"Ночь нежна" - читать интересную книгу автора (Фицжеральд Фрэнсис Скотт)Книга третьяФрау Кэтс Грегоровиус догнала мужа на дорожке, ведущей к их вилле. – Ну, как Николь? – спросила она ласково, но ее срывающееся дыхание выдавало поспешность, с которой она бежала, чтобы задать этот вопрос. Франц недоуменно оглянулся. – Николь здорова. А почему ты вдруг спрашиваешь, душенька? – Ты так часто навещаешь ее, что я решила – наверно, она больна. – Поговорим об этом дома. Кэтс покорно умолкла. Кабинета у Франца на вилле не было, в гостиной занимались дети; поэтому они прошли прямо в спальню. – Прости меня, Франц, – сказала Кэтс, прежде чем он успел раскрыть рот. – Прости, милый, я не должна была так говорить. Я знаю свой долг и горжусь им. Но у нас с Николь какая-то взаимная неприязнь. – Птички в гнездышках мирно живут, – провозгласил Франц, но, спохватясь, что тон у него разошелся со смыслом, повторил свое изречение в том размеренном, четком ритме, которым его старый учитель, доктор Домлер, любую банальность умел сделать многозначительной: – Птички – в гнездышках – мирно – живут. – Да, да, конечно. Ты не можешь упрекнуть меня в недостатке внимания к Николь. – Я тебя упрекаю в недостатке здравого смысла. Николь не только жена Дика, но и его больная, и в какой-то мере останется ею навсегда. А потому в отсутствие Дика я считаю себя ответственным за ее состояние. – Он помедлил, прежде чем сообщить Кэтс новость, которую немного попридержал с шутливым намерением подразнить ее. – Я утром получил телеграмму из Рима. Дик болел гриппом, но уже поправился и завтра выезжает домой. Кэтс, явно обрадованная, продолжала более бесстрастным тоном: – По-моему, Николь не так больна, как кажется. Она сама преувеличивает свою болезнь, используя ее как орудие власти над окружающими. Ей бы надо быть киноактрисой, вроде твоей хваленой Нормы Толмедж, – все американки мечтают о такой карьере. – Уж не ревнуешь ли ты меня к Норме Толмедж? – Я вообще не люблю американцев. Все они эгоисты – э-го-исты! – И Дика не любишь? – Дика люблю, – призналась она. – Но Дик совсем другой, он думает не только о себе. …И Норма Толмедж тоже, мысленно произнес Франц. Уверен, что она так же умна и добра, как и красива. Просто ей поневоле приходится играть глупые роли. Уверен, что Норма Толмедж – женщина, знакомством с которой можно гордиться. Но Кэтс уже позабыла про Норму Толмедж, хотя однажды изводилась из-за нее всю дорогу от Цюриха, куда они ездили в кино. – Дик женился на Николь ради денег, – продолжала она. – Поддался искушению – ты мне сам как-то раз дал понять это. – Нехорошо так говорить, Кэтс. – Ладно, беру свои слова обратно. Все мы должны жить, как птички в гнездышке, по твоей поговорке. Но это очень трудно, когда Николь – когда видишь, как она старается отстраниться, даже не дышать, словно от меня плохо пахнет! Это не было фантазией Кэтс. Она сама делала почти всю работу по дому и не привыкла много тратить на свою одежду. Любая американская продавщица, каждый вечер стирающая свои две смены белья, уловила бы чуть заметный запах вчерашнего пота, исходивший от Кэтс, даже не запах, а так, аммиачный намек на извечность труда и распада. Для Франца это было чем-то столь же естественным, как и густой маслянистый аромат волос Кэтс, и то и другое входило в его жизнь необходимым элементом. Но Николь с ее обостренным от природы обонянием, еще маленькой девочкой морщившаяся, когда ее одевала нянька, с трудом выносила соседство Кэтс. – А дети! Она не хочет, чтобы они играли с нашими детьми… – Но Франц не пожелал больше слушать: – Довольно. Ты, кажется, забываешь, что без денег Николь у нас не было бы этой клиники. Пойдем лучше завтракать. Кэтс пожалела о своей неуместной вспышке, но слова Франца напомнили ей про то, что и у других американцев водятся деньги, а неделю спустя ее неприязнь к Николь нашла себе новый выход. Грегоровиусы устроили у себя обед по случаю возвращения Дика. Не успели Дайверы выйти за дверь после этого обеда, как Кэтс повернулась к мужу. – Ты видел его лицо? Это следы дебоша! – Не спеши с выводами, – предостерег Франц. – Дик сам мне все рассказал в первый же день. Он участвовал в любительском боксе во время переезда через Атлантику. Американцы постоянно занимаются боксом в этих трансатлантических рейсах. – Так я и поверила! – насмешливо отозвалась Кэтс. – У него одна рука почти не поднимается, а на виске незаживший шрам и видно место, где были сбриты волосы. Франц этих подробностей не разглядел. – Думаешь, такие вещи способствуют репутации клиники? – не унималась Кэтс. – От него и сегодня пахло вином, и это не первый раз с тех пор, как он вернулся. Она понизила голос, как того требовала значительность суждения, которое ей предстояло высказать. – Дик перестал был серьезным врачом. Франц передернул плечами, как бы стряхивая ее настойчивые обвинения, и жестом показал наверх. В спальне он напустился на жену. – Он не только серьезный врач, он блестящий врач. Самый блестящий из всех невропатологов, защитивших диссертацию в Цюрихе за последнее десятилетие. Мне до него далеко. – Стыдись, Франц! – Мне стыдиться нечего, потому что это чистая правда. Во всех сложных случаях я обращаюсь за советом к Дику. Его работы до сих пор считаются образцовыми в своей области – в любой медицинской библиотеке тебе это скажут. Его обычно принимают за англичанина – не верят, что американский ученый может быть способен на такую обстоятельность. – Он зевнул по-домашнему и полез под подушку за пижамой. – Удивляюсь твоим разговорам, Кэтс, – я всегда считал, что ты любишь Дика. – Стыдись! – повторила Кэтс. – Из вас двоих ты – настоящий ученый, и всю работу тоже делаешь ты. Это как в басне о зайце и черепахе, и, на мой взгляд, заяц уже почти выдохся. – Шш! Шш! – Нечего на меня шикать, я говорю то, что есть. Он с силой рубанул воздух раскрытой ладонью. – Довольно! На том спор окончился, но он не прошел для спорщиков даром. Кэтс мысленно признала чрезмерную резкость своих нападок на Дика, к которому привыкла относиться с симпатией и почтительным восхищением, тем более что он так умел понимать и ценить ее. А Франц постепенно проникался убеждением, что Кэтс права и Дик в самом деле не такой уж серьезный врач и ученый. Со временем ему даже стало казаться, что он это всегда знал. |
|
|