"Конагер" - читать интересную книгу автора (Ламур Луис)

Глава 15

Похоже, он затеял большую глупость: собрался искать девушку, писавшую записки. Задача из числа невыполнимых. А глупо вдвойне, потому что девушка как пить дать закидывала крючок на молодого-удалого, во всяком случае, вовсе не на такого старого черта, как Кон Конагер.

Он не строил на свой счет иллюзий — твердолобый мужлан, как говорят, ни кожи ни рожи, да и от жизни кое-чего досталось. Его тело испещрено шрамами, и душа тоже. Только и осталось, что мальчишечья мечта о девушке, которую он встретит однажды, да мозоли от тяжкого труда.

Ничего не скажешь, хорош! — думал о себе Кон с горькой иронией. Вот великовозрастный чертов болван. Начитался Вальтера Скотта в желторотом детстве и туда же. Давным-давно пора перерасти всю эту чепуху.

С такими мыслями он ехал на север через прерию, в поисках ветра в поле. Он проверял каждый шар перекати-поля на своем пути, но записок не находил. Ночевал там, где заставала ночь.

Через неделю, так и не найдя ни одного послания, разозлился на себя и взял курс на Плазу. Там, в салуне Каллахана, встретил Чарли Мак-Клауда.

— Ставлю выпивку! — приветствовал его возница.

— Нет. Виски — бродильная жидкость. Выпьешь и начинаешь бродить туда-сюда и сшибать все на пути. Мы с тобой лучше возьмем пива и тихо посидим.

— Судя по тому, что рассказывал Смок Парнелл, ты и без виски все сшибаешь на пути.

— Что, видел его?

— Я его видел последний раз, когда он собирал вещички, чтобы ехать в Монтану. Он сказал, что порядочный бандит не может жить в одном штате с таким типом, как ты.

— Он крутой парень.

Мак-Клауд взглянул ему в лицо.

— Если не ошибаюсь, у тебя за седлом приторочено одеяло. Опять кочуешь?

— У меня лихорадка от перекати-поля.

— И у тебя тоже?

— Что значит «тоже»?

— Такое впечатление, что половина ковбоев в этом штате только тем и занимается, что гоняется за перекати-полем. Кто-то нашел в кусте записку, и пошло-поехало.

Конагер ощутил острое беспокойство.

— Записку? Какую еще записку?

— От какой-то девушки, живущей на севере — вероятней всего, на севере. Она пишет какие-то небольшие стишки или вроде того и привязывает их к перекати-полю. Чего только не придумаешь, когда слишком долго живешь один.

— Откуда известно, что она живет одна?

— Да у нее все записки об этом. Все ковбои к востоку отсюда бьются об заклад, толстушка она или худощавая, блондинка или брюнетка.

— Да у нее небось муж — косая сажень, — усмехнулся Конагер, стараясь скрыть свое разочарование. — Лучше бы ребятам угомониться.

— Ну не знаю. Как бы то ни было, она всех перебаламутила. Если так пойдет дальше, на всех ранчо в округе будет нехватка рабочих рук.

Конагер бессознательно водил пивным стаканом по столу в приливе сильнейшей досады. Ну почему человек не может иметь мечту, о которой знает он один? Да ведь следовало же догадаться, что не только ему попадались эти записки.

— Как далеко к северу находят эти послания?

— Почем я знаю! Говорят, по всему штату. Пассажиры в дилижансе только о том и болтают.

— Перекати-поле катится очень далеко. Дьявольщина! Эта женщина с тех пор могла сто раз выйти замуж да еще и завести пару детей. Как ты узнаешь, сколько лет этим запискам? — Конагер махнул бармену, прося еще пива. — Кстати о женщине с парой детей, — вспомнил он, — как там поживает миссис Тил?

— У нее была трудная зима, как можешь догадаться. Я не говорил с ней уже три, а то и четыре недели. Только вижу, как они всегда машут, когда дилижанс проезжает мимо.

— А что все-таки случилось с ее мужем?

Мак-Клауд пожал плечами.

— Он вез деньги. Она говорила, четыре сотни золотом. Ты же сам знаешь, что так просто деньги не провезешь — если только не проявлять особую осторожность. И все равно что-то случается. Разве мало мы знаем людей, которые однажды уехали и попросту исчезли? Несколько лет назад мы нашли в прерии пустой дилижанс. Лошади паслись у дороги, а возница и два пассажира как сквозь землю провалились. Мы так и не узнали, что там произошло. То ли они что-то такое увидели в поле и пошли поглядеть, то ли вылезли из повозки на крутом подъеме, а лошади чего-нибудь испугались и понесли… Да мало ли что! Долго человек не протянет в прерии без лошади и без воды.

Утром Конагер медленно поехал на восток, проверяя по пути кусты перекати-поля. Ему попадались старые, прошлогодние кусты, и единственную записку, которую он нашел, дождь и снег испортили окончательно.

На четвертый день он увидел на севере тонкий столбик дыма, поднимавшийся, как он знал, над хижиной Тилов, и решительно повернул туда коня. Не проехав и пятидесяти ярдов, обнаружил следы по меньшей мере дюжины всадников, следовавших в том же направлении. Трава только-только начала распрямляться; должно быть, после их проезда не прошло и часа. Придерживаясь низин — хотя какие там низины на этой почти идеально плоской равнине? — поехал по следу, стараясь не привлекать к себе внимания. В высокой траве следы найти трудно, но, похоже, лошади не были подкованы.

— Что ж, малыш, — сказал Кон своему коню, — скипидарь пятки! Придется немного поторопиться.

И, пустив коня галопом, привстал в стременах для лучшего обзора. Вот появился дом Тилов, и там вроде бы все спокойно. Мальчик во дворе рубил дрова; вот он поднял топор, вот опустил… спустя мгновение донесся звук раскалывающегося полена.

Он помчался во весь опор и на всем скаку влетел во двор.

— Лабан, где твоя мама и сестренка?

— Здравствуйте, мистер Конагер! Они на холме собирают зелень. Что случилось?

— Бегом в хижину и готовься к бою. Индейцы где-то рядом. Я заберу женщин!

Выдернув винчестер из чехла, проводил взглядом мальчика, бросившегося к хижине, и галопом поскакал вверх по склону холма. Эви и Руфь спускались ему навстречу. Он осадил коня.

— Быстро! Ногу в стремя, с обеих сторон! Живее!

— В чем дело? — испугалась Эви.

— Апачи, — коротко бросил он, подхватил обеих и спустился вниз к хижине. — Быстро в дом, — скомандовал он, спешился, распахнул ворота сарая и завел туда коня.

По дороге к хижине он понял, что индейцы уже здесь. Прятаться было поздно, хотя он заметил дула двух ружей в бойницах и знал, что апачи их тоже заметили.

Отряд из одиннадцати бойцов приближался с востока, ведя лошадей под уздцы. Все воины в боевой раскраске. Кон остановился у двери хижины, чуть в стороне от бойниц.

Одного из воинов он знал по имени, по крайней мере троих — в лицо. Великий вождь Бенактини, называемый часто Бенито, был храбр и умен не только в бою.

— Привет, Бенито, — приятельски небрежно приветствовал его Конагер. — Вы не слишком далеко забрались на север?

— Эти горы, — Бенито простер руку по направлению к Моголлонам, — наше место. Наша земля.

— Времена меняются, — светским тоном возразил Конагер. — Я слышал, что вы теперь живете в горах Сьерра-Мадре, в Мексике.

— Мы жил там, — мудро ответил индеец. — Очень много белый солдат приходил.

— Разве солдаты когда-нибудь волновали Бенито? — сказал Конагер. — Никто не мог бы принудить Бенактини и его воинов. Бенактини ушел, потому что он так захотел. Он ушел к далеким горам, где много быстрых ручьев и густых деревьев, и был счастлив там.

Выражение лица Бенактини не изменилось. Конагер знал, что это очень гордый человек.

— Ты прав, — промолвил апач. — Никто не мог бы принудить Бенактини. Но это тоже моя земля.

— Когда-то эта земля принадлежала вам, — согласился Конагер и затем добавил лукаво, с невинным выражением на лице: — А еще раньше это была земля мимбров.

— Мы отобрал земля у мимбров, — гордо подтвердил Бенактини.

— Но потом вы ушли отсюда, и пришли белые люди. Много белых людей, и они все прибывают. Их так же много, как травинок на равнине Святого Августина, и на месте каждого убитого встает пятеро новых. По мне бы, лучше поменьше убитых, — добавил Конагер, — потому что мне нравится эта земля как она есть, без такого множества народа.

Бенактини сменил тему:

— Ты здесь мужчина? Здесь жил только женщина и два -молодых.

— Они мои друзья. Я их защищаю. Их друзья — мои друзья, их враги — мои враги. Хорошо, что вы пришли с миром. Я буду рад, если мой друг Бенактини станет их другом.

Бенактини взглянул на него, пряча в глазах тень усмешки, ибо до этой встречи они с Конагером едва ли перебросились парой слов, хотя немало слышали друг о друге.

— Кажется, ты сказать о мире, — произнес Бенактини. — Значит, ты бояться?

— Ты любишь шутить. — Конагер употребил выражение, которое слышал от армейского офицера в разговоре с апачами. — Мне нет нужды бояться. У меня нет врагов.

— Нет врагов?

— Мои враги лежат по разным холмам. Мужчине нужны враги, чтобы он оставался зорким и сильным, но я не хочу, чтобы Бенактини был моим врагом. Все белые люди знают, какой он могучий воин, а также какой великий вождь — свирепый в бою и мудрый в совете.

Бенактини вскочил в седло.

— Мы ехать дальше.

— Подожди! — поднял руку Конагер. — Мой друг Бенактини едет далеко. Я не могу отпустить его без табака.

Левая рука Конагера нырнула в седельную сумку. Он подошел к индейцам, неся несколько пачек табака «Дурхамский бык». Одну из них он вручил Бенактини, а остальные полдюжины — другим воинам.

— Поделите их, а когда закурите, вспоминайте своего друга Конагера.

Потом он подчеркнуто повернулся к апачам спиной и медленно пошел к двери, которая тут же перед ним распахнулась. Он шагнул в комнату, снимая левой рукой седельную сумку с плеча. Взглянув через бойницу, увидел удаляющийся отряд.

— Они хотели напасть на нас! — воскликнула Эви.

— Я тоже так думаю.

— Что вы им сказали?

Он пожал плечами.

— Они же разумные люди. Мне приходилось драться с индейцами. Я дрался с сиу, шайенами, апачами, команчами и кайова, но мне случалось И делить с ними еду, меняться лошадьми, и я убедился, что они — разумные люди. Они уважают мужество. Индейца бесполезно умолять. Он убьет тебя из презрения, если не найдется другой причины. Но они уважают мужество и уважают хороший спор.

— Он знает вас?

— Скажем так — он признал меня. Я не отличаюсь благоразумием, миссис Тил, и по тупости своей никогда не признаю безнадежности своего положения. Он знал, что я буду драться, равно как и я знал, что он сделал бы то же самое. Мы увидели это друг в друге.

— Вы останетесь на ужин? Мы как раз собрали зелени.

— Что ж, с удовольствием, но только если вы позволите мне внести свою долю. Я всего несколько дней как из Плазы, и у меня есть бекон, пакет изюма, пара фунтов чернослива. Вы можете все это использовать. И еще есть кофе.

— Благодарю вас, мистер Конагер. Я принимаю ваш взнос. Мы и правда давно сидим без кофе.

— Поджарьте бекон, — предложил он, — а я пойду взгляну на лошадь.

Она сказала, что они сидят без кофе, но у Конагера было впечатление, что они много без чего сидят. Все выглядели изможденными… может, им не пришлось голодать, но их стол, очевидно, изобилием не отличался. Как Эви Тил сводила без мужа концы с концами, он даже не мог себе представить.

Ковбой вытер насухо коня, бросил ему сена, занес под навес свое седло. Винтовку, веревку и скатанные одеяла взял с собой в хижину.

Оглядев усадьбу, покачал головой: в хозяйстве явно не хватало мужских рук. Мальчуган еще не дорос до того, чтобы справляться с обязанностями взрослого мужчины, а женщине они вообще не по силам. Прихватив инструменты, ковбой починил поилку, поправил угол навеса, растрепанный ветром, а ближе к закату взял свою винтовку.

— Пойду прогуляюсь на часок, — предупредил хозяйку. — Может, попадется олень. Они здесь непуганые и как раз в это время спускаются к воде.

Человек, живущий на Западе, по привычке запоминает по пути расположение источников, звериные тропы, ориентиры в горах. Побывав в этих местах однажды, Конагер быстро нашел нужное направление, взобрался на гребень, выбрал место с подветренной стороны в тридцати ярдах от источника, залег в кустах и стал ждать.

Не прошло и получаса, как появился олень, а затем еще два. Охотник выбрал большого самца и тщательно прицелился ему в шею. С такого расстояния он не мог промахнуться. Освежевав тушу, сложил мясо в шкуру и принес к хижине, уже на подходе к которой до него донесся запах кофе и жареного бекона.

Переступив порог, сразу отметил про себя перемены в домочадцах: приглаженные волосы Лабана и ленточку на голове Руфи. Эви тоже убрала волосы в прическу. На столе появилась скатерть в красно-белую клетку, и вообще вся хижина сияла праздничной чистотой. Конагер почувствовал себя неловко.

Он несколько дней не брился, засыпая где придется. У него не было возможности уделять внимание своей внешности: умывался да причесывался — вот и весь туалет.

— Прошу прощения, мэм, я приведу себя в порядок. — Он вышел во двор, закатал рукава и умылся; глядя в треснувший осколок зеркала, почти наугад причесался; затем снял рубаху, вытряхнул, надел ее и вернулся в комнату.

— Извините, мэм, — проговорил Кон. — Бриться уже слишком темно.

— Какие пустяки, мистер Конагер. Прошу к столу!

После собственной стряпни любая еда казалась ковбою хороша, но эта была превосходна. На столе лежали два куска хлеба, и он уже доедал второй, когда вдруг осознал, что остальным хлеба не досталось. Молча дожевывая кусок, он обругал себя идиотом.

— Вы хорошо здесь обосновались, — заметил он. — У вас появились телята.

Эви рассказала про свой скот.

— Давайте-ка я его заклеймлю, миссис Тил. За лето тут пройдет не одно стадо, и неклейменый скот может потеряться.

— Я была бы очень благодарна, мистер Конагер.

Когда после ужина он поднялся и пошел к выходу, Эви проводила его взглядом: высокий, широкоплечий, длинноногий — у него прекрасная фигура, отметила она про себя.

Движения его отличались мягкостью, характерной скорее для охотника, чем для ковбоя. И еще он производил впечатление уверенного в себе человека, но без малейшего вызова,

Под внешним спокойствием Джейкоба всегда проглядывала тень тревоги. Эви казалось, что муж в глубине души никогда по-настоящему не верил в себя. В любом начинании он ожидал провала, несмотря на всю свою суровость, трудолюбие и умение внушить уважение к себе.

О Коне Конагере она не знала практически ничего — только то, что его считали мрачным, жестоким типом, никогда не просящим о снисхождении… но которого лучше не задевать, как выразился Мак-Клауд.

Невольно она стала свидетельницей того, как Кон проделал путь чуть ли не через весь штат, чтобы вернуть скот на ранчо, где работал, — скот, украденный опасными преступниками. И все же он казался ей странно застенчивым и мягким. Хотя этим отличались и некоторые другие встречавшиеся ей люди, имевшие репутацию опасных.

Она постелила себе наверху, вместе с детьми, а гость улегся на полу.

Проснувшись утром и увидев, что он опять исчез, как тогда зимой, Эви вдруг испугалась. В его присутствии она чувствовала себя так уверенно; первый раз за многие месяцы спала спокойно и крепко.

Она торопливо одевалась, когда раздался выстрел, затем второй. Быстро спустившись вниз, Эви разожгла огонь и принялась готовить завтрак к приходу Кона. На душе у нее потеплело.

— Добыл пару дроф, — улыбаясь, сказал он, входя в дом. — Жирненькие такие.

Весь день Конагер работал во дворе и думал о девушке, которая писала записки и привязывала к кустам перекати-поля. Если он собирался ее искать, то пора бы трогаться в путь. Но он опять задержался. Сначала клеймил телят, потом помог Лабану управиться с тяжелыми бревнами в лесу на гребне холма, а вечером подстрелил еще одного оленя.

— Мясо можно завялить, — посоветовал он и показал Эви, как надо резать тонкие полоски для сушки.

Дважды он выезжал осматривать окрестности. Джейкоб Тил выбрал плохое место для ранчо; он и здесь потерпел бы неудачу. На ближних лугах трава оказалась редкой и чахлой; чтобы запасти на зиму сена, пришлось бы ездить далеко, и летние пастбища выглядели не так хорошо, как у «Пяти решеток».

Вечером, когда Конагер сидел на крыльце и смотрел на закат, Эви с подойником в руке остановилась возле него.

— Правда красиво, мистер Конагер? — спросила она. — Я люблю смотреть, как ветер гуляет в траве.

Он открыл рот, чтобы ответить, но ничего не успел сказать. Во двор въезжал Крис Малер.