"Дом" - читать интересную книгу автора (Абрамов Федор Александрович)ГЛАВА ПЕРВАЯСлухи о новой засухе на юге поползли еще в конце июня: все горит на корню – и хлеб и трава, скотину гонят на север, а потом и вовсе диковинное: Подмосковье горит, сама Москва задыхается от дыма… Однако Пинежье, далекое приполярное Пинежье, укрывшись за могучим тысячеверстным заслоном тайги, еще долго не знало этой беды. Ад на Пинеге начался дней десять спустя после Петрова дня, с сухих гроз, когда вдруг по всему району загуляли лесные пожары. Дым, чад, пыль… Тучи таежного гнуса… Скотина, ревущая от бескормья – вся поскотина выгорела… А жара, а зной, будь они трижды прокляты! Нигде не спасешься, нигде не отсидишься – ни в деревянном, насквозь прокаленном доме, ни в пересохшей реке, где задыхалась последняя рыбешка. Набожные старухи покаянно шептали: – За грехи, за грехи наши… За то, что бога забыли… А те, кто был помоложе, неграмотнее, те опять толковали про науку, про космос, про то, что человек вторгся в запретные вселенские пределы… Петр Житов томился от другой засухи. Уж он не поленился, не пожалел себя: все обшарил, все карманы наизнанку вывернул – больше сорока трех копеек не набрал. А что такое сорок три копейки по нынешним временам, когда бутылка самого дешевого винишка, кваса какого-то поганого стоит рубль двадцать! Правда, у него был один резерв корзина пустых «бомб», или «фугасов», темных увесистых бутылок из-под красного «рубина», но что с ним делать, с этим резервом? Мертвый капитал. В сельпо не принимают: не марочный товар. Так что же, бить этот товар? А на заводах, тем временем новые бутылки будем шлепать? Хозяева, мать вашу за ногу. День пришлось начинать со стакана черного, как деготь, чая. Когда немного прочистились мозги, Петр Житов хмуро, как старый ворон, высунулся из окошка – нет ли поблизости какой поживы? нельзя ли кому крикнуть: выручай, брат, попавшего в беду? Но пусто на улице, ничего отрадного на горизонте. Злым раскаленным пауком смотрит из дыма солнце, кумачом горят новые ворота у Мишки Пряслина, а люди… Где люди? За целый час проковыляла мимо одна душа, да и та из шакальей породы Зина-тунеядка: так и стегала, так и шарила глазищами по окошкам – не подвернется ли пожива? Петр Житов покатился под откос три года назад, когда умерла Олена. Первое время еще изредка вставал на просушку, и день и неделю держал себя на привязи, а потом оглянулся – чем жить? Дети разлетелись кто куда, жениться второй раз и начинать жизнь заново в пятьдесят лет на одной ноге – э-э, да пропади все пропадом! Сосновые брусья, заготовленные на прируб к дому новой горницы, пропил, инструмент столярный и слесарный – в загон, мебель и посуду – по соседям, а потом во вкус вошел – объявил войну частной собственности по всем линиям. Все нажитое за долгую жизнь пустил по ветру и докатился до того, что перешел на «аванец». Под печь, под раму, под крыльцо, под лодку – под все брал пятаки. И даже под гроб. Это уже он придумал нынешней весной, когда сидел на совершеннейшей мели и когда всякие обычные кредиты для него в деревне были закрыты. Вот тогда-то его и осенило. – Аграфена, хочешь, чтобы тебя в хорошем гробу на кладбище отволокли? начал он прямо, без всякого предисловия, войдя в избу к дряхлой соседке. – Хочу, Петрышко, как не хочу. – Тогда давай на бутылку – будет тебе гроб по первой категории. Фирма "Петр Житов" не подведет. Аграфена выложила на бутылку без всякого торга, а остальной утиль – так Петр Житов крестил старушонок – оказался менее сговорчивым. Нет, нет, гроб надо. Против гроба не возражаем – плохая надея на нынешних сыночков. Да ты только сперва домовинку представь, Петруша, а уж за денежками мы не постоим… Стакан за стаканом пил Петр Житов дегтярный чай, жег дешевенькие, по доходам, папироски «Волга», а где добыть проклятый рублишко, по-прежнему не знал. Не соображала старая, замшелая башка. Да и трудно ей было соображать, когда на дворе страда и не знаешь, к кому сунуться. Наконец он начал пристегивать старый протез. Придется, видно, топать на почту да звонить сыну, начальнику лесопункта: "Сынок, отбей отцу хоть гривенник. По случаю засухи". Случаи – всякие праздники, всякие торжественные даты, перемены в погоде (первый снег, первая стужа, затяжные дожди, весенний разлив) – частенько выручали его. – Ресторан открыт? Принимают старую клиентуру? Петр Житов не верил своим глазам. Филя-петух, Игнат Поздеев, Аркадий Яковлев… Три заслуженных ветерана сразу. Да как! Один метнул на стол «бомбу», другой «бомбу», а третий даже «коленовал», или "тещины зубы", бутылку водки с устрашающей наклейкой, которая поступила в продажу года два назад. – Ну, други-товарищи… – Петра Житова прошибло слезой. – Как в цирке. – Это какой еще цирк? Цирк-то сейчас только начнется. – И с этими словами Игнат Поздеев, великий охотник до всяких забав и потех, распахнул двери. За порог бойко, хотя и не очень твердо, переступил какой-то худявый, потрепанный мужичешко в капроновой шляпе в частую дырочку, каких навалом в ихнем сельпо. – Не узнаешь? – Мужичешко подмигнул голубеньким, полинялым, в щелку глазом, и Петру Житову почудилось что-то знакомое в том глазе. Но все остальное… – Нет, вроде не признаю вашей личности… – Давай не признаю! – Игнат Поздеев, все еще скаля свои крепкие белые зубы, кинул взгляд туда-сюда. – Где у тебя перископы-то? Вооружись. Может, лучше дело-то пойдет. Петр Житов – исключительно только ради того, чтобы поддержать игру, надел очки в черной оправе и придал своему и без того страховидному, распухшему от пьянки лицу мрачное выражение. – Смотрите-ко, смотрите, какой маршал Жуков! – рассмеялся Аркадий. Живьем съест. Розыгрыш наверняка продолжался бы и дальше, но его оборвал сам мужичешко, который, вдруг вскинув руку к шляпе, по-военному отрапортовал: – Суханов-Ставров вернулся из дальних странствий. Так сказать, к пекашинским пенатам. – Егорша?! – Петр Житов опять всхлипнул. Он вообще был слабоват теперь на слезу, а тут чувствительность его обостряли еще эти три бутылки, которыеон не сомневался – были куплены на деньги дальнего гостя. Первый стакан – иной посуды в питейном деле Петр Житов не признавал выпили, конечно, за блудного сына, за его возвращение в родные края, и тут уж Егорша дал течь: – Да, други-товарищи, мать-родина, как говорится, за хрип взяла… – Пора! Ты и так сколько кантовался по чужим краям… – А ни много ни мало – двадцать лет. – Что? Двадцать лет дома не был? – Да скинь ты свою покрышку! – предложил Петр Житов гостю (после стакана вина он опять зрячим стал). – Думаю, у меня уши не отморозишь. – Да и где находишься? – в тон хозяину поддакнул Аркадий Яковлев. – Не в простой избе, а в ресторане «Улыбка». Егорша снял шляпу – и – мать честная! – лысый. – Да ты ведь уезжал от нас – вон какая у тебя пушнина была! Какие тебя ветры-ураганы били? – За двадцать лет, я думаю, можно… – начал оправдываться смущенный Егорша. – Под эту самую… под радивацию, наверно, попал? – высказал свое предположение Филя-петух. – Да, ныне эта радивация много пуху с нашего брата сняла, – сказал Аркадий Яковлев. – Пашка Минин с флота вернулся – в двадцать два года аэродром на голове у парня. – А я думаю, диагноз проще, – изрек Петр Житов. – В подушках растерял свой пух Ставров. – И первый заржал на всю кухню. Против такого диагноза Егорша возражать не стал, и разговор на некоторое время принял чисто мужское направление. Везде побывал Егорша, всю Сибирь вдоль и поперек исколесил и бабья всякого перебрал – не пересчитать. – А сибирячки… они как? Из каких больше нациев? – уточнял вопрос за вопросом Филя (он разволновался так, что заикаться начал). – А всяких там нациев хватает. И русские, и казахи, и чукчи, и корейцы… Однем словом, мир и дружба, нет войне! – И ты это… – У Фили голос от зависти задрожал. – Да, да, это… Игнат Поздеев хлопнул по плечу примолкшего Филю: – Вот как надо работать, Филипп! С размахом. А ты ковыряешься всю жизнь в Пекашине да в его окрестностях. – Надо, скажи, Филя, кому-то и здесь ковыряться. Не все на передовых позициях, – ухмыльнулся Аркадий Яковлев. – А вот ты, Ставров, как на Чукотке вроде был, да? – Был, – кивнул Егорша. – А на Магадане этом – чего теперь? – Как чего? Валютный цех страны. – Опять, значит, золото добывают? – А чего же больше? – живо ответил за Егоршу Игнат Поздеев. – Знаешь, теперь сколько этого золота надо? Нахлебников-то у нас – посчитай! Тому помочь надо, этому… – А верно это, нет, будто японцы через всю Сибирь нефтепровод тянут? Чтобы нашу нефть себе качать? – А насчет Китая там чего слышно? Правда, нет, вроде как Мао двести миллионов своих китайцев хочет запустить к нам? В плен вроде как бы сдать… Тут Петр Житов, давно уже озабоченно посматривавший на опустевшие бутылки, раскупорил окно – бесполезно теперь отделять избу от улицы. Накурили так, что из-за дыма дверей не видно. – Засуха давит все живое, – изрек он с намеком. Приятели его, увлеченные разговором, даже ухом не повели. И тогда он уже открытым текстом сказал: – Орошение, говорю, кое-какое не мешало бы произвести, поскольку осадков в природе все еще не предвидится… Егорша без слова выложил на стол два червонца. |
||
|