"Гарриет" - читать интересную книгу автора (Купер Джилли)

Глава 7

Только через месяц Гэрриет начала беспокоиться, но это беспокойство было ничто в сравнении с потерей Саймона. А еще через неделю она помыла голову, надела черное платье Сузи, в которое раньше не могла влезть — теперь оно болталось на ней, как на вешалке, — и пошла к Саймону.

Она выбрала наблюдательный пункт неподалеку от его дома и стала ждать. Прошло много времени, прежде чем в дверях появилась Борзая, за ней Саймон, видимо, вышедший ее проводить. На пороге они остановились, и Саймон ее поцеловал. Гэрриет чуть не до крови закусила губу. Потом Борзая села в машину и уехала, а Саймон скрылся за дверью.

Когда он наконец вышел на звонок, она долго стояла перед ним, не говоря ни слова. Как странно, думала она, разглядывая его лицо, неужели этот человек принес мне столько страданий? Неугасшие чувства с прежней силой нахлынули на нее.

— Привет. — Он, видимо, не сразу ее узнал. — А, это ты! Ты что-то хотела?

— Можно мне войти?

Он взглянул на часы.

— Я сейчас убегаю.

— Я постараюсь тебя не задерживать… но это важно.

— Что ж. — Он вздохнул. — Тогда заходи.

В комнате все было вверх дном. Всюду, где только можно, стояли переполненные пепельницы, немытые бокалы и чашки с засохшей кофейной гущей. На стульях громоздились горы одежды, от шуб до вечерних платьев.

— Борзая никогда не отличалась аккуратностью. — Саймон вынул из вазы давно засохшие цветы и бросил их в золу камина. — Слава Богу, завтра придет женщина, которая у меня убирает.

Вытащив одну сигарету — для себя, — он спрятал пачку обратно в карман.

— Ну, как дела? — спросил он, всматриваясь в ее покрасневшие глаза. — А здорово ты похудела. Что, села на диету?

Гэрриет глубоко вздохнула и сказала:

— Саймон, я беременна.

Вспыхнула спичка, и конец его сигареты засветился.

— Ты уверена? — Он бросил спичку в огонь.

— Я получила вчера результаты теста.

— Но ты же принимала противозачаточное.

— Да, но я тогда только недавно начала. А в тот день, когда мы первый раз… спали вместе, я с утра была в таком состоянии, что могла и забыть.

— Эх ты, дуреха, — усмехнулся Саймон, впрочем, довольно беззлобно. — Ты уверена, что ребенок мой?

Она вскинула на него полные слез глаза.

— А чей же? У меня больше никого не было.

— А этот… Джереми, Гордон или как его там?

— Джеффри? Нет. Я… Мы с ним не…

И она заплакала.

— О Господи, — скучным голосом сказал Саймон.

Гэрриет почувствовала себя маленьким неудобством в его жизни, вроде оторванной пуговицы или забытых в такси солнечных очков.

Он вышел на кухню поставить чайник.

— Тебе надо как можно скорее съездить в Лондон, к доктору Уоллису.

— Зачем?

— Как зачем? За абортом, зачем же еще.

— Н-но… я не могу.

— Ты что, наслушалась бабских рассказов про ужасные последствия абортов? Так это ж было сто лет назад. Теперь зародыш просто высасывают через трубочку, как пылесосом.

Гэрриет вздрогнула.

— Доктор Уоллис по этому делу классный специалист, — безмятежно продолжал Саймон. — Борзая была у него уже дважды. И Хлоя, и Анна-Мария, и Генриетта. Честно говоря, я столько раз присылал к нему пациенток, что ему давно пора ввести для меня скидку.

— Но я не хочу… — начала Гэрриет.

— Возможно, потом некоторое время ты будешь чувствовать себя подавленной — это не страшно. Через неделю у тебя конец занятий — вот, съездишь домой, отдохнешь.

— Но я слышала, это дорогая операция. Я совсем не хочу тянуть из тебя деньги…

— Нашла о чем волноваться! Я же не такой подонок, чтобы не дать девочке деньги на аборт. «Нескафе» будешь? Борзая признает только кофе в зернах, но это такая гадость! Эти чертовы кусочки зерен все время застревают в зубах.

Он налил себе и Гэрриет растворимый кофе и подал ей чашку.

— Если хочешь, — продолжал он, бросая в свою чашку две таблетки сахарина, — я могу хоть сейчас позвонить доктору Уоллису и обо всем договориться. Правда, так будет лучше: у него на телефоне сидят такие стервы! Если девочка звонит им в первый раз, они ей сперва всю душу вымотают, а потом уже запишут на прием.

Кофе был обжигающе горячий, но после него Гэрриет почувствовала себя немного лучше.

— Саймон, а если я оставлю его — что ты скажешь?

— Ангел мой, ну посуди сама, какая из тебя мать-одиночка? Уж кому-кому, а тебе оставлять ребенка — это просто смешно. Бывает, конечно, рожают девушки без мужа, но всем им потом приходится туго… разве что, если они богаты и могут позволить себе содержать няню и любовника.

Превозмогая тошноту, Гэрриет в десятый раз перелистывала один и тот же журнал и разглядывала пациенток в приемной доктора Уоллиса. Одни были бледные и напуганные, как и она; другие, видимо, умудренные опытом, спокойно переговаривались друг с другом и вообще вели себя так, словно ожидали очереди в парикмахерской.

В дверях столкнулись две фотомодели.

— Ой, Фанни, привет!

— Мегги! Ты когда?..

— В пятницу утром. Постарайся записаться на то же время, зайдем вместе, ладно?

Доктор Уоллис, холеный мужчина с лицом, смуглым от зимнего загара, ослепил ее своими белыми манжетами.

— Мисс Пул, вы уверены, что не передумаете? Может быть, лучше выйти замуж и оставить ребенка? Вы принимаете серьезное решение.

— Отец ребенка не хочет на мне жениться, — прошептала Гэрриет, избегая глядеть доктору в глаза. — Но он согласен оплатить операцию. Я привезла от него письмо, вот, пожалуйста.

Доктор Уоллис лишь мельком взглянул на листок синей почтовой бумаги, какой всегда пользовался Саймон, и улыбнулся.

— Надо же, опять мистер Вильерс. Вот что значит настоящий мужчина!.. Один из наших постоянных клиентов.

Гэрриет смертельно побледнела.

— Э-э, я вижу, у вас к нему серьезное чувство? А вот это уже лишнее, поверьте. В нем, конечно, море обаяния, но идеального супруга из него все равно не выйдет. Не огорчайтесь, все еще успеется! Да и стоит ли в ваши годы брать на себя такое бремя? Надо сначала закончить университет…

— Я знаю, — без всякого выражения произнесла Гэрриет.

— Остались еще кое-какие формальности — я покажу вашу медицинскую карту другому врачу, он ее подпишет, и тогда… В пятницу с утра пораньше вас устроит? Вот и славно. Вечером будете свободны. Ну, не надо, не надо плакать. Все скоро кончится.

Оставалась последняя надежда — родители. Под вечер она села в поезд и поехала домой.

У матери только что закончилась очередная вечеринка с бриджем, и дамы средних лет, слегка подогретые джин-тоником, шумно прощались друг с другом у порога, втискивались в свои машины и разъезжались по домам. Замедляя шаг, Гэрриет прислушивалась к голосу леди Нив — Сузиной свекрови, — который звучал громче остальных.

— Ну, всего хорошего, Элисон! — Леди Нив снисходительно приникла щекой к щеке хозяйки. — На той неделе мы все увидимся у Одри — да, Одри? — Внезапно она разглядела плетущуюся по тропинке Гэрриет. — О, привет! Домой на выходные? Обязательно загляни к Питеру и Сузи. Заодно посмотришь их новые обои в гостиной — на редкость удачный выбор.

Какая все-таки неотесанная девица, думала леди Нив, рассеянно и не всегда впопад нажимая на педали своего «Хамбера». Просто не верится, что они с Сузи из одной семьи, — тут леди Нив вовремя вывернула руль и не врезалась в железные ворота у выезда на шоссе. Конечно, Сузи — не совсем та, кого Нивы мечтали видеть рядом со своим единственным сыном, но она, во всяком случае, знает свое место, и со временем из нее может получиться вполне приличная жена для Питера.

Проводив гостей, миссис Пул вернулась в дом. Гэрриет уже сидела на стуле в кухне, и у нее на коленях урчала кошка. Господи, и почему она у меня такое пугало? — подумала миссис Пул. Сидит как куль, не накрашена, космы торчат во все стороны, да еще это жуткое пальтишко без единой пуговицы. Вся в отца, тому тоже ничего не нужно, кроме его дурацкого музея.

— Жаль, что ты меня не предупредила, — сказала она сухо. — На ужин ничего нет, одни сардельки. Ты как сегодня, переночуешь?

— Да, если можно, — сказала Гэрриет.

— Ну и хорошо — будем с тобой вдвоем.

— А папа?

— Папа уехал — у него опять какая-то заумная конференция по керамике.

Сердце у Гэрриет упало. Дома она могла говорить по душам только с отцом.

Миссис Пул сунула несколько сарделек в электрожаровню и начала мыть посуду.

— Мы теперь собираемся на бридж каждую неделю, — сказала она, погружая бокалы в тазик с мыльной водой. — Элизабет Нив — девчонка что надо.

Как можно быть «девчонкой» после сорока? — недоуменно подумала Гэрриет.

— Она все подбивает меня купить посудомоечную машину. Говорит, нельзя же каждую неделю принимать гостей и мыть все самой.

Гэрриет взглянула на резиновые перчатки, мелькающие в горячей пене. Как хирургические, пронеслась тревожная мысль. Сейчас введут трубку, и пылесос начнет высасывать зародыш. От запаха сарделек ее начало мутить, и она встала и отошла к окну. В саду ветер срывал с миндальных деревьев последние нежно-розовые лепестки.

Надо же, стоит себе сложа руки и смотрит в окно, поразилась миссис Пул. Сузи бы давно уже схватила полотенце и вытирала посуду.

— Как в колледже? — спросила она. — Ты что-то осунулась. Все горбатишься над книжками?

Гэрриет отвернулась от окна и сказала:

— Мама, я беременна.

— Что?!

— Я беременна.

Резиновые руки на миг замерли, потом вдруг замелькали очень быстро.

— Откуда ты знаешь?

— Я прошла тест.

— Все твой Джеффри! — визгливо заговорила миссис Пул. — Он мне сразу не понравился.

— Нет, это не он. Это совсем другой.

— Ах ты шлюшка! — прошипела миссис Пул.

Потом на Гэрриет обрушилась материнская истерика по полной программе: со слезами, с выкриками «после всего, что мы для тебя сделали», и «в лепешку расшибались, все выкраивали тебе на учебу».

— Я знала, знала, что этим кончится!.. — голосила она. — Все эти волосатики желторотые со своими идеями… Свободную любовь им подавай! И отец твой тоже хорош: рвался отправить доченьку в университет!.. Вот и дорвался. И где, где мы тебя упустили? Что теперь скажут Нивы?

И опять по новой, круг за кругом, одно и то же, одно и то же…

Гэрриет села. Кошка, которой дела не было до семейных распрей, лениво потерлась об ее ноги, прыгнула на колени и самозабвенно затарахтела. У Гэрриет опять начался приступ тошноты.

— Мама, выключи, пожалуйста, свои сардельки! — взмолилась она.

— Ну, и что ты теперь намерена делать? — спросила миссис Пул. — Молодой человек, как я понимаю, тебе кукиш показал?

— Если ты говоришь о женитьбе, то да, он не хочет на мне жениться.

— Мало ли, чего он не хочет… — угрожающе начала миссис Пул.

— Мама, сейчас двадцатый век, — вздохнула Гэрриет. — И потом, наши отношения были важны для меня, а не для него. Он не любит меня. Но, по крайней мере, он дал мне деньги на аборт.

Миссис Пул взяла чек, и на лице у нее появилось горестно-удовлетворенное выражение, какое бывает у пассажиров, прождавших полчаса на холодном ветру и наконец-то увидавших автобус.

— Он, стало быть, держит деньги у Куттса? Наверное, воображает, что он пуп земли. А аборты разве не запрещены?

— Нет, уже нет, — сказала Гэрриет. — Сегодня утром я ездила в Лондон, на прием к врачу. Все вполне законно. Меня записали на пятницу.

— Ну и ладно, — сказала миссис Пул, видимо, успокаиваясь. — Хорошо, что у твоего молодого человека хоть на это хватило соображения.

Гэрриет вздохнула.

— Ты правда хочешь, чтобы я сделала эту операцию? Может, лучше все-таки оставить ребенка?

Во взгляде миссис Пул отразился непередаваемый ужас, словно она только сейчас разглядела на автобусе табличку «Частный».

— То есть как оставить? Где ты собираешься его держать?

Будто речь идет о слоне, а не о ребенке, подумала Гэрриет.

— У нас нельзя, — продолжалa ее мать. — Только представь, что скажут люди — Нивы хотя бы. И в каком положении окажутся тогда Сузи с Питером? Нет, это невозможно. Где ты будешь жить? У тебя же ни гроша за душой.

— Но когда Аманда Сатклифф родила без мужа, ты как будто отнеслась к этому спокойно, — напомнила Гэрриет.

— Аманда Сатклифф — совсем другое дело. Все знают, что она с придурью, так что ее история никого не удивила. Может, это и не очень красиво звучит, но вот что я тебе скажу: хочешь окончить университет — от ребенка придется избавляться.

— Этот ребенок, между прочим, твой внук или внучка, — глухо проговорила Гэрриет. — Ты же всегда говорила, что хочешь внуков.

— Хочу. Но по-человечески, а не так. — Миссис Пул заплакала. — Что теперь скажут люди?

— Господи, какая разница, что они скажут? — крикнула Гэрриет и выбежала из кухни.

Наверху она толкнула дверь своей спальни и бросилась на кровать. Через некоторое время вошла мать и, присев рядом, стала гладить ее по голове.

— Прости, что я накричала на тебя, доченька. Все это так неожиданно. Но ты должна понять: родить — это еще не все, точнее, это только начало. Ребенку нужна семья, родители, деньги, в конце концов, — разве ты сможешь ему все это дать? А так — пройдет пятница, и снова все войдет в норму. Только представь, как расстроится папа, если ты не получишь степени: Тебе надо как следует отдохнуть, вот что. Скоро у тебя каникулы, можно съездить всем вместе на озера — ты ведь давно хотела посмотреть на домик Вордсворта, да?..

Рука матери легко, но настойчиво выглаживала ее плечо, словно месила тесто. Мать явно чувствовала себя виноватой и по-своему просила прощения, но все это мало трогало Гэрриет. Вероятно, с тех пор, как они с Саймоном расстались, ее чувства вообще сильно притупились.

Потом они вместе спустились в гостиную и включили телевизор, но миссис Пул скоро пожаловалась на усталость и ушла спать. Гэрриет сидела, тупо глядя в экран. Показывали какой-то фильм ужасов — кажется, про огромного тарантула. Она даже не заметила, когда вместо тарантула вдруг появился священник и заговорил о смирении.

— Всему свой срок, — начал он тонким пронзительным голосом.

Гэрриет вдруг так явственно вспомнила Саймона, что у нее из глаз хлынули слезы. Внутри ее жило и росло то единственное, что осталось ей в память о Саймоне. И тогда она решила оставить ребенка.