"Паутина любви" - читать интересную книгу автора (Карр Филиппа)

ОБЕЩАНИЕ

Вернулась я в Кэддингтон в начале сентября. Мне было жаль оставлять Дорабеллу. Более того, я чувствовала, что меня все сильнее поглощала жизнь Трегарлендов. Тем не менее, я понимала, что мать не хочет, чтобы я слишком долго задерживалась там. Мать сказала так:

— Я знаю, что Дорабелла очень любит, когда ты возле нее, но теперь у нее есть муж, и ей следует вести семейную жизнь. Кроме того, у тебя есть своя собственная жизнь, ты не должна стать лишь частью жизни Дорабеллы!

Я, конечно, понимала, что она имеет в виду. Мать собиралась устраивать званые обеды и приглашать на них подходящих молодых людей. Мне эта затея не нравилась, и я сказала ей, что не желаю быть выставляемой на аукцион.

— Что за чепуха! — отвечала она. — Тебе нужно повидать жизнь, вот и все.

Ее обрадовало предложение Эдварда отправиться в Лондон. Он написал: «Ричард Доррингтон был бы рад, если бы вы и Виолетта, а также сэр Роберт, разумеется, если он сможет приехать, провели недельку у них в Лондоне. Вам, должно быть, захочется посмотреть наш дом. У нас тут некоторый беспорядок, поскольку мы еще толком не устроились. Однако, независимо от этого, некоторое время вы можете погостить у нас. Мэри Грейс собирается написать вам».

— Я думаю, что они чувствуют себя обязанными пригласить нас, потому что здесь гостил Ричард, — сказала я.

— Это очень милый дружеский жест, — ответила мать. — Я была бы не прочь поехать к ним. Не знаю только, как к этому отнесется твой отец.

Мой брат Роберт вновь начал ходить в школу. Он постоянно жаловался на то, что из-за школы ему приходится упускать множество интересных возможностей, которыми пользуется остальная семья.

— Со временем ты избавишься от этой обузы, — утешила я. — Нам всем пришлось пройти через это.

Я была довольна открывшейся перспективой посещения Лондона, и, как выяснилось, визит к семье Доррингтонов оказался интересным.

Миссис Доррингтон была просто очаровательной, и она сдружилась с моей матерью. Мне понравилась Мэри Грейс: немного моложе Ричарда, довольно тихая и застенчивая девушка, занимавшаяся в основном уходом за своей матерью.

Дом был большим и комфортабельным, с немалым штатом прислуги. Он выходил на тихую площадь с садом, что было характерно для этого района.

Вновь приобретенный дом Эдварда находился неподалеку — на улице, обсаженной деревьями. Он и Гретхен были, судя по всему, очень счастливы и довольны друг другом, хотя временами я замечала в глазах Гретхен грусть и полагала, что знаю ее причину: она, наверное, думала о своей семье в Германии. Насколько я могла судить, ситуация там не изменилась.

Ричард Доррингтон приложил все усилия к тому, чтобы наш визит оказался удачным. Он постоянно водил нас в театр, после чего мы обычно ужинали в небольшом ресторанчике возле Лейчестер-сквер, который часто посещали актеры. После провинциальной жизни это было очень интересно.

Днем Ричард и Эдвард были заняты работой, так что мы с матерью могли вволю походить по магазинам. Главным образом нас интересовали приобретения для будущего ребенка. Мэри Грейс тоже интересовалась этим и иногда сопровождала нас.

Однажды мы отправились с ней в музей, на выставку миниатюр, и я тут же поняла, что она весьма глубоко разбирается в этом предмете. Отбросив застенчивость, она позволила себе пространные и эмоциональные высказывания.

Меня порадовал проявленный ею интерес, и я внимательно слушала ее. Она стала необычайно разговорчива и, в конце концов, призналась в том, что сама занимается живописью.

— Немного, — добавила она, — и без особых успехов, но все равно это — увлекательное занятие!

Я сказала, что хотела бы познакомиться с ее работами, и она сразу приуныла:

— О, ничего достойного внимания!

— И все-таки я хотела бы посмотреть, покажи мне, пожалуйста!

Мэри продолжила:

— Есть — такие люди, которых сразу же хочется нарисовать: есть в них что-то такое…

— То есть, они красивы?

— Ну, не обязательно, в расхожем смысле этого слова… Просто в них есть что-то такое… Мне хотелось бы нарисовать тебя!

Я удивилась и, признаюсь, слегка оторопела. Рассмеявшись, я сказала:

— Вот с моей сестры-близнеца Дорабеллы получился бы очень хороший портрет! Мы похожи, но она все же другая: она жизнелюбива и очень привлекательна. Вот если бы ты увидела ее, тут же захотела бы написать ее! Вскоре ей рожать, но, может быть, после родов ты сможешь написать ее? Я уверена, что она будет более подходящей моделью, чем я.

Мэри Грейс сказала, что ей нравится ни с чем не сравнимое чувство, которое возникает у нее перед началом работы. Специально пока еще ей никто не позировал. Заметив привлекательное лицо, она набрасывала его по памяти, а затем начинала писать: делала эскиз, а затем прорабатывала детали.

— Это мне подходит, — сказала я. — Несколько набросков ты можешь сделать.

— О, ты не возражаешь? Только никому не говори!

— Это будет нашей тайной.

На следующий день я пришла в ее комнату, и она сделала несколько набросков, но отказалась показать их мне. Зато Мэри продемонстрировала работы, сделанные ранее. Среди них было несколько акварельных миниатюр, которые я нашла очаровательными. Она вспыхнула от удовольствия, я редко видела ее столь довольной.

Мать заметила мне:

— Я очень рада тому, что ты подружилась с Мэри Грейс. Похоже, ей нравится твое общество?

— Очень милая девушка, — ответила я, — но слишком уж неуверенная в себе.

— В отличие от своего брата! Нужно, чтобы кто-нибудь помог ей найти себя.

В этот вечер мы отправились в оперу. В Ковент-Гардене давали «Травиату». Ричард заранее знал, что будет именно эта опера, и приложил все старания, чтобы раздобыть на нее билеты. С того самого момента, как поднялся занавес и показалась с изысканностью оформленная сцена, как только Виолетта поприветствовала своих гостей, — до самого конца все было сплошным наслаждением.

После спектакля мы ужинали в ресторане неподалеку. Настроение было веселое, и постоянно обыгрывалось мое имя, совпадавшее с именем героини оперы.

— На этом и кончается всякое сходство, — завершил Эдвард.

Мать заметила:

— Надо мной смеялись, когда я дала ей это имя, но я ничуть не жалею об этом. Мне оно кажется красивым… и, по-моему, подходит ей?

С этим согласились все.

— А Дорабелле пришлось нести еще большее бремя, — сказала я.

— «Дорабелла» тоже звучит красиво, — возразил Ричард. — Как жаль, что ее сегодня нет с нами!

— При встрече я дам ей детальный отчет о сегодняшнем вечере, — пообещала я.

Домой мы возвратились поздно. Вечер был очень удачным. Я вспоминала Дорабеллу, которая наверняка разделила бы нашу радость, и вновь задумалась о том, как ей удастся прижиться в Корнуолле.

На следующее утро мать сказала мне:

— Вчерашний вечер был просто великолепен, не так ли? Ричард, по-моему, просто молодец!

— Да, он очень предусмотрителен.

— С его стороны было так мило пригласить нас на эту оперу! Он сказал, что решающую роль сыграла именно «„Травиата“… то есть то, что тебя зовут Виолеттой.

— Наше сходство на этом кончается, как справедливо заметил Эдвард.

— Хотелось бы на это надеяться. Было бы ужасно думать о том, что ты проживешь, такую жизнь и безвременно увянешь.

Я рассмеялась, а она добавила:

— А ты помнишь, что нас ожидает? С этой суетой вокруг рождения ребенка я чуть не позабыла: ваш день рождения!

— Конечно… в следующем месяце. Я еще не позаботилась о подарке для Дорабеллы.

— Я тоже, а что бы ты предпочла? Нужно решать, пока мы еще в Лондоне. Завтра пойдем и что-нибудь присмотрим, только не позабудь об этом.

— Не позабуду!

В этот вечер нас ждал званый ужин. Доррингтоны пригласили какого-то юриста с женой, а с ними недавно вышедшую замуж их дочь с супругом.

Разговор за столом главным образом шел о ситуации в Европе. Престарелый юрист сказал, что ему не нравится, как там развиваются события.

— Этот союз между итальянским и немецким диктаторами весьма опасен, таково мое мнение!

— Нам не следовало спокойно наблюдать за тем, как Италия захватывала Абиссинию, — сказал Ричард.

— А что мы могли поделать? — спросил Эдвард. — Неужели нужно было ввязываться в войну?

— Если бы все европейские государства вместе с Америкой вели единую политику и приняли бы санкции, Муссолини отказался бы от этой затеи!

— Теперь уже слишком поздно, — заметил юрист. Я бросила взгляд на Гретхен. Ей было не по себе, как всегда бывало при обсуждении европейской политики. Я подумала, что следовало бы сменить предмет разговора. Тема действительно сменилась, но, по-моему, для Гретхен вечер уже был испорчен.

На следующее утро Мэри Грейс сказала, что хочет что-то показать мне. Я отправилась в ее комнату. На столе лежала живописная миниатюра. Мэри указала на нее и отступила назад, отвернувшись, словно не желая видеть мою реакцию.

Я как зачарованная рассматривала портрет. Это была великолепная работа: цвета мягкие, затушеванные. Это было мое лицо, но в нем было нечто такое… приковывавшее взгляд. Выражение глаз как будто пыталось передать что-то невысказанное, а легкая улыбка на губах противоречила ему.

Я не могла поверить в то, что Мэри создала столь утонченное произведение искусства. В удивлении я повернулась к ней, и она заставила себя посмотреть мне в глаза.

— Тебе не понравилось? — пробормотала она.

— Просто не знаю, что тебе и сказать. Ведь ты настоящий художник, Мэри! Почему ты это скрываешь?

Она была смущена.

— Я считаю, что это чудесная работа! Да так оно и есть! Казалось бы, небольшой портрет, и все-таки… в нем все есть. Это произведение, которое заставляет вглядеться в лицо и задуматься над тем, что же кроется за этой улыбкой?

Неужели я и в самом деле выглядела так? О чем же я думала, когда позировала Мэри Грейс? О предмете, который постоянно занимал мои мысли? Дорабелла и, Дермот… их брак… миссис Парделл, не верившая в то, что ее дочь умерла… этот хитроумный старик, который наблюдал за нами все время так, будто мы были пауками в банке, откуда нам все равно никуда не деться. Вот какие мысли преследовали меня, когда я позировала ей.

Я восхищенно посмотрела на Мэри. Ее талант действительно поразил меня, и я заговорила, пытаясь придать словам ироничный оттенок, так как Мэри и вправду была взволнована:

— Мэри Грейс, вы обвиняетесь в умышленном сокрытии своего таланта! Известна ли вам притча о талантах? Вы были одарены талантом и скрыли это, а человек, владеющий талантом, обязан пользоваться им!

— Я просто не верю…

— Тебе необходимо поверить в себя! Я собираюсь купить у тебя эту миниатюру и буду твоим первым заказчиком!

— Нет, нет… я подарю ее!

— Я не имею права принять такой дар, но очень хочу получить эту вещь, и получу. Послушай-ка, а ты ведь разрешила одну проблему: в октябре у моей сестры день рождения, и у меня тоже. Я ломала голову над тем, что бы ей подарить? Теперь этот вопрос решен, и я не имею права получить от тебя в подарок вещь, которую собираюсь дарить другому! Это настоящая находка! Теперь мы с ней не слишком часто видимся, хотя до ее замужества постоянно жили бок о бок. Этот , портрет будет идеальным подарком в день рождения! Мы с тобой пойдем и вместе подберем для вето красивую рамку… а потом я подарю его Дорабелле. Она будет в восторге! Очень красиво и совершенно неожиданно! Ах, Мэри, огромное тебе спасибо! Ты нарисовала прекрасный портрет и в то же время решила для меня важную проблему!

Она смотрела на меня, приоткрыв рот от изумления.

— Милая Мэри! — воскликнула я. — Да что ты глядишь, как будто тебя сглазили, — как говорят в Корнуолле?

Наконец, и ее захватил мой энтузиазм. Она в самом деле была необычным человеком. Те немногие художники, которых я знала, имели преувеличенное представление о собственной значимости, и единственное критическое слово об их творчестве означало смертельную вражду. Мэри была скромна и искренне удивлена. Исключительно редкое сочетание — талантливый и скромный художник!

Я уже представляла себе лицо Дорабеллы, рассматривающей эту миниатюру. Наверняка она тоже захочет позировать. «Еще один заказчик для Мэри Грейс!» — с удовольствием подумала я.

Мы с Мэри объявили о том, что вместе отправляемся за покупками. Взяв с собой миниатюру, мы пошли в ювелирную лавку на Хай-стрит, которую я приметила заранее, поскольку в ее витрине было выставлено несколько интересных вещей, некоторые из них — старинные, редкие и красивые.

Звякнул колокольчик у входной двери, и мы вошли в помещение. Из-за прилавка встал пожилой мужчина.

— Доброе утро, леди! Чем могу служить?

— Мы хотели бы рамку… небольшую… вот для этого, — я выложила миниатюру на стол.

Внимательно разглядев ее, он улыбнулся мне:

— Очень мило! И великолепное сходство! — Я покосилась на Мэри Грейс, которая сразу же покраснела.

— У вас найдется что-нибудь подходящее? — спросила я.

— Рамка нужна небольшая, — сказал он. — Такие размеры нечасто встречаются. Небольшая и овальная. Большинство рамок весьма заурядно, а такой образец хорошего искусства нуждается в чем-то необычном, верно?

— Да, это будет подарок.

— Чудесный подарок! — он задумался. — Недавно к нам поступила пара серебряных рамок. Подождите минутку. Томас! — позвал он.

Появился какой-то мужчина, значительно моложе первого. — Да, сэр?

— Что с теми рамками, которые поступили накануне? От Марлона. Наверное, они подойдут для этой картины?

Мужчина подошел и взглянул на миниатюру.

— Превосходно! — заметил он, улыбнувшись мне. — Для этого действительно нужна красивая рамка. — И он ушел.

Старик повернулся к нам:

— Рамки поступили к нам лишь накануне. Мы еще толком и не разглядели их, да и все остальное, что поступило вместе с ними. Подержанные вещи, знаете ли. Они достались нам на распродаже. Такие вещи могут передаваться из поколения в поколение, а потом кто-нибудь умирает, и все идет с молотка.

Он развлекал нас болтовней, пока не появился Томас с рамками. Они были действительно хороши.

— Им, по крайней мере, лет двести! — сообщил наш старик. — В те времена умели делать такие вещи: настоящие мастера! В наше время они не часто встречаются. Что ж, я думаю, эта картина прекрасно подходит сюда по размеру. К сожалению, рамки продаются только парно!

Меня осенило.

— Скорее всего, нам как раз пара и понадобится! — сказала я. Ведь если Дорабелла захочет иметь такую же миниатюру, вторая рамка окажется очень кстати. — Но я не совсем уверена в этом.

— Что ж, тогда пока берите одну, но в случае нужды дайте мне знать, хорошо? Я пока отложу другую… скажем, до конца октября, а после этого пущу ее в продажу. Конечно, им следовало бы идти в паре, но раз уж так…

— Это было бы чудесно! — воскликнула я. — А вы не можете вставить миниатюру в эту рамку?

— Думаю, что смогу, — сказал старик. Вновь появился Томас, и начали выяснять, сможет ли он вставить миниатюру в рамку.

— Придется чуточку подрезать, — заявил он. — Работа тонкая, но мы справимся. Так всегда 6ывает, редко случается, что картина точно вписывается в рамку. Не зайдете ли вы во второй половине дня?

Мы согласились, договорились о цене и радостные вышли на улицу. Мэри Грейс все еще была ошеломлена.

Мать спросила меня:

— Удачно ходили сегодня за покупками?

— Очень удачно! — ответила я таким тоном, что она непременно задала бы дополнительные вопросы, если бы не была так занята собственными делами.

С трудом я дождалась послеобеденного времени.

В этой серебряной рамке миниатюра выглядела еще лучше, и мне захотелось показать ее всем присутствующим.

В этот вечер мы собрались в гостиной Доррингтонов. Я сообщила матери:

— Мне удалось купить чудесный подарок для Дорабеллы!

— Должно быть, ты купила его сегодня? — предположила она.

— Сегодня он принял окончательный вид!

— Что это? Я пояснила:

— Мне хочется сначала показать, а уже потом все объяснить.

— Ну, так где же подарок?

— Подожди, — сказала я, покосившись на Мэри Грейс, погруженную в разговор с Эдвардом и Гретхен. — Сейчас я его принесу.

Я вернулась с миниатюрой, упакованной в бумагу. Развернув ее, я протянула портрет матери.

Взяв в руки, она стала внимательно разглядывать его.

— Это проста чудесно! — воскликнула она.

— Мэри Грейс ходила вместе со мной выбирать рамку.

— Но… это же ты? — удивилась мать. — Иди-ка сюда, Мэри Грейс, и сознавайся во всем! — воскликнула я — Я уже выговорила ей за то, что она зарывает свой талант. — Я обратилась к Ричарду, изумленно рассматривавшему картину. — А вы и не знали, что у вас в семье есть художник?

— Мэри Грейс… — начал он.

— Я знала, что она возится с красками… — произнесла миссис Доррингтон.

— И это вы называете возней с красками? — возмущенно воскликнула я. — Я выяснила, чем она занимается, и она нарисовала мой портрет! Он просто чудесный. Дорабелла будет потрясена! Я заберу Мэри Грейс к Трегарлендам, и там она нарисует портрет Дорабеллы. В ювелирной лавке есть рамка, парная с этой. Дорабелла получит этот портрет в подарок на день рождения, а я, возможно, получу похожий подарок на Рождество!

Все заговорили одновременно, и теперь внимание сосредоточилось на Мэри. Она была растеряна, но, по-моему, и довольна. Я порадовалась за нее.

За обедом все разговоры крутились вокруг Мэри и того, как великолепно ей удалось передать мою внешность.

Особенно довольна была моя мать. Она сочла эту миниатюру необыкновенно удачным подарком и сказала, что завидует мне, поскольку какой бы подарок ни подобрала она, ему будет не сравниться с моим.

Мэри Грейс говорила сегодня гораздо более оживленно чем, обычно, и ей явно доставляло удовольствие находиться в центре внимания.

Мать заявила:

— Скоро нам отправляться в Корнуолл: девочки всегда праздновали день рождения вместе, это был двойной праздник. Просто не знаю, что сказала бы Дорабелла, если бы мы не собрались вместе в этот день! Через пару недель нам нужно быть там. По такому случаю, Виолетта, и твой отец должен появиться там, что бы ни произошло. Жаль, что вы не сможете поехать, Эдвард! Без вас праздник многое потеряет.

Эдвард сказал:

— Мне бы хотелось, чтобы Дорабелла жила не так далеко. Как было бы приятно, если бы мы с Гретхен могли заглянуть к вам на праздник!

— Конечно, и мне хотелось бы иметь ее поближе, — согласилась мать.

Мы оставили мужчин за портвейном, а когда они присоединились к нам, оказалось, что я сижу по соседству с Ричардом. Он сказал мне:

— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали для Мэри Грейс! Она кажется совсем другим человеком.

— Не я одарила ее талантом: он всегда был при ней!

— Да, но он был спрятан, вы вывели его на свет!

— Я уверена, что она, действительно, очень талантлива. Я хочу просить ее нарисовать портрет моей сестры, а этот покажу своим друзьям. Уверена; что у нее будут новые заказы!

— Тогда ей скоро понадобится студия в Челси!

— А почему бы и нет?

— Да, это в самом деле полностью изменило ее. Поглядите, как она болтает с Эдвардом. Вы просто чудо, Виолетта! Ваше посещение доставило нам всем огромное удовольствие! — Он серьезно взглянул на меня. — Надеюсь, и вам тоже?

— Безусловно. Я все думаю, сможет ли Мэри Грейс приехать в Корнуолл и остановиться у Трегарлендов? Я уверена — когда моя сестра увидит этот портрет, ей захочется заказать Мэри точно такой же! Мы поедем туда на день рождения — мой и Дорабеллы, и я предложу сестре пригласить Мэри. Как вы думаете, она приедет?

— Я уверен, что вы способны убедить любого члена семьи Доррингтонов сделать ради вас все что угодно!

— Вы действительно в этом уверены? Я и не знала, что умею быть столь убедительной.

Взглянув через стол, я заметила, что мать, которая беседовала с миссис Доррингтон, посматривает на меня. На ее лице была умиротворенная улыбка, и мне стало чуточку не по себе.

Покинув дом Доррингтонов, мы задержались на несколько дней у Эдварда. Мать часто уходила вместе с миссис Доррингтон. Я не просилась с ними, а она не предлагала мне этого: я знала, что мать хочет купить мне подарок на день рождения и сохранить его до поры до времени в тайне.

Много времени я проводила с Гретхен: мы вели с ней продолжительные разговоры. Было бесполезно делать вид, будто я не замечаю ее озабоченности, так что я сама заговорила о ее семье. Гретхен сказала, что дела не стали лучше, точнее, даже хуже. Время от времени она получала от своих вести, и, хотя они уверяли, что все в порядке, она знала, что все обстоит как раз наоборот: они жили в постоянном страхе.

— Все молодые люди Германии вступают в нацистскую партию. Они маршируют по улицам, они везде! К счастью, моя семья живет в сравнительно глухом месте, но ее постоянно гнетет неуверенность.

— Гретхен, а не попытаться ли им выбраться оттуда?

— У них нет возможности это сделать, они потеряли бы все. Да и как можно оторваться от своих корней? Эдвард говорит, что мы съездим к ним следующим летом, но я в этом не уверена, все постоянно меняется. Они мне не пишут об этом, но я чувствую, как им плохо. Они не хотят, чтобы я беспокоилась, говорят, что все у них хорошо, но я очень боюсь за них!

Я попыталась припомнить то ужасное ощущение, от которого мне было никак не избавиться: жуткое в своем неистовстве презрение к человеческим страданиям, этот ужас и безнадежность, которые я видела на лицах людей в ту ночь! Меня приводило в отчаяние сознание того, что люди могут быть столь безразличны и даже находить наслаждение в муках других. И что было причиной этого? Я бы еще могла понять взрыв гнева в ответ на какие-то из ряда вон выходящие действия, но это бессмысленное преследование на почве расовой ненависти было вне пределов моего понимания. Что это были за люди, способные так себя вести? Всякий раз, когда я вспоминала события той ночи, мне становилось дурно от гнева и отчаяния.

— Я хочу кое-что сообщить тебе, Виолетта, — сказала Гретхен. — Я жду ребенка!

Я обняла ее с радостью. Это и еще ее любовь к Эдварду в какой-то мере смогут компенсировать Гретхен постоянное беспокойство за судьбу семьи.

Я с родителями отправилась в Корнуолл на празднование дня рождения. Визит предстоял краткий, потому что мать и я собирались вернуться вновь в ноябре и оставаться там до рождения ребенка. Мать хотела просто убедиться, что все в порядке, я же предполагала задержаться подольше.

Мы еще не строили планы на Рождество, но подумывали о том, чтобы провести его в Корнуолле, поскольку трудно было представить себе праздник без Дорабеллы, а ее ребенок будет еще слишком мал для того, чтобы путешествовать.

Дорабелла, очень хорошо выглядевшая, обрадовалась, увидев нас. Она обняла меня и воскликнула:

— Ты не представляешь, как мне тебя не хватало! Мне не по себе, когда мы с тобой порознь. Как можно сломать привычку, сложившуюся в течение жизни?

Она говорила со мной очень открыто, что было не похоже на нее, и у меня мелькнула мысль, что она может быть… ну, не то чтобы сожалеет о сделанном ею выборе, но, возможно, ставит его под вопрос, хотя Дермот был предан ей и она, по всей видимости, питала к нему теплые чувства. Наверное, на Дорабеллу действовала беременность.

Она горячо обнялась с родителями, и я поняла, как чудесно оказаться всем вместе.

— Теперь остается лишь месяц, — заметила мать. — Потом ты поймешь, что все лишения оправданны!

Увидев миниатюру, Дорабелла пришла в восторг. — Какая красота! — воскликнула она. — И это мое? Я влюбилась в этот портрет! Это почти то же самое, как если бы ты была со мной! Я никогда, никогда не буду расставаться с ним. Да, это здорово! Нельзя назвать это безумной красотой, но все же портрет интригует… как «Мона Лиза»!

— Боже милосердный! — воскликнула я. — Я никогда не пыталась репетировать улыбку Джоконды!

— Я не хочу сказать, что ты похожа на нее, ты выглядишь самой собой, но… это просто красота!

— С каждой репликой комплименты становятся все более неприкрытыми!

Дорабелла рассмеялась.

— Как хорошо, что ты здесь, Ви! — искренне сказала она, и я заметила на ее глазах слезы. — Мне так не хватало тебя… Ты даже не представляешь, как мне не хватало тебя!

— Мне тоже тебя не хватало, — ответила я.

— Нет, нам просто нельзя расставаться! Мы жили бок о бок с первой секунды нашего существования. Нам никогда нельзя разделяться, мы ведь — частицы друг друга! Тебе нужно выйти замуж за какого-нибудь корнуолльца и жить тут, рядом со мной, все остальное меня не устроит. У тебя, кстати, есть шанс, это — Джермин! Вот было бы здорово, если учесть вражду и все такое прочее… А может быть, Гордон? Нет, я предпочла бы Джермина!

— Это было бы очень здорово!

— Я слышала, что ты в Лондоне имела успех? Говорят, друг Эдварда Ричард — просто очарователен! Вы с ним ходили в оперу?

— Мы ходили все вместе.

— «Травиата»! Наша милая мамочка, похоже, просто очарована выбором Ричарда.

— Ты была бы в восторге тоже.

— Я предпочла бы какое-нибудь представление «со мной» в главной роли! Возможно, если бы там была я, он подобрал бы что-нибудь, относящееся к Дорабелле!

— Я уверена в этом.

— Ты говоришь неправду, но как вам должно было быть весело! Да еще эта очаровательная миниатюра! Мне тоже хотелось бы иметь свой портрет.

— Я была в этом уверена и как раз собиралась тебе это предложить. Потом ты сможешь подарить мне его на Рождество.

Я рассказала ей про Мэри Грейс.

— Значит, сестра Ричарда? Круг сужается! Ты вступила в близкие отношения с этой семьей!

— Я отыскала эту рамку. Правда, она изысканная?

— Просто чудесная!

— Есть и еще одна такая же, парная.

— Где?

— Отложена в лавке. Ее придержат до тех пор, пока ты действительно не соберешься заказать свой портрет.

— Разумеется, собираюсь! Так она, эта Мэри Грейс, приедет сюда?

— Думаю, после рождения ребенка. Тебе не нужно думать о таких вещах, пока ты ждешь ребенка. Кроме того, лучше рисовать тебя, когда ты опять придешь в норму.

— Эта мысль меня привлекает!

— Тогда ты сейчас напиши Мэри Грейс, а я отвезу ей письмо. Пригласи ее на недельку-другую, ей вполне хватит этого времени. Она работает очень быстро, и портрет будет закончен к Рождеству.

— Как я рада, что ты здесь! Жизнь становится совсем другой!

— Что такое? Я нужна тебе, когда у тебя есть обожающий муж, а скоро будет еще и ребенок? И тебе до сих пор нужна сестра?

— Ты всегда нужна мне! Ты же не обычная сестра, ты ведь — частица меня! — повторила Дорабелла.

Наше пребывание в Корнуолле было недолгим. С Джоуэном Джермином я встретилась только один раз. Я сказала ему, что снова буду здесь в ноябре, и что сейчас мы приехали только отпраздновать день рождения. Мы пили подогретое вино с пряностями в отеле, расположенном в двух милях от Полдери, и на прощание он сказал:

— Рассчитываю почаще видеться с вами в ноябре. Надеюсь, в следующий раз вы погостите здесь подольше?

Я ответила, что пока ничего не знаю наверняка, может быть, я даже останусь здесь после Рождества».

— Мы еще ничего окончательно не решили, — пояснила я. — Мои родители хотели бы, чтобы Дорабелла приехала на Рождество домой, но ребенку в таком возрасте путешествовать рановато.

— Вы будете здесь! — заявил Джоуэн.

Гордон теперь был более доступным: нас связывало воспоминание о совместно пережитом приключении. Он сказал, что очень рад тому, что мы приехали и что, судя по всему, Дорабелле очень недоставало меня.

— Вы же знаете, как это бывает у близнецов, — заметила я.

— Да, очень близкие взаимоотношения! Собственно, вот и все события. Вскоре мы отправились домой.

Через неделю или чуть позже пришло письмо от няни Крэбтри и еще одно — мне от Дорабеллы.

Письма прибыли, когда мы сидели за завтраком. Мать тут же вскрыла адресованное ей письмо. Я предпочла бы забрать письмо от Дорабеллы к спальню, чтобы прочитать его в одиночестве, потому что часто она писала мне очень откровенно и это предназначалось только для моих глаз. Мать знала это и только позже спрашивала, что там новенького.

— Чудесно! — воскликнула она, дочитав свое письмо. — Няня Крэбтри уже там! Старая добрая няня Крэбтри! Она собирается кое-что изменить в детской, говорит, что Дорабелла чувствует себя хорошо да и все остальное в порядке. Няня полностью удовлетворена и счастлива, хотя не совсем уверена в докторе. Она пишет, что за этими сельскими докторами «надо приглядывать»!

Сама няня Крэбтри родилась в Лондоне и была уверена, что у тех, кому повезло меньше, не следует ожидать таких же блестящих качеств, которые присущи уроженцам столицы.

— То же самое она говорила нам в Кэддингтоне! — заметила, состроив гримасу, мать. — Корнуолл она воспримет еще более критично: он ведь еще дальше от Лондона! Но я все равно рада, что она там: няня прекрасно разбирается, что к чему, и, если вконец не запугает доктора, все будет в полном порядке! Интересно, что думает о ней Матильда? С такими людьми, как няня Крэбтри, главная сложность в том, что они всегда считают себя правыми, а тех, кто не согласен с ними, — заблуждающимися. Впрочем, в девяти случаях из десяти она оказывается права!

— Я считала, что ты абсолютно уверена в том, что никто, кроме няни Крэбтри, там не справится.

— Я-то уверена, но у нее могут быть конфликты с другими людьми. Для своей обожаемой Дорабеллы она сделает все, да и ребенок не может оказаться в лучших руках! Но няня Крэбтри любит, чтобы все делалось так, как она считает нужным!

Мне хотелось побыстрее взяться за письмо Дорабеллы, и я отправилась в свою комнату.

«Дорогая Ви!

Итак, няня Крэбтри прибыла в ореоле своей славы! Дермот отправился на станцию встретить ее, и, кажется, она его не одобрила. Как может не нравиться Дермот? Он был очень мил с ней и ответил на все ее вопросы — в той мере, которой можно ожидать от обычного мужчины. Она слегка покритиковала дом: он показался ей полным сквозняков. «А чего еще можно было ожидать? — заявила она. — Тут же море совсем рядом». Она кое-что изменила в детской и заставила меня больше отдыхать. Я, мол, всегда самовольничала, «Не то что мисс Виолетта » .Итак, ты стала для нее воплощением всех достоинств. Это всегда так бывает, верно? Хороший близнец — отсутствующий близнец!

Иногда она ведет себя так, как с нами, когда нам было три или четыре года. Что делать, она одинаково относится к детям всех возрастов, всякий ребенок — ее ребенок! Не думай, что Дермот в это вмешивается: младенцы нянюшки Крэбтри полностью принадлежат ей. Бедняжка, надеюсь, когда он/она родится, ему/ей придется не слишком трудно.

Матильда ведет себя очень спокойно и подчиняется всем ее указаниям. Дермоту няня очень нравится, хотя она ведет себя по отношению к нему так, словно он — один из тех «полоумных »мужчин, которые не могут отличить у ребенка голову от ног. Гордона она считает жалким, а относительно старика у нее не сложилось мнения, да и встречаются они с ним редко. Наверняка она считает, что он здесь не играет никакой роли.

Милая старая няня Крэбтри, я так рада, что она здесь: от ее присутствия становится уютнее!

Больше всего я, конечно, хочу, чтобы приехала ты. Теперь уже осталось недолго. Кстати, скажи маме, что я подбираю имена. Я решила поддержать оперную традицию: если это будет мальчик — быть ему Тристаном, если девочка — Изольдой. Спроси, устраивает ли ее это? Думаю, вагнеровские имена ей понравятся меньше, чем наши, однако они будут особенно подходящими, поскольку это и корнуоллские имена, а младенец нянюшки Крэбтри будет наполовину корнуолльцем… »

Когда я рассказала матери, какие имена предполагаются, она развеселилась.

— Мне это нравится, оба имени хороши! Интересно, кто же у нас будет? Твоего отца не волнует пол будущего младенца, потому что для него оба важны. Меня, кстати, тоже, хотя, может быть, мальчик был бы все же лучше.

Она задумчиво посмотрела на меня, и я заметила в ее глазах то самое выражение, которое появлялось, когда она начинала строить матримониальные планы. Должно быть, она считала, что мне очень одиноко без Дорабеллы.

Мы отправились в Лондон погостить у Эдварда и, конечно, встретились с Доррингтонами. У меня появилась возможность рассказать Мэри Грейс о том, как Дорабелла восприняла миниатюру и что она, как я и предполагала, хочет, чтобы Мэри нарисовала ее портрет.

— Наверное, ты уговорила ее? — спросила Мэри.

— Уверяю тебя, Дорабелла всегда сама принимает решения! Она считает, что ты — гениальная и ждет — не дождется твоего приезда, вот почему я хочу поскорее приобрести вторую рамку. Когда родится ребенок, ты непременно туда приедешь. Корнуолл должен очень заинтересовать тебя!

— Ты это всерьез? Мне не верится.

— Но ты приедешь в Корнуолл создавать миниатюру?

— Я хотела бы… очень хотела бы! Это было бы замечательно!

— Завтра купим вторую рамку, чтобы быть уверенными в том, что у нас есть пара.

Этот визит оказался удачным: обычные радости от покупок, поход в театр и ужин с Доррингтонами.

Гретхен, похоже, стала несколько спокойнее: ее мысли были заняты предстоящими родами. Это событие должно было произойти только в апреле, но беременность уже сказывалась на ней. Я была рада — это, несомненно, отвлекало ее от беспокойных мыслей о судьбе ее семьи в Германии.

Мы не могли задерживаться надолго, поскольку, как заявила мать, нам следовало приготовиться к поездке в Корнуолл.

— Я хочу приехать туда заранее, — говорила она. — Дорабелла будет чувствовать себя уверенней, если мы будем рядом. Когда все кончится, я уеду: я не могу надолго оставлять вашего отца. Он очень не любит оставаться один, хотя никогда не жалуется. Ты же, наверное, захочешь задержаться, а если Мэри Грейс собирается съездить туда, ты тем более захочешь побыть с ней. Пора уже подумать и про Рождество: думаю, мы опять отправимся туда, ведь нянюшка Крэбтри ни за что не позволит путешествовать новорожденному. Похоже, этот период жизни нам придется проводить в поездах! Мне показалось, что Доррингтоны не прочь, чтобы мы провели Рождество у них.

— О нет, нам необходимо быть вместе с Дорабеллой!

— Разумеется, однако лучше бы она жила поближе!

Итак, в назначенный срок мы отправились в Корнуолл. Это был мрачный ноябрьский день, и по мере того, как поезд продвигался на запад, становилось все темней. К тому времени, как мы приехали, стало совсем темно.

Дорабелла бросилась ко мне и обняла: она была очень эмоциональна. Роды явно близились: она стала совсем неуклюжей и, как я заметила, была немного встревожена. Потом она обнялась с матерью, и та погладила ее по голове.

Нянюшка Крэбтри приветствовала нас со сдержанным удовлетворением.

— Это будет мальчик! — заявила она. — Я сужу по тому, как Дорабелла его носит. Эта миссис Льюит говорит, что ей кажется, будто будет девочка. «Ну да, девочка! — я ей говорю. — Если я когда-нибудь видела, как вынашивают мальчика, так я и говорю, что будет мальчик!»

— Будем надеяться, что маленький Тристан родится в срок.

— Тристан! — хмыкнула нянюшка Крэбтри. — Ну и имечко! Чем вам плох Джек или Чарли?

— Мы ничего не имеем против, — возразила мать, — однако Дорабелла решила, что это будет Тристан.

Няня Крэбтри поцокала языком. В этом вопросе она была бессильна.

Дорабелла показала нам подготовленное для младенца приданое и рассказала, как готовится к родам. Акушерка явится сразу же, как только нянюшка Крэбтри даст сигнал; то же самое относится и к доктору; сама нянюшка Крэбтри будет присутствовать неотлучно, чтобы лично приветствовать новорожденного.

— Все уже готово, — вставила нянюшка Крэбтри. — Я об этом позаботилась! Теперь нам остается только дождаться рождения милого малыша.

Больше всех этого ждала она: вскоре после родов она избавится от врача и акушерки и начнет самолично распоряжаться всем.

Дорабелла была утомлена и сразу же после обеда легла в постель. Дермота и Гордона мы не видели. Матильда сообщила нам, что оба отправились на какой-то съезд землевладельцев, проходивший в Эксетере. Предполагалось, что они будут отсутствовать двое суток.

— Дермот хотел отказаться от поездки, когда узнал, что вы приезжаете, но Гордон без Дермота ехать не хотел, — говорила Матильда. — Поскольку до родов остается еще несколько дней, он решил, что вы правильно поймете его.

После того как все разошлись по своим спальням, мать зашла ко мне поболтать.

— Матильда — просто молодец! Я побаивалась, что с нянюшкой Крэбтри возникнут трудности, но Матильда — воплощенная тактичность, и она, видимо, понимает, какое сокровище — такая нянька, если не обращать внимания на некоторые мелочи в её поведении.

— Да, мне кажется, Матильда любит, чтобы все было спокойно.

— Что же касается остальных слуг… ну, нянюшка Крэбтри будет жить сама по себе, не вступая с ними в тесный контакт. Вся ее жизнь сосредоточена на детской, вот почему нельзя найти лучшей няньки для ребенка. А нам теперь остается только ждать! — По-моему, Дорабелла волнуется.

— А кто бы на ее месте не волновался? Это ее первые роды, и она еще не знает, с чем ей предстоит столкнуться. Все будет в порядке: она крепкая, здоровая, а уж мы позаботимся о том, чтобы за ней был нужный уход. Жаль, что отец не может быть вместе с нами! Впрочем, в детской от него не было бы особой пользы.

— Он оказал бы поддержку, да просто приятно, когда отец рядом!

Мать кивнула и улыбнулась.

— Это верно, — сказала она, — но существует поместье, а мы без конца переезжаем с места на место. Когда ребенок немножко подрастет, Дорабелла сможет приехать к нам, и тогда не придется столько разъезжать. — Она зевнула. — Трудный сегодня выдался день, я устала? Наверное, пора мне отправляться в кровать, да и тебе тоже.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и она вышла.

Я действительно утомилась. Улегшись в постель, я некоторое время прислушивалась к рокоту прибоя. Интересно, почему в этом доме у меня всегда появлялись жутковатые ощущения?

Я задремала и неожиданно очнулась. Послышался скрип пола, и я поняла, что не одна: кто-то еще был в этой комнате.

Мое сердце бешено колотилось. Я еще не совсем проснулась, продолжая выкарабкиваться из какого-то сна, оставлявшего у меня неясное, но дурное впечатление. Я уселась в кровати и начала вглядываться в окружающее, хотя едва ли что-то можно было различить в рассеянном свете звезд.

Из тьмы вышла Дорабелла и остановилась у моей кровати.

— Я напугала тебя? Я и не знала, что ты так легко пугаешься.

— Дорабелла! Что ты здесь делаешь?

— Сначала я не могла уснуть… потом мне приснился этот сон… уже не в первый раз. Он напугал меня!

Поверх ночной рубашки на ней был наброшен легкий халат, а волосы распущены по плечам.

— Ты простудишься, — сказала я.

— Мне нужно было повидаться с тобой!

— Тебе нельзя так стоять!

— Нельзя, — согласилась она, сняла халат, бросила его на кресло и легла ко мне в постель.

В моей памяти мелькнули дни, когда мы уезжали из дома… то ли на каникулы… то ли к кому-то в гости. Если Дорабеллу поселяли в другую комнату, она всегда приходила ко мне. Она говорила: «Я не могла уснуть» или: «Мне приснился плохой сон». Дома мы спали в одной комнате, и наши кровати стояли рядом. Когда она сейчас прижалась ко мне, я вспомнила те давно минувшие дни.

— Слава Богу, что ты здесь! — прошептала она.

— А что?

— Что? — переспросила она. — Потому что ты мне нужна, вот что! Терпеть не могу, когда нет возможности прийти и поговорить с тобой. А теперь я могу поболтать с тобой вволю, Ви!

— Ну что ж, почему бы и нет? Я тут… и теперь уже не сплю.

— Извини, если я напугала тебя. Ты, наверное, подумала, что это привидение? Возможно, дело в джерминовском привидении, в той, которая исчезла в море? Я так волнуюсь, Виолетта! Я вправду обеспокоена: этот сон такой яркий… и уже не в первый раз. Думаю, он вещий!

— И что же во сне происходит?

— Я рожаю ребенка… и умираю!

— Что за глупость! Тысячи женщин благополучно рожают детей! У тебя все подготовлено… за тобой присмотрят… с тобой я и мама, да еще нянюшка Крэбтри. Она никогда не допустит, чтобы ты… с тобой что-нибудь случилось!

— Не шути! Я говорю серьезно. Я умираю, понимаешь… в этом сне! Я умираю, родив ребенка, но с ним все в порядке, и он такой хорошенький! Я умерла… а он здесь. Вероятно, после смерти можно наблюдать за людьми… видеть, чем они занимаются? Вот это я и делаю во сне… наблюдаю. Я вижу тебя и нашу мать… и вы очень несчастны…

— Слушай, Дорабелла, — строго сказала я, — не нужно драматизировать! С тобой все в порядке, так сказал врач.

— Врачи не всегда разбираются в случающихся… осложнениях…

— Уж от тебя я меньше всего ожидала таких нездоровых мыслей. Послушай, ты собираешься рожать ребенка… это может наступить в любой момент. Естественно, ты волнуешься! Наверное, всякий бы волновался на твоем месте. Все мы знаем, что детей не приносят аисты и что их не находят в капусте, а сам процесс родов довольно болезненный. Такое происходит во всем мире, но у тебя это впервые, а ты всегда с трудом переносила любой дискомфорт. Ты этого не сознаешь, но это так. Ты только представь, как кричит маленький Тристан или Изольда. Это же чудесно! Твой собственный ребенок! И ты сразу поймешь, что все уже кончилось. Ах, какая ты счастливая, Дорабелла!

— И ты хотела бы иметь ребенка, правда?

— Все женщины хотят этого… или большинство из них.

— Только те, что относятся к материнскому типу! Я думаю, ты из таких. А если предположить… предположить… что, как в этом сне… я не выживу?

— Не собираюсь даже думать об этом!

— Милая, милая Ви, мы никогда не расстанемся! Без тебя я сама не своя, какая-то полуживая, вот почему… Я знаю, тебе это не понравится, но такое может случиться. Ведь люди умирают… и зачастую как раз те, от кого этого не ожидали…

— Забудь этот глупый сон! Это называют «нервозностью беременных».

— Правда? Похоже, ты вызубрила все о родах наизусть!

— Просто я прислушиваюсь к тому, что говорят.

— Это потому, что у нас с тобой все общее. Я скажу тебе, чего я хочу, Ви! Если я… не выживу…

Я сделала нетерпеливый жест.

— Выслушай, — потребовала Дорабелла. — Просто предположим такое! Если меня не станет, я хочу, чтобы ты взяла себе маленького Тристана… или Изольду. Я не хочу, чтобы ребенок доставался кому-то другому! Ты поняла меня?

— А что я понимаю в младенцах?

— Тебя бы наставляла нянюшка Крэбтри, но я хочу, чтобы ребенок был твоим. Конечно, есть еще мама, она тоже поможет, но ребенку нужен один человек, которого он будет выделять из всех… который сможет заменить ему мать, и я постараюсь, чтобы этим человеком была ты, потому что ты — моя частица!

— Конечно, я бы… но все это чепуха!

— Да, возможно, но ты поклянись: «Пусть мне перережут глотку, если я преступлю клятву!»

Я рассмеялась, вспомнив детство: как Дорабелла обещала держать что-то в тайне, облизнув палец: «Вот видишь, мой палец мокрый, — затем, обдув его, чтобы он обсох: — Вот видишь, теперь он сухой. Я перережу себе глотку, — и она выразительным жестом проводила пальцем по горлу, — если когда-нибудь нарушу клятву!»

— Клянусь, — сказала я, — но скоро ты сама посмеешься над своими фантазиями!

Дорабелла удовлетворенно вытянулась в постели.

— Теперь мне гораздо лучше! Что бы ни случилось, все будет в порядке… Я имею в виду — с ребенком. Ты же понимаешь, какие между нами отношения, мы ведь с тобой — одно целое, Ви… и так будет всегда, что бы ни случилось! Если я умру…

— Ой, пожалуйста, прекрати говорить о смерти! Она произнесла:

— Ты поклялась мне! Мы всегда держали свои обещания, правда? Ты понимаешь, что я имею в виду, когда говорю, что ты являешься частицей меня, а я — частицей тебя? Мы ведь с самого начала были с тобой вместе, мы связаны друг с другом. Это ведь так, правда? Другим людям этого не понять! Это даже забавно… Будто какая-то нить. Прочная, хотя и невидимая… Я думаю о ней, как о паутинке, связывающей нас навсегда, даже если кто-то из нас умрет… Я беспокойно вздохнула.

— Хорошо, хорошо, — продолжала она. — Я больше не буду говорить об этом! Ты пообещала… и что бы ни случилось, эта ниточка останется. Слушай, а ты здесь останешься, правда?

— Ну, на некоторое время…

— Я скажу тебе, чего бы мне хотелось: выходи замуж за этого милого мужчину из семьи Джерминов и будем жить здесь вместе!

— Безусловно, мадам, если вам так удобнее!

— Да ты подумай! Мы ведь будем соседями, представляешь! Хотя мама, наверное, возлагает надежды на этого лондонского юриста?

— Да уж! Знаешь, мне бы не хотелось обсуждать эту тему, она меня раздражает, особенно оттого, что все это чепуха! Думаю, ты поступила очень разумно, так быстро выйдя замуж и уклонившись от всех этих разговоров.

— Все матери одинаковы! Они не могут расстаться со своими дочерьми и в то же время не могут успокоиться, пока не выдадут их замуж!

Дорабелла рассмеялась. Похоже, все ее страхи рассеялись.

Я задумалась над тем, действительно ли ее преследовал подобный сон? Она привыкла все драматизировать и непременно желала находиться в центре драмы. Возможно, ей нравилось представлять себе, как все домашние погружаются в траур по ней, по осиротевшему ребенку, родившемуся на свет, по оставшейся в живых сестре-близнеце, связанной с ней «невидимой нитью» и ставшей приемной матерью… Ей это должно было доставлять удовольствие — при условии, что она могла бы наблюдать за развитием действия!

Я проводила Дорабеллу в ее комнату и аккуратно накрыла одеялом. На мгновение она прижалась ко мне.

— Помни, — сказала она, — ты поклялась священной клятвой!

Оказавшись вновь в постели, я обнаружила, что мне трудно уснуть. Несмотря на всю смехотворность страхов Дорабеллы, они некоторым образом совпадали с моими: если только предположить… Нет, нет… нельзя позволять себе увлекаться такими мыслями! Все у нее будет в порядке, так должно быть, все так говорят! Она молодая и здоровая, все должно быть хорошо!

Я лежала, время от времени впадая в дрему… погружаясь в обрывочные неприятные сны.

Море внизу, казалось, немножко сбавило тон, перейдя от равномерного рокота к рассеянному шепоту. Наконец я уснула.

Несколькими днями позже у Дорабеллы начались роды.

Во всем доме поднялась суета, приехал доктор, а вместе с ним акушерка. Мы с матерью пребывали в состоянии напряженного ожидания. Нянюшка Крэбтри была готова принять ребенка под свое покровительство, едва услышав его крик. Однако доктор и акушерка ясно дали ей понять, что до этого момента ее присутствие возле роженицы совершенно излишне.

Я не могла не думать о ночном посещении Дорабеллы, и о ее навязчивом сновидении. Мать нервничала не меньше меня. Мы сидели и разговаривали… о чем угодно, только не о Дорабелле, поджидая новостей… и опасаясь их.

Наконец, на лестнице послышались шаги: к нам шел доктор.

— Мальчик! Вы можете проведать Дорабеллу… только на пару минут: она очень утомилась!

— Она… с ней все в порядке? — пробормотала я.

— Как огурчик! — заявил он. Мы рванулись в ее комнату. Дермот был уже там — гордый отец, переводящий взгляд с младенца на раскрасневшуюся и довольную Дорабеллу. Акушерка держала на руках младенца — краснолицего, с пучочком реденьких волос на голове, сморщенного, пищащего.

— Он красавчик! — сказала акушерка, и дитя раскрыло рот, как будто смущенно опровергая эту ложь.

Дорабелла взяла за руки меня и мать. Мать была близка к тому, чтобы расплакаться — от облегчения и счастья.

Дорабелла взглянула на меня.

— Я все-таки сумела!

— Я знала, что ты сумеешь!

— И что вы думаете… о Тристане?

— Он чудесный! — сказала наша мать, — Только моя дочь могла родить такого чудесного ребенка!