Федоров Алексей ГригорьевичВ небе - пикировщики !

Федоров Алексей Григорьевич

В небе - пикировщики!

{1}Так обозначены ссылки на примечания. Примечания в конце текста книги.

Аннотация издательства: Автор, бывший военный летчик, командир 241-й авиационной дивизии пикирующих бомбардировщиков рассказывает о героизме авиаторов в боях под Москвой, за освобождение Донбасса и Белоруссии, Висло-Одерской наступательной операции, битве за Берлин.

Содержание

Предисловие. Г. Байдуков

В первые дни войны

Под покровом ночи

В крутом переплете

Особое задание

Герои девятого полка

Огню навстречу

Новое пополнение

"Пешки" проходят в ферзи

На Юго-Западный фронт

В тридцать девятом полку

Трагедия в Гартмашевке

В небе - "Петляковы"

"Любой ценой..."

Песня, рожденная в боях

Аэродром в огне

Дивизия пикировщиков

Побратим Маресьева

В небе Белоруссии

И снова Березина

Из племени отважных

В завершающих боях

Последний вылет

Примечания

Предисловие

Автор книги "В небе - пикировщики" Алексей Григорьевич Федоров пришел в авиацию из простой рабочей семьи. Он быстро вырос в искусного летчика, и в огне боев с японскими самураями на реке Халхин-Гол, с белофиннами на Карельском перешейке и войны с гитлеровскими захватчиками в 1941 -1945 гг. проявил себя как смелый воздушный воин, волевой и умелый командир. Его боевой путь увенчан высокими правительственными наградами: одиннадцатью орденами и семнадцатью медалями. Трудолюбивый, чуждый самоуспокоенности А. Г. Федоров продолжал расти и после войны: он профессор, доктор исторических наук, работает по подготовке инженерно-технических кадров и одновременно продолжает разрабатывать историческую тему, отражающую героическое участие советской авиации в Великой Отечественной войне.

Книга "В небе - пикировщики" - правдивый рассказ о необычайно острой и сложной борьбе советских авиаторов против немецко-фашистских захватчиков. Вся сложность этой борьбы раскрыта на достоверных примерах боевой работы экипажей, действовавших на довольно строгих в технике пилотирования самолетах пикирующих бомбардировщиках "Петляков-2" (Пе-2) на различных участках советско-германского фронта. Думается, что автор пошел по верному пути, рассказывая читателям о том, чему был свидетелем и что пережил лично сам, непосредственно участвуя в боевых вылетах. Это придает книге документальную достоверность и убедительность.

Верный исторической правде, автор повествует как о тяжелых, так и о радостных событиях минувшей войны. Перед читателем развертывается ясная правдивая картина пути, по которому прошли советский народ и его Вооруженные Силы.

Описание самого полета, воздушного боя и атаки пикирующих бомбардировщиков "Пе-2" - сильная сторона книги. Глубина ее содержания - в показе сложного механизма взаимоотношений авиаторов в экипажах, звеньях, эскадрильях и полках дивизии, обрисованных в органической связи с действиями штабов, службами обеспечения, а также с взаимодействующими наземными войсками, частями истребительной и штурмовой авиации.

В книге убедительно раскрыт коллективизм советских авиаторов, их высокие морально-боевые качества и взаимная выручка в бою. Все это - результат огромной организаторской и политико-воспитательной деятельности ленинской Коммунистической партии Советского Союза, осуществляющейся в войсках через коммунистов - военачальников, политработников, через политорганы, партийные и комсомольские организации.

С первых дней войны до ее победного конца, от битвы под Москвой до сражений в небе Берлина автор лично участвует в боевых вылетах, командуя с первого дня войны до 1943 года бомбардировочным авиационным полком, а затем до конца войны - 241-й бомбардировочной авиационной Речицкой ордена Кутузова дивизией.

А. Г. Федорову есть о чем рассказать читателю. Но он пишет не столько о себе, сколько о своих боевых товарищах и соратниках по совместной боевой деятельности. И повествование получилось интересным и поучительным потому, что жизнь подарила автору книги радость встреч с замечательными советскими людьми. Достаточно сказать, что только в 241-й дивизии пикирующих бомбардировщиков, которой он командовал, было воспитано 27 Героев Советского Союза.

Читатель с большим интересом узнает о беспримерном подвиге командира полка подполковника М. Кривцова который в критический момент боевой обстановки повторил подвиг капитана Н. Гастелло, направив горящий самолет в скопление эшелонов на железнодорожном узле Калинковичи. Другой летчик - Герой Советского Союза старший лейтенант И. Маликов, подобно Алексею Маресьеву, почти всю войну летал на боевые задания с протезом ноги.

Много и других ярких судеб и боевых эпизодов раскрывается перед читателем на страницах книги. Автор добросовестно сверил фактический материал с архивными документами, использовал свои фронтовые записи, свидетельства и письма многих своих героев, учел советы и рекомендации видных советских авиационных военачальников.

Строки писем участников войны, дневников и архивных документов крайне скупы. Они писались во время кратких оперативных пауз между боевыми вылетами. Но сила их воздействия на сердца людей огромна. И книга Алексея Григорьевича Федорова напоминает, особенно молодым читателям, за что бесстрашно шли в бой их отцы и деды, какой высокой ценой досталась им победа над германским фашизмом. Углубившемуся в чтение этой книги предстоит как бы занять место в кабине пикирующего бомбардировщика "Петляков-2" четвертым членом экипажа и вместе с ним ринуться к цели - земле и огню навстречу...

Боевой маршрут экипажей-пикировщиков прошел над многими фронтами, в дымном и грохочущем небе Великой Отечественной войны. Это был многотрудный маршрут через горечь немалых потерь и поражений к торжеству победы над сильным и коварным врагом. Выдержать такое могли лишь люди, воспитанные на идеях великого Ленина, родной Коммунистической партии, ставшей в годы войны воюющей партией.

Книга эта, несомненно, поможет нынешнему поколению советской молодежи морально и психологически подготовить себя к возможным испытаниям в борьбе за торжество коммунизма.

Г. БАЙДУКОВ,

Герой Советского Союза,

генерал-полковник авиации

В первые дни войны

Наступил месяц долгожданного отдыха. Первый же день отпуска принес облегчение. Он незаметно отодвинул на задний план экзаменационную суету и тревожные газетные сообщения.

21 июня вдвоем с общевойсковым полковником, разделявшим со мной санаторную комнату, мы посмотрели "Любовь Яровую" в театре им А. В. Луначарского, а после спектакля отправились побродить по Севастополю.

Идем молча. На улицах многолюдно. Накануне выходного дня город и не помышлял о сне. То там, то здесь раздаются смех, шутки. На Приморском бульваре играет духовой оркестр. Звуки музыки и песен льются и из широко распахнутых окон. Душно. Только на набережной мы почувствовали освежающее веяние мягкого бриза...

В санатории оказались далеко за полночь. Не сговариваясь, не стали зажигать свет. Сняли гимнастерки. И только доставая что-то из чемодана, Арсений Петрович нарушил молчание:

- Сильная вещь-"Любовь Яровая"... Немало, видать, придется нам еще прожить так, подчиняя чувства долгу...

Он поставил на стол бутылку минеральной воды и два бокала.

- Боржоми,- пояснил и спросил: - А ты после чего отдыхаешь?

- После учебы в Академии командно-штурманского состава.

- Здесь учился? - видимо, не поняв меня, спрашивает полковник.- Город хорошо знаешь.

- Сейчас из Подмосковья. А тут семь лет назад в бухте Голландия начинал младшим военлетом.

- Воевал?

- Довелось с белофиннами на Карельском перешейке.

...И в это мгновенье комнату сильно тряхнуло. Звякнули стекла. Ворвавшийся в окно багровый отсвет окрасил в розовый цвет рубашку моего собеседника. Арсений Петрович вопросительно посмотрел не то на меня, не то мимо меня - в окно.

Тряхнуло еще раз, но теперь несколькими равномерными толчками. В городе возникли пожары, над крышами росла туча тяжелого дыма. Вскоре мы услышали зловещее гудение многих моторов, в ночном небе появились силуэты самолетов...

В вышине заметались прожекторные лучи. Вот один из них остановился, словно нащупал что-то в темноте, и тут же стали видны очертания удлиненных крыльев самолета. Другие лучи высветили целую цепочку разбросанных под самым куполом ночного неба бомбардировщиков.

Сильные взрывы еще раз до основания потрясли наш корпус. Морской воздух наполнился пылью и приторной пороховой гарью. Еще один мощный взрыв. Огонь взметнулся совсем близко. Казалось, каждая бомба нацелена прямо в тебя.

Через минуту мы уже бежали в город, к штабу Черноморского флота. Пришлось петлять, огибать нежданно возникающие на пути дымящиеся развалины, миновать проходные дворы. Пыль, дым, гарь неотступно сопровождали нас. Небо над городом уже высвечено огнем зенитных батарей.

- Флот-то жив! - бросаю я на бегу.

- А город ранен,- отвечает Арсений Петрович.- По почерку узнаю работу фашистов. У них расчет не на сокрушение боевой силы, а на поражение страхом...

Вот в груде дымящегося щебня лежит Институт имени профессора Сеченова. В руины повержен и театр, из которого мы вышли несколько часов назад. Много раненых. Немало среди них женщин и детей. К госпиталям спешат машины. Отовсюду доносятся стоны.

* * *

Вечером 22 июня город жил уже по законам военного времени. На улицах патрули, отряды военных... У дома - дежурные МПВО. Ни одной световой щелочки на фасадах домов. Мелькают едва заметные блики от затемненных автомобильных фар. Мы спешим к платформе Севастополь-Товарная... У московского поезда простились - полковник вернулся в город.

Через несколько дней поезд потихоньку вползает на московскую окраину и замирает на платформе Курского вокзала. Что-то непривычное в вокзальной суете. Почти нет мужчин в штатском. Идут люди в военной одежде, одни - в ладно пригнанной и изрядно выцветшей, другие - в новой, но мешковатой, сшитой как бы на вырост. Нет встречающих. Есть лишь отъезжающие и провожающие.

Солнце над столицей яркое, небо безоблачное. Бросаются -в глаза аэростаты заграждения. Они охватили город широкими кольцами, смыкающимися где-то в невидимой дали. Слышен привычный слуху сердитый рев авиационных моторов. Вот они, "ишачки", "чайки", звеньями расходятся в разные стороны над городом. Утихший рев авиационных моторов сменяется четкой речью диктора, сообщающего очередную сводку Совинформбюро...

Наконец первый час необычных московских впечатлений позади. Сдаю чемодан в комендатуру и получаю пропуск в штаб Военно-Воздушных Сил Московского военного округа, захожу в кабинет командующего полковника Н. А. Сбытова. Он углубился в изучение моего личного дела. Потом поднял опаленные бессоницей глаза. - Так вот, товарищ майор, как и записано в предписании академии, назначим вас инспектором.

- Но, товарищ командующий, война ведь...

Полковник укоризненно покачал головой и продолжал:

- Теперь это еще более важное и сложное дело. Осваивать технику, обучать и инспектировать придется, быть может, прямо под огнем. Майор Карпенко формирует группу летчиков-ночников для обороны Москвы. Будете работать с ним...

Рано утром на одном из аэродромов между Медынью и Малоярославцем Карпенко встретил меня прямо на поле. Он был в шлемофоне, перчатки заткнуты за пояс, в левой руке распахнутый планшет. Крепко пожал руку. С минуту задумался и быстро заговорил:

- Ты вот что, товарищ майор, найди техника Фролова. Он покажет тебе "семерку". Это "Петляков-два". Ты уже летал на них?

- Всего несколько часов.

- Ничего, теперь часы быстро набирать будем...

И действительно, в тот же день мне пришлось сразу удвоить налет на этой машине.

Под крылом видны привычные штрихи московской планировки и подмосковного ландшафта. Лишь при снижениях, на виражах становилось заметно, как маскировочная раскраска исподволь начала затушевывать окраинные заводы, склады, кое-где железнодорожные станции и мосты, а в стокилометровой зоне поперек полей и садов, рассекая поселки и приусадебные участки, пролегли глубокие борозды свежевырытых окопов.

Стремительно побежали дни со своими бесконечными заботами, в которых раскрылось своеобразие поставленных перед группой задач. В двухсоткилометровой зоне из земли, бетона, дерева саперы возвели ложные цели: макеты заводов, складов, мостов, артиллерийских позиций - словом, самых разнообразных "военных объектов". За неделю ландшафт Подмосковья существенно изменился.

Это было в ночь на 11 июля 1941 года. Экипажи "Петляковых" должны были убедиться в эффективности ложных объектов.

В назначенный квадрат самолеты подошли поодиночке. Слева внизу ночной покров резко разорван сполохами пламени, отраженными черно-красными клубами плотного дыма. Это "поработал" первый эшелон нашей группы. Справа, вдоль опушки леса, навстречу набегает густое переплетение слабого света электрических ламп, отчетливо просматривающееся сверху как длинные ряды ярко освещенных цеховых окон.

И тут в наушниках раздается команда с аэродрома:

- Отбой!..

Утром разбор. Приехал полковник Н. А. Сбытов. Кроме летчиков, присутствуют представители штаба ПВО, зенитных и саперных частей.

- Результаты работы группы Карпенко можно признать удовлетворительными. Очевидно, мы в состоянии отвлечь от объектов столицы значительные силы фашистской авиации,- резюмирует командующий.

В ночь с 21 на 22 июля, ровно через месяц после начала войны, в час ночи нас подняли по тревоге. Экипажи занимают места в самолетах.

Откуда-то с запада сначала едва ощутимо, а потом все отчетливей слышится нарастающий гул моторов. Земля плотно прикрыта темнотой июльской ночи. Вверху поблескивают звезды. Вот мигнула одна, другая, и, вглядевшись до рези в глазах, с трудом различаю силуэты чужих самолетов. Но команды на взлет нет.

- Приготовиться! - наконец резко звучит в наушниках.

Поворотом ручки сбавляю громкость, как будто там, наверху, фашистские летчики могут услышать.

- Старт!

Вдогонку прошедшей волне вражеских самолетов поднимается рев моторов нашей авиагруппы. Взлетаем по одному, и через пятнадцать минут внизу замелькали еле видимые ниточки огней. На пульте вспыхивает красная лампочка, самолет чуть-чуть повело носом вверх: это пошли осветительные бомбы. Освободившись от них, энергично входим на высоту. Внизу заполыхало зарево пожара.

Минута, пять, семь... И вдруг пламя как бы разом набирает новую силу. К небу вздымаются высоченные языки, освещая утроившийся в размерах столб дыма.

- Клюнули! - сообщает штурман.

Наш "военный объект" теперь уже с усердием бомбят фашистские летчики.

А Москва лежит под щитом зенитного огня. Как ножницы, режут ночную тьму лучи прожекторов. Лишь изредка в той стороне видны вспышки взрывов. Основная сила первого удара, нацеленного фашистами на Москву, обрушилась мимо цели. Хотелось верить, что не увижу в столице той страшной картины разрушений и страданий, которая поразила меня месяц назад в Севастополе.

С каким волнением вглядывался я в привычные черты города несколько дней спустя, но ничего особенного не заметил. Палящее солнце наполняло улицы нестерпимой духотой, но с запада быстро надвигалась грозовая туча. Вот она уже охватила солнце, грянул гром, упали первые крупные капли дождя. Я бросился бегом к улице Горького. В прилегающих улицах можно было видеть разрушенные после ночных бомбардировок здания.

Из приоткрывшейся двери столовой возле площади Маяковского пахнуло запахом щей. Острый голод напомнил о себе. Я вошел. В голове длинной очереди, прямо у кассы, столпилось несколько младших лейтенантов. Они расступились, пригласив меня. Но тут из середины очереди раздался сердитый женский голос.

- Почему вы его пропускаете? Пусть в очередь встанет! Ишь, защитники... А еще летчиками зовутся. Отсиживаются где-то в сторонке, а немец Москву бомбит...

Я обернулся. Женщина лет сорока глядела на меня в упор. Бледное лицо ее покрылось лихорадочным румянцем. В сверкавших глазах не было гнева, была только боль.

Я опустил глаза. Что можно было ответить этой женщине? Ни я, ни она не знали тогда, что в конце концов наша авиация на московском стратегическом направлении в начале декабря 1941 года завоюет господство в воздухе. За время боев 1941-1942 годов на подступах к Москве и под Москвой она уничтожит 1300 немецких самолетов, что из 8000 вражеских самолетов, участвовавших в налетах на Москву, к городу прорвется менее трех процентов. И наша группа, отвлекавшая самолеты противника на ложные объекты, тоже явится частью сил, не пропустивших 97 из каждых 100 фашистских бомбардировщиков, несших на советскую столицу смертоносный груз.

...Голодный и продрогший вышел я из столовой. Дождь хлестал по мостовой. Порывистый ветер гнал на город все усиливающуюся грозу. Вслед за ней с запада продолжала свое наступление война.

Под покровом ночи

Налеты вражеской авиации с каждым днем становились все более ожесточенными и массированными. Наша группа продолжала отвлечение гитлеровских бомбардировщиков. В этом деле пока что был определенный успех. Но теперь-то я хорошо знал, что успех этот был далеко не полным. Меня неотступно преследовал скорбный взгляд женщины-москвички. И поэтому приказ активизировать действие нашей группы вызвал какое-то облегчение, хотя напряженная работа буквально валила с ног.

До сих пор группа Карпенко действовала вне зон воздушных боев. Своими атаками на ложные объекты мы сбивали вражеские бомбардировщики с курса на Москву, и в этих операциях наши летчики оставались в относительной безопасности: за сравнительной дальностью баз ночные бомбардировщики противника пока что следовали без прикрытия истребителей.

К концу июля подготовка к новым операциям развернулась полным ходом. Да и после боевых вылетов экипажи работали вместе с техниками возле самолетов. Менялось их оснащение. Начались ночные тренировки, отрабатывалось патрулирование самолетов-осветителей вместе с истребителями московской зоны противовоздушной обороны. Лишь на третью ночь непрестанных тренировок "слетки" с истребителями дали удовлетворительный результат.

И в ночь на 1 августа началось...

Высота - 5 тысяч метров, полет в установленном квадрате. Самолет летит в сплошной темноте, над которой светят равнодушные ко всему земному звезды. Фосфорически мерцают стрелки и приборы циферблатов. Холодно...

Внизу плотно прикрытая тьмой земля. Справа, вверху, километрах в четырех ходит звено "лаггов" - наших истребителей.

Кажется, что, забыв про войну, земля уснула накрепко, с головой укрывшись одеялом. И вдруг покров этот как бы приоткрылся. Его разорвала снизу золотисто-красная вспышка. Появилось и стало быстро разрастаться пламя. Что-то мелькнуло на фоне огня. Как бы самопроизвольно нацеливаю машину на этот внезапно возникший в ночи пламенный экран.

Теперь с ритмической последовательностью по нему заскользили тени, пересекающие наш курс чуть пониже. У них хищные, удлиненные, как у акулы, тела. "Дорнье"! Три... Девять... Растянутый строй фашистских ночных бомбардировщиков выходит на боевой курс.

Нацеливаюсь на строй "дорнье". Вот уж отчетливо вырисовывается черный силуэт вражеского ведущего.

На черном экране неба появляется разноцветная цепочка смертоносных огоньков. Вслед за ней на "дорнье" сваливается истребитель нашего патруля. И исчезает... Длиннотелая "акула", перевалившись на крыло, пронизывает темноту ярким языком пламени. Он проваливается вниз и сливается с бушующим на земле пожаром.

Минут десять продолжается эта смертельная светопляска. Четыре машины потеряли в эту ночь фашисты в Зоне нашего патрулирования.

Темные августовские ночи. Военная опасность притушила все световые точки в Подмосковье. Труден полет в этой тьме. Глазу не за что зацепиться. Наш экипаж послан проверить маскировку объектов в районе Малоярославца.

Маскировка была отличной. Подтвердив ее по радио, мы развернулись и пошли на базу. Вот прошли столько раз точно отсчитанные минуты, а своего аэродрома все нет и нет...

Земля черна и пустынна. Никаких сигналов не видно. С ужасающей скоростью бегут секунды, приближающие нас к опаснейшей зоне зенитной защиты столицы.

- Штурман!

- Ничего не понимаю,- доносят до меня наушники его голос.

Холодный пот выступает на лбу: потеря ориентировки! Послушные навыкам руки, опережая мысль, выполняют свою работу. Машина, как бы споткнувшись обо что-то, уходит в вираж. Непосредственная опасность остается позади. Но впереди не лучше: территория, захваченная врагом.

И тогда на какое-то мгновение вспыхивают будто знакомые очертания посадочных сигналов аэродрома.

- Запасной! - радостно кричит штурман.

Иду на посадку. Что такое? Навстречу планирующему самолету несется неистовая россыпь зенитно-пулеметных трасс. Приняли за вражеский самолет!..

Вновь взмываем. Курс на северо-восток. Высота 5 тысяч метров. Где мы? Над своей или чужой землей? С тревогой посматриваю то на все еще не светлеющий на востоке горизонт, то на циферблат часов и стрелку бензиномера, неотвратимо продвигающуюся к роковому нулю. И так полтора долгих, как вечность, часа. Наконец тьма нехотя стала отступать перед первыми проблесками рассвета. Внизу лениво сверкнул плавный изгиб Оки. "Спокойно! Снижаться рано: внизу еще темно",- подсказывает мысль.

Проходит еще десять минут. Поперек реки обозначились ниточки железнодорожных путей. Ориентируемся по карте. Конечно же, это мост возле Серпухова! Послушная рулям машина ныряет вниз. Моторы работают на малых оборотах, поглощая последние капли бензина. Наконец навстречу поднимается небольшая зеленая лужайка, резко ограниченная слева рекой, а по другой стороне подлеском. Направляю машину прямо на прибрежную кромку. Самолет с трудом замедляет бег, успев все-таки застекленным носом слегка раздвинуть кроны молодых березок.

Устало откидываюсь на спинку. Закрываю глаза и проваливаюсь в тяжелый сон. Не знаю, сколько он длился, но проснулся я от очень знакомого голоса. Возле самолета стоит "эмка", а около нее - полковник. Приглядываюсь, Да это же наш батя! Полковник М. И. Кузин был любимым нашим воспитателем еще в Ейской школе морских летчиков, а теперь возглавляет район авиационного базирования. Быстро выбираюсь из кабины, и через минуту я в его объятиях...

В крутом переплете

9 августа вечером командующий Московской зоной ПВО генерал-майор Михаил Степанович Громадин поставил нашему экипажу задачу: провести воздушную разведку промышленных и военных объектов Москвы и ее окраин, чтобы по материалам аэрофотосъемки определить надежность их маскировки. Экипаж был тщательно проинструктирован. Точно определена высота пролета над столицей - 3 тысячи метров. Зенитчики и истребители получили соответствующее оповещение. Все было сделано, чтобы полет прошел безопасно.

Но на следующий день все планы были нарушены. 3 августовские дни нередкими были дневные налеты разведчиков противника, не брезговавших беспорядочной бомбардировкой городских кварталов. Поэтому ПВО столицы находилась в полной боевой готовности.

Прошло четыре минуты, как позади остались Люберцы, и в тот самый момент, когда самолет лег на курс плановой аэрофотосъемки, стрелок-радист доложил:

Из центра города батарея зенитной артиллерии открыла огонь. Сзади внизу видно большое количество разрывов...

Покачиваю крыльями. Штурман выпускает две зеленые ракеты. Однако сигнал "Я - свой самолет",- тонет в набегающих на курс разрывах снарядов. Лишь две минуты удается удерживать заданные скорость, курс и высоту. Затем приходится прибегнуть к противозенитному маневру. Опасность быть сбитым своими же зенитчиками угрожающе нарастает. Прямо над нами - смертоносное облако разорвавшегося по курсу снаряда крупного калибра. Огонь все более уплотняется. Машину начинает бросать из стороны в сторону. Штурман нервно докладывает:

- Вижу до сорока разрывов... Появились пробоины в фюзеляже и в плоскостях...

- Повторить сигнал "Я - свой самолет",- приказываю и бросаю машину в крутое пикирование.

И когда навстречу, все увеличиваясь в размерах, уже набегают перелески и дома, перехожу на бреющий полет. Вот и подступы к аэродрому...

Но курс перекрещивают падающие прямо сверху трассы двух пулеметных очередей: четыре истребителя ЛаГГ-3 берут нашу машину в клещи, сигналя: "Следовать за нами!" Приподнявшийся из своей кабины стрелок-радист показывает на красные звезды на фюзеляже нашей машины. Однако постреливание из пулеметов вдоль нашего курса продолжается.

Делать нечего: отдаемся на милость конвоя, который приводит нас на полевой аэродром. Когда самолет приземлился, на летном поле нас окружила группа автоматчиков. Выходим, с недоумением озираясь по сторонам. И только тут раздалась команда знакомого мне командира истребительного авиаполка:

- Отставить!

Вместе с ним осматриваем самолет. Двадцать девять пробоин. Из них семь - в угрожающей близости к жизненно важным агрегатам машины. Вскоре дежурный по КП встревоженно докладывает:

- Товарищ майор, генерал Громадин лично требует вас к телефону.

- Как машина? Как экипаж? - резко звучат вопросы генерала.

- Можем перелететь на свой аэродром. Самолет исправен, хотя и имеется больше двух десятков пробоин. Товарищ генерал, разрешите выполнить эту задачу на У-два, с трехсотметровой высоты, в противном случае наш бомбардировщик и впредь будут принимать за фашистского разведчика "мессершмитт-сто десять".

- Ну что ж, согласен! Но вы-то и впрямь готовы это сделать?

- Так точно!

- Ну, добро! Возвращайтесь на свой аэродром. Самолет подготовят, а уж я "уговорю" зенитчиков на этот раз помолчать...

На другой день встретились с генералом Громадиным в штабе ВВС. Вошедший во время нашего разговора полковник Александр Саввич Шадский ткнул в меня пальцем, рассмеялся:

- Это он, товарищ генерал, сбил с толку вчера наших зенитчиков и истребителей, а нас загнал в бомбоубежище.

После паузы генерал ответил:

- Н-да... А стреляют-то наши все-таки плоховато..,

Особое задание

Вскоре мне привелось познакомиться с известным полярным летчиком Героем Советского Союза М. В. Водопьяновым. Он уже стал генералом, хотя одет был почему-то в свою прежнюю морскую форму. Командовал он дивизией бомбардировщиков дальнего действия.

- Теперь, майор, будешь работать у меня,- сказал Михаил Васильевич.- Тебе придется возглавить группу специального назначения, формируемую из самолетов устаревших типов.

- Товарищ генерал, на что они, тихоходы эти, теперь годны?!

- Это сложное дело,- продолжал он, не обратив внимания на мой вопрос.- Так что малость придется подучиться...

И 1 сентября 1941 года для меня, почти так же, как и для всех школьников и студентов, начался новый учебный год - подготовка к выполнению особого задания. Вся группа специального назначения состояла из разнотипных самолетов. На одном из подмосковных аэродромов были собраны двухмоторные бомбардировщики СБ и ДБ-3. Сюда же прибыли и безнадежно устаревшие к тому времени бомбардировщики ТБ-3 - тяжелые и угловатые. Ни дать ни взять - летающие мишени!

Начали съезжаться летчики, штурманы, техники, прибористы, вооруженцы и специалисты радиодела. Вскоре приступили к освоению ныне никого не удивляющего, но тогда казавшегося очень сложным радионаведения. В течение недели на ТБ-3 были переоборудованы пилотские кабины. В них установили радиоприемники, сблокированные с системой рулевого управления. Все остальное внутреннее убранство было демонтировано. Внутрисамолетное пространство максимально освобождалось для заполнения взрывчаткой.

На бомбардировщиках СБ и ДБ-3 устанавливались радиопередатчики, на ТБ-3 приемники системы радиоуправления. Экипажи начали парашютные тренировки. Штурманы приступили к изучению приемов передачи радиокоманд управления.

Наступил первый тренировочный вылет. В нем все было необычно. Ведущий лидер - занимал в строю место позади ведомого. Следующий впереди ведомый должен воспринимать радиокоманды лидера, а его пилот, оставив управление самолетом, по приборам должен сверять четкость и надежность радиоуправления. Самолеты шли в две волны. Впереди четырехмоторные бомбовозы ТБ-3, а в затылок им, с небольшим превышением и . на дистанции 150-200 метров,- группа лидирующих, наводящих их на цель СБ. Радиоуправляемые машины энергично выполняли различные эволюции, развороты, снижение, подъем. Все шло гладко до появления облачности. С потерей прямой видимости начал нарушаться строй ТБ-3, хаотически меняться их курс и высота. На этот раз в нормальное положение самолеты удалось вернуть только с помощью вновь принявших на себя управление летчиков, находившихся в положении дежурных на ТБ-3. Так мы тренировались три дня. На четвертый с двумя тройками вышли на учебную бомбежку. Через пятнадцать-двадцать минут два звена достигли две тысячи метров, и от идущих впереди тяжелых бомбардировщиков отделились три черные точки. Через минуту над ними вспыхнули лепестки парашютов. В эфир уходит команда на изменение курса. На пульте вспыхивает зеленая лампочка, и впереди идущие ТБ-3 послушно ложатся "на боевой курс". Минута... три... пять... И тихоходы медленно теряют высоту. Системы работают надежно.

К сожалению, нам не удалось эффективно использовать эту новинку в нанесении бомбовых ударов по объектам противника.

Герои девятого полка

Вскоре меня вызвали в штаб ВВС к заместителю начальника штаба генерал-лейтенанту авиации Николаю Ивановичу Кроленко.

- Для вас есть новое назначение, товарищ майор,- сказал генерал.- Будете командовать отдельным девятым авиаполком, подчиненным непосредственно штабу ВВС. Скоро начинаем наступать.

Генерал рассказал о беспримерном мужестве и героизме в первые дни войны летчиков полка, особенно командира эскадрильи капитана М. А. Кривцова.

- Спасибо за доверие,- поблагодарил я генерала Н. И. Кроленко.Командовать таким полком - высокая честь. Ну а с людьми познакомлюсь на месте.

...В обычные дни путь мой до Центрального аэродрома имени М. В. Фрунзе занимал пятнадцать-двадцать минут. Комфортабельные вагоны метро доставляли до станции "Динамо", а отсюда, как говорится, рукой подать., Но то в мирные дни, а тут война...

Вдоль Ленинградского шоссе растянулись длинные колонны танков. Сплошным потоком движутся к переднему краю Западного фронта. Грозная, могучая лавина. Стою у обочины магистрали и нервно поглядываю на часы. В 9.00 надо быть в штабе 9-го авиаполка. Успею ли?

Неожиданно молодая регулировщица двумя разноцветными флажками перекрыла движение. Боевые машины застыли на месте, уступая дорогу нескольким легковым автомобилям, пересекающим магистраль. Воспользовавшись этим, я перебежал шоссе...

Вот, наконец, аэродром, бывшее Ходынское поле в Москве, где в первые годы революции не раз бывал и выступал великий Ленин. Здесь судьба подарила мне радость встреч с выдающимися летчиками нашего времени Валерием Чкаловым, Михаилом Громовым, Анатолием Серовым, с одним из организаторов Советских Военно-Воздушных Сил дважды Героем Советского Союза Яковом Смушкевичем. Отсюда стартовали мы на Халхин-Гол сражаться с японскими самураями, а несколько позже талантливый авиационный командир Николай Науменко повел нас, молодых еще пилотов, на северо-запад- сражаться с белофиннами, брать в трескучие морозы, казалось, неприступную линию Маннергейма...

По запорошенной снегом тропинке быстро иду к штабу полка. Там уже собрался весь летный и технический состав. Смотрю на часы - 8-57. В запасе еще целых три минуты!

Ко мне подходит майор В. Сандалов. Он сдает полк - я принимаю. Все уже знают об этом, и потому чувствую на себе пристальный взгляд людей. Кто, мол, такой? Не уступит ли Сандалову? Сможет ли поддержать честь полка?

Входит заместитель начальника штаба ВВС генерал Николай Иванович Кроленко. Майор Сандалов докладывает. Все рассаживаются, становится тихо.

- Настроение, я чувствую, у вас приподнятое. Да, товарищи, есть чему радоваться. Наступление наших войск под Москвой успешно продолжается. Теперь многое зависит и от нас с вами. Мы должны поддержать наступательный порыв наземных частей, прикрыть их от вражеской авиации. Для вашего девятого полка дел хоть отбавляй. Сейчас я познакомлю вас с новым командиром, а потом мы определим задачи вашей боевой работы на ближайшие дни.

План действий был определен. Мы крепко обнялись с Сандаловым. До свидания, мой боевой товарищ, я постараюсь достойно заменить тебя!

Девятый отдельный полк! Я многое слышал о нем, о мужестве и мастерстве его летчиков, штурманов, стрелков-радистов. И вот теперь встретился с ними, как говорится, с глазу на глаз.

Больше всего рассказывали о необыкновенных боевых и душевных качествах командира эскадрильи капитана Михаила Антоновича Кривцова. Этот удивительно скромный, но волевой человек был любимцем полка. Все называли его между собой батей, подчеркивая этим самым уважение и преданность.

К его голосу всегда прислушивались, приказания выполнялись беспрекословно. В действиях он был нетороплив, но расчетлив, обстоятельно взвешивал все "за" и "против". Видимо, сказывались большая школа жизни, опыт комсомольского и партийного вожака еще до армии, в двадцатые годы, активиста коллективизации, которого не минула кулацкая пуля, ярого пропагандиста Советской власти. Не удивительно, что и пятая эскадрилья была лучшей в полку - она отличалась особой сплоченностью, отличной боевой выучкой.

На войне люди, как правило, немногословны. Но летчики народ особый: вернутся с боевого задания, снимут свои летные доспехи - и уже слышишь в столовой смех, шутку, а то и полюбившуюся фронтовую песню. Словно и не было тяжелого боевого вылета и воздушного боя с "мессерами", словно не приходилось до предела напрягать нервы, а порой и смотреть смерти в глаза.

В свободное от полетов время начинались воспоминания. Говорили о Прибалтике, боевых товарищах, о женах и детях, читали вслух письма, полученные из дома. Мне доводилось быть участником таких "посиделок", и в моем фронтовом блокноте появлялись все новые записи. Они и позволили более отчетливо представить боевые дела крылатых воинов этого славного полка.

...Июнь 1941 года. Прибалтика. 9-й скоростной бомбардировочный авиаполк, на вооружении которого были самолеты СБ, дислоцировался на территории Литвы в районе Паневежиса. Круглые сутки не стихает жизнь на аэродроме. Вместе с истребительным полком уже второй день проходит летно-тактическое учение по выходу из-под удара воздушного "противника". С этой целью истребители совершают налеты на аэродромы, а экипажи бомбардировщиков по условному сигналу с командного пункта рассредоточивают машины, маскируют их сетями, ветвями, а иногда поднимают в воздух и уходят из-под удара в зоны ожидания.

22 июня 1941 года в третьем часу утра, когда на горизонте чуть занялся рассвет, в полку закончили полеты. По дороге в лагерь экипажи делились впечатлениями об учебном бомбометании. Инженеры, техники, авиационные механики интересовались работой моторов, показаниями приборов. Все шло, как обычно.

Напряженная ночная работа давала себя знать. Вернувшись в лагерь, летчики быстро уснули. Майор Михаил Иванович Скитёв - в начале войны он командовал полком - вместе с дежурным по части обошел палатки и лагерные помещения. Все было в порядке. Теперь можно и самому прилечь.

Вдруг зазуммерил полевой телефон.

- Боевая тревога! - коротко передал в штаб полка дежурный по авиадивизии.

Стрелки циферблата показывали - 4 часа 25 минут.

Нет, не думал тогда майор Скитёв, что началась война. Таких тревог в последнее время было немало. И все они - учебные. Видимо, и эта такая... В голосе дежурного он не уловил ничего необычного - такая же короткая фраза, такой же тон. Переспросить бы, что за тревога, но это не положено. Тревога есть тревога, учебная или нет - действия одни и те же.

Пронзительно завыла сирена. Словно электрический ток прошил каждого. Все вскочили со своих коек, быстро оделись - и бегом к самолетам. Кто-то из летчиков бросил на ходу:

- Ну, опять выход из-под удара. Ну и дела, отдохнуть-то спокойно не дадут!..

И тут же сильные взрывы бомб потрясли землю. Бомбили ангары, стоянки самолетов, аэродромные сооружения. Стало ясно без слов: война!..

Над аэродромом показалась новая группа немецких бомбардировщиков, и снова взрывы потрясли землю. Возникли пожары, появились первые раненые, которых тотчас же унесли в укрытия. Но не было ни растерянности, ни паники. Все бросились спасать материальную часть, выводить машины из зоны пожаров. Вот уже послышался шум моторов. Старший авиационный механик В. Зубжицкий и техник-лейтенант Н. Компанеец пробрались к своим самолётам, запустили моторы и сами, без летчиков, отрулили машины в безопасное место. Вскоре по соседству с ними оказались еще несколько СБ. Никто не обращал внимания, что все самолеты имели бомбовой запас, который мог взорваться в любую минуту.

К командиру полка подбежал растерянный врач.

- Ранен летчик Храмов.

- Отвезите в санчасть.

- Категорически отказывается,- последовал ответ.

- Прикажите...

Но где там, Храмов уже поднял в воздух свою боевую машину.

Застрочил пулемет. Очередь, другая. Задымил один из "хейнкелей" и камнем пошел к земле.

...Прошло только двадцать минут с момента вероломного нападения, и вот уже боевой приказ командира полка:

- По самолетам! На разгром врага!

С командного пункта взвились в небо две зеленые ракеты. Один за другим взлетели двадцать пять бомбардировщиков СБ. Боевой курс - Тильзит. Задание бомбить немецкий аэродром. Вместе со всеми в боевой рейс ушли командир полка майор Скитёв и комиссар полка Андрей Сергеевич Дорофеев.

Тем временем технический состав под руководством старшего инженера полка военного инженера третьего ранга Николая Ивановича Киселева быстро ликвидировал очаги пожара и ввел в строй часть поврежденных при бомбардировке самолетов. Полк перебазировался на запасной аэродром. Все с нетерпением ждали возвращения своих товарищей. Ведь то был первый боевой вылет. И куда? В Тильзит - самое логово врага.

Вдали слышались взрывы. Это фашистские летчики продолжали бомбить старый аэродром. И хотя в эти часы было не до веселья, никто не смог сдержать улыбку: "Здорово мы их провели. Пусть теперь бомбят пустое место".

Наконец послышался знакомый рокот моторов. Еле заметные точки быстро увеличивались, уже отчетливо вырисовывались контуры СБ. Они шли в четком строю. Но что это такое? Почему двадцать два? Где три остальных?

Их сбили над Тильзитом.

- Почтим память наших боевых друзей минутой молчания,- сказал майор Скитёв.

Трудно было смириться с этими словами. Еще вчера они были вместе со всеми - затягивали песни, играли в шахматы, шутили... Думал ли кто из них, что это последний день их жизни!

- Война неумолима,- продолжал потом майор.- Мы еще не раз познаем горе тяжелых утрат. Но не о смерти надо сейчас думать. Чем сильнее будут наши удары по врагу, тем меньше понесем мы потерь в сражениях...

И, подумав, решительно сказал:

- Через полчаса быть у своих машин. Адрес прежний - Тильзит.

На этот раз в воздух поднялись семнадцать боевых машин. Их снова повел в нелегкий боевой рейс командир полка. Прорвавшись сквозь плотное зенитное прикрытие, экипажи метко сбросили бомбы на военные объекты. Во многих местах возникли сильные пожары. Это был ответный удар. С боевого задания на этот раз вернулись все экипажи.

А потом что ни день - несколько боевых вылетов. Полк наносил удары по мотоколоннам противника на шоссейной дороге Таураген-Шавли, по скоплению вражеских войск в лесных массивах и по военным объектам Тильзита.

Принимая 9-й полк, мне не довелось увидеть Михаила Антоновича Кривцова за месяц до этого его перевели с повышением по службе в другую часть, но о нем ходили легенды. Вспоминали, как в ту страшную ночь налета немецкой авиации на аэродром, когда земля дрожала от взрывов бомб, и в разных местах вспыхивали пожары, он бежал не куда-нибудь - к своему самолету. А вернувшись из первого боевого вылета, снял шлем, улыбнулся:

- Братцы, а ведь до Тильзита не так уж далеко. И бомбы нашенские надежные. Слетаем еще разок-другой.

Вспоминали, как однажды пришел он в клуб, сел за пианино и полились мелодии популярных песен. Командира окружили. Кто-то затянул песню, и ее подхватили десятки голосов...

Много лет спустя, после войны, я встретился с его братом Иваном Антоновичем, а через него завязалась переписка с женой Михаила Антоновича. Берта Кривцова мне писала:

"Впервые я встретилась с Михаилом в 1928 году в райкоме комсомола. Здесь выступал руководитель украинских коммунистов П. Постышев. Он говорил о решениях съезда партии, о борьбе с оппозицией, о курсе партии на коллективизацию. Михаил в то время после активной комсомольской работы уже был членом партийного бюро артиллерийского полка. На этом собрании мы и познакомились. В 1929 году он демобилизовался. Мы почувствовали, что любим друг друга, что у нас общие интересы. После нашей свадьбы райком партии направил Михаила на биржу труда. Там он работал инспектором. В то время еще были безработные, поэтому требовалось как можно скорее их трудоустроить. Ему приходилось выполнять много партийных поручений: он вел политико-просветительную работу среди железнодорожников, выезжал в окрестные села, конфисковывал излишки хлеба у кулаков. Я тоже принимала участие в таких поездках".

Вскоре Михаила направили в авиацию. Вы думаете, это его огорчило? Нисколько. Пришел домой возбужденный: думал бороздить землю, а надо, говорят, бороздить небо. Ну что ж, и это неплохо. Летать так летать! В 1934 году он окончил авиационную школу и был назначен военным летчиком, а затем и командиром авиационного отряда. Участвовал в боях на озере Хасан. Потом вместе с семьей переехал в Калининскую область. Только-только стал обживаться - новое боевое предписание... С Карельского перешейка, где сражался с белофиннами, он вернулся домой), награжденный боевым орденом Красного Знамени. Обгоревший и простреленный во многих местах летный меховой комбинезон жена хранила много лет. Это был немой свидетель его подвигов. Тут все было ясно без слов.

И снова на колесах. Теперь уже - западная граница...

* * *

...Один за другим взмывали в небо самолеты-бомбардировщики эскадрильи Кривцова. Восемь боевых машин. Командир полка коротко поставил боевую задачу:

- Курс - в тыл врага. Приказано нанести бомбовый удар по военному заводу. Погода отличная, видимость хорошая, поэтому бомбить будем с большой высоты меньше вероятность пострадать от зенитного огня. Высоту набрать на маршруте. К цели подходить ломаным курсом. Следите за сигналами флагмана в воздухе.

Высоту набирали медленно, комэск щадил моторы: они не должны подвести. За сорок минут забрались на высоту 7500 метров. Термометр показывал минус сорок пять градусов. До цели оставалось пятнадцать-двадцать минут лету. Небо чистое-чистое, нет ни облачка, чтобы скрытно подойти к объекту. Солнечные лучи зайчиками играют на крыльях. Земля - как на ладони. А там - столбы дыма, огненные языки. Горели литовские деревни, хутора, железнодорожные станции. Эти страшные следы оставили фашистские стервятники, совершавшие варварские налеты на мирные населенные пункты...

Командир по радио запрашивает экипажи: короткий вопрос и столь же короткий ответ: "Все в порядке". Но почему молчит стрелок-радист самолета с бортовым номером "шесть"? Машина в строю, моторы работают четко. Загадка, да и только.

Капитан Кривцов чуть вправо разворачивает самолет, увеличивает скорость. В воздухе пока спокойно. Не видно черных шапок от разрывов зенитных снарядов, не видно и вражеских истребителей. Гитлеровские летчики предпочитают не забираться на такую высоту - ведь здесь очень холодно. Вот сейчас термометр показывает уже минус пятьдесят градусов. На восьмитысячной высоте приходится пользоваться кислородными масками.

Впереди показалась цель - небольшой промышленный город Восточной Пруссии. Теперь среди множества построек надо быстрее отыскать самое сердце военного завода. Быстрее действуйте, штурманы! С большой высоты все здания кажутся спичечными коробками, удивительно похожими друг на друга.

Опытный штурманский глаз все же различает еле заметные стальные ниточки. Они тянутся к цехам завода, сливаясь с постройками. Ведущий открывает бомболюки. Экипажи других машин делают то же самое. Внимание привлечено к самолету комэска. Отрыв первой бомбы - сигнал для них.

Сняты с рук меховые перчатки, обнаженные пальцы штурмана на кнопке электросбрасывателя. Мгновение. Как только первые бомбы выпали из люка флагмана, тут же сработали сбрасыватели бомб на всех остальных машинах. Самолеты чуть подбросило вверх. Накрыта ли цель? Да. Бомбы угодили в самый центр завода. Черные столбы, окрашенные красноватым пламенем, взметнулись к небу. Сколько же их? Штурман насчитал восемь очагов сильных пожаров. Значит, важный объект надолго вышел из строя.

Эскадрилья развернулась вправо. И в этот момент в небе появились десятки серых шапок. Это заговорили вражеские зенитки. Шапок все больше - они образуют кольцо, которое все туже сжимается. Капитан Кривцов энергично снижается, изменяет курс, его примеру следуют ведомые. Теперь разрывы зенитных снарядов остаются далеко позади. Но опасность еще не миновала. Не исключена встреча с "мессерами"!

Обратный путь всегда легче. Далеко позади осталась пораженная цель, миновали голубую ленту Немана. Самолеты уже над Советской Литвой.

Четким строем, на бреющей высоте восьмерка СБ проносится над Паневежисом. Бедный литовский городок! Как жестоко расправились с ним фашисты! Обгоревшие остовы деревьев, дымящиеся развалины, поваленные телеграфные столбы... И никого на улицах. Только на вокзале видна огромная толпа людей, осаждавшая поезд...

Аэродром мертв. Нет привычных посадочных знаков, ни одного самолета на летном поле, только где-то вдали, на окраине одиноко развевается красный флаг на осиротевшем полковом КП. Почти касаясь верхушек деревьев, эскадрилья Кривцова совершила прощальный круг над аэродромом и ушла на запасной.

Совершив посадку, все окружили капитана. Кривцов окинул взглядом своих питомцев.

- А знаете, ребята, что произошло в полете?

И рассказал.

Еще при подходе к цели он получил с земли радиограмму: "Немедленно возвращайтесь, на объект не следуйте". Почему? Не знал тогда комэск, что на аэродроме наступили критические минуты: фашисты были уже совсем близко. Наша пехота и танкисты вели упорный бой на ближних подступах к дороге, ведущей к аэродрому. 9-й полк срочно отходил в Сувалки, и лишь небольшая оперативная группа оставалась на летном поле в ожидании возвращения эскадрильи Кривцова.

На размышления были отведены считанные минуты. "Нет, нельзя отменять атаку",- решил Кривцов. Военный завод фашистов совсем рядом - вот уже отчетливо видны его очертания. Не для того столько летели, чтобы вернуться обратно с бомбовым запасом.

Вторая радиограмма пришла уже после того, как сосредоточенный бомбовой удар был нанесен. Она называла новую посадочную площадку: Сувалки.

А почему молчал стрелок-радист "шестерки" Е. Евстафьев? Оказывается, он перекрутил на большой высоте кислородный шланг. Доступ кислорода прекратился, и сержант потерял сознание... Хорошо, что члены экипажа быстро пришли ему на выручку.

Выслушав внимательно доклады командиров экипажей, комэск сказал:

- Начало есть. Трудными кажутся только первые вылеты, пока тебя не обстреляли, а дальше уже не так страшен черт, как его малюют!

Летчики расположились на короткий отдых, а у машин хлопотали авиационные механики и вооруженцы. Они заправляли самолеты горючим, подвешивали бомбы, проверяли пулеметы. Пятая эскадрилья 9-го полка готовилась к новому вылету...

На третий день войны Кривцов вместе со своими боевыми товарищами взял курс к вражескому аэродрому. Разведка донесла - там скопилось до сорока фашистских самолетов.

Далеко позади осталась линия фронта. Уже отчетливо были видны очертания летного поля, аэродромные сооружения. Да, так и есть - разведчики не ошиблись. Вот они, вражеские машины с черной свастикой - выстроились, словно на параде. С ходу девятка СБ сбросила по центру аэродрома фугасные и зажигательные бомбы, фашисты, застигнутые врасплох, опомнились только тогда, когда возникли пожары. Фотопленка зафиксировала прямые попадания в немецкие самолеты и в склад боеприпасов.

Успешно отбомбившись, девятка СБ взяла курс на свой аэродром. И тут показались двадцать восемь "мессеров". Силы были явно неравные, но в строю бомбардировщиков никто не дрогнул.

Первым принял на себя атаку экипаж комсомольца лейтенанта Магорилла - он замыкал девятку. Четыре истребителя Ме-109 ринулись на него, стремясь отбить от строя. Завязался ожесточенный воздушный бой. Стрелок-радист комсомолец старший сержант К. Кочетков яростно отбивал атаки фашистских стервятников.

Нервы были напряжены до предела. Только бы близко не подпустить "мессера". Иначе...

Вот одному из истребителей удалось совсем близко подойти к бомбардировщику. Уже видно лицо фашистского пилота. Но длинная пулеметная очередь прошила вражеский самолет. Объятый пламенем "мессер" рухнул на землю. А другие продолжают атаковать. Как назло, у стрелка-радиста иссяк запас патронов в люковом пулемете. Иссяк в тот самый момент, когда второй истребитель зашел под хвост. Кочетков дал две очереди из турельного пулемета через стабилизатор своего бомбардировщика. Ме-109 с разворотом выскочил из-под хвоста СБ, готовясь к следующей атаке, но в этот момент был сражен меткими очередями Кочеткова и штурмана лейтенанта Лукашова.

На секунду-другую атака захлебнулась. Но еще один стервятник, несмотря на сильный огонь других экипажей группы Кривцова, зашел в хвост самолета Магорилла. Захлебнулся люковый пулемет стрелка: кончились патроны. Кочетков по переговорному устройству передал командиру экипажа:

- Переходите на бреющий. Не давайте "мессерам" заходить снизу, а сверху я их достану!

И еще один истребитель, оставляя черный шлейф, стремительно пошел к земле... У четвертого, очевидно пробило гидросистему шасси - колеса вывалились наружу. Поняв, чем может кончиться дело, он быстро скрылся Двадцать семь минут продолжался этот неравный бой. Вся девятка СБ вернулась на свой аэродром. Многие из них насчитывали до шестидесяти пробоин. Кривцов подошел к израненной машине Магорилла и крепко, по-отцовски обнял и расцеловал командира экипажа, Кочеткова и Лукашова.

- Да ты, друг, никак без одного уха остался,- сказал он стрелку-радисту.

- Неужели?

В пылу боя Кочетков и не заметил, как пулей раздробило ему правую часть шлемофона. Только сейчас он увидел рваные следы пуль и на комбинезоне.

- В сорочке родился,- улыбнулся комэск.- Как это в песне поется? Смелого пуля боится, смелого штык не берет...

Шестьдесят семь пробоин оказалось в машине Магорилла. Весь полк побывал на ее стоянке, отдавая дань уважения героическому комсомольскому экипажу...

На следующий день машина лейтенанта Магорилла снова была в воздухе. И снова отличился Кочетков. Меткой пулеметной очередью он уничтожил еще два фашистских самолета. Вечером в полк пришла радостная весть: за мужество и отвагу, проявленные в боях, комсомолец Кочетков награжден орденом боевого Красного Знамени. Все бросились поздравлять стрелка-радиста, а он стоял растерянный, не зная, что сказать.

Забегая вперед, скажу: воспитанник Михаила Кравцова- стрелок-радист Кочетков участвовал в 125 боевых вылетах. Сорок три раза отбивал он атаки вражеских самолетов. На его счету было пятнадцать сбитых немецких самолетов!

В одном из воздушных боев машину Кривцова сильно подбили, но он каким-то чудом сумел спасти жизнь экипажу и посадить самолет без шасси на болото. На другой день Кривцов уже летал на резервной машине и штурмовал немецкую автоколонну. И снова вражеский снаряд угодил в его самолет. Когда он совершил посадку, фашисты были всего в пяти километрах от нашего аэродрома. Члены экипажа не растерялись. Они подожгли самолет, цистерны с бензином, а сами стали пробираться через лес к своим. Шли в изодранных, обгоревших гимнастерках, измученные голодом и бессонницей. Встретили их настороженно кто, мол, такие, почему задержались? Документы были не у всех. Кривцов предъявил партийный билет - он всегда был с ним, назвал имена своих боевых друзей по экипажу. Это убедило. Авиаторов накормили, выдали обмундирование, а через день они выехали в Москву на переформирование.

Михаил Антонович часто болел во время войны, но ни разу не покидал строя. В конце 1941 года у него открылся очаговый туберкулез. Его направили в тыловой госпиталь, но он не поехал, перенес эту тяжелую болезнь на ногах. Вот что он писал жене и дочери: "...Я получил вчера ваше письмо. Большое спасибо. В свою очередь послал вам фотоснимки. Они дадут кое-какое представление о нашей жизни. Был у меня небольшой туберкулезный очаг в правой верхушке легких. Теперь уже все рассосалось и зарубцевалось. Чувствую себя бхорошо. Поздравляю вас с наступающим Новым годом. Желаю здоровья, счастья, успехов... Можете быть уверены, я сделаю все, чтобы быстрее разгромить проклятого врага, чтобы вновь все жили весело и радостно. Тебе, Стеллочка, не будет стыдно за своего папу. Учись хорошо, слушай маму, она хорошая. Ваш Михаил".

Еще одно письмо. Оно написано на обложке журнала "Работница", видно, под рукой не оказалось другой бумаги.

"Снова включился в горячую работу. Мы получили новую технику. Машины-то какие - одно загляденье! Живем в глуши, кругом лес. Не знаю, успею ли я получить от вас письмо. Вот-вот снова вылетим на фронт. Все соскучились по боевой работе. Скорее бы дать жару фрицам! Меня беспокоит, как вы живете. Ты, хорошая, милая женушка, не забывай своего Мишку. Береги дочку, не балуй ее. Пусть пишет мне письма, ну хотя бы слов по 10-15... Если что узнаешь о своих срочно напиши. Ваш Михаил..."

Ответ на это письмо Кривцов не успел получить, он вернулся в действующую армию, где продолжал громить фашистов.

9-й полк, в котором сражался Михаил Антонович, прославился высоким мастерством летчиков, штурманов, стрелков-радистов, дерзкими рейдами в тыл врага. Командование ВВС решило подчинить этот полк штабу ВВС возложить на него выполнение особых задач.

В дни, когда я пришел командовать этим полком, фашистские бомбардировщики предпринимали частые воздушные налеты на Москву. Шли они обычно под плотным прикрытием истребителей. Жарко было нашим ястребкам...

Со страниц газет смотрели портреты летчиков-истребителей Катрича, Холодова, Рыбкина, Титенкова, Шумилова, Фрунзе, Григорьева, Талалихина, Матакова, Лепилина, Горбатюка, Калабушкина, Чуйкина и других, проявивших беспримерное мужество при защите столицы. Отлично в воздухе дрались истребительные пол под командованием П. Стефановского, А. Писанко и других прославленных командиров.

Немецко-фашистские войска не теряли надежды завладеть нашей столицей. Все крупнее становились стан вражеских самолетов. Надо было нанести по гнездам стервятников сильный бомбардировочный удар.

Двадцать шестого декабря, за два часа до обычного появления "юнкерсов" в небе Подмосковья, две эскадрильи нашего полка под командованием капитана А. Парфенова и майора В. Демидова, среди которых было немало воспитанников Михаила Кривцова, прорезав толщу туч, внезапно появились над вражеским аэродромом. То была крупная база фашистских бомбардировщиков, обнаруженная нашими разведчиками возле Сухиничей.

Четко вырисовывались построенные в эскадрильи и готовые к взлету "юнкерсы". И тут, словно гром среди бела дня, на базу обрушился сокрушительной силы бомбовой удар. Сбросив бомбы, облегченные пикирующие бомбардировщики Пе-2, или, как по-свойски вскоре стали их называть все фронтовики, "пешки", один за другим взмывали вверх. Сплошной черный дым застлал всю площадь огненными языками - горели самолеты, склады горючего и боеприпасов. Словно смерч прошел по фашистской базе. Это был большой успех полка. В этот день над Москвой и Подмосковьем появилось заметно меньше фашистских бомбардировщиков.

Не обошлось, конечно, без потерь. На подходе к линии фронта из облаков неожиданно вывалилась большая группа "мессершмиттов". Они отсекли пути отхода нашим самолетам. На аэродром возвратились только семь экипажей из десяти. И тут же новое задание. Только что командир армейской разведгруппы, расположенной в партизанском отряде, сообщил по рации в штаб фронта: "Подорван мост, нарушено движение к фронту крупных танковых и мотомеханизированных колонн противника. В квадрате 01748 следует ожидать скопление живой силы техники врага. Ночью начнут восстанавливать мост. С рассветом его надо атаковать авиацией..."

Низкая облачность не позволила нам вылететь полковой колонной. Поднялись одиночные самолеты.

Проходим линию фронта. Облака надежно прикрывают наш Пе-2. В небольшом их разрыве вижу контрольный ориентир. Теперь до цели рукой подать. В облаках появляются просветы. Отчетливо вижу шоссе. Еще минута. Вот она, длинная вереница танков, мотопехоты, артиллерийских орудий и повозок. Разворачиваюсь в хвост этой колонны. Приближаюсь к мосту с запада, из фашистского тыла и обрушиваю в самую гущу первую серию бомб.

С опушки лесного массива в нашу сторону летят снаряды среднекалиберной зенитки. Разворачиваюсь и снова захожу "на пробку". Но на этот раз различаю быстро приближающиеся к самолету разноцветные трассы. Приходится уходить в сторону. Справа появляются две пары Ме-109. Одна почему-то ведет себя пассивно, а другая разворачивается для атаки. Впереди облака, но разве до них дотянешь! В тот момент, когда ведущий истребитель появляется совсем рядом, где-то справа, чуть доворачиваю свою машину и тем самым даю возможность стрелку-радисту вести прицельный огонь. У "мессера", видимо, слабые нервы - он не выдерживает огня и отваливает. Второй оказался более напористым. Используя преимущества в скорости и маневре, он пошел в атаку. Приходится резкими разворотами метаться в поисках теперь уже значительно поредевших облаков...

За год командования 9-м авиаполком мне приходилось выполнять самые разнообразные боевые задания, и всегда рядом со мной были воспитанники Михаила Антоновича Кривцова, смелые, решительные, находчивые ребята.

К этому времени их батя получил повышение по службе и отправился на Брянский фронт помощником командира 24-го Краснознаменного Орловского бомбардировочного авиационного полка. Некоторое время спустя этот полк войдет в состав 241-й бомбардировочной авиационной дивизии, которой мне будет доверено командовать до последнего дня войны.

Славный боевой путь прошел 24-й авиаполк под командованием Героя Советского Союза подполковника Юрия Николаевича Горбко. В его рядах сражались такие прославленные асы, как Герои Советского Союза Василий Члепанов и Василий Поколодный, повторившие подвиг капитана Гастелло.

Всего 355 дней довелось командовать 24-м полком Ю. Н. Горбко. С большой любовью вспоминал Михаил Антонович Кривцов своего командира. С ним он прошел хотя и небольшой боевой путь, но многому у него научился. В свое время летчик Ю. Н. Горбко, так же как и Кривцов, отличился при штурме линии Маннергейма, и его боевой опыт пригодился молодым летчикам. Благодаря его заботам, война не застала полк врасплох. Еще рано утром 22 июня 1941 года полк нанес удар по боевым порядкам фашистских войск, штурмовавших линию советской государственной границы.

Коллектив полка очень тепло принял в свои ряды Михаила Кривцова. Первое время он часто летал рядом с Горбко и комиссаром полка И. М. Бецисом, а потом стал самостоятельно водить полковую колонну.

...Это случилось 26 мая 1942 года. Разведка донесла, что в районе Изюм-Барвенково замечено большое скопление танков. По всем признакам, немцы готовили танковый прорыв. Их планы надо было поломать. Задание ответственное, и командир полка Горбко решил сам вести своих воспитанников на цель. Его заместителем в воздухе был Кривцов. В районе цели зенитки врага создали сплошную огневую завесу. Сильно поврежденный самолет Юрия Горбко едва держался в горизонтальном полете, но ни на градус не отклонился от боевого курса. Только после того, как от земли ввысь потянулись смоляные шлейфы горящих танков, Горбко передал командование полком своему заместителю Михаилу Кривцову, а сам попытался перетянуть через линию фронта.

Быстро падала высота, пламя подбиралось к бензобакам, от едкого дыма слезились глаза, а "мессеры" не переставали атаковать.

В эти критические секунды Юрий Горбко бросил взгляд на карту и убедился, что до расположения наших войск уже совсем близко. Но тут же машина сотряслась от очереди угодивших в нее пушечных снарядов "мессера". Пе-2 пылающим факелом устремился к земле.

Холодный пот проступил на лбу командира, он понял: надежды на спасение больше нет. Выпрыгнуть? Бессмысленно... Даже если парашюты и раскроются на такой небольшой высоте, все равно попадешь в лапы фашистов. Горбко напряг последние силы, еще крепче сжал в руках штурвал, направляя машину на блеснувшее впереди торфяное болото - оно мягкое, и самолет можно будет посадить на фюзеляж.

Дым, густой и едкий, заполнил собой кабину, душил кашель, нечем было дышать. Горбко последним усилием воли приземлил самолет на торфяник. Но тут произошло нелепое - самолет напоролся на пни вырубки. Раздался треск, кабину перекорежило. Резкая боль пронзила все тело Горбко: педали ножного управления, зацепившись за пенек, дугой выгнулись и подались назад, увлекая вместе с собой и ноги пилота, намертво прижав их к основанию сиденья. Горбко, сжимая зубы от чудовищной боли, понял, что кости ног переломаны. Напрягая всю волю, он сумел выключить зажигание. Стрелок-радист выпрыгнул из объятого пламенем самолета и вместе со штурманом бросился на помощь своему командиру. Они ухватили его за плечи и попытались оторвать от пилотского сиденья, но это приносило Горбко только лишние страдания.

- Рубите ноги! - крикнул Юрий Николаевич, задыхаясь от нестерпимых страданий.

Но, поняв, что боевые друзья не в силах выполнить эту его страшную просьбу, Горбко молча сорвал с груди Золотую Звезду Героя, боевые ордена, вынул из кармана гимнастерки партийный билет, удостоверение личности и передал все штурману. Обняв, крепко расцеловал его, затем стрелка-радиста и приказал:

- А теперь уходите! Покиньте самолет немедленно!

Ни радист, ни штурман будто не слышали этого приказа. Они вновь и вновь пытались хоть что-нибудь сделать, суетились у пилотской кабины пылавшей машины.

Подполковник Горбко, из уст которого они не услышали ни единого стона, ни жалобы, достал из кобуры пистолет ТТ и, сжимая его в правой руке, повторил приказ:

- Уходите...

Боевые друзья не замечали, как слезы катились по .их черным от копоти щекам. Они по-прежнему стояли на коленях возле своего попавшего в беду командира.

И тогда Горбко пригрозил:

- Буду стрелять, выполняйте приказ!..

Не спуская глаз с отважного командира, штурман и радист нехотя, медленно начали пятиться с крыла самолета. Не успели они сделать и двух десятков шагов, как услышали сухой треск пистолетного выстрела... И сразу один за другим прогремели два взрыва: взорвались бензобаки самолета. Штурмана и радиста обдало вспыхнувшим бензином, на них загорелась одежда. Они упали и начали кататься по мокрой траве болота. Через несколько часов, тяжело обожженных, их подобрали наши разведчики и доставили в полевой госпиталь.

...В июле 1942 года Михаил Антонович Кривцов возглавил 24-й полк. А вскоре его ожидало новое назначение - 138-й бомбардировочный авиаполк. У берегов великой русской реки он вместе со своими питомцами громил фашистские танковые колонны, аэродромы, артиллерию и резервы врага, рвущегося к Сталинграду.

Почтальон регулярно приносил в семью Кривцова письма с фронта.

"6 марта 1942 года. Послезавтра день восьмого марта. Поздравляю вас, женщин, с праздником. Стэллу, милую доченьку, поздравляю с днем рождения и желаю ей счастливой жизни, а мы постараемся ее завоевать, эту счастливую жизнь. Мы освободим те места, где она родилась... Целую вас крепко, крепко мои родные и любимые. Ваш Михаил".

"18 мая 1942 года. Здравствуйте, дорогие! Мы подмечаем такое интересное явление: насколько фашистские летчики были наглыми в первое время, настолько они стали теперь трусливы. Боятся, мерзавцы, открытого боя, нервы у них явно не выдерживают. Что ни день - сбиваем стервятников. Наши ребята в шутку называют себя "молотобойцами"... Мы сейчас очень сильны. Если бы вы только видели, сколько у нас теперь самолетов, орудий и другой военной техники, Наши грозные Пе-2 - краса и гордость. Мы сильны и победим! Ваш Михаил".

"23 июня 1942 года. Мои дорогие! Пишу с берегов Дона. Здесь сейчас идет жаркая битва. Но вы не беспокойтесь: наши ребята дают перцу фашистам! У нас все за одного и один за всех. Полк наш Краснознаменный, у него богатое прошлое, Люди здесь боевые, хорошие. Между прочим, много земляков с Украины. Я сделаю все, чтобы заслужить доверие ребят. Выдастся свободное время, напишу подробнее. Пройдут суровые дни, и никто нас никогда не разлучит. Наша победа принесет всем советским людям спокойную жизнь. Я часто смотрю на фотографию моей дочурки и целую ее. Она всегда летает со мной и бьет фашистов. Она меня выручает в боях. Целую вас, мои милые. Ваш Михаил..."

"17 сентября 1942 года. Дорогая моя, любимая. Сегодня у нас пасмурно. Моросит мелкий осенний дождь. Дует юго-западный ветер. Это ветер с Украины, с наших родных мест. О многом он мне напоминает. О детстве, о работе на полях, в шахте. Напоминает о нашей первой осени в Вознесенске, о нашей комсомольской юности. Как мы старались друг для друга. Ты тогда была еще совсем девчонка. Кое-чему я тебя учил и у тебя учился. Мы много с тобой трудились, вырастили дочь, помогали нашим братьям и сестрам. И вот нагрянула война - жестокая, кровавая. Если бы ты знала, как я ненавижу фашистов! Ведь они посягнули на самое священное - свободу и счастье нашей Родины, на нашу с Тобой жизнь... Каждый раз, когда я поднимаюсь в воздух, с каким-то особым злым азартом иду в атаку, сбрасываю бомбы, веду огонь по фашистским стервятникам. Каждая пораженная цель доставляет мне истинную радость. Со мной сейчас в экипаже штурман Славин, ты его не знаешь. И Павлов - хороший парень, стрелок-радист. У него ястребиные глаза, изворотлив, как кошка, стреляет метко, по-снайперски. С такими не пропадешь.

Фашисты сейчас под Сталинградом и Воронежем. Они рвутся вперед. Но сколько их полегло уже на нашей земле! А поляжет еще больше. У нас хватит сил, чтобы проучить их.

Здесь со мной человек семь из того полка, где я раньше служил. Старые ветераны, хорошие ребята! Они почти все тебя знают. Крепко вас целую и обнимаю. Мы победим и увидимся обязательно. Боритесь, работайте! Михаил."

"29 ноября 1942 года. Вы слушаете радио, мои дорогие? Оно сообщает о наших победах под Сталинградом. Как это хорошо, как это поднимает настроение. Хочется сделать еще больше для победы! Напишите, почему так долго нет от вас писем? Целую вас. Миша."

После долгих ожиданий Михаил Антонович, теперь уже майор, получил письмо из дома. Быстро вскрыв конверт, стал читать. Побледнел. Провел рукой по лбу, протянул письмо друзьям:

- Читайте!

Письмо читали вслух:

"Я долго не решалась сообщить тебе об этом,- писала жена Кривцова.Фашисты расстреляли пять моих сестер и дядю Пашу. А на фронте погибли племянники - Денис и Михаил. Я пишу об этом, и слезы текут из глаз. Столько горя, столько горя! Где найдешь силы, чтобы перенести это? Не хотели волновать тебя, дорогой, но поверь, когда я делюсь с тобой, мне становится легче..."

Поздним вечером этого же дня Кривцов повел группу бомбардировщиков на выполнение ответственного боевого задания. Приказ был краток: ночным экипажам немедленно подняться в воздух. Засечена вражеская танковая колонна. Ее необходимо уничтожить.

В кильватерной колонне боевые машины пересекли линию фронта. Открыли огонь первые вражеские зенитки. Впереди показался лес. На одной из его полян была замечена танковая колонна врага... Где она сейчас? Сброшены светящиеся авиационные бомбы. Теперь все как на ладони. Проходит минута, другая, вот они - танки!

Майор Кривцов произвел первый заход - бомбы упали чуть правее. Штурман сделал поправку. Еще заход, и бомбы точно легли в квадрате, где скопилось до трех десятков вражеских танков. Дым окутал землю. Один за другим подходили к этому месту экипажи пикирующих бомбардировщиков, много раз содрогалась земля от сильных взрывов.

В разгар атаки появились в воздухе фашистские истребители. Два "Ме-109" зашли в хвост самолета ведущего. Экипаж Кривцова упредил удар вражеских истребителей метким огнем: был уничтожен один истребитель. Но в тот же момент самолет командира полка атаковали с двух сторон другие "мессеры". Майор почувствовал в кабине запах гари, пытался изменить направление полета, но было поздно... Казалось, нет такой силы, которая мог'ла бы спасти экипаж. Однако в нескольких метрах от земли ценой невероятных усилий командиру удалось вырвать машину из крутого пикирования и приземлить ее на фюзеляж...

Кривцов открыл глаза. Неподалеку шумел лес. Кружилась голова, было трудно дышать, во рту была кровь... Огляделся - штурман и стрелок-радист были убиты. Превозмогая сильную боль, майор встал на ноги. Забрал документы, личное оружие боевых друзей и побрел в сторону леса.

Шел долго, часто останавливался, присаживался отдохнуть. Вокруг ни души, словно все вымерло. В высокой ржи однотонно трещали кузнечики. Где-то вдалеке слышались орудийные раскаты, с шоссейной дороги доносились автоматные очереди.

На рассвете майор приполз к дому на самой окраине незнакомого села. Внимательно осмотрел улицу и окрестные дороги - фашистов не видно. Осторожно постучал в окно. Вначале заскрипел засов, а потом медленно открылась дверь. Перед ним стояла женщина средних лет.

- Я свой... Советский.

- Да разве теперь узнаешь, кто свой, а кто чужой...

Женщина подошла к Кривцову, внимательно всмотрелась в его лицо, глаза. Только теперь заметила она кровь на гимнастерке. Положила руку майора на свое плечо:

- Держись покрепче...

И они вошли в дом. Кривцов рассказал о случившемся, о гибели штурмана и стрелка-радиста. Женщина перевязала раны, быстро накрыла на стол:

- Вот тебе молоко, хлеб, картошка. Ешь, не стесняйся. А я сейчас сбегаю, тут рядышком... Через час пришла.

- Твоих товарищей похоронят на рассвете, как полагается. Видишь вон тот лесок? Там наши партизаны. И муж мой там. За два последних дня ты уже третий... Двоих туда переправила и за тобой скоро приедут. Потерпи маленько...

Не прошло и недели, как майор уже был на Большой земле. Его сразу же отправили в госпиталь. Осмотрев Кривцова, дежурный врач коротко произнес:

- Немедленно в операционную!

Ранение оказалось тяжелым. Пуля прошла насквозь через левое легкое, на волосок от сердца.

В те дни он писал домой:

"15 ноября 1943 года. Здравствуйте, родные!.. Нахожусь в госпитале, но вы не волнуйтесь. Пустяк, опасного ничего нет. Через дней пятнадцать буду снова летать и бить фашистов. Они сейчас судорожно цепляются за каждый метр приволжской земли, но все равно не удержаться. Выскребем всех до одного..."

"4 декабря 1943 года. Мои дорогие!.. Еще несколько дней мне придется провести в госпитале. Жду, не дождусь дня, когда снова смогу летать. Ведь у меня особые счеты с фашистами: буду бить их нещадно.

Стеллочка, твое письмо с рисунками получил. Горжусь, что ты отличница. Обещаю тебе так же отлично бить фрицев. Привет твоим товарищам. Целую тебя и маму. Ваш Миша."

Три месяца провел Михаил Антонович в полевом госпитале. Потом его решили отправить для дальнейшего лечения в глубокий тыл. Узнав об этом, майор ночью тайно ушел из госпиталя, оставив записку врачам: "Вы вернули мне здоровье. Спасибо большое за это. Теперь сил у меня достаточно, чтобы бить врага. Простите - времени лечиться больше нет. Сами знаете, война!" Он вернулся в родной полк. Здесь его ждали две награды за прошлые боевые дела - ордена Красного Знамени и Отечественной войны I степени.

И снова для Кривцова начались полеты во вражеский тыл, бомбардировка танковых колонн и артиллерийских батарей, эшелонов и переправ. Полк, возглавляемый Кривцовым, появлялся в самых горячих местах, там, где наносились основные удары по врагу. Он громил гитлеровцев под Курском и Севском, Злынкой и Новозыбковом, Гомелем и Речицей. На станции Злынка прямым попаданием бомб был взорван крупный склад боеприпасов. На аэродроме под Новозыбковом сожгли двенадцать тяжелых немецких бомбардировщиков. Под Орлем разбомбили несколько железнодорожных эшелонов.

На территории Белоруссии фашисты создали сильную оборону, сосредоточили крупные соединения, превратили многие города в настоящие крепости. Здесь, в небе Белоруссии, судьба наконец и свела меня с Михаилом Кривцовым. Наши самолеты шли параллельными курсами бомбить вражеские эшелоны на железнодорожном узле Калинковичи. Кривцов, теперь уже подполковник, командовал 54-м авиаполком 301-й дивизии. Кстати, в этой операции участвовал и 24-й Орловский Краснознаменный авиаполк, где еще совсем недавно вместе с бесстрашным его командиром Юрием Николаевичем Горбко сражался Михаил Антонович.

...12 января 1944 года выдался ясный, не по-зимнему теплый день. Обычно так бывает в марте, а тут январь, самый разгар зимы, и вдруг оттепель. Казалось, сама природа радовалась успехам наших войск, изгонявших фашистскую нечисть с советской земли.

После напряженных боев летный состав 54-го авиаполка отдыхал в землянках. Вместе со своими друзьями прикорнул и Кривцов. Чувствовал он себя неважно видимо, сказалось ранение легких, да и сильно переутомился. Ведь за последние недели чуть ли не ежедневно ему приходилось подниматься в воздух по 2-3 раза. Полк его бомбил тяжелую артиллерию на огневых позициях возле развилки дорог Морицкий - Кудляр, тремя девятками наносил сосредоточенный удар по скоплению железнодорожных эшелонов на станции Злынка... Да разве можно перечислить все вылеты, куда водил своих питомцев Михаил Антонович? Конечно, он устал, вот и решил немного передохнуть, набраться новых сил...

Но где там! Тут же в землянку вбежал посыльный.

- Товарищ подполковник! Вас срочно требует к телефону комдив Федоренко.

Командир дивизии поставил перед полком боевую задачу: уничтожить скопление эшелонов на железнодорожном узле Калинковичи.

- Ведущим первой девятки пойду сам,- доложил Михаил Антонович.

- Нет, уж вы лучше полежите. Зачем рисковать здоровьем? Война ведь завтра не кончается - еще успеете полетать! - говорил ему полковник Федоренко.

- Не могу, товарищ комдив. В такой день оставаться в землянке - просто преступление.

И командир дивизии ничего не мог возразить командиру полка. Да и сам полковник Федоренко тоже участвовал в этом полете, вместе со штурманом майором Авдеевым он возглавил вторую девятку Пе-2 в полковой колонне Кривцова.

Взлетев звеньями и быстро собравшись в боевой порядок, "Петляковы" под прикрытием истребителей Як-7 следовали к линии фронта. С воздуха были отчетливо видны многочисленные огневые вспышки. Это наземные войска вели ожесточенные бои с врагом.

Прошло немного времени, и штурман полка майор Сомов доложил ведущему о приближении к цели.

"Петляковы" еще не успели лечь на боевой курс, как вокруг них взметнулась плотная стена огня. Зенитная артиллерия вела ураганный заградительный огонь.

Восемь истребителей с фашистской свастикой набросились на ведущие самолеты - Кривцова и Федоренко. Завязался жестокий воздушный бой. Стрелки-радисты вместе с истребителями прикрытия отражали натиск самолетов противника.

Умело маневрируя, Федоренко и Кривцов упорно вели свои самолеты на цель. Взоры всех были устремлены на флагманскую машину командира полка. Первые сброшенные с нее бомбы - сигнал для действия других.

Бомбовой залп был точен. Взорвались вагоны с боеприпасами. От прямых попаданий одна за другой умолкли зенитные батареи. В груды исковерканного металла превратились танки, пушки, автомашины. Фотопленка зафиксировала эту картину. Через день разведка донесла: "Налет был неожиданным для фашистов. На станции Калинковичи нашли себе могилу сотни фашистов. Большинство эшелонов уничтожено. Узел полностью вышел из строя".

Еще один заход на станцию Калинковичи предприняли в тот день пикировщики. И тут-то случилось непоправимое: зенитный снаряд угодил в левый мотор самолета Кривцова. "Петляков" вспыхнул, потерял управление. Машина горящим факелом неслась к земле, где бушевало море огня. Конечно, можно было воспользоваться парашютом. Но подполковник Кривцов, штурман майор Сомов и стрелок-радист Павлов предпочли героическую смерть фашистскому плену.

Весь полк, вся дивизия тяжело переживали смерть Кривцова и его боевых товарищей. Все неудержимо рвались в бой, чтобы сполна отплатить врагу за гибель славного экипажа.

В тот же день, 12 января, в воздух поднялась девятка, возглавляемая старшим лейтенантом Ленским и штурманом Куранцевым. В сопровождении шестерки истребителей Як-7 они снова бомбили железнодорожный узел Калинковичи, чтобы не дать противнику вести восстановительные работы. И на этот раз на высоте две тысячи метров разыгрался воздушный бой. Семерка "Фокке-Вульфов-190" пыталась не допустить самолеты Пе-2 к станции, заставить их сбросить бомбы не по цели. Не вышло! На станции возникло еще несколько очагов пожаров.

И на другой день десятки пикировщиков 54-го полка продолжали наносить удары по крупной базе фашистов. На этот раз группы, возглавляемые боевыми соратниками.

Михаила Кривцова - капитаном Куцым и старшим лейтенантом Ленским, бомбили скопление эшелонов на железнодорожной станции Птич. Было выведено из строя 2 эшелона, уничтожено 26 автомашин. Противник продолжал неистово огрызаться. А мощь бомбовых ударов, производимых воспитанниками Кривцова, все нарастала. Вновь отличились экипажи эскадрильи капитана Куцого и штурмана Пенкина при налете на железнодорожную станцию Житковичи -они взорвали два эшелона с боеприпасами.

Несколько раз в эти дни довелось вылетать и мне. Смотрел я на землю и радовался, как "чисто" поработали экипажи. Ни одного вагона, ни одного паровоза! Все разбито, сожжено, уничтожено.

Четырнадцатого января 1944 года войска Белорусского фронта освободили город Мозырь и железнодорожный узел Калинковичи. Глубокой ночью сюда приехала группа воинов 54-го авиационного полка. С большим трудом удалось разыскать останки экипажа Кривцова. Их привезли на аэродром Песочная Буда (южнее Гомеля), где базировался тогда полк, и похоронили со всеми воинскими почестями.

Герои остались навечно на белорусской земле, а Краснознаменный полк продвигался все дальше, на запад. Питомцы Михаила Антоновича беззаветно сражались в Бобруйской, Альтдаммско-Кюстринской, Висло-Одерской и Берлинской операциях. В последние дни войны экипажи совершали до трех боевых вылетов в сутки, уничтожали последние огневые точки в центре самого Берлина. Подвиги экипажей высоко оценила Родина. В 1945 году 54-й Клинский Краснознаменный бомбардировочный авиаполк за образцовое выполнение боевых заданий командования при прорыве обороны немцев и наступлении на Берлин был награжден орденом Кутузова III степени.

Огню навстречу

Однако вернемся к событиям незабываемого сорок первого года. Мы летим бомбить передовую линию фашистских окопов.

Скоро передний край. Штурвал - чуть на себя, секторы газа - вперед. Моторы берут высокую ноту. Сомкнувшаяся вокруг кабины облачность заставляет сосредоточить внимание на приборах и карте. Движение стрелок часов и контрольных приборов предупреждает о приближении к извилистой линии на карте, которая совпадает с линией переднего края на земле.

Пора! Отданный от себя штурвал приводит в движение стрелку высотомера, покатившуюся влево. Облачная муть стремительно превращается в кисею. Она начинает редеть, и, когда дрожащая стрелка альтиметра указывает на цифру 1500, внизу, за распахнувшейся нижней кромкой облаков, раскинулась панорама поля боя. Один за другим девять "Петляковых" выходят в горизонтальный полет, а затем становятся в круг. Внизу, среди разрывов снарядов, просматривается линия боевого соприкосновения наших войск с фашистскими. В центре видны вражеские позиции, остро вклинившиеся в наш передний край. Минометные батареи противника, плотно опоясанные окопами пехотного прикрытия, образовали здесь петлю. Вплотную к ней примкнули подразделения нашей пехоты. Бомбы, сброшенные на эту цель с горизонтального полета, неминуемо поразят и подразделения нашей механизированной дивизии, ведущей здесь бой. Поэтому, оказавшись почти над самыми вражескими позициями, каждый из наших пилотов отчетливо себе представляет всю ответственность задания. Оно успешно может быть выполнено только с пикирования. И вот моторы зазвучали басовыми нотами. Самолеты почти вертикально устремились к земле. Все большую площадь занимают в прицеле позиции вражеских минометов. Все более отчетливыми становятся сначала контуры этих позиций, а затем и сами, изрыгающие пламя и смерть, минометные стволы. Стрелка высотомера миновала отметку 900. Подходит к 700... Темные остроносые тела бомб сначала как бы нехотя, а потом стремительно несутся к земле. И вот черной пылью брызнула земля. Один за другим самолеты взмывают вверх и ложатся в круг на тысячеметровой высоте. Вслед за быстро сникшим пламенем улегся внизу и дым. Наша пехота рванулась вперед. Фронт отодвинулся от Москвы еще на несколько сот метров...

Через день - новое задание, позволившее увидеть, как от переднего края до самых глубоких тылов вся страна превратилась в военный лагерь.

Девятка "Пятляковых" прикрывает самолет Си-47. Маршрут - сначала на Северо-Западный фронт, затем- в Баку и потом обратно в Москву. Глянешь на идущий в центре нашего строя сопровождаемый самолет - и становится немного не по себе: ведь на его борту члены Государственного Комитета Обороны, представители Ставки Верховного Главнокомандования... А ну, как "мессеры" припожалуют?.. В маневре наш "Петляков" все же не юркий истребитель. К тому же почти половину скорости отнимает на маршруте устаревший, охраняемый нами американский тихоход. Буквально вращаться вокруг него приходится. Маневр скован. Но к этому успели привыкнуть.

Казалось, полет закончится благополучно. Однако, когда возвращались в Москву, над нашей десяткой самолетов появились две пары "Мессершмиттов-109". Слева от меня летчик Дерюжкин, справа - Балакин. Все трое, взмыв вверх, ринулись им навстречу, а остальные шесть наших "пешек", прижавшись вплотную к Си-47, завращались вокруг него. Отчетливей вырисовываются перед нами контуры вражеских истребителей. Скоро схватка! Будем стоять насмерть. Но на дистанции метров в семьсот "мессеры", вдруг клюнув носами, ушли вниз и, развернувшись, исчезли... Нервы у гитлеровцев послабей наших, особенно когда численное превосходство не на их стороне.

Западный фронт стабилизировался. Однако в небе на подступах к столице напряженно. Гитлеровские авиабазы не так уж далеко от Москвы. Бомбардировщики противника действуют активно, да еще и с плотным прикрытием "мессершмиттов". Жарко приходится нашим истребителям...

Вскоре 9-й полк приступил к техническому переоснащению самолетов. Поступило новое бомбардировочное вооружение, оптические бомбоприцелы; крупнокалиберные пулеметы Березина пришли на смену пулеметам обычного калибра; в дополнение - 20-миллиметровая пушка и АГ-2 (авиационные гранаты) для защиты хвостовой сферы "Петляковых". Боевая мощь наших машин усиливалась.

Оживился в те дни Василий Бурин - полковой инженер по вооружению. Обычно малоразговорчивый, он стал на редкость энергичным. Голос его зазвучал громко и категорично. Да и как же иначе? Ведь дел по комплектованию, монтажу и отладке новых средств бортового вооружения могло хватить на целую декаду. Бездействовать столько времени полк не мог.

- До Нового года справитесь? - спросил я Бурина.

Он немного помолчал, видно, что-то прикидывая в уме, а потом ответил:

- Новый год, товарищ командир, мы с вами встретим, уже перевооружившись!

Чтобы подзадорить вооруженцев, я с сомнением покачал головой. Бурин сердито поджал губы и, резко повернувшись, зашагал к мастерским. Я знал, что служба полкового инженера Н. Киселева, куда входят и вооруженцы во главе с Буриным, укомплектована истинно русскими умельцами. Здесь, непосредственно у боевых самолетов, часто выполнялись работы, которые по обычным нормам возможны лишь в заводских условиях. Ведь только вчера два самолета, возвратившиеся с задания, получили такие серьезные повреждения, что для их устранения при других условиях потребовался бы капитальный ремонт. В мирное время на это ушло бы около месяца. Бригада техников во главе с коммунистами В. Филипповым, П. Марчуковым и Д. Кругловым справилась с этой задачей всего за шестнадцать часов.

В мастерских и на поле кипит работа. Оружейникам помогают техники. В работу втянуты почти все экипажи. Трое суток люди не отходят от машин. Отрывистый говор команд, лязг металла о металл, звон лебедочных цепей повсюду слышен на аэродроме. Утром 31-го над полем уже слышались выхлопы запускаемых моторов; затем в отведенной зоне началось опробование крупнокалиберных пулеметов и пушек. После опробования машины зачехлили и аэродром замер. Люди разошлись отмыться, принарядиться к новогоднему вечеру.

В 9 часов вечера встречаю генерала Кроленко. На мой доклад он почему-то долго не отвечает и пристально вглядывается куда-то за мое плечо. Наконец спрашивает:

- Что это торчит из центроплана самолета?

- Новые двадцатимиллиметровые пушки.

- Уже поставили? На скольких же машинах?

- Полк, товарищ генерал, полностью переоснащен. Наземное опробование произведено. Завтра можно начинать пристрелку.

- Вот это боевая дружба с техникой! Вы ж целую неделю выиграли...

Генерал стремительно прошелся вдоль всего строя переоснащенных "пешек" и, улыбнувшись, сказал

- Ну, пошли командир! Теперь и повеселиться можно.

После начавшегося у стен Москвы контрнаступления войска Калининского и Западного фронтов развернули в январе 1942 года наступательную операцию на ржевско-вяземском направлении. С 18 до 22 января западнее Юхнова была успешно осуществлена крупная воздушно-десантная операция с целью содействия войскам Западного и Калининского фронтов в окружении и разгроме вяземско-ржевско-юхновской группировки гитлеровских войск.

Но к 25 января войска Западного фронта были остановлены упорно сопротивлявшимся врагом на Гжатском оборонительном рубеже. Одна из попыток предотвратить стабилизацию Западного фронта была связана с подготовкой к высадке 4-го воздушно-десантного корпуса в район Озеречная, в 35 километрах юго-западнее Вязьмы.

На следующий день для участия в этой операции была направлена специальная группа самолетов "Петляков-3" 9-го авиаполка. Она стартовала в 14.00 с Центрального аэродрома и через сорок минут приземлилась на полевом аэродроме Грабцево, близ Калуги.

Узкая, ограниченная по длине взлетно-посадочная полоса, расположенная всего в нескольких километрах от переднего края, и составляла Грабцевский аэродром, на котором находилось четыре звена 402-го истребительного авиаполка ПВО под командованием известного летчика-испытателя полковника П. М. Стефановского. Это было единственное прикрытие тяжелых самолетов ТБ-3 из дивизии полковника Георгиева, еще применявшихся для переброски десантников.

Пока на грабцевской полосе сосредоточивались десантники и тихоходы ТБ-3, самолеты нашей группы вели интенсивную разведку действий уже высаженного десанта и района высадки нового. Между тем в Грабцеве, лишенном зенитно-артиллерийского прикрытия, оборудованного КП, каналов связи, капониров и траншей для укрытия живой силы и техники, продолжалось накапливание самолетов и десантных подразделений. В их состав входили отлично подготовленные, хорошо вооруженные и обученные, хотя еще совсем молодые бойцы.

Посадка в самолеты шла очень медленно. Чтобы дать время впереди идущим разместиться, подходившие подразделения ложились на снег и ждали. Спокойно лежали юные десантники на снегу, пристально вглядываясь во враждебно-сумрачное небо. Глотая снятый прямо с наста снег, они вполголоса переговаривались.

Смеркалось. И вдруг над притихшим аэродромом раздался рокот чужих моторов. Через минуту-другую из облаков вынырнул "Мессершмитт-110". Его смертоносные спутники не заставили себя долго ждать. Едва разведчик завершил первый круг, как на горизонте появились 24 бомбардировщика. Быстро перестроившись в круг, они перешли в пикирование и обрушили бомбы на стоянки загружавшихся ТБ-3 и расположенных возле них десантников. Безнаказанно действуя над неприкрытым зенитками аэродромом, с которого не успели даже подняться наши истребители, "мессершмитты" в упор расстреливали наши воздушные корабли. Сразу запылало несколько тяжелых самолетов ТБ-3 и была выведена из строя узкая взлетная полоса.

И все-таки в условиях этого ожесточенного налета на аэродроме быстро воцарились организованность и. порядок. Отвагу, мужество и смекалку проявили военные инженеры 9-го авиаполка Н. Киселев, В. Бурин и помогавшие им майор Н. Мазовко, старшие техники Н. Константинов и В. Филиппов{1}. Отлично действовал и наш полковой врач Е. Пешков. Вместе с командирами десантных подразделений они четко организовали быстрый вывод десантников, первую помощь пострадавшим и откатку из-под огня в безопасную зону уцелевших машин.

На рассвете аэродром вновь подвергся атакам вражеских самолетов. Звено истребителей Стефановского предприняло отчаянную попытку взлета с плохо восстановленной взлетно-посадочной полосы. Летчики стремились прикрыть аэродром. Но тут же два наших "ястребка" подверглись атаке "Мессершмиттами-109" и были принуждены к беспорядочной посадке. Столь же трагически сорвалась погрузка десантных частей и на других аэродромах.

Таков был печальный итог просчета, допущенного командованием фронта, неквалифицированно подошедшим к решению задач воздушно-десантной операции. Кого-то прельстила смелость удара по вражеским тылам, организуемого непосредственно с прифронтовых взлетно-посадочных площадок. А в штабе ВВС не подсказали, что планируемая операция находилась в отрыве от реальной обстановки.

В самом деле, какие могли быть здесь аэродромы, если линия фронта лишь совсем недавно продвинулась на несколько километров за Калугу? Более того, часть этой зоны находилась под наблюдением противника, а в прифронтовом районе еще имелись вражеские лазутчики, доносившие противнику по радио о подготовке десантной операции.

Громоздкие, хорошо заметные и неуклюжие ТБ-3 нельзя, конечно, было сосредоточивать в таком районе. И не было в том нужды: их большой радиус действия позволял эффективное участие в операции с аэродромов, расположенных в глубине нашего тыла.

Всё эти соображения не были приняты в расчет.

Таким образом, внезапный перехват железной дороги и автомагистрали Вязьма-Смоленск (западнее Вязьмы) сорвался, затруднились действия двух гвардейских кавалерийских корпусов, завершавших окружение вражеской группировки в треугольнике Ржев - Вязьма - Гжатск.

Все же к исходу дня 27 января истребительный полк Стефановского сумел прикрыть район нашего прифронтового базирования. Уцелевшими самолетами, автотранспортом и по железной дороге десантники были эвакуированы. На маршрутах к тыловым базам их надежно прикрыли "Петляковы-3". К утру на одном из подмосковных аэродромов была сосредоточена сохранившая боеспособность 8-я бригада 4-го воздушно-десантного корпуса. Для ее переброски к точке десантирования были подготовлены самолеты Ли-2, сопровождать которые предстояло нашей группе.

За несколько часов до начала операции необходимо было провести разведку обстановки на маршруте и в районе высадки десанта. На выполнение этой задачи был направлен комэск капитан А. А. Парфенов и штурман полка Ф. К. Клюев давно слетавшаяся пара мастеров глубокой разведки. В 9.00 их машина, едва оторвав колеса от взлетной полосы, мгновенно растворилась в облаках. Повезло и дальше: едва начали пробивать облачность в зоне разведки, как она стала быстро редеть, и на высоте 100 метров видимость оказалась отличной.

Гвардейцы-кавалеристы прочно удерживали обширный луговой участок, прикрытый с запада лесами и удобный для высадки. Парфенов переходит на бреющий, и штурман тщательно просматривает подступы к точке десантирования. Обменялись установленными сигналами с ведущими наземный бой подразделениями, машина набирает высоту и ложится на обратный курс. Задача выполнена. Но минуты за три до пересечения переднего края на перехват "Петлякова" бросились вражеские истребители. Пока "мессеры" сближались с самолетом, Парфенов, не дрогнув, вел свою машину по прямой. Но вот ведущий вражеской эскадрильи стал набирать высоту для атаки. Капитан бросает самолет в крутое пикирование. Перестроение, развороты, сближение заняли у противника ровно столько времени, сколько требовалось командиру эскадрильи, чтобы на бреющем полете прикрыться огнем зенитной артиллерии переднего края.

Через 1 час 50 минут после благополучного возвращения Парфенова точно сориентированный добытыми разведданными, стартует первый эшелон 8-й воздушно-десантной бригады. В четком строю, плотно охваченном "пешками", 27 самолетов Ли-2, имея на борту 1-й полк 8-й бригады с тяжелым стрелковым оружием, пересекают линию фронта.

Ведомые идут как припаянные: слева - Парфенов, справа - Дерюжкин, а за ними - четкий строй Ли-2 с десантниками. Через двадцать минут после того, как справа осталась Вязьма, машина Парфенова, чуть выйдя вперед, покачивает крыльями. Время!

Парфенов становится во глазе колонны десантных самолетов. Капитан Артюхов уводит на высоту два звена для прикрытия зоны высадки. С остальными переходим в пикирование. Редеющая морозная дымка и сокращающееся до земли расстояние делают все более отчетливой наземную обстановку.

Ожесточенно вспыхивающие острыми языками пламени две линии огня обозначают передний край идущего здесь боя. Ельник то мелькает, то исчезает под нашими машинами. Снежная гладь, исписанная лыжными следами, несется навстречу. Слева прямо по курсу ложится пучок трасс. Противник обозначил себя!

Гулко застучали своими передними огневыми точками "пешки". Вонзившись в снег, трассы снарядов выбрасывают вверх землю. При втором заходе противник уже безмолвствовал: его огонь подавлен брмбовым, залпом.

Как огромные снежинки, медленно падают на землю парашюты первой волны десанта. Приземлившись, десантники освобождаются от парашютов и бросаются в атаку. А небо ссыпает волну за волной новые группы.

Осматриваюсь. Самолеты выстраиваются в пеленг, пробивая пушками и пулеметами дорогу наступающим парашютистам 1-го полка. Бой вступает в новую фазу. На флангах полка появились две лавы наших кавалеристов. Уже волной катится перед ними артогонь.

Нас догоняет самолет Парфенова и прямо по курсу закладывает вираж сигнал: "Высадка завершена". Разворачиваю группу. Она становится в общий боевой порядок с десантными машинами.

Тем временем артюховская группа обрушивает на фашистские пушки, пытающиеся расстроить цепи десантников, серию бомб. Все мы снова в плотном строю, на обратном курсе...

Три дня мы перебрасывали на этот плацдарм 8-ю бригаду. В полдень 3 февраля на разведку обстановки в зоне плацдарма вылетел лейтенант В. Балакин. Через час, дымя левым мотором, пилот посадил изрешеченную машину на аэродром.

- В десяти километрах к западу от Вязьмы нас атаковало звено "Мессершмиттов-109",- доложил Балакин.- Во всем районе барражируют фашистские истребители.

Выпускаю летчика А. Беляева. Через час - точно такой же результат. А между тем необходимо уточнить обстановку в районе боевых действий 8-й бригады.

- Разрешите нам, товарищ командир! - прерывают мои размышления Клюев и Парфенов.

Через двадцать минут они стартуют. Еще через полчаса за Вязьмой на машину Парфенова наваливается звено "Мессершмиттов-109". Парфенов принимает лобовую атаку и, обстреляв ведущего, заставляет его отвернуть в сторону, а сам сваливается в пикирование. Преследователи теряют след "Петлякова". Самолет устремляется по длинной просеке, рассекшей сосновый бор, подходящий к району действий наших десантников...

Прорвались все же Парфенов с Клюевым! Их ценные данные о том, что десантники с гвардейцами-кавалеристами завязали бой за Вязьму, высоко оценило командование Западного фронта. Оба летчика были награждены орденами.

Новое пополнение

В начале февраля 1942 года, когда все наше внимание сосредоточилось на вязьменских боях, был получен приказ вернуться на Центральный аэродром. Наступление в районе Вязьмы было приостановлено. Наши войска перешли к обороне. Началась подготовка к новому наступлению. Войска Западного фронта накапливали свежие силы, технику. Подобно тому, как в ноябре только что минувшего года по дорогам Москвы и Подмосковья на фронт шли танковые и автомобильные колонны с войсками и снаряжением, теперь по воздушным трассам к фронту перебрасывались свежие авиационные полки.

На нас, как знатоков переднего края, возложена задача - провести новые истребительные и штурмовые полки на прифронтовые аэродромы. Поднявшись в глубоком тылу, каждый такой полк должен был пройти по строго определенному маршруту и в заданной точке приземлиться. Летчики прибывших полков в подавляющем большинстве не бывали на переднем крае, не видели своих новых аэродромов. Наши "пешки"-лидеры должны были встречать каждый день прибывающий полк, обменяться с ним установленными сигналами и, возглавив его колонну, провести на прифронтовой аэродром.

Сложность поставленной задачи была сопряжена с серьезными опасностями для наших экипажей. Возглавляющий истребительную или штурмовую колонну "Петляков-3" или "Петляков-2" резко отличался от следующих за ним "Ильюшиных-2", "ЛаГГов-3", "Яковлевых-1", "харрикейнов", "аэрокобр", МиГов-3 и, несомненно, должен был стать мишенью для атак истребителей противника. Отсутствие слетанности с лидирующими полками, малый к моменту прибытия в прифронтовой район запас горючего в баках сопровождаемых самолетов не позволяли рассчитывать на их эффективную помощь.

Прибытие на прифронтовой аэродром также не сулило облегчения нашим экипажам. Низкое качество посадочных площадок, их ограниченная протяженность делали весьма затруднительной посадку "пешек", обладающих высокой, до 150 километров в час, посадочной скоростью. К тому же посадка должна быть уверенной, образцовой: от этого зависело в известной мере приземление всего прибывшего полка.

* * *

...Павел Дерюжкин устал. Сдерживаемая опытной рукой пилота машина вздрагивает на самом краю прифронтового аэродрома, готовая немедленно подняться в воздух. Садятся последние Ил-2 из только что приведенного сюда Павлом штурмового полка. Вот последний Ил-2 коснулся брюхом поднявшейся ему навстречу волны снежной пыли.

Экипаж получает новое задание. Дерюжкин отдал вперед секторы газа, и машина пошла на взлет.

Когда на развороте аэродром стал отодвигаться за спину, командир услышал штурмана:

- Сзади возвращается пара "Петляковых".

Дерюжкин пропускает их вперед и решает пристроиться. Пара идет на самой малой скорости. Ведомый дымит левым мотором. Сокращается дистанция, и летчик видит на обеих машинах зловещие пятна пробоин с рваными краями. На машинах хвостовые номера родного полка. Видно, трудно дался друзьям зафронтовой рейд...

- Ведомый, пожалуй, не дотянет, - говорит Дерюжкин штурману.

В то же мгновение Павел вырывается вперед, пересекает курс пары и подает сигнал: "Следуй за мной!" "Петляковы" пытаются все еще держаться друг за друга и своего курса. Но дымящийся мотор не шутка. Пилот поврежденной машины, чуть качнув крыльями, подстраивается к Павлу. Товарищ его уходит вверх - на прикрытие, а Дерюжкин ведет пострадавшего на только что оставленный аэродром. Они благополучно садятся. После посадки комэск 9-го полка капитан В. В. Скрипалев рассказал молодым летчикам-штурмовикам:

- Мост в районе Сухиничей был обнаружен нами с первого захода. Мы атаковали колонну мотопехоты противника, следовавшую к мосту, и разметали ее. Бомбовый запас израсходован. Следуя обратным курсом, на высоте двести метров уже благополучно подходили к переднему краю, но тут из густых облаков вывалились двенадцать бомбардировщиков "Мессершмитт-110". Они мгновенно пересекли наш курс: для обеих сторон сложившаяся ситуация была неожиданной. Я веду своего товарища на бреющий, пытаясь выиграть время и пространство, в котором противник начал перестроение для атаки. Через несколько минут атака началась. Земля снизу, сосновый, бор с боков прикрыл пару "Петляковых", оставляя противнику единственную возможность - атаковать только сзади сверху... Бой начался на 200-метровой дистанции" Ведя ожесточенный огонь, преследователи наткнулись на огневой барьер "Петляковых". "Капитан,- слышу голос штурмана,- один готов..." На мгновенье оглянувшись, вижу, как клюнул носом задымивший "мессершмитт". Но его место занимают разом три, вновь слышен голос штурмана: "Второй готов!" Разглядеть этого уже не удалось. Машину тряхнуло, она стала терять скорость. Стрелка прибора, рванувшись к нулю, показала катастрофическую потерю давления масла в левом моторе. И если б не патруль наших истребителей, барражировавших над передним краем, кто знает, чем бы все это кончилось. Когда "мессеров" сбили с хвостов, и передний край остался позади, стало ясно что, может, придется идти на вынужденную.

- Но тут ты, Павел, подоспел. Теперь у вас подремонтируюсь, - закончил капитан, обращаясь к штурмовикам, - и домой...

* * *

На КП - вся парфеновская эскадрилья. Не могу поднять голову, нет сил взглянуть в глаза товарищам. Четыре с половиной часа провели мы здесь, на КП, все вместе. А до этого ждали еще пять на аэродроме: капитан Парфенов вместе со своим ведомым приземлился, а самолет Кормакова не вернулся...

Капитан рассказал, что он уверенно вел свое звено к цели, но за полчаса до Туманова, что северо-восточнее Вязьмы, три машины внезапно попали в шквал заградительного огня. Штаб ударной армейской группировки противника, на который были нацелены наши летчики, оказался хорошо прикрытым с земли. Командир эскадрильи бросил свою машину сначала в пике, затем - в набор высоты, снова спикировал, изломал курс и на бреющем полете, пройдя километров двадцать, опять набрал высоту. Левый ведомый был тут как тут, а правый либо замешкался, либо... Словом, экипажа Кормакова в районе цели возле ведущего не оказалось. Вместе с ведомым капитан Парфенов вывалился из облаков прямо на отдельно стоящий кирпичный дом - фашистский армейский штаб - и залпом сбросил на него все имевшиеся бомбы. Прямое попадание: цель накрыта. Тяжелой черной полосой дым припал к снегу и обнаружил высоченный язык пожарища. Парфенов чувствовал, что на обратном курсе будут преследователи. Поэтому свою машину и ведомого он повел домой в обход. Вернулись благополучно. Тридцать минут, час, два... Так до ночи и не вернулся правый ведомый.

Один из его моторов получил повреждение от первого же залпа, и потому Кормаков не смог последовать за командиром в противозенитный маневр. Медленно, но угрожающе падало давление масла в поврежденном моторе. Однако летчик сумел вывести машину из зоны обстрела, решил все же дойти до цели.

Заполоскавшаяся внизу тяжелая чернота дыма обозначила вдруг район уже пораженной цели. В самом центре этого моря дыма - серо-красная проплешина притушенного пожара, прочь от которого только что тронулась длинная колонна машин. "Не уйдут, голубчики!" И пилот раненой машины повел ее навстречу земле. Дым и пламя разом вспыхнули над вражеской автоколонной. Машина Кормакова легла на обратный курс. Около переднего края "пешку" тряхнуло вторично. Языки пламени обняли было самолет, но Кормаков перевел его в скольжение, пламя отступило. Но тут появились два "мессершмитта". Штурман Петренко короткой очередью достал ведущего, тот упал, а его ведомый поспешно скрылся. Поврежденная машина Кормакова провалилась в гущу соснового бора.

С трудом освободившись из-под придавившей кабину сосны, летчик подполз к штурману. Боевой друг был мертв. Не стало Петренко - молодого весельчака, умелого штурмана-бойца... Командир заплакал, но тут же перестал, различив ответный плач: рядом с ним стояла до бровей закутанная в платок девчушка. Он взял у покойного документы, похоронил его и вместе с девочкой пошел прочь. Но, отойдя метров триста, они были остановлены советскими разведчиками, которые через несколько часов благополучно доставили Кормакова в госпиталь. К телефону он пробился через несколько часов...

И вот я выслушал его рассказ. Молчу. Все ясно. Но не так легко рассказать товарищам о потере нашего друга, даже если они об этом и догадываются.

Боевые усилия нашего полка были высоко оценены партией и правительством. В феврале 1942 года мне довелось быть в Кремле вместе с представителями всех родов войск. Нас принимал Михаил Иванович Калинин. Он пристально оглядел всех присутствовавших поверх очков, сердечно поздравил с наступающим юбилеем. Потом сказал:

- По поручению Центрального Комитета нашей партии и Советского правительства я с большим удовольствием вручу вам заслуженные боевые награды. Хотелось, чтобы вы восприняли их как аванс, который предстоит оплатить мужеством и воинским искусством.

Крепко пожимал он нам руки, вручая боевые ордена. Затем мы сфотографировались всей группой. Случайно я оказался рядом с Михаилом Ивановичем. Он посмотрел на меня в упор и вдруг медленно заговорил:

- Меня, сами понимаете, беспокоят дела на Калининском фронте... Что вы думаете о них, товарищ командир?

Рассказал я все, что мне известно о делах вокруг Вязьмы и на Калининском фронте.

- Летчикам приходится нелегко, - закончил я. - Они поднимаются в воздух по четыре-пять раз в день. Экипажи отдают все силы, чтобы поддержать наземные войска своей огневой мощью...

Рассуждая о героической борьбе Красной Армии с немецко-фашистскими захватчиками, Михаил Иванович сказал:

- Только тогда и добудем победу, когда каждый из нас, советских людей, примет на себя ответственность за успех этой борьбы. Каждый!.. И не пожалеет для нее ничего.

Эта мысль врезалась мне в память, и когда через несколько часов я пришел в студию Всесоюзного радио, чтобы от имени авиаторов ответить на многочисленные письма советских людей, то постарался провести ее во всем своем выступлении.

"Пешки" проходят в ферзи

В начале августа 1942 года меня вызвал генерал Кроленко. Он познакомил меня с редактором военно-авиационной газеты и просил написать статью об использовании в боях наших "пешек". Я не сразу понял, чего от меня хотят. Начал говорить что-то о положении на подступах к Сталинграду, о втором фронте... Генерал покачал головой и сказал:

- Сейчас, товарищ Федоров, дело не только в этом, но и в умении драться, в искусном использовании техники, которую дает нам народ.

- Я напишу такую статью, товарищ генерал. Нужно обобщить опыт использования "Петлякова-2" в качестве пикировщика. Но мне уже сейчас кажется, что этого мало. Дайте полку задачу на пикирование полным составом.

Николай Иванович подумал и дал разрешение.

Внимательно знакомлюсь с практикой применения самолетов "Петляков-2" на нашем фронте. Командный и летный состав в массе своей еще не обучен методике бомбардировок с пикирования. Основными свойствами новой машины многие пренебрегают: работают по старинке. Больше того, в некоторых частях разоружают машину: снимают автоматы пикирования, тормозные решетки и другие средства, обеспечивающие точность пикирующего удара.

Одновременно готовим полк к бомбардировке. Наконец 12 августа получаем приказ на бомбардировку с пикирования. Вылетаем. Заходим на цель. Вслед за ведущим самолетом наши летчики начали один за другим входить в пике. Вскоре круг замкнулся. Зенитчики открыли огонь. В нужную секунду вниз пошли первые бомбы. Машины облегчены. Еще два удачных захода. Цель в районе Рославля поражена. Благополучно, без потерь, возвращаемся на свой аэродром.

Павел Дерюжкин лучше и точней всех подвел итог этого вылета. После посадки он сказал:

- В каком угодно бою пройдет наша "пешка" в ферзи, если правильно атакует.

В связи с этим уместно, пожалуй, сказать о том, кто вывел нашу "пешку" в ферзи. Первым среди них следует назвать Владимира Михайловича Петлякова замечательного советского авиаконструктора. Накануне войны им была создана великолепная боевая машина, отвечавшая тогда всем требованиям боевого применения. Среднерасположенный, двухкилевой, двухмоторный моноплан с убирающимися шасси был не только красив. Его аэродинамические формы и сейчас не могут показаться архаичными. Отличный обзор обеспечивал экипажу при встречах с истребителями противника хорошее прикрытие огнем бортового оружия. По тем временам прекрасными были и летно-тактические данные: потолок - более 8 тысяч метров, максимальная скорость - 540 километров в час на высоте 5 тысяч метров, бомбовая нагрузка - свыше 800 килограммов, хорошая маневренность. Аэродинамическая схема и прочность центроплана делали эту машину надежной в крутом пикировании. Бортовое приборное оборудование и оснащение автоматом вывода из пикирования тормозными решетками позволяли достаточно точно бомбить.

Вслед за В. М. Петляковым следует назвать обаятельнейшей души человека, летчика-инспектора Г. П. Карпенко. Он был одним из первых военных летчиков, в совершенстве овладевших сложной техникой пилотирования этой чудесной машины.

Но техника пилотирования - это еще не все. От нее до практики боевого применения вовсе даже не один шаг! Что такое бомбардировка с пикирования? С высоты боевого курса надо, отжав штурвал, бросить машину земле и огню навстречу. Нередко это приходилось делать не поодиночке, а строем. Каждый летчик знает, какое это нелегкое дело - тренировка строя, например для пролета на воздушном параде. Нетрудно понять, насколько сложнее обучить и строю, и смелости десятки летчиков, штурманов и стрелков-радистов самолетов-пикировщиков.

Дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации Иван Семенович Полбин великолепно это делал. Он был командиром первой дивизии, по праву именовавшейся тогда дивизией пикировщиков.

Началось все с неудачи. Третьи сутки стоял в расположении противника этот железнодорожный мост невредимым. Раз за разом эскадрильи и полки дивизии Полбина заходили на цель и, пролетая над ней, наблюдали разрывы собственных бомб, сброшенных вокруг проклятой цели. Разрывы кучные, убийственные для зенитно-артиллерийских позиций и расположенных поблизости вражеских войск, но безвредные для моста.

Молчали штурманы. Насупились пилоты. Командир дивизии прохаживался на командном пункте вдоль классной доски, растирая зачем-то пальцами кусочек мела.

- Мост, конечно, стоит! Но на нашей машине добраться до такой цели можно. Для того ее и создали. Так что давайте думать, товарищи...

И в наступившей тишине по доске заскрипел мел. На доске образовалась фигура, напоминавшая рамку вытянутого ручного дамского зеркала. Подумав и склонив набок голову; Иван Семенович медленно заговорил:

- Вот так будет выглядеть сбоку наш... - Генерал мучительно подыскивал подходящее слово. Вдруг вспомнил как-то совсем случайно оброненное Федором Котловым слово и поправился: Наша "вертушка". Ибо кругом в полном смысле слова этот прием не назовешь. А теперь подумаем, как организовать прикрытие истребителями.

- Особое внимание нужно уделить верхней и нижней полусфере,- произнес кто-то из командиров эскадрилий.

- А фланги? - напомнил Дробыш.

Полбин внимательно слушал предложение летчиков и в заключение на доске изобразил несколько групп бомбардировщиков, идущих одна за другой в общей колонне. Боевой порядок истребительного прикрытия показал пунктиром.

- Вот так: одна группа ходит выше "Петляковых", защищая их от атак сверху, две-три группы ходят вокруг "вертушки" на разных высотах и встречными курсами, защищая внешнюю сторону "вертушки", - закончил Иван Семенович этот памятный разговор.

И в тот же день выведенные Полбиным на цель три эскадрильи серия за серией стали сбрасывать бомбы прямо в цель: мост рухнул по всей ширине реки. Так было впервые. А спустя почти четыре года подобное повторилось в сто пятьдесят седьмой раз!

Генерал вел мощную колонну пикировщиков на Бреслау. Сквозь дым пожарищ проступили очертания огромного города. Справа высоко в небо взметнулись трубы заводского пригорода Крафтборна. Еще правее поблескивала широкая лента Одера. Противник, как видно, не собирался оставлять город. Прямо на улицах, площадях и жилых кварталах расположились артиллерийские позиции и танковые подразделения. Война подходила к бесславному для фашистов концу, и в своем зверстве они начали прятаться за спины гражданского населения. Точность бомбового удара и на этот раз приобрела то глубочайшее гуманное значение, о котором говорил генерал своим соратникам еще несколько лет тому назад.

Теперь Иван Полбин сам вел колонну пикирующих бомбардировщиков к цели. Она прошла над советскими войсками, охватившими Бреслау с юга. Затем за завесой огня десятков зенитных орудий показались черные силуэты фашистских танков. Началось перестроение в "вертушку". Генерал уверенно ввел послушную машину в пике. Все ближе земля. Уже видны фашистские танки, их зловещие башни, пулеметы... "Бомбы пошли на цель!" - доложил штурман. Через секунду-две последовало несколько больших взрывов. Флагманский самолет, поднятый на гребень взрывной волны, нелегко выходил из крутого угла. Медленно опрокидываясь, земля уходила вниз. Пробившиеся через густой дым лучи солнца проникли в пилотскую кабину. Вдруг неимоверной силы удар, скрежещущий грохот. Едкий запах серы перехватил дыхание. От приборной доски летят осколки стекла, впиваясь в лицо и грудь пилота и штурмана. Лишь на мгновение самолет генерала выровнялся и пошел по направлению к Одеру.

Следовавшие за генералом летчики хотели верить, что их командир сумеет выбрать площадку на восточном берегу реки и приземлиться в расположении наших войск. Но самолет с угрожающей стремительностью стал приближаться к небольшой городской площади. Несколько зенитных орудий гитлеровцев стояли у высокой каменной стены. Здесь, над площадью, "Петляков-2" свалился на крыло. Языки пламени сразу охватили левый мотор. Беспорядочно падая, самолет приближался к земле. Грянул взрыв. Стена медленно изогнулась и накрыла фашистские орудия и танки вместе с расчетами. Над площадью высоко в небо поднялось облако дыма и пыли.

Так накануне Победы оборвалась героическая жизнь генерала-новатора. Его товарищ по оружию, маршал авиации, трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин в годовщину гибели Ивана Семеновича говорил, что Иван Полбин во всей советской бомбардировочной авиации считался поистине непревзойденным мастером пикирующего удара.

С самого начала Великой Отечественной войны мы, военные летчики, с пристальным вниманием следили за творческим поиском комдива И. С. Полбина, успешно разрабатывавшего наилучшие приемы применения на поле боя самолетов "Петляков-2" в качестве пикировщиков. Уже во второй половине 1942 года в полбинской дивизии, эти приемы были отточены до совершенства. В те недели, напряженнейших схваток с врагом и мы жадно овладевали полбинской "вертушкой", успешно применяли ее для поражения малоразмерных, узких и точечных целей. Теперь же мой личный интерес к опыту полбинцев был еще более острым: до работы над статьей я знакомился со всем, что касалось применения в боях пикировщиков.

Морозно. Кругом необычайная тишина. Лес дремлет. Лишь когда птица неосторожно сядет на ветку, иней осыпается на высокие сугробы, слышится легкий шум.

Стартер взмахивает флажком, и звено взмывает в поднебесье, оставляя позади серебристый след снежной пыли. Уходим на розыски резервов неприятеля в районе Рославля. Внизу четкими линиями проползают сплетения железнодорожных путей, поблескивают наезженные шоссейные дороги, едва различимы припорошенные снегом очертания рек и озер. На местах, недавно обозначавших на карте деревни, чернеют пепелища, торчат обгоревшие печные трубы. Страдания ни в чем не повинных людей взывают к мести. И, как бы поняв эту мысль, командир шестерки сопровождающих нас "яков" покачивает крылом.

Входим в заданный квадрат. Разворачиваясь по крутой дуге, машины ложатся на курс аэрофотосъемки. Земля безмолвствует: фашисты не хотят себя демаскировать. Съемка закончена.

Движением секторов газа увеличиваю скорость, и, вновь сомкнувшись, девятка направляется в обратный путь. Но на фоне голубой дымки, вставшей на горизонте, появляются сначала еле заметные черные точки.

- Хотят отнять добытое, - говорит штурман Ф. Клюев.

Секунда... десять... Все более отчетливым становятся очертания вражеских истребителей. "Мессершмиттов" не четыре, а гораздо больше. Силы неравные...

Ведущий нашего прикрытия мгновенно решает: оставив четверку на защиту нашего звена, в паре с ведомым смело идет в лобовую атаку на противника. Командир истребителей хорошо понимал, сколь огромно значение собранных нами разведданных. Перевожу звено в пикирование, чтобы, прижавшись к земле, уйти к линии фронта. Ведомые вместе с четверкой истребителей прикрытия следуют, как припаянные. Но противник бросает на перехват не связанную парой "яков" вторую группу. "Мессершмитты" расходятся парами, пытаясь взять нас в "клещи". Штурманы Клюев и Рудаков в отличном взаимодействии с истребителями всей мощью бортового оружия отбивают первую атаку. Затем бой с дальних дистанций переходит на короткие. Наступает критический момент: у ведомых штурманов захлебнулись пулеметы - пусты патронные ящики. Заметив это и улучив момент, когда четверка наших истребителей завязала бой с пятеркой "мессершмиттов", две другие пары атакуют ведомых в упор. И тут штурман Рудаков выхватывает ракетницу. Несколько огненно-красных шаров разрываются прямо перед носом атакующего "мессершмитта". Мгновения растерянности фашистского пилота было достаточно, чтобы левый ведомый Балакин вместе с Поляковым обстрелял "мессера" и сбил его. Второй вражеский истребитель сорвал с кабины балакинского самолета колпак. Леденящий поток морозного ветра обжег лица пилота и штурмана. Но экипаж Балакина твердо придерживается курса и своего места в строю.

На Юго-Западный фронт

Плавно бежит на взлет по великолепному покрытию Центрального аэродрома наш У-2, вызывая невеселые мысли: отныне взлетно-посадочные пробежки боевых машин не будут протекать для меня столь гладко - фронтовые аэродромы не балуют такой гладью. Послушная опытной руке пилота С. Панкратова машина поднимается ввысь. В последний раз видим панораму Москвы. Сначала слева, а после виража - справа прощально мигнули в лучах скупого зимнего солнца кремлевские купола и шпили, с которых уже снята маскировка. Идет декабрь 1942 года.

В открытой кабине холодно. Надвигаю почти до подбородка маску и предаюсь размышлениям о будущем. Для меня оно зависит от того, каков этот 39-й полк, куда меня направляют. Если б можно было опять получить 9-й и ворваться с ним в бой там, на юге!.. Да, за 9-й можно было ручаться!

Несмотря на то, что по моей просьбе пилот торопится, этот день кажется не по-зимнему длинным. Перемерзший и утомленный пассажирским бездельем, я потерял счет посадкам и взлетам, совершаемым Панкратовым лишь для заправок. Скоро надвигающиеся сумерки начали заштриховывать редкие в степях земные ориентиры. И тут Панкратов указывает наконец на околицу большого села: "Штакор!" Положив машину в вираж, летчик точно направляет самолет на небольшую полянку между кустарниками и большим красным кирпичным домом штаба 3-го смешанного авиационного корпуса. Сбавляя скорость, легкий У-2 "закозлил" на неровностях внешне совершенно гладкой площадки.

Пожилой капитан, видимо совсем недавно призванный из запаса, встретил нас у самой машины. Держась подчеркнуто по-военному - угловато, строго и чуточку картинно, капитан тем не менее запросто и крепко пожал мне руку и совсем уж по-штатски сказал:

- Генерал ждет вас, товарищ.

Командир 3-го смешанного авиакорпуса Владимир Иванович Аладинский оказался радушным человеком. Но прежде чем убедиться в этом, пришлось с трудом "форсировать" всего каких-нибудь метров сто, отделявших наш самолет от дома. Промерзшие и затекшие от длительного бездействия ноги и руки подчинялись плохо. В жарко натопленном доме меня на какой-то миг сильно бросило в сон. Генерал, поняв это состояние и не дав официально представиться, перебил меня:

- Ну, Алексей Григорьевич, давай-ка с устатку борщецом разогреемся.

Стол, вплотную придвинутый к стене, был уже накрыт на четверых. С боков подсели мой сегодняшний спутник летчик С. Панкратов и встретивший нас капитан. На столе - грубая скатерть, четыре скромных прибора и дымящаяся супница. В наступившей тишине зазвенели ложки.

- Отдыхать, тебе, подполковник, не придется,- неторопливо заговорил Аладинский.-Тридцать девятый ждет. И чем скорей ты отпустишь командира полка, тем будет лучше для дела. Да и для тебя тоже.

В последней фразе уж не осталось ни малейшего следа того хлебосольного благодушия, которым здесь попотчевали поначалу. Капитан испытующе глянул на генерала, затем, будто сочувственно, на меня. Панкратов, неожиданно подавившись, закашлялся. А генерал резковато бросил:

- Попрошу карту! - И вышел из-за стола. Капитан сноровисто распахнул на стенке занавеску и не без изящества подал указку. Все разом положили ложки и стали сосредоточенно разглядывать густое переплетение красно-синих стрел, представшее перед нами. Усмехнувшись, командир корпуса сказал:

- Не собираюсь сказать ничего такого, что способно испортить вам аппетит.

И, с минуту-другую подумав, продолжал, обращаясь ко мне:

- "Дон"... Русское слово, а пригодилось-таки немцам для названия группы армий под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна. Этими силами фашистское командование надеется восстановить свое положение на Волге. Но как Паулюс захлебывается волжской водицей, так и Манштейн хлебнет ее в нашем "тихом" Дону.

Генерал прошелся взад-вперед, и указка, проскользнув над самым моим плечом, уперлась в карту.

- Видишь, отсюда, от шолоховских Вешек, до Маныча шестьсот километров. Манштейн развернул здесь до тридцати дивизий. Дела-то у них плохие: отборные силы перемалываются в нашем котле, а манштейновские фланги в Ростовском, в частности, направлении прикрыты только что подошедшей 8-й итальянской армией. За несколько дней до твоего приезда наш Юго-Западный фронт завязал с ними ожесточенные бои. Уже сейчас ясно, что днями обязательно прорвемся на рубеж Новая Калит-ва - Беловодск - Миллерово...

Комкор сел. Положил указку рядом с ложкой и, поглядев на меня в упор, тихо, но твердо закончил:

- Сам понимаешь, работы у нашего брата полон рот. Это себе заруби, Алексей Григорьевич!.. За три дня летчики нашего корпуса совершили более тысячи боевых вылетов.

В тридцать девятом полку

На крыльце штаба авиационного корпуса много офицеров. Их взгляды обращены к околице. С трудом протискиваюсь вперед. Мороз тут же начинает щипать щеки. Степь, запорошенная искрящимся снегом, рассечена пополам дорогой, выходившей из села и поблескивавшей накатом, словно зеркальное стекло. Постепенно на околицу накатывалось нестройное глухое похрустывание. Потом появилась огромная тень. Словно змея, извивалась и медленно приближалась она к Калачу-Воронежскому.

Пленные!.. Я это понял лишь тогда, когда голова колонны поравнялась с нами, и был потрясен полной потерей этими людьми какого бы то ни было воинского вида: обросшие и исхудалые, полураздетые и полуразутые, с трясущимися руками, жадно протягивающимися к нам. В этой бесформенной толпе, которая, кажется, вовсе не нуждалась даже в редкой цепи идущих по обочинам конвоиров, царствовала чинная покорность. Гитлеровцы, хорошо различимые по сравнительно добротной форме, не составляли исключения. Их угрюмость была еще более безнадежной. В колонне пленных шли итальянцы из 8-й армии и румыны из 3-й, немцы - командиры, инструкторы и эсэсовцы из заградительных отрядов. Это была часть войск из группы армий "Дон" Манштейна, попытавшегося деблокировать 6-ю армию Паулюса в Сталинградском котле. Не выполнив задачи, Манштейн откатывался назад. На гигантском советско-германском фронте наметился исторический перелом.

Чья-то рука легла мне на плечо:

- Командир тридцать девятого?

- Так точно, - ответил я.

- Заместитель командира авиакорпуса по политчасти полковой комиссар Карачун,- представился он и, кивнув в сторону пленных, спросил: - Вошли в курс здешних дел?

- Так точно.

- В таком случае медлить нечего. Поехали. Буду представлять вас комдиву и личному составу полка.

К полуночи старенькая "эмка" доставила нас в Таловую. Командир дивизии Степан Игнатьевич Нечипоренко уже поджидал нас.

- Давай, Федоров, поутру двигай в полк. Да побыстрей сменяй майора.А сейчас спать! Отдохни, пока есть возможность.

Какое-то странное, стыдливое смятение звучало в этих словах. Засыпать, несмотря на усталость, трудно. Тяжелыми были предчувствия. Ранним утром следующего дня они оправдались в полной мере.

Начальник штаба полка подполковники. А. Альтович встретил нас на Нижне-Каменском аэродроме, поразившем своей сонной пустынностью. Беспорядочно расположились на поле всего лишь несколько полузачехленных машин. Молча откозыряв, вышли размяться. Оглядели унылое поле. Вновь встретившись взглядом с Альтовичем и выждав, не вмешается ли полковой комиссар Карачун, спрашиваю:

- А командир где?

Поглядев на свои отменно начищенные сапоги, подполковник нехотя ответил:

- В деревне... На квартире.

- Тогда едем к нему.

Минут через десять, когда машина поравнялась с хатой, крытой железом, начштаба, не поднимая головы, проговорил:

- Здесь.

Резко стучим в дверь. Минута... третья... пятая... Затем без малейшего шума, как будто открывающий заранее притаился за дверью, она стала отходить от притолоки. В образовавшуюся щель видна полураздетая молодуха - заспанная и нечесаная. Открыть дверь она не торопится.

Спрашиваю:

- Майор дома?

- Хиба ж можно их в такую рань-то беспокоить? - Ничего, начштаба, - с трудом выдавливаю,- с этим будет покончено. Едем на аэродром, соберем людей...

Нестройное построение угрюмых людей. Меня представили. Трудно сосредоточиться. Никак не могу сообразить, что же такое напоминает мне все это. Хватило сил лишь подать команду: "Разойдись!"

Вскоре в землянку вбежал посыльный:

- Тревога!..

Успокоившись, командую:

- К машинам, товарищи!

Что это был за вылет!.. Лишь минут через сорок несколько "пешек" приняли старт. И только тогда пожаловал заспанный майор.

Не оборачиваясь, говорю:

- Прошу подготовить приемосдаточный акт.

- Есть,- покорно и безразлично звучит его ответ.

А машины тем временем одна за другой неуверенно обходят аэродром по установленному кругу. Две поспешно плюхнулись на посадку. У одной оказался засоренным бензопровод, у другой отказала маслопомпа. Три экипажа, атакованных "мессерами", совершили где-то вынужденную посадку.

Вечером читаю акт: "...по документам боевых машин в 39-м полку числится 13. На сегодняшний день: 3-на вынужденных посадках ожидают подъема на шасси и смены винтов; 4-со снятыми моторами; в строю-6". Акт подписали: размашистой росписью - полковой комиссар Карачун, строго разборчивой - Н. Альтович, дрожащей рукой - майор. Подписывая этот печальный документ, я порвал бумагу и брызнул на текст чернилами. Затем, не оглядываясь на тяжело дышащего за моей спиной бывшего командира полка, говорю:

- Машина в вашем распоряжении, майор. В полку прошу не задерживаться!

Вскоре после пополнения материальной частью пришлось нам перебазироваться. Из Нижне-Каменской на новую площадку возле совхоза Калачевского перекочевали за один день. К исходу дня 16 машин приземлились на место новой дислокации. И тут-то выяснилось, что кормить людей решительно нечем. Вызываю штаб дивизии. Сквозь писк в наушниках слышу нечипоренковский басок. Сейчас получу первую взбучку. Но, выслушав меня, комдив Нечипоренко говорит:

- Ничего, к полуночи начнем доставлять вам сухой паек. Сутки как-нибудь перебьетесь!

- Так точно,- отвечаю я с облегчением и радостью. В полночь вблизи нашей штабной халупы приземляется тяжело груженный У-2. Устало махнув рукой, приведший его комдив остановил мой рапорт.

- Докладывать будешь после. Сейчас принимай провиант.- И, как рачительный хозяин, пояснил: - Здесь всего-то килограммов двести будет. Сухари, концентраты, чуток консервов и жиров - червячка заморить хватит. Я до рассвета еще рейса два сделать успею, на завтра вас обеспечу. А там сами справляйтесь.

Люди ободрились. С какой благодарностью смотрели они на этого старейшего летчика ВВС, исключительно опытного в ночных полетах! Меня все время преследовала мысль: "Каким же, в конце концов, должен быть тон и стиль обращения командира с "трудным" полком? Такой ли заботливый и снисходительный, какой усвоил себе полковник Нечипоренко? Такой ли поощрительно-твердый, но выжидательный, установившийся в штабе генерала Аладинского?" Мне казалось: ни то, ни другое в данном случае не годится, но и без того и без другого не обойдешься.

Зайдя в хату, где расположились в ожидании обеда летчики из 3-й эскадрильи, я остановился на пороге. Чубастый парень с густыми черными ресницами, разухабисто сдвинув шлемофон на затылок, говорит:

- Это, братва, всегда так: новая метла по-новому метет. У нас в Забайкалье старички-авиаторы говаривали: "Где начинается авиация, там кончается армейский порядочек". Вот и наш комдив, видели, сам прилетел - и к делу. "Докладывать по форме,- говорит,- в свободное от службы время будете...". И в самом деле: нам летать и бомбить надо, а козырять - земное дело, в небе это ни к чему.

Краска бросилась мне в лицо.

- Фамилия? - зачем-то крикнул я.

Летчики и техники замерли. Оратор, капризно поведя плечом, уставился на меня эдаким озорным взглядом. В наступившей тишине его неторопливый, негромкий ответ звучит вызывающе:

- Глыга фамилия моя... Иван Глыга.

Припоминаю что-то уже известное про этого летчика. И вдруг гнев схлынул, моя "речь" полилась на удивление гладко:

- Летчик вы вроде с неплохими данными, а парень-то, выходит, с дурью...

Он вскинул голову, но чуб черных волос вновь лихо навис над высоким лбом.

- Это почему же? - обескураженно вопрошает Глыга и, как-то по-особому подобравшись, еще раз озорно и фамильярно бросает: - Почему, товарищ командир полка, скажите?

Дерзость пропускаю мимо ушей и чутко ловлю сочувственное внимание собравшихся.

- А ну-ка, летчик-бомбардир, скажи, показания скольких приборов ты должен заметить, входя звеном в пикирование?

- Примерно двенадцать.

- И это все?

- Нет. Должен еще засечь положение ведущего и второго ведомого.

- Верно. А сколько движений надо сделать?

- Ни одного. Тут-то и надо застыть, как по стойке "смирно".

- Молодец! (Одобрительный вздох остальных). Но все-таки выходит, что ответ ваш не совсем правильный.

- Как?

- А обыкновенно. Чтобы выполнить все то, о чем вы, лейтенант, совершенно правильно только что сказали, нужна повседневная тренировка. И если на земле приучишься не замечать начальство, не ровен час и в воздухе будешь невнимательным и угодишь под собственные бомбы.

- Так точно! - жалобно звучит голос Глыги, и он застывает в положении "смирно".

Летчики громко смеются... Мне показалось, что в наступившей за моей спиной тишине что-то начало меняться.

Через несколько дней это ощущение стало более определенным. На железнодорожный узел. Россошь девятку довелось вести самому. Взлет провели строго по-уставному. На пути к цели под огнем вражеских зениток строй держался надежно. Твердо, не рыская, все машины вошли в пике. В два захода с неплохой точностью уложили бомбы, а затем проштурмовали. По сигналу "пешки" заняли свои места в строю "клина" и вновь ушли на высоту. И я почувствовал, будто руки мои лежат одновременно на всех девяти штурвалах. Все, как бывало в 9-м полку!

Мысль эту прерывает шестерка "мессеров". Они атакуют, ни плотный, расчетливый огонь нарушает строй вражеского пеленга. "Мессеры" рассыпаются-кто вверх, кто вниз, кто по сторонам. Следующий прямо за лидером фашистский истребитель не улавливает маневр ведущего и напарывается на трассу, метко выпущенную стрелком-старшиной Зверьковым. "Мессер" дымит. Плотный купол трасс всего нашего строя мгновенно обволакивает пирата. Он тут же срывается и идет к земле.

Разгоряченные, обедаем. В столовой шумно. Люди, почувствовавшие наконец радость боевой сплоченности, оживленно обмениваются впечатлениями только что завершенного успешного вылета.

В разгар этой трапезы в столовую входит капитан из штаба корпуса.

- Товарищ командир, пакет от генерала.

- Спасибо, товарищ капитан. Присаживайтесь, отобедайте с нами.

Под рукой в крошку рассыпается сургуч печатей. В пакете - "Радиоперехват". Прочитываю содержание.

"Спасибо комкору. Это как раз то, что нам нужно сейчас",- думаю я и в воцарившейся тишине встаю.

- Дорогие товарищи! - говорю я.- Мы сегодня отлично поработали, внесли крупицу в наше общее дело. Враг в смятении.

Послушайте радиоперехват депеши Паулюса фюреру: "Сталинград нам больше не удержать. Умирающие с голоду, раненые и замерзающие от холода солдаты валяются на дорогах. Прошу разрешения пробиваться наличными силами на юго-запад и выслать самолет для вывоза специалистов. Из... списка меня исключить..."

Радостные улыбки летчиков. Мой взгляд останавливается на лице Ивана Глыги. Глыга поднялся из-за стола, надел шапку, с завидным строевым изяществом взял под козырек. В эту незабываемую минуту остро почувствовалось: в 39-й ближнебомбардировочный авиационный полк возвращалась воинская слаженность.

Трагедия в Гартмашевке

Окончательно наш полк возродился не в этой радости, а в печали- глубокой и гневной. Много лет минуло с тех пор, а Гартмашевка и поныне приводит меня в содрогание.

17 января 1943 года заместитель Командира 2-й эскадрильи капитан Константин Смирнов показал нам в штабе этот пункт на карте. Час назад он возвратился из успешного налета, и голос его звучал радостно.

- Круто пикируя,- говорил капитан,- наша девятка вывалилась из облаков прямо над целью. Удача редкая: бомбы легли по двум эшелонам, только что ставшим под разгрузку. Вот посмотрите...

Смирнов оторвал палец от точки на карте и, протянув три большие фотографии, добавил:

- Это старший лейтенант Николай Прохоров, мой штурман, снимал.

От еще не просохших фотоснимков как бы потянуло гарью. На одном снимке вдоль четких железнодорожных линий сквозь пелену дыма видна угластая рвань остовов сожженных вагонов; на втором их больше; на третьем - дымы запеленали цепочку железнодорожных цистерн, над которыми поблескивают языки пламени...

Через восемь дней благодаря стремительному продвижению войск нашего фронта, отогнавших Манштейна из Котельниково, 39-й полк оказался в Гартмашевке. Благополучно приземлили мы своих верных "Петляковых" на аэродром, лишь недавно покинутый гитлеровцами. На этот раз машины были перегружены не бомбами, а людьми и техническим имуществом: обстановка требовала немедленных действий прямо отсюда.

Первое, что приятно поразило на аэродроме в Гартмашевке,- это около сорока новеньких, готовых хоть сейчас к вылету фашистских самолетов. Они стояли в строгом порядке вблизи от взлетно-посадочной полосы. Противник бежал поспешно. Хваленые вояки побросали даже машины. Это результат удара советских танкистов, поддержавших наступление 1-й гвардейской армии.

Осмотрев фашистские самолеты, мы побывали на железнодорожной станции. Здесь тоже было чему порадоваться. Нашими налетами разметано шесть вражеских эшелонов. Состояние станционного хозяйства и подъездных путей позволяло суток за двое восстановить железнодорожный узел. Перед глазами как бы ожили снимки, показанные Костей Смирновым. Склады с продовольствием, военным имуществом, боеприпасами и даже с горючим остались нетронутыми.

В приподнятом настроении возвращались мы на аэродром. Хлопот предстояло не так уж много: вызвать саперов на станцию; столковаться с командованием о переброске в глубокий тыл фашистских самолетов; принять под охрану склады, передать командованию трофейный автотранспорт, отобрав все необходимые автомашины. Словом, с этой базы можно начинать боевую работу хоть завтра.

Бодро шагаем по полю, внимательно осматриваем взлетную полосу, оцениваем оборудование аэродрома. Возле одной стоянки задержались. И вдруг замечаю: группа летчиков, громко переговариваясь, гурьбой двинулась к краю аэродромного поля, на который как бы набегал из лощины лесок. Через минуту-другую голоса там сразу оборвались. Наступившая тишина чем-то обеспокоила. Я направился к летчикам и нашел их стоящими с обнаженными головами. Меня пропустили вперед. На ходу снимаю шлемофон.

Недавно выкопанный капонир едва припорошен снегом. Мгновение, другое - и в страшной неровности снега различаю жуткую картину: мужские, женские, детские трупы... У некоторых руки заломлены назад, и прикручены проволокой.

- Сколько же здесь замученных?!

Шепот лейтенанта С. Карманного кажется сейчас криком. Высокий, но сутулый, этот парень как-то сразу выпрямился, стал еще выше ростом.

Прибывший на днях в полк новый замполит майор Николай Сысоев стоял хмурый, о чем-то раздумывая. И вдруг сильно обнял Карманного, поправил сжатым в руках шлемофоном рассыпавшиеся по высокому лбу белокурые волосы и четко ответил:

- О том фашистского коменданта спросить надо.

- Надо!..- с надрывом выкрикнул Костя Смирнов.

Вдали показались люди. Оборванные и скорбные, медленно, как бы чего-то еще опасаясь, приближались они к нам. Майор Сысоев шагнул вперед и скорбно заговорил:

- Дорогие друзья, товарищи! Над этой могилой зверски замученных фашистами соотечественников поклянемся отомстить за гнусное поругание!

Так начался тот страшный, сам собой возникший митинг.

- Сто пятьдесят семь,- назвал кто-то цифру.- Сорок девять брошено на дно капонира заживо. Среди них три танкиста, задолго до подхода главных сил ворвавшиеся на станцию и ранеными взятые в плен.

Вместо того чтобы обороняться с воинским достоинством, гитлеровцы бросились на расправу с беззащитными, а затем бежали, побросав даже боевое оружие.

Гневно заговорил молодой боец из батальона аэродромного обеспечения комсомолец Иван Ткачев:

- Тяжело, товарищи!.. Страшный в моей жизни момент. Хочу поделиться большим горем, жгучей ненавистью к врагу-зверю... В Гартмашевке находилась моя семья: отец Петр Савельевич, мама моя, Анастасия Семеновна, меньшой брат Петя... До прихода фашистов жили счастливо. Соседи у нас были: семья Косоговых и семья Драчевых. Пятнадцать человек... Вчера я думал, пришел радостный для меня день - освобождена Гартмашевка. Страшно рассказывать, что я увидел сегодня... Пожарище да изувеченные трупы. Нет теперь у меня ни отца, ни матери, ни братишки... Уцелевшая соседка Драчева рассказала: "Прятались мои в погребе. Фашисты выволокли их оттуда, затащили в дом и стали расстреливать из автоматов. Раненых добивали прикладами. Стонавших, умирающих людей топтали тяжелыми сапогами, Девушек резали ножами. Прикладами разбивали головы младенцев..." Клянусь до последней капли крови мстить врагу!

Прошло несколько минут. Сквозь сдержанные рыдания глухо зазвучал новый голос. Это говорил летчик Пиндюр из только что прибывшего сюда 5-го гвардейского истребительного полка:

- Фашисты убили и мою жену. Штыком закололи любимую дочь... Так-то, браток... Буду мстить гадам до последнего вздоха!..

Леденяще свистел над нашими обнаженными головами ветер. Но слов, сказанных в этот страшный час, он не развеял, сердец, обожженных скорбью, гневом и ненавистью, не охладил.

Летчик-истребитель Пиндюр в последующих боях сбил 19 самолетов противника: 11 лично и 8 в групповых боях. Его товарищи-однополчане не отставали: 11 фашистских самолетов сбил Светов, 18 - Сивцев, 24 - Бурназян и столько же их геройский командир, мастер воздушного боя, дважды Герой Советского Союза подполковник Зайцев. Эти доблестные воины уничтожили больше дивизии фашистских воздушных бандитов!

С того страшного часа особый "счет мести" открыли и летчики 39-го полка. Точней становилась боевая работа наших людей, строже весь уклад полковой жизни. Люди стали молчаливей и собранней. С того дня, возвращаясь с задания, пилоты перед посадкой покачиванием крыльев салютовали безвременно погибшим, захороненным на краю летного поля советским людям.

А однажды летчик-коммунист Алексей Чугунов, этакий увалень с краснощеким и круглым лицом, доложив о выполнении очередного боевого задания, помолчал и совсем не по-уставному сказал:

- Не посчитайте за красивую фразу, товарищ командир. Смысл моей жизни теперь в том, чтобы бить и бить эту погань фашистскую!.. Оторви мне завтра руку, молча пойду в пехоту, буду рубить их одной рукой. Вот и сейчас бензобаки мне пробили, а в пулеметах еще было патронов достаточно. Не мог вернуться, пока не опустели магазины.

- Ну, а если б вытек бензин? - перебил я его.

- Все равно не мог иначе. Понимаете?..

В те дни все мы это хорошо понимали. Все!.. Даже техсостав, работающий вдали от линии фронта.

Как-то у прилетевшего с боевого задания самолета потек масляный радиатор. Исправить радиатор поручили технику-лейтенанту Андрею Левашову. Нужно было сделать это срочно: предстоял повторный вылет. Тут же на поле в сильнейший мороз этот далеко не богатырского склада человек быстро сменил радиатор. Машина вышла на задание. К ночи, когда все вернулись, в полку был получен новый приказ:

- С рассветом поднять все самолеты!

Усталый комэск Т. Канаев зашел в землянку техсостава. Люди готовились ко сну.

- Как хочешь, Левашов, а воду достань! - говорит комэск.

Водоемов поблизости не было. Воду возили раз в сутки - утром со станционной водокачки. Можно снег разогреть, но нет ни одного ведра. Пурга была - ни зги не видать! Вернулся ни с чем... Тогда он приспособил лампу для нагрева мотора и всю ночь в емкости из-под бензина растапливал снег. На рассвете командир эскадрильи услышал четкий доклад выбившегося из сил лейтенанта:

- Машины к вылету готовы!

Даже по обычному угрюмому лицу комэска пробежала улыбка. Он молча пожал посиневшую от холода руку техника и вошел по трапу в кабину. В назначенную минуту эскадрилья Канаева нанесла гитлеровцам точный удар и благополучно возвратилась в Гартмашевку.

Запомнилась она мне на всю жизнь.

В небе - "Петляковы"

Войска Юго-Западного фронта окончательно сбросили группу войск противника "Дон" с рубежей, откуда она рвалась к Волге. 6-я армия Паулюса оказалась обреченной на уничтожение. Но не только в этом значение жарких схваток, происходивших здесь в первые недели 1943 года. Изменения оперативно-стратегической обстановки в южнорусском междуречье приобретали далеко идущие последствия: над тылами фашистских войск, еще минувшим летом прорвавшихся к Кавказскому хребту и сейчас попятившихся назад, нависла смертельная опасность, нефтяные богатства Баку оставались для вермахта, извечно страдавшего от недостатка стратегических запасов горючего, за семью замками; советские войска получали возможность выйти на оперативные просторы Украины, прямо у Донбасса; топливный голод становился для гитлеровцев одним из предвестников близкого конца.

Войска нашего фронта, форсировав Северский Донец восточнее Луганска, прочно захватили на правом берегу плацдарм. Рассекающее фашистский фронт наступление угрожало уничтожением донбасской группировки гитлеровцев. В эту группировку вошли и войска Манштейна, впопыхах даже не сменившие названия "Дон": времени для переформирования этой группы у противника не было. Теперь это звучало нелепо. Ставка фюрера бросила на подмогу ей отборные дивизии головорезов СС: "Викинг", "Великая Германия", "Райх", "Адольф Гитлер", "Мертвая голова".

Без передышки, с ходу наши войска наращивали мощь своих ударов. И на наш 39-й полк всей тяжестью легла напряженная боевая работа.

29 января наступательный удар был нацелен в направлении на Балаклею. Подвижная группа войск Юго-Западного фронта развивала стремительный прорыв на Красноармейское с целью перерезать пути отхода гитлеровцев из Донбасса, в то время как 1-я гвардейская армия наносила главный фронтальный удар из района Старобельска на Красный Лиман.

Бомбами, бортовым оружием и смелым разведывательным поиском содействовали наступлению и летчики 39-го авиаполка. Сотни самолето-вылетов, не прекращающихся все светлое время зимнего дня. Именно в это время совершил подвиг командир эскадрильи капитан И. Утюскин. Он мужественно направил самолет на узел зенитной обороны гитлеровцев в Черткове и погасил его огонь. Утюскин погиб. Его судьбу разделил и флаг-штурман полка капитан С. Рябиков коммунист, большой специалист и железной воли офицер.

Теперь весь летно-подъемный и технический состав полка значительно подтянулся. В огне ожесточенных схваток сгорали остатки расхлябанности, распущенности, недисциплинированности. Младший лейтенант Глыга стал неузнаваем. Отличная выучка, точность действий, изящество полета, мужество атак раскрылись в этом летчике отчетливо и ясно.

В штабной землянке была тишина. Замполит Сысоев стоял у карты и о чем-то думал. Только сейчас остро ощутил я, насколько прочно вошел в нашу полковую жизнь этот коммунист. Он прекрасно знал свою работу, любил ее. Любой случай, способный воздействовать на души людей, будить в них мужество, использовал он жадно и чутко.

Майор - настоящий инженер человеческих душ. Перемены в душе Вани Глыги - и сысоевская заслуга. Он искусно воздействовал на весь полковой коллектив. Я ни разу не говорил с ним об этом: мы и так хорошо понимали друг друга. Партийная и комсомольская организации работали четко.

Люди подтянулись. Дисциплина в полку стала значительно лучше. Полная боевая готовность. Слаженность и мужество в бою. Сегодня, например, отличился экипаж командира эскадрильи К. Смирнова.

Еще минуту назад самолет удачно преодолел зенитный барьер, и бомбы, посланные твердой рукой штурмана, легли прямо в цель. Но не успели еще выйти из пикирования, как машину разом атаковало звено "мессершмиттов". Пилот ввел машину в правый вираж, и сразу же стрелок послал меткую очередь в лоб атакующему истребителю противника. "Мессершмитт" вспыхнул и, перевернувшись, рухнул на землю. На какое-то мгновение у противника произошла заминка. Для экипажа Смирнова этого было достаточно: закончен маневр, набраны высота и нужная скорость.

Но не тут-то было! Новая атака. "Петляков-2" вздрогнул. На фюзеляже и крыле - следы первых пробоин. От резкого сброса скорости машина вибрирует, падает тяга. С левого плеча стрелка В. Шамеева стекает ручьем кровь. Но все еще ожесточенно рассыпает трассы его пулемет. Тройка "мессершмиттов" отброшена, но и самолет Смирнова изранен.

Вынужденная посадка на своей территории. Через час летчик просит:

- Дайте техников. К вечеру поднимем машину, сменим винты. Завтра снова будем готовы к бою...

Такая воля воспитывалась в полку кропотливой работой партийной и комсомольской организаций. Делалось это без каких бы то ни было скидок на боевое напряжение - вернее, исходя из требований этого напряжения. Партийные собрания в те дни проходили, как обычно: по-деловому говорили на них о передовиках боевой и политической подготовки, .раздавалась нелицеприятная, непримиримая к недостаткам острая большевистская критика.

Помню одно из внешне совсем обычных комсомольских собраний, проведенных майором Н. Сысоевым в необычно трудных условиях битвы за Донбасс. Под огнем критики - летчик Петр Журавлев, парень, склонный к воздушному лихачеству.

Председательствует сержант Григорий Хуторов. У этого парня, прожившего на свете чуть больше двадцати лет, есть на то все права. Он не только комсомольский активист, но и боевой командир лучшего звена. Не офицер, а наилучшим образом командует тремя экипажами, 17 января его звено, выйдя на Ново-Россошь, обнаружило, что противник сменил место дислокации. Сержант решил во что бы то ни стало найти врага и разбомбить его. Гитлеровцев увидели в Беловодске. С крутого пике звено сержанта уничтожило 4 орудия, до 20 автомашин и рассеяло роту фашистских солдат...

Воспоминание прерывает речь Н. Сысоева:

- Появившись над полосой в самый разгар стартов, Журавлев бросил машину на посадку чуть ли не у самого "Т". Точностью, видите ли, удивить нас захотел, да и раскатился на снежную целину так, что едва самолет не скапотировал. Кому нужно это ухарство? Машины и людей беречь надо для боя, а рисковать дома, в тылу,- это преступление.

Майор не стал вдаваться в подробности. Он сошел с трибуны, сел рядом с Хуторовым - ждал, что скажет виновник. Журавлев молчал. Наконец, красный и насупившийся, встал. Глаза его встретились с хуторовскимн, и он вновь опустил их: трудно выдержать взгляд товарища, знающего твою неправоту. Ничего не сказав, Петр помотал головой, сердито отмахнулся от Кости Ботова - своего штурмана, нетерпеливо подталкивающего командира в бок, и снова сел.

- Чего головой-то мотаешь? - вконец рассердился майор Н. Сысоев.Сказать-то тебе нечего!..

Тогда всем показалось, что это и впрямь так. Но до сих пор перед моими глазами стоит последовавший через несколько дней финиш журавлевского "Петлякова". Машина зашла на посадку и, едва достигнув начала полосы, вдруг резко развернулась влево и взмыла вверх.

- Опять журавлевские фортели! - ворчит Сысоев.

Еще дважды, едва дойдя до начала полосы, самолет взмывал вверх, а затем на удивление мягко и точно приземлился. Мы бросились к машине и, заглянув в кабину, все поняли...

Лишь через два дня полковой врач доложил, что состояние здоровья членов журавлевского экипажа удовлетворительное. Вместе с майором Сысоевым, взяв ордена, которыми командующий 17-й воздушной армией наградил экипаж за исключительно ценные разведывательные данные, добытые в памятном полете со столь необычным финишем, мы отправились в госпиталь.

Журавлев едва приподнялся на койке, превозмогая боль. Румянец залил его лицо. Он смущался, глядя в глаза Сысоеву. Мы вручили Журавлеву орден Красного Знамени, а потом орден Отечественной войны I степени - его штурману К. Ботову и II степени - стрелку-радисту М. Атражеву.

Завязалась душевная беседа. Обстоятельную картину происшедшего нарисовал штурман-комсомолец Костя Ботов.

- Задачу разведки района Красноармейского,- рассказывал он,- мы выполнили. Об этом я сообщил Петру выразительным жестом. Но тут что-то мелькнуло в поле зрения. Стали внимательно разглядывать очертания подбегающей под крыло рощицы, которую пролетали раньше. Конфигурация ее за каких-нибудь минут пятнадцать изменилась: опушка, ранее отстоявшая от дороги метров на сто, теперь придвинулась вплотную к большаку. Журавлев перевел машину в крутой вираж, а затем ввел ее в отвесное пике. По мере приближения земли все отчетливей раскрывался секрет изменений: опушка состояла из неестественно покосившихся маленьких ветел, чуть запорошенных снегом, сквозь ветлы видны коробки немецких танков. Стало быть, дивизия "Мертвая голова" обзаводится здесь солидным резервом. Ну что ж, пусть "голова" на самом деле станет мертвой! Сбрасываем бомбы, и еще не поднялся с земли дым, как вспыхнуло огромное пламя. Взорвавшись сразу, несколько бензоцистерн раскидали плотно окружившие их тяжелые танки. Сброшенные ветлы маскировки сразу восстановили картину естественного для этих мест ландшафта.

После этого нас резко бросило на левое крыло - разрывы зенитного огня застлали все поле зрения. Журавлев, едва успевший вернуть самолет в горизонтальное положение, тут же валится на ремни. Я увидел, что по всему правому боку и правой ноге командира сочится кровь. Я перехватываю у него штурвал. Вдвоем приводим машину к аэродрому. Но командир теряет сознание. Я, сняв его руки со штурвала, с трудом веду "пешку" на середину взлетно-посадочной полосы. И тут Журавлев, разжав до крови закусанные губы, говорит:

- Отставить, штурман... Дай мне!

- Брось ты! Как-нибудь уж сам посажу...

- Как-нибудь!.. Не пойдет как-нибудь!.. Я не забыл собрание! - выкрикнул Петя.

Журавлев принимает управление. Два захода на посадку ему не удаются. Третий точен. Сразу же после посадки Журавлев потерял сознание...

Так воздействует на людей умело направляемая сила партийного слова. Она поднимает в них все лучшее и в критическую минуту возводит их на высоту подвига.

"Любой ценой..."

В начале 1943 года фашистские войска интенсивно готовились удерживать в своих руках советский Донбасс. Сюда стягивались большие резервы с целью сковать наступательный порыв войск Юго-Западного фронта.

13 февраля. Раннее утро. Солнце еще за горизонтом, а над стоянками полевого аэродрома Новодеркул уже закипела жизнь: техники, механики и мотористы пробуют моторы, готовят, ремонтируют поврежденные в бою самолеты. Задача поставлена жестко: к исходу дня довести число боеготовых машин до полного комплекта, ибо на последнем боевом вылете мы едва набрали самолетов на одну эскадрилью. Трескучий мороз обжигает лицо, пальцы липнут к металлу. Но вот взошло солнце, и многие авиамеханики и летчики поднимают уши шапок, кожаных летных шлемов.

В одной из землянок, превращенной в полковую столовую, сегодня, как никогда, многолюдно. Но голоса звучат редко, как-то приглушенно. Больше слышен торопливый стук ложек об алюминиевые миски. Люди едят быстро, однако не жадно: сегодня не летали еще, поэтому не проголодались, как говорят, не нагуляли аппетита. Подкреплюсь и я, но тоже без особого удовольствия.

Выходя из землянки, натыкаюсь в дверях на старшего инженера полка. Чугай докладывает:

- Боеготовых девятнадцать самолетов "Пе-два"!

Молча киваю в ответ. Вместе обходим эскадрильские стоянки, потом возвращаюсь на командный пункт. На КП жарко. Захрипевший зуммер неожиданно нарушает тишину. Трубку полевого телефона берет начальник штаба майор Громов. Оборачивается ко мне.

- Вас! Комдив

Внимательно слушаю. Обычный вопрос - о количестве боеготовых машин командир 202-й бомбардировочной авиационной дивизии полковник Нечипоренко произносит сегодня с каким-то странным и непонятным для меня беспокойством. Называю цифру, минут за сорок до этого сообщенную полковым инженером. Трубка безмолвствует, только слышу дыхание комдива. Подождав примерно с минуту, спрашиваю:

- Ну что там, товарищ полковник?

- Подожди,- доносится с другого конца провода,- дай посчитать...

Видимо, комдив обдумывает необходимый наряд машин для выполнения какого-то ответственного задания. Наконец говорит:

- Можешь рассчитывать на пару машин, подброшу тебе из соседнего семьсот девяносто седьмого полка. Остальные - твои. Задача тебе такая. Всем наличным составом полка атаковать сегодня эшелон с танками на Чунишинской железнодорожной станции. О готовности доложишь незамедлительно!

Передо мной рабочая полетная карта. В центре Чунишино - железнодорожная станция за Артемовском, возле Красноармейского. Напрямик - и то около трехсот километров от нашего аэродрома. Смотрю на часы, прикидываю. Вот это задача! Дело, конечно, не в характере цели - все дело во времени. Самолеты для взлета на задание будут готовы примерно в 16.30. На сбор и полет до Чунишино - около часа. Светлого времени, стало быть, хватит только на путь до цели и, может быть, на атаку. Обратный маршрут и посадка - в темноте. А летчиков, подготовленных к полетам ночью, всего только двое: я да старший лейтенант Гривцов, заместитель комэска.

Вызываю майора Нарыжного - штурмана полка. Тот внимательно выслушал и, подумав, сказал:

- Предлагаю после бомбардировочного удара по танковому эшелону произвести посадку на ближайший к линии фронта аэродром,- отвечает Нарыжный,- до своего "горючий" не хватит. Для экономии топлива предлагаю круга над аэродромом после взлета не делать, сбор полковой колонны произвести прямо на маршруте. Истребители прикрытия будут?

Я молча пожимаю плечами.

- Значит, не будут, иначе комдив сказал бы. Предлагаю следовать к объекту пониже.

- Правильно, бреющим надо идти. Правда, расход горючего на малых высотах значительно выше, чем на больших, но зато высок и тактический выигрыш: на фоне земли нас труднее обнаружить сверху вражеским истребителям, а в случае встречи с "мессершмиттами" мы лишим их возможности атаковать бомбардировщики снизу.

Смотрю на часы:

- Дежурный! Командиров эскадрилий, звеньев и экипажей срочно ко мне!

Снова звонит полевой телефон. Беру трубку и слышу голос инженера полка Чугая. В нем радость, восторг:

- Товарищ командир! Боеготовых двадцать пять! "Шестнадцатую" и "двадцатую" восстановим к утру...

- Спасибо, Чугай. Идите сюда, на К.П.

Отлично! Двадцать пять подготовлено, да пара подрулит из соседнего полка. Чего же еще желать? Но нехватка светлого времени волнует меня все больше и больше. Что же делать? Звоню командиру дивизии. Вначале докладываю о количестве боеготовых машин и что мне нужно добавить к трем десяткам только два самолета. Полковник Степан Игнатьевич Нечипоренко доволен. Отвечает: "Сейчас же даю команду Быстрову!" Благодарю его от души, затем напоминаю о нехватке светлого времени, о том, что меня больше всего беспокоит...

- Знаю,- отвечает комдив.- Меня это самого волнует. Уже докладывал командующему. Генерал Судец ответил: задачу выполнить любой ценой. На железнодорожную станцию Чунишино прибыл эшелон с танками и самоходными артиллерийскими установками, вот-вот начнется его разгрузка. Это намного усилит противника, и еще труднее будет вырваться из окружения некоторым нашим соединениям. Вся надежда на нас - авиаторов.

- Все ясно, товарищ полковник. Приказ будет выполнен!

На КП собрались все экипажи. Над головами сдержанный гул. Здесь же пилот Саша Яковлев. Недавно он возвратился из воздушной разведки и уже доложил мне, как прикрыта железнодорожная станция средствами противовоздушной обороны, как лучше выйти к объекту действия и с какого направления целесообразно нанести бомбовый удар. Прошу его доложить всем воздушную обстановку и последние разведданные. После его слов коротко ставлю задачу. Боевой порядок полка "колонна эскадрилий". Эскадрильи - в "клину звеньев". Первую эскадрилью веду я, вторую - майор Канаев, третью - майор Смирнов. С ним следуют два самолета из 797-го полка. Замыкающим в полковой колонне пойдет старший лейтенант Гривцов. Истребителей прикрытия не будет.

Вижу, как напрягаются лица летчиков, штурманов: понимаю, без истребителей плохо, но путь-то какой: если с воздушным боем, то горючего не хватит даже до цели. А там наступит быстрая темнота, необходимость в сопровождении отпадет сама по себе.

- Ничего не поделаешь,- говорю,- до цели потерпим, как-нибудь отобьемся, если противник навяжет нам воздушный бой. На обратном пути пойдем под покровом ночи...

Люди покачивают головами, чуть улыбаются. Силен, дескать, командир полка утешил. Вполне понимаю: темнота для большинства из них опаснее боя, да еще на таком сложном в технике пилотирования самолете, как "Петляков-2". Две-три минуты говорю об особенностях полета строем в ночное время, о возможной посадке на запасном аэродроме, у которого взлетно-посадочная полоса ограничена по своим размерам. Гляжу на часы.

- На этом предполетную подготовку считаю законченной, вылет незамедлительно по зеленой ракете с КП.

И вот мы в полете. Пикирующий бомбардировщик Пе-2, до предела загруженный фугасными, осколочными и зажигательными бомбами, как бы завис на месте, а земля несется назад, под крыло: как и решили, идем на небольшой высоте.

Спрашиваю своего стрелка-радиста:

- Что наблюдаешь?

- Наша девятка уже собралась, вторая пристраивается, третья - в ходе сбора.

Самолеты идут строго по заданному курсу. Солнце склонилось к зубчатым верхушкам лесного массива. "Подходим к Артемовску",- докладывает штурман майор Нарыжный. Лучше, если бы город обойти стороной, но нас прижимает время, и мы идем напрямую. На всякий случай надо идти еще ниже. Отдаю штурвал чуть от себя, иду со снижением. Под крыло устремились улицы шахтерского города. По ним мечутся фашисты - ведь под краснозвездными крыльями на наружной подвеске отчетливо видны с земли фугасные авиационные бомбы. Артемовск исчезает за несколько секунд. И снова внизу белый экран степного снега. Следуем маршрутом вдоль дороги на Красноармейское. Судя по тому, как блестит железнодорожная колея, можно предположить, сколь интенсивно за последние часы противник перебрасывает сюда свои войска и технику.

Но вот вдали прямо по курсу - холм. Он быстро приближается. Отчетливо вижу на нем тяжелые орудия артиллерийской батареи. На шоссе справа вытянулась цепочка бронетранспортеров. Чувствую, как "чешутся" пальцы. Наверное, то же чувствует штурман, а еще больше - стрелок-радист, прильнувший к своему пулемету. На всякий случай предупреждаю: "Ребята! Стрелять запрещаю!" Майор Нарыжный смеется: "Вовремя сказано".

За холмом, на высоте метров семьсот-восемьсот, появляются шапки разрывов зенитных снарядов, а справа и выше - группа фашистских истребителей Ме-109. Предупреждаю ведущих групп, даю команду:

- Приготовиться к бою! Сомкнуться!

Произвожу доворот на десять градусов вправо. Необходимо "отодвинуть" от прицелов заходящее солнце, чтобы оно не слепило стрелков-радистов.

Три звена истребителей "Мессершмиттов-109" в строю "пеленг" проносятся мимо нашего строя, разворачиваются на параллельный "Петляковым" курс и... уходят в высоту. Может, не видят? А может, хотят усыпить нашу бдительность? Нет, ни то, ни другое. Просто они хотят атаковать "пешки" на повышенной скорости, чтобы после атаки суметь уйти от мощного огня экипажей пикировщиков. Так и есть. Через несколько минут "мессеры" бросаются в атаку. Однако, не дойдя до плотной цветистой стены наших пулеметных трасс, отваливают: одно звено - влево, другие два - вправо. Не рассчитали или сдрейфили? Словом, атаку до конца не довели...

Они атакуют опять, но теперь уже с. двух сторон. Командую:

- Сбавить обороты!

Скорость наших самолетов уменьшилась, и "мессеры" проносятся мимо, не успев даже прицелиться. Разворачиваются. Наверное, теперь будут атаковать в лоб. На всякий случай приказываю: "Увеличить обороты до максимальных!" Чем больше скорость при встречной атаке, тем лучше. Все! Пронеслись, только мелькнули перед глазами, и опять никто никого не задел. Развернулись. Снова заходят с хвоста. Но почему-то не атакуют, несутся вперед на интервале порядка тысячи метров. Что же у них на уме? Обгоняют третью и вторую девятки самолетов Пе-2, доворачиваются... Теперь понятно: будут атаковать первую девятку. Отчетливо вижу: пара Ме-109 рвется к моему самолету. Стрелки-радисты с других самолетов встречают их плотным огнем. Ведущий истребитель противника, не выдерживая, отваливает, но его настигает пучок огненных трасс. Дымя, "мессершмитт" снижается и пропадает за лесом. Неожиданно вижу второго - он у меня в хвосте. Слышу резкий, короткий удар по машине. Обстреляв наш самолет, "мессер" бросается влево от строя "пешек", но и его настигает огонь штурманов и стрелков-радистов. Наблюдаю, как он валится на крыло, оставляя за собой шлейф густого черного дыма. Остальные истребители противника уходят.

- Пора! - говорит мне штурман Нарыжный.

Это значит, до цели осталось несколько минут полета, и надо успеть набрать высоту. Набираем 500, 800, 1300, 1500... Уверенно следуем дальше, к цели. Справа сзади появляются семь Ме-109, догоняют, заходят в атаку. Внезапно справа от нас возникает заградительная стена зенитных разрывов. Безусловно, огонь предназначен для нас, но стена оказалась на пути фашистских истребителей, и они, будто обжегшись, бросаются влево. Атака сорвалась.

Разворот - и ложимся на второй, последний отрезок маршрута. Курс на Чунишино. И снова нас атакуют. Все та же семерка. Дымит левый мотор на машине Яковлева - он атакован парой истребителей. Стрелок-радист В. Макаренко тяжело ранен в голову и левую руку, но радиосвязь с экипажем не прекратилась ни на минуту.

Еще одна вражеская пуля - и рука комсомольца Макаренко замерла, так и не достучав последние цифры донесения... Запрашиваю командира экипажа:

- Как себя чувствуешь? Состояние штурмана?

Яковлев отвечает:

- Остаюсь в строю, пойду на цель.

Пробиться к объекту действия было трудно. Еще дважды наш строй самолетов подвергался атакам истребителей. Однако монолитный боевой порядок и четко организованный огонь в звеньях не дали возможности сбить самолеты с курса.

Скрылось за горизонтом солнце. "Петляковы" настойчиво продолжают полет к цели. Высота 2 тысячи метров. Полковая колонна перестраивается в правый пеленг эскадрилий, а затем летчики, взяв необходимые дистанции, образовали из 27 самолетов замкнутый круг, своеобразную "вертушку". Перевожу машину в крутое пике. Ведомые держатся на установленных дистанциях и затем один за другим пикируют на цель. Навстречу стремительно несется земля. На длинной цепочке платформ видны танки и самоходки. Видно, как бегут от разгружаемого эшелона солдаты. Сброшена первая серия бомб. Выводя самолет из пике, наблюдаю: первые наши бомбы свернули под откос локомотив, накрыли цель от последней до первой платформы.

Штурманы эскадрилий докладывают о нескольких прямых попаданиях в платформы с танками и артиллерийскими установками, о возникших пожарах и взрывах в районе станции. В наступающих сумерках еще дважды заходим на бомбардировку и штурмовку вражеского эшелона с бреющей высоты. Эшелон полыхает. На фоне дымных хвостов, сносимых от станции ветром, вижу самолеты под управлением летчиков И. Глыги, П. Назарьева, П. Журавлева. Они штурмуют колонну мотопехоты, проходящую вблизи Чунишино.

Отбомбившись, уходим. Поставленная задача выполнена. Железнодорожная станция закупорена надолго! "Петляковы" стягиваются в звенья, звенья - в эскадрильи. Полк, проведший ожесточенную атаку, вновь в полном составе.

Но радость сменяется тревогой: самолет 2-й эскадрильи летчика Г. Хуторова атакует пара "Мессершмиттов-109". Теперь-то они настигли нас, пытаясь взять реванш. Экипажи Пе-2 с большим трудом отгоняют противника от строя. У самолета Хуторова повреждено хвостовое оперение, пулеметным огнем срезана часть правого крыла.

Запрашиваю:

- Как вы? Сумеете ли оставаться в строю?

- Да.

- Я - Восьмой... Я - Восьмой...- вызывает командир звена С. Карманный.Атакован истребителями. Одного сбили, но и наш самолет сильно поврежден. В строю оставаться не могу.

- Разрешаю одиночное возвращение.- Это первый выбывший из нашего строя самолет. Он уходит напрямик - к линии фронта.

Шестерка фашистских истребителей Ме-109 проходит вперед, разворачивается, идет в лобовую атаку. Встретить их нечем, боекомплект иссяк. Даю команду: "Следуй за мной!" - и пикирую вниз, в темноту. Истребители противника проносятся над нами и исчезают. Бой закончен, но риск и опасность остаются. Темнота вырвала землю из-под ног. Ориентиров не видно никаких. До своего аэродрома тридцать пять минут лёту. Горючее на исходе. Домой явно не дотянем... Что же делать? Как поступить в столь критическом положении? Обращаюсь к штурману Нарыжному:

- Прокладывай курс к Василию Зайцеву на Красный Лиман!

- Есть, к Зайцеву!

Мороз пробирает по спине. Зайцев - мой хороший товарищ, Герой Советского Союза (а впоследствии - дважды), но он командует полком истребителей, и садиться на его ограниченных размеров площадку не только не просто, но и опасно. Представляю, сколько дров можно наломать...

Вскоре Нарыжный подготовил маршрут полета к Красному Лиману. Даю группе компасный курс и добавляю необычную для летчиков команду:

- Ведомым подойти на видимость выхлопов патрубков своих ведущих!

Такую команду мои пилоты слышат впервые. Держать свое место в строю по выхлопным огням из моторов ведущих нелегко. А что делать, если сами машины скрыла ночная тьма? Теперь лишь двое - я и Гривцов - сможем в наступающей темноте вернуть еще совсем юных советских парней на нашу родную землю. Каждого из двадцати шести пилотов на правильном курсе может удержать лишь компас, а на своем месте в строю - слабый свет выхлопных патрубков моторов впереди идущего, сейчас заменяющий бортовые огни.

Свалилась еще одна беда: моего стрелка-радиста не слышит командный пункт полковника Зайцева. Это значит, что нам не включат прожектор, не помогут выйти на площадку. Такова ситуация. Воздушный бой с "мессершмиттами" в сравнении с ней, прямо скажу,- забава.

Принимаю связь на себя. Долго, все больше и больше теряя надежду, пытаюсь связаться с К.П, и вдруг слышу знакомый голос. Даже не верится. Нарушая все правила связи, кричу:

- Вася! Дружище! Это я - Алексей. Иду к тебе на посадку. "Хозяйство" в полном составе...

- Да что ты, Алеша, рехнулся! Куда же я тебя посажу?..- в голосе друга больше, чем беспокойство. Вполне его понимаю, но сделать ничего не могу.

- Выхода нет,- говорю,- принимай...

Вот и аэродром Красный Лиман. Вспоминаю ночные полеты в мирное время. Вывозная учебно-тренировочная программа. Полеты по кругу и в зону. Разборы полетов. В районе аэродрома - прожектор, он виден отовсюду. Полосу освещали три прожекторные станции - настоящее море огня. А сейчас на посадочной полосе три едва заметных костра. И все. А вокруг - черная донбасская ночь. Но это не самое страшное. Посадка скоростного пикировщика - вот что меня больше всего беспокоит!

Напрягая глаза до предела, различаю во тьме ночного неба едва мерцающее парами патрубков световое кольцо: один, два, семь... двадцать шесть - все здесь, все находятся на большом кругу аэродрома. Каждый видит впереди идущего. Замыкающим следует старший лейтенант Гривцов. Закладываю неглубокий вираж. Снова взгляд на землю. Одинокий, еле заметный костер вместе с чернотой земли как бы разворачивается, медленно занимая место прямо по носу моей машины. С трудом ощущая снижение, первым захожу на посадку, приземляюсь, торможу насколько возможно, но во второй половине пробега самолет тяжело врезается в глубокий снег, страшная сила инерции тянет его на моторы, отрывает хвост от земли... Секунды показались мне годом. В течение этих секунд машина как бы "решала" вопрос: перевернуться ли ей на лопатки и смять, раздавить меня и мой экипаж или вернуться назад, в обычное свое положение...

Она вернулась назад, но винты - я вижу это даже во тьме - чуть загнулись, будто бараньи рога. Вот что значит "любой ценой..." Но раздумывать некогда, на посадку заходит очередной самолет, он может столкнуться с моим. Включаю бортовые огни. Это, конечно, риск: линия фронта проходит близко, а Ме-110, фашистский истребитель-бомбардировщик, или "Юнкерс-88" - нередкие гости в районе аэродрома. Но зато мой самолет виден пилотам. По рации летчикам следует команда:

- На пробеге выключайте моторы, с полосы уходите влево!

Вот садится самолет Саши Яковлева. Он еще не успел закончить пробег, а техники и механики полка истребителей уже "поймали" его и волокут на руках, освобождая место идущей следом машине. Мой экипаж им помогает.

А самолеты продолжают приземляться. Третий, седьмой, десятый...

Едва успеваем растаскивать их. Пятнадцатый, восемнадцатый... Выдержим ли? Машины таскают буквально все. И только единственный Василий Зайцев стоит у командной радиостанции, руководит вместе со мной посадкой. Я слышу наконец его голос:

- Двадцать шесть! Последнего что-то нет...

"Последний" - это командир звена Сергей Карманный, самолет которого подбили в бою.

- Сели все,- говорю я командиру истребительного полка.- Гасите костры.

Наши машины - двадцать шесть Пе-2 буквально забили все поле левее взлетно-посадочной полосы. Василий Зайцев задумчиво смотрит во тьму и вдруг, покачав головой, говорит:

- Ты знаешь, Алеша, трое твоих пытались упасть левее посадочного "Т". Представляешь, что бы они натворили?

Я представляю. Перед глазами встает весь этот необычный полет, и чувствую, что ноги не держат меня. От усталости, от чрезмерного нервного напряжения я валюсь прямо на снег, не в силах пошевелиться, вымолвить хоть слово. Подходят и рядом со мной садятся мои пилоты, штурманы, стрелки-радисты...

- Расселись, как дома,- шутит Зайцев и вдруг, посерьезнев, предупреждает:А на рассвете чтобы и духу вашего здесь не было. Могу заверить: утром обязательно придут фашистские бомбардировщики.

Ошалело щупаю родную землю, на которую все-таки возвратился наш 39-й бомбардировочный авиаполк. У меня нет никаких сил подняться, хотя на дороге, которая подходит к самому краю летного поля, вижу приближающийся легковой автомобиль. Он останавливается недалеко от нас. Дверца раскрывается, и кто-то, не выходя оттуда, спрашивает знакомым властным голосом:

- Вы что здесь расселись? Командир полка где?

- Я командир тридцать девятого полка.

- Федоров! Жив!

Генерал В. И. Аладинский вываливается из машины. Едва успеваю подняться.

- Так точно, товарищ комкор! Мы все, кроме летчика Карманного, здесь сели.

- Голубчики вы, родные мои... Да неужто и вправду все живы? А я ведь только что твоего Карманного километрах в сорока отсюда видел. Думал, один его самолет и уцелел от всего полка...

Еще долго расспрашивал генерал о деталях полета, затем спросил:

- Каковы дальнейшие ваши планы?

- Утром простимся с погибшими в бою товарищами и будем готовиться к перелету на свой аэродром,- отвечаю ему.- Надо бы отдохнуть летному составу, да командир истребительного авиаполка торопит нас побыстрее улетать отсюда.

- Правильно делает Зайцев,- по-дружески говорит комкор.

Глубокая февральская ночь укрыла плотным покровом донбасскую землю. Я сидел в землянке у истребителей и, закрыв глаза, вспоминал до мельчайших подробностей о необычном полковом вылете, продолжавшемся 1 час 49 минут. Как на экране, промелькнули передо мной цепочка бронетранспортеров, тупорылые тени фашистских "мессершмиттов" на чистейшем полевом снегу, улицы шахтерского города Артемовска...

Здесь же, в землянке, летчики-истребители наперебой рассказали нам, "бомберам", как командование полка, узнав о трудном положении пикировщиков, стремилось сделать все, чтобы помочь нам благополучно приземлиться на их аэродроме.

- Раз "пешки" просят посадки ночью, - значит, нет у них иного выхода,заявил Зайцев.

- Оперативный!

- Слушаю вас, товарищ подполковник.

- Быстро машину с дровами и бензозаправщик на старт! Спички не забудь прихватить.

- Понял!

Не прошло и десяти минут, как нагруженная досками трехтонка, а за ней бензозаправщик направились на старт. Туда же последовала полуторка с замполитом полка В. Рулиным и начальником штаба Н. Калашниковым. Зайцев остался на радиостанции. В воздухе уже слышится нарастающий шум приближающихся к аэродрому самолетов.

Торопясь, младшие авиаспециалисты дружно растаскивали доски вдоль посадочной полосы, обливали их бензином из шланга бензозаправщика. А когда машина трогалась - поджигали. Рядом с посадочным "Т" появилось три костра из дров.

...С рассветом на аэродроме Красный Лиман выстроился личный состав 5-го истребительного и 39-го бомбардировочного авиаполков. Предстояло похоронить с воинскими почестями летчика-истребителя младшего лейтенанта Александра Соколова, погибшего накануне при бомбежке аэродрома, и Василия Макаренко, стрелка-радиста нашего полка.

Линия фронта проходила всего в нескольких километрах от аэродрома. Нередко содрогалась земля от разрывов снарядов и бомб. Шли ожесточенные бои за освобождение советского Донбасса. А в эти минуты боевые друзья в скорбном молчании, обнажив головы, подходили к могиле двух авиаторов. Наступила минута прощания. Затем последовал первый оружейный залп... И вдруг внезапная команда:

- Воздух!

- Истребители - по самолетам!

Летчики бросились к машинам, и через несколько минут дежурное звено уже было в воздухе.

Передаю приказание своим экипажам:

- Стрелкам-радистам занять места у пулеметов и быть готовыми к отражению налета самолетов противника.

Над аэродромом Красный Лиман с двух направлений появились группы бомбардировщиков Хе-111 и пикировщиков Ю-87 под прикрытием истребителей Ме-109. Авиация противника пыталась нанести массированный удар по скученному расположению бомбардировщиков Пе-2 и стоянкам истребителей.

Вслед за дежурным звеном взлетели три группы истребителей Ла-5 во главе с командиром полка. При наборе высоты подполковник Зайцев дал четкие указания ведущим групп об их действиях при атаке врага. Не теряя времени, комэск капитан И. Лавейкин и восемь его летчиков вместе с дежурным звеном дружным огнем отсекли "Мессершмитты-109" от двухмоторных бомбардировщиков "Хейнкель-111", а затем и одномоторных "Юнкерсов-87". В это же время командир полка Зайцев со своей группой атаковал уже перешедшие в крутое пике самолеты Ю-87. Командир другой эскадрильи капитан Дмитриев и его ведомые тем временем атаковали вторую группу бомбардировщиков Хе-111, стремясь сбить их с боевого курса и не дать возможности сбросить бомбы. Аэродром Красный Лиман ощетинился: зенитная артиллерия, пулеметно-пушечный огонь с земли помогал истребителям быстрее справиться с противником. И все же несколько прямых попаданий бомб вывели из строя три наших самолета.

Воздушный бой происходил на разных высотах. Разрывы бомб, гул и рев десятков моторов, непрерывные очереди скорострельных пушек и пулеметов с трудом позволили расслышать на КП полка команды, подаваемые Зайцевым в воздухе.

Пока капитан И. Лавейкин со своей группой преграждал путь "мессерам", завязав с ними "карусель", подполковник Зайцев на пикировании сбил ведущего группы Ю-87. Не выходя из крутого угла, он врезался в землю. Второго "юнкерса" пушечным огнем сразил летчик Н. Цымбал. Мы, находящиеся на аэродроме, отчетливо видели, как шестерка истребителей Ла-5, возглавляемая подполковником Зайцевым, врезалась в боевой порядок фашистских бомбардировщиков Ю-87 и сбила Двух из них. Так же отважно действовали и другие ведущие групп истребителей. Летчик Дмитриев, а затем и Сытов, сбили по одному "Хейнкелю-111". А истребители Шардаков, Кильдюшев, Глинкин, Мастерков. Попков, Анцырев и Лавренко вели упорный бой с "Мессершмиттами-109", не давая им возможности прикрыть свои бомбардировщики.

Удачно действовали Ла-5 парами. Почти в упор Н. Анцырев расстрелял Ме-109, пытавшийся сбить ведущего пары И. Лавренко. И все же вражеским истребителям удалось соединиться со своими бомбардировщиками. Они, словно шмели, облепили самолеты группы Лавейкина и Дмитриева. Развернув свою группу, командир полка Зайцев бросился на помощь комэскам. Шестерка Ла-5 ворвалась в "карусель", закрученную Лавейкиным, рассеяла наседавших "мессеров", а затем бросилась в атаку на бомбардировщиков Хе-111. Их строй дрогнул. И, бросая бомбы вне цели, самолеты со снижением уходили к линии фронта.

Ожесточенный воздушный бой над аэродромом Красный Лиман продолжался в это тревожное утро более двадцати минут. Наши гвардейцы летчики-истребители храбро и мужественно сражались против шестнадцати Хе-111, двадцати семи Ю-87 и двадцати двух Ме-109. Земля помогала своим самолетам, находящимся в воздухе. В момент пикирования "Юнкерсов-87" бойцы батальона аэродромного обслуживания под ливнем бомб и пуль продолжали вести огонь из счетверенных зенитно-пулеметных установок и сумели сбить одного "юнкерса".

В наступивших сумерках долго еще был виден дым от догоравших на донбасской земле фашистских самолетов. К концу подходили самые памятные для меня сутки минувшей войны.

Песня, рожденная в боях

Ревущий автомобиль захлестывается грязью. Еще по-зимнему обжигает прорывающийся сквозь брезентовые боковины ветер, однако, запахи, принесенные им, уже напоены признаками весны...

Штаб Юго-Западного фронта собирает совещание. Из командиров обычных полков мне предстоит быть там, кажется, в одиночестве. Додумываться до причин этого бесполезно. Лучше поразмыслить над захваченными с собой бумагами. Но трясет отчаянно, кидает из стороны в сторону- едва успеваешь увертываться от штанг, поддерживающих брезентовый верх кузова. Нелегко разобраться и в прыгающих строчках.

Но строки акта сдачи мне этого полка предшественником не столько узнаю, сколько помню. Еще раз обращаю внимание на сводку боеготовности полка на сегодняшнее утро. До чего же схожи в них цифры! Формалист, пожалуй, скажет, что наш полк вернулся к тому, с чего начал. Да, борьба за Донбасс потребовала многого. Март оказался печальным. Достигший было полного комплекта и по количеству самолетов и по личному составу 39-й полк потерял 10 самолетов и 23. человека из летного состава. Из строя выбыла чуть ли не целая эскадрилья. За каждый успех в этой ожесточенной борьбе мы платили дорогой ценой. 19 марта, например, семерка "Петляковых" под прикрытием пяти гвардейских истребителей из зайцевского полка прорвалась к Терновой. Нашим бомбовым ударом уничтожено до роты гитлеровцев, 14 автомашин и 3 танка противника. Но в этой схватке сгорели и два экипажа нашего полка. Не стало еще шестерых товарищей.

Уже нет среди нас командира эскадрильи коммуниста майора Канаева. На всю жизнь запомнился мне этот офицер: скромный, молчаливый, внешне даже несколько замкнутый. Но подчиненные понимали своего командира, любили его. С ним они вели боевую работу мужественно и с подлинным мастерством. Вспоминаю несколько боевых вылетов.

Разведка установила район крупного сосредоточения мотопехоты гитлеровцев. Необходимо было накрыть бомбами готовящегося к наступлению врага. Счет на минуты, иначе удар обрушится на боевые порядки трех дивизий наших войск, с трудом удерживающих оборонительные рубежи. Через пять минут командиры экипажей разбегаются по своим машинам, через четверть часа сомкнутый строй девятки Канаева навис над вражеским резервом. По его команде самолеты расходятся на дистанции, обеспечивающие им самостоятельность действий. Еще минута, и каждый из командиров кораблей, выбрав цель, сваливает свою машину в пологое пикирование. Девять дымных всплесков обозначают прямые попадания в центрах вражеского сосредоточения. Через несколько минут на трехсотметровой высоте эскадрилья смыкает свой строй, и бомбовый залп второй серии ложится по колонне танков и бронетранспортеров гитлеровцев. Разворот со снижением-и сплошной шквал огня из всего бортового оружия рассеивает фашистских пехотинцев.

Резерв, изготовленный для удара по нашей обороне, разбит. Всего двадцать шесть минут потребовалось на это эскадрилье майора Канаева...

Развернувшись над Чугуевом, полковая колонна без истребительного прикрытия вошла в зону цели. В два захода сбросили бомбовые кассеты. Заполыхали фашистские танки. Но не успели мы пережить заслуженного удовлетворения, как шквальный огонь тщательно скрытых пулеметов охватил всю нашу колонну. Сверху насела восьмерка "Фокке-Вульфов-190". Разом вспыхнули три "Петлякова". Резким разворотом влево я вывожу полковую колонну из-под двухслойного перекрестного огня. Машина Канаева принимает на себя разящий удар вражеских истребителей. Самолет комэска загорелся. Но сквозь дым и пламя все еще настойчиво прорывается ниточка трассы, посылаемая твердой рукой воспитанника Канаева стрелка-радиста Н. Коряко. Задымил атакующий истребитель, но в этот момент самолет Канаева врезался в землю. Через два дня неожиданно для нас Н. Коряко вернулся в полк. Он был выброшен из пылающего самолета в крону ветлы. Придя в себя, захоронил командира со штурманом и возвратился в полк...

В тот же день над той же целью погиб храбрейший летчик Григорий Хуторов. Оборвалась необычайно многообещающая жизнь разностороннего человека, не только мужественного воина и волевого человека, но и чуткого сердцем поэта. Его стихи легли в основу многих песен, спетых в 39-м полку. Гриша относился к слову столь же строго, как и к боевому оружию. Хорошо помню выступление Хуторова на конференции разведчиков 17-й воздушной армии,

- Шаблон плох везде. В полете он смертельно опасен.

Зал стих. К трибуне повернулись лица. Сидящий в президиуме командующий 17-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации В. А. Судец улыбнулся, одобрительно склонил голову, и карандаш его быстро побежал по блокноту. А Григорий продолжал:

- Разведчик должен разглядеть каждую складку местности. Значит, полет должен быть бреющим. Увидел населенный пункт - знай: на подступах тебя подстерегают вражеские зенитчики. Зазеваешься ты - не прозевает смерть. Обходи населенный пункт вдоль околиц по широкой дуге. Огнем тебя не достать, а улицы, постройки и деревья тебе видать со всех сторон. Стало быть, укрытую вражескую боевую технику и живую силу засечешь точно. Сложна ориентировка на бреющем. Одному штурману она не по плечу. Стало быть, все - на помощь штурману. Командир должен вести общую ориентировку по курсу, подсказывать штурману, что досмотреть надобно, а стрелок должен ждать штурманской команды, приглядеться к тому, что убежало под хвост. Не хочешь стать легкой добычей для "мессеров" или "фоккеров" - помогай командиру: смотри вверх и вокруг. Генерал Судец прищелкнул пальцами, прошептал: - Молодчина-то какой!

Хуторов посмотрел на генерала, еле заметно улыбнулся и продолжал:

- Недавно летчик нашего полка Журавлев со штурманом Ботовым и стрелком-радистом Атражевым возвращались с задания и на обратном пути обнаружили танковый резерв противника. С пикирования они зажгли танки, попав в стоящую недалеко колонну бензозаправщиков. Редкая удача! Секрет ее прост. Экипаж действовал в хорошо изученном районе: малейшее изменение наземной обстановки не могло укрыться от его глаз.

Разведчику бомбы - не помеха, но все должно быть в разумных пределах. Побольше запас горючего - увеличиваешь дальность и время полета, больше добудешь разведданных. Больше боеприпасов к бортовому оружию- не дашь сбить себя с курса вражеским истребителям, да и наземным целям с бреющего урон нанести можешь.

Командующий воздушной армией, обернувшись, что-то говорит начальнику штаба и редактору армейской газеты. Через несколько дней выступление Григория Хуторова было напечатано в газете и положено в основу приказа по армии.

- Сейчас об этом легко рассказывать,- продолжал тогда Хуторов,- а начало было трудным. Первые разведполеты наш экипаж совершал на высоте трехсот-четырехсот метров: избегали зенитного огня противника. Но детального изучения наземной обстановки не получалось. Перешли на бреющий полет. Зенитное прикрытие населенных пунктов заставляло на подступах к ним совершать набор высоты "горкой". И вот однажды на кабрировании у населенного пункта получили зенитный снаряд в хвост. От "горок" отказались. Перешли на сплошной бреющий полет. Наши товарищи стали натыкаться на проволочные сетки. Мой экипаж был подбит над населенным пунктом организованным ружейным и пулеметным огнем. Мы тогда с трудом дотянули до своей территории, сели на "брюхо" и вывели из строя винты. Это заставило крепенько призадуматься. Теперь перешли на метод, о котором я вам рассказал.

Хуторов замолчал. С восхищением мы проводили тогда взглядом этого воина, мужеством своим собиравшего по крупице ценнейший боевой опыт.

В день гибели Канаева и Хуторова мы убедились, что оставшиеся в строю достойны памяти погибших. Через час после нашего возвращения из полета на Чугуев комсомолец сержант Петр Назарьев на бреющем полете вылетел в разведку. Мы искали аэродром "юнкерсов", мешавших продвижению наших танкистов в районе Сватово - Евсуг. Отлично владея машиной и хорошо зная район, пилот внимательно всматривался в складки местности. Вскоре он заметил следующие один за другим три "мессершмитта". Истребители проскочили поперек курса Назарьева, прямо по носу, с выпущенными шасси. "На посадочку идут",- решил Петр и положил машину на тот же курс.

Минута, другая... Впереди раскинулись две линии "Юнкерсов-88". Справа вверху - три парных патруля "мессершмиттов". Петр прижимает машину совсем вплотную к земле. Штурман шевелит губами, считая самолеты, а летчик жмет гашетки. Из-под плоскостей двух последних в правом ряду фашистских бомбардировщиков вырывается пламя. Все шесть патрулирующих истребителей противника разом сваливаются на перехват "Петлякова". Но не тут-то было! Петр смелым движением направляет самолет в дымовой хвост им же зажженного пожара и благополучно уходит прочь. Через тридцать минут наш полк полным составом обрушивает бомбовой залп по этому аэродрому. Уничтожено шесть и опрокинуто девять "юнкерсов".

С базой фашистских стервятников покончено.

Уныло урчит двигатель автомобиля. Клонит в сон. В глазах сначала ровные, подобные нотным, линейки, а затем сходящиеся и расходящиеся пучками нити. Это линии связи. Приближаемся к штабу фронта.

Генералов здесь столько, что наковыряешься на год вперед. Из прибывших я самый младший. Сразу охватывает какое-то сковывающее напряжение, но выручает знакомый голос:

- Алексей Григорьевич! Прибыл?

- Так точно, товарищ генерал.

Улыбаясь, В. И. Аладинский крепко жмет руку.

- Хорошая гадалка сказала б тебе сейчас, Федоров: "Позолоти ручку. Поведаю о больших переменах в жизни твоей".

- Что вы, товарищ генерал, тридцать девятый я не оставлю...

Разговор прерван. Подошли генерал-лейтенант авиации В. А. Судец и еще какой-то общевойсковой генерал-майор. Комкор представляет нас. Незнакомый генерал пристально разглядывает меня, а я смотрю на командарма. Я знаю его как инициатора самых гибких методов организации бомбардировочных налетов. Он разрабатывал их не только в тиши своего кабинета, но и непосредственно в небе войны. Внедрял он эти методы неутомимо.

- Тридцать девятый-то с тяжелым прошлым, похоже, покончил,- говорит Аладинский.

- Да, майор был балованный,- замечает В. А. Судец.- В Испании неплохим бойцом себя показал. Зазнался, над собой контроль потерял. О себе много думал, а к коллективу полка свысока подошел. Отсюда скука, пренебрежение дисциплиной, водка... Хороший драчун - это еще не боец и уж совсем не командир-воспитатель.

Генерал исподлобья едва заметно улыбнулся мне. А через два часа все стало ясно. Судец и Аладинский пригласили нас с комдивом Нечипоренко к себе. Тут же был и генерал-майор Александр Семенович Рогов - начальник разведотдела штаба Юго-Западного фронта. Совещание только что выслушало его обстоятельный доклад о реорганизации фронтовой разведки, необходимость которой вытекала из специального приказа Ставки Верховного Главнокомандования.

Генерал Судец обратился к нашему командиру дивизии:

- Вот что, Степан Игнатьевич! Твоя дивизия отменно поработала, но и потери ощутимые. Самолетов у вас осталось на один полк. Так вот: принято решение сформировать из полков вашей дивизии отдельный разведывательный авиаполк фронтового подчинения. На базе какого из полков двести второй бомбардировочной дивизии посоветуешь нам его организовать?

- По-моему, разведработа лучше всего в тридцать девятом поставлена.

- Это совпадает и с нашим мнением,- сказал Рогов.

- Вот, Федоров, о чем тебе гадалка могла б нагадать! - засмеялся Аладинский.

У меня же вырвался другой вопрос:

- А полковник?

- Он поможет тебе в переформировании и уйдет от нас с повышением.

Вскоре части дивизии были преобразованы в отдельный 39-й разведывательный авиаполк - ОРАП. Мне не забыть тот пасмурный, но уже совсем весенний вечер, когда полковник Нечипоренко в последний раз выступил перед личным составом. Он взволнованно говорил о лучших людях дивизии, назвал летчиков - мастеров своего дела, выбывших из строя и сидевших перед ним, и добавил:

- Работайте смело и учитесь, товарищи, неустанно у таких мастеров, как Канаев, Смирнов, Глыга, Яковлев, Назарьев и Хуторов...

Долгой была наступившая пауза. Ее прервал Глыга. Он вышел на импровизированную сцену с целым ансамблем. Здесь были трофейный аккордеон, гитара, баян и даже две мандолины. Иван заговорил печально и тихо:

- Эта песня родилась в боях. Она написана специально для нашего полка. Мы посвящаем ее светлой памяти нашего доблестного товарища и дорогого боевого друга Григория Хуторова.

В зал полился знакомый мотив "Раскинулось море широко", а Иван Глыга по-утесовски задушевно запел:

Раскинулись крылья широко,

В разведку идет самолет.

От нашего зоркого ока

Противник нигде не уйдет.

Мы смелы, отважны, упрямы,

Ничто не страшит нас в пути.

Лишь вовремя радиограммы

Смогли бы до штаба дойти!

Их ждут в полутемной землянке.

Одно лишь движенье руки

И ринутся грозные танки,

Пехоты стальные полки.

Поутру мы сердечно провожали полковника Нечипоренко. На своем У-2 он направлялся в штаб воздушной армии, увозя с собой документы о переформировании 39-го бомбардировочного в отдельный разведывательный авиаполк.

Аэродром в огне

Заря чуть начала приподнимать завесу темноты. На небосклоне блекнут звезды. Предрассветная свежесть бодрит, не подпускает сон к расчетам, дежурящим у зенитных установок. Но аэродром ничем не выдает себя: тщательно замаскированы самолеты и все остальное. Мы отлично обжились в Новодеркуле. Перейдя во фронтовое подчинение, полк прекратил продвижение, действует все время отсюда.

В селе, в двух-трех километрах от аэродрома, досыпает последние часы личный состав. Тихо. И вдруг метрах в пятистах к западу от аэродрома красным отсветом вспыхнул сарай. Пламя заполоскалось над степью жадными языками. Пожар не демаскирует наше расположение, поэтому младший сержант Гусаковский, дежурный по аэродромной радиостанции, решил тревогу не поднимать. Но Лидерман - первый номер, стоящий возле рации счетверенной пулеметной установки,- подняв руки и обернувшись на запад, шепотом проговорил:

- Слышишь, сержант?

Трудно сказать, расслышал или только понял радист, что от линии фронта накатывается волна многомоторного гула, но он бросился к аппаратам, и сигнал тревоги раздался по подразделениям полка. Затем радиоволны понесли донесение в вышестоящий штаб.

Когда мы выбежали на мгновенно ожившую сельскую улицу, дым и пламя уже стояли столбом над нашим аэродромом. Грохот бомбовых разрывов и неистовое громыхание пулеметов и пушек сотрясали землю. Небо побагровело над аэродромным полем. В вышине видны две девятки "Мессершмиттов-110", их прикрывают двенадцать "Мессершмиттов-109". Смерть занесла над полком свою страшную руку. Это поняли все. Техники, мотористы, механики, вооруженцы и прибористы напрямик бросились к летному полю.

- Майор Громов! - приказываю я.- Соберите людей и осторожно подведите к аэродрому. Мы с замполитом подвезем экипажи на машинах.

Две счетверенные пулеметные установки, расположенные возле рации, больше всего мешают бомбардировка врага. Их огонь уже сбил с курса первый заход Ме-110.

Автоколонна останавливается у края летного поля.

- Командирам экипажей скрытно подвести людей к самолетам. Стрелки, к пулеметам! Поддержать огонь зенитчиков! - раздается команда.

Летчики короткими перебежками двинулись по вздрагивающей земле. И тут же всем пришлось лечь: началась очередная серия взрывов. Разбрасывая маскировку, стали рваться бензобаки и бомбы под крыльями самолетов второй эскадрильи. Майор Смирнов встал в рост, и весь личный состав его эскадрильи кинулся к своим стоянкам, Теперь уж их не удержишь!..

Вдвоем с замполитом Сысоевым сквозь дым и гарь бросаемся на КП. Отсюда отчетливо видно: количество трасс утроилось-это ведут заградительный огонь с самолетных стоянок стрелки-радисты. Техсостав, только что подошедший к летному лолю, бросается прямо в дымовую стену, к более всего пораженным самолетам. Мелькают фигуры инженера полка Чугая и начальника штаба Громова.

Над нашими головами 18 фашистских самолетов перестраиваются для новой атаки. Первая группа уже сваливается в крутое пике. От моторного гула отделяется злобное постукивание, и к огневым точкам, расположенным вблизи КП, поползли разноцветные крапины трасс, Навстречу им - еще более ожесточенный всплеск огня. Ведущий "мессер", не выдержав, взмывает вверх, но тут трасса с земли достает его левый мотор. Задымив, теряя высоту, вражеский бомбардировщик скрывается на западе. С неба доносится нарастающий свист бомбы. Взрыв - и одна из двух наших огневых точек смолкает. Огонь уцелевшей становится еще более ожесточенным. Противник взмывает вверх, почти к своему строю, и разворачивается для новой атаки. И тут пулемет на земле захлебывается.

Станислав Лидерман поднимается из своего укрытия и мчится к пораженной огневой точке. Точным движением срывает с покосившихся пулеметов магазины и стремглав возвращается к своим. Ревя обоими моторами, фашист сваливается на пулемет, и Лидерман открывает огонь по пикирующему "мессеру". У него разом вспыхивают оба мотора. Не успев даже пошевельнуть рулем, он врезается в землю позади нас... А Лидерман, раненный, падает у пулеметной установки.

Еще два немецких истребителя, чертя дымами по уже светлому небу, валятся к земле. Видно, как стремительно сметают противника с неба над нашим аэродромом подоспевшие летчики подполковника Зайцева. Через минуту грохот ожесточенного воздушного боя стихает. Но на аэродроме бушует пожарище. Дотла сгорели четыре наших самолета; две машины выведены из строя; четыре техника и шесть солдат из батальона аэродромного обеспечения ранены; тяжело ранен наводчик Лидерман, сбивший два вражеских бомбардировщика.

Только что сообщили: вражеская колонна противника наведена по радио шпионом, которого удалось захватить вместе с рацией.

На КП пришел полковой врач.

- Лидерману плохо. Погрузили в санитарку. В госпитале будут оперировать.

Дверь распахивается. Появляются люди с пистолетами в руках. Вперед выталкивают рослого, атлетически сложенного белобрысого парня. Он в немецкой летной форме, без шлема, с оборванными на местах планшета и кобуры ремнями. Докладывают:

- Это со второго сбитого "мессера".

Мальчишеское лицо пленного исказила наглая улыбка. Он проговорил что-то.

- Что он говорит, доктор?

- Мне известен приказ вашего командования, запрещающий расстреливать пленных,- переводит доктор. Гитлеровец рассаживается на скамейке у стола.

- Встать, сволочь! - сорвавшимся голосом закричал Глыга, и пистолет его заходил перед лицом гитлеровца.- Встать, говорю! Перед тобой старший советский офицер!

- Товарищи,- едва сдерживаясь, успокаиваю я летчиков.- Убрать оружие.

Пистолеты исчезли. Стоявший перед нами гитлеровец засунул руку за пазуху и выбросил на стол два свертка. Доктор осторожно, кончиками пальцев развернул их и сморщился. Что-то изменилось в поведении пленного. Он стал заискивающе улыбаться. В пакетах оказались эрзац-шоколад и порнографические открытки.

Тишина наступила разом. Немец побледнел. Журавлев и Яковлев плотно обхватили Глыгу за руки. Иван заговорил:

- Доктор, скажите этой твари, что порешу его, невзирая ни на что, если еще попробует. Я...

- Я, я...- забормотал фашист.

Все рассмеялись. Фашистский летчик замер в положении "смирно". Доктор начал переводить наши вопросы. Не потребовалось и пятнадцати минут, чтобы узнать от пленного все. Его зовут Ганс, родом из Баварии, звание обер-лейтенант. Его самолет сбит нашим зенитным огнем. Ганс - единственный уцелевший из экипажа. Бомбардировщики наведены агентурной разведкой. Его полк базируется под Краматорском и укомплектован летчиками высшей школы бомбардиров. До недавнего времени полк действовал в Италии.

Пленный отвечал автоматически. В его взгляде не было мысли. Судьба своего полка, войны уже нисколько не трогала его, он беспокоился только о своей жизни. Его отправили в штаб воздушной армии.

Недели через две мы слышали по радио обращение пленного к немецким летчикам с призывом прекратить грабительскую войну.

Организовав восстановительные и маскировочные работы, мы вылетели с Н. Сысоевым в штаб воздушной армии. В. А. Судец принял нас сразу. Успокоил, дал распоряжение о внеочередном пополнении полка самолетами, усилении зенитной и воздушной защиты нашего аэродрома, одобрил предложенные нами меры по переустройству обороны. Времени у командующего было в обрез: он торопился. Но когда мы стали рассказывать про пулеметчика Лидермана, генерал внимательно выслушал и, помолчав,заговорил:

- Люди-то у нас какие! Одно сердце против четырех моторов... И побеждают! Вот орден Красной Звезды. Вручите немедленно эту награду от имени Военного совета и меня лично... Таких ценить надо. О таких всем рассказывать надобно!И генерал проводил нас к выходу.

Лицо Станислава было болезненно-бледным. Пулеметчик лежал с закрытыми глазами. Сестра чуть тронула его. Он приоткрыл глаза и сразу же попытался подняться.

Громов с Сысоевым помогли ему.

- Генерал Судец прислал нас к тебе. Станислав! Ты награжден.- И я протянул ему сверкающий орден.

- Благодарю. Прикрепите, пожалуйста, его сюда,- показал он на свою рубашку.

Врач с сестрой помогли нам. И все собравшиеся у этой койки вытянулись перед доблестным пулеметчиком. А он проговорил:

- Счет открыт... Это им за нашу Беларусь... Скоро придем и туда.

* * *

Одиннадцатого сентября меня вызвал командующий 17-й воздушной армией. Генерал читал, облокотившись на стол. Завидев меня, он улыбнулся и, поднявшись из-за стола, предложил сесть. Потом нахмурился и сказал:

- Что ж, Федоров, выходит, вместе со мной ты отвоевался...

Командующий протянул мне приказ из Москвы, из которого явствовало, что меня перебрасывают на Центральный фронт, в 16-ю воздушную, к генералу С. И. Руденко, заместителем командира бомбардировочной авиационной дивизии.

Буря смешанных чувств нахлынула на меня. Гордость и грусть теснили мне сердце. Оставлять коллектив 39-го полка, людей, ставших родными, близкими, с кем переживал радость побед, потерю боевых друзей, покинуть фронт, где тебя знали, хорошо относились,- совсем непросто.

- Что ж ты молчишь? - прервал мои размышления генерал.- Ты вырос, и полк стал необычным. Но тебе и дальше расти надо. Хочешь, дивизию дам? Правда, штурмовую. Согласен? Хоть сейчас запрос в Москву отправлю...

- Нет, товарищ командующий. Вы сами - врожденный бомбардировщик. Должны меня понять! В штурмовой дивизии - незнакомая техника, новые для меня приемы работы... В дивизию ведь командиром надо прийти, а не учеником.

- Жаль. Но ты по-своему прав, конечно. Словом, желаю тебе успехов! - И Владимир Александрович Судец по-отцовски обнял меня...

- Спасибо за науку, за все...

Тот день трудно вычеркнуть из памяти. Поутру 14 сентября в столовой прощаюсь с летчиками, штурманами, стрелками-радистами. Как родные, подходят и крепко жмут руку Глыга и Смирнов, Журавлев и Большаков, десятки чудесных ребят, настоящих бойцов. А через час, плотно окруженный боевыми друзьями, иду к машине Яковлева. Поднимаюсь по стремянке, долго машу рукой остающимся товарищам.

Покачивая крыльями, наш самолет делает прощальный круг над Новодеркулем и берет курс на Центральный фронт. В прошлом остается родной полк.

Мы больше часа в полете. Бортовая рация вызывает КП 241-й авиадивизии. Обмен позывными, и в наушниках четко звучит:

- Вас понял. Даю посадку в квадрате ноль шестьдесят семь пятьсот сорок три.

Яковлев вводит машину в вираж и резко снижается. Внизу перелески, луга. На одном из них появляется'пятно. Через минуту оно превращается в хорошо заметное посадочное "Т".

Комдив полковник Иван Григорьевич Куриленко с офицерами штаба встречает нас. Во время рапорта полковник внимательно разглядывает меня, представляет офицеров штаба и потом радушно говорит:

- Забирайте свой экипаж, пообедаем все вместе.

Обед тянется долго. Каждый занят своими мыслями. Экипаж "Петлякова" поднимается первым. Вместе с Куриленко выходим на летное поле. Прошагав уж полпути к стоянкам, замечаем: навстречу бежит Яковлев. Останавливается. Руку под козырек и озорно говорит:

- Товарищ полковник, разрешите обратиться к командиру нашего полка?

- Пожалуйста.

- Товарищ командир, экипаж просит вас к машине - попрощаться и получить разрешение на вылет.

- Но позвольте...

Улыбнувшись, Куриленко прерывает меня:

- Пусть так, товарищ Федоров, командуйте...

У крыла "семнадцатой" застыли штурман со стрелком-радистом.

- Ну, Саша, спасибо... Спасибо, ребята, желаю вам удач! Привет нашим!

Крепко обнимаемся. Пилот глухо командует:

- По местам!

Через минуту из форточки показывается рука Яковлева. Поднимаю руку. Стартер повторяет жест флажком, "Пешка" запела обоими моторами. Луговая трава, блеснув на солнце, низко полегла. Вздрогнув, машина двинулась и, разбежавшись, ушла ввысь. Шасси убрано. Покачивая крыльями, самолет совершает прощальный круг.

И только тут успеваю разглядеть пятно на фюзеляже, бросившееся в глаза еще там, на родном аэродроме: орден Александра Невского, искусно изображенный кем-то из боевых товарищей накануне вылета в 241-ю дивизию. Вручая этот орден, В. А. Судец говорил мне тогда:

- Чунишино помнишь? Вот за это отмечает тебя Родина. Обрати внимание: орден из первой сотни... Вы тогда всего за сто минут полета своим ударом помогли пехотинцам и танкистам выйти из окружения.

Саша Яковлев завершает прощальный круг. Подняв свой сверкающий нос, "Петляков-2" устремляется к солнцу. И через несколько минут в лучах его появляется серебристый след. Это был последний штрих незабываемой боевой жизни в коллективе доблестных авиаторов 39-го полка.

Дивизия пикировщиков

К новым обязанностям заместителя комдива я приступил в середине сентября 1943 года. Был по-летнему жаркий день. На открытом со всех сторон полевом аэродроме царила непривычная тишина. Самолеты Пе-2 без всякой маскировки стояли рядами на красной линейке. Вокруг - ни единого человека. Люди отдыхали после напряженных боев в Севско-Бахмачской операции.

Наша дивизия состояла из трех полков - 24, 128, 779-го, вооруженных самолетами "Петляков-2". Боевое крещение она получила в июне 1942 года на Северо-Западном фронте, участвуя в разгроме окруженной демянской группировки врага, а затем в боях у Синявина и в районах Луги, Порхова, Пскова; на территории Латвии наносила бомбовые удары по войскам, коммуникациям и аэродромам противника.

В конце ноября после доукомплектования и непродолжительной учебы дивизию перебросили на Брянский фронт. В январе 1943 года она приняла активное участие в Воронежско-Касторненской операции, затем в боях на курском и орловском направлениях.

Наиболее напряженной для дивизии была боевая деятельность в июле. Сначала всем составом она наносила массированные удары по наступающим гитлеровским войскам в районах Поныри, Кашара и Подсоборовка, а с 15 июля поддерживала наступление войск Брянского фронта на орловском, кромском и дмитрово-орловском направлениях.

С 20 августа по 10 сентября 1943 года дивизия участвовала в Севско-Бахмачской наступательной операции войск Центрального фронта. Экипажи содействовали прорыву обороны гитлеровцев в районе Севска, уничтожили отходящие железнодорожные эшелоны и автоколонны, выводили из строя переправы через Десну.

В дивизии выросло двадцать семь Героев Советского Союза. Большинство авиаторов получило это высокое звание во втором и третьем периодах войны. Некоторых героев я не застал - они погибли, но оставшиеся в живых продолжали сражаться мужественно и храбро.

Именно таким был лейтенант Василий Челпанов. Этот тихий, застенчивый летчик вел себя в бою удивительно бесстрашно. В начале войны Василий летал на связном самолете У-2- доставлял почту, запасные части для боевых машин, оперативные документы. Его шустрый "кукурузник" поднимался с аэродрома в любое время дня и ночи. Это была нелегкая черновая работа. Однажды на беззащитный У-2 обрушился фашистский истребитель "Мессершмитт-109". Исход боя сомнений не вызывал. Разве может фанерный тихоходный самолетик справиться со скоростным "мессером", вооруженным пулеметами и пушкой? В этих условиях молодой летчик принял единственно правильное решение: до бреющего полета снизился над извилистой речушкой и стал маневрировать между ее обрывистым берегами. Он то нырял в овраги, то внезапно появлялся над просеками, то снова скрывался за деревьями. Каким мужеством и хладнокровием нужно было обладать, чтобы вот так спокойно водить за нос опытного истребителя! Кончилась эта история до смешного просто. Немецкий летчик, увлеченный Челпановым на нашу территорию, израсходовал все горючее и вынужден был приземлиться. Пехотинцы взяли его в плен.

Вскоре Челпанов овладел техникой пилотирования на бомбардировщике "Петляков-2" - самолете довольно сложном. В то тревожное время 24-й авиаполк вел воздушную разведку ближних и дальних тылов противника, вылетая в районы Брянска, Орла и Карачева. Вызывая огонь на себя, экипажи засекли,расположение артиллерийских частей, фотографировали аэродромы, передвижение вражеских войск к линии фронта.

Нередко совершал такие полеты и экипаж Челпанова. Однажды на его самолет внезапно набросилась пара "мессеров". Завязался воздушный бой. Пулеметная очередь одного из Ме-109 прошила фюзеляж и плоскости Пе-2. Самолет загорелся. Командир экипажа Челпанов и стрелок-радист старшина Кувшинов выпрыгнули с парашютами. Штурман погиб. Этот неравный бой происходил на глазах пехотинцев, над территорией, занятой врагом, в семистах метрах от линии фронта.

- Нет, не дотянут до своих,- решили наши бойцы и все, как один, дружно бросились в атаку.

Гитлеровцы дрогнули и отступили. Так пехотинцы спасли своих братьев-авиаторов.

Василий Челпанов был душой полка. Личный состав восхищался его смелостью, летчики стремились подражать ему. Вскоре его назначили заместителем командира эскадрильи. Он остался таким же простым и доступным, как и был, не чурался любой черновой работы. По-прежнему помогал оружейникам подвешивать бомбы и чистить пулеметы, вместе с техником и механиком заправлял самолет горючим, помогал устранять замеченные неисправности в моторе.

27 ноября 1941 года лейтенант Челпанов повел группу самолетов на бомбардировку вражеской автоколонны возле Ливн. По возвращении с задания проявили фотопленку. Оказалось, что ведомая им группа уничтожила несколько автомашин и до взвода пехоты.

- Мало, очень мало. Это просто комариный укус,- сказал Василий.

И через два часа он снова повел самолеты в район Ливн. Друзья знали, чем это вызвано: накануне Челпанову сообщили, что фашисты убили его брата, штурмана бомбардировщика СБ.

Образовав своеобразный круг, бомбардировщики с высоты 2500 метров вошли в пике. Альтиметр отсчитывал метры падения: 2200, 1800, 1200, 1000... Экипажи при выводе из пикирования испытывают многократные перегрузки. Пальцы ведущего группы жмут кнопку электросбрасывателя на штурвале самолета. Бомбардировщик как бы весь вздрагивает - одна за другой отделяются бомбы! И тут штурвал вырывается из рук Челпанова. Радио донесло на КП короткое донесение: "Два прямых попадания в фюзеляж..." Но что это? Подбитый и горящий самолет разворачивается. Ведомые поняли это как маневр для ухода на свою территорию. Но нет: ведущий решил штурмовать фашистскую автоколонну. И снова зенитный снаряд противника вонзился в корпус "Петлякова", который запылал еще сильней. Стрелок-радист Виктор Кувшинов доложил: "Боеприпасы кончились". Коммунист Челпанов взглянул на штурмана" и они поняли друг друга без слов. Летчик перевел пылающий самолет в отвесное пике и направил его в центр фашистской автоколонны...

За этот подвиг Василию Николаевичу Челпанову Советское правительство посмертно присвоило звание Героя Советского Союза. Штурман и стрелок-радист экипажа награждены боевыми орденами.

Побратим Маресьева

...Эстафету героизма приняли и понесли вперед боевые друзья Василия Челпанова - Герои Советского Союза Василий Поколодный, Василий Леонтьев, Павел Дельцов, Петр Козленко, Степан Давиденко и многие другие. Героический коллектив, воспитанный командиром 24-го Краснознаменного Орловского авиаполка Героем Советского Союза подполковником Ю. Н. Горбко и комиссаром И. М. Бецисом, в последующих операциях до конца войны возглавили командир полка подполковник А. И. Соколов и его заместитель по политической части подполковник П. И. Алимов.

Не менее славным был боевой путь 128-го и 779-го полков 241-й бомбардировочной авиационной дивизии.

Хочу рассказать о необычайной судьбе воспитанника аэроклуба, комсомольца из Ногинска летчика 128-го авиаполка Ильи Маликова.

Свой первый боевой вылет Илья Маликов совершил 22 июня 1941 года, в первый день войны. Внизу горела родная земля. И Маликову казалось, что пламя, поднимавшееся к небу, обжигает ему сердце. "Сволочи!.. Что наделали..." шептал Илья, крепче сжимая штурвал самолета.

И вот он увидел врага. Словно шупальца огромного осьминога, извивались его танковые колонны. Одна из них тянулась к переправе. И хотя полет был разведывательный, Илья не выдержал - решил разбомбить мост, чтобы остановить движение танков.

Гитлеровцы заметили его. Один за другим в небе вспыхивали разрывы зенитных снарядов. Ближе, ближе... Один из снарядов взорвался перед самым самолетом Маликова, но летчик не свернул с курса и продолжал идти к переправе. Им владела одна мысль: послать бомбы точно в цель. Атака!.. С огромной скоростью приближалась земля, будто не самолет несся к ней, а сама она с черной, все увеличивающейся в размерах переправой поднималась вверх, "Только бы не промахнуться..." - думал Маликов. Летчик видел, как бомбы, слегка покачиваясь, полетели вниз. "Попал!.." - обрадовался Илья. Он уже начал разворачивать самолет на обратный курс, когда заметил истребители противника. "Сейчас набросятся",- подумал он. И точно, трассы огня, перекрещиваясь, возникали справа и слева, вверху и внизу. Одна из огненных трасс пронеслась над самой головой летчика. Но он, маневрируя, сумел вырваться из вражеского кольца. Вернулся на свой аэродром невредимым.

А враг продолжал наступать. Фронт приближался к аэродрому. Обстановка с каждым днем становилась все напряженнее и тревожнее. С болью в сердце смотрели летчики, как мимо аэродрома на восток отходили наши войска. Угрюмые, небритые бойцы в опаленных гимнастерках, натуженно выгибающиеся спины лошадей, с трудом волокущих орудия и телеги с нехитрым солдатским скарбом...

Маликову хотелось крикнуть: "Братцы, да что же это такое? Почему отступаете?" Но он тут же оборвал себя: "Чего на других-то кивать? А мы, летчики, что сделали?.. Мало сделали".

Тогда, в той тяжелейшей обстановке, многие задавали себе вопрос: как быть? что делать?

- Во-первых, не паниковать, взять себя в руки,- спокойно отвечал Маликову командир.- Во-вторых, точно выполнять приказы командования, которое принимает все необходимые меры, чтобы сломать хребет ненавистному врагу... Нам приказано направить на один из тыловых аэродромов группу летчиков, которые должны в кратчайший срок переучиться на новый пикирующий бомбардировщик "Петляков-2", вернуться на фронт и продолжать с удвоенной энергией громить фашистов...Затем, помолчав, назвал фамилии летчиков. Среди них был и он, Илья Маликов.

Новый фронтовой бомбардировщик "Петляков-2", предназначавшийся для уничтожения главным образом малоразмерных, или, как говорят в авиации, узких, точечных целей с пикирования, понравился авиаторам. По своим летно-тактическим данным он отвечал всем требованиям того времени. Хорошая маневренность бомбардировщика позволяла экипажу вести воздушный бой даже с увертливым "мессершмиттом".

Маликов и его боевые друзья горели желанием как можно быстрее подняться в воздух на этом самолете.

Тщательная подготовка принесла хорошие результаты. Маликов успешно совершил со своим экипажем несколько одиночных полетов, а затем начал летать в составе звена, эскадрильи. И вот наконец настал день, когда "пешка" стала в его руках грозным оружием для врага. Переучившись на новый самолет, в совершенстве освоив его, Илья вернулся на фронт, который в ноябре 1941 года придвинулся вплотную к Москве.

Ему приходилось выполнять боевые задания, связанные с обороной столицы. Самолетов не хватало, и бомбардировщики шли бомбить гитлеровские войска без прикрытия истребителей. Летать приходилось много - по три раза в день. В экипаже неразлучные друзья - штурман Николай Баранов и стрелок-радист Николай Токарев. Смелые, неутомимые ребята. Прилетят с задания - и снова в полет. В каких только переделках им не приходилось бывать!

...Это произошло севернее Вязьмы. Самолет Маликова возвращался с разведки. Экипаж засек огневые точки фашистов, местонахождение танковых частей и сбросил бомбовый груз.

До линии фронта оставалось каких-нибудь 30 километров, заговорили вражеские зенитки. Один из снарядов повредил хвостовое оперение самолета, другой - центроплан. Бомбардировщик терял управление. Заметив это, два "мессера" решили добить раненую машину.

Друзья отбивались, как могли. Они понимали - спасение только в одном: нельзя подпустить противника на близкое расстояние. Но силы были явно не равны. Пулеметная очередь прошила кабину "Петлякова". Почувствовав острую боль, Маликов на какое-то мгновение отпустил штурвал, но тут же снова взялся за него.

- Командир ранен,- доложил на КП стрелок-радист Токарев.

- В случае необходимости приземляйтесь на прифронтовом аэродроме истребителей,- последовал ответ.

Но лейтенант Маликов решил дотянуть до своего аэродрома - необходимо передать разведданные, которые очень важны. Пилот умело приземлил изрешеченный осколками снарядов бомбардировщик. А спустя неделю он вновь поднял свою "пешку" в воздух.

Воздушные бои под Москвой стали для Ильи суровой проверкой воли, мужества, самообладания. Одновременно они были для него и хорошей школой. Возвращаясь с боевого задания, летчик обдумывал свои промахи, чтобы не допустить их в последующих полетах. Получив объект бомбардировки, он старался найти лучшее решение для выполнения задания.

В 128-м полку в тот период большое внимание уделялось разработке новых тактических приемов борьбы с воздушным противником, выработке эффективного противозенитного маневра и способов, повышающих точность бомбометания. Командир полка Герой Советского" Союза М. М. Воронков часто повторял летчикам, что на каждый маневр противника у них должен быть готов контрманевр.

- А что, если при уходе от цели, сразу после сбрасывания бомб, произвести энергичный разворот на 30- 45 градусов? Такой маневр не позволит зенитчикам вести прицельный огонь,- предложил Маликов командиру.

- Что ж, пожалуй, попробовать нужно,- согласился тот.- Ведь самолет сбивают чаще всего именно при вялом уходе от цели.

В первом же бою новый маневр был испробован. Вслед за Маликовым его с успехом начали применять все летчики эскадрильи, а затем и полка.

В период обороны Москвы наши наземные войска по всему фронту находились в непосредственном соприкосновении с противником. В этой обстановке от летчиков требовалась ювелирная точность. Малейшая ошибка - и бомбы могли упасть на свои позиции. Поэтому Маликов еще на земле во всех деталях продумывал каждый вылет звена самолетов, которым ему было доверено командовать.

- Взгляните на карту,- говорил он летчикам и штурманам.- Лететь параллельно линии фронта нельзя. Вот противник, а рядом наши,... Малейшая ошибка в определении ветра, и бомбы начнет сносить в сторону своих войск. Заходить с тыла тоже опасно... Пойдем перпендикулярно к линии фронта.

Звено поднялось в воздух и легло на боевой курс. Попадания в цели были прямыми. На следующий день летчики повторили удавшийся им маневр. И снова подавили несколько огневых точек.

В ходе контрнаступления наших войск под Москвой фашисты усиленно подтягивали к линии, фронта свои резервы. Малахову не раз приходилось наносить удары по скоплению войск и техники противника. В одном из полетов он обнаружил движение вражеской моторизованной колонны по Можайскому шоссе. Оно было забито автомашинашм, пехотой, орудиями. Командир заметил, что больше всего войск скопилось на изгибе шоссе. Туда он и направил свою машину. Расчет оказался точным. Движение на. шоссе после бомбового удара сразу застопорилось. Боевые друзья завершили разгром вражеской колонны.

В дни боев за Москву Илью можно было- часто видеть в кругу молодого пополнения. Он рассказывал им о положении на фронте, делился своим, хотя и небольшим, боевым опытом.

- Враг терпит поражение, ноон еще силен,- объяснял он молодым летчикам.Победить его можно только смелыми, расчетливыми действиями, продуманным маневром. В бою не отрывайтесь от товарищей. Одиночный самолет легко может стать жертвой истребителей противника. А когда все вместе, вас взять ему будет трудно. Пикировать на цель советую под углом 50-60 градусов. Уходить от цели надо энергично. Ясно.?..

Прежде чем выпустить молодых летчиков и штурманов в бой, командиры тщательно готовили их на земле и в воздухе. Упорный труд окупался сторицей. Как правило, после нескольких боевых вылетов молодежь начинала действовать, уверенно, смело. Постепенно из нее вырастали грамотные воздушные бойцы, настоящие мастера прицельного бомбометания.

Примером для них служил снайперский экипаж Маликова. Он не только вьдерживал существовавшие тогда нормативы для поражения целей, например моста или эшелона противника, но и перекрывал их. У него учились. Летал часто и с большим желанием. Особенно много ответственных боевых вылетов в глубокий тыл врага пришлось произвести перед завершением битвы под Москвой.

Когда погода становилась нелетной, и большие группы самолетов на бомбежку выпускать было небезопасно, командир полка принимал решение направлять в тыл врага одиночные, наиболее подготовленные экипажи.

В один из дней погода выдалась мерзкая. Но на этот раз она вполне устраивала Маликова: гитлеровцы не ждут. Самолет летел на высоте 50-100 метров, едва не задевая верхушки деревьев. Вдруг один из моторов стал сдавать. В таких случаях возвращение с задания оправдано. Но экипаж решил дойти до объекта. Отыскали вражескую автоколонну и сбросили бомбовой груз. Управлять машиной стало легче. Полетели дальше, в глубь расположения противника. Вернувшись с разведки, доставили ценные данные.

Еще более трудным был полет в один из суровых декабрьских дней. Вокруг сплошная белая мгла - не видно ни земли, ни неба, одна надежда на приборы. Десять минут... двадцать... двадцать пять... И лишь над целью немного просветлело. Но тут ударили зенитки. А Илья и не думает сворачивать, ведет Пе-2 прямо на мост. Сбросили первую бомбу. Она разорвалась чуть в стороне. Еще заход... На этот раз попали точно: мост - пополам. Неожиданно появилась пара "мессершмиттов". Маликов рванул бомбардировщик вверх. Но пулеметная трасса прошила самолет. Пришлось садиться в тылу врага. Самолет подожгли, чтобы не достался гитлеровцам, а экипаж лесами стал пробираться к линии фронта. По колени в сыпучем, как сухой песок, снегу, летчики шли час, два, три, пока не наступила ночь.

- Отдохнуть бы, командир...- взмолился стрелок-радист Коля Токарев, совсем еще мальчик.

- Нет, Коля, надо идти...

И они шли, пока Николай совсем не выбился из сил. Тогда Илья взвалил его на плечи и понес...

До своих добрались только на вторые сутки, а потом опять летали вместе, продолжая бить фашистов.

Однажды командир вызвал Маликова, только что вернувшегося из разведки:

- Знаю, Илья, ты устал, но ничего не поделаешь. Придется снова выполнять задание. Сейчас, немедленно.

- Готов лететь,- спокойно ответил лейтенант.

Через несколько минут командир эскадрильи уже разъяснял задание экипажам пяти "Петляковых". Требовалось срочно нанести удар по артиллерийским позициям гитлеровцев.

- Вот их расположение,- указал он на карту.- Орудия мощные. Уничтожим их поможем нашей пехоте.

Бомбардировщики поднялись в воздух. Сорок минут полета - и они у цели. Сделан первый заход. Удачно. Пошли на второй. Развернувшись под 90 градусов, пятерка вошла в крутое пике сквозь ураганный огонь зенитной батареи. Поймав в прицел дымы разрывов от первых бомб, Маликов приготовился сбросить новую серию. И тут сильный удар. Маликова отбросило к борту. Обожгла нестерпимая боль. И он на какое-то мгновение потерял сознание. Очнувшись, понял, что навстречу несется земля. Секунды промедления - и... Но с помощью штурмана Баранова он вывел самолет из крутого пикирования.

-Товарищ командир, прямое попадание в левый мотор и кабину,- доложил стрелок-радист Токарев.

- Будем тянуть домой на одном моторе.

Подлетая к линии фронта, Илья почувствовал, что теряет сознание от большой потери крови.

- Прыгайте... Прошли передний край. Там уже наши,- приказал он штурману и стрелку-радисту.

Никто, однако, не воспользовался парашютом.

- Прыгайте же, вам говорят! Я приказываю! Штурман, сдерживая волнение, ответил:

- Нам никто не может приказать оставить раненого командира в беде... Никто!

- Тогда идем на посадку,- тихо произнес он.- Придерживай штурвал и помоги при посадке,- добавил он, обращаясь к штурману.

Машина приземлилась на "брюхо". Маликов был без сознания.

Очнулся он только в госпитале на операционном столе. Кругом были люди в белых халатах. Хирург сказал:

- Придется ампутировать ногу.

- Вы что! А как я летать буду?

- Летать больше не придется,- ответил врач и по-отечески обнял Маликова: Не отчаивайся, дорогой лейтенант. С таким богатырским здоровьем еще покажешь себя. Разве мало дел на земле? Без головы не проживешь, а с одной ногой черту рога свернуть можно... Может быть заражение крови, если не ампутировать.

На глазах лейтенанта были слезы. А хирург уже отдавал распоряжения:

- Приготовить наркоз, инструменты! Как можно быстрее!

После лечения в полевом госпитале Маликова эвакуировали в глубокий тыл, на Урал. Выздоравливал он медленно.

В госпитале Илья все время думал только об одном: как вернуться в строй и снова летать? Хватит ли у него сил, чтобы натренировать себя? А как убедить медицинскую комиссию, командиров, что он сможет управлять самолетом?

В минуты раздумья перед ним проходила его жизнь: детство, школа, аэроклуб, первые полеты, бои...

Родился он в 1921 году в семье бедного крестьянина Антона Дмитриевича Маликова на Рязанщине. С ее широкими просторами, волнующими, как песня, и трудолюбивыми людьми связаны его первые впечатления о нашей прекрасной земле и русском народе, у которого научился любить жизнь, свободу и труд.

То было хотя и трудное, но хорошее время. Пережив гражданскую войну, голод и разруху, страна строила новую жизнь. На Днепре возводился Днепрогэс, на Урале - Магнитка. В деревне победили колхозы. Вместе со взрослыми дети радовались первому советскому трактору, первой домне Кузнецка, первым автомобилям и комбайнам, выпущенным отечественными заводами.

Страна строила и училась, крепила оборону. С восторгом следил Илья за легендарным перелетом нашего краснокрылого красавца АНТ-25 через Северный полюс в Америку. Всем мальчишкам тогда хотелось быть такими, как Валерий Чкалов, Георгий Байдуков, Михаил Громов. С тех пор мечта о небе не давала ему покоя.

Мать Ильи - Мария Ульяновна так вспоминает о детских и юношеских годах сына: "Учился он хорошо. Был упорным, настойчивым: если какая-нибудь задача не удавалась - до ночи просидит, а своего добьется. Он в отца пошел. Когда Илья закончил семь классов, наша семья переехала в город Ногинск. Здесь он узнал, что открывается аэроклуб. "Пойду учиться на летчика",- говорит. Мы его отговаривать, а он свое твердит: "Вот увидите, буду летать". Здоровье у него было хорошее. Мороз трескучий, а он выбежит во двор и снегом натирается. Врачи посмотрели и в один голос: "Годен в авиацию". Учился он в аэроклубе и одновременно на почте работал, телеграммы разносил. Потом поступил в военную школу летчиков. Вот так и в небо поднялся".

Закончив школу, военный летчик Маликов вместе с другими выпускниками прибыл в авиационную часть. Это было за несколько дней до начала войны. Часть стояла в лагерях. Жили в палатках... Все шло хорошо: получил самолет и сделал несколько успешных полетов, За отличное бомбометание на полигоне командир вынес ему благодарность.

Однажды вечером в субботу вместе с механиком закончил работу на самолете раньше, чем в обычные дни. С минуты на минуту должен был подойти автобус, который подвозил авиаторов до палаточного городка. И вдруг прозвучала команда: "Приготовиться к построению!"

- Что могло случиться? - спросил механик.

Маликов пожал плечами.

Приехал командир полка. Лицо его было хмурым.

- На границе,- сказал он,- очень тревожная обстановка. Поэтому будем работать дотемна. Самолеты надо подготовить так, чтобы весь полк в любую минуту мог подняться в воздух и вступить в бой, если враг осмелится напасть на нашу Родину... Выходной день также отменяю...

Лунный серп клонился к горизонту, светил неохотно, тускло. Вокруг было тихо. Лишь где-то в конце лагеря одинокий баян негромко выводил полюбившуюся летчикам мелодию "Катюши".

Маликов долго не мог уснуть. В голову лезли разные мысли: то о доме, то о войне... "Пусть только попробуют сунуться! Пусть попробуют..." - твердил он про себя, закрывая глаза. Проснулся от хватающего за душу воя сирены. Выскочил из палатки, на ходу застегивая гимнастерку. Летчики, техники, механики бежали к самолетам. Кто-то кричал: "Война!" И как бы в подтверждение этого на западе загрохотали взрывы...

За короткий срок Илья стал опытным бойцом. "Наш ас",- с гордостью говорили о нем однополчане.

А кто он теперь?

...Приподнимаясь на руках, бросил взгляд на свои ноги. Отлетался, все... Нет больше летчика Маликова.

Как же теперь жить: без неба, без крыльев, без боевых друзей? Разве это жизнь? Снова падал на подушки и лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Сосед по койке не выдержал и заметил:

- Что же ты, браток, так отчаиваешься, малодушничаешь? Думаешь, мне легче? Посмотри, как обгорел: живого места не осталось, а духом не падаю. Живы мы остались с тобой, понимаешь, живы! Радоваться этому надо.

- Вот и радуйся. А мне с чего бы? Какая это жизнь без любимого дела? - И снова повернулся к стене.

По воскресным дням в госпиталь приходили школьники. Милые, добрые ребята стремились чем-то порадовать воинов, отвлечь их от горьких дум. Они читали стихи, пели песни, играли на баяне.

Так было и в тот день. В палату вошла стайка ребят, и они стали читать стихи и петь под баян.

После концерта к нему подошел вихрастый курносый мальчуган.

- Товарищ раненый, пожалуйста, не сердитесь на меня. Говорят, вас нельзя беспокоить, но мы хотим сделать вам подарок. Примите, пожалуйста, эти полевые цветы. Мы их собирали всем классом.- И он протянул большой букет.

Илья повернулся:

- Где же вы их собрали?

- На поле, возле аэродрома.

Глаза летчика потеплели, он ласково посмотрел на бледного мальчика.

- Спасибо, малыш. Садись на койку, не стесняйся. а что это у тебя с руками?

- Фашист отрубил...

- Как отрубил?

- Топором... Я ведь, дяденька, в оккупации был, под Рославлем. Пришли фашисты в нашу деревню и давай всех грабить. А потом что ни день - расстрелы. Мамку мою убили. Один офицер приказал мне сапоги ему чистить. "Не буду!" говорю. Схватил он топор и отрубил мне пальцы.

- А как же ты учишься? Писать-то не можешь?

- Почему же, могу. Вот видите, доктор операцию сделал. Может, хуже других, но пишу.

- Звать-то тебя как?

- Леша Кузин... Ну, мне пора. В следующий раз еще цветов принесу. Поправляйтесь, товарищ раненый.

- Спасибо, Лешенька.

Помахав искалеченной ручонкой, мальчуган вышел из палаты, а Илья вытер набежавшие слезы. Эта неожиданная встреча глубоко взволновала его.

- Сестра!

- Я тут, Илья Антонович! Что случилось?

- Когда протез будет готов?

- Через несколько дней.

- Нельзя ли поскорее?

- Куда вы торопитесь?

- Как куда? В строй!

- Уж не думаете ли вы снова летать?

- Конечно, летать! Что, не веришь?

- А как же... без ноги?

- И с одной полетим... Вот увидишь. Пришлю тебе донесение с фронта.

Впервые за несколько месяцев он улыбнулся.

- Ну, конечно, будете летать. Я уверена в этом. А донесение обязательно пришлите.

Илья стал учиться ходить без костылей. Все поражались его выдержке, упорству. Отброшен один костыль, за ним другой. И вот в руках уже одна палочка. Скорей бы отказаться и от нее! И снова тренировки - тяжелые, изнурительные. Лейтенант делал все, лишь бы вернуться в строй.

Наконец-то курс лечения пройден. Теперь - врачебная комиссия. Что скажут придирчивые медики? А они объявили:

- К службе в армии не годен.

Он пошел к командующему ВВС округа. Доложил по всей форме и показал заключение медицинской комиссии. Генерал с ним внимательно ознакомился. Затем устало поднял голову.

- Так чем я могу помочь? С решением медицины трудно не согласиться.

- Очень прошу, товарищ командующий, направить меня в родной 128-й Калининский авиаполк 241-й бомбардировочной дивизии.

Генерал еще раз пробежал глазами заключение врачебной комиссии:

- К сожалению, не могу удовлетворить вашу просьбу, лейтенант. Поймите меня правильно - не могу.

Не говоря ни слова, Маликов сделал четкий поворот через левое плечо и, чеканя шаг, покинул кабинет.

Генерал пристально посмотрел ему вслед. Ему, участнику боев с фашистами в небе Испании, с японскими самураями на Халхин-Голе были понятны чувства летчика. Очень хотелось помочь вернуться в строй этому человеку, проявившему столько мужества и упорства. Но как это сделать?

Генерал подошел к столу. Снова взял в руки заключение медицинской комиссии. Видимо, лейтенант забыл его. Врачи считают, что летчик к службе в армии не пригоден. Почему не пригоден? Нет одной ноги. Но как он ходит! Какой безукоризненный строевой шаг, словно и нет протеза. Этот человек, несомненно, будет полезен на фронте.

Всю ночь Маликов не спал. Неужели рухнули его планы? Утром собирался снова пойти к генералу. Но вдруг в дверь постучали. В комнату вошел солдат и вручил пакет от командующего. Это было направление в родной полк. Правда, с припиской: "Для наземной службы. К полетам не пригоден". Ему предоставлялась возможность побывать дома, в Ногинске, встретиться с родителями. Но он решил прежде всего поехать в свой полк. Кто-кто, а боевые друзья помогут определить его дальнейшую судьбу.

...Был ясный морозный день. По скрипучему снегу направлялся Илья к землянке, где размещался командный пункт полка. Нелегко было сдержать волнение: вдали стояли пикирующие бомбардировщики "Петляков-2". Удастся ли снова сесть за штурвал боевой машины?

Первым, кого он встретил, был командир эскадрильи Герой Советского Союза Яков Иванович Андрюшин. Крепко обнялись:

- Илья!.. Здравствуй, дружище!.. Хлопцы, смотрите, кто к нам пожаловал!

Из землянки выбежали друзья Маликова Герои Советского Союза Николай Мусинский, Михаил Мизинов, Николай Пивнюк, Александр Сарыгин.

Вскоре с боевого задания возвратился командир 128-го авиационного полка Герой Советского Союза Михаил Михайлович Воронков. Зашел в землянку, все встали.

- Здравствуйте, товарищи! О, кого я вижу!...

Лейтенант сделал два шага вперед:

- Разрешите обратиться?

- Подожди, подожди. Дай наглядеться на тебя. Крепкие руки Воронкова обхватили Маликова. Трижды, по русскому обычаю, он поцеловал лейтенанта.

- Значит, решил навестить фронтовых друзей? Вот молодчина!

- Разрешите доложить, товарищ подполковник? Я приехал не только для этого. Хочу снова летать.

- Вот как...

Предъявив предписание, Маликов несколько раз прошел вдоль КП строевым шагом, повернулся кругом и опустился на стул.

В землянке неожиданно наступила тишина. Напряженные до предела нервы не выдержали, и Илья закрыл лицо ладонями. И тут ему на плечо легла твердая рука. Он обернулся и встретил взгляд комэска Якова Ивановича Андрюшина.

- Не падай духом, Илья! Пойдем-ка лучше поговорим, как дальше жить будем.

Выйдя из землянки, они направились к летному полю. Оба молчали. Илья пристально всматривался в самолеты, словно видел их впервые. Будь сейчас приказ - он взобрался бы в кабину любого из них и полетел бомбить врага. Но дождется ли он такого приказа?

Подошли к стоянке машин первой эскадрильи. Задержались возле связного самолета По-2. Командир эскадрильи сказал:

- Начнем вот с этого, а там посмотрим. Испытай свой протез в воздухе. Не будет мешать - на "пешку" пересядешь. Все в свое время, только не торопись. С завтрашнего дня будем вместе тренироваться.

Вскоре он стал самостоятельно летать на стареньком "небесном тихоходе". Доставлял донесения в штаб дивизии, перевозил почту, вылетал за медикаментами, перебрасывал авиамехаников к местам вынужденной посадки бомбардировщиков. Приходилось летать и ночью, и в плохую погоду. Когда не было пассажира, отходил в сторону от маршрута и выполнял петлю Нестерова, виражи, спиралью спускался к земле.

Несколько месяцев старенький связной самолет безотказно служил ему. По три-четыре рейса в день делал на нем, прижимаясь к земле, проскальзывая по лощинам, перескакивая через пригорки. Порой немцы осыпали его градом пуль и снарядов, за ним гонялись "фоккеры", чуя легкую добычу. Но тихоходный По-2 всегда уходил от врага.

Однажды, когда Илья пытался запустить мотор, который не запускался, мимо проходил подполковник Воронков. Остановился.

- Что, сдает старина?

- Задыхается наш старикашка, товарищ командир,- в тон ему ответил летчик, вылезая из кабины.

- Ну, а ты как чувствуешь себя?

- Нормально!

Подполковник окинул взглядом крепкую, ладно скроенную фигуру летчика и сказал:

- Вот что, пора тебе менять "коня"... Только, чур, какие условия: надо хорошенько отдохнуть. Поезжай к своим родителям в Ногинск. После госпиталя, небось, там не был? Недельки тебе хватит? Ну, счастливого пути!

Да, давно не был Маликов в родном доме - с тех пор, как началась война.

Приехал в Ногинск, переступил порог небольшой комнаты. Мать от неожиданности потеряла дар речи. Бросилась к сыну и разрыдалась.

- Сыночек, вон какой ты теперь...

- Такой, как и раньше,- рассмеялся он. А мать продолжала пристально смотреть на сына. Знала - скрывает он что-то, не хочет волновать. Вспомнила тревожное письмо, полученное из госпиталя.

До поздней ночи горел свет в комнате. Отец уже лег спать: завтра утром на работу. Мать хлопотала на кухне. Илья снял протез и хотел незаметно спрятать его под кровать, но в этот момент в комнату вошла мать. Не выдержала, зарыдала:

- Что же ты ничего не сказал, родной мой сынок? Горе-то какое!

- И я так считал, мама. А вот видишь - летаю. И летать буду. Ну, успокойся... Самое тяжелое уже позади.

Долго не могла уснуть Мария Ульяновна. Она думала о мужестве сына, о том, каких трудов стоило ему научиться ходить так, что и не заметишь протеза. Встала, подошла к его кровати, поправила одеяло.

- Милый ты мой, дорогой,- шептала мать.- Дай бог тебе здоровья и сил. Летай, сокол ты мой ясный.

В полк Маликов вернулся через неделю. На орловско-курском направлении назревали большие события.

Экипажи пикирующих бомбардировщиков совершали в сутки по нескольку боевых вылетов. Он провожал каждый самолет. Скорее, скорее бы самому сесть за штурвал "пешки"!

Упорными просьбами добился своего: на другой же день его допустили к тренировочным полетам на пикирующем бомбардировщике.

Слыханное ли это дело - летчик с протезом! Но с каждым полетом он вел машину все увереннее.

Наконец наступил день, о котором Маликов мечтал еще на госпитальной койке: ему разрешили пойти на выполнение боевого задания. Произошло это в районе Курской дуги.

С 5 по 12 июля 1943 года наша 241-я авиадивизия, а в ее составе и 128-й авиаполк, участвовала в битве под Курском. Она наносила массированные удары по танковым колоннам и пехоте гитлеровцев в районе Поныри, Кашара, Подсоборовка. С 15 июля части дивизии содействовали наступлению наших войск на орловском и дмитрово-орловском направлениях, подавляя вражеские узлы сопротивления и огневые точки, уничтожая отходящие автоколонны фашистских войск.

В этих боях за Маликовым вновь утвердилась слава бесстрашного воздушного бойца. Он воевал с какой-то жадностью с упоением. Когда товарищи поздравляли его с очередной победой - уничтоженным вражеским складом или подожженным эшелоном,- он говорил:

- Надо бить их крепче. Не давать передышки.- И гневно добавлял: - До полного уничтожения!

Поднимаясь в воздух, Илья показывал пример, как надо громить врага. В свисте крыльев его самолета, грохоте бомб, падающих в цель, словно слышался гневный голос летчика: "Бить врага до полного уничтожения!"

В дни ожесточенных боев в небе огненной Курской дуги отличились многие советские летчики. В воздушных боях с врагом они проявляли героизм, отвагу и высокое боевое мастерство. Весь фронт узнал тогда о беспримерном подвиге командира звена старшего лейтенанта А. К. Горовца. Возвращаясь с боевого задания, он заметил большую группу вражеских бомбардировщиков, направлявшихся к позициям наших войск. Отважный летчик решил атаковать врага. В этом неравном воздушном бою с гитлеровскими самолетами он сбил одного за другим девять фашистских бомбардировщиков, но и сам погиб смертью храбрых.

Маликов и его друзья долго всматривались в портрет героя, напечатанный в газете "Красная звезда". Образ этого мужественного бойца вставал у Ильи перед глазами каждый раз, когда он поднимался в воздух и уходил к линии фронта, громить врага. Руки становились еще тверже, глаза - зорче.

Экипажи нашей 241-й бомбардировочной дивизии уничтожили и повредили за время битвы на Курской дуге 35 вражеских танков, 333 автомашины, до 250 орудий, взорвали 24 склада с горючим и боеприпасами. За успешное выполнение боевых заданий многие летчики, штурманы, воздушные стрелки были награждены орденами и медалями. Илья Маликов был награжден орденами Ленина и боевого Красного Знамени.

Вслед за битвой на Курской дуге авиаторы 128-го полка участвовали в наступлении наших войск на севско-бахмачском направлении. Они содействовали прорыву вражеской обороны у Севска, уничтожили отходящие эшелоны и автоколонны врага, бомбили переправы через Десну, помогали войскам левого, фланга удерживать плацдарм на правом берегу Днепра в районе Чернобыль.

В одном из разведывательных полетов Маликов обнаружил около 50 танков противника, выдвигавшихся для контратаки. Весь полк поднялся в воздух. Своими решительными действиями пикировщики создали пробку на дороге и задержали танковую колонну противника, оказав неоценимую помощь наземным войскам в отражении удара.

В другой раз по разведданным, доставленным экипажем Маликова, полк нанес массированный бомбовый удар по крупному железнодорожному узлу, расположенному в тылу врага. Здесь скопилось много эшелонов с горючим и боеприпасами. Бомбардировка была эффективной. На станции возникли пожары, рвались снаряды, факелами пылали цистерны с горючим.

Шли кровопролитные бои за освобождение от немецко-фашистских захватчиков Советской Белоруссии. Войска Калининского фронта во взаимодействии с войсками Прибалтийского фронта наносили удар на витебском направлении, чтобы охватить белорусскую группировку врага с севера. С востока на Оршу и Могилев наносили удары войска Западного фронта, с юга в направлении на Гомель, Бобруйск войска Центрального фронта. В составе этого фронта активно действовала 241-я авиадивизия и ее 128-й авиаполк пикирующих бомбардировщиков.

...На карте проложен маршрут. Прямая линия устремилась к Гомелю. Через два дня войска Белорусского фронта начнут наступление на этот сильно укрепленный фашистами город, важный железнодорожный узел. А сегодня слово за летчиками. Массированными бомбовыми ударами они должны проложить путь пехоте.

В воздухе - полк Воронкова. Строй сомкнут, четки его линии. Впереди истребители. Они очистят воздушные подступы к цели, и пикирующие бомбардировщики выведут из строя железнодорожный узел, подавят зенитные батареи, уничтожат эшелоны с военной техникой.

Внизу - узкая извилистая ленточка - это река Сож, приток Днепра. До Гомеля - считанные километры. По серому небу ярусами рассыпались пары истребителей прикрытия Ла-5. Ведущий полковой колонны Герой Советского Союза Воронков смело повел свою девятку в отвесное пикирование. Левое звено возглавлял Илья Маликов. Три его самолета обрушили бомбовый залп по выходным стрелкам узла. Взметнулись столбы дыма. На сортировочной горке в центре скопления эшелонов возникли взрывы и пожары. Один из вражеских зенитных снарядов попал в самолет Маликова. Бросив машину в резкое скольжение, он сбил пламя, уже начавшее лизать фюзеляж и плоскости. Затем под прикрытием пары истребителей перетянул линию фронта и с убранным шасси сел возле артиллерийских позиций.

Из этого боевого полета не вернулись друзья Ильи Маликова - Герои Советского Союза летчик А. Свиридов и штурман М. Павлов.

Война откатывалась на запад. Впереди пролег нелегкий фронтовой путь над истерзанной фашистами белорусской землей: Мозырь, Калинковичи, Бобруйск...

Последние дни июня выдались на редкость солнечными. В ясном небе ни облачка. Душно. Даже ночь не приносила прохлады. Над дорогами повисли сплошные завесы пыли. Кругом пепелища. Отступая, гитлеровские захватчики жгли деревни и села, взрывали мосты, железнодорожные станции.

Наши войска по пятам преследовали отступавшего врага. Жаркие бои развернулись на земле и в воздухе. В окружение попало шесть фашистских дивизий. Их последняя надежда - переправа на Березине. Враг, несомненно, приложит все силы, чтобы прорваться к ней. Надо лишить его этой последней надежды.

Березина, Березина!

Снова тебе суждено стать местом разгрома врага, Сто тридцать лет назад здесь нашли могилу армии Наполеона. Теперь та же участь ждет гитлеровские дивизии. Им не прорваться, они не пройдут. К вечеру было получено задание: разбомбить переправу! Разбомбить во что бы то ни стало. И тогда мешок с окруженными дивизиями затянется мертвой петлей.

И вот в воздухе эскадрилья 128-го полка. Одну из групп возглавил командир звена Илья Маликов. Задание ясное: подавить батареи, прикрывавшие переправу. Но еще на дальних подступах к цели "пешки" были встречены плотным зенитным огнем. Чем ближе к переправе, тем плотнее огонь.

По команде Маликова ведомые заходят бомбить внешний пояс зенитной обороны. Истребители сопровождения смело вступают в бой с группами "мессершмиттов", сковывают их действия, не дают прорваться к "Петляковым".

Пе-2 тем временем, круто пикируя, образуют "вертушку". Их бомбы падают на батареи фашистских зениток. Подлетают другие "пешки". И вот уже вся вражеская позиция в дыму от разрывов бомб. Первый пояс противовоздушной обороны противника разбит. Но осталось еще два других. Они продолжают вести ожесточенный огонь.

За день было произведено более двухсот самолетовылетов. Но достигнуть цели не удалось - переправа устояла. Илья Маликов настойчиво просил разрешить ему еще один вылет. Боевые друзья, его успокаивали: не горячись, Илья. Горячность в деле - плохой помощник.

Через несколько часов к Березине вылетели эскадрильи Героя Советского Союза капитана Павла Дельцова и капитана Рефиджана Сулиманова из 24-го авиационного полка. Они и уничтожили переправу. Капкан захлопнулся!

- Вот это летчики! - вслух восхищался Павлом Дельцовым и Рефиджаном Сулимановым Илья Маликов.- Мы не смогли. А они-то сумели!

Фронт приближался к государственной границе. Впереди - Польша, а там рукой подать до логова фашистского зверя. 241-й дивизии была предоставлена короткая передышка. Авиационные техники, инженеры и механики приводили в порядок материальную часть. В полки прибыло молодое пополнение из летных школ и после переучивания из запасных авиационных полков.

Наконец наступил день, которого все так ждали. Был получен приказ пересечь советскую государственную границу. Война, преступно развязанная гитлеровской Германией, подходила туда, откуда началась. Самолеты 241-й Речицкой авиационной дивизии, которую я принял в 1944, году, готовы были совершить посадку на польском аэродроме Бяла Подлиска.

14 января 1945 года началась Висло-Одерская наступательная операция советских войск. Летчики 128-го авиаполка, которым предстояло принять в ней участие, с нетерпением ожидали сигнала на вылет. Но над полем боя весь день висел плотный туман, и полк бездействовал. Погода несколько улучшилась только во второй половине дня, и летчики сумели сделать по два боевых вылета. Бомбили вражеские войска и технику в опорных пунктах Студзяна, Иновлудьз и Томашув-Мазовецки, а также наносили удары по скоплениям воинских эшелонов на станциях Опочно и Ласк.

Несмотря на мощные удары на земле и с воздуха, гитлеровцы упорно сопротивлялись. И вот уже просит поддержки с воздуха командир 32-го стрелкового корпуса. И вскоре "пешки" наносят точный бомбовый удар по скоплению гитлеровцев в опорных пунктах Бжуза, Гельзув, Велька-Воля.

Командный пункт принял телефонограмму командарма Барзарина: "В глубине обороны противника, в четырех километрах справа, находится высота, которая сильно укреплена. Она мешает нашему продвижению вперед. Прошу перенацелить две группы пикирующих бомбардировщиков на эту высоту".

Немедленно две группы "Петляковых-2" получают по радио целеуказание. И вот уже с крутого пике они двумя заходами подавляют артиллерийские батареи противника. В атаку устремляются наши танки с автоматчиками на броне. Высота взята, и наступление продолжается. А на КП поступает новое донесение - к станции Опочно подходят три вражеских эшелона с техникой и войсками. "Необходимо немедленно нанести по ним бомбовый удар",- требует командарм. В эфир летит команда. И пять групп Пе-2 следуют к цели. Колонну возглавляют командир 128-го полка Герой Советского Союза подполковник М. Воронков. Станция Опочно закрыта облачностью, высота нижней кромки которой 800 метров. Как быть? Ведь приказано бомбить с пикирования! Оценив обстановку, Воронков принимает решение атаковать цель с горизонтального полета. В 17.00 тридцать восемь Пе-2 обрушивают на эшелоны первые серии бомб. Вражеские зенитные батареи ведут по самолетам ураганный огонь. Осколками зенитных снарядов подбиты машины летчиков Маликова и Табакова. Восьмерка "Фокке-Вульф-190" атакует замыкающую девятку, но ее надежно прикрывают наши истребители. В завязавшемся на двух ярусах воздушном бою они рассеивают противника и обращают его в бегство. Бомбардировщики, получив свободу действий, сосредоточенным бомбовым ударом уничтожают вражеский эшелон с боеприпасами, разрушают железнодорожное полотно и выводят из строя входные стрелки.

В ходе Висло-Одерской операции экипажам бомбардировщиков часто приходилось наносить удары по тыловым объектам врага, расположенным за 200-300 километров от линии фронта: по аэродромам, железнодорожным станциям и переправам. Эти объекты, как правило, плотно прикрывались истребительной авиацией и зенитной артиллерией.

17 января летчики получили ответственную и сложную задачу: вывести из строя железнодорожный мост у Кутно, мост через Вислу у Вышогруда и нанести сосредоточенный удар по железнодорожному узлу Лодзь, где скопились эшелоны с войсками и техникой. Было принято решение пятью группами Пе-2 нанести бомбовый удар по железнодорожному узлу Лодзь с высоты 2000 метров двумя заходами: первый - с пикирования под углом 60 градусов, второй - с горизонтального полета. Трем группам была поставлена задача с пикирования разрушить мост у Кутно, а одной девятке атаковать с пикирования мост у Вышогруда.

И вот бомбардировщики в воздухе. Но цели закрыты сильной дымкой, видимость плохая. Наносить удары по мостам в таких условиях было бесполезно. Буквально на ходу ведущему пришлось менять способ действий по железнодорожному узлу Лодзь. Приняв боевой порядок "змейка звеньев", летчики с горизонтального полета обрушили бомбовый залп по целям через окна в облачности и из-под нижней ее кромки.

Среди авиаторов царил подъем. Особенно ярко он выражался в росте числа "тысячников", которые вместо предусмотренных инструкцией для самолета Пе-2 700 килограммов бомб брали на борт тонну и больше. Илья Маликов, Рефиджан Сулиманов и многие другие летчики нашей дивизии доведи бомбовую нагрузку до 1100 килограммов.

Коммунисты на партийных собраниях систематически обсуждали вопросы качества подготовки авиационной техники, сокращения срока ремонта поврежденных самолетов, результаты бомбометания. В эскадрильях ежедневно выпускались молнии, боевые листки, в которых рассказывалось о лучших людях, отличившихся в бою и при подготовке самолетов. Одна из молний была посвящена экипажу И. Маликова, прямым попаданием бомб уничтожившему зенитную батарею противника.

В те дни к летчикам часто приезжали делегации трудящихся, деятели искусств. Встречи с йими поднимали наступательный дух авиаторов, вдохновляли их на подвиги. В 128-м Калининском полку побывали его шефы - ткачи со знаменитой фабрики "Пролетарка". Перед авиаторами выступала бригада артистов Государственного академического Большого театра Союза ССР. В разгар концерта несколько экипажей были вызваны по тревоге. Они вылетели на поддержку одного из корпусов 5-й ударной армии. При пикировании на опорный пункт противника в самолет летчика М. Малышева угодил зенитный снаряд. Штурман Ф. Шеломков был смертельно ранен. На самолете вышло из строя управление рулями высоты и поворота. И все же летчик сумел довести его до своего аэродрома.

Под натиском советских войск противник продолжал отступать, стремясь вывести войска и технику за Вислу. Чтобы сорвать эти замыслы, необходимо было разрушить мосты и переправы через реку.

19 января летчикам 241-й дивизии было приказано разрушить железнодорожный и шоссейный мосты у Плоцка и шоссейный у Влоцлавека. На выполнение этой ответственной задачи первыми поднялись в воздух самолеты 128-го полка. Построившись в колонну эскадрилий, они в сопровождении истребителей взяли курс к Висле.

Когда внизу показался характерный изгиб реки, Воронков, Маликов, Сарыгин, Хилков и Ксюнин, возглавлявшие группы бомбардировщиков, повели свои экипажи на Плоцк. За 15 километров до цели Воронков, возглавлявший первую колонну, приказал ведомым рассредоточиться по звеньям. Противник открыл яростный зенитный огонь. Вскоре верхняя группа истребителей прикрытия вступила в бой с истребителями ФВ-190 и Ме-109, стремившимися прорваться к бомбардировщикам. Воронков дал команду на новое перестроение. 27 пикировщиков, вытянувшись в правый пеленг, образовали "вертушку" и начали с пикирования бомбить железнодорожный мост, несмотря на сильный зенитный огонь.

Звено самолетов Маликова атаковало шоссейный мост, расположенный в километре от Плоцка. Самолеты пикировали на цель под углом более 60 градусов. От экипажей требовалась исключительная выдержка и самообладание, ибо, как только самолет входил в пикирование, на него набрасывались вражеские истребители, стараясь сбить с курса, а при выходе из пике встречал неистовый огонь зениток.

В самолет лейтенанта Царева попало два снаряда, но летчик не покинул строя и продолжал выполнять задание. Серьезные повреждения получили и машины лейтенантов Тяпина, Табакова и Ищенко.

Над железнодорожным мостом, который бомбили три группы, возглавляемые Воронковым, бушевал многослойный зенитный огонь: била артиллерия малого, среднего и крупного калибров. Казалось, подойти к цели невозможно. Но, маневрируя по направлению и высоте, летчики продолжали настойчиво атаковать. И мост был разрушен.

В разгар Висло-Одерской операции 128-й авиаполк перебазировался на новый аэродром. Как только самолеты приземлились, закипела напряженная работа: механики и техники начали готовить бомбардировщики к боевому вылету на один из сильно укрепленных опорных пунктов врага. Оружейники подвешивали бомбы, пополняли запас пулеметных лент.

Командир полка Воронков обходил стоянки самолетов.

- Не спешить, но поторапливаться, - говорил он авиаторам.- Вылет в восемь ноль-ноль. Пойдем всем полком.

Под плоскостями одной из машин Воронков увидел Маликова. Не замечая его, Маликов помогал оружейнице Нине Щедриной и ее товарищам подвесить 250-килограммовую бомбу под крыло своего "Петлякова". Работали сноровисто и быстро закончили дело. Чувствовалось, что Илья и Нина подружились: ласково и заботливо глядели друг на друга. Маликов, заметив, что у Нины побелели от соприкосновения со студеным металлом руки, прихватив в пригоршни снега, стал с шутками да прибаутками оттирать их. Война на какое-то мгновение словно отодвинулась от этих молодых людей.

Не желая их смущать, Воронков отошел в сторону. Он пожалел, что в эти минуты не было рядом комэска Якова Ивановича Андрюшина. Как широко расплылось бы в улыбке его лицо. Большую роль сыграл майор в жизни Маликова. Он вернул ему крылья, протянул руку помощи .в самые трудные минуты жизни. Интересный это человек. На вид суровый, недоступный. А сердце удивительно доброе, чуткое. Особенно любил командир эскадрильи молодежь. Воронков в шутку сравнивал его с наседкой. В бою он зорко следил за молодыми пилотами, немедленно приходил к ним на помощь, когда возникала опасность. Не раз сам ставил себя под удар, а молодежь выручал.

Многим был обязан Маликов своему комэску. В одном из полетов "Петляков-2" Ильи Маликова несколько отстал от боевого порядка девятки, ведомой Андрюшиным. Экипажи видели, как после первого захода на цель задымил левый мотор самолета Ильи, оставляя за собой черный след. Заметив это, два "фокке-вульфа" ринулись к раненой машине. Обстановка складывалась тяжелая. А тут к "фоккерам" присоединилось еще четыре вражеских самолета. Развернувшись на 90 градусов, вся шестерка устремилась в атаку.

Комэск передал по радио:

- Мусинский, на мое место! Отсечь огнем четверку истребителей, а с другими я сам справлюсь.

Тут же Андрюшин подстроился к самолету Маликова. Не выдержав дружного огня, вражеские истребители отошли в сторону. Несколько раз заходили в атаку "фокке-вульфы", но неизменно попадали в свинцовый ливень.

Так был спасен экипаж Маликова.

Конец января для летчиков 16-й воздушной армии был отмечен вынужденной паузой. Скверная погода приковала самолеты к земле. Не было никакой возможности подняться в воздух: горизонтальная видимость не превышала 600 метров, снегопады с поземкой сменялись туманом, оттепелью или дождем со снегом. Летный состав все эти дни находился в готовности к перебазированию на другие аэродромы, но из-за тяжелых метеоусловий срок перелета уже несколько раз откладывался.

Только в самом конце месяца с огромными трудностями полки перелетели на польские аэродромы, расположенные на территории Польши и летно-технический состав сразу же приступил к маскировке и рассредоточению материальной части, оборудованию стоянок, освоению района предстоящих боевых действий. Остальное время было заполнено кропотливой учебой, обобщением боевого опыта первого этапа Висло-Одерской операции.

Молодые летчики и штурманы с большим интересом воспринимали опыт мастеров бомбовых ударов, под их руководством изучали практику бомбометания с пикирования, отрабатывали слепой полет на тренажерах.

Беседы по боевому применению пикирующих бомбардировщиков Пе-2 проводили опытные летчики и штурманы, в том числе и Илья Маликов. Ветераны полка рассказывали молодежи и о тактике действий противника на самолетах "Фокке-Вульф-190", которые в последнее время чаше использовались как бомбардировщики и штурмовики, чем истребители.

Борьба с "фоккерами" имела свои особенности. Обычно на маршруте они следовали в боевом порядке "пеленг", а при бомбометании становились в "круг". Группы сопровождались истребителями, часть которых за не сколько минут до прихода бомбардировщиков в район цели производила окаймление объекта, чтобы обезопасить действия последних от атак наших истребителей.

Гитлеровцы применяли и другой боевой порядок.

- Приведу один пример,- рассказывал Маликов молодым авиаторам.- Наши истребители, прикрывавшие наземные войска двумя четверками на высоте трех тысяч метров, заметили "фокке-вульфы", груженные бомбами. Первая восьмерка следовала на высоте трех тысяч метров. В стороне шла четверка "фоккеров" без бомбовой нагрузки- это была группа прикрытия. Вторая восьмерка с бомбами появилась через одну-две минуты на высоте двух с половиной тысяч метров. Она шла, как показалось, без прикрытия. Однако на шестьсот метров выше ее находилось четыре "фоккера", которые пришли в район несколько раньше, очевидно, для борьбы с нашими истребителями.

Наши "яки" смело завязали с "фоккерами" воздушный бой. Первая четверка набросилась на ФВ-190, груженный бомбами. В результате удара один самолет сразу же был сбит. Группу прикрытия атаковали "яки", и когда фашистские летчики были лишены возможности бомбить с пикирования, они беспорядочно сбросили груз с горизонтального полета и ушли на запад.

Вторая восьмерка "Фокке-Вульфов-190" с бомбами даже не решилась идти на пикирование и сбросила свой груз, не доходя до цели. "Яковлевы" завязали восьмеркой бой на виражах и сбили еще один самолет.

Таким образом, успех в борьбе с ФВ-190, используемыми противником в качестве пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков,- подвел итог Маликов,всегда оказывался на стороне наиболее слетанной группы, в которой безупречно было поставлено наблюдение за воздухом и обеспечено четкое взаимодействие. Помните об этом.

В Висло-Одерской операции с обеих воюющих сторон придавалось исключительное значение воздушной разведке.

- Заметил воздушного разведчика,- учил Маликов,- немедленно вызывай истребителей.

Сам он действовал именно так.

Однажды при выполнении боевого задания в районе реки Варты стрелок-радист его экипажа заметил разведчика Хе-111. Тотчас же Маликов приказал стрелку-радисту дать знать об этом истребителям. На перехват Хе-111 вылетел летчик Зеленин со своим напарником. Противник заметил советских "ястребков" и стал удирать, но было уже поздно. Зеленин сумел атаковать разведчика. Вражеский стрелок открыл огонь, пытаясь отбить атаку. Маневрируя, Зеленин сблизился с "хейнкелем" до 200 метров и дал очередь. Знание "мертвых" секторов обстрела и наиболее уязвимых мест у самолета обеспечило успех атаки: прицельная очередь угодила в бензобаки и мотор вражеского самолета, и он, охваченный пламенем, упал на землю.

Вынужденный перерыв в летной работе летчики-пикировщики использовали также и для встреч с танкистами, пехотинцами, летчиками-истребителями и штурмовиками, с которыми им приходилось тесно взаимодействовать в боях.

Дело в том, что при организации взаимодействия авиации с наземными войсками немалая роль принадлежала летным экипажам. Они должны были уметь в любое время быстро и точно определить, чьи войска внизу, каков их маневр, где противник и какова его боевая задача. Эффективность взаимодействия в конечном счете определялась не количеством сброшенных бомб и самолето-вылетов, а реальной поддержкой с воздуха пехоты, танков, артиллерии.

В Висло-Одерской операции экипажи самолетов Пе-2 нашей дивизии часто взаимодействовали с танкистами 2-й гвардейской танковой армии и не раз добивались успеха. Потом боевые друзья собирались вместе, чтобы проанализировать тот или иной бой, намечали пути улучшения взаимодействия.

Одна из таких встреч состоялась на аэродроме пикировщиков. С интересом слушали участники слета мастеров бомбового удара летчика И. Маликова, штурмана Героя Советского Союза Степана Давиденко, которые вывели из строя немало военных объектов врага. Выступил также мастер воздушного боя летчик-истребитель Герой Советского Союза В. Маслов. Он провел более ста боев с противником. Прославленный летчик рассказал об одном воздушном бое.

Прикрывая передний край, его группа встретила 30 "Юнкерсов-87" и 18 "Фокке-Вульфов-190", шедших бомбить наши войска. Часть истребителей Маслова атаковала "юнкерсы", а другая завязала бой с "фоккерами".

Схватка была неравной. По числу самолетов противник превосходил нас в три раза. Однако умение первым навязать противнику бой, активно его развивать всем составом группы обеспечило успех Маслову в воздушном сражении. Гитлеровцы потеряли 8 самолетов и не прошли к цели.

Много полезного узнавала молодежь на встречах с опытными воинами. Крупицы боевого опыта становились Для экипажей ценным достоянием.

Выдавались для авиаторов на фронте иногда и такие радостные минуты. Как-то под вечер замполит 128-го полка собрал личный состав и, не скрывая радости, объявил:

- Товарищи, у нас сегодня большое событие: к нам пришли посылки.

Летчики оживились, чем-то родным, домашним повеяло издалека. И вот уже раздавались голоса:

- Вот здорово! Кто-то окажется счастливчиком? Кому-то сегодня повезло?

- Тихо, товарищи!-пытался успокоить летчиков замполит.- Счастливчики сегодня мы все. Эти посылки прислали нам, всему летному составу части работницы одного из заводов города Калинина. Послушайте, что они нам пишут:

"Дорогие фронтовики! - читал вслух замполит.- Мы не знаем вас лично, но мы читаем в газетах, слышим по радио, как мужественно вы сражаетесь за Родину. И вы нам очень дороги, очень близки. Мы обещаем вам работать, не жалея сил, чтобы к вам на фронт поступало все больше боеприпасов и оружия. Посылаем вам наши скромные подарки, мы просим вручить их воинам, особенно отличившимся в тот день, когда наши посылки придут в вашу часть. Желаем вам скорой победы.

Смерть фашистским захватчикам!

Молодые работницы Соня Петрова, Галя Голубина, Женя Иванова и другие."

Казалось, что стены столовой рухнут от грома аплодисментов.

- Ай да девчата! Вот так порадовали нас! - восклицали летчики.

Крышки ящиков были вскрыты, и содержимое предстало перед летным составом.

- Мыло! Табачок! Рукавицы! - слышались радостные голоса.- А вот кисет, а в нем записка. Ну-ка, прочитаем...

"Дорогой советский воин! Я сама шила этот кисет и вышивку сделала на нем. Буду очень рада, если он тебе понравится. Катя."

- Ну, товарищи, теперь решайте, кому вручить эти подарки,- сказал замполит.- Надо выполнить просьбу девушек.

- Товарищ подполковник, разрешите? - раздался голос Героя Советского Союза Михаила Мизинова.

- Пожалуйста, слушаем вас.

- Я считаю, подарки надо вручить экипажам старшего лейтенанта Маликова. Три самолета его звена только что вернулись с боевого задания. Они выполнили задачу отлично. Несмотря на ураганный заградительный огонь противника, ведущий так сумел построить противозенитный маневр самолетов, что избежал потерь, и машины вернулись на аэродром.

Все единодушно поддержали предложение Михаила Мизинова.

Замполит, пригласив Маликова к столу, попросил сказать несколько слов.

- Товарищи, фронтовые друзья! - начал он.- Большое спасибо за высокую оценку, которую вы дали экипажам моего звена. Мы обязательно сегодня же напишем на завод и заверим девчат, работающих по-фронтовому у станков, что авиаторы полка оправдают их надежды.

В ту ночь Илья Маликов долго не мог уснуть. В жизни каждого человека бывают минуты, когда, оставшись наедине со своими думами, он как бы заглядывает себе в душу, ищет точного ответа на вопросы, которые то и дело ставит перед ним нежданно-негаданно сама жизнь. Такие минуты не проходят без следа, они оставляют на сердце свои зарубки, шлифуют характер человека.

Два момента потрясли в тот день Маликова - трогательный привет из глубокого тыла, эти милые подарки и сердечные письма незнакомых девушек и единодушное, такое щедрое решение товарищей отдать эти подарки экипажам его звена.

На память приходили строчки из песни, которую любили напевать пилоты в часы затишья:

На посылке адрес странный,

В нем написано одно:

Или Мише, или Грише,

Или Ване,- все равно!

А вот оказалось, что не все равно! С такой любовью связанные шерстяные перчатки достались ему и его товарищам.

- Только что я особенного сделал? - спрашивал сам себя Илья.

Мизинов говорил об отлично выполненном боевом задании, о противозенитном маневре - так ведь это же обычное дело. Разве сам Мизинов воюет хуже? А то, что вернулись с задания без потерь, так это просто повезло - бой был горячий, могли и не вернуться.

Все было верно в рассуждениях Маликова, об одном он только не догадывался: летчики, служившие с ним рядом, не раз ходившие с ним на боевые задания, давно уже заметили и оценили душевную красоту коммуниста Маликова. И полюбили его.

Огромная отвага, беспредельная храбрость и самопожертвование, которые Илья Маликов проявлял в бою, сочетались в нем с чувством товарищества, преданностью друзьям. В самую опасную минуту боя он не забывал о чувстве локтя, заботился о том, кто был рядом, и, не страшась риска, шел на выручку. Чуткий и требовательный командир, отлично владевший своим искусством, летчик, Илья Маликов вел себя скромно и просто, как равный среди равных, делился опытом и знаниями и сам бывал рад случаю поучиться у другого.

Окружающие давно уже увидели и оценили достоинства Маликова, они заметили и то, что он не красуется, не старается выставлять напоказ себя и свои поступки. Война, конечно, наложила свой отпечаток на его характер, как и на каждого человека его поколения. Мы рано стали взрослыми, не по годам серьезными, быстро седели виски. Мы становились все более закаленными, все более мудрыми после каждого боя, после каждой победы в бою.

* * *

В феврале 1945 года советские войска вышли к реке Одер и создали плацдармы на западном берегу. Гитлеровцы же еще удерживали несколько плацдармов на восточном берегу. Важнейшим из них был Кюстринский, сильно укрепленный узел сопротивления, прикрывающий ближние подступы к Берлину. Враг справедливо считал город-крепость Кюстрин воротами к Берлину.

Одер - одна из самых больших рек Германии. Она протекает через всю страну с юга на север. После принятия двух притоков - Барты и Нетце Одер становится полноводной естественной преградой.

С востока Одер прикрывает пути к Берлину. Поэтому противник придавал укреплениям на Одере большое значение, у слияния Одера с Вартой он создал мощный укрепленный район. Здесь через водные преграды было построено семь мостов, где скрещивались крупнейшие железнодорожные и автомобильные магистрали.

Гитлер отдал приказ войскам оборонять Кюстрин любой ценой. Гарнизон крепости состоял из нескольких дивизий и большого количества частей усиления.

Для советского командования Кюстрин также имел не менее важное значение: без овладения этой твердыней войска не в состоянии будут расширить свои плацдармы за Одером, а на имеющихся невозможно будет развернуть достаточные силы для наступления на Берлин.

И вот соединения 5-й ударной армии начали штурм Кюстрина. Противник, превративший в опорные пункты буквально каждый квартал и дом, оказывал ожесточенное сопротивление. На поддержку наступающих войск была брошена авиация. Самолеты 128-го и 24-го полков наносили сосредоточенные бомбовые удары. В составе полковой колонны действовала и группа самолетов, возглавляемая Маликовым. Пробиться к цели было крайне трудно. На маршруте высота нижнего края облачности местами доходила до 100 метров, а в районе объекта видимость сократилась до предела.

Отыскание цели затруднялось начавшимся снегопадом, а также сплошным плотным дымом от взорванных складов с боеприпасами и горючим. Но самолеты Маликова все же пробились и сбросили бомбы. Склад взлетел на воздух.

Вражеские зенитчики остервенело защищали боевые позиции, во всех направлениях были видны многочисленные трассы снарядов. Казалось, все небо заполнили шапки разрывов.

Прямым попаданием снаряда был подожжен один из самолетов в группе Маликова. Летчик на пылающем "Петлякове" перетянул через линию фронта, но, не успев воспользоваться парашютом, погиб вместе со штурманом. В критические секунды стрелок-радист покинул горящий самолет на высоте всего лишь 200 метров и остался жив.

При поддержке авиаторов войска 5-й ударной армии ликвидировали мощные узлы сопротивления противника в центре Кюстрина, а затем овладели городом.

12 марта в приказе Верховного Главнокомандующего говорилось, что войска 1-го Белорусского фронта после упорных боев штурмом овладели городом и крепостью Кистжинь (Кюстрин), важным узлом путей сообщения и мощным опорным пунктом обороны немцев на реке Одер, прикрывающим подступы к Берлину.

Затем 241-я авиадивизия поддерживала боевые действия 61-й армии, которой было приказано ликвидировать плацдарм противника на правом берегу реки Одер, восточнее Штеттина, в районе Альтдамм.

Альтдамм с востока прикрывал важнейший промышленный центр и порт Штеттин. Гитлеровское командование придавало большое значение этому плацдарму. В районы мощных узлов сопротивления Альтдамм, Падеюх, Зидовсауэ оно перебросило вновь сформированную дивизию "Денеке", 15-ю танковую дивизию СС и несколько отдельных частей. Именно сюда и были направлены бомбовые удары и штурмовые действия группы самолетов Пе-2 под командованием Маликова.

Под крылом самолета проплывают изломанные линии траншей. Исковерканная полоса земли шириной в несколько километров кажется мертвой, а на самом деле там глубоко зарылись в землю тысячи вражеских солдат. Быть может, именно в эти минуты они готовятся перейти в атаку...

Над линией фронта тишина, ни одного выстрела. Как видно, гитлеровцы маскируют расположение своих зенитных батарей. Девятки "Петляковых" проходят над ними в четком строю.

Вдруг черные клубы дыма мгновенно застилают все пространство между самолетами. К ним летят снизу разноцветные трассы. Над строем Пе-2 неожиданно появляются "мессеры". Ведущий полковой колонны условным сигналом требует от ведомых усилить внимание, приготовиться к отражению атаки. Вот один Ме-109 издалека открыл огонь. Он отходит в сторону, затем набирает высоту, чтобы оттуда броситься в атаку.

Пара вражеских истребителей атакует снизу самолет Маликова. Они берут "Петлякова-2" в клещи. Через несколько секунд оба "мессера" открывают огонь. Но экипаж пикировщика настороже - дает длинную очередь. Один из "мессеров" начинает опускать нос, а затем стремительно падает вниз, оставляя за собой черный след дыма. Но и за самолетом Ильи Маликова далеко видна белая полоса: повреждена водяная система, вышел из строя один мотор.

Ведущий полковой колонны, несмотря на всю опасность, сбавляет газ, давая возможность подбитому самолету пристроиться к группе: действует железный закон боевого товарищества!

Маликов идет ниже. Держаться в группе все труднее, а надо быть под прикрытием огня товарищей.

Командир эскадрильи прикрывает боевого друга от атак второго "мессера". Но тот настойчиво заходит сверху, пытаясь атаковать самолет комэска. Штурманы и стрелки-радисты ведут дружный огонь, и истребитель никак не может приблизиться к монолитному строю бомбардировщиков.

Однако ему удается провести еще одну атаку снизу. Флагманский стрелок-радист ловит в прицел самолет, меченный свастикой, и нажимает на гашетку.

Очередь!... Вторая!... И истребитель не выдерживает поединка, отворачивает в сторону.

Повторный вылет на узел сопротивления Альтдамм проходит при еще большем огневом противодействии: до 20 батарей зенитной артиллерии противника всех калибров вели ураганный огонь. Применяя противозенитный маневр по скорости, высоте и направлению, используя в целях маскировки двухъярусную облачность, бомбардировщики подходили к цели на высоте более 2000 метров со стороны солнца и бомбили объект с одного захода.

Самолет летчика И. Гагарина, подбитый над целью, загорелся и со снижением шел к земле. Двенадцать других самолетов получили массу осколочных пробоин. У пяти были пробиты бензобаки и повреждены органы управления.

Беспримерное мужество и самообладание проявил командир звена лейтенант Виталий Сорокин. Девятка самолетов следовала на опорный пункт Альтдамм, со всех сторон прикрытый плотным огнем зенитной артиллерии.

Маневрируя небольшими отворотами по курсу, самолеты оказались в сплошных разрывах. Снаряды рвались так близко, что можно было отчетливо видеть вспышки и угадывать момент, когда осколки зловеще забарабанят по крылу и фюзеляжу самолета.

Батареи уже не выпускали "Петляковых" из своих огненных лап. Багровый шар взвился перед самолетом Виталия Сорокина, и тут же из подбитой машины вырвался клуб черного дыма. Самолет сильно тряхнуло, летчик на мгновение потерял управление... Бросившись к товарищу, штурман Николай Легков с трудом удерживал самолет в горизонтальном полете.

Лейтенант Сорокин, припав на ремни, продолжал держать ноги на педалях. У командира экипажа прямым попаданием снаряда были оторваны четыре пальца правой руки, повреждено бедро, осколки пронзили плечо и шею. В кабине разбита приборная доска, вышли из строя указатель скорости и высоты, перестал работать компас...

Но даже в этой невероятно тяжелой обстановке среди членов экипажа не было растерянности. Истекающий кровью пилот Виталий Сорокин с помощью штурмана Николая Легкова продолжал вести боевую машину к цели.

Радио донесло на КП: "Иду на цель. Сорокин". А через три минуты снова донесение: "Цель поражена!"

Сорок минут израненный летчик вел машину обратным курсом. О случившемся в воздухе знали на аэродроме. Все волновались и с нетерпением ожидали появления "голубой пятерки".

Механик, моторист, оружейник из экипажа "пятерки" неотлучно находились у санитарной машины, держа наготове инструментальную сумку, то и дело вглядывались в сумрачное небо и поочередно навещали автомашину с аэродромной рацией в надежде услышать от стрелка-радиста последние данные о местонахождении самолета и самочувствии командира звена Виталия Сорокина.

Не ушли с аэродрома и только что вернувшиеся с задания экипажи. Их волновала судьба товарищей. Собравшись возле КП, они обменивались мнениями, рассказывали о твердом "альтдаммском орешке", куда гитлеровцы стянули зенитки чуть ли не со всей округи. Горячие разговоры прервал нарастающий гул моторов самолета.

Вот наконец появился "Петляков" на высоте 500 метров. Он проходит через центр аэродрома Шнейдемюль и, построив "коробочку" для расчета, идет на посадку. Разворот, второй, третий. Выйдя после четвертого на прямую, "голубая пятерка" приблизилась к посадочному знаку "Т". Самолет чуть ударился колесами о землю, взмыл, сделал, как говорят летчики, высокого "козла" и приземлился в самом конце аэродрома. Моторы сразу же были выключены. Все бросились к самолету.

Вот откинут фонарь пилотской кабины. Штурман и стрелок-радист машут руками, зовут на помощь. Однополчане со всех сторон обступили самолет. Они бережно выносят Виталия из кабины.

Его лицо бело как полотно, глаза прикрыты густыми ресницами, из-под шлемофона выбились светлые волосы, лицо в сгустках крови, комбинезон изодран касательными ударами осколков.

Люди положили раненого в санитарную машину и еще долго продолжали молча стоять у самолета...

Штурман Николай Легкое последним покинул кабину и тяжело зашагал, поддерживаемый товарищами, к автомашине командира полка.

Боевые друзья с болью в сердце смотрели на удаляющуюся санитарную машину, на весь изрешеченный от хвоста до кабины самолет, на залитую кровью пилотскую кабину, искореженную и разбитую вдребезги приборную доску, и каждый из них, наверное, думал: "Вот какой он, ресурс сердца настоящего патриота".

Противник активизировал действия истребительной авиации. Так, в полете на опорный пункт Альтдамм самолеты Пе-2 под командованием Маликова были атакованы "Фокке-Вульфами-190" и "Мессершмиттами-109". Атака была отбита огнем экипажей и восьмеркой истребителей прикрытия, возглавляемой командиром эскадрильи гвардии майором А. Минаевым. Отражение вражеских истребителей проходило при тесном взаимодействии экипажей "Петляковых" с истребителями сопровождения: летчики с "пешек" вели огонь из передних огневых точек, а штурманы и стрелки-радисты защищали заднюю полусферу. Смело шли в лобовые атаки и гвардейцы-истребители, ведомые Алексеем Минаевым.

В этом вылете бомбардировщики потерь не имели, противник же не досчитался двух самолетов: один был сбит групповым огнем экипажей бомбардировщиков, другой - истребителями прикрытия. Несмотря на сильное противодействие, поставленная боевая задача была успешно выполнена. Враг понес значительный урон: подавлен огонь батареи, разрушено несколько дзотов, взорван склад с боеприпасами.

В последних числах февраля 1945 года на правом фланге 1-го Белорусского фронта, на участке Ратцебур, Керберг, гитлеровцы создали жесткую оборону. Населенные пункты были превращены в мощные узлы сопротивления и приспособлены для кругового ведения огня. Фашистские власти мобилизовали все мужское население в ряды армии и фольксштурма. Померанская группировка врага непрерывно пополнялась войсками и техникой.

На аэродромах против правого фланга - в основном на Штеттинском аэроузле противник сосредоточил до 100 самолетов, из них 75 процентов истребителей.

Боевые порядки войск и объекты тыла противник прикрывал большим количеством зенитной артиллерии всех калибров, концентрируя ее на угрожаемых направлениях.

Авиация 16-й воздушной армии под командованием генерала С. И. Руденко должна была в первый день операции массированным ударом по опорным пунктам и артиллерии поддерживать войска при прорыве оборонительной полосы, а в последующие дни наносить непрерывные удары по отходящим колоннам на дорогах, по скоплениям войск и техники в опорных пунктах, у переправ и на узлах дорог, по железнодорожным коммуникациям.

241-я бомбардировочная авиационная дивизия в первые два дня операции содействовала прорыву наземными войсками 5-й ударной армии оборонительной полосы и наносила бомбовые удары по опорным пунктам Гламбек, Фалькенвальде, Грос-Зильбер и Якобсдорф.

В начале марта 1945 года Илье Маликову приходилось частенько на полковой автомашине следовать по фронтовым дорогам. Илья Маликов со штурманом подъехали на старенькой легковушке к перекрестку, где стоял в ожидании попутной машины солдат. Они увидели невысокого роста паренька с покрасневшим от ветра лицом, с вещевым мешком за плечами, перевязанной левой рукой - все говорило о возвращении бойца в родную часть из госпиталя.

Увидя обшарпанную "эмку", он заулыбался и поднял руку.

Илья попросил водителя остановиться.

- Подвезти? - спросил Маликов.

- Да, было бы неплохо, товарищи летчики. Давно голосую, а толку нет, все спешат. Точно сговорились между собой. Спасибо вам, подобрали все-таки.

- Куда путь держишь, дружище, как зовут? - спросил Илья солдата.

- Исаев моя фамилия, а зовут Костей. Следую в свое "хозяйство"... А где оно теперь - ума не приложу... Неделю назад чуток осколком задело, вот и задержался у этих медиков, потерял своих. Вторые сутки никак на след не нападу. Уж очень здорово наши наступают, простыми ногами не угонишься, нужна скоростная техника,- разговорился солдат, а потом немного задумался.

В это время низко над землей, в чуть вытянутом "пеленге" одна за другой прошли три пятерки штурмовиков. "Илы" возвращались с боевого задания. Костя Исаев продолжил разговор:

- Наверное, уже в который раз они сегодня пересекают линию фронта, поддерживают своих наземных братьев. Недаром танкисты и пехотинцы говорят о них: "Наш воздушный щит", с такими парнями никакой враг не страшен.

Исаев долго провожал штурмовиков восторженным взглядом.

- Знаете,- оживился он,- на второй день нашего наступления стоял сплошной туман, мгла была. Кажется, шапку вверх подкинь, и та из виду скроется. А вот они пробились... Всего два их тогда было. Двадцать минут били они по опушке, с которой обстреливал нас немец. А когда улетели, огонь почти прекратился. Наша рота потом атаковала лесок, и через полчаса мы заняли населенный пункт, расположенный вблизи. Своими глазами видел я два разбитых орудия. Жалели мы, что не знаем фамилии этих храбрых пилотов, по-солдатски не могли их отблагодарить тогда...

Костя Исаев вдруг смолк, стал пристально вглядываться в проходившую автомашину, которую они обгоняли на пути.

Наверное, среди сидящих бойцов, младших командиров он пытался увидеть знакомых, своих однополчан и скорее разыскать родной ему стрелковый батальон.

- Спасибо, товарищи летчики. До встречи в Берлине! - улыбнулся он и пошел искать своих. А Маликов еще долго хранил в душе теплое чувство от встречи с солдатом.

Илья попросил водителя поторопиться: надо было добраться до населенного пункта Грабово и засветло успеть перегнать восстановленный техниками самолет на новый аэродром.

Пришла весна 1945 года. Впереди был Одер, а за ним логово фашистского зверя - Берлин. "До Берлина 80 километров!" - показывали дорожные указатели. Скоро, совсем скоро дойдет очередь и до него...

На фронте началась подготовка к штурму Берлина. Готовились и гитлеровцы к обороне своей столицы. Оборонительные позиции на подступах к ней занимали лучшие немецко-фашистские войска из состава групп армий "Висла" и "Центр". Для борьбы в воздухе гитлеровское командование привлекло 3300 самолетов. Под Берлином противник бросил в дело авиационные новинки того времени - реактивные истребители типа Ме-262 и самолеты-снаряды. Развитая сеть стационарных аэродромов позволяла вражеской авиации осуществлять широкий маневр по фронту и в глубину. Для обнаружения воздушных целей и наведения на них истребителей использовались радиолокационные центры.

Кроме того, противовоздушная оборона фашистских войск располагала более чем 100 батареями зенитной артиллерии, а непосредственно Берлин прикрывали 600 зенитных орудий различного калибра.

Все говорило о том, что в районе Берлина предстоит упорная и ожесточенная борьба в воздухе. Советские летчики были готовы к ней. У всех была твердая уверенность в том, что уже ничто не может спасти гитлеровцев от полного и окончательного разгрома: ни отборные фашистские эскадры "Удет" и "Геринг", ни реактивные самолеты. Только бы скорее настал этот радостный день, когда взлетит над аэродромом долгожданная сигнальная ракета: "На Берлин!"

И этот день настал...

Всю ночь перед началом Берлинской наступательной операции на наших аэродромах царило оживление. Техники ни на минуту не сомкнули глаз: за считанные часы они вернули в строй поврежденные машины, которые требовали ремонта. Оружейники подвесили бомбы, обеспечили боеприпасами все экипажи.

В четыре часа утра началось построение. Вперед вынесли Знамя 128-го авиаполка. Замерли шеренги. Командир полка Герой Советского Союза М. М. Воронков, с трудом сдерживая волнение, зачитал обращение Военного совета 1-го Белорусского фронта. "Боевые друзья! - говорилось в нем.- Верховный Главнокомандующий от имени Родины и всего советского народа приказал войскам нашего фронта разбить противника на ближних подступах к Берлину, захватить столицу фашистской Германии - Берлин и водрузить над ним Знамя Победы. Пришло время нанести врагу последний удар и навсегда избавить нашу Родину от угрозы войны со стороны гитлеровских разбойников..."

Мощное "ура" прокатилось по аэродрому.

- За скорую победу, товарищи!

И снова: "ура!", "ура!", "ура!"

Слово было предоставлено старшему лейтенанту Маликову.

- Друзья мои,- обратился Илья Антонович к личному составу полка.- Все мы с вами мечтали об этом дне. Знали, верили - он придет, обязательно придет. Знали потому, что для каждого из нас нет ничего дороже Родины. Мы первыми пойдем на Берлин. До чего же это здорово! Экипажи нашей эскадрильи поручили мне заявить: мы клянемся отлично выполнить любое задание Родины и оправдать доверие Военного совета. На дальних подступах к Москве - под стенами Ржева, Курска, Гомеля, Бобруйска, Варшавы, Лодзи и наш полк прославил себя. Под стенами Берлина мы умножим эту славу...

Через сорок минут с первыми лучами восходящего солнца в небо поднялись самолеты 241-й бомбардировочной дивизии. В воздухе и полк Героя Советского Союза Воронкова. Слева девятку ведет командир эскадрильи Сарыгин, недавно заменивший Андрюшина, направленного на другой фронт. Первое звено в его эскадрилье, как обычно, возглавляет Илья Маликов... Через несколько минут полк занял свое место в дивизионной колонне. "На Берлин!.." - поют моторы. "На Берлин!.." - радостно бьется сердце Ильи.

В наушниках шлемофонов зазвучали позывные рации командующего 16-й воздушной армией генерала С. И. Руденко. От имени Военного совета он передавал обращение к воинам-авиаторам: "Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право штурмовать Берлин, первыми произнести, грозные слова сурового приговора нашего народа логову немецко-фашистских захватчиков. Призываем вас выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой!..."

Миновали Одер. До цели еще далеко, а в небе уже видны вспышки разрывов зенитных снарядов. По мере приближения к опорному пункту их становится все больше. Воронков производит противозенитный маневр, несколько изменяет направление полета, снижает скорость. Ведомые, поняв замысел, повторяют эволюции флагмана.

Снизу, с земли, зенитки ведут пристрелку по нашим самолетам. Кажется, все небо покрылось черными шапками. И все 27 "пешек", перестроившись в "змейку эскадрилий", берут курс к опорным пунктам. Высота более 2000 метров. Экипажи отчетливо видят вражескую оборону.

Полк взял боевой курс к цели. И в этот момент Илья услышал голос стрелка-радиста:

- Сверху сзади атакуют "фоккеры"!

Оглянулся. На звено заходила пара ФВ-190. Дистанция между самолетами быстро сокращалась. 400, 300 метров. Стрелок-радист открыл огонь из хвостового пулемета, затем выпустил авиационную гранату. Подключился и штурман - его крупнокалиберный пулемет прикрыл заднюю полусферу.

Вдруг ощутился сильный толчок. Пикировщик вздрогнул всем корпусом, и Маликов на мгновение растерялся, не поняв, что произошло. А "фоккеры", послав в Пе-2 несколько снарядов, быстро набрали высоту и, совершив левый переворот через крыло, ушли в противоположном направлении. И снова ровный гул моторов. Пе-2 без крена продолжал следовать к цели. Но вот внимание Маликова привлек один из приборов: на левом моторе упало давление масла, уменьшились обороты.

- Прямое попадание в мотор, за самолетом след дыма,- доложил штурман.

- Будем продолжать полет,- ответил командир. Увеличив обороты, он старался приблизиться к девятке Сарыгина.

Маликов не раз встречался в воздухе со смертью и всегда выходил победителем. Смелость, решительность, большой опыт неизменно приносили ему успех. Он был уверен в успехе и теперь. Отжав штурвал от себя, он ввел самолет в пике под 70 градусов. Стрелка высотомера показала быстрое снижение - с огромной скоростью машина сближалась с землей. Маликов уверенно удерживал самолет. В перекрестии своего прицела отчетливо видны фашистские танки, самоходки. Нажата кнопка бомбосбрасывателя.

- Цель накрыта! - крикнул стрелок-радист.

- Хорошо! - ответил Маликов.

Пикирование продолжалось. Вдруг резкий сильный удар отбросил машину в сторону. Маликов изо всех сил потянул на себя штурвал, но самолет по инерции продолжал сближаться с землей, затем накренился, и с приборной доски посыпались стекла. Разорвавшийся снаряд пробил центроплан, повредил кабину. Был ранен штурман.

В дыму разрывов Илья убрал самолетные тормозные решетки и, сделав доворот, повел машину на свою территорию. Горели обшивка и плоскости. Пламя прижималось к фюзеляжу. Теперь все зависело от выдержки и мастерства командира экипажа.

Все попытки сбить пламя не удались. Мелькнула мысль: может, дать команду выброситься с парашютами? Но внизу противник. Значит, верная смерть. И Маликов продолжал тянуть горящий пикировщик к линии фронта. В запасе еще было немного высоты, и один из моторов, хоть плохо, но все же удерживал машину от падения. Вышел из строя компас. Как теперь ориентироваться? А тут еще беда: бензин на исходе. Но вот показалась широкая голубая лента.

- Одер! - воскликнул штурман.

- Теперь все в порядке,- вздохнул с облегчением командир.

Выбрав подходящую площадку, он мастерски приземлил горящий Пе-2 в расположении одной из дивизий 5-й ударной армии.

А спустя два дня Илья вновь поднял в воздух свое звено. Самолеты расчищали путь воинам 32-го стрелкового корпуса, которым предстояло одними из первых вступить в Берлин.

...С утра стоял сильный туман, а затем начался ливень. Высота нижнего края облаков 200-300 метров. Погода явно нелетная. Требовалось срочно подавить артиллерию в западной части Берлина. Действовать эскадрильями и полковой колонной нельзя. Выделили несколько пар и звеньев, способных ориентироваться в сложных метеорологических условиях. Среди тех, кто покинул в эти часы аэродром, было звено Маликова.

Почти сразу после старта самолеты нырнули в сплошную облачность. Несколько минут пробивались вслепую. Наконец под самолетами открылась цель. Маликов решил ударить по батареям полевой артиллерии с крутого пике. "Пешки" одна за другой нырнули в окна среди облаков. С земли поднялись столбы дыма и огня.

Подошли другие снайперские звенья и сбросили новые серии бомб. Рванулись вперед части 5-й ударной армии. Расстояние до Берлина сократилось.

Через два часа снова вылет. В лесу, в километре от Бельтова, скопились вражеские части. Требуется нанести сосредоточенный удар. Задача не из легких: пятачок со всех строи окружен советскими частями, нужна исключительная точность бомбометания. А над целью сплошная десятибалльная облачность. Высота ее нижней кромки 800 метров.

В этот раз Маликов возглавлял одну из девяток. "Петляковы" на увеличенных дистанциях и интервалах подошли к лесному массиву. Ведущий девятки нанес первый удар, за ним остальные.

Глубокой ночью командующий 5-й ударной армией генерал Н. Э. Берзарин прислал летчикам радиограмму: "Большое спасибо экипажам 128-го полка за содействие. С вашей помощью, товарищи, мы ликвидировали фашистскую группировку".

...Последняя декада апреля 1945 года. Сражение за Берлин в полном разгаре. Из штаба 16-й воздушной армии сообщили: в центре 1-го Белорусского фронта оборона гитлеровцев прорвана на всю глубину, лишь на левом фланге противник, опираясь на узел сопротивления - город и крепость Франкфурт-на-Одере, продолжает упорно обороняться. Там три полка, прошедших специальную подготовку и располагающих мощной техникой.

Город Франкфурт-на-Одере расположен в восточной части провинции Бранденбург, в 75 километрах от Берлина. Это довольно крупный военно-промышленный центр с металлургическими и оборонными предприятиями, в том числе авиамоторным заводом "Адлер". К тому же Франкфурт-на-Одере - узел шести железных дорог, шести магистральных шоссе и автострады, преобладающая часть которой проложена по левобережью Одера.

Соединениям воздушной армии, в том числе и 241-й авиадивизии, была поставлена задача уничтожить этот серьезный барьер на пути к Берлину, расчистить путь наземным войскам.

К тому времени с помощью танкистов и пехотинцев было занято значительное количество вражеских аэродромов с искусственным покрытием, поэтому представилась возможность сосредоточить истребители поближе к линии фронта.

Низкая облачность и плохая видимость исключали возможность массированных налетов на крепость. Приходилось действовать в одиночку. Экипажи вылетали один за другим. Они подходили к крепости на разных высотах, с разных направлений.

Занимает привычные места в своем "Петлякове" дружный экипаж Маликова. Пронизывающий ветер с моросящим дождем. Впрочем, такая погода в известной мере и союзник пикировщиков. Подойдешь незаметно - и как снег на голову.

Сегодня не приходится искать ведомых, оглядываться по сторонам, спрашивать у стрелка-радиста, пристроились ли они. Экипаж действует в составе одной боевой единицы. Задача: выявить и уничтожить основные огневые точки в городе-крепости.

Остается позади та невидимая, но остро ощущаемая с воздуха черта-линия фронта. Она делит не только наземное, но и воздушное пространства на свое и чужое.

За передним краем густой сосновый лес. Затем он отступает, и перед глазами экипажа предстает окутанный дымом Франкфурт-на-Одере.

Старший лейтенант Маликов видит, как одиночные "пешки" настойчиво обрабатывают очаги сопротивления. Над ними с некоторым превышением барражируют "фоккеры". Они готовятся атаковать пикировщиков, сбить их с курса. Но в бой вступают "лавочкины". В небе образовалась своеобразная карусель. В любую секунду можно ожидать атаки. Ведь фашистские летчики хорошо изучили не простреливаемые нашими штурманами и стрелками-радистами секторы.

На самолет Маликова ринулись четыре "фоккера". Одному из них удалось зажечь машину, вывести из строя мотор. Глубоким скольжением летчик сбил пламя. И тут же на помощь пришли "ястребки". Они смело вступили в бой, отогнали "фоккеров" и надежно прикрыли поврежденный самолет, возвращавшийся домой на одном моторе.

Под прикрытием Ла-5 самолет Маликова миновал передний край и приземлился на первом же нашем аэродроме. "Лавочкины" промчались над "пешкой" и, покачав крыльями, скрылись за горизонтом.

Кто эти славные ребята, Маликов не знал, а как хотелось в эти минуты крепко обнять боевых товарищей, протянувших руку помощи...

Через несколько часов в штаб дивизии поступила радиограмма. Командующий наземной армией генерал В. Я. Колпакчи, сообщив, что крепость взята, сердечно благодарил экипажи пикировщиков 241-й дивизии за смелые и решительные действия.

К исходу 23 апреля войска 1-го Белорусского фронта вышли на северную и восточную окраины Берлина, а войска 1-го Украинского фронта - на его южную и юго-западную. С этого момента в Берлине начались ожесточенные уличные бои. Одновременно войска обоих фронтов продолжали продвигаться на запад. Вскоре они завершили окружение Берлина. Соединения и части обоих фронтов соединились западнее города.

С рассвета 24 апреля летчики-бомбардировщики приступили к нанесению сосредоточенных ударов по военным объектам центральной части Берлина. В полдень пятерка самолетов Пе-2, возглавляемая Маликовым, пробившись сквозь дым пожарищ, нанесла удар по скоплению танков и артиллерии недалеко от рейхстага. Через два часа экипажи вновь поднялись в воздух для удара по заводу "Сименс", превращенному гитлеровцами в мощный опорный пункт. Удары бомбардировщиков и штурмовиков 16-й воздушной армии с каждым часом усиливались. Они облегчали выполнение задач наземным войскам, расчищая им путь. В ночь на 26 апреля были захвачены заводы "Сименс". Наступающие передовые части значительно продвинулись вперед.

Утром 27 апреля потребовалось перенацелить усилия нашей авиации. Стояла задача отыскать и уничтожить артиллерию на огневых позициях в районе западнее пригорода Берлина Рулебен. Для этой цели было выделено 8 звеньев Пе-2, в том числе звено Ильи Маликова. После взлета самолеты скрылись в сплошной завесе дыма. Пилотировать пришлось по приборам. В этой тяжелейшей метеообстановке Маликов сумел пробиться к цели. Над объектом действий несколько лучше была вертикальная видимость - и он принял решение: бомбардировать артбатареи противника не с горизонтального полета, а с пикирования.

К вечеру 27 апреля, за два часа до наступления темноты, летчики получили задание нанести еще один удар по военным объектам Берлина. Ровно через 20 минут пикировщики, ведомые Воронковым, Мизиновым, Сарыгиным, разбомбили взлетно-посадочную площадку возле парка Тиргартен (в центре Берлина). "Пешки" обрушили свой залп с высоты 700 метров, сделав всего один заход. Шесть прямых попаданий зафиксировали самые объективные свидетели - аэрофотоаппараты.

Эта цель была выбрана не случайно. Взлетно-посадочную полосу в парке Тиргартен подготовили на случай эвакуации верхушки гитлеровской Германии. Разумеется, она тщательно охранялась зенитными батареями. 27 орудий вели отчаянный огонь, но густой дым, ограничивший видимость, помешал фашистам. Вслед за бомбами экипажи сбросили тысячи листовок с призывом к немецким солдатам: "Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Судьба Берлина предрешена. Бросайте оружие, сдавайтесь в плен!"

Уличные бои в Берлине не ослабевали. 28 апреля наши войска заняли северо-западную часть района Шарлоттенбург до Бисмаркштрассе, западную половину района Моабит и восточную часть Шоненберг.

Командир полка Воронков вызвал на командный пункт комэсков и командиров звеньев.

- Сегодняшняя наша цель - снова парк Тиргартен, перед рейхстагом. Там окопались фашистские танки и самоходные артиллерийские установки. Они не дают возможности продвигаться наземным войскам. Надо нанести сосредоточенный удар и разбить броневой кулак противника. Погода в районе цели сложная: высота нижнего края облачности 500 метров, видимость 2 километра. Бомбить будем одиночными самолетами и парами. Взлет через каждые три минуты.

Илья взлетел седьмым. Через 40 минут стрелок-радист передал на полковой командный пункт:

- Я - "Сокол-7". Я - "Сокол-7". Задание выполнил. Цель поражена. Возвращаюсь домой. Все нормально.

К исходу дня звено Маликова получило задание атаковать танки противника восточнее парка Тиргартен. И так день за днем, с рассвета до захода солнца...

30 апреля 1945 года Маликов совершил свой последний вылет на Берлин. На этот раз предстояло вместе с группами самолетов других полков разрушить мост через реку Шпрее, в самом центре города. Над мостом почти непрерывно патрулировали "фокке-вульфы", не подпуская близко советские машины. Не смолкая, били зенитки.

Вспомнив свои воздушные бои под Березиной, Маликов и ведущие групп Соколов и Сулиманов решили применить "вертушку". Набрав высоту 2100 метров, "Петляковы" устремились в крутое пике и обрушили бомбы на железнодорожный мост. Расчеты оказались точными - мост, окутанный облаком дыма, рухнул в мутные воды реки Шпрее.

"Фокке-вульфы" пытались атаковать "пешки", но вынуждены были ретироваться из-за дружного огня штурманов и стрелков-радистов, а также активных действий истребителей прикрытия.

"Петляковы" зашли вторично, и снова на мост обрушились тяжелые фугасы. Так успешно закончился 196-й боевой вылет Ильи Маликова за время войны. Свыше ста из них он совершил после ампутации ноги, с протезом.

Отважному летчику было присвоено звание Героя Советского Союза.

* * *

Есть люди, которые и в боевые годы, и в мирное время всегда остаются на переднем крае, там, где труднее, там, где они нужнее. К таким людям относится и Илья Антонович Маликов. Проводив своего отца, много лет трудившегося на Истомкинской прядильно-ткацкой фабрике, на заслуженный отдых, он занял его место в рабочем строю.

В нашей жизни отцы и дети всегда рядом. Молодежь набирается у старших опыта и знаний, учится мужественно и стойко бороться за дело своих отцов.

Илья Антонович Маликов переехал на работу в Кемерово, где получил должность диспетчера на комбинате крупнопанельного домостроения. Об этом периоде своей жизни Илья Антонович писал своему другу: "Работа очень интересная и боевая. Выпускаем дома. Что ни дом-десятки квартир. Радуем людей. Сколько уже новоселий отпраздновано. Какое великое счастье родиться на земле, озаренной огнями Октября, какое великое счастье, что ты нужен народу, партии, ведущей нас по пути к счастливой жизни!.."

В конце письма Маликов сообщил о своих семейных делах: "Теперь у меня снова свой экипаж - маликовский. Нина Щедрина - прекрасный друг, отличная мать. У нас выросли две дочери. Лиля несколько лет как закончила институт и преподает. Получила диплом инженера и вторая дочь, Люда. Как быстро бежит время! Да, стремителен наш век!"

Шло время. Илья Маликов рабсгал на комбинате. Люди уважали его за трудолюбие, скромность. Казалось бы, что еще надо ему для полного счастья... Но нет... Он принял решение переехать в Невинномысск. На вопрос: "Зачем?" - он ответил:

- В Невинномысске тогда начали строить новый комбинат. Говорят, большой. Вот и загорелись руки на большое дело...

Неугомонный человек! Каким был, таким и остался. Лишь в плечах шире стал да седины прибавилось. А глаза - как у молодого, блестят, загораются на настоящее дело.

В небе Белоруссии

Рассказ об одном из героев нашей дивизии Илье Маликове привел нас в победный май сорок пятого. Однако вернемся в 1943-1944 годы. Многие боевые дела предстояло еще совершить нашим летчикам, инженерам и техникам, работникам штабов, прежде чем принять участие в заключительных Висло-Одерской и Берлинской операциях.

Штаб 241-й бомбардировочной авиационной дивизии готовится к участию в наступательной операции. Мне предстояло быть не только в небе за штурвалом боевой машины, но и на земле в боевых порядках атакующих войск. Это делалось для координации действий авиации с наземными войсками.

Во время работы в штабе дивизии удалось ближе познакомиться с его офицерами. Знакомиться с ними приходилось по-разному, одних видел в деле, о других приходилось судить по документам, о третьих - по поступкам и действиям.

В этой титанической работе, когда каждый час приближал нас к острым перипетиям большого сражения на белорусской земле, приходилось вдумываться в каждую деталь. Нужно было предусмотреть, какая из них окажется наиболее ценной, наиболее эффективной во взаимодействии всех родов войск. Чувство ответственности диктовало необходимость работать с двойным напряжением, отдавать все силы подготовке операции, изучению тактики авиации противника.

Большой вклад в разработку плана предстоящей операции внес начальник штаба дивизии полковник Семен Васильевич Романов. Он проявил редкое сочетание мысли и твердой воли, уменье видеть за планом человека, знать, на что способен каждый полк, каждая эскадрилья, каждый экипаж.

Я застал его в глубокой задумчивости. Пожав руку, он пригласил меня ознакомиться с оперативными сводками, а потом подошел к карте и начал объяснять обстановку.

- Вражеский фронтовой заслон, вставший на нашем пути в Белоруссию,говорил Семен Васильевич,- надежно опирается на естественные рубежи рек Сож, Днепр и Березина. Продвижение наших войск за пределы последних двух рек означало бы не только успешное вступление в Белоруссию, но и выход во фланг южного фронта противника. Несомненно, гитлеровское командование будет прилагать все усилия, чтобы удержать здесь свои позиции. Наиболее мощным звеном в обороне противника является город Гомель, а ключом к днепровскому рубежу - Речица. Поэтому в штабе фронта операцию назвали Гомельско-Речицкой. Командование фронта большие надежды возлагает на помощь авиации. Наземным войскам мы должны оказать поддержку всеми имеющимися в нашем распоряжении силами...

Романов придвинул к себе крупномасштабную карту Гомеля, взял чистый лист бумаги и, наклонившись, стал набрасывать один из тактических вариантов бомбардировки железнодорожного узла.

- Мне представляется,- сказал он,- что из наших бомбардировщиков следует создать три группы, каждой из которых указать цель и способы ее бомбардировки. По моему мнению, 24-й полк во главе с подполковником Соколовым должен с пикирования обрушить свои удары по зенитным батареям врага; 128-й полк Героя Советского Союза Воронкова также с пикирования нанесет удар по вокзалу и входным стрелкам железнодорожного узла; две эскадрильи 779-го полка (ведущие Храмченков и Ксюнин) с горизонтального полета бомбардируют эшелоны противника.

Документы оперативно-разведывательного характера, с которыми меня познакомил начальник штаба, свидетельствовали об исключительно добросовестной работе офицеров штаба. Даже сейчас, когда спустя много лег с волнением читаешь эти пожелтевшие, покрытые архивной пылью документы, то чувствуешь плоды кропотливого труда замечательных советских офицеров - таких, как полковник Двоскин, майор Клейменов и капитан Крыжановский. С высокой ответственностью за жизнь людей, за успешный исход операции готовили они важные оперативно-тактические документы.

Под стать штабным работникам был инженерно-технический состав дивизии. Эту службу возглавлял старший инженер В. И. Котенко. Он отлично организовал коллектив грамотных, неутомимых в работе и выдумке умельцев. Эти люди часто проявляли не только оперативность и находчивость, но и беспримерное мужество. Вот один из многочисленных примеров.

Летчик Василий Леонтьев вынужден был посадить свою подбитую "пешку" на территории, занятой врагом. Тщательно замаскировав машину, экипаж пересек вражеский передний край, вернулся в полк. Через несколько дней линия фронта переместилась, так что самолет оказался в нейтральной полосе, в 150-200 метрах от нашего переднего края.

- Эх, не дотянули чуток! - сожалели наши воины.

Они решили во что бы то ни стало увести машину. Техники двинулись в путь. Но им не удалось даже приблизиться к самолету: противник открыл сильней пулеметный огонь. Тогда член комсомольского бюро 24-го полка Обухов обратился за помощью к пехотинцам. Ему выделили разведчиков. С их помощью храбрецы ночью обходным путем подошли к самолету. Техник-лейтенант Обухов уточнил состояние машины и внимательно изучил местность. Четыре ночи подряд водил он группу технического состава, готовил самолет к буксировке. Наконец "Петляков-2" поставлен на специально подготовленные сани и вскоре двинулся к линии расположения наших наземных частей.

Противник обнаружил движение и открыл шквальный огонь. Мины рвутся все ближе и ближе... Одна разорвалась уже совсем рядом. Обухов получил контузию, а у лейтенанта Смирнова осколком выбило глаз. Но под утро самолет все же был вывезен в безопасное место.

На следующий день экипаж Героя Советского Союза Леонтьева вновь ушел в боевой полет на спасенной машине.

В напряженные часы подготовки к предстоящему наступлению четко действовал политотдел дивизии. Его офицеры все время находились в полках и эскадрильях. Заместитель начальника политотдела подполковник П. Портон начинал каждый из этих дней в какой-нибудь эскадрилье.

Ночью вместе с командиром дивизии и начальником штаба начальник политотдела подполковник А. Шибанов анализировал боеготовность личного состава, составлял политдонесения, "оттачивал" содержание листовок, планировал организаторскую и воспитательную работу в частях соединения. Соревнование "тысячников" 779-го полка, боевой опыт пикировщиков 128-го, "счет мести" летчиков из 24-го полка становились достоянием всей дивизии и по эстафете передавались в другие соединения.

241-я дивизия была наконец приведена в боевую готовность. И вот над нашими головами уже прошли к линии фронта первые и групповые патрули Ла-5 из 279-й истребительной дивизии. Стрелки часов отсчитывают последние секунды перед взлетом. Алые знамена полков полощутся в лучах восходящего солнца у старта.

Устав от сутолоки последних дней, в кабине "Петлякова-2" я почувствовал себя свободнее. На карте проложен маршрут на Гомель. Сюда будет нанесен удар, на сутки опережающий наступление наземных войск Белорусского фронта.

В точно назначенное время наша группа поднялась в воздух. Мы следуем за 24-м полком. Вывожу группу на свой маршрут и вскоре убеждаюсь, что она надежно охраняется истребителями Ла-5.

Обозначается Гомель. Вижу дымы, дымы... Это работа полка Соколова. По черно-серому небу ярусами рассыпались сходящиеся и расходящиеся пары наших истребителей. Через минуту слева замечаю уже в сомкнутом строю девятки Соколова. Они идут обратным курсом. 24-й полк успешно выполнил задачу, но гитлеровцы все же ведут зенитный огонь. На подступах к железнодорожному узлу одновременно рвутся до сорока, а иногда и до шестидесяти снарядов. Видно, как низвергаются в пике звенья Воронкова. Они бьют по вокзалу и выходным стрелкам железнодорожного узла.

Мы приблизились к пролому в стене огня, пробитому в противовоздушной обороне гитлеровцев. Но нас опередила колонна 779-го полка. На подходе к цели нас затрясло, как на ухабах. Это рвались сброшенные нашими товарищами бомбы. Вижу взрывы у сортировочной горки. На эшелоны с войсками и техникой пошли и наши бомбы.

Метрах в восьмидесяти пикирует самолет старшего лейтенанта А. Сарыгина. Зенитный снаряд попадает в его правый мотор. Пилот, освободившись от всех бомб, бросает свой самолет в левое скольжение и сбивает пламя, уже начавшее лизать плоскость машины. Сарыгин на бреющем полете уходит из поля зрения. Как потом выяснилось, летчик перетянул линию фронта и посадил самолет с убранными шасси на полянке возле Морозовки. За спасение жизни экипажа, самолета и отличное выполнение боевого задания на поврежденной машине старший лейтенант Александр Сарыгин был награжден вторым орденом Красного Знамени.

Первый налет эскадрилий 241-й дивизии на Гомель осуществлен в полном соответствии с разработанным планом. Удар наносился по сильно защищенному объекту, поэтому дивизия не избежала потерь. Погибли на врезавшемся в землю самолете всего в нескольких километрах от нашего аэродрома Деменка Герои Советского Союза летчик А. Свиридов и штурман М. Павлов. Чудом спасся лишь стрелок-радист Г. Алексеев.

Вслед за ведущим, командиром полка Воронковым, Свиридов ввел самолет в пике и сбросил бомбы. Они поразили батарею вражеских зениток, прикрывавшую своим огнем выходные стрелки Гомель-Товарная. Это был двести третий боевой вылет старшего лейтенанта Свиридова. И тут, видимо, последний снаряд вражеской зенитки разорвался возле кабины. Летчика и штурмана тяжело ранило. Крупные осколки вонзились Свиридову в грудь, плечо и правый бок. Лишь с помощью штурмана командир вывел машину из пикирования в горизонтальный полет. Позади остался Гомель, затем передний край. Появились первые ориентиры, предвещающие близость аэродрома. Командир чувствует, что остатки сил покидают его, машина сваливается. "Прыгать!" - командует он.

- Но мы, - закончил свой рассказ стрелок-радист,- не приучены бросать в беде командира или товарища, поэтому остались в машине. Старший лейтенант, теряя силы, упал на штурвал. Затем сильный удар - и больше ничего не помню...

Были потери и в других полках. В моей группе человеческих жертв не было, зенитный огонь повредил лишь один самолет.

После первого удара нашей авиации по Гомелю противник понял, что это преддверие большого наступления Советской Армии. Вернувшись из разведывательного полета за два дня до налета на Гомель, Герой Советского Союза капитан Михаил Мизинов докладывал, что с ним ничего особенного не произошло.

- Почти нет огня фашистской зенитной артиллерии. Не встретили мы и гитлеровских истребителей. Душа радовалась. Задание выполнили легко, а затем два дзота, в которых засели фашисты, уничтожили,- говорил он.

А на следующий день после налета на Гомель Мизинов отмечает в своем дневнике: "Сегодня куда труднее: зениток - уйма! Трудно даже сосчитать, сколько одновременно видишь разрывов в воздухе". И еще одна запись капитана Мизинова, свидетельствующая о возраставшем напряжении в воздухе: "Обстановка сложная. В воздухе много вражеских истребителей. На обратном курсе атакованы двадцатью "Фокке-Вульфами-190". Стервятники, видя свое численное превосходство, были, разумеется, упорны и нахальны. Жаль Предатченко. Убит! А каким был товарищем! Когда эти стервятники атаковали нас, он не пожалел своей жизни: поднялся с переносным пулеметом из кабины, отогнал врага, а сам погиб. Всегда буду ставить его в пример всем стрелкам-радистам!"

Столь же острой была и наземная обстановка. Парализовав гомельскую опору фашистского тыла, войска Белорусского фронта двинулись на запад. За четверо суток они полностью очистили от врага территорию левого побережья рек Сож и Днепр. Взору наступающих открылась лежащая по ту сторону водной глади Белоруссия. Останавливаться здесь нельзя. Вот-вот наступит глубокая осень: начнутся дожди, грязь. Надо сейчас же рвануться и преодолеть водные рубежи. Но для этого необходимо собрать в кулак все наземные и воздушные силы фронта и бить врага.

И вот наступление началось. Беспрерывно вздрагивает земля. На импровизированный стол с потолочного наката осыпается мелкая крошка сухой глины. Передо мной два микрофона, наушники, стереотруба. С командного пункта координируются действия ударной группы армий генералов Батова и Романенко, авангардом которых сейчас является 170-я стрелковая дивизия. Она готовится к форсированию Днепра возле Лоева. Комдив полковник Цыпленков обошел уже всех нас - летчиков, танкистов, артиллеристов, представителей частей и соединений поддержки, и, усевшись за стол, слушает доклад своего начштаба. Внимательно прислушиваясь к дыханию боя, полковник одновременно разглядывает и карту...

Сквозь стереотрубу рассматриваю панораму разворачивающегося сражения. В разделенных градуировкой линзах кое-где вздымаются дымы. Но в небе пока тихо, да и на земле бой, кажется, идет вяло. Видимо, наши войска ждут авиационной поддержки. Часы показывают, что до нее осталось совсем мало времени. Радист протягивает мне наушники. Сначала накатываются волны шумовой неразберихи. Его сменили резкие музыкальные переливы, а потом-немецкая речь и какие-то артиллерийские команды басистого советского офицера. Наконец слышу спокойный голос комдива 241-й Ивана Григорьевича Куриленко.

- Второй, Второй... Я - Первый. Второй, как слышите?

- Я - Второй, вас слышу хорошо. Перехожу на прием.

- Второй! Все готово. Ваши указания будет принимать Олег. Держите связь с ним. Через пять минут опробуйте связь.

- Все понял. Спасибо.

"Капитан Олег Крыжановский,- думаю я,- как раз тот человек, который наилучшим образом поможет мне в этом деле: он хорошо знает каждого своего летчика".

Между тем из-за спины накатывается ровное гудение-посвист. Смотрю на часы, а затем в таблицу боевого расписания. В точно назначенное время идет первая волна наших штурмовиков "Ильюшин-2" из дивизии полковника И. В. Крупского. В четком правом пеленге четыре пары проходят на 800-метровой высоте прямо над нашими головами. Отчетливо видны попарно закрепленные под их крыльями реактивные снаряды - воздушные "катюши". Враг прозвал эти машины "шварце тод" - "черная смерть".

Задача штурмовиков - подавить артиллерийский огонь противника и зенитные батареи, прикрывающие направление нашего наступления. Еще не успел схватиться за микрофон сидящий возле меня офицер из штаба дивизии полковника Крупского, как на пути восьмерки штурмовиков встала завеса огня. -Это фашистские зенитки невдалеке от Лоева открыли ураганный огонь. В бинокль не столько вижу, сколько угадываю реакцию ведущего восьмерки самолетов Ил-2. Заложив вираж, он сваливается в пологое пике. На 200-метровой высоте ведущий выводит восьмерку и боевым разворотом вновь устремляется к зенитным батареям противника. Стучат пулеметы, бьют пушки: скрестились два огня. Еще заход. Третий... Четвертый... Вдруг все мы, находящиеся в безопасном укрытии, вздрагиваем: при уходе от цели вспыхнул следующий за ведущим штурмовик и тут же врезался в гущу плещущих огнем вражеских зениток. Как будто не замечая случившегося, семерка его товарищей методически продолжает свое дело. Новый заход. Из-под крыльев к земле устремляются спаренные стрельчатые лезвия пламени. Это пошли на цель реактивные снаряды. Вражескую позицию разом окутало облако дыма. Но и еще два наших самолета камнем падают в черноту. Наконец огонь фашистских зениток подавлен. Группа советских штурмовиков, потеряв три самолета, все еще не выходит из опасной зоны. Они перестроились в "клин" и готовы ринуться в атаку при любой попытке врага восстановить пробитую ими брешь.

- Второй, Второй! Я - "Ласточка". У микрофона Олег. Как слышите?

- Пошли наши. Сначала "соколы", затем "вороны", за ними "тяжеловозы"...

Мне ясно: полки нашей дивизии идут в порядке нумерации. Через две-три минуты над нашими головами веером разворачиваются "яки". Они опередили "Петляковых" и для прикрытия бомбардировщиков ставят заслон. Наконец вижу, чуть слева появляются родные "пешки". Едва отзвучала по радио моя команда-целеуказание, как колонна закручивает "вертушку", и прямые попадания бомб заставляют замолчать стволы вражеской тяжелой артиллерии. Следующие волны "пешек" катятся к лесочку, расположенному справа. Эскадрильи пикируют тремя звеньями сразу: там танковый резерв. В лесу вспыхивает огромное пламя. Летчики делают второй заход, но мое внимание привлекает другое: над командным пунктом проходит колонна 779-го полка, ее ведет подполковник Храмченков. Передаю данные, уточняющие их курс, и самолеты разворачиваются вдоль противоположного берега.

Земля вздрогнула и будто поднялась, заслонив горизонт. Вражеский огонь подавлен. Черный дым сплошь застилает водную ленту Днепра. Над К.П рассыпается веер из пяти зеленых ракет. Взревели десятки моторов - теперь рванулись танки. Приблизившись к реке, они открыли огонь, вскоре форсировали ее и завязали бой с противником. За ними двинулась пехота. Командир 170-й стрелковой дивизии полковник Цыпленков выбегает из наблюдательного пункта, и его "виллис" тут же скрывается в цепях наступающих.

Кругом все грохочет. Наконец и пехота форсирует реку. Бой уже идет на вершине откоса правого берега. Вижу, как три наших танка разом вспыхнули и, попятившись, съехали в воду. Пехота залегла. Четыре фашистские пушки ведут интенсивный огонь по атакующим.

Вверху ходит семерка "Петляковых". Кричу им в микрофон:

- Мизинов! На берегу, у трех отдельно стоящих берез - батарея противника. Подавить!

Герой Советского Союза М. Мизинов мгновенно ориентируется; не успеваю я даже рассердиться на него за то, что не ответил, как его группа чуть ли не отвесно сваливается к земле. От машин отделяются бомбы. Пока "Петляковы" Мизинова взмывали вверх, цепь наших пехотинцев поднялась и одним броском прошла сквозь дым. Вспыхнул короткий рукопашный бой. Затем волна атакующих поднялась на вершине откоса.

К вечеру двадцатикилометровый участок правобережья Днепра стал плацдармом дивизии из армии генерала П. И. Батова. Наши войска вступили в Белоруссию.

* * *

Армии генералов П. И. Батова и П. Л. Романенко, расширив плацдарм, разворачиваются в наступление на Речицу. В их боевых порядках передвигаюсь и я с рацией. Но вот движение пехоты затрудняется, впереди - узлы сопротивления, сосредоточение артиллерии врага в районе Севки и танковый резерв гитлеровцев, выдвигаемый из-за Гомеля. Вызываю на эти цели эскадрилью Героя Советского Союза Ф. Паршина. Три раза за этот короткий день проходит она над нашими головами. Враг попятился: паршинцы сделали свое дело - наступление продолжалось.

14 октября 1943 года наземные части наткнулись на мощную полосу заранее подготовленной обороны гитлеровцев. В районе Холмечь наши войска вынуждены были остановиться и окопаться. У противника много артиллерии.

241-я дивизия приступает к взлому этой преграды. Используется каждый час летного времени. Нам помогают эскадрильи других соединений нашей армии, штурмовики и истребители. Они буквально висят над передним краем, атакуют каждую указанную им цель.

16 октября авиацией и зенитным огнем фронта сбито 64 самолета противника, 17 октября - 45... Постепенно ослабевает огонь вражеской артиллерии. Уничтожено много танков. День за днем пробиваем дорогу к Речице. Мизинов и Паршин своими бомбами накрывают два штаба соединений гитлеровцев.

Наконец Холмечский рубеж обороны противника взломан. Авангард наземных армий - 37-я и 162-я дивизии - устремляется в прорыв. Над боевыми порядками проносятся полковые колонны авиации фронта, в том числе и нашей дивизии. Командиры полков Воронков, Соколов и Храмченков подтверждают, что целеуказание поняли. Они устремляются туда, где обнаружено скопление отступающих войск противника.

Войска Белорусского фронта в результате стремительного наступления подвижных соединений и пехоты в ночь на 18 ноября 1943 года после трехдневных ожесточенных боев овладели городом Речица - крупным узлом коммуникаций и важным опорным пунктом обороны гитлеровцев на правом берегу среднего течения Днепра.

Фронт неуклонно продвигается на запад. Советские войска настойчиво и упорно сметают с земли Белоруссии фашистскую нечисть. После падения Речицы последовал приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. В ряду соединений, особо отличившихся в боях за овладение городом Речица, была названа и наша дивизия, а также фамилия ее командира - полковника И. Г. Куриленко. Теперь на дивизионном знамени появится вытканная золотом надпись: "241-я бомбардировочная авиационная Речицкая дивизия".

И снова Березина

В конце июня 1944 года в Белоруссии установились жаркие солнечные дни. Даже ночь не приносит прохлады. На дорогах - пыль и гарь, у населенных пунктов - огонь и дым.

Советские войска продвигаются вперед, на запад. Непрерывно слышна артиллерийская канонада. Идут бои в воздухе. Бойцы и командиры до крайности утомлены и пои первой же возможности стараются заснуть.

Фронт подходит к историческому рубежу - широкой реке Березине. Войска 1-го Белорусского фронта захлопнули так называемый Бобруйский котел. В окружений попали несколько фашистских дивизий. К концу дня синие стрелы, обозначавшие на наших полетных картах отступление врага, протянулись к железнодорожному мосту на Березине. К вечеру из штаба воздушной армии последовал приказ: вывести из строя железнодорожный мост, чтобы отрезать противнику путь отступления на запад и затянуть Могилевский мешок.

Командиры полков и их штурманы провели часть ночи в штабе дивизии. На аэродромах проводилась предполетная подготовка к вылету на рассвете. Авиационные механики, техники, оружейники и прибористы тщательно готовили каждый самолет. Всем было понятно, что предстоит выполнить сложную и ответственную задачу.

Эскадрилья 24-го полка, возглавляемая капитаном П. Дельцовым, поднялась в воздух с первыми лучами солнца. Через сорок минут поднимутся все остальные 96 машин нашей Речицкой дивизии. Эта эскадрилья должна первой нанести удар по железнодорожному мосту и вскрыть его противовоздушную оборону. Вслед за Дельцовым в воздух поднялись и другие эскадрильи. Действия "Петляковых" прикрывают истребители 1-й гвардейской дивизии полковника В. В. Сухорябова.

Еще на дальних подступах к мосту самолеты Пе-2 встретили заслон нескольких батарей зенитной артиллерии. Сам же мост прикрывался многоярусным патрулированием истребителей Ме-109 и ФВ-190. От многочисленных разрывов снарядов подпрыгивала линия горизонта. Машины сбивались с курса. Выйти на прицельную бомбардировку как одиночному самолету, так и нескольким эскадрильям было очень трудно. По команде "Все вдруг!" - "пешки" Дельцова под прикрытием истребителей все же решили бомбить внешний пояс зенитной обороны моста. Истребители сопровождения вступили в бой с "Мессершмиттами-109" и "Фокке-Вульфами-190". А в это время самолеты Пе-2 звеньями обрушили бомбы с крутого пикирования по вражеской зенитной артиллерии.

Через несколько минут комэск Дельцов по радио передал ведущему дивизионной колонны о целесообразности поэскадрильно атаковать первое кольцо зенитной обороны моста по всему периметру. Спустя некоторое время весь периметр вражеской обороны оказался в дымах от разрывов бомб. Первый пояс противовоздушной обороны противника замолчал! Но два других ведут интенсивный огонь. Едва ли сегодня нам удастся погасить его...

За светлое время одних лишь суток наша дивизия произвела более двухсот самолето-вылетов. Но напряженная до предела работа экипажей, главным образом 24-го и 128-го авиационных полков, так и не увенчалась успехом - мост оставался стоять нетронутым. Бомбы разрушили лишь участок дороги, проходящей по болотистым топям противоположного берега.

Миновало тридцать часов. Все наши попытки оказались безуспешными: переправа по-прежнему действует. Противник оберегает ее как зеницу ока. Как только "пешки" ложатся на боевой курс, на их пути вырастает сплошная огненная стена. Самолеты подбрасывает от разрывов зенитных снарядов, вырывая штурвалы из рук пилотов. "Фокке-вульфы" и "мессеры" немедленно атакуют любую машину, вышедшую на мгновение из-под прикрытия гвардейцев-истребителей. Ни прицелиться, ни спикировать!

И эту труднейшую боевую задачу по выводу из строя железнодорожного моста через реку Березину выполнил экипаж Героя Советского Союза П. А. Дельцова. О его отваге я расскажу в следующей главе.

* * *

Крышка Бобруйского котла была захлопнута. Летчики нашей дивизии совершили 648 боевых вылетов, чтобы содействовать окончательному разгрому попавших в котел гитлеровских войск. Перейдя 24 июня в наступление, войска нашего фронта успешно прорвали оборону противника и развернули наступление на Бобруйск. Лишь за один час 28 июня 16-я воздушная армия сбросила на противника около двухсот тонн бомб и выпустила по его боевым порядкам несколько десятков тысяч снарядов.

Противник отступал к Минску. Здесь-то и был нанесен сокрушающей силы бомбовый удар по его группировке. Не дать врагу хоть чуточку разжать клещи такова была задача, стоявшая перед нами. Почти непрерывно, подчас и в темноте, с наших аэродромов взлетали самолеты. Они уходили в атаку одиночно и группами. Непрестанно велась авиаразведка. Обстановка быстро изменялась. Часто экипажи и подразделения, полки и вся дивизия получали лишь общее целеуказание: не хватало времени на организацию взаимодействия авиации с наземными войсками.

Плечом к плечу с ветеранами сражались и молодые летчики нашей дивизии. Комсомолец младший лейтенант Минцев, прибывший из летной школы, начал боевую жизнь в составе снайперского звена Ильи Маликова и сразу же отличился: после восьми боевых вылетов он довел бомбовую нагрузку самолета до тысячи килограммов, а его стрелок-радист комсомолец сержант Г. Алексеев (впоследствии Герой Советского Союза) сбил "Фокке-Вульф-190" и к концу Бобруйской операции утроил этот счет.

В один из тех дней самолет Маликова был подбит. Командир эскадрильи разрешил ему покинуть строй и вернуться на ближайший аэродром переднего края под прикрытием специально выделенной пары истребителей. Однако Маликов остался в строю и вместе со всеми экипажами сбросил свои бомбы в цель. Лишь после этого он вышел из строя.

Через несколько часов после благополучного возвращения Маликова заместитель командира эскадрильи Герой Советского Союза Н. С. Мусинский вывел группы "Петляковых" прямо на вражеский аэродром. Вслед за ведущим самолеты один за другим устремляются в атаку. И вот в пламени и дыму 14 вражеских самолетов и авиационные мастерские. "Пешки" взмывают ввысь, а ведущий снова пикирует, и вслед за ним вздымаются еще два огромных взрыва.

- Во время вчерашнего налета летчик вашего бомбардировщика взорвал склад боеприпасов и угодил бомбой в общежитие летчиков. Тринадцать наших пилотов погибло,- показал на другой день во время допроса пленный гитлеровский летчик.

Через несколько часов Николай Мусинский с первого захода прямым попаданием бомб разрушил вражескую переправу.

Капитан Мусинский показал себя и как лучший разведчик 1-го Белорусского фронта. По четыре-пять раз в день поднимался он в воздух. 25 июня он обнаружил отход противника восточнее Бобруйска. К исходу дня с борта его самолета была получена новая радиограмма: "В квадрате 01729 замечено много колонн, до 800 автомашин". Через пятнадцать минут 72 "пешки" поднялись в воздух и взяли курс на Титовку, Бертники и Плесы. Сокрушительный удар - и указанный квадрат застилает пелена черного дыма...

Когда советские войска выдвинулись западнее Бобруйска, в лесах юго-восточнее города Мусинский обнаружил большую группу вражеских войск остатки нескольких пехотных и одной танковой дивизий.

На следующее утро капитан Мусинский передал по радио: "Скопление автомашин до 200 единиц - у переправы через реку Березина, близ пункта Косье".

Через десять минут новое донесение: "Активное движение по дороге "Б" - до 600 автомашин". Дается команда на вылет. Поднята в воздух первая девятка 779-го полка - ведущий майор П. Ксюнин. Затем еще четыре группы нанесли удар по автоколоннам в районе Косье-Ясень. Мы удостоверились, что по дороге Бобруйск - Осиповичи действительно идет сплошной поток автомашин. Командир дивизии принимает решение: выпустить резервные группы. Вечером дивизия всем составом нанесла массированный удар по врагу на этом шоссе. Здесь произведено нами около ста пятидесяти атак, преимущественно с пикирования.

Надолго запомнился мне ласковый, наполненный ароматом трав тихий июньский вечер. В небе ни облачка. Не колышется ни одна ветка, ни один листок на деревьях. Тихо кругом. И вдруг тишину пронизывает заунывная мелодия сирены: боевая тревога! Загудели моторы. В воздух поднимаются все три полка и вместе с другими частями 16-й воздушной армии следуют курсом юго-восточнее Бобруйска. Воздушная армада направляется в район Бобруйских лесов. Через сорок минут в лесу вспыхивает огромное пламя. В ночь на 28 июня 1944 года окруженная группировка гитлеровцев была уничтожена. Лишь небольшие разрозненные группы продолжали оказывать сопротивление. А к утру 29 июня эти группы были полностью ликвидированы. В руки советских войск попало свыше 18 тысяч пленных и большие военные трофеи.

Бобруйская операция завершена. Гитлеровцы разгромлены на всем пространстве между Днепром и Березиной в треугольнике Могилев-Бобруйск-Березино. Теперь острие удара нацелено на противника под Минском.

Час освобождения Белоруссии наступил.

Из племени отважных

Павел Дельцов встретил войну раньше, чем сообщили о ней по радио. Служил он в 16-м бомбардировочном авиационном полку, который дислоцировался в районе Гродно, командовал звеном.

В четыре часа утра 22 июня 1941 года шесть девяток фашистских самолетов Ме-110 показались над аэродромом Лунно. Взлететь и принять бой с врагом экипажам полка не удалось: связь со штабом дивизии была прервана. Сам же командир полка не решился поднять в воздух самолеты и нанести ответный удар по целям противника. Он поднял лишь звено разведчиков СБ. Они встретились с фашистскими асами над самым аэродромом и ринулись в атаку. Силы были явно неравные: три советских самолета против 54 вражеских машин! Павел Дельцов с затаенным дыханием смотрел с земли за воздушным боем. Он не верил своим глазам: один СБ на высоте пятьсот метров, несмотря на сильный огонь, шел на Ме-110. "Неужели будет таранить?!" - подумал Дельцов.

Расстояние быстро сокращалось. Вот уже сто метров разделяли самолеты. Да, так и есть - таран!... Оба самолета, объятые пламенем, рухнули на взлетно-посадочную полосу.

Один из первых таранов в первые дни войны! Кто же этот герой, совершивший дерзновенный подвиг? Вражеский самолет таранил командир эскадрильи капитан Протасов. Он знал, что ждет его, но не дрогнул.

Тогда же, в первый день войны, Павел Дельцов увидел первого фашистского летчика. Это было после полудня по дороге на Лиду, куда срочно перебазировался 16-й авиационный полк. Гитлеровцы ритмично, через равные промежутки времени, бомбили дороги. Во время одного из боев группа летного состава по-пехотински залегла в кювете и открыла огонь из ручных пулеметов и винтовок по самолетам со зловещей свастикой на крыльях. Так удалось подбить истребитель "Мессершмитт-109".

Однажды группа самолетов Дельцова подверглась атаке вражеских истребителей. Восьмерка "мессершмиттов" внезапно вынырнула из-за облаков. Воздушный бой длился долго. Советским штурманам и стрелкам удалось поджечь два "мессера". Но и группа Дельцова понесла потери. Машина ведущего загорелась. От правого мотора пламя перекинулось на фюзеляж и кабину. По небу мчался огромный факел. Павел Дельцов, превозмогая страшную боль от ожогов, тянул машину на свою территорию. Дельцов знал: в этот момент он отвечает не только за себя, но и за своих боевых товарищей: штурмана и стрелка-радиста. По всем правилам он обязан был уже давно приказать им покинуть пылающий самолет, воспользоваться парашютами. Однако команды такой он не подал: внизу, под крылом, бесчинствовал враг.

Наконец обозначилась линия фронта. Самолет уже еле держался в воздухе, в любую секунду мог раздаться взрыв. Павлу каким-то чудом удалось подвести бомбардировщик к земле и посадить самолет на фюзеляж. В это же мгновение летчик потерял сознание. Очнулся в медсанбате. Весь в бинтах. Огонь опалил лицо и руки.

* * *

Суровой, напряженной жизнью жил 24-й полк, в котором служил старший лейтенант Дельцов. Что ни день - воздушная разведка в глубокий тыл противника, упорные бои. В тяжелых схватках с врагом росло мастерство летчиков, закалялась их воля.

Июль 1942 года. Обстановка на фронте все еще была крайне тяжелой. На многих участках наши войска продолжали отходить. Большие потери несла и авиация. Личный состав 24-го Краснознаменного бомбардировочного авиационного полка глубоко переживал гибель своего командира Героя Советского Союза подполковника Ю. Н. Горбко и комиссара полка И. М. Бециса. Они всегда сами водили полк на опасные задания и показывали всем пример мужества. Теперь полк временно возглавил капитан Михаил Антонович Кривцов.

Вскоре получили приказ перебазироваться из-под Ельца на аэродром Лебедянь. Не успели расположиться на новом месте - приказ из штаба дивизии: "Срочно разведайте аэродром в тылу немцев под Брянском". Поступили сведения, что там большое скопление фашистской авиации и техники.

На рассвете старшего лейтенанта Дельцова вызвали на КП командира полка. Капитан Кривцов ознакомил его с обстановкой на участке фронта и приказал выделить для выполнения задания один наиболее опытный экипаж.

Через несколько минут самолет-разведчик был уже в воздухе, но вскоре связь с ним оборвалась. Все поняли, что-то случилось.

Но приказ есть приказ. Надо во что бы то ни стало обстоятельно разведать вражеский аэродром. Пусть это даже связано с риском для жизни.

Дельцов и его штурман Петр Козленко обратились к командиру полка:

- Разрешите нам пойти в разведку?

- Хорошо! - сказал капитан и тепло, по-дружески добавил:-Только будьте внимательней и обязательно возвращайтесь.

Пикирующий бомбардировщик Пе-2 быстро набрал высоту. До Брянска экипаж долетел благополучно. Воздушная и наземная обстановка, ориентиры в этом районе экипажу были хорошо знакомы: не раз приходилось летать этим маршрутом на задания.

Дельцов решил зайти на цель со стороны солнца, и поэтому самолет уклонился немного на юг, а потом на высоте пять тысяч метров лег на боевой курс. Сквозь легкую дымку экипаж увидел аэродром. На нем выстроились вражеские самолеты. Много, очень много. Даже окраины летного поля были заставлены машинами.

До объекта оставались считанные секунды полета, экипаж уже приготовился производить фотосъемку, как вдруг в небе появились частые разрывы. По высоте эти разрывы были весьма точными, но запаздывали: хлопья сизоватого дыма повисали в воздухе далеко позади.

- С аэродрома взлетают истребители,- доложил стрелок-радист Виталий Попруга.

- Не робей! - ответил Дельцов.- А пока передай на КП: на аэродроме в Брянске до ста пятидесяти фашистских самолетов разных типов...

- Слева вижу четыре "мессера"!-прервал разговор со стрелком-радистом,.штурман Петр Козленко.

- Принимаем бой! - спокойно ответил командир.- Вы отбивайтесь от истребителей, а я буду фотографировать!

Самолет идет строго по курсу, фотоаппарат включен, съемка началась. Стрелок-радист и штурман ведут огонь по вражеским истребителям.

Сноп трассирующих пуль и снарядов пролетает над самолетом. Разбито верхнее остекление кабины пилота и штурмана. Вышли из строя указатели скорости и высоты. Тот, кому доводилось быть в подобных переделках, может представить себе состояние членов экипажа в разгар такого воздушного боя. Но и в этих необычайно трудных условиях Дельцов продолжал удерживать самолет на боевом курсе, вести съемку, а его товарищи тем временем отражали атаки фашистских стервятников.

До конца аэрофотосъемки оставалось несколько секунд, когда снова появились истребители. Их уже было больше, чем в первый раз, они наседали слева и справа.

Стрелок-радист Попруга, пользуясь световой сигнализацией, доложил:

- Вышла из строя радиостанция.

В это время штурман Козленко метким пулеметным огнем прошил насквозь один "мессершмитт". Летчик и стрелок Пе-2 видели, как он стремительно пошел вниз, оставляя за собой след черного-серого дыма.

- Молодец! - похвалил Дельцов штурмана.- Разведчики должны быть упорными. Будем драться и дальше...

Съемка аэродрома завершилась, можно возвращаться. Но истребители противника никак не хотят отпускать столь опасную "пешку". Атака следовала за атакой.

Дельцов стал маневрировать. Перевел самолет в глубокий вираж. Авиаторы знают, что трудно, практически, невозможно бомбардировщику зайти на вираже в хвост истребителю. А вот Дельцову, обладавшему исключительно высокой техникой пилотирования, все же удалось это сделать. Поймав "мессера" в сетку прицела, он открыл огонь из передних пулеметов.

- Командир, патроны кончились,- сообщил Козленко,- Надо уходить...'

- Ясно,- ответил Дельцов.- Выберем подходящий момент и оторвемся...

Тем временем вражеские истребители предприняли еще одну атаку. Очередь трассирующих пуль и снарядов пронеслась рядом с пилотской кабиной, пронзив всю правую плоскость. У Дельцова мелькнула мысль:"Надо проимитировать гибель летчика, может, тогда отстанут эти шакалы..."

Представляете ли вы, что происходит, когда погибает пилот? Он либо падает на штурвал, и самолет, клюнув носом, резко устремляется вниз, либо, наоборот, летчик судорожно берет штурвал на себя, и машина в этом случае задирает нос, падает на крыло и, теряя скорость, беспомощно идет к земле. Павел избрал второй вариант: резко рванул штурвал на себя, правую ногу до отказа отдал вперед, перевернул многотонный бомбардировщик через крыло и тот стал беспорядочно падать. Хитрость удалась. Фашистские истребители, решив, что бомбардировщик сбит, прекратили преследование.

Самолет же, перейдя в отрицательное пикирование, стремительно приближался к земле. Дельцов снова потянул штурвал на себя - он ни с места! Напряг все силы, стиснул до боли зубы, но пикировщик по-прежнему не слушался. А земля стремительно приближалась.

Дельцов толкнул Козленке: "Помоги!" Тот обеими руками ухватился за штурвал. Пе-2 стал нехотя выходить из пике.

- Как у тебя дела? - спросил командир стрелка-радиста.

- В порядке! - отозвался Попруга.

- Быть готовым к посадке на фюзеляж. Снять с крепления фотоаппараты. После посадки любыми средствами доставить их командованию.

- Есть! - коротко ответил Попруга.

Моторы работали нормально, и это радовало. А вот приборы были повреждены, все до единого. О скорости самолета Дельцов мог судить только на глазок: выручил большой опыт и, как говорится, летная интуиция. Как не трудно было, но посадку он произвел благополучно. Только успел выключить моторы, подбежал командир полка Кривцов. Дельцов по всей форме доложил о выполнении задания.

Тщательно осмотрев машину, старший инженер полка только пожал плечами:

- Ну и потрепало вас. Ни одного живого места в машине. И как только удалось дотянуть до аэродрома. Ну ничего, машину приведем в порядок...

За отличное выполнение задания командир полка дал экипажу Дельцова трехдневный отдых при части.

* * *

В дни Курско-Орловской битвы 24-й полк работал с особенно большим напряжением. Летчики наносили мощные бомбовые удары по танковым частям противника, автоколоннам, железнодорожным эшелонам. И иной раз от пилотов и штурманов требовалась прямо-таки ювелирная работа. Бывало, прорвавшись в глубь нашей обороны, фашисты занимали правую сторону деревенской улицы, а левую на расстоянии каких-нибудь пятидесяти - семидесяти метров занимали наши войска. Приходилось вести бомбежку в непосредственной близости от своих войск. Малейший промах или ошибка в расчете - и поразишь своих. К счастью, таких случаев не было. Бомбили только с пикирования.

Теперь с Дельцовым часто летал штурман Степан Павлович Давиденко исключительный мастер бомбометания. Про него в полку говорили: "Давиденко бомбит в шапку". Это означало: положи на землю шапку - увидит с воздуха и попадет точно в цель.

Особенно крепко подружился Дельцов со своим однополчанином Костей Калугиным - заместителем командира эскадрильи. Тот готов был часами рассказывать о своих полетах...

В сентябре 1943 года Костя вылетел на выполнение боевого задания. Вдруг видит, приближается истребитель Як-3. Ну что из того, ведь это наш, советский? И Костя спокойно продолжает свой полет. А истребитель подстроился в хвост машины Калугина и прошил его длинной очередью. Только тут Костя понял, в чем дело: фашистский летчик забрался в трофейный советский самолет!

Стервятник смертельно ранил стрелка-радиста "пешки". Штурман Мусатов успел выброситься с парашютом и приземлился на нейтральной полосе. А Костя был ранен в обе ноги, собрав все силы, он тоже воспользовался парашютом, но было поздно: угодил прямо к гитлеровцам.

Его положили в госпиталь для военнопленных в районе Рогачево. Лечила Калугина русская женщина-врач, тоже попавшая в плен. С ее помощью Костя связался с партизанами. Был разработан план побега.

На рассвете Калугина уложили в гроб и на подводе отвезли на кладбище. А там его поджидали связные партизанского отряда. Они и перебросили потом Костю через линию фронта. Через два месяца, пройдя курс лечения в госпитале, он снова вернулся в свой полк.

* * *

...Июнь 1944 года был солнечным. В небе ни облачка. Днем нестерпимая духота. Даже ночь не приносила прохлады.

Бои шли и на земле, и в воздухе. Гитлеровцы в беспорядке откатывались к Березине. У нескольких переправ через реку образовались большие скопления фашистских солдат и техники. Наша авиация беспрерывно бомбила и штурмовала переправы.

К вечеру наша дивизия получила задание разрушить крупную переправу через Березину. Завтра она должна рухнуть под ударами пикировщиков Пе-2. .И тогда фашистам будет отрезан путь к отступлению на запад и мертвой петлей затянется уже обозначавшийся Могилевский мешок.

Вместе с первыми лучами восходящего солнца поднялась в воздух девятка Пе-2 под командованием капитана Дельцова. Ее задача - нанести удар по переправе и вскрыть другие объекты для последующих бомбовых ударов. Главным образом - пояс противовоздушной обороны моста.

Через сорок минут в воздухе были все остальные девяносто шесть машин нашей Речицкой дивизии. Действия пикировщиков прикрывали истребители 1-й гвардейской дивизии под командованием полковника Сухорябова.

Еще на дальних подступах к переправе "пешки" встретили плотный заслон зенитного огня. В небе кружили фашистские истребители. Но они пока не вступали в бой, выжидали выгодного момента.

Ведущий дивизионной колонны услышал по радио голое Дельцова:

-Атакуйте группами первое кольцо зенитной защиты переправы по всему периметру!

Вскоре цель оказалась в дыму от разрывов бомб пикировщиков. Но замолк лишь первый пояс противовоздушной обороны, противника. Два же других продолжали вести ураганный огонь...

Враг ожесточенно сопротивлялся, образовал сплошную огневую стену, подтянул к этому месту крупные авиационные силы. Фашисты знали: потеряешь переправу потеряешь последнюю надежду на спасение.

Командир 24-го Краснознаменного Орловского полка подполковник Арсений Иванович Соколов созвал командиров эскадрилий, звеньев, экипажей и штурманов. Пристально вгляделся в угрюмые лица:

- Ну, что приуныли? Думали, вас с распростертыми объятиями встретят? Такого на фронте не бывает.

Он вспомнил случай, происшедший год назад на Курской дуге. Внезапно прижатый к земле сплошной облачностью, Дельцов удержал тогда машину на боевом курсе. Разрывы снарядов пугали летчика меньше, чем показания альтиметра: высота-150 метров! И все же по его сигналу рука штурмана уверенно легла на бомбосбрасыватель. Машину так тряхнуло, что она чуть было не перевернулась. Осколки фугасных бомб неистово барабанили по кабине, моторным гондолам и хвостовому оперению. Каким-то чудом удалось Павлу Дельцову довести изрешеченную машину до расположения наших войск и посадить ее прямо в боевых порядках пехоты на фюзеляж. Такими ожесточенными были сражения на Курском выступе. Там победили, так неужели здесь, у Березины, не закроем путь отступления фашистам?

Командир полка взглянул на Дельцова, улыбнулся:

- Ну что, спикируем, братцы? А?

- Обязательно спикируем,-ответил капитан Дельцов, выражая мысли всех.

Через двадцать минут дельцовская девятка уже держала курс к Березине. Высота - две тысячи метров. Сверху и с флангов подстроились истребители прикрытия. Вот и линия фронта. К пикировщикам Пе-2 потянулись трассы зенитного огня. Чем ближе Березина, тем огонь все сильнее. Но пилоты настойчиво выдерживают строй и заданные высоту, скорость и курс.

В наушниках шлемофонов раздается команда. Ведущий девятки Дельцов выпускает тормозные решетки, и его самолет под крутым углом устремляется в пике. За ним следуют ведомые. Через оптические прицелы отчетливо видны мотопехота и боевая техника врага, устремившиеся в одном направлении - на запад. Цель уже совсем близко. Вот она. Еще мгновение - вблизи переправы взметнулся столб земли.

Вновь набор высоты. Стремительный разворот. И Павел Дельцов вновь обрушивает на цель серию бомб. Потянув штурвал на себя, командир улыбнулся, в рассеивавшемся дыму он отчетливо видел, как обрушилась часть переправы.

- Радист,- сказал Дельцов старшине Виталию Попруге,- передай на землю: идем на третий заход бомбить колонну мотопехоты!

Но тут кабину залил ослепительный свет. "Пешку" резко бросило вправо. Штурвал вырвался из рук Павла. Он поймал его и энергично потянул на себя, но машина упорно продолжала проваливаться. Дельцов понял: надо быстрее покинуть самолет.

- Экипаж, прыгать! - приказал он. Кабина быстро опустела. Павел еще раз ухватился за штурвал и, убедившись, что спасти самолет невозможно, выбросился с парашютом.

Снижаясь, он увидел охваченный пламенем самолет и купола парашютов боевых друзей. "Что с ними будет?" А сам нащупал рукой пистолет: "Здесь. Значит, еще можно сражаться..."

А некоторое время спустя экипаж самолета-разведчика доставил на командный пункт дивизии фотоснимки. Рассматривая еще не просохшие фотопланшеты, все облегченно вздохнули: переправа разрушена. Мало того, уничтожено до двух десятков вражеских автомашин. Так был завязан Могилевский мешок.

Радость омрачилась тем, что самолет Дельцова не вернулся на свой аэродром. Экипажи эскадрильи сообщили, что видели людей, спускающихся на парашютах. Сомнений не было - это Павел и его друзья. Нет, не пощадят их фашисты, тем более после такого разрушительного удара по переправе.

...Капитан Дельцов обрадовался: два шелковых купола попали в воздушный поток, и их понесло в лес. Хотя совершить посадку среди деревьев не так легко, но это все же большая надежда на спасение. А сам он опускался в расположение врага, на околицу населенного пункта. Прыгни он раньше - был бы с товарищами. А тут...

Дельцов видел, как к околице уже бежали немцы. С земли не стреляют, хотят взять живым!

"Плен? Никогда!" - решает коммунист Дельцов. Рука сжимает рукоятку пистолета ТТ. В стропах парашюта шелестит ветер. Павел разглядывает отверстие ствола, но искушение нажать спуск приводит в ярость: "Еще посмотрим, кто кого? Дешево свою жизнь не отдам".

Напряжен каждый мускул. Глаза впиваются в листву стоящей на околице ветлы, летчик определяет силу и направление ветра у земли. Правая рука выбрасывает пистолет на уровень плеча, а левая, собрав половину строп, резко сбрасывает купол с воздушного потока: плавный спуск превращается в быстрое падение. Фашисты остервенело бросаются вперед. Дельцов вновь отпускает стропы. Парашют задерживает его над головами врагов и мягко приземляет позади гитлеровцев, метрах в шестидесяти от них.

Сброшены лямки. Едва коснувшись земли, парашют вновь надут порывом ветра. На какие-то секунды он закрывает летчика от врагов. Его бросает назад, валит наземь. И когда из-за гаснущего купола появляется немецкий автоматчик, Дельцов в упор стреляет в него. Еще два выстрела настигают фашистов. Павел бежит. Преследователи не стреляют. Позади слышен лишь тяжелый топот да сдавленный хрип десятка разгоряченных глоток. Вдруг наперерез - двое. Дельцов прицелился. Спуск... Сухой щелчок бойка: кончились патроны. Он застыл от неожиданности, и в этот момент фашист бросается к нему под ноги. Споткнувшись, Павел падает.

Удары сыплются со всех сторон. Кто-то из врагов ожесточенно рвет из рук пистолет. Сильный удар в лицо - и Павел на мгновение теряет сознание. Когда он приоткрыл глаза, то увидел... удирающих фашистов. Сначала он не понял, что происходит. Перевел взгляд на небо - вот в чем дело!

- Родные мои! - только и смог прошептать он сквозь слезы.

Над самой землей, поливая врагов пулеметным огнем, пронеслась группа советских штурмовиков Ил-2, за ней - вторая, третья...

Не веря своим глазам, капитан Дельцов приподнялся и, собрав последние силы, медленно побежал к лесу. Его не испугал неистовый огонь боевых товарищей: для него это было спасение, а враги прижаты к земле. Надолго ли? Успеет ли он укрыться в густых зарослях? Но силы ему изменяют, и он падает на землю. Лежит, раскинув руки, и тяжело дышит. Он слышит топот ног. Это возобновилась погоня, но вновь подняться нет сил...

И снова вздрагивает земля. Летчик открывает глаза. В небе родные "пешки". Вспомнил: недалеко переправа. Значит, однополчане продолжают бомбить ее. Приподнялся: вокруг никого.

И откуда только появились силы! Пошатываясь, с трудом перебирая ногами, побрел в глубь леса. Наконец враги бросили преследование. Радость переполнила его сердце: "Ну что, взяли?"

Вот и лес. Теперь можно отдышаться. Долго блуждал он, пробираясь к своим. Шел, то и дело останавливался, прислушиваясь. Где-то в стороне осталась деревушка, сожженная фашистами. Еще с воздуха видел, как десятками факелов пылали покрытые соломой хаты. Запах гари донесся и сюда, в лес. Значит, деревушка не так уж далеко - надо круто повернуть вправо, уйти подальше.

Короткий отдых,- и снова в путь. Километр за километром. Вдали показалась широкая голубая лента. Березина! Гул и грохот боя стихал, лишь слышались редкие выстрелы орудий. Значит, переправа где-то в стороне. Но Павел не вышел к берегу - зачем подвергать себя опасности? Снова углубился в лес.

Вдали посветлело. Опушка? Да, так и есть. Скрываясь за деревьями, Дельцов увидел два легкомоторных самолета - это посадочная площадка самолетов связи. Возникла дерзкая мысль: захватить один из них и улететь к своим. Но как это сделать? Будь хоть автомат или пистолет - тогда другое дело, а голыми руками это бессмысленная смерть.

И Дельцов снова побрел по лесу. Он сильно изголодался, мучила жажда. Срывал с молодых сосен побеги и жевал их. Изредка попадались ягоды.

Солнце опустилось к горизонту, в лесу быстро потемнело. Наломав хвойных веток, Павел прилег. Ныло тело, опухли ноги, кружилась голова. Он лежал и думал, как действовать дальше, чтобы не попасть в лапы фашистов.

Но сон взял свое. Сколько он спал? Когда проснулся, в лесу было еще темно, значит, до рассвета далеко. Самый раз в дорогу.

Снова шагал километр за километром. И вдруг- неожиданная встреча. Навстречу ему шел паренек. Когда поровнялись, парень спросил:

- Откуда ты?

- Да вот был в Березино, там здорово бомбят, решил сбежать в лес, чтоб не убили.

- А ты-то откуда? - поинтересовался Дельцов.

- Я из-под Минска. Иду домой, в Смоленскую область.

- Вот так встреча! И я ведь смоленский. Пойдем вместе, земляк.

Они шли, а Павел думал: не обвел ли его вокруг пальца этот парень? Может, он полицай или фашистский разведчик? Поди узнай с первого взгляда.

- Слушай, паренек,- вдруг неожиданно сказал Павел,- как ты в Минск попал? А?

- Как и все. Схватили нас немцы на Смоленщине, погрузили в эшелоны и сюда, в Минск. Не доезжая до Минска, я удрал. Вот и скитаюсь по лесам.

- А оружие у тебя какое есть?

- Есть перочинный нож.

- А если нападут фашисты, что тогда?

- Горло перегрызу им, а живым не дамся.

Павлу понравился этот ответ. Да и доброе, бесхитростное русское лицо внушало доверие.

Теперь они шли рядом, думая об одном и том же - как быстрее пробраться к своим.

И вот новая встреча. Словно из-под земли вырос мужчина, на вид ему было лет тридцать, не больше. За поясом наган. Справа от него с карабином наизготовку шагал молодой хлопец в стеганке и шапке, и слева - парнишка в немецком кителе без погон и в пилотке.

- Вы откуда забрели сюда?-обратился человек с наганом.

"Что за люди? Свои или чужие? - Павел молча смотрел на них, не зная, что ответить.- Вдруг полицай? А может, немецкий староста со своей охраной. Это тоже не лучше".

- Отвечайте, чего молчите,- настойчиво потребовал человек с наганом.

- Я из-под Орши,- чуть слышно произнес Дельцов.

- Как здесь очутился?

- Очень просто... У немцев был, а потом ушел в лес. Вот и все.

- А под Оршей что делал?

Дельцов ответил что-то невнятное и опять замолчал.

- Что-то ты путаешь, дядя. Говорить надо правду. Мы партизаны, от нас ничего не скроешь, все равно узнаем. Ясно?

- Откуда это видно, что вы партизаны?

- Откуда видно, спрашиваешь? Не ты ли тот самый летчик, который вчера с парашютом опустился? Наши разведчики донесли, что он направился в лес. За ним мы и идем. Вот даже ему еду прихватили - изголодался ведь наверняка.

Павел с трудом верил. Неужели это правда? Прямо, как в сказке.

- Да, вы не ошиблись,- решительно сказал Дельцов.- А парень этот бежал из-под Минска. Он мой земляк, смоленский.

Человек с наганом представился:

- Будем знакомы: я командир партизанской группы бригады имени Сталина Петр Харитонович Трипенюк.

- А я командир экипажа советского самолета Пе-2, летчик капитан Дельцов Павел Андреевич. Вы, наверное, видели, как наши самолеты бомбили переправу через Березину. Мой самолет фашисты сбили, пришлось спуститься с парашютом. Немцы меня поймали, к счастью, удалось убежать. Надеюсь, поможете мне вернуться в родной полк?

- Конечно поможем!

Павел расстегнул изодранный, покрытый грязью хлопчатобумажный комбинезон. Под ним была гимнастерка с погонами. Петр Трипенюк увидел их и сказал партизанам:

- Смотрите, ребята, какие у наших погоны, ведь вы еще не видели.

Завязался разговор. Партизаны сообщили Дельцову о гибели штурмана Анатолия Тимофеева и стрелка-радиста Виталия Попруги. Гитлеровцы расстреляли их в воздухе в тот момент, когда они приближались к лесу.

Павел тяжело вздохнул, обхватил голову руками.

Спустя два дня партизаны привели летчика Дельцова на посадочную площадку, что находилась в 25 километрах от лагеря. Прилетел связной самолет По-2 и доставил его в расположение штаба 5-й ударной армии, а оттуда в штаб 3-го бомбардировочного авиакорпуса.

Комкор А. З. Каравацкий встретил летчика, как родного сына. Пригласил к себе. За ужином капитан Дельцов во всех подробностях рассказал о необычном боевом вылете и своих приключениях.

Тепло прощаясь, генерал сказал:

- Своими действиями в тылу врага, своим мужеством вы опровергли известную народную поговорку: один в поле не воин. Выходит, это не так. Вы доказали, что смелому и отважному не страшны никакие опасности. Еще раз искренне поздравляю вас с благополучным возвращением в родной полк. Желаю новых боевых успехов, крепкого здоровья!

...На КП 24-го полка обсуждали боевую обстановку. Враг огрызался злобно, и полку дорого обходилась каждая победа над ним.

Неожиданно постучали в дверь.

- Товарищ подполковник, разрешите обратиться,- выпалил, вбежав в землянку, дежурный.

- Слушаю вас.

- Товарищ командир, Дельцов пришел...

- Дельцов? Где он? - раздалось несколько голосов, и все бросились ему навстречу.

- Вот я, товарищ командир,- ответил Павел.- Живой, побит, правда, основательно.

- Послать за врачом,- приказал командир и не стал расспрашивать о подробностях.

Лишь глубокой ночью Дельцов докладывал полковнику Соколову о выполнении боевого задания. Перед командиром полка лежали фотоснимки. Взглянув на них, Соколов спросил:

- Скажите, Павел Андреевич, в тот день вы, кажется, дважды заходили на цель. Не припомните ли, сколько было попаданий в переправу?

- Одно,- ответил капитан.

- Тогда почему же на фотопланшете ясно видны два попадания?

Павел задумался.

- А, вспоминаю,- вдруг оживился он.- Второе - это работа экипажа Рефиджана Сулиманова.

* * *

...Однажды над нашим аэродромом появился иностранный самолет с двойным фюзеляжем. Затем он снизился, зашел на посадку, и тут на плоскостях стали видны белые звезды в синих кругах.

- Американец! - закричали кругом.- Союзник!..

- Привет второму фронту! - закричал кто-то из пилотов. Летчики подошли к американцу, помогли выбраться из неудобной кабины, а потом с нескрываемым любопытством рассматривали худого, длинного лейтенанта. Он в свою очередь похлопывал каждого по плечу, говоря:

- Хэлло! О'кэй! Карашо! Здравствуйте!

Сильно жестикулируя, американец пытался что-то рассказать советским летчикам. Начальник штаба 24-го авиаполка майор Шевцов с трудом успевал переводить его рассказ. Летчики узнали, что лейтенанта зовут Билл Кэмп, что он вылетел на разведку немецкого аэродрома, но из-за плохой погоды потерял ориентировку, заблудился, сжег много бензину, и у него оставался только один выход - искать первый попавшийся советский аэродром.

Конечно, он страшно нервничал, боялся, что 'попадет в руки гитлеровцев. Но все обошлось хорошо. Он счастлив, что находится в кругу русских авиаторов.

- Карашо! Оч-чень карашо! - повторял он каждому встречному.Здравствуйте...

Летчики эскадрильи Дельцова пригласили его в столовую и стали угощать по русскому обычаю - щедро и обильно. Выкладывали на стол все, что имели: селедку, консервы, сало, гречневую кашу, масло.

Белобрысый лейтенант аппетитно ел, смачно причмокивая и вытирая рукой губы и рыжие усы. Язык его развязывался все больше. Он уже все рассказал о себе - о том, что он родом из Калифорнии, где имеет небольшую мастерскую по ремонту легковых автомобилей. Но потом его призвали, обучили летному делу, и теперь он служит в разведывательной авиации. Службой доволен, и даже очень. Ведь за каждый вылет на разведку выдают большие деньги. Доллары!

- Война еще долго продлится,- пророчествовал американский гость,- и я заработаю много долларов. Куплю себе небольшой заводик и заживу еще лучше.

Летчики приумолкли. Не по себе им было. Билл оглянулся и, видимо, понял, что наговорил лишнего. Он стал что-то путано объяснять, непрестанно кивал головой и размахивал руками, мучительно и долго подыскивал нужное ему слово, которое так упорно не приходило в голову.

- Бизнес? - поспешил ему на помощь майор Шевцов.

- Бизнес! Бизнес! - обрадовался Билл Кэмп. Именно этого слова ему не хватало. Он хотел сказать, что война - это хороший бизнес.

Наши ребята еле сдерживали себя. Павел Дельцов демонстративно поднялся из-за стола и вышел из столовой. Его примеру последовали другие. Билл пытался улыбнуться, но ничего не получилось. Лицо американца лишь искажалось неприятной гримасой.

Его отвели в комнату и уложили спать.

Утром все стали равнодушны к американцу, никто не обращал на него внимания, ни у кого он не вызывал интереса. Он почувствовал это, прошелся по стоянкам самолетов, пытался заговорить с техниками и механиками, удивлялся, как много пробоин на советских самолетах! Увидев, что у Виталия Сорокина, только что вернувшегося из армейского госпиталя, нет на руке четырех пальцев, Билл раскрыл рот от удивления. Он и представить не мог, что после такого ранения Сорокин снова возьмет в руки штурвал скоростного пикирующего бомбардировщика.

Под вечер американский пилот покидал аэродром Шнейдемюль. На взлетную полосу вместе с ним вырулили четыре "ястребка" - им поручили обеспечить случайному гостю безопасность.

Лейтенант Кэмп открыл фонарь самолета и помахал рукой. Ему ответили тем же, но только ради формальности...

Вспомнив во всех деталях этот случай, Сулиманов сказал:

- А знаешь, Паша, я, кажется, нашел ответ на мучивший меня вопрос о наших союзниках... Они, как и Билл, во всем видят только бизнес. Для них доллары самое главное в жизни...

Павел Дельцов согласился с этими словами. И, подумав немного, произнес:

- Хотелось бы знать, что подумал о нас тогда американский летчик Билл Кэмп?..

Берлин! Вот оно - логово фашизма - под крыльями самолета Павла Дельцова! Черно-серый дым застилал многие кварталы.

Эскадрилье предстояло подавить огонь артиллерии в пунктах Ной Лангзов, Вербиг... Подойти к ним трудно. Над целями - до сорока разрывов одновременно. Но разве это могло остановить советских летчиков?

На следующий день видимость ухудшилась. В опорных пунктах врага и в самом Берлине море огня, сплошной дым. Противник отчаянно сопротивляется: бросает в бой последние резервы - учебные и специальные части, батальоны опираются на промежуточные оборонительные рубежи, стремясь любой ценой сдержать продвижение наших войск к Берлину.

Только что вернулся из разведки командир экипажа Н. Камышин и доложил:

- Погода в районе действий плохая. Цели просматриваются с трудом. Дым от пожаров поднялся до двух тысяч метров.

И несмотря на это, приказано наращивать удары с воздуха, бомбить узлы сопротивления, пробивать путь войскам 5-й ударной армии.

Эскадрилья Дельцова получила задание атаковать танки противника у пункта Газельберг, а к исходу дня вместе с летчиками эскадрилий Б. Молодцова и Р. Су-лиманова нанести сосредоточенный удар по опорному пункту Дальвиц.

И так день за днем, с рассвета до захода солнца...

* * *

Герой Советского Союза Павел Андреевич Дельцов - один из славных защитников Советской Родины. Он был на фронте с первого до последнего дня войны. Совершил 289 боевых вылетов. Мой старый фронтовой друг был одним из самых уважаемых жителей Ивановской области. Многие его знали лично и питали к нему особую симпатию за совершенные им подвиги в боях с германским фашизмом в годы войны и трудовую доблесть в послевоенные годы.

В 1969 году в канун праздника Победы я получил от Павла Андреевича последнее письмо с поздравлениями, а глубокой ночью - телеграмму от жены: "Паша умер, похороны десятого..."

Прощай, фронтовой друг! Нет больше тебя среди нас, но имя твое всегда будет жить в нашей памяти.

Постановлением Совета Министров РСФСР в ноябре 1969 г. Ивановскому железнодорожному училищу No 1, которое в свое время окончил Дельцов, присвоено его имя. В училище организована комната славы, где среди других экспонатов имеется портрет П. А. Дельцова, его биография и подробное описание совершенных им боевых подвигов в годы войны.

Нерльский поселковый Совет народных депутатов в августе 1969 года переименовал одну из улиц поселка в улицу имени Героя Советского Союза П. А. Дельцова, а на доме, где он жил, установил мемориальную доску.

Так чтут память своего земляка трудящиеся Ивановской области. Их инициатива постоянно поддерживается партийными и советскими органами. Немало в этом отношении сделано и боевыми друзьями - ветеранами 241-й бомбардировочной авиационной Речицкой ордена Кутузова дивизии, вместе с которыми Павел Дельцов прошел нелегкий фронтовой путь.

В завершающих боях

Гитлеровское командование пыталось использовать каждую минуту передышки на Восточном фронте. И вот танковая армия под командованием генерал-полковника Мантейфеля, успешно прорвав стык американских войск с английскими, начала стремительно продвигаться на запад, в глубь Арденн. Черчилль обратился к Советскому правительству за помощью, ибо немцы могли полностью сорвать операцию союзников. Над войсками вторжения нависла смертельная угроза...

12 января 1945 года. Ночь. Тьма и туман настолько плотны, что автомобильные фары освещают пространство лишь метров на девять. Едем медленно. С трудом находим командный пункт 1-го Белорусского фронта и командующего 5-й ударной армией. Радист тут же приступил к налаживанию рации и через несколько минут доложил, что связь с штабом авиадивизии установлена и работает устойчиво. Еще минут через десять входит раскрасневшийся на морозе начальник штаба дивизии полковник Романов. Готовимся идти представляться командующему 5-й ударной армией, действия которой нам; предстоит поддерживать. Но дверь открывается, входит сам командующий генерал Н. Э. Берзарин. Он здоровается с нами и тут же приступает к делу.

- Связь наладили - отлично! Рассаживайтесь, пожалуйста, товарищи, поговорим, а поутру в бой. Уж там будет некогда...

Генерал оживлен и вместе с тем сдержан. Его речь точна.

- На этот раз многие соединения 16-й воздушной армии приданы общевойсковым и танковым армиям. Части штурмовой авиации закреплены, как вы знаете, даже за отдельными танковыми частями. Ваша дивизия придана моей армии. Наступать будем вот здесь, в центре первого Белорусского фронта.- Генерал жестом провел по карте дугу от Магнушева через Висло-Пилицкое междуречье западнее Варшавы - на Сохачев, Кутно, Познань. И сразу стало ощутимым то значение, какое имела вся подготовительная работа, захлестнувшая нас в минувшие дни.- Вам должно быть известно, что оперативно-тактические документы - графики, переговорные таблицы и условные сигналы - отработаны. Таким образом с завтрашнего дня будем действовать сообща... Как видно, не напрасно всю предшествующую неделю командиры, летчики и штурманы провели на переднем крае затихшего фронта. Переодетые в пехотинские ушанки, валенки и нагольные полушубки, они скрытно появлялись в траншеях и на огневых точках, командных и наблюдательных пунктах, а некоторые летчики изучали наземную обстановку, выдвигаясь с пехотными и артиллерийскими разведчиками на нейтральную полосу, своими глазами видели, каковы дистанции между нашими и фашистскими войсками.

Генерал ушел. В дорогу собирается и начальник штаба нашей дивизии Семен Васильевич Романов. Он должен вернуться в Луков, где будет принимать от меня целеуказания и команды на вылет.

Не спится. Выхожу из капонира наружу. Рассвет едва заметен. Холодно. Вокруг не видно никакого движения, но в глубине холма, на котором я сейчас стою, в отлично оборудованных помещениях, связанных тысячами проволочных нитей и волнами радиосвязи с войсками, идет напряженнейшая штабная работа. Прямо перед нами магнушевский плацдарм. Сейчас он плотно укрыт густой дымкой. Но там тоже идет титаническая работа.

Здесь хорошо слышен рокот автомобильных и танковых моторов: они растекаются к семи наведенным переправам через Вислу. Но что это? Из нашего тыла доносится неясный гул. И вот уже десятки самолетов, пророкотав над нами, садятся прямо на плацдарм в трех-четырех километрах от переднего края и затихают.

Взволнованный, возвращаюсь в капонир. Рядом с нашей - комната узла связи истребителей. Хорошо слышна сосредоточенная работа их связистов. Прислушиваюсь, и все становится понятным: приземлился целый полк из корпуса генерала Е. Я. Савицкого. Его расположение - в зоне не только визуального наблюдения противника, но и, кажется, артиллерийского обстрела. Летчики-истребители, конечно, в опасном положении, зато семь переправ 1-го Белорусского фронта через Вислу будут прикрыты надежным щитом с воздуха.

Войска нашего фронта к началу января уже вышли на восточный берег реки и заняли на левом берегу реки два плацдарма: в районе Магнушева и Пулавы. Перед нами линия обороны 9-й фашистской армии. Предстояло с ходу преодолеть глубоко эшелонированные оборонительные полосы.

12 января 1945 года началось наступление войск 1-го Украинского фронта, а 13 января пришла очередь нашего фронта. К 6.00 все заняли свои места. Подтверждена устойчивость связи. Редкая стрельба лишь подчеркивает тишину на переднем крае. Стрелки часов движутся медленно...

Ровно в 8.00 шесть разноцветных сигнальных ракет возвестили о начале наступления.

Густой туман мгновенно наполнился грохотом. Земля заходила ходуном. С потолка посыпалась пыль.

Ровно час продолжалась артподготовка. Затем наступила мертвая тишина, но лишь на несколько минут. Послышался нарастающий рев моторов. Пошли вперед танки генерал-полковника С. И. Богданова. Они устремились на плацдарм и с ходу форсировали реку Пилицу. Затем в бой вступили танки 1-й гвардейской танковой армии генерала М. Е. Катукова. Завязались бои, нацеленные на Варшаву, к Сохачеву.

Авиация бездействовала, погода была нелетная. Но туман надежно прикрывал боевые порядки ринувшихся на запад советских танкистов. В первый же день наступления они продвинулись на 110 километров.

Второй день. Видимость не превышала 200-300 метров. Над Вислой туман у самой воды, на реке - раскрошенный лед. Наша дивизия в полной боевой готовности. Ждем команды с КП 5-й ударной армии, части которой ведут бои в зоне артиллерийских и минометных батарей противника. Передовые отряды продвинулись на 15-20 километров и достигли юго-западных подступов Варки. Здесь противник оказал упорное сопротивление. Требовалась поддержка с воздуха.

Но не было никакой возможности поднять самолеты с аэродромов, поэтому мы заметно нервничали.

- Что же вы такие встревоженные, товарищи летчики?- спросил генерал Берзарин.

- Да вот, товарищ командующий, наступление идет, а мы баклуши бьем! -ответил я.

- Так это же хорошо! Туман не только вас, но и гитлеровских летчиков к земле прижал. Все идет отлично, а вы нервничаете!

16 января, на четвертый день наступления, туман рассеялся. С лучами восходящего солнца в воздух поднялись все самолеты 16-й воздушной армии и устремились в направлении быстро расширяющегося прорыва.

Первыми над нашими головами прошли штурмовики Ил-2 с номерами, знакомыми по боевым действиям возле Лоева, на Днепре. По команде расположившегося здесь, рядом с нами, комдива полковника И. В. Крупского "Ильюшины" сваливаются на фашистские позиции прямо перед нашими танкистами. С новой силой взревели танковые моторы. Через стереотрубу видно, как сизоватые дымки поднялись над стальными коробками: усилился огонь их пушек. А потом на какой-то миг движение танков застопорилось: второй заход штурмовиков на позиции врага. И снова рывок вперед.

- Высоту с отдельным домиком видите? - отрывисто, но спокойно спросил у меня генерал Н. Э. Берзарин по телефону.

- Так точно, товарищ Седьмой.

- Где ваши?

- Километрах в сорока.

- Нацельте их на эту высоту.

- Есть!

Берусь за микрофон. Проходит несколько минут, и командир 24-го Соколов подтверждает:

- Задачу понял!

Через двадцать минут указанный командармом холм тонет в дыму. Самолеты 24-го авиаполка, то сближаясь с землей, то взмывая в зенит, крутятся над целью в "вертушке". Наконец дым рассеялся, острых языков пулеметно-артиллерийского огня не видно. "Петляковы" из вытянутого круга перестраиваются в звенья, девятки и, приняв строй полковой колонны, ложатся на обратный курс. Навстречу им на холм ринулись облепленные пехотинцами наши танки.

На линии переднего края возобновилось наступление наших войск. Однако в глубине боевых порядков врага замечены опасные очаги сосредоточения. С командного пункта генерала Берзарина называют эти пункты: Студзянна, Иновлудзь, Томашув-Мазовецки. Кроме того, на железнодорожной станции Опочно замечено три эшелона с боевой техникой и войсками противника. Сюда поступают резервы.

К 13 часам поднятые по радиокоманде 14 групп "Петляковых" под прикрытием истребителей наносят точные удары по опорным пунктам сопротивления, а затем две группы из 779-го полка направляются к Опочно. Но цель закрыта облачностью. "Пешки" сбрасывают бомбы с горизонтального полета.

- Результаты отличные,- сообщают по телефону из штаба армии.- Наши подвижные части блокировали обработанные вами цели. Особенно ударно бомбили опорный пункт Иновлудзь и железнодорожную станцию.

И тут же передают новое задание:

- К Пилицкому мосту противник подтягивает с запада танковый резерв. Ударить, по нему и разрушить мост!

Подполковник А. И. Соколов выводит 24-й полк на реку Пилицу. Сквозь разрывы облачности летчики наносят сокрушительный удар по переправе, а подоспевшие вслед за ними "пешки" 779-го полка подполковника А. В. Храмченкова с горизонтального полета уничтожают авангард фашистских танкистов. Дело завершают штурмовики полковника И. В. Крупского.

К ночи командарм Н. Э. Берзарин собирает нас. Этот человек питал к летчикам какую-то особую любовь, интересовался всеми тонкостями летного дела. Даже в минуты передышки он заходил к нам и задавал множество вопросов: почему самолеты-бомбардировщики так неохотно идут на обработку огневых позиций переднего края? Что испытывает летчик в момент пикирования? С каких высот экипаж различает на земле передвижение транспорта? Просил ознакомить его с тактико-техническими характеристиками новых самолетов.

Внимательно вслушивался он в наши ответы и никогда не забывал поинтересоваться:

- Ну, а как вы устроились, товарищи авиаторы? Не нуждаетесь ли в чем на новом месте? Связистов ваших покормили?

Волевым, целеустремленным запомнился мне на всю жизнь этот замечательный военачальник, обладавший широким кругозором и эрудицией. Даже в ходе этого грандиозного сражения, умело направляя его, он находил время учиться, анализировать, обобщать новое. Николай Эрастович не считал для себя зазорным учиться у подчиненных.

В эти дни мне довелось работать вместе с командующим 2-й гвардейской танковой армией генералом С. И. Богдановым и начальником его штаба генералом А. И. Радзиевским.

Во время атак на узлы сопротивления в глубине оборонительной полосы противника, а также во время действий на оперативном просторе наши танкисты часто встречали яростное сопротивление. На помощь им приходилось посылать "пешки", так как радиуса действия штурмовиков для этого уже не хватало. По инициативе генерала А. И. Радзиевского наш штаб разработал деятельный план оказания помощи танкистам. Мы много раз посылали эскадрильи, и чаще всего из 779-го полка, для совместных боевых действий с танкистами. Однажды гвардейцы, уйдя в глубокий тыл противника, оказались без горючего. Генерал Богданов приказал им приготовить для самолетов полевые площадки. Не помню точно, но мне кажется, что это были самолеты 779-го полка, ведомые Героем Советского Союза А. Анпиловым и майором П. Кос'юниным. Они привели туда свои экипажи, снабдили танкистов горючим и тем самым обеспечили им новый бросок вперед.

После форсирования реки Пилицы танкисты 2-й гвардейской армии быстро вышли к Сохачеву и завязали бой в его предместьях, возле аэродрома.

В штабе 16-й воздушной армии получили радиограмму: "Наши танкисты держат под огнем аэродром противника, препятствуют взлету 60 бомбардировщиков и истребителей противника..." Командующий воздушной армии С. И. Руденко вызвал генерала Е. Я. Савицкого и зачитал ему, текст телеграммы танкистов. Савицкий без слов понял задачу.

- Разрешите, товарищ командующий, мне лично возглавить один из полков?

- У вас горючего на обратный путь не хватит.

- И не надо. Пусть танкисты продолжают прижимать их огнем к земле, а мы у гитлеровцев заправимся.

- Действуйте!

Через сорок минут рация подвижной группы 2-й танковой армии передала: "Огнем башенных орудий, помогли хозяйству Савицкого благополучно приземлиться. Входим и мы на территорию аэродрома. Приступаем к разоружению гитлеровцев". Но как потом выяснилось, "хозяйство" Савицкого село на аэродроме не все сразу, а только одна из трех его эскадрилий, тогда как две другие блокировали аэродром с воздуха, страховали вместе с гвардейцами-танкистами благополучное приземление своих однополчан. Потом и они сели на этот аэродром. Гитлеровцы были потрясены - при разоружении никто из них не оказал сопротивления. Так завершилась эта необычно смелая операция. Утром 16 января 16-я воздушная армия продолжала наносить удары по опорным пунктам и коммуникациям противника. Воздушные атаки способствовали успеху общевойсковых армий. К исходу 17 января танкисты вышли в район Сохачева и перерезали пути отхода гитлеровцев из Варшавы на запад.

19 января к вечеру мы вернулись в свою дивизию. Над аэродромом один за другим проносятся над головой "Петляковы", возвращающиеся из налетов на Лодзь, Пабьянице, Добронь и Ласк. Подполковник А. И. Соколов докладывает на КП о результатах действий летчиков 24-го полка над Пабьянице. Он уверен, что железнодорожный узел закупорен. Через час приносят аэрофотоснимки. Начальник штаба дивизии полковник Романов просмотрел их и подтвердил, что соколовцы действительно закупорили станцию.

Захрипел зуммер. Беру трубку. Из штаба Берзарина сообщают:

- Побьянице, закупоренная вашими летчиками, занята авангардом нашей армии. Захвачено много боевой техники, военного имущества. Гарнизон противника сдался.

Наутро и я сажусь за штурвал самолета. Быстро приняв боевой порядок, девятка достигает заданной высоты и в плавном развороте ложится курсом на Серадз - бомбить переправу через реку Варта. Справа Лодзь. Вижу пожары. Это результат вчерашнего налета "пешек" на железнодорожный узел этого города. Через двадцать пять минут в поле зрения лента Варты. В районе Серадза она перехвачена ниточкой железнодорожного моста и понтонными переправами. По ним идут гитлеровские резервы.

С шестеркой машин входим в пике на понтоны, по которым движутся танки. Герой Советского Союза капитан М. Мизинов ведет свое звено на железнодорожный мост. Летчик Лаптев со штурманом Томазлыкарем с первого же захода точно сбрасывают бомбы. В мостовом покрытии зияет брешь. Но мост не выведен из строя. Тяжелые 250-килограммовые бомбы, пробив покрытие моста и разорвавшись ниже несущих конструкций, не дали нужного эффекта. Однако удар по переправам серьезно затруднил подход резервов противника к передовой линии.

Действия нашего 3-го Бобруйского авиакорпуса переносятся на северо-запад от Варшавы. Летчики нацелены на переправы через Вислу в районах Плоцк-Влоцлавек, которые плотно прикрываются зенитно-артиллерийским огнем и истребителями.

К переправе подходит эскадрилья 128-го полка. Ее привел Герой Советского Союза Михаил Воронков. Прямо с курса, чуть ли не под прямым углом "пешки" уверенно несутся к земле. Истребители противника, рассчитывая на то, что советские бомбардировщики отвернут от заградительного огня, занимают позиции для атаки и просчитываются: не дрогнув, эскадрилья в пикировании проходит единственное не закрытое зенитчиками противника "окно" и обрушивает на переправу бомбовый залп. Напрасно ждут их вверху "фокке-вульфы": они патрулируют на верхнем выходе, а Воронков выводит "пешки" на малой высоте. Истребители противника преследовать не могут: отсечены огнем собственных зенитчиков.

На одиннадцатый день наступления от Вислы к Одеру войска фронта прорвали Познаньский оборонительный рубеж. Фронт подходил к полосе пограничных укреплений на бывшей польско-германской границе. Крепость Познань с 62-тысячным гарнизоном окружена плотным кольцом советских войск. Блокированная группировка противника остается в нашем тылу.

2-я гвардейская танковая и 5-я ударная армии, по-прежнему наступающие в центре фронта, выходят к Одеру. Севернее Кострина идет подготовка к форсированию реки. Вскоре на левом берегу Одера создаются наши первые плацдармы.

Завершена одна из наиболее стремительных операций Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне: освобождена Польша, заняты плацдармы в самом рейхе, наши войска вступили на территорию Чехословакии.

Последний вылет

Конец войны, битва за Берлин запомнилась мне на всю жизнь. Стояла на редкость солнечная погода, и тем не менее машины пришлось водить только по приборам; все небо над городом было закрыто плотным дымом от многочисленных пожарищ. Нашей дивизии выпала честь содействовать войскам 1-го Белорусского фронта, завершавшим последние бои в центральных районах Берлина. Противник сопротивлялся ожесточенно. Дивизия обрушивала свои бомбовые удары по узлам сопротивления в районе Моабита и по резиденции Гиммлера, расположенной на набережной Шпрее, невдалеке от парка Тиргартен. В этом районе все еще патрулировали истребители.

Когда две группы "Петляковых" 779-го полка, возглавляемые подполковником А. Храмченковым и майором П. Ксюниным, появились над целью, противник встретил их яростным зенитным огнем. Образовав "вертушку", самолеты вошли с высоты 2100 метров в пике и уложили бомбы в цель. Резиденция гестапо окуталась сплошной завесой дыма, и тут четыре "Фокке-Вульфа-190" атаковали бомбардировщиков, однако бортовым огнем экипажей были отогнаны. Через несколько минут над этой целью появились еще две группы пикировщиков. Их вел командир 24-го полка подполковник А. И. Соколов. И этим группам удалось сбросить свой бомбовый груз по цели.

30 апреля. 12 часов 50 минут. Сегодня мой последний боевой вылет на Берлин. Издалека виден дым, освещенный теплыми лучами яркого весеннего солнца. Чем ближе к Берлину, тем явственнее языки пламени над огромным городом. Вот и цель! Послушная рулям машина устремляется вниз. Через мгновение пелена дыма прорвана. В окнах мелькнула зелень Тиргартена. В бомбоприцеле - огромный капонир с пауком фашистской свастики в центре. Перекрестье прицела перечеркивает "паука", и штурман освобождает наружную подвеску: две бомбы идут вниз, обгоняют машину... Эта пара бомб последняя! Два взрыва. Дым закрывает капонир. Разворачиваю машину, но успеваю заметить: паук зачеркнут. Подняты белые полотнища - капитуляция!.. Штурман дивизии майор Василий Евсеевич Хомяков снимает руку с бомбосбрасывателя. Через сорок минут все бомбардировщики 241-й бомбардировочной авиационной Речицкой ордена Кутузова дивизии вернулись из последнего боевого вылета. Почти все из них на этот раз израсходовали только половину боекомплекта.

Осторожно заруливаю на стоянку. Откидываю фонарь. Меня охватывает необычная тишина. Яркое солнце играет на плоскостях машины. Возле нее остановился Рефиджан Сулиманов - лучший командир эскадрильи нашей дивизии пикировщиков. На лице его улыбка, а губы едва шепчут:

- Вот и все!... "Из ночи пришедшие в ночь и уйдут..."

Примечания

{1}В. В. Филиппов прошел большой боевой путь. В 9-м полку он был вначале техником самолета, затем стал старшим техником звена, инженером эскадрильи и, наконец,- старшим инженером полка авиадивизии особого назначения. В настоящее время он - генерал., полковник-инженер, начальник Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н. Е. Жуковского.