"Виртуальная кабала" - читать интересную книгу автора (Дженнингс Филип)

Филип Дженнингс
Виртуальная кабала

Это летнее утро для меня начинается завтраком на свежем воздухе. Сцена — плато Колорадо, крошечная железнодорожная станция. Я не спешу — хватит времени и на кофе, и на закорючки в блокноте. Дует прохладный ветерок, невдалеке пританцовывают на месте трое моих приятелей; в отличие от меня, они мерзнут даже в толстых свитерах и лыжных шапочках. Эти парни тоже занимаются кабалистикой. Хотя почему — парни? Все мы средних лет, все учимся у одного наставника, чье имя я, пожалуй, утаю. Друзья ежатся от холода и неодобрительно косятся в мою сторону.

Кое-кто может назвать меня мракобесом, а я скажу в ответ: давайте-ка без «ярлыков», ладно? Как ни крути, в кабалистике что-то есть, и это «что-то» имеет вид стройной системы формул, этакой кошачьей колыбельки базовых уравнений, в которой можно угнездить все, что угодно. До нас кабала дошла из средневековой Европы, то есть родилась за несколько столетий до расцвета современной физики. Все так называемые эманации духа суть пустые клеточки в менделеевской таблице мироздания, которые ждут не дождутся, когда в них впишут открытые по всем правилам науки элементы. Можно их сравнить со старыми бурдюками, вполне годными для хранения молодого вина.

Мое хобби — трудный путь проб и ошибок — спасает от скуки ничуть не хуже любого другого занятия.

Я вписываю дробь 1/137 в соответствующую клетку и от нее прочерчиваю зигзаги вниз, вправо и влево.

На юге пыхтит чамасский паровоз — каждый день этот трудяга возит туристов любоваться горными красотами и заправляется у нас водой. До чего же громко он шипит, останавливаясь, и как ужасно пахнет — от него несет угольной гарью! Еще бы — ветер гонит дым прямо на меня.

Все, с завтраком покончено. Пора действовать. Я поднимаюсь на ноги и вхожу в здание вокзала. Перебраться отсюда в Александрию, на главную станцию, где кипит достойная мушиного роя суета, — что может быть проще? Для того и придумана телепортация, основанная на принципе подобия функций. Одна секунда — и передо мной бурлит толпа, в ней кругами ходят таксисты, выкрикивая цену. Стоит жуткий табачный дух — хоть топор вешай. И вообще, так сказать, атмосфера напряженного ожидания.

Я нахожу лестницу. Наплевав на запрет, поднимаюсь на верхний ярус и снова переношусь в мгновение ока — в этот раз на женскую половину роскошного дома. На всех окнах деревянные жалюзи с филигранным резным узором. Ни единое стеклышко не мешает притоку горячего воздуха, напоенного средиземноморскими ароматами пригорода Александрии.

Эти комнаты обитаемы. О том убедительно свидетельствует восхитительный букет запахов: сандал, розовая вода, печеные кокосы. Тысячами игл комнату пронзает солнце, жгучими узорами покрывает широкий ковер.

Узоры постепенно тускнеют, остывают на сетчатках моих глаз. У каждого феномена есть два объяснения. Неправильный ответ — солнце затянулось облаком. Чтобы это пришло в соответствие с действительностью, от меня требуются сущие пустяки. Но я поступаю иначе: поднимаю крышу. Петли слушаются плохо, ужасно скрипят.

Созвездия выглядят почти в точности как с Земли.

Мы летим всего-навсего триста пятьдесят два года. А до конца пути — две тысячи двести лет.

Я накладываю координатную сетку. Все звезды успели чуточку сместиться. Шесть из них на целый градус. Однако только опытный глаз способен заметить подобное смещение.

Пользуясь случаем, разглядываю террасы с балюстрадами — их тьма-тьмущая. Снаружи дом Мадии напоминает вавилонский зиккурат или американский свадебный торт, с той лишь разницей, что ярусы, восходящие к куполообразной башне, в плане квадратные, а не круглые. И разукрашена конструкция сверх всякой меры. Настоящий «Перегрин-6» не имеет с ней ни малейшего сходства.

Достаточно одной-единственной мысли о Мадии, чтобы…

Я оборачиваюсь и вижу на ковре широкое и плоское блюдо из меди. На блюде — слой дымящегося риса, а на нем — тело Мадии.

Столетие назад, когда мы с ней только сошлись, она выкрала этот образ из моего разума. Воспоминание детства: рыжая, зеленоглазая, светлокожая и пухленькая христианка. Мадия — натура творческая, а потому ее христианочка еще белее и пышнее, чем моя знакомая. И мордашка, пожалуй, чересчур смазлива. И прелести слишком откровенные — на грани китча.

Я пожимаю плечами. Сказать по правде, не очень-то соблазнительно она пахнет. Что-то среднее между жирным барашком и запретным поросенком. Невольно приходит мысль: а как сейчас выглядит настоящая Мадия? Сохранила ли на диске свой истинный облик? Можно ли узнать, какой она была на Земле, пока мы не перешли в виртуальный мир?

"Сколь многие из нас — загадки друг для друга?! Сколь многие из нас попрятались в Зазеркалье?! А ведь все было по-другому три века назад, когда мы вырвались из Солнечной системы, когда летели, наращивая скорость. У нас было единое виртуальное пространство на всех, был генеральный план, и каждый вносил долю своих церебральных ресурсов в общий котел. Их хватало и на дом, и на отрезок улицы. И на машину. И на коня. И на клочок фрактального ландшафта. В ту пору высшими добродетелями мы считали коллективизм и взаимопомощь. И то сказать: мыслимо ли, чтобы человеческие души — даже наши мертвые, законсервированные души — остались в добром здравии через тысячи лет межпланетного полета, если они не создадут общества, в котором каждый будет заботиться о других?

Общество! Коллективная собственность! Генеральный план! Ныне все эти концепции забыты. Настоящий контакт разумов — дело крайне тяжелое, поэтому мы призвали на помощь все возможные заменители. Я и сам уже так привык к уединению среди несуществующей толпы, что язык еле поворачивается, когда я пытаюсь им воспользоваться.

Вот и сейчас не узнаю собственного голоса, вместо нормальных слов исторгая хриплое и шепелявое:

– Мадия, проснись! Вставай, ради Бога. Не хочу я играть в твои дурацкие игры!

Не оживает. Вот так всякий раз, когда она мне позарез нужна! Придется поохотиться. Выдержать испытание, совершить и исправить ошибки. Пошастать по нашим личным лабиринтам, поиграть в наши личные игры — так мы с ней проверяем друг дружку. Впрочем, кому это интересно?

Что касается меня, то пять лет назад я отказался от своей «среды обитания». Перерос, если можно так выразиться, детскую болезнь. Достиг новой ступени духовной эволюции. Нас мало, а тех, кто изучает кабалистику, вообще единицы, и мы, понятное дело, не слишком преуспеваем. Трудно проповедовать нашу веру — души попрятались, и поди их разыщи! Сами мы, напротив, не скрываемся. Ходим-бродим по чужим мирам, ищем встреч. Но есть ли хоть крупица смысла во всех этих героических попытках спасти безумцев? Мадия знает о моей миссии, знают и ее карикатурные аватары. Вчера я на горьком опыте убедился, что поцелуй ее перезрелых губ — не подсказка. Как и пожирание ее плоти, наподобие обедов людоедских сект, столь нашумевших на родной планете десятки лет назад, перед тем как умолкло радио.

Ну да ладно. У меня есть дело, и я считаю его важным.

С гримасой омерзения превращаюсь в нее, кое-как поднимаюсь на ноги и стряхиваю желтую кокосово-рисовую массу с необъятного зада. Что дальше? Само собой, надо одеться. Где-то поблизости, в одной из комнат этого этажа, должны быть шкафы с женским тряпьем. Иду, пыхтя от натуги, а живот ходуном: туда-сюда, туда-сюда…

Дверь отворяется в коридор, что ведет к лестнице мимо шести комнат. На одной из дверей — киношный плакат с красивыми парнями. Ладно, поверим, что это подсказка. И точно: в шкафу я нахожу модное нижнее белье, широченные турецкие шаровары, просторную блузку и жилет с ручной вышивкой.

За окном вновь загорается солнце.

– Эй, барышня, вы еще не проголодались? — Служанка заглядывает в комнату, чтобы позвать меня на полдник. — Пора подкрепиться, не забыли?

Похоже, я на верном пути. Действую по сценарию Мадии. Верхний этаж вдруг оживает — народу полным-полно. Я выхожу из комнаты и вижу служанку, она манит меня за собой. Иду. Служанка бросает через плечо: «Вас матушка ждет. А она, между прочим, ждать не любит».

Враскачку возвращаюсь в самую первую комнату, а там уже накрыт стол — с претензией на роскошь и изысканность. Матушка возлежит на пиршественном ложе, точнее, на широченном матрасе. И изрекает с набитым ртом: «Садись! Ешь!»

Вот они, плоды векового чревоугодия: неподвижность, беспомощность и чудовищные напластования жира. Слуги обмахивают ее веерами, хлещут по голове и щекам влажными полотенцами. Неужели я, то есть эта толстуха, и есть Мадия?

Вряд ли. Похоже, передо мной всего лишь эпизодический персонаж. Ладно, может быть, я еще закачу скандал этому монументу чревоугодия и грубой чувственности, но сначала надо пораскинуть мозгами. Сначала надо простить желудок за предательство — я ведь и впрямь хочу есть. Так хочу, что готов обжираться наперегонки с «матушкой». Только пусть слуги включат радио — я люблю закусывать под музыку.

– Твой отец поговорил с Касимом, — говорит мне матушка некоторое время спустя. — Ты уже вполне взрослая для замужества. Отец Касима — большой человек. О лучшей партии нельзя и мечтать.

Что тут ответить? Впрочем, от женщин моего возраста в таких случаях ответов и не ждут. Интересно, я когда-нибудь видела этого Касима? Знаю, как он выглядит? Трудно играть, не зная роли. Ничего, выкручусь — суну в пасть еще ложку вкуснющей халвы.

Матушка сыто отваливается от стола, вышколенные слуги бросаются к ней с подушками.

– А у тебя, детка, неплохой аппетит, — одобрительно произносит она.

Похоже на то. В отвисший живот больно впивается кушак турецких шаровар, а я все равно запихиваю в глотку последние деликатесы.

– А Касим-то что обо мне думает? — ухитряюсь проговорить.

– Ему нужна старомодная жена.

Ничего себе перспективочка! Ни тебе личной машины. Ни тебе интересной работы. Ни тебе светской жизни. Киндер, кирхен, кюммель. Через считанные годы перейду в весовую категорию матушки. Тупик. Причем наитупейший.

Не связываю себя никакими обязательствами. Через несколько минут властным жестом подзываю слугу, тот помогает мне встать и перебраться в мою комнату — якобы прикорнуть. На самом деле это лишь подходящий способ уйти со сцены. Я обретаю прежнее тело и в два переноса возвращаюсь на плато Колорадо.

Магистр сидит под палящим солнцем. На нем, как всегда, черный костюм, галстук-шнурок и солнцезащитные очки. Солнце разбегается по рельсам вправо и влево от него. Описываю ему ситуацию.

– Женщина, которую ты ищешь, явно желает, чтобы ты вступил в брак с этим самодуром, — говорит он. — Попробуй, вдруг что и выйдет. Возможно, это ложный путь — ну и что с того? Мало ли времени уже потрачено на ошибки? Не будь слишком нетерпеливым, вот тебе мое пожелание.

Я даю выход раздражению:

– У нас на «Перегрине-6» сорок тысяч человек. Из них всего лишь десяток-другой — с нами, остальные час от часу все охотней уединяются, все дальше уходят в миры своего воображения. А ведь мы на поиски и возвращение.каждого тратим недели!

– Когда разыщем Мадию, она, возможно, станет нашим союзником, — говорит магистр. — Вступит в ряды «ловцов человеков».

– А вдруг не найдем? Я только-только начал искать, а уже вижу симптомы разложения.

.Магистр небрежно и вяло помахивает рукой.

– Ты ведь только начал… Поговорим лучше о деле. О нашей миссии. Ты делаешь успехи. Скажи, ты ведь когда-то любил эту женщину?

– Пожалуй, — честно отвечаю я. — В трудные времена мы с ней были вместе. Я имею в виду, когда Земля умолкла. Помнишь, сигналы все слабели, затем приемник и вовсе затих. Все мы были в шоке. Что такое виртуальное танго двоих по сравнению с трагедией целой планеты?

Магистр с сомнением качает головой.

– Разве мы можем сказать с уверенностью, что это была трагедия? А что если нашу волну забило более мощное излучение? Тахионное, к примеру. И стоит ли удивляться, что мы не способны распознать голос родины, коль скоро давным-давно перестали узнавать самих себя?

Я улыбаюсь. Себя-то я, кажется, пока узнаю. Юсуф, друзnote 1, не прошедший обрезание, равнодушный к своей религии, да и ко всем остальным. Любимец женщин, «цеплявший» порою кое-что на этой почве. Но… все ли так просто? Сам я влюблялся когда-нибудь?

На Земле, когда я еще жил, у меня были дети. Их я, конечно, любил. На Земле, когда я еще жил, мне часто приходило в голову: а что будет, когда я состарюсь? Женюсь ли во второй раз? Или поселюсь в глухой сирийской деревушке, в доме, что достался мне в наследство от родителей, и доживу век вдовцом? Или буду ездить за сыновьями и дочерьми по всему миру, следить, как складываются их судьбы, и нести маразматический вздор на свадьбах?

Ничего подобного не случилось. Я скоропостижно скончался за год до положенной отставки, а поскольку работал в современном городе Дамаске, меня отвезли в современную больницу. Там к моей голове подключили компьютер, и все мое сознание перекочевало на диск. Иными словами, я воскрес — но уже как компьютерная программа.

Использовать мертвые души можно по-разному. Проект «Перегрин» — это средневосточный аналог европейской серии «Биосфера» и американской программы «Адастра»note 2. Мы, азиаты, народ неторопливый и всегда опаздывающий, поэтому ближайшие звезды и лучшие планеты разобрали до нас. Когда стартовал «Перегрин-6», японская «Нара-II» успела пройти больше половины пути к Альфе Центавра-Б. Конечно, можно иронизировать над нашим обычаем плестись в хвосте у цивилизации — его часто объясняют тяготением Лиги арабских государств к исламу. Самому мне кажется, дело тут в другом. В климате, что ли? Надо было мне остаться на Земле, но я предпочел лететь. А вдруг, думаю, долгие странствия — как раз то, что мне нужно.

И вот я здесь. И мы достигнем (нового мира, и его завоюет земная жизнь, но сколько еще лететь… Сколько впереди пространства и времени… Иногда я с трудом заставляю себя об этом думать. А другие уже давно не думают. В том-то и беда. Когда нет общей цели, остаются лишь виртуальные игры.

До вечернего собрания времени еще много. Прощаюсь с магистром, возвращаюсь в александрийский дом, в перекормленное женское тело. Полуденный сон. В коридоре шепот: «Ладно, могу одолжить деньжат, пока тебе брат из Америки не пришлет. Но только под расписку, и учти — пять процентов в месяц».

– Эй! — зову я. — Это кто?

– Проснулись, мисс? Чего-нибудь нужно? — Служанка просовывает голову в мою затемненную комнату.

– Скучно мне. Пройтись, что ли? Может, составишь компанию? Подбери-ка мне что-нибудь из одежды. — Я небрежным жестом указываю на свою пышную грудь. — И учти, я вовсе не имею в виду черные платки, в которых здесь ходят женщины.

– Пройтись? — от изумления у служанки глаза лезут на лоб.

– Оздоровительная прогулка, — уточняю. — А что в этом плохого?

– Как — что? А колени?! Далеко вы на таких ногах уйдете? Забыли, чем это кончилось в прошлый раз? Неделю потом отлеживались. Она хочет уйти, но в последний момент задерживается в дверях.

– Поговорю с Кумаром, — обещает таким тоном, словно речь идет об одолжении. У него после чаепития машина освободится. Может, и вам даст порулить.

Как на это реагировать? Пока я не вижу ничего, с чем не сумею справиться.

– Хорошо.

Шепота в коридоре не слышно — может, слуги смолкли, может, отошли. До чаепития можно насладиться сном.

Чаепитие — еще один эвфемизм матушкиного обжорства. Нас обеих кренит и качает в море липких сластей.

– Я так поняла, ты уезжаешь, — говорит она. — Кумар тебя поучит водить?

– Если ты не против, — отвечаю.

Она буравит меня поросячьими глазками.

– Почему бы и нет? Ты ведь уже большая. — С этими словами матушка уничтожает медовый пирог.

После трапезы слуги приносят мне верхнюю одежду и заботливо маячат рядом, пока я осторожно спускаюсь по лестнице. Наконец мои ноги ступают на непривычные узорные плиты тротуара. Кумар, подогнавший лимузин к боковому входу, распахивает передо мной дверцу. Этот смуглый пакистанец, как пить дать, принадлежит к секте еретиков.

С чего я это взяла? Да просто знаю свою часть света. В Египте очень немногие христианские семьи набирают прислугу не из коптовnote 3. Мы относимся к их числу, но все же стараемся не брать на работу ортодоксальных мусульман, которые только и умеют, что ругаться и качать права. Я растекаюсь по заднему сиденью. Подходит служанка с корзиной для пикника. Величиной эта корзина с меня, а потому на заднем сиденье совершенно не остается свободного места.

Дверцы шикарно хлопают, Кумар жмет педаль газа. Нас с шофером разделяет стеклянная перегородка, разговаривать можно только по внутренней связи, но Кумар не спрашивает, куда ехать. Мы минуем четыре квартала и останавливаемся на самой окраине пригорода, у ворот в живой изгороди.

Отворяется правая задняя дверца — та, что возле меня, — и в машину втискивается молодой человек.

– А ну-ка, сердечко мое, подвинься, — командует. — В такой тесноте от меня проку мало.

Пряча смущение, я отпихиваю корзину со снедью. Мужчина садится и хлопает дверцей. Все происходит очень быстро, даже поцелуй — второпях.

– Ты как насчет кино? — спрашивает. А рука уже тискает мою левую грудь.

– Какое кино? — интересуюсь. — Где? Он ухмыляется.

– Да какая нам разница?

У него бородка — это чтоб выглядеть старше. Но вряд ли ему больше двадцати. Ладонь перебирается ко мне на колено, на живот, снова на грудь. Я стряхиваю наглую пятерню. Это возвращает его в реальный мир, и он замечает корзину.

– А как насчет нашей семейной ложи? Там и подзаправишься.

– Мне что, положено все время жрать? По-твоему, я из таких? Это я уже вышел из роли — слишком разозлился. Парень ухмыляется и хлопает меня по животу.

– А то нет? Брось жеманничать, дорогуша. У тебя, гляжу, новые дюймы.

Машина трогается. Рядом со мной действительно Касим — это имя слетает с его губ, прежде чем мы добираемся до переполненных улиц старой Александрии. От моей туши он, похоже, сам не свой. Глазки маслятся, щечки лоснятся. Касим вымыт и прилизан, да и вообще он смазливый парнишка, но слишком уж потлив.

Кумар сворачивает в переулок и тормозит. Я выхожу из машины, Касим с корзиной в руке провожает меня до двери служебного входа в кинотеатр и вверх по лестнице. До чего же трудный путь, сердце-то как бухает! Без отдыха на площадке не обойтись.

Наконец геройски взят второй лестничный марш, и мы в семейной ложе, меблированной пепельницами, плевательницами, столиками и обитыми плюшем креслами. Мой кавалер опускает занавески, чтобы скрыть меня и себя от чужих глаз. Незанавешенной остается лишь середка экрана. И тут у меня перехватывает дух. Касим подходит ко мне, снимает шаль и жилет. Я открываю рот для решительного протеста, но Касим уже отошел. Он возвращается с моей корзиной.

– Ну, как у нас сегодня с весом? — говорит. — С размерами? Сколько прибавила дюймов? Да скажи, не ломайся, ты же знаешь, как это меня заводит.

Я жую и глотаю.

– Угу, — говорю, — как будто эта жирная туша — наш с тобой совместный проект.

В зале гаснут огни. Загорается экран, бегут титры. Касим переходит на шепот:

– Когда поженимся, я тебя буду каждую неделю взвешивать. Вся будешь моя, до последнего фунта. — Он придвигает ко мне стул и садится, рука скользит поперек моей спины и хватается за бедро. При этом Касим по-щенячьи тычется в меня носом и заставляет лишний раз вспомнить, до чего же я толстенная.

Я сижу и терплю Касимовы ласки. Все это тисканье, облизыванье и обнюхивание. Заставляю себя напрочь позабыть о себе — настоящем. Мадия утопила меня в сале, и еда лучше помогает отвлечься, чем фильм — американский мюзикл о строительстве железной дороги в Колорадо времен Дикого Запада.

Касим прекращает меня лапать. Кто-то вошел в ложу. Он получает деньги, а мы — шампанское со льдом. После этого мой дружок запирает дверь.

– А что если мне в дамскую комнату нужно? — капризничаю я.

– Правда нужно? — Его не проведешь. — Лучше тяпни под конфетки.

– А когда поженимся, ты меня будешь поить шампанским? — На экране строители с лопатами и кувалдами поют хвалебную песнь колорадским кручам…

Колорадо, Колорадо… Касим сует мне в руки бокал.

– Все, о чем ни попросишь!

Я встаю, хватаю бутылку— баловаться еще с фужерами! — и осушаю единым духом.

– А я вот о чем прошу.

Железная дорога протягивается с плато Колорадо к нам в ложу, и я ступаю на шпалу.

При появлении в кадре растрепанной рыжей толстухи в дурацких шароварах трудяги еще шире разевают рты, но песнь обрывается. Зато зрители поднимают рев. Пыхтя, я вперевалку шагаю по шпалам к станции. Рабочие расступаются передо мной.

Магистр уже там. Похоже, он не ожидал, что я появлюсь в таком виде. Чтобы подойти к нему, мне нужна добрая минута.

– Ладно. — Моя одышка в разреженном воздухе — это что-то. — Ладно, Мадия. Когда ты это сделала? Когда ты в первый раз обманула меня?

– Виноват?

Я переливаю из бутылки в рот последний глоток шампанского.

– Сколько времени ты учишь меня кабалистике, приняв вид настоящего магистра? А мои соученики? Они ведь тоже виртуальные фиктоиды, верно? Точнейшие копии моих друзей. Давно ты меня дурачишь?

– Господи! Неужели я такая бука? Зачем так хмуриться? Не боишься, что на прелестном лобике появятся морщинки? — Мадия-магистр смеется. — Ах, Юсуф, ты стал таким занудой! Великий метафизик-кабалист. Аскет!

– И все-таки ответь, — упорствую: — давно я угодил в твой капкан?

– Как только затеял игру в цифирки. Я тебя еще пожалела! Могла бы месяцами за нос водить!

– Да черта с два! Ты хотела, чтобы я тебя раскусил. Устала от дурачка Юсуфа.

– Нет, — возражает Мадия. — Я всех испытываю. Всегда. Заставляю показать, на что способны. У меня, чтоб ты знал, двести тридцать восемь «сред обитания». И одна из них стилизована под твой любимый колорадский фильм. Если б я пожестче играла, ты бы от меня не ушел. Всякий раз, когда ты выскакивал из моего виртуального сценария, через эту станцию опять попадал ко мне.

– А я создал сто восемьдесят восемь киберландшафтов, прежде чем бросил это занятие. Некоторые — очень даже ничего. Надеялся их кому-нибудь показать. Тебе… Но у тебя хватало забот со своими… — Приближаюсь к ней на шажок-другой. — Что это все значит? — указываю на свое раздутое тело.

Прежде чем ответить, Мадия закрывает ладонями глаза.

– Все, что я делаю, это выражение моих личных переживаний. Мужчины, изучающие кабалистику, все сухари. Книжные черви. Плотские радости для вас не существуют. Для мира чувств вы потеряны. Да кто из вас способен перевоплотиться в женщину из фантазий, которые вы с таким упорством гоните прочь? Из фантазий, в которых мы лишь беспомощные куклы для эротических утех? Девчонкой, в Газе, я сама побывала такой куклой. Тебя смущает тело? Да это всего лишь первое из моих испытаний. Наглядный урок, если угодно. Урок истории.

– Рад, что мне удалось выдержать испытание. Хорошо, что ты сжалилась. Спасибо за милосердие. Хочешь заниматься с нами кабалистикой? Я ведь здесь для того, чтобы предложить… Мадия оглядывается, а потом тихо спрашивает:

– Мне что, придется уничтожить мои миры?

– Когда будешь готова, — отвечаю. — Если откажешься от них раньше времени, пострадает твоя душа. Я протягиваю руку, она ее принимает.

– Юсуф, я бы с радостью занялась с тобой любовью. И показала все мои двести тридцать восемь райских уголков, чтобы ты понял, какая я в душе. Я ведь могу быть чертовски хорошей богиней.

– А что потом?

– Потом обдумаем твое предложение. У нас еще две тысячи двести лет. Стоит ли спешить? Может, я не соглашусь. В том, новом мире, куда мы летим, понадобятся боги и богини — чтобы осыпать его микробами, планктоном и спорами грибов. — Она наклоняется ко мне и целует. Пойдем ко мне, милый. Хочешь, ради тебя я снова стану женщиной?

Она щелкает пальцами, и передо мной стоит рыжая, зеленоглазая, тоненькая смуглянка. Бросает скейтборд на сверкающий рельс, лихо запрыгивает и — раз! — проносится мимо меня.

Работяги кидаются врассыпную. Я телепортируюсь прямиком в одного из них, вскакиваю на его лопату, точно ведьма на помело. Лечу во всю мочь! Настигаю!

Мадия врывается прямиком в гигантскую черную пасть. Я — впритык за ней, и мы переносимся вместе — из тоннеля любви на усыпанные розами холмы, что вздымаются из винно-красного моря. Я тяну к ней мозолистые руки колорадского труженика. У нее гладкая, нежная кожа. Мы обнимаемся на цветущем склоне. Я целую губы, каким нет равных во всем реальном мире.

– У нас впереди две тысячи лет, — шепчет Мадия. — Неужели ты действительно хочешь, чтобы я все это разрушила? Между прочим, твои миры целы. Хочу, чтобы ты об этом знал. Помнишь те, в которых мы бывали вместе сотню лет назад? Я их сберегла на память.

– Значит, ты согласна делиться своим разумом только со мной? — спрашиваю. — Милая, умоляю, иди к нам, ловцам душ! Нам предстоит два тысячелетия наслаждаться такими фантазиями.

Она отрицательно качает головой.

– То будут не мои фантазии. Как и эта, что сейчас вокруг нас. Не моя история… Если не останется памятных вех, я скоро вообще забуду, что такое человеческая душа. Необходимы ощущения. Только они и дарят мне вкус к жизни. Мне всегда мало того, что уже есть, всегда нужно больше! Но не так, как тебе! Ты минималист, бог уничтожения, а я богиня созидания. Нет, Юсуф. Вряд ли я когда-нибудь захочу постигать вместе с тобой кабалистику.

– Предлагаю сделку, — говорю. — Я пройду вместе с тобою через все двести тридцать восемь миров. А потом ты их до поры до времени спрячешь в кладовку. И я тебя познакомлю с магистром.

– Ты готов пройти со мною по всем моим чертогам? — Улыбается. — Неужели я кажусь такой соблазнительной?

– Пожалуйста! — молю.

Мадия трепещет в моих объятиях.

– Как ты в него веришь! Меня это пугает. Вдруг он и меня превратит в кабалистку? С помощью одних только слов?

– Он только словами и пользуется, — говорю.

Мадия целует меня. Ее ладошки торопливо скользят по моему телу.

– Ты в его власти. Он твой бог. А ведь раньше ты сам был богом, сам правил мирами.

– Абсолютная власть — это абсолютное одиночество, — возражаю. А к моим ребрам прижимаются крепкие маленькие груди. Слишком юна эта малютка для старика… А я слишком привык быть стариком.

– Вот как я борюсь с одиночеством, — говорит Мадия. — И это лучше всяких слов.

Через несколько минут я снова слышу ее голос:

– А почему одни мужчины? Я про вас, кабалистов. Чтобы спокойно переноситься из одной виртуальной оргии в другую? Как шмель перепархивает с цветка на цветок?

Ответ дается мне нелегко.

– Это наш главный провал. Череда провалов — это уже почти система. В чем-то мы ошиблись.

Никогда раньше не признавался в этом.

Мы занимаемся любовью среди цветов. В молчании… по крайней мере, без споров. Много времени спустя она говорит: — У тебя впереди две тысячи двести лет. Еще научишься не ошибаться.

Заходящее солнце разливает пурпур, и Мадия уходит в розово-фиолетово-золотистое никуда. Я провожаю ее взглядом, а она меркнет и тает. Вот и все. Не будет круиза по двумстам тридцати восьми мирам. Не приведу я ее к магистру. Мадия боится рисковать, боится, что магистр подчинит ее, как подчинил нас. А ведь когда-то — целый век назад — мы с нею сообща построили Амстердам. Может, он еще цел?

В надежде на это я переношусь в сквер, но Мадии там, конечно, нет. Моросит дождь. Бреду по портовому кварталу, рассеяно гляжу на проституток и вывески баров, наконец возвращаюсь в Колорадо.

Там меня дожидается магистр. Возможно, подлинный. Повторяю последние слова Мадии.

– Она права, — заключает магистр. — У нас еще две тысячи лет. Еще научимся работать как следует.

Мне его жаль. Ведь он столько времени тратит, утешая нас, своих последователей. Но к жалости примешивается сомнение: а все-таки настоящий ли это магистр? Действительно ли передо мной одна из сорока тысяч истинных земных душ? Или всего лишь чей-то фиктоид? С тех пор как Мадия меня провела, я уже ни в чем не могу быть уверен.

Да, Мадия меня перехитрила. В желудке — тяжелый комок. Как ей удалось так ловко подделать магистра? Ведь для этого необходимо было его изучить. Выходит, она преодолела свои страхи. Мадия и магистр. Один из них, а может, оба что-то скрывают. Один из них, а может, оба лгут.

Какова же истина? Боюсь, она слишком неприглядна. Боюсь, моя кабалистская личность построена на лжи. На меня спокойно, уверенно взирает магистр, но не слишком ли он хорош для настоящего?

Здравый ум берет впечатления из окружающего мира. На основе этих впечатлений кроит свой внутренний мир. Но сколько же можно? Знаю доподлинно: через двадцать веков на «Перегрине-6» не останется ни одного нормального рассудка. Мы неизбежно растворимся в грезах. Лучше бы нам попросту отключиться. Сломать компьютер, в котором мы хранимся.

Я замираю. Жду страшной кары за кощунство.

Но не дожидаюсь.

– Придумаем тебе новое задание, — говорит магистр.

Он уже не такой красавец, как прежде, — виной тому мои сомнения. Не говоря ни слова, я ухожу. С плато Колорадо — в Амстердам, из Амстердама — на новую сцену, в мою личную вселенную, где я царь и бог.

– Да будет свет! Да будет тьма!

Сохранить здравый ум невозможно. Не существует реальности за пределами моего «я». Когда истина бежит с поля боя, остается лишь красота созидания. Мне жаль. Я разгромлен. Мадия бросила в атаку краски, плоть, чрезмерность — и победила. Прочь, кабала! Я снова божество!

Иного выхода нет.


Перевел с английского

Геннадий КОРЧАГИН