"Флинт" - читать интересную книгу автора (Ламур Луис)

Глава 1

Немногим людям в этом мире дано начать новую жизнь дважды, но человек по имени Джеймс Т. Кеттлмен, которому это однажды уже удалось, готовился испытать судьбу во второй раз. Если на сей раз ему не повезет, он об этом не узнает, потому что умрет.

Когда человеку остается жить несколько месяцев, он может, если захочет, сам выбрать способ ухода из жизни, и Кеттлмен сделал выбор. Он ехал на место, известное только ему одному. Там он умрет так же, как жил, — в одиночестве.

Ирония судьбы заключалась в том, что он — человек, ненавидящий Дальний Запад, возвращается туда, чтобы умереть. Словно дикое животное, которое чувствует приближение смерти, он искал безлюдное место, где сможет умереть спокойно.

Но пока ни один мужчина в железнодорожном вагоне не выглядел сильнее, жизнерадостнее, решительнее его, тем не менее семя смерти уже давало всходы.

В вагоне ехало пятеро. Огни притушили, и пассажиры спали, раскинувшись в неудобных, неестественных позах. Поезд мчался на запад сквозь холодную, ясную ночь, приближая этого человека к его последнему пристанищу.

Через проход, немного впереди, сидела очень симпатичная девушка, вошедшая в Санта-Фе. Еще дальше разместились трое мужчин, каждый из которых путешествовал в одиночку. Иногда, сопровождаемый потоком холодного воздуха, заходил кондуктор. Несколько раз он подбрасывал уголь в чугунную печку.

Люди интересовали Кеттлмена только как возможные соперники. Из находившихся в вагоне пассажиров только один, похоже, попадал под такое определение. Это был светловолосый мужчина, худощавый и нагловатый, как волк среди овец.

Девушка была высокой, грациозной, ее карие глаза смотрели на мужчин прямо, но без лишней смелости. Кеттлмен решил, что она часто общается с мужчинами, привыкла к ним и ей это общение нравится. Ее звали Нэнси Керриган. Он слышал, как она давала распоряжения, каким образом разместить ее багаж в вагоне, и невольно узнал ее имя.

За окном чернела пустота. Стекла запотели, и поезд двигался словно по нескончаемому туннелю. Для Кеттлмена это не имело значения, поскольку ему был знаком каждый фут железнодорожного пути и окружающей его местности. Все сведения он получил, сидя за своим письменным столом в Нью-Йорке.

Горная равнина местами прерывалась длинными хребтами и древними выбросами лавы. Когда Кеттлмен начал планировать свою новую жизнь, он прочел все что можно об этой местности и тщательно изучил карты. Дорога постоянно шла в гору. Впереди их ждали высокие плато, новые выбросы лавы и редкие полуразвалившиеся кряжи. Скоро поезд замедлит ход перед длинным крутым подъемом. Когда это случится, он выпрыгнет из вагона в черноту ночи.

Он направлялся к месту, известному ему только по описанию, полученному пятнадцать лет назад у походного костра от человека, который часто пользовался им для надежного укрытия. Когда он сойдет с поезда, то возвратится в небытие, из которого возник пятнадцать лет назад. Тогда Джеймс Т. Кеттлмен перестанет существовать, впрочем, он перестал существовать уже несколько дней назад, в Вирджинии. Несколько недель, еще отпущенных ему, он проживет без имени.

Для худощавого семнадцатилетнего юнца, каким он был пятнадцать лет назад, начать новую жизнь в первый раз было относительно легко. Никто не заметил его, когда тем вечером он вошел в салун «Кроссинг» вместе с Флинтом. И только после мгновенной паузы, последовавшей за грохотом револьверных выстрелов, все взгляды устремились на него, потому что он с сухим щелчком взвел курок револьвера.

Едва ли до этого момента люди, убившие Флинта, замечали мальчишку, но в течение следующих пяти секунд пятеро из них были убиты, а двое умирали. Еще двоих ранило, но они выжили, чтобы до самой могилы донести воспоминания о тех пяти секундах. И в темноте, расстреляв лампы, юноша вынес Флинта из салуна. В двадцати милях в армейском форте жил доктор, но они до него так и не доехали.

Тем вечером в Канзасе родилась легенда, и у множества походных костров рассказывалась и пересказывалась история кровавого побоища в «Кроссинге». Никто не знал ни человека за карточным столом, ни юнца, который его унес. Оба исчезли, словно их поглотила земля.

О событиях, предшествовавших перестрелке, тоже никто ничего не знал. Известно было лишь, что в салун вошли двое оборванцев, один из них поменял деньги на игральные фишки для покера, а другой задремал у двери. Это был юноша, который тем вечером вошел в историю Дальнего Запада.

Человек за столиком играл хитро и умно и через два часа выиграл небольшую сумму. Первые признаки беды появились у бара, где пили техасские перегонщики скота. Они обратили внимание на незнакомца за карточным столом и, пошептавшись между собой, по одному собрались вокруг него. Вдруг двое техасцев схватили незнакомца за руки, и один из них крикнул:

— Это наемный убийца.

Тогда четверо остальных принялись стрелять в незнакомца. Через мгновение затишья после стрельбы они услышали щелчок взводимого курка, и все головы повернулись к юноше.

— Он мой друг, — сказал юноша и открыл огонь.

В считанные доли секунды, прежде чем кто-то догадался выстрелить в лампы, были убиты пятеро, четырем пуля попала в голову. Двое выживших отказались давать показания, но один из умирающих простонал: «Флинт!» Говорили, что Флинтом звали почти легендарного убийцу, которого время от времени нанимали богатые скотоводы и железнодорожные компании.

Паровоз засвистел — одинокий звук пронесся по продуваемым всеми ветрами равнинам. Кеттлмен вынул трубку и закурил. Два его мешка и рюкзак лежали в конце вагона. Когда он откроет дверь, холодный воздух может разбудить остальных, но его уже не будет в вагоне. До определенного момента он спланировал каждое свое движение, но, когда он доберется до старого убежища Флинта, ему ничего не останется делать, как ждать. Несколько месяцев тому назад врач сказал Кеттлмену, что он не протянет и года. Большая часть года уже прошла.

Ехал он в так называемом салон-вагоне с нарядными люстрами и тонкими полосками зеркал между окнами. В одном из них он поймал свое отражение.

На него смотрел худощавый человек с твердыми чертами лица, высокими скулами и волевым подбородком. В соответствии с модой он носил длинные бакенбарды. Темно-каштановые волосы слегка вились. В тусклом свете они чуть отливали рыжиной. Смуглая кожа. Живые глаза. Непроницаемое выражение. Джеймса Т. Кеттлмена, финансиста и торговца, часто называли красивым мужчиной. Его никогда не называли дружелюбным.

Через пятнадцать лет после того, как он уехал из Канзаса, ему пришлось вновь пересекать Аппалачи.

В карманах Флинта, когда тот умер на мокром от дождя склоне холма после перестрелки в «Кроссинге», он обнаружил больше полутора тысяч долларов. У юноши, который впоследствии станет Джеймсом Т. Кеттлменом, было шестьдесят долларов. На них он купил одежду в магазине в Канзас-Сити, доехал до Нью-Йорка и там продал своих четырех лошадей еще за четыреста долларов. С этим капиталом он основал собственное дело. Фамилию Кеттлмен ему придумал Флинт, когда определил в школу. До этого у него не было ни имени, ни фамилии.

Паровоз опять засвистел, Кеттлмен встал и потянулся. Движение привлекло внимание молодой женщины.

— До Аламитоса еще далеко, — сказала она.

Кеттлмен улыбнулся. Когда он улыбался, лицо его преображалось.

— Надо думать не о станциях, а о тупиках, — сказал он.

Поймав ее удивленный взгляд, он снова улыбнулся и направился к концу вагона, где вытер запотевшее стекло окна и посмотрел на разбросанные по небу звезды и прижатую ветром траву. По краям насыпи виднелся снег.

Его замечание привело Нэнси Керриган в недоумение, хотя она и вынуждена была признать его правоту. Сколько людей свернули с главного пути и уперлись в тупик, так много потеряв в жизни. Может быть, и она тоже из таких. Она снова посмотрела на мужчину. Он не походил на жителя Запада, однако в его облике проглядывало что-то хищное.

Джеймс Т. Кеттлмен вернулся на свое место и сел. Еще десять минут…

За пятнадцать лет, прошедших после «Кроссинга», он превратил скромный начальный капитал во многие миллионы, нажив множество врагов и не приобретя друзей. Он женился на женщине, которая наняла убийц, чтобы покончить с ним; детей у них не было. И вот теперь он уходил из той жизни, как вошел в нее, не оставив позади ничего, что было бы ему дорого.

Тридцать лет назад, когда ему было два года, его подобрали в кустах рядом с сожженным караваном фургонов, где его проглядели совершившие налет команчи. Больше никто не выжил. Не осталось ничего, что подсказало бы, кто он. В течение следующих четырех лет его передавали из семьи в семью и, наконец, одной холодной ночью бросили в маленьком городишке на Дальнем Западе.

Кеттлмен снова прошел в конец вагона, оглянувшись на остальных пассажиров. Все спали или притворялись спящими. Поезд пошел медленно на длинном подъеме. Он перенес вещи на заднюю платформу и осторожно закрыл за собой дверь. Звезды холодно мигали в почти безоблачном небе, по горным травянистым равнинам гулял ветер.

Он сбросил мешки на насыпь и, перекинув одну ногу через перила тормозной площадки, на мгновенье помедлил, чтобы заглянуть в тускло освещенный вагон, затем спрыгнул на насыпь.

Он смотрел на красные хвостовые огни поезда, двигавшегося со скоростью пешехода, пока они не исчезли за поворотом, и от поезда осталось только гудение рельсов и свисток паровоза, долго звучавший под ночным небом. Сухая трава сгибалась под ветром, вдоль насыпи скреблись друг о друга ветки кустарника.

Джеймс Т. Кеттлмен исчез, а человек, который носил его имя, внушавшее страх и уважение, стоял на том же месте, где много лет назад стоял безымянный юноша. Теперь, как и тогда, он стал человеком без прошлого.

— Прощай, — сказал он, но никто его не услышал.

Взвалив на спину рюкзак, он подобрал мешки и, выбравшись из пологой низины, где пролегали рельсы, направился через равнину к далекому хребту, покрытому лесом. Вдруг его пронзила резкая боль. Он, согнувшись пополам, остановился, и его стало рвать. От неожиданного приступа слабости он упал на колени и остался в такой позе. Он никогда не испытывал физической боли — только чувство голода. Кеттлмен боялся всего, что могло отнять у него силы — это единственное, что у него осталось. Ему еще будет очень больно, но в последние дни, сказал врач, боль утихнет.

Человек поискал и нашел среди сосен лощину, где не так продувал ветер. Он наломал веток и разжег небольшой костер. Рядом он обнаружил сухое упавшее дерево и подтащил его поближе, чтобы создать дополнительное укрытие от ветра. Острым, как бритва, охотничьим ножом он обрубал ветки и поддерживал огонь. Человек вынул из мешка котелок и поставил воду для кофе. Он переоделся в джинсы, шерстяную рубашку и куртку из выделанной овчины. Он надел сапоги с низкими каблуками для ходьбы пешком и вынул два револьвера «смит-и-вессон» 44-го калибра русского производства — лучшие в мире револьверы. Один из них он вложил в кобуру оружейного пояса и застегнул его на бедрах, а второй засунул за пояс. Из длинного футляра он вынул крупнокалиберную, сделанную на заказ винтовку и собрал ее, а затем ружье. Он подготовил себе место для ночлега, постелив поверх наломанного лапника тонкую войлочную попону и одеяло, и сложил оставшуюся одежду, пищу и патроны в большой рюкзак. Вся его ноша весила больше восьмидесяти фунтов. Потом он разогрел немного бульона, и боль почти утихла. Он отнес два мешка глубоко в лес и там спрятал в густых зарослях кустарника.

Ветер качал верхушки деревьев. Где-то вдалеке раздался слабый крик и выстрел. Он прислушался, но больше ничего не услышал.

С расстояния даже в несколько футов костер был незаметен, и он удовлетворенно улыбнулся. Он собрал побольше топлива для костра, снял ботинки и залез под одеяло.

Джеймс тщательно подготовил каждый шаг своего исчезновения. К счастью, он почти всегда имел дело с наличными и постоянно имел под рукой большие суммы. Он потихоньку перевел средства из одних фондов в другие, продал акции одних компаний, купил ценные бумаги других и подготовился к любой неожиданности, даже если бы ему пришлось жить дольше, чем предполагалось.

По дороге в имение, которое находилось в Вирджинии, он проконсультировался с адвокатом в Балтиморе — бывшим членом Верховного суда США. Написав завещание, он приложил к нему тщательно продуманный документ с указанием, как вести его дела.

— Я уезжаю, — объяснил он, — так как узнал, что мне осталось жить очень мало. Если после семи лет отсутствия я не вернусь, меня, естественно, признают умершим, и вы можете действовать согласно завещанию.

— А если вы умрете до прошествия этого времени?

— Я не хочу что-либо трогать до того, как пройдут семь лет. Как видите, я оставил жене средства.

— Для человека с вашим состоянием, — заметил адвокат, — это очень мало.

— Я не упоминал об этом раньше и не желаю, чтобы об этом говорили после моего отъезда, но на прошлой неделе в Саратоге жена пыталась убить меня — жена и ее отец. Среди бумаг, хранящихся в банке, вы найдете донесения агентов Пинкертона и мою записку об этом.

— Но ведь существует развод.

— Жена была бы против, а мне осталось жить не так долго. Я думаю, что они снова попытаются убить меня, так как я не сообщил им, что мне все известно, а ее отец срочно нуждается в деньгах для финансовых спекуляций.

Кеттлмен сложил бумаги.

— У меня никогда не было семьи, сэр, и я совсем не знаю женщин. Я был одиноким человеком, а она очень скрасила одиночество перед тем, как выйти за меня замуж. К тому же мне вдруг захотелось иметь свой домашний очаг… — Боюсь, я слишком легко попался на приманку, — добавил он, — а теперь мне доподлинно известно, что тесть пытался использовать дочь, чтобы получить доступ к моей конфиденциальной деловой информации. Их ошибка в том, что они не поняли, что вся информация у меня в голове. Я ни с кем не обсуждаю деловые вопросы и не держу бумаги там, где их могут увидеть посторонние.

Джеймс отослал, используя вымышленное имя, по двум адресам ящик с книгами и два ящика с вещами, которые ему могут понадобиться. С адвокатом из Балтиморы он договорился о кодовом имени для специальных деловых операций и перемещений капитала, а также выписал чеки, по которым будут оплачиваться счета уже после его исчезновения.

Как бы между прочим объявив о намерении съездить в Вирджинию поохотиться, он покинул Нью-Йорк. Поскольку жена никогда не высказывала желания сопровождать его, Кеттлмен не удивился, что она не стала задавать лишних вопросов.

Ни она, ни ее отец не подозревали, с каким человеком имеют дело. Организованное ими убийство должно было произойти во время карточной игры. Наемным убийцей оказался профессиональный игрок с миссисипских пароходов, которому гарантировали безнаказанность, если он заявит, что действовал в целях самообороны.

Игрок знал историю перестрелки в «Кроссинге», но ничто не связывало юношу из салуна с известным нью-йоркским финансистом.

Уже в самом начале игрок понял, что не все идет по плану. Кеттлмен играл хитроумно, с ледяным самообладанием, и до игрока быстро дошло, что его самого спокойно и деловито изучают. По плану он нарочно подставлялся под обвинение в мошенничестве всякий раз, когда с картами оставались лишь он и Кеттлмен, но Кеттлмен, казалось, не замечал этих махинаций, и игрока это беспокоило.

План трещал по швам, и игрок начал сознавать, что его оппонент знает о готовившемся покушении и сознательно избегает конфликта. Он так тщательно готовил западню, так стремился вызвать ссору, что перестал обращать внимание на карты и неожиданно крупно проиграл. Он испуганно взглянул на стол и понял, что его самого обыграли, холодно и вызывающе. Его освободили от шести тысяч долларов с ловкостью профессионала.

Он поднял глаза на Кеттлмена.

— Вы искали ссоры, — спокойно сказал Кеттлмен. — Я вам ее предлагаю.

Игрок занервничал. Он облизнул пересохшие губы и почувствовал, что на лбу выступает пот.

— Вы хотите скандала, — опять произнес Кеттлмен. — Зачем?

Рядом никого не было.

— Я убью вас, — сказал игрок.

— Если вы хотите выйти из игры, мы можем поделить банк, и я забуду все, что вы сказали.

Игроку предлагали выход. Как профессионал, он понимал, что ему следует принять предложение, но карточная игра была лишь частью его дел, и он не был лишен гордости.

— Я не могу, мне заплатили.

— Есть другие способы заработать на жизнь, вы выбрали не лучший. Я предлагаю вам последний шанс. Уходите.

— Я дал слово и получил деньги.

Кеттлмен беззаботно взглянул на него.

— Тогда я к вашим услугам.

Игрок, перевернув стул, быстро отступил назад.

— Если вы говорите, что я шулер, — закричал он, — то вы лжец! — И схватился за оружие.

Все видели, как он потянулся за револьвером, как начал вытаскивать его, но затем закашлялся, на его рубашке появилась кровь, она закапала с подбородка, смертельный испуг исказил черты его лица. Он упал.

Кеттлмен наклонился над ним. Он взглянул на игрока и понял, что они чем-то схожи.

— Я не хотел убивать вас, — сказал он. — Кто вас нанял?

— Ваша жена, — ответил игрок. — И ее отец.

Кеттлмен понял, что раньше или позже это должно было случиться. Он начал было подниматься, но игрок схватил его за запястье.

— Кто вы?

Кеттлмен заколебался. Впервые с той ночи он решил сказать, кто он.

— Я — мальчишка из «Кроссинга».

— О Боже! — Глаза игрока лихорадочно заблестели, он хотел приподняться, что-то сказать, но не успел. Он умер.

Кеттлмен отвернулся.

— Я был свидетелем, сэр.

Кеттлмен знал, что человек, обратившийся к нему, был близок к правительственным кругам.

— Вас спровоцировали.

Заметив одного из знакомых, Кеттлмен сказал:

— Мне очень жаль. Вы не проследите, чтобы его похоронили достойно? Я заплачу.

В своем имении в Вирджинии он не стал терять времени: переоделся, упаковал вещи и доехал до отдаленного городка на повозке бродячего торговца, который — Кеттлмен это знал — появлялся в этих местах один раз в несколько месяцев. В городке он пересел в дилижанс, а затем — на поезд.

К тому времени, как обнаружат его отсутствие, Кеттлмен будет спокойно сидеть в своем убежище в Нью-Мексико.

Было очень холодно. Он сел, завернувшись в одеяло, и подбросил веток в костер. В мыслях он вернулся к девушке из поезда. Она удивительно хорошо владела собой и обладала той спокойной красотой, которую трудно забыть. Думая о ней, Кеттлмен вспомнил свою жену и удивился, насколько же он был легковерным. В роли хищника он оказался удачливым, а настоящим человеком стать не смог. Никто не предлагал ему руку дружбы, да и он никому ее не протягивал. В делах он был таким же безжалостным и холодным, как в жизни, пробивал себе дорогу клыками и когтями. Он подчинил все усилия одной цели — добиться успеха, будучи в любое время готовым к защите и атакуя, всегда атакуя.

Он вершил дела быстро, и в то же время с отточенным вниманием шахматиста, никогда не полагаясь на случай. Он создал информационную сеть, которая состояла из посыльных, уборщиц и мелких служащих. Они слушали, докладывали ему, а он пользовался информацией.

То было время финансовых махинаций, когда состояния приобретались и терялись за одну ночь. Рудное дело, железнодорожные и пароходные компании, спекуляции недвижимостью и промышленность — он участвовал во всем, быстро меняя позиции, ведя переговоры за спиной соперника, работая по восемнадцать-двадцать часов в сутки без отдыха.

Он очень смутно помнил детские годы. Единственной радостью того времени был для него Флинт. Кеттлмен знал, что его нашли рядом с сожженным фургоном. Он вроде бы помнил мужчину с женщиной, которые все время ссорились и пили. Она хорошо обращалась с ним, будучи трезвой, плакала пьяной, а временами совсем забывала о нем, и тогда он голодал.

Когда ему исполнилось четыре года, он услышал выстрел, разрушивший единственный мир, который он знал. Протирая сонные глаза кулачками, он вышел в соседнюю комнату и увидел, что женщина лежит на полу. Он часто видел ее в таком положении, но сейчас по ее спине и боку текла кровь. Затем пришли люди и забрали его.

После этого он два года жил на ферме в засушливых краях, где было мало еды и много столкновений с богатыми скотоводами, постоянно вытеснявшими фермеров с земли. В один прекрасный день фермеры, которые сами вели каждодневную борьбу за выживание, бросили его на улице западного городишка.

На рассвете он сидел на улице и дрожал от ночной сырости, когда мужчина с холодными глазами в одежде из овчины въехал в город, проехал мимо него, а затем вернулся.

Кеттлмен запомнил холодные серые глаза, небритое лицо и вопросы, которые задавал ему мужчина. Он отвечал просто и прямо, как умел. Человек наклонился, поднял его и посадил рядом с собой в седло, потом они поехали по улице, и его накормили горячей похлебкой с сухарями в салуне, открытом всю ночь при дилижансной станции. И никогда больше он не ел такой вкусной еды.

Он проснулся в седле, сидя на коне впереди мужчины. Они ехали несколько дней — и всегда самыми незаметными тропами. Мужчина отвез его в один дом в большом городе и оставил там под присмотром женщины. На следующее утро Флинт уехал. Женщина оказалась доброй.

Мальчика приняли в школу, где он проучился восемь лет. Учеба оказалась трудным делом. Остальные ученики жаловались на условия, но он впервые спал в чистой постели и регулярно питался. Он страшился того дня, когда ему придется уйти из школы, и каким-то образом понял, что у него больше не будет времени учиться, его отсюда заберут.

В возрасте десяти лет он одновременно сделал два открытия: первое — библиотека, второе — учителя в школе проявляют к нему интерес. Он обнаружил, что в библиотеке можно найти темы для будущих уроков, и собирал материалы для сочинений. Таким образом он открыл восхитительный мир книг. Другие ученики происходили из обеспеченных семей и много знали, а у него все предыдущие знания ограничивались Дальним Западом. Ему задавали много вопросов, но он не ответил ни на один.

Флинт научил его многим вещам, навсегда отложившимся в его памяти и — теперь он понимал — предопределившим всю его жизнь.

«Никогда не выдавай свои чувства или мысли. Если люди догадаются о твоих чувствах, тебя могут обидеть, и не раз. Никому не доверяй, даже мне. Доверие — это слабость. Не все люди плохие, но все они или слабые, или трусливые. Будь сильным. Будь самим собой. Иди по избранной дороге, но, чтобы ты ни делал, уважай веру других людей. Держи свои знания при себе. Никогда никому ничего не рассказывай. Не позволяй окружающим догадаться, как много ты знаешь, и прежде всего изучай людей. Всегда найдется кто-то, кто будет мешать тебе, кто из ненависти, а кто из вредности или зависти».

И вот подошел день, когда за ним послал директор, и он чуть не заплакал. Директор был строгий, чопорный джентльмен из Новой Англии.

«Нам будет жаль потерять тебя, — сказал он. — Ты отличный ученик. Теперь ты получил лучшее образование, чем у многих наших деловых и политических лидеров. Постарайся использовать это».

Директор секунду помолчал.

«Ты пришел к нам при странных обстоятельствах, тебя рекомендовали уважаемые люди. Мы ничего не знаем о твоей семье».

Мальчик не знал, что такое каникулы. Когда другие разъезжались по домам, он оставался в школе, просиживая целыми днями в библиотеке.

«На твоем месте я бы продолжал читать. Книги — друзья, Которые никогда не подведут. Ты входишь в жестокий мир. Запомни: важнее всего — честь и доброе имя. По-моему, тебе не хватает самого главного для счастья: ты не знаешь, что такое доброта».

Директор покопался в бумагах в столе.

«Я говорю это потому, что сам был таким и долго не понимал, что это серьезный недостаток. Надеюсь, ты поймешь это быстрее, чем я».

Директор вынул из письменного стола конверт,

«Мы получили его вместе с письмом. Твоя учеба закончилась».

Кеттлмен вскрыл конверт, когда остался один. Письмо было кратким и ясным:

«Когда я тебя увидел, ты сидел на улице и был голодным. Я тебя накормил. Подумал, парню нужно образование. Платил каждый год. Ты теперь достаточно взрослый, чтобы дальше жить самому. Я тебе больше ничего не могу дать. Если хочешь, приезжай в Эйбилин.

Флинт».

К письму прилагались пять двадцатидолларовых банкнотов. Джеймс упаковал одежду и, поскольку не придумал ничего лучшего, выехал в Эйбилин. Там не оказалось никого по имени Флинт.

Несколько дней он расспрашивал, а потом повстречал бармена, который окинул его осторожным взглядом и посоветовал быть поблизости.

В школе он выучился ездить верхом, потому что это была школа для молодых джентльменов. Он устроился работать ковбоем: пасти скот, набиравший вес перед продажей. Это была не настоящая ковбойская работа: он всего лишь следил, чтобы не разбредался скот. Однако его напарники все-таки были ковбоями, он многому у них научился. Через три месяца стадо продали. Он устроился в конюшню и работал там, пока не приехал Флинт.

Ветер стонал в соснах. Кеттлмен подбросил веток в костер и снова лег, завернувшись в одеяла. Над ним сгибались ветви деревьев, в костре трещали дрова, и где-то вдалеке прозвучал стук копыт. Угли светились пульсирующим красным светом. Прямо над ним горела одинокая звезда. Кеттлмен находился не более чем в тридцати милях от убежища Флинта в мальпаисе — так мексиканцы называли местность, залитую лавой, покрытую растрескавшимися камнями, где нет ничего живого.

Неожиданно он проснулся. Каждое чувство обострилось, каждый нерв натянулся. Он услышал далекий крик и ответ — такой близкий, что он выскочил из-под одеял.

— Он не ушел далеко! Обыщите лес!

Кеттлмен бистро натянул сапоги, застегнул на узких бедрах оружейный пояс И надел куртку из овчины. Времени уничтожить следы стоянки у него не оставалось, поэтому он просто растворился в темноте, прихватив ружье.

Хрустнула ветка. На поляну через кусты въехал всадник, за ним другой.

— Черт возьми! Это не его костер. У него не было времени.

— Может, кто-то его ждал?

— Кто бы это ни был, — в голосе второго всадника звучали резкие, властные нотки, — он не имеет права находиться на моей земле. Брось постель в огонь.

Кеттлмен выступил из густой ночной тени с ружьем наготове.

— Одеяла мои.

Не отводя глаз от всадников, он кинул охапку хвороста в костер, который сразу разгорелся.

— А если кто дотронется до моей постели, я вышибу его из седла.

— Что за дьявол? Кто вы? — грубо спросил человек постарше. — Что вы здесь делаете?

— Не суюсь в чужие дела. И вам не советую.

— Вы на моей земле. Значит, это мои дела. Убирайтесь отсюда и немедленно!

— Еще чего!

Кеттлмен почувствовал, как в душе у него поднимается горькая радость. Итак, он должен умереть. Так к чему умирать в постели, если он может уйти из жизни с оружием в руках. Он их всех обманет и уйдет, как ушел Флинт — в огне перестрелки.

— Если вы утверждаете, что эта земля ваша, вы бессовестно лжете. Эта земля принадлежит железной дороге, до последнего квадратного дюйма. А теперь запомните: мне наплевать, кто вы такие. Мне здесь нравится. Можете начинать стрелять, и я от вас не оставлю мокрого места.

Кеттлмен почувствовал, что противники ошарашены. Он и сам растерялся бы, столкнувшись с таким приступом ярости. То, что он держал их под прицелом, делало его слова весомее.

— Вы, приятель, слишком уж быстрый. — Мужчина, который командовал, держался осторожно, сознавая, что может нарваться на крупные неприятности. — Кто вы?

— Человек, который не любит, когда его будят, а вы тут разорались, словно банда сумасшедших. Если вы на кого-то охотитесь, так будьте потише, потому что тот, кого вы ищете, наверняка услышал ваш базар и давно уже спрятался. Вы ведете себя, как два безмозглых юнца.

— Вы грубо разговариваете с незнакомыми людьми.

— Зато вы можете познакомиться вот с этим ружьем.

— У меня внизу двадцать человек. Как насчет их?

— Всего двадцать? А шумят так, словно их восемьдесят. Я могу убрать полдюжины, прежде чем они поймут, с кем имеют дело, а остальные разбегутся, когда узнают, что вас уже нет и платить им за драку никто не будет.

За деревьями раздался голос:

— Босс? С вами все в порядке?

— Скажите ребятам, чтобы занимались своим делом, — сказал Кеттлмен. — А потом займитесь своим.

Всадник крикнул в сторону:

— Хватит, Сэм. Я буду через минуту. Все в порядке. — Он повернулся к Кеттлмену. — Я не понимаю, что же вы тут все-таки делаете? Чего вы хотите?

— Ни черта. Ни черта я не хочу.

Всадник спешился и обратился к своему спутнику:

— Бад, ты поезжай и помоги остальным. Встретимся у Белой скалы.

Бад заколебался.

— Здесь все в порядке, Бад. Никогда не лезь к человеку, которому все равно, живой он или мертвый. У него всегда перед тобой преимущество.

Оставшийся мужчина был маленького роста, широкоплечий, с усами и преждевременно поседевший. Его жесткие темные глаза тщательно изучали Кеттлмена. Явно озадаченный, он оглядел лагерь, ища что-нибудь, что могло бы подсказать разгадку. Его глаза наткнулись на мощную винтовку.

— Вот это оружие! Хотя, наверное, тяжеловато доставать патроны.

— Я делаю свои.

— Понятно.

— Владелец ранчо — кем он, очевидно, и был — вынул и закурил сигару.

— Человек с такой винтовкой, если он хороший стрелок, смог бы заработать кучу денег.

Кеттлмен устал. До рассвета оставалось совсем немного, а ему требовался отдых. Во всяком случае, разговор о деньгах раздражал его. Он мог купить это ранчо с потрохами, подарить его первому встречному и не почувствовать убытка.

— Меня зовут Наджент. Я скотовод.

— Хорошо.

Наджент привык к уважительному отношению, и нетерпимость Кеттлмена раздражала его. Пламя заколебалось под ветром, и Наджент добавил веток в костер. Это дало ему время подумать. Ни один ковбой не может позволить себе иметь такое оружие. Одна винтовка стоит несколько тысяч долларов.

— Вы упомянули, что это земля железной дороги?

«Наджент пытается разговорить меня», — улыбнулся про себя Кеттлмен. Из него, бывало, пробовали вытянуть сведения профессионалы своего дела, и то безрезультатно.

Он пожал плечами.

— По крайней мере половина земли вдоль железной дороги ей и принадлежит.

Наджент не был удовлетворен ответом. Ему показалось, что этот человек над ним издевается. Он обращался с Наджентом как с низшим существом. Наджент не привык к этому. Он заметил, что сапоги с низкими каблуками — не та обувь, что носят в скотоводческих районах, а одежда на незнакомце выглядела почти неношеной.

— Мне еще не приходилось видеть человека, которому ни до чего нет дела.

— Ну так поглядите.

Наджент поднялся на ноги, встал и Кеттлмен.

— Мне не нравятся люди, которые берут с собой на охоту целую толпу.

По-настоящему рассердившись, Наджент коротко ответил:

— Так поступает даже закон.

— Вы не закон. По-моему, мужчина, который не охотится сам, — трус.

Наджент побледнел и усилием воли подавил желание выхватить револьвер. Но он не был ганфайтером — человеком, виртуозно владеющим револьвером и с легкостью пускающим его в дело, — и знал это.

— Я советую вам сматываться. Мы не любим грубых незнакомцев.

Кеттлмен нарочито зевнул.

— Убирайтесь к черту. Я хочу спать.

Не найдя безопасного ответа, Наджент подошел к коню и сел в седло.

— Еще увидимся. Если бы я не торопился поймать скваттера…

— Скваттера? — Кеттлмен улыбнулся. — Так вы же сами скваттер. Вам не принадлежит ни фута земли. Вы приехали сюда несколько лет назад с десятком голов скота и поселились на земле, на которую не имеете никакого права. И вдруг вы заводите разговор о скваттерах. Вы жалкий напыщенный человек с избытком самомнения. А теперь — прочь!

Охваченный яростью, Наджент развернул коня и, бешено пришпоривая его, ускакал. Пусть Господь будет свидетелем, он соберет своих ковбоев, вернется и… Но вдруг его словно окатило холодной водой. Откуда этот незнакомец все знает? Кто он?

Кеттлмен быстро скатал постель, надел рюкзак и, подняв с земли ружье и винтовку, зашагал вдаль хребта. До рассвета оставалось еще немного времени, но ему не хотелось быть пойманным, если Наджент надумает собрать людей и вернуться. Томас С. Наджент. Он знал это имя из документов. Перед тем как строить железную дорогу, он собрал сведения о всех владельцах ранчо, чтобы определить количество скота, пересылаемого по железной дороге, и получаемого груза. В округе не было ни одного ранчо, о котором он не имел информации. Из-за близости к старому убежищу Флинта он обратил особое внимание на этот район.

На востоке слегка посветлело, когда он выбрался из лощины. Ему предстоит долгий путь, а груз тяжелый, но болезнь, похоже, еще не лишила его силы и выносливости. Он всегда был физически сильным и даже в Нью-Йорке постоянно тренировался в спортзалах, много ходил пешком и охотился в Вирджинии и Нью-Джерси.

Он прошел совсем немного, когда наткнулся на разыскиваемого человека.