"Невеста рыцаря" - читать интересную книгу автора (Фетцер Эми)

Глава 4

«И эта кельтская красавица твоя», — билась мысль в его голове.

Или будет его, если он сумеет ее приручить.

Но сейчас он уже сомневался в своей способности одержать над ней верх, поскольку, как выяснилось, он ею увлекся. Но какой мужчина не захотел бы видеть такую женщину своей женой? Воплощение красоты и очарования. Сэр Гейлерон, завзятый шутник, не раз говорил ему об этом с того момента, как они ступили на ирландскую землю.

Но Коннал не нуждался в его высказываниях. Стоило лишь взглянуть на нее, и сразу разыгрывалось воображение у любого мужчины. Скрестив руки на груди, он взирал на Шинид, которая совсем еще недавно была для него лишь девочкой из далекого детства.

Она стояла в центре комнаты — воплощенное ирландское упрямство. Он помнил ее непослушным ребенком, вечно создававшим проблемы окружающим, девочкой на пороге переходного возраста, влюбленной в него, а теперь ему предстояло узнать ее как женщину.

Как жену.

До конца дней.

Звучит как недобрая шутка. Он мечтал о браке ничуть не сильнее, чем она. Для этого у него были свои причины, но почему не хочет замуж Шинид? Девушки ее возраста уже давно вышли замуж, но о причинах ее затянувшегося девичества догадаться было нетрудно. Она была упряма, дерзка и своевольна. Ни один мужчина не захотел бы иметь такую жену.

Женитьба призвана принести в жизнь мужчины покой и предсказуемость, но с Шинид его могли ожидать лишь бесконечные скандалы. Бесконечная борьба. Вот и сейчас она с трудом сдерживалась, чтобы не сцепиться с ним. Эта ее поза, это нетерпеливое постукивание ногой о пол — все говорило о том, что на мирные переговоры она не согласна. Он медленно скользнул по ней взглядом, снизу вверх — от узкой ступни, с удовольствием задержавшись на женственных формах ее тела, такого соблазнительного в ниспадающем зеленом платье. Пояс на бедрах из кожи и серебра привлекал внимание к удивительно тонкой талии. Ткань ниспадала красивыми складками с полной груди. На шее красовался широкий обруч из золота и серебра в виде свернувшегося дракона, хвост которого, причудливо изогнутый, опускался на грудь, неспособной оставить равнодушным ни одного мужчину.

Такая женщина может явиться разве что в волшебном сне. Как искушение, как призыв.

И Коннал не замедлил откликнуться на этот призыв. Он был всего лишь человеком, и ничто человеческое ему не было чуждо.

— Почему ты так на меня смотришь? В голосе ее звучала неприязнь.

— Как именно я на тебя смотрю?

— Как будто я слива в сахаре, а тебе дали всего кусочек.

Коннал взял себя в руки, постаравшись прогнать нескромные мысли, что бродили у него в голове. Зачем ей знать, что она его возбуждает? У нее и так достаточно власти над ним.

— Я смотрю на тебя так, как мужчина смотрит на свою невесту, только и всего.

— Тогда перестань на меня так смотреть, ибо я никогда не буду твоей невестой.

Коннал шагнул к ней:

— Этот брак состоится, и ты ничего не сможешь с этим поделать.

Шинид не так-то легко было укротить.

— Я могу куда больше, чем ты думаешь, Пендрагон. Я здесь хозяйка, а не ты!

— Земли эти всего лишь твое приданое, Шинид, — произнес он таким тоном, как будто все это уже многократно обсуждалось. — Ты правишь здесь от имени отца, разве ты забыла?

— Не смей говорить со мной так, будто я ребенок! Я давно выросла, Коннал, — процедила она сквозь зубы. — Ты ничего не знаешь ни об этой земле, ни о людях, на ней живущих. И обо мне ты тоже ничего не знаешь. Так что хочу предупредить тебя, рыцарь короля Ричарда, я правлю кланом, и я здесь вождь, а не мой отец.

— Возможно, так и есть. Покуда мы не обвенчаны.

— Так было, есть и будет! Я — принцесса крови, и право властвовать в Антриме дано мне от рождения. Не тебе решать за меня.

Она была права. Шинид была связана с этой землей более прочными узами, нежели он. Она происходила от древних друидов, магов и волшебников. Впрочем, времена друидов давно канули в Лету, и эти ее притязания на власть не имели для него никакого практического смысла.

— И все же скоро эти земли станут и моими тоже.

— Ты дурак, если думаешь, что ради тебя я откажусь от своего законного права. Все, разговор окончен.

Когда она подняла руку, очевидно, для того, чтобы щелчком пальцев перенестись в другое место, Коннал успел схватить ее за кисть. В глазах ее блеснул испуг, но все произошло так быстро, что Коннал не вполне был уверен в том, что ему это не показалось. Он явственно почувствовал ее гнев и что-то еще — некая живительная сила, исходящая от нее, вошла в него. Две силы разной природы соединились, не перемешиваясь, как вино и масло. Коннал сопротивлялся этой энергии, и сопротивление было почти болезненным. Но Коннал отказывался покориться.

— Ты останешься здесь и будешь со мной говорить. — Терпение его иссякло, и когда Шинид открыла рот, он рывком притянул ее к себе. — Нет, на сей раз говорить буду я!

Шинид была в смятении. Она боролась со страхом, некогда пережитым и загнанным в дальние глубины подсознания, но, кроме страха, было что-то еще: его ладонь у нее на запястье жгла даже сквозь толстый рукав платья, и от этого жара колени ее подкосились, а пульс участился так, как бывало в детстве при одном его прикосновении. Шинид отказывалась признаться даже себе самой в природе своих ощущений, но от этого легче не становилось. Сердце отчаянно рвалось наружу. Нельзя, нельзя позволить ему вырваться навстречу этому человеку. Она чувствовала его запах, его тепло. Не в силах выдержать пытку, она вырвала руку.

— Если ты считаешь, что я перед тобой в долгу, то знай: мы квиты. Я искупила свою вину теми слезами, что пролила от твоей жестокости та девочка, какой я была когда-то.

Коннал покраснел. Всякий раз, вспоминая о том давнем времени, он испытывал стыд.

— С тех пор прошло много лет, — уже мягче проговорил он.

— Верно, мы уравняли счет. Но пока ты воевал в чужих землях, я оставалась верна своей стране, и мы сумели выжить и без тебя, и без твоего короля.

— Согласен, но король напомнил о себе своим вассалам — приказ вступить в брак скреплен его печатью. — Коннал кивнул в сторону стола, на котором лежал привезенный им пергаментный свиток. — Поиграла в принцессу, и довольно…

— Как ты смеешь! — задохнувшись от возмущения, воскликнула Шинид. Никогда в жизни она не испытывала такого сильного желания дать кому-то пощечину.

Коннал продолжал таким тоном, будто она ничего и не говорила.

— Я прежде всего вассал короля и выполню свой долг, так же как и ты.

В глазах Шинид вспыхнул недобрый огонь, и пламя в очаге с шипением взметнулось вверх, лизнув каминную полку.

Коннал посмотрел на огонь и перевел взгляд на Шинид.

— Господи, да ты стала как твоя мать! Прекрати немедленно, не то мы сгорим.

Шинид взмахнула рукой, и огонь совсем погас. Коннал удивленно заморгал, глядя на беловатый дымок, но Шинид вовсе не стремилась его поразить. Она просто не желала выходить замуж за человека, который видел в ней лишь способ угодить своему королю или средство разбогатеть и стать вождем клана.

— Ты не получишь ни замок, ни земли без моего согласия, и Ричард об этом осведомлен.

Коннал проявлял редкостное терпение.

— Получу — посредством брака.

Шинид подбоченилась, глаза ее метали злые искры.

— Посмотрим, как тебе удастся затащить меня к алтарю, если я этого не захочу! — прошипела она.

— Хочешь ты или нет, меня не волнует. Ты всего лишь женщина, и твое слово ничего не стоит.

Шинид тяжело дышала от гнева, глаза ее сузились и стали похожи на глаза дикой кошки. Коннал успел подумать, что никогда еще не видел ее такой… царственной.

— Эти твои напыщенные идиотские утверждения лишнее доказательство тому, что ты действительно превратился в англичанина! Да, твоя родная мать правила своим народом! Как и моя бабушка, Эгрейн, как и ее бабушка тоже! Не думай, что в этом доме кто-то примет тебя всерьез. — Она смерила его презрительным взглядом. — Тот, кто стоит передо мной, не имеет права называться сыном Ирландии!

Слова ее задели его мужскую гордость, и Конналу пришлось приложить немало усилий, чтобы усмирить закипевшую ярость.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Последний раз ты видела меня девятилетней девчонкой!

— Зато то, что я вижу сейчас, мне совсем не нравится.

— Могла бы так прямо и сказать с самого начала. К чему эти нотации про Ирландию и короля!

— Потому что ты каждым своим словом доказываешь, что ты не ирландец.

Коннал лишь нахмурился в ответ.

— Ты говоришь на их языке, — продолжала обличать его Шинид, — ты одеваешься, как они. Ты командуешь армией, которая только и делает, что убивает по приказу короля, которому даже до своей Англии нет дела. Он и был там всего лишь пару дней — чтобы ему корону надели на голову, а потом умчался на Восток, чтобы завоевывать и грабить во имя своего бога. — Шинид перевела дух. — Скажи мне, отчего ты следуешь за таким ничтожеством и даже убиваешь ради него?

Коннал внимательно смотрел на нее. В последнем ее вопросе послышались умоляющие нотки, словно она действительно силилась его понять. И это внушало оптимизм. Но она все равно не поймет. Никто не поймет. Ибо он никому не хотел открывать правду. Никому не дано узнать о том, почему он так упорно боролся на стороне Ричарда. И уж во всяком случае, он не собирался открывать постыдную тайну своей жизни этой женщине.

— У меня на это есть причины, и тебя они не касаются.

Шинид задумчиво сдвинула брови, пытаясь расшифровать то, что увидела в его взгляде. Впрочем, он умел владеть собой. Мгновение — и лицо его вновь стало непроницаемым.

— Рыцарство стало твоим щитом, и этот щит заслонил собой все остальное. Но знай, ты выбрал неверный путь. Английских рыцарей здесь не любят. Не любят на твоей родине, Пендрагон.

Он отвернулся. Она видела, как дважды дернулся кадык — Коннал хотел сглотнуть застрявший в горле комок. Шинид видела, как ему тяжело, и отчего-то ей тоже стало больно и грустно, словно тень от его печали накрыла и ее. Она постаралась не анализировать свою реакцию, просто сказала себе, что, наверное, в его прошлом есть нечто, о чем он предпочитает не вспоминать.

Коннал повернулся к ней. Злой прищур глаз и презрительно опущенные уголки губ должны были отвадить ее от дальнейших расспросов.

— Я никому не причинил боли, — отчеканил он. И подумал: «Кроме, пожалуй, тебя».

Шинид отступила, медленно смерив его взглядом. Она сама совершала ошибки в прошлом, но находила в себе мужество в них признаваться. Коннал же не желал видеть ничего дурного в своем поведении.

— Конец клубка здесь, Пендрагон, — загадочно произнесла она. — Ты найдешь его, или он найдет тебя.

Коннал озадаченно сдвинул брови, пристально глядя на свою невесту. Он услышал горечь в ее голосе. Нет, перед ним была не та Шинид, которую он помнил. В детстве она была необузданной и беспечной, она не думала о том, что принесет ей завтрашний день. И это ему нравилось. Пожалуй, единственное, что ему в ней нравилось, — то, что она умела жить одним днем и не думать о будущем. Да, теперь она стала взрослой, но что же произошло за эти тринадцать лет? Что могло выхолостить в ней неистощимое жизнелюбие?

— Я не проведу остаток дней рядом с человеком, который может так легко повернуться спиной к, нуждам своих соотечественников.

— Опять голословные обвинения.

— Неужели? — Шинид отступила на шаг, закрыла глаза и простерла ладони вверх.

«Господи, она снова колдует!»

— Шинид, — с тихой угрозой произнес он, — не надо.

— Испугался, воитель?

Коннал готов был схватить ее и трясти, чтобы заставить остановиться. Еще немного, и ярость его выйдет из-под контроля. Но он не мог отвести от Шинид глаз: от нее исходила энергия, и казалось, сам воздух дрожал от напряжения. И вдруг между ладонями ее возникла светящаяся дуга. Коннал заморгал, испуганно взирая на чудо. Лицо ее хранило безмятежное выражение, роскошные волосы сияли, как расплавленная медь. Он испытывал благоговение, и неизвестно, чего в нем было больше: восторга перед чудом или преклонения перед ее красотой. Когда она колдовала, тело ее начинало светиться, воздух вокруг дрожал, как в жаркой пустыне, рождая миражи. Он грезил о мире и спокойствии, и, глядя на нее, ему начало казаться, что она может создать только для него гармоничный, безмятежный мир. Все четыре стихии: ветер, земля, огонь и вода — все было ей подвластно. Но Шинид была одновременно и над стихиями и частью их — такой же, как огонь или ветер. Коннал вздрогнул, настолько ошеломила его только что открытая им истина.

Как может мужчина не смотреть на такую женщину с благоговением?

Воздух задрожал сильнее, засиял серебристым светом, и перед очами изумленного Коннала возник меч. Следя за серебряным мечом, он увидел, как тот опустился Шинид на ладони.

Глаза ее сверкали.

Боже милостивый!

Это был меч, подаренный ему королем Генрихом в тот день, когда его посвятили в рыцари. Такой же, как у де Клера, но если рукоять меча, принадлежавшего Рэймонду, украшали самоцветы, то этот меч — и рукоять, и клинок — был испещрен древними кельтскими письменами, воспринимавшимися как узор, ибо никто не мог прочесть эти знаки. Острие, как и у Рэймонда, имело зазубрины, как у пилы, а на крестообразной гарде эфеса красовался дракон с глазами из сверкающих зеленым огнем изумрудов.

— Откуда он у тебя? — тихо спросил он, только сейчас решившись посмотреть ей в глаза.

— Уверена, ты и сам это знаешь, Пендрагон.

Голос ее был печален. Нет, не может быть, чтобы она тоже знала. Она не присутствовала при том, как он швырнул меч к ногам отца. В тот день Гейлен и Рэймонд пытались отговорить Коннала покинуть Ирландию, когда он решил отправиться с Ричардом в крестовый поход. Это было уже после смерти Генриха. Но в тот день Коннал узнал нечто такое, причем от людей, которым он доверял больше всего на свете, что заставило его принять это решение. Нечто такое, что скрывали от него всю жизнь. И вот тогда он, ходивший в любимцах старого короля, стал никем: второстепенной фигурой, какой не следует даже появляться при дворе нового государя.

— Нет, Шинид. То было в Англии. Тебя там не было, и ты не можешь этого знать.

Шинид пожала плечами, как будто сказанное им не имело значения.

— И все же именно этот меч был при мне, когда ты встретил меня на берегу.

Коннал не стал задаваться вопросом, почему он не узнал этот клинок. Ведь тогда, у моря, он смотрел на нее и ничего больше не видел.

Шинид подняла меч острием вверх, и сталь грозно сверкнула.

Коннал не сделал даже попытки взять оружие из ее руки.

— А теперь попробуй сказать мне, что ты не отвернулся от своего наследия. Ты бросил Ирландию с такой же легкостью, с какой бросил этот меч. — Шинид хотела положить оружие на стол подле себя, но Коннал взмахом руки ее остановил.

— Скажи, отчего ты хранишь его у себя? — хрипло спросил он. Слова давались ему с трудом.

— Если ты не знаешь ответа, то недостоин его носить. — Коннал протянул руку к мечу, но Шинид отступила. — Теперь он мой, Пендрагон.

— Зачем он тебе?

— Меч принадлежал лорду, а теперь я вижу, что он умер.

— Лорд умер, это так, но человек жив и скоро станет твоим мужем.

— Нет! Человек, которого я вижу, перед собой, предал свой народ.

Коннал сжал кулаки, с трудом сдерживая вновь накатившую ярость. Слышно было, как хрустнули костяшки пальцев.

Шинид посмотрела в его глаза, и по спине ее побежали мурашки страха. Такой, взгляд может и убить.

— Как смеешь ты так говорить со мной?! — прорычал он. — Я убивал и не за такие оскорбления!

— Я говорю правду. Ты хочешь воевать с собственным народом.

— Ничего подобного!

Шинид не стала отвечать, лишь презрительно усмехнулась. Само спокойствие и уверенность.

— Разве ты не служил де Лейси Роскамону, который воевал с Рори О'Коннором?

Коннал почувствовал, что бледнеет. Это случилось на сороковой день его рыцарства. Это была его первая битва.

— Ты повернул меч против соотечественников, Пендрагон. За короля Генриха. А теперь ты явился сюда по приказу его сына, чтобы отобрать у ирландцев то, что принадлежит им по праву.

— Ирландией правит Англия, Шинид. Ирландия давно завоевана! Признай этот факт, и дольше проживешь!

— Не угрожай мне, Пендрагон.

— Я не угрожаю тебе, — с недоброй усмешкой процедил Коннал, — я всего лишь говорю правду. Раз так сказал Ричард, значит, так тому и быть!

— Не так, покуда я хозяйка Девяти Лощин. Возвращайся в свою Палестину, к своему королю, и веди с ним его священные войны. Ты сделал свой выбор много лет назад. Ирландия в тебе не нуждается.

Конналу показалось, что она вонзила нож в его сердце. Душа его истекала кровью, но он не желал знать, насколько глубока рана. Шинид упрямая, самоуверенная девка, и он устал от этого бессмысленного спора. Коннал провел рукой по волосам, тихо выругался, призывая себя к спокойствию, и наконец спросил:

— Шинид, скажи ради Бога, почему тебя все время тянет сражаться?

— Я не могу выйти за человека, которого не уважаю. Коннал вскинул голову, уперся в нее взглядом и опустил руку.

Наверное, сильнее нельзя ранить человека словами. Коннал не понимал, отчего он не мог пропустить сказанное ею мимо ушей, не принять ее слова близко к сердцу. Как бы там ни было, слова ее ранили его, а сейчас она подсыпала соли на свежую рану.

— Я тоже не хочу иметь женой бешеную ведьму и тем не менее буду твоим мужем. И мне все равно, уважаешь ты меня или нет.

Она вскинула подбородок, и голубые глаза ее были холодны, а взгляд тяжел.

— Нет, Коннал О'Рурк Пендрагон. Ты не будешь моим мужем. — Голос ее дрогнул, и Коннал тоже вздрогнул, как от боли. «С чего бы это?» — подумал он. — Но если ты ищешь брака со мной из-за того, что дал слово своему корою, — она подняла меч, держа его острием вниз, сжимая рукоять обеими руками, — тогда ты должен завоевать мое сердце.

Вскинув голову, она исчезла. Просто растворилась в воздухе.

Коннал, беспомощный в своем гневе, обвел взглядом опустевшую комнату, в которой о недавнем присутствии Шинид напоминало лишь облачко красноватого дыма. За несколько минут она заставила его испытать больше обид, чем все враги, вместе взятые, за дюжину прожитых лет.

«Повернул меч против своего народа. Ирландия в тебе не нуждается. Предатель. Предал свою страну». Мужчина, которого она не может уважать. Слова ее звучали в его голове, отдавались эхом, жгли мозг. Коннал схватился за голову обеими руками. Сердце как бешеное колотилось в груди, его терзало жуткое желание ее задушить. Да он убивал и за меньшие проступки. И совершал такое, от чего позже испытывал стыд. Он видел такое, что не должен видеть смертный. Стоило об этом вспомнить, и его начинало мутить от ужаса и стыда. Но за все это он уже поплатился.

А теперь ему предстояло вытерпеть куда больше за право назвать своим небольшой клочок родной Ирландии.

Коннал отнял руки от головы, призывая себя быть беспристрастным. Он не считал себя предателем, но ведь она сказана, что не уважает его, и он решил, что более тяжелого обвинения не может бросить женщина своему будущему мужу.

И этого он ей не простит.

Коннал распахнул дверь и направился к родителям Шинид, стоявшим возле очага.

Фиона посмотрела за его плечо:

— Где она?

— Исчезла.

— Исчезла? Что ты ей сказал?

— Правду. Что мы должны стать мужем и женой и она не может ничего изменить.

Фиона со стоном повернулась к мужу:

— Господи, неужели, чтобы называться истинным рыцарем, человек должен стать бесчувственным и бестактным? — Покуда Рэймонд подыскивал слова в свое оправдание, ибо именно он сделал из Коннала рыцаря, Фиона снова повернулась к Конналу: — Что еще?

— Простите, миледи, но я бы предпочел, чтобы это осталось между мной и Шинид.

— Тогда не надо было так кричать, — вклинился в их разговор неожиданно выросший за спиной Коннала Гейлерон.

— Милорд, — начал было Коннал, изо всех сил стараясь сохранить любезный тон. — Зачем было давать женщине право хозяйничать и распоряжаться на этой земле?

Рэймонд непонимающе вскинул бровь.

— Я хочу сказать, почему бы не оставить это право мужчине? Как принято в Ирландии.

Фиона пристально посмотрела на Коннала.

— Ты не знаешь почему? Женщины, — чеканя слова, заговорила Фиона, — не любят воевать. С тех пор как Шинид взяла бразды правления в свои руки, на нашей земле царит мир.

— Наверное, успешно править ей помогает магия? Фиона удивленно округлила глаза.

— Ты вновь меня удивил, Пендрагон. Магия едва ли может в этом помочь. Свободная воля — это не та стихия, которой можно управлять.

Коннал осознал свою ошибку и почтительно поклонился миледи, в душе радуясь тому, что суета и шум, сопровождавшие подготовку к пиру, несколько смазали впечатление от его слов.

— Простите, миледи, я не хотел никого обидеть. Фиона милостиво кивнула.

— Ты все еще цепляешься за старые обиды, Коннал, а старые обиды имеют свойство притягивать новые.

Коннал вздохнул и потер лоб. «Здорово, — подумал он. — Теперь я разгневал вторую колдунью и отца первой». Он не мог понять, как случилось, что он потерял контроль над ситуацией. Ответ пришел скоро: это все Шинид со своим колдовством. Он поклялся себе, что не будет реагировать на ее обвинения, но, видно, напрасно. Эта женщина играла на его нервах, как арфистка на струнах. И от ее игры душа у него болела.

— Мне надо поговорить с ней прямо сейчас, Фиона схватила его за локоть, не дав уйти.

— Зачем тебе это?

— Мы должны договориться. Вы поймете, вы ведь тоже были в такой ситуации, когда король велел Рэймонду взять в жены ирландку. Я должен… мы должны повиноваться.

— Да, это я понимаю, но какие чувства ты к ней испытываешь?

Коннал кашлянул и неожиданно хриплым голосом сказал:

— Ничего из того, что можно назвать нежными чувствами. Черты лица Фионы заострились. Взгляд ее пронизывал.

Рэймонд, скрестив руки на груди, молча наблюдал за происходящим.

— Я никогда не обижу ее, не причиню вреда, и я хочу, чтобы вы это знали. Правда, начало получилось не очень хорошим.

«Не очень хорошее начало — слишком мягко сказано», — подумал Коннал. Скорее надо признать, что с момента его появления здесь у них с Шинид все получалось из рук вон плохо. Но и тогда, тринадцать лет назад, все закончилось не лучше, чем началось теперь. Он вспомнил, как Шинид девочкой криками ободряла его во время тренировок. Она мешала ему сосредоточиться, она мешала ему общаться со сверстниками, ибо они смеялись над ним, дразнили за то, что завел себе такую подружку. Сколько раз ему приходилось драться из-за нее! Он должен был трудиться втрое упорнее остальных, чтобы его не считали любимчиком наставника.

Ему пришлось ее оттолкнуть. Пришлось. Он не хотел. Шинид была девочкой, а он пытался стать мужчиной, завоевать право называться рыцарем. Он знал, что поступал жестоко, но он не мог жить той жизнью, какой хотел, потому что этот младенец в платье путался у него под ногами. Он не сожалел о том, как поступил с ней тогда, и сейчас не начал затевать все заново, повторял он себе, и все же… И все тот день, когда он положил конец ее назойливости, стал последним днем, когда она говорила с ним как с другом.

Де Клер подошел к нему и прошептал:

— Что бы вы там ни решили, будь осторожен с сердцем моей дочери, Коннал. Она сильна духом, но и ранима, как всякая женщина. А может, даже больше других.

У Коннала были причины в этом сомневаться, ибо он представить себе не мог, что могло бы пробить ее непоколебимое упрямство, лишенное всякого здравомыслия и человеческой логики.

— Но и власти у нее куда больше, чем у всякой женщины, милорд.

— Король приказал мне взять ирландскую невесту, Коннал, — со спокойной мудростью глядя на молодого собеседника, сказал Рэймонд. — Но я выбрал себе женщину по сердцу. — Он взглянул на Фиону и улыбнулся. — И я даю такое же право Шинид. — Коннал изумленно округлил глаза. — У меня на то есть причина. Когда я…

— Рэймонд, не надо! — перебила мужа Фиона, схватив его за руку.

Рэймонд поцеловал жену в лоб.

— Я доверяю ему, — прошептал он. — И потому, что король приказал им пожениться, он имеет право знать.

Коннал, нахмурившись, переводил взгляд с Фионы на Рэймонда. Страх липкой волной прокатился у него по спине. Он никогда не видел Фиону такой: виноватой и несчастной. Как будто что-то давнее, глубоко спрятанное, прорвалось наружу обидой и болью.

Она покачала головой:

— Не надо, милый, это очень личное, ты же знаешь.

Рэймонд кивнул и, обратившись к Конналу, загадочно произнес:

— Когда я выбирал за свою дочь, я сделал плохой выбор.

Коннал нахмурился. Что хотел сказать этим Рэймонд?

Что она была обручена? С кем? Что она любила кого-то? И почему она сейчас не замужем? По лицу Фионы было видно, что она сердится на мужа за то, что тот проговорился. Интересно, при каких обстоятельствах была разорвана эта помолвка? Коннал испытал странное чувство — нечто вроде ревности — и сам себе удивился. Рэймонд чуть подался вперед:

— Я говорю об этом лишь для того, чтобы ты знал: если она решит не выходить за тебя, я отправлю ее в надежное место, а с королем разберусь сам.

Она этого не допустит. Коннал был в этом уверен, и обсуждать тут было нечего. Как много раз до этого, она будет стоять на своем, но и отвечать за все будет сама. Он не может позволить ей страдать из-за собственного упрямства. Неповиновение приказу короля могло привести только к несчастью: король лишится надежной опоры, она погибнет, сопротивляясь воле монарха, или погибнет ее отец, а Коннал подпишет себе смертный приговор.

Гейлерон опять возник рядом. Он попросил прощения за то, что вмешивается в разговор, и Коннал резко обернулся к нему. Еще до того, как Гейлерон поднял руку, Коннал увидел, что его люди с интересом смотрят куда-то вверх.

Коннал скользнул взглядом по каменной лестнице, и то, что он там увидел, заставило его изумленно раскрыть рот.

— Ты хоть что-нибудь подобное в жизни видел? — шепнул ему Гейлерон.

Коннал молча покачал головой, онемев от восхищения.

По лестнице спускалась Шинид — сама красота и достоинство. Что ж, все верно, ведь в ней текла кровь вождей клана. Он теперь не мог поверить, что она и та разъяренная фурия, с какой ему пришлось иметь дело несколько минут назад, одна и та же женщина. Она излучала спокойствие и горделивую уверенность. В платье темно-синего бархата, она воплощала собой власть. Через плечо к бедру тянулись широкие полосы ткани — они символизировали клан О'Доннелов и дюжину других ирландских кланов. Красные, голубые, зеленые — они радугой сияли на ее платье.

«Ричард, — мысленно прошептал Коннал, — смотри, ты отправил меня воевать. Ибо победить ее одну будет труднее, чем победить дюжину ирландских лордов».

И вот взгляды их встретились. Она помедлила на последней ступеньке и улыбнулась женственно и нежно.

И эта улыбка была так удивительна и так неожиданна, что напоминала стрелу, нечаянно угодившую в сердце.

И в этот момент Коннал принял решение. Он станет сражаться с этой женщиной. За нее. За право обладать ею. За мир для Ирландии. За мир, что она принесет в его душу. Но никогда, сказал он себе, он не отдаст ей своего сердца.