"Темные изумрудные волны" - читать интересную книгу автора (Московцев Федор)

Глава 19

Прозрачные волны, непрерывно набегавшие на извилистый берег, стелились там пенистой бахромой. Небо было безоблачно, море — безмятежно.

Андрей и Катя, взявшись за руки, медленно шли вдоль берега; между этими двумя воплощениями бесконечности, двумя бескрайними синими просторами — один поверх другого. Казалось, что чувства их невольно сплетаются и сами уносятся в беспредельную синеву, как зачастую дети берутся за руки и пускаются бежать, сами не зная, куда.

— Посмотри, Андрюша: эти камни, они гладкие от бесчисленных ударов волн, но внутри сохраняют свою структуру. Немногие люди могут оставаться людьми под ударами судьбы. Я рада, что нашла тебя таким же, каким знала. И снова, как тогда, мне стало неинтересно все, что не связано с тобой.

— У меня замедленное, и своеобразное восприятие действительности. Часто я начинаю переживать события и осмысливать их через некоторое время после того, как они произошли. При этом я понимаю, что действовал так, как нужно. А во время самого события я не чувствую себя участником, действую, как сомнамбул.

— А я медленно соображаю, но действую быстро и осмысленно.

— Как же твой приезд в Волгоград? — спросил Андрей.

— Мой приезд, поражающий своей спонтанностью… у меня даже потерялся дар речи… значит, он был обдуман заранее. Семь лет, это что, мало для обдумывания спонтанного поступка?

— Мне кажется, тебя сковывает какое-то внутреннее напряжение. Взгляд какой-то тяжёлый. В этом мы с тобой похожи.

— Я хочу быть другой, более живой и непосредственной. Иногда у меня это получается. Но в такие моменты мне кажется, что теряю частицу себя. Как это объяснить… Чувствую, что я — это не я. Куда-то улетает муза, ничего не могу написать. А когда я, по своему обыкновению, мрачная, злобно-тоскливая, то у меня все хорошо получается. Строка сама ложится на бумагу за строкой.

— Легкость в мыслях необыкновенная!

Она засмеялась:

— Нет, Андрюша, я сама пишу свои стихи.

Набежавшая волна обдала их брызгами, они оказались по щиколотку в воде. Вода закружила мелкие камушки, зашипела, и схлынула, оставив мокрое пятно на камнях.

Катя засмеялась.

— Как здорово!

Посмотрев на него, спросила:

— Ты у меня голодный?

— Да.

— Ненасытный ты… обжора!

Выбравшись с пляжа, они пошли по дороге, тянущейся вдоль моря. По другую сторону были ограды частных домов. Андрей присматривался к ним, прикидывая, какой бы коттедж он себе построил, если бы сейчас у него была такая возможность. Он заметил, что многие дома здесь имеют как бы незаполненный первый этаж, и там находится открытая веранда. В России наоборот: веранда выносится за дом, она существует, как пристройка, и она всегда закрытая.

— Какие тут красивые дома.

— Тут никогда не было Советской власти, — сказала Катя. — Люди здесь привыкли жить хорошо. Они не кичатся своим достатком, и строят удобные и красивые жилища.

За оградой показалось строение с табличкой «Дом отдыха „Литературная Газета“.

— Посмотри, как отдыхают литераторы. Опять же, тут неподалеку дача поэта Евгения Евтушенко. Когда ты будешь знаменитой, у тебя тоже будет дом на побережье.

— И нам не придется вышагивать по три километра, чтобы дойти до моря.

Ему нравилось, когда она так говорила — «мы сделаем», «у нас будет», имея в виду отдаленное будущее, в котором они существуют как одно целое — «мы».

Он остановился, чтобы получше рассмотреть приглянувшийся дом. Потом повернулся к Кате. В тот день на ней был коротенький топик, джинсовые шорты, и открытые туфли без задников, кожаные салатные ремешки которых украшали крупные темно-зеленые камушки.

Она была хороша, овеянная тем легким воздухом, что ласкает прекрасные формы и питает возвышенные мысли. Андрей охватил взглядом её изящную грудь, немного полные бедра, смелый изгиб стана. Левой рукой она держала пляжную сумочку, а правой играла букетиком фиалок.

Чуть отступив назад, Андрей взглянул на её ноги. Он испытывал особое пристрастие к красивым ногам, любил их до безумия. Ноги представлялись ему столь же выразительными, как и лицо, имели в его глазах свой характер. Катины ножки восхищали его. В их наготе ему чудилось подлинное сладострастие. Все нравилось ему — чуть полноватые бедра, изящные голени, тонкие щиколотки.

Она посмотрела вдаль, мимо домов, мимо стройных рядов эвкалиптов, вытянувшихся вдоль дороги, и прочитала стихотворение, в своей обычной манере, стаккато.

Он был почти поражен звуками её глубокого, грудного голоса. Её голос изумил его, будто он никогда раньше его не слышал.

Они медленно пошли дальше. Увидев за низкой изгородью из грубых темных брусьев столики открытого кафе, зашли туда.

Меню отсутствовало, заказали «поесть», выбрав из того, что было предложено на словах.

Под навесом, возле открытого камина, обложенного неотесанными камнями, сидел повар, положив ноги на низкий табурет. В багряных прыгающих бликах лицо его то краснело, то синело, словно было оно не живым, а нарисованным тем художником, который верил в самые страшные видения ада. Официант передал ему заказ. В камин полетел ворох сухих кизиловых веток, и на каменной стене запрыгали тени, похожие на скачущих всадников. Две скрещенные сабли, висевшие на стене, зловеще заблестели.

Катя закурила.

— У поэтов тоска позолоченная, их не надо особенно жалеть: кто поет, тот умеет заворожить свое горе. Нет магии сильнее, чем магия слов. Поэты, как дети, утешаются образами. Я люблю свою тоску.

— И это наполняет твою поэзию черной меланхолией и неизбывной печалью, — подхватил Андрей. — Но я люблю твои стихи. У тебя своеобразный, неповторимый стиль. Твои книги, когда ты их издашь, не затеряются среди чудовищной груды испачканной черной краской бумаги, которая истлевает в безвестности у букинистов. Как варварская мозаика и дикарские наскальные рисунки, изумлявшие наших предков, до сих пор служат источником вдохновения для современных людей — от художников до модельеров. Точно так же, как умилительные черепа этих самых дикарей, воткнутые на шест, дабы на них отдыхал взор первобытных охотников. Сегодня мы любуемся и теми самыми черепами, и черепами тех, кто когда-то любовался этими черепами. А шкуры цвета ржавой крови…

Внезапно он осекся.

— Дьявол! О чем это я?

В Катиных глазах светился неподдельный интерес.

— Ну, ты чего? Продолжай!

— Мы говорили о поэзии, что-то меня не туда понесло.

Она тряхнула головкой, и на её шее, извиваясь змейкой, заискрилось изумрудное колье.

— Андрюша! Ты хулиган! Если ты возьмешь себе за правило останавливаться на самом интересном месте… Я перестану с тобой дружить…

— Каменный век! Бескрайние лесистые равнины, вправленные в строгую рамку первобытных скал. Темные хребты с острыми вершинами пересекают широкое пространство, поднимаются крепостными валами, грозными утесами, чтобы преградить путь первородной реке. Но не подкараулили они её, убаюканные весенними ветрами и долгими туманами. Проточила река гранит, раздвинула горы и вырвалась на простор. Начинаясь ворчливым ручейком, спускается она по террасам струистыми водопадами, вырывается на простор и убегает вдаль, меж темных хребтов, её текучий голубой хрусталь. Первобытные ели гостеприимно склоняют перед людьми свои зеленые кроны, на земле лежит толстым слоем годами осыпающаяся хвоя, а рядом пластами зеленый мох. Милые людоеды и людоедки блаженствуют на лоне природы, любуясь буколическим пейзажем. Они свободны. Им неведомы мрачные казематы душевного рабства, их мозги не засорены нелепыми логическими конструкциями, на которых зиждется мораль и законы — светские и религиозные, эти своды человеческих предрассудков. Их каналы восприятия не зашлакованы отходами массовой культуры. Их глаза, незамутненные низменными страстишками…

— …созерцают пирамиды из отрубленных голов, кисти рук, прибитые к забору. Широкими ноздрями вдыхают воздух, напитанный парами дымящейся крови…

— … а воины, поклоняющиеся чистому огню, нежной любовью любят своих женщин, этих вакханок…

— …похожих на мужчин, которые, в свою очередь, были похожи на зверей! — со смехом продолжила Катя. — А отсутствие элементарной гигиены и медицинской помощи делало их особенно «привлекательными».

— … эти лесные и пещерные люди, их поступками движут инстинкты, взращенные на древней почве: голоде и любви. Они — еще звери и уже люди. Им присущи влечения, которые в нас задремали, они знают уловки, неведомые нашей мудрости.

Тут появился официант, крепкий небритый мужик. Он спросил, не желают ли гости присоединиться к уважаемым людям, которые были бы рады угостить их за своим столом. Молодые люди украсили бы их общество. Он указал на дальний столик, единственный занятый во всем заведении, там разместилась группа мужчин кавказской национальности, все в белых рубашках и черных брюках, с золотыми цепями, которыми можно было бы пришвартовать океанский лайнер, круглолицые, толстощекие, с брюшками и залысинами.

— Они слишком высокого мнения о нас, — сказала Катя. — Мы недостойны этой чести.

Официант, видимо, не понял.

— Они платить. Я туда нести ваш заказ?

Андрей расправил плечи.

— Заказ нести сюда, приятель. А если они платят, сделай нам абонемент. Мы будем здесь обедать каждый день.

Нахмурившись, официант отошел, чтоб объясниться с «уважаемыми людьми». Потом вернулся, уже с подносом. Молча расставил блюда, разлил по бокалам вино из кувшина, и, слегка поклонившись, ретировался. Перед Андреем красовался сочный шашлык, у Кати была форель. Вся посуда, включая салатницы, соусницы, и чашки, была из темной толстой глины.

— К твоим глазам подходит это темно-синее поло, — заметила Катя. — Не представляю тебя в бледном, неярком цвете.

Андрей сказал, что любит черный цвет, но вынужден игнорировать его, потому что черный носят все, а он не любит быть таким, как все.

Она рассказала интересный случай. Отец договорился о встрече с неким Иосифом, работавшим в областном УВД. Этот Иосиф был настолько любезен, что прислал машину. Он их встретил во дворе. Они застали его натирающим полиролью новенькую иномарку. Увидев их, он воскликнул: «Надо же! Уже приехали! Знал бы, что так быстро, оделся бы поприличнее!» Между тем, на нем была темная коттоновая рубашка, светлые льняные брюки, и черные мокасины — все дорогое и очень приличное. А прибыли на встречу даже с опозданием. Катя осталась возле машины, отец поговорил в сторонке с Иосифом, затем они вернулись к ней. При ней Иосиф держался немного неуклюже, неестественно. Говорил, используя молодежные неологизмы. Лучше бы оставался тем, что есть — он и так был достаточно интересен. Он спросил, чем же собирается заняться дальневосточная красавица. Отец ответил, что красавица уезжает в свадебное путешествие. Не увидев кольца, Иосиф поинтересовался, что это за мода такая — не носить обручальных колец. Отец ответил, что у молодежи нынче мода сначала ездить в свадебное путешествие, а потом уж играть свадьбу и надевать кольца.

— Получается, у нас с тобой тест-драйв, — сказал Андрей. — Ознакомление с тактико-техническими характеристиками.

— Да уж, — рассеяно ответила Катя. — И ты знаешь, этот человек и выглядит, как святой Иосиф. Он высокий, худощавый, у него строгое аскетичное лицо. А еще… еще он чем-то напоминает тебя. Правда, он лет на двадцать тебя старше. И глаза у него темно-карие. Не знаю… Вы разные, но в чем-то совсем одинаковые.

Андрей пристально вглядывался в её лицо. Он ревновал её. Ревновал, замечая, как мужчины откровенно и нахально смотрят на неё. Ревновал к тому, чего нет, и к тому, чего не будет. С ужасом думал о том, что придется уходить по утрам на работу, и оставлять Катю одну, без присмотра. Да, решено: он наденет на неё пояс верности, и посадит на цепь!

Она улыбнулась, её щеки слегка порозовели. Он ревнует! Ревнует, хотя она не дает ему ни малейшего повода для этого. Значит, сильно любит! Она сказала:

— Тебе незачем беспокоиться. Ты ни с кем не сравним. Я не смогу потерпеть другого после того, как узнала тебя!

— К тому же папусик, скажи ему «спасибо», — продолжила она, аккуратно разрезая ножом золотистую мякоть форели, — на твоей стороне. Ему не нравится мой жених… ну, тот, с которым намечалась свадьба. А ты ему приглянулся. Он говорит, что ты — настоящий.

Андрей подался немного вперед:

— Знаешь, я согласен с твоим отцом: мне этот жених тоже не нравится!

Не отрывая от неё взгляда, он откинулся на спинку стула и с ожесточением стал резать ножом мясо. Он спросил, была ли это единственная встреча с его двойником, «святым Иосифом». Она ответила, что да, то был один-единственный раз. Водитель, импозантный красавчик с лицом порноактера, отвез их домой, и больше они с Иосифом не встречались.

Андрей расхохотался.

— Порноактер, говоришь!

— Да, и фамилия у него странная: Пап… Поп… Не помню.

— Попенгаген, в общем.

— Папусик делает все с фанатизмом, — защебетала она. — Если ему что-то не нравится, он это ненавидит. Он идет войной на то, что ему не по душе. Он никогда не обходит препятствия, он их сметает своей мощью. Так же сильно отдается он любви. И страдает от ревности.

«Уважаемые люди», выпив, наверное, по двадцатой чашке кофе, чинно поднялись и направились к выходу. Один из них задержался, чтобы похлопать по спине Андрея и сказать: «Какая у тебя красивая девушка, дорогой!»

— У меня! — ответил с вызовом Андрей. — Вот именно: у меня!

Они ушли. Андрей вспомнил анекдот.

— Баба Маня пригласила своих подружек на чашку кофе. Чтобы не забыть, зачем звала гостей, она прилепила на кухне, на видном месте большую записку: «Не забыть напоить гостей кофе!!!» Старушки пришли, она подала им кофе, а когда все выпили, она понесла чашки на кухню, и увидела записку. «Какая же я дура! — подумала она. — Совсем забыла про кофе». Сварила заново, и понесла гостям второй кофейник. Старушки выпили кофе, баба Маня понесла на кухню грязные чашки, и снова увидела записку. Её чуть инфаркт не хватил. «Старая кляча! — думает она. — Опять забыла про кофе!» И принялась варить по новой. Так продолжалось много раз. От неумеренного потребления кофе гости забились в тахикардии, их глаза повылазили из орбит. Когда она варила очередную порцию, в гостиной одна старушка говорит другой: «Какая же она растяпа, наша Маня: пригласила выпить кофе, хоть бы чашку налила!»

Катя громко рассмеялась. Андрей понемногу успокоился. Теперь он знал, как действовать. Если Сергей Владимирович с ним заодно, она уж точно никуда не денется.

— Эти изумруды, они так идут к твоим глазам.

— Мне это папик подарил, — сказала она, опустив глаза.

Официант принес кувшин вина. Андрей удивленно на него посмотрел, мол, куда еще, мы предыдущий не допили!

Тот объяснил, слегка поклонившись, что уходя, «уважаемые люди» закрыли счет, и распорядились, чтоб «дорогим гостям» принесли еще вина.

— «Папусик», — поправил её Андрей, когда официант ушел.

— Да, — ответила она грустно, не поднимая головы. — Мой несравненный папочка… Папик…