"Гарриет" - читать интересную книгу автора (Купер Джилли)

Глава 22

Как и многие красивые женщины, Ноэль не могла жить без постоянного восхищения ближних. Как только ей начинало казаться, что кто-то смотрит на нее неодобрительно, она просто отворачивалась и начинала завоевывать новых поклонников. Она желала ежечасно купаться в лучах всеобщего восхищения. Весь персонал больницы, в полном составе, отнесся к ней именно так, как надо. Врачи и сестры старались под любым предлогом заглянуть в палату и проверить состояние Джона. Коридор за стеклянной перегородкой стал похож на многолюдный лондонский вокзал.

— Просто чудо! Как только она приехала, мальчик сразу же пошел на поправку, — говорила одна нянечка другой. Они стояли неподалеку от Гэрриет и раскладывали картофельный гарнир по тарелкам с жареной бараниной.

— Какая она милая и какая естественная, — вздохнула другая. — «Нянечка, — говорит она мне, — какая у вас нелегкая работа. Спасибо вам за жизнь моего мальчика!» А от этой, кроме жалоб, ничего не услышишь!..

Заметив Гэрриет, обе осеклись.

— А видела, какие на ней туфли? — выждав секунду, заговорила первая.

— Да, роскошные. А волосы? А ты заметила, как она просияла, когда услышала, что муж сегодня прилетает? Жаль, что они разводятся! Видно, она его еще любит. Ну ничего, может, болезнь мальчика их как раз и помирит.

Но разительнее всего изменилось поведение доктора Уильямса. Обычно после обхода его днем с огнем было не сыскать, но с тех пор, как в палате обосновалась Ноэль, он заглядывал каждые пять минут. Гэрриет знала, что сегодня его рабочий день закончился в три часа, но и в пять он все еще кружил вокруг их палаты и не собирался уходить. Серые, всегда холодные, как хирургический инструмент, глаза смотрели теперь глуповато-мечтательно, из голоса улетучилась вся скука, зато появилась волнующая хрипотца, а когда он проходил мимо Гэрриет, на нее даже пахнуло каким-то дорогим лосьоном.

Доктор Уильяме очень озаботился тем, что Ноэль до сих пор не обедала. Предложения спуститься в столовую, на чашку чаю и ирландское рагу с морковкой, впрочем, не последовало, зато через четверть часа в палате появились бутерброды с копченой лососиной и охлажденное белое вино.

— У Джона изумительный доктор, правда? — сказала Ноэль, оборачиваясь к Гэрриет. — Такой заботливый, внимательный.

— Это только с того времени, как вы здесь, — угрюмо буркнула Гэрриет. — До вашего приезда он вел себя просто по-свински.

В дверь заглянула одна из сестер, дежуривших в дневную смену.

— Мисс Белфор, я сегодня уже отработала. Скажите… а нельзя попросить у вас автограф?

— Как вас зовут? — спросила Ноэль, придвигая к себе листок бумаги.

— Рэнкин, сестра Рэнкин.

— Да нет, я знаю, что вы сестра Рэнкин. Я имею в виду ваше имя — как вас зовут подруги?

Сестра Рэнкин смущенно хихикнула.

— Вообще-то я Дороти, но все называют меня Дотти.

«Дотти, с любовью и благодарностью» — размашисто написала Ноэль.

— По-моему, Дотти — прекрасное имя. А представьте, каково мне жить с именем Ноэль. Все ведь помнят из французского, что «Ноэль» — это Рождество, и каждый норовит отпустить шуточку по этому поводу.

— Я видела все-все ваши фильмы, — подчиняясь внезапному порыву, выпалила сестра Рэнкин. — Я вас просто обожаю!

— Спасибо вам. Я никогда не забуду того, что вы сделали для моего мальчика.

Фу, какая грубая лесть, подумала Гэрриет.

— Как у вас дела, все в порядке? — В дверях опять показалась голова доктора Уильямса.

— Все прекрасно, — сказала Ноэль, обращая к нему свои дивные желто-карие глаза. — Вы чудо, Дэвид.

Ого, уже Дэвид, подумала Гэрриет. Доктор Дэвид Уильяме выглядел в точности как Севенокс в те дни, когда у суки Миттонов бывала течка.

— Бутерброды я, конечно, не осилила, — сказала Ноэль. — Я сейчас слишком расстроена, чтобы есть. Но вино превосходное. Выпьете со мной немного?

— Пока я на дежурстве, не могу. Но попозже — с удовольствием.

Единственным утешением для Гэрриет было то, что сестра Маддокс чуть не лопалась от злости.

Узнав, что Шатти с Уильямом находятся у Пембертонов, Ноэль отправилась звонить.

Когда, после продолжительного разговора с Элизабет, Ноэль вернулась, ее отношение к Гэрриет заметно переменилось к худшему. Кажется, Элизабет порассказала ей кое-что про бал охотников.

Теперь Ноэль, судя по всему, решила направить всю свою энергию на то, чтобы выдворить Гэрриет из больницы раньше, чем приедет Кори.

— Я считаю, что Уильям и Шатти не могут больше оставаться у Элизабет, — заявила она. — Тем более что у Уильяма режутся зубки, и из-за него весь дом не может спать по ночам. Надо, чтобы вы поскорее их забрали и отвезли домой.

— Но Самми говорит, что ей с ними совсем не трудно, — сказала Гэрриет. — Я бы хотела побыть с Джоном хотя бы еще одну ночь.

— А вы уверены, что ваше присутствие действует на него благотворно? — вкрадчиво спросила Ноэль. — По-моему, все тут считают, что вы — как бы это сказать? — слишком эмоциональны.

— Но я… люблю Джона, — пробормотала Гэрриет. — Я очень за него волновалась.

— Все это понятно, но вы не должны забывать, что вы всего лишь…

— Няня, — закончила за нее Гэрриет, чувствуя, как на щеках у нее разгораются красные пятна.

— Совершенно верно, — улыбнулась Ноэль и подлила себе еще вина. — И сейчас ваша работа состоит в том, чтобы смотреть за Шатти и Уильямом. Идите и поскорее соберите свои вещи. Мой водитель отвезет вас домой — заодно по дороге захватите детей у Пембертонов.

— Но мистер Эрскин поручил мне и Джона тоже. Я уверена, он бы предпочел, чтобы я осталась. Ноэль, видимо, начала терять терпение.

— Мы с Кори женаты вот уже десять лет, и я полагаю, что знаю его немного лучше, чем вы. Так вот, он будет гораздо больше доволен, когда, приехав в больницу, найдет у постели Джона меня, а не кого-то другого.

Возражать дальше не имело смысла.

Гэрриет вышла в маленькую смежную комнатку, вроде кладовки, где стояла ее кровать, и начала складывать вещи. Из-за двери она слышала, как Джон опять проснулся, пожаловался на головную боль и попросил воды со льдом.

Ноэль заглянула к Гэрриет в комнатку и сказала:

— Если вам не трудно, спуститесь, пожалуйста, вниз и принесите немного льда.

Поливая контейнер для льда водой из крана, чтобы легче было выдавить кубики, Гэрриет вдруг ясно поняла, что умрет, если не увидит Кори. Я ненавижу Ноэль, ненавижу, ненавижу, твердила она про себя.

Вскоре в коридоре послышались торопливые шаги, и мимо двери столовой стремительно промелькнул Кори Эрскин. Сердце Гэрриет так и рванулось за ним. Она хотела окликнуть его, но язык прилип к гортани. Выйдя в коридор, она с трудом удержалась, чтобы не броситься следом.

Сквозь стеклянную перегородку палаты она успела увидеть, как Ноэль вскочила и бросилась к Кори, как он обнял ее и принялся утешать и как она рыдала в его объятъях безудержно, но все же не настолько, чтобы испортить макияж. Это невыносимо, думала Гэрриет, до боли стискивая кулаки.

Потом Кори отстранил Ноэль и заговорил с Джоном. Гэрриет на цыпочках подобралась ближе к двери, желая услышать, о чем они говорят.

Однако сестра Маддокс опередила ее. Ей было нужно, чтобы Ноэль как можно скорее переключилась на Кори и оставила ее доктора Уильямса в покое.

— Полагаю, что мальчику и его родителям надо дать возможность побыть одним, — твердо сказала она. — Только что звонил швейцар и просил вам передать, что у входа вас ждет машина.

Гэрриет молча прошла в свой закуток и начала вяло складывать последние мелочи в полотняную сумку, принесенную накануне миссис Боттомли.

Из-за двери послышался голос Джона:

— Где Гэрриет?

И Кори:

— Да, где она?

— Я здесь! — крикнула Гэрриет и распахнула дверь.

Кори сидел на краю кровати и держал Джона за руку.

Гэрриет ожидала увидеть его бледным и измученным, но оказалось, что под солнцем Лос-Анджелеса он приобрел шоколадный загар и теперь был красив и недосягаем, как никогда.

Он взглянул на нее и нахмурился.

— Боже мой, сколько же тебе пришлось пережить! Как скверно, что меня здесь не было.

— Я рада, что теперь ты наконец-то приехал, — пробормотала Гэрриет, с трудом сдерживая слезы.

— Спасибо — вот все, что я могу сказать. Сядь. Ты еле стоишь на ногах. Надеюсь, у тебя хватит сил рассказать мне, как все было?

— Кори, внизу ее ждет мой водитель, чтобы отвезти домой, — перебила его Ноэль. — Она пробыла тут четыре дня, и ей уже пора отдохнуть. И потом, нужно забрать Шатти и Уильяма. Сейчас они у Элизабет, но мы же не можем оставлять их у нее навечно.

Кори даже не обернулся.

— Где мама? — сонным голосом произнес Джон.

— Я здесь, милый, — сказала Ноэль и подошла к кровати.

— Где Гэрриет? — спросил Джон.

— Она едет домой, милый.

— Нет! — Джон резко сел в постели, в его голосе зазвенели слезы. — Я не хочу, чтобы она ехала домой! Пусть останется. Я хочу, чтобы она осталась здесь! Я хочу Гэрриет!

— Но я же здесь! — Губы Ноэль плотно сжались.

— Но ты не останешься! — отчаянно выкрикнул Джон. — Ты только обещаешь, что останешься, а потом уходишь. А Гэрриет, она остается.

И он заплакал.

Кори взял его за плечи и уложил обратно на подушку.

— Не волнуйся, старик. Гэрриет никуда не едет. — Он обернулся к Ноэль. — Я попросил Кита подыскать нам временную няню. Она прилетела вместе со мной, а в аэропорту я посадил ее в такси и отправил домой. Она пока посмотрит за детьми. Я подумал, — добавил он, оборачиваясь к Гэрриет, — раз ты была с Джоном с самого начала, ты, может быть, захочешь остаться с ним.

— Да, очень хочу, — прошептала она.

— Но Кори, — нахмурилась Ноэль. — Мне нужно сказать тебе несколько слов наедине.

Гэрриет бросилась в свой закуток и захлопнула за собой дверь. Ее начало трясти, как осиновый лист на ветру. Сейчас Ноэль рассказывала Кори о том, как нехорошо Гэрриет вела себя все это время. Несколько раз до ее ушей долетало слово «истеричка».

Закончила Ноэль язвительной тирадой:

— Представь себе, она жаловалась даже на доктора Уильямса. Но, честное слово, он просто сама доброта: заглядывает каждые пять минут, проверяет, все ли в порядке… Она сама действует на людей отталкивающе, вот и все.

Что ответил на это Кори, Гэрриет уже не слышала. Она упала на кровать, закрыла уши руками и изо всех сил сжала губы, чтобы не разрыдаться.

Минуту спустя вошел Кори. Он закрыл за собой дверь и присел на край кровати. Гэрриет тряслась от рыданий.

Он стал гладить ее по голове.

— Ну не надо, моя маленькая, успокойся. Я же понимаю, что тебе пришлось вынести.

— Да, — всхлипывала она, — да, Джону будет только хуже, если я останусь с ним. Я несдержанна, я эмоциональна — но я так люблю его; я боялась, что он умрет, а никому и дела не было, ему даже не давали обезболивающее; и хваленому доктору Уильямсу плевать было на нас с Джоном, он ходил такой скучающий, только что не зевал. И вот сегодня появляется она, твоя Ноэль, и тут же все забегали, заволновались и принялись лечить Джона на все лады, и ему становится все лучше и лучше. Я знаю, я должна радоваться. Я же молилась, обещала, что если Бог поможет нам сейчас, то я буду радоваться до конца жизни… Не знаю, почему я теперь чувствую себя такой несчастной.

— Я знаю. — Рука Кори легла на ее руку. — Потому что ты выложилась до конца. Послушай, пожалуйста, меня. Не спорь с Ноэль, поезжай сейчас домой, там искупаешься, вымоешь голову, попьешь чаю — и спать. А утром, как выспишься, вернешься сюда и будешь опять рядом с Джоном.

— Но у него бывают такие жуткие кошмары. Сначала кажется, что ему лучше, а потом вдруг опять все сначала!.. Кто с ним будет сидеть ночью?

— Я, — сказал Кори и вернулся в палату.

— Ну что? — холодно спросила Ноэль. — Утешил?

— Во всяком случае, попытался, — бесстрастно ответил Кори. — Она прошла вместе с Джоном через ад. Я испугался, когда увидел ее сегодня.

Ноэль пожала плечами.

— Думаю, она просто из тех женщин, которые при малейшей трудности опускаются и перестают следить за собой.

Кори хотел что-то ответить, но она перебила его:

— Скажи, где здесь можно поесть?

— В Скиптоне есть неплохой ресторан, — сказал Кори.

— Когда Джон уснет, мы с тобой можем туда съездить. По правде сказать, я уже пригласила доктора Уильямса поужинать вместе с нами. Он такой обаятельный и, кстати, может дать тебе полный отчет о состоянии Джона.

— Нет, благодарю, — сказал Кори. — Я летел четыре тысячи миль не за тем, чтобы ужинать с тобой в ресторане.

Джон поправлялся быстро, и через пять дней его уже выписали. В доме за время их отсутствия многое изменилось. Детская и спальни Джона и Шатти были в таком образцовом порядке, что Гэрриет с трудом их узнала. Все игры и головоломки были систематизированы и разложены по ранжиру, детская одежда была тщательно выглажена и аккуратными стопками лежала в ящиках. Пеленки Уильяма сверкали пугающей белизной, и даже старый стол в детской, с незапамятных времен вымазанный клеем, исчерченный карандашами и облепленный всевозможными наклейками, преобразился и теперь стоял сияющий, как рекламная картинка новой политуры. Мисс Хенбери, временная няня, оказалась настоящей волшебницей, и Ноэль не упускала случая лишний раз об этом напомнить.

Сама Ноэль тоже как-то незаметно обосновалась в «Доме на отшибе» и собиралась уезжать только к концу недели, да и то по необходимости: нужно было участвовать в съемках «Паркинсон-шоу». Это была одна из самых черных недель в жизни Гэрриет. У Уильяма резались зубки, отчего он целыми днями то орал как резаный, то хныкал не переставая, а Ноэль все больше раздражалась и срывала свое раздражение на всех подряд. Джон, привыкший за время болезни быть в центре внимания, проявлял классическое своенравие и деспотизм выздоравливающего больного, Шатти — от недостатка внимания — завидовала брату и капризничала. Однажды она чуть не отдала две норковые шубы Ноэль сборщице ненужных вещей; в другой раз, войдя на кухню, Гэрриет чуть не споткнулась о Шатти и Севенокса: оба, с подозрительно глуповатым видом, сидели посреди пола. Оказалось, что они вдвоем съели целую банку драже для собак под названием «Хороший песик».

Когда Гэрриет попыталась отчитать Шатти, та разревелась.

— Я только хотела, чтобы Севенокс стал хорошим песиком! — рыдала она.

Но хуже всего было то, что Ноэль, фантастически прекрасная, как всегда, слонялась по дому, лезла во все и мешала всем заниматься своими делами.

— У меня уже нет уверенности, что моя кухня — это моя крепость, — жаловалась миссис Боттомли.

Телефон звонил не переставая: то это был агент Ноэль, то звонили из «Паркинсон-шоу», то журналистка из «Йоркшир пост», мечтающая взять интервью у Ноэль Белфор, то Ронни Акленд, то доктор Уильяме. Как только телефон умолкал, она сама начинала названивать во все страны мира или раздавала Гэрриет бесчисленные поручения, как то: постирать ее блузки или пришить пуговицы. В промежутках она устраивала дебаты по поводу того, что надеть на «Паркинсон-шоу».

Вскоре Гэрриет пришлось убедиться, что выбраться из черной полосы жизни и перейти к светлой не так-то легко. Когда напряжение спало, в ней самой начала проявляться неожиданная привередливость и склонность к депрессиям. Она убеждала себя, что все это от переутомления и скоро пройдет, тем не менее, стоило ей увидеть на веревке персиковое белье Ноэль — Ноэль всегда носила шелковое белье персикового цвета — или почувствовать где-то запах ее духов, ей едва не становилось дурно.

Доктор Уильяме наведывался каждый день, что вряд ли входило в его обязанности лечащего врача. Как-то вечером, стеля детям постели, Гэрриет случайно повернулась к окну и увидела их с Ноэль под большим ореховым деревом в саду: Ноэль с кокетливым видом сидела на старых качелях, а доктор Уильяме раскачивал их и глядел на нее как зачарованный. Тут Ноэль позвали к телефону, и она десять минут болтала с Ронни Аклендом. Это, вероятно, и называется «держать на поводке», подумала Гэрриет. В другой раз доктор Уильяме позвонил днем, и после короткого телефонного разговора с ним Ноэль умчалась куда-то в автомобиле Кори. Вернулась она через пять часов, возбужденная и сияющая, и, зайдя в кухню, принялась жаловаться миссис Бот-томли и Гэрриет, что в Лидсе совершенно невозможно подобрать пару туфель для телевидения.

— А в «Скофилдсе» смотрели? — спросила миссис Боттомли.

— Я везде смотрела, — вздохнула Ноэль. — Пришлось объехать не меньше двадцати обувных магазинов.

Тут Севенокс подбежал к стулу, на котором стояла ее раскрытая сумка, и, сунув в нее морду, извлек на свет кружевные персиковые трусики.

— Неужели и в «Долсисе» ничего не нашлось? Очень странно, — сказала миссис Боттомли.

Гэрриет пришлось выскочить из кухни, чтобы тут же не расхохотаться. Она бы многое отдала, чтобы можно было рассказать об этом Кори.

И все же ее не покидала уверенность, что доктор Уильяме и Ронни Акленд нужны Ноэль только для развлечения, а вся ее тяжелая артиллерия по-прежнему нацелена на Кори, и что она намерена во что бы то ни стало вернуть его обратно.

Кори избегал оставаться наедине с Ноэль и спал по-прежнему в комнате для гостей. Он был завален работой, которую привез с собой из Америки, и отвлекался только для того, чтобы готовиться с Пифией к субботним скачкам. Гэрриет нередко замечала, что его взгляд подолгу задерживался на Ноэль, однако что скрывалось за этим взглядом, понять было невозможно. Что значит для него эта красота теперь? — думала Гэрриет. С ней он разговаривал доброжелательно, но довольно рассеянно, словно все время думал о чем-то постороннем. Только в одном она не сомневалась ни на минуту: если Ноэль вернется к Кори, она, Гэрриет, тут же останется без работы, — и эта мысль держала ее в постоянном напряжении.

Вечером накануне отъезда Ноэль в Лондон они с Кори долго о чем-то спорили. Когда Гэрриет спускалась на кухню за смородиновой водой для Уильяма, из-за неплотно закрытой двери до нее доносились возбужденные голоса.

— До сих пор тебя почему-то устраивало, что дети живут со мной, а теперь у тебя хватает наглости требовать, чтобы они переехали к тебе.

— У нас с Ронни теперь два дома, в Лондоне и во Франции. Дети могут жить в любом из них. Согласись, им нужна мать. Мужчина один не может воспитывать детей.

— Пока что у меня это как-то получалось, — прорычал Кори. — Ты прекрасно знаешь, на каких условиях я мог бы доверить тебе детей. Коль скоро они для тебя неприемлемы, то не о чем и говорить.

— С чего ты взял, что они для меня неприемлемы? — низким, зовущим голосом произнесла Ноэль, и дверь в их комнату захлопнулась.

Гэрриет бросилась наверх. Сейчас это произойдет, стучало у нее в висках. Но через пять минут в коридоре наверху послышались шаги Кори, потом хлопнула дверь гостевой комнаты, и все стихло. Гэрриет показалось, что у нее из-под ребра кто-то вытащил огромный шип.