"Морская война" - читать интересную книгу автора (Коломб Филип)

В итоге это составляет 556 судов всех родов и 85 332 человека, принадлежащих к судовым командам; а если к ним присоединить кавалеристов, артиллеристов, волонтеров и прислугу, то общая сумма посаженных на суда людей выразится числом 94 222.

Проект столь обширный и дорого стоящий не отвечал идее короля о практической политике; он решился на экспедицию, но предположил удешевить ее утилизацией армии Нидерландов. Отсюда появилась схема, принявшая в конце концов определенную форму. Герцог Пармский должен был приготовить армию вторжения в Нидерландах и соответствующее количество плоскодонных судов для переправы ее через море. Маркиз Санта-Круц должен был привести к Каналу флот, достаточно сильный для преодоления всякого возможного сопротивления и с посаженными на суда войсками, которые бы, соединившись с бывшими под командой Парма, образовали армию, по крайней мере столь же сильную, как определенная проектом Санта-Круца.

Приготовления для исполнения такого плана были очень обширны, и неясно, почему, когда дело, приближаясь к концу, получало определенный облик, пыл Филиппа не охладевал. Затраты были верные, а исход сомнителен; и даже если бы он был успешным, то результат мог не вполне точно согласоваться с желаемым. Филипп всегда позировал в роли «опоры» королевы Шотландии, но, тем не менее, могло родиться сомнение, стоило ли таких больших издержек завоевывать ей королевство, которое, при ее французской крови и французских симпатиях, весьма вероятно, сделалось бы французской провинцией. Смерть шотландской королевы между 8 и 18 февраля 1587 г. устранила это затруднение. Если бы даже завоеванное государство и должно было перейти в руки Джеймса, то он все-таки не был так привязан к Франции, как его мать. Посаженный на трон Англии оружием Испании, он мог быть даже вынужден вести себя как правитель ленных владений последней.

Поэтому приготовления закипели поспешно. Корабли стягивались в нескольких портах и особенно в Лиссабоне и Кадисе. Казалось вероятным, что попытка вторжения осуществится весной 1587 г., как вдруг Дрэйк на несколько месяцев ранее с флотом из двадцати четырех кораблей появился у испанских берегов. Распоряжения, вследствие которых он отплыл из Англии 2 апреля, предписывали ему помешать соединению различных испанских эскадр и уничтожить испанские корабли, какие он встретит на пути своем. Это был сильный и мастерский шаг со стороны Англии; но едва только он был сделан, как королева раскаялась в нем. Контрприказания были посланы поспешно в Плимут, но они не застали уже там Дрэйка и даже не дошли до него и потом.

Дрэйк, действуя по инструкциям, данным ему при отплытии, прибыл в Кадис, где нанес в высшей степени действительный удар королю Испании. Тридцать семь кораблей, собравшихся в этом порту, были потоплены, сожжены или уведены. Они были тогда еще не вооружены и не укомплектованы, и поэтому, раз форты были пройдены флотом Дрэйка благополучно, он не встретил уже затем никакого сопротивления. Другой удар нанесен был неприятелю Дрэйком в самом Лиссабоне, где он предложил Санта-Круцу сражение, которое тот, не будучи подготовлен, не мог принять.

Уничтожение кораблей и корабельных припасов в Кадисе необходимо замедлило снаряжение испанского флота; протек год, а он еще не был готов. В следующем феврале (1588 г.) маркиз Санта-Круц умер. Потеря его для Испании была велика, ибо он был единственным человеком, достаточно высокопоставленным по рождению и компетентным по опытности для командования такой экспедицией, которую он поставил на ноги. Любопытно, однако, что король и его двор не сознавали реально всей серьезности этой потери и с легким сердцем назначили на его место дона Аллонсо-Переца де Гузмана эль Буено, герцога Медина-Сидониа. Последний не обладал ни одним из качеств, требующихся для его ответственного поста, кроме как своим знатным происхождением и мягкостью темперамента, который, может быть, скорее оправдал бы назначение его под начальство к герцогу Пармскому… Его ответ, данный королю при возложении на него последним командования экспедицией, сам по себе весьма любопытен. «Дело, – писал он, – так велико и так важно, что я, по совести, не могу принять руководства им, не имея ни опыта, ни знания ни на войне, ни в море». Его возражения, однако, были отвергнуты, и он согласился. Вооружение флота продолжалось, и в середине мая он был готов отплыть из Тахо… Он и отплыл между 20 и 30 мая.

Приближение Армады возбудило в Англии некоторое смущение и даже страх, но в числе подданных королевы были люди, которые имели невысокое мнение о силе и доблести испанцев. Опыты Дрэйка, Хаукинса, Фентона, Феннера и десятка других, которых имена менее популярны, доказали, и даже весьма сильными аргументами, что испанцы не непобедимы…

Но сама Испания, кабачные сплетни и бахвалы Лиссабона, а также соглядатаи, желающие поднять цену своей наемной платы, сильно преувеличили размеры, могущество, вооружение и снабжение флота при отплытии его из Лиссабона. Обо всех этих элементах Армады я должен сказать истину. Снабжение оказалось так «совершенно», что ко времени достижения флотом мыса Финистерре огромное количество провизии найдено было гнилым, испортившимся и годным только для того, чтобы выбросить за борт. На судах ощутился недостаток воды – может быть, потому, что бочки текли… Сами суда также текли, расшатанные, как говорили, свежей погодой, но в действительности вследствие слишком высокого рангоута (overmasted). Некоторые из них с трудом держались на воде; другие потеряли мачты, и расстройство было так всеобще, что Медина Сидониа решился войти в Корунну и оправиться там. Он и сделал это, но не принял мер к тому, чтобы это его намерение было известно всему флоту. А так как ранее, на случай разделения, назначены были местом рандеву острова Ссилли, то естественно, что около дюжины судов, потеряв из вида адмирала, легли в соседстве упомянутых островов, где были усмотрены английскими разведчиками, доставившими о них надлежащие сведения в Плимут. Их отозвание и вообще сосредоточение флота в Корунне, перевооружение и переснабжение – все это заняло время. Повреждения были так велики, число больных так значительно, окончание сезона безопасного плавания приближалось так быстро, что военный совет настойчиво рекомендовал отсрочку экспедиции до будущего года. Распоряжения короля не допускали возражений, и флот, наконец, отплыл из Корунны между 12 и 22 июля.

Главная часть английского флота была собрана в Плимуте, под командой Говарда Эффингама – лорда адмирала Англии, при котором Дрэйк и Хаукинс состояли, соответственно, в звании вице– и контр-адмиралов. Большое количество коммерческих судов, снаряженных королевой или городами, присоединилось к флоту, который стоял теперь в Плимуте в количестве 80 вымпелов.

Со времени своего возвращения от берегов Испании предшествующим летом Дрэйк настаивал на том, что он должен быть послан туда снова с еще более сильной эскадрой для повторения удара. Хаукинс, Фробишер, Феннер – все опытные моряки были того же мнения. Говард, побуждаемый их советами, неоднократно доказывал королеве важность такого шага, но Елизавета настойчиво отказывала ему в сочувствии. Может быть, она надеялась на мир; еще вероятнее, что она рассчитывала на возможность вести войну так же дешево и «урывками», как это имело место в последние три года, и не хотела давать Филиппу пример более настоятельных усилий. И таким образом, несмотря на мольбы и угрозы Говарда и Дрэйка, вопреки мнению всех опытных людей, никакого нападения на порты Испании Англия не делала. Вероятно, если бы Дрэйку позволили, то он произвел бы такой погром в Тахо или гавани Коруньи, который воспрепятствовал бы всякой попытке надвигавшегося вторжения. Уже несколько раз говорилось[90], что герцог Медина Сидониа получил от Филиппа приказание круто придержаться к французскому берегу, с тем чтобы избежать английского флота и достигнуть Дуврских проливов с совершенно свежими силами. Это указание так далеко от истины, как только возможно. Напротив, Медине Сидониа было приказано, чтобы он, если встретит Дрэйка близ устьев Канала, атаковал и уничтожил его флот, и в самом деле, было легче и вернее уничтожить английский флот по частям, чем дозволить ему собраться в сильное целое. Точно так же ни одна из данных ему инструкций не предписывала ни одним словом о необходимости придержаться французского берега; напротив, в них рекомендуются местом рандеву острова Ссилли или Лизард и указывается важность захвата одного из неукрепленных портов на юге Англии. На деле, как мы знаем, первым местом рандеву и была назначена стоянка на юге островов Ссилли, а вторым, по отплытии из Корунны, – Моунтская бухта.

При переходе через Бискайскую бухту испанский флот был застигнут дурной погодой и значительно рассеян, едва ли две трети флота вместе с кораблем Медина Сидониа увидели Лизард утром 19 июля, согласно английскому календарю, которому я буду впредь следовать.

Пока флот герцога Медины Сидониа лежал близ Лизарда, 19 июля он был усмотрен одним из английских крейсеров – «Голден Хинд» под командой Томаса Флеминга, поспешившего с этой новостью к адмиралу, и, согласно известному рассказу, которому не верить я не имею основания, застал адмиралов и капитанов флота беспечно играющими в мяч.

На следующий день испанский флот был собран близ Лизарда и медленно двигался оттуда к востоку. Был созван военный совет; он узнал, что английский флот стоял в Плимуте, и между испанскими вождями сильно преобладало мнение, что на неприятеля следует сделать такое нападение. Обыкновенно всегда говорят, что Медине Сидониа помешали исполнить это данные ему инструкции. Но и это неточно: буква последних вполне дозволяла ему атаковать английский флот; дух их побуждал его сделать это[91]. К счастью, он не понял своих инструкций; он вообразил, что обязан идти вверх по Каналу, не уклоняясь ни вправо, ни влево, пока не соединится с герцогом Пармским. Если бы он 19-го числа, когда впервые узнал, что английский флот был в Плимуте, поставил возможные паруса, то даже и при своих далеко не образцовых судах успел бы войти в Плимут-Саунд в тот же вечер. Ветер был от SW, и английские суда, стесненные между испанскими и берегом, должны были бы принять сражение один на один; результат легко мог оказаться неблагоприятным для них. Испанцы пренебрегли своим шансом, который уже не повторился затем, потому что в течение субботы англичане вышли из Плимут– Саунда и растянулись вдаль берега к западу. В воскресенье утром, когда оба флота были один в виду другого, англичане были на ветре и, при лучших мореходных качествах своих судов, без затруднений удержали занятое ими выгодное положение. Теперь, прежде чем приступить к описанию сражения, время поговорить о сравнительной силе враждебных флотов. Всем нам известно, что испанские суда, по сравнению с английскими, поражали своей величиной и были удивительны в силе. Числа, мной приводимые теперь, заимствованы из официальных испанских источников, с которыми совершенно согласны и английские отчеты.

В одном только пункте эти данные отличаются от английского отчета, на что следует здесь указать. Барроу определяет количество орудий испанского флота числом 3165. Между тем я должен сказать, что вышеприведенные числа относятся к состоянию флота при выходе из Лиссабона. Флот этот затем потерпел значительные потери до выхода из Коруньи и еще большие прежде чем вошел в Канал. Я не имею точных сведений об остальных кораблях, но несомненно, что некоторые, и в числе их довольно большие, не пошли с флотом; другие отделились во время путешествия; и из четырех галер, от которых так много ожидалось, одна была выброшена на мель и разбилась близ Байонны, а остальные три, испугавшись дурной погоды, возвратились в Испанию. Принимая во внимание эти потери, я полагаю, сомнительно, чтобы даже всего только 120 кораблей вошли в Канал. Число всех людей на них едва ли превышало 24 000, и в военном совете в Корунне оно определялось в 22 500. С другой стороны, число людей на всех английских судах первоначально было 15 925, и к нему надо прибавить еще тех, которые были посланы из Плимута 21 июля или которые присоединились в качестве волонтеров во время плавания по Каналу. Поэтому весь итог надо считать никак не менее 17 000, а может быть даже, и 18 000 человек. Наши представления об испанских судах были также до некоторой степени преувеличены. Согласно Барроу, лучшее из судов королевы, помещенное рядом с первоклассным испанским кораблем, выглядело бы подобно военному шлюпу рядом с судном первого ранга. В действительности же, по водоизмещению испанские и наши корабли были одинаковы. Самое большое из первых – «Резагонна», в Левантской эскадре, имело 1249 тонн водоизмещения; водоизмещение же самого большого из английских судов – «Триумфа» – определялось в 1000 тонн, и многие обстоятельства заставляют меня думать, что английский способ исчисления водоизмещения давал меньший результат, чем испанский[92]. Тем не менее, нельзя сомневаться, что испанские корабли по размерам казались больше. Их полубаки и полуюты, сильно поднятые над ватерлинией, значительно возвышались над низкобортными английскими судами. Такое отличие давало преимущество испанским судам в абордажном сражении, но зато они легко уваливались под ветер и были трудно управляемы даже при умеренном бризе, и это, вместе с пренебрежительным отношением испанцев к последним усовершенствованиям в рангоутном вооружении, делало их значительно уступающими английским судам в открытом море. Испанский флот проигрывал в сравнении и потому, что число команды на судах его было поразительно ниже нормального комплекта. Моряки обыкновенно уступали место солдатам, и солдаты командовали, а матросы несли только ломовой труд. Абсолютные числа говорят сами за себя, и одного сравнения будет достаточно. На «Сан-Мартине», 1000 тонн водоизмещения, флагманском корабле герцога Медины, было 177 матросов и 300 солдат. На «Арке», 800 тонн водоизмещения, флагманском корабле лорда Говарда, кажется, было около 300 матросов и 125 солдат. Более важным, чем превосходство судов и экипажа, надо считать тот факт, что на стороне английского флота было превосходство в его орудиях. То, о чем я буду говорить теперь, я полагаю, представит для большинства из вас совершенную новость. Вы всегда привыкли слышать о числе и величине испанских орудий. Литературные сведения об этом предмете, однако, абсолютно неверны. Испанские орудия на судах в действительности были малы – 4-, 6– и 10-фунтовые, отвратительно сделаны и поставлены на суда в малом числе. Лучшим способом доказать это послужит сравнение вооружения. Английское вооружение взято из списков судов 1595 – 1599 гг. и, весьма возможно, представляет почти не улучшенное вооружение сравнительно с тем, какое было на судах в 1588 г. Я не мог проследить оригинал, из которого эти данные взяты, но я нашел точные сведения о вооружении трех судов, бывших в постройке около того же времени, а именно в 1595 г.; об артиллерии первого из этих судов сказано, что орудия должны отвечать тем, какие поставлены на «Мэр Хонор». Я, поэтому, приведу здесь также и вооружение последнего судна, как оно показано в «Archaeologia».

Другая справка, заставляющая верить первой таблице, – это вооружение корабля таких же размеров и с тем же комплектом команды, как и «Нонпарель», который был взят испанцами в 1591 г. и вооружение которого они описали так: 43 медных орудия; 20 в нижнем деке, с весом залпа от 4000 до 6000 фунтов, а остальные – от 2000 до 3000 фунтов. Наибольшие орудия соответствуют 60-, 30– или 18-фунтовым; меньшие – 9– и 6-фунтовым.

О вооружении испанского флота мы не можем говорить с такой же уверенностью; но кажется признано, что наиболее сильно вооруженными судами его были галеасы, и из них «Сан-Лоренцо», взятый в плен в Кале, был самым большим и самым сильным. Отчет об его вооружении совершенно согласуется с официальными данными. «Ниестра Сеньора дель Розарио» было самым большим из судов, захваченных Дрэйком и посланных в Торбей. Его вооружение показано в официальных ведомостях. Дуро говорит о нем, как об одном из сильнейших и лучших судов флота. Другие два судна, кажется, ничем не отличаются от прочих судов тех же размеров; они принадлежали к Левантской эскадре и поставлены в один класс с «Сан-Жуан-де-Сицилия», имевшим 800 тонн водоизмещения, при 26 орудиях, и принимавшим выдающееся участие в сражении 29 июля.

Я должен сказать, что тогда как испанские суда ниже 300 тонн водоизмещения носили четыре или шесть малых орудий – только номинальное вооружение, – английские суда в 200 тонн водоизмещения носили очень серьезное вооружение, и английскими судами даже меньшей величины нельзя было пренебрегать в счете боевой силы. О том, как были вооружены коммерческие наши суда, мы не имеем никаких сведений; но принимая во внимание, что приспособление их для военных целей не было новостью, что многие из них были, вероятно, ранее крейсерами-приватирами и что «Пеликан» или «Голден Хинд», на котором Дрэйк ходил кругом света, судно в 100 тонн водоизмещения, имело 14 орудий, – для меня является неясным утверждение Барроу, что, «судя по водоизмещению, по крайней мере, две трети из судов могли нести лишь незначительную службу, и, в самом деле, требовалась необыкновенная бдительность, чтобы уберечь их от какого-нибудь повреждения». Они не принадлежали, конечно, к судам, которые можно было вести во главе сражения, как таковыми не были и «Юриалис» или «Найад» при Трафальгаре, – но я не имею причины сомневаться, что они сослужили хорошую и ценную службу.

Англичане имели сравнительно большое преимущество перед испанцами не только по количеству и по силе своих орудий; они были еще искуснее в обращении с последними. Я могу здесь привести замечательную цитату из труда капитана Дуро, которая точно согласуется со всеми оригинальными писателями и с известными фактами. «У испанцев, – говорит он, – пушка считалась неблагородным оружием, довольно удовлетворительным для того, чтобы завязать бой, но подлежащим совершенному бездействию с момента сваливания судов на абордаж. Под влиянием такого убеждения комендорам рекомендовалось целиться высоко, чтобы сбить мачты у противника и тем воспрепятствовать его бегству. Но так как в вертикальную мачту попадать нелегко, то в результате снаряды поражали море без вреда для противника или, в лучшем случае, делали несколько дыр в парусах, или перебивали несколько не имевших важности снастей». Английские же моряки всегда учились смотреть на пушку как на оружие, на которое следовало положиться. Их сведения показались бы, пожалуй, жалкими артиллеристам корабля «Экселлент»[93], но все должно иметь свое начало. Орудие наводилось, вероятно, без всяких прицелов, только при помощи марки для горизонтальной установки его; снаряд был диаметра, быть может, на целый дюйм меньшего, чем диаметр канала; колеблющийся в последнем во все стороны, он оставлял дуло под значительным и случайным углом вылета… Все это делало попадание в намеченную цель очень сомнительным. Тем не менее, при большом числе выстрелов, «послужной список» английского орудия мог свидетельствовать о нанесении им противнику существенного зла. Испанские отчеты, говорящие о быстроте английской стрельбы, определяют расход снарядов английского флота в три раза больше, чем флота испанского.

Есть еще другое обстоятельство, которое, весьма вероятно, также не способствовало успеху испанских артиллеристов. В течение большей части последнего столетия пушечные порты испанских линейных кораблей были слишком малы, видимо, из-за того соображения, чтобы внутрь судна не попадали ружейные пули неприятеля, но зато с последствиями большого стеснения при горизонтальном и вертикальном наведении их собственных орудий. При этом и было возможно такое сражение, как между 70-пушечным кораблем «Клориосо» и «Кинг Джордж» – приватиром фрегатского типа, вооруженным 32 орудиями, – сражение, в котором эти суда обменивались бортовым залповым огнем без существенного вреда для приватира. Вначале ошибка была общая, и наведение орудий совершалось в значительной мере с помощью руля, т.е. движением судна; но есть полная вероятность думать, что испанцы прибегали к этому способу в большей степени, чем англичане, отчего стрельба их еще ухудшалась сравнительно с английской.

Все это хорошо было известно Филиппу, а также и старшим офицерам флота прежде, чем они оставили Лиссабон. Инструкции короля, данные Медине Сидониа, гласили: «Вы должны обратить особенное внимание на тот факт, что неприятель будет преследовать цель, сражаясь на значительном расстоянии, вследствие преимущества его артиллерии перед нашей и огнеметательных снарядов, которыми он будет снабжен. Вашей же целью, напротив, должно быть сближение с неприятелем и старание свалиться с ним на абордаж». Эта инструкция, может быть, отчасти объясняет сравнительно малое количество снарядов на каждое орудие на испанских судах в таком важном предприятии – столь малое, что его оказалось недостаточно даже после первой схватки в Канале.

Указанные выше большие преимущества англичан необходимо принимать во внимание при оценке боевых сил враждебных флотов. По официальным сведениям, число вышедших из Лиссабона испанских судов в 300 тонн водоизмещения и более равнялось 80; но из них 18 причислены к категории грузовых судов («ureas de carga»). И, хотя на них были войска и орудия, они, конечно, не могут считаться боевыми судами… Да и из остальных 62 многие следует отнести к той же категории. Вооружение такое, как на «Аннанциада» или «Санта-Мария», говорит само за себя. Вследствие большого числа солдат на этих судах и их высоких полуютов и полубаков, они могли быть довольно опасными для противника в абордажном сражении, но были совершенно безвредны для него в бою на дальней дистанции. Но сводя теперь все сказанное вместе, мы имеем следующие цифровые данные для сравнения обоих флотов (см. табл.).

Английские суда в 200 тонн водоизмещения включены сюда как обладающие бесспорно лучшими боевыми качествами, чем испанские суда больших размеров.

Я остановился на изложенных данных, многим из которых не уделялось внимания, отнюдь не для того, чтобы отнять заслуги у англичан, принимавших участие в этом великом сражении и выигравших его, но чтобы показать, что их успех, как он ни велик, не выходит за пределы человеческой доблести. Испанцы того времени были наиболее блестящими солдатами во всем свете; и утверждать, что победившие их наши солдаты сражались с ними при таком поразительном неравенстве в силах, какое обыкновенно ошибочно выставляют на вид, – это значит не только превозносить наших героев свыше меры, но и возводить их в рыцари невозможного романа.

Время не позволит мне, да, я думаю, в этом и нет необходимости, описывать в деталях сражения этой полной событиями недели. Достаточно сказать, что утром 21 июля англичане, заняв ветренное положение, напали на суда испанского арьергарда под командой дон Хуана Мартинеца де Рекальде, державшего свой флаг на «Санта-Анна». Не позволяя им сблизиться, несмотря на все их попытки к тому, они громили их из своих больших орудий в продолжение трех часов с таким успехом, что Рекальде обратился к дон Педро де Вальдесу за помощью, так как корпус его корабля был пробит в нескольких местах и фок-мачта повреждена весьма существенно. Корабль дона Педро «Ниестра Сеньора дель Розарио», идя к Рекальде на помощь, столкнулся сперва с одним, а потом с другим из своих мателотов, причинив им повреждения, потерял бушприт и фок– и грот-мачты и был оставлен Мединой Сидониа, вообразившим, что его обязанность состоит в том, чтобы пробиться к Дюнкерку, даже хотя бы ценой потери упомянутого большого и ценного корабля, который на следующее утро был взят Дрэйком и отправлен в Торбей. Другой корабль «Ниестра Сеньора де ла Роза», 945 тонн водоизмещения, потерпел от взрыва и также был взят по приказанию адмирала и отведен в Веймут. Во вторник было второе жаркое сражение близ Портланда, а затем третье – близ острова Уайт, когда корабль Рекальде «Санта-Анна», в 768 тонн, получил вдобавок к прежним еще новые, столь серьезные повреждения, что оставил флот и выбросился на мель под Гавром. Английский флот, увеличившийся на своем пути множеством мелких судов, полных экипажем, найдя, что запас его снарядов истощился, удовольствовался на следующий день близким преследованием испанцев, которые в субботу в полдень стали на якорь в Кале, тогда как английские суда бросили якоря западнее и на ветре их, в расстоянии около мили. Здесь к Говарду присоединилась эскадра проливов («the squadron of the narrow seas») под командой лорда Генри Сеймура и сэра Вильяма Винтера, а также флотилия лондонского Сити, под начальством Николая Горджеса, и многие частные суда. Численность всего флота была доведена до 200 судов, многие из которых были очень малы, но 49, как я уже указывал, представляли действительно боевую силу. Испанский флот уменьшился вследствие потери трех, если даже не четырех, своих самых больших и лучших кораблей, а затем, уже в Кале, еще потерей крупнейшего и сильнейшего по вооружению из галионов. В субботу ночью Говард послал восемь брандеров в середину испанского флота, произведя этим такую панику, что суда последнего обрубили якорные канаты в были отнесены ветром и приливом далеко под ветер. В суматохе «Сан-Лоренцо» повредил свой руль, почему на следующее утро приткнулся к мели и после жаркого боя был взят в плен шлюпками с корабля «Арк» и с мелких судов…

Но главные силы флотов перешли к Гравелину, и здесь 29 июля разыгралось то великое сражение, которое повлияло на историю Европы сильнее, может быть, чем какое бы то ни было сражение нового времени, сражение, которое надломило гигантскую силу Испании, поколебало испанский престиж и положило основу английской империи.

Было бы приятно остановиться на деталях этого великого боя и рассказать, как испанские суда, построившиеся в строй полумесяца, выпуклостью вперед, были атакованы с крыльев и с центра нашим флотом; с западного крыла – Дрэйком, Хаукинсом, Фробишером, Фентоном, Феннером и другими; с центра – Говардом и его родственниками вместе с графом Кумберландом и с восточного крыла – Сеймуром с Винтером и с эскадрой проливов; как фланговые суда были оттеснены к центру; как в этой свалке суда причиняли аварии одно другому и обращались в беспомощные инертные массы, пока англичане поражали врагов из орудий, оставаясь сами сравнительно в безопасности. «Сражение, – пишет Винтер, – продолжалось с девяти часов утра до шести часов вечера, в течение какового времени испанцы все время удалялись к NNO или NO, насколько они могли, держась соединенно… Я уверяю, что с моего корабля было выпущено 500 снарядов из полупушек (30 1/2 фунтов), кульверин (17 1/2, фунтов) и полукульверин (9 1/2 фунтов); и когда я был даже дальнейшим из всех, я был вне досягаемости снарядов их аркебузов и большую часть времени был в расстоянии, допускавшем вести с ними разговор. Без сомнения, неприятель потерял многих убитыми и ранеными и претерпел массу повреждений, как это укажет время; и когда все люди утомились, а запас снарядов и патронов истощился почти совсем, мы прекратили стрельбу и последовали за неприятелем.

Предмет столь интересен, что является желание развивать изложение дальше, но время побуждает меня приблизиться скорее к концу. Достаточно поэтому сказать, что испанцы были разбиты наголову; что два самых больших корабля несчастной португальской эскадры – «Сан-Фелипе» и «Сан-Матео» – выбросились на отмель у нидерландского берега, чтобы не затонуть в открытом море. Говард говорит, что кроме того три судна были потоплены и четыре или пять загнаны на мель. Он же говорит, что 30-го числа один из больших кораблей, будучи в очень расстроенном состоянии, вел переговоры о сдаче с капитаном корабля ее величества, называемого «Хоуп», и, прежде чем успел договориться об условиях, затонул на глазах экипажа последнего. Это мог быть «Сан-Жуан-де-Сицилия», который был сильно разбит в сражении и никогда более не возвращался в Испанию, хотя место гибели его неизвестно. Потеря убитыми и погибшими была очень велика; какова именно – это неизвестно, потому что преследование англичан и ужасное плавание кругом западной части Ирландии не допускали сбора официальных сведений. О потерях между Шетландскими островами и у берегов Ирландии я не намереваюсь теперь говорить. Для моей цели достаточно сказать, что, согласно лучшим испанским отчетам об этом поразительном бедствии, рассказать о нем на родине могла едва половина из 130 судов первоначальной эскадры; некоторые из последних и не пошли дальше Корунны; другие, как, например, три галеры, повернули назад прежде перехода через Бискайский залив.

Г. Лаутон не касается совсем в своем превосходном очерке существенного элемента неудачи Армады. 19 000 солдат, которых намеревались переправить на судах флота из Испании, отнюдь не составляли всей армии вторжения. Главная часть ее должна была сформироваться из армии герцога Пармского и была приготовлена для посадки на суда в Дюнкерке. Сам герцог был командующим экспедицией. Но наши союзники, голландцы и зеландцы, приняли все меры для воспрепятствования всякому соединению между крыльями испанских сил, противопоставив им свои флоты. Вот как говорит об этом Бэрчетт:

«Двадцать седьмого июля испанский флот стал на якорь перед Кале, а недалеко от него стал на якорь английский адмирал, который, с присоединением к нему эскадр лорда Сеймура и сэра Вильяма Винтера, имел теперь сто сорок судов, крепких я сильных, хотя главная боевая сила сосредоточивалась не более как на пятнадцати из них.

Испанцы очень хлопотали теперь, чтобы герцог Пармский выслал им на помощь сорок легких ботов, потому что вследствие неповоротливости их судов они не могли сражаться с легкими и подвижными английскими судами. Они также советовали герцогу немедленно посадить на суда свою армию и быть готовым воспользоваться первым удобным случаем, чтобы под их прикрытием высадиться в Англии. Но кроме того, что на его плоскодонных судах открылась течь и что он ни в каком отношении не был готов к той быстроте действий, к какой его побуждали, исполнению требовавшегося от него препятствовали корабли готлландцев и зеландцев, которые под командой графа Юстина Нассау продолжали держать в блокаде гавани Дюнкерка и Ньюпорта – единственные порты, из которых силы герцога могли выйти в море».

Таким образом, даже и независимо от столкновения между испанским и английским флотами и даже если бы силы англичан и были менее превосходны, чем какими они проявились в сражениях, великая Армада все-таки была бы предприятием неудачным и бедственным. Г. Лаутон совершенно справедливо подчеркивает то, что бедственная судьба Армады не была ни чудом, ни подготовлена вмешательством провидения, пославшего специально невыгодные для нее штормы. Просто если бы Филипп или имел лучших советников, или не был бы так упрям, то он понял бы, что не только предпринятое им дело было свыше сил его, но что и невозможно, чтобы он имел успех, принявшись за него таким образом. Можно еще заметить, что если Медина Сидониа и не оправдывается буквой данных ему инструкций в своем образе действий, а г. Лаутон, кажется, указывает именно на это, то организация его силы была именно такова, что должна была привести его к толкованию духа инструкций совершенно в том смысле, как он это сделал. Если известия Бэрчетта справедливы, то, кажется, ту же идею носил и Медина Сидониа до своего окончательного поражения на море, а именно: что законы морской стратегии не препятствуют переправе экспедиции для нападения на территорию через море, занятое враждебным флотом.

В этом была основная ошибка короля Испании, и большая выгода совместного обсуждения поражения Медины Сидониа и Персано состоит в том, что параллелизм этих случаев так убедительно подтверждает правила стратегии. Медина Сидониа в 1588 г. не успевает высадить ни одного человека (за исключением беглецов) на территорию, избранную для десанта, – совершенно так же, как и Персано в 1866 г., и флоты обоих их претерпевают ужасное поражение.

Королю Испании было невозможно считать английский флот незначительным после событий в Кадисе в предшествовавшем году. Да даже если бы он и был так незначителен, то необходимо было парализовать его действия каким-нибудь образом, прежде чем предпринимать высадку на территорию, которую он оберегал. Совершенно так же итальянское правительство, или Персано за него, не может быть оправдано в пренебрежении силами австрийцев в Поле. Но, как бы мало ни ценили эти последние, надо было совсем парализовать их действия, если уж было решено захватить остров Лиссу. Ни Медина Сидониа, ни Персано не имели морской силы, достаточной для двойной операции – парализования обороняющего враждебные берега флота и, одновременно, прикрытия высадки, – и все-таки пытались исполнить последнюю.

Во всех случаях, когда десант стережется враждебным флотом, должна быть неудача до тех пор, пока наступающие силы не разделятся на две части резко различающегося между собой назначения: одна для парализования могущих вмешаться в дело морских сил противника, а другая – для сопровождения самого десанта. Но Филиппу предстояла задача еще более трудная, чем Персано, так как ему надо было парализовать три враждебных флота, один из которых, как лежащий между двумя крыльями наступающих сил, надо было непременно разбить. Армаде угрожали, как мы видели, флоты лорда Говарда у Плимута, лорда Генри Сеймура в «узких морях», у Дуврских проливов, и графа Юстина, блокировавшего Дюнкерк и Ньюпорт. Заглянул ли Филипп хоть раз в лицо этому положению дела? Приготовил ли он хоть сколько-нибудь свои силы к разделению на четыре необходимые части, из которых каждая была бы достаточно сильна: одну – для парализования лорда Генри Сеймура, другую – для парализования лорда Говарда, третью – для поражения и затем для парализования сил графа Нассау и четвертую – для конвоирования и прикрытия вылазки? Ни в чем не видно и признака, чтобы настоятельные соображения нашли место в его уме, и если действия Медины Сидониа каким-нибудь образом воплощали идеи своего господина, то последний необходимо должен был иметь твердую уверенность, что так или иначе десант должен иметь успех перед лицом трех враждебных флотов.

Персано должен бы был парализовать только один флот, но он, вероятно, опирался на ту же идею, как и Медина Сидониа, т.е. что появление австрийского флота не помешает ни переправе десанта к острову Лисса, ни окончательному успеху предприятия.

Таким образом, неуспех нападения на Англию в 1588 г. и на Лиссу в 1866 г., так же как и неудача наполеоновского десанта в Египте, могут быть приписаны одной и той же причине, а именно – пренебрежению основными правилами морской стратегии. Достаточно большую морскую силу следует разделить так, чтобы одну часть употребить на парализование возможных действий враждебных флотов, а другую – на прикрытие десанта. Если же морская сила недостаточно велика для такого разделения, то нападения на заморские земли прямо не должны быть предпринимаемы, потому что, за исключением «чудесного» оборота дела, они обречены на неудачу, как всякие экспедиции, опирающиеся на море сомнительного обладания.

Я обращал внимание читателей в четвертой главе моего сочинения на начало тех десантов и контрдесантов на заморские земли, которые были впервые предприняты сэром Робертом Хольмсом против голландских владений на берегах Африки и Америки и повлекли за собой возмездие со стороны голландцев в экспедициях де Рюйтера. Я также указывал и на те неоднократные переводы из рук в руки Вест-Индских островов и 1666–1667 гг., которые впоследствии сделались столь обычными в морских войнах. Несколько слов об известных экспедициях в Ирландию в интересах Иакова II, в 1689–1690 и 1691 гг., могут быть полезны здесь, так как они представляют примеры класса десантов, о котором я говорил в предыдущей главе, как о не содержащем элемента времени и как о зависящем в своем исходе от того приема, какой десант встретит в самой атакуемой стране. В таких экспедициях флот не имеет иного значения, как конвой. В них нет высадки, подлежащей прикрытию, и нет водворения на занятой территории, подлежащей отстаиванию. В таких случаях законно держаться метода уклонения от неприятеля, хотя можно рассчитывать на больший успех, если возможное вмешательство враждебной морской силы будет парализовано или, по крайней мере, отвлечено от экспедиции и если малая конвойная сила будет прямо направлена на защиту транспортов.

В 1689 г. организация английских морских сил была в дурном состоянии, и, помимо действительной неприспособленности кораблей к приобретению и удержанию обладания морем, необходимые приготовления замедлились, так что адмирал Герберт не имел надежды помешать высадке Джеймса (и в действительности не делал даже и попытки к тому), состоявшейся в Кинсале 12 марта. Когда Герберт получил известие о том, он был занят только еще сбором своего флота, и все его надежды не простирались далее возможности перехватить, французский конвой при его возвращении. Даже когда он отплыл к западу, то при нем была только часть его флота, а присоединения остальной он неуверенно ожидал позднее.

Здесь, таким образом, мы имеем случай высадки на дружеский берег, в котором работа морских сил была исполнена тогда, когда войска уже высадились на берег, и в котором поэтому вопрос об обладании морем возникает только на время переправы через него войск. Но даже здесь последовала необходимость в подкреплениях и пополнении запасов для десанта[94].

Я перехожу теперь на «обильное поле» для примеров требуемого рода: к истории Вест-Индских экспедиций. Король Вильям часто давал приказания и инструкции губернаторам различных плантаций Америки тревожить французов в отдаленных частях их владений. И для того, чтобы они имели большую возможность исполнять это, будучи в то же время обеспечены от набегов французов, он часто посылал к ним небольшие эскадры военных кораблей, всегда готовые поступить по их распоряжениям и указаниям… Французы, однако, были так многочисленны в своих колониях и, по богатству своих плантаций, имели возможность так хорошо снаряжать своих приватиров для плаваний к Западным островам, что малые силы англичан были не только недостаточны для наступательных против них действий, но даже не были в состоянии защищать владения своей метрополии.

Как следствие этих условий, к концу 1689 г. состоялось снаряжение под командой капитана Райта сильной для того времени эскадры, состоявшей из 1 корабля третьего ранга, 7 – четвертого и 2 – пятого, при 2 брандерах и 1 кетче. Райт должен был собрать свои суда в Плимуте, посадить там на них пехотный полк и отплыть к Барбадосу.

Данные ему инструкции предписывали посоветоваться с губернатором Барбадоса о том, как лучше обеспечить английские плантации и отбить те, которые могли попасть в руки французов, но не оставаться там дольше, чем это окажется необходимым для отдыха людей его и для посадки на суда новых войск. Затем он должен был следовать к тому из Подветренных островов, где, по сведениям о положении неприятеля, он будет иметь больше надежды действовать с успехом. У Подветренных островов он должен был обратиться к генералу Кодрингтону и во всем, относящемся до береговых операций, действовать согласно его указаниям и мнению военного совета, как, например, относительно высадки полка и нападения на французские колонии, отбития взятых у нас островов или относительно беспокойства неприятеля каким-либо способом. В предприятиях в море он должен был действовать по совещанию с губернатором и с военным советом, если к такому совещанию будут представляться случаи, и беречь, по возможности, матросов для безопасности своих кораблей; для того же, чтобы острова были обеспечены от внезапного нападения, ему было запрещено отделять хотя бы один даже корабль от своей эскадры, не известив предварительно о таком своем намерении губернатора или совет и не получив от них сведений, что немедленной помощи эскадры не требуется.

Райт отплыл из Плимута 8 марта 1690 г. с большим конвоем; но до прибытия его на Мадейру пять из его военных кораблей и часть конвоя отделились от него и были потеряны из вида. К счастью, однако, он нашел их на Мадейре и затем дошел до Карлэйльской бухты на Барбадосе к 11 мая уже без всяких случайностей, но – факт обычный в те дни – с командой, сильно ослабленной утомлением и болезнью.

Однако переселенные на берег люди его скоро оправились, и флот его был в состоянии выйти в море 27-го числа. 30-го он прибыл в Антигуа и, назначенный там членом совета, участвовал в совещании о предстоящем образе действий.

Кажется, что советом не было поставлено ничего другого, кроме того, чтобы генерал и коммодор пришли сами к соглашению между собой в программе операций, и коммодор отплыл 3 июня к Монсеррату, где к нему присоединился генерал с добавочными войсками и откуда они вместе отплыли к Невису. Здесь 17 июня они пришли к решению отбить обратно от французов остров Сент-Кристофер. Надо сказать, что сначала владение этого острова разделялось между французскими и английскими колонистами. В течение войны первые осилили вторых и были теперь хозяевами острова.

Первой операцией нападения была высадка сэра Тимоти Торнхилля, приблизительно с 500 солдат, к востоку от Фрегатской бухты. Он был встречен французами, но дважды разбил их и пошел по направлению к Бас-Тер, снова разбив войска неприятеля, пытавшиеся остановить его движение. Затем генерал сам высадил на берег трехтысячный отряд и также поспешил к Бас-Тер, в то время как флот приготовлялся кооперировать с ним бомбардированием города и фортов. Вмешательство флота, однако, оказалось ненужным, так как неприятель покинул укрепления и бежал в горы. Армия, продолжая свое движение, жгла все на своем пути и, наконец, расположилась лагерем в расстоянии одной мили от города. Форт Чарлье, однако, все еще был занят неприятелем. Флот перешел к старому рейду и стал там на якорь в ожидании армии. 30-го два орудия были поставлены на берегу для обстреливания форта, тогда как флот помогал им бомбардированием последнего с моря, держась под парусами. 2 июля форт все еще держался, и в помощь к прежним двум орудиям на берег были свезены еще девять 12-фунтовых. Это привело к падению форта, на котором взвился флаг перемирия. 12-го были подписаны условия сдачи, а 13-го место было оставлено неприятелем.

17-го было решено атаковать остров св. Евстафия, и сэр Т. Торнхилль высадился туда со своим полком, не встретив сопротивления, а в тот же вечер и флот стал на якорь в бухте. Цитадель форта, однако, несмотря на то, что гарнизон состоял всего из восьмидесяти человек, держалась до 24-го. Это была единственная цитадель на острове, и потому с падением ее было завершено и завоевание острова.

По окончании этого завоевания флот возвратился к форту Чарлье на острове Сент-Кристофер, чтобы снова погрузить на суда запасы и поставить орудия, которые были свезены на берег. После этого военный совет решил, что, вследствие развития болезней в армии и приближения ураганного времени года, ничего более предпринимать не следует. Часть войск, не оставленная в гарнизонах завоеванных земель, была высажена обратно в Антигуа, и флот возвратился к Барбадосу.

Это начало длинной серии попеременных завоеваний и потери островов вест-индской группы, без сомнения, имеет очень скромный характер; но я уже замечал, что принципы иногда более очевидны в войне, где обстановка проста, чем когда обширный entourage[95] развлекает внимание.

В этих двух маленьких завоеваниях мы имеем все элементы успеха и ни одного элемента неудачи: во-первых, полное обладание морем, так как нигде не было даже и намека о какой бы то ни было морской силе французов; во-вторых, полное согласие между генералом и адмиралом; в-третьих, достаточная военно-сухопутная сила. Флот, поставив армию в условия возможности действовать, затем поддерживает и питает ее. Нападающей силой является армия, а флот, доставив ее на место, играет роль простого ее помощника. Ее силы были измерены в действиях против форта Чарлье, и было найдено, что двенадцать легких орудий, свезенных на берег, в руках армии, но только при гарантии с моря, находящегося в полном обладании дружественного флота, представляют более действенную силу, чем все залпы флота.