"Темные изумрудные волны" - читать интересную книгу автора (Московцев Федор)

Глава 27

Андрей пробирался сквозь заросли «мандрагор» один, без Кати. Она осталась в машине — от греха подальше. Слишком подозрительный был этот художник. Хоть и старик, но мало ли чего может вытворить при помощи своих колдовских мантр.

Андрей застал его за работой. Старик дорисовывал чудовищ. Они занимали центральную часть полотна. По краям же были набросаны растерзанные тела их жертв, далее братья ордена Милосердия подбирали их и увозили хоронить. Кресты, гробы, хоругви — черный погребальный смерч — уносился вдаль.

Взглянув на посетителя мутным взглядом, старик Газнели посмотрел на входную дверь. Андрей злорадно улыбнулся и развел руками — нет, старый сластолюбец, я пришел один! Тогда старик внимательно осмотрел Андрея с головы до ног, видимо, в надежде на то, что вдруг, как у фокусника из кармана, откуда-нибудь выпрыгнет девушка. Но чуда не произошло.

— Рад вас видеть. Магия чисел позволяет вам держаться в форме. И творить прекрасные шедевры.

Художник вопрошал чудищ, нарисованных им, и восхищался мудростью их ответов. Если бы персонажи других картин роняли бы слова такие же красивые и драгоценные, как сами они…

— Почему один пришел, где девушка? — внезапно спросил он.

— Что с картиной, маэстро?

Газнели отвернулся. Андрей подошел к мольберту и, встав по левую руку от художника, стал наблюдать за тем, как он наносит мазки. Незаметным движением вынув деньги, он как бы между прочим спросил:

— Куда вложить финансы?

Оттопырив карман халата, старик кивнул — мол, сюда. Затем он жестом показал на картину, стоявшую на полу изображением к стене. Оторвавшись от работы, проворчал, что девушка была ему необходима для того, чтобы внести некоторые поправки.

— Ты сказал, чтоб на портрете был жизнь. Но как могу рисовать жизнь с неживой фотографий?! Чудак человек.

Андрей его не слушал. Он развернул картину к себе лицом, и возглас изумления неожиданно вырвался у него. Отойдя на два шага, он весь отдался созерцанию портрета.

Катя была на нём изображена в полный рост. Обнаженная, она бежала к морю по вспененной полосе прибоя. Она беззаботно улыбалась, и во всей её легкомысленной непринужденности читалось жизнелюбие и влюбленность в собственное стройное тело. Юная безыскусная красота её отражена с поразительной достоверностью. Кроме того, художник блестяще справился с тем, что его особенным образом просили. Ни Катины глаза, ни её улыбка, не отражали того странно-мучительного ожидания, которое присутствовало на всех её фотографиях. Катя признавалась, что высокий уровень тревожности не позволяет ей расслабиться, поэтому на снимках она выглядит напряжённой.

И вот, выполнена её просьба: написан портрет, на котором она такая, какой Андрей мечтает её видеть всегда — жизнерадостная и веселая, торопится навстречу своему счастью.

В порыве благодарности он обнял старика, сунул ему в карман еще несколько купюр, и, обернув картину плотной бумагой, выбежал из мастерской.

«Фотографии!» — опомнился он.

И, досадливо махнув рукой, побрел прочь от дома.

«Ни за что ведь не отдаст, маньяк!» — решил он.

Они отъехали от владений художника, и, припарковавшись у подножия Сухумской горы, где лучезарное солнце рассыпало желтые розы, Андрей вышел из машины, вытащил с заднего сиденья картину, и развернул, чтобы показать её Кате.

— О… шарман, бл., — протянула она. — Прости, невольно вырвалось, хотела сказать, что я это одобряю.

Она долго любовалась портретом, издали, с близи. Потом сказала, что по такому случаю даже сочинила короткое стихотворение.

Они поехали на рынок. Толпа торговцев начала уже расходиться. Катя обрадовалась — сегодня не придется выполнять опрометчиво данное обещание приготовить что-нибудь самой. Она попросила купить ей мороженое — мороженщики никуда ведь не расходятся. Когда подошли к навесу, Катя спросила, дают ли ложечку для мороженого. И получила отрицательный ответ.

— Тебе придется лизать его язычком, и это очень мило, — заметил Андрей.

— А тебе бы только посмотреть, как я это делаю! Возьми себе тоже.

Они были счастливы, и радость свою, всеобъемлющую и простую, они расточали в легких словах, как будто ничего не значащих. Они смеялись, когда абхазец-мороженщик, сопровождая слова скупой и выразительной мимикой, в разговоре с ними употреблял выражения на своём родном языке. Её забавляла удивительная подвижность его старого благодушного лица. Казалось, во всех порах кожи вокруг её полуоткрытого рта разлито удовольствие.

— Днём твоя кожа, как розовый персик, а вечером ты, как смуглянка, — сказал Андрей. — И вообще, ты всё время какая-то разная. Голова идёт кругом, может вас много, и вы меня разыгрываете.

— Да, нас много, мы все прожорливые, похотливые сучки, и у нас тягость к дорогим вещам.

Она протянула ему свое мороженое:

— Лизни. Нет, не кусай! Лизни его языком.

Андрей послушно сделал, она расхохоталась.

— Интересно, что попросит та, другая, вечерняя Катя.

Когда она съела мороженое, он стал уговаривать её снова посетить развалины Келасурской башни. Это так близко. Двадцать… ну, тридцать минут — и они увидят эту древнюю каменную драгоценность. Катя согласилась. И они поехали.

То были развалины огромной башни из валунов, которая является началом Великой Абхазской стены. Стена тянется от моря по ущельям и горам Абхазии на 160 километров. В скале, на высоте 50 метров, где сохранились фрагменты древних стен, выдолблен целый пещерный замок.

— Ты доволен? — спросила Катя скептически.

Ей было непонятно, зачем второй раз ехать смотреть на это место. Камни и камни. Внутрь замка не попасть. Был бы какой-нибудь музей.

— Ты слышал о том, что там жили монахи-пустынники? Вот кто совершал подвиги благочестия и воздержания. То, что рассказала Тинатин, вызывает большое подозрение. Надо съездить в тот монастырь и посмотреть на икону, для написания которой позировала чудо-княгиня.

Андрей воздержался от комментариев. Бросив прощальный взгляд на развалины башни, он заметил:

— Башня и стены имеют оборонительное значение. Обычно охраняют семьи, ценности, скотину. Зачем строить дорогостоящие укрепления для полоумных монахов? Они могут существовать в любом месте, и никто их не тронет.

— Андрюша! Поехали, дружочек мой, на пляж! Чувствую, твоя разомлевшая от солнца голова сейчас такое высыплет…

И они покинули местность, овеянную легендами.

На пляже Катя, копируя своё изображение на картине, бежала к морю. Возвращалась и бежала снова, а Андрей её фотографировал. Она посетовала, что в этом месте нельзя раздеться полностью. Наконец, устав от забегов, присела на камни.

— Андрюша, купи мне мороженое!

Он посмотрел вокруг. Дорожка, заросли пальм, эвкалиптов, и олеандров. Ни одного киоска.

— Пожалуйста… — протянула она жалобно. — Ты же так заботишься о моём здоровье. А в мороженом много кальция, оно полезно для ногтей. А ещё для волос, и для зубов.

Выяснилось, что его не надо долго уговаривать. Он и так был готов притаранить сюда целый хладокомбинат, просто не знал, куда идти. И, наказав ей быть осторожной, пошел наугад. Проплутав минут пятнадцать в поисках, нашел мороженщика, и взял две порции. Обратный путь занял больше времени, чем он ожидал. Андрей заблудился в этих аллеях, и, потеряв терпение, пошел прямо по клумбам и газонам. Внезапно его охватил страх — как тогда, когда он искал Катю.

«Быстрее!» — думал он.

Выскочив на берег, посмотрел по сторонам. Редкие группы отдыхающих — по двое, по трое. Кати нигде не было. От волнения он никак не мог сообразить, куда пойти: вправо или влево. Не запомнилось ни одного ориентира. Да и где, в конце концов, Катя? Не мог же он так далеко уйти!

Мороженое таяло. Погадав, как на экзамене, какой билет взять, решил пойти направо. Он шел быстрым шагом, напряженно всматриваясь вдаль, и внезапно увидел одинокую фигурку, лежавшую на камнях, до этого скрытую от ищущего взгляда группой отдыхающих.

Громко выругавшись, Андрей побежал что есть сил. Приближаясь, он заметил, что она лежала на боку без движения — в странной, застывшей позе.

— Катя! — громко крикнул он издалека.

Она не шевелилась.

— Катя!!! — закричал он, приблизившись.

Она испуганно обернулась и приподнялась на локте.

— Ты чего такой… Что-то случилось?

— Я заблудился, — сказал он, в изнеможении опустился рядом с ней и протянул мороженое. Его поразил её взгляд — отрешенный, равнодушный ко всему морскому. И как-то странно она лежала.

— Какой же ты беспомощный. Тебя уже нельзя отпускать одного в город.

Мороженое таяло у неё в руках, по тыльной стороне ладони стекали белые струйки. Оглянувшись быстрым взглядом, Андрей поправил её купальные трусики. Заметив покрасневшее от неудобного лежания на камнях плечо, спросил:

— Ты лежала в какой-то странной позе. Ты нормально себя чувствуешь?

— Разве незаметно. Я работала мышцами. И заодно проверяла…

Она облизнула липкий от мороженого средний палец правой руки.

— … как это работает.

Машинально посмотрев на тонкую бретельку её купальника, Андрей поинтересовался, какими ещё мышцами.

— Их не видно. Но они тоже нуждаются в тренировке.

До него, наконец, дошло. Да, согласился Андрей, ощущать движения мышц… где-то там в глубине — самое подходящее занятие в то время, когда он сходит с ума в её поисках. Для тренировки женских мышц полумрак, нагота и эротическое настроение вовсе необязательны. Этим можно заниматься хоть на сухумском пляже, в окружении горячих кавказских парней, в отсутствие своего молодого человека.

— Ну знаешь. что… если мне представилась возможность выполнить упражнения, способствующие установить контроль энергии в муладхар-чакре, которая, кстати, отвечает за сексуальную жизнь… то я просто была обязана их выполнить.

Он еще раз оглянулся. Рядом — никого. Лишь ленивый плеск волн доносился до них.

— Никто не подходил с советами?…

Она надулась. Проглатывая вторую порцию мороженого, она сказала, как обычно, с расстановкой, добавив вызывающие нотки:

— Ты никогда мне не делал комплиментов, как здорово у меня там всё устроено. И я подумала: может что-то не в порядке.

Она знала, что нужно сказать. От этих разговоров Андрей обычно ощущал тяжесть, которую необходимо срочно сбросить. Стянув через голову майку, он сдавленно протянул:

— Две порции мороженого… Надеюсь, у тебя там зубы не вырастут от большого количества кальция…

Она капризно протянула:

— Почему нигде не сказано, что делать с грубиянами?!

И встала, осматривая свои руки, липкие от мороженого.

— Но я тебя прощаю. Хоть ты меня об этом и не просишь.

Бросив на него снисходительный взгляд, она сказала:

— Между прочим, ты не заметил, какая я у тебя экономная?! Целый день питаюсь одним только мороженым.

Раздевшись, он подхватил её, и побежал к морю.

После купания Катя попросила Андрея куда-нибудь поехать и найти укромное место. Они оделись и пошли искать свою машину. По его просьбе она оделась так, чтобы не привлекать нескромные взгляды посторонних: хлопковый топ с рукавами ниже локтя, шелковая струящаяся юбка до пят, и кожаные сандалии с тонкими ремешками.

Он нашёл место, о котором она его просила. Это был парк с аллеями благоухающих роз, слоновых пальм и эвкалиптов. К парку примыкала площадь, на которой размещались правительственные учреждения Абхазской республики, с памятником Ленину в центре её.

В начале XX века в этом месте зажглось зарево революционной борьбы. Сейчас тут закипели другие страсти.

На заднем сиденье она стянула с него майку.

— Андрюша… Твоя грудь скоро станет больше моей. Ты что, делаешь специальные упражнения?

— Вплоть до этого.

Она стала расстегивать его брюки.

— Интимные мышцы ты успел натренировать до меня.

И принялась жадно целовать его грудь, живот, опускаясь всё ниже.

… Потом она заботливо застегнула его брюки и надела на него майку. Они вышли из машины. Площадь и прилегавший квартал преодолели молча, прижимаясь друг к другу. Потом она сказала:

— Ты что, сегодня решил на мне сэкономить? Весь день одно только мороженое. Есть хочу больше, чем…

В ответ он крепче прижал её к себе. Она заговорила обиженным тоном:

— Все близлежащие двери быстренько захлопываются прямо перед нашим носом. Где мы будем есть? Это ты во всём виноват!

Действительно, попадавшиеся по дороге кафе были почему-то закрыты.

— А что, — спросила Катя, — вот с этой дверью, она закрыта?

Он продолжал смотреть на её сияющее лицо, и, помедлив, ответил с немного виноватой улыбкой:

— С какой дверью? Не знаю. У меня обычно после такого мозгов почти не остается.

— А-а-а! — в панике выкрикнула она. — Так это были мозги?!

Остановившись, они какое-то мгновение удивленно смотрели друг на друга, потом громко расхохотались.

— Непонятно до смешного и смешно до непонятного.

— Знаешь… Мои мысли тоже находятся за пределами видимости.

Они медленно двинулись дальше. Время от времени, словно по команде, они бросали друг на друга многозначительные взгляды и снова заливались безудержным хохотом.

Наконец, нашли кафе, которое работало, и зашли вовнутрь. Заведение было переполнено. Громко играла национальная музыка. Единственный свободный столик оказался в самом дальнем углу. Проходя по залу, Андрей не заметил среди посетителей ни одного женского лица. И ни одного европейского лица.

— Капитальная пацанка, — услышал он позади себя.

— Эта тёлка не идёт, а пишет буфера, как першинг-2.

Темноволосые парни откровенно разглядывали их. Где-то на задворках его сознания пронеслась беспокойная мысль: неправильное место выбрано для ужина. И тут же улетучилась. Он уселся рядом с Катей. Шустрый официант принял заказ. Вино и сыр принесли сразу.

— Как будто бархатная роза расцвела во рту, — восторженно заметил Андрей, сделав глоток.

И залпом осушил бокал. Катя отпивала осторожно, смакуя каждый глоток.

— Ученые пишут, что любовное сумасшествие длится год… может два… от силы три года. Что будет потом? Мне бы очень не хотелось приходить в сознание.

— Мне проще: я блондин. У меня и без влюбленности сознанья маловато. Ты осветли свой волос. Станешь блондинкой. Будем с тобой дурные и счастливые.

— Я была блондинкой — короткое время. Ничего хорошего.

— Знакомый гинеколог рассказал такой случай. Пришла к нему блондинка на приём, чтобы проконсультироваться по поводу контрацепции. «Мы же в прошлый раз подобрали вам оральный контрацептив!» — удивился доктор. На что ему блондинка отвечает: «Я всё прекрасно помню. Я же не дура. Но это ведь предохранение только от оральных контактов. А мне хочется вести полноценную интимную жизнь».

Поперхнувшись, Катя закашлялась. Она покраснела, на глазах её выступили слёзы. Андрей похлопал ей по спине.

— У нас сегодня день смеха, — сказала она, немного успокоившись.

Принесли горячее — шашлык на косточке и хачапури.

Катя жадно набросилась на еду. Она призналась, что давно не ела с таким зверским аппетитом.

— Абхазы — повара от бога, — заметил Андрей.

Они наслаждались обществом друг друга. Рассказывали смешные истории, и смеялись по самому незначительному поводу.

— Потребность писать возникает у меня периодически, — призналась Катя, — но я никак не могу определиться, наконец, со смыслом написанного. Послушай:

В поисках нужных слов брожу по лесу

Хочу прервать словесный мой запор

Не нахожу удобного я места

Для творческого акта. Форс-мажор.

Вот вышла я на холм. Оттуда

Видно всё. Что нужно и не очень

Вдруг мысль пришла из ниоткуда

Разбив запор мышленья в клочья

И насладившись озареньем

Спустилась я с холма, пошла домой

Я наслаждаюсь облегченьем

Несу я тяжесть мысли чумовой.

Аптека. Улица. Фонарь.

Пришла домой, и всё забыла

Сижу, балда, смотрю на календарь

Часы показывают день. Уныло.

Уверенно сажусь писать за стол

По-трудовому просто и обычно

Немеренно тружусь, как ледокол

Строка рождается натужно и вторично.

Пишу я от балды, от фонаря

Тетрадка от стихов отяжелела

Да, посидела я не зря

Потрясена собой. Офонарела.

Теперь как это будет называться?

Нет заголовка — вот трагизм.

Снова ментальная мастурбация,

Интеллектуальный онанизм.

Бросаю так. Я на название забила.

Дойдет до деревянных до умов.

И чудаки из Нижнего Тагила

Придя с полей, вернувшись от коров,

Тот стих, что я намолотила

Поймут без лишних геморров

Поэзия, звучи хоть как ни глухо,

Дойдёт до зада, если не до слуха.

От захлёбывающегося хохота Андрей чуть не свалился под стол. Наклонившись, согнувшись вдвое, он держался за живот, стараясь при этом удержать равновесие и не упасть со стула. Наконец, он выпрямился, и, вытерев слезы салфеткой, посмотрел на Катю. Она была абсолютно серьезна, и смотрела на него мягким, ласкающим взглядом.

Андрей потянулся за бокалом и тут заметил, что за их столиком находится посторонний.

Широкоплечий парень с квадратной физиономией и нехорошим взглядом уселся напротив. Откуда он взялся, и что ему нужно? Отпив глоток, Андрей заметил, что остальные посетители нет-нет, бросали в их сторону какие-то странные взгляды, бурно жестикулируя при этом, а что-то говорили на своём языке.

— Откуда сами? — спросил незнакомец.

— А что за сани… — сказал Андрей машинально.

— Откуда приехали?

— Ты кто? — переспросил Андрей с любопытством естествоиспытателя.

Незнакомец побагровел и чуть подался вперед.

— Я — Леван, житель Сухуми. А ты кто такой?

Многие посетители уже неотрывно следили за происходившим диалогом.

— Послушай, Леван. Чем обязан, какие-то проблемы?

— Проблемы могут быть только у тебя. Ты в гостях, сиди ровно, и не вы…вайся.

— А ты здесь дежурный по республике? Я уже отметился, у кого нужно. И мне сказали, что этого достаточно.

— Ну, ты погнал, понторез залётный.

— Я у себя дома, приятель, — перебил его Андрей.

К столику подошёл ещё один парень, постукивая кулаками друг о друга, он был похож на Рэмбо перед боем. Леван стукнул по столу так, что подпрыгнула посуда, и взревел:

— Твой дом — Москва, чатлах!

«Рэмбо» пояснил немного более дружелюбно, что необходимо «оказать уважение».

— Не понимаю вашего навоза здешнего, вам, что ли, налить, — уточнил Андрей.

Тут подошли ещё несколько человек. Вперёд выступил один, с правильным, словно высеченным из камня, лицом, стоя в расслабленной йоговской позе, он что-то быстро заговорил, обращаясь к Левану. Тот поднялся с тяжеловесной медлительностью трогающегося тепловоза, и в ответ сказал что-то резкое. Завязался ожесточённый спор на незнакомом языке вперемешку с русскими словами. Ясно было только то, что некий Гиви подошёл, чтобы заступиться за гостей, а Леван требует каких-то знаков уважения.

Уже добрая половина посетителей кафе поднялась со своих мест. Эпицентр словесного турнира переместился в центр зала. Уже никто не показывал в сторону дальнего столика, про «залётных» гостей забыли, смелый порыв вознёс участников из простого застольного разбирательства «ты меня уважаешь?» в разрежённую атмосферу высоких материй — политика, межнациональные взаимоотношения, история родного края. Голоса ударились о голоса. Среди иноязычного шума можно было различить отдельные слова, произнесённые по-русски: Москва, Грузия, Сухуми, НАТО, ишак, русские мафиозники, поменять лица, ара, чурка курносая, я твою маму пёр. Андрей и Катя, — случайные посетители, заглянувшие перекусить, впутались в сложное переплетение жизней, совести, и страстей сухумских жителей.

Наблюдая за перебранкой, Андрей прикидывал в уме ходы отступления. До выхода слишком далеко. Вдвоём не убежать — это точно. Катя, как ни в чем не бывало, продолжала потягивать вино. Она наблюдала за происходившим с интересом спортивного арбитра.

Тем временем разговор перешел на более беспокойную тему. Всё больше звучало нецензурной брани, которую, судя по всему, местные позаимствовали у русских. То были названия половых органов с прилагательными, обозначавшими принадлежность к различным видам животных, грубый фекально-генитальный юмор.

Беседа ширилась. Уже все посетители кафе вскочили со своих мест. И если сначала все стояли одной толпой, то постепенно общая масса людей разделилась на два враждующих лагеря. Как-то само собой получилось, что сторонники Гиви оказались по одну сторону, сторонники Левана — по другую. Силы оказались примерно одинаковыми. Жужжащий гул навис над спорщиками. Точку кипения преодолели очень быстро. Кто-то кого-то толкнул, кто-то кого-то задел. Кто-то как бы нехотя вынул из-за пояса нож и начал им размахивать. Кто-то в кого-то запустил бутылку. Кто-то кому-то не уступил дорогу. Задерживающие центры отказали, и люди показали, на что они способны.

Завязалась драка. Вот один колотил другого головой о стол. Вот ещё один, повалив другого на пол, силился набить противнику рот полотенцами.

Всё смешалось в один клубок. Звенела посуда, трещала мебель, хлёсткие удары взрезали застоявшийся воздух. Мелькали кулаки, ножи, кастеты. Летели кувшины, бутылки, стулья. Вместе со скатертями сыпалась на пол сервировка. Под ногами хрустело битое стекло и фаянс. Валялось мясо, овощи, лаваш. На раскалённой жаровне вместе с люля-кебабом шипела бейсболка. В расплавленном жиру пузырился кроссовок. Суконные скатерти путались в ногах.

Примерно рассчитав, кого в какую сторону толкнуть, чтобы пробраться к выходу, Андрей взял Катю за руку, и повел её среди сцепившихся противников.

— Сиди, Москва, на месте! — раздался откуда-то голос Левана.

— Обождите, ребята! — налетая на него, добавил Гиви.

И они, вцепившись друг другу в горла, повалились на стол.

Пришлось ретироваться в свой угол. Андрей был относительно спокоен. Судя по технике боя, применяемой сторонами, в углу какое-то время можно было бы обороняться от этих ребят — если сюда кто-то сунется — даже если их будет несколько.

Зал застонал. Мелькали тяжелые кулаки. Противники хватали друг друга, били, топтали, бросали через стол. Два амбала, схватившись, катались по полу. Отовсюду неслись яростные выкрики.

Свалка продолжалась. Противники молотили друг друга со сладострастной жестокостью. Чувствовался звериный лик местного бытия. Заведение напоминало вывороченное нутро неведомого чудовища. Битая посуда, поломанная мебель, разбросанная по полу снедь.

Обозначилась и новая тенденция. Хватая за грудки или за шиворот, дерущиеся выпихивали друг друга на улицу. И продолжали рубиться там, оглашая ночную улицу воинственными криками.

Помещение опустело. Некто, поднявшись с пола, прошелся, пошатываясь, и, грузно опустившись на стул, сделал глоток вина из кувшина, а остальное вылил на окровавленную голову. Возле входа двое противников, сцепившись, оттолкнули друг друга, и, отлетев на порядочное расстояние, уже больше не сходились. Видимо, уже устали.

Тут с улицы вбежал тот тип, которого Андрей мысленно окрестил «Рэмбо». Оказалось, его зовут Лома. Увидев одного из тех, кого считал противником — того парня, что поливал свою голову вином — Лома схватил бутылку, разбил пополам, и размахивая горловиной с заострёнными краями, стал грозно на него надвигаться. Тот вскочил с места, и схватил стул, собираясь им обороняться.

Бармен подал голос из-за барной стойки. Прозвучало долгожданное слово «милиция». Обернувшись к нему, Лома что-то грозно прошипел. Бармен предусмотрительно спрятался за стойку, и новую реплику, в которой, опять же, прозвучало слово «милиция», подал уже оттуда.

На этот раз Лома разозлился, и, схватив стул, запустил его в стойку с бутылками. С грохотом посыпалось стекло. Бармен, осыпаемый осколками, громко завопил.

И в этот момент, на сорок пятой минуте побоища, прибыла милиция. Увидев людей в форме, Лома так и застыл с поднятой кверху рукой, крепко сжимавшей осколок бутылки.

Два милиционера увели его, из окна было видно, как его заталкивают в «УАЗ», один остался, чтобы переговорить с барменом, который, осмелев, высунулся из-за стойки.

С улицы зашли несколько человек, среди них — Леван и Гиви, в обнимку, как лучшие друзья. Милиционер, оторвавшись от беседы, начал что-то сердито выговаривать Левану, тот невозмутимо оправдывался.

Со своего места Андрею было видно, что милиционеры забрали одного только Лому. Остальные участники драки не спешили расходиться. Кто-то оживленно переговаривался, кто-то употреблял разорванную рубашку на то, чтобы перевязать рану, кто-то помогал товарищу подняться с тротуара.

Андрей нашёл момент удобным для того, чтобы покинуть заведение. Они с Катей вышли из своего угла, и подошли к бармену, чтобы расплатиться. Но Гиви их опередил. Расплачиваясь за себя и свою компанию, он нарочито громко попросил включить в счет «московских друзей». После этого, тоном, не терпящим возражений, заявил, что проводит их.

Они вышли на улицу. Стоя у машины, милиционеры ждали начальника, который беседовал с барменом, и равнодушно смотрели на присмиревших участников потасовки. Те, в разорванной одежде, украшенные ранами и кровоподтёками, всё ещё не решили, что им делать дальше. Судя по всему, и те, и другие, естественно существовали в условиях боевых действий, и данное происшествие не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

— Откуда сами? — поинтересовался Гиви.

«Начинается…» — недовольно подумал Андрей.

— А что…

— Из Москвы?

— Из Волгограда.

— А-а… Мои родственники тоже живут в Москве, на Волгоградском проспекте. У тебя какой номер дома?

— Нет же, мы не москвичи, мы именно с Волгограда.

— Что за город такой? — удивился Гиви. — Нет такого города, слушай.

— Как же нет? Это город на Волге. Мы там живём.

— Вах, симон, нет такого города! — вызывающе произнёс Гиви.

— Ну… как тебе объяснить… Это бывший Сталинград.

— Сталинград знаю! Есть такой город. Почему говоришь «бывший»? Он был и есть Сталинград.

И добавил немного угрожающе:

— Волгоград — нет такого города, никогда не было!

Андрею всё стало ясно, и он прекратил спор. Пока шли до машины, слушали рассказ Гиви о Картли — древнем грузинском царстве, существовавшем в границах от Никопсы до Дербента. Потом недальновидные князья стали вести междоусобные войны, страна оказалась раздробленной на мелкие царства и княжества. Отложились одни, другие, третьи. Ослабленная страна стала легкой добычей для алчных соседей — Турции и Ирана.

Слушая Гиви, Андрей понял одно — реальность сегодняшнего вечера ограничивалась формулой «здесь и сейчас должны быть сформулированы конечные истины»: что произошло, что происходит, в чём правда жизни, и как дальше быть.

Ведя такие разговоры, они подошли к машине. Гиви еле стоял на ногах, но, тем не менее, продолжал вести воинственные речи. Болезненно морщась, Андрей посмотрел на его заплывший глаз, на окровавленную рубашку, и, пожимая на прощание руку, сказал:

— Езжай в больницу! Прямо сейчас!

И задержал его руку в своей:

— Давай мы тебя отвезём.

— Не надо, друг, спасибо! Ничего страшного. Отдыхайте.

Провожая взглядом удалявшуюся фигуру, Андрей сказал вполголоса:

— Сумасшедший…

И громко крикнул вслед:

— Гиви! Езжай в больницу! Срочно!

Не оборачиваясь, Гиви махнул рукой. И ускорил шаг.

Андрей сел за руль и завёл машину.

— Как политики могут заморочить населению мозги — просто удивительно! Ни один доктор по головам не сможет уговорить таких, как Гиви, как Леван, разойтись по домам и заняться своими личными делами.

Когда они тронулись, Катя сказала, посмотрев на Андрея преданным взглядом:

— Знаешь, Андрюша, а я ведь ни капельки не испугалась! У тебя был такой бесстрашный вид.

Да, вечер прошёл в каком-то грузино-абхазском наваждении.

— Народ — как конь: если долго застоится, надо прогулять, — сделал вывод Андрей.