — Она присела в насмешливом реверансе. — Такая же убежденная роялистка, как и вы, мадам, хотя люблю генерала парламента и иду за его армией.

Джоан растерянно посмотрела на Алекса, словно не веря услышанному, и он слегка улыбнулся.

— Вирджиния не привыкла ходить вокруг да около, — сказал Алекс — Она всегда говорит только правду. Вирджиния, это леди Джоан Маршалл, жена моего брата Джо. — Потом он взял Джинни за руку. — Я не хочу, чтобы ты входила в дом, цыпленок.

— Я не боюсь тифа, — спокойно сказала она. — Я ухаживала за тремя больными и не заболела. Эта болезнь не трогает меня. Но тебе нельзя входить и твоим людям тоже, иначе болезнь может распространиться в полку.

Алекс нахмурился, вспомнив, как четыре года назад вспышка тифа ополовинила армии по обе стороны фронта; тогда от эпидемии умерло больше людей, чем в сражениях.

— Я болел ребенком, так что могу идти туда без опасений.

— Тогда принеси, пожалуйста, мою корзинку, — попросила Джинни. — А я пойду с леди Джоан. Джоан колебалась, и Алекс мягко сказал:

— У Джинни есть значительный опыт, Джоан, дар, подкрепленный знаниями. Ты же не откажешься от ее помощи только потому, что она едет со мной?

Джоан провела рукой по глазам.

— У меня больше нет сил отстаивать принципы. Я оставлю это мужчинам. Кит и Джо достаточно ненавидят тебя, Алекс. Тебе ведь не нужна еще и моя ненависть?

— Нет. — Он покачал головой, глаза его были полны глубокой печали. — И мой отец предпочел бы видеть сына мертвым, чем предателем. — Повернувшись, он пошел во внешний дворик, где остались офицеры.

Джинни какое-то мгновение смотрела ему вслед, и сердце ее наполнилось его болью; потом она повернулась к Джоан.

— Каждый из нас делает свой выбор, леди, и затем пожинает плоды этого выбора. Самое большее, на что можно надеяться, это что причины, побудившие нас сделать такой выбор, не изменятся. Алекс — человек с убеждениями, и в этой войне он поступил соответственно своим убеждениям.

— Да, — тихо сказала Джоан, показывая путь. — Мы все знаем это, но для его отца и братьев нет никаких смягчающих обстоятельств.

— Думаю, и мой отец не нашел бы их, — сказала Джинни. — Но он погиб в битве при Нейзби, так что ему не пришлось переживать из-за того, что его единственная дочь связала свою судьбу с предателем.

Они прошли через большой зал, где со стен свисала оторванная отделка. Лестница в нескольких местах была повреждена, так что им пришлось пробираться наверх очень осторожно.

— Мы живем в галерее, — пояснила Джоан. — Нам удалось найти достаточно мебели и штор, чтобы обставить одну комнату.

— А ребенок? — спросила Джинни. — Вы ведь не держите его с остальными?

— Нет. Мы поселились в небольшой комнатке в стороне от галереи. — Слеза медленно скатилась по худой, изможденной щеке. — Боюсь, что он не вынесет эту ночь, и я так тревожусь за других детей. За себя я не беспокоюсь, но не могу подходить к ним, а малыши этого не понимают. — Джоан открыла дверь в конце коридора, и Джинни оказалась в длинной галерее. Ее обитатели смотрели на Джинни враждебно и со страхом.

Несколько малышей бросились к Джоан Маршалл, но она отстранила их.

— Пейшенс, прошу, забери их.

Молодая женщина стремительно встала с подоконника и пришла ей на помощь, успокаивая захныкавших детей.

— Они снова пришли? — прохрипел старческий голос, и старушка заковыляла к ним, тяжело опираясь на палку.

— Это Алекс, Марта, — сказала Джоан. — Он пришел с помощью.

— Помощь! Нам ничего не нужно от этого предателя, от этого щенка, — взорвался седовласый мужчина. Он казался вполне здоровым, пока Джинни не заметила его распухшую ногу. — Кто это? — указал он на Джинни.

— Госпожа Вирджиния Кортни, — ответила Джоан несколько беспомощно. — Я не совсем точно поняла, но она не мятежница и кое-что знает о тифе.

— Я — дочь Джона Редферна с острова Уайт, вдова Гилла Кортни, что из Дорсетшира, — быстро сказала Джинни. — Вы не проводите меня к ребенку, леди Джоан?

Джоан с явным облегчением пошла через галерею и открыла дверь в крошечную комнату, в которой помещались лишь матрац и стул.

— Они не поймут ваших отношений с Алексом, — пробормотала она.

— Да, уверена, что не поймут. Я и сама их не совсем понимаю, — ровно сказала Джинни, опускаясь на колени у матраца, где почти неподвижно лежал маленький мальчик. Она откинула простыню и подняла его ночную рубашку, рассматривая красную сыпь на теле. Ребенок зашевелился, заплакал и заметался, пока снова не затих, утомленный этими усилиями.

— Необходимо сбить жар, — сказала Джинни, нащупывая слабый пульс. — Обычно сердце не выдерживает, если жар продолжается больше одиннадцати дней.

Мать ребенка застонала тихо и безысходно. Тут дверь открылась, и на пороге появился Алекс с корзинкой Джинни. Дотронувшись до горящего лба ребенка, он сказал:

— Мой крестник. Старший сын моего брата Джо; после отца он следующий граф Грэнтем.

— Мне нужна жаровня, — сказала Джинни, отметая эти слова как не имеющие сейчас никакого значения. — С древесным углем. Еще уксус и что-нибудь на окно. — Она указала на окно, в котором, как и повсюду в доме, стекло было разбито. — Леди Джоан, если вы протретесь уксусом и сожжете ту одежду, что сейчас на вас, то не передадите инфекцию другим детям. Я сама буду ухаживать за мальчиком. Алекс, уверена, что ты можешь сделать что-нибудь, чтобы в доме можно было жить. Ужасно, что они вынуждены жить в одной комнате. Ты также должен проверить и пополнить их запасы. В обозе полка хватит муки, зерна и мяса не на одну армию.

— Я уже отдал необходимые распоряжения, — сухо сказал Алекс. — Вы занимайтесь своим делом, госпожа Кортни, и оставьте мне мое, как уже однажды советовали мне.

— Что вас ужасно рассердило, — напомнила ему Джинни с легкой улыбкой, которую она затем адресовала Джоан Маршалл. — Не отчаивайтесь. Я видела и более серьезные случаи. Вам сейчас лучше оставить его со мной. Когда он пойдет на поправку, будет капризничать, вам понадобятся все ваши силы. Так что лучше вам пока отдохнуть.

— Пойдем, Джоан. — Алекс взял невестку под руку и вывел из комнаты. — Сделай так, как велела Джинни, — вымойся и сожги одежду. А я достану жаровню и древесный уголь.

— Убирайся отсюда вместе со своей черной, предательской душонкой, Александр, — прошипела старуха, размахивая палкой. — Мы не нуждаемся в помощи дьявола.

— Сказано неудачно, тетя Марта, поскольку я недостаточно знаком с этим джентльменом, чтобы просить его об услугах, — возразил ей Алекс. — Можешь оскорблять меня, сколько тебе вздумается; я не уйду отсюда до тех пор, пока не сделаю дом пригодным для жилья. Решительным шагом он спустился по лестнице и, выйдя на крыльцо, крикнул: — Джед!

— Генерал? — спросил мгновенно появившийся Джед. — Ведь это просто преступно, что они тут натворили.

— Да, — согласился Алекс с каменным выражением лица. — Здесь следы работы армии Колни. Я с ним еще рассчитаюсь. — Он немного помолчал, словно забыв, зачем позвал Джеда. Потом, тихо выругавшись, покачал головой, будто отгоняя ненужные мысли. — У маленького Джо сыпной тиф, Джед. Госпоже Кортни нужны жаровня, древесный уголь и уксус. Ты можешь их достать?

— Да, сэр. — Джед отдал честь и не удержался, спросил: — Малыш очень плох?

— Да, плох. Остается только надеяться, что другие не заболеют. Леди Джоан сама ухаживает за ним, никого к нему не подпускает, так что… — Он пожал плечами. Развитие болезни для всех них было тайной. Они лишь знали, что, возникнув, болезнь распространяется со стремительностью огня, уничтожая всех на своем пути.

— Полковник Бонхэм? — обратился он к бывшему майору, повышенному в звании вслед за генералом. — Размещайте людей в парке; хуже там уже не станет. Потом мне нужно, чтобы были забиты окна, починены двери и расчищен огород. Необходимо нарубить и сложить дрова, а кладовые заполнить провиантом.

В течение двух дней в доме Грэнтемов стучали молотки, звенели пилы, весело перекликались солдаты, вернувшиеся к своим привычным делам, от которых их оторвала война. И все это время Джинни сидела рядом с маленьким Джо; окно было занавешено, свет свечи затенен, чтобы защитить глаза ребенка. В комнате было жарко от горящей жаровни, наполнявшей ее сильным запахом травяных настоев, которые Джинни готовила на углях Маленький Джо стонал и метался под грудой тяжелых одеял, которые его сиделка позаимствовала в полку. Каждый раз, когда худая ручка высовывалась из-под одеяла, Джинни тут же поправляла ее, молясь, чтобы появился пот и спал жар. Каждые два часа она приподнимала неподвижное маленькое тельце и вливала понемногу травяного настоя, несмотря на слабое сопротивление ребенка.

Пища, которую Джоан приносила, оставалась большей частью нетронутой: одиночество в душной комнате не способствовало аппетиту. На третий день вечером Алекс и Джоан вместе вошли в комнату, нарушив ее запрет.

Джинни нетерпеливо махнула им рукой.

— Вам нельзя здесь быть. Вы ничего не сможете сделать.

— Ты должна подышать свежим воздухом, — тихо сказал Алекс. — Я посижу с Джо, пока ты пройдешься с Джоан.

— В этом нет необходимости, — коротко ответила Джинни. — И ты не знаешь, что нужно делать.

— Ты расскажешь мне, — ответил Алекс. — Это необходимо, или ты сама заболеешь.

— Глупости. — Джинни отмахнулась от его руки, когда он хотел поднять ее со стула. — Я полна сил. Это не может продлиться очень долго, вот-вот должен наступить кризис, или… — Все они были знакомы со смертью, и не было смысла опровергать очевидное.

— Я останусь с вами, — сказала Джоан, касаясь ввалившейся щеки сына. — Когда наступит конец, мое место рядом с ним. — Голос ее звучал решительно.

В последние три дня она окрепла, отдохнув от обрушившегося на нее бремени забот о людях, которые во всех вопросах ждали решения от нее. Теперь Алекс взял на себя эту ношу и внешне никак не реагировал на упреки стариков, пока они не прекратились. Но Джоан знала, что ему это далеко не безразлично, что каждая колкость глубоко ранит его. Тяжелее всего ему было с детьми, которые смотрели на дядю, прячась за юбками взрослых так, будто в доме появилось чудовище. Они не видели его четыре года, и большинство были слишком малы, чтобы хорошо помнить молодого дядю, который смеялся и шутил с родителями малышей, а детишек подбрасывал в воздух, играя с ними. Но они слышали много разговоров об изменнике, человеке, предавшем короля и семью, который свел в могилу бабушку и которого больше не считали членом клана Грэнтемов.

— Утром, — сказал Алекс, — ты покинешь эту комнату, Джинни, даже если мне придется вынести тебя. — Он вынужден был сказать это, потому что не решался сообщить ей сейчас, когда жизнь его племянника висела на волоске, что он не может оставаться в Кенте больше одного дня. Он сделал все, что мог, чтобы в доме можно было жить, и уже слишком задержал поход на Шотландию. Если Джинни истощит свои силы уходом за больным, ей будет трудно во время их стремительного броска, а сбавить темп он не сможет.

Дверь за ним мягко закрылась, и обе женщины подсели поближе к матрацу, ожидая в душном и давящем молчании прихода смерти.

— У вас есть известия о муже? — спросила Джинни, подумав о том, что отец ребенка ничего не знает о муках сына.

— Уже давно не было, — ответила Джоан. — Он и Кит, второй брат Алекса, участвовали в восстании в Колчестере. Я получила известие, что они живы, но больше ничего. — Она вздохнула. — Жена Кита поехала к заболевшей матери, но детей оставила здесь, потому что дорога дальняя и тяжелая. Я не могу винить ее, но мне так нужна поддержка! — После небольшой паузы она с трудом продолжила: — Я очень боюсь, что все они обвинят меня в том, что я приняла помощь мятежников. Но что я могу сделать? У нас нечего есть, нечем топить, а дети голодны. Что мы будем делать зимой, без стекол в окнах, с дверями, болтающимися на петлях, без угля и дров?

— Они не могут винить вас при таких обстоятельствах, — сказала Джинни, беря ее за руку.

— Ах, Джинни, вы не понимаете глубины их ненависти. Может быть, они и поняли, если бы помощь предложил любой другой мятежник, но только не Алекс. Они не успокоятся, пока не увидят его мертвым, и лучше умрут с голоду, чем примут помощь из его рук.

— И будут смотреть, как голодают их дети?

— Боюсь, что так. Ими и их отцом движет непоколебимая ненависть. Если им доведется встретиться с Алексом, будет кровопролитный бой, и они не проявят пощады.

Джинни вздрогнула.

— Им тоже не следует ожидать пощады от генерала парламента, Джоан, если на карту будет поставлено то, за что он воюет.

Ребенок вдруг зашевелился, тело его содрогнулось под одеялами в конвульсиях, и Джинни, смочив кусок ткани в лавандовой воде, положила ее ему на лоб. Лицо ее помрачнело: она знала, что конвульсии могут означать начало конца. Мать ребенка тоже знала это и сжала полыхающую жаром ручку сына, похожую на птичью лапку. В момент полного отчаяния лицо ее стало совершенно непроницаемым. Маленький Джо сейчас был таким горячим, что его кожа жгла руки Джинни, когда она сбросила с него одеяла и начала обтирать метавшееся тельце лавандовой водой. Внезапно он вскрикнул и замер.

Джоан положила маленькую ручку на постель и встала, отвернувшись от Джинни. Она больше не могла бороться и дала волю печали.

— Все закончилось, — мягко сказала Джинни, поправляя одеяла. — Спасибо Господу за его милосердие. Я немедленно приготовлю сироп из ягод шиповника, он очень захочет пить, когда проснется.

— Проснется? — Джоан резко повернулась, на ее осунувшемся, растерянном лице боролись одновременно надежда и неверие. — Проснется?

— Ну да, — улыбнулась Джинни. — Кризис миновал. Он спокойно спит.

Джоан упала на колени рядом с кроватью, а Джинни вышла в галерею, болезненно моргая на свету. Ноги ее внезапно ослабли, и она прислонилась к стене, не замечая направленных на нее тревожных взглядов.

— Госпожа Кортни, — неуверенно спросила Пейшенс — Есть новости?

Джинни потерла глаза и нетерпеливо потрясла головой, словно избавляясь от осевшей на волосы паутины, потом подняла голову. Лицо ее было усталым, но сияющим.

— Прошу прощения. Ребенок будет жить.

Алекс в это время стоял в стороне, глядя через окно на опустошения в семейном парке. Когда Джинни вышла и прислонилась к стене, почти безвольно, его первая мысль была о том, что маленький Джо умер от тифа; глубокая печаль, шедшая от самого сердца, на какое-то мгновение парализовала его, и он замешкался у окна, хотя душа его рванулась к Джинни. Но, услышав ее слова, он шагнул к ней и обнял, не обращая внимания на остальных, которые, впрочем, были слишком переполнены радостью, чтобы обратить на это внимание.

— Ты совсем обессилела, — пожурил он ее с напускной строгостью, скрывая за ней любовь и облегчение. Обхватив ее лицо руками, он рассматривал потускневшую кожу, лиловые круги под глазами, серый налет усталости на лице. — И похудела.

Это заставило Джинни улыбнуться.

— Всего за три дня, Алекс? Это невозможно. Я такая же здоровая и крепкая, как и раньше.

— Ничего подобного, — заявил Алекс. — Ты должна немедленно поесть и поспать.

— Прежде я должна сделать сироп из шиповника для маленького Джо, — сказала Джинни, отодвигаясь от него.

— Это сделают Пейшенс и тетя Марта, — твердо сказал Алекс. — Так ведь? — Он повернулся к двум женщинам, старой и молодой. — Думаю, госпожа Кортни достаточно сделала для семьи Грэнтем.

В его голосе было столько резкости, что Джинни сморщилась и мягко запротестовала.

— Алекс, я сделала немного. Нет оснований говорить в таком тоне.

Но Алекс уже достаточно наслушался гневных, неблагодарных слов, и, хотя был готов принимать их на свой счет, он не позволит своей семье забыть о том, как они обязаны этой чужой для них женщине, которая, не задумываясь, так много отдала им.

Джинни отвернулась от их смущенных лиц и направилась к двери. Алекс последовал за ней, схватив ее за руку.

— Я позабочусь о тебе. Пойдем со мной.

Слишком устав, чтобы возражать, Джинни была не против того, чтобы в этот момент невероятной слабости отдать бразды правления в его рука Она позволила ему отвести себя в западное крыло дома. Здесь даже не предпринималось никаких попыток сделать комнаты жилыми. Двери висели на петлях, открывая взору разграбленные комнаты, в которых сквозь разбитые стекла свистел ветер. Пыль толстым слоем лежала на полу в коридоре, и Джинни недоумевала, зачем он ведет ее в это пустынное место, когда все, что ей нужно, — лишь свернуться в уголке галереи и заснуть.

Они подошел к двери в конце коридора. Открыв дверь, Алекс властным движением руки подтолкнул Джинни внутрь. В комнате она увидела перьевой матрац, только чуть-чуть надорванный, стул, стол и вещи Алекса.

— Это была моя комната, когда я был мальчишкой, — пояснил он, слегка улыбнувшись. — Я укрылся здесь вместе со своими воспоминаниями. — Он подтолкнул ее к стулу, потом подошел к своему багажу и вытащил кожаную фляжку. — Отпей немного, я сейчас вернусь.

Во фляжке оказалось бренди, и первого глотка было достаточно, чтобы Джинни совсем расслабилась. Она сидела на стуле и растерянно моргала, чувствуя, как теплая нега разливается по телу. В этом заброшенном уголке дома стояла такая абсолютная тишина, что можно даже было представить: она совсем одна в этом мире. Но тут дверь снова открылась, и вошел Алекс, неся круглый таз и кувшин.

— Я не смог найти настоящей ванны, но это вполне сойдет. Ну-ка, встань. Джинни отхлебнула еще глоток бренди, прежде чем повиноваться.

— Ощущение замечательное, — сказала она.

— Да, только больше тебе нельзя пить, пока не поешь, — сказал он, забирая у нее фляжку и начиная раздевать со спокойной отстраненностью. — Вставай в таз. — Она подчинилась беспрекословно и замерла, слегка покачиваясь, пока Алекс обтирал ее прохладной водой из кувшина. — Нет, ты определенно похудела, — сказал он, проводя губкой по ребрам, приподнимая ее грудь ладонью свободной руки.

— Я сама могу это сделать, — пробормотала Джинни, хотя в ее состоянии полного изнеможения ощущение того, что тебе не нужно командовать, было просто замечательным.

— Ты слишком устала, чтобы сделать это как следует, — спокойно ответил Алекс, проводя губкой между ее бедер. — Три дня ты не снимала одежды и не выходила из комнаты. Ты крайне нуждаешься в мыле и воде.

Джинни слабо засмеялась, но не стала возражать. Ее глаза вновь и вновь обращались к матрацу, который, казалось, становился все притягательнее с каждым взглядом. Раздался стук в дверь, и Алекс, накинув ей на плечи полотенце, направился туда. Она услышала, как Пейшенс сказала что-то неуверенным голосом, и Алекс ответил более мягко, чем разговаривал с ней раньше. Он вернулся в комнату, неся в руках дымящуюся миску и кусок ржаного хлеба.

— Я слишком устала, Алекс, — запротестовала Джинни, зная, что еда для нее.

— Тебе нужно немного поесть, — ответил он. — Завтра мы должны будем выступить. Поход будет очень тяжелым, и ты должна быстро восстановить силы.

Он покрошил хлеб в наваристый бульон и терпеливо подбадривал ее с каждой ложкой, перемежая еду глотками бренди. Наконец он позволил ей лечь, и матрац оказался как раз таким мягким и пышным, как она и мечтала. Она утонула в нем и заснула еще до того, как Алекс укрыл ее покрывалом.

Он тихонько вышел из комнаты, хотя вряд ли Джинни разбудило бы даже землетрясение, и направился на галерею, где остальные ужинали.

— Вы ужинали, кузен Алекс? — осторожно спросила Пейшенс. До этого никто не оказывал ему знаков внимания, не говоря уже о дружеском отношении, за исключением Джоан.

— Еще нет, Пейшенс, — ответил он с теплой улыбкой, преобразившей его обычно непроницаемое лицо солдата. — Я хочу сначала переговорить с Джоан, потом поужинаю с моими офицерами. — Джонатан Маршалл фыркнул при этих словах. — К полудню завтрашнего дня мы уедем отсюда, Джонатан, — бесстрастно произнес Алекс. — Больше вы меня не увидите, могу вас заверить.

— А госпожа Кортни? — требовательно спросила тетя Марта. — Ты оставишь ее помогать Джоан?

— И не подумаю! — воскликнул Алекс. — Не ее дело взваливать на себя заботы Грэнтемов. Это вы должны поддержать Джоан, и у вас это выйдет получше, если вы не будете столько времени жаловаться! — С этими словами он прошел в комнатку, где оставались его маленький племянник с матерью.

— Алекс, тебе не следовало говорить это Марте. У нее ведь воспаление суставов, и она почти все время мучается. Джинни сказала, что приготовит для нее компрессы.

— Джинни спит, и я постараюсь, чтобы так и было вплоть до нашего завтрашнего отъезда, — заявил Алекс решительно. — Она почему-то считает своим долгом помогать страждущим, где бы их ни встретила, и я, похоже, никак не могу отучить ее от этого.

Джоан слегка улыбнулась.

— Ты не приподнимешь маленького Джо? Я хочу дать ему еще этого настоя. Уверена, что именно он спас его. Джинни давала его ему каждые два часа.

Алекс сел на матрац и приподнял худенькое тельце, шепотом успокаивая малыша, когда Джо захныкал.

— Ты справишься одна, Джоан? — прямо спросил Алекс.

— Теперь да. Если бы ты не приехал, не знаю, что произошло бы. Джо умер бы, я уверена, а я… — Она пожала плечами. — Я была на грани… не имея больше ни сил, ни надежды. Сейчас я снова окрепла, и мы проживем, пусть не в полном довольстве, но без особых лишений. — Она помолчала какое-то мгновение. — Я только надеюсь, что, когда твои братья узнают о твоей помощи, они не осудят меня слишком жестоко за то, что я приняла ее.

— Они не всегда были лишены здравого смысла.

— Да, — согласилась Джоан, — но их враждебность выходит за рамки разумного. Я молюсь, чтобы вы не встретились друг с другом, иначе пролившаяся кровь ляжет темным пятном на герб семьи Грэнтемов.

— Если это будет зависеть от меня, то братской крови не прольется, — тихо сказал Алекс, и Джоан почувствовала огромное облегчение, хотя и не знала отчего. Может, оттого, что Алекс распоряжался не только своей судьбой; его власть распространялась значительно дальше, так что и доверить ему можно было гораздо больше.

— А Джинни? — Эта мысль естественно вытекала из предыдущей. — Ее будущее с тобой?

— Я бы хотел этого, — ответил он. — Но будущее — всего лишь химера, моя дорогая Джоан. Когда эта война наконец закончится, если мы еще будем живы и я останусь целым и невредимым, а не каким-то обрубком войны, тогда и посмотрим.