Фоллет КенИгольное ушко

Кен Фоллет

Игольное ушко

перевод с К. Печкурова

"Немцев уже почти обманули - только Гитлер догадывался об этом, но боялся довериться своей интуиции..."

А. Дж. П. Тейлор, "История Англии 1914 - 1945 гг."

ПРОЛОГ

В начале 1944 года германская разведка стала получать сведения о существовании огромной армии на юго-востоке Англии. Самолеты-разведчики фотографировали казармы, аэродромы и скопление кораблей противника в заливе Уош. На снимках можно было даже опознать генерала Джорджа С. Паттона в неизменных розовых галифе, выгуливающего своего белого бульдога. Отмечались всплески активной радиосвязи, части и подразделения обменивались сигналами. Донесения немецких агентов в Британии подтверждали все эти данные.

На самом деле никакой армии не существовало. "Корабли" представляли собой ловкие подделки из резины и дерева. "Казармы" - не более чем декорации, которые применялись для съемок фильмов. У генерала Паттона в подчинении не было ни единого человека. Радиосигналы не содержали никакой информации. Шпионы же являлись агентами-двойниками.

Ставилась задача убедить немцев в подготовке вторжения через Па-де-Кале, чтобы в назначенный день и час высадка в Нормандии была для них полной неожиданностью.

Такой камуфляж проводился с большим размахом, тысячи людей участвовали в этом обмане. Казалось чудом, если никто из шпионов Гитлера не узнает о подлоге.

А были ли вообще шпионы? В то время люди думали, что их повсюду окружают те, кого называли "пятой колонной". После войны распространился миф, что британская контрразведка (МИ-5) покончила с ними еще к Рождеству 1939 года. Похоже, их на самом деле оставалось очень мало - МИ-5 действительно поймала почти всех.

Но за одним она продолжала охотиться...

Известно, что немцы видели происходящее в Восточной Англии так, как и было задумано. Известно также, что они подозревали обман и всячески старались узнать правду.

Таковы исторические факты. Все остальное - вымысел.

И все же полагают, что нечто подобное вполне могло иметь место.

Кэмберли, графство Суррей Июнь 1977 г.

Часть первая

1

Это была самая холодная зима за последние сорок пять лет. Деревушки в Англии оказались прямо-таки завалены снегом. Замерзла Темза. Как-то в январе поезд Глазго - Лондон прибыл в Юстон, опоздав на сутки. Снег и светомаскировка сделали опасным движение на дорогах, количество дорожных происшествий увеличилось вдвое, и люди шутили, что опаснее ночью вести "Остин-7"1 по Пикадилли, чем прорываться на танке через линию Зигфрида.

Затем наступила весна, и она была прекрасна. Аэростаты заграждения величественно плавали в ярко-синем небе, на улицах Лондона солдаты в увольнении флиртовали с девушками в легких платьях.

Город не слишком походил на столицу государства, которое воюет. Конечно, следы войны были, и Генри Фабер, ехавший на велосипеде от вокзала Ватерлоо к Хайгейт, видел груды мешков с песком вокруг важных объектов, убежища Андерсона в пригородных садах, плакаты гражданской обороны по эвакуации и воздушной тревоге. Фабер был гораздо наблюдательнее, чем обычный служащий железной дороги. Он видел много детей в парках и понимал, что с эвакуацией ничего не вышло, на дороге замечал изрядное количество машин, несмотря на ограничение продажи бензина, и читал объявления о выпуске новых моделей. Он отметил, что рабочие идут в ночные смены на фабрики, где еще несколько месяцев назад едва хватало работы днем. И наконец, ему было известно о передвижении английских войск по железной дороге - вся документация проходила через его контору. Из этих документов можно было узнать многое. Например, сегодня он проштамповал кипу бланков, которые навели его на мысль о формировании нового экспедиционного корпуса. Он был совершенно уверен, что в итоге там будет около 100 тысяч человек и войска отправят в Финляндию.

Следы войны, несомненно, были, но чем-то все это напоминало фарс. В радиопостановках высмеивался бюрократизм распоряжений военного времени, в бомбоубежищах пели, а модно одетые женщины носили противогазы в сумках, придуманных дамскими модельерами. Говорили о "Скучной войне". Она была длиннее, чем жизнь, и банальна, как кинофильм. Все воздушные тревоги были ложными.

Фабер смотрел на эту войну иначе и видел в ней совсем иное.

Он выехал на Арчуэй-роуд и, чтобы преодолеть подъем, слегка наклонился вперед; его длинные ноги трудились без устали, подобно поршням локомотива. Для своих тридцати девяти лет он был в отличной форме, хотя и скрывал свой возраст; впрочем, он вообще скрывал многое...

Здание, где жил Фабер, было одним из самых высоких в Лондоне, поэтому он там и поселился - кирпичное сооружение, типичное для викторианской Англии, в торце располагались шесть одинаковых пристроек. Они были высокие, узкие и темные, как души тех, для кого их построили. В каждой три этажа, подвал да отдельный вход для прислуги - средний класс Англии девятнадцатого века всегда предпочитал такой отдельный вход, даже если прислуги не было. Сам Фабер с презрением относился к капризам англичан.

Владельцем дома №6 в свое время был мистер Харольд Гарден, которому принадлежала "Гарден'с ти энд коффи" - маленькая компания, разорившаяся в годы депрессии. Жившему по принципу: "неплатежеспособность - страшный грех" банкроту мистеру Гардену не оставалось ничего другого, кроме как умереть. Дом - это все, что он завещал жене, которая затем была вынуждена сдавать комнаты. Ей очень нравилось быть хозяйкой, хотя по своему положению она должна была делать вид, что слегка смущена ролью, которую приходится играть.

Фабер занимал комнату наверху с мансардным окном. Он жил там с понедельника по пятницу и говорил миссис Гарден, что на выходные ездит к матери в Эрит. В Блэкхите у него была другая хозяйка, которая называла его мистером Бейкером и думала, что он занимается выездной торговлей канцелярскими товарами и проводит всю неделю в дороге.

Фабер въехал по садовой тропинке под мрачный выступ высоких окон фасада. Он поставил велосипед в сарай, соединив замком с газонокосилкой запрещалось оставлять транспорт без замка. В ящиках вокруг сарая пророс семенной картофель. На время войны миссис Гарден приспособила цветочные клумбы под овощи.

Фабер вошел в дом, повесил шляпу на вешалку, помыл руки и прошел в гостиную к чаю.

Трое из квартирантов уже были за столом: прыщеватый мальчик из Йоркшира, который пытался попасть в армию; лысеющий продавец кондитерских изделий с рыжеватыми волосами и отставной морской офицер - по убеждению Фабера, просто дегенерат. Фабер кивнул им и сел за стол.

Продавец рассказывал анекдот:

- И вот командир эскадрильи говорит: "Вы что-то рано вернулись!" А летчик оборачивается и отвечает: "Да, я сбросил листовки в пачках, а что?" Командир от страха вылупил глаза: "Боже! Вы могли ушибить кого-нибудь!"

Морской офицер загоготал, Фабер тоже улыбнулся. Вошла миссис Гарден с чайником для заварки.

- Добрый вечер, мистер Фабер. Мы начали без вас. Надеюсь, вы не против?

Фабер намазал тонкий слой маргарина на кусок белого хлеба и вдруг пронзительно остро вспомнил запах сочной немецкой сосиски.

- Ваш картофель пророс и готов к посадке, - сообщил он хозяйке.

Фабер спешил выпить чай. В гостиной спорили, нужно ли отправить в отставку Чемберлена и заменить его Черчиллем. Миссис Гарден высказывала свое мнение, затем смотрела на Фабера, ожидая его реакции. Она была розовощекой, полноватой женщиной примерно в возрасте Фабера, но носила одежду тридцатилетней, и он догадывался о ее желании снова выйти замуж. Фабер не принимал участия в споре.

Миссис Гарден включила радио. Оно затрещало, затем диктор произнес:

- Вы слушаете Би-би-си. Передаем сериал "Опять этот человек!"

Фабер как-то слушал эту постановку, одним из главных героев которой был немецкий шпион Фюнф. Он извинился и поднялся в свою комнату.

После окончания радиоспектакля миссис Гарден осталась одна. Морской офицер и продавец отправились в бар, а мальчик из Йоркшира, который был религиозен, пошел на проповедь. Она сидела в маленькой гостиной с рюмкой джина, смотрела на опущенные шторы и думала о Фабере. Как жаль, что он проводит в своей комнате так много времени. Она нуждалась в компании, и он ей подходам.

Чтобы избавиться от этих греховных мыслей, миссис Гарден стала думать о своем покойном муже. Эти воспоминания были стертыми, как старая порванная кинопленка с плохим звуком. Она с трудом представляла его лицо или одежду, которую он мог бы носить, или его комментарии к ежедневным военным сводкам. Муж был этаким веселым живчиком, когда дела шли хорошо, и наоборот, если фортуна от него отворачивалась. Сдержанный на людях, Гарден был ненасытным в постели. Она его очень любила. В таком положении оказалось бы много женщин, если бы шла настоящая война.

Сладкая истома заползла в душу, и миссис Гарден снова наполнила рюмку.

Фабер какой-то тихий, скромный - это и было камнем преткновения. Казалось, у него нет недостатков. Он не курил, от него никогда не пахло спиртным, проводил каждый вечер в своей комнате, слушая классическую музыку по радио. Он читал много газет и совершал долгие прогулки. Фабер очень умен несмотря на свою скромную работу, - его участие в беседах в гостиной всегда отличалось глубиной мысли. Несомненно, он мог бы получить должность получше, если бы захотел. Казалось, этот человек не использует своих возможностей.

То же самое можно было сказать о его внешности. Он обладал прекрасной фигурой: высокий, с крепкой шеей и широкими плечами, не склонный к полноте, длинноногий. У него было мужественное лицо с высоким лбом, волевым подбородком и синими глазами - не такое красивое, как у кинозвезды, но вполне способное привлечь женщину. Правда, общую картину несколько портили тонкие губы, из-за которых она могла вообразить его жестоким.

И все же на первый взгляд Фабер не был таким мужчиной, на которого женщина посмотрела бы дважды. Брюки его старого, поношенного костюма никогда не были выглаженными - она с удовольствием сделала бы это, но ее не просили. Фабер всегда ходил в поношенном плаще и мятой кепке, как у докеров. Усов не носил, каждые две недели коротко стриг волосы. Похоже, он сознательно хотел выглядеть невзрачным.

Несомненно, ему нужна женщина. На мгновение миссис Гарден задумалась, не был ли он из тех, кого называют "трусишками", но быстро оставила эту мысль. Конечно, ему необходима жена, чтобы стать уверенным и честолюбивым. А ей нужен мужчина для компании и... любви.

Тем не менее сам он не предпринимал никаких шагов. Иногда она просто не знала, что делать, и была готова застонать от отчаяния. Миссис Гарден была уверена в своей привлекательности. Она посмотрела в зеркало и налила еще джина. У нее хорошее лицо, светлые кудрявые волосы, грудь... мужику есть за что ухватиться... При этой мысли она захихикала: должно быть, совсем набралась.

Миссис Гарден потягивала джин и размышляла, не сделать ли ей самой первый шаг. Фабер явно стеснялся - это его хроническая болезнь. Нет, он не был безразличен к сексу, она ведь видела его глаза, когда дважды попалась ему в ночной сорочке. Возможно, она сможет своим бесстыдством побороть его стеснительность. А что ей терять? Она постаралась представить самое худшее. Ну хорошо, он ее отвергнет. Что ж, неловко, даже унизительно. Это будет удар по ее достоинству. Но никто об этом не узнает. Ему просто придется уйти.

Мысль о том, что она может быть отвергнута, заставила ее покраснеть. Миссис Гарден медленно встала, повторяя про себя: "Я не шлюха... Я не шлюха..."

Было поздно. Если выпить еще джина в постели, то можно заснуть. Миссис Гарден захватила наверх бутылку.

Ее спальня находилась прямо под комнатой Фабера, и, раздеваясь, она слышала, как из его радиоприемника доносится голос скрипки. Надев новую сорочку - розовую, с вышитым декольте (жаль, что никто ее не видит) - и сделав последний глоток, она представила его раздетым. У него, наверное, гладкий живот, на сосках - волосы, можно будет ощутить его ребра, потому что он стройный. Вероятно, зад у него небольшой. Она опять захихикала: совсем стыд потеряла.

Миссис Гарден легла в кровать и открыла книгу, но так и не смогла сосредоточиться; к тому же ей наскучил чужой роман. Книжные любовные истории хороши, когда у тебя самой все ладится в личной жизни. Она потягивала джин в ожидании, что Фабер наконец выключит радио. Иначе это все равно, что пытаться заснуть на танцах.

Конечно, можно попросить его об этом. Миссис Гарден взглянула на часы у кровати - было больше десяти вечера. Она может накинуть халат, который классно подходит к сорочке, поправить волосы, надеть изящные туфли с розочками, подняться наверх и постучать в дверь. Он откроет, может быть, в одних брюках и майке и посмотрит на нее так, как уже смотрел, когда увидел в сорочке по пути в ванную.

- Глупая старая дура, - произнесла она вслух. - Ты просто ищешь предлог пойти к нему.

А нужен ли вообще предлог? Она взрослый человек, находится у себя дома и за последние десять лет не встречала другого мужчины, который бы ей так подходил. К черту предлог! Она хочет мужика - сильного, крепкого, волосатого; вот он лежит сверху, мнет ее груди, тяжело дышит в ухо, раздвигает ей ляжки широкими ладонями... Уже завтра немцы могут сбросить бомбы с удушающим газом, и все они умрут, задыхаясь и хватая ртом воздух. Ее последний шанс будет упущен.

Она осушила рюмку, поднялась с кровати, надела халат, поправила волосы, сунула ноги в туфли и взяла связку ключей на случай, если он запер дверь и из-за радио не услышит стука.

На лестнице никого не было. Миссис Гарден нащупала в темноте ступеньки. Пытаясь не наступить на ту из них, которая скрипит, она споткнулась о край дорожки и попала ногой именно на нее. Похоже, скрипа никто не услышал. Она поднялась наверх и тихо постучала - дверь была заперта.

В комнате приглушили радио и раздался голос Фабера.

- Кто там?

У него был приятный голос, без акцента, не какой-нибудь кокни2.

- Можно с вами поговорить?

- Я не одет, - ответил он после паузы.

- Я тоже, - хихикнула она и открыла дверь запасным ключом.

Он стоял около радиоприемника действительно в одних брюках, держа в руках что-то вроде отвертки. Лицо белое, перепуганное.

Миссис Гарден вошла и закрыла за собой дверь, не зная, с чего начать. Тут она вспомнила фразу из одного американского фильма и произнесла:

- Не хотите купить одинокой девушке выпить?

Это было просто глупо, ибо она знала, что выпивки у него нет, но в любом случае слова прозвучали игриво.

Казалось, желанная цель достигнута. Не говоря ни слова, он медленно подошел к ней. У него и правда была волосатая грудь. Она сделала шаг вперед, и Фабер обнял ее. Закрыв глаза, потянулась к нему губами... Они слились в поцелуе. Она покачивалась в его руках, но вдруг почувствовала ужасную, нестерпимую, резкую боль в спине и открыла рот, чтобы закричать.

Он слышал, как она споткнулась на лестнице. Если бы миссис Гарден промедлила еще минуту, он успел бы спрятать радиопередатчик в чемодан, шифры - в ящик, и ее не пришлось бы убивать. Однако прежде чем Фабер смог что-то сделать, в замке повернулся ключ, и, когда дверь открылась, его рука сжимала стилет.

Из-за того, что она слегка качалась, Фабер не смог сразу же вонзить стилет в сердце. Ему пришлось засунуть пальцы ей в рот, чтобы предотвратить крик. Он ударил снова, но она опять качнулась, лезвие скользнуло по ребру и лишь разрезало кожу. Из раны хлынула кровь, и теперь он видел, что придется запачкаться - это бывает всегда, когда промахиваешься при первом ударе.

Она извивалась так сильно, что было трудно нанести точный удар. Не вынимая полностью руку изо рта, он резко надавил на подбородок большим пальцем и отбросил ее к двери. Голова женщины с грохотом ударилась о дерево, и он пожалел, что приглушил радио. Но разве можно было все предвидеть...

Сейчас он не спешил с последним ударом, потому что было бы гораздо лучше, если бы она умерла на кровати - проще замести следы, а у него уже рождались идеи на сей счет. Однако он боялся, что она все же закричит, и поэтому Фабер сильнее сдавил ее подбородок, прижал голову к двери и с размаху полностью распорол горло.

Сперва он отпрянул, чтобы кровь не хлынула ему на одежду, затем приблизился вплотную, не давая ей упасть на пол. Стараясь не смотреть на рану, Фабер потащил миссис Гарден и уложил на кровать.

Ему уже приходилось убивать, и он знал, что будет дальше. Фабер склонился над раковиной в углу комнаты и ждал. В маленьком зеркальце для бритья он видел свое белое лицо и застывшие глаза. Смотрел на себя и думал - убийца. Потом его вырвало.

Спустя некоторое время Фабер почувствовал себя лучше. Теперь он мог работать. Он знал, что нужно делать, конкретный план созрел у него еще в момент убийства.

Он умыл лицо, почистил зубы и вымыл раковину. Затем сел за передатчик, открыл блокнот, нашел нужное место и продолжил передавать сообщение. Оно было длинным и касалось формирования экспедиционного корпуса для отправки его в Финляндию. Фабер сделал полдела, когда миссис Гарден его прервала. Он закончил передачу словами: "Привет Вилли".

Фабер аккуратно упаковал передатчик в специальный маленький чемодан. В другой он положил все остальное, снял брюки, замыл пятна крови, привел себя в порядок.

Наконец он взглянул на тело. Фабер сделал это вполне хладнокровно: шла война, они были врагами. Если бы Фабер не убил ее, она погубила бы его. Она была опасна, и сейчас он чувствовал лишь облегчение, потому что опасность удалось устранить. Ей не следовало пугать его.

И все же дело было не из приятных. Он распахнул на ней халат и приподнял сорочку. Миссис Гарден носила панталоны. Фабер порвал их так, чтобы были видны волосы на лобке. Бедная женщина только липа хотела соблазнить его. Однако так или иначе она заметила бы передатчик, а благодаря пропаганде англичане видели шпионов во всех - глупо, но это факт. Если бы Абвер действительно имел столько агентов, как писали газеты, Англия давно потерпела бы поражение.

Он отошел и посмотрел на нее сбоку. Что-то было не так. Фабер попытался представить себя сексуальным маньяком. "Допустим, я страстно хочу такую женщину, как Юна Гарден, и убил ее, чтобы овладеть ею. Что я сделаю? Конечно, прежде всего обнажу ей грудь".

Фабер нагнулся над телом, ухватился за ворот сорочки, рванул вниз большие соблазнительные груди миссис Гарден открылись во всей своей красоте.

Вскоре полиция установит, что она не была изнасилована, но, по мнению Фабера, это не имело значения. Криминалистику он проходил в Гейдельберге и знал, что нападения на сексуальной почве не обязательно заканчиваются половым актом. Вот этого он делать не станет, даже ради Великой Германии. Он не из СС. Там некоторые выстраиваются в очередь насиловать убитых женщин... Он выбросил эту мысль из головы.

Фабер еще раз вымыл руки и оделся. Уже почти двенадцать ночи. Надо бы еще час подождать - будет безопаснее уходить.

Он сел и стал думать: в чем его ошибка?

Несомненно, он допустил оплошность, и поэтому Юна Гарден чуть не засекла его. Ему следовало поставить задвижку на дверь. Лучше пусть думают, что стеснительность - его болезнь, чем полуголые хозяйки будут проникать в комнату, отпирая дверь запасным ключом.

Но это еще не все. Главная ошибка в том, что он слишком хорош для холостяка. Он думал об этом только с раздражением, без тщеславия. Фабер знал о своей привлекательности и понимал, что в глазах окружающих у него нет веских причин для монашеской жизни. Он попытался придумать подходящую легенду - это впредь помогло бы избежать заигрывания женщин.

Необходимо найти причину в самом себе. Почему он холост? (Фабер посмотрел на себя в зеркало и съежился - он терпеть не мог зеркала.) По сути-то ответ прост. Он не женится, потому что был разведчиком.

Ночь придется провести на улице. Утром он сдаст чемоданы в камеру хранения на вокзале, а завтра вечером уже будет у себя в Блэкхите.

Он примет свой второй облик. Фабер не боялся, что полиция его поймает. Коммерсант, который снимает комнату в Блэкхите на выходные, выглядит иначе, чем железнодорожный клерк, убивший свою хозяйку. Человек из Блэкхита экспансивный, вульгарный, вспыльчивый. Он предпочитает яркие галстуки, не скупится на выпивку и носит другую прическу. Полиция повсюду разошлет приметы жалкого маленького извращенца - робкого, пока не воспылал страстью. Никто не заподозрит красивого коммерсанта в полосатом костюме, который по натуре совершенно другой - страстный, ему незачем убивать женщин, чтобы заставить их обнажить перед ним грудь.

Ему надо бы поменять "крышу" - у него всегда было в запасе по крайней мере две. Необходимы другая работа, документы - паспорт, удостоверение, продовольственные карточки, свидетельство о рождении... Придется опять рисковать. Проклятая миссис Гарден! Почему она не уснула пьяная, как обычно?

Час ночи. Фабер в последний раз окинул взглядом комнату. Он был уверен, что какие-то улики все равно останутся - отпечатки его пальцев по всему дому, да, собственно, сомнений в том, кто убийца, и не будет. Он не испытывал никаких сантиментов от того, что оставляет комнату, в которой жил последние два года, ибо никогда не считал ее своим домом. Своего дома у Фабера не было.

Он всегда будет думать об этой комнате как о месте, где взял себе за правило ставить на дверь задвижку.

Фабер погасил свет, взял чемоданы, спустился вниз и вышел в темноту.

2

Генрих II был удивительный король. В те времена, когда еще и в помине не было такого понятия, как "мимолетный визит", он курсировал между Англией и Францией с такой скоростью, что поговаривали о его связях с колдовскими силами - слухи, которые он по понятным причинам не пресекал. Где-то в 1173 году, в июне или в сентябре - в зависимости от того, какому источнику верить, - он прибыл в Англию и тут же вновь отправился во Францию. Это произошло так быстро, что визит навсегда остался тайной и о нем, по сути, не было никаких свидетельств. Лишь намного позже историки обнаружили записи о финансовых расходах в реестрах. В то время королевство подвергалось нападениям с двух сторон, оттуда, где правили сыновья Генриха, - из Шотландии и с юга Франции. Осталось, однако, неясным, в чем заключалась истинная цель визита Генриха II во Францию, с кем он встречался и почему все было проделано в тайне. Нет ответа и на самый главный вопрос - что дал визит.

Именно эта проблема волновала Персиваля Годлимана летом 1940 года, когда немецкая армада, словно косой, прошлась по французским пшеничным полям. Англичане при этом в полном замешательстве так поспешно ретировались из Дюнкерка, как вылетает пробка из бутылки.

Профессор Годлиман знал о средних веках больше, чем кто-либо другой. Его книга о знаменитой "Черной смерти"3 во многом заставила по-иному взглянуть на историю средневековья; она стала бестселлером и была опубликована в "Пингвин букс"4. Получив известность благодаря этой работе, Годлиман обратился к чуть более раннему и менее изученному периоду.

Однажды в Лондоне, прекрасным июньским днем, ровно в 12.30 секретарша вошла в кабинет и увидела, что Годлиман склонился над столом и внимательно изучает рукопись. Профессор усердно трудился над переводом каких-то латинских каракулей, делая пометки своим еще менее разборчивым почерком. Секретарша собиралась перекусить в садике на Гордон-сквер, поэтому торопилась. Она терпеть не могла пыльные комнаты и иллюминированные рукописи, от которых веет холодом и мертвечиной, - вечно нужно носить с собой целую связку ключей, и вообще все это похоже на склеп.

Годлиман стоял у аналоя, поджав ногу, как нахохлившаяся птица. На его лице отражался блеклый свет от свисавшего подсвечника - он вполне мог сойти за привидение монаха-летописца, охраняющее свой драгоценный труд. Девушка кашлянула в надежде, что на нее обратят внимание. Перед ней стоял невысокого роста мужчина около пятидесяти лет, с покатыми плечами, слабым зрением, в костюме из твида. Она знала, что он в здравом уме, с рассудком все в порядке, надо лишь "вытащить" его из средних веков. Секретарша опять кашлянула и громко произнесла:

- Профессор Годлиман!

Он оторвался от рукописи и, увидев девушку, улыбнулся. Теперь он был похож уже не на привидение, а на доброго рассеянного старичка.

- А, здравствуйте. - В его голосе прозвучало удивление, как будто он встретил своего соседа по дому посреди пустыни Сахары.

- Вы просили меня напомнить сегодня о ленче с полковником Терри в "Савое"5.

- Да, да, знаю. - Он вынул часы из кармана и взглянул на них. - Если я собираюсь пройтись, то, пожалуй, пора отправляться.

Секретарша кивнула.

- Я принесла ваш противогаз.

- Вы так любезны! - Он улыбнулся, и она подумала, что профессор еще очень даже ничего... не старый. Годлиман взял противогаз и спросил:

- Пиджак надевать?

- Утром он был вам не нужен. На улице тепло. За вами закрыть?

- Спасибо, спасибо. - Он сунул записную книжку в карман пиджака и вышел.

Секретарша оглянулась, передернула плечами и вышла вслед за ним.

Полковник Эндрю Терри был краснолицым шотландцем, тощим, как большинство заядлых курильщиков, с редкими темными волосами со следами бриллиантина. Годлиман увидел его сидящим за столиком в углу зала в "Савое". В пепельнице лежало три окурка. Полковник встал и протянул руку.

- Добрый день, дядюшка Эндрю, - по-семейному поздоровался Годлиман, ибо Терри действительно приходился ему дядей по линии матери.

- Ну как ты, Перси?

- Ничего, пишу себе книгу о Плантагенетах. - Годлиман сел за стол.

- Эти твои рукописи все еще в Лондоне? Ты меня удивляешь.

- Почему?

Терри зажег сигарету.

- Увез бы ты их куда-нибудь подальше от Лондона, от этих бомбежек.

- А что, действительно стоит?..

- Хм... Да добрая половина собраний Национальной галереи уже спрятана где-то под землей в Уэльсе и лежит себе целехонькая. Вот уж действительно, молодой Кеннет Кларк более расторопен, чем ты. Тебе, старина, тоже давно пора что-то предпринять. Не думаю, что к тебе ходят сейчас много студентов.

- Это уж точно. - Годлиман взял предложенное официантом меню. От напитков он отказался. Терри, напротив, даже не взглянул на меню.

- Нет, серьезно. Перси, почему ты торчишь в городе? При этом вопросе глаза Годлимана прояснились, словно изображение на экране, когда настраивают фокус, - похоже, только сейчас он стал по-настоящему размышлять.

- Абсолютно нормально, когда город оставляют дети, национальные галереи, крупные институты, но я... это все равно, что бежать как крыса, и пусть сражаются другие, в том числе и за твою жизнь. Конечно, логики здесь мало, но в таком вопросе куда важнее то, что подсказывает тебе сердце, а не логика.

Терри улыбнулся, как улыбается человек, не ошибшийся в своих догадках. Он не стал даже развивать тему и сразу перешел к меню.

- Боже, это ж надо. Послушай, как звучит - пирог "Лорд Вултон"!

Годлиман ухмыльнулся.

- Уверен, это все та же картошка и так далее. Когда официант принял заказ и ушел, Терри завел разговор о политике:

- Что ты думаешь о новом премьере?

- Черчилль? Он осёл. Впрочем, Гитлер уж какой идиот, а посмотри, у него все получается. Сам-то ты как считаешь?

- С Черчиллем мы могли бы поладить. По крайней мере, настроен он решительно.

Годлиман поднял брови.

- Мы? Ты что, снова в игре?

- Я никогда не уходил с поля, ты же знаешь.

- Да, но ты говорил...

- Перси, послушай, есть конторы, которые в один голос твердят, что не работают на Военное ведомство.

- Черт побери. И все это время ты...

Тут подали закуску и к ней бутылку бордо. Годлиман не пил, он ел консервированную лососину и о чем-то думал. Наконец Терри спросил:

- Вспоминаешь былые годы?

- Да, есть что вспомнить о молодости. Та война была просто ужасной. Годлиман произнес это с какой-то тоской в голосе.

- Нынешняя война совсем другая. Мои ребята уже не ходят за линию фронта, чтобы обнаружить противника, как это делал ты. Сейчас тоже есть похожая работа, но это уже не столь важно. Теперь нужно просто сидеть и прослушивать эфир.

- Как, ведь противник зашифровывает свои сообщения?

- Ну и что, шифры можно раскрыть. Откровенно говоря, мы знаем сейчас почти все, что необходимо.

Годлиман огляделся - поблизости никого не было. Ему было как-то неудобно намекнуть профессионалу Терри, что за подобные беседы можно поплатиться жизнью.

А Терри продолжал:

- Моя задача убедиться как раз в том, что противник не располагает о нас важной информацией.

Подали пирог с курицей. Говядины в меню не было. Годлиман по-прежнему молчал, а Терри все говорил и говорил.

- Канарис, знаешь ли, чудной малый. Адмирал Вильгельм Канарис, шеф Абвера. Я встречал его до войны. Хорошо относится к Британии и, думаю, не в большом восторге от Гитлера. Так или иначе, мы знаем, что ему приказано начать крупную разведывательную операцию против нас с целью подготовки вторжения, но он пока не спешит. Мы арестовали их лучшего агента в Британии буквально на следующий день после начала войны. Он сейчас в Вандсуортской тюрьме. Никчемные людишки, эти шпионы Канариса. Пожилые леди в пансионах, фашисты-фанатики, мелкие уголовники... Словом, "шестерки". Годлиман перебил его:

- Дружище, хватит об этом. Достаточно!

Его уже слегка трясло, он сердился и толком ничего не мог понять.

- Это все твои секреты, я их не хочу знать.

Но Терри был невозмутим.

- Тебе заказать еще чего-нибудь? Себе я возьму шоколадное мороженое.

- Нет, мне уже хватит. Отправлюсь-ка я к своим рукописям, с твоего разрешения.

Терри холодно взглянул на него.

- Мир подождет с твоими Плантагенетами, Перси. Пойми, идет война, и я хочу, чтобы ты немножко поработал на меня.

Годлиман долго и пристально смотрел на него.

- Что же я буду у вас делать?

Вот тут лицом Терри сразу превратился в хищника.

- Ты будешь ловить шпионов.

По пути обратно в колледж настроение у Годлимана, несмотря на хорошую погоду, было унылым. Несомненно, он примет предложение полковника Терри. Его страна вела войну, и, если он был уже стар и не мог сражаться сам черт побери, его долг помогать. Угнетала лишь мысль, что придется оставить любимую работу, возможно, на годы. Историю он действительно любил и с головой погрузился в изучение Англии средних веков с тех пор, как десять лет назад умерла жена. Ему нравилось разгадывать тайны, копаться и находить внешне неприметные факты, устранять неувязки, отделять зерна от плевел. Его новая книга будет лучшей из того, что написано на эту тему за последние сто лет, и еще лет сто ей не будет равных. Так долго он мечтал об этом, книга была главной целью его жизни... Сама мысль, что теперь придется все бросить, не укладывалась в мозгу. Это все равно, что вдруг узнать, что ты сирота, и те, кого привык называть отцом и матерью, - чужие люди.

Вой воздушной тревоги резко вторгся в его размышления. Профессор хотел было не обращать внимания. Так поступали многие, к тому же до колледжа оставалось идти минут десять. Впрочем, нет особой причины спешить обратно в свой кабинет, за работу сегодня уже не сядет - и он поспешил скорее попасть в подземку. Годлиман слился с толпой лондонцев, которые спускались по лестнице на грязную платформу. Он стоял у стены, рассматривая объявления, и думал - дело не только в том, что придется оставить любимую работу.

Его также беспокоила мысль, что придется снова взяться за старое и войти в игру. Нет, конечно, здесь есть кое-что привлекательное: необходимость подмечать все детали, думать, быть педантом даже в мелочах, уметь строить логическую цепочку... В то же время ему были ненавистны шантаж, обман, безрассудство, он терпеть не мог удары исподтишка.

Людей на платформе становилось все больше. Годлиман сел, пока еще оставалось место. Толпа притиснула его к мужчине в комбинезоне водителя автобуса. Мужчина улыбнулся и громко произнес:

- Быть в Англии, когда стоит такое лето... Знаете, чьи это стихи?

- Когда стоит такой апрель, - поправил Годлиман. - Это Браунинг.

- А мне говорили, что Адольф Гитлер, - съязвил водитель.

Сидевшая рядом женщина захихикала, и он повернулся к ней.

- Кстати, вы слышали этот анекдот про беженца и жену фермера?

Годлиман не стал слушать дальше. Он вспомнил далекий апрель, когда сильно тосковал по родине, по милой доброй Англии. В тот день он сидел на дереве, напряженно всматриваясь в холодный туман. Дело было в долине, во Франции, и где-то впереди находились немецкие окопы, но Годлиман не видел в свой бинокль ничего, кроме размытых темных фигур. Он уже хотел слезть с дерева и подойти к противнику поближе, когда откуда ни возьмись к дереву подошли три немецких солдата, уселись внизу и закурили. Потом они вынули карты и стали играть. Совсем еще юный боец Годлиман понял, что солдаты, видимо, улизнули из траншеи и могут проторчать здесь весь день. Он сидел на дереве, боясь пошевельнуться, пока его не стала бить дрожь; мускулы онемели и показалось, что вот-вот лопнет мочевой пузырь. Затем он вынул пистолет и одного за другим застрелил всех троих. Игроки сидели близко друг к другу, и пули поразили каждого в голову. И вот трое здоровых мужиков, которые только что смеялись, матерились и резались в карты, просто перестали существовать, навсегда ушли из жизни. Так в первый раз ему пришлось убивать - самое страшное, это произошло из-за того, что он захотел помочиться.

Годлиман заерзал на холодном бетонном полу, и воспоминания вмиг улетучились. Из туннеля подул теплый ветер, и подошел поезд. Выходящие пассажиры старались найти себе место, присесть и переждать тревогу. Годлиман прислушался к разговорам.

- Вы слушали выступление Черчилля по радио? Мы - да. Старый Джек Торнтон плакал. Вот глупый старикан.

- Я так давно не ела филей, что забыла его вкус... Хорошо, но с вином лучше, говорят, наши прямо перед войной успели закупить крупную партию, слава Богу...

- Да, свадьба скромная, но чего ждать, когда не знаешь, что будет завтра?

- Нет, Питер так и не вернулся из Дюнкерка...

Водитель автобуса предложил Годлиману сигарету. Он отказался и вынул свою трубку. Кто-то запел:

Мимо дома тети Браун шел сержант.

"Завесь-ка шторы, мать,

Врагу про прелести твои отнюдь не надо знать".

Ему в ответ кричим: "Какая ерунда!

Колени выше подыми.

Пусть смотрит - в этом нет вреда".

Песню подтягивали все новые и новые голоса, пока не запела вся толпа в подземке. Годлиман неожиданно для самого себя тоже стал петь. Он знал, что это поют люди, которые проигрывают войну и стараются подальше спрятать свой страх - так весело посвистывает человек, который идет ночью недалеко от кладбища. Профессор отдавал себе отчет, что внезапно захлестнувшее его чувство любви к Лондону, единения с его жителями - не более чем всплеск эмоций, что-то похожее на истерику. Но помимо, даже вопреки воле какой-то внутренний голос твердил: "Вот за что мы боремся, за это стоит сражаться". Годлиман понял, что сейчас именно тот момент, когда надо слушать сердце, а не разум - впервые он так остро почувствовал близость, духовное родство с окружавшими его людьми, и ему это нравилось.

После отбоя воздушной тревоги он поднялся по лестнице, вышел на улицу, отыскал телефонную будку, попросил к телефону полковника Терри и, когда тот ответил, спросил:

- Когда мне приступать?

3

Фабер... Годлиман... вот две трети треугольника, который неизбежно дополнится главными героями - Дэвидом и Люси. Сейчас они венчаются в небольшой деревенской церкви Церквушка была старая и очень красивая. Сложенная без всякого раствора стена скрывала за собой небольшое кладбище, где росли полевые щиты. Северная стена толщиной в несколько футов, имевшая только два крошечных оконца, могла помнить вторжение норманнов. Ее воздвигли тогда, когда церковь была не только духовным храмом, поэтому круглые окошки предназначались скорее для стрельбы из лука, чем для озарения молящихся светом небесным. Сейчас же у местной обороны имелись конкретные планы использования церкви на тот случай, если немецкие банды с материка вздумают пересечь Ла-Манш.

Но в августе 1940 года сапоги еще не стучали по каменным плитам. Яркие лучи солнца проникали сквозь витражные стекла, которые пережили и иконоборцев Кромвеля, и алчность Генриха VIII; купола отражали звуки органа, который был бессилен лишь перед древоточащими жуками и плесенью.

Венчание было восхитительно. Люси, как полагается, вся в белом, а ее пять сестер - подружки невесты - в платьях абрикосового цвета. Дэвид красовался в парадной форме офицера Королевских ВВС. Форма была новая, отглаженная, надел он ее в первый раз. В церкви пели псалом 23 "Мой пастырь - Иисус Христос".

Отец невесты держался гордо, важно, как человек, который выдает замуж старшую, самую красивую дочь за прекрасного парня в военной форме. Ее отец был фермером, но за трактор садился очень давно. Свои пахотные земли он сдавал в аренду, остальные же использовал для выращивания скаковых лошадей, но в эту зиму его поле, конечно, пойдет под плуг и там посадят картошку. И, хотя он куда больше мог считаться помещиком, чем фермером, у него была обветренная кожа, широкая грудь и большие крупные ладони с короткими пальцами, как у всех, кто имеет дело с землей. Большинство мужчин, стоявших в церкви, походили на него: широкогрудые, с обветренными красными лицами совсем непохожие на тех, кто носит фраки; они предпочитали одежду из твида и прочные башмаки.

Подружки невесты также в чем-то походили на них; это были сельские девушки. Но сама невеста - копия матери в молодости, с темными волосами рыжеватого оттенка, длинными, блестящими, густыми - одним словом, восхитительными. Глаза янтарные, лицо овальное. Когда она, посмотрев на викария прямым ясным взором, твердо и четко произнесла "согласна", викарий изумился и про себя подумал: "Клянусь Богом, ее устами говорит сама искренность", что было довольно странной мыслью для викария во время церемонии бракосочетания.

То семейство, которое стояло по другую сторону алтаря, тоже выглядело достаточно характерно. Отец Дэвида был судьей - постоянно нахмуренные брови по сути являлись профессиональной привычкой и скрывали за собой жизнерадостный характер. (В прошлую войну он служил в армии майором и думал, что все эти модные теории насчет роли ВВС и войны в воздухе были очередной чушью и скоро это всем станет очевидно.) Никто не был похож на него, в том числе и сын, который стоял сейчас у алтаря и давал обещание любить свою жену до самой смерти, а она - смерть - могла быть совсем рядом. Напротив, все дети похожи на мать, которая сидела рядом со своим мужем. У нее были почти черные волосы, смуглая кожа, длинные красивые ноги.

Дэвид - самый высокий в семье. В прошлом году в Кембриджском университете он побил рекорд по прыжкам в высоту. Для мужчины Дэвид выглядел слишком красивым: у него были тонкие, почти женские черты лица. Хотя он брился дважды в день, на лице резко выделялся темный контур бороды. Глаза обрамляли длинные ресницы; умный взгляд - Дэвид и в самом деле был умным и нежным.

Вообще все выглядело полной идиллией: два счастливых красивых человека из состоятельных семей - так называемый средний класс Британии - венчаются в сельской церкви прекрасным летним днем.

Когда бракосочетание закончилось, выяснилась одна курьезная деталь: матери, как ни странно, стойко выдержали всю процедуру до конца, а отцы, наоборот, вышли из церкви заплаканными.

Что за дикарский обычай - гостям целовать невесту, - думала Люси в момент, когда еще одни влажные от шампанского губы касались ее щеки. Видимо, он уходит корнями в еще более варварское прошлое, когда каждому мужчине племени разрешалось... Однако хватит, слава Богу, с этим уже давно покончено.

Люси заранее знала, что данная часть процедуры ей не понравится. Она любила шампанское, но была абсолютно равнодушна к куриным ножкам, бутербродам с густым слоем икры, не говоря уже о тостах, снимках на память и разных шутках по поводу медового месяца. Впрочем, ладно, все могло быть и хуже. Конечно, если бы не война, папа уж точно заказал бы "Альберт-холл".

К этому моменту уже девять гостей, целуя новобрачных, пожелали: "Пусть минуют вас невзгоды и печали", а один, очевидно в безуспешной попытке прослыть оригинальным, произнес: "Хочу, чтобы в вашем саду было еще много всего помимо забора". Люси устала принимать поздравления, пожимать чьи-то руки, делать вид, что не слышит сальных реплик типа: "Хотел бы я оказаться на месте Дэвида сегодня вечером". Дэвид произнес речь, в которой выразил благодарность родителям Люси за то, что они отдали за него дочь. В ответ отец невесты сказал, что в лице Дэвида его семья приобрела сына. Все это были сплошные банальности, вздор, но родителям такие вещи просто необходимы.

Какой-то ее дальний родственник "выплыл" из бара. Он слегка качался, и Люси едва сдерживала отвращение. Она представила его своему супругу:

- Дэвид, познакомься, это дядя Норман.

А дядя Норман уже тряс широкую ладонь Дэвида.

- Ну-с, так-с, юноша... Когда получаем офицерскую должность?

- Завтра, сэр.

- О, значит, плакал медовый месяц?

- Да, но взамен есть целые сутки.

- Как я понимаю, ты только что закончил летную школу.

- Да, хотя умел летать и раньше. Я проходил подготовку в летном клубе в Кембридже. Сейчас делают особую ставку на летчиков. Так что, может быть, уже завтра я окажусь в воздухе.

Люси тихо прошептала:

- Дэвид, не надо сейчас...

- На чем будешь летать? - Дядя Норман пристал с вопросами, как школьник.

- "Спитфайр". Смотрится великолепно - просто коршун!

Дэвид сознательно старался выражаться, как заправский пилот.

- У него 8 стволов, делает 350 узлов и обладает прекрасной маневренностью.

- Отлично, отлично. Вы, ребята, должны выбить дух из этого Люфтваффе.

- Вчера мы сбили шестьдесят их машин, а своих потеряли только одиннадцать.

Дэвид сказал это с такой гордостью, будто всех этих немцев сбивал лично.

- А днем раньше, когда они шли на Йоркшир, мы отогнали их назад аж в Норвегию, и они улепетывали, как зайцы, поджав хвосты. В результате мы не потеряли ни одной машины.

Дядя Норман, который уже изрядно выпил, схватил Дэвида за плечо.

- Никогда еще, - процитировал он с пафосом, - Великобритания не была так обязана горстке наших парней в воздухе. Это сказал на днях сам Черчилль.

Дэвид попытался изобразить что-то, похожее на улыбку.

- Он, наверное, зачитывал списки погибших.

Люси терпеть не могла, когда мужчины вот так, запросто говорят о крови, жертвах, потерях и разрушениях, поэтому она решила прервать затянувшуюся беседу.

- Дэвид, ты забыл? Мы должны ехать переодеваться.

Домой к Люси они ехали в разных машинах. Дома мать помогла ей снять платье и сказала:

- Детка, я не уверена, готова ли ты точно к сегодняшней ночи, но тебе нужно знать, что...

- Мама, ты забыла, что на дворе 1940 год?

Мать слегка покраснела.

- Хорошо, хорошо, дорогая. Но если ты все же захочешь о чем-нибудь спросить, то позже...

Люси поняла, каких усилий стоит матери говорить на подобные темы, и пожалела о своем резком ответе.

- Спасибо, мамуля. - Она нежно коснулась ее руки. - Я так и сделаю.

- Тогда я тебя оставляю. Позови, если что-нибудь понадобится. - Она поцеловала дочь в щеку и вышла.

Люси сидела в комбинации за ночным столиком и расчесывала волосы. Она прекрасно знала, что ее ждет ночью.

Воспоминания о ее первой близости с Дэвидом были самыми приятными.

Это случилось в июне, год спустя после того, как они познакомились, в Глэд-Рэг-Болле. К этому времени они виделись каждую неделю, и Дэвид провел часть своих пасхальных каникул в доме у Люси. Родителям он понравился красивый, умный, с хорошими манерами, человек их круга. Папа, правда, счел, что он излишне самоуверен, но мать возразила, что джентри всегда придирались к студентам по пустякам. Дэвид будет хорошо относиться к их дочери, с ним она счастлива, а это, в конечном счете, главное. И вот тогда же, в июне, Люси поехала на уик-энд к родителям Дэвида.

Они жили в большом квадратном доме с девятью спальнями и террасой рядом с аллеей - это было старое массивное сооружение в викторианском стиле. Несомненно, люди, сажавшие сад, знали, что, пока он полностью разрастется, они будут уже в могиле. Такая мысль производила впечатление.

Атмосфера была самой приятной, и ярким солнечным днем они вдвоем с Дэвидом сидели на террасе и потягивали пиво. Именно тогда он сообщил ей, что принят в школу Королевских ВВС вместе с четырьмя другими ребятами из университетского летного клуба. Дэвид хотел стать летчиком-истребителем.

- Я действительно умею летать, - сказал он, - а летчики очень нужны, раз идет война - ведь говорят же, что войну выиграет тот, кто одержит победу в воздухе.

- Ты боишься? - тихо спросила Люси.

- Ничуть! - Но затем он посмотрел на нее и сознался: - Да, боюсь.

Она гладила его руку и верила, что он, несомненно, храбрый.

Вскоре они переоделись в купальные костюмы и спустились к озеру. От воды веяла чистотой и прохладой, солнце сильно грело, воздух был теплым, и они весело плескались у берега.

- Ты хорошо плаваешь? - спросил он.

- По крайней мере, лучше, чем ты.

- О'кей, давай, кто первый до того острова?

Люси вскинула руку вверх и прищурилась, подставив лицо солнцу. Она сознательно старалась быть соблазнительной - этакая сладкая конфетка в мокром купальнике, с поднятыми вверх руками... Остров представлял собой небольшую полоску кустарника и мелких деревьев в самом центре озера, на расстоянии около трехсот ярдов от берега. Она резко опустила руки вниз, дала команду:

- Марш! - И уверенно поплыла кролем.

Конечно же, Дэвид выиграл, энергично взмахивая длинными руками и ногами. Люси попала в трудную ситуацию, когда до острова оставалось еще ярдов пятьдесят. Она перешла на брасс, но выдохлась уже окончательно, поэтому перевернулась и поплыла на спине. Дэвид, который в это время добрался до берега и тяжело, как морж, дышал, опять прыгнул в воду и поплыл навстречу. Привычным приемом спасателя он чуть приподнял ее тело, привлек к себе и не спеша тронулся к острову. Так вышло, что его руки касались ее грудей.

А это приятно! Она пыталась хихикать, но не могла из-за сбитого дыхания.

Вот так они и плыли вдвоем, пока он, наконец, не произнес:

- Все, теперь уже можно.

- Что "можно"? - Она испугалась.

- Сообщить тебе, что глубина озера всего четыре фута.

- Ну, ты и жук! - Она высвободилась из его объятий и, смеясь, нащупала ногами дно.

Дэвид взял ее за руку, вывел из воды и повел за деревья. Он показал на старую лодку, которая лежала вверх дном, около куста боярышника.

- В детстве я, бывало, плавал сюда, брал с собой одну из папиных трубок, коробку спичек, сворачивал табак, сидел здесь и курил.

Они находились на небольшой поляне, со всех сторон окруженной кустами. Под ногами лежал чистый упругий дерн. Люси устало опустилась на траву.

- Назад поплывем медленно, - сказал Дэвид.

- Давай сейчас не будем об этом.

Он сел рядом и стал целовать ее, затем, не отрывая губ, нежно опрокинул на спину. Он жадно гладил ее бедра и целовал шею... Люси задрожала, и тут он начал ласкать лобок рукой, поглаживая то страстно, то нежно. Желание захлестнуло ее, и теперь Люси хотела Дэвида, хотела, чтоб он гладил ее все сильнее. Она прижалась к нему и впилась в его губы влажным ртом. Его руки нащупали бретельки, и купальник соскользнул с плеч.

- Может, не надо, Дэвид?

Но он уже вовсю целовал ее груди.

- Люси, пожалуйста!

- Нет!

Он посмотрел на нее.

- А что если это мой единственный шанс?

Она увернулась от него, встала, но затем... Возможно, причиной была война, возможно, его юношеская настойчивость, а может быть, ее сильное желание - так или иначе, Люси одним движением сбросила с себя купальник, шапочку - и роскошные темно-рыжие волосы рассыпались по плечам. Встав перед ним на колени, Люси сама прижала его губы к своей груди.

Она потеряла невинность без боли, по желанию, вот только произошло это слишком быстро.

Ощущение легкой вины придавало особую прелесть воспоминаниям. Даже если то, что случилось тогда, было исполнено им по заранее продуманному сценарию, жертвой ее назвать трудно, ибо она сама хотела этого и, может быть, даже где-то спровоцировала Дэвида, особенно когда предстала перед ним голая.

В тот день на острове она, похоже, дважды удивила его: сначала, когда сама притянула к груди, и затем еще раз, когда направляла его орган рукой. Несомненно, он нигде об этом не читал. Как и большинство ее подруг, Люси была знакома с книгами Лоуренса - там она черпала знания о сексе. Люси с почтением относилась к теории секса, но ее не слишком занимали все эти "вздохи, охи, придыхания". Конечно, в книгах такое сразу привлекает, но все это лишь на бумаге. Она даже и думать не могла, что ее сексуальное пробуждение окажется таким бурным.

Дэвид, конечно, менее просвещен в таких вопросах, но он нежен, любит ее, думает в первую очередь о ней - это самое главное.

После они были близки еще раз. Ровно за неделю до свадьбы представился случай заняться любовью. Тогда и произошла их первая ссора.

На этот раз дело происходило в доме ее родителей. Утром, когда все ушли, Дэвид вошел к ней в комнату, снял халат и лег рядом. Несмотря на теорию Лоуренса, у него почему-то ничего не вышло. Он встал с постели.

- Не уходи, - попросила Люси.

- Сюда могут войти.

- Ничего, не бойся, иди ко мне.

В постели было тепло и уютно, она хотела, чтобы он лег.

- Не могу, боюсь. - Он надел халат.

- Ты не боялся пять минут назад. - Она потянулась к нему. - Ложись ко мне. Я хочу, чтобы ты был рядом.

Ее настойчивость, видимо, обескуражила его, и он отвернулся.

Она вскочила с постели, ее красивые груди покачивались.

- Зачем ты унижаешь меня? - Она села на край постели и расплакалась.

Дэвид обнял ее и сказал:

- Извини, солнышко. Понимаешь, ты у меня... ну в общем... первая, и мне сложно... ведь в таких вопросах нас не просвещают, правда?

Люси смахнула слезы и согласно кивнула. Пожалуй, сейчас она знает истинную причину его беспокойства - ровно через восемь дней ему лететь на хрупком самолете и где-то там высоко в небе, за облаками бороться за свою жизнь. Люси простила его, и Дэвид помогал ей вытирать слезы до тех пор, пока они снова не оказались рядом в постели. Впрочем, в этот раз все прошло как надо.

Ну вот, кажется, готова. Люси в последний раз окинула себя взглядом в широком зеркале. Костюм с квадратными плечиками смотрится немного угловато, зато блузка ей идет, она выглядит в ней очень женственно. Волосы накручены и волнами спадают из-под изящной шляпки. Выходить из дома ярко одетой, когда идет война и гибнут люди, явно неприлично, но в своем наряде Люси не ошиблась - он был и небросок, и, в то же время, смотрелся модно, привлекательно.

Дэвид ждал в холле. Поцеловав ее, он прошептал:

- Вы выглядите прекрасно, миссис Роуз.

Их отвезли обратно к гостям, чтобы они смогли со всеми попрощаться. Молодые собрались провести ночь в Лондоне, в отеле "Кларедж", затем Дэвид уедет в Биггин-Хилл, а Люси вернется домой. Она останется жить со своими родителями, а на время отпуска для них всегда будет приготовлен коттедж.

Добрых полчаса гости целовали молодых, жали им руки, затем все вышли к машине. К бамперу по традиции привязали старые ботинки и консервные банки, подножки усыпаны конфетти, на дверце ярко-красной губной помадой выведено "молодожены".

Наконец они тронулись, смеясь и маша рукой на прощание, гости толпой высыпали на улицу... вот, кажется, и все.

Через милю Дэвид остановился и привел машину в порядок, стерев все надписи и отвязав банки.

Уже смеркалось, когда автомобиль снова двинулся в путь. На передние фары надели маскировочные чехлы, но ехали молодожены очень быстро, просто дух захватывало. Люси чувствовала себя счастливой.

Через какое-то время Дэвид сказал:

- Там в ящичке есть бутылка шампанского, достань, пожалуйста.

Люси открыла ящик, взяла шампанское и два стакана, тщательно завернутые в тонкую бумагу. Шампанское оказалось на удивление холодным. Раздался громкий хлопок - пробка выстрелила вверх. Пока она наполняла стакан, Дэвид зажег сигарету.

- Мы опаздываем на ужин, - сказал он, взглянув на часы.

- Ну и что. - Она подала ему стакан. Самой пить не хотелось - только спать, за день слишком устала. Машину качало, кидало из стороны в сторону похоже, скорость бешеная. Дэвид выпил почти все шампанское и стал насвистывать какой-то блюз.

Ехать в машине при светомаскировке предельно сложно, в дороге трудно ориентироваться. Свет нигде не горел - ни в сельских домиках, ни на фермах, ни в церквушках; даже огромного города, который уже находился поблизости, практически не видно. На дороге отсутствовали какие бы то ни было указатели. Их убрали специально, чтобы сбить с толку немецких парашютистов - ведь они могли появиться в любую минуту. (Только несколько дней назад в ряде центральных графств фермеры обнаружили парашюты, радиопередатчики и карты, но, так как никаких следов около этих находок не было, посчитали, что парашютистов нет и вся эта затея - не более чем попытка нацистов вызвать панику у населения.) Так или иначе, Дэвид хорошо знал дорогу в Лондон.

Они стали подниматься по длинному склону. Маленькая спортивная машина преодолела его легко. Сонными глазами Люси уставилась в темноту. Впереди дорога была крутая, извилистая. Внезапно она услышала шум приближающегося грузовика. Тормоза машины завизжали, когда Дэвид нажал на педали.

- Я думаю, мы едем слишком быстро, - мягко произнесла Люси.

При повороте влево машину подбросило. Дэвид сбавил скорость, опасаясь, что при резком тормозе автомобиль опять загремит. По обеим сторонам дороги в тусклом свете фар мелькала живая изгородь. Поворот вправо оказался таким крутым, что машина аж задрожала. Казалось, этим поворотам не будет конца... Вдруг их бросило в сторону, затем крутануло на 180 градусов, и потерявшая управление машина продолжая разворачиваться и визжа тормозами, понеслась вниз по скользкой дороге.

- Дэвид! - во весь голос закричала Люси. Неожиданно на небе появилась луна... и только тут они увидели грузовик. Он с трудом поднимался на холм им навстречу. Из трубы валил густой дым, который на фоне лунного света казался серебряным. Люси даже заметила лицо водителя, его матерчатую кепку и усы; он изо всех сил жал на тормоза, рот застыл в немом крике... Только сейчас их машина, сделав полный оборот, встала, наконец, по ходу движения. Еще была надежда, что хватит места и удастся разъехаться с грузовиком, только бы Дэвид сумел справиться с управлением. Времени размышлять не оставалось. Он крутанул руль и нажал на газ. Именно в этом заключалась ошибка. Машина столкнулась с грузовиком лоб в лоб.

4

Иностранные государства имеют в Британии свою агентуру. У англичан же есть своя разведка и контрразведка. Сокращенно ее принято называть МИ. В 1940 году МИ структурно входила в Военное министерство. В то время она расправляла свои щупальца, как спрут, - и это естественно - различные ее службы имели свои номера: МИ-9 тайно переправляла людей из нацистских концлагерей в Европе в нейтральные страны; МИ-8 занималась радиоразведкой, перехватом и стоила больше, чем шесть армейских полков; МИ-6 засылала агентов в оккупированные немцами страны, в частности, во Францию.

Профессор Персиваль Годлиман стал работать на английскую контрразведку МИ-5 осенью 1940 года. Он появился в Военном министерстве в Уайтхолле холодным сентябрьским утром, после того как целую ночь тушил пожары в Ист-Энде. Немцы еще не оставили своих надежд на "блицкриг", и пожарным приходилось здорово помогать.

В мирное время в МИ работали, главным образом, профессионалы, но сейчас шла война, опытных кадров не хватало, и, случалось, туда брали любителей. Во всяком случае, Годлиман был приятно удивлен, когда обнаружил, что знает многих сотрудников контрразведки в лицо, а некоторых даже по совместной работе. В первый же день он встретил адвоката, с которым ходил в один клуб, историка-искусствоведа - с ним вместе учился в колледже, архивариуса из его университета и любимого писателя, автора детективов.

В 10 утра его провели в кабинет полковника Терри. Было ясно, что Терри находился в кабинете по крайней мере уже несколько часов - в корзине лежали две пустые пачки из-под сигарет.

Войдя в комнату, Годлиман первым делом сказал:

- Теперь я, наверное, должен прибавлять "сэр", обращаясь к тебе?

- Не забивай себе голову. Перси. Здесь это не принято. Будет вполне достаточно "дядя Эндрю". Садись. - И все же в манерах Терри проглядывала какая-то особенная деловитость и озабоченность - этого не было тогда, за ленчем в "Савое". Годлиман отметил про себя, что его собеседник не улыбается и то и дело поглядывает на кипу еще не просмотренных документов на столе.

Терри посмотрел на часы и сказал:

- Хочу вкратце ввести тебя в курс дела - так сказать, закончить лекцию, которую я начал в "Савое".

Годлиман улыбнулся.

- На этот раз я не тороплюсь.

Полковник зажег еще одну сигарету.

- Шпионы Канариса здесь, в Британии, - никчемные люди. - Терри произнес это так, будто их беседа была прервана не три месяца, а пять минут назад. - Типичный пример - Дороти О'Трейди. Мы взяли ее в тот момент, когда она обрезала телефонные провода закрытой связи на острове Уайт. Дороти писала письма в Португалию, используя спецчернила, которые можно свободно купить в любом магазине, где продаются разные штучки-дрючки для розыгрышей. Большой наплыв немецких шпионов в Британию начался в сентябре. Им ставилась задача провести разведку перед вторжением - определить наиболее удобные для высадки морского десанта участки побережья, дороги, по которым лучше продвигаться в глубь страны, обнаружить танковые ловушки, заграждения на дорогах и колючую проволоку. Похоже, их неважно отбирали, еще хуже готовили и уж совсем плохо экипировали. В этом плане характерен пример четверки, которая была заброшена в Британию в ночь со 2-го на 3-ье сентября: Мейер, Кибум, Понс и Вальдберг. Кибум и Понс приземлились около Хита и были арестованы рядовым Толлервеем из Сомерсетского полка легкой пехоты; патруль наткнулся на них в песчаных дюнах, когда они спешно пытались избавиться от парашютов. Вальдбергу же удалось передать сообщение в Гамбург: "Приземлились успешно. Следы уничтожили. Военный патруль в 200 метрах от берега. Берег в сетевом ограждении. В 50 метрах железнодорожные вагоны. Мин нет. Солдат мало. Недостроенный блокгауз. Новая дорога. Вальдберг". Совершенно ясно - он не знал, где находится. У агента нет даже своей клички. Это краткое сообщение - все, на что он оказался способен. Кроме того, готовили их из рук вон плохо - агент не знал наших порядков. Вальдберг вошел в пивной бар в поразительно странное время - в 9 часов утра - и попросил сидра. - Годлиман при этом засмеялся, а Терри сказал: Подожди, дальше еще смешнее. Хозяин бара порекомендовал Вальдбергу зайти в 10, а пока он мог бы осмотреть деревянную церквушку неподалеку. Как ни парадоксально, Вальдберг подошел к бару ровно в 10 и был тут же, на месте, арестован двумя полицейскими, которые его ждали.

- Черт побери, это же готовый сюжет для радиопостановки "Опять этот человек!", - сказал Годлиман.

- Мейера нашли несколько часов спустя. В течение нескольких недель мы взяли еще одиннадцать немецких агентов, большинство из них едва успели приземлиться на английской земле. Почти все приговорены к смертной казни.

- Почти все? - переспросил Годлиман.

- Да, только парочку, по-моему, передали в отдел Б-1(а). Я еще вернусь к этому. Другие приземлились в Ирландии. Один из них - Эрнст Вебер-Дроль, популярный акробат, у которого в Ирландии было два внебрачных ребенка. Он выступал в концертных залах с программой "Самый сильный человек в мире". Его там арестовали, оштрафовали на 3 фунта, передали нам, и отдел Б-1(а) начал с ним работать. Еще одним был Герман Гец, который по ошибке приземлился не в Республике Эйре, а в Северной Ирландии, в Ольстере. Его ограбили боевики из ИРА. Гец сумел-таки переплыть Бойн и, когда его брали, проглотил таблетку с отравой. При нем нашли фонарик с клеймом "Сделано в Дрездене". Если ловить таких дилетантов не представляет никакого труда, то возникает вопрос, почему мы задействуем для этого лучшие умы. Причин две. Первая - мы не знаем, сколько их еще не поймали. Вторая - как поступаем с теми, кого не вешаем. Я имею в виду случаи, когда в дело вступает отдел Б-1(а). Но, чтобы объяснить тебе это, нужно вернуться назад в 1936 год. Альфред Джордж Оуэне работал инженером-электриком в компании, которая получила несколько правительственных заказов. В тридцатые годы он несколько раз посещал Германию и по своей инициативе передавал Адмиралтейству кое-какую информацию технического характера. Затем разведка ВМС предложила Оуэнса для использования МИ-6, которая начала его готовить в качестве агента. Примерно в то же время он был завербован Абвером - а попался этот тип на том, что немцы перехватили его на контакте с английским разведчиком в Германии, работавшим "под крышей". И вот все это становится известно МИ-6. Выяснилось, что он не считает никого своими хозяевами, просто всю жизнь мечтал стать шпионом, ему такая работа по душе. Англичане дали двойнику кличку "Сноу", а у бошей он проходил как "Джонни". В январе 1939 года Сноу получил от немцев инструкции по пользованию радиопередатчиком, а также квитанцию камеры хранения на вокзале Виктория в Лондоне. Его арестовали на следующий день после начала войны. Оуэнса поместили в Вандсуортскую тюрьму вместе с передатчиком, который он взял в камере хранения по квитанции. Он, естественно, продолжал поддерживать связь с Гамбургом, но теперь все его сообщения писались в отделе Б-1(а) службы безопасности. Абвер вывел его на связь с еще двумя немецкими агентами в Британии, которых мы немедленно схватили. От них удалось получить шифр и другую ценную информацию. За Сноу последовали Чарли, Рейнбоу, Саммер, Бискит... фактически, это была маленькая армия агентов противника. Они регулярно поддерживали контакты с Канарисом, им доверяли - между тем, люди полностью работали под контролем английской контрразведки. Тогда руководство МИ-5 решило, что если дело пойдет так и дальше, то вырисовывается блестящая перспектива - вся немецкая агентурная сеть в Британии будет контролироваться Уайтхоллом.

- Что если правда не вешать вражеских агентов, а перевербовывать их враг видит, что агенты работают активно и их не нужно менять. Ведь мы можем не поймать тех, что придут на замену. Кроме того, поток информации, которую получает Канарис от агентов, не зная, что они двойники, может соответствующим образом повлиять на принятие политических решений в Берлине.

- Неужели все так просто? - спросил Годлиман.

- Конечно нет. - Терри открыл окно, чтобы проветрить прокуренный кабинет. - Чтобы работать эффективно, цепочку необходимо замкнуть. Если будут действовать достаточное количество необнаруженных агентов, их информация так или иначе не совпадет с нашей, которую мы проталкиваем через двойников. Тогда враг сразу заподозрит подвох и все полетит к черту.

- Звучит захватывающе, - промолвил Годлиман. Он уже докурил свою трубку.

Впервые за это утро Терри улыбнулся.

- Здесь каждый может подтвердить тебе, что данная работа очень тяжелая - долгие часы кропотливого труда, приходится напрягаться, часто терпеть неудачи, разочаровываться, но в одном ты прав - дело действительно захватывающее. - Он посмотрел на часы. - Сейчас я хочу познакомить тебя с одним молодым, но способным парнем - нашим сотрудником. Давай пройдем к нему.

Они вышли из комнаты, поднялись этажом выше, пошли по коридору.

- Его зовут Фредерик Блогс. Мы взяли его из Скотланд-Ярда, он у них инспектор спецслужбы. Если тебе понадобятся "руки и ноги", можешь вполне на него рассчитывать. Конечно, должность у тебя будет выше, но на твоем месте я не стал бы этим кичиться - здесь это не принято. Впрочем, тебе я мог бы этого и не говорить.

Они вошли в маленькую комнату, в которой было довольно пусто - голые стены, никаких ковров. Над столом висело фото хорошенькой девушки, и тут же рядом на вешалке валялись наручники. Контраст был полный.

Терри вошел и сразу начал:

- Познакомьтесь. Это Фредерик Блогс. Персиваль Годлиман. Если ко мне нет вопросов, я вас оставляю. - Полковник вышел.

Человек, сидевший за столом, оказался светловолосым, коренастым, плотным. Галстук у него плохой и ему не идет, но лицо приятное, открытое, улыбающееся. Руку жмет очень твердо.

- Перси, вы знаете, я тут как раз собирался сбегать домой перекусить. Может, составите мне компанию? Многого не обещаю, но жена делает прекрасные сосиски с чипсами. - Он говорил с заметным лондонским акцентом.

Сосиски с чипсами. Годлиман никогда их особенно не любил, но все же согласился. Они вышли к Трафальгарской площади, сели в автобус. По дороге Блогс сообщил:

- Я обожаю сосиски с картофельными чипсами и ем их каждый день.

Ист-Энд все еще дымился после ночной бомбежки. Они миновали группу пожарных и волонтеров, которые разгребали обломки, поливали угасающий огонь из шлангов, очищали улицы. Какой-то старик выносил из полуразрушенного дома радиоприемник, крепко прижав его к груди.

Годлиман заговорил первым:

- Итак, мы с вами будем ловить шпионов!

- Рискнем, Перси, может, нам повезет.

Блогс жил на улице, где все дома были абсолютно одинаковыми. Крошечные палисадники перед домами превращены в огороды. Миссис Блогс оказалась именно той девушкой с фотографии над столом. В этот день она выглядела уставшей.

- Жена у меня мотается на "скорой помощи" и оказывает помощь раненым при налетах, да, дорогая? - сказал Блогс. Было заметно, что он гордится своей женой. Звали ее Кристина.

- Каждое утро, когда я возвращаюсь домой, спрашиваю себя, стоит ли еще наш дом.

- Обратите внимание, она беспокоится о доме, не обо мне.

Годлиман увидел, что на камине лежит коробочка, а в ней медаль. Он подошел и взял ее.

- Как вы это получили?

Ответила Кристина.

- Муж отобрал ружье у негодяя, который пытался обокрасть почту.

- Да, вы подходите друг другу.

- А вы сами-то женаты. Перси? - спросил Блогс.

- Я вдовец.

- Извините.

- Моя жена умерла от туберкулеза в 1930 году. У нас так и не было детей.

- А у нас их еще нет, да и страшно заводить, пока такое происходит в мире.

В разговор вмешалась Кристина:

- Фред, твоего друга это совершенно не интересует. - Она вышла на кухню.

Вскоре сели за квадратный стол обедать. Годлиман был тронут уютом, домашней обстановкой и атмосферой, которую создала у себя дома эта молодая пара. Неожиданно нахлынули воспоминания о годах, прожитых с Элеонорой. Что это? Ведь за десять лет одиночества он уже отвык от любых сантиментов. Не иначе как старые раны, которые, как он считал, давно зарубцевались, начали болеть вновь. Да, война делает невероятное.

Кристина готовит ужасно. Сосиски подгорели, хотя Блогс этого не замечает, ест с аппетитом, макая их в томатный соус, - и Годлиман бодро последовал его примеру.

Когда они вернулись в Уайтхолл, Блогс показал Годлиману материалы, которые имелись на еще неопознанных немецких агентов, орудовавших в Британии.

О таких людях информация поступала из трех источников. Первый иммиграционные бумаги Министерства внутренних дел. Паспортный контроль давно входил в компетенцию МИ, и существовали - еще со времен Первой мировой войны - списки иностранцев, которые въехали, но так и не выезжали обратно из Британии, а также тех, кто умер на английской земле или принял английское гражданство. Когда была объявлена война Германии, списки направили в специальные следственные комиссии, которые разделили их на три категории. Сначала интернировали только тех, кто подпадал под категорию "А", но к июлю 1940 года, после некоторой паники в правительственных кругах, то же проделали с остальными. Оставалось небольшое количество иммигрантов, которых не смогли найти, и полагали, что некоторые из них шпионы.

Досье на этих людей Блогс передал Годлиману.

Второй источник - перехват сообщений в эфире. Отдел МИ-8 следил за ночным эфиром. Он записывал все, что могло вызвать хоть малейшее подозрение, и передавал информацию в правительственную службу шифровки и дешифровки. Это учреждение, переехавшее недавно из центра Лондона, с Беркли-стрит, в пригород, в Блетчли-парк, было необычной службой - там работали люди самые разные - чемпионы по шахматам, музыканты, математики, мастера разгадывать кроссворды и т.п. Видимо, верно, что любой шифр, который можно придумать, можно также и раскрыть. Радиосигналы тщательно изучали, и, если к ним не была причастна ни одна из английских спецслужб, считали, что это донесения немецких агентов в Британии.

Дешифрованные сообщения также были в досье.

И наконец, третий источник - агенты-двойники, но их ценность все-таки во многом относительна. Шифровки, которые они получали от Абвера, предупреждали о прибытии новых агентов. Удалось, правда, взять одного резидента - миссис Матильду Крафт оф Борнемот, которая переводила Сноу деньги по почте. Впоследствии ее поместили в Холоуэйскую тюрьму. Однако двойники не могли помочь распознать тихих, глубоко законспирированных профессионалов - главную ударную силу Канариса. Никто не сомневался, что такие люди есть и они действуют. Свидетельства тоже имелись - например, кто-то же привез Сноу передатчик из Германии, сдал его в камеру хранения на вокзале. Очевидно, профессионалы были "птицами высокого полета", для двойников практически недосягаемы - но на то они и профессионалы.

Впрочем, информация, полученная от агентов-двойников, в досье имелась.

Другие источники были в стадии разработки: эксперты ломали головы над тем, как расширить возможности пеленга; МИ-6 пыталась восстановить свою агентурную сеть в оккупированных немцами европейских государствах.

Блогс передал Годлиману всю имеющуюся на этот счет информацию правда, пока ее было немного.

- Иногда это приводит в бешенство, - сказал Блогс Годлиману. - Вот, посмотрите.

Он взял из досье длинную дешифрованную телеграмму о планах англичан отправить экспедиционный корпус в Финляндию.

- Шифровку перехватили в начале года. Превосходная информация. МИ-8 пыталась установить, откуда он передает, но тут морзянка затихла без какой-либо очевидной причины - возможно, его прервали. Через несколько минут он продолжил, однако "ушел" из эфира до того, как "слухачи" смогли определить его местоположение.

- Посмотрите-ка, а здесь что? - заинтересовался Годлиман. - Написано "Привет Вилли".

- Это важно, - ответил Блогс. Он оживился. - Вот обрывок другого сообщения, совсем свежего. Здесь тоже есть такие слова - "Привет Вилли". А вот и ответ Центра. Центр называет его "Игла".

- Точнее, "Игольное ушко".

- Это профессионал. Взгляните на содержание: предельно лаконичен, ни одного липшего слова, а в то же время информация полная, детализированная и главное - достоверная.

Годлиман взял фрагмент второго сообщения.

- На этот раз он сообщает о результатах бомбежек.

- Очевидно, облазил весь Ист-Энд. Без сомнения, профессионал.

- Что еще мы знаем о нем?

Оживление на лице Блогса сразу погасло.

- Боюсь, это все, профессор.

- Итак, давайте еще раз. Игольное Ушко заканчивает все сообщения фразой "Привет Вилли", передает очень хорошую информацию - и все?

- К сожалению, да.

Годлиман присел на край стола, уставился из окна на улицу. На стене дома напротив под оконным выступом он заметил гнездо ласточек.

- С такими, прямо скажем, ничтожными оперативными данными, какой шанс у нас поймать его? Блогс пожал плечами.

- С такими - никакого.

5

Именно для подобных уголков природы существует в английском языке слово "bleak", что значит холодный, мрачный, открытый всем ветрам.

Этот угрюмый скалистый остров, своими очертаниями напоминающий букву "J", находится в Северном море. Он расположен параллельно экватору, но далеко-далеко на севере от него; "кривая ручка" направлена на Абердин, а "ломаный зубчатый обрубок" словно грозит далекой Дании. Длина его десять миль.

По периметру острова большей частью мрачно возвышаются скалистые утесы, песчаного берега нет. Недовольные этим волны в бешеной ярости бьются о скалы - впрочем, самому острову вот уже 10 тысяч лет на это наплевать пусть волны бесятся.

Непосредственно в заливе, или, как его принято называть, "чашке", которую образует остров благодаря своей причудливой форме, море спокойнее там волны встречают любезнее. Морские приливы нанесли в "чашку" так много песка и водорослей, прибитого к берегу леса, ракушек и раковин, что между скалами и морем образовалась твердая полоса в виде полумесяца, она и служит острову берегом.

Каждое лето растения с вершины утеса роняют семена вниз, словно богач подает милостыню нищему. Если зимой достаточно холодно и рано приходит весна, несколько зерен дают слабые всходы, но эта поросль дальше не растет и, уж конечно, не дает семян, поэтому любые растения, которые можно увидеть внизу, на полосе, - это, по сути, подаяние.

Дальше в глубине острова, на земле, укрытой от моря скалами, растения развиваются нормально и хорошо размножаются. Правда, главным образом, это лишь грубая жесткая трава, которой хватит на корм лишь нескольким костлявым овцам. Там есть также колючие кусты - в них прячутся кролики, а на восточной, подветренной стороне холма - ряд одиноких гордых хвойных исполинов.

Наверху много вереска. Через каждые несколько лет человек - а остров, несомненно, обитаем - поджигает его; тогда вырастает трава и овцы могут пастись, но проходит год-другой, и вереск неизвестно откуда появляется снова, он не дает пастись овцам, пока человек его опять не подожжет.

Кролики на острове развелись сами, овец сюда завезли, человек нужен, чтобы присматривать за овцами, и только птицы ни от кого и ни от чего не зависят - они на острове потому, что им здесь нравится. Их сотни тысяч: длинноногие скалистые коньки смешно пищат "пип-пип-пип", когда парят в воздухе, и, наоборот, "пе-пе-пе", когда пикируют вниз, как самолет. Встречаются коростели, правда, их редко можно увидеть, но они точно где-то здесь, ибо ночью невозможно спать из-за их скрипучего крика. Есть вороны, моевки, чайки и даже пара золотистых орлов - в них приходится стрелять, ибо, что бы там ни говорили вездесущие натуралисты орлы питаются не только падалью, но и охотно нападают на ягнят.

Наиболее частый гость на острове - ветер. Обычно он приходит с северо-востока, оттуда, где много фьордов, ледников и айсбергов. Ветер приносит с собой неожиданные "подарки": снег, дождь, холод, скользкий туман. Бывает, и ничего не приносит - просто воет и стонет, поднимает адский шум, рвет кусты, клонит деревья; море кипит, пенится и обрушивает волны на скалы. Ветер слишком часто посещает остров, и в этом его ошибка. Если бы он появлялся реже, то мог бы захватить его врасплох и разметать все на своем пути, а так остров привык к нему, привык жить рядом. Растения на острове пустили длинные корни, кролики спрятались далеко в заросли, стволы деревьев толсты и крепки, птицы гнездятся глубоко в скалах, а человек построил прочный, низкий, вросший в грунт дом. Дом сложен из серого камня и серого сланца, под цвет моря. В нем маленькие окна, глухие двери, труба. Он стоит на вершине холма в восточной части острова. Дом - по сути, купол холма, но стоит там не потому, что хочет спорить с ветром, а из чисто практических соображений - человек должен видеть пасущихся овец.

На острове есть еще один дом, очень похожий на первый, - в десяти милях на противоположном конце острова, около земляной полосы, но сейчас этот дом пустует. Когда-то там жил человек. Он считал себя умнее острова думал, что может выращивать здесь овес, картофель, содержать коров. Три года человек боролся с ветром, холодом и каменистой почвой. Потом наконец понял, что заблуждался. Когда он ушел, дом так и остался стоять пустым.

Это суровое место. И только все суровое выживает здесь: крепкие скалы, жесткая трава, выносливые овцы, дикие птицы, прочные дома, сильные люди.

Именно для таких мест есть в английском слово "bleak".

- Вот и Штормовой остров, - сказал Альфред Роуз. - Думаю, он вам понравится.

Дэвид и Люси сидели на носу рыбацкой барки и смотрели на воду. Был прекрасный ноябрьский день - холодный, с ветерком, но ясный, не дождливый. В воде отражались слабые лучи солнца.

- Я купил его в 1926 году, - продолжил Роуз-старший, - когда все думали, что грядет революция. Мы искали место, где можно было бы спрятаться от разгневанных люмпенов, - и вот нашли. Главное же - нет лучшего места, чтобы поправить здоровье.

Люси считала, что свекор уж очень подозрительно добр сегодня, но место действительно смотрелось неплохо. Здесь есть все - дикая природа, воздух, ветер. Хорошо, что они с Дэвидом уехали от родителей - необходимо начать новую жизнь вдвоем. Нет смысла ехать куда-то в город, под бомбы, - все равно, им там никто помочь не сможет. Когда отец Дэвида обмолвился, что у него есть остров у берегов Шотландии, казалось, это подарок судьбы.

- У меня и овцы свои есть, - похвалился Роуз.

Стригальщики овец приезжают из Абердина каждую весну. Овечья шерсть приносит почти всю ту сумму, которую приходится платить Тому Макавиту. Старый Том - пастух.

- Сколько же ему лет? - спросила Люси.

- Боже, да ему уже, наверное, семьдесят.

- Полагаю, он большой чудак. Барка завернула в залив, и Люси увидела две маленькие фигурки на молу - человека и собаку.

- Чудак? Не больше чем ты, если бы жила одна на острове в течение двадцати лет. Том разговаривает со своей собакой. Люси повернулась к шкиперу, хозяину барки.

- Как часто вы заходите сюда?

- Раз в две недели, миссис. Я привожу Тому покупки, которых немного, и почту - ее еще меньше. Вы просто будете давать мне список, и я привезу все, что смогу достать в Абердине.

Шкипер заглушил мотор и бросил Тому канат. Собака залаяла, забегала, закрутилась от радости. Люси ступила на мостик и спрыгнула с него на мол.

Том поздоровался с ней за руку. У него было морщинистое лицо, в зубах огромная трубка с крышечкой. Том казался ниже ее ростом, но шире в плечах и выглядел на удивление здоровым. Он был одет в ворсистый твидовый пиджак, свитер ручной вязки - должно быть, подарок какой-нибудь родственницы, армейские ботинки. Нос широкий, красный из-за близко расположенных сосудов.

- Рад с вами познакомиться, - сказал он просто, как будто сегодня его посетило много гостей и она отнюдь не первый человек, кого Том видит за последние две недели.

- Вот это и есть наш Том, - сказал шкипер. Он вынес с судна две картонные коробки. - Яиц, правда, нет, зато есть письмо из Девона.

- Это от моей племянницы.

"Так вот кто связал свитер", - подумала Люси.

Дэвид оставался пока в лодке. Шкипер спросил его:

- Вы готовы?

Том и Роуз-старший подошли вплотную к мостику, и втроем мужчины перенесли инвалидное кресло с Дэвидом на мол.

- Ну, мне пора, иначе нужно будет две недели ждать следующий "автобус", - пошутил отец. - Дом сделан на совесть, сами оцените. Все ваши вещи уже там. Том покажет вам, где что. - Он поцеловал Люси, тронул Дэвида за плечо, пожал руку Тому. - Несколько месяцев проведите вдвоем, отдохните, полностью поправляйтесь и затем возвращайтесь. Вас обоих ждут важные дела идет война, понимаете?

Нет, они не вернутся, по крайней мере до конца войны. Люси знала это уже сейчас, но ни с кем не делилась своим секретом.

Папа поднялся на судно, и оно отчалило. Люси все махала рукой, пока барка не скрылась за мысом.

Том тронул кресло, Люси взяла коробки. От мола на вершину утеса вел длинный, крутой и узкий подъем. Самой Люси было бы крайне трудно толкать кресло, но Том справился с этим без особых усилий, и вскоре они очутились наверху.

Коттедж действительно был великолепен. Маленький, серый, укрытый от ветра, он словно врос в грунт. Все деревянное недавно покрашено, рядом с входной дверью рос куст дикой розы. Из трубы поднимались клубы дыма, которые затем разметывались легким морским ветром. Из крошечных окон был виден залив.

- Мне здесь нравится! - воскликнула Люси. Внутри было вычищено, проветрено, покрашено, на каменном полу лежали толстые ковры. В доме четыре комнаты: внизу кухня со всеми удобствами и гостиная с каменным камином, наверху две спальни. В одном конце, видимо, пришлось кое-что достроить, чтобы поместить водопровод, ванную, расширить кухню.

Их одежда убрана в гардероб. В ванной Люси нашла полотенца, на кухне продукты.

- Пойдемте посмотрим амбар, там есть одна хорошая вещица, - сказал Том.

Амбар находился за домом и скорее был похож на сарай. Внутри Том показал им абсолютно новый глянцевый "джип".

- Как говорил мистер Роуз, эта машина полностью приспособлена, и молодой хозяин может на ней ездить. Автоматическая передача, ручное управление, включая тормоза, переключатель... - Том повторял эти слова как попугай - видимо, плохо представлял их значение.

- Как замечательно, Дэвид! - воскликнула Люси.

- Класс, но как в него забираться?

- Всегда пожалуйста ко мне в гости, - пригласил Том, - на трубочку и рюмку виски. Я давно хотел опять иметь рядом соседей.

- Спасибо, - поблагодарила Люси.

- Вот здесь находится генератор, он вырабатывает переменный ток, показал Том. - Здесь заливать бензин.

- Странно - маленькие генераторы обычно для постоянного тока, заметил Дэвид.

- Я плохо разбираюсь, но, как мне сказали, этот безопаснее.

- Правильно. Переменный ток только ударит, а постоянный просто убьет.

Когда они вернулись к коттеджу. Том сказал:

- Ладно, вы сейчас, наверное, будете устраиваться, а мне надо идти к овцам. Да, совсем забыл, в случае чего я могу связаться с Абердином по радио.

Дэвид удивился.

- У вас что, есть передатчик?

- Ага, - гордо произнес Том. - Я веду наблюдение за самолетами противника, засекаю, где они, и, если что - сообщаю в службу береговой охраны.

- Ну и как, засекли уже хоть одного? Люси покраснела, потому что почувствовала в голосе Дэвида явный сарказм, но Том, казалось, ничего не заметил.

- Нет еще.

- Великолепно!

Когда он ушел, Люси сказала:

- Чего ты к нему пристал? Человек просто из добрых побуждений хочет делать дело, ведь идет война...

- Нас много таких, кто хочет делать дело, - процедил Дэвид.

Люси поняла, замолчала и повезла мужа-калеку в их новый дом.

Когда Люси попросили зайти в больницу к психиатру, она решила, что в результате аварии у Дэвида задет мозг. Но оказалось, дело в другом.

- С головой проблем нет, только синяк на левом виске, - сказала врач. - Однако потеря обеих ног - действительно серьезная травма, и нет нужды говорить вам, как это отразится на его душевном состоянии. Он очень хотел стать летчиком?

Люси задумалась.

- Он, конечно, боялся, но страшно хотел этого.

- Что ж, ему необходима максимальная чуткость, забота и поддержка с вашей стороны. И, разумеется, покой. Сейчас можно с уверенностью сказать лишь то, что какое-то время больной будет чересчур ранимым, придирчивым, обидчивым. С этим надо примириться. Ему нужны любовь и отдых.

Тем не менее в первые месяцы пребывания на острове Дэвид, похоже, не хотел ни того, ни другого. Он практически ни разу не занимался с ней любовью - может, ждал, пока раны полностью заживут, - но и не отдыхал. Дэвид с какой-то одержимостью стал заниматься разведением овец - целыми днями носился по острову на "джипе", сзади в машине лежало инвалидное кресло. Он строил заборы вдоль наиболее крутых утесов, стрелял в орлов, помогал Тому обучать новую собаку, когда старушка Бетси начала слепнуть, жег вереск. Весной почти все ночи проводил вне дома: принимал роды у овец и ухаживал за новорожденными ягнятами. Однажды он срубил огромную старую сосну у домика, где жил Том, и провел там две недели, обдирая кору. Он порубил сосну на дрова и оттащил поленья к дому. Похоже, Дэвид получал удовольствие от тяжелой физической работы. Он научился сам туго привязывать себя к креслу, чтобы тело не ерзало, когда работал топором или молотком. Дэвид вырезал из дерева пару булав и часами упражнялся с ними, если только Том не занимал его другой работой. Мускулы у Дэвида на теле налились и стали, как у борцов.

Нельзя сказать, что Люси была несчастлива - ведь она боялась, что Дэвид, наоборот, будет днями сидеть у камина и думать о своей доле. То, с какой страстью и напряжением он работал, конечно, тревожило, но, главное, Дэвид не опустил руки.

На Рождество она сообщила ему, что ждет ребенка. Утром она вручила ему в подарок бензопилу, а он ей - отрез шелка. На обед зашел Том, и они ели дикого гуся, которого Том подстрелил. После чая Дэвид отвез пастуха домой, и, когда он вернулся, Люси открыла бутылку бренди.

- У меня для тебя есть еще один подарок, но его нельзя открывать до мая, - произнесла она. Дэвид засмеялся.

- О чем ты? Сколько бренди ты выпила здесь без меня?

- У меня будет ребенок.

Он пристально посмотрел на нее - улыбка исчезла с лица.

- Боже праведный, только этого нам сейчас не хватает!

- Дэвид!

- Да, но скажи, когда... когда это произошло?

- Вычислить не так уж трудно, правда? Должно быть, за неделю до свадьбы. Просто чудо, что удалось избежать выкидыша после аварии.

- Ты уже была у доктора?

- Гм... когда?

- Так как же ты можешь быть по-настоящему уверена?

- О, Дэвид, не будь таким занудой. Все точно - прекратились месячные, болят соски, тошнит по утрам; я в талии увеличилась на четыре дюйма. Если бы ты хоть раз повнимательнее взглянул на меня, сразу бы понял.

- Т-а-а-к.

- Что это с тобой? Ты весь в лице изменился, волнуешься?

- Послушай! Вот родится сын. Смогу я водить его гулять, играть с ним в футбол? Кого он будет видеть перед собой? Отца-героя? Безногого кретина, паяца!

- Дэвид! - Люси присела перед креслом. - Не надо так говорить. Он будет тебя любить, уважать, подражать во всем - потому что ты мужественный, сильный, храбрый, ты настоящий мужчина, работаешь как вол, ты его отец.

- Только не надо быть со мной снисходительной, не надо лицемерить.

- Ты обвиняешь меня в чем-то? - не сдержалась Люси. - В чем? Мне учить мужчину предохраняться? Если ты не хотел иметь ребенка, мог...

- Да, научи, научи меня предохраняться от грузовиков на темной дороге!

Глупый получился разговор - обмен колкостями, взаимные упреки. Печальнее всего, что они оба это понимали. Люси решила промолчать, но атмосфера уже была испорчена. Затея по-семейному отпраздновать Рождество казалась сейчас пустой, банальной - куски цветной бумаги на стенах, елка в углу, остатки гуся на кухне ждут, пока их выбросят. Имеет это какое-то отношение к ее жизни? Что она делает на одиноком холодном острове с человеком, который, похоже, ее не любит? Зачем носить в себе ребенка, которого он не хочет? А что если просто?.. Но Люси взяла себя в руки - ей некуда идти, нечего больше делать в жизни, некем быть, кроме как миссис Роуз.

- Я пошел спать, - сказал Дэвид. Он выехал в холл, сполз с кресла и медленно, опираясь руками, забрался по ступенькам наверх. Она слышала, как он скребет пол при движении, как заскрипела кровать, упала одежда в углу... затем в последний раз звякнула пружина, и наступила тишина.

Нет, плакать она не станет. Взгляд упал на бутылку бренди. "Вот сейчас выпью ее всю, приму горячую ванну и завтра уже не буду беременной... А что впереди? Пустота? Как жить, когда ни острова, ни Дэвида, ни ребенка?" Люси отогнала от себя шальную мысль, поднялась наверх, легла и с открытыми глазами лежала рядом со своим спящим мужем, прислушиваясь к ветру и пытаясь ни о чем не думать. Под утро стали кричать чайки и маленькая комната наполнилась бледным холодным светом - только тогда она заснула.

Весной она как-то успокоилась, собралась, стала больше думать о будущем ребенке. В феврале, когда снег стаял, Люси посадила семена цветов и овощей на кусочке земли между боковым входом на кухню и амбаром, не слишком надеясь, что они когда-нибудь дадут всходы. Люси в последний раз произвела генеральную уборку в доме, предупредив Дэвида, что теперь до рождения ребенка ему придется убираться самому. Она написала письмо матери, связала кое-что для маленького, заказала в Абердине пеленки. Сначала Люси намеревалась рожать в доме у родителей, но вскоре поняла, что уезжать ей нельзя, ибо назад она уже не вернется. Она часами бродила с книгой в руках по мягкой вязкой земле, поросшей вереском, однако постепенно прибавляла в весе, поэтому пришлось отказаться от долгих прогулок. Та бутылка бренди, что осталась с Рождества, все еще стояла в шкафу. Иногда, особенно в те моменты, когда ей было совсем грустно, Люси подходила к шкафу, открывала его, смотрела на бутылку и думала о том, кого она чуть не потеряла.

За три недели до того, как должен был родиться ребенок, Люси села в знакомую барку, отправляющуюся в Абердин. Дэвид и Том махали ей с мола, пока барка не скрылась. Из-за сильной качки Люси волновалась, что родит прямо здесь, не успев добраться до шотландских берегов, но поездка прошла нормально. В Абердине Люси легла в больницу и уже четыре недели спустя на той же самой барке привезла на остров сына.

Дэвид ничего не смыслил в родах. Очевидно, он думал, что женщины рожают так же быстро и просто, как овцы. Он не знал о нестерпимой боли при схватках, о муках, напряжении, об облегчении потом, ноющей ране, о строгих медицинских сестрах с командным голосом, которые не дают тебе дотронуться до твоего собственного ребенка - якобы ты не такая "стерильная", знающая и быстрая, как они. Дэвид лишь проводил ее, немного смешную и неловкую, с животом, а встретил опять стройную, с прекрасным здоровым ребенком, завернутым в белоснежные пеленки. Как только Дэвид увидел сына, он сказал не терпящим возражений голосом:

- Мы назовем его Джонатан.

Этим дело и кончилось. К Джонатану добавили Альфред - в честь одного дедушки, Малкольм - в честь другого и Томас - чтобы сделать приятное старому Тому, однако, так или иначе, звали ребенка Джо, ибо он был слишком крошечным для Джонатана, не говоря уже о Джонатане Альфреде Малкольме Томасе Роузе. Дэвид научился управляться с сосками и бутылками, кормить, менять пеленки. Порой он даже качал маленького на руках, но делал все как бы машинально, следуя отцовскому долгу. Казалось, он все время отсутствует, мысли где-то далеко. К малышу Дэвид относился чисто по-деловому и в этом напоминал медсестер - он знал, что ребенок не для него, больше всего Джон нужен Люси. А вот Том, как ни странно, привязался к ребенку больше, чем к собственным овцам. Заядлый курильщик, старик на долгие часы забывал про свою трубку из корня вереска, играл с маленьким Джо, наблюдал за ним в кроватке, помогал Люси купать его. Люси однажды даже мягко напомнила, что его ждут не дождутся овцы, но бесхитростный старик ответил, что овцам он абсолютно не нужен. Что ему там делать, смотреть, как они едят? Нет, он, пожалуй, еще немножко посидит с Джо. Том сделал деревянную погремушку, наполнил ее маленькими круглыми ракушками и был просто счастлив, когда Джо сразу схватил ее и стал играть.

Дэвид и Люси по-прежнему не жили друг с другом. Первое время можно было думать на его раны, затем на ее беременность, потом, после того как родился Джо, Люси входила в норму, но теперь уважительных причин не осталось.

Как-то вечером Люси сказала мужу:

- Дэвид, я почти в норме, ты мог бы...

- Что ты имеешь в виду?

- Не понимаешь? После ребенка, физически в норме, поправляюсь.

- А, ясно. Хорошо.

Каждый вечер Люси из кожи вон лезла, чтобы выглядеть как можно более соблазнительной - она пробовала быть игривой, специально медленно раздевалась перед Дэвидом, но все было напрасно, он просто поворачивался к ней спиной.

Ночью, когда они лежали в полудреме, Люси старалась слегка дотронуться до него рукой, бедром, грудью, но, несмотря на все ее уловки, разбудить его не удавалось. Дэвид не реагировал.

Люси была точно уверена, что причина не в ней, ведь она не нимфоманка и хотела не просто секса с мужчиной, а только с Дэвидом. Окажись на острове еще мужчины до семидесяти, это бы ее никак не соблазнило. Она не шлюха, которая хочет мужика, а жена, которой нужен муж... и любовь.

Однажды Люси с Дэвидом лежали рядом, не спали, прислушиваясь к вою ветра и сонному бормотанию Джо в соседней комнате. Люси подумала, что настал подходящий момент, когда он либо покажет себя мужчиной, либо объяснится прямо, в чем дело.

Она стала легонько, затем сильнее гладить его бедра, приоткрыла рот, чтобы поцеловать - и от неожиданности чуть не вскрикнула - эрекция, значит, с ним все в порядке, почему же... Несомненно, он хочет ее. Люси осторожно дотронулась до упругого органа, пододвинулась ближе, часто задышала...

- Дэвид!

- О, не надо, ради Бога! - Он перехватил ее руку, убрал и повернулся на бок.

Нет, на этот раз она не сдастся, не станет покорно молчать.

- Почему, Дэвид?

- Б-о-ж-е! - Он оттолкнул ее от себя, сполз на пол, схватил рукой одеяло и потащился к двери.

Люси привстала на постели и крикнула вслед:

- Почему нет, Дэвид?!

В этот момент заплакал Джо.

Дэвид неожиданно оглянулся, показал обрезанные штанины пижамы, ампутированные конечности, белую кожу в складках и с укором выпалил:

- Вот, смотри, поэтому нет!

Дэвид ушел спать на диван, а Люси выбежала успокоить Джо.

Мальчик долго не мог уснуть, она никак не могла его укачать, а может, он просто чувствовал, что мама тоже не может заснуть и ее саму нужно успокоить. Люси плакала, и ребенок ощущал вкус горько-соленых слез на маминых щеках. Она подумала: "Вдруг он догадывается обо всем? Вдруг слезы вообще первое, что осознает ребенок в этом мире?" В таком состоянии Люси не могла заставить себя петь песенку, шептать ласковые слова и убаюкивать, поэтому она только крепко держала его на руках, качала - и Джо сам успокоил ее теплом родного тела, своей беззащитностью, а потом заснул.

Люси, положив ребенка в кровать, стояла, смотрела и думала. Ложиться обратно в постель нет смысла. Было слышно, как Дэвид громко храпит во сне ему приходилось пить сильное снотворное, иначе ноющая боль не давала спать. Люси резко ощутила желание оставить его, уйти прямо сейчас, чтобы никогда больше его не видеть и не слышать, чтобы Дэвид не смог ее найти, даже если вдруг захочет. Она надела брюки, свитер, плотный пиджак, ботинки, спустилась вниз и вышла из дома.

В воздухе клубился туман, было холодно и сыро - обычная погода на острове. Люси подняла воротник, решила было вернуться за теплым шарфом, но не стала и пошла дальше. Она хлюпала по грязной тропинке и даже радовалась, что холодный воздух щиплет горло - все-таки отвлекает. Осторожно ступая по скользкому узкому настилу из досок, Люси с опаской спустилась вниз. Там она спрыгнула на землю и подошла к морю.

Ветер и вода продолжали свою вечную ссору - ветер носился вверх-вниз, дразнил волны, а море буйствовало, шипело и пенилось, обрушиваясь на остров.

Люси брела по земляной полосе, ни о чем не думая, только слушая ветер и море, пока не подошла к тому месту, где кончался берег и волны бились об утесы - тогда она повернула назад. Незаметно прошла ночь, и стало светать. Вместе с рассветом пришла и неожиданная мысль: быть может, он пытается себе что-то доказать? Доказать, что он сильный? Мысль была похожа на сжатый кулак, который медленно, не сразу, но раскрывается, а на ладони жемчужина, маленькая жемчужина мудрости. Возможно, холодность Дэвида того же рода, что и рубка деревьев, вождение "джипа", метание булав, самостоятельные одевания, раздевания - а может, он приехал на этот холодный суровый остров в Северном море тоже, чтобы... Что он там говорил про Джо? "Его отец - безногий паяц, посмешище"... Определенно, Дэвид хочет многое доказать. Пусть ему не довелось в жизни стать военным летчиком, пусть он вынужден иметь дело с деревьями, заборами, булавами, инвалидным креслом. Ему не разрешили держать экзамен после аварии, и он хочет прокричать врачам, себе, всему миру: "Смотрите! Вы видите? Я сдал бы любой экзамен в жизни, я могу терпеть, многое вынести, не надо меня жалеть, я нормальный мужчина и не нуждаюсь в жалости". Жестокая, обидная несправедливость: красивый мужественный человек страдает от ран, но не от тех ран, которыми можно гордиться, получены они не на войне. Вот если бы он потерял ноги в воздухе в смертельной схватке с "мессершмиттом", тогда инвалидное кресло выглядело бы совершенно иначе - словно медаль, награда за проявленные мужество и героизм. А так Дэвиду всю жизнь придется говорить: "Это случилось во время войны... нет, нет, в боевых действиях участия не принимал, всему виной банальная автомобильная катастрофа.

Я учился на летчика, готов был подняться в воздух и сражаться буквально на следующий день, я уже видел свой самолет - красивую, гордую птицу, но тут..."

Да как же я раньше не догадалась? Дэвид пытается доказать, что он сильный. Что же, она тоже сможет быть сильной, просто обязана остановить крушение жизни - своей и близких, должна сохранить семью. Ведь Дэвид до этой проклятой аварии был хорошим, добрым, любящим, нежным - она должна научиться ждать... терпеливо ждать каждый день и каждую ночь, пока он борется за себя, за то, чтобы его считали полноценным мужчиной, а не калекой. Можно найти и новые надежды, открыть для себя что-то такое, ради чего стоит жить. Ведь нашли же другие женщины силы перенести тяжелые утраты - гибель родных и близких, разрушенные жилища, долгую разлуку с мужьями...

Люси подняла маленький плоский камень, со всей силой швырнула его в море. Она не видела и не слышала, как он упал, может, он до сих пор летает, подобно спутнику на земной орбите.

А потом громко, во весь голос Люси крикнула морю:

- Я тоже могу быть сильной. М-о-г-у!

Затем она повернулась и начала подниматься наверх, к дому - пора было кормить Джо.

6

Здание очень походило на особняк. Во всяком случае, это был большой огороженный дом, стоящий в маленьком уютном городке Вольдорф чуть севернее Гамбурга. На первый взгляд, дом вполне мог принадлежать какому-нибудь владельцу рудника, удачливому коммерсанту или промышленнику. Однако на самом деле особняк принадлежал Абверу.

Своей судьбой дом был обязан погоде - нет, не здесь, в Вольдорфе, а за две сотни миль юго-восточнее, в Берлине, - там, где погодные условия не оставляли надежд на постоянную устойчивую радиосвязь с Британией.

Впрочем, дом выглядел как особняк только внешне. Внизу, в подвалах, размещались два бетонных убежища и аппаратура на сумму в несколько миллионов марок. Электронную систему проверял и запускал в действие майор Вернер Траутманн, а он был мастером своего дела. В каждом из убежищ находилось двадцать маленьких звукоизолированных кабин, где сидели операторы, прослушивающие эфир. "Слухачи" запросто могли узнать и отличить агента на связи "по почерку" - по тому, как он отбивал свое сообщение; так отличают знакомый почерк матери на конверте.

Принимающая аппаратура была не только качественной, но и компактной. Трансмиттеры, или, иначе, передатчики, легко умещались в маленьких чемоданах. Это была специальная разработка фирмы "Телефункен" по заказу адмирала Канариса, шефа Абвера.

Этой ночью самолеты летали мало, эфир был относительно чистым, без помех, поэтому все надеялись, что, если Игла выйдет на связь, его легко можно будет обнаружить. Наконец в наушниках запищали привычные звуки, полетели в эфир сигналы... Сообщение принял старый опытный оператор. Он немедленно отбил агенту подтверждение о приеме, быстро расшифровал кодограмму, уничтожил листок блокнота с записями, взял трубку телефона спецсвязи для доклада руководству. После разговора по прямой линии связи со штаб-квартирой Абвера в центре Гамбурга оператор вышел покурить.

Он предложил сигарету своему молодому коллеге из соседней кабины, тот согласился составить компанию, и они вдвоем стояли, дымили, прислонившись к стене.

- Есть там что-нибудь? - спросил молодой. Пожилой пожал плечами.

- У него всегда что-то есть. Правда, на этот раз немного. Люфтваффе опять не удалось разбомбить собор святого Павла в Лондоне.

- Ответа ему не будет?

- В Центре не думают, что он ждет ответов. Этот парень хитрый, держит себя чертовски независимо, как кошка, которая гуляет сама по себе. Собственно, я сам учил его "морзянке", а когда закончил весь курс, он уже считал, что знает все лучше меня, в общем, потом я стал не нужен.

- Вы знакомы с Иглой? Ну как он? Приятный тип?

- Приятного в нем мало, как в дохлой рыбе, но сейчас, можно сказать, он у нас агент номер один. Некоторые утверждают, что лучшего никогда не было. Ходит легенда, что пять лет Игла работал под прикрытием в Москве в НКВД, получил там высокий пост и даже стал одним из доверенных лиц Сталина. Уж не знаю, правда это или вымысел, но вообще он способен на такое. Настоящий профессионал, и фюрер ценит его именно как профессионала высокого класса.

- Гитлер знает его?

Пожилой кивнул.

- Да, даже как-то раз захотел просмотреть все его донесения. Понятия не имею, смотрит он их сейчас или нет, но для Иглы это абсолютно неважно. Для него самое главное - работа и то удовлетворение, которое она приносит. Взгляни на него - и ты увидишь профи, который видит в тебе лишь свою потенциальную жертву. Стоит тебе допустить хоть малейшую ошибку, сделать неверное движение - и ты убит.

- Да, рад, что не мне пришлось его учить.

- Надо отдать ему должное, учился он быстро, порой "грыз науку" целыми сутками, а когда все освоил, даже не считал нужным здороваться со мной. Однако с начальством общаться ему было довольно трудно - терпеть не мог субординацию. Даже с Канарисом особо не церемонился. Он и теперь заканчивает все свои сообщения словами "Привет Вилли".

Операторы докурили, загасили окурки ногой о пол, затем пожилой запихнул их себе в карман - официально курить в убежищах не разрешалось. Настроенная на прием аппаратура молчала.

- Так что не будет он в конце сообщения давать свою кличку, продолжил пожилой. - Это фон Браун придумал такую кличку, сам Игла ее терпеть не может, впрочем, как и фон Брауна. Ты помнишь этот случай? Нет, наверное, не помнишь, ты тогда еще не работал у нас. Так вот, Браун приказал Игле отправиться в Фарнборо, графство Кент и найти этот аэродром. В ответ пришло сообщение: "В Фарнборо, Кент, нет аэродрома. Есть аэродром в Фарнборо, Хэмпшир. К счастью, в Люфтваффе лучше знают географию, чем такие "сапожники", как вы". Вот так, ни больше, ни меньше, представляешь?

- Да, хотя думаю, его тоже можно понять. Когда Центр делает ошибки здесь, он ставит на карту жизнь наших людей там.

Пожилой нахмурился. Он был другого мнения, кроме того, не любил, когда кто-то открыто выражал свое несогласие.

- Может быть, - проворчал он.

- Но почему ему не нравилась кличка?

- Говорил, в ней заключен смысл, а кличка со смыслом - шаг к провалу агента.

Фон Браун даже слушать его не стал.

- Смысл? Игла! Какой же здесь смысл?

Но в этот момент запищал один из приемников и молодой тут же отправился на пост, так что ответа не последовало.

Часть вторая

7

Шифровка, полученная Фабером, крайне обеспокоила его. Это был приказ Центра, выполнение которого могло привести к печальным последствиям, даже к провалу, словом, к тому, чего ему так долго удавалось избежать.

Гамбург постарался, чтобы приказ до него совершенно точно дошел и сомнений в этом ни у кого не было. Выйдя в эфир, Фабер дал свои позывные и вместо обычного "Подтверждается - продолжайте" получил из Центра короткую емкую фразу "Действуйте согласно "Рандеву I".

Фабер подтвердил получение приказа, передал свое сообщение, убрал передатчик в чемодан. Затем он собрал свои манатки натуралиста (Фабер работал под видом большого любителя природы, изучающего поведение птиц на воле), взял велосипед и поехал по направлению к Блэкхит. Очутившись в своей тесной двухкомнатной квартире. Игла задумался, выполнять ему приказ или нет. У него было две причины его проигнорировать: одна чисто профессиональная и одна личная.

Профессиональная заключалась в том, что "Рандеву I" - старая домашняя заготовка Канариса, придуманная еще в 1937 году. Согласно данному плану, он должен был подойти к дверям определенного маленького магазина, расположенного на углу Лейкестер-сквер и площади Пикадилли, и встретиться с другим агентом. Оба в качестве опознавательного знака должны держать в руках Библию.

Пароль: "Какая сегодня глава?"

Отзыв: "Тринадцатая Ветхого Завета".

Затем, если была уверенность, что за ними не следят, агентам следовало сойтись во мнении, что данная глава - "самая вдохновенная". В противном случае кто-то из них Должен ответить: "Боюсь, я ее еще не читал".

За несколько лет, что прошло, могло уже не стать ни того магазинчика, ни входа, но не это главным образом обеспокоило Фабера. Он думал, что, возможно, Канарис ознакомил с "Рандеву I" многих дармоедов-дилетантов, которые пересекли Ла-Манш в 1940 году и попали в руки МИ-5. Фабер знал, что их схватили, потому что в газетах сообщалось о казнях. Без сомнения, это делалось с целью продемонстрировать толпе, что с "пятой колонной" ведется постоянная беспощадная борьба. На допросах люди Канариса, разумеется, выдали все, что знали, поэтому сейчас англичане, вероятно, в курсе всего, что касается "Рандеву I". Если они перехватили и последнюю шифровку из Гамбурга, у входа в магазин сейчас уже полно "подсадных уток" из контрразведки - каждый с Библией в руках, с хорошо подвешенным языком, тренирует фразу "самая вдохновенная глава" с немецким акцентом.

Абвер растерял свой профессионализм, практически бросил его на ветер еще в те ответственные дни, когда все решалось и, казалось, вот-вот начнется вторжение в Британию. С тех пор Фабер перестал доверять Гамбургу. Он не сообщал в Центр, где живет, отказывался иметь контакты с другими немецкими агентами, менял частоту, на которой передавал сигналь! в эфир, нисколько не заботясь, что может занять чужую и заглушить чей-то передатчик.

Если бы Фабер всегда и во всем слушался своих хозяев, он бы не уцелел так долго.

В Вулвиче Фабер попал в час пик и влился в огромный поток велосипедистов, многие из которых - женщины. Кончилась дневная смена, и рабочие гурьбой валили из ворот фабрики по производству вооружений и боеприпасов. Их бодрая усталость напоминала Фаберу о его личной причине проигнорировать приказ Центра: он был уверен, что Германия проигрывает войну.

Действительно, немцы уже не побеждали. В войну вступили русские и американцы, в Африке ничего не вышло, итальянцев разбили наголову, в текущем 1944 году союзники точно высадятся во Франции.

Фабер не хотел бесцельно рисковать своей жизнью.

Он добрался до дома и поставил на место велосипед, а когда стал умываться, то вдруг четко осознал, что вопреки всей логике хочет отправиться на "Рандеву".

Это было чертовски рискованно. Возможно, вся затея заранее обречена на неудачу, но ему не терпелось отправиться на встречу. Такому безрассудному желанию имелось одно простое объяснение - Фабер ужасно скучал. Банальные, приевшиеся передачи в эфир, наблюдения за птицами, поездки на велосипеде, чаепития в пансионатах и частных домах - вот уже четыре года с тех пор, как он только и делает, что занимается ерундой, а где же настоящая работа, где активные действия? Казалось, его перестали поджидать опасности, и как раз это очень плохо. Фабер привык к опасностям, они только дразнили его как профессионала, побуждали продумывать каждый шаг, любые мелкие детали, опасности не давали ему успокоиться, дисквалифицироваться, а теперь что? Сплошная рутина.

Нет, он обязательно пойдет на "Рандеву", но совсем не так, как этого ожидают.

В лондонском Вест-Энде было по-прежнему людно, несмотря на то, что шла война. Фабер хотел бы оказаться сейчас в Берлине и сравнить, так же там или нет. Он купил Библию в магазине Хатчарда на Пикадилли, засунул ее глубоко во внутренний карман пиджака, чтобы никто не увидел. Стояла мягкая сырая погода, время от времени моросил дождь, поэтому в руке Фабер держал зонтик.

"Рандеву" должно было состояться либо утром с 9 до 10, либо днем с 5 до 6. Было условлено, что один из агентов будет приходить на место каждый день и ждать коллегу. Если в течение пяти дней контакт не состоится, нужно перейти на запасной вариант и приходить в конкретные дни в течение двух недель. Если же и это окажется безрезультатным, "Рандеву" отменялось и все попытки выйти на связь следовало прекратить.

Фабер добрался до Лейкестер-сквер в 10 минут десятого. Агент был уже там, стоял в дверях табачной лавки с Библией в черном переплете подмышкой. Агент явно делал вид, что укрылся в дверях от дождя. Фабер заметил его краем глаза и поспешил пройти, опустив голову. Мужчина выглядел молодо светлые усы, холеный вид, на нем был черный двубортный плащ, он читал "Дейли экспресс" и жевал резинку. Лицо незнакомое.

Фабер прошел мимо еще раз, но уже по другой стороне улицы... и тут обнаружил "хвост". Приземистый плотный мужчина в теплой полушинели и мягкой фетровой шляпе, которую обожали английские полицейские в штатском, стоял в фойе учреждения и через стеклянные двери неотрывно наблюдал за человеком в табачной лавке.

Существовало два варианта. Или агент не знал, что за ним следят, тогда Фаберу оставалось лишь не подходить к нему - пусть сам уходит с "Рандеву" и отрывается от "хвоста". Однако нельзя исключать, что настоящий агент пойман, а этот - стоящий сейчас в дверях - просто "подсадная утка". В этом случае крайне важно, чтобы Фабера не видели в лицо ни он, ни "хвост".

Фабер решил отталкиваться от худшего и быстро прикинул план действий в подобной ситуации.

На площади стояла телефонная будка. Фабер вошел в нее и запомнил номер автомата. Затем он нашел главу тринадцатую Ветхого Завета в книге, вырвал страницу и написал на полях: "Зайдите в телефонную будку на площади".

Фабер свернул в тесный боковой переулок, что сразу за Национальной галереей. Там он увидел мальчишку, сидящего на крыльце дома, прямо на ступеньках. Мальчишке на вид было лет десять-одиннадцать, он один за другим кидал камешки в лужу и, очевидно, скучал.

- Привет! - сказал Фабер. - Ты знаешь табачника с площади?

- Ну, - раздалось в ответ.

- Любишь жевательную резинку?

- Ну.

Фабер подошел и дал ему свернутую страницу из Библии.

- Вот там, в дверях табачной лавки стоит мужчина. Если ты передашь ему это, получишь жвачку.

- Хорошо, - мальчишка сразу согласился. - А этот дядька что, американец?

- Ну, - ответил Фабер, подражая ему.

Паренек убежал, Фабер последовал за ним. Как только мальчишка приблизился к табачной лавке, Фабер остановился прямо перед стеклянными дверями конторы напротив, пытаясь помешать "хвосту" вести слежку. Он еще раньше раскрыл свой зонт и сейчас делал вид, что никак не может его закрыть, чтобы войти в здание. Краем глаза Фабер увидел, как агент быстро дал что-то мальчику и тут же ушел. Тогда Фабер закончил "возню" с зонтом и стал удаляться в противоположном от агента направлении. Обернувшись через плечо, Фабер заметил, как "хвост" выбежал на улицу и засуетился в поисках пропавшего агента.

Фабер заскочил в ближайший телефон-автомат и набрал номер будки на площади. Хотя их с агентом разделяло каких-нибудь несколько сот метров, пару минут ушло только на то, чтобы соединиться. Наконец низкий голос в трубке ответил:

- Да?

- Какая сегодня глава?

- Тринадцатая Ветхого Завета.

- Наиболее вдохновенная.

- Совершенно с вами согласен. "Этот кретин не знает, в какой он опасности", - подумал Фабер. Вслух же он сказал:

- Слушаю, говорите.

- Я должен вас увидеть.

- Невозможно.

- Но я должен! - В его голосе Фабер заметил нетерпение и даже что-то сродни отчаянию. - Поймите, то, что мне поручено передать, крайне важно. Информация получена с самого верха, ясно?

Фабер сделал вид, что колеблется.

- Хорошо. Встретимся через неделю под аркой на вокзале Юстон в 9 утра.

- А можно раньше?

Но Фабер уже повесил трубку и вышел из кабины. Быстро шагая, он дважды свернул за угол и оказался в переулке, откуда мог хорошо видеть будку на площади. Он увидел агента, который шел по направлению к Пикадилли. "Хвоста" вроде не было. Фабер пошел за агентом.

Дойдя до Пикадилли, мужчина спустился в подземку и купил билет до Стоквэла. Фабер сразу же понял, что может попасть туда более простым путем, без пересадок. Он выбрался наверх, быстро перешел на Лейкестер-сквер и сел в поезд северной линии. Агенту так или иначе придется делать пересадку в Ватерлоо, а у Фабера поезд прямой, поэтому он будет в Стоквэле раньше или в крайнем случае одновременно с агентом.

Фабер все же прибыл раньше, и ему пришлось около получаса ждать агента у выхода. Наконец мужчина появился, и Фабер пошел за ним. Побродив немного, агент зашел в кафе.

К несчастью, поблизости совсем не было места, где можно долго торчать, не привлекая внимания - ни витрин, ни скамеек, ни парка, автобусных остановок, стоянок такси или общественных учреждений.

Фаберу пришлось ходить взад-вперед по улице, каждый Раз делая вид, что он куда-то спешит. Так продолжалось до тех пор, пока он не удалился от кафе слишком далеко - тогда Фабер перешел на другую сторону и пошел обратно. Все это время его подопечный сидел в теплом уютном кафе, пил ароматный чай и закусывал горячими тостами.

Через полчаса агент вышел, и Фабер незаметно пошел вслед за ним вдоль жилых кварталов. Агент, несомненно, знал куда идет, но отнюдь не спешил. Он шел походкой свободного от дел человека, который идет домой и думает, как ему лучше провести остаток вечера. Он ни разу не оборачивался, "не проверялся", и Фабер подумал: "Еще один дилетант".

Наконец агент вошел в дом - один из тех бедных, безликих, ничем не примечательных жилых домов, сдающихся внаем. Обычно такие дома любят шпионы и неверные мужья. Прямо под крышей, на чердаке мансардное окно - должно быть, агент живет в комнате наверху - там лучше принимать радиосигналы.

Фабер прошел мимо дома и стал внимательно наблюдать за другой стороной улицы, изучая каждое здание. Так и есть, в доме напротив в верхнем окне он заметил вытянутое лицо мужчины, пиджак, галстук - значит, англичане уже здесь. Вероятно, агент ходил на "Рандеву" еще вчера или сегодня утром и до дома его "вела наружка" из МИ-5, разумеется, если он сам не работал на контрразведку.

Фабер завернул за угол и медленно пошел по улице, параллельной той, на которой жил агент. Фабер аккуратно считал дома. Почти непосредственно за тем зданием, куда вошел агент, стояли два сильно поврежденных бомбой дома, соединенных между собой общей стеной. Так, ясно.

Когда он шагал обратно к станции, его шаг был куда более бодрым и энергичным, сердце билось чуть учащенно, в глазах зажегся недобрый огонек. "Хорошо, это даже хорошо. Что ж, игра началась".

В тот вечер он оделся тепло - шерстяная шапочка, водолазка под короткой кожаной летной курткой, галифе, поверх толстые носки, туфли на резиновой подошве - все черного цвета. При светомаскировке в затененном Лондоне он станет почти невидимкой.

Фабер ехал на своем велосипеде по тихим узким улочкам с тусклыми фонарями, держась подальше от больших дорог. Было уже за полночь, и он никого не встретил. Фабер оставил велосипед в четверти мили от того места, куда хотел попасть, прищелкнув замок к ограде вокруг дворика, где находился пивной бар.

Но пошел он не к дому агента, а на параллельную улицу сзади. Фабер быстро нашел развалины, которые искал. Он осторожно пробрался через палисадник, затем в открытый проем двери и прошел дальше насквозь, пока не оказался у задней стены. Было очень темно. Толстая завеса, которую образовало низкое облако на небе, скрывало луну и звезды. Фабер вышел из дома с другой стороны. Ему приходилось двигаться очень медленно, практически на ощупь.

Но вот он добрался до конца садика, перепрыгнул через забор, благополучно преодолел еще два палисадника. В одном из домов залаяла собака, затем снова наступила тишина.

Сад непосредственно позади дома агента был изрядно запущен. Фабер наткнулся на куст ежевики и споткнулся. Шипы оцарапали ему лицо. Он нырнул под веревку с бельем - хорошо еще, что вовремя увидел ее.

Фабер нашел окно на кухню и вынул из кармана маленький инструмент с лезвием в форме ложечки. Шпаклевка по краям рамы была старая и ломкая, а кое-где уже отлетела. После 20 минут тихой кропотливой работы он вынул оконное стекло из рамы и мягко опустил его на траву. Аккуратно посветив фонариком в пустоту, дабы убедиться, что на его пути нет никаких громоздких вещей, о которые можно споткнуться и нашуметь, он открыл щеколду, поднял раму и влез внутрь.

В помещении пахло отварной рыбой и морилкой. Фабер открыл заднюю дверь - на случай, если придется быстро уходить, вошел в холл, быстро включил и тут же выключил фонарик. На мгновение перед его глазами предстал обычный, выложенный кафелем коридор, столик, какая-то одежда на вешалке и направо лестница, покрытая дорожкой.

Осторожно, тихо, стараясь не скрипеть, Фабер поднимался вверх по лестнице.

Он уже почти добрался до второго пролета... когда вдруг увидел свет в щели между полом и ближайшей дверью. Тут же раздался хриплый астматический кашель, и кто-то спустил воду в унитаз. Фабер в два шага достиг туалета, замер, прислонившись к стене.

Дверь открылась, и свет упал на лестничную площадку. Фабер моментально вытащил стилет из рукава. Из туалета вышел старик, пересек лестничную клетку, оставив свет включенным. У дверей своей комнаты он проворчал что-то невнятное и потащился назад к туалету - видимо, выключать свет.

Фабер подумал, что старик наверняка видел его. Он стиснул рукоятку стилета. Сонными полуоткрытыми глазами старик уставился в пол. Он поднял голову только когда дошел до туалета, начал водить по стене рукой. "Черт побери! - подумал Фабер. - Да он совсем сонный и бредет, словно лунатик. А я чуть не убил его".

Старик наконец нащупал выключатель, и свет потух. Он медленно прошаркал в свою комнату, закрыл за собой дверь. Фабер вздохнул с облегчением.

После второго пролета наверху оказалась только одна дверь. Фабер осторожно толкнул ее - дверь была заперта.

Он вытащил из кармана куртки отмычку. Шум воды, которая лилась в туалетном бачке, заглушил скрежет замка. Фабер открыл дверь и прислушался.

Он услышал глубокое ровное дыхание спящего, вошел внутрь. Дыхание раздавалось из противоположного угла комнаты. Ничего не видя в темноте, Фабер медленно, осторожно ступая, пересек комнату и добрался до кровати.

В левой руке он держал фонарик, стилет в рукаве, а правая рука свободна. Фабер мгновенно включил фонарь, схватил спящего за горло и стал душить.

Агент широко раскрыл глаза, но не смог издать ни звука. Фабер сел на него, привалился к уху и прошептал:

- Глава тринадцатая Ветхого Завета.

Только тут он немного ослабил хватку на горле, разжал руку.

Агент щурился от яркого света направленного на него фонарика, пытался разглядеть лицо чужака. Он тер то место на горле, где так сильно вцепились в него пальцы Фабера.

- Не двигаться! - Игла направил фонарик прямо в глаза агенту, а правой рукой вытащил стилет.

- Встать-то хоть можно?

- Лучше оставайся в постели, так будет безопаснее для нас обоих, да и от тебя будет меньше вреда.

- Вреда? О чем ты?

- Тебя "вели" англичане на Лейкестер-сквер, мне тоже ты позволил проследить твою "берлогу". А сейчас за домом наблюдает контрразведка. Можно ли тебе доверять после всего этого?

- Боже!

- Зачем тебя послали?

- Информацию необходимо передать лично. Это указания руководства. Высшего руководства... - Агент замолчал.

- Давай, выкладывай свои указания.

- Но я должен быть уверен, что ты именно тот человек, который мне нужен.

- И как это сделать?

- Я должен увидеть твое лицо. Фабер на секунду задумался, затем быстро осветил лицо и убрал фонарь.

- Удовлетворен?

- Игла?!

- А ты кто?

- Майор Фридрих Кальдор, сэр.

- Мне тоже называть тебя "сэр"?

- Нет, что вы. Просто вас дважды повысили в звании со времени вашего отсутствия. Сейчас вы уже подполковник.

- Им что там, в Гамбурге, больше нечего делать?

- Странно, вас это не радует?

- Я бы обрадовался, если бы вернулся и послал майора фон Брауна чистить сортиры.

- Можно встать, сэр?

- Конечно же, нет. Что, если настоящий майор Кальдор в Вандсуортской тюрьме, а ты - "подсадная утка", которая только и ждет, как дать сигнал своим друзьям в доме напротив?.. Теперь давай свои указания "с самого верха".

- Сэр, в Центре считают, что высадка союзников во Франции будет в этом году.

- Гениальная мысль! Продолжай.

- Так вот, они думают, что генерал Паттон формирует Первую американскую группу армий в районе, известном как Восточная Англия. Если эта группировка и есть силы вторжения, значит, союзники намерены переправляться через Па-де-Кале.

- Это логично. Но я пока не заметил никаких признаков того, что армия Паттона действительно существует.

- Вот и в высшем руководстве в Берлине на этот счет имеются сомнения. Личный астролог фюрера...

- Что?

- Да, сэр, у него есть свой астролог, который советует ему хорошенько продумать оборону Нормандии.

- Боже. Неужели дела в Берлине так плохи? Какие-то астрологи...

- Ну почему? Его снабжают самой разносторонней информацией. Я лично считаю, он использует предсказания астролога как предлог, когда думает, что генералы ошибаются, но не может аргументированно доказать это.

Фабер вздохнул. Как раз больше всего он боялся получить новости такого рода.

- Продолжай!

- Ваша задача - определить, какими силами, возможно, располагает Паттон: численность войск, артиллерия, средства авиационной поддержки и так далее.

- Я сам знаю, что и как следует определять.

- Не сомневаюсь, сэр. - Он с минуту помолчал. - Меня просили подчеркнуть исключительную важность задания.

- Считай, что ты это уже сделал. Скажи-ка лучше, неужели в Берлине действительно все так плохо?

- Нет, с чего вы взяли, сэр, - агент явно нервничал, колебался. Моральный дух войск и населения высокий. Из месяца в месяц растет производство вооружений. Люди просто плюют на английские бомбардировщики, никто их не боится...

- Дальше можешь не продолжать. Пропаганду я могу слушать по радио. Майор замолчал.

- Ты еще должен мне передать что-нибудь? Я имею в виду официально.

- Да, на время выполнения задания у вас будет специальный канал.

- В Центре действительно уделяют этому большое внимание, - сказал Фабер.

- Вы можете воспользоваться подводной лодкой, которая будет ждать вас в Северном море точно в десяти милях восточнее шотландского города Абердин. Просто свяжетесь с ними по радио на вашей частоте, и они всплывут на поверхность. Как только вы или я доложим в Гамбург, что указания получены, канал заработает. Лодка будет там каждые пятницу и понедельник с 6 вечера до 6 утра.

- Абердин - большой город. У тебя есть с собой точные координаты?

- Да. - Агент назвал цифры, и Фабер хорошо их запомнил.

- Это все, майор?

- Так точно, сэр.

- Что ты думаешь делать с теми ребятами в доме напротив?

Агент пожал плечами.

- Придется от них ускользнуть.

"Не здорово получается", - подумал Фабер.

- Хорошо. Что ты должен делать после того, как встретишься со мной? У тебя есть свой канал?

- Нет. Я должен добраться до городка Уэймот, выкрасть где-нибудь лодку и на ней вернуться во Францию.

"Это вообще какая-то глупость, - подумал Фабер, - несомненно, Канарис догадывался, как все произойдет. Что ж, хорошо".

- А если англичане тебя поймают и станут пытать?

- На этот случай у меня есть таблетка с отравой.

- И ты ей, конечно, воспользуешься?

- Разумеется.

Фабер посмотрел на него.

- Да, ты мог бы ей воспользоваться, но сейчас уже поздно. - Фабер внезапно опустил левую руку агенту на грудь, надавил на него всем телом, будто собирался встать с кровати и опирался. Сделал он это преднамеренно, чтобы почувствовать, где кончается грудная клетка и начинается мягкая ткань живота. Он вонзил лезвие стилета точно под ребро, направив острие в область сердца.

Глаза агента на секунду расширились. Немой крик застыл в горле. Тело забилось в конвульсиях. Фабер для верности еще на дюйм вдавил стилет вглубь. Глаза закрылись, и тело начало обмякать.

- Ты видел мое лицо, приятель, - сказал Фабер.

8

- Я считаю, ниточку мы потеряли, - сказал Персиваль Годлиман.

Блогс кивнул в знак согласия и добавил:

- Это моя ошибка.

Парень явно выглядит усталым, подумал Годлиман. У него такой вид уже почти год, ровно с той ночи, когда из-под обломков разрушенного при бомбардировке дома в Хокстоне вытащили обезображенное тело его жены.

- Мне не нужно, чтобы кто-то брал вину на себя, - сказал Годлиман. Факт в том, что на Лейкестер-сквер что-то произошло в течение тех нескольких секунд, когда вы потеряли Блондина из виду.

- Ты думаешь, состоялся контакт?

- Возможно.

- Когда мы опять взяли его под наблюдение в Стоквэле, я решил, что он просто отчаялся встретиться со своим агентом в тот день, и поэтому ушел.

- Если бы все было именно так, он повторил бы "Рандеву" вчера и сегодня. - Годлиман перебирал спички на своем столе, раскладывая их в различных комбинациях - это помогало ему думать. - В доме по-прежнему никакого движения?

- Абсолютно. Он там безвылазно уже сорок восемь часов. Это моя вина, опять повторил Блогс.

- Что ты все заладил одно и то же, как шарманка, ей-богу. Это я дал указание пока не брать его, чтобы он вывел нас на более крупную рыбу; кстати, до сих пор считаю, что такое решение было верным.

Блогс сидел неподвижно с пустым выражением лица, руки засунуты в карманы плаща.

- Если контакт состоялся, не следует тянуть с арестом Блондина. Необходимо срочно выяснить, какое у него задание.

- Но в этом случае мы теряем все шансы, что Блондин выведет нас на кого-нибудь. К тому же, он может многого и не знать.

- Тебе решать.

К этому времени Годлиман уже построил из спичек церковь. Он несколько секунд пристально смотрел на стол, затем неожиданно вытащил из кармана монету достоинством в полпенса, подбросил ее.

- Решка. Даем ему еще 24 часа.

Домовладелец был среднего возраста ирландский республиканец из Лисдунварны, графство Клэр. Он тайно надеялся, что немцы выиграют войну и освободят его родной Зеленый остров6 от английского господства. Сейчас, хромая из-за своего артрита, мужчина шел по старому дому и собирал еженедельную ренту с жильцов, прикидывая в уме, сколько он будет иметь, если квартирная рента на рынке основательно подскочит. Домовладелец не был богатым человеком. У него только два дома - этот и поменьше, в котором жил он сам. Ирландец всегда пребывал в плохом настроении.

На втором этаже он постучал в дверь старика. Этот жилец всегда ему рад. Вероятно, рад каждому, кто заходит к нему. Старик обратился к ирландцу:

- Здравствуйте, мистер Райли, рад вас видеть, хотите чашку чая?

- Сегодня нет времени.

- Хорошо, хорошо. - Старик протянул ему деньги. - Думаю, вы уже обратили внимание на кухонное окно?

- Нет, я туда не входил.

- Там вывалилось стекло из рамы. Я закрыл его занавеской, но все равно дует.

- Кто же его разбил?

- Смешно, но оно совершенно цело. Лежит себе рядом на траве. Полагаю, просто не выдержала старая шпаклевка. Я могу вставить стекло сам, вы только дайте мне немного свежей шпаклевки.

"Вот старый дурак", - подумал домовладелец, а вслух сказал:

- А вам не приходило в голову, что вас, возможно, обокрали?

Старик, казалось, оторопел.

- Надо же, даже не подумал об этом.

- Никто не заявлял о пропажах?

- Ничего такого не слышал. Хозяин подошел к двери.

- Хорошо, я взгляну, когда буду спускаться. Старик проводил его в коридор.

- Не думаю, что тот новый парень у себя наверху. Уже несколько дней у него полная тишина. Хозяин чихнул раз, затем еще.

- Он что, готовит прямо в комнате? Такой странный запах.

- Не знаю, мистер Райли.

Оба поднялись наверх.

- Если он там, то ведет себя очень тихо, - произнес старик.

- Мне наплевать, что он там варит, но ему придется прекратить. Пахнет просто жутко.

Хозяин постучал в дверь. На стук никто не ответил. Он открыл дверь запасным ключом и вошел - старик за ним.

- Так, ясно, - пробурчал полицейский сержант. - Думаю, мы имеем дело с трупом. - Он стоял в дверях, осматривая комнату. - Прикасались к чему-нибудь тут, папаша?

- Нет, нет, - ответил хозяин. - Вообще-то меня зовут мистер Райли.

Полицейский оставил его слова без внимания.

- Лежит не так долго. Я нюхал и похуже. - Он обвел взглядом старый комод, чемодан на низком столике, выцветший ковер, грязные занавески на окне, кровать в углу. Никаких следов, что в комнате шла борьба.

Он подошел к кровати. Лило у парня спокойное, руки сложены на груди. Если бы не его молодость, вполне можно предположить сердечный приступ. Ничего не свидетельствует в пользу самоубийства - например, не валяется никаких упаковок от таблеток снотворного. Полицейский взял кожаный бумажник на комоде и заглянул в него. Там лежали удостоверение личности, продовольственные карточки, довольно толстая пачка денег. Бумаги в порядке, и деньги тоже - его не ограбили.

- Этот парень здесь всего неделю или около, - сказал хозяин. - Я почти ничего о нем не знаю. Приехал откуда-то из Северного Уэльса работать на фабрике.

- Да, - произнес сержант, - только вот что странно. Если он такой здоровый, как выглядит, тогда почему не в армии? - Он открыл чемодан на столе. - Черт побери, вот так дела...

Хозяин и старик прошли дальше в комнату.

- Это радиоприемник, - сказал ирландец, а старик воскликнул, показывая на постель:

- Кровь!

- Не трогайте ничего, - приказал сержант.

- Смотрите, парень-то получил нож в живот, - не унимался старик.

Сержант осторожно приподнял руку покойника с груди и обнаружил чуть ниже тонкую струйку запекшейся крови.

- Действительно, у него шла кровь. Где ближайший телефон?

- Вниз по улице, пятый дом, - отозвался хозяин.

- Выйдите и закройте комнату, пока я не вернусь.

Сержант вышел из дома и вскоре постучал в ту дверь, где находился телефон. Открыла женщина.

- Доброе утро, мадам. Разрешите воспользоваться вашим телефоном?

- Входите, пожалуйста. - Она показала ему на полочку в холле, где стоял аппарат. - А что случилось? Какое-нибудь происшествие?

- Жилец погиб в соседнем доме, - сообщил он ей, набирая номер.

- Что? Неужели убили? - спросила она взволнованно.

- Ну, этим займутся эксперты. Вы слушаете? Старшего офицера Джоунса, пожалуйста. Это Кантер. - Он взглянул на женщину. - Будьте любезны, посидите на кухне, пока я поговорю с начальником.

Разочарованная, она вышла.

- Приветствую, Джоунс. Докладываю. Здесь лежит парень, у которого ножевая рана и радиопередатчик.

- Укажите точный адрес, сержант.

Кантер продиктовал адрес.

- Да, видимо, тот, за кем они следят. Сержант, это дело контрразведки. Подойдите в сорок второй дом и сообщите бригаде наружного наблюдения о случившемся. Я сейчас свяжусь с их шефом. Выполняйте.

Кантер поблагодарил женщину и перешел на другую сторону улицы. Он был крайне возбужден. Это было "его" второе убийство за тридцать один год работы в лондонской полиции, к тому же дело пахнет шпионажем. Вот удобный случай получить инспектора.

Он постучал в дверь дома 42. Дверь открылась - его встретили двое.

Сержант Кантер спросил:

- Ребята, это вы из контрразведки?

Блогс прибыл на место происшествия одновременно с человеком из специальной службы полиции, детективом Харрисом, которого он знал по работе в Скотланд-Ярде. Кантер показал им тело.

Они молча стояли и смотрели на молодое безмятежное лицо со светлыми усами.

- Кто это? - спросил Харрис.

- Его звали Блондин. Мы полагаем, его выбросили с парашютом пару недель назад. Была перехвачена шифровка, из которой следовало, что Блондин должен был встретиться в Британии с другим немецким агентом. Операция значится как "Рандеву". Мы, естественно, подключились, но не стали его брать. Была надежда, что с помощью Блондина удастся выйти на резидента, а это куда важнее.

- Так что же произошло в доме?

- Будь я проклят, если сам что-то понимаю!

Харрис посмотрел на рану в верху живота.

- Стилет?

- Что-то вроде этого - ответил Кантер. - Очень аккуратная работа. Сначала под ребра, затем лезвием вверх в область сердца. И главное, быстро. Хотите посмотреть, как проник сюда убийца?

Он повел их вниз на кухню. Они взглянули на пустую раму и на абсолютно целое стекло на траве.

- Кроме того, сломан замок в задней двери. Сыщики сели за кухонный стол, и Кантер заварил чай.

- Это наверняка случилось на следующую ночь после того, как я потерял его на Лейкестер-сквер, - сказал Блогс. - Точно, все из-за меня.

- Не надо так уж винить себя, с кем не бывает? - попытался успокоить его Харрис.

Они молча выпили чай, потом Харрис спросил:

- А вообще как дела, старина? Что-то ты к нам в контору больше не заходишь.

- Занят, много работы.

- Как Кристина?

- Убита при бомбежке.

У Харриса округлились глаза.

- Бедняжка, - только и смог вымолвить он.

- А у тебя все в порядке?

- Брат погиб в Северной Африке. Не помню, вы когда-нибудь встречались с Джонни?

- Нет, никогда.

- Он был еще совсем юным, но так много пил, ты себе не представляешь. Когда он начал прикладываться к бутылке, мы поняли, что ему никогда не удастся найти себе девушку и жениться - вот так и вышло.

- Да, многие потеряли близких в этой войне.

- Послушай, Фредди, если ты сейчас сам по себе, забегай к нам на обед в воскресенье. Мои будут тебе очень рады.

- Спасибо, но я сейчас по воскресеньям работаю.

Харрис понимающе закивал.

- Тогда заходи в любое время, когда захочешь.

Полицейский констебль просунул голову в дверь и спросил у Харриса:

- Можно начать сбор свидетельских показаний, шеф?

Харрис вопросительно посмотрел на Блогса.

- Конечно, я закончил, - ответил тот.

- Хорошо, сынок, начинайте.

Блогс размышлял вслух:

- Предположим, у него состоялся контакт после того, как я его упустил. Они условились, что резидент придет к нему сюда, однако тот, похоже, предположил, что это ловушка - вот почему он проник через окно и взломал замок.

- Значит, этот ваш резидент - опытный волк, всегда начеку, - заключил Харрис.

- Вероятно, ты прав, именно поэтому мы его до сих пор не поймали. Во всяком случае, он попадает в комнату Блондина и будит его. Но сейчас-то он видит, что никакой западни нет, так?

- Так.

- Почему же он все-таки убивает агента?

- Может, между ними произошла какая-то серьезная ссора или даже драка?

- Между тем, нет никаких следов борьбы.

Харрис нахмурился и сидел над своей пустой чашкой, сосредоточенно думая.

- Возможно, он знал, что за Блондином следят. Наверное, боялся, что мы схватим парня и "раскрутим" его на полную катушку.

- Тогда мы имеем дело с беспощадным и расчетливым типом, - сказал Блогс.

- Может быть, это еще одна из причин, почему его так долго не могут поймать.

- Входи. Садись. Мне только что позвонили из МИ-6. Канариса освободили от занимаемой должности. Блогс озабоченно спросил:

- Это хорошая новость или плохая?

- Очень плохая, - ответил Годлиман. - Все произошло в самый неподходящий момент.

- Можно узнать почему?

Годлиман пристально посмотрел на него, затем сказал:

- Думаю, тебе даже нужно это знать. В настоящее время мы располагаем сорока двойными агентами, которые передают в Гамбург ложную информацию относительно планов союзников осуществить высадку во Франции.

Блогс даже присвистнул от неожиданности.

- Я не думал, что дело имеет такой размах. Полагаю, двойники сообщают, что мы нацелены на Шербур, хотя в действительности это будет Кале, или наоборот.

- Что-то вроде этого. Деталей не сообщали, да мне и не полагается их знать. Однако ясно, что опасность велика. Мы хорошо знали Канариса, его стиль и методы работы, знали, что удается его дурачить. Была уверенность, что и дальше мы сможем направлять ему ложную информацию. А "новая метла", кем бы она ни была, может не доверять агентам своего предшественника. И еще - на той стороне были люди, готовые с нами сотрудничать. Они могли бы постепенно сдать нам всех агентов Абвера в Британии. Несомненно, сейчас немцы начнут очень приглядываться к нашим двойникам и той информации, которую они передают. Кроме того, есть возможность утечки информации с нашей стороны. Буквально тысячи людей знают сейчас о нашей игре с двойниками. Двойные агенты работают не только в Британии, но и в Исландии, Канаде, на Цейлоне. Мы занимаемся этим на Ближнем Востоке - словом, целая система. В прошлом году мы допустили серьезный промах, когда репатриировали одного немца по имени Эрих Карл. Позже мы узнали, что он был агентом Абвера - настоящим агентом. Когда его в свое время интернировали на остров Мэн, он мог узнать о нашем трюке с двумя двойниками - Мэтом и Джефом, а, возможно, знал и про третьего - по-моему, Тейта. Таким образом, мы ходим по лезвию бритвы. Если кто-либо из настоящих агентов Абвера в Британии узнает о "Фортитьюд" - именно таково название нашей широкомасштабной операции по обману противника - вся стратегия будет под угрозой. Можно без преувеличения сказать, что от этого зависит наша победа в этой проклятой долбаной войне.

Блогс при этом улыбнулся - он вспомнил, что еще не так давно профессор Годлиман не употреблял таких крепких словечек.

А профессор продолжал:

- Руководство совершенно ясно дало понять, что и слышать ничего не хочет о каких-либо агентах Абвера, активно действующих в Британии.

- Еще на прошлой неделе мы могли быть уверены, что таких на данный момент нет, - сказал Блогс.

- Теперь же мы знаем, что, по крайней мере, один, есть.

- И мы дали ему улизнуть от нас.

- Значит, сейчас нужно обязательно его найти.

- Это крайне трудная задача, - произнес Блогс мрачно. - Мы не знаем, в каком регионе страны он работает, понятия не имеем, как он выглядит. Он слишком хитер. чтобы его можно было поймать, запеленговав во время передачи, - иначе он давно был бы у нас в руках. Мы даже не знаем его кличку. Так откуда начинать искать?

- С нераскрытых преступлений, - неожиданно сказал Годлиман. - Пойми, шпион обязательно где-то преступает закон. Он подделывает документы, крадет горючее и боеприпасы, обходит контрольно-пропускные пункты, проникает в запретные зоны, делает снимки, и, когда есть вероятность. что люди могут его раскрыть, он, не задумываясь, убивает.

У полиции наверняка накопились такие дела, если шпион в стране уже не первый год. Когда мы просмотрим дела о преступлениях, совершенных с начала войны, то, возможно, найдем за что зацепиться.

- Но вы забыли, что большинство преступлений остается нераскрытыми, начал было Блогс. - Такими делами можно буквально завалить Альберт-холл.

Годлиман лишь пожал плечами.

- Тогда давай ограничимся Лондоном и начнем с убийств.

Они нашли то, что искали, уже в первый же день поисков. Годлиман сам натолкнулся на эту папку, но сначала даже не оценил всей важности того, что держал в руках.

Это было дело об убийстве некоей Юны Гарден, жившей в 1940 году на Хайгейт. Ей перерезали горло, она подверглась нападению на сексуальной почве, хотя изнасилована не была. Ее нашли в спальне жилого дома, который она сдавала внаем квартирантам, со значительным содержанием алкоголя в крови. Картина представлялась довольно ясной: у нее было свидание с одним из жильцов, он начал к ней приставать, произошла ссора, в результате ее убили - убийство охладило его сексуальный пыл. Однако полиция так и не нашла этого жильца.

Годлиман уже собирался было отложить данное дело и перейти к другому шпионы не какие-нибудь сексуальные маньяки. Но с бумагами профессор был педантичен донельзя, поэтому он постарался снова внимательно вчитаться в каждое слово и в итоге обнаружил, что у той несчастной помимо перерезанного горла оказалось еще несколько ран от удара стилетом.

Годлиман и Блогс сидели за столом напротив друг друга в архиве, расположенном в старом здании Скотланд-Ярда. Просмотрев папку, Годлиман кинул ее на стол и сказал:

- Думаю, это то, что нам нужно.

Блогс тоже изучил дело.

- Надо же, опять стилет.

Они взяли папку под расписку, вышли из архива и прошлись по улице до здания Военного министерства. Когда вошли в кабинет, Годлиман увидел у себя на столе дешифрованное сообщение. Профессор внимательно прочитал его и в возбуждении стукнул кулаком по столу.

- Это он, черт побери!

Блогс прочел: "Указания получены. Привет Вилли".

- Помнишь его? - спросил Годлиман. - Игла!

- Да, - неуверенно произнес Блогс, - точно. Игла, но какая здесь связь?

- А ты думай, пораскинь мозгами. Стилет совсем, как игла. Да, это один и тот же человек: убийство миссис Гарден, все эти радиосигналы в 1940 году, с которыми мы ничего не могли поделать, "Рандеву" с Блондином...

- Возможно, - Блогс выглядел задумчивым.

- Я могу это доказать, - сказал Годлиман. - Помнишь сообщение, касающееся отправки экспедиционного корпуса в Финляндию, которое ты показал мне в первый день нашего знакомства? Именно то, что сначала было незаконченным?

- Да. - Блогс открыл шкаф, где лежали досье, взял одну из папок.

- Если мне не изменяет память, сообщение передано точно в день убийства... держу пари, что время смерти также совпадает с моментом передачи.

Блогс посмотрел в досье, сверил цифры.

- Вы правы.

- Вот видишь!

"Итак, он работает в Лондоне по крайней мере пять лет, и только сейчас мы вышли на него, - подумал Блогс. - Его будет нелегко поймать".

Тут Блогс посмотрел на Годлимана и изумился. Он никогда раньше не видел своего коллегу в таком возбуждении - Годлиман не на шутку рассердился, даже весь как-то ощетинился.

- Может, эта сволочь и умная, может, и хитрая, но уж со мной не сравнится, - процедил он сквозь зубы. - Клянусь, я поставлю его к вонючей стенке и заставлю нюхать кирпич...

Блогс громко рассмеялся.

- Боже, как вы за это время изменились, профессор. Просто узнать вас нельзя.

- Изменился? Возможно. А ты сам-то хоть понимаешь, что за весь год смеешься первый раз?

9

Барка, которая регулярно, раз в две недели привозила продукты и все остальное из Абердина, медленно обогнула мыс и направилась по направлению к Штормовому острову. Небо было синим. В барке находились две женщины: одна из них - жена шкипера - его призвали в армию, и сейчас она продолжила его ремесло, другая - мать Люси.

Мать спрыгнула с перекидного мостика на землю. На ней был повседневный пиджак, короткая, выше колен, юбка, мужская куртка. Люси крепко ее обняла.

- Мама! Вот это да! Какой сюрприз!

- Но я же тебе писала.

Вся почтовая корреспонденция находилась в это время на барке. Мать просто забыла, что почту тоже доставляют на остров только два раза в месяц.

- Неужели это мой внук? Какой он уже большой!

Джо, которому уже почти исполнилось три года, застенчиво отвернулся и спрятался за юбку Люси. Это был темноволосый, прелестный ребенок, довольно высокий для своего возраста.

- Как похож на своего отца, - сказала мать.

- Да, - подтвердила Люси. - Но что же мы стоим, ты, наверное, замерзла - пойдем скорее в дом. Где ты достала такую модную юбку?

Они взяли с собой продукты и стали взбираться наверх по склону. По дороге мать говорила, не умолкая.

- Это такой фасон, дорогая. Уходит совсем мало ткани. Да, но у вас на острове заметно холоднее. Такой ветер!.. Думаю, ничего, что я пока оставила свой чемодан внизу - здесь его некому брать. Знаешь, Джейн помолвлена с американским солдатом - слава Богу, он белый. Сам выходец из... Как там называется место... ах, да, Милуоки. Хорошо, что не жует эту противную жевательную резинку, как все янки. Теперь мне осталось выдать замуж только четырех дочерей. Твой отец - капитан Местной обороны, не помню, писала я тебе или нет. По ночам он где-то патрулирует, все ловит немецких парашютистов. Магазин дяди Стивена разбомбили - просто не знаю, что он будет сейчас делать, проклятая война...

- Не спеши, мам. Ты теперь каждый день в течение двух недель будешь рассказывать мне новости, - засмеялась Люси. - А вот и наш дом.

- По-моему, очень мило, - сказала мать. Женщины вошли внутрь. - Да у вас просто отлично.

Люси усадила маму за кухонный стол и приготовила чай.

- Том заберет твой чемодан. Он сейчас зайдет к нам на ленч.

- Это пастух?

- Да.

- Ну что, он находит Дэвиду здесь какую-нибудь работу?

Люси рассмеялась.

- Совсем наоборот. Однако пусть он лучше сам тебе все расскажет. А я хочу знать, как это ты надумала приехать.

- Доченька. Дело в том, что я тебя порядком не видела. Знаю, сама ты не любишь уезжать и бросать дом, но хотя бы раз в четыре года ты могла бы...

В эту минуту они услышали шум мотора, и вскоре Дэвид с Томом въехали на "джипе" во двор. Они открыли дверь дома, Дэвид поцеловал тещу и познакомил ее с Томом.

- Том, сегодня ты можешь заработать свой ленч, если принесешь сюда мамин чемодан, она уже захватила твои продукты, - сказала Люси.

Дэвид грел руки у камина.

- Что-то совсем сыро сегодня.

- Ну что, говорят, ты серьезно занялся разведением овец? - спросила мать.

- За три года стадо увеличилось вдвое. Жаль, что мой отец здесь никогда к этому серьезно не относился. Я огородил овцам место, где они пасутся, улучшил пастбищные условия, применил новые методы овцеводства. Сейчас у нас не только увеличилось поголовье, но еще и с каждой овцы стали получать больше мяса и шерсти. Мать осторожно спросила:

- Полагаю, ты только руководишь, а всю физическую работу делает Том? Дэвид захохотал.

- Нет, нет, мы с ним на равных, мама.

На ленч было овечье сердце, а мужчины съели еще и гору картошки. Мать похвалила Джо, удивившись, как мальчик умеет держать себя за столом. Она была довольна, что даже на далеком острове внук получает правильное воспитание. Потом Дэвид зажег сигарету, а Том набил табак в трубку.

- Да, хорошо у вас, но когда, хочу вас спросить, вы подарите нам с отцом еще внуков? - Мать подмигнула и улыбнулась.

Тут вдруг наступила долгая пауза. Все молчали. Мать почувствовала неладное и, чтобы как-то разрядить обстановку, сказала:

- Дэвид такой молодец у тебя, успешно со всем справляется.

- Да, - произнесла Люси тихим голосом.

Они бродили вдвоем по холму. Мать находилась на острове уже третий день, ветер стих, и можно было совершать приятные прогулки. Женщины взяли с собой Джо. Мальчик шел в теплом рыбацком свитере и меховой шубке. Они стояли на верху холма и смотрели, как Дэвид с Томом пасли овец. Люси чувствовала, что матери очень хочется о многом расспросить ее, но она не решается, поэтому дочь решила начать разговор сама.

- Дэвид меня не любит.

Мать быстро оглянулась - хотела убедиться, что Джо сейчас нет рядом и он не слышит разговора.

- Уверена, что все не так плохо, как тебе кажется. Понимаешь, мужчины проявляют свои чувства по-разному.

- О чем ты говоришь? Мы с ним после свадьбы практически не живем.

- Но как же?.. - Мать кивнула в сторону Джо.

- Это произошло еще до свадьбы.

- Боже, неужели все из-за той аварии?

- Нет, совсем не то, что ты думаешь. Как мужчина он вполне нормален. Дэвид просто... не хочет. - По обветренным щекам Люси потекли слезы.

- Ты уже говорила с ним?

- Пыталась.

- Ничего, возможно, со временем...

- Мама! Прошло почти четыре года!

На минуту обе замолкли, размышляя об одном и том же. Они спустились вниз, к вереску, брели по мягкой земле, слабые солнечные лучи освещали им путь. Джо гонялся за чайками.

- Знаешь, однажды я чуть не потеряла твоего отца, - произнесла наконец мать.

Теперь уже Люси не знала, что сказать.

- Когда?

- Вскоре после того, как родилась Джейн. В то время у нас были проблемы с деньгами - отец все еще работал у своего папаши, к тому же это были тяжелые годы экономической депрессии. Я ждала уже третьего ребенка за три года; казалось, мне судьбой только и уготовано, что рожать детей и сводить концы с концами. И тут я вдруг узнаю, что он встречается со своей старой любовью - некоей Брендой Симмондс - ты ее не знала, она училась в Бейзингстоке. Мне тогда было тяжело. Я задавала себе вопрос: зачем живу, зачем все это делаю, и никак не могла найти подходящий ответ.

Люси смутно, отрывочно помнила те дни: ее дедушка с седыми усами, отец - копия дед, только более худой; продолжительные завтраки, обеды и ужины на кухне большого фермерского дома; много смеха, солнца и животных. Тогда ей казалось, родительский союз очень крепкий, надежный, счастливый.

- Ну и что же ты? Не ушла, я имею в виду.

- В то время это было не принято. Не было никаких нынешних разводов, одинокая женщина с большим трудом могла устроиться на работу.

- А сейчас, посмотри, женщины работают повсюду.

- Ив прошлую войну так, но затем ситуация на рынке труда изменилась в худшую сторону. Думаю, на этот раз нас ждет то же самое. Вообще, если говорить, мужчина всегда находится в лучшем положении.

- Словом, ты рада, что осталась.

- Понимаешь, я далека от мысли делать громкие заявления, учить других как жить. Знаю лишь одно: в жизни мне всегда приходилось довольствоваться тем, что имею, как и большинству женщин, с которыми я знакома. Покорность только выглядит как жертва, уступка с чьей-то стороны, но, обычно, это нечто иное. Впрочем, не собираюсь давать тебе советы. Все равно ты ими не воспользуешься, а если и примешь, то потом будешь винить меня в ваших проблемах. В таких вопросах каждый решает сам.

- Ну что ты, мама. Понятно. Я просто вижу, что ты переживаешь за нас.

- Может, повернем назад? - сказала мать. - Думаю, достаточно прошлись на сегодня.

Как-то вечером на кухне Люси сказала Дэвиду:

- Я бы хотела, чтобы мама погостила у нас еще недельки две, если, конечно, захочет. - Мать в это время была наверху. Она укладывала Джо спать, читала ему сказку.

- Тебе что, не хватило этих двух недель, чтобы твоя мамаша узнала обо мне все? - спросил Дэвид.

- Не говори ерунду, пожалуйста.

Он подъехал в кресле к столу, где сидела Люси.

- Только не уверяй меня, что вы не болтали обо мне.

- Почему, болтали немножко - ты же мой муж.

- И что ты ей рассказала?

- А почему это тебя так волнует? - ответила Люси с оттенком горечи и раздражения. - Тебе есть чего стыдиться?

- К черту, стыдиться мне действительно нечего. Только никому не понравится, когда две сплетницы вторгаются в его личную жизнь.

- Мы о тебе не сплетничаем.

- Что ты ей говоришь?

- Боже, какой ты стал чувствительный, это ж надо.

- Ты не ответила на мой вопрос.

- Хорошо, я говорю, что хочу уйти от тебя, а она пытается убедить меня не делать этого.

Дэвид резко крутанул кресло и отъехал в сторону.

- Скажи ей, что может обо мне не беспокоиться, не пропаду.

- Ты это серьезно? - почти крикнула Люси. Он остановился.

- Мне никто не нужен, поняла теперь? Я могу жить один.

- А как же я? - тихо спросила жена. - Ты обо мне подумал? Может, мне кто-то нужен.

- Тебе? Зачем?

- Чтобы меня любили.

Вошла мать и сразу же почувствовала напряженную атмосферу.

- Ребенок крепко спит. Заснул как раз на том месте, когда Золушка приходит на бал. Наверное, я тоже пойду к себе укладывать вещи, чтобы не оставлять все на завтра. - Она вышла.

- Думаешь, что-то изменится, Дэвид? - спросила Люси.

- Не понимаю твоего вопроса.

- Ты когда-нибудь сможешь снова стать прежним... как тогда, до свадьбы?

- Ноги у меня уже не вырастут, это точно, если я тебя правильно понял.

- Боже, как странно, мы говорим с тобой на разных языках. Я просто хочу быть любимой.

Дэвид пожал плечами.

- Это твоя проблема. - Он выехал до того, как она расплакалась.

Мама не осталась еще на две недели. На следующее утро Люси вышла с ней к молу. Обе женщины были одеты в плащи из непромокаемой ткани, так как шел сильный дождь.

Они стояли и молчали, ожидая барку, наблюдая, как дождь падает в море частыми мелкими каплями. Мать держала Джо на руках.

- Со временем все образуется, поверь мне, - сказала она. - Четыре года в браке - не срок, это почти ничего.

- Не знаю, - ответила Люси. - От меня теперь уже мало что зависит. Но есть Джо, война, искалеченный Дэвид - как я могу все бросить и уйти?

Пришла барка, привезла три коробки с продуктами и пять писем, но сейчас заберет маму. Море слегка волновалось. Мать прошла в крошечную каюту... Дочь и внук все махали рукой на прощание, пока судно не скрылось за мысом. Люси чувствовала себя совсем одинокой.

Джо начал плакать.

- Не хочу, чтобы бабушка уезжала.

- Я тоже, - произнесла Люси, глядя на воду.

10

Годлиман и Блогс шли по тротуару некогда очень оживленной улицы Лондона. Сейчас повсюду были следы войны - то здесь, то там они видели разрушенные здания. Эта пара смотрелась очень странно: сутулый, похожий на птицу, профессор в круглых очках, с трубкой в зубах, вперед не смотрит, семенит маленькими шажками - и решительный, целеустремленный молодой человек со светлыми волосами, в плаще детектива и опереточной шляпе. Просто карикатура какая-то, осталось лишь придумать название.

Разговор начал Годлиман.

- Думаю, у этого Иглы хорошие связи в рейхе.

- Почему?

- Только так можно объяснить, что он не боится наказаний за свое явное пренебрежение к вышестоящему начальству, за элементарное несоблюдение субординации. Взять, к примеру, его "Привет Вилли". Должно быть, адресовано самому Канарису.

- Думаете, они с Канарисом были друзьями?

- Так или иначе у него есть высокий покровитель, возможно, даже более влиятельный человек, чем был до недавнего времени Канарис.

- У меня такое ощущение, что надо поработать в этом направлении может, откроются новые детали...

- Хорошие связи обычно тянутся еще из школы, университета, военного учебного заведения. Необходимо здесь покопаться.

Они проходили мимо полуразрушенного магазина. В здании темнела огромная дыра - прямо в том месте, где когда-то находилась зеркальная витрина. Табличка с грубым, от руки нацарапанным текстом была прикреплена к чудом уцелевшей раме и гласила: "Сегодня открыты даже больше, чем всегда". Блогс от души рассмеялся, оценив юмор.

- Однажды я видел надпись на полицейском участке, в который тоже попала бомба: "Участок работает, ведите себя хорошо, не нарушайте установленных правил".

- Похоже, такие надписи все больше становятся одной из форм народного творчества.

Они пошли дальше, и Блогс снова заговорил об Игле.

- А что если Игла действительно учился вместе с тем, кто позднее занял в Вермахте высокий пост?

- В любом случае должны сохраниться какие-то школьные фотографии. Вот, например, Мидлтон. Там в подвале, что на Кензингтон - ну вспомни, дом, где располагалась МИ-6 до войны - у него буквально тысячи фотографий немецких офицеров: школьные фото, веселые попойки в клубах, парады, представления фюреру, снимки из газет - словом, все.

- Понимаю, - сказал Блогс. - Если вы правы да к тому же Игла учился в Германии в известных учебных заведениях, мы, возможно, сумеем достать его фотографию.

- Почти наверняка. Как ты знаешь, шпионы сниматься не любят, но в школе шпионами не становятся. Надо посмотреть у Мидлтона, может, найдем какое-нибудь фото Иглы в юности.

Теперь они шли мимо большой воронки от бомбы, совсем рядом с парикмахерской. Само заведение не пострадало, но традиционная - в полоску, красная с белым - вывеска была разбита вдребезги, и осколки лежали на тротуаре. В окне выставлено объявление: "Гладко бреем - приходите и убедитесь сами".

- Но как мы его узнаем? - продолжил Блогс, - ведь никто его не видел.

- Нет видел. В пансионе миссис Гарден на Хайгейт его знали отлично.

Дом викторианской постройки стоял на холме. Казалось, он смотрит на Лондон. Он был из красного кирпича, и Блогс подумал даже, что дом, возможно, сердится, видя какие разрушения приносит городу война. На холме прекрасный прием из эфира. Игла наверняка жил здесь на последнем этаже. Блогс задумался, какие сообщения он передавал отсюда в смутные дни 1940 года: вероятно, координаты авиа- и сталелитейных заводов, информацию об обороне побережья, политические сплетни, сообщал о противогазах повсюду, о бомбоубежищах, мешках с песком, моральном духе населения, о результатах бомбежек... "Так держать, ребята, молодцы, вот вы и Кристину Блогс угрохали..." Стоп, хватит об этом.

Дверь открыл пожилой мужчина в черном жакете и полосатых брюках.

- Доброе утро. Я инспектор Блогс из Скотланд-Ярда. Хотел бы поговорить с хозяином, если можно.

Блогс заметил страх в глазах мужчины, но тут откуда-то из глубины коридора появилась молодая женщина и сказала:

- Входите, пожалуйста.

В покрытом плиткой холле пахло мастикой. Блогс повесил полушинель и шляпу на вешалку. Старик куда-то исчез женщина повела Блогса в комнату отдыха. Комната была обставлена богато, в старом викторианском духе. На маленьком передвижном столике стояли бутылки виски, джина и хереса - все непочатые. Женщина села в широкое цветастое кресло, положила ногу на ногу.

- Почему старик вдруг испугался, когда узнал, что я из полиции? спросил Блогс.

- Это мой свекор. Он - немецкий еврей, попал в Англию в 1935 году, спасаясь от Гитлера, а уже в 1940 англичане отправили его в концентрационный лагерь. Свекровь тогда покончила жизнь самоубийством. Сейчас его только что освободили из лагеря с острова Мэн. У него письмо от короля, в котором приносятся извинения за вынужденные лишения и неудобства.

- У нас нет концентрационных лагерей, - возрази Блогс.

- Нет? Это мы их и придумали. В Южной Африке. Вы что, не знаете? Мы так кичимся нашей историей, демократией, но не хотим замечать нелицеприятных фактов.

- Мне больше по душе другой пример.

- Какой?

- В 1939 году мы так не хотели замечать тот факт, что в одиночку нам не справиться с Германией - и посмотрите, что получилось.

- Это как раз то, что говорит мой свекор. Он не такой желчный, как я. Ладно, чем мы можем помочь Скотланд-Ярду?

Блогсу начало нравиться спорить с этой милой женщиной, поэтому он с сожалением перешел к делу, ради которого, собственно, пришел.

- Четыре года назад в вашем доме произошло убийство.

- Ну и что? Ведь это случилось давно.

- И тем не менее, за данное время открылись новые обстоятельства.

- Да, я в курсе того, о чем вы говорите. Прежнюю хозяйку убил один из ее жильцов. Мой муж купил дом у ее душеприказчика - наследников, в сущности, не было.

- Меня интересует, где сейчас все квартиросъемщики, которые жили здесь в то время.

- Ясно. - Вся настороженность и враждебность полностью исчезли с ее умного лица. Женщина стала вспоминать. - Когда мы поселились в доме, жильцов было трое - все они въехали сюда еще до убийства: отставной морской офицер, торговец и юноша из Йоркшира. Юноша позже ушел в армию - он до сих пор пишет нам. Торговца призвали на службу, и он погиб в море. Я это знаю совершенно точно, ибо получила известия сразу от двух из пяти его жен. А капитан третьего ранга все еще тут.

- Тут!!! - Это уже был кусочек удачи. - Я бы хотел его как можно скорее увидеть.

- Нет проблем. - Она встала. - Он, правда, сильно постарел. Я провожу вас.

Они поднялись по покрытой дорожкой лестнице на второй этаж.

- Пока вы будете с ним беседовать, я поищу последнее письмо с фронта от того юноши. - Женщина постучала в дверь.

Какая, однако, любезная, подумал Блогс и криво усмехнулся, представив мину на лице его хозяйки, если бы к ней вдруг заявились из полиции.

Из комнаты ответили:

- Открыто.

Блогс вошел. Капитан сидел на стуле у окна, на коленях лежало теплое одеяло. На нем был блейзер с воротником, галстук, очки. Блогс обратил внимание на редкие волосы, серые усы, кожа старческая, в складках, на лице, которое когда-то наверняка было волевым, морщины. Комната выглядела жилищем человека, живущего своими воспоминаниями - на стенах развешаны картины с изображением парусных судов, секстант, телескоп, его собственная фотография мальчиком на борту английского военного корабля "Винчестер".

- Взгляните сюда, - сказал капитан, не поворачивая головы. Интересно, почему этот парень до сих пор не во флоте?

Блогс подошел к окну. Рядом с домом он увидел фургон булочника с запряженной в него лошадью. Пока фургон разгружали, старая кобыла понуро стояла, уткнувшись носом в торбу. Парень оказался блондинкой с короткой стрижкой, в брюках. У нее был изумительный бюст. Блогс засмеялся.

- Это женщина в брюках, - сказал он.

- Разрази меня гром, действительно! - воскликнул капитан. - Что за времена настали! Женщины - в штанах. Блогс представился.

- Мы снова ведем дело об убийстве, совершенном в этом доме в 1940 году. Насколько я осведомлен, вы жили здесь одновременно с главным подозреваемым лицом - неким Генри Фабером.

- Точно! Чем могу помочь?

- Вы хорошо знали Фабера?

- Конечно. Высокий такой, темноволосый, говорил красиво, спокойный. Одежонка, правда, не ахти - но по одежде вообще нельзя судить о человеке. Он мне даже чем-то нравился, я был не прочь познакомиться с ним поближе, но он этого сам не хотел. Думаю, тогда ему было столько же, сколько вам сейчас.

Блогс улыбнулся - он привык, что ему давали на вид больше лет, чем было на самом деле, просто из-за того, что он уже детектив из полиции.

- Хотите знать мое мнение? - продолжил капитан. - Уверен, что убийца не Фабер. Уж в чем в чем, а в людях я разбираюсь - это обязательно, иначе просто нельзя быть командиром корабля. Скажу вам так - если он сексуальный маньяк, то я Герман Геринг.

Блогс слушал старика, и сомнения лезли в душу. Он отметил про себя блондинку в штанах, ошибку в определении возраста... и в итоге пришел к удручающему выводу. Вслух же Блогс произнес:

- Кстати, всегда необходимо спрашивать удостоверение, когда к вам заходит мужчина и говорит, что он из полиции. Уж кто-кто, а вы должны это знать.

Старик смутился.

- Вы правы, конечно. Покажите ваше удостоверение.

Блогс открыл бумажник и повернул его той стороной, где была фотография Кристины.

- Вот оно, пожалуйста.

Капитан с минуту изучал предъявленный "документ".

- Здесь вы очень похожи, - сказал он.

Блогс вздохнул. Теперь было ясно, что старик почти слепой.

- На сегодня все. Спасибо. - Блогс встал.

- Заходите в любое время, теперь у меня его много. Всегда рад помочь. Сейчас я уже не такая большая ценность для Британии - понял это, когда меня по инвалидности "ушли" из Местной обороны.

- Всего вам доброго, - сказал Блогс на прощание и вышел.

Женщина сидела внизу, в холле. Она вручила Блогсу письмо.

- Здесь в обратном адресе указан номер военно-полевой почты. Фамилия Паркин - без сомнения, полиция сможет его разыскать.

- Вы определенно знали, что капитан ничем помочь не сможет, - сказал Блогс.

- Мне-то что знать. Это ваше дело. - Она открыла дверь.

Неожиданно для самого себя, словно повинуясь какому-то внутреннему порыву, Блогс спросил:

- Скажите, вы бы не согласились пообедать со мной?

На ее лице промелькнула тень.

- У меня есть муж, и он все еще там, на острове Мэн.

- Извините, я не знал, я только хотел...

- Ничего. Вы мне даже польстили вашим предложением. Оно ведь сделано из добрых побуждений, правда?

- Я хотел убедить вас, что мы вовсе не гестапо.

- Знаю, что нет. Простите и вы меня.

Когда женщина одна, она становится злой.

- У меня погибла жена при бомбежке.

- Тогда вы понимаете, откуда берется ненависть.

- Да, понимаю, - ответил Блогс, и быстро вышел из дома. Дверь за ним закрылась. На улице начал моросить дождь.

Тогда тоже моросил, дождь. Было поздно. Блогс шел домой. Он задержался в конторе, копаясь с Годлиманом в кое-каких новых делах. Блогс спешил ведь у него оставалось только полчаса побыть с Кристиной, прежде чем она как всегда умчится на своей "санитарке". На улице темно, налет уже начался. Ночью на выездах Кристина видела так много ужасного - смерть, кровь, стоны раненых, людское горе - она даже ему перестала рассказывать обо всем.

Блогс по праву гордился своей женой. Люди, которые с ней работали, говорили, что Кристина одна стоит двух крепких мужчин. Она носилась по затемненному Лондону, машину вела, как заправский водитель, насвистывая и отпуская шутки, даже когда вокруг были одни пожары. Ее прозвали Бесстрашная, но Блогс знал Кристину лучше других. Она, несомненно, боялась, хотя никогда этого не показывала. Блогс видел все - ее усталые глаза утром, когда вставал, а она, наоборот, ложилась на несколько часов после своей ночной смены, видел, что это не бесстрашие, не безрассудство, а мужество, и он гордился ею.

Когда Блогс соскочил с автобуса на остановке, дождь усилился. Он надвинул шляпу и приподнял воротник. В табачной лавке купил Кристине сигарет - жена недавно закурила, как и многие другие женщины. Ему всегда давали только пять штук - сигарет не хватало. Блогс положил их в свой бакелитовый портсигар.

Его остановил полицейский и попросил предъявить документы - еще две минуты потеряны. Мимо проехала санитарная машина - на такой же ездит его Кристина - затем реквизированный военными грузовик для перевозки фруктов, выкрашенный в серый цвет.

По мере приближения к дому Блогс почему-то начал нервничать. Взрывы раздавались все ближе, в небе ясно слышался гул самолетов. Ист-Энд опять лупят с воздуха - черт, придется спать в убежище, ужинать тоже будут там. Убежище было совсем рядом, и он ускорил шаг.

Блогс свернул на свою улицу, увидел санитарные машины, пожарных и побежал.

Бомба попала как раз на их сторону, где-то в центре. Должно быть, около дома. "Боже милостивый, только не в наш, только..."

Прямое попадание - точно в крышу. Дом буквально развалился как карточный домик. Он подбежал к толпе, где были его соседи, пожарники, добровольцы.

- Где моя жена? С ней все в порядке? Она вышла или там?

Старый пожарный посмотрел на него.

- Сынок, вся беда в том, что оттуда никто не выходил.

Спасатели разбирали обломки. Вдруг один из них закричал:

- Идите скорее сюда! Боже, да это Бесстрашная Блогс.

Фредерик сразу бросился к нему. Кристина лежала под большим обломком кирпичной стены. Сверху можно было увидеть ее лицо, закрытые глаза. Спасатель крикнул:

- Ребята, кран сюда, быстро. Кристина застонала и пошевельнулась.

- Она жива! - сказал Блогс скорее самому себе. Он наклонился, стал на колени и снизу ухватился руками за край кирпичной плиты, пытаясь ее приподнять.

- Не надо, так просто ее не сдвинуть, - сказал спасатель.

Тем не менее плита чуть подалась.

- Да ты сам убьешься! - Спасатель стал ему помогать. Когда удалось оторвать плиту от земли фута на два, они смогли навалиться на нее плечом. Сейчас Кристина была свободна от тяжести. К ним подбежал еще один, за ним еще... Пот градом стекал с их лиц.

- Вы держите, я ее вытащу, - крикнул Блогс. Он подполз под плиту и дотянулся до Кристины.

- Вот сволочь, соскальзывает, - прокричал кто-то рядом.

Крепко прижав жену к груди, Блогс уже почти вылез, но зацепился и на секунду выпустил ее из рук. Мгновение оказалось роковым. Соскользнув, плита с грохотом упала, спасатели отпрыгнули. Когда Блогс увидел, что жена осталась внизу и на нее опустилась плита, он понял, что это конец.

Чуть удалось разобрать обломки, Блогс бережно отнес ее в машину, и "скорая" моментально тронулась. Перед тем как умереть, Кристина на миг открыла глаза и прошептала:

- Придется тебе побеждать в этой войне без меня, малыш.

Сейчас, уже более чем год спустя после той трагедии, он шагал вниз по Хайгейт, слезы и капли дождя смешались на его щеках. Та женщина, хозяйка дома, сказала сущую правду. Он понимал, откуда берется ненависть.

На войне мальчишки становятся мужчинами, мужчины - рядовыми, затем рядовые продвигаются по службе и получают новые звания. Так случилось и с Билли Паркином, который ушел в армию прямо из того дома на Хайгейт. Ему было восемнадцать лет, и в принципе по возрасту он должен бы сейчас быть подмастерьем на кожевенной фабрике своего отца в Скарборо. Однако в армии он сумел всех убедить, что ему двадцать один; Паркину присвоили звание сержанта и сделали командиром отделения. Союзники наступали, и он вел своих людей вперед в жару, через сухой лес к пыльной итальянской деревне с домами из белого известняка.

Итальянцы капитулировали, но немцы продолжали сражаться и оказывать сопротивление. Большей частью именно с ними приходилось иметь дело англо-американским войскам в Италии. Союзники наступали на Рим, и отделению сержанта Паркина предстояло пройти долгий путь.

Они вышли из леса на вершину холма и залегли, тесно прижавшись телами к земле. Внизу находилась деревня. Паркин оторвался от бинокля и сказал:

- Мать твою, сейчас все отдал бы за долбаную кружку чая. - В армии он быстро узнал вкус спиртного, сигарет, женщин. Он во всем, даже в выборе крепких словечек, старался не отстать от бывалых солдат. На проповеди Билли больше не ходил.

В одних из этих деревень была организована оборона, в других - нет. Паркин по достоинству оценил такую тактику - пробираешься к деревне и не знаешь, что тебя ждет, поэтому приходится идти очень осторожно, а на это уходит время.

У подножия холма почти не за что спрятаться - только несколько одиноких кустов, и сразу же за ними начиналась деревня. Сначала несколько белых домов и речка с перекинутым через нее деревянным мостом, далее еще дома, небольшая деревенская площадь, ратуша и часовня. Все пространство от часовни к мосту хорошо простреливалось, и здесь вполне могли притаиться немцы. Несколько человек работали в поле рядом с деревней. Одному Богу известно, кто они на самом деле. Это могли быть крестьяне, в принципе, кто угодно из итальянцев: фашисты, мафиози, корсиканцы, партизаны, коммунисты; возможно, даже переодетые немцы. Не знаешь, на чьей стороне эти люди, пока не начинается стрельба.

- Давай, капрал, - сказал Паркин. Капрал Уоткинс скрылся в лесу и через пять минут появился на грязной дороге, ведущей в деревню, в широкополой крестьянской шляпе и старом ветхом одеяле поверх формы. Он медленно брел по дороге, шаркая ногами, за плечом висела котомка. Вот капрал добрел до окраины деревни и скрылся в темном проеме одного из близлежащих домов.

Через минуту он вышел. Прижавшись к боковой стене дома, капрал, как и было условлено, три раза помахал рукой ребятам, в напряжении ждавшим на холме.

Отделение спустилось с холма в деревню.

- Все чисто, сержант, - доложил Уоткинс.

Паркин кивнул. Это еще ничего не значило, впереди была река.

- Теперь ты. Веселый! Вот твоя Миссисипи, действуй. Рядовой Хадсон, которого в отделении звали Веселым, снял с себя каску, оружие, всю амуницию, форму и аккуратно сложил на траве, затем нырнул в узкую речушку и пропал. Вот он появился на другой стороне, вскарабкался на берег и скрылся меж домов. На этот раз разведчика ждали дольше - необходимо было все проверить. Наконец, Хадсон вернулся.

- Ничего. Если они и здесь, то где-то прячутся, командир, - сказал он.

Солдат быстро оделся, отделение переправилось по мосту в деревню. Они прижимались к домам, когда входили на площадь. Птица слетела с крыши, и это заставило Паркина вздрогнуть. Ударом ноги солдаты резко распахивали двери вокруг не было ни души.

Они стояли уже на краю площади. Паркин показал на ратушу.

- Ты туда входил. Веселый?

- Да, сэр.

- Тогда, похоже, деревня наша.

- Так точно, сэр.

Паркин сделал шаг - и тут началось. Захлопали выстрелы из винтовок, вокруг засвистели пули, кто-то кричал. Отделение бросилось врассыпную. Паркин побежал, петляя и пригибаясь. Уоткинс, который вырвался чуть вперед, вдруг Дико закричал и схватился за ногу, Паркин подхватил капрала. Пуля царапнула его по каске. Он добежал до ближайшего дома, пнул дверь и рухнул на пол.

Выстрелы стихли. Паркин осторожно выглянул наружу. На площади лежал только раненый Хадсон. Солдат пошевелился - в ответ прогремел выстрел. Хадсон затих.

- Суки! - выругался Паркин.

Уоткинс возился в углу со своей ногой и ругался.

- Пуля там? - спросил Паркин. Уоткинс взвыл от боли и, морщась, показал ему что-то в руке.

- Уже нет.

Паркин опять выглянул.

- Боши в часовне. Как они там уместились? Должно быть, их немного.

- Но стреляют они неплохо.

- Да уж, прижали нас. - Паркин нахмурился. - У тебя остался динамит?

- Ага.

- Лежи, я сам взгляну. - Паркин открыл его полевую сумку и вытащил динамитные шашки. - Вот, бери. Установи взрыватель на десять секунд.

Остальные находились в доме напротив.

- Эй! - крикнул Паркин.

В проеме двери показалось лицо.

- Это вы, сержант?

- Я сейчас брошу "помидор". Когда закричу, прикройте меня огнем.

- О'кей.

Паркин зажег сигарету. Уоткинс дал ему связку динамитных шашек. Паркин скомандовал:

- Огонь!

Он поджег шнур от сигареты, высунулся на улицу, размахнулся, и изо всей силы бросил связку в часовню. Сержант едва успел спрятаться назад в дом, как его буквально оглушила беспорядочная стрельба, которую вели ребята из дома напротив. Пуля чиркнула по дереву, и ему прямо в щеку отлетела щепка. Наконец, раздался взрыв.

Прежде чем он выглянул, кто-то на той стороне закричал:

- Точно в яблочко!

Паркин вышел из дома. Старинная часовня разлетелась в пух и прах. Нелепо звенел колокол, и дым оседал на руины.

- Вы что, играете в крикет, сержант? Чертовски меткое попадание, сказал Уоткинс.

Паркин стоял в центре площади. Судя по разбросанным здесь и там останкам, немцев было трое.

- А башенка все равно качалась. Она, наверное, сама бы упала, если бы мы разом чихнули на нее. - Он отвернулся. - Что ж, еще день - еще доллар. Все, что ни делается - к лучшему. - Эту фразу он слышал у американцев, и она ему понравилась.

К нему подошел радист.

- Сержант, вас просят к рации.

Он подошел к передатчику, взял микрофон.

- Сержант Паркин слушает.

- Говорит майор Робертс. Вы должны сейчас же прибыть в штаб. Передайте кому-нибудь командование.

- Как это? Почему? - Прежде всего он подумал, что начальство каким-то образом пронюхало о его возрасте.

- Вам нужно немедленно прибыть в Лондон. Только не спрашивайте меня зачем, я все равно не знаю. Оставьте за себя капрала и возвращайтесь. По дороге вас подберет машина.

- Есть, сэр.

- Да, просили, чтобы вы сейчас ни в коем случае не рисковали жизнью. Понятно?

Паркин ухмыльнулся, думая о часовне и динамите.

- Так точно!

- Тогда собирайся, везунчик.

Все называли его мальчиком, но ведь они знали его до армии, подумал Блогс. Сейчас, без сомнения. Билли смотрится мужчиной. Он уверенно и с достоинством вошел, внимательно огляделся, вежливо поздоровался, не чувствуя ни малейшей неловкости в компании старших по званию. Блогс знал, что он врет насчет своего возраста. Это можно было определить не по его виду или поведению, а по едва заметной реакции на любое упоминание о возрасте в разговоре - такие вещи Блогс как профессионал всегда подмечал.

Паркин чуть не рассмеялся, когда узнал, что его отозвали с фронта лишь затем, чтобы взглянуть на какие-то фотографии. Теперь же, на третий день его пребывания в пыльном подвале мистера Мидлтона на Кензингтон, веселье уступило место скуке. Особенно его угнетало, что здесь нельзя курить.

Впрочем, для Блогса это было наверняка еще более скучным занятием, ибо ему приходилось просто сидеть и наблюдать за сержантом.

Улучив момент, Паркин спросил:

- Никогда не поверю, что вы отозвали меня из Италии только затем, чтобы помочь раскрыть убийство четырехлетней давности - ведь с этим можно было бы и подождать. Кроме того, как я вижу, на этих снимках в основном офицеры вермахта. Так что, если это дело из тех, о которых принято помалкивать, скажите прямо.

- Ты правильно все понимаешь, - произнес Блогс. Паркин опять стал разглядывать фотографии. Они были старыми, частично выцветшими и пожелтевшими. Многие из них - вырезки из книг, журналов и газет. Иногда Паркин пользовался увеличительным стеклом, которое ему предусмотрительно оставил Мидлтон. Он внимательно вглядывался в каждое лицо на снимке. И каждый раз, когда сержант брал в руки лупу, у Блогса начинало учащенно биться сердце - пульс становился ровным, только когда Паркин откладывал ее в сторону и переходил к другой фотографии.

На ленч они пошли в близлежащий бар. Эль здесь тоже оказался слабым, как большинство сортов пива в годы войны, но тем не менее Блогс позволил сержанту выпить только две пинты - в противном случае тот высосал бы целый галлон.

- Этот Фабер казался таким тихим, спокойным, - сказал Паркин. Взглянешь на него и никогда не подумаешь, что он может... К тому же, имейте в виду, хозяйка действительно была аппетитной бабенкой и не прочь была поразвлечься. Вспоминая те дни, думаю, я мог бы и сам ее трахнуть, если бы знал тогда, как это делается. Впрочем, тогда мне было... только восемнадцать.

Они закусывали хлебом с сыром. Паркин с удовольствием уплетал маринованные луковицы. Возвращаясь, Блогс остановился рядом с домом, чтобы дать возможность сержанту выкурить сигарету.

- Так вот, он был здоровым малым, приятным на вид. отменно говорил. Мы все думали, что он не занимал особого положения, потому что всегда носил плохую одежду, ездил на велосипеде, денег не имел. Полагаю, все это могло быть искусной маскировкой. - Слова Паркина прозвучали как вопрос.

- Могло, - ответил Блогс.

В этот день Паркин опознал не одно, а целых три фото Фабера. Одно из них было относительно нестарым, только девятилетней давности. К тому же, у Мидлтона оказался негатив.

Генрих Рудольф Ганс фон Мюллер-Гюдер (известный также как Фабер) родился 26 мая 1900 года в деревне Ольн в Западной Пруссии. По отцовской линии его предки из поколения в поколение были известными в районе землевладельцами. Фабер, как и его отец, был младшим сыном в семье. По традиции младший сын шел по военной линии, и его ждала офицерская карьера. Его мать, дочь ответственного чиновника Второго Рейха, с самого рождения готовили стать женой аристократа - она ею и стала.

В возрасте 13 лет Генрих поступил в кадетскую школу Карлсруэ в Бадене; через два года родители перевели его в более престижное училище Гросс-Лихтерфельде около Берлина. И то, и другое училища представляли собой военные учебные заведения с жесткой дисциплиной, где слушателей нередко воспитывали с помощью стека, холодного душа и скудной еды. Несмотря на это, Генрих успешно выучил там английский, французский, неплохо знал историю и великолепно сдал выпускные экзамены, набрав самое большое количество баллов. За всю свою долгую учебу у него было только три замечания. Однажды суровой зимой он пошел на конфликт с администрацией училища и в результате совершил неслыханный проступок - убежал ночью и шел сто пятьдесят миль до дома своей тетки. Во второй раз он сломал руку инструктору по рукопашному бою во время учебной схватки. В третий - его просто высекли за несоблюдение субординации.

Непродолжительное время Генрих прослужил энсин-кадетом в нейтральной зоне Фридрихсфельд, около Везеля, в 1920 году. Потом он полностью прослушал курс в офицерском училище в Метце в 1921 году, и ему было присвоено воинское звание второй лейтенант.

(- Помнишь, мы с тобой говорили об известных учебных заведениях? обратился Годлиман к Блогсу. - Так и вышло. Это же немецкий вариант Итона и Сэндхурста.)

Следующие несколько лет он служил в целом ряде мест, как это обычно бывает, когда офицера готовят для Генерального штаба. Он уже тогда был прекрасным атлетом, специализировался в беге на длинные дистанции. Близких друзей не имел, был по-прежнему холост и отказывался вступать в Национал-социалистическую партию. Лейтенантское звание ему задержали в связи с одной темной историей - беременностью дочери подполковника из Министерства обороны, но в итоге он все же получил его в 1928 году. Где-то в это время начальство уже привыкло к его явному пренебрежению к субординации, учитывая, что Генрих был способным, подающим надежды офицером, да еще из аристократической семьи...

Так получилось, что в конце двадцатых годов адмирал Вильгельм Канарис подружился с дядей Генриха - Отто, старшим братом его отца, и провел несколько своих отпусков в родовом имении семьи в Ольне. В 1931 году там принимали и Адольфа Гитлера - тогда он еще не был канцлером.

В 1933 году Генриху присвоили звание капитана и перевели для дальнейшего прохождения службы в Берлин причем куда именно, не уточнялось. К этому периоду и относилась последняя фотография Фабера, найденная в архиве Мидлтона.

После этого о нем не было ни слуху ни духу - казалось, он растворился.

- Об остальном мы можем догадаться, - сказал Персиваль Годлиман. - В Абвере его обучают работать с радиопередатчиком, шифрами, картами, его учат взламывать помещения, красть документы, шантажировать, осуществлять диверсии, бесшумно убивать. Он появляется в Лондоне примерно в 1937 году есть достаточно времени, чтобы обзавестись надежной "крышей", а может быть, и двумя. Его инстинкты волка-одиночки получают свое дальнейшее развитие благодаря профессиональной шпионской работе. Когда начинается война, он решает, что ему можно убивать, что он обладает "лицензией" на убийства. Годлиман еще раз взглянул на фотографию, лежащую на столе. - Красивый малый.

Это был групповой снимок команды бегунов на 5000 метров 10 Ганноверского батальона егерей. Фабер находился в центре, держал кубок. У него высокий лоб, короткая стрижка, длинный подбородок, маленький рот, тонкие усы.

Годлиман передал фото Билли Паркину.

- Он очень изменился?

- Фабер выглядел намного старше, но, может быть, это просто... его манера держаться. - Сержант задумчиво изучал фотографию. - Волосы длиннее, усов не было. - Билли вернул снимок назад. - Да, это точно он.

- В его досье есть еще два интересных момента, правда, оба только предположение. Первый: существует мнение, что он попал в разведку в 1933 году - это похоже, когда вдруг в офицерском послужном списке перестают делать отметки. Второй: ходят слухи, что он провел несколько лет в Советском Союзе в качестве личного советника Сталина; тогда его якобы звали Василий Занков.

- Чушь собачья, я в это не верю, - сказал Блогс. Годлиман пожал плечами.

- Может быть, но кто-то все-таки подбросил Сталину идею уничтожить сливки советского офицерского корпуса в канун прихода Гитлера к власти.

Блогс недоверчиво покачал головой и постарался сменить тему.

- Хорошо. Каковы будут сейчас наши планы? Годлиман задумался.

- В первую очередь надо перевести сержанта Паркина к нам. Он пока здесь единственный человек, кто видел Иглу. Кроме того, слишком много знает, чтобы рисковать им на передовой. Он может попасть в плен, тогда его будут допрашивать. Далее, необходимо отпечатать качественный снимок Фабера - пусть фотограф это отретуширует, сделает гуще шевелюру и уберет усы. Затем мы разошлем копии.

- Похоже, мы намерены поднять шум, а надо ли? - сомневаясь, спросил Блогс.

- Нет. На данном этапе надо действовать крайне осторожно. Если мы опубликуем фото в газетах, он исчезнет. Пока лишь разошлем копии в полицейские участки.

- Это все?

- Думаю, да. Если, конечно, нет других идей. Паркин кашлянул.

- Сэр, можно обратиться?

- Да, пожалуйста.

- Мне бы все-таки хотелось вернуться в свою часть. Понимаете, не гожусь я для штабной работы.

- А у вас, к сожалению, нет выбора, сержант. Сейчас одной итальянской деревушкой больше или меньше - особого значения не имеет, а вот из-за этого проклятого Фабера можно проиграть войну. Я не шучу.

11

Фабер отправился удить рыбу.

Он устроился на палубе длинной тридцатифутовой лодки, наслаждаясь лучами весеннего солнца и передвигаясь по каналу со скоростью примерно три узла в час. Одной рукой он лениво держал румпель, другой - удочку, заброшенную в воду с кормы.

За весь день Фабер не поймал ни одной рыбешки.

Кроме рыбной ловли он еще наблюдал за птицами - из интереса (Фабер действительно интересовался птицами, это было его хобби) и в качестве предлога иметь при себе бинокль. Сегодня, например, он увидел гнездо зимородка.

Люди с лодочной станции в Норвиче с радостью сдали ему напрокат лодку сроком на две недели. Дела шли плохо, у них имелись две лодки, одна из которых не использовалась со времен бегства англичан из Дюнкерка. Фабер решил все же поторговаться насчет цены - просто так, ради формальности. В итоге он получил в придачу ящик консервов.

Фабер привез с собой из Лондона рыболовные снасти, в близлежащем магазине купил корм. Ему пожелали удачи, заметив, что погода для рыбалки отменная. Никто так и не удосужился взглянуть на его удостоверение.

Пока все шло хорошо, но предстоял более сложный этап, ибо определить, какими силами располагает Паттон и располагает ли он ими вообще, действительно трудная задача. Прежде всего необходимо найти эту проклятую армию. В мирное время военные ставят свои указатели на дорогах, тогда, конечно, проще. Теперь же дорожные знаки убрали - не только армейские, вообще все.

Самым элементарным решением в данной ситуации было бы сесть в автомобиль и ехать за первой же попавшейся военной машиной - пока она где-нибудь не остановится. Однако у Фабера не было своего авто. Штатскому почти невозможно нанять машину, но даже если вдруг повезет, существовали огромные трудности с бензином. Кроме того, штатского, который гоняется по селам за военными машинами и высматривает армейские лагеря, непременно арестовали бы.

Оставалось только воспользоваться лодкой.

Несколько лет назад, еще до запрета на продажу географических карт, Фабер обнаружил, что водная сеть в Британии довольно широкая - на тысячи миль. В XIX веке к рекам добавилось много каналов. В некоторых районах водных путей почти столько же, сколько дорог. Одним из них был Норфолк.

Вариант с лодкой обладал целым рядом преимуществ. Человек на дороге так или иначе куда-то идет, на реке же он просто плавает. Если незнакомец спит в машине - это сразу кажется подозрительным. Тот, кто спит в лодке, не вызывает никаких подозрений, потому что это вполне естественно. Кроме того, водный путь, особенно канал, совершенно свободен для передвижения. Там не бывает никаких "пробок" или часа пик.

Однако были и недостатки... Аэродромы и казармы большей частью располагаются вблизи дорог, независимо от местонахождения водных путей. Приходилось вести разведку на местности ночью, оставляя лодку у берега, топать по холмам при тусклом свете луны, предельно уставать. Ночью он мог легко пропустить то, что искал, из-за темноты или недостатка времени.

Когда Фабер возвращался, пару часов спустя после рассвета, он обычно спал до полудня, затем опять плыл, иногда останавливаясь, чтобы взобраться на ближайший холм и оглядеться.

Иногда встречались шлюзы, одинокие фермы, прибрежные харчевни. Тогда он останавливался, разговаривал с людьми, надеясь обнаружить хоть малейшие признаки близкого скопления военных и техники. Пока это ему не удавалось.

Фабер уже начал сомневаться, не ошибся ли он в выборе района. Он пытался поставить себя на место генерала Паттона и думал: если я планирую высадиться во Франции восточнее Сены с базы в Восточной Англии, то где создам такую базу? Ответ был очевиден - Норфолк, одинокая сельская местность, много ровной земли, где самолетам удобно взлетать и садиться, близко к морю, переброска войск займет минимальное количество времени. К тому же в заливе Уош удобно сосредоточить флотилию. И все же это были его личные соображения, а они, возможно, ошибочны в силу любых неизвестных ему причин. Может, стоит поискать в другом районе, например в Фенсе?

Впереди был шлюз, Фабер приспустил парус и замедлил ход. Плавно проскользив, лодка уперлась в шлюзовые ворота. Сторож, видимо, находился на берегу. Фабер рупором приложил руки ко рту и изо всех сил крикнул:

- Эй, есть здесь кто-нибудь?

Ответа не последовало. Ему говорили, что сторожа - такой тип людей, которых бесполезно подгонять, они все равно не торопятся. К тому же сторож сейчас наверняка пьет чай, а это для него святое дело, пока не закончит не тронется с места.

Какая-то женщина вышла на крыльцо домика и кивком головы дала понять, что приглашает его зайти. Он помахал ей в ответ, причалил к берегу, привязал лодку и вошел в дом. Сторож сидел за кухонным столом.

- Вы не спешите? - спросил он Фабера.

- Нисколько. - Тот улыбнулся.

- Мэвис, поставь гостю чашку чая, - обратился сторож к жене.

- Нет, нет, не надо. - Фабер вежливо отказался.

- Да будет вам, чай отличный, только что заварили.

- Спасибо. - Фабер сел к столу. Маленькая кухня выглядела уютно, чисто, чай подали в красивой фарфоровой чашке.

- Рыбачите? - спросил сторож.

- Не только рыбачу, но и наблюдаю за птицами. Правда, вскоре думаю причалить и провести пару дней на берегу.

- А, понимаю, тогда держитесь лучше противоположной стороны. Здесь рядом запретная зона.

- Неужели? Я и не знал, что поблизости военные.

- Зона примерно в полумиле отсюда. Хотя не уверен, военные там или нет - мне не докладывают.

- Не положено, военная тайна, - усмехнулся Фабер.

- Ага. Вы допивайте, а затем я проведу вас через шлюз. Спасибо, что не торопили меня.

Они вышли из дома. Фабер сел в лодку и отвязал канат. Ворота сзади медленно закрылись, сторож спустил воду. Лодка постепенно опустилась до нужного уровня, потом впереди открылись вторые ворота.

Он поднял парус, и шлюз остался позади. Сторож помахал ему на прощание рукой.

Где-то мили через четыре Фабер опять причалил, привязал лодку к толстому дереву на берегу. Ожидая, пока стемнеет и наступит ночь, он съел банку сосисок, сухое печенье, выпил бутылку воды. Оделся во все черное, положил в сумку бинокль, фотоаппарат, книгу "Редкие птицы Восточной Англии", компас, захватил фонарик. Теперь он был готов.

Фабер потушил лодочный фонарик, закрыл маленькую каюту, спрыгнул на берег. Осветив компас фонариком, он выбрал нужное направление и вступил в лесную полосу вдоль канала, через которую и шел примерно полмили, не сворачивая прямо на юг, пока не уперся в заграждение. Им оказалась мелкая проволочная сетка высотой шесть футов, наверху колючая проволока, закрученная кольцами. Он немного отошел в сторону, взобрался на высокое дерево.

По небу ползла прозрачная дымка, сквозь которую проникали рваные лучи лунного света. За забором находилась практически открытая местность, а дальше - небольшой холм. То, что ему сейчас предстояло, было знакомо. Он уже проделывал подобную работу в Биггин-хилле, Элдершоте и во многих других зонах на юге Англии. Фабер знал, что в таких местах безопасность обеспечивается на двух уровнях: патрули по периметру зоны и посты охраны непосредственно у объектов.

И с тем, и с другим можно справиться. Он не обнаружит себя, если проявит терпение и осторожность.

Фабер слез с дерева и подошел к заграждению. Он спрятался за кустом и стал ждать.

Ему необходимо было знать, когда в этом месте проходит патруль. Если солдаты не появятся до рассвета, придется вернуться сюда следующей ночью, но, может, ему повезет и они скоро будут здесь. Судя по размерам зоны, за одну ночь патрульные делают только один полный круг вдоль заграждения.

Ему повезло. Вскоре после десяти он услышал шаги, и три человека прошагали мимо с внутренней стороны.

Спустя ровно пять минут Фабер перелез через ограждение.

Он шел прямо на север. Когда нет заданного направления, лучше всего идти по прямой. Он не зажигал фонарик, пригибался, держался ближе к кустам, деревьям, старался обходить все, пусть даже небольшие холмики, где при свете луны кто-либо мог заметить его силуэт на фоне ночного неба. Местность вокруг была однообразной, и вообще казалось, - это абстракция, нечто черное, серое, серебряное. Земля под ногами чуть влажная, видно, рядом болота. Невдалеке Фабер заметил лису, которая перебегала через поле; она бежала быстро, словно гончая, и грациозно, как кошка.

Часы показывали 23.30, когда он натолкнулся на первые признаки присутствия военных - надо сказать, они были очень странными.

Лунный свет пробился сквозь дымку, и впереди, примерно в четверти мили, Фабер увидел низкие одноэтажные строения, стоящие в несколько рядов не составляло труда безошибочно распознать в них военные казармы. Он немедленно рухнул на землю и уже через секунду засомневался, не померещилось ли ему - так кругом было тихо, никакого шума, огней... Минут десять он лежал, не шелохнувшись, придумывая, что сказать, если его обнаружат, но ничего не случилось, только вблизи пропыхтел барсук, увидел его и тут же убежал прочь.

Фабер пополз вперед.

Когда он подобрался ближе, понял, что казармы пустые, да к тому же недостроенные. Большинство из них представляли собой лишь крышу, которая держалась на угловых сваях, у некоторых - одна стена.

Неожиданно ночную тишину прервал чей-то смех. Фабер лежал неподвижно, наблюдая. Вдали зажглась и тут же погасла спичка, оставив в темноте два светящихся красных огонька в одном из недостроенных бараков - охрана.

Фабер проверил стилет в рукаве, затем снова пополз, но уже подальше от часовых, в противоположную сторону от лагеря.

У построенных только наполовину бараков отсутствовали фундамент и пол. Вокруг ничего не напоминало стройку - ни тачек, ни бетономешалок, ни лопат, ни кирпича... Грязный след вел от лагеря в поле, но на колее проросла зеленая весенняя трава, и было ясно, что ею уже долгое время не пользовались.

В принципе все выглядело так, будто кто-то решил расквартировать здесь 10 000 человек, а затем, через несколько недель после начала строительства, вдруг передумал.

И все же в этом странном месте что-то смущало, не совсем поддавалось объяснению.

Фабер шел осторожно, мягкой поступью, был наготове на случай, если часовым придет в голову побродить по лагерю. В самом центре он увидел военную технику. Это были старые ржавые машины, все "выпотрошенные" - без двигателей, вообще без внутренностей. Странно: если кто-то растаскивал устаревшие машины по частям, почему оставили корпус, а не сдали его на лом?

Бараки, которые имели по одной стене, стояли в самых дальних рядах. В целом все выглядело не как строительная площадка, а, скорее, как декорации на съемках фильма.

Больше здесь делать было нечего, Фабер узнал все, что мог. Он вышел к восточному краю площадки, упал на землю и пополз в сторону от лагеря, пока не оказался на значительном расстоянии. В полумиле, на возвышении, он приподнялся и посмотрел назад. Теперь все действительно выглядело, как настоящие казармы.

В голове уже росла догадка, но он решил пока не спешить с выводами.

Местность по-прежнему была относительно ровной. На пути встречались небольшие пролески, маленькие болотца, поросшие кустарником, - здесь Фаберу легче было прятаться. Пришлось, правда, сделать крюк вокруг озера. Вода была чистой, на ее зеркальной поверхности лежала серебряная луна. Он услышал крики совы, посмотрел в направлении, откуда они доносились, и заметил вдалеке одинокий полуразрушенный амбар.

Еще через пять миль Фабер увидел аэродром.

Похоже, на поле стояло больше самолетов, чем во всех Королевских ВВС. Там стояли "Пэтфайндеры", которые сбрасывали "зажигалки", "Ланкастеры" и американские "В-17" для обработки позиций противника с воздуха, "Харрикейны", "Спитфайры" и "Москито" для ведения воздушной разведки и штурмовых ударов - словом, достаточно самолетов для вторжения во Францию.

Все без исключения шасси погрузились в мягкую землю, самолеты по корпус были в грязи.

Опять та же картина: никаких огней, никакого шума.

Фабер применил старую схему: пополз по направлению к самолетам, пока не обнаружил охрану. Посредине аэродрома стояла маленькая палатка. Сквозь брезент пробивался слабый свет лампы. Внутри двое, может быть, трое.

По мере того, как Фабер все ближе подбирался к самолетам, они, казалось, становились более плоскими, как будто их сплющили.

Он добрался до ближайшего и в изумлении потрогал корпус рукой. Это был аккуратно выпиленный из куска фанеры в полдюйма толщиной профиль "Спитфайра" с соответствующей окраской и отделкой.

Другие были такие же. Их на аэродроме стояло более тысячи.

Фабер поднялся на ноги, краем глаза наблюдая за палаткой, готовый тут же упасть на землю, если заметит часовых. Он ходил по бутафорскому аэродрому, смотрел на так называемые истребители, бомбардировщики, сопоставлял их с театральными бараками, пытаясь отгадать скрытый смысл увиденного.

Он знал, что, если еще поискать поблизости, можно найти другие такие же аэродромы и казармы. Если же он заглянет в залив Уош, то обнаружит целую флотилию "эсминцев" и "транспортных кораблей".

Несомненно, все это грандиозный трюк союзников, задуманный мастерски, с большим размахом, да и стоит наверняка дорого.

Конечно, таким образом нельзя долго обманывать внимательного наблюдателя, но союзники, очевидно, и не ставили первоочередной целью обмануть наблюдателей на земле. Главная задача - чтобы все выглядело правдоподобно с воздуха.

Даже низколетящий самолет-разведчик, оснащенный новейшей фотоаппаратурой, средствами быстрой съемки, вернулся бы на базу со снимками, на которых хорошо заметна концентрация людей и техники, причем на этот счет не оставалось бы никаких сомнений.

Неудивительно, что в Генеральном штабе в Берлине ожидали высадки восточнее Сены.

Фабер догадывался, что в этом камуфляже появятся и другие звенья. Англичане будут поддерживать связь с силами вторжения, специально используя шифры, которые немцы легко раскроют. Будут донесения агентов, которые через испанские дипломатические каналы уйдут прямо в Гамбург, и т.д... таких штучек можно придумать много.

Англичане имели четыре года, чтобы накопить силы и средства для вторжения. Большинство немецких солдат сражались против Советов на Восточном фронте. Если союзники высадятся во Франции, их уже не остановить. Единственный шанс немцев - подготовить достойную встречу на побережье, чтобы союзники не успели закрепиться и уничтожить их сразу же, как только те сойдут с транспортных судов.

Если немцы неправильно рассчитают и будут ждать их в другом месте, единственный шанс будет упущен.

Внезапно Фаберу стала понятна вся стратегия союзников - простая и в то же время разрушительная.

Необходимо срочно сообщить в Гамбург. Он, правда, не знал, поверят ли ему. Трудно предположить, что командование станет менять свои планы из-за донесений одного агента. Конечно, его статус высок, но достаточно ли этого? Идиот фон Браун, естественно, никогда не поверит. Он годами ненавидел Фабера и сейчас не упустит возможности дискредитировать его. Канарис, фон Ренне... на них он не может полагаться.

Существует также другая проблема: радио. Ему не следует доверять такую информацию эфиру. В последнее время появилось ощущение, что шифр, которым он пользуется, раскрыт. И если англичане выяснят, что их замыслы больше не секрет для Гитлера, они...

Оставалось одно: необходимо добыть доказательства и самому доставить информацию в Берлин.

Сейчас нужны фотографии.

Он сделает снимки этой гигантской фальшивой армии, затем отправится в Шотландию, найдет подводную лодку и лично представит фото Фюреру. Данный вариант - самый оптимальный, большего он сделать не может.

Чтобы снимать на пленку, необходим по крайней мере свет. Придется ждать до утра. Невдалеке есть полуразрушенный амбар - можно будет провести остаток ночи там.

Фабер сверился с компасом и тронулся в путь. Амбар находился дальше, чем он думал, и, чтобы добраться туда, ушел час. Это было старое деревянное строение с дырявой крышей. Крысы давно покинули его, но на сеновале водились летучие мыши.

Фабер лег на дощатый пол, не спал, лишь лежал и думал, что теперь он один в какой-то мере может повлиять на ход войны.

Рассвет наступил ровно в 5.21, однако еще в 4.20 Фабер ушел из амбара.

Хотя он так и не уснул, за два часа все же удалось отдохнуть, успокоиться. Настроение было прекрасное. Западный ветер разогнал облака, луна спряталась, звезды еще светили.

Время рассчитано правильно. Когда он подходил к аэродрому, небо становилось все ярче.

Часовые по-прежнему в палатке. Если повезет, они так и будут спать. По собственному опыту долгих ночных дежурств Фабер знал, что труднее всего не заснуть в последние несколько часов перед рассветом.

Если солдаты все-таки выйдут, придется их убить.

Он выбрал место, вставил в фотоаппарат ускоренной съемки новую кассету с 35-мм пленкой "Агфа". Фабер надеялся, что высокочувствительная пленка в рабочем состоянии - она хранилась в его чемодане еще с довоенных времен, позже в Британии достать качественную пленку было проблематично. Ничего, все в порядке, ведь он держал ее в специальном, защищенном от света, пакете, подальше от тепла.

Как только начало всходить солнце, он стал снимать. Удалось сделать целый ряд снимков - с различных удобных позиций, на разном расстоянии. Напоследок снял крупным планом один из так называемых самолетов. Снимки, несомненно, дадут полную картину, и обман станет очевиден.

Вдруг Фабер краем глаза уловил какое-то еле заметное движение. Он рухнул на землю, подполз под фанерный "Москито". Из палатки вышел солдат, прошел несколько шагов, расстегнул ширинку и стал мочиться на землю; затем потянулся, зевнул, зажег сигарету. Часовой окинул взглядом аэродром, передернул плечами от утренней прохлады, выбросил окурок и вернулся в палатку.

Фабер поднялся с земли и побежал.

Где-то через четверть мили он оглянулся. Аэродрома уже не видно. Фабер пошел на запад, по направлению к казармам.

Если все удастся, Берлин получит не просто ценные разведсведения, ведь считалось, что только фюрер разгадывает тайные планы врага и, принимает верные решения. Тот человек, который принес бы веские доказательства, что фюрер и на этот раз прав, несмотря на советы военных экспертов и многочисленных помощников, вправе рассчитывать на многое. Гитлер уже считал Фабера одним из лучших агентов Абвера, а при значительном успехе он мог бы даже занять пост Канариса.

Только бы получилось.

Фабер бежал, шел, снова бежал и опять шел - ровно в 6.30 он наконец добрался до казарм. Уже совсем светло, близко подходить нельзя, часовые вышли из палатки, сидят в одном из бараков без стен, оттуда прекрасный обзор. Удалось сделать лишь несколько снимков на расстоянии, после проявки будут видны лишь обыкновенные солдатские казармы. Ничего, фотографии значительно увеличат, и камуфляж станет очевиден.

Когда Фабер возвращался к лодке, в кассете оставалось только шесть неотснятых кадров. Он опять спешил, потому что на свету выглядел страшно подозрительно - одетый во все черное мужчина с брезентовой сумкой через плечо, а в ней черт знает что, бежит рысцой по запретной зоне.

Через час Фабер добежал до заграждения, не встретив по дороге никого, кроме стаи диких уток. Когда он перелезал через "колючку", то почувствовал значительное облегчение, самое трудное позади. Там, в зоне, он четко попадал под подозрение, теперь все было иначе - он мог снова плыть, наблюдать за птицами, рыбачить.

Фабер медленно побрел через пролесок, восстанавливая дыхание и приводя себя в порядок. Он решил проплыть еще несколько миль, затем причалить и немного поспать.

Вот он добрался до канала. Наконец можно отдохнуть. Лодка красиво смотрелась в лучах утреннего солнца. Как только отчалит, он обязательно сделает себе чай, затем...

Мужчина в форме, не спеша, вышел из каюты и произнес:

- Так-так, кто вы такой?

Фабер стоял тихо, сохраняя ледяное спокойствие, пытаясь быстрее войти в обстановку. Незнакомец в форме капитана Местной обороны. В застегнутой кобуре, похоже, пистолет. Он высокий, поджарый, хотя уже немолод, на вид где-то около шестидесяти. Из-под фуражки выглядывали седые волосы. Мужчина не делал никаких движений, чтобы вытащить пистолет. Мгновенно оценив ситуацию, Фабер ответил вопросом на вопрос:

- Вы находитесь в моей лодке, так что, полагаю, я должен спросить, с кем имею дело.

- Капитан Стивен Лэнхэм, Местная оборона.

- Джеймс Бейкер, к вашим услугам. - Фабер оставался на берегу. "Капитан в патруле. Несомненно, он не один".

- Что вы здесь делаете?

- В отпуске, на рыбалке.

- Где сейчас были?

- Наблюдал за птицами.

- Еще до рассвета? Возьми-ка его на мушку, Уотсон. Молодой парень в военной рубашке, с дробовиком, появился слева. Фабер оглянулся, еще один был справа и один сзади.

- Откуда он подошел, капрал? - крикнул капитан. Ему ответили с верхушки дуба.

- Со стороны запретной зоны, сэр.

Фабер быстро подсчитывал все "за" и "против". Четверо против одного пока капрал не слез с дерева. Две винтовки, дробовик и пистолет у капитана. Видно, что в основном эти ребята не профессионалы. К тому же, поможет лодка.

Удивленным голосом Фабер выдавил из себя:

- Запретная зона? А я и не знал, видел лишь какой-то забор. Послушай, убери ты свою пушку, может выстрелить.

- В темноте никто не наблюдает за птицами, - строго сказал капитан.

- Но только тогда можно к ним близко подобраться и выбрать хорошее место для наблюдения, к рассвету птицы просыпаются и не знают, что ты уже здесь. Так все поступают. Послушайте, ребята, конечно, Местная оборона всегда на страже, делает важное дело, но не надо заходить так далеко. Все, что вам нужно - проверить документы и составить рапорт.

Капитан на секунду засомневался.

- Что в сумке?

- Бинокль, фотоаппарат и справочник по орнитологии. - Фабер потянулся рукой к застежке.

- Не надо, не трогайте, - твердо сказал капитан. - Взгляни сам, Уотсон.

Именно в этом заключалась ошибка непрофессионала.

- Поднимите руки, - приказал Уотсон.

Фабер поднял руки за голову, правая рука почти касалась левого рукава куртки. Самое главное избежать выстрелов.

Уотсон подошел слева, направил на него дробовик. Он расстегнул застежку на сумке, но в этот момент Фабер сделал шаг, сблизился с ним вплотную, резким движением вытащил стилет и вонзил его Уотсону в шею по самую рукоятку. Другой рукой Фабер вы хватил у него оружие.

Еще два солдата бежали в его сторону, капрал лихорадочно слезал с дерева, ветви дуба аж трещали под ним.

Уотсон грузно рухнул на землю, Фабер тут же выдернул стилет. Капитан судорожно пытался открыть кобуру и вытащить пистолет. Фабер с ходу прыгнул в лодку. Лодка качнулась, капитан чуть не упал. Фабер ударил его стилетом, но их разделяло несколько шагов, и точного удара не получилось. Лезвие попало в лацкан кителя, скользнуло вверх и разрезало англичанину щеку. Капитан тут же оставил свою кобуру и схватился рукой за рану.

Фабер мгновенно развернулся лицом к берегу. Один из солдат прыгнул в лодку, но Фабер успел сделать шаг ему навстречу, вытянуть вперед руку, крепко сжать стилет. Со всего размаха солдат напоролся на длинное узкое лезвие.

От сильного толчка Фабер упал и выпустил рукоятку стилета. Солдат упал лицом вниз, грудью прямо на острие. Фаберу удалось привстать на колени, но времени забрать стилет не осталось - капитан уже открыл кобуру. Фабер прыгнул, стараясь дотянуться до него руками. Капитан вытащил пистолет. Фабер с ходу сильно ткнул его большими пальцами точно по глазам - тот вскрикнул от боли, пытаясь сбросить руки нападавшего со своего лица.

В лодку шумно плюхнулся еще один, четвертый. Фабер оторвался от капитана, который ничего не видел и не мог уже стрелять, даже если бы вдруг оправился от шока. У четвертого была с собой полицейская дубинка, он замахнулся и сильно ударил ею Фабера - тот успел уклониться вправо, удар пришелся не по голове, а по левому плечу. Моментально левая рука онемела и повисла плетью. Он ударил англичанина ребром ладони по горлу - сильный прицельный удар. Как ни странно, тот устоял на ногах и замахнулся дубинкой, чтобы ударить во второй раз. Фабер пошел на сближение. Левая рука опять ожила, но сильно болела. Обеими руками он схватил противника за голову и, резко крутя ее во все стороны, стал буквально ломать шею. Раздался хруст костей. В тот же момент на Фабера вторично опустилась дубинка - прямо на голову. Он пошатнулся, в глазах потемнело.

Капитан грузно навалился на него всем телом, пытаясь сбить с ног, но Фабер изо всех сил ударил его кулаком. Фуражка полетела в одну сторону, капитан в другую - не удержавшись, он с шумным всплеском свалился в воду.

Капрала отделяло от земли лишь несколько веток. Фабер вытащил стилет из тела убитого, прыгнул из лодки на берег. Рядом лежал молодой Уотсон - он был еще жив, но Фабер знал, что совсем скоро наступит конец - кровь ручьем хлестала из раны на шее.

Капрал уже стоял на земле, в руках винтовка. Они встретились взглядами.

Без сомнений, капрал боялся. За те короткие секунды, что он спускался с дуба, незнакомец убил троих, а четвертый беспомощно барахтался в канале.

Фабер посмотрел на винтовку - старый, почти музейный образец. Наверное, капрал не очень на нее надеялся, иначе бы уже выстрелил.

Капрал шагнул вперед, Фабер заметил, что он волочит правую ногу возможно, ушиб ее, когда летел с дуба. Неожиданно Фабер сместился в сторону, и капралу пришлось-таки опереться на больную ногу, чтобы удержать противника на прицеле. Фабер зацепил носком ботинка небольшой камень и швырнул его вверх. Англичанин на секунду отвлекся, и в этот момент Фабер сделал движение.

Капрал нажал на курок - выстрела не последовало, раздался пустой щелчок. Даже если бы винтовка выстрелила, капрал промахнулся бы - все было против него: он опирался на больную ногу, смотрел на камень, да и Фабер успел отскочить.

Он убил его тем же приемом, что и Уотсона - ударом стилета в шею.

Оставался только капитан.

Фабер оглянулся и увидел, что капитан вылезает из воды уже у противоположного берега канала. Он взял увесистый камень, прицелился и бросил. Хотя камень попал в голову, англичанин сумел вылезти и побежал прочь.

Фабер тут же подскочил к каналу, нырнул, вынырнул, несколько раз взмахнул руками и очутился на той стороне. Капитан бежал в ста ярдах впереди, но он был уже в солидном возрасте и явно выбивался из сил. Фабер бежал за ним До тех пор, пока совсем рядом не услышал тяжелое сбитое дыхание. Капитан перешел на шаг и через несколько метров повалился лицом вниз, прямо на куст. Фабер подошел и резко перевернул его на спину.

- Дьявол... просто дьявол, - просипел капитан.

- Ты видел мое лицо, - сказал Фабер и нанес последний удар.

12

Трехмоторный транспортный самолет "Ю-52" со свастикой на крыльях резко остановился на мокрой от дождя взлетно-посадочной полосе, укрытой в лесу в Растенбурге, Восточная Пруссия. Невысокий мужчина с крупными чертами лица широкий нос, большие рот и уши - сошел по трапу и быстро зашагал по бетонированной площадке к ожидавшему его "мерседесу".

Когда машина ехала по мрачному сырому лесу, фельдмаршал Эрвин Роммель снял фуражку и нервно провел рукой по редеющим волосам. Он знал, что через несколько недель еще кое-кто поедет этим же путем, в портфеле будет лежать бомба - бомба, предназначенная для фюрера. Война пока должна идти своим чередом, так чтобы новый лидер Великой Германии - кстати, им мог быть и он сам - вел переговоры с союзниками с достаточно сильных позиций.

Проехав десять миль, машина прибыла в Волчье Логово - штаб-квартиру, где находился Гитлер с узким кругом своих ближайших помощников, которых день ото дня становилось все меньше.

Моросил дождь, и с высоких хвойных деревьев, стоящих в зоне за ограждением, падали капли. У ворот резиденции Гитлера Роммель снова надел фуражку и вылез из машины. Оберфюрер Раттенхюбер, начальник личной охраны СС, молча протянул руку и взял у Роммеля пистолет.

Совещание назначено на сегодня и должно состояться в подземном бункере фюрера - холодном сыром бетонном убежище, где, несмотря на вентиляцию, все же чувствовался недостаток воздуха. Роммель спустился вниз по лестнице и вошел. Там уже сидели с дюжину генералов, ожидая начала назначенного на двенадцать часов совещания: Гиммлер, Геринг, фон Риббентроп, Кейтель... Роммель поздоровался с присутствующими и сел на жесткий стул.

Когда вошел Гитлер, вое встали. На нем были серый китель и черные брюки. Роммель заметил, что он стал больше сутулиться. Фюрер прошел в дальний угол - туда, где на бетонной стене висела большая карта северо-запада Европы. Он выглядел раздраженным, усталым и сразу же приступил к делу.

- Союзники высадятся в Европе, вторжение произойдет еще в текущем году. Англо-американские войска проникнут во Францию с британской территории. Они еще не успеют твердо ступить на французскую землю, как будут немедленно нами уничтожены. С этим все ясно, и обсуждать здесь нечего.

Фюрер оглянулся, обвел взглядом генералов, дабы убедиться, что его слова не встречают никаких возражений. Генералы молчали. Роммель поежился в бункере холодно, как в каком-нибудь склепе.

- Вопрос в том, где они намерены высадиться. Фон Ренне, вам слово.

Полковник Алекс фон Ренне, который успешно заменил Канариса, вскочил на ноги. Начало войны он встретил простым капитаном, но затем сделал себе имя, подготовив блестящий доклад о слабости французской армии - этот доклад оценивался как один из решающих факторов победы Великой Германии во Франции. В 1942 году он возглавил управление военной разведки, которое после ухода Канариса слилось с Абвером. Роммель слышал, что он гордый, несколько прямолинеен, но способный.

Фон Ренне начал уверенно докладывать.

- Мы располагаем обширной информацией, но ее ни в коей мере нельзя считать полной. Название операции союзников - "Оверлорд". Концентрация войск в Британии выглядит следующим образом. - Он взял указку, подошел к карте. - Первое: вдоль южного берега. Второе: вот здесь, в районе, известном как Восточная Англия. Третье: в Шотландии. К настоящему моменту самое большое сосредоточение наблюдается в Восточной Англии. Мы полагаем, что операция будет развиваться в трех направлениях. Первое: отвлекающий удар в Нормандии. Второе: главный удар через Дуврский пролив по французскому побережью в Кале. Третье: вторжение на фланге, из Шотландии по Северному морю на территорию Норвегии. Все разведисточники подтверждают данный сценарий. - Фон Ренне сел на место.

- У кого есть комментарии? - спросил Гитлер. Роммель, который командовал группой армий "Б", контролирующей северное побережье Франции, заметил:

- В подтверждение такого сценария свидетельствует то, что союзники подвергают Па-де-Кале массированной бомбардировке с воздуха.

- Какие именно разведисточники подтверждают ваши данные, фон Ренне? спросил Геринг. Фон Ренне опять встал.

- Их три: воздушная разведка, радиоперехват и донесения агентов. - Он сел.

Гитлер сцепил руки в низу живота - каждый из присутствовавших знал, что эта нервная привычка означала только одно: фюрер собирался произнести речь.

- А сейчас я скажу вам кое-что, - начал он. - Если бы я был Уинстоном Черчиллем, то передо мной стоял бы выбор, два варианта: к востоку или к западу от Сены. У востока есть одно преимущество - он ближе. Однако в современной войне мы рассматриваем расстояние только с одной точки зрения: в зоне действия истребителей и вне этой зоны. Оба указанных варианта в пределах зоны. Таким образом, фактор расстояния не имеет решающего значения.

- К западу от Сены большой порт - Шербур; на востоке значительных портов нет, но побережье укреплено лучше, чем на западе. Англичане прекрасно это знают - у них тоже есть воздушная разведка. Так что я однозначно выбираю запад. И тем не менее делаю все возможное, чтобы уверить немцев в обратном. Я посылаю бомбить Па-де-Кале вдвое больше бомбардировщиков, чем в Норвегию. Пытаюсь разрушить все мосты через Сену, заполняю эфир ложной информацией, посылаю ложные разведдонесения, использую свою агентуру, концентрирую войска так, чтобы ввести противника в заблуждение. Я пытаюсь обмануть легковерных простаков вроде Роммеля и фон Ренне, а может быть, и самого фюрера.

После продолжительной паузы слово взял Геринг.

- Мой фюрер, я считаю, вы делаете честь Черчиллю, приписывая ему такие высокие тактические способности.

Генералы почувствовали заметное облегчение. Герингу удалось выразить свое несогласие в такой мягкой дипломатичной манере, что внешне все выглядело как комплимент фюреру. Они поддержали его, каждый старался привести в подтверждение своих слов весомые аргументы - пытаясь воспользоваться фактором внезапности, союзники наверняка выберут кратчайший путь, таким образом самолеты смогут бомбить, быстро возвращаться на базу, заправляться и опять лететь; чисто географически юго-восток обладает лучшими возможностями для высадки с моря; крайне сомнительно, что все, поступающие от агентов сведения, являются ложными.

Гитлер слушал их с полчаса, затем поднял вверх руки и призвал к тишине. Он взял со стола пожелтевшую стопку бумаг и помахал ею в воздухе.

- В 1941 году я опубликовал свою работу "Строительство береговой обороны"; уже тогда я предсказывал, что решительное вторжение союзников в Европу скорее всего возможно на равнинных выступах в Нормандии и Бретани, где великолепные природные бухты представляют собой прекрасный плацдарм для высадки. Тогда мне это подсказывала интуиция. То же самое она говорит мне и теперь. - Фюрер выступал с такой убежденностью, неистовством, страстью, что в уголках рта появились даже клочки пены.

Фон Ренне встал. ("Да, у него, несомненно, больше храбрости, чем у меня", - подумал Роммель).

- Мой фюрер, мы, естественно, не закончили со своими оценками и продолжаем изучать поступающую информацию. Сейчас я хотел бы особо заострить ваше внимание на одном канале. Недавно я послал в Лондон эмиссара на связь с агентом по кличке Игла.

Гитлер блеснул глазами.

- Продолжайте, я знаю, о ком идет речь.

- Так вот. Игла получил задание лично проверить все данные об армии генерала Паттона, дислоцирующейся в Восточной Англии. Если он обнаружит, что наша информация на сей счет порядком преувеличена - что ж, нам надо будет сильно корректировать наши планы. Но, если он подтвердит данные, которыми мы располагаем, тогда останется уже мало сомнений, что противник нацелен именно на Кале.

Геринг взглянул на фон Ренне.

- А кто этот ваш Игла?

На поставленный вопрос ответил сам Гитлер.

- Игла - самый лучший агент, завербованный в свое время Канарисом - да и то он сделал это по моему наставлению. Я знаю всю его семью - настоящие арийцы, верные поданные Великой Германии. Сам Игла - прекрасный ум, молодчина. Я просматриваю все его донесения. Он работает в Лондоне уже с...

- Мой Фюрер! - перебил своего патрона фон Ренне. Гитлер недовольно уставился на него.

- В чем дело?

- Значит, доложить вам его донесение, как только оно поступит?

- Разумеется. - Гитлер кивнул. - Этот человек точно узнает правду.

Часть третья

13

Фабер прислонился к дереву, дрожа от озноба, его вырвало. Когда все прошло, он задумался, следует ли ему хоронить тех пятерых.

Он подсчитал, что на "похороны" уйдет полчаса-час, в зависимости от того, насколько тщательно прятать трупы. За это время его могут поймать.

Необходимо взвесить, что лучше - исчезнуть сразу или все-таки спрятать тела погибших, чтобы прошло какое-то время, пока их обнаружат. Пятерых англичан хватятся очень быстро, и к девяти их вовсю начнут искать. Поскольку все пятеро находились в патрулировании, маршрут поиска известен заранее. Первым делом пошлют оперативную группу в район патрулирования, которая пройдет по маршруту. Она, несомненно, наткнется на тела и поднимет тревогу. В противном случае ничего не обнаружат, и начнется широкомасштабный поиск, полицейские с собаками прочешут каждый куст. На то, чтобы обнаружить трупы, возможно, уйдет целый день. К этому времени Фабер уже может добраться до Лондона. Для него сейчас самое важное - выбраться из района до того, как откроется убийство и начнутся поиски преступника. Фабер решил, что лучше пожертвовать временем, но как следует спрятать трупы.

Он взвалил тело старого капитана на плечо, переплыл с ним на другую сторону канала и, не церемонясь, бросил в кусты. Потом приволок туда же двоих, из лодки, Уотсона и капрала кинул сверху.

У Фабера не было лопаты, а могилу нужно было вырыть большую. Чуть дальше в лесу он увидел участок рыхлой земли. Там нашлась даже неглубокая ямка, что было весьма кстати. Фабер захватил из лодки кастрюлю и стал копать.

Фута на два лежал сплошной перегной из листвы, поэтому дело шло быстро, но затем он добрался до глины, и рыть стало трудно. За полчаса удалось продвинуться только на восемнадцать дюймов. Пришлось на этом остановиться.

Фабер отнес тела к яме и свалил их вниз одно за другим. Затем скинул с себя грязную окровавленную одежду и бросил ее сверху. После этого засыпал могилу листвой с ближайших кустов и деревьев - этого должно быть достаточно, чтобы выдержать первую проверку.

Он забросал землей место у насыпи, на котором виднелись пятна крови, оставленные Уотсоном. На дне лодки, где лежал пронзенный стилетом солдат, тоже была кровь. Фабер нашел тряпку, взял швабру и все отмыл.

Потом он переоделся в чистую одежду, закрепил парус и отплыл.

Он не ловил рыбу и не наблюдал за птицами - сейчас не до этого. Фабер лишь распустил парус, пытаясь как можно быстрее и дальше отплыть от могилы. Вскоре надо будет покинуть лодку и воспользоваться более быстрым транспортным средством. Он уже прикидывал, что лучше: сесть на поезд или угнать машину. Машина быстрее, если только сразу удастся найти, но ее немедленно начнут искать, вне всякой связи с исчезнувшим патрулем. На поиски железнодорожной станции может уйти много времени, но это, кажется, безопаснее; если он будет вести себя достаточно осторожно, сможет иметь в запасе почти весь день.

Оставалось придумать, что делать с лодкой. Самый идеальный вариант продырявить и утопить, но его могли застать за этим занятием. Если оставить ее где-нибудь на пристани или просто причалить и привязать к берегу, полиция быстро сопоставит сей факт с убийством патрульных и поймет, в каком направлении он ушел. Фабер решил подождать с окончательным решением.

К несчастью, он не знал, где точно находится. На его карту водных путей Британии нанесли каждый мост, бухту, шлюз, но не указали железнодорожные ветки. Он прикинул, что за час-два ходьбы смог бы добраться до нескольких деревень, но сама деревня еще не означала наличия станции.

Обе проблемы были решены сразу - канал проходил под железнодорожным мостом.

Фабер взял с собой только компас, кассету с пленкой, бумажник и стилет. Все остальное пойдет на дно вместе с лодкой. По обеим сторонам маленькой тропинки у причала росли деревья, дорог поблизости не было. Он убрал паруса, разобрал мачту и положил на дно болванку. Потом вынул стопор из киля и перебрался на берег с канатом в руках.

Постепенно наполняясь водой, лодка легла в дрейф прямо под мостом. Фабер натянул канат так, чтобы лодка потонула прямо под кирпичной аркой. Сначала под воду ушла корма, затем носовая часть, наконец скрылась крыша маленькой каюты - булькнуло лишь несколько пузырьков, я вода на поверхности опять стала гладкой. Тень от моста скрывала неясные очертания лодки под водой от случайного взгляда. Фабер бросил канат в канал.

Железнодорожная ветка бежала с северо-востока на юго-запад. Фабер взобрался на насыпь и пошел в юго-западном направлении - там находился Лондон. Это была местная двухколейка, всего несколько поездов в сутки, но зато они останавливались на каждой станции.

Солнце в дороге сильно припекало, от жары Фабер вспотел. Упрятав в могилу запачканную кровью одежду, ему пришлось надеть двубортную куртку и толстые фланелевые брюки. Фабер снял куртку, повесил ее на плечо.

Через сорок минут он услышал вдалеке гул паровоза и спрятался в кустах у железнодорожного полотна. Старый паровоз медленно пропыхтел мимо на северо-восток, выбрасывая из трубы большие клубы дыма и таща за собой вагоны с углем. Если бы состав шел в противоположном направлении, он мог бы прыгнуть на подножку вагона. А вообще, надо ли это делать? Безусловно, он выиграл бы время. С другой стороны, он может настолько испачкаться, что привлечет внимание, когда будет выходить на вокзале. Нет, безопаснее, все же, идти пешком.

Дорога стрелой бежала через сельскую равнину. Фабер прошел мимо фермера, вспахивающего поле на тракторе. Остаться незамеченным не представлялось никакой возможности. Не прекращая работы, фермер помахал ему рукой. Ничего, ты слишком далеко, чтобы видеть мое лицо.

Фабер прошагал почти десять миль, когда обнаружил наконец впереди станцию. Она находилась в полумиле, и все, что он видел, - это платформы и разноцветные сигнальные огни. Он оставил полотно и пошел через поле, держась ближе к деревьям, пока не вышел на дорогу.

Через несколько минут он вошел в деревню. Ничто не указывало на ее название. Теперь, когда угроза вторжения миновала, указатели и таблички с названиями населенных пунктов появились снова, но до данной конкретной деревни это, видимо, еще не дошло.

Там были почта, сельскохозяйственный магазин и пивная под вывеской "Бык". Женщина с коляской приветливо поздоровалась с ним, когда он проходил мимо мемориальной доски. Маленькая станция сонно дремала, наслаждаясь лучами весеннего солнца. Фабер вышел на перрон.

Расписание наклеено на доске объявлений. Фабер остановился напротив. Из-за маленького окошка билетной кассы прозвучал чей-то голос:

- На вашем месте, я не обращал бы на это никакого внимания. Со времен "Саги о Форсайтах" это так называемое расписание - самая большая выдумка.

Фабер прекрасно знал, что расписание старое, но ему нужно было убедиться, что поезда идут в Лондон. Он в этом убедился.

- Не знаете, когда следующий поезд в Лондон? - спросил он кассира.

В ответ тот лишь рассмеялся.

- Может быть, сегодня, если вам очень повезет.

- Все равно куплю билет. Один, пожалуйста.

- С вас пять шиллингов четыре пенса. Говорят, эти итальянские поезда ходят строго по расписанию.

- Увы, уже нет, - ответил Фабер. - Да черт с ними, с поездами, главное, чтобы с остальным все было в порядке.

Кассир покосился на Фабера.

- Да, вы совершенно правы. Подождете в пивной? Вы там наверняка услышите шум поезда, а если нет, я пошлю за вами.

Фабер вовсе не хотел, чтобы его еще кто-нибудь видел.

- Нет, спасибо, у меня уже и денег не осталось. - Он взял билет и прошел на платформу.

Через несколько минут кассир вышел вслед за ним, сел рядом на скамейке, греясь на солнце.

- Вы торопитесь куда-то?

Фабер отрицательно покачал головой.

- Нет, день так или иначе пропал. Я встал поздно, поругался со своим шефом, в довершение всего грузовик, который меня вез, сломался в дороге.

- Да, денек у вас вышел не очень... Ну да ладно. - Кассир посмотрел на часы. - Поезд отошел утром вовремя. Как говорят, что однажды отходит, когда-нибудь все равно приходит. - Он вернулся в свою кассу.

Фаберу повезло. Поезд прибыл на станцию спустя двадцать минут. В вагонах было полно фермеров с семьями, деловых людей, солдат. Фабер примостился на полу рядом с окном. Как только поезд снова тронулся, он поднял выброшенную кем-то газету двухдневной давности, развернул ее, одолжил карандаш и начал разгадывать кроссворд. Он гордился тем, что может свободно разгадывать кроссворды на английском - это был наглядный показатель степени владения языком. Ровно, монотонно стучали колеса, слегка качало вагон, Фабер заснул.

Ему снился знакомый сон - сон о том дне, когда он впервые прибыл в Лондон.

Он пересек Ла-Манш с территории Франции. На руках у него был бельгийский паспорт, где значилось, что его владелец Жан ван Гельдер, представитель фирмы "Филлипс" (на случай, если таможенники откроют его чемодан и обнаружат там портативный радиоприемник). Он тогда довольно бегло говорил по-английски, но его разговорный язык оставлял желать много лучшего. Таможня его не беспокоила - все-таки Фабер из союзной державы. Он сел на лондонский поезд. В те дни в вагонах оставалось много свободных мест, можно было даже заказать себе поесть. Фабер с большим удовольствием съел ростбиф и пирог с мясом. Он мило поболтал со студентом-историком о политической обстановке в Европе. Все как в обычном сне до тех пор, пока поезд не остановился на вокзале Ватерлоо. Тогда сон обернулся кошмаром.

Проблемы возникли сразу же, с проверки билетов, причем появились они самым неожиданным образом, - во сне всегда отсутствует логика. Он предъявил не какую-нибудь фальшивку, а настоящий железнодорожный билет. Но тут вдруг контролер ни с того ни с сего брякнул:

- Этот билет вам дали в Абвере.

- Нет, нет, что вы, - Фабер почему-то говорил волнуясь, с сильным немецким акцентом, что выглядело крайне подозрительно. Где только его блестящее произношение, великолепные английские согласные? Они куда-то пропали, он говорил совсем иначе, корявым ломаным языком. - Их хабе купиль майн билет Довер, нихт ин Дойчланд. - Боже, что происходит?

Но контролер, который внезапно превратился в лондонского полицейского в высокой каске, казалось, не замечал нелепых ляпсусов с сильным немецким акцентом, несоблюдением грамматических правил и т.д. Вежливо улыбаясь, полицейский сказал:

- Сэр, не будем спорить, я лучше просто проверю ваш чемодан.

На вокзале было много народу. Фабер прикинул, что у него еще есть шанс исчезнуть, если он сможет проскочить сквозь толпу. Он в панике бросил чемодан с передатчиком, полетел сквозь толпу, отчаянно работая локтями. Но тут - о, ужас - вспомнил, что забыл свои брюки в поезде и сейчас в одних носках, на которых - свастика. В первом попавшемся магазине нужно срочно купить брюки, прежде чем прохожие заметят идиота, бегущего в одних носках, да еще со свастикой. Затем кто-то в толпе, узнав его, крикнул:

- Я где-то раньше видел твое лицо, парень. - Фаберу подставили ножку, он споткнулся, упал... и очутился на полу вагона, идущего в Лондон, именно там, где недавно уснул.

Фабер спросонья заморгал, захлопал глазами, оглянулся. У него болела голова. На какое-то время он почувствовал явное облегчение. Надо же, что за сон, да еще носки со свастикой, чушь собачья!

Мужчина в спецовке, сидящий рядом, произнес:

- Да, вы хорошо поспали.

Фабер резко взглянул на него. Он всегда боялся, что однажды во сне заговорит и раскроет себя.

- Мне приснился дурацкий сон.

Мужчина ничего не ответил.

За окном темнело, значит, он спал долго. Неожиданно в вагоне зажегся свет, загорелась единственная лампочка, кто-то опустил шторы. На фоне тусклого света лица людей превратились в бледные безликие маски. Рабочий опять разговорился.

- Вы пропустили самое интересное. Фабер нахмурился.

- Что вы имеете в виду?

Неужели повезло и он проспал полицейскую проверку?

- Мимо только что прошел один из этих американских поездов. Он шел со скоростью около десяти миль в час, машинист - негр. Так вот, негр вовсю жал на гудок, а впереди паровоза - что бы вы думали... скотосбрасыватель. Прямо как на Диком Западе.

Фабер улыбнулся и вернулся к мыслям о своем странном сне. В действительности его прибытие в Лондон прошло вполне нормально, без приключений. Он зарегистрировался по своему бельгийскому паспорту в отеле, за неделю облазил несколько сельских кладбищ, выписывая с надгробных плит имена мужчин примерно своего возраста, изготовил три фальшивых свидетельства о рождении. Потом снял жилье и нашел себе неприметную скромную работу, используя подложные рекомендации от одной из несуществующих фирм в Манчестере. Он даже имел наглость зарегистрироваться до войны в избирательном участке на Хайгейт, голосовал за консерваторов. Когда ввели продовольственные карточки, их стали распространять через домовладельцев и выдавать каждому жильцу, который ночевал в доме. Фабер ухитрялся ночевать в трех домах сразу, так что карточек у него было много. Он уничтожил свой бельгийский документ - если вдруг потребуют обстоятельства, что, впрочем, маловероятно, он мог получить теперь сразу три британских паспорта.

Поезд остановился, и по шуму с улицы пассажиры догадались, что прибыли в конечный пункт. Как только Фабер вышел из вагона, он понял, как сильно проголодался и хочет пить. Последний раз он ел сосиски, галеты, запивал водой, но было это практически сутки назад. Фабер прошел через билетный контроль и отыскал привокзальный буфет. В буфете было полно народу, главным образом, солдаты, которые примостились за столами, отдыхали, дремали, спали. Фабер попросил бутерброд с сыром и чашку чая.

- Еда только для военнослужащих, - ответила женщина за прилавком.

- Тогда можно хотя бы чай?

- У вас есть чашка? Он удивился.

- Чашки с собой нет.

- Вот и у нас тоже нет, приятель.

Фабер хотел было пойти в отель "Грейт Истерн" и пообедать там, но дорога туда займет время. Он нашел пивной бар, выпил две пинты слабого пива, купил в лавке завернутые в газету картофельные чипсы и прямо с обертки съел их на тротуаре. К своему удивлению, он довольно быстро насытился.

Теперь предстояло найти мастерскую, где обрабатывают пленку, и проникнуть туда, когда там никого не будет.

Он хотел проявить пленку и удостовериться, что снимки получились. Нельзя рисковать и возвращаться в Германию, не выполнив задания, с пустыми руками. Если снимки не получились, придется выкрасть где-нибудь пленку и вернуться в зону. Страшно было даже думать о таком повороте.

Это должна быть маленькая частная мастерская, а не фирменный салон, где пленку обрабатывают централизованно. Нужно, чтобы она находилась в районе, где жители запросто могут иметь фотоаппараты (или, скорее, могли позволить себе купить их до войны). Та часть Восточного Лондона, где находился Фабер, не подходила, поэтому он решил отправиться в Блумсбери.

На освещенных луной улицах было тихо. Сирены, предупреждающие о бомбежках, еще не гудели. Двое из военной полиции остановили его, попросили предъявить удостоверение личности. Фабер притворился, что слегка выпил, и полицейские даже не стали спрашивать, что он делает на улице так поздно.

Он нашел подходящую мастерскую на углу Саутхэмптон Роу. На витрине красовался фирменный знак "Кодак". Как ни странно, в такое позднее время мастерская была еще открыта. Фабер вошел.

Сутулый клерк с редеющими волосами, очками на носу, в белом халате, поднялся из-за прилавка и раздраженным голосом сказал:

- Все, все, мы уже закрываемся, приходите завтра.

- Ясно, я только хотел узнать, проявляете ли вы пленку.

- Да, если вы зайдете завтра...

- А вообще, это не займет много времени? Видите ли, я хотел бы сделать фото побыстрее.

- Хорошо, если вы завтра зайдете...

- Можно забрать негативы в тот же день? У брата кончается отпуск, и он хочет некоторые из снимков взять с собой.

- Самое большее, что я могу вам обещать - двадцать четыре часа. Завтра, завтра мы все уладим.

- Спасибо, буду обязательно. - Фабер вышел на улицу. Через несколько минут магазин закроется, и все уйдут. Он перешел на другую сторону, укрылся в тени и стал ждать.

Ровно в девять часов показался клерк, закрыл дверь на ключ и пошел вниз по улице. Фабер направился в противоположную сторону, два раза свернул за угол.

Сзади прямого доступа к магазину не оказалось, а взламывать входную дверь Фабер не хотел, потому что полицейский патруль вполне мог заметить незакрытое помещение и застукать его прямо на месте преступления. Он прошел по параллельной улице, напряженно всматриваясь, нет ли все-таки какого-нибудь входа, откуда можно проникнуть к мастерской. Входа не оказалось. Тем не менее должна быть какая-то дыра, проход, потому что две улицы находятся на достаточном расстоянии и дома на них не могут соприкасаться сзади вплотную.

В конце концов Фабер набрел на большой старый дом, табличка указывала, что это собственность местного колледжа. Входная дверь была незаперта. Фабер вошел внутрь и почти тут же попал в коммунальную кухню. Там сидела за столом какая-то девушка, пила кофе и читала книгу. Он обратился к ней:

- Меня послали из колледжа проверить светомаскировку.

Девушка понимающе кивнула, даже не стала отрываться от книги. Фабер прошел в заднюю дверь.

Вот он пересек маленький дворик, наткнулся на кучу мусорных ящиков, нашел проход между домами. В считанные секунды он очутился у мастерской. Очевидно, задним входом никогда не пользовались. Он отодвинул в сторону валявшиеся здесь старые шины, выброшенный матрац, навалился на дверь плечом. Трухлявое дерево поддалось без труда. Фабер попал внутрь.

Он нашел темную комнату и плотно закрыл за собой дверь, щелкнул выключателем - на потолке загорелась тусклая лампа с красным светом. В комнате имелось все необходимое, чтобы проявить пленку - реактивы, фотоувеличитель, даже сушилка для негативов.

Фабер работал быстро, но аккуратно - подбирал нужные реактивы, устанавливал точную температуру, пользовался таймером на стене.

Негативы получились прекрасные.

Он просушил их, пропустил через увеличитель и напечатал целую стопку фотографий размером 8х10 см. Сразу поднялось настроение - черт побери, он все-таки сделал дело.

Сейчас необходимо принять главное решение.

Он думал об этом весь день, и теперь, имея на руках готовые фотографии, нужно было решать.

Что, если не удастся довезти пленку и она не попадет в Берлин?

Ясно, что путешествие, которое предстоит проделать, слишком рискованное. Он более чем уверен в своей способности довести начатое дело до конца, несмотря на сложности в пути, ограничения на поездки, охрану побережья. Но разве все зависит только от него? Мог ли он поручиться, что лодка будет на месте, что ее не потопят и удастся пересечь Северное море? Кроме того, всегда существует вероятность, что он выйдет на улицу и его, к примеру, переедет автобус.

Сейчас главное не он, а те ценные доказательства, которые у него в руках. Не исключено, что, преодолев огромные трудности, достав нужные сведения, он может просто, из-за какой-то случайности, погибнуть, а вместе с ним и пленка, - значит, все окажется напрасным. Думать об этом было очень неприятно.

Ему надо надежно подстраховаться, так, чтобы пленка, свидетельствующая о коварных замыслах союзников, в любом случае попала в Абвер.

Естественно, прямой почтовой связи между Британией и Германией сейчас нет. Почта пойдет через нейтральную страну. Вся корреспонденция, естественно, просматривается цензурой. Можно воспользоваться шифром, но что это даст? Главное - передать снимки.

У него есть, правда, один канал; ему говорили, что надежный. В португальском посольстве в Лондоне работает человек, симпатизирующий Германии, - частично из политических соображений, частично потому, что ему хорошо за это платят. Дипломат мог бы провезти донесение в чемодане вместе с дипломатической почтой и доставить его в немецкое посольство в нейтральной Португалии. Переправить его из Лиссабона не составит большого труда. Канал открылся в начале 1939 года, но Фабер использовал его только однажды, когда Канарис приказал ему провести проверку связи.

Канал сработает. Должен сработать.

И все же Фабер недоволен. Он никогда и никому не доверял; кругом одни бездельники, но другого выбора нет, необходимо иметь страховку. Это лучше, чем полагаться на эфир, и куда лучше, чем вообще без страховки.

Фабер рассуждал здраво. Простой подсчет минусов и плюсов безошибочно свидетельствовал в пользу португальского варианта.

Он сел писать письмо.

14

Фредерик Блогс провел неприятный день вдали от Лондона.

Когда в полицейский участок одна за другой позвонили пять женщин и взволнованными голосами сообщили, что их мужья так и не возвращались домой с дежурства, разговаривавший с ними местный констебль смог додуматься лишь до того, что всем составом патруль Местной обороны явно не мог уйти в "самоволку". Он был уверен, что патрульные просто заблудились - все пятеро чуть спятившие, иначе их давно призвали бы в армию. Тем не менее констебль немедленно доложил своему начальству - мало ли что. Дежурный сержант на пульте, получив известие, сразу понял, что патрулирование велось в довольно важном с военной точки зрения районе, он обратил на это внимание начальника смены, тот сообщил в Скотланд-Ярд. Далее цепочка заработала вовсю: из Скотланд-Ярда отправили на место своего человека, поставили в известность МИ-5, а контрразведка уже послала Блогса.

Человеком из Скотланд-Ярда оказался старый приятель Блогса, инспектор специальной службы Харрис. Они встретились в поезде - одном из тех железнодорожных составов "с Дикого Запада", которые Америка одолжила Британии в связи с острой нехваткой поездов. Харрис повторно пригласил Блогса на обед в воскресенье, но последний вежливо отказался - работы навалилось по горло.

Сойдя с поезда, они взяли напрокат два велосипеда и поехали по тропинке вдоль канала. Харрис, на десять лет старше и на пятьдесят пять фунтов тяжелее Блогса, устал крутить педали и почувствовал заметное облегчение, когда наконец они встретились с поисковой группой и слезли с велосипедов.

Несколько человек из этой группы находились под железнодорожным мостом.

- Что вы там нашли? - обратился к ним Харрис. - Трупы?

- Нет, лодку, - ответил полицейский. - Кто вы?

Они предъявили удостоверения.

Констебль нырял в воду, чтобы осмотреть судно. В очередной раз он вынырнул, держа в руке затычку. Блогс посмотрел на Харриса.

- Затопили специально.

- Похоже, так, - ответил Харрис и обратился к ныряльщику. - Еще что-нибудь заметили?

- Лодка здесь совсем недавно, все в хорошем состоянии, мачта не сломана, ее просто разобрали.

- Всего минута под водой, и так много информации, - удивился Харрис.

- Я любитель, подрабатываю матросом по выходным.

- Понятно.

Харрис и Блогс опять сели на велосипеды, поехали.

Когда они встретили остальных поисковиков, тела патрульных уже обнаружили.

- Убиты, все пятеро, - сообщил им инспектор в форме. - Капитан Лэнхэм, капрал Ли, рядовые Уотсон, Дейтон и Форбс. У Дейтона сломана шея, остальные заколоты длинным ножом. Похоже, Лэнхэм плавал в канале. Всех нашли засыпанными землей в неглубокой яме. Жуткое зрелище. - Его почти трясло.

Харрис внимательно осмотрел трупы, лежащие в ряд на земле.

- Я уже где-то видел такие раны, Фред, - произнес он. Блогс взглянул поближе.

- Боже мой, похоже, что это...

- Верно, знакомый стилет.

Инспектор был явно ошарашен.

- Вы знаете, кто убийца?

- Пока только строим предположения, - ответил Харрис. - Есть версия, что этот человек ранее уже убивал дважды. Если это тот же тип, мы знаем, кто он, но не знаем где.

- Да, поганое дело: рядом запретная зона, сразу же на месте появляются специальная служба, МИ-5. Будут ли мне какие-либо инструкции?

Ответил Харрис:

- Единственная - просим ни о чем не распространяться, пока ваш главный констебль не поговорит со Скотланд-Ярдом.

- Еще есть что-нибудь интересное по делу, инспектор? - спросил Блогс.

- Мы прочесываем район, расширяем зону поиска, но вроде, больше ничего. Да, забыл, в яме лежала какая-то одежда.

Блогс осторожно перебрал вещи - брюки, свитер, короткая кожаная летная куртка - все черного цвета.

- Подходящая одежда для ночной работы, - сказал Харрис.

- И на высокого мужчину, - добавил Блогс.

- Длинный - тот тип?

- Более шести футов.

- Вы встретили по дороге ребят, которые нашли утопленную лодку? спросил инспектор.

- Да, - Блогс нахмурил лоб, - кстати, о лодке. Где ближайший шлюз?

- В четырех милях вверх по каналу.

- Если убийца сидел в лодке, сторож должен был обязательно видеть его, правда?

- Конечно, - согласился инспектор.

- Нам следует с ним поговорить. - Блогс взялся за велосипед.

- Боже, неужели надо крутить педали этого драндулета еще целых четыре мили? - застонал Харрис.

- Ничего, мигом сбросишь с себя один из своих сытных воскресных обедов, - ответил Блогс.

Поездка заняла почти час - тропа вдоль канала определенно предназначалась для копыт лошади, но не для колес велосипеда - она была неровная, грязная, на многих участках дороги валялась рассыпанная галька, торчали корни деревьев. Дорогой Харрис страшно ругался и, когда они добрались до шлюза, покрылся потом.

Сторож сидел у своего маленького домика, курил трубку и наслаждался приятной мягкой погодой. Это оказался мужчина среднего возраста, привыкший все делать не спеша - медлительный и в речи, и в движениях. Он с удивлением посмотрел на неожиданно возникших перед ним велосипедистов.

Говорил Блогс, потому что Харрис никак не мог отдышаться.

- Мы офицеры полиции.

- В самом деле? И что вас сюда привело? - Сторож просто сгорал от любопытства, ожидая услышать какую-нибудь сногсшибательную историю.

Блогс вынул из бумажника фотографию Иглы и передал ее сторожу.

- Когда-нибудь видели этого человека?

Сторож положил фото на колени, зажег погасшую трубку, внимательно рассмотрел снимок, молча вернул его Блогсу.

- Ну так как? - спросил Харрис.

- Да. Он был здесь вчера, где-то в это же время. Зашел выпить чашку чая. Малый вроде ничего. Что он сделал, не соблюдал светомаскировку?

Блогс тяжело опустился на скамейку.

- Теперь все становится на свои места. Харрис стал размышлять вслух.

- Он спускается вниз по каналу, швартует лодку и с наступлением темноты проникает в запретную зону. - Полицейский специально старался говорить тихо, чтобы сторож его не слышал. - Когда возвращается, видит, что патруль Местной обороны засек лодку и намерен провести проверку. Тогда он расправляется с ними, плывет дальше, по направлению к железнодорожному полотну, топит лодку и... прыгает в поезд.

Блогс спросил у сторожа:

- Куда ведет железнодорожная ветка, которая пересекает канал в нескольких милях отсюда?

- В Лондон.

- Вот сволочь, - выругался Блогс.

Только в полночь Блогс вернулся наконец к себе в министерство. Там его ждали Годлиман и Билли Паркин.

- Это он, точно, - начал Блогс и рассказал им все, что удалось узнать за день.

Паркин был явно взволнован. Годлиман о чем-то напряженно думал.

- Итак, - подытожил Блогс, - теперь он в Лондоне, и мы опять будем вынуждены искать иголку в стоге сена.

Годлиман перекладывал с места на место спички, пытаясь составить из них на столе какую-нибудь картинку.

- Знаете, каждый раз, когда я смотрю на фотографию, у меня такое ощущение, что я уже где-то встречался с этим типом.

- Подумайте, напрягите свою память, ради Бога, - взмолился Блогс. Где вы могли его видеть?

Годлиман лишь печально покачал головой в ответ.

- Должно быть, я видел его только один раз, да и то мельком. Может, в аудитории на лекции или где-нибудь среди гостей на коктейле. Случайная мимолетная встреча. Даже если я вдруг вспомню, это нам мало что даст.

- А что, собственно, находится в том районе? - спросил Паркин.

- Я сам не знаю. Вот это меня и пугает - наверное, что-то очень важное, - ответил Годлиман.

В разговоре возникла пауза. Паркин взял у Годлимана одну из его спичек, зажег сигарету. Блогс не мог больше бездействовать.

- Мы можем сделать с этого снимка миллион копий - раздать всем полицейским, дежурным при налетах, патрульным Местной обороны, служащим, носильщикам, расклеить повсюду, опубликовать в газетах...

Годлиман отрицательно покачал головой.

- Слишком рискованно. Вдруг он уже связался с Гамбургом и сообщил об увиденном. Если поднять вокруг него такой шум, немцы сразу поймут, что информация действительно ценная. Мы только сыграем ему на руку.

- Но надо же что-то делать, нельзя сидеть сложа руки.

- Да, мы снабдим этой фотографией офицеров полиции. Дадим в прессу его описание, приметы, скажем, что ищем обычного уголовника, убийцу. Можем несколько снять завесу с убийств на Хайгейт и в Стоквэле, не упоминая, что обоими делами занимается контрразведка.

Паркин слушал-слушал, потом не выдержал и спросил:

- Если я вас правильно понял, нам придется драться одной рукой?

- Да, пока так.

- Нельзя терять время, начнем со Скотланд-Ярда, - сказал Блогс. Он взялся за телефонную трубку.

Годлиман посмотрел на часы.

- Уже поздно, сегодня ночью мы вряд ли сможем что-либо сделать, но мне не хочется идти домой. Я не усну.

- В таком случае, - Паркин встал, - я пойду ставить чайник. - Он вышел из кабинета.

На столе лежали составленные из спичек лошадь и карета. Годлиман осторожно взял одну из ног лошади, зажег трубку.

- Послушай, Фредди, давно хотел тебя спросить, у тебя есть девушка?

- Нет.

- Как нет, все с тех пор?

- Да, после гибели жены. Годлиман пыхтел своей трубкой.

- Знаешь, время - лучший лекарь, ты перенес тяжелейшую утрату, но жить-то все равно надо, жизнь идет своим чередом.

Блогс ничего не отвечал.

Годлиман воспользовался его молчанием и продолжил:

- Послушай, может, мне не стоит давать тебе советы, увещевать тебя в такой ситуации. Но, кажется, я понимаю тебя лучше других - сам пережил похожую трагедию, с единственной разницей, что никого не мог винить, и себя тоже.

- Однако, вы так и не женились после этого, - сказал Блогс, опустив глаза.

- Да, не женился, но не хочу, чтобы ты повторял мою ошибку. Когда достигнешь моего возраста, поймешь, как страшно быть одному.

- Я разве не говорил вам, что ее звали Бесстрашная Блогс?

- Да, говорил.

Фред в упор посмотрел на Годлимана.

- Скажите, где найти еще такую девушку, как Кристина?

- Она обязательно должна быть героем?

- После Кристины...

- В Англии сейчас много героев, мой мальчик.

В этот момент открылась дверь и вошел полковник Терри.

- Сидите, не вставайте, джентльмены. То, что я сейчас скажу - важно, слушайте внимательно. Убийца этих пятерых патрульных, кто бы он ни был, узнал огромную тайну. Скоро наши высадятся на континенте, все это знают. Никто не знает когда и где. Думаю, лишнее говорить вам, что одна из наших основных задач - держать противника в полном неведении, главным образом относительно того, где именно намечена высадка. В последнее время мы действовали с большим размахом, делали все возможное и невозможное, чтобы ввести немцев в заблуждение. Теперь же, если этот агент доставит свое донесение по назначению, противник обнаружит обман и будет в курсе наших планов. Совершенно точно установлено, что агент все разнюхал. Если не помешать ему сейчас передать информацию, вторжение на континент, более того, ход войны будут поставлены на карту. Я сказал вам больше, чем хотел, но необходимо, чтобы вы представляли всю важность задачи. - Терри не сказал им, что высадка планируется в Нормандии, что вариант с Восточной Англией и Па-де-Кале придуман специально для немцев. Тем не менее полковник хорошо знал, что Годлиман наверняка догадается о подготовленной союзниками ловушке, как только выслушает доклад Блогса об обстоятельствах убийства пятерых патрульных.

- Извините, пожалуйста, но почему вы так уверены, что агент обнаружил то, что искал? - спросил Блогс. Терри подошел к двери.

- Входите, Родригес.

Высокий красивый мужчина с черными как смоль волосами и правильными чертами лица вошел в комнату, вежливо кивнул Годлиману и Блогсу.

- Разрешите представить, сеньор Родригес, наш человек в португальском посольстве, - сказал Терри. - Расскажите еще раз в присутствии этих людей, что произошло.

Мужчина стоял у дверей.

- Как вам известно, мы уже некоторое время ведем наблюдение за сеньором Франциско из персонала посольства. Сегодня на улице к нему подъехало такси, какой-то человек высунул в окно руку и передал пакет. Машина немедленно отошла, но мы успели заметить номер. Пакет у Франциско перехватили.

- За такси установлено наблюдение. Спасибо, Родригес, ты можешь идти.

Высокий португалец вышел из комнаты. Терри передал Годлиману большой желтый пакет на имя Мануэля Франциско. Годлиман открыл его - благо, он уже был распечатан - вынул второй пакет, поменьше, на нем какие-то каракули, очевидно, шифр.

Внутри маленького пакета находилось несколько листов бумаги с написанным от руки текстом и ряд фотографий 8х10. Годлиман начал с письма.

- Черт побери, занятный шифр.

- Я тебе не письмо читать принес, - недовольно проворчал Терри. Смотри фотографии.

Годлиман взял в руки фото. В конверте лежало тридцать фотографий, он просмотрел каждую, затем передал Блогсу.

- Это настоящая катастрофа.

Блогс взглянул на снимки, отложил их в сторону.

- Думается, таким образом он просто подстраховался. Негативы у него, и агент намерен с ними куда-то отправиться, - произнес Годлиман.

Трое мужчин, сосредоточенно думающих об одном и том же, хорошо смотрелись в маленькой тесной комнате. Картинка была достойна кисти художника. Освещением служила только яркая лампа на столе - она горела на фоне кремовых стен, зашторенного окна, скромной мебели и старого, выцветшего ковра.

- Я вынужден доложить Черчиллю, - сказал Терри. Раздался звонок, полковник подошел к телефону.

- Да. Хорошо. Везите его сразу же сюда, но сначала спросите, где он высадил своего пассажира. Что? Спасибо, давайте быстрее в контору. - Терри повесил трубку. - Он вышел из такси рядом с больницей университетского колледжа.

- Возможно, получил ранение в схватке с патрульными, - предположил Блогс.

- Где находится больница? - спросил Терри.

- В пяти минутах ходьбы от Юстонского вокзала, - ответил Годлиман. Поезда оттуда идут в Холихед, Ливерпуль, Глазго... из всех этих мест можно паромом добраться в Ирландию.

- Точно, из Ливерпуля он наверняка попадет в Белфаст, - сказал Блогс. - Затем на машине через Ирландию к побережью, а в океане его уже ждет подводная лодка. Он не воспользуется вариантом Холихед - Дублин из-за паспортного контроля, а отправляться через Ливерпуль дальше в Глазго не имеет смысла.

- Фред, сходи-ка ты на вокзал, покажи там фотографию Фабера, может, кто-нибудь видел, как он садился в поезд. Я соединюсь с администрацией вокзала, чтобы тебя ждали. Да, и узнай, какие поезда ушли сегодня где-то с половины одиннадцатого.

Блогс надел плащ и шляпу.

- Иду, уже в пути.

Годлиман снял телефонную трубку.

- Это ты верно заметил, мы действительно уже в пути.

На Юстонском вокзале было много народу. Раньше вокзал закрывался на ночь где-то в полночь, но во время войны нередко случались такие задержки в отправлении составов, что поезда, которые должны были отправиться вечером, утром следующего дня все еще стояли на перроне. Вокзал предстал перед Блогсом заваленным чемоданами, саквояжами, сумками, на вещах спали пассажиры.

Блогс показал фото трем полицейским. Никто из них Фабера не опознал. Он опросил десять носильщиков - тоже безрезультатно. Подошел к каждой стойке билетного контроля. Видимо, он настолько всем надоел, что один из контролеров даже огрызнулся:

- Мы ведь смотрим на билет, а не на лицо.

С пассажирами тоже ничего не получилось. Фабера никто не видел. Расстроенный, он подошел к билетным кассам и показал фото служащим.

Толстый лысый железнодорожник с плохо подогнанными коронками во рту узнал фото.

- Видите ли, у меня есть своего рода игра, - сообщил он Блогсу. - Я пытаюсь определить, почему тот или иной человек садится в поезд. Например, "черный галстук, скорее всего, означает похороны; грязные ботинки наверное, фермер едет домой; бывают шарф со знаком определенного колледжа или белая отметина от обручального кольца на пальце у женщины. Вы понимаете, что я имею в виду? В любом можно отметить про себя что-то такое, а затем выдумать целую историю. Знаете, работа у нас довольно скучная, сидеть в кассе надоедает... только не подумайте, что я жалуюсь.

- Хорошо. Что вы отметили в этом человеке? - перебил его Блогс.

- Ничего. Странно, но ровным счетом ничего, как будто он специально хотел выглядеть неприметным, даже не знаю, как вам все объяснить...

- Нет, нет, я прекрасно понимаю. Теперь прошу сосредоточиться. Помните, куда он брал билет?

- Помню, - ответил толстяк. - В Инвернесс.

- Это еще не значит, что он едет именно туда, - сказал Годлиман. Фабер профессионал, отлично понимает, что мы можем опрашивать людей на вокзалах. Полагаю, агент сознательно взял билет не в тот пункт. - Годлиман посмотрел на часы. - Скорее всего, он уехал на поезде, который отошел в 11.45. Поезд тащится сейчас в Стаффорд. Я связался с железнодорожниками, они дали команду, в общем, поезд остановится около Кру. Кроме того, удалось договориться насчет самолета. Вы двое вылетите сейчас спецрейсом в Сток-он-Трент.

- Паркин, твое дело попасть в поезд, когда он остановится, не доезжая Кру. Мы оденем тебя в форму контролера, ты будешь заглядывать в каждый билет - и, естественно, в каждое лицо - на этом поезде. Как только заметишь Фабера, оставайся рядом с ним.

- Ты, Блогс, будешь ждать в Кру у билетного контроля на случай, если Фабер решит выйти там. Но он этого, конечно, не сделает. Твоя задача - как только ты поймешь, что его нет, немедленно вскочить в поезд, в Ливерпуле выйти первым, ждать Паркина и Фабера на билетном контроле. Там тебе помогут ребята из местной полиции, ты получишь столько людей, сколько потребуется.

- Все это очень хорошо, но только в том случае, если он меня не узнает, - сказал Паркин. - Что, если он помнит меня еще с Хайгейт?

Годлиман открыл ящик своего стола, вынул пистолет, протянул Паркину.

- Если Фабер тебя узнает, застрели его.

Паркин молча спрятал оружие в карман.

- Вы уже слышали, что сказал полковник Терри. От себя могу добавить только одно: если мы не поймаем этого человека, высадка в Европе будет отложена, возможно, на год. Год - большой срок, всякое может случиться. Не исключено, что баланс сил изменится не в нашу пользу. Подходящего случая может уже и не быть.

- Мы даже приблизительно не знаем, сколько времени осталось до высадки? - спросил Блогс.

Годлиман на минуту задумался, но затем, видимо, решил, что его люди вправе знать то немногое, что было известно ему, ведь должен же он доверять тем, кому предстояла встреча с противником один на один.

- Я знаю лишь то, что это вопрос нескольких, недель.

- Значит, июнь, - сказал Паркин.

Зазвонил телефон. Годлиман снял трубку, молчал, внимательно слушал. Потом увидел, что Паркин с Блогсом еще в комнате.

- Машина у подъезда. Они встали.

- Задержитесь на секунду.

Они тихо стояли и смотрели на профессора. Годлиман отвечал кому-то коротко, четко.

- Да, сэр. Конечно. Обязательно. Всего доброго, сэр.

Хорошо зная Годлимана, Блогс и думать не мог, что его начальник может называть кого-то сэром.

- Кто это был?

- Черчилль.

- Что он сказал? - спросил пораженный Паркин.

- Он желает вам удачи, и да благословит вас Бог.

15

В вагоне был очень темно, но никто не унывал. Фабер слышал шутки типа: "Уберите руку с моего колена. Нет, не вы, вот вы". Англичанам нравится шутить, они не расстаются с юмором даже тогда, когда дела идут плохо. Вот сейчас, например, их дороги в ужасном состоянии, однако никто не ноет, все понимают почему. Что касается Фабера, то ему нравилась темнота, она помогала ему оставаться незаметным.

В вагоне пели. Песню затянули три солдата, стоявшие в коридоре, затем к ним присоединились остальные пассажиры. Спели "Журчи и пой, как котелок", "Всегда жива моя Британия", "Весь Глазго - мой", "Земля отцов", "Сейчас уж мало где бываю" - это были разные песни, разных жанров, но пели их все.

Прогудел сигнал воздушной тревоги, поезд замедлил скорость до тридцати миль в час. По инструкции пассажиры должны лечь на пол, но места не хватало. Молодой женский голос громко произнес:

- Ой, Господи, боюсь.

Ей ответил парень на кокни:

- Брось, милашка, ты на лучшем месте, в безопасности - нам самое главное двигаться, тогда немец не попадет.

В вагоне раздался хохот, похоже, никто не боялся. Какой-то дядька открыл чемодан и угощал всех домашними бутербродами с яйцом.

Ехавший рядом матрос сказал:

- Неплохо бы сыграть в карты.

- Как же играть в темноте? - спросили его.

- На ощупь. У Гарри все карты крапленые. Где-то в четыре утра поезд неожиданно остановился. Один из пассажиров - наверное, тот, что раздавал бутерброды, - произнес на хорошем английском:

- Похоже, мы уже рядом с Кру.

- Зная нынешние дороги, мы с таким же успехом можем быть в любом месте от Болтона до Борнмута, - ответили на кокни.

Состав вздрогнул и тронулся, все обрадовались. Где же привычный англичанин, которого мы видим на карикатурах, - хладнокровный, степенный, где снобизм, самомнение, подумал Фабер. Определенно не здесь.

Через несколько минут в коридоре раздалось:

- Приготовьте билеты, пожалуйста.

Фабер обратил внимание на йоркширский акцент; что ж, сейчас они на севере. Он стал искать в карманах билет.

Фабер занимал угловое место, рядом с дверью, и видел оттуда коридор. Контролер проверял билеты, освещая их фонариком. В тусклом свете Фабер видел его силуэт. Фигура показалась почему-то знакомой.

Он откинулся в кресле и вспомнил кошмарный сон: "Этот билет вам дали в Абвере". Фабер улыбнулся.

Однако улыбка на его лице держалась недолго, чутье подсказывало, что нужно быть настороже. Поезд сделал странную, неожиданную остановку. Довольно быстро в коридоре возник контролер, профиль казался удивительно знакомым... Может, все это и ерунда, но Фаберу удалось так долго уцелеть только потому, что он обращал внимание на все, в том числе на ерунду. Он снова выглянул в коридор - контролер исчез в одном из купе.

Поезд вскоре остановился - все были уверены, что это Кру. Впрочем, стоянка оказалась короткой, состав тронулся.

Фабер бросил еще один взгляд на контролера и сразу вспомнил. Конечно же, тот дом на Хайгейт. Юноша из Йоркшира, который хотел попасть в армию.

Фабер внимательно наблюдал за ним. Контролер не просто проверял билеты, он водил лучом фонарика по лицам пассажиров.

Нет, говорил себе Фабер, соберись и подумай, в таких делах не надо спешить. Как они могли напасть на его след? Они не смогли выяснить, куда он точно едет, нашли одного из тех немногих, кто знал его в лицо, переодели его контролером и подсадили сюда - и все это очень быстро...

Паркин. Правильно, его зовут Билли Паркин. Сейчас он уже совсем не тот, заматерел, выглядит взрослым. Вот он, кажется, идет.

А может, просто кто-то похожий? Допустим, старшин брат? Может, случайное совпадение?

Паркин зашел в соседнее купе. Времени почти не оставалось.

Фабер предположил самое худшее и стал действовать соответствующим образом.

Он встал, вышел из купе, пошел по коридору, пропихиваясь на пути в туалет сквозь людей, переступая через мешки, чемоданы, сумки. Туалет был свободен. Он вошел и закрылся изнутри.

Фабер только оттягивал время - даже глупые железнодорожные контролеры и те не забывали проверить туалеты. Он сел на сиденье и стал думать, как выбраться из столь сложного положения, в которое попал. Поезд шел на высокой скорости, и выпрыгнуть трудно. Кроме того, могут увидеть, как он прыгает, и, если его действительно ищут, состав остановят.

"Билеты, пожалуйста".

Паркин приближался.

И тут он придумал. Сцепление между вагонами представляло собой крошечный тамбур, что-то вроде гармошки между вагонами, с обоих концов имелись глухие двери, чтобы в вагонах не был так сильно слышен шум колес, лязг тормозов. Фабер тихо вышел из туалета, прошел в конец вагона, открыл дверь, попал в "гармошку", осторожно прикрыл за собой дверь.

Там гулял ветер, было жутко холодно и шумно. Фабер сел на пол, свернулся клубком, опустил голову, притворился спящим. Здесь мог спать только мертвый, но шла война, в поездах царила полная неразбериха, самое странное вчера казалось обычным сегодня. Он старался унять дрожь.

Дверь сзади открылась, голос над ухом произнес:

- Билеты, пожалуйста.

Фабер не двигался. Он услышал скрип закрываемой двери.

- Вставай, спящая красавица. - Нет сомнений, перед ним стоял Паркин.

Фабер медленно пошевелился, поднялся на ноги, оказавшись спиной к Паркину. Когда он резко развернулся, в руках у него был стилет. Он придавил Паркина к двери, прижал острие к его горлу и пробурчал:

- Веди себя тихо, или я убью тебя.

Левой рукой он взял у Паркина фонарь и осветил его лицо. Казалось, парень не слишком испугался, оказавшись в такой ситуации.

- Так-так, передо мной мой старый знакомый Билли Паркин, который так хотел попасть в армию, а в итоге надел форму железнодорожника. Ну что ж, какая-никакая, все равно форма, ты получил свое.

- Вы? - только и смог вымолвить Паркин.

- Сам знаешь, что я, кто же еще, мальчик Билли. Ты ведь именно меня здесь ищешь, правда? Зачем? - Фабер старался говорить пострашнее, как матерый уголовник.

- А почему я собственно должен вас искать? Я что, полицейский?

Фабер театрально поиграл ножом в руке.

- Ну-ну, не надо врать мне, это небезопасно.

- Я серьезно, мистер Фабер. Отпустите. Клянусь, никому не скажу о нашей встрече.

Фабер засомневался. Или Паркин говорит правду, или перед ним такой же хороший актер, как он сам.

Неожиданно Паркин сделал резкое движение, правой рукой пытаясь достать что-то в темноте. Фабер перехватил его кисть в воздухе и железной хваткой зажал ее. Сначала Паркин сопротивлялся, но Фабер так надавил стилетом, что острие мягко вошло в горло где-то на четверть дюйма. Парень затих. Фабер нащупал карман, куда хотел залезть Паркин, вытащил оттуда пистолет.

- Надо же, какая игрушка. А я, дурак, думал контролеры ходят безоружными. На кого работаешь, Паркин?

- Мы все сейчас носим оружие - из-за темноты на железной дороге полно преступлений.

Паркин, надо отдать ему должное, лгал мастерски, словом, малый находчивый. Вряд ли одними угрозами ему удастся развязать язык.

Удар был внезапным, быстрым а точным. Стилет подпрыгнул в кулаке, пошел вверх. Лезвие вошло на полдюйма точно в левый глаз и тут же вышло обратно.

Фабер плотно перекрыл ему рот рукой. Приглушенный вопль боли и ужаса потонул в шуме колес. Паркин потянулся руками к страшной ране, глаз вытек.

- Побереги свой другой глаз, парень. Так кто твои хозяева?

- Военная разведка, о Боже, не надо, не надо больше, пожалуйста.

- Кто именно? Мензес? Мастерман?

- Боже, как болит, Год... Годлиман, кажется. Правильно, Годлиман.

Годлиман! Фаберу была знакома фамилия, но сейчас не время вспоминать, главное не это.

- Что у вас есть на меня?

- Фотография. Я опознал вас на фото.

- Какая фотография? Говори! Слышишь?

- Спортивная команда... бегуны... с кубком... в армии.

Фабер вспомнил. Черт, где они могли ее выкопать? Кошмарный сон все больше становится явью: у них есть его фото, теперь его лицо будет знать каждый.

Он развернул стилет в сторону правого глаза.

- Как узнали, где я?

- Не надо, не делайте этого, пожалуйста... посольство... перехватили ваше письмо... такси... Юстон - не надо, только не глаз... - Он прикрыл глаза руками..

Проклятье. Этот идиот Франциско... теперь он...

- Продолжай, говори все. Где засада?

- Глазго. Они будут ждать вас в Глазго. Там многие сойдут.

Фаберу больше ничего не нужно. Он опустил стилет напротив живота. Чтобы как-то отвлечь Паркина, спросил:

- Сколько, говоришь, их будет? - И тут же сильно ударил - под ребро, затем вверх, в область сердца.

В уцелевшем глазе застыл ужас, но парень не умер сразу. Фабер с этим уже сталкивался, поэтому не удивился. Это было недостатком его любимого приема, которым он убивал свои жертвы. Обычно шок от удара стилетом приводит к остановке сердца. Но если сердце здоровое, так получается не всегда - ведь хирурги иногда вынуждены втыкать тонкую иглу в сердце, чтобы сделать инъекцию адреналина. Если сердце бьется, вокруг лезвия образуется дыра - через нее и потечет кровь. В принципе, смерть неизбежна, но наступает чуть позже.

Наконец тело Паркина обмякло и стало оседать. Фабер прижал его к стене. Что это? Показалось? Странная улыбка промелькнула на лице умирающего - какая-то усмешка, радость, в общем, что-то было не так. Такие нюансы Фабер подмечал. Он по опыту знал, что здесь кроется какой-то смысл.

Он дал телу упасть на пол, сложил его в комок, будто человек уснул, запихал форменную фуражку в дальний угол. Потом вытер кровь с лезвия о брюки убитого, убрал остатки вытекшего глаза. Это была грязная работа.

Затем упрятал стилет обратно в рукав, открыл дверь в вагон, в темноте пробрался в купе.

Когда Фабер уселся на место, сосед спросил:

- Ну ты и задержался в туалете. Там что, очередь?

- Знаешь, съел что-то не то.

- Скорее всего, бутерброд с яйцом. - Сосед рассмеялся.

Фабер думал о Годлимане. Фамилия явно знакомая, он даже смутно представил его: среднего возраста мужчина, в очках, с трубкой, рассеянный вид человека науки... да он и на самом деле профессор.

Теперь Фабер все вспомнил. Первые пару лет в Лондоне у него было мало работы. Война еще не началась, большинство людей думали, что вообще не начнется (в этом плане Фабер был далек от оптимизма). Конечно, кое-что приходилось делать: проверять и вносить изменения в старые карты, которые имелись у Абвера, готовить отчеты об обстановке в стране, основываясь на своих собственных наблюдениях, газетах, но немного. Чтобы заполнить чем-то свободное время, повысить знания английского, освоиться со своей новой ролью, Фабер ходил, осматривал достопримечательности.

Он посетил тогда Кентерберийский кафедральный собор по собственному желанию, просто потому, что ему хотелось его посмотреть, хотя, конечно, о деле помнил - купил серию открыток, на которых с воздуха был запечатлен собор и весь город. Сделал он это специально, для того чтобы впоследствии помочь Люфтваффе. Ну и что, помог? Как с гуся вода - весь 1942 год эти растяпы летали и не смогли ничего сделать. Целый день Фабер ходил по величественному зданию - рассматривал оставленные на стенах знаки древних мастеров, любовался различными архитектурными стилями, внимательно читал путеводитель, одним словом, бродил, дышал воздухом вековой истории, приобщался к культуре великой страны.

Он очутился в южной аркаде, предназначенной для хора смотрел на глухую стену, нишу в ней. Вдруг он почувствовал, что рядом с ним стоит незнакомый мужчина, старше по возрасту.

- Замечательно, не правда ли? - спросил мужчина.

- О чем вы?

- Посмотрите, вон та стрельчатая арка в аркаде. Странно, ведь все остальные - круглые. Непонятно, почему только она другой формы. Вроде бы эта часть собора потом не достраивалась. Так или иначе, чья-то рука воздвигла здесь эту арку. Интересно, зачем?

Фабер понял его. Действительно, хорошо видна одна стрельчатая арка, выполненная в готическом стиле; она резко выделялась на фоне остальных.

- Может быть, при строительстве собора монахи захотели увидеть, как будут смотреться здесь стрельчатые арки, и архитектор сделал одну специально для них?

Мужчина удивился.

- Надо же, как просто. Мне это и в голову не приходило. Гениальная догадка! Ну конечно же, наверняка причина в этом. Вы историк?

- Нет. Обыкновенный клерк, который иногда читает книги по истории, рассмеялся Фабер.

- Знаете, некоторые получают докторские степени за такие вот неожиданные гипотезы.

- А вы сами историк?

- Да, должен это признать к своему стыду. - Он протянул руку. Персиваль Годлиман, всегда к вашим услугам.

Возможно ли, думал Фабер, когда поезд громко стучал колесами по равнинам Ланкашира, что эта невыразительная фигура в твидовом костюме и есть человек, который его раскрыл. Обычно тот, кто так или иначе связан с разведкой, говорит, что он государственный служащий или что-то такое же неопределенное, но историк? Здесь ложь обнаружить довольно легко. Между тем, действительно ходили слухи, что сейчас на Военную разведку работают многие ученые из разных областей знаний. Фабер представлял их молодыми, пылкими, задиристыми, в хорошей форме и, конечно же, умными. Из всего этого у Годлимана был только ум, если только он не стал у них другим человеком.

Фабер видел его еще раз, но только со стороны. После короткой случайной встречи в соборе Фабер как-то обратил внимание на объявление о том, что состоится лекция по истории, посвященная Генриху II и его времени. Лекцию проводил в своем колледже профессор Годлиман. И Фабер пошел, просто так, из любопытства. Лекция поразила его прежде всего профессионализмом, к тому же профессор читал ее живым языком, приводил в пример убедительные факты. Фабер еще раз увидел, как комично выглядит Годлиман - жалкий профессоришка, гарцующий у аналоя, оживленно рассказывает о чем-то любимом и хорошо знакомом, полон энтузиазма и энергии. Одно было ясно как день этот человек обладает острым проницательным умом. Итак, именно он раскрыл Иглу. Любитель!

Ну что ж, нет худа без добра. Он неизбежно будет делать ошибки любителя. И одну уже сделал - послал сюда Билли Паркина. Фабер узнал мальчишку. Ему нужно было послать кого-то другого. Правда, Паркин имел лучшие шансы опознать Фабера, но у него не было никакой возможности уцелеть при встрече лицом к лицу. Профессионал бы все это просчитал заранее.

Состав замедлил ход, вздрогнул, остановился, простуженный голос откуда-то с улицы, из громкоговорителя объявил, что они прибыли в Ливерпуль. Фабер тихо выругался: он просто потерял время - надо было не вспоминать Персиваля Годлимана, а вырабатывать план действий.

Перед смертью Паркин сказал, что контрразведка ждет его в Глазго. Почему Глазго? Наверняка в Юстоне сказали, что он взял билет в Инвернесс. И даже если бы англичане догадались, что Инвернесс - просто "утка", все равно скорее ждали бы его здесь, в Ливерпуле - отсюда близко паромом до Ирландии, а там только его и видели.

Фабер терпеть не мог принимать скоропалительных решений.

Однако в любом случае придется сойти с поезда. Он встал, открыл дверь вагона, вышел, пошел в направлении билетного контроля.

Но думал в этот момент Фабер о другом. Что промелькнуло в глазу у Паркина, перед тем как парень скончался? Нет, не ненависть, не страх, не боль. Это больше походило на... победу, триумф.

Фабер взглянул туда, за стойки, где стояли контролеры, и понял.

Рядом с контролем в плаще и шляпе стоял тот светловолосый тип, "хвост" с Лейкестер-сквер.

Униженный Паркин, умирая от смертельной раны, все-таки обманул Фабера. Засада именно здесь, в Ливерпуле.

Мужчина в плаще ещё не заметил Фабера в толпе. Фабер повернул назад и вошел обратно в вагон. В купе он отодвинул занавеску, выглянул на перрон. "Хвост" явно искал кого-то в толпе выходящих пассажиров, внимательно вглядывался в липа. Он не заметил человека, который сразу отделился от толпы и повернул обратно в вагон.

Фабер видел, как толпа понемногу рассеялась, люди прошли через контроль, и платформа опустела. Мужчина в плаще о чем-то оживленно разговаривал со старшим контролером, тот отрицательно качал головой. Казалось, он задает контролеру какие-то вопросы, а тот не может ответить. Вот мужчина машет кому-то. Появляется офицер полиции, тоже разговаривает с контролером. Подходит кондуктор, за ним человек в штатском - очевидно, кто-то из администрации вокзала.

Машинист с кочегаром слезли с паровоза и подошли к стойкам билетного контроля. Видно было, как они оживленно жестикулируют, пожимают плечами, кивают головами.

Наконец железнодорожники удалились, всем своим видом показывая полное недоумение. Мужчина в плаще и офицер собрали остальных полицейских, гурьбой пошли по платформе.

Очевидно, намерены обыскать поезд.

Все железнодорожники, включая машиниста и кочегара, отправились в противоположном направлении - без сомнения, попить чайку и поесть бутербродов, пока этот псих пытается перетряхнуть забитый до отказа поезд; что ж, пусть попробует. У Фабера родился план.

Блогс чувствовал, что что-то произошло. Когда Паркина не оказалось среди идущих по платформе пассажиров, он уже знал, что Игла опять ускользнул. Полицейские заходили в вагоны по двое в каждый, а Блогс терялся в догадках, не знал, что и думать об отсутствии Паркина, но был полон самых мрачных предчувствий.

Он поднял воротник плаща и пошел по продуваемой ветром платформе. Блогс страстно хотел поймать Иглу - не только ради успешной высадки в Европе, хотя уже одного этого было предостаточно - он хотел поймать мерзавца ради Перси Годлимана, из-за пяти убитых патрульных, из-за погибшей под обломками Кристины, ради себя самого.

Он посмотрел на часы: четыре. Скоро день. Блогс всю ночь провел на ногах, не ел со вчерашнего утра; до сих пор удавалось как-то держаться на таблетках адреналина Неудача затеи с засадой - а он был уверен, что засада провалилась, - лишила его энергии и сил. Он вынужден был бороться с усталостью, голодом. Ему постоянно приходилось отгонять от себя мысли о горячей пище и теплой постели.

- Сэр! - Полицейский выглядывал из вагона, махал ему рукой. - Сэр!

Блогс, словно почувствовав неладное, пошел, затем побежал к нему.

- Ну, что?

- Не исключено, там ваш человек, Паркин.

Блогс влез в вагон.

- Что значит не исключено, черт побери?

- Лучше взгляните сами. - Полицейский открыл дверь межвагонной гармошки, посветил туда фонариком.

Да, несомненно, это был Паркин. Он сразу узнал это свернутое в клубок тело на полу в форме железнодорожника. Блогс взял у полицейского фонарь, присел рядом с Паркином, приподнял его.

То, что он увидел, заставило его отпрянуть назад.

- Боже, что с тобой сделали, - с трудом вымолвил Блогс.

- Я так понимаю, это ваш человек? - спросил полицейский.

Блогс кивнул, медленно, тяжело поднялся, стараясь не смотреть на Паркина. Надо опросить всех в этом и следующем вагоне. С каждого, кто что-либо видел или слышал, снять подробные показания отдельно. Хотя в принципе это нам мало, что дает. Убийца скорее всего спрыгнул с поезда, не доезжая до Ливерпуля.

Блогс вернулся на платформу. Все полицейские уже закончили поиск и стояли кружком невдалеке. Он отобрал из них шестерых, которым предстояло заняться опросом пассажиров.

- Выходит, тот тип спрыгнул? - спросил полицейский.

- Почти наверняка. Кстати, вы не забыли, инспектор, проверить туалеты в вагонах и купе кондукторов?

- Нет, конечно. Облазили все - на крыше, под вагонами, в машинном отделении на паровозе, тендер с углем.

Какой-то пассажир сошел с поезда, подошел к ним. Это был маленького роста мужчина, который тяжело сопел - видно, страдал одышкой.

- Извините меня, - начал он.

- Да, сэр? - отозвался инспектор.

- Знаете, я подумал, не ищете ли вы кого?

- А почему вы спрашиваете?

- Да так, я просто думаю, не ищут ли того высокого типа.

- Почему вы об этом спрашиваете?

Блогс с раздражением перебил инспектора.

- Да, ищем высокого мужчину. Быстрее, не тяните.

- Так вот, один такой высокий сошел с поезда, но не на платформу, а спрыгнул прямо на рельсы, на противоположной стороне.

- Когда?

- Минуту-две спустя после прибытия поезда. Он сначала вошел в вагон, затем спрыгнул на другую сторону. У него не было с собой никакого багажа, я сразу посчитал это странным, подумал...

- Вот сука! - выругался инспектор.

- Должно быть, почуял западню, - сказал Блогс. - Но как, каким образом? Меня он в лицо не знает, а ваших людей видеть не мог.

- И все же что-то его насторожило.

- Итак, он выбрался с той стороны, перебежал полотно, добрался до соседней платформы и там уже исчез с вокзала. Как? Его же в любом случае заметили бы?

Инспектор пожал плечами.

- В такие часы обычно здесь мало народа. Даже если его где-то остановили, он вполне мог обмануть, притвориться, что очень торопится и не может стоять в очереди у билетного контроля.

- Вы что, не перекрыли стойки на других платформах?

- Боюсь, я об этом не подумал... хотя погодите, мы можем сейчас обыскать все вокруг, поищем его в городе и, разумеется, возьмем под контроль паромную переправу.

- Да, займитесь этим немедленно.

Но где-то в глубине души Блогс уже знал, что Фабер ушел от них.

Прошло больше часа, прежде чем поезд опять тронулся. У Фабера сильно свело левую ногу в икре, в нос забилась угольная пыль. Он слышал, как машинист и кочегар вернулись на паровоз, уловил обрывки разговора об убийстве в поезде. Раздался скрежет совковой лопаты - это машинист подбрасывал уголь в топку; паровоз со свистом выпустил пар, лязгнули поршни, дым вышел из трубы, состав тронулся. Фабер почувствовал облегчение, сменил позу, позволил себе тихонько чихнуть, прикрыв рот рукой. Сейчас он чувствовал себя лучше.

Он лежал у задней стенки тендера, с головой закопавшись в уголь. Фабер замаскировался так профессионально, что, чтобы его обнаружить, надо было не меньше десяти минут рыть в тендере. Как он и предполагал, полицейские просто заглянули, проверили, что все в порядке, и ушли, копать не стали.

Он лежал и размышлял, можно ли ему уже вставать. Становится светло. Могут его увидеть с моста над полотном? Наверное, нет. Сейчас он весь черный и в движущемся поезде при тусклом свете будет лишь темным пятном на таком же темном фоне. Да, можно вставать. Медленно, осторожно он отрыл себя и вылез из своей "могилы".

Фабер глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. Уголь черпали лопатой из тендера сквозь небольшую дыру в передней стенке. Позже, когда его израсходуют, кочегару придется войти в тендер и пересыпать уголь, но сейчас пока Фабер был в безопасности.

Становилось светлее, он оглядел свою одежду - с головы до пят в угольной пыли, просто шахтер какой-то, поднимающийся из забоя. Необходимо умыться и сменить одежду.

Он попробовал выглянуть из тендера. Поезд проезжал окраину города, позади оставались фабрики, склады, грязные домишки в саже. Надо хорошо продумать, что делать дальше.

Первоначально он планировал сойти в Глазго, пересесть на местный поезд, идущий в Данди, оттуда вверх, вдоль восточного побережья в Абердин. Конечно, ему нельзя сойти на вокзале, придется соскочить либо до Глазго, либо сразу после. И все равно, чем дольше он остается в поезде, тем больше рискует. Поезд будет делать остановки до Глазго, и на этих станциях его могли обнаружить. Нет, ему придется как можно быстрее оставить поезд и подыскать себе другой вид транспорта.

Если уж прыгать, то лучше всего в каком-нибудь тихом месте рядом с городом или деревней. Необходимо, чтобы оно было относительно безлюдным тогда никто не заметит, как он соскочил с тендера. В то же время рядом должны быть дома, чтобы он мог увести машину, выкрасть одежду. К тому же нужно выбрать такой участок, когда состав будет идти в гору - тогда скорость будет невелика и можно безопасно спрыгнуть.

Сейчас поезд шел со скоростью примерно сорок миль в час. Фабер сел, откинулся назад на кучу угля, стал выжидать.

Он не мог постоянно выглядывать, так как опасался, что его увидят. Решил, что станет выглядывать только тогда, когда поезд будет замедлять ход. Все остальное время остается тихо лежать.

Через несколько минут он поймал себя на том, что засыпает, несмотря на все неудобство позы. Он повернулся на бок, подпер для страховки голову локтем - если уснет, локоть упадет, и он проснется.

Поезд набирал скорость. Между Лондоном и Ливерпулем состав полз как муха, теперь же бодро бежал по рельсам. Начался дождь - холодные мелкие капли, которые насквозь промочили одежду. Казалось, на ветру капли застывают на коже и превращаются в горошины льда. Вот еще повод быстрее соскочить с поезда: при таком холоде, дожде, ветре ему не доехать до Глазго.

Еще полчаса поезд не снижал скорости. Фабер уже подумывал, не убить ли ему машиниста с кочегаром, чтобы самому остановить состав. Их жизни спасла сигнальная будка. Заскрежетали тормоза, поезд стал замедлять ход. Потом скорость увеличилась, опять упала. Фабер понял, что на пути стоит знак ограничения скорости. Он выглянул. Поезд шел по сельской местности. Ему удалось разглядеть впереди развилку железнодорожных путей и семафор - вот в чем, видимо, причина снижения скорости.

Фабер тихо сидел в тендере. Поезд остановился перед семафором. Через пять минут состав тронулся. Фабер вскочил на край тендера, оттолкнулся и прыгнул.

Он упал на насыпь, лежал, не шелохнувшись, лицом вниз, в рослых сорняках. Когда шум поезда стих, Фабер встал. Единственным признаком того, что он попал в обжитое место, была сигнальная будка, двухэтажное деревянное строение с широкими окнами в диспетчерской наверху, лестницей снаружи и входом на первый этаж. Позади дома чернела гаревая дорожка.

Фабер обошел вокруг дома, чтобы подойти к будке сзади, где не было окон. Он вошел в дверь на первом этаже и обнаружил то, что ожидал: туалет, раковину и - словно награда - шинель, висящую на крючке.

Он снял промокшую одежду, вымыл руки, лицо и энергичными движениями растер все тело грязным полотенцем. Маленькая коробочка цилиндрической формы, в которой хранились негативы, была плотно обвязана лентой вокруг его груди. Он опять облачился в свою одежду, только вместо промокшей насквозь куртки надел шинель стрелочника.

Теперь ему оставалось только найти транспорт. Стрелочник, наверное, куда-то отлучился, скоро придет. Фабер вышел из дома и увидел сбоку велосипед, прищелкнутый на маленький замок к перилам. Он сломал дужку замка лезвием стилета и уже через минуту ехал по прямой, быстро накручивая педали, удаляясь от полотна железной дороги и будки. Затем срезал угол и выехал на гаревую дорожку.

16

Персиваль Годлиман принес из дома свою маленькую раскладушку. Он лежал на ней в кабинете в брюках и рубашке, безуспешно пытаясь заснуть. Почти сорок лет он не знал, что такое бессонница - буквально с тех пор, как сдавал выпускные экзамены в университете. Сейчас Годлиман с удовольствием поменял бы все его нынешние заботы и тревоги, которые не дают спать, на радостное волнение последних дней студенчества.

Он знал, что тогда был другим человеком, не просто моложе, но гораздо менее задумчивым, склонным предаваться своим мечтам. В те годы он был этаким бродягой, задиристым, полным надежд и честолюбия молодым человеком; намеревался заняться политикой. Он не любил часами сидеть над книгами, грызть науку, поэтому у него действительно были веские причины волноваться перед экзаменами.

Тогда его занимали два основных увлечения - дискуссии и бальные танцы. Он прекрасно выступал в оксфордском студенческом клубе; в местной газете появлялись снимки, на которых Персиваль вальсировал с первокурсницами. Нет, он совсем не был бабником, его мог привлечь секс только с женщиной, которую бы он действительно полюбил - и вовсе не потому, что его сдерживали какие-то высокие моральные принципы, а из-за своего собственного желания.

Так что, когда Персиваль впервые встретил Элеонору, он был все еще девственником. Она, правда, оказалась не первокурсницей, а уже готовым математиком, заканчивала университет; любовь к науке прекрасно сочеталась у нее с женским изяществом, обаянием, теплотой; ее отец умирал тогда от рака легких, после того как сорок лет вкалывал на шахте и глотал в забое угольную пыль. Персиваль повез ее к своим родителям. Его отец как главный судья занимал в графстве видное положение, у них был неплохой особняк, который показался Элеоноре дворцом, но она вела себя в незнакомой обстановке совершенно естественно, с присущими ей добротой и обаянием. Когда его мать попробовала говорить с ней в совершенно неуместном снисходительном тоне и соответствующим образом вести себя, она отвечала ей тактично, но с достоинством, демонстрировала яркий ум и полное пренебрежение к женским колкостям - в итоге Элеонора еще больше покорила сердце юного Персиваля.

Дела шли неплохо. Он получил степень магистра, затем перед первой мировой войной преподавал в частной школе, причем его три раза оставляли на дополнительный срок. Они с Элеонорой были очень огорчены, когда узнали, что не могут иметь детей, но продолжали любить друг друга и были счастливы. Ее смерть явилась для Годлимана колоссальной трагедией. Он потерял интерес ко всему окружающему и решил кончить свою жизнь затворником, навсегда "удалиться" в Средние века.

Эта тяжелая утрата роднила его с Блогсом. Однако война снова вернула его к жизни. Благодаря ей, в нем опять проснулись страсть, напористость, пылкость - словом все то, что помогло ему когда-то стать блестящим оратором, хорошим учителем и будущей надеждой Либеральной партии. Он всей душой желал, чтобы Блогс не замкнулся в себе навсегда, чтобы его не захлестнули горечь и одиночество, чтобы он нашел что-то свое, большое, ради чего стоит жить.

В тот самый момент, когда Годлиман о нем думал, Блогс позвонил из Ливерпуля и сообщил, что Игла проскочил сквозь все заслоны, а Паркин убит.

Услышав эту новость, сидевший на краю раскладушки Годлиман закрыл глаза.

- Мне надо было тебя послать на этот чертов поезд.

- Спасибо! - не преминул съязвить Блогс.

- Только потому, что тебя он не знает в лицо.

- Возможно, что знает. Мы здесь считаем, что он почувствовал ловушку заранее. Единственный, кого он мог видеть, сойдя с поезда, это я.

- Где же он мог тебя видеть? Где? Постой... а что если Лейкестер-сквер?

- Я, правда, вас не совсем понимаю, но если это так, тогда мы, кажется, его недооценили.

- Взяли под контроль паром? - нетерпеливо спросил Годлиман.

- Да.

- Думаю, он им не воспользуется - слишком примитивный ход для него. Более вероятно, что украдет лодку. С другой стороны, Фабер может по-прежнему направляться в Инвернесс.

- Я предупредил тамошнюю полицию.

- Хорошо. Хотя знаешь, вряд ли мы сейчас можем точно сказать, куда он направляется. Будем действовать по обстановке.

- Ладно.

Годлиман встал, взял в руки телефон и стал расхаживать с ним по ковру.

- И еще. Не будь так уверен, что это именно он выскочил из вагона с другой стороны. Продумай варианты, если он покинул поезд до Ливерпуля, на вокзале или уже после. - Годлиман оживился. Он лихорадочно работал мозгами, пытаясь найти ответы на многочисленные вопросы. - Организуй мне беседу с начальником полиции.

- Он как раз рядом.

На секунду возникла пауза, затем в трубке зазвучал незнакомый голос.

- Главный суперинтендант Энтони у аппарата. Годлиман сразу перешел к делу.

- Доброе утро. Скажите, вы согласны со мной, что человек, которого мы ищем, скорее всего сошел с поезда где-то в пределах вашего графства?

- Вполне возможно, да.

- Хорошо. Теперь пойдем дальше. Самое первое, что ему нужно - это транспорт, так что я вас очень прошу информировать подробно о всех кражах транспортных средств, будь то автомобиль, лодка, велосипед, вплоть до осла в черте ста миль от Ливерпуля за ближайшие двадцать четыре часа. Меня держите в курсе дел, но подробную информацию передавайте Блогсу и вообще постарайтесь работать с ним в тесном контакте, помогать во всем.

- Да, сэр.

- Держите ухо востро в отношении всех преступлений, которые могут быть со стороны бродяг - кража одежды и продовольствия, неожиданные нападения, будьте настороже с проверкой личных документов.

- Хорошо.

- Надеюсь, вы понимаете, мистер Энтони, что человек, которого мы ищем - не просто убийца.

- Я уже догадался, сэр, по тому, как Лондон интересуется этим делом, но естественно, знаю все только в общих чертах.

- Есть что-нибудь?

- Полно. Весь вопрос, какая из этих ниточек ведет к тому, кто нам нужен. Вот ваш завтрак. - Он поставил на стол чашку чая, галеты, сам сел напротив.

Блогс пересел из мягкого кресла на жесткий стул, стал пить чай. Чай был некрепкий, бледно-желтого цвета, но зато очень сладкий.

- Давайте посмотрим.

Энтони вручил ему пять-шесть листов машинописного текста.

- Только не говорите мне, что это все преступления, которые у вас произошли, - сказал Блогс.

- Конечно, нет. Нас не интересуют сейчас пьяные, ссоры на бытовой почве, несоблюдение светомаскировки, нарушения правил дорожного движения или преступления, которые раскрыты на месте.

- Извините. Я все еще не могу проснуться. Сейчас просмотрю все это.

Там значились три ограбления в частных домах. В первых двух случаях украли ценности - золото и меха.

- Он мог украсть это просто из желания пустить нас по ложному следу, допустил Блогс. - Отметьте места на карте, может, появится какой-то маршрут. - Он передал Энтони первые два листа. Сообщение о третьем ограблении только что поступило, детали были пока не известны. Тем не менее Энтони также нанес место на карту.

В Манчестере ограбили управление по контролю за распределением продовольствия. Унесли сотни продовольственных карточек.

- Ему не нужны продовольственные карточки, тем более так много. Ему нужна еда, - заметил Блогс. Он отложил в сторону еще один листок. Далее шли кража велосипеда рядом с Престоном и изнасилование в Беркинхеде. - Не думаю, что он насильник, тем не менее на всякий случай нанесите на карту.

Кража велосипеда и третье ограбление произошли рядом.

- Сигнальная будка, из которой украли велосипед, стоит на главной железнодорожной ветке? - спросил Блогс.

- Да, по-моему, так, - ответил Энтони.

- Предположим, Фабер все же остался в поезде, мы его не смогли обнаружить. Не является ли эта сигнальная будка первой остановкой поезда после Ливерпуля?

- Возможно, поезд тормозит там.

Блогс посмотрел на листок.

- Это вопрос национальной безопасности, о важности которого можно не говорить - мы ежечасно информируем по нему премьер-министра.

- Гм... да... понял, сэр. Вот мистер Блогс еще хочет сказать вам пару слов. Блогс взял трубку.

- Вы вспомнили, когда и как вы видели его? Вы сказали что...

- Да, вспомнил, но это ничего не дает, как я и говорил. Однажды я встретил его в Кентерберийском кафедральном соборе. Мы даже несколько минут беседовали об архитектуре. Здесь можно почерпнуть только одно - он умный. Насколько я помню, в ходе разговора Фабер сделал несколько очень тонких замечаний.

- Это для нас не новость, что он умный.

- Вот видишь. Никакой зацепки эта встреча не дает.

Главный суперинтендант Энтони, представитель средних слоев, с твердым характером, но мягким ливерпульским акцентом, мучился дилеммой, как ему поступить - возмущаться ли по поводу того, что МИ-5 разговаривает с ним как с мальчишкой, поучает, или наоборот делать то, что ему советуют, а именно не упустить свой шанс спасти Британию от злого коварного врага.

Блогс хорошо понимал, какие страсти, сомнения бурлят сейчас в душе у этого человека - он сталкивался с подобным ранее, работая бок о бок с местной полицией, поэтому знал, как поправить дело.

- Я вам так признателен за вашу помощь, мистер Энтони. Уверяю вас, что в Уайтхолле это не останется незамеченным.

- Что вы, что вы. Я только исполняю свой долг. - Энтони не был вполне уверен, надо ли ему называть Блогса "сэр".

- Нет, нет. Есть большая разница, когда тебе помогают в силу необходимости, или видишь искреннее желание помочь.

- Точно. Вы знаете, пройдет минимум несколько часов. пока этот тип себя как-то обнаружит. Может, вам вздремнуть в это время?

- Неплохо бы, - ответил Блогс с благодарностью. - Если у вас найдется где-нибудь стул и свободный угол...

- Оставайтесь здесь, в моем кабинете, я все равно спускаюсь сейчас вниз, в дежурную комнату, чтобы лично проследить за поступающими сообщениями. Как только что-то будет, я вас обязательно разбужу. Так что устраивайтесь поудобнее.

Энтони вышел, и Блогс сел в удобное просторное кресло, откинул назад голову, закрыл глаза. Почти сразу же перед ним возникло лицо Годлимана, как будто прямо перед его носом кутили пленку - "...утрата тяжелейшая, но жить надо, жизнь продолжается... я не желаю, чтобы ты повторял мою ошибку..." До Блогса наконец дошло, почему он сам не хочет, чтобы война закончилась. Тогда ему волей-неволей пришлось бы думать о доме, о семье, о быте, обо всем том, что говорил ему Годлиман. Сейчас же, когда идет война, все ясно: он ненавидел врага, знал, что надо делать. Потом, когда-нибудь, можно... хотя любая мысль о другой женщине казалась предательством по отношению к той, которую любил и будет любить всегда.

Он зевнул, забился глубже в кресло. Постепенно мысли все больше сбивались, одолевал сон. Если бы Кристина умерла до войны, может быть, сейчас он не придумал бы для себя своего рода табу на то, чтобы снова обрести семью. Она всегда ему нравилась, он ее ценил и уважал, но после того как она села за руль санитарной машины, для уважения в его душе места уже не осталось - оно переросло в восхищение своим родным существом, в заботу о ней, его любовь стала более зрелой. Когда они были вместе, у них было что-то свое, что принадлежало только им, чего не было у других пар. Сейчас, более чем год спустя после гибели Кристины, Блогс без труда смог бы найти себе другую женщину, которую бы уважал, которая бы нравилась, но этого ему было уже недостаточно. Обычная женитьба, обычная женщина всегда напоминали бы ему, что когда-то он, Блогс, довольно средний человек, каких большинство, был мужем самой необычной, исключительной, прекрасной женщины на земле...

Он пошевелился в кресле, пытаясь отогнать мысли, которые путались в голове и мешали спать. В Англии сейчас много героев, сказал Годлиман... Итак, если Игла ушел...

Сначала нужно разобраться с делами...

Кто-то тряс его за плечо. Блогс крепко спал. Снилось, что он находится в одной комнате с Иглой, однако никак не может найти агента, потому что Игла выколол ему глаза стилетом. Блогс проснулся, но все еще думал, что он слепой, потому что не видел, кто перед ним - только потом понял, что глаза закрыты. Наконец, он увидел крупную фигуру в полицейской форме - это был Энтони.

Блогс выпрямился в кресле.

$$$

- Украдена шинель, на ее место повесили промокшую куртку.

Энтони пожал плечами.

- Это еще ничего не значит.

- Машины не воровали?

- Нет, ни машины, ни лодки, ни ослов. Да у нас и не так много угонов машин сейчас, ведь с бензином огромные трудности, его-то в основном и крадут.

- Я был совершенно уверен, что он украдет машину в Ливерпуле, - сказал Блогс, в расстройстве барабаня пальцами по колену. - На кой черт ему велосипед, на нем далеко не уедешь.

- Все равно, надо ухватиться за этот след, ведь пока нет ничего более существенного.

- Хорошо. Но параллельно выясните подробности других ограблений, не украли ли одежду или еду, там могли все сразу не заметить. Покажите фотографию Фабера изнасилованной, продолжайте собирать информацию обо всех преступлениях. Можете обеспечить меня транспортом до Престона?

- Я найду вам машину.

- Через какое время узнаем подробности третьего ограбления?

- Ребята сейчас, наверное, там. Когда вы доедете до сигнальной будки, у меня уже будет полная картина.

- Поторопите их. - Блогс взял плащ. - Как только доберусь до места, свяжусь с вами.

- Энтони? Это Блогс. Я в сигнальной будке.

- Не тратьте зря время. Это тот, кого мы ищем. Третье ограбление - его рук дело.

- Уверены?

- Абсолютно, если только у нас не объявилось сразу двое бродяг, которые пугают людей и угрожают им стилетом.

- Кого он ограбил?

- Двух старушек, живут одни в маленьком коттедже.

- Боже! Они мертвы?

- Нет, разве что умерли от волнений.

- Уф!

- Вы их навестите?

- Уже выезжаю.

Это был типичный коттедж, где живут одинокие пожилые женщины маленький, квадратный, старый; около двери рос куст дикой розы, обильно удобренный чаинками, В небольшом палисаднике за подстриженными кустами живой изгороди аккуратными рядами росли овощи. Скрипучая калитка, на окнах чистенькие бело-розовые занавески, входная дверь, покрашенная с большим старанием, дверное кольцо из подковы.

Блогс постучал. Открыла опрятная на вид восьмидесятилетняя старушка. В руках она держала дробовик.

- Доброе утро. Я из полиции.

- А вот и нет. Вы меня обманываете. Полицейские уже были. Убирайтесь, пока я не прострелила вам голову.

Блогс посмотрел на нее. Рост менее пяти футов, густые седые волосы, уложенные в пучок, бледное лицо в морщинах. Руки тоненькие как спички, но ружье держат цепко. В кармане фартука прищепки для белья. Блогс опустил глаза, увидел у нее на ногах мужские ботинки.

- Утром к вам заезжала местная полиция. Я из Скотланд-Ярда.

- Откуда я это вижу? У вас на лбу не написано. Блогс повернулся и позвал водителя. Констебль вылез из машины и подошел к воротам.

- Вы же видите, со мной полицейский в форме, этого достаточно?

- Хорошо, входите. - Она отошла в сторону, давая ему возможность пройти.

Блогс очутился в комнате с низким потолком, кафельным полом. Комната заставлена старой громоздкой мебелью, то здесь то там фарфоровые, стеклянные фигурки. В камине теплится огонь. Пахнет лавандой и кошками.

Ему навстречу из кресла поднялась еще одна женщина. Она выглядела так же, как первая, только вдвое толще. Когда она вставала, с колен спрыгнули две кошки.

- Здравствуйте. Я Эмма Партой, это моя сестра Джесси. На ружье не обращайте внимания - оно не заряжено, слава Богу. Джесси обожает все эти театральные штучки. Садитесь. Вы выглядите молодо для полицейского. Странно, что Скотланд-Ярд принимает такое участие в нашей маленькой краже. Прибыли из Лондона утром? Джесси, поставь молодому человеку чашку чая.

Блогс сел.

- Если вы правильно описываете бродягу, который залез к вам, похоже, это тот, кого мы ищем. Человек скрывается от закона.

- Вот, я же говорила тебе, - сказала Джесси. - Еще хорошо, что он нас не зарезал. Сейчас бы уже лежали обе в крови.

- Брось молоть чепуху. - Эмма повернулась к Блогсу. - Он показался мне довольно воспитанным.

- Расскажите подробно, как все было.

- Ну вот. Я, значит, вышла из дома через заднюю дверь, - начала Эмма. - Находилась в курятнике, смотрела, нет ли яиц. А Джесси в это время была на кухне.

- Он появился так внезапно, - перебила Джесси. - У меня даже не было времени сходить за ружьем.

- Ты смотришь слишком много ковбойских фильмов, - пожурила сестру Эмма.

- Ну уж, во всяком случае они лучше, чем твои любимые мелодрамы слезы, поцелуйчики...

Блогс вынул из бумажника фотографию Фабера.

- Это он?

Джесси внимательно всмотрелась в лицо.

- Он, точно.

- Какие вы умные, сразу можете вычислить преступника, - с восхищением произнесла Эмма.

- Если бы мы действительно были умными, он сейчас находился бы у нас в руках, - ответил Блогс. - Что он сделал?

- Этот тип поднес нож к моему горлу и сказал: "Одно неосторожное движение, и я распорю тебе глотку". Думаю, он бы так и поступил.

- Джесси, ты же говорила мне, он сказал: "Сиди смирно, и я не причиню тебе вреда".

- Это почти то же самое, Эмма.

- Что он хотел? - спросил Блогс.

- Еду, ванну, сухую одежду, машину. Мы еще дали ему яиц, нашли кое-что из одежды покойного мужа Джесси, Нормана.

- Можете описать вещи?

- Конечно. Синяя куртка из ослиной шкуры, синий комбинезон, клетчатая рубашка. Он забрал машину бедного Нормана. Не знаю, на чем мы теперь будем добираться в кино. Фильмы - наша единственная слабость, знаете ли.

- Машина какой марки?

- "Моррис". Норман приобрел ее в 1924 году. Наша букашка служила верой и правдой все эти годы.

- А вот ванну ты ему все-таки не предоставила, - рассмеялась Джесси.

- Понимаете, я объяснила, что здесь живут две одинокие женщины, и неприлично, чтобы у них на кухне принимал ванну мужчина.

- Да, ты скорее дашь перерезать себе горло, чем станешь смотреть на мужчину в трусах, глупая.

- Что он сказал, когда узнал, почему вы не собираетесь наливать ему ванну?

- Просто расхохотался мне в лицо. Хотя лично я считаю, он поступил как воспитанный человек. Блогс не мог сдержать улыбку.

- Рад, что вы действовали смело и хоть в чем-то не уступили преступнику.

- Спасибо за комплимент.

- Итак, он уехал отсюда на машине "моррис" выпуска 1924 года, одет в комбинезон, синюю куртку. Во сколько это было?

- Около половины десятого.

Блогс непроизвольно погладил рукой рыжую полосатую кошку. Кошка заморгала, стала мурлыкать.

- В баке было много горючего?

- Пару галлонов, но он забрал наши талоны.

- Кстати, откуда у вас бензин, несмотря на ограничения?

- Он нужен нам для сельскохозяйственных нужд, - солгала Эмма и тут же покраснела.

- И вообще, поймите, две одинокие женщины, в возрасте, живем далеко, фыркнула Джесси. - Конечно, мы экономили.

- Когда ездили в кино, обязательно заходили в сельскохозяйственный магазин. Не тратили бензин попусту. Блогс улыбнулся.

- Хорошо, хорошо, это я просто так. Бензин - не мой профиль. Какую скорость развивает машина?

- Никогда не ездили более тридцати миль в час. Блогс посмотрел на часы.

- Даже с этой скоростью он сейчас уже может быть в семидесяти пяти милях отсюда. - Он встал. - Я должен немедленно позвонить в Ливерпуль. У вас здесь, конечно, нет телефона?

- Нет.

- "Моррис" какой модели?

- "Каули". Норман обычно называл его "Бычий нос".

- Цвет?

- Серый.

- Регистрационный номер?

- MLN29.

Блогс сделал пометки в блокноте.

- Вы думаете, мы получим машину обратно? - спросила Эмма.

- Думаю, да, хотя, может быть, и побитую. Когда крадут машину единственной целью удрать на ней, обычно мало заботятся, как она будет выглядеть потом. - Блогс прошел к двери.

- Остается надеяться, что вы поймаете преступника, - сказала на прощание Эмма.

Джесси вышла проводить его. Она опять держала в руке дробовик. Уже у дверей, Джесси театральным жестом потянула Блогса за рукав плаща и шепотом спросила:

- Скажите, а кто он? Сбежавший уголовник? Убийца? Насильник?

Блогс посмотрел на нее. Ее маленькие зеленые глазки горели от возбуждения. Он наклонился и тоже шепотом сказал ей в ухо:

- Смотрите. Ни одна живая душа не должна знать об этом. Он немецкий шпион.

Джесси понимающе захихикала. Этот Блогс, видно, тоже обожает смотреть боевики, подумала она.

17

Вскоре после полудня Фабер пересек Сарк-Бридж и оказался в Шотландии. Он проехал и мимо Сарк-Толл-Бар-Хауза - довольно низкой постройки с вывеской о том, что это первый дом на шотландской территории; прямо над дверью висела табличка со старинными легендами; говорилось что-то насчет свадеб, но точно было не разобрать. Через четверть мили показалась деревня Гретна, и он понял, что находится в известном месте - здесь тайно венчались сбежавшие влюбленные пары.

Недавно прошел дождь, дорога оставалась скользкой, но солнце быстро высушивало последние лужи. После того как угроза вторжения стала не такой реальной, опять появились дорожные знаки и указатели. Фабер на скорости миновал несколько редких южно-шотландских деревушек - Киркпатрик, Киртлбридж, Эклфекен. Мирный сельский пейзаж радовал глаз, поросший мхом зеленый торфяник блестел на солнце.

В Карлайле он остановился, чтобы заправить машину бензином. Работавшая на бензоколонке женщина средних лет в замасленном фартуке делала дело молча, лишних вопросов не задавала. Он наполнил бак и запасную канистру рядом с правой подножкой.

Пока Фабер никак не мог жаловаться на маленький двухместный автомобиль. Хоть и старенький, он без труда делал пятьдесят миль в час. Четырехцилиндровый двигатель с боковым клапаном работал четко и бесшумно на всех подъемах и спусках, характерных для шотландской местности. В ковшеобразном кожаном кресле сидеть было очень удобно. Фабер нажал на клаксон, чем-то напоминавший луковицу, чтобы убрать с дороги одинокую овцу.

Он проехал через небольшой базарный городок Локерби, по живописному Джонстоунскому мосту, пересек реку Эннэн, начал подниматься на Битток Саммит. Ему приходилось постоянно дергать ручку переключения скоростей.

Фабер решил не ехать в Абердин прямой дорогой, через Эдинбург и далее вдоль побережья. Восточное побережье по обе стороны залива Ферт-оф-Форт почти целиком являлось запретной зоной. Полосу шириной в десять миль объявили закрытой. Конечно, местным властям трудно тщательно контролировать столь большую территорию. Тем не менее до поры до времени лучше держаться подальше от зоны, тогда больше шансов, что не остановит полицейский патруль.

Все равно, в конечном счете, по пути в Абердин "запретки" не миновать, но лучше уж промахнуть ее в последний момент где-нибудь в узком месте, а пока подготовиться к возможной встрече с полицейскими. Частные поездки на автомобиле в свое удовольствие за последние несколько лет фактически прекратились из-за строгого нормирования бензина, а те, у кого имелись машины для действительно необходимых поездок, могли иметь большие неприятности, вплоть до заведения уголовного дела, если хоть на несколько ярдов свернут с намеченного маршрута. Фабер читал об одном известном импресарио, который попал в тюрьму за расходование бензина, предназначенного для сельскохозяйственных нужд. Этот несчастный захотел лишь подбросить нескольких актеров из театра в отель "Савой". Средства массовой информации не переставая твердили, что только одному бомбардировщику "Ланкастер" требуется 2000 галлонов бензина на пути к Руру. Ничто при других обстоятельствах не доставило бы Фаберу большего удовольствия, чем жечь попусту бензин, который могли использовать для бомбежек немецких городов, но сейчас, с важной информацией на теле, будет в высшей степени идиотизмом, если его остановят и арестуют за расходование бензина.

Трудно придумать что-либо вразумительное. На дороге в основном военные машины, а у него, как назло, при себе никаких спецпропусков. Нельзя даже сказать, что везешь роенный груз, потому что машина пустая. Нахмурившись, Фабер напряженно обдумывал ситуацию. Кто сейчас ездит? Моряки в увольнении, служащие, редкие отпускники, квалифицированные рабочие... Вот, кажется, то что нужно. Он инженер, специалист в узкой и сразу малопонятной области, скажем, высокотемпературные смазочные масла для коробки скоростей. Едет по делу, решать производственную проблему на один из заводов в Инвернессе. Если попросят уточнить название и адрес завода, скажет, что эти данные засекречены. (Надо указать конечный пункт поездки лишь в общих чертах, чтобы никто не мог определенно сказать, есть там такой завод или нет.) Он сомневался, что технические эксперты носят комбинезоны, подобные тому, какой достался ему от смешных сестер, но шла война, поэтому все было возможно.

Придумав для себя легенду, Фабер почувствовал, что теперь в какой-то мере готов к случайным проверкам. Гораздо сложнее, однако, если те, кто его остановят, ищут именно пустившегося в бега шпиона Генри Фабера. У них есть фотография, известно, как он выглядит. Наверняка в самое ближайшее время полиция будет иметь полную информацию об украденной машине. Вряд ли полицейские станут блокировать дороги, поскольку не знают, куда он направляется, но наверняка каждый из них постарается найти серый "моррис", модель "Каули", регистрационный номер MLN29.

Если его засекут где-нибудь на открытой местности, то скорее всего сразу не схватят. Сельские полицейские разъезжают на велосипедах, а не на автомобилях, но они немедленно свяжутся с участком, и тут же будет организована погоня. Фабер прикинул примерный план действий. Когда увидит полицейского, надо пустить машину под откос, украсть другую, изменить маршрут. И тем не менее, с учетом малонаселенных шотландских равнин, остаются хорошие шансы, что по сельским дорогам напрямик удастся добраться до Абердина, избежав нежелательных встреч с полицией. Иное дело города, которые так или иначе встретятся на пути. Там уж точно можно рассчитывать на погоню, и ускользнуть скорее всего не получится - "Бычий нос" - старая лошадка, скорость не ахти какая, в полиции же профессиональные водители, им не впервой садиться за руль. Самое лучшее в случае, если его будут догонять, бросить машину и попытаться исчезнуть в толпе, уходить дворами, глухими кварталами. Придется пускать машину в кювет и подыскивать новую каждый раз при въезде в любой мало-мальски крупный город. Но тогда он оставит много следов контрразведка этим непременно воспользуется. Возможно разумнее всего пойти на компромисс: въезжать в города но держаться в стороне от главных дорог. Фабер посмотрел на часы. Он будет в Глазго под вечер, что очень кстати ибо в сумерках легче остаться незамеченным.

Ну что ж, в любом случае придется рисковать, такова участь шпиона никогда не чувствуешь себя в полной безопасности.

Когда он поднялся на Битток Саммит, высотой в тысячу футов, начался сильный дождь. Фабер остановился и вылез, чтобы поднять в машине брезентовый верх. В воздухе было душно и жарко, небо заволакивали темные облака, собиралась гроза.

Фабер поехал дальше и вскоре убедился, что "Бычий нос" обладает не только достоинствами, но и недостатками. Сверху в нескольких местах брезент порвался, оттуда дуло и капало; маленькие щетки в верхней части лобового стекла не обеспечивали хорошей видимости. Местность становилась все более холмистой, мотор временами глох. Впрочем, удивляться было нечему: старушке-машине двадцать один год, а гнали ее на износ.

Дождь так и закончился без грозы, но небо оставалось по-прежнему темным и не предвещало ничего хорошего.

Фабер проехал через Крофорд, укрытый зелеными холмами; миновал Абингтон, церковь и почту на западном берегу реки Клайд; затем Лесмохейгоу на краю верескового болота.

Через полчаса он достиг окраин Глазго. Как только Фабер добрался до обжитых районов, то свернул с главной дороги на север, в намерении объехать город стороной. Он сменил ряд узких проселочных дорог на восточной окраине, пока, наконец, не выехал на Камбернолд-роуд, где опять повернул на восток и стал быстро удаляться от города.

Все произошло даже быстрее, чем можно было предположить. Пока ему прочно сопутствовала удача.

Вот он уже на шоссе А80, за окном проплывают фабрики, шахты, фермы. Появляются и исчезают все новые шотландские названия: Миллерстон, Степс, Мъехед, Моллинбен, Кондорат.

Удача изменила ему где-то между Камбернолдом и Стерлингом.

Фабер быстро ехал под гору по прямому участку дороги, по обеим сторонам лежали ровные поля. Когда стрелка спидометра достигла отметки сорок пять миль, в моторе появился довольно сильный стук, будто гремит цепь. Он снизил скорость до тридцати, но стук заметно не убавился. Что-то сломалось, возможно, отлетела деталь. Фабер прислушался. Скорее всего, треснул подшипник в коробке передач или вышел из строя коленчатый вал. Дело посерьезнее, чем забарахливший карбюратор или засор свечи зажигания; в таких случаях принято обращаться в мастерскую.

Он остановился и приподнял крышку капота. Подтекало масло, сразу обнаружить неисправность было трудно. Он снова сел за руль, поехал. Автомобиль определенно сбавил мощность, но по крайней мере еще двигался.

Через три мили задымил радиатор. Фабер понял, что вскоре придется менять средство передвижения. Он стал подыскивать место, где удобнее бросить автомобиль, и увидел грязную тропу, которая сворачивала с шоссе, вероятно к какой-нибудь ферме. В сотне ярдов прямо у тропы стоял большой куст ежевики, больше с шоссе ничего не было видно. Фабер приткнул машину вплотную к кусту, заглушил мотор. Свист выпускаемого из радиатора пара постепенно затих. Он вышел и захлопнул дверцу. На минуту подумал об Эмме и Джесси. Вот уж кому вряд ли удастся до конца войны отремонтировать машину.

Фабер опять направился к шоссе. Оттуда машину не видно. Возможно, пройдет один-два дня, прежде чем оставленный автомобиль вызовет подозрение. К этому времени он сможет быть в Берлине.

Фабер пошел вперед. Рано или поздно по дороге попадется какой-нибудь городок, где можно будет украсть автомобиль. Пока все идет нормально: не прошло и суток, как он выехал из Лондона, впереди целый день, завтра в шесть вечера в условленном месте его будет ждать подводная лодка.

Солнце давно зашло, быстро стемнело, Фабер едва различал дорогу. К счастью, посредине шоссе белой краской была прочерчена линия - специально для езды в условиях светомаскировки - она помогала ему ориентироваться. Стояла ночная тишина, Фабер мог своевременно услышать шум приближающейся машины.

Однако машин почти не было. Мимо проехала лишь одна. Он услышал густое рычание мотора, сошел с дороги на обочину, залег неподалеку, пока она не промчалась. Большая машина, скорее всего "Воксхолл 10", идет на скорости, подумал Фабер. Он встал и пошел дальше. Через двадцать минут встретил ее припаркованной на краю шоссе. Можно было бы обойти это место полем, если бы он заметил ее вовремя, но фары были потушены, мотор не работал, Фабер чуть не натолкнулся на нее в темноте.

Прежде чем он мог решить, что ему делать, откуда-то из-под капота по нему скользнул луч фонаря и мужской голос произнес:

- Эй, кто там?

Фабер встал лицом к свету, спросил:

- Техническая неполадка?

- Да, похоже.

Фонарь опустили, Фабер подошел ближе и в тусклом свете увидел мужчину средних лет, с усами, в двубортном пиджаке. В одной руке у него был фонарь, в другой он как-то неловко, словно не зная, что с ним делать, держал большой гаечный ключ.

Фабер показал на мотор.

- Что случилось?

- Потеря мощности, - ответил ему водитель с сильным шотландским акцентом. - Летела как стрела, потом вдруг заковыляла. Не пойму, в чем дело. Правда, я не механик, плохо в этом разбираюсь. - Мужчина опять посветил на Фабера. - А вы? - произнес он с надеждой.

- Да нет, тоже не очень, хотя дайте взглянуть, может, какой провод отошел? - Он взял фонарь, наклонился над мотором, нашел болтающийся провод и подключил к головке цилиндра. - Вот, попробуйте сейчас.

Мужчина залез в машину, включил двигатель.

- Отлично! - прокричал он сквозь шум заработавшего мотора. - Вы просто гений. Садитесь, подброшу.

У Фабера в голове промелькнуло, что это могла быть ловушка, которую ему подготовила МИ-5, но он быстро отбросил эту мысль. Если даже они знают точно, где он, что само по себе маловероятно, зачем затевать такую возню? Можно просто прислать человек двадцать солдат, пару бронемашин и взять его, что называется, тепленьким.

Он сел в машину.

Мужчина крутанул руль, дал газу, вскоре они уже ехали на хорошей скорости. Фабер устроился поудобнее.

- Кстати, мы не познакомились. Ричард Портер, - сказал водитель.

Фабер машинально представил перед глазами удостоверение, лежавшее в бумажнике.

- Джеймс Бейкер.

- Очень рад. Я, наверное, обогнал вас на дороге? Извините, в темноте не увидел.

Фабер догадался, что Портеру неловко - из-за сложностей с бензином водители считали делом чести подбрасывать по пути пешеходов и всегда останавливались, если их просили.

- Ничего, ничего, что вы. Я слышал шум мотора, но очень некстати как раз тогда находился на обочине, за кустом, да еще с расстегнутой ширинкой, понимаете?

- Вы издалека? - Портер предложил сигару.

- Спасибо, не курю. Да, я нездешний, из Лондона.

- И прямо оттуда на попутках?

- Нет, все гораздо прозаичнее. Моя машина сломалась в Эдинбурге. Детали на замену сразу не оказалось, пришлось оставить ее в мастерской.

- Не повезло, бывает. Ну, ничего, я еду в Абердин, и если вам по пути, довезу.

Удача улыбнулась снова. Он на секунду закрыл глаза, вспоминая карту Шотландии.

- Чудесно. Мне нужно в Банф, так что Абердин вполне подойдет. Вот только я собирался напрямик... Дело в том, что у меня нет пропуска. Абердин ведь в запретной зоне, правда?

- Только гавань. К тому же, пока вы в моей машине, можете ни о чем не волноваться. Я судья из магистратуры и член городского комитета по охране порядка. Ну как, звучит?

Фабер улыбнулся в темноте.

- Тогда другое дело. Это ваша постоянная работа? Магистрат, я имею в виду.

Портер одной рукой зажег сигару, выпустил дым.

- Не совсем. Я вообще-то на пенсии. В свое время был поверенным, но вот сердце немного подвело.

- Понятно. - Фабер постарался принять участливый вид.

- Ничего, что курю, не мешает? - Портер разогнал рукой дым.

- Абсолютно.

- У вас дела в Банфе?

- Я инженер, там на заводе кое-какая проблема. Правда, дело секретное, знаете ли. Портер понимающе кивнул.

- Все ясно, дальше не продолжайте.

Некоторое время оба молчали. Машина бежала легко, за окном проплывали небольшие городки, селения. Портер уверенно чувствовал себя за рулем, несмотря на темноту. Было видно, что он хорошо знает дорогу. Миля за милей оставались позади. Под ритмичный шум мотора потянуло в сон. Фабер с трудом подавил зевок.

- Да вы, должно быть, устали, - заметил Портер. - Расслабьтесь и вздремните. Мне нужно было раньше об этом подумать, а не занимать вас разговорами.

- Спасибо, - ответил Фабер. - Вы правы, вздремнуть не помешает. - Он закрыл глаза.

В машине приятно укачивало, так же как тогда, в поезде, под стук колес. Снова перед глазами поплыл старый кошмарный сон, но на этот раз сюжет был несколько другим. Вместо обеда в купе и разговора о политике с соседом он почему-то находился в контейнере для угля, сидел на чемодане с передатчиком, прислонившись спиной к холодной жесткой металлической стенке. Когда поезд прибыл на вокзал Ватерлоо, каждый - включая выходящих пассажиров - имел маленькую размноженную фотографию Фабера, находящегося в розыске. Все на вокзале подозрительно смотрели друг на друга, сличали лица прохожих с фото. У стоек билетного контроля кондуктор внезапно схватил его за плечо и сказал:

- По-моему, вы и есть тот человек с фотографии, признавайтесь.

Фабер не мог произнести ни слова. Он только тупо уставился на фото и ни с того ни с сего отчетливо вспомнил, как бежал тогда, в состязаниях на кубок. Боже, как он бежал. Фабер немного поспешил с рывком, оторвался где-то на четверть мили раньше, чем запланировал, и на последних 500 метрах выдохся так, что был готов умереть - сейчас у него было такое же ощущение, когда он, онемев, стоял перед кондуктором, который держал в руках его фотографию. Кондуктор кричал ему прямо в лило: "Проснитесь, да проснитесь же!"... Постепенно его лицо стало расплывчатым, затем вообще исчезло. Фабер медленно открыл глаза и увидел перед собой Портера, который сидел рядом в машине и мягко тряс его за плечо.

Фабер инстинктивно потянулся правой рукой к левому рукаву, где был спрятан стилет, но тут, к счастью, вспомнил, что Портер считал его Джеймсом Бейкером, безобидным хитчхайкером7. Фабер опустил руку, расслабился, огляделся. Вокруг было совсем светло.

- А вы просыпаетесь, как солдат. Такое впечатление, что всегда настороже, - засмеялся Портер. - Все, мы уже в Абердине.

Фабер заметил, что слово "солдат" Портер произнес с акцентом, и вспомнил, что он ответственный работник магистратуры и член комитета городского самоуправления. Фабер внимательно посмотрел на своего попутчика, теперь уже при утреннем свете. У Портера красное лицо, светлые усы, одет в легкое пальто серо-песочного цвета, по виду дорогое. Очевидно, он важная птица в этом городе. Если такой человек исчезнет, его немедленно начнут искать. Все взвесив, Фабер решил не убивать.

- Доброе утро, - постарался сказать он как можно простодушнее. - Уже приехали? Когда спишь, время летит очень быстро.

Фабер смотрел из окна на закованный в гранит город. Машина медленно ехала по главной улице, по обеим сторонам располагались магазины и торговые лавки. По улице уже брели несколько рано вставших рабочих. Все они с деловым видом шли в одном направлении - рыбаки, определил Фабер. Город казался холодным, проветренным, соленым.

- Хотите побриться и слегка позавтракать перед дорогой? - предложил Портер. - Тогда милости прошу ко мне в гости.

- Вы так любезны.

- Нисколько. Если бы не вы, я бы все еще торчал на шоссе А80 в Стерлинге, ждал утра, когда откроются мастерские.

- И все же спасибо, но я должен идти. Что поделаешь, не хочу опаздывать.

Портер не стал настаивать. Фаберу даже показалось, что он в какой-то мере почувствовал облегчение, услышав вежливый отказ.

- Хорошо, тогда я высажу вас на Джордж-стрит - там, собственно, берет начало шоссе А 96, это прямая дорога на Банф. - Через минуту машина остановилась на углу. - Вот здесь, приехали.

Фабер открыл дверцу.

- Еще раз спасибо, что подбросили.

- Ерунда. - Портер протянул руку на прощание. - Удачи.

Фабер вылез, захлопнул дверцу, машина тронулась с места. Портера бояться нечего, думал он. Шотландец сейчас спешит домой и наверняка проспит весь день. Даже если потом он как-то догадается, что помог человеку, находящемуся в розыске, будет уже слишком поздно.

Он подождал, пока машина исчезнет из вида, перешел на другую сторону, свернул на улицу с многообещающим названием Маркет-стрит8. Вскоре он оказался у доков, пошел на характерный запах и очутился на рыбном базаре. Фабер чувствовал себя в безопасности в толчее на шумном пропахшем рыбой базаре, где сновало полно работяг, одетых так же, как он. Кругом свежая рыба, шутки, смех, веселая ругань, вот только трудно понимать этот гортанный шотландский акцент, когда проглатываются не только буквы, но целые слоги. Фабер купил себе в ларьке крепкого горячего чаю в кружке на полпинты с отколотым краем и булку с творогом.

Он сидел на бочке, ел и думал. Сегодня вечером нужно украсть лодку. Конечно, тошно ждать весь день, надо искать место, где можно прятаться еще двенадцать часов, но сейчас полдела сделано, поэтому никак нельзя рисковать. Красть лодку днем гораздо опаснее, чем в сумерках, ближе к вечеру.

Он съел свой завтрак, встал. Прежде чем город окончательно проснется, есть по крайней мере пара часов. Надо использовать это время и найти место, где он будет укрываться.

Фабер внимательно обследовал доки и бухту. Заграждения были установлены небрежно, все меры безопасности казались чистой формальностью, поэтому миновать посты не составит особого труда. Он направился к песчаному пляжу и далее к длинной эспланаде9, на дальнем конце которой у устья реки Дон стояли на причале несколько прогулочных яхт. Разумеется, они бы очень подошли Фаберу, но в их баках не было ни капли бензина.

На небе появились густые облака, плотной завесой закрывшие только-только начавшее всходить солнце. В воздухе стало душно, запахло грозой. И все же несколько упрямых отпускников, стремящихся во что бы то ни стало дождаться солнечных лучей, вышли из близлежащих отелей и расположились на пляже. Фабер сильно сомневался, что сегодня им повезет.

Наверное, лучше всего провести день на пляже. Полиция, несомненно, станет искать на вокзале, на автобусной станции, но вряд ли будет объявлен тотальный поиск по городу. В крайнем случае проверят несколько гостиниц, пансионатов для приезжих, на пляже копаться не станут. Он решил провести этот день в шезлонге.

Фабер купил в киоске газету, заплатил за шезлонг. Он разделся до пояса, остался в одних штанах от комбинезона да накинутой на плечи рубашке.

Если появится полицейский, он его сможет увидеть еще на расстоянии. Так или иначе, будет время уйти с пляжа и скрыться на улице.

Он развернул газету. Сообщалось о новом наступлении союзников в Италии. Название статьи было вынесено в заголовок на первую страницу и сразу бросалось в глаза. Фабер довольно скептически относился к этому, хотя, несомненно, в Италии шла бойня. Текст был напечатан на плохой бумаге, без фотографий. Далее он заметил сообщение полиции о розыске некоего Генри Фабера, убившего в Лондоне троих человек при помощи стилета.

Мимо, покачивая бедрами, прошла девушка в купальнике. Она пристально посмотрела ему в лицо. У Фабера замерло сердце, но потом он догадался, что девица просто не прочь пофлиртовать. С минуту он боролся с желанием завязать с ней разговор. Черт побери, уже совсем забыл, как выглядит женское тело. Однако эту мысль пришлось оставить. Сейчас главное терпение. Завтра он уже будет дома...

Наконец он увидел то, чего так ждал. Это было небольшое моторное рыбацкое судно длиной всего пятьдесят - шестьдесят футов, хотя довольно широкое. Внушительная антенна свидетельствовала о достаточно мощном радиопередатчике. На корме тесная рубка, в которой едва есть место для двух человек, панели и приборов управления. Корпус обшит в накрой, недавно проконопачен, краска выглядит свежей.

В бухте находились еще два корабля, которые тоже подошли бы, но Фабер с удовлетворением отметил, как рыбаки с первого судна, прежде чем отправиться домой, привязали его и залили топливо в бак.

Он подождал несколько минут, пока они окончательно не скрылись из виду, затем медленно пошел по причалу, поравнялся с судном, быстро прыгнул на борт. Оно носило громкое название "Мария II".

Руль на цепи. Лежа в рубке на полу, чтобы его не видели, Фабер возился минут десять с замком, наконец открыл его. Темнота спустилась на город гораздо раньше обычного из-за густого слоя облаков, покрывших небо.

Когда удалось освободить руль и поднять маленький якорь, он незаметно спрыгнул на причал и отвязал канат, затем снова пробрался в рубку, запустил двигатель. Мотор затарахтел и... замер. Пришлось сделать еще одну попытку. На этот раз все заработало как надо. Фабер начал маневрировать с места стоянки.

Он отошел от других судов на причале. Основной водный путь из бухты был отмечен бакенами. Он догадался, что этот канал требовался главным образом судам с глубокой осадкой, но решил, что лучше перестраховаться.

Уже при выходе он почувствовал резкий ветер и стал беспокоиться о погоде. На море волнение все усиливалось, и судно подбрасывало вверх-вниз. Фабер взглянул на судовой компас и задал курс. В шкафчике, внизу у руля, он нашел какие-то карты. Они оказались старыми, но, похоже, пользовались ими мало. Без сомнения, шкипер хорошо знал местные воды. Фабер сверил с картой данные, которые он запомнил той ночью в Стоквэле, и установил руль на более точный курс.

В окна рубки, замутненные водой, ничего не было видно, причем Фабер не знал определенно, дождь это или брызги волн. Ветер разбивал волны, вода лилась фонтаном. Он на секунду высунул голову наружу и моментально промок насквозь.

Фабер включил радио. Сначала слышалось сплошное мямканье, наконец приемник заработал, раздался характерный треск. Он стал крутить ручку настройки, менять частоту, поймал несколько обрывочных сообщений. Радио было в полном порядке. Фабер нашел частоту, на которой ему предстоял контакт с подводной лодкой, затем выключил аппарат - на связь выходить слишком рано.

Чем дальше он углублялся в открытое море, тем сильнее становились волны. Судно во время шторма было подобно брыкающейся лошади. Вот оно взмывает вверх, какое-то мгновение оно качается на гребне, затем резко падает вниз в объятия следующей волны. Фабер уставился в окно, но в ночи совершенно ничего не видел. Он качки его слегка подташнивало.

Каждый раз, когда он убеждал себя, что больших волн, чем эта, в природе быть не может, еще более мощная волна подбрасывала корабль, казалось, к небесам. Волны становились все более частыми, так что судно не знало отдыха. Либо оно взмывало вверх, либо падало вниз. Внезапно во время одного из падений на крутой волне судно осветила вспышка молнии, на секунду стало светло, будто днем. Фабер увидел, как на нос корабля обрушивается серо-зеленый столб воды, фонтаном хлещет на корму и рубку. Он не понял, был ли раздавшийся сразу после этого ужасный треск раскатом грома или треснул корпус и образовалась пробоина. Словно безумный, Фабер метался в поисках спасательного жилета. Такового не оказалось.

Вспышки молнии стали следовать одна за другой. Фабер держался за руль, уперся спиной в стену, чтобы не упасть. Сейчас уже не было смысла трогать приборы - все равно корабль полностью во власти моря.

Он пробовал утешить себя мыслью о том, что корабль строили с расчетом внезапных летних штормов, но все это было так неубедительно. Несомненно, ни один опытный рыбак, предвидя такую погоду, не вышел бы в море, зная, что со столь опасным штормом судну не справится.

Он понятия не имел, где сейчас находится. Может быть, опять у берега, рядом с Абердином, а может, уже в том месте, где намечена встреча с подлодкой. Он сел на пол и включил радио. При ужасной качке и ударах волн настроить его было крайне трудно. Когда аппарат нагрелся, Фабер опять попытался найти нужную частоту. Он включил громкость на полную мощность, но, казалось, в эфире царит полная тишина.

Должно быть, антенна сломалась или выпала из гнезда.

Он переключился на "передачу" и несколько раз повторил короткое сообщение "входите, пожалуйста", затем поставил тумблер на "прием". Впрочем, было мало надежды, что сигнал услышали.

Фабер выключил мотор, чтобы сберечь топливо. У него возникла мысль бросить якорь и попытаться переждать шторм, а затем найти способ починить или заменить антенну. В любом случае топливо может пригодиться.

Судно угрожающе наклонилось набок под тяжестью новой большой волны. Фабер понял, что для того, чтобы корабль мог встречать волны носом, необходимо опять включить мотор. Он нажал на стартер. Мотор молчал. Фабер снова и снова пытался включить его, но каждый раз безрезультатно оставалось только проклинать себя за необдуманное решение, благодаря которому он по сути остался с неработающим двигателем.

Судно накренилось так сильно, что Фабер не устоял на ногах, упал и стукнулся головой о руль. Оглушенный, он лежал на полу в рубке, ожидая, что в любую минуту его маленький корабль пойдет ко дну. Мощная волна захлестнула рубку, вдребезги разбив стекла, и в тот же момент Фабер почувствовал, что кругом под ним вода. Судно тонуло, в этом уже не было никакого сомнения. Он с трудом поднялся на ноги. Стекол в окнах не было, но корабль, казалось, по инерции еще держался на плаву. Он рывком открыл дверь, вода стремительно хлынула из рубки. Фабер судорожно схватился за руль, чтобы его не смыло в море.

Невероятно, но шторм разрастался. Теряя ясное сознание и все больше действуя как в бреду, он успел подумать, что, вероятно, такой шторм бывает здесь не чаще одного раза в сто лет. После этого Фабер уже ни о чем не думал, а лишь старался не выпустить из рук руль. Надо было давно к нему привязаться, теперь уже поздно. Судно ходило ходуном на бешеных волнах. Он перестал понимать, подбрасывает ли его вверх или, наоборот, роняет вниз. Похоже, неистовый ветер и бурлящая вода объединились, чтобы оторвать его от руля, спихнуть в бездну. Ноги скользили по мокрому полу и стенам, руки горели от натуги. Дышать удавалось только в те короткие мгновения, когда голова была над водой. Несколько раз он был готов провалиться в черную пропасть, и только смутное сознание подсказывало, что плоская крыша рубки исчезла.

При вспышках молнии его взору открывался кошмар бушующего моря. Волны накатывались одна за другой, они были везде - вверху, внизу, со всех сторон. С ужасом Фабер обнаружил, что больше не чувствует рук, он взглянул вниз и увидел свои скрюченные, как у трупа, пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в руль. В ушах стоял несмолкаемый гул, все смешалось - ветер, гром, море...

Фабер постепенно терял способность соображать. Перед глазами проплывали неясные образы. Он видел девушку с пляжа. Она медленно шла к нему по палубе в тесном облегающем купальнике. Он знал, что, когда она приблизится вплотную, он бросит руль и обнимет ее; угасающий разум повторял "нет еще, еще нет", а она все шла, улыбалась, манила своим телом. Фабер бы уже оставил руль, но внутренний голос подсказывал не делать этого - если он сдвинется с места, ему ее не видать, и он стоял, ждал, улыбался в ответ.

Сознание то исчезало, то возвращалось. Сначала растворились море, судно, потом девушка... Резкий толчок вернул его к жизни. Он по-прежнему стоял, уцепившись за руль... затем опять провал.

В одно из тех мгновений, когда к нему вернулось сознание, Фабер увидел, что волны движутся в одном направлении, увлекая за собой судно. Сверкнула молния, он увидел впереди огромную темную массу. Гигантская волна? Нет, это скала. Сумасшедшая радость от того, что, возможно, близко земля, мгновенно сменилась страхом - судно швырнет на скалу, и оно разлетится в щепки. Как безумный, он нажал правой рукой на стартер, затем снова попытался схватить руль, но пальцы уже не слушались.

Новая волна подняла лодку и бросила вниз, словно надоевшую игрушку. Падая, но все еще держась одной рукой за руль, Фабер увидел острую верхушку скалы, торчащую, как стилет, из-под воды. Казалось, "стилет" сейчас пронзит судно насквозь, но корпус наклонился, и его лишь слегка царапнуло.

Волны неистово бились о скалу. Одна из них накрыла корабль. Падая, он с силой ударился о что-то днищем. Корпус страшно затрещал, треск взрывом отозвался в ушах Фабера. Теперь он точно знал, что это конец...

Волна отхлынула. Фабер понял, что корпус лопнул потому, что ударился... о землю. Вспышка молнии осветила берег. Волна вновь приподняла раненое судно, прибив Фабера к полу, но он все же успел заметить: узкая полоска берега, волны бьются об утес, справа мол и что-то вроде настила ведет от мола на верхушку утеса. Он знал, что, если выпрыгнет из судна на берег, море убьет его, швырнув головой об утес, разобьет, словно яйцо. Но если удастся добраться до мола в промежутке между волнами, можно попытаться вползти на мостик, подальше от воды.

Очередная волна буквально вспорола палубу, как будто крепкая древесина не прочнее шкурки банана. Судно развалилось, Фабер почувствовал, как его тащит за собой отхлынувший бурун. Он стал карабкаться вверх, ноги еле слушались, попытался бежать по мелководью к молу. Пробежать эти несколько ярдов было для него самой непосильной задачей. Он хотел поскользнуться, упасть лицом прямо в воду, хоть немного отдохнуть, а затем умереть, но... бежал прямо, как тогда, на кубковой дистанции в 5000 метров, пока не налетел с ходу на одну из свай, торчащих из воды. Он ухватился за нее обеими онемевшими руками, из последних сил подтянулся, приподнял свое тело, вынес вперед подбородок, уперся, перекинул ноги и заполз на мол.

Волна догнала его в тот момент, когда он поднимался на колени. Он устремился вперед. Море подхватило его и понесло прямо к деревянному настилу. Он глотал соленую воду и видел в вышине звезды. Тут волна отхлынула. Фабер собрал остатки воли и сил в один комок, но все равно никак не мог сдвинуться с места. Бурун стал тащить его назад, ярость захлестнула сознание. "Нет, не надо, только не сейчас... проклятие". Он страшно ругал шторм, море, англичан, Персиваля Годлимана, всех подряд. Может, это, может, что-то другое придало ему сил. Так или иначе, Фабер внезапно побежал, не останавливаясь, в сторону от моря. Вот он бежит вверх по склону утеса с полузакрытыми глазами, рот приоткрыт - сумасшедший, не боится, что легкие лопнут, кости будут переломаны. Он бежит и не знает куда. Знает только, что нельзя останавливаться, пока полностью не отключится сознание.

Склон был длинный и крутой. Крепкий спортсмен мог добежать до вершины, если бы специально тренировался и по пути имел передышки. Уставший олимпийский атлет пробежал бы до середины. Обыкновенный мужчина сорока лет преодолел бы ярд или два.

Фабер с ходу пробежал весь путь.

Уже у вершины он почувствовал резкую боль, вроде легкого сердечного приступа, потерял сознание, но ноги по инерции вынесли его на сырой дерн.

Он так и не узнал, сколько пролежал на влажной земле. Когда Фабер открыл глаза, шторм все еще бушевал, но было светло. Впереди, в нескольких ярдах стоял небольшой дом, похоже, обжитой.

Он встал на колени и стал медленно ползти по направлению к входной двери. Дорога к дому показалась ему вечностью.

18

Подводная лодка U-505 делала круг за кругом, мощные моторы работали безостановочно. Она была похожа на серую беззубую акулу, таранящую носом морские глубины. Командир, лейтенант-коммандор Вернер Хеер, пил кофейный напиток, старясь хоть на время забыть про сигареты, не курить. Позади остались долгие день и ночь. Задание ему не нравилось. Он боевой офицер, но здесь боем и не пахнет. К тому же очень раздражает этот тип из Абвера с хитрющими глазами, словно проныра из детских сказок. Парню нечего хозяйничать на лодке, не мешает знать свое место.

Офицер разведки майор Воль сидел напротив. Черт побери, вот кто никогда не выглядит уставшим, подумал Хеер. Бегающие голубые глазки, кажется, подмечают все вокруг, но выражение лица каменное, никаких эмоций. Форма всегда великолепно выглажена, несмотря на то, что он находится под водой, а не в кабинетах у руководства. Ровно через каждые двадцать минут зажигает новую сигарету, аккуратно не докуривает, оставляя бычки в четверть дюйма. Хеер давно бы бросил курить, чтобы самому подать пример соблюдения дисциплины и кроме того, помешать этому выскочке получать удовольствие, но он был заядлым курильщиком.

Хеер не любил ребят из разведки, постоянно казалось, что они собирают сведения и на него. Работать с Абвером ему не нравилось. Его подлодка создана для участия в боевых действиях, а не для того, чтобы шататься тайком вокруг британского побережья и подбирать секретных агентов. Просто безумие рисковать дорогостоящей военной техникой, не говоря уже о хорошо обученной команде, ради одного человека, который мог вообще не появиться.

Хеер осушил свою чашку, лицо сморщилось.

- Черт побери, это не кофе, а дребедень, - сказал он. - Вкус мерзопакостный.

Воль секунду смотрел на него, затем молча отвел взгляд. Как всегда, скрытничает. Ну и шут с ним. Хеер нервно заерзал в кресле. На мостике корабля он, наверное, ходил бы сейчас взад-вперед, но на подводных лодках моряки привыкли ограничивать себя в движении. Наконец, ему надоело молчание, и он произнес:

- В такую погоду нечего ждать вашего человека, он не появится.

Воль взглянул на часы.

- Мы будем ждать до шести, - сказал он спокойно, но твердо.

Это не был приказ - Воль не имел права отдавать Хееру приказы, но его тон показался старшему по званию офицеру оскорбительным.

- Не обижайтесь, просто мы оба должны следовать полученным приказам. Вы же сами знаете, что они исходят из очень высокой инстанции.

Хеер постарался сдержать гнев. Да, парень прав. Он будет выполнять все указания, но, когда лодка вернется на базу, напишет рапорт о поведении Воля. Конечно, из этого вряд ли что-либо получится. Пятнадцать лет службы в ВМС научили Хеера, что штабные крысы всегда в итоге оказываются победителями, на них нет никакой управы.

- Что ж, если ваш человек такой дурак и рискнет выйти в море в столь сильный шторм, ему точно не уцелеть. Воль ничего не сказал в ответ. Хеер обратился к радисту.

- Вайсман, есть что-нибудь?

- Никак нет, герр капитан.

- Мне кажется, что те шорохи в эфире, которые мы слышали несколько часов назад, возможно, были его позывными, - заметил Воль.

- Герр майор, разрешите обратиться, - отозвался радист. - Если это даже и так, он находился далеко от места встречи. Впрочем, скорее всего, мы слышали просто разряд молнии.

- Это наверняка не агент, - добавил Хеер. - В противном случае сейчас он все равно покойник.

- Вы не знаете нашего человека, - ответил Воль с чувством в голосе, похоже, впервые изменив своему ледяному тону.

Хеер промолчал. Шум двигателей чуть снизился; вдруг он услышал легкое, еле заметное постукивание. Если по дороге домой звук не пропадет, на базе надо будет проконсультироваться с техниками. Может, таким образом удастся избежать очередного выхода в море вместе с отвратительным майором Нолем.

В каюту заглянул матрос.

- Кофе, господа?

Хеер отрицательно помотал головой.

- Если я выпью еще, то, похоже, буду мочиться этим гадостным напитком.

- А мне принесите, пожалуйста, - ответил Воль. Он вынул из пачки новую сигарету.

В этот момент Хеер взглянул на часы. Было десять минут седьмого. Эта лиса Воль специально задержался со своей сигаретой на десять минут, чтобы лодка еще какое-то время оставалась на месте.

- Все, мы возвращаемся. - Хеер хлопнул по столу.

- Одну минутку. Я думаю, прежде чем уйти, необходимо взглянуть на поверхность.

- Не дурите, Воль. - Хеер знал, что сейчас, после шести, его никто и ничто не остановит. - Вы представляете себе, какой там шторм? Мы не сможем открыть люк и даже с перископом не будем видеть дальше своего носа.

- Откуда вы знаете, какой шторм, находясь здесь, на глубине?

- Из опыта.

- Тогда хотя бы пошлите сигнал на базу, что агент на контакт не вышел. Они могут приказать нам ждать дальше. Хеер сделал глубокий вздох.

- С этой глубины невозможно послать радиосигнал, тем более на базу.

Воль внезапно взорвался, от его спокойствия не осталось и следа.

- Коммандор Хеер, я настоятельно рекомендую вам дать команду на всплытие и послать радиограмму на базу до того, как возвращаться обратно. У агента на руках ценнейшая информация. Сам фюрер ждет его доклада.

Хеер внимательно взглянул на него.

- Спасибо, что изложили свою точку зрения, майор. Полный вперед, уходим, - отдал он команду.

Оба мотора включились одновременно, рыча и прибавляя обороты. Подводная лодка начала набирать скорость.

Часть четвертая

19

Когда утром Люси проснулась, шторм, который начался еще вечером, был в полном разгаре. Она наклонилась к краю кровати, чтобы осторожно слезть и не разбудить Дэвида, подняла часы с пола. Было шесть с небольшим. Ветер гулял по крыше. Дэвид мог не спешить вставать, сегодня из-за погоды вряд ли удастся сделать многое.

Интересно, не отлетел ли ночью шифер с крыши. Необходимо проверить чердак. Впрочем, придется сделать это потом, когда Дэвид будет отсутствовать, иначе он будет недоволен, что Люси делает за него мужскую работу.

Люси выскользнула из постели. В доме было очень холодно. Теплая погода, которая стояла в последние несколько дней, по сути оказалась лишь обманчивой прелюдией к шторму. Сейчас, летом, холодно, как в ноябре. Она сняла с себя фланелевую ночную сорочку, быстро надела брюки и свитер. Дэвид пошевелился на кровати. Люси посмотрела на него, муж перевернулся на другой бок, однако не проснулся.

Она прошла в крошечный коридор и заглянула в детскую. Трехлетний Джо уже вырос из своей кроватки и спал на взрослой кровати, с которой во сне часто падал, не просыпаясь. Сейчас он крепко спал на спине с широко открытым ртом. Люси улыбнулась при виде сына. Во сне ее крошка выглядел очаровательно.

Она тихо спустилась вниз, теряясь в догадках, что заставило ее встать так рано. Может быть, Джо случайно вскрикнул во сне, а может быть, ее разбудил шторм.

Люси присела перед камином, подтянула рукава свитера, начала подготавливать все для огня. Она чистила решетку, насвистывая песенку, которую слышала по радио, потом убирала холодную золу, крупные куски угля сложила отдельно. Снизу она подложила сухой валежник, затем поленья и уголь. Иногда она обходилась одними дровами, но в прохладную промозглую погоду, конечно, лучше использовать уголь. Люси подожгла кусок газеты и несколько секунд держала его над камином, чтобы проверить вытяжку. Наконец, дрова разгорелись, уголь накалился докрасна. Она свернула остаток газеты и запихнула под ящик для угля на завтра.

Скоро пламя согреет маленький дом, а пока надо приготовить чай. Люси прошла на кухню, поставила чайник на электрическую плиту, взяла две чашки, поднос, нашла сигареты Дэвида и пепельницу. Она заварила чай, наполнила чашки и понесла поднос по коридору к лестнице на второй этаж.

Люси уже поставила ногу на первую ступеньку и тут внезапно услышала тихий стук. Она остановилась, прислушалась и, решив, что это ветер, сделала еще один шаг. Звук повторился. Похоже, кто-то стучал во входную дверь.

Это было до смешного нелепо. Никто не мог стучать в эту дверь, разве что Том, но он всегда заходил через кухню без стука.

Опять тот же звук.

Она спустилась вниз и, с трудом удерживая поднос на одной руке, открыла дверь.

От удивления и шока поднос с грохотом рухнул на пол. Прямо с порога в холл почти упал мужчина, грузным телом навалился на нее, увлекая вниз вместе с собой. Люси дико закричала.

Испуг длился лишь одно мгновение. Незнакомец лежал навзничь рядом с ней на полу. Он был в таком состоянии, что о нападении не могло быть и речи. Одежда промокла насквозь, лицо и руки мертвенно-бледные от холода.

Люси поднялась на ноги. Дэвид скользил вниз с лестницы, помогая себе руками. Он спешил.

- Что это? Кто там, Люси?

- Вот он, посмотри сам.

Дэвид в одной пижаме был уже в коридоре, взобрался на свое кресло.

- Не понимаю, чего кричать. - Он подъехал ближе, посмотрел на лежащего мужчину.

- Прости, я испугалась. Он появился так неожиданно. - Люси наклонилась, взяла незнакомца подмышки, потащила в гостиную. Дэвид последовал за ней. Она положила мужчину перед камином.

Дэвид уставился на него. Незнакомец продолжал лежать без сознания.

- Черт побери, откуда он мог здесь взяться?

- Должно быть, потерпел кораблекрушение, и его вынесло море... этот шторм...

Однако странно, одет не как моряк, скорее, как рабочий, отметила про себя Люси. Она внимательно рассматривала его. Большой высокий мужчина, не умещается на коврике перед камином в шесть футов, широкие плечи и грудь, мужественное, хотя и тонкое лицо, высокий лоб, длинный подбородок. Его вполне можно назвать красивым, если бы не кожа неестественно бледного, как у покойника, цвета.

Мужчина пошевелился и открыл глаза. Сначала он выглядел ужасно напуганным, подобно ребенку, который проснулся и увидел перед собой незнакомую обстановку. Впрочем, очень быстро пришел в себя, лицо стало спокойным; он внимательно огляделся вокруг, бросив взгляд на Люси, Дэвида, окно, дверь, огонь в камине.

- Надо поменять на нем одежду, - произнесла Люси. - Дэвид, найди ему пижаму и халат.

Дэвид выехал в кресле из гостиной, Люси нагнулась над незнакомцем. Первым делом она сняла с него ботинки и носки. Он не отрывал от нее взгляда; похоже, это его развлекало, но когда она потянулась к куртке, Фабер плотно обхватил края руками, прижал к груди, не давая ей прикоснуться.

- Вы можете схватить воспаление легких и умереть, если будете продолжать лежать в мокрой одежде, - сказала она мягко, будто больному на койке. - Давайте, я помогу вам раздеться.

- Простите, но мы ведь совсем не знаем друг друга, даже не представились.

Впервые мужчина заговорил, но настолько официальным тоном, слова прозвучали так формально, неуместно, учитывая его жалкий вид, что Люси рассмеялась.

- Вы что, стесняетесь?

- Да нет, просто считаю, общаясь с женщинами, мужчина всегда должен оставаться мужчиной, в какой-то мере загадкой. - Он широко улыбался. Вдруг внезапная боль, очевидно судорога, пронзила тело, улыбка исчезла, глаза на минуту закрылись.

Вернулся Дэвид с халатом и пижамой.

- У вас вдвоем, как я погляжу, получается неплохо.

- Дэвид, тебе придется его раздеть. Меня он не подпускает.

Муж зло посмотрел на Люси.

- Ничего, ничего, спасибо, сам управлюсь. Я и так вам слишком многим обязан.

- Ну, как знаете. - Дэвид положил одежду рядом на стул, выехал из комнаты.

- Я тоже пойду, приготовлю чай. - Люси вышла, прикрыв за собой дверь.

На кухне Дэвид наполнил чайник, поставил его на плиту, закурил. Люси быстро собрала разбитую посуду в холле, присоединилась к мужу.

- Еще пять минут назад я вообще не был уверен, жив ли этот парень, а сейчас он уже свободно переодевается. Люси возилась с заваркой.

- Ну и что. Может быть, он сперва оробел и застеснялся.

- Зато сразу вошел в норму, как только понял, что его будет раздевать молоденькая женщина.

- Ты просто не веришь, что мужчины могут быть по натуре стеснительными.

- Стеснительными? Тебе самой явно не хватает стеснения, и, по-моему, ты преувеличиваешь это чувство в других. Чашки в руках Люси задрожали.

- Давай хоть сегодня не будем ссориться, Дэвид. Есть более интересное занятие, для разнообразия. - Она взяла поднос и пошла в гостиную.

Незнакомец застегивал пижаму. Он стоял к двери спиной, когда она вошла. Люси поставила поднос и налила чай. Он накинул халат Дэвида и повернулся к ней.

- Вы так добры ко мне. - Мужчина смотрел на нее в упор.

Сейчас он вовсе не смотрится застенчивым, подумала Люси. Впрочем, ему на несколько лет больше, чем ей, под сорок. Может, поэтому он стеснялся. С каждой минутой незнакомец все больше приходил в себя.

- Садитесь ближе к огню. - Люси поставила ему чашку чая.

- Я, с вашего разрешения, буду без блюдца. Пальцы прямо как не свои, онемели. - Он осторожно взял чашку ладонями, поднес к губам.

В гостиную въехал Дэвид, предложил ему сигарету. Мужчина отказался.

- Где я? - спросил он, допив чай.

- Это место называют Штормовой остров, - ответил Дэвид.

Незнакомец облегченно вздохнул.

- Да? А я уж думал, меня занесло обратно на материк. Дэвид предложил ему поставить ноги ближе к огню. - Вероятно, ваше судно прибило в залив волнами. Они поносят сюда много всякой всячины. Так, собственно, и образовался берег.

Вошел Джо. Глаза у него были заспанными. Он тащил за собой игрушечного медведя-панду с оторванной передней лапой, почти одного с ним роста. Когда он увидел незнакомого мужчину, то подбежал к матери и спрятался за нее.

- Ой, я, по-моему, напугал вашу малышку. - Незнакомец улыбнулся.

- Это мальчик. Наверное, нам уже не мешает подстричься, раз нас путают с девочкой, правда? - Люси взяла сына на колени.

- Пардон, я обознался. - Он опять закрыл глаза, покачнулся на стуле.

Люси встала, усадила ребенка на диван.

- Надо уложить нашего гостя в постель, Дэвид, посмотри на него...

- Сейчас, один момент. - Дэвид подъехал вплотную к мужчине. - С вашего судна мог еще кто-то спастись? Человек открыл глаза.

- Нет, я плыл один, - прошептал он. Казалось, он вот-вот опять потеряет сознание.

- Дэвид, перестань, не время, - начала было Люси.

- Лишь еще один вопрос: вы известили береговую охрану о своем маршруте?

- Какое это имеет значение? - вмешалась жена.

- Большое, потому что если мистер Робинзон Крузо их известил, сейчас кто-то может рисковать своей жизнью и искать его, а мы можем дать знать, что он уже здесь, в безопасности.

- Я, я не... - человек с трудом выговаривал слова.

- Все, достаточно, - решительно сказала Люси. Она присела перед сидящим мужчиной. - Вы сможете подняться наверх?

Он кивнул и медленно встал на ноги.

Люси аккуратно положила его руку себе на плечо, стала помогать ему подниматься по лестнице.

- Я пока уложу его в комнате Джо.

Вдвоем они тяжело переступали со ступеньки на ступеньку, вынужденные на каждой останавливаться. Когда, наконец, вся лестница была пройдена, румянец, появившийся у него внизу у камина, опять полностью исчез с лица. Люси привела его в маленькую спальню, он тут же упал на кровать.

Она заботливо укрыла его одеялом, вышла из комнаты тихонько закрыв за собой дверь.

Фабер ощутил огромное облегчение. Последние несколько минут в гостиной стоили ему многого. Он чувствовал себя жалким раненым зверем, загнанным в угол.

Когда на его стук открылась входная дверь, Фабер на какое-то время позволил себе отключиться, ни о чем не думать. Чувство опасности возникло в тот момент, когда женщина начала его раздевать и он вспомнил о кассете с пленкой, привязанной к телу. Тогда ему в определенной мере удалось восстановить свою бдительность. Он также боялся, что они вызовут "неотложку", но об этом речь не заходила. Может быть, остров небольшой, и здесь вообще нет больницы. По крайней мере, уже хорошо, что он не на материке - там сразу бы стали разбираться с кораблекрушением. Сейчас же, судя по вопросам, которые задавал муж, никто не собирается немедленно сообщать об этом.

Пока надо отдыхать. Впереди, возможно, много проблем, но нет сил и энергии думать о будущем. На какое-то время он в безопасности, лежит в сухом белье в теплой мягкой постели, самое главное - живой.

Фабер повернулся, стал осматривать комнату: дверь, окно, дымоход. Привычка все проверять, постоянно контролировать обстановку так прочно вошла в плоть и кровь, что теперь, кажется, останется до конца дней. Стены в комнате выкрашены в розовый цвет, будто в семье сначала рассчитывали на появление дочери. На полу игрушечная железная дорога, много детских книжек с картинками. Вокруг так и веет уютом, теплым семейным очагом, домом. Он ощущал себя волком в овчарне, раненым волком.

Фабер закрыл глаза. Несмотря на колоссальную усталость, приходилось насильно заставлять организм расслабиться, снять нервное напряжение, отключать мускул за мускулом. Наконец удалось прогнать из головы все тревоги, он заснул.

Люси попробовала овсянку на вкус, добавила туда еще щепотку соли. Они привыкли есть овсяную кашу так, как готовит ее Том, по-шотландски, без сахара. Она уже никогда не будет делать ее сладкой, добавлять сахар, даже когда повсюду его опять станет полным-полно. Смешно, человек ко всему привыкает, сталкиваясь с необходимостью, - не отучишь теперь от ржаного хлеба, маргарина и соленой овсянки.

Кашу разложили половником по тарелкам, семья села завтракать. Для Джо, как всегда, молоко, которое надо сначала остудить. Дэвид ест сейчас очень много, хотя не толстеет, ибо никогда не сидит на месте, все время чем-нибудь занят. Она посмотрела на его руки - грубые загорелые руки человека, привыкшего к тяжелой физической работе. Как контрастируют с ними руки их гостя - длинные пальцы, белая кожа вперемешку с синяками и кровоподтеками - они уж точно не знакомы с морским делом.

- Сегодня тебе вряд ли придется работать, - обратилась Люси к мужу. Шторм и не собирается утихать.

- Это ничего не значит. Овцы требуют ухода и заботы в любую погоду.

- Где ты будешь?

- Рядом с домом старика Тома, где-нибудь на том конце. Я поеду на "джипе".

- Можно мне с тобой? - захныкал Джо.

- Нет, не сегодня, - ответила за мужа Люси. - Сейчас мокро и холодно.

- Но мне не нравится дядя. Она улыбнулась.

- Не говори глупостей. Он не причинит нам вреда, человек вообще еле двигается.

- А кто он?

- Мы сами не знаем. Знаем только, что он потерпел кораблекрушение и теперь нужно присматривать за ним, пока он не поправится и не переберется на материк. Это очень хороший человек.

- Он что, мой дядя?

- Почему? Просто случайный знакомый. Давай, сынуля, кушай.

Джо выглядел разочарованным. Однажды он уже встречался со своим дядей и хорошо все запомнил. В его понимании дяди только и делают, что раздают конфеты, которые он любит, и денежки - правда, в них Джо пока разбирался слабо, предпочитая им сладости.

Дэвид закончил завтрак, надел свой макинтош - плащ-палатку из прорезиненной ткани с широкими рукавами и капюшоном, она закрывала не только его, но и почти все сидeньe в машине. Он завязал капюшон, поцеловал сына, попрощался с женой.

Через несколько минут Люси услышала шум заводящегося мотора, "джип" тронулся с места. Она подошла к окну чтобы посмотреть, как Дэвид выезжает со двора. На сильном дожде задние колеса чуть буксовали в грязи. Ему надо быть осторожным, подумала жена.

Люси повернулась к Джо.

- Это собачка, - сказал он, показывая на рисунок старательно выполненный из каши и молока прямо на скатерти.

Она шлепнула его по руке.

- Что за помойку ты устроил на столе, посмотри, как насвинячил. - Лицо мальчика сразу осунулось, стало угрюмым. Боже, как он похож на отца, пришла в голову мысль. У обоих смуглая кожа, почти черные волосы, оба сразу становились замкнутыми, уходили в себя, когда сердились. Но Джо по крайней мере хоть смеется от души, вообще веселее характером - слава Богу, он унаследовал что-то и от матери.

Джо принял пристальный взгляд мамы за гнев и просто, по-детски, сказал:

- Я больше не буду.

Люси вымыла ему в раковине руки, лицо, убрала со стола остатки завтрака, думая о том, как там мужчина наверху. Сейчас уже непосредственная угроза миновала, дела у него пойдут на поправку. Ее мучило любопытство. Кто он? Откуда? Что понесло его в море во время шторма? Есть ли у него семья? Почему у него руки белые, как у служащего, но одежда рабочего? Судя по акценту, он не местный, похоже, из Средней Англии. Все это так загадочно, даже возбуждает.

Она знала, что если бы жила не здесь, в глуши, а где-нибудь в другом месте, то гораздо меньше уделила внимания появлению случайного мужчины. Возможно, все не так романтично и он обыкновенный дезертир или даже уголовник, либо сбежавший военнопленный. Но на одиноком острове об этом просто не думалось; казалось, человек не может представлять собой опасность. Прочь подозрения, здесь надо радоваться каждому новому лицу. А если дело в другом? Люси поймала себя на этой мысли. Вдруг он ей просто нравится, поэтому она так относится к его вынужденному присутствию в их доме? Нет, нет, придет же чушь в голову...

Глупо, несомненно глупо. Он настолько выдохся и обессилел, не представляет никакой опасности. Даже на материке вряд ли кто-либо мог отказать и не пустить в дом промокшего насквозь человека почти без сознания. Когда он будет чувствовать себя лучше, можно задать ему любые вопросы, я если ответы покажутся неубедительными, что стоит связаться с материком при помощи радиопередатчика, который есть у Тома?

Когда Люси помыла посуду, она осторожно поднялась наверх и заглянула в детскую. Мужчина спал лицом к двери, при ее появлении моментально проснулся. Опять, ровно на секунду, в его глазах ей почудился страх.

- Все нормально, спите, - прошептала она. - Я пришла лишь проверить, как вы. Он молча закрыл глаза.

Люси спустилась вниз, накинула на себя и Джо дождевики, одела высокие резиновые сапоги и вышла с ребенком из дома. По-прежнему дождь лил как из ведра, дул ужасный ветер. Она бросила взгляд на крышу: оттуда все-таки слетело несколько черепиц. Согнувшись на ветру, мать и сын пошли к вершине утеса.

Она крепко держала мальчика за руку - в такую непогоду его вполне могло снести ветром. Уже через пару минут Люси пожалела о том, что вышла из дома. Беспощадные капли дождя проникали за воротник, попадали в сапоги, Джо наверняка тоже промок, что ж, теперь ничего не поделаешь, возвращаться не имеет смысла. Она решила подойти к берегу.

Однако, приблизившись к тому месту, где вниз с утеса спускался настил, поняла, что это невозможно. Скользкие узкие доски полностью промокли, спускаться было далеко не безопасно. Раз потеряешь равновесие, и тут же упадешь головой в песок, ил или гальку с высоты шестьдесят футов. Лучше остаться и смотреть на море отсюда. Зрелище, открывшееся ее глазам, впечатляло. Огромные плотные волны, каждая величиной с маленький дом, боролись внизу, быстро сменяя одна другую. Достигнув берега, волна вздымалась вверх, словно дразнящий язык, извивающийся в форме вопроса. Впрочем, это длилось секунды. В ярости волна отскакивала назад, ударившись о скалу. Шум, пена, брызги заставили Люси немедленно отойти от края; Джо при этом лишь визжал от удовольствия. Она услышала его смех только потому, что схватила ребенка на руки, рот оказался близко к уху. Рокот волн, вой ветра заглушали все вокруг.

Было что-то очень захватывающее, щекочущее нервы в том, как они стояли на бушующем ветру, рядом хлещут сумасшедшие волны... вроде бы и в безопасности, и в то же время нет, находятся на краю утеса, дрожат от холода страха, покрываются испариной. Да, здесь испытываешь сильное чувство. Много ли их было, сильных чувств, в ее жизни?

Люси уже собиралась возвращаться в дом, беспокоясь о здоровье мальчика, но тут увидела судно.

Вернее, не судно, а только обломки. Внизу валялись крупные палубные доски и киль. Беспорядочно разбросанные, они лежали меж скал словно спички, выпавшие из коробка. Судно, должно быть, довольно большое; одному им было управлять крайне сложно. Море нанесло жуткие разрушения, поломало все и вся.

Боже, как мог человек выдержать такое и остаться в живых?

Она содрогнулась при мысли, что волны и камень могли сделать с человеческим телом. Джо заметил ее смятение, сказал прямо в ухо:

- Пошли домой, мам.

Люси отвернулась от моря, поспешила по грязной тропинке к дому.

Они пришли, сняли с себя мокрые плащи, шапки, сапоги, повесили их в кухне на веревку сушиться. Люси опять поднялась наверх и заглянула в комнату к незнакомцу. На этот раз он не открыл глаз. Казалось, глубоко мирно спит, но было такое чувство, будто он проснулся, услышав ее шаги еще на лестнице, и закрыл глаза ровно перед тем, как она открыла дверь.

Люси наполнила ванну горячей водой. Она и мальчик промокли до костей. Не раздумывая, мать посадила ребенка в ванну, затем разделась, пристроилась рядом с ним. Какое блаженство сидеть в тепле. Все-таки здорово находиться в своем собственном доме, в тепле и уюте, когда за прочными каменными стенами бушуют ветер, море и волны.

Жизнь неожиданно повернулась к ней лицом, вновь стала полна интересных событий. В одну ночь свалилось все сразу - шторм, кораблекрушение, загадочный мужчина, и это все после трех лет... Она надеялась, что вскоре незнакомец встанет, тогда удастся узнать о нем побольше, многое прояснится.

Но это потом, а пока пора готовить мужчинам обед, благо можно потушить баранью грудинку. Она вылезла из ванны, вытерлась мягким полотенцем. Джо остался в воде; он играл со своей любимой игрушкой - старой резиновой кошкой. Люси внимательно оглядела себя в зеркале, отметив складки на животе, оставшиеся после беременности. Они, конечно, медленно исчезают, но полностью не пропадут. Впрочем, надо попробовать комплексный массаж. Она улыбнулась своему отражению. Да, я что-то увлеклась, к тому же мой живот, увы, ни для кого не представляет интереса.

- Можно еще минутку побыть в ванной? - прервал ее размышления Джо. Он всегда так говорил - "одну минутку", но она растягивалась на полдня.

- Только пока я одеваюсь. - Она повесила полотенце на вешалку, сделала шаг к двери...

Там стоял незнакомец и молча смотрел на ее обнаженное тело.

Они встретились взглядами. Странно - вспоминала потом этот момент Люси - но тогда она не испытывала ни капли стыда, ей абсолютно не было страшно, и все из-за выражения его лица, в котором не было ни тени похоти или усмешки. Он смотрел не на низ живота, даже не на груди, а только в лицо прямо в глаза. И она смело смотрела в ответ, ничуть не смущаясь, лишь слегка потрясенная происходящим. Люси глядела на него и удивлялась, почему она не кричит, не пытается закрыть тело руками, захлопнуть дверь, наконец.

И все же затем в его глазах что-то промелькнуло - а может, ей показалось - восхищение, веселый юмор с оттенком грусти. Что именно, она так и не узнала, потому что буквально через минуту дверь закрылась, он быстро ушел в свою комнату. Почти сразу вслед за этим Люси услышала, как заскрипели пружины матраса.

Непонятно почему, в итоге она почувствовала себя ужасно виноватой.

20

Персиваль Годлиман сделал уже все, что мог. Каждый полицейский в Объединенном королевстве имел при себе фотографию Фабера, добрая половина их искали его повсюду денно и нощно. В городах проверяли отели и пансионы для приезжих, вокзалы, автобусные станции, кафе, торговые центры; повсюду на мостах, в арках и полуразрушенных зданиях - были вывешены объявления о розыске. На селе искали в сараях и амбарах, пустых домах, заброшенных замках, в чаще и на полянах, в поле. Его фото показывали служащим на железной дороге, бензоколонках, паромах, налоговым инспекторам. Все порты и аэродромы были перекрыты, на каждой стойке паспортного контроля обязательно приклеена его фотография.

Разумеется, полицейские считали, что разыскивается уголовный преступник, убийца. Каждый бобби10 знал, что мужчина с фотографии ножом убил в Лондоне двоих человек. Старшие офицеры знали чуть больше: что в одном случае имело место нападение на сексуальной почве, в другом мотивы неясны, в третьем - об этом постовых в известность не ставили - непонятное жестокое нападение на солдата в поезде, следовавшем по маршруту Лондон Ливерпуль. Только главные констебли в графствах и несколько офицеров Скотланд-Ярда знали, что солдат был прикомандирован к МИ-5 и всеми убийствами так или иначе занимается контрразведка.

Пресса также думала, что идет обычная погоня за убийцей. На следующий день после того, как Годлиман сообщил в деталях о происшедшем, большинство газет в своих вечерних выпусках напечатали эту информацию. В утренние выпуски, предназначенные для Шотландии, Северной Ирландии и Северного Уэльса, информация не успела попасть, но на следующий день были краткие сообщения. Убитый в Стоквэле проходил как разнорабочий под вымышленным именем, приводились анкетные данные самого общего характера, намекалось на возможную связь данного убийства с гибелью Юны Гарден в 1940 году. В качестве орудия убийства прямо указывался стилет.

В Ливерпуле две газеты быстро прознали про мертвое тело, найденное в поезде, и обе задались вопросом, не замешан ли и здесь лондонский убийца со стилетом. Они навели в этой связи справки в местной полиции, но дело закончилось так же быстро, как началось. Редакторы получили телефонные звонки от главного констебля, в результате по данному поводу в газетах не появилось ни строчки.

В общей сложности было задержано сто пятьдесят семь высоких брюнетов, похожих на Фабера. Все, за исключением двадцати девяти, смогли доказать свое алиби, с остальными беседовали представители контрразведки. Двадцать семь призвали в свидетели родителей, родственников, соседей, которые подтвердили, что они родились в Британии и жили здесь в двадцатые годы, когда Фабер точно был в Германии.

Оставшихся двоих доставили в Лондон и подвергли вторичному допросу, на этот раз допрашивал сам Годлиман. Оба были холостяками, не имели живых родственников, кочевали с места на место, подолгу нигде не останавливаясь. Первый - хорошо одетый, с виду приличный человек, который безуспешно пытался убедить, что он постоянно ездит по стране, нанимаясь на временную работу, вроде сезонного рабочего. Годлиман прямо заявил ему, что в отличие от полиции обладает правом упрятать за решетку любого вплоть до окончания войны. Однако пустячные дела его не интересуют, к тому же показания являются сугубо конфиденциальными и не выходят за стены Военного министерства.

Услышав такое, мужчина сразу сознался, что он мошенник, и дал адреса девятнадцати пожилых женщин, которых обманул, украл драгоценности, причем сделал это за последние три недели. Годлиман передал его полиции.

Он чувствовал себя свободным от любых обязательств, имея дело с профессиональным обманщиком и вором.

Последний подозреваемый также раскололся достаточно быстро. Его тайна заключалась в том, что он по сути не холостяк, во всяком случае уже долгое время. У него жена в Брайтоне. В Бирмингеме тоже. И еще в Колчестере, Ньюбери, Эксетере. В один день все пятеро предъявили брачные свидетельства. Многоженца отправили в тюрьму, где он сидел и ждал суда.

Годлиман по-прежнему спал в конторе, розыск продолжался.

Бристоль, вокзал Темпл Мида:

- Доброе утро, мисс. Пардон, что отвлекаю, вы не посмотрите здесь кое-какие снимки?

- Эй, девочки, пришел бобби, хочет, чтобы мы взглянули на его карточки.

- Ладно, мой хорошие, я серьезно. Просто скажите, видели вы его или нет?

- А он ничего, смотрится что надо. Была бы не прочь с ним познакомиться.

- Вряд ли захочешь, если узнаешь, что он натворил. Вы тоже посмотрите, пожалуйста.

- Никогда его не видела.

- Нет, не встречались.

- И я нет.

- Послушайте, когда вы его поймаете, спросите, не хочет ли он дружить с хорошей девочкой из Бристоля.

- Ну, девочки, вы даете... вам просто выдали штаны и оформили на должности носильщиков, а вы уже думаете, что и вести себя надо, как мужики...

Паромная переправа в Вулвиче:

- Мерзкая погода, констебль, правда?

- Точно, капитан, но, думаю, в открытом море сейчас еще хуже.

- Что-нибудь хотите? Или только на тот берег?

- Хочу, капитан, чтобы вы взглянули на одно лицо.

- Тогда давайте я сперва надену очки. Нет, нет, не волнуйтесь, на реке вдаль я вижу отлично, но когда нужно рассмотреть что-то очень близко, пользуюсь очками.

- Ну что? Напоминает кого-нибудь?

- Нет, абсолютно никого.

- И все же, если вдруг он вам попадется, сразу дайте мне знать.

- Безусловно.

- Все. Счастливого рейса.

- Спасибо. Если бы не эта чертова погода.

Лондон, Лик-стрит, 35, микрорайон Е1:

- Сержант Райли, какая встреча!

- Прости мое нахальство, Мейбл, служба. У тебя сейчас кто на постое?

- Все уважаемые приличные люди. Ты же меня знаешь, сержант.

- Да, конечно, вот, собственно, почему я здесь. Не может так быть, что один из твоих приличных в бегах?

- С каких пор сержант Райли ловит уклоняющихся от призыва в армию?

- Я этим не занимаюсь, Мейбл. Но кое-кого ищу, и если он здесь, то, скорее всего, сказал, что находится в бегах.

- Послушай, Джек, если я тебе поклянусь, что всех своих постояльцев хорошо знаю, ты уйдешь и перестанешь меня допрашивать?

- Гм... А почему я должен кому-то верить?

- Да все потому же, из-за 1936 года, когда нам вдвоем было хорошо, помнишь?

- Однако ты выглядела тогда моложе, Мейбл.

- Ты тоже, Джек.

- Хорошо, сдаюсь. Лучше посмотри на фото. Если этот тип появится, пошли мне весточку, договорились?

- Обещаю.

- И ни в коем случае не тяни.

- Ладно, надоел со своими наставлениями.

- Мейбл... он зарезал тут одну, приблизительно твоего возраста. Это я так, к слову.

В кафе "У Билла" на шоссе А 30, около Бэгшота:

- Привет, Билл, мне как всегда: чай и два куска сахара.

- А, констебль Пирсон, приветствую вас. Гадкая погода сегодня.

- Послушай, Билл, что у тебя на той тарелке? Ракушки из Портсмута, что ли?

- Да это булочки с маслом, вы же знаете.

- Не может быть! Тогда дай мне парочку. Спасибо... Вот что, ребята. Кто не хочет, чтобы его грузовик обыскали сверху донизу, пусть лучше сразу выходит... Так-то лучше. А теперь взгляните на фотографию.

- Зачем вам нужен этот парень, констебль? Забыл включить фары вечером?

- Постарайся не острить, Гарри, и передай фото по кругу. Кто-нибудь из вас подвозил этого типа?

- Только не я.

- Я тоже.

- Нет, констебль.

- Никогда не видел.

- Спасибо, ребятки. Если увидите, сообщите. Пока.

- Констебль?

- Да, Билл?

- По-моему, вы забыли заплатить за булочки.

Бензоколонка Сметвика в Карлайле:

- Доброе утро, миссис. Можно вас на минутку?

- Да, сейчас подойду, только рассчитаюсь с этим джентльменом... с вас двенадцать фунтов, шесть пенсов, сэр. Спасибо. Всего доброго...

- Как дела?

- Ужасно, как обычно. Чем могу быть полезна?

- Зайдем в помещение, ладно? Есть разговор.

- Пойдемте.

- Внимательно посмотрите на фотографию и скажите, не обслуживали ли вы недавно этого человека?

- Совсем не трудно. Сейчас у нас с клиентами туго. Да, точно, он заправлялся у меня.

- Когда?

- Позавчера утром.

- Вы уверены, что это он?

- Дайте еще раз взгляну. Конечно, мужчина старше, чем на фото, но лицо одно и то же.

- Какая была машина?

- Серая такая, с брезентовым откидным верхом. Двухместная. Спортивного типа. Да, там у подножки висела запасная канистра. Ее я тоже наполнила.

- Помните, как был одет мужчина?

- Смутно... вроде что-то из рабочей одежды.

- Высокий?

- Да, повыше вас.

- Где тут телефон?

Вильяму Дункану шел двадцать второй год. Это был высокий малый ростом более пяти футов, вес 150 фунтов, парень отличался крепким здоровьем. Такие показатели возникли не на пустом месте; Вильям почти все время проводил на открытом воздухе, его абсолютно не интересовали сигареты или спиртное, в общем, вел благопристойный образ жизни. И все-таки в армию его не взяли.

Казалось, он рос нормальным ребенком, может быть, лишь немного запаздывающим в развитии, пока в возрасте восьми лет его мозг не потерял способности развиваться дальше и остался на прежнем уровне. Вроде, никакой психической травмы, ушиба, сотрясения, поэтому непонятно, что явилось истинной причиной срыва. Какое-то время явно никто ничего не замечал, и в десять лет его считали немного умственно отсталым, в двенадцать - стали подозревать, что дебил, в пятнадцать все стало окончательно ясно, а в восемнадцать его уже вовсю звали Полоумный Вилли.

Родители Вилли входили в малочисленную фундаменталистскую религиозную группу, членам которой разрешалось жениться или выходить замуж только за своих же братьев и сестер по вере (возможно, это и послужило причиной слабоумия Вилли). Они, естественно, молились за него, но так как это не помогало, его повезли к врачу-специалисту в Стерлинг. Доктор, пожилой уже человек, дал ему несколько тестов и потом печальным тоном констатировал, сверкая очками в позолоченной оправе, что у парня мозг восьмилетнего ребенка и сделать ничего нельзя, так сказать, медицина бессильна. Родители продолжали за него молиться, но начали - думать, что такой ребенок послан им Богом, чтобы испытать их веру, поэтому окончательно определились, что Вилли - блаженный и с нетерпением ждали дня, когда встретят его в раю в здравом рассудке, уже после исцеления. Однако пока он на земле, ему нужна работа.

Восьмилетний мальчик может разве что пасти коров. Какая-никакая, а работа, поэтому Полоумный Вилли стал пастухом. Малый пас своих коров в тот день, когда впервые заметил ту машину.

Он сразу решил, что там влюбленные.

Насчет влюбленных Вилли был в курсе. То есть знал, что такие существуют и проделывают друг с другом разные интересные штучки, специально выбирая места потемнее, например, густые кусты, кинотеатры или автомобили; подобные вещи держатся в секрете, болтать не принято. Итак, Вилли поспешил быстрее отогнать коров от кустов, за которыми стоял припаркованный двухместный "моррис", модель "Каули", 1924 года выпуска (впрочем, относительно автомобилей познания Вилли также были на уровне восьми лет). Он изо всех сил старался не заглядывать в машину, чтобы быть подальше от греха.

Вилли отвел свое маленькое стадо в коровник на дойку, пошел домой окольным путем, поужинал, старательно прочел вслух одну главу из Левитикуса, а затем поспешил лечь в постель, чтобы немножко помечтать о влюбленных.

На следующий день машина все еще стояла за кустом.

Несмотря на свои скромные познания и наивность, Вилли знал, что в любом случае влюбленные не вытворяют всякую чертовщину двадцать четыре часа в сутки, поэтому, не раздумывая, сразу подошел к машине и заглянул внутрь. В кабине никого не было. Земля рядом оказалась черной и липкой от вытекшего масла. Вилли подумал и решил, что дело тут, наверное, не в проделках влюбленных: очевидно, автомобиль сломался, водитель его оставил. Юноша мало задумывался над вопросом, почему машину старательно упрятали за куст.

Придя в коровник, он сообщил фермеру об увиденном.

- Там на тропинке, что сворачивает с дороги, сломанный автомобиль.

Фермер, высокий широкоплечий мужчина, заинтересовался, насупил густые желтые брови.

- Рядом что, никого нет?

- Нет, и вчера тоже не было.

- Почему же ты мне вчера ничего не сказал?

Вилли покраснел.

- Я думал, может там внутри... ну, как их... влюбленные.

Фермер оценил его простодушие, потрепал по плечу. - Ладно, иди домой, я сам займусь этим делом. Фермер подоил коров, пошел вниз по тропинке... Ему сразу показался странным тот факт, что машина упрятана в кусты. Он уже слышал об убийце из Лондона, орудовавшем стилетом, и, хотя не усматривал здесь связи с покинутым автомобилем, все равно думал, что дело тут непростое, и если потянуть за ниточку, чем черт не шутит, вдруг и впрямь откроется какое-то преступление. После ужина он послал старшего сына на лошади в деревню связаться по телефону с полицейским участком в Стерлинге.

Полиция явилась к нему в дом так быстро, что сын даже не успел вернуться. Полицейских было не меньше дюжины, и каждый - любитель чаевничать. Буквально полночи фермер с женой, не переставая, подливали и подливали чай.

Позвали Полоумного Вилли; он несколько раз подробно рассказал, как впервые увидел машину днем раньше, и опять смутился, объясняя, что он подумал в тот момент.

Для фермера и его семьи ночка выдалась, пожалуй, самой хлопотной за всю войну.

В тот вечер Персиваль Годлиман готовился к четвертой подряд бессонной ночи в конторе, поэтому забежал домой помыться, сменить одежду и захватить кое-что из вещей.

Он получил служебную квартиру в Челси. Квартирка была небольшой (впрочем, для одного вполне достаточной) и чистой, разве что, за исключением кабинета, куда уборщице входить не разрешалось. Кабинет постепенно оказался весь заваленным книгами и разными деловыми бумагами. Мебель, разумеется, сплошь довоенная, но подобранная со вкусом, вентиляция в квартире отменная. В гостиной удобные стулья с кожаной обивкой, граммофон, на кухне новенький комбайн.

Пока ванна наполнялась водой, Годлиман курил сигарету - он перешел на сигареты недавно, с трубкой было слишком много возни - и с любовью рассматривал предмет своего обожания - фантастический пейзаж позднего средневековья, выполненный в довольно мрачных тонах; возможно, картину писал сам Бош. Вещь передавалась в роду по наследству, поэтому Годлиман относился к ней с благоговением и даже в самые трудные для себя времена, остро нуждаясь в деньгах, не помышлял ее продать.

В ванне он почему-то вспомнил о Барбаре Диккенс и ее сыне Питере. Персиваль никому не рассказывал о ней, даже Блогсу, хотя уже собирался было сделать это тогда, в разговоре насчет повторной женитьбы, но неожиданно помешал полковник Терри. Барбара Диккенс - вдова, мужа убили на фронте в первые дни войны. Точного возраста Годлиман не знал, но на вид ей около сорока, так что двадцатидвухлетний сын имел довольно молодую маму. Она работала в спецслужбе, дешифровывала перехваченные сообщения противника. Забавная женщина, одновременно умная и привлекательная. К тому же Барбара богата, хотя это и не так важно. Годлиман давно приметил ее и уже трижды приглашал обедать до начала погони за Фабером. Он считал, что Барбара его любит.

Во всяком случае, она познакомила его с сыном Питером, армейским капитаном. Парень ему понравился, но Годлиман знал одну тайну, о которой не подозревали ни Барбара, ни ее сын: Питер должен был участвовать в крупной операции по высадке английского десанта во Франции. Неизвестными оставались только день и час.

От того, удастся поймать Иглу или нет, в конечном итоге зависела жизнь и этого парня, и многих, многих других.

Годлиман вылез из ванны, тщательно побрился. В голову лезла одна навязчивая мысль. А люблю ли я ее? Конечно, это нельзя назвать той любовью, что бывает в юности. Юноши считают любовью пылкую страсть, тут же нечто другое. Это, скорее, привязанность, восхищение, нежность и, совсем немного, желание. Если это и есть любовь, то он, несомненно, влюблен.

Помимо всего прочего, надоело жить одному, хочется кого-то иметь рядом. Годами он желал липа уединения, чтобы спокойно творить, заниматься наукой. Теперь же, с тех пор как он попал в контрразведку, им овладел дух товарищества: вечеринки, частые ночные бдения на службе; ему, непрофессионалу, доверили серьезное ответственное дело; он имеет возможность бок о бок работать с людьми, которых повсюду, может, подстерегает смерть, они ходят по лезвию бритвы. Все это буквально заразило Годлимана, изменило не только его образ жизни, но и его самого. Конечно, после войны впереди совсем другая жизнь, многое забудется, останется одно: нужен близкий человек, с которым легко поделиться радостями и неудачами, нужен кто-то, кого можно обнять ночью, сказать просто так: "Эй! Посмотри-ка сюда! Ну разве это не прекрасно?"

Да, тяжело, идет изнурительная, жестокая, разрушительная война, но рядом друзья. Если вместе с миром в его дом придет одиночество, Годлиман этого не вынесет, тут нет никаких сомнений.

Одеваясь, Персиваль чувствовал приятный запах свежего белья, хруст отглаженного воротничка рубашки. Он уложил в небольшой чемодан белье на смену, напоследок налил себе рюмку виски. Ничего, шофер в "даймлере" у подъезда подождет.

Годлиман набивал трубку табаком, когда зазвонил телефон. Он отложил трубку в сторону, зажег сигарету.

Звонили по оперативной связи. Оператор предупредил, что сейчас соединит его со старшим суперинтендантом Далкейтом из Стерлинга, который хочет переговорить.

Раздался щелчок.

- Здесь Годлиман.

- Мы нашли "моррис", тот, что в розыске, - сразу, без вступления, начал Далкейт.

- Где?

- На шоссе А 80, к югу от Стерлинга.

- Машина пустая?

- Да, к тому же сломанная. Она стоит там, как минимум, двадцать четыре часа. Очевидно, водитель съехал с дороги и оставил ее в кустах. Машину нашел один слабоумный паренек - калека, работающий у фермера.

- Есть где-либо поблизости автобусная остановка или железнодорожная станция?

- Нет.

- Тогда, похоже, тот, кого мы ищем, был вынужден идти пешком или пытаться остановить на шоссе попутку.

- Точно.

- Знаете что, вам нужно немедленно расспросить...

- Мы уже пытаемся выяснить, не видел и не подвозил ли его кто-нибудь из местных.

- Хорошо. Если что, известите меня. Я пока свяжусь со Скотланд-Ярдом. Вам большое спасибо, Далкейт.

- Будем держать связь. Всего доброго, сэр.

Годлиман повесил телефонную трубку, прошел в кабинет, сел, открыл атлас автомобильных дорог Северной Британии. Так, Лондон, Ливерпуль, Карлайл, Стерлинг... Фабер явно стремился попасть на северо-восток Шотландии.

Годлиман задался вопросом, действительно ли Фабер пытается ускользнуть. Если это не так, то ему лучше было повернуть на запад, пробираться через нейтральную Ирландию. Восточное побережье Шотландии - не самый удобный путь, там полно военных объектов. А что если Фабер решил остаться и продолжать собирать сведения в Великобритании, несмотря на то, что находится на крючке у МИ-5? В принципе, такое возможно, но, учитывая высокие профессиональные качества агента, его крайнюю осторожность, это, по меньшей мере, странно. В Шотландии он, конечно, тоже мог узнать многое, однако это не шло ни в какое сравнение с той информацией, которая уже имелась у него на руках.

Следовательно, Фабер, скорее всего, потому направляется на восток, что имеет возможность уйти именно оттуда. Годлиман прикидывал способы отступления, какими мог располагать шпион: легкий прогулочный самолет, который приземлится где-нибудь в пустоши посреди болот; рискованное путешествие по Северному морю на украденном судне; встреча в море с немецкой подводной лодкой, как считает Блогс. Кроме того, он может пробраться на какой-либо торговый корабль и уплыть на нем к нейтралам в Балтику, сойти на берег, например, в Швеции, пересечь границу с Норвегией... оттуда все уже гораздо проще.

В любом случае нужно немедленно поставить в известность Скотланд-Ярд. Они могут запросить шотландскую полицию и попытаться узнать, не подвозил ли его кто на машине в окрестностях Стерлинга. Годлиман вошел в гостиную, направился к телефону, но в этот момент аппарат зазвонил сам. Он взял трубку.

- Годлиман слушает.

Оператор сообщил, что с ним хочет говорить некий мистер Ричард Портер из Абердина.

Странно, Годлиман ждал звонка лишь от Блогса из Карлайла.

- Да, соедините его, пожалуйста. Алло? Годлиман у аппарата.

- Вас беспокоит Ричард Портер из местного комитета самоуправления и охраны порядка.

- Чем могу быть вам полезен?

- Понимаете, вышла довольно необычная история.

- Так-так, интересно, продолжайте. - Годлиман еле сдерживал нетерпение.

- Тот тип, которого вы ищете... В общем, черт побери, так получилось, но я сам подбросил его на машине.

Годлиман сжал трубку.

- Когда это произошло?

- Позапрошлой ночью. Моя машина сломалась на шоссе А 80 как раз рядом со Стерлингом, в полной темноте. И вот вдруг появляется этот парень, один, пешком и чинит ее, понимаете.

- Где вы его высадили?

- Непосредственно в Абердине. Он сказал, ему нужно в Банф. Я, когда добрался домой, сразу свалился в постель от усталости и вот только сегодня днем...

- Не надо укорять себя, мистер Портер, вы ни в чем не виноваты. Спасибо, что позвонили.

- Правда? Тогда у меня все, извините, если что не так. - Он повесил трубку.

Годлиман позвал оператора.

- Срочно найдите мне Блогса, он в Карлайле.

- Сэр, Блогс уже на линии.

- Хорошо, соединяйте.

- Привет, Перси, какие у вас новости?

- Фред, мы напали на его след. Его опознали на бензоколонке в Карлайле, он оставил машину при выезде из Стерлинга и на попутке добрался до Абердина.

- Абердин!

- Очевидно, он пытается ускользнуть через восточный коридор.

- Когда он попал в Абердин?

- Вероятно, вчера рано утром.

- Тогда времени на то, чтобы уйти, у него не было, если только этот каналья не провернул все чертовски быстро. Сейчас там ужасный шторм, такого местные жители уже давно не помнят. Он начался прошлой ночью и продолжается до сих пор. В море не выходит ни одно судно, а самолету уж точно не приземлиться.

- Ладно. Постарайся попасть туда как можно быстрее, а я сейчас свяжусь с местной полицией. Когда будешь в Абердине, сразу же позвони.

- О'кей, выхожу.

21

Когда Фабер проснулся, было почти темно. Через окно в детской он видел серое небо и надвигающиеся сумерки. Шторм так и не прошел; дождь барабанил по крыше и переполнял водосточную канаву; ветер по-прежнему выл и наваливался на стекла.

Он включил маленький ночник у кровати. Даже просто приподняться и протянуть руку оказалось очень сложно - Фабер снова откинулся на подушку. Как плохо и к тому же опасно быть слабым. Там, где все решает сила, нужно быть крепким, иначе ты погиб - растопчут. Страх, конечно, тоже необходим, может быть, именно благодаря страху и осторожности ему удалось так долго водить англичан за нос. Он даже в мыслях не мог представить себе, что вдруг ему уже ничто не угрожает. Как это так? Фабер теперь понял, что, скорее всего, именно присущее ему чувство готовности к самым неожиданным поворотам в жизни подвигло его на выбор профессии разведчика. Так и только так он мог реализовать непреодолимое желание убить всякого, от кого исходила хоть малейшая угроза. Он всегда боялся выглядеть слабым. Этим отчасти объяснялись его вызывающее несоблюдение субординации, ощущение постоянной тревоги, презрение к начальству.

Он ощупал свое тело. Похоже, кругом одни синяки, но слава Богу, ничего не сломано. Жар спал, благодаря недюжинному здоровью удалось избежать бронхита, осложнений, несмотря на ночь, проведенную в штормовом море. Оставалась только слабость. Но он подозревал, что дело тут не только в упадке сил... Фабер отчетливо помнил момент, когда очутился на вершине утеса, тогда у него еще возникло чувство, будто он вот-вот умрет. Может, с ним что-то произошло во время того ужасного подъема по склону утеса при угасающем рассудке, когда казалось, уже все кончено?

Он проверил свои немногочисленные вещи. Кассета с негативами по-прежнему на груди, стилет в левом рукаве, прикреплен к руке ремешком, документы и деньги в кармане пижамы.

Фабер откинул одеяло, с трудом сел на кровати, опустил ноги на пол. Слегка закружилась голова, помутнело в глазах, но все быстро прошло. Он встал. Самое главное сейчас - не чувствовать себя каким-то ущербным инвалидом. Он собрал волю в комок, надел халат, вышел в ванную комнату.

Когда Фабер вернулся, у кровати лежала его выстиранная и отглаженная одежда: белье, комбинезон, рубашка... Вдруг он что-то вспомнил, смутные мысли витали в голове. Вроде он уже вставал утром... голая женщина в ванной. Сцена была неожиданной, очень странной, даже загадочной, но тело у женщины действительно великолепное, в этом Фабер точно уверен.

Он медленно переоделся. Неплохо бы сейчас побриться, однако сначала надо спросить разрешения у хозяина, можно ли воспользоваться его бритвой, той, что лежит на полке в ванной. Некоторые мужчины относятся к своим бритвам так же ревниво, как к женам. Впрочем, он, не раздумывая, причесался детской расческой, взяв ее из верхнего ящика комода.

Фабер неодобрительно взглянул на себя в зеркало. Сегодня гордиться нечем, выглядит он далеко не лучшим образом. Конечно, одни женщины находят его привлекательным, другие - нет, но такова участь большинства мужчин. Впрочем, женщин он имел больше многих других. Дело тут отнюдь не в привлекательности, просто ему как здоровому самцу нужна самка, вот и все. Отражение в зеркале не уродливое, и на том спасибо.

Он вышел из комнаты и стал медленно спускаться вниз. Тело снова обволокла знакомая слабость, усилием воли Фабер заставил себя не замечать ее. Цепко схватившись за перила, он медленно переступал ногами, пока не достиг последней ступеньки.

У двери в гостиную он остановился, чуть подождал. Внутри было тихо. Фабер направился на кухню, постучал в дверь и вошел. Молодая чета сидела за столом, заканчивая ужин.

Увидев его, женщина резко поднялась со стула.

- Как, уже встали? Вы уверены, что можно?

Фабер позволил ей подвести себя к креслу.

- Спасибо. Наверное, в ваших глазах я выгляжу больным больше, чем есть на самом деле.

- Вы, я чувствую, не совсем понимаете, через что вам удалось пройти. Есть будете?

- Я вас так обременяю...

- Не дурите, нисколько. На всякий случай я согрела вам суп.

- Вы оба так добры ко мне, а я даже не знаю ваших имен.

- Дэвид и Люси Роуз. - Она налила суп в тарелку, поставила ее перед незнакомцем. - Дэвид, отрежь хлеба, пожалуйста.

- А меня зовут Генри Бейкер. - Фабер понятия не имел, почему так сказал, ведь у него нет с собой соответствующих документов. Полиция искала некоего Генри Фабера, поэтому разумнее всего стать Джеймсом Бейкером. Однако он почему-то хотел, чтобы эта женщина звала его этим именем. Генри по сути, соответствует немецкому Генрих.

Он попробовал ложку супа и внезапно ощутил ужасный, непреодолимый голод. Весь суп и хлеб были съедены тут же, без остатка. Он закончил, оторвал глаза от тарелки. Люси захохотала. Ей очень шло, когда она смеялась - Фабер обратил внимание на прелестный рот, ровные белые зубы, весело сощуренные уголки глаз.

- Хотите еще? - предложила Люси.

- Спасибо, не откажусь.

- Вот теперь, я вижу, вы действительно поправляетесь. Смотрите, и румянец опять на щеках играет.

Фабер понял, что она права, ему определенно лучше. Вторую порцию он из приличия постарался есть помедленнее, но уже буквально через минуту тарелка опустела.

- Как вы оказались в море во время шторма? - спросил Дэвид. Это были его первые слова на кухне.

- Дэвид, не надоедай Генри своими расспросами.

- Ничего, что вы, - быстро нашелся Фабер. - Просто по глупости. Впервые с начала войны выбрал денек порыбачить и совершенно не подумал о погоде. А вы сами, рыбак?

Дэвид отрицательно покачал головой.

- Фермер, развожу овец.

- У вас, наверное, много работников?

- Нет, помогает только один, старик Том.

- А на острове есть другие овцеводческие фермы?

- Нет. Мы живем на одном конце острова. Том на другом, и больше никого и ничего нет, только овцы.

- Вот как. - Фабер подумал, что все складывается не так уж плохо. Женщина, калека, ребенок, старик... он чувствовал, что его мускулы становятся крепче, наливаются энергией.

- Каким образом вы поддерживаете связь с материком?

- Раз в две недели сюда приходит барка. Она должна быть в понедельник, хотя шторм не утихает, придется подождать. На крайний случай у Тома в доме есть радиопередатчик, но пользоваться им можно только при самой острой необходимости. Вот, например, если бы мы знали, что вас ищут спасатели или вам необходима срочная медицинская помощь, я бы им непременно воспользовался. Впрочем, похоже, с вами все в порядке... Правда, есть одно маленькое неудобство. Дело в том, что во время такого шторма никто не будет никого снимать с острова, а когда шторм закончится, все равно сюда придет барка.

- Конечно, я понимаю. - За озабоченным тоном Фабер постарался скрыть радость. Он уже обдумывал детали, как связаться в понедельник с подводной лодкой. В гостиной он успел заметить обычный радиоприемник. В случае необходимости можно переделать его на скорую руку в импровизированный передатчик. Однако, если у Тома уже есть свой, готовый, что ж, одной проблемой меньше... - А зачем, собственно. Тому радиопередатчик?

- Он сотрудничает с береговой охраной и должен сообщать о приближении вражеских самолетов к материку. В июле 1940 года Абердин бомбили. С воздушной тревогой запоздали. В результате пострадало пятьдесят человек, были убитые и раненые. Именно тогда Тому дали его задание. Он, правда, неважно видит, зато хорошо слышит.

- Вероятно, немцы летят из Норвегии?

- Должно быть, оттуда.

Люси встала.

- Мужчины, чего здесь сидеть, давайте пройдем в комнату.

Они оба последовали за ней - один пешком, другой в кресле. Фабер уже не чувствовал ни слабости, ни головокружения. Он вежливо придержал Давиду дверь, тот проехал к камину. Люси предложила Фаберу бренди. Он отказался. Она налила немного себе и мужу.

Фабер откинулся на спинку стула, внимательно разглядывал сидящую перед ним супружескую чету. Люси, вне всякого сомнения, красива: овальное лицо, широко посаженные кошачьи глаза необычного янтарного цвета, пышные блестящие темно-рыжие волосы. За мужским рыбацким свитером и мешковатыми штанами определенно скрывалась изящная женская фигурка. Если одеть ее в шелковые чулочки и, скажем, нарядное платье для коктейля, она наверняка будет обворожительна. Дэвид тоже ничего, может быть, даже красив, только вот густая черная борода отбрасывает тень на лицо. Волосы почти черные, кожа смуглая, будто он родом из Средиземноморья. Он, наверное, был высоким, пока не лишился ног. Зато есть длинные, чрезвычайно сильные руки, которые годами крутят колеса инвалидного кресла.

Да, красивая пара, хотя так или иначе что-то у них не так. Фабер не являлся специалистом в области брака и семейных отношений, но как профессионал-разведчик умел находить ответы на вопросы без слов, просто по чуть мимолетному движению тела, глаз, губ. Он умел различать, когда лгут, что-либо скрывают, боятся. Вот и сейчас Люси и Дэвид редко смотрят друг на друга, стараются держаться друг от друга подальше. С ним они разговаривают больше, чем между собой. Они обходят друг друга, как индюки, которые всегда предпочитают ходить чинно, иметь перед собой несколько квадратных футов свободного пространства. Чувствовалось, что напряжение между ними близко к пределу. Они, словно Черчилль и Сталин, на время вынужденные забыть взаимную неприязнь, пока сражаются против общего врага. Фаберу внезапно захотелось узнать, что послужило причиной такого отчуждения. Черт побери, в этом маленьком уютном домике страсти, похоже, здорово накалены, несмотря на разноцветные одеяла, вышивку, плетеные кресла, огонь в камине и акварельные рисунки в рамках, развешенные на стенах. Жить здесь одним, где рядом только ребенок и старик для компании, да еще когда между ними пробежала кошка... это напоминает одну пьесу, которую он видел в Лондоне. Автор - вроде американец... как там бишь его... Теннесси...

Дэвид залпом допил бренди.

- Я, пожалуй, пойду спать. Спина что-то устала.

Фабер привстал со стула.

- Извините, это я, наверное, вас задержал. Дэвид небрежно махнул рукой.

- Нет-нет, оставайтесь еще, вы ведь и так спали весь день, так что вам рано. Кроме того, Люси хочется поболтать, я же знаю. Это все моя спина, правда, на нее, бедную, падает двойная нагрузка, раз нет ног.

- Тебе лучше выпить две таблетки на ночь, - сказала Люси. С верхней полки книжного шкафа она взяла баночку, высыпала из нее пару таблеток, протянула мужу.

Он проглотил их, не запивая.

- Ладно, спокойной ночи. - Муж выехал в кресле из комнаты.

- Спокойной ночи, Дэвид.

- Хорошего вам сна, мистер Роуз.

Ровно через минуту Фабер услышал, как Дэвид карабкается вверх по лестнице и заинтересовался, как это у него так ловко получается.

Люси заговорила вдруг громко, будто пытаясь заглушить шум на лестнице, тяжелое сопение мужа.

- Вы где живете, мистер Бейкер?

- О, пожалуйста, называйте меня просто Генри. Живу в Лондоне.

- Неужели? Так давно не была там. Наверное, город стал совсем другим в результате постоянных бомбардировок?

- Город изменился, это точно, но не настолько, как вы думаете. Когда вы ездили туда в последний раз?

- В 1940 году. - Она налила себе еще бренди. - С тех пор как мы перебрались сюда, я покидала остров только один раз, да и то это было связано с рождением ребенка. В наши дни, когда кругом война, не очень-то поездишь, правда?

- А почему вы поселились на острове?

- Гм. Сложный вопрос. - Она сидела, мелкими глотками пила бренди, смотрела, как горит огонь в камине.

- Извините, мне, наверное, не стоило...

- Да нет, ничего. Дело в том, что мы попали в аварию фактически в день свадьбы. Тогда Дэвид и потерял ноги. До этого он учился в летном училище и прошел специальную подготовку в качестве летчика-истребителя, вот... а после того кошмара мы оба посчитали, что нужно какое-то время побыть одним, куда-то спрятаться, уехать подальше от чужих глаз. Сейчас я уверена, что мы ошиблись, но тогда казалось все по-другому.

- Что ж, вполне нормальное чувство обиды здорового человека. Все делаешь как лучше, а получается хуже. Люси быстро взглянула на него.

- А вы очень наблюдательны. Генри.

- Тут особо нечего наблюдать. Все и так видно невооруженным глазом, как и то, что вы, например, несчастливы. От волнения она даже заморгала.

- Ваша проницательность пугает.

- Скажете тоже. Очевидное отгадать несложно. Так почему вы продолжаете склеивать вазу из разбитых черепков, ведь видите, что ничего не получается?

- Не знаю, что вам ответить. - (Боже, зачем я так откровенна с этим человеком). - Хотите услышать банальные вещи? То, каким он был до... клятвы, прозвучавшей в церкви во время венчания... ребенок... наконец, война... Если и есть что-то еще, не могу сейчас подобрать слова.

- А может, все дело в ощущении какой-то вины? - произнес Фабер. - И тем не менее вы все же не исключаете варианта оставить его, не так ли?

Она с изумлением уставилась на своего собеседника, медленно покачала головой, боясь хоть на миг признать правоту его слов.

- Откуда вы сразу так много узнали?

- Ерунда. Просто вы, живя на острове уже четыре года, отвыкли от лицемерия, которым страдает общество. А может быть, мне, человеку со стороны, легче во всем разобраться.

- Вы сами сейчас женаты или были когда-нибудь?

- Нет. Ни то, ни другое.

- Почему? Странно.

Теперь настала очередь Фабера прятать глаза, задумчиво смотреть на камин. В самом деле, почему? Для себя у него всегда был наготове ответ на этот вопрос - все из-за выбранной профессии... Но, конечно, ей этого не объяснишь.

- Я просто никогда не позволял себе роскоши кого-нибудь так сильно любить. - Слова буквально слетели с языка, он, к своему собственному удивлению, даже не стремился обдумать ответ. Что ж, наверное, он ответил искренне. Впрочем, интересно, как ей чисто по-женски удалось добиться от него искренности, когда ему казалось, что она полностью в его руках и способна лишь отвечать на его вопросы.

Какое-то время оба молчали. Огонь в камине догорал. Несколько случайных капель дождя выпали из трубы и моментально зашипели, упав на горячие угли. Шторм никак не затихал. Фаберу неожиданно вспомнилась его последняя женщина. Как же ее звали? Ах, да, Гертруда. Это было семь лет назад, но, глядя на мерцающий огонь в камине, он живо представил ее образ: круглое простое лицо германского типа, светлые волосы, зеленью глаза, великолепные груди, слишком широкие бедра, полноватые ляжки, никудышные ноги. Такие обычно становятся хорошими попутчицами в поездах дальнего следования, легко сходятся с людьми, ненасытные страстные натуры, предпочитают секс погрубее. Она старалась угождать ему во всем, обожая за ум (во всяком случае так говорила) и тело (этого могла и не говорить, он знал сам). Гертруда писала стихи для эстрадных песенок, читала их вслух в бедной полуподвальной квартирке в Берлине; занятие было не из прибыльных. Он живо представил ее в неубранной спальне. Вот она голая на кровати, просит его возбуждать ее сильнее, делать больно, вводить орган рукой, лежать не двигаясь, пока она скачет на нем, словно наездница... Все, довольно. Фабер поспешил отогнать видение. Странно, что за долгие годы холостяцкой жизни в Лондоне подобные мысли редко лезли в голову и обычно мешали работе. Он посмотрел на Люси.

- Вы сейчас думали о чем-то своем, я заметила, - она улыбнулась.

- Так, нахлынули разные воспоминания. Разговор-то у нас интересный, про любовь...

- Простите, наверное, мне не следовало затрагивать такие темы.

- Что вы, я даже рад, вдруг вспомнил старое, давно забытое.

- Это хорошие воспоминания?

- Очень. Однако и вы тоже времени не теряли, сознайтесь, мечтали о чем-то? Она опять улыбнулась.

- Я - совсем другое дело, мои мысли в будущем, не в прошлом.

- И что там, в будущем?

Люси уже собиралась ответить, но внезапно передумала, промолчала... Молчание возникало уже дважды за вечер. В ее глазах можно было заметить некоторое напряжение.

- Хотите, я сам отгадаю? Вы находите себе другого мужчину. - Фабер говорил и думал: зачем я это делаю? - Он слабее, чем Дэвид, менее красив, но вы даже где-то любите его за эту слабость. Умен, небогат, с добрым сердцем, хотя не сентиментален, нежный, любящий, желанный...

Бокал с бренди треснул у нее в руке, так она его сдавила, часть спиртного вылилась на колени, осколки упали на ковер, но Люси не обращала внимания. Фабер подошел, присел перед ее стулом. У Люси кровоточил большой палец. Он осторожно взял руку женщины, положил себе на ладонь.

- Вы порезались.

Она безотрывно смотрела на него и... плакала.

- Извините, - произнес он тихим голосом. Порез оказался неглубоким. Женщина вынула из кармана брюк носовой платок, прижала к ране, чтобы остановить кровь. Фабер отпустил ее руку, начал собирать осколки стекла, жалея, что не поцеловал Люси, когда имел такую возможность. Он положил осколки на камин.

- Совершенно не хотел вас расстроить. - (Фабер не был в этом уверен.)

Она убрала платок и взглянула на рану. Палец все еще кровоточил. (Боже, что он со мной сделал.)

- Нужен бинт, - сказал Генри по-деловому.

- На кухне.

Он нашел бинт, ножницы, английскую булавку, наполнил блюдце горячей водой, вернулся в гостиную.

В его отсутствие Люси успокоилась, смахнула с лица слезы. Она сидела не шелохнувшись, пока он смачивал палец в воде, вытирал, аккуратно накладывал повязку. Все это время она смотрела только на его лицо, не на руки, но лицо оставалось безмолвным.

Он закончил, встал, выпрямился. Глупо. Ему, профессионалу, не стоило расслабляться. Довольно, пора остановиться.

- Знаете, я, пожалуй, пойду к себе.

Она кивнула.

- Извините...

- Не надо извиняться, - сказала она, - вам не идет. Ее тон был довольно резким. Он догадался: она тоже почувствовала, что дело принимает серьезный оборот.

- Вы остаетесь?

Она опять ничего не ответила, лишь отрицательно покачала головой.

Фабер проводил ее в холл к лестнице. Он смотрел, как она поднимается по ступенькам, как мягко покачиваются бедра...

Наверху женщина на секунду остановилась.

- Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, Люси.

Она быстро взглянула на него. Он потянулся к ее руке, но Люси отвернулась, шагнула в спальню и, не оборачиваясь, закрыла за собой дверь. Фабер так и остался стоять на лестнице, не зная о том, что творится сейчас у нее в голове. Впрочем, о том, что творится в его собственной, он тоже не знал.

22

Блогс ехал ночью на большой скорости в полицейском пикапе. Холмистые, открытые всем ветрам, шотландские дороги были скользкими от дождя. В некоторых местах лужи были глубиной в два-три дюйма. Дождь буквально захлестывал лобовое стекло. На более возвышенных участках ветер дул так сильно, что машину едва не сносило на вязкую, насквозь промокшую обочину, покрытую дерном. Оставляя позади милю за милей, Блогс напряженно вглядывался в узкую полоску стекла, туда, где работали щетки, стремился разглядеть дорогу впереди, а в это время фары вели тяжелую битву с темнотой и проливным дождем. Чуть севернее Эдинбурга он сбил трех кроликов, испытав неприятное чувство, когда колеса проехались по маленьким телам. Он не снизил скорость, но еще долго думал о том, почему кролики оказались вдруг ночью на дороге.

От напряжения болела голова, от долгого сидения ныла спина. Блогс был голоден. На секунду он приоткрыл окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но в машину натекло столько воды, что сразу пришлось его закрыть. Он думал об Игле. Для Блогса он оставался человеком с фотографии - молодой улыбающийся мужчина в спортивных трусах, держащий в руках кубок, будто военный трофей. Что ж, имеет право, пока он действительно побеждает в гонке. Фабер впереди своих преследователей на сорок восемь часов, кроме того, он один только знает, куда направляется и где его искать. Блогс, конечно, хотел бы сразиться с таким сильным противником, постараться обыграть его, если бы только ставки не были так высоки, чертовски высоки.

Он спросил себя, что сделает, если столкнется с Иглой лицом к лицу. Наверное, выстрелит, не станет дожидаться, пока немец убьет его; главное не промахнуться. Фабер - профессионал высокого класса, с такими лучше держать ухо востро. Большинство шпионов, с которыми ему приходилось иметь дело, - любители: несостоявшиеся революционеры левого или правого толка; романтики, ищущие необычных ощущений; люди, алчные до денег; томящиеся от любви дамы или просто те, кого шантажировали. Профессионалов мало, но они способны на все, очень опасны, не знают жалости.

Оставалось несколько часов до рассвета, когда Блогс въехал в Абердин. Никогда еще в своей жизни он не радовался так уличному освещению, каким бы тусклым и темным оно ни было. Блогс понятия не имел, где здесь полицейское управление, расспросить в такую рань некого, так что он фактически объехал весь город, пока не увидел знакомый синий фонарь (тоже довольно темный).

Он припарковал машину и побежал под дождем в здание. Его уже ждали. Звонил Годлиман из Лондона, а для абердинской полиции это важная столичная шишка. Блогса провели в отделение к Алану Кинсайду, старшему инспектору-детективу, которому на вид было за пятьдесят. В кабинете находились еще три офицера. Блогс поздоровался с ними за руку, не слишком стремясь запомнить их фамилии.

- Черт побери, вы очень быстро добрались из Карлайла, - сказал Кинсайд.

- Так мчался, что чуть не угробился на дороге. У вас не найдется бутерброда?

- О, конечно, есть, о чем разговор. - Кинсайд выглянул за дверь и что-то крикнул. - Сейчас принесут.

Блогс огляделся. Он увидел стены грязно-белого цвета, дощатый пол, простую массивную мебель: письменный стол, несколько стульев, шкаф для хранения документов. Все выглядело довольно блекло: ни картин, ни украшений, никаких следов хозяев. На полу лежал поднос с грязными чашками, от курева стоял дым коромыслом. Похоже, здесь работали всю ночь.

У Кинсайда небольшие усы, тонкие седые волосы, на носу очки. Высокий, интеллигентного вида, мужчина в рубашке, брюках с подтяжками, говорит с заметным местным акцентом - как и Блогс, он сохранит его навсегда, хотя, конечно, Кинсайд продвинулся по служебной лестнице далеко не так быстро, как его коллега из Лондона.

- Что вам известно об этом деле? - спросил Блогс.

- Немного. Хотя ваш шеф Годлиман прямо сказал, что лондонские убийства - по сути, самое мелкое, что совершил этот тип. Кроме того, мы знаем, на какую контору вы работаете, так что, если все сложить, получается интересная вещь...

- Что удалось предпринять? Кинсайд опустил руки на стол.

- Человек прибыл сюда два дня назад, верно? Мы сразу начали его искать. У нас есть его фотография - впрочем, она наверняка имеется у всех полицейских в стране.

- Правильно.

- Мы проверили отели, пансионы для приезжих, железную дорогу и автовокзал. Делали это тщательно, хотя еще не знали, что он здесь. Думаю, не надо говорить, что поиск не дал результатов. Разумеется, снова проводили проверки, но если хотите знать мое личное мнение, он, скорее всего, сразу же покинул город.

Вошла женщина в форме констебля, принесла Блогсу чай и толстый бутерброд с сыром. Блогс поблагодарил, сразу принялся за еду.

- На железной дороге первый поезд отошел сегодня утром, наши люди его проверили. Такая же картина с автовокзалом, поэтому если он уехал, то либо украл машину, либо на попутке. Поскольку сообщения о краже машин не поступали, остается последний вариант...

- Он мог уйти морем, - промычал Блогс, жуя бутерброд.

- В тот день из бухты выходили только мелкие лодки, на них нельзя уйти далеко от берега. А позже вообще ничего не выходило - из-за шторма.

- Какие-нибудь украденные суда?

- Никаких сообщений на этот счет.

Блогс пожал плечами.

- Если в море все равно не выйдешь из-за шторма, владельцы могут вообще не появляться на пристани - в таком случае о пропаже узнают, лишь когда буря утихнет.

- А ведь мы, по-моему, упустили это из виду, шеф, - заметил один из офицеров.

- Да.

- Может быть, начальник порта обойдет все причалы и сам посмотрит? предложил Блогс.

- Точно. - Кинсайд уже набирал номер. - Капитан Дуглас? Здравствуйте. Да, извините, я знаю, в это время все приличные люди еще спят, но обождите, худшего вы еще не услышали - я вынужден просить вас прогуляться по дождю. Да, правильно меня поняли. Нет, к сожалению, не ослышались... - Кинсайд зажал трубку рукой. - Так, пошли сплошные непечатные слова, можно не слушать. - Через минуту он заговорил снова. - Вам надо обойти все причалы и посмотреть по списку, все ли суда на своих местах. Те, которые точно, вы знаете, давно вышли из бухты, можно не учитывать, только сообщите мне фамилии, адреса и, если возможно, телефоны владельцев. Правильно. Да, это уж конечно, с меня причитается. Бутылочка за мной. И удачи вам, старина. Кинсайд повесил трубку.

- Ну что? Жарко? - Блогс улыбнулся.

- Черт побери, если я сделаю своей дубинкой то, что советовал мне старик, больше на заднице мне не сидеть. А если серьезно, я даю ему полчаса, затем часа два на проверку адресов. Да, этим стоит заняться, хотя я все же считаю, он убрался из города на попутке.

- Я такого же мнения, - согласился Блогс. Открылась дверь, вошел мужчина среднего возраста в штатском. Кинсайд и его помощники встали, Блогс последовал их примеру.

- Доброе утро, сэр. Это мистер Блогс из Лондона. Мистер Блогс, разрешите представить вам Ричарда Портера.

Они поздоровались. У Портера красное лицо, аккуратно подстриженные усы. На нем легкое двубортное пальто серо-песочного цвета.

- Здравствуйте, рад вас видеть. Я - тот несчастный, что подбросил вашего человека в Абердин. До сих пор как-то неловко себя чувствую. Портер старался говорить без акцента.

- Всякое бывает, не расстраивайтесь. - На первый взгляд. Портер очень походил на дурака, который возит шпионов в своей машине почти через полстраны. Однако Блогс знал, что за простодушием и внешне пустой головой вполне могут оказаться хорошие мозги, поэтому он решил особо не выступать. Кроме того, разве у него самого было мало досадных ошибок за последние дни?

- Я уже слышал о машине марки "моррис", оставленной в кустах. Где-то там, рядом, я и подобрал парня.

- Вы опознали его на фото?

- Да, конечно, "хотя сначала мы ехали в темноте, и я особо не приглядывался. Зато потом, когда въехали в Абердин, рассмотрел достаточно. Это он, вне сомнений. Если бы мне показали фото раньше, я бы его моментально распознал.

- Понимаю. - Блогс мучительно думал, о чем спросить этого простофилю с пользой для дела. - Что вам в нем больше всего запомнилось, бросилось в глаза?

Ответ прозвучал очень быстро.

- Меня поразили его усталость, нервное состояние и вместе с тем решительность. Да, вот именно в такой последовательности. И потом, сразу видно, он не из Шотландии.

- Опишите, пожалуйста, его акцент.

- Ну что, самый обычный. Учился, видно, в частной школе, впрочем, не в ведущей, в одном из графств Средней Англии. Одевается безвкусно, если вы понимаете, что я имею в виду. Тогда был просто в комбинезоне. Вот, пожалуй, и все.

Кинсайд на секунду прервал беседу, предложил присутствующим чаю. Все согласились. Полицейский направился к двери.

- О чем вы говорили в машине?

- Так, в общем ни о чем.

- Но вы ведь ехали достаточно долго, какие-то темы так или иначе затрагивали...

- Видите ли, главным образом он спал. Фабер быстро починил мою машину - правда, там всего отошел проводок, но я совершенно в технике не разбираюсь - затем сказал, что его машина сломалась в Эдинбурге, а ему надо в Банф. Упомянул, что не хотел бы ехать через Абердин, поскольку у него нет пропуска в запретную зону. И тогда я... Да, я ответил, что об этом он может не беспокоиться, в моей машине патруль не страшен. Свалял этакого дурака, видите ли, но тогда я считал себя обязанным, он же меня вытащил ночью черт знает из какой дыры, понимаете.

- Вас абсолютно никто не винит, сэр, - обратился к нему Кинсайд.

Блогс имел свое мнение, но промолчал.

- Дело в том, что очень немногие люди встречались с Фабером и могут сейчас описать его нам. Подумайте еще, что он за человек? Важна любая деталь.

- Ну, помню, проснулся он, как воин. Вежливый такой, обходительный, умный. Твердое рукопожатие, я всегда подмечаю, как человек здоровается.

- Может, что-либо еще?..

- Да нет. Вот только, когда он проснулся, - Портер сморщил лоб, правая рука у него как-то неестественно пошла в левый рукав, вот приблизительно так.

- Это уже что-то. Там он, очевидно, держит свой нож. Рукав вместо ножен, занятно.

- Все. Боюсь, больше ничем не могу помочь.

- Значит, сказал, что собирается в Банф? Вот там его совершенно точно можно не ждать. Готов поспорить, вы сообщили ему, куда едете до того, как услышали сказку про Банф?

- Да, наверное, вы правы.

- Теперь остается либо Абердин, либо он повернул на юг после того, как вы его высадили. Но ехал-то ведь Фабер в северном направлении, и вам сказал, что поедет дальше на север.

- Не стоит гадать, гаданье здесь не поможет, - заметил Кинсайд.

- Иногда помогает. Вы сказали ему, что работаете в магистратуре?

- Да.

- Вот почему он не убил вас.

- Боже, что вы такое говорите!

- Он определенно знал, что вас будут искать.

Опять открылась дверь. Заглянул какой-то мужчина и прямо с порога заявил:

- Ребята, а у меня тут кое-какая информация, которая вам наверняка интересна, черт меня дери.

Блогс улыбнулся. Судя по речи, это мог быть только капитан Дуглас коренастый старикан с короткими седыми волосами, в зубах внушительного размера трубка, носит блейзер на медных пуговицах.

- Входите быстрее, капитан, - громко воскликнул Кинсайд. - Где это вы так промокли? Вот, старина, не надо шататься по улицам в дождь, говорили вам.

- Катись к черту. - Дуглас простодушно обвел взглядом присутствующих.

Портер выступил вперед.

- Доброе утро, капитан.

- И вам также, ваша милость.

- Ну, выкладывайте, что там у вас? - поторопил Кинсайд.

Капитан не спеша снял фуражку, смахнул с нее капли дождя.

- "Мария II" исчезла. Я сам видел, как она пришла накануне шторма. Как выходила, не заметил, но знаю, что должна была быть на месте. Так или иначе, ее нет ни там, ни на других причалах.

- Кто ее владелец?

- Тэм Хафпенни. Я ему уже звонил. Он оставил ее в порту и с тех пор там не появлялся.

- Что это за судно? - спросил Блогс.

- Сравнительно небольшая рыбацкая лодка, шестьдесят футов в длину, но широкая, крепкая, с мотором. Тип самый обычный для местных вод, рыбаки у нас вообще на это не смотрят, главное - как ведет себя в море.

- Хотел бы в этой связи задать вам один вопрос. А она может выдержать сильный шторм?

Капитан не спешил отвечать, прикуривал трубку.

- Трудно сказать, многое зависит от того, кто на борту.

- На сколько судно могло отойти от берега до шторма?

- Не на много, может, на несколько миль. "Марию II" только вечером привязали.

Блогс нервно ходил по комнате.

- И где она сейчас?

- По всей вероятности, на дне моря. Что ты пристал ко мне, нет своей головы на плечах? - Дуглас говорил без злобы, поэтому никто не обижался.

Блогс не мог поверить в то, что Фабер, скорее всего, мертв. Не более чем робкое предположение, никаких доказательств. Надо что-то делать, нельзя бездействовать. Такого финала он не ждал, чувствовал лишь разочарование. Он почесал щеку, наткнулся рукой на отросшую щетину - нужно побриться.

- Нет, я смогу поверить в это только тогда, когда увижу своими глазами.

- Не увидишь никогда.

- Оставьте, пожалуйста, свои замечания при себе. - Блогс начал сердиться. - Нам нужна ваша информация, а не пессимизм. - Тут присутствующие при разговоре офицеры вспомнили, что, несмотря на свою молодость, он являлся здесь старшим по званию. - Давайте, если вы не возражаете, рассмотрим варианты, которыми располагаем. Первый:

Фабер уехал из Абердина, скорее всего, на машине, а "Марию II" украл кто-то другой. В этом случае сейчас он уже, вероятно, добрался туда, куда хотел, но из-за шторма пока не может покинуть Великобританию. Полиция ищет его везде, ничего больше сделать нельзя. Второй: он все еще в Абердине. В городе также идет розыск. Третий: Фабер покинул Абердин морем. Здесь много проблем. Давайте изучим под-варианты. Итак. А): потерпел кораблекрушение, но смог добраться либо до материка, либо до какого-нибудь острова. В): погиб. - Блогс намеренно не упомянул подвариант: С): благополучно пересел на другое судно - а возможно, на подводную лодку - до начала шторма. Времени у него, правда, было крайне мало, но полностью исключить такую возможность нельзя. Если только его подобрала в море немецкая подлодка, он ушел с концами. Даже не хочется думать об этом. Если же Фабер добрался до берега, - продолжал Блогс, - или потерпел кораблекрушение, рано или поздно у нас будут доказательства - либо "Мария II", либо то, что от нее осталось. Необходимо прямо сейчас начать поиск на взморье, а как только позволит погода, тщательно обследовать поверхность моря с воздуха. Даже если он сейчас на дне океана, можно найти в подтверждение хоть обломки судна. Таким образом, у нас есть три готовых направления. Мы продолжаем розыск, начатый в городах и селах; предпринимаем поиски на взморье севернее и южнее Абердина; готовимся к обследованию моря с воздуха. - Все то время, пока говорил, Блогс нервно расхаживал по кабинету. Сейчас он резко остановился, посмотрел вокруг. - Вопросы? Комментарии?

День сменял утро, и все словно стали бодрее. Внезапный прилив энергии, который выплеснул на них Блогс своей речью, окончательно вывел присутствующих из утреннего оцепенения. Один уже потирал руки, прикидывая конкретный план действий, другой завязывал шнурки на ботинках, третий надевал пиджак. Офицеры хотели побыстрее начать действовать. Никаких вопросов или комментариев не было.

23

Фабер не спал. Возможно, телу и нужен был отдых, несмотря на то, что он целый день провел в постели, однако голова работала с удвоенной энергией, в мозгу прокручивались различные варианты, сценарии... впрочем, все это касалось женщин и родного очага.

Сейчас, когда он был как никогда близок к тому, чтобы выбраться, наконец, из этой проклятой страны, ностальгия по дому стала особенно острой. Он думал о толстых немецких сосисках, таких больших, что их нужно резать кусочками, привычном правостороннем движении транспорта, о действительно высоких деревьях, но больше всего о немецком языке - метких лаконичных словах, твердых согласных и чистых гласных, глаголе в конце предложения, где ему и место, потому что фразе сразу придается законченность и четкий смысл, она достигает своей кульминации.

При мысли о кульминации опять перед глазами появилась Гертруда: ее лицо внизу на постели, помада размазана от жгучих поцелуев, глаза то закрываются от удовольствия, то широко открываются вновь, влажный рот, дыхание, шепот и приглушенные вскрикивания "да, дорогой, еще... еще...".

Как глупо. Последние семь лет он вел жизнь монаха, она наверняка провела эти годы иначе. После Фабера у нее было много разных мужчин. А может, ее нет, погибла в обломках при налетах британских ВВС или пошла под дулом автомата в газовую камеру, потому что какой-нибудь скот посчитал, что ее нос слишком длинный. Может быть, ее просто раздавила машина в темноте. Так или иначе, она его уже не помнит. Скорее всего, ему уже больше никогда ее не увидеть. Жаль, он ее не забыл.

Фабер обычно не позволял себе быть сентиментальным. В нем жила этакая холодная жилка, которую он всячески поощрял и развивал. Она помогала ему избегать неприятностей. Сейчас, однако, ситуация иная, успех кажется таким близким, поэтому он может не то чтобы расслабиться, но по крайней мере помечтать, пофантазировать.

Шторм в принципе играл ему на руку. В понедельник он без труда сможет связаться у Тома по рации с подводной лодкой. Капитан сразу пошлет в залив шлюпку, если позволит погода. Но вдруг шторм не пройдет до понедельника, тогда возникает небольшое затруднение: барка с продуктами, которая придет на остров. Дэвид и Люси, естественно, Думают, что он ее ждет, чтобы быстрее попасть на материк.

Люси. Он не мог выбросить ее образ из головы, картина блистала перед его глазами во всех своих красках. Фабер и сейчас видел ее очаровательные янтарные глаза - они так выразительно смотрели на него, когда он накладывал бинт. Он запомнил ее походку, покачивание бедер там, на лестнице. Женщина смотрелась очень привлекательно даже в мужской, мешковато сидевшей на ней одежде. А в ванной... эти выпуклые упругие, груди. Его фантазия рисовала перед ним соблазнительные сцены. Он завязывает ей палец, а она неожиданно наклоняется, тянется своими влажными губами к его рту, безумно, лихорадочно целует... На лестнице вдруг поворачивается и обнимает его трепетными руками... Делает шаг из ванной и сама кладет на грудь его руки...

Фабер не мог заснуть. Он ворочался в маленькой кровати, ужасными словами ругал свое богатое воображение, создавшее перед ним такие пикантные сценки, которые он видел в последний раз только в школе. В то время, до того, как он впервые познал секс, его фантазия создавала живописные постельные сцены, где партнершами Фабера выступали уже зрелые женщины, те, кого он видел ежедневно: чопорная школьная экономка; интеллигентная стройная брюнетка - жена профессора Нагеля; деревенская лавочница, которая красила губы ярко-красной помадой и постоянно орала на мужа. Иногда больное воображение рисовало целую оргию, где он любил всех троих по очереди. В пятнадцать лет, когда он жил в Западной Пруссии, случилось то, что бывает в жизни сплошь и рядом - он соблазнил дочку горничной. Но даже это не заставило его забыть свои придуманные оргии, потому что первый опыт, скажем прямо, разочаровал, все произошло быстро, нелепо, слишком прозаично. Фабер недоумевал: а где же ослепляющий экстаз, полет чувств, загадочная тайна слияния двоих воедино? После того вечера в лесу фантазии стали даже как-то ранить душу, ибо косвенно напоминали ему о его неудаче в лесу. За первой его женщиной последовали другие, дела явно пошли на поправку. Для себя он понял, что экстаз - не та радость удовлетворения, которую приносит женщина мужчине, а совсем иное - удовольствие партнеров, которое они получают друг от друга. Он поделился своим мнением со старшим братом, но тот посчитал это банальностью, о которой и говорить-то не стоит. Впрочем, вскоре Фабер убедился, что был прав.

Из него быстро получился хороший любовник. Он видел в сексе не только средство физического удовлетворения, но и просто интересное занятие. Нет, Фабер не был великим соблазнителем. Победить, завоевать, подчинить себе женщину - все это его мало волновало. Зато он слыл мастером любовных утех, мог доставить женщинам истинное удовольствие. Для некоторых из них он являлся самым желанным мужчиной, и тот факт, что Фабер этого не знал, лишь делал его в их глазах еще более привлекательным.

Он попытался вспомнить, сколько у него было женщин: Анна, Гретхен, Ингрид, потом одна американка, две шлюхи из Штутгарта... всех не упомнишь, около двадцати... и одна из них - Гертруда.

Люси. Женщина с острова - самая красивая из всех. Фабер глубоко втянул в ноздри воздух. Он позволил себе увлечься только потому, что скоро должен быть дома, позади долгие годы воздержания. Фабер сердился на себя. В принципе он нарушает одно из основных правил, согласно которому не может быть никаких расслаблении, пока не выполнено задание, не закончена работа. Действительно, кое-какая работка оставалась.

Неясно, как быть с баркой, которая придет сюда после шторма, - есть несколько решений. Возможно, оптимальное - одного за другим вывести из строя всех жителей острова, самому встретить барку, отослать ее обратно, выдумать какую-нибудь историю, наплести с три короба. Он мог бы сказать, что прибыл навестить семью Роузов на моторке, он их родственник или, к примеру, естествоиспытатель, наблюдает за птицами. Ладно, успеется, особой проблемы здесь нет. Позже можно придумать хорошую легенду.

Действительно, вроде все складывается удачно. Одинокий остров в море, сравнительно далеко до материка, только четыре человека, замечательное место, где можно укрыться. Еще немного подождать - и, прощай, Британия. А как сложен путь сюда, как много препятствий, пришлось здорово поработать стилетом - сначала те пятеро патрульных из Местной обороны, затем парень из Йоркшира, связник из Центра... Кто следующий? Старик, калека, женщина, ребенок. Их убрать несложно.

Люси тоже не спала. Она прислушивалась. Звуков вокруг предостаточно, целый оркестр: снаружи дождь барабанит по крыше, на чердаке воет ветер, море и берег крутятся в бешеном танце. Старенький дом тоже издает звуки, треща по швам при сильных порывах ветра. Внутри в комнате можно слышать ровное сопение Дэвида, впрочем, не переходящее в храп, ибо он принял сегодня двойную дозу лекарства; частое глубокое дыхание Джо, который спит на раскладушке у дальней стены.

Не могу уснуть из-за звуков, подумала Люси. Нет, ложь. Кого я пытаюсь обмануть? В ее ночном бдении виноват только Генри, который смотрел на ее тело в ванной; мягко касался руками, перевязывая палец. Сейчас он лежит в соседней комнате и крепко спит. Спит ли?

Он не рассказывал о себе много. Ясно лишь то, что Генри не женат. Она не знала, откуда он родом, по акценту догадаться трудно. Чем занимается? Скорее всего, зубной врач или солдат. Он не такой скучный, как все адвокаты, слишком умный для журналиста, явно не доктор, тот бы не смог скрывать свою профессию более пяти минут. Для барристера недостаточно богатый, для актера слишком скромный. Наверное, все же военнослужащий.

Живет один? Или с матерью? А может, с женщиной? Как одевается, когда не на рыбалке? Есть у него машина? Да, вероятно есть, и водит он очень быстро.

При мысли о машине опять перед глазами встала авария, она до боли сжала глаза, чтобы прогнать кошмар. Надо переключиться, подумать о чем-то другом.

Люси снова вспомнила о Генри и наконец поняла: она хочет, чтобы он стал ее любовником.

Слишком смелая мысль для женщины. Женщина встречает мужчину, он начинает ей нравиться, она хочет его получше узнать, в итоге влюбляется, но физическое влечение, желание и даже потребность еще не возникают, не приходят сразу, если только это не... отклонение, если женщина нормальна.

Нелепо получается. Ей бы надо хотеть мужа, а не первого встречного мужика. Она не проститутка.

А все равно, как ни говори, помечтать приятно. Дэвид и Джо спят. Можно спокойно встать с кровати, пойти по коридору, войти в его комнату и тихонько лечь рядом...

Что, собственно, останавливает? Характер? Происхождение? Воспитание?

Раз уж она готова к этому, то лучше всего с Генри. Он мягкий, нежный, деликатный и не станет презирать ее за то, что она сама предложила себя, словно шлюха из Сохо.

Люси перевернулась на другой бок. Почему она решила, что Генри не будет ее презирать? Он находится в доме лишь один день, да и то почти постоянно в кровати.

Неплохо бы, чтобы он снова увидел ее обнаженной. Интересно еще раз понаблюдать, как на его лице удивление сменяется восхищением. Она почувствует его руки, они будут ее ласкать, гладить по всему телу.

Люси знала возможности своего тела. Она заметила, что лежит почти мокрая, рука потянулась к клитору. Стоп, не надо, не сейчас.

Ноги чуть раздвинулись, в груди что-то жгло. Нет, довольно, мне надо спать... спать...

Закончить мысль Люси так и не смогла. Она выскользнула из постели, быстро направилась к двери.

Фабер услышал шаги в коридоре, среагировал мгновенно. Никаких посторонних мыслей. Только безопасность. Он осторожно спустил ноги на пол, поднялся с кровати, неслышно подошел к окну и встал в темном углу, зажав стилет в правой руке.

Он услышал, как открылась дверь и кто-то вошел в комнату; щелкнул замок. Кто это? Если убийца, то почему не оставил дверь открытой, чтобы быстро исчезнуть, да и какой убийца здесь, на глухом острове?

Никаких случайностей. Береженого Бог бережет. Ветер на секунду стих, он услышал приглушенное дыхание рядом с кроватью, затем какой-то тихий возглас... Фабер прыгнул.

Он повалил пришельца на кровать лицом вниз, нож приставлен к горлу, колено упирается в спину, но тут догадался, что пришелец - женщина, и не просто женщина, а Люси. Фабер ослабил хватку, отошел к тумбочке и включил ночную лампу.

При тусклом свете ее лицо казалось бледным.

Фабер спрятал нож.

- Извините, ради Бога, - прошептал он. - Я... Не вставая с кровати, она легла на спину, удивленно ощупала то место на шее, где ее душили. Жутко, но какая у него отменная реакция, какой быстрый мужчина. Люси захихикала.

- Я думал, это грабитель, - сказал Фабер, заранее зная, что его слова прозвучат нелепо.

- Откуда здесь грабитель, как вы считаете? - На ее щеки вернулся румянец.

Люси лежала в свободной старомодной фланелевой сорочке до пят. Ее темно-рыжие волосы разметались у него на подушке. Глаза казались очень большими, губы - влажными.

- Вы восхитительны, - прошептал Фабер.

Люси закрыла глаза.

Он наклонился к ней, поцеловал прямо в губы. Она ответила на его поцелуй. Кончиками пальцев он нежно касался ее шеи, ушей.

Фабер хотел ласкать Люси еще и еще, но понял, что ее время ограничено. Прижимаясь к нему всем телом, она просунула руки ему под пижаму и еле слышно застонала, дыхание ее было прерывистым.

Не отрываясь от ее губ, Фабер нащупал рукой выключатель, потушил лампу. На секунду он приподнялся, стащил с себя пижаму. Быстро и незаметно для нее он сорвал с груди кассету с пленкой, не обращая внимания на боль от прилипшего к коже пластыря. Кассета неслышно упала на пол, ногой он задвинул ее глубоко под кровать. Ремешок со стилетом запихнул туда же.

Фабер резко задрал вверх ее длинную сорочку.

- Ну, давай же быстрее, - прошептала Люси и почувствовала тяжесть опускающегося на нее тела Генри.

Странно, но потом она не чувствовала себя ни капельки виноватой только удовлетворение и приятная нега после оргазма. Наконец, ей удалось получить то, чего она так долго хотела. Люси лежала на спине, глаза закрыты, рука гладит жесткие волосы на его шее, каждое прикосновение доставляет удовольствие.

- Дорогой, прости, я так торопилась...

- Помолчи, не надо слов...

- Ты еще не кончил?

- Нет, молчи, хочу тебя.

Он плавно соскользнул вниз между ее бедер, начал целовать живот, лаская его языком. Боже, как приятно, подумала она. Его рот пошел еще ниже. Нет, невозможно, он не станет делать этого там... ой... Фабер не просто целовал ее, он вовсю сосал клитор, захватывая губами лобок. Люси была в шоке, она не чувствовала своего тела, вокруг все кружилось, уплывало далеко-далеко... И только после этого он вошел в нее. Люси задрожала, ощущая его орган, внутри все горело. Наступило блаженство, ни о каком контроле теперь не могло быть и речи, ноги взмыли вверх, бедра ритмично двигались, она стонала, терлась о его щеки, нос, лоб, полностью поглощенная захлестнувшей ее звериной страстью. Ритм движений становился быстрее, рот широко открылся, сейчас раздастся крик... но в этот момент он зажал ей рот рукой. Оргазм пришел внезапно, поглотил волной все тело, крик потух в горле.

На какое-то время она отключилась. Люси смутно чувствовала, что он по-прежнему лежит у нее между ног, нежно треплет губами бедро, трется о него колючей щекой.

В полной тишине прозвучали слова:

- Вот теперь я понимаю Лоуренса.

Он поднял голову.

- О чем это ты?

- Не думала, что может быть так приятно. Было просто чудесно.

- Почему было?

- Неужели ты можешь еще? Я уже выдохлась.

Фабер поменял позицию, приподнялся, встал на колени возле ее грудей. Только сейчас она поняла, чего он хочет, и во второй раз ощутила шок... его орган такой большой, упругий... А почему нет? Ведь она сама этого хочет... хочет взять в рот его плоть. Люси приподняла голову с подушки, дотянулась к его животу губами... он застонал от экстаза.

Генри придерживал ей голову руками, задавал ритм, тяжело дышал... Люси посмотрела вверх, ему в лицо. Он дрожал и буквально пожирал ее глазами, опьяневший от того, что она делала губами. На секунду Люси подумала о том, что произойдет, когда он кончит. К черту! Ради огромного удовольствия, которое доставляет ей Генри, можно плюнуть на многое, в постели каждый сам себе хозяин, все нормы относительны.

Впрочем, мимолетное смущение оказалось напрасным. В момент, когда не оставалось сомнений, что произойдет неизбежное, когда, казалось, он перестал себя контролировать, Генри внезапно отпрянул, опустился вниз и снова вошел в нее. Сейчас ритм замедлился. Глубокое проникновение, вращение, боковые движения заставляли ее трепетать все сильнее. В такт движениям он сжимал руками ее ягодицы, Люси чувствовала себя самкой в безудержной власти самца. Увидев его лицо, дышащее страстью, Люси поняла, что он вот-вот кончит. Это до крайности возбудило ее, согнутые в коленях ноги поднялись вверх, обхватили его бедра. Она слилась с мужским телом, сжала его плоть, содрогаясь при каждом новом толчке... Оргазм пришел к ним одновременно.

Уставшие, они лежали на постели без движения. Люси ощущала, как по телу разливается тепло, такого она еще не испытывала. Когда его дыхание стало ровным, она услышала шум моря за окнами. Генри по-прежнему лежал на ней, но она и не хотела, чтобы он вставал - ей нравилось чувствовать тяжесть мужского тела, сладкий запах пота. Иногда он поднимал голову, нежно терся губами о ее щеку.

Да, этот мужчина умеет делать женщину счастливой. Генри понимает ее тело даже больше, чем она сама. Он прекрасно сложен - широкие плечи, мускулы, узкие талия и бедра, длинные волосатые ноги, кажется, есть шрамы. Сильный, нежный, красивый... словом, великолепный любовник. И тем не менее она бы в него никогда не влюбилась, не убежала с ним, не вышла замуж. Что-то сквозит в нем жесткое, холодное - возможно, реакция на ее появление днем в детской - туманные объяснения, отсутствующий взгляд, будто он все время думает о своем. Нет, такого просто надо держать под рукой и использовать его мужские качества, только когда становится невмоготу, как глоток воды для утоления жажды.

Помимо всего прочего, он скоро уедет, они расстанутся навсегда.

Люси пошевелилась, и он моментально спрыгнул с нее лег рядом навзничь. Она облокотилась головой на руку, взглянула на его тело. Действительно, есть шрамы - длинный на груди и небольшая отметка в форме звездочки может, ожог - на бедре. Люси погладила волосы на его груди.

- Наверное, леди не должна говорить так, но все же спасибо тебе.

Он тронул рукой ее щеку, улыбнулся.

- Ты настоящая леди, правда.

- Дорогой, ты сам не знаешь, что сделал со мной...

Генри приложил палец к ее губам.

- Знаю, прекрасно знаю.

Она игриво укусила его за палец, положила тяжелую ладонь себе на грудь. Он теребил ее сосок.

- Генри, пожалуйста, сделай мне еще.

- Не думаю, что смогу сейчас.

И все же Генри смог.

Через несколько часов после рассвета Люси ушла от него. В соседней спальне послышались шорохи, она внезапно вспомнила, что рядом муж и сын. Фабер хотел уже сказать ей, что ничего не случится, наплевать, что думает или даже узнает муж, но промолчал. Люси поцеловала его в последний раз, встала, быстро разгладила руками скомканную сорочку и вышла.

Он внимательно, с любовью наблюдал за ней. Да, определенно неординарная женщина, думал Фабер. Он лежал на спине, смотрел в потолок. Такая наивная, неопытная и такая способная. С ней хорошо. Я бы, наверное, мог влюбиться в нее.

Он встал, достал нож и пленку из-под кровати. Что теперь с ними делать, где хранить? Держать при себе больше нельзя, он может захотеть женщину днем... В итоге Фабер решил оставить хотя бы нож, он настолько уже привык к нему, словно это был предмет одежды, без которого чувствуешь себя раздетым. Что касается кассеты с пленкой, то он положил ее сверху на комод, прикрыл документами и бумажником. Конечно, нарушаются все правила, но это его последнее задание, да и обидно упускать такую женщину. Хорошо, предположим, что она или ее муж увидят снимки, что они поймут? А если и поймут, то что смогут сделать на заброшенном острове?

Он лег на кровать, но через некоторое время снова встал. Нет, профессиональное чутье подсказывает, что так нельзя, слишком рискованно. Фабер положил кассету и документы в карман куртки. Так будет лучше.

Он услышал голос ребенка, шаги Люси, спускающейся по лестнице, затем Дэвид поволок свое искалеченное тело в ванную. Придется встать и позавтракать с ними. Ну и ладно. Спать все равно расхотелось.

Он постоял у окна, наблюдая, как дождь барабанит по стеклу, потом услышал, что дверь в ванной открылась. Фабер набросил на себя пижаму, пошел бриться. Никого не спрашивая, он взял бритву Дэвида.

Теперь это уже не имело никакого значения.

24

С самого начала Эрвин Роммель был уверен, что поссорится с Хайнцем Гудерианом.

Генерал Гудериан являлся типичным представителем прусских офицеров-аристократов, которых Роммель ненавидел. Он его хорошо знал. Они оба начинали с должности командира егерского батальона, затем встречались во время вторжения в Польшу. Когда Роммеля отозвали из Африки, он рекомендовал Ставке, чтобы его преемником стал Гудериан, ибо уже чувствовал, что кампания в Африке проиграна, однако маневр не удался по единственной причине, что Гудериан был не в фаворе у Гитлера. Предложение Роммеля сразу отвергли.

Роммель считал Гудериана чистоплюем, который пьет пиво в мужском клубе и при этом обязательно подкладывает себе на колени шелковый носовой платок. Он стал офицером, потому что это было заранее уготовано ему судьбой - отец военный, богач-дедушка... Роммель, сын простого школьного учителя, поднявшийся за четыре года от подполковника до фельдмаршала, ненавидел военную династическую касту, к которой никогда не принадлежал.

Сейчас он смотрел через стол на генерала, посасывающего бренди, реквизированное у французских Ротшильдов. Гудериан и сидевший с ним рядом генерал фон Гейер прибыли в штаб Роммеля, расположенный в Ля-Рош-Гийон (Северная Франция), чтобы указать, как расположить вверенные ему войска. Подобные визиты обычно приводили Роммеля в бешенство. В его представлении Генеральный штаб нужен для того, чтобы снабжать войска надежной развединформапией и обеспечивать снабжение, но он знал по своему печальному опыту в Африке, что штаб не справляется ни с тем, ни с другим.

Гудериан носил светлые, коротко подстриженные усы. Уголки глаз сморщены; кажется, он все время гримасничает. Высокий стройный Гудериан не идет ни в какое сравнение с маленьким некрасивым лысоватым человечком - так Ром-мель думал о себе. Казалось, Гудериан абсолютно спокоен а каждый немецкий генерал, который сохраняет невозмутимое спокойствие на данном этапе войны, по мнению Роммеля, полный кретин. И то, что он, Роммель, ест с ними французскую телятину, запивая ее отборным вином с юга, еще ровно ничего не значит.

Роммель наблюдал из открытого окна, как во дворе с лип стекают капли дождя, ждал, пока Гудериан начнет дискуссию. Когда генерал наконец заговорил, стало ясно, что он специально выдерживал долгую паузу, чтобы все обдумать и подойти к вопросу издалека.

- В Турции, - начал он, - английские Девятая и Десятая армии совместно с турками концентрируют силы на границе с Грецией. В Югославии наращивают активность партизаны. Французские войска в Алжире готовятся высадиться на Ривьере. Есть данные, что русские планируют высадить морской десант в Швеции. В Италии союзники практически готовы к наступлению на Рим. Имеются и другие сигналы - на Крите похитили генерала, в Лионе убили офицера разведки, в Роде напали на радиолокационный пункт, в Афинах, в результате диверсии, потерпел аварию военный самолет. Кроме того, мы имеем рейд коммандос в Сагваге, взрыв на фабрике по выработке кислорода в Булони. Поезд сошел с рельсов в Арденнах, склад с бензином загорелся в Буссене... этот список можно было бы продолжать бесконечно. В целом картина представляется достаточно ясной. На оккупированных территориях кругом измена и саботаж, на наших границах заметна подготовка к широкомасштабному вторжению. Никто не сомневается, что этим летом мы столкнемся с крупным наступлением союзников. Сейчас противник старательно пытается сбить нас с толку, повышая свою активность на различных участках, чтобы застать наши войска врасплох.

Гудериан замолчал. Роммеля разозлила эта лекция, которую ему прочитали учительским тоном, словно мальчишке. Он воспользовался паузой, чтобы вступить в разговор.

- Все правильно. Вот для этого, собственно, и нужен Генеральный штаб анализировать поступающую информацию, оценивать действия противника, предугадывать его будущие шаги.

Генерал снисходительно улыбнулся.

- И все-таки большей частью это лишь гадание на кофейной гуще. У вас, безусловно, я уверен, есть свое мнение на тот счет, где начнется вторжение. У нас у всех есть свои соображения. Поэтому, вырабатывая стратегию, необходимо учитывать самые различные мнения.

Роммель почувствовал, что с этим трудно спорить, и решил пока подождать открыто высказывать свои возражения.

- Под вашим командованием находятся четыре бронетанковые дивизии, продолжил Гудериан. - 2-я танковая в Амьене, 11-я в Руане, 21-я в Канне и 2-я дивизия СС в Тулузе. Генерал фон Гейер уже предлагал вам отвести их все от побережья подальше в глубь страны, чтобы иметь возможность быстро нанести мощный ответный удар. Здесь все ясно как день. Однако вы не только проигнорировали предложение фон Гейера, но и переместили 21-ю ближе к атлантическому побережью...

- То же самое я собираюсь немедленно сделать и с остальными, - вспылил Роммель. - Когда ваши подчиненные там в штабе научатся по-настоящему мыслить? Союзники, имея превосходство в самолетах, полностью контролируют воздушное пространство. Как только начнется вторжение, они будут усиленно бомбить, поэтому любое сколь-нибудь крупное продвижение бронетехники станет невозможным. Если танки, которые вы так бережете, в момент вторжения окажутся в Париже, они так там и останутся, пока союзники не войдут в Триумфальную арку. Я знаю это по собственному опыту, со мной уже дважды проделывали такие штучки. - Роммель на секунду остановился, чтобы набрать воздуха. - Сделать из наших танков и бронемашин мобильный резерв - значит погубить технику. Никакого контрудара не будет. Противника необходимо встретить огнем прямо на побережье, где он наиболее уязвим, и сбросить назад в море. Краска залила ему лицо, он стал разъяснять свою оборонную стратегию: - Я создал под водой значительное количество заграждений, укрепил побережье, соорудил минные поля и держу под контролем каждую лужайку, где могли бы выбросить десант с воздуха. Всем моим войскам отдан приказ окапываться. Мои бронетанковые дивизии должны находиться на побережье. Стратегический резерв во Франции надо передислоцировать. Девятую и десятую дивизии СС срочно отозвать с Восточного фронта. Вся стратегия должна быть направлена на то, чтобы не дать противнику возможность укрепиться. Если только ему это удастся, можно считать, что сражение за Францию проиграно, а может быть... и война в целом.

Гудериан от волнения наклонился вперед, глаза сощурены, на лице презрительная улыбка.

- Вы что, хотите, чтобы мы защищали все побережье в Европе, начиная с Северной Норвегии и кончая Римом? А где взять такое количество войск?

- Об этом нужно было думать в 1938 году, - процедил сквозь зубы Роммель.

В комнате воцарилась тишина. Никто не рискнул комментировать крамольные слова фельдмаршала.

Наконец фон Гейер решил разрядить обстановку.

- Фельдмаршал, где по-вашему начнется вторжение?

Роммель ждал данного вопроса.

- До недавнего времени я считал, что это будет Па-де-Кале. Однако в последний раз на совещании у фюрера я был поражен его доводами в пользу Нормандии. Меня поражают его чутье, интуиция. Поэтому сейчас я твердо убежден, что наши танки нужно разместить в первую очередь на побережье в Нормандии и, наверное, одну дивизию у устья Соммы, естественно, обеспечив ей поддержку с тыла.

Гудериан покачал головой.

- Нет, нет, это слишком рискованно.

- Учтите, я буду отстаивать свою позицию у фюрера.

- Что ж, давайте. Это единственное, что вам остается, потому что я с данной стратегией никогда не соглашусь, если только...

- Если что? - Роммель был явно удивлен. Гудериан заерзал на стуле, для него было мукой идти на какие-либо уступки этому упрямцу Роммелю.

- Вы, возможно, знаете, что фюрер ждет экстренного сообщения от одного из наших лучших агентов, который работает в Британии.

- Да, помню. По-моему, его кличка Игла.

- Правильно. Так вот, ему поручено оценить мощь первой армейской группировки ВС США под командованием генерала Паттона в Восточной Англии. Если он обнаружит, - а я уверен, так и будет, - что это мощная боеспособная группировка, готовая выступить в любую минуту, я лишь утвержусь в своем мнении. Однако если окажется, что это обман, камуфляж противника, специально, чтобы ввести нас в заблуждение относительно предстоящего вторжения, то я, наверное, признаю правоту вашей оценки и вы получите танки. Ну как, идет?

Подумав, Роммель кивнул головой в знак согласия.

- Хорошо, подождем Иглу.

Часть пятая

25

Совершенно неожиданно для себя Люси поняла, что их дом ужасно мал. Утром, когда она, как обычно, зажигала плиту, варила овсянку, прибиралась в комнатах, одевала сына, стены, казалось, давили, было трудно дышать. У них ведь только четыре комнаты, небольшой коридор, лестница; постоянно натыкаешься друг на друга. Если стоять тихо и прислушиваться, можно различить много звуков: Генри моется в ванной, Дэвид спускается по лестнице, Джо наказывает своего плюшевого мишку в гостиной. Люси хотела бы собраться с мыслями, о многом подумать, чтобы ее никто не тревожил. Необходимо осмыслить все, что произошло прошлой ночью.

Она заранее знала, что ей будет трудно долго обманывать близких. Раньше она этого никогда не делала. Люси попыталась вспомнить хотя бы один серьезный случай, когда ей пришлось прибегнуть к обману, но не смогла. Дело совсем не в том, что она придерживалась высоких моральных принципов, через которые не могла переступить. Нет, просто у нее никогда не было особой нужды врать.

Дэвид и Джо сели за стол на кухне, начали завтракать. Дэвид молчал, зато мальчик тараторил без умолку. Люси не хотелось есть.

- Ты почему не ешь? - между делом спросил ее Дэвид.

- Уже поела. - Вот она, первая ложь. Ничего, получилось.

При шторме Люси особо остро чувствовала тесные стены своего жилища. Дождь такой сильный, что из кухонного окна не видно даже амбара. Становится жутко от тесноты, хочется открыть дверь или окно. Вот и сейчас, небо в тумане серое и сумрачное. Дождевая вода течет потоками меж картофельных грядок, огород превращен в маленькое озеро. Воробьиное гнездо на крыше сорвано ветром, птицы в панике забились под карниз.

Люси услышала шаги Генри на лестнице, почувствовала себя увереннее уж он-то сможет провести любого.

- Доброе утро! - как можно простодушнее сказал Фабер.

Дэвид, сидевший за столом в кресле, оторвался от еды и приветливо кивнул. Люси притворилась, что занята за плитой, не оборачивалась. Если бы она это сделала, все сразу бы стало ясно. В каждом движении сквозило ощущение вины. Фабер выругался про себя. Один Дэвид, казалось, ничего не замечал. Фабер даже подумал, что муж просто глуп, ненаблюдателен... по крайней мере в том, что касается жены.

- Садитесь, давайте позавтракаем, - наконец произнесла Люси.

- Большое спасибо.

- Здесь, к сожалению, я не могу предложить вам сходить в церковь, сказал Дэвид. - Все, чем мы располагаем, - это возможность послушать песнопения по радио.

Фабер только сейчас осознал, что сегодня воскресенье.

- Вы вообще ходите в церковь?

- Нет, а вы?

- Тоже нет, знаете ли.

- Для фермеров воскресенье такой же обычный день, как все остальные. Сегодня я, например, поеду на другой конец острова. Мне надо повидаться с Томом. Если желаете, чувствуете себя в норме, можете составить мне компанию.

- Непременно, - ответил Фабер. Нельзя упускать такую возможность. Можно будет хотя бы прощупать почву. Надо узнать дорогу и местонахождение передатчика. - Хотите, я поведу машину?

Дэвид резко взглянул на него.

- Не стоит, с этим я сам прекрасно справляюсь. - В разговоре возникла напряженная пауза. - В такую погоду дорогу наверняка развезло. Лучше, если я буду за рулем.

- Несомненно. - Фабер уткнулся в тарелку.

- Нет, мне, конечно, все равно, - не унимался Дэвид. - Если вы считаете поездку опасной, можете оставаться...

- Что вы, я обязательно поеду.

- Ночью хорошо спали? Я не подумал, вы, может, устали. Люси, наверное, задержала вас своими разговорами до позднего вечера.

Фабер старался в этот момент не смотреть на Люси, но краем глаза все же уловил краску, внезапно появившуюся на ее лице.

- Да нет, я хорошо отдохнул. И вчера практически весь день проспал. Он старался смотреть Дэвиду прямо в глаза.

Странно, тут что-то не так. Дэвид даже не удостоил его взглядом, он пристально смотрел на жену. Определенно, муж обо всем догадывается. Люси была вынуждена отвернуться.

Казалось, Дэвид принял решение. Он быстро отодвинул кресло от стола, поехал по направлению к задней двери.

- Я пока выведу "джип" из амбара, - пробормотал он. Дэвид снял с вешалки дождевик, набросил на голову капюшон, выехал из кухни.

Несколько секунд дверь была открытой, и от косого дождя пол тут же стал мокрым. Люси вскрикнула, сразу начала протирать кафель тряпкой.

Фабер встал, подошел к ней, тронул за плечо.

- Не надо, - сказала она, выразительно показав глазами на ребенка.

- Ты ведешь себя глупо, - сказал он.

- Я боюсь. Мне кажется, Дэвид знает.

- Ерунда. Соберись, возьми себя в руки, пойми, что теперь для тебя это не имеет никакого значения.

- Может, ты прав.

Во дворе просигналил "джип". Фабер от неожиданности вздрогнул. Люси подала ему плащ и сапоги.

- Обо мне с ним не говори, учти, - сказала она.

Фабер оделся, пошел к выходу. Люси поспешила за ним, прикрыв за собой дверь на кухню, где за столом оставался Джо.

Прежде чем выйти из дома, Фабер обернулся и поцеловал ее. В ответ Люси обняла его, крепко прижалась к его щеке губами, затем молча пошла обратно.

Фабер побежал по липкой грязи, сверху яростно хлестал дождь. Он с ходу прыгнул в машину, "джип" тут же тронулся.

В машине все было рассчитано на то, что за рулем будет сидеть человек без ног. Управление включало ручную передачу, автоматический привод и приспособление на руле, с помощью которого можно было вести машину одной рукой. Складное кресло крепилось сзади и мягко въезжало в сиденье. На откидной полке у лобового стекла лежал дробовик.

Дэвид уверенно вел машину. Он оказался прав насчет дороги - пришлось ехать по узкой тропе, вокруг вереск, вязкая, насквозь промокшая земля. Дождь лил как из ведра. Колеса скользили по грязи. Впрочем, казалось, Дэвиду все это нравилось. Он небрежно курил сигарету, держался очень браво. Наверное, представляет себя сейчас за штурвалом истребителя, подумал Фабер.

- Чем вы занимаетесь в свободное от рыбалки время? - спросил Дэвид, не вынимая изо рта сигарету.

- Я служащий.

- И что за работа?

- Да так, сплошные финансы. Ничего серьезного, я лишь маленький винтик.

- Что-нибудь связанное с налогами?

- В основном.

- Интересное дело? - продолжал задавать вопросы Дэвид.

- Так себе. Честно говоря, я просто прикидываю примерную стоимость оборудования, слежу за тем, чтобы с налогоплательщиков брали верные суммы.

- Специализируетесь в какой-то определенной области?

- Нет, увы, приходится заниматься всем, начиная с бумажных скрепок и кончая авиационными моторами.

- Все ясно. Сейчас, когда идет война, каждый вносит свою лепту, как может.

Дэвид язвил, Фабер понял это сразу.

- Я слишком стар, чтобы брать в руки винтовку, - сказал он мягко.

- А в первой мировой участвовали?

- Тогда наоборот, был слишком молод.

- Повезло.

- Как сказать.

Дорога шла близко к обрыву, приходилось прижиматься к скалам, но Дэвид ни на йоту не снижал скорость. Фаберу стало казаться, что, возможно, он сознательно едет так быстро, чтобы угробить их обоих. Стараясь не сползти с сиденья, Фабер крепко держался за ручку.

- Наверное, для вас слишком быстро?

- Почему. Все правильно, вы хорошо знаете дорогу.

- Мне кажется, у вас несколько испуганный вид. Фабер проигнорировал эти слова, сказанные насмешливым тоном. Дэвид слегка сбросил скорость. Наверное, доволен сейчас, что удалось задеть незадачливого рыбачка из столицы.

Фабер смотрел в окно на плоскую голую землю. Она выглядела неровной, бугристой, однако больших холмов не было. Из растительности преобладала в основном трава, но кое-где виднелись кусты, папоротник, а деревьев было совсем мало. Остров совершенно беззащитен перед погодой, открыт всем ветрам. Наверное, овцы у Дэвида Роуза выносливые.

- Вы женаты? - неожиданно прозвучал вопрос.

- Нет.

- Мудрый человек.

- Не знаю, не знаю.

- Наверняка ловко устроились там у себя в Лондоне с какой-нибудь милашкой. Никто вас не пилит...

Фабер терпеть не мог, когда мужики трепались о женщинах, да еще с явной насмешкой.

- Я считал, что вы счастливы с Люси.

- Неужели?

- Точно.

- И вам не нравится свобода, возможность иметь много женщин?

- Мне не с чем сравнивать, хотя, думаю, иметь одну женщину, любимую, намного приятнее. - Фабер решил дальше молчать, все равно любые его слова лишь подливают масла в огонь. Дэвид начал его раздражать, словно намеренно ищет ссоры.

- По внешнему виду и не скажешь, что вы госслужащий. Где зонтик тросточкой, котелок? Фабер изобразил улыбку.

- Больше почему-то смахиваете на писаку.

- Да нет, просто я - особый случай, цилиндр мне без надобности, с работы и на работу добираюсь только на велосипеде.

- Наверное, вы очень отважный мужчина. Попали в такую переделку на море, а все нипочем.

- Скажете тоже.

- Кстати, вы абсолютно не смотритесь старым для армии.

Фабер повернулся лицом к Дэвиду.

- Вы, собственно, на что намекаете? - спросил он мягко, без злобы, однако закончить мысль не успел.

- Все, приехали. - Дэвид оставил вопрос без ответа. Фабер посмотрел через лобовое стекло и чуть впереди увидел дом. Он был почти такой же, как у Люси, - с каменными стенами, покрытой шифером крышей, маленькими окошками. Дом стоял на вершине невысокого холма, пожалуй, единственного на острове, в целом смотрелся этаким коренастым крепышом. Ниже виднелось несколько сосен и елей. По идее, там самое удобное место для дома.

Рядом с домом рос куст боярышника с забрызганными грязью цветами. Дэвид остановил машину. Фабер увидел, как он отсоединил инвалидное кресло и осторожно съехал в него с сиденья. Всем своим видом он показывал, что не нуждается в помощи.

Они вошли в дом через обшитую дверь, замка не было. В холле их встретила черно-белая колли - красивая собака с длинной мордой. Собака виляла хвостом, не лаяла. Планировка комнат оказалась точно такой же, как у Люси, но смотрелось все по-другому: довольно неуютно, запущено, голо.

Дэвид провел Фабера на кухню, где у старой печки-плиты сидел, грел руки семидесятилетний Том. При виде гостей он поднялся.

- Вот это и есть Том Макавити, - представил его Дэвид.

- Рад вас видеть, - сухо произнес старик. Фабер пожал ему руку. Перед ним стоял невысокий, широкий в кости пожилой мужчина с загорелым лицом. Цветом кожи Том напоминал чемодан желто-коричневого цвета. На голове матерчатая кепка, в зубах необычно большая трубка из корня вереска, с крышечкой. Рукопожатие твердое, кожа шершавая, словно наждачная бумага. Нос массивный, слегка расплющенный. Фабер едва уловил, что он сказал, - старик говорил с сильным шотландским акцентом.

- Надеюсь, не помешаю. Я только так, за компанию, посмотреть остров.

Дэвид подъехал к столу.

- Сегодня у нас не будет много работы, Том. Просто проверим, как овцы.

- Ага. Но перед этим чайку на дорожку, обязательно.

Том налил в кружки крепкого чаю, добавил туда немного виски.

Все трое молча сидели и пили. Дэвид курил сигарету. Том возился со своей трубкой. Фабер почувствовал, что наблюдает обычную картину: несомненно, так бывает изо дня в день в перерывах между работой - мужчины молча сидят рядом, курят, греют руки.

После чая Том поставил кружки в мелкую раковину из камня, и они все направились к машине. Фабер сел сзади. Сейчас Дэвид ехал медленно, собака по кличке Боб без особых усилий вприпрыжку бежала за "джипом". Сразу видно, Дэвид знает здесь каждую кочку, ибо уверенно едет прямо по пастбищу меж болот, колеса ни разу не провалились в вязкую землю. В такую погоду овцы имели довольно жалкий вид. Шерсть намокла, набухла, животные сбились в кучу, прячутся либо в низине, либо ближе к кустарнику, на подветренных склонах; о том, чтобы щипать траву, не могло быть и речи; ягнята напуганы, льнут к овцам.

Собака на секунду остановилась, прислушалась, потянула носом, потом резко сорвалась с места и помчалась галопом через поле.

- Боб что-то учуял, - сказал Том.

С четверть мили они ехали следом за псом. Когда наконец Дэвид выключил мотор, Фабер услышал шум волн: сейчас они находились на северном конце острова. Собака стояла на краю небольшого оврага. Все трое вышли из машины и услышали то, что раньше почуял Боб, - отчаянное блеяние овцы.

Поспешив к оврагу, мужчины увидели ее. Она лежала на боку на глубине примерно двадцати футов, одна нога подогнута - очевидно, сломана. Том спустился вниз, внимательно осмотрел животное.

- Сегодня на ужин едим баранину, - раздался через минуту его крик.

- Ты будешь поднимать ее на веревке?

- Да, но если наш гость мне поможет, мы справимся и так.

- Конечно. - Фабер начал спускаться. Они схватили овцу за ноги, быстро вытащили ее наверх, правда, по пути, зацепившись за колючие ветки кустарника, Фабер умудрился порвать плащ.

Бросив животное в машину, мужчины тронулись в обратный путь. У Фабера полностью промокло плечо, он понял, что там здоровая дырка.

- Боюсь, я порвал ваш дождевик.

- Ничего, у вас уважительная причина, - успокоил его старик.

Обратно они добрались довольно быстро. Фабер снял плащ, затем промокшую куртку. Том повесил ее сушиться поближе к огню. Фабер сел рядом.

Хозяин поставил чайник, поднялся наверх за новой бутылкой виски. Фабер с Дэвидом грели руки у плиты.

Неожиданный звук выстрела заставил их обоих подпрыгнуть. Фабер выбежал в холл, помчался наверх, Дэвид за ним, но остался в кресле у подножия лестницы.

Фабер нашел Тома в маленькой комнате без мебели. Старик высунулся из окна, грозил кому-то кулаком в небо.

- Черт, промахнулся.

- Не понял, о чем вы?

- Орел.

- Ладно, давайте, спускайтесь, - засмеялся Дэвид внизу.

Том положил дробовик рядом с картонной коробкой, вынул оттуда бутылку виски. Они стали спускаться. Дэвид был уже на кухне, стоял у плиты.

- Да, эта овечка - наша первая потеря в текущем году.

- Ага, - удрученно покачал головой Том.

- Надо обязательно огородить овраг забором.

- Точно.

Фабер почувствовал, что в атмосфере произошла внезапная перемена. Что-то было не так. Они по-прежнему сидели, пили, курили, но Дэвид выглядел беспокойным. Дважды Фабер ощутил на себе его странный пристальный взгляд.

- У тебя, конечно, хорошо, но нам пора. - Дэвид направил кресло к выходу. - Мы оставляем тебя разделывать тушу. Том.

- Насчет этого можете не волноваться. Все сделаю. К дверям их провожала собака. Том остался на кухне. Перед тем как завести мотор, Дэвид снял с полки ружье, перезарядил его, потом положил обратно. По дороге домой его настроение опять неожиданно сменилось. На этот раз он болтал без умолку.

- Когда-то пробовал летать на "Спитфайрах", отличные машины, я вам скажу. На крыльях по четыре пулемета - американские браунинги, скорострельность тысяча двести шестьдесят выстрелов в минуту. Немцы же предпочитают иметь больше пушек, на их "Мессершмитте-109" только два пулемета. Конечно, когда попадаешь из пушки, это впечатляет, но из пулемета более быстрый и прицельный огонь.

- Неужели? Я и не знал таких тонкостей. - Фабер говорил подчеркнуто вежливо.

- На наших "Харрикейнах" позже тоже стали устанавливать пушки, но все же Битву за Британию мы выиграли благодаря именно "Спитфайрам".

Фабера начало раздражать бахвальство его собеседника.

- И сколько же самолетов противника вы сбили?

- Я потерял обе ноги еще во время учебы. Фабер взглянул на его лицо: никаких эмоций, но казалось, мускулы напряжены так, что вот-вот лопнет кожа.

- Так что на сегодняшний день я пока не уничтожил ни одного немца.

Фабер насторожился. Трудно даже предположить, что именно мог пронюхать Дэвид, но несомненно калеке что-то известно. Возможно, англичанин подозревает его не только в том, что он спал с его женой. Фабер повернулся чуть боком, чтобы держать Дэвида в поле зрения, уперся одной ногой в пол, правая рука рядом с левым рукавом. Он ждал.

- Вы интересуетесь самолетами? - спросил Дэвид.

- Нет.

- Да что вы? В последнее время, кажется, вся страна заразилась этой игрой - распознать тип и модель самолета. Словно наблюдение за птицами. Люди покупают специальную литературу, берут телескопы и целыми днями лежат на спине, глазеют в небо. Я думал, вы, возможно, из таких энтузиастов.

- Почему?

- Пардон, я не расслышал.

- Почему вы подумали, что я энтузиаст?

- Сам не знаю. - Дэвид остановил машину, чтобы зажечь сигарету. Они были на середине острова, пять миль до Тома и ровно столько же до Люси. Дэвид уронил спичку на пол. - Хотя нет, вру, знаю, потому что нашел пленку...

В этот момент Дэвид резко бросил горящую сигарету Фаберу в лицо и схватился за лежащее на полке ружье.

26

Сид Крипс выглянул из окна и от удивления даже выругался. Все его поле было заставлено американскими танками - их по меньшей мере штук восемьдесят. Нет, он отлично понимал, что идет война и все такое, но почему его не спросили, он мог бы легко найти им другую лужайку, где не такая пышная трава. Сейчас же гусеницы испортят здесь всю землю, и его коровам негде будет пастись.

Сид быстро надел ботинки и вышел. На траве расположились несколько американских солдат. Черт побери, они что, не заметили в поле быка? Но когда он подошел ближе к изгороди, то увидел такое, что заставило его остановиться и в нерешительности почесать затылок. Там происходило что-то странное.

Гусеницы абсолютно не вспороли землю. По сути, на дерне не осталось никаких следов. Наоборот, солдаты пытались сымитировать след от гусениц, старательно орудуя какой-то штуковиной вроде бороны.

Пока Сид ломал себе голову, бык обратил внимание на танки. Сначала он изумленно уставился на них, потом нервно забил ногой, побежал к ближайшему железному зверю. Бык явно усмотрел в нем своего соперника.

- Глупый осел, просто расшибешь себе голову, - проворчал Сид.

Солдаты теперь тоже наблюдали за быком. Они находили затею очень забавной.

Бык с ходу врезался в танк, его рога буквально прошили броню, застряли внутри. Сид мысленно надеялся, что, может быть, американские танки менее прочные, чем английские.

Бык яростно тряс головой, стремясь высвободить рога. Раздался свистящий звук, будто выходит сжатый воздух. Танк еду лея, как шар с дыркой. Американцы валялись от смеха.

Все это показалось Сиду очень странным.

Персиваль Годлиман, держа в руке зонт, быстро шагал через Парламент-сквер. На нем были темный костюм в полоску и плащ; черные ботинки начищены до блеска - по крайней мере, они просто сверкали, пока он не вышел под дождь. Ему предстояла личная аудиенция у Черчилля. Такое случается далеко не каждый день, более того, не каждый год.

Профессиональный военный бы крайне нервничал, если бы ему предстояла встреча с верховным командующим, а доложить нечего, дела идут плохо. Годлиман не нервничал - ему, известному историку, нет нужды бояться, говорил он себе, разве что у них с Черчиллем не совпадут взгляды на историю. Он не боялся, но беспокоился. Основательно беспокоился.

Годлиман думал о том, какие усилия, средства, люди, техника, деньги потрачены на создание полностью дутой первой американской армейской группировки в Восточной Англии; четыреста десантных кораблей из парусины и брезента, натянутых на деревянный каркас, искусно сделанные макеты танков со сжатым воздухом внутри, артиллерийские орудия, грузовики и бронемашины, даже военно-полевые склады... статьи в местных газетах с жалобами на падение моральных устоев из-за присутствия большого количества американских войск в районе... дополнительные доки в Довере, спроектированные одним из лучших английских архитекторов и построенные из картона и старой трубопроводной арматуры мастерами с киностудий... тщательно подобранные ложные сообщения, которые передаются в Гамбург агентами-двойниками... непрерывная "болтовня" в эфире, предназначенная специально для немцев, когда операторы передают заранее выбранные сигналы, команды и распоряжения, ловко имитируя активный радиообмен.

Без сомнения, проделанная работа дала положительные результаты. Есть свидетельства того, что немцы попались на удочку. Теперь вся гигантская запущенная машина оказалась под угрозой срыва, причем из-за одного проклятого шпиона, которого он, Годлиман, никак не может поймать. Наверное, Черчилль потребует от него объяснений.

Мелкой семенящей походкой он шел по мощеному тротуару, пока наконец не подошел к маленькому входу в дом № 2 по Грейт Джордж-стрит. Вооруженный охранник, стоящий у выложенных вдоль здания мешков с песком, внимательно проверил спецпропуск, пропустил внутрь. Годлиман прошел через вестибюль, спустился по лестнице в бункер Черчилля.

Это оказалось все равно, что спуститься под палубу военного корабля. Помещения внизу были недосягаемы для бомб благодаря железобетонным стенам и потолку толщиной четыре фута, кругом стальные двери, перегородки и опоры, красиво отделанные деревом. Когда Годлиман проходил через картографическое отделение, ему навстречу из конференц-зала вышла группа довольно молодых мужчин с серьезными лицами. Их сопровождал адъютант, который заметил его.

- Вы как раз вовремя, сэр. Премьер-министр ждет вас.

Годлиман вошел в маленький уютный конференц-зал. Пол покрыт коврами, на стене портрет короля. Электрический вентилятор работал в полную мощь, рассеивая табачный дым, висящий в воздухе. Черчилль сидел за старинным, гладким, как зеркало, дубовым столом, в центре которого стояла фигурка фавна - эмблема Лондонского контрольного отдела, детища премьер-министра, которое он создал специально для отвода глаз.

Годлиман решил обойтись без отдания чести, поскольку был в штатском.

- Садитесь, профессор, - заговорил Черчилль. Годлиман внезапно увидел, что премьер-министр не столько человек действительно крупного телосложения, сколько создает такой вид. Он грузно сидит на стуле: плечи приподняты, локти отставлены назад, подбородок опущен, ноги расставлены. Черчилль одет в черный пиджак, серые брюки в полоску, великолепную белую рубашку. Несмотря на его внушительный вид и брюшко, у него были тонкие аристократические пальцы. Лицо розовощекое, как у ребенка, в одной руке ручка, в другой - неизменная сигара, на столе рядом с бумагами бокал с какой-то жидкостью, по цвету напоминающей виски.

Черчилль сосредоточен, делает пометки на полях с машинописным текстом срочного сообщения, губы что-то шепчут. В целом, премьер не внушал Годлиману страха или благоговейного трепета. По его мнению, как политик мирного времени Черчилль не дал Великобритании ровным счетом ничего, кроме хлопот и неприятностей, хотя, вне всякого сомнения, этот человек обладает природными качествами отличного военачальника. Годлиман ценил его главным образом за это. (Когда Черчилля называли в прессе "британским львом", он только отшучивался, объясняя, что должен рыкать по должности, приводя в чувство нерадивых подчиненных; тем не менее Годлиман считал такое сравнение во многом справедливым.)

Премьер оторвался от бумаг, поднял глаза.

- Полагаю, сейчас уже не осталось никаких сомнений, что этот проклятый шпион Абвера все о нас знает?

- Если честно, вы правы, сэр.

- Думаете, ему удалось уйти из страны?

- Мы преследовали его непосредственно до Абердина. Есть почти полная уверенность, что позапрошлой ночью он исчез оттуда морем, украв с причала небольшое моторное судно. Очевидно, в Северном море его ждала подводная лодка. Однако уйти далеко от берега он не мог, это точно, потому что начался страшный шторм. Конечно, в принципе не исключено, что он встретился с лодкой до шторма, но такой вариант маловероятен. Скорее всего, агент утонул, правда, конкретными сведениями мы пока не располагаем...

- Вот и я тоже не располагаю. - Черчилль не на шутку сердился, хотя, похоже, Годлиман здесь не при чем. Он вылез из-за стола, подошел к часам на стене, уставился, как под гипнозом, на надпись внизу - Виктория К..1., Министерство общественных работ, 1889. Затем, будто забыв про Годлимана, премьер стал ходить вдоль стола взад-вперед, бормоча что-то себе под нос. Персиваль мог различить отдельные слова, фразы, и то, что он услышал, крайне удивило его. Черчилль шептал: коренастый, немного сутулился, шагает туда-сюда, его заботят только свои мысли, никого вокруг не замечает... Премьер смотрелся со стороны так, будто он герой какого-то очередного голливудского фильма.

Впрочем, представление длилось недолго и закончилось так же быстро, как началось. Даже если Черчилль понимал, что вел себя не совсем обычно, никакого виду не подавал. Он сел в кресло, передал Годлиману какой-то листок и сказал:

- Это данные германского генерального штаба по состоянию на прошлую неделю. Годлиман стал читать:

Восточный фронт - 122 пехотные дивизии

25 танков, дивиз.

17 моторизов. дивиз. Италия и Балканы - 37 пехотн. дивиз.

9 танков, дивиз.

4 моторизов. дивиз. Западный фронт - 64 пехотн. дивиз.

12 танков, дивиз.

12 моторизов. дивиз. Германия - 3 пехотн. дивиз.

1 танков, дивиз.

4 моторизов. дивиз.

- Из всех двенадцати танковых дивизий немцев на западе, - начал Черчилль, когда Годлиман ознакомился с документом, - фактически только одна находится на побережье Нормандии. Хорошо известные дивизии СС "Рейх" и "Адольф Гитлер" - соответственно в Тулузе и Брюсселе, сигналов об их перемещении нет. Это вам что-нибудь говорит, профессор?

- Да, значит, наш комплекс мероприятий с целью ввести противника в заблуждение оказался эффективен. - Годлиман оценил то, что премьер-министр доверяет ему информацию особой важности. До сего момента Нормандия как таковая никогда не упоминалась в разговорах - ни с полковником Терри, ни с кем-либо еще. Конечно, Годлиман что-то смутно подозревал, зная о ложном сосредоточении войск, нацеленных на Кале, но не больше. Разумеется, он не знает самого главного - даты вторжения, хотя слава Богу, что не знает.

- Чрезвычайно эффективен, - продолжил Черчилль. - Противник теряется в догадках, он в замешательстве. В Берлине ломают головы, однако все их догадки полностью неверны. И вот сейчас, - премьер сделал паузу, - сейчас, несмотря на огромную проделанную работу... - Он взял со стола еще один документ, стал читать выдержку вслух. - Наши шансы укрепиться на побережье, особенно после сосредоточения там немецких танковых дивизий, довольно проблематичны и составляют всего пятьдесят процентов.

Черчилль отложил сигару, понизил голос.

- Я просто хочу, чтобы вы и ваши люди до конца поняли. Четырех лет с начала войны стоило странам Британского содружества. Штатам, всем, кто остался на Западе верен идеалам демократии, чтобы добиться этих несчастных пятидесяти процентов. Если агент доберется до Берлина, мы можем потерять даже это. Мы можем потерять вообще все.

Какое-то время он пристально смотрел на Годлимана, затем снова взял ручку холеными пальцами.

- Мне не нужны ваши рассуждения, профессор. Мне нужен Игла.

Он опустил голову, начал что-то писать. Годлиман встал и тихо вышел из комнаты.

27

Сигаретный табак горит при температуре 800 градусов по Цельсию. Однако огонек в сигарете обычно укутан слоем пепла. Чтобы вызвать ожог, сигарету надо прижать к коже по меньшей мере на секунду; если она только скользнет по телу, ничего серьезного не случится. Это относится и к глазам тоже. Необходимо помнить, что моргание - моментальная непроизвольная реакция человеческого организма. Только непрофессионалы бросают сигареты, а Дэвид Роуз как раз был таковым - невезучим, жаждущим настоящего дела дилетантом. С профессионалами подобные люди не идут ни в какое сравнение.

Фабер проигнорировал брошенную ему в лицо сигарету. Он оказался прав, ибо она скользнула по лбу и упала на металлический пол машины. Он тут же сделал движение в сторону ружья и здесь совершил ошибку. Уже через секунду он понял, что нужно было выхватить стилет, заколоть противника: Дэвид мог, правда, выстрелить, но ему еще не приходилось наставлять оружие на человека, тем более убивать, так что он наверняка какое-то мгновение промедлил бы, и Фабер успел бы вонзить нож. Генрих решил, что в досадном промахе виноват только сам, нечего было расслабляться на острове. Ладно, это его последняя ошибка.

Дэвид обеими руками уцепился за дробовик - левая рука на стволе, правая держит цевье. Он уже дюймов на шесть стащил ружье с полки, когда Фабер схватил рукой дуло. Дэвид дернул оружие на себя, но Фабер держал крепко. На мгновение ружье уперлось дулом в лобовое стекло.

Генрих считал себя сильным мужчиной, однако Дэвид оказался на редкость достойным противником. Плечи, руки, кисти крутили колеса инвалидного кресла вот уже четыре года, за это время мускулы приобрели необычную силу. К тому же он держал дробовик обеими руками, а Фабер только одной, да еще под углом. Дэвид рванул во второй раз, более настойчиво, и сумел полностью завладеть оружием.

В это мгновение, когда ружье было направлено ему в живот, а палец Дэвида лежал на спусковом крючке, Фабер реально почувствовал себя рядом со смертью.

Он резко подпрыгнул вверх, будто катапультируясь из самолетного кресла. Голова ударилась о натянутый сверху брезент, одновременно раздался выстрел, от которого заложило в ушах, закололо в висках. Боковое окно разлетелось вдребезги на тысячи мельчайших кусков, в опустевшую раму тут же влетел ветер... Фабер чуть развернулся в воздухе и упал вниз, но не на свое сиденье, он плюхнулся прямо на Дэвида, схватил его за горло обеими руками, с силой сжал пальцы.

Дэвид попытался сунуть дробовик врагу в живот, чтобы выстрелить из другого ствола, но ружье было слишком длинным. Фабер заглянул Дэвиду в глаза и с ужасом увидел там... веселье, радость - мужчина без ног, летчик, получил наконец шанс драться за свою страну. Хотя уже через несколько десятков секунд выражение его лица изменилось, ибо англичанин стал ощущать нехватку кислорода, задыхаться.

Дэвид отпустил ставшее бесполезным ружье, поставил руки ладонями вверх и одновременно с боков ударил противника по ребрам.

От боли у Фабера исказилось лицо, но он не убирал пальцы с горла, зная, что сможет выдерживать удары дольше, чем Дэвид сохранит дыхание.

Видно, та же самая мысль пришла и Дэвиду, потому что он просунул руки между их телами и с силой оттолкнул Фабера. Затем, воспользовавшись тем, что расстояние между ними чуть увеличилось, он дотянулся до кистей на своем горле, стал разжимать пальцы. Убедившись, что времени почти не осталось, он сильно ударил Фабера кулаком в лицо - удар пришелся по скуле, глаза моментально заслезились.

Фабер несколько раз резко толкнул англичанина телом, но Дэвид продолжал бить по лицу. Конечно, расстояние было слишком незначительным, чтобы удары оказались действительно эффективными, но, так или иначе, сила и энергия Дэвида начали оказывать свое действие.

Почти восхищаясь противником, с которым имел дело, Фабер осознал, что Дэвид очень удачно выбрал время и место для схватки: внезапность нападения, ружье, ограниченное пространство, в котором сила значила больше, чем подвижность. Пожалуй, единственная его ошибка - это бахвальство - впрочем, понятное - из-за обнаруженной кассеты с пленкой, благодаря чему у Фабера оказалось в запасе несколько секунд перед схваткой.

Фабер чуть сместился, и его бедро задело за рычаг коробки передач, переставив его на большую скорость. Машина все еще была в движении, поэтому мотор рванул, "джип" закачался. Дэвид получил возможность размахнуться и нанести Фаберу мощный удар слева - он попал точно в подбородок. Фабера словно подбросило. Он полетел через всю кабину, ударился головой в дверь, зацепил плечом за ручку. Дверца открылась, он вывалился из машины прямо на дорогу лицом в грязь.

На какое-то время Фабер потерял сознание. Когда он пришел в себя и открыл глаза, то смог увидеть перед собой только ярко-синие круги на багряном фоне. В то же мгновение он услышал приближающийся шум мотора. Фабер встряхнул головой, медленно, помогая себе руками, встал на колени. Звук машины становился все отчетливее. Он повернул голову и сквозь пелену в глазах увидел "джип", который ехал прямо на него.

Дэвид пытался раздавить врага, как червяка.

Бампер был уже в каком-нибудь ярде от его лица, когда Фабер отпрыгнул в сторону. Из-под колес в него полетели комки грязи, крылом ударило ногу. Он кубарем покатился по мокрой траве, встал на одно колено. Ушибленная нога болела. "Джип" уже повернул обратно и опять приближался.

Через лобовое стекло он видел лицо Дэвида. Англичанин наклонился вперед в своем кресле, губы сжались в жесткой улыбке, он был похож на одержимого... наверное, представлял себя в кабине "Спитфайра", под прикрытием солнца пикирующего сверху на вражеский самолет со всей своей мощью в восемь браунинговских пулеметов, каждый со скорострельностью 1260 выстрелов в минуту.

Фабер сместился к краю скалы. "Джип" набирал скорость. Генрих знал, что убежать никак не сможет. Он посмотрел вниз - почти вертикальный склон, где-то футов сто до бушующих волн. "Джип" неумолимо приближался. Фабер искал глазами любое укрытие. Вокруг ничего не было.

Машина находилась уже ярдах в пяти... шла на скорости около сорока миль в час. Колеса почти у самого края. Фабер перекинул тело вниз и повис, крепко держась руками за острые камни на краю обрыва.

Колеса прошлись совсем рядом. Одно из них фактически свесилось вниз. Фабер даже подумал, что все кончено и сейчас "джип" свалится в море, но водитель тут же дал задний ход, машина отъехала в сторону.

Камни шатались под рукой - видимо, колеса их расшатали. Фабер чувствовал, что начинает соскальзывать. Внизу шумело море, неистовые волны бились о скалы. Он ухватился за камень покрепче, сломал ноготь, не обратил на это никакого внимания. Затем удалось перехватиться второй рукой. Генрих с силой подтянулся, поднял свое тело вверх. Над обрывом показалась его голова, затем плечи, ноги... огромным усилием воли он снова оказался наверху.

"Джип" разворачивался. На этот раз Фабер не стал ждать, а побежал прямо на него. Нога болела ужасно, но, скорее всего, не сломана. Дэвид готовился к следующей атаке. Фабер чуть уклонился в сторону, вынудив водителя крутануть руль и сбавить скорость.

Генрих знал, что долго он так не продержится, выдохнется куда раньше Дэвида. Это его последний шанс.

Он побежал быстрее, несколько раз меняя направление, петляя, чувствуя, что за спиной машина также делает зигзаги. Тем не менее "джип" догонял. Фабер перешел на спринтерский бег, "джип" неотступно держался сзади. Между ними оставалось ярда четыре, когда Дэвид взял руль правее, но поздно, слишком поздно. Фабер с ходу прыгнул лицом вниз прямо на брезент.

Несколько секунд он лежал, переводя дыхание. Жгло ушибленную ногу, разрывались легкие.

"Джип" не прекращал движения. Фабер выхватил стилет из рукава, прорезал дыру в брезенте. Материал в месте надреза повис клочьями, Фабер увидел рядом шею своего врага.

Дэвид взглянул вверх, на лице застыло удивление. Фабер замахнулся рукой, чтобы ударить ножом поточнее.

Дэвид резко крутанул руль. Машину занесло на повороте, она сильно накренилась набок. Фабер попытался удержаться наверху, но в это время "джип" набрал скорость, его сильно качнуло, подбросило, машина выпрямилась, грузно опустилась на все четыре колеса.

Фабер отлетел на несколько ярдов, неудачно упал на землю, несколько секунд вообще не мог двигаться.

Волею судеб они опять оказались рядом с обрывом.

В траве Фабер увидел свой нож, поднял его, повернулся в сторону машины.

"Джип" стоял прямо на краю скалы. Дэвид каким-то образом смог вместе с креслом выбраться через брезент. Сейчас он толкал свое кресло в сторону от обрыва. Фабер побежал за ним. Он ненавидел калеку, впрочем, отдавал должное его храбрости.

Дэвид, должно быть, услышал позади себя топот ног, потому что, когда Фабер приблизился, кресло остановилось в руке англичанина заблестел большой гаечный ключ.

Фабер с ходу бросился к креслу, перевернул его. Последнее, о чем он успел подумать, было то, что они оба вместе с креслом вполне могут упасть в море... в этот момент ключ со свистом опустился ему на затылок, в глазах потемнело.

Когда он пришел в себя, кресло по-прежнему лежало рядом, на боку. Дэвида нигде не было видно. Фабер стоял, изумленно смотрел по сторонам.

- Здесь, - раздался крик.

Голос доносился откуда-то снизу. Дэвид, должно быть, ударил его в тот момент, когда, вываливаясь из кресла, летел к обрыву. Фабер подполз к краю скалы, осторожно заглянул вниз.

Дэвид уцепился одной рукой за куст, другой за небольшую трещину в скале. Он беспомощно висел, совсем как Фабер несколькими минутами ранее. Браваду с лица как ветром сдуло.

- Вытащи меня, ради Бога, - прохрипел он. Фабер нагнулся ниже.

- Как ты узнал о кассете?

- Помоги, пожалуйста.

- Сначала скажи про кассету.

- О Боже. - Дэвид на секунду затих. - Когда ты поднялся к Тому наверх, твоя куртка сушилась на кухне. В кармане я нашел негативы.

- И ты думаешь, этого достаточно, чтобы убить меня?

- Этого и того, что ты сделал ночью с моей женой, будучи гостем в моем доме... ни один англичанин не позволил бы себе...

Фабер не мог не расхохотаться. Чудак Дэвид, судя по всему, так и остался ребенком.

- Где пленка?

- У меня в пиджаке.

- Отдай ее, а я тебя вытащу.

- Не могу достать, руки заняты. Быстрее, слабею...

Фабер лег на живот, свесился через край, дотянулся до его плаща, отвернул, залез в нагрудный карман пиджака. Наконец-то пальцы нащупали кассету, он осторожно вынул ее, уже наверху пробежал глазами негативы вроде все на месте. Фабер вернул пленку в карман своей куртки, застегнул на пуговицу, опять повернулся к Дэвиду... Все, больше никаких ошибок.

Он схватил его кисть, держащую куст, с силой разжал пальцы.

- Н-е-е-т... - Дэвид кричал нечеловеческим голосом. Он попытался переместить всю тяжесть тела на другую руку, но она ослабела, к тому же скользила по камню. - Это нечестно! - Крик застыл у Фабера в ушах.

Затем рука соскочила, и Дэвид сорвался вниз, тело с шумом упало в море.

Фабер молча смотрел на волны. Он хотел убедиться в его гибели. Нечестно? Какие вообще могут быть правила, когда идет война?

Несколько минут он стоял над обрывом. В какое-то мгновение показалось, что на поверхности плавает плащ, затем все снова стало как прежде - только море и скалы.

Неожиданно он почувствовал себя ужасно усталым. Раны ныли все сильнее: нога повреждена, на голове шишка, на лице синяки. Дэвид Роуз - дурак, хвастун и неудачливый муж, он умер, моля о пощаде, но, с другой стороны, это храбрый мужчина, который сражался за свою страну так, как мог.

Фабер задумался, какая смерть ждала его самого.

Он отошел от обрыва, направился к перевернутому "джипу".

28

Персиваль Годлиман чувствовал себя бодрым, ощущал новый прилив энергии, решимости и даже - это случалось с ним крайне редко - вдохновения.

Когда он думал о встрече с Черчиллем, на душе сразу становилось нехорошо. "Накачки" командования, кабинетные беседы хороши для служак, интеллектуалов этим не возьмешь. Безусловно, премьер-министр тщательно спланировал ход разговора, разыграл все как по нотам, но, так или иначе, на Годлимана это подействовало так, как если бы он играл за школу в крикет и услышал последние наставления тренера буквально за несколько минут до матча.

Он вернулся в контору с твердой решимостью что-то предпринять.

Годлиман поставил зонтик на место, повесил на вешалку мокрый плащ, оглядел себя в зеркале на двери шкафа. Безусловно, с его внешностью что-то произошло с тех пор как он пришел в контрразведку. На днях он наткнулся на свою фотографию 1937 года - там он был с группой студентов на семинаре в Оксфорде. Так вот, тогда он... выглядел старше, чем сейчас: бледная кожа, редкие растрепанные волосы, плохо побрит, безвкусная одежда человека, которому уже все безразлично, потому что он пенсионер. Сейчас редкие волосы исчезли, он совершенно лысый, если не считать того немногого, что осталось сзади и по бокам. Одеждой больше похож на делового человека, чем на учителя. Ему казалось - а может, он просто внушил себе это, что даже подбородок стал жестче, глаза ярче. Теперь он всегда гладко брился.

Годлиман сел за письменный стол, зажег сигарету. Вот это, конечно, дурная привычка; появился кашель, но бросить сложно, пристрастился к табаку, хотя сейчас, во время войны, в Британии курят почти все, даже женщины. Что ж, если они выполняют мужскую работу, у них обязательно появляются чисто мужские недостатки. Дым попал ему в горло, он закашлялся, положил сигарету на жестяную крышку, которую часто использовал в качестве пепельницы (с посудой было плохо).

Вдохновение вдохновением, но пока неясно, какие конкретные шаги нужно предпринять.

Годлиман вспомнил свою диссертацию, которую он писал еще в колледже. Она была посвящена безвестному монаху, по имени Томас, жившему в Средние века. Годлиман поставил перед собой тогда довольно узкую, но трудную задачу: описать странствования монаха за пятилетний период. Правда, не осталось никаких свидетельств о том, где монах находился примерно восемь месяцев из этих пяти лет - возможно, в Париже или Кентербери, точно не известно. Из-за данной неурядицы под угрозой оказалась вся работа. Он пролистал много книг, проверил много источников - никакой информации. Если действительно не осталось даже малейших записей, невозможно сделать документального описания странствований, никакие догадки здесь не в счет. Однако Годлиман не терял оптимизма и с юношеским задором продолжал свои поиски. Он просто верил в удачу, верил, что летопись существует, не утеряна, хотя прекрасно знал, насколько ничтожны его шансы на успех. На самом деле, если в то время Томаса не было ни в Париже, ни в Кентербери, он наверняка находился в дороге. В итоге Годлиман был вознагражден за свою настойчивость. Совершенно неожиданно даже для самого себя он нашел в историческом музее в Амстердаме примитивные отчеты о морских перевозках. Согласно этим бумагам, из Франции Томас отправился на судне в Дувр, но корабль сбился с пути и потерпел кораблекрушение у берегов Ирландии. Эта работа послужила образцовым примером научного поиска, ее высоко оценили, она принесла тогда Годлиману профессорское звание.

Вот и сейчас он примерно в таком же положении. Пока нет убедительных свидетельств гибели Фабера или его возвращения в Берлин, нужно искать... искать. Все, что можно предположить сейчас, отбрасывая два предыдущих варианта, это то, что Фабер жив и ему удалось добраться до берега.

Он вышел из кабинета, спустился этажом ниже, где находилась секция картографии. Войдя в помещение, он сразу увидел своего родственника полковника Терри, который стоял перед масштабной картой Европы на стене, в зубах держал сигарету. Годлиман частенько наблюдал подобные сценки: старшие офицеры молча разглядывали карты, как будто подсчитывая все "за" и "против" относительно дальнейшего хода войны. Скорее всего, сейчас уже закончены последние приготовления, машина запущена в ход, ничего исправить нельзя, остается лишь стоять в раздумье и ждать, чем все закончится.

Терри увидел его.

- Ну как прошла встреча с Черчиллем?

- Он пил виски.

- Это на него похоже, хотя по виду премьера не скажешь, что спиртное на него действует. Что он сказал?

- Приказал достать ему Иглу любым путем, живым или мертвым. - Годлиман подошел к другой стене комнаты - туда, где висела карта Великобритании. Он ткнул пальцем в Абердин. - Если бы ты посылал подводную лодку, чтобы взять на борт агента, за которым гонятся, самое оптимальное, на сколько лодка может подойти к берегу?

Терри сосредоточенно думал, глядя на карту.

- Я считаю, для лодки небезопасно подходить ближе, чем на три мили. Однако, чтобы по возможности застраховать себя от неприятностей, я бы приказал остановиться в десяти милях.

- Правильно. - Годлиман провел карандашом две линии параллельно побережью, соответственно в трех и десяти милях. - А сейчас другой вопрос. Если бы ты не был профессиональным моряком и уходил из Абердина морем на маленьком рыбацком суденышке, как далеко удалился бы от берега, прежде чем ты, прямо скажем, стал беспокоиться?

- Ты имеешь в виду расстояние, в пределах которого можно чувствовать себя в этой лодке в относительной безопасности?

- Именно это. Терри пожал плечами.

- Точно сказать не могу, потому как сам не моряк, но думаю, где-то пятнадцать-двадцать миль.

- Полностью с тобой согласен. - Годлиман описал круг радиусом двадцать миль с Абердином в центре. - Теперь смотри. Если Фабер жив, он либо на материке, либо где-то в пределах данного круга.

- Как видишь, здесь только море, земли нет.

- А у нас есть карта большего масштаба?

Терри открыл шкаф, вытащил оттуда крупномасштабную карту Шотландии. Он разложил ее на столе. Годлиман обозначил на ней такой же круг.

По-прежнему сколь-нибудь значительного участка суши в круге не оказалось.

- И островов вроде нет.

- Нет, есть один, вот здесь, - Годлиман указал на длинную узкую каплю, расположенную в Северном море приблизительно на расстоянии десяти миль восточнее Абердина. - Штормовой остров. - Что ж, в принципе возможно. Ты можешь кого-нибудь туда послать?

- Могу, но когда закончится шторм. Там, в Абердине, Блогс. Я достану ему самолет. Он вылетит в ту же минуту, как только позволит погода. Годлиман быстро направился к двери.

- Желаю удачи, - пробасил сзади Терри. Годлиман помчался по лестнице вверх, прыгая, как заяц, по ступенькам. Через несколько секунд он уже был в своем кабинете, подбежал к телефону. - Пожалуйста, прямо сейчас соедините меня с Абердином. Там, в полицейском управлении, мистер Блогс.

Ожидая, пока его соединят, Годлиман машинально рисовал в блокноте Штормовой остров, выводил каждую черточку. Получилось что-то вроде прогулочной трости с ручкой, повернутой на запад. Должно быть, десять миль в длину и около мили в ширину. Интересно, что это за место: голые сумрачные скалы, где редко ступала нога человека, или несколько пастбищ, где живут овцеводы? Если Фабер там, он, возможно, все еще пытается связаться по рации с подводной лодкой. Блогсу необходимо опередить немецкую субмарину.

- Блогс на проводе, - прервала его мысли девушка-оператор.

- Фред?

- Привет, Перси.

- Я думаю, он на острове, который называется на карте Штормовым.

- Нет, Фабер не там. Мы только что арестовали его.

Лезвие стилета оказалось острым, как игла, длиной девять дюймов, на конце маленький поперечник, рукоятка с гравировкой. Блогс подумал, что таким, наверное, удобно убивать. Сталь блестела, ни единой ржавой отметины.

Блогс и инспектор Кинсайд молча смотрели на оружие, никто из них не хотел брать его в руки.

- Он пытался сесть в автобус на Эдинбург, - проговорил Кинсайд. Патруль засек его у билетных касс и попросил предъявить удостоверение. В ответ мужчина бросил чемодан, побежал. Женщина-кондуктор стукнула его по голове своим дыроколом. Видно, инструмент у нее довольно мощный, ибо он пришел в сознание лишь минут через десять.

- Пойдем, посмотрим на него.

Они спустились по коридору в подвал.

- Вот этот, - кивнул Кинсайд.

Блогс посмотрел в глазок на двери. Мужчина сидел в камере на табуретке, прислонившись спиной к стене, ноги расставлены, глаза закрыты, руки в карманах. А он не в первый раз в камере, бывалый волк, отметил про себя Фред. Высокий, красивый, длинный подбородок, темные волосы. В камере, однако, недостаточно света, поэтому сразу определить человек ли это с фотографии или нет, трудно.

- Хотите войти?

- Минуту. Что еще было в чемодане кроме стилета?

- Разные ключи и отмычки, большая сумма денег мелкими купюрами, пистолет, патроны к нему, черная одежда, туфли на каучуковой подошве, два блока сигарет "Лаки Страйк".

- Фотографии или негативы?

Кинсайд молча покачал головой.

- Сволочь, - смачно выругался Блогс.

- Документы на имя некоего Питера Фредерикса из Уэмбли, Мидлсекс. Говорит, что он слесарь-инструментальщик, ищет работу.

- Слесарь? - Блогс скептически поморщился. - За последние четыре года в Великобритании нет ни одного базработного слесаря. Странно, профессионал обязан это знать. Ладно, посмотрим.

- Мне начать допрос или вы?..

- Начните сами.

Кинсайд отпер дверь. Они вошли. Мужчина недовольно, без всякого любопытства открыл глаза, не двинулся с места.

Кинсайд сел напротив за маленький стол. Блогс прислонился к стене.

- Как ваше настоящее имя?

- Питер Фредерикс.

- Что вы делаете так далеко от дома?

- Ищу работу.

- Почему вы не в армии?

- У меня порок сердца.

- Где вы были последние несколько дней?

- Здесь, в Абердине. До этого в Данди, еще ранее - в Перте.

- Когда прибыли в Абердин?

- Позавчера.

Кинсайд вопросительно глянул на Блогса, тот кивнул.

- Все, что вы рассказываете - ерунда на постном масле. Вы сами прекрасно знаете, что сейчас у слесаря нет недостатка в работе, полно предложений. Так что, будем говорить правду?

- Я не лгу.

Блогс собрал всю свою мелочь в кармане, положил ее в носовой платок. Он стоял и наблюдал, поигрывая небольшим мешочком в правой руке.

- Где пленка? - (Блогс проинструктировал Кинсайда, что должна быть какая-то пленка, больше об этом он ничего не знал.)

Лицо мужчины осталось спокойным.

- Понятия не имею, о чем вы говорите.

Кинсайд снова бросил взгляд на Блогса.

- Встать! - тихо скомандовал Фред.

- Простите?

- Встать, я сказал, - на этот раз голос прогремел.

Мужчина нехотя поднялся.

- Шаг вперед.

Человек пододвинулся к столу.

- Имя?

- Питер Фредерикс.

Блогс мгновенно оторвался от стены, ударил его мешочком с мелочью. Удар пришелся точно в переносицу. Мужчина вскрикнул, потянул руки к липу.

- Не двигаться! Имя?

Мужчина выпрямил спину, опустил руки.

- Питер Фредерикс.

Блогс ударил его снова, туда же. Мужчина даже припал на колени, веки набухли.

- Где пленка?

Задержанный пожал плечами.

Блогс приподнял его, сходу ударил коленом в пах, затем кулаком в живот.

- Что ты сделал с негативами?

Мужчина упал на пол, его вырвало. Блогс ударил его ногой в лицо. Это был страшный удар.

- Где подводная лодка? Где намечена встреча? Какой условный сигнал, говори, сволочь...

Кинсайд схватил Блогса сзади, оттащил его за плечи от задержанного.

- Хватит, довольно. Это все же мой участок, я и так достаточно долго ни во что не вмешивался... Блогс набросился на полицейского.

- Черт побери, неужели не ясно, что мы имеем дело не со взломщиком или грабителем? Я представляю здесь английскую контрразведку и буду делать то, что считаю нужным. Если задержанный умрет, беру всю ответственность на себя. - Он опять повернулся лицом к лежащему на полу человеку.

Мужчина в ужасе уставился на них, переводя взгляд то на одного, то на другого; лицо в крови.

- Боже, о чем вы говорите? Кошмар, какой-то.

Блогс опять приподнял его.

- Вы Генрих Рудольф Ганс фон Мюллер-Гюдер, родились в Ольне 26 мая 1900 года, известны также как Генри Фабер, подполковник Абвера. Через три месяца вас повесят за шпионаж, если только вы не окажетесь нам полезным живым, а не мертвым. У вас еще есть шанс, подполковник.

- Нет, - закричал человек. - Нет, нет, я вор, а не шпион. Пожалуйста, поверьте. - Он увернулся от Блогса, который занес руку для удара. - Я могу это доказать...

Блогс ударил. Кинсайд был вынужден вмешаться вторично.

- Секунду... Фредерикс, или как там тебя, докажи, что ты вор.

- На прошлой неделе я обчистил три дома на улице Джубили-Кресент. В первом взял около пятисот фунтов стерлингов, во втором драгоценности кольца с бриллиантами, жемчуг, а в третьем была здоровая собака, пришлось улепетывать... вы можете проверить, должны быть составлены полицейские протоколы... Боже...

Кинсайд посмотрел на Блогса.

- Все, что он сказал, соответствует действительности. Ограбления зафиксированы, ведется следствие.

- Он мог прочесть подробности в газетах.

- О третьем ограблении, вернее, попытке, не сообщалось.

- Хорошо, почему, если он вор, то не может быть одновременно шпионом? Шпионы тоже, знаешь ли, могут воровать. - Блогс чувствовал, что весь, до кончиков ушей, заливается краской стыда.

- Подожди. Это же было на прошлой неделе, когда ваш человек находился в Лондоне, не так ли?

Блогс с минуту молчал.

- А, черт, пропади все пропадом, - в итоге произнес он и вышел из камеры.

Питер Фредерикс приподнял с пола избитое лицо, вытер кровь рукавом, посмотрел на Кинсайда.

- Откуда этот парень, из гестапо?

- Лучше благодари Бога, что ты не тот, кто ему нужен, - тихо ответил Кинсайд.

- Ну что? - раздался в трубке встревоженный голос Годлимана.

- Ничего, ложная тревога, - Блогс говорил как-то неестественно, со скрипом, видно, на линии были помехи. - Поймали взломщика, а он случайно оказался похожим на Фабера, к тому же, при нем нашли стилет.

- Придется опять начинать с нуля.

- Вы что-то говорили в прошлый раз насчет острова.

- Да. Так называемый Штормовой остров, в десяти милях от берега, к востоку от Абердина. Его можно найти на карте крупного масштаба.

- Почему вы думаете, что он там?

- Я не уверен, но не исключаю такой вариант. Нам надо основательно проверить все - города, села, побережье... Но, если он действительно украл это судно, как там его...

- "Мария II".

- Да. Так вот, если это он его украл, то, скорее всего, встреча с подлодкой должна была произойти где-то в данном районе. Если я прав, сейчас он либо утонул, либо потерпел кораблекрушение, но смог добраться до острова.

- Пожалуй, в этом что-то есть.

- Как у вас погода?

- Пока без перемен.

- Ты мог бы добраться до острова, скажем, на большом корабле?

- Думаю, большому кораблю никакой шторм не страшен. Весь вопрос в том, как высадиться на остров, там наверняка слишком узкий причал.

- Постарайся это выяснить, ладно? Хотя почти уверен, что ты прав. Теперь слушай... Рядом с Эдинбургом есть база Королевского военно-воздушного флота. К тому времени, когда ты доберешься туда, я вышлю тебе на подмогу самолет-амфибию. Ты пересядешь на него, как только начнет прекращаться шторм. Береговую охрану тоже предупрежу - не знаю, кто сможет добраться до острова первым.

- Первой, конечно, будет подводная лодка, потому что она, наверное, уже находится в районе, ждет окончания шторма.

- Ты прав. - Годлиман зажег сигарету. Он сосредоточенно думал, что еще можно сделать в данной ситуации. - Хорошо, мы можем послать туда корвет ВМС, который будет курсировать вдоль острова, слушать эфир. После шторма они спустят шлюпку.

- Как насчет истребителей?

- Обязательно, только им тоже придется ждать.

- Думаю, погода все же изменится к лучшему.

- А что говорят шотландские метеорологи?

- Дают еще день-два, от силы. Одна надежда: все то время, что мы здесь торчим, он там тоже, как в западне.

- Если только он там.

- Да.

- Ладно. Значит, так: корвет, береговая охрана, истребители, самолет-амфибия. А ты собирайся в путь. Позвони мне из Розита. Будь осторожен.

- Договорились.

Годлиман повесил трубку. Сигарета, которую он оставил в пепельнице, догорела почти без остатка.

29

Лежа на боку, "джип" выглядел сильным, но беспомощным, подобно раненому слону. Мотор молчал. Фабер с силой толкнул машину, и исполин величественно встал на свои четыре ноги. После такой схватки "джип" сравнительно хорошо сохранился. Конечно, крыши уже, по существу, нет, брезент болтается, крыло помято, фара разбита, одно боковое стекло отсутствует, хотя лобовое каким-то чудом уцелело. Ничего, самое главное, чтобы работал мотор.

Фабер сел на место водителя, переставил рычаг скорости в нейтральное положение, включил зажигание. Двигатель заработал и тут же опять заглох. Он попробовал снова, на этот раз получилось. Просто повезло, подумал Фабер, долгой дороги пешком ему уже не осилить.

Он сидел в машине, обследовал раны на теле. Осторожно дотронулся до правой лодыжки, она здорово ныла. Возможно, сломана кость. Весьма кстати, что в "джипе" ручное управление, он не смог бы нажать ногой на педаль тормоза. Шишка на затылке разрослась до жутких размеров и была похожа на мяч для игры в гольф. Когда он до нее дотронулся, почувствовал на пальцах липкую кровь. Фабер посмотрел в зеркало. Лицо было неузнаваемо - сплошные порезы, синяки, как будто его нокаутировали в боксерском матче.

Он оставил дождевик у Тома, поэтому и куртка, и комбинезон полностью промокли, запачкались. Необходимо где-то согреться, высушить одежду.

Фабер взял в руки руль; кисть пронзила острая боль - он забыл про сорванный ноготь. Взглянув на палец, он понял, что это, пожалуй, в данную минуту самое худшее - придется вести машину одной рукой.

Фабер медленно выехал на дорогу. Опасности потеряться на острове не существует, надо только держаться ближе к скалам, дорога сама приведет его к дому Люси.

Необходимо что-то придумать, чтобы объяснить ей отсутствие мужа. Разумеется, выстрела она не слышала - слишком далеко. Можно, конечно, сказать ей правду - что она в состоянии сделать? Если станет мешать, он ее просто убьет, хотя не хотелось бы. Медленно продвигаясь у края обрыва при сильном дожде и бешеном ветре, он с удивлением думал о неожиданно появившихся сомнениях. Пожалуй, впервые в жизни ему действительно не хотелось убивать. Не то, чтобы Фабер был прожженым циником, отъявленным негодяем - нет, совсем наоборот. Он твердо держался принципа, что каждое из его убийств - вынужденное, лишь в интересах дела. Идет война, и это все равно, что гибель на поле боя, ибо везде фронт, тыла не существует. После того, как он убивал, его обязательно рвало; он даже не вдумывался, почему; это была физическая реакция организма.

Почему же он совершенно определенно не хотел убивать Люси?

То, что он испытывает сейчас - Фабер знал это - сродни тому чувству, которое он испытывал, когда, например, сознательно давал в Центр не те координаты для бомбардировок собора Святого Павла. Тогда это было естественное желание защитить красоту; так и сейчас. Люси - удивительное создание, произведение природы. Фабер мог примириться с собой как с убийцей, но только не как с человеком, поднявшим руку на красоту. Это его странность. Пусть, шпионы вообще странные люди.

Он стал думать о некоторых из своих коллег по работе в Абвере: Отто, гигант с севера, который часами мастерил фигурки в стиле японских нецке и ненавидел женщин; Фридрих, дьявольски хитрый гений математики, который неподдельно грустил и впадал в депрессию не менее чем на пять дней, если проигрывал партию в шахматы; Гельмут, который очень любил читать книги о рабстве в Америке и вскоре стал эсэсовцем... все разные люди, каждый со своими странностями. Он не знал, что у них общего, если вообще это общее было.

Фабер ехал все медленнее, туман и дождь усиливались. Он боялся сорваться с обрыва. Похоже, поднялась температура, начало знобить. Он понял, что и об Отто, и о Фридрихе с Гельмутом говорил вслух - похоже, появляются первые симптомы бредовой горячки. Сейчас главное - ни о чем не думать, только о дороге, о том, как бы не уклониться от курса. Вой ветра укачивал, глаза слипались, в ушах стоял шум волн. Фабер не замечал, что едет уже как бы по инерции, находится в полубессознательном состоянии. Потом он обнаружил, что машина стоит, а он как зачарованный смотрит вниз на море. Сколько он там простоял - известно одному Богу.

Прошло несколько долгих часов, прежде чем впереди показался коттедж Люси. Фабер уставился вперед; в мозгу мелькала мысль: не забыть про тормоз, иначе он так и въедет в стену. У дверей одиноко стояла женщина и смотрела сквозь завесу дождя. Он должен сохранить сознание и что-то придумать. Надо держаться... держаться...

Когда на горизонте появился "джип", кончался день и начинался вечер. Люси волновалась, не случилось ли чего в дороге и в то же время сердилась, что мужчины не прибыли к ленчу, который она приготовила. Потом она постоянно подходила к окнам, смотрела на дорогу.

Увидев "джип", она сразу поняла, что случилось неладное. Он двигался ужасно медленно, колесо вихляло, в кабине сидел один человек. Машина подъехала ближе, и Люси увидела помятое крыло, разбитую фару.

- Боже праведный!

"Джип" задрожал, остановился перед домом. В машине был Генри. Он так и остался на сидении, не делал никаких движений, чтобы открыть дверцу и вылезти. Люси подбежала, открыла кабину.

Он сидел неподвижно, голова опущена, глаза почти закрыты. Рука на тормозе. Лицо в крови и синяках.

- Что произошло? Ответь же.

Рука соскользнула с тормоза, "джип" тронулся с места. Люси перегнулась через Фабера и поставила ручку переключения передач в нейтральное положение.

- Оставил Дэвида в коттедже у Тома... авария на обратном пути... Люси едва различала слова. Очевидно, ему стоило огромных усилий говорить.

Теперь все ясно. Люси даже как-то немного успокоилась, перестала паниковать.

- Пойдем в дом, - сказала она решительно. Твердость ее тона на минуту привела его в чувство. Он повернулся к ней, поставил ногу на подножку, чтобы сойти - и тут же упал на землю. Люси заметила, что его лодыжка сильно распухла.

Она положила его руки себе на плечи, подняла с земли.

- Опирайся на другую ногу и крепче держись за меня. - Медленно, шаг за шагом, Люси поволокла его к дому.

Джо в ужасе, широко раскрытыми глазами смотрел, как она тащит Генри в гостиную и укладывает его на диван. Он лежал с закрытыми глазами. Одежда грязная, мокрая.

- Джо, иди наверх, надевай пижаму и ложись, пожалуйста.

- Но ты еще не рассказала мне сказку. А дядя что, мертвый?

- Нет, он не мертвый, просто попал в аварию. А сказки тебе сегодня, как видишь, не будет. Все, иди.

Мальчик начал было хныкать, но мать так посмотрела на него, что он тут же ушел.

Люси вынула из коробки большие ножницы, разрезала на Генри одежду: сначала куртку, комбинезон, затем рубашку. Она застыла в изумлении, когда увидела длинный нож в левом рукаве, но подумала, что это, возможно, какое-то специальное приспособление для чистки рыбы или нечто подобное. Когда она попыталась снять его с ремешка и убрать, Генри отбросил ее руки. Люси не стала настаивать, занялась ботинками. Левый стащился легко, вместе с носком, но, когда она дотронулась до правого, он закричал от боли.

- Мы все равно должны его снять. Крепись, Генри. Что-то наподобие улыбки промелькнуло у него на лице, он кивнул. Люси разрезала шнурки, ухватилась за ботинок двумя руками, резко дернула. На этот раз он не проронил ни звука. Она надрезала носок, сняла его. Вошел Джо.

- Дядя в трусах!

- Дядина одежда промокла. - Она поцеловала мальчика, пожелала ему доброй ночи. - Давай, сынуля, я к тебе попозже приду и как следует укрою.

- Ладно, только поцелуй мишку.

- И тебе, мишутка, спокойной ночи. Джо вышел. Люси вернулась к Генри. Его глаза были открыты, он улыбался.

- И Генри тоже поцелуй.

Она нагнулась, нежно дотронулась губами до его разбитого лица... затем разрезала и сняла с него мокрые трусы.

В камин она положила уголь, поэтому Генри должен скоро согреться. Люси прошла на кухню, набрала миску горячей воды, добавила туда дезинфицирующего средства, чтобы промыть раны. Она нашла чистую тряпочку, хорошо впитывающую влагу, вернулась в гостиную.

- Вот уже во второй раз ты появляешься на пороге этого дома еле живой, - сказала она, продолжая подготавливать все для промывания.

- Обычный установленный сигнал. - Его речь была отрывистой.

- Что ты сказал?

- В Кале ждут призрачную армию...

- Генри, о чем ты?

- Каждые пятницу и понедельник... Наконец она поняла, что он бредит.

- Молчи, не надо ничего говорить. - Она чуть приподняла его голову с подушки, чтобы убрать запекшуюся кровь вокруг шишки на затылке.

Вдруг он выпрямился, сел на диване, посмотрел на нее с неприязнью.

- Какой сегодня день? Говори!

- Воскресенье. Лежи, постарайся ни о чем не думать.

- Хорошо.

Он затих, даже позволил ей убрать нож. Люси вымыла ему лицо, перевязала палец, наложила повязку на ногу. Затем стояла и смотрела на него - беспомощного, спящего. Она потрогала длинный шрам на груди, какую-то отметину в форме звездочки на бедре. Наверное, она у него с рождения, решила Люси.

Перед тем как выбросить разорванную одежду, она проверила карманы. Ничего особенного не было: немного денег, документы, кожаный бумажник и кассета с пленкой. Она положила все это на камин рядом с его рыбацким ножом. Придется подобрать ему что-нибудь из одежды Дэвида.

Люси пошла наверх посмотреть, как Джо. Мальчик спал в кровати прямо на медведе, обхватив его за шею руками. Она подошла, чмокнула ребенка в щеку, укутала как следует, затем спустилась вниз, вышла из дома, завела машину в амбар.

Люси налила себе на кухне бренди, долго сидела у его постели, желая лишь одного - чтобы он поскорее поправился и опять занялся с ней любовью.

Генри проснулся почти в полночь. Он открыл глаза, и на его лице сменилось сразу несколько уже знакомых ей выражений: сначала страх, потом беспокойный взгляд по комнате и затем успокоение. Сама не зная почему, чисто импульсивно, она спросила:

- Чего боишься, Генри?

- Не понимаю, о чем ты?

- Когда просыпаешься, у тебя всегда испуганный вид.

- Понятия не имею. - Он пожал плечами, тело сразу заныло. - Боже, да я весь разбит.

- Ты уже можешь рассказать мне, что произошло?

- Да, если дашь мне немного бренди. Люси достала из буфета бутылку.

- Можешь переодеться во что-нибудь из одежды мужа.

- Сейчас, минуту... если, конечно, я тебя не очень смущаю.

Люси протянула ему стакан, улыбнулась.

- Наоборот, мне доставляет удовольствие видеть твое тело.

- Что с моей одеждой?

- Она была мокрая. Чтобы ее снять, пришлось разрезать. Потом то, что осталось, я выбросила.

- Надеюсь, не мои документы? - Генри улыбался, но голос был крайне напряжен.

- Все на камине. - Люси показала. - А нож что, для чистки рыбы или для чего-то еще?

Его правая рука автоматически пошла влево, но рукава там не было.

- Да, примерно для этого. - Какое-то время его лицо оставалось обеспокоенным, затем разгладилось. Генри стал глотками пить бренди. Классный напиток.

- Ну? - сказала она через минуту.

- Что "ну"?

- Как ты умудрился потерять моего мужа и разбить "джип"?

- Дэвид решил переночевать у Тома. Несколько овец попали в беду в том месте, которое они называют оврагом.

- Да, знаю.

- Шесть или семь овец пострадало. Сейчас они на кухне у Тома, блеют, ужасно шумят, потому что мужчины делают им перевязки. Дэвид велел мне возвращаться и предупредить тебя, что он остается. Понятия не имею, как я попал в аварию. Наверное, разбился потому, что машина незнакомая, дороги как таковой нет. Колеса заскользили, "джип" повело в сторону, я во что-то врезался, в результате машина перевернулась. Помню все очень смутно.

- Наверное, ты ехал с изрядной скоростью, был по уши в грязи.

- При падении ударился головой, сильно ушиб ногу...

- И еще содрал ноготь, разбил лицо, почти схватил воспаление легких. Тебя просто преследуют несчастные случаи.

Генри спустил ноги на пол, встал, осторожно подошел к камину.

- Удивительно, как быстро тебе удается восстанавливать силы.

Он снова пристегивал нож к руке.

- Мы, рыбаки, здоровые люди. Кстати, ты что-то говорила насчет одежды.

Люси встала, приблизилась к нему.

- Зачем тебе сейчас одежда? На дворе ночь.

Он притянул ее к себе, прижал к своему обнаженному телу и пылко поцеловал в губы. В ответ она погладила его бедро.

Через минуту он отстранился, собрал свои вещи с камина, потом взял Люси за руку и, прихрамывая, повел ее наверх - туда, где стояла кровать.

30

Широкая блестящая автострада извивалась змеей, проходя через Баварскую долину и уходя дальше, в горы. На заднем кожаном сидении служебного "мерседеса" расположился фельдмаршал Герд фон Рундштедт. Фельдмаршал сидел не шевелясь. Он устал. Рундштедту было шестьдесят девять. Он был в очень большом восторге от шампанского и куда в меньшем от Гитлера. Его худое, почти траурное лицо носило отпечаток самой длинной и всегда непредсказуемой военной карьеры из всех помощников фюрера. Много раз Рундштедта с позором увольняли в отставку, но затем фюрер снова просил его вернуться.

Когда машина проезжала старинную деревушку Берхтесгаден, существующую еще с шестнадцатого столетия, фельдмаршал подумал: почему он всегда опять надевает мундир после просьб Гитлера? Деньги для него ничего не значат; высшего воинского звания, которое можно было получить, он уже достиг; на награды в Третьем рейхе никто особого внимания не обращал, славы в этой войне все равно не добьешься.

Именно Рундштедт первым прозвал Гитлера "капрал из Богемии". Этот выскочка не знал ровным счетом ничего о германской военной традиции или несмотря на вспышки вдохновения - о военной стратегии. В противном случае он никогда не начал бы эту войну - войну, в которой нельзя победить. Рундштедт знает в этом толк; он один из лучших солдат Великой Германии, доказал свою храбрость в Польше, Франции, России, но в победу не верит.

Тем не менее он не станет пятнать честь и связывать свое имя с ограниченной кучкой генералов, которые, насколько ему известно, замышляют заговор против фюрера. Разумеется, он может закрыть на все глаза, но клятва верности, понятие о чести и долге, воспитанное на вековых традициях, не позволяют ему войти в число заговорщиков. Вот почему он, собственно, продолжает служить Третьему рейху. Права или нет его Отчизна - она в опасности, и выбора для него не существует, нужно ее защитить. Я, словно старый кавалерийский конь, привыкший к седлу, подумал он. Если останусь в такой час дома, потом будет стыдно перед собой.

Сейчас он командует на Западном фронте пятью армиями. Под его руководством полтора миллиона человек. Конечно, проблем хоть отбавляй некоторые дивизии не многим лучше, чем дома для инвалидов с Восточного фронта, не хватает бронетехники, не все вверенные ему люди - немцы, однако он, Рундштедт, может не пустить союзников во Францию, если только правильно сосредоточит свои войска.

Эту проблему он как раз собирался обсудить сейчас с Гитлером.

Машина поднялась вверх по Кельштайнштрассе, подъехала прямо к массивной, покрытой бронзой двери у подножия горы Кельштайн. Эсэсовский охранник нажал на кнопку, дверь автоматически открылась. Машина проехала по длинному мраморному туннелю, по бокам освещенному фонарями на бронзовых подставках. В конце туннеля водитель остановил автомобиль, Рундштедт пересел в лифт, который стал быстра поднимать его на высоту четыреста футов в Адлерхорст, или, попросту. Орлиное гнездо.

В комнате рядом с резиденцией Гитлера Раттенхюбер взял его личное оружие, попросил подождать. Рундштедт безразлично уставился на полки с любимой фюрером фарфоровой посудой, стал еще раз прокручивать в голове то, что намеревался изложить при беседе.

Через несколько минут вошел белобрысый начальник охраны, пригласил его в конференц-зал.

Место, в котором он оказался, походило на сказочный дворец восемнадцатого века. На стенах картины, написанные маслом, гобелены, рядом бюст Вагнера, большие часы с бронзовым орлом. Из широкого окна замечательный вид: можно увидеть холмы Зальцбурга, пик Унтерсберг - гору, где по легенде великий Фридрих Барбаросса встанет из могилы, чтобы спасти свою Отчизну. В зале на причудливых грубых стульях сидели Гитлер и трое из его штаба: адмирал Теодор Кранке, командующий ВМС на западе; генерал Альфред Йодль, начальник штаба; и адмирал Карл Йеско фон Путткамер, адъютант Гитлера.

Гитлер стоял у большого окна, сцепив за спиной руки. Не оборачиваясь, он проговорил:

- Рундштедт изменил свою точку зрения. Сейчас он согласен с Роммелем, что союзники высадятся в Нормандии. Это как раз то, что всегда подсказывала мне интуиция. Однако вот Кранке, например, все еще поддерживает вариант Кале. Рундштедт, расскажите Кранке, как вы пришли к своему умозаключению.

Фельдмаршал проглотил слюну, откашлялся.

- Самое основное - два следующих момента: новая информация и новая проработка вариантов. Первое - информация. Последний анализ бомбардировок союзников во Франции совершенно точно показывает, что их главная цель уничтожить все мосты через Сену. Если они собираются высадиться в Кале, это не так важно, но если высадка в Нормандии, наши резервы обязательно нужно будет переправлять через Сену, чтобы достичь зоны боевых действий. Второе варианты. Я много думал, как бы захватил Францию на месте союзников, и пришел к выводу, что первоочередная задача - обеспечить коридор, по которому можно будет потом быстро перебрасывать людей и технику. Таким образом, первый удар нужно нанести по району, где есть большая удобная гавань. В этих условиях естественный выбор - Шербур. В целом все свидетельствует в пользу Нормандии. - Рундштедт закончил, взял бокал с шампанским и залпом выпил его.

- И тем не менее, если судить по разведдонесениям, удар будет по Кале, - вмешался Йодль.

- Ох уж мне эти разведдонесения. Мы только что объявили изменником шефа Абвера, учтите, - произнес Гитлер.

- Ну как, Кранке, вас убедили?

- Нет, - ответил адмирал. - Я тоже задумывался над тем, откуда лучше начать вторжение - ив своих рассуждениях опирался на ряд факторов чисто морского характера, которым наш коллега Рундштедт, возможно, не придавал большого значения. Я считаю, нападение произойдет ночью, при свете луны, при полном приливе, что позволит им преодолеть подводные препятствия, установленные Роммелем. Это будет вдали от скал, опасных рифов, сильных течений. Нормандия? Никогда.

Гитлер недоверчиво покачал головой.

Йодль опять вступил в разговор.

- Есть еще одна информация, которую я считаю важной. Бронетанковую дивизию гвардейцев перевели с севера Британии в Хоув, на южном побережье, где она вошла в состав армии генерала Паттона. Мы получили эти данные благодаря радиоперехвату. Дело в том, что в дороге некоторые подразделения перепутали багаж, эти ослы ругались в эфире открытым текстом. Это одна из самых отборных, привилегированных английских дивизий, командует ею генерал сэр Алан Генри Шафто Адэр. Уверен, что там, где эта дивизия, будет горячее дело.

У Гитлера руки нервно заходили по телу, на лице появилась гримаса. Видно было, что он уже настроен не так решительно, как в начале беседы.

- Генералы! - прокричал он на высокой ноте. Либо высказывайте конкретные предложения, либо уж вовсе молчите. Мне необходимо заявить вам следующее...

С присущей ему храбростью Рундштедт перебил Гитлера.

- Мой фюрер, у вас есть здесь в Германии четыре великолепные танковые дивизии, которым по сути нечем заняться. Если мои предположения верны, им никогда не добраться до Нормандии вовремя, чтобы сбросить противника в море. Прошу вас, дайте команду перебросить их во Францию в распоряжение фельдмаршала Роммеля. Если все же я не прав и вторжение начнется в Кале, они по крайней мере будут в непосредственной близости от зоны боевых действий и смогут уже на ранней стадии войти в соприкосновение с противником.

- Не знаю, пока не знаю! - глаза у фюрера расширились. Рундштедт даже подумал, что он, наверное, перегнул палку. Впервые слово взял Путткамер.

- Мой фюрер, сегодня воскресенье.

- И что из этого?

- Завтра подводная лодка может вернуться с этим агентом, Иглой.

- Ах да, ему можно доверять.

- Кроме того, не исключено, что он в любую минуту выйдет на радиосвязь, хотя это и небезопасно. Рундштедт стоял на своем:

- Уже нет времени откладывать решение. Воздушные нападения противника, диверсии очень значительно усилились. Вторжение может начаться в любой день.

- Я не согласен, - подал голос Кранке. - До начала июня не будет подходящих погодных условий.

- Осталось ждать уже недолго.

- Довольно, - заорал Гитлер. - Я уже принял решение. Танки остаются в Германии - пока. Во вторник, к этому времени мы уже должны получить весточку от Иглы, я вернусь к данному вопросу. Если он тоже скажет мне про Нормандию, я двину танки.

- А если от него не будет известий? - осторожно поинтересовался Рундштедт.

- В любом случае я снова вернусь к этому вопросу.

- Хорошо. Мой фюрер разрешит мне немедленно отбыть на позиции?

- Разрешаю.

Рундштедт встал, отдал честь, вышел из зала. Уже в лифте быстро опускаясь вниз с высоты четырехсот футов прямо в подземный гараж, он почувствовал боль в животе. Фельдмаршал никак не мог понять, виноват ли слишком резкий спуск или его гложет мысль о том, что судьба его родной страны оказалась в руках одного единственного, почти никому не известного шпиона.

Часть шестая

31

Люси просыпалась медленно, с огромным трудом стряхивая с себя остатки сна. Освобождаясь от сновидений, она медленно осознавала окружающую ее реальность: стены, кровать, лежащий рядом мужчина... Она слышала рев волн за окнами, ощущала тепло постели, запах мужского тела. Рука лежит на волосатой груди, нога перекинута через его бедро, словно в желании задержать, продлить сладостные мгновения, груди прижаты к его боку, луч света скользит по лицу, режет глаза... потом внезапное осознание... она лежит в непристойной, похотливой позе, газ приподнят... обнимает мужчину, которого знает от силы сорок восемь часов, они лежат голые в доме ее мужа. И это уже во второй раз.

Люси открыла глаза и к своему ужасу и стыду увидела Джо. Боже, она проспала.

Он стоит у кровати в измятой пижаме, волосы взлохмачены, под мышкой затасканная тряпичная кукла, стоит и сосет большой палец, а заодно смотрит, как его мама и дядя прижимаются друг к другу в постели. Люси не могла знать, что творится сейчас в его головке, понимает ли он смысл представшей перед ним картины - он всегда, когда просыпается, смотрит на мир широко раскрытыми глазами, будто пораженный его новизной и очарованием. Люси молча смотрела ребенку в глаза, не зная, что сказать.

- Доброе утро, - прозвучал густой баритон Генри"-Джо вынул палец изо рта.

- Здравствуйте. - Он повернулся и тихо вышел из комнаты.

- Черт побери, - произнесла Люси.

Генри соскользнул с подушки вниз, отыскал ее лицо, поцеловал. Его рука по-хозяйски обхватила гладкое женское бедро.

Она мягко отстранила его.

- Нет, не надо.

- Почему?

- Нас видел Джо.

- Ну и что?

- Он может запомнить и рассказать. Рано или поздно он все равно проговорится Дэвиду. Что мне тогда делать?

- Ничего. Разве это имеет какое-то значение?

- Конечно, имеет.

- Не вижу логики. Он с тобой не живет, почему ты должна чувствовать за собой какую-то вину?

Люси внезапно поняла, что Генри, наверное, совершенно не представляет, что такое семья, какие обязательства и ограничения накладываются на супругов. А ведь у нее случай далеко не ординарный, она жена калеки.

- Не думай, что все так просто.

Она соскользнула с постели, перешла в свою спальню, надела трусы, брюки, свитер, затем вспомнила, что должна принести какую-то одежду Генри. Люси нашла в шкафу Дэвида белье, носки, вязаную рубашку, его пуловер, на дне ящика старые брюки, еще не обрезанные до колена. Все это время она ощущала на себе пристальный взгляд Джо.

Люси взяла все вещи, понесла их в детскую. Генри брился в ванной.

- Твоя одежда на кровати, - крикнула она через дверь. Затем Люси спустилась вниз, зажгла плиту на кухне, поставила на огонь кастрюлю с водой, чтобы сварить на завтрак яйца. Она умыла сына в раковине, причесала ему волосы, быстро одела.

- Сегодня ты ведешь себя просто отлично, ставлю за поведение пятерку, - сказала она веселым тоном. Ребенок ничего не ответил.

Спустился Генри, сел за стол, сделал это так непринужденно, как будто он завтракает здесь каждый день. Когда Люси увидела, как он уверенно, деловито сидит за столом, жует бутерброды, не спеша чистит яйца, ее охватило какое-то странное, непонятное чувство.

- Мой папа что, умер? - внезапно спросил Джо. Генри бросил на ребенка взгляд, ничего не сказал.

- Не старайся выглядеть глупым. Он у Тома, - ответила Люси.

Джо проигнорировал ее ответ, обратился к Генри.

- Теперь мама - твоя, и ты носишь папину одежду. Ты что, будешь моим новым папой?

- Устами младенца глаголет... - еле слышно прошептала Люси.

- А ты видел мою одежду вчера? - спросил Генри. Мальчик кивнул.

- Тогда должен понять, почему я одолжил кое-что у твоего папы. Я ему обязательно верну.

- И маму тоже?

- Конечно.

- Джо, не задавай глупых вопросов, кушай яйцо. Мальчик, казалось, успокоился, приступил к завтраку. Люси выглянула в окно.

- Барка сегодня точно не придет.

- Ты рада? - спросил Генри.

- Не знаю. - Она пристально посмотрела на него. Люси не хотела есть, она лишь выпила чашку чая. После завтрака Джо поднялся наверх поиграть со своими игрушками, Генри убирал со стола. Он поставил посуду в раковину.

- Ты боишься Дэвида? Думаешь, достанется, может даже побить?

- Нет.

- Тогда забудь о нем. Ты ведь хотела его оставить, правда? Почему тебя должно заботить, знает он о нас или нет?

- Он мой муж. Это не просто пустой звук. Дэвид был когда-то другим... по-своему добр... в общем, я не имею права так поступать с ним.

- А тебя не волнует, как он с тобой поступает?

- Сложный вопрос.

- Ладно, сдаюсь, думай сама. Я, пожалуй, поеду к Тому, спрошу у твоего мужа, не хочет ли он вернуться. Где мои ботинки?

- В гостиной. Подожди, я достану тебе куртку. - Люси пошла наверх, вынула из гардероба приталенную куртку Дэвида для верховой езды великолепный твид серо-зеленого цвета, смотрится очень элегантно. На локти Люси давно пришила кожаные лоскуты, такую одежду приходилось беречь. Она отнесла куртку в гостиную. Генри обувал ботинки. Левый наделся быстро, но с ушибленной правой ногой возникли проблемы. Люси встала на колени, чтобы помочь ему.

- Опухоль вроде сошла. - Она осмотрела ушиб.

- Но болит еще сильно.

Кое-как ботинок удалось надеть, шнурки завязывать не стали. Генри встал на ноги.

- Вроде ничего, идти можно.

Люси помогла ему надеть куртку - она была чуть узка в плечах.

- Жаль, что у нас нет еще одного дождевика.

- Ладно, немного промокну, что поделаешь. - Он притянул ее к себе, небрежно поцеловал. Она обвила его шею руками, прижалась к нему.

- Сегодня постарайся поаккуратнее вести машину. Он улыбнулся, еще раз чмокнул ее, вышел из дома. Она смотрела в окно, как он хромает к амбару, заводит "джип"... Когда Генри уехал, Люси неожиданно почувствовала облегчение, мучила лишь пустота в душе.

Она стала прибираться в доме - убирать постели, мыть посуду, вытирать пыль, но в голову постоянно лезли какие-то мысли. Что делать? Как жить дальше? В доме со всех сторон давят тесные стены. Где-то совсем рядом большой мир, кипит жизнь, люди сражаются, совершают героические поступки... Как бы она хотела стать одной из них, найти друзей, увидеть разные города, пойти в театр. Она включила радио - передавали новости, сообщалось о наступлении союзников в Италии, о некоторых послаблениях в нормировании бензина, по-прежнему продолжался поиск лондонского убийцы со стилетом, Рузвельт выступил с новой речью. Как же она одинока здесь, на острове, как далека от всего, что волнует мир. Заиграла органная музыка, Люси выключила радиоприемник. Здесь она оторвана от всего. Внезапно захотелось кричать во все горло. Надо успокоиться, выйти погулять, несмотря на погоду. Конечно, на острове далеко не убежишь от сумрачных стен. Впрочем, виноваты не только стены, ее гложет что-то изнутри, неудовлетворенность собой и своей жизнью. Ладно, хватит. Она поднялась наверх к Джо, с трудом оторвала его от игрушек (в этот момент мальчик лихо командовал деревянными солдатиками), одела ребенка для гуляния.

- Куда мы идем?

- Посмотреть, не пришла ли барка.

- Ты ведь говорила, сегодня она не придет.

- На всякий случай.

Они надели ярко-желтые клеенчатые шапочки от дождя, вышли из дома.

Дул такой сильный ветер, что Люси едва не падала с ног. Через несколько секунд лицо стало мокрым, волосы выбились из-под шапки, прилипли к щекам, к воротнику. Как ни странно, мальчик не обращал на погоду никакого внимания, весело кричал, прыгал по лужам.

Они подошли к краю обрыва прямо над заливом, смотрели, как бурлящее море набрасывается волнами на скалы и берег. Море подняло со дна и выбросило на поверхность все со своих глубин - водоросли, ил, песок. Мать и сын, как завороженные, наблюдали за сменой волн, брызгами соленой воды, за неистовой морской пучиной.

Вдруг ей показалось, как что-то мелькнуло в воде. Сначала Люси заметила только яркое цветное пятно, то исчезающее, то опять возникающее посреди волн. Мало ли какие подарки приносит море? К этому на острове быстро привыкаешь. Обычно на следующий день после шторма они с Джо спускаются к берегу, находят там разноцветные камешки, загадочные деревянные обломки, раковины причудливой формы, железяки...

Пятно появилось вновь, на этот раз гораздо ближе. Ярко-желтый цвет, как все их дождевики из клеенки. Люси напряженно всматривалась, но мешали дождь и волны. Ничего. Ерунда какая-то, галлюцинации. Нет, пятно растет прямо на глазах, его несет течением в залив, куда приносит много всякого хлама. Море похоже на человека, аккуратно выворачивающего наизнанку карманы.

Боже, да это же дождевик. Вот сейчас его хорошо видно на гребне волны. Генри вернулся вчера без плаща, но как он попал в море? Внезапно мощная волна выбросила пятно на берег, прямо к мокрым деревянным доскам настила. Только сейчас Люси наконец поняла, что это дождевик не Генри, потому что он был надет на человека. Ветер быстро унес непроизвольный крик, который вырвался из груди. Кто этот несчастный? Откуда? Еще одно кораблекрушение?

Она внезапно подумала, что, может быть, он еще жив. Надо немедленно спуститься. Люси наклонилась, прокричала Джо в самое ухо:

- Стой здесь, не двигайся, никуда не уходи. - Затем начала быстро спускаться.

Приблизительно на середине пути Люси услышала, что за ней кто-то бежит. Это был Джо. Настил мокрый, скользкий, по нему опасно идти, не то что бежать. Она остановилась, обернулась, взяла ребенка на руки.

- Вот какой ты оказывается противный мальчишка, я же просила тебя подождать. - Она еще раз в нерешительности взглянула на человека внизу. Что делать? Идти или возвращаться? Надо идти, ведь человека может смыть в любую минуту. Она пошла.

Тело накрыла небольшая волна. Когда она отступила, Люси разглядела, что это был мужчина, который, очевидно, находился в воде довольно долго кожа начала слезать. Значит, труп? Здесь уже никто не в состоянии помочь. Пора поворачивать, а то можно убиться вместе с ребенком. Но тут ее взгляд упал на лицо утопленника. Как ни странно, оно показалось ей знакомым. Она смотрела на него, не в силах отвести глаза... Шок, холод, страх, ужас - все слилось воедино, парализовало, в жилах застыла кровь.

- Господи, Дэвид, нет, - шептали губы.

Теперь ее не остановят никакие волны. Люси, словно безумная, шла вперед. Вода заливала сапоги, Джо извивался на руках.

- Не смотри, не смей. - Она прижала голову ребенка к своему плечу. Мальчик начал плакать.

Люси стала на колени перед телом мужа, провела рукой по лицу. Дэвид. Никаких сомнений. Мертв, причем уже прошло какое-то время. Последняя искра надежды потухла, когда она отвернула штанины брюк и увидела обрубки.

Все. Конец. Он мертв. Правда, в последнее время она, грешная, была бы не против, чтобы он умер, не узнав о ее измене, но разве этого она хотела? Горе, ужас, облегчение кружили в голове, как птицы, ни одна из которых не желала вить гнездо. Чувства нахлынули и отступили - словно волны.

Не в силах сдвинуться с места, Люси стояла на доске, крепко прижав к себе сына. Море подступало все ближе. Еще немного, и их смоет с берега. Ударила волна, Люси наглоталась соленой воды. Следующего удара ждать не стала - поспешила наверх.

Она преодолела крутой подъем, ни разу не оглянувшись. Около дома Люси увидела "джип". Значит, приехал Генри.

Держа на руках ребенка, спотыкаясь, она побежала. Нельзя быть одной, надо скорее рассказать Генри. Пусть он обнимет ее, согреет своим теплом, горячим дыханием. Только с ним она сможет забыться, почувствовать себя в безопасности. Люси с трудом глотала воздух, слезы смешались на лице с дождем. Она вбежала через задний вход на кухню, резко опустила мальчика на пол...

- Знаешь, Дэвид решил погостить у Тома еще денек, - раздался вкрадчивый голос Генри.

Она уставилась на него в полном изумлении, в горле застрял комок, руки опустились, как плети. И вдруг неожиданно для самой себя она все поняла.

Это Генри убил Дэвида.

Сначала ей это подсказало сердце, разум включился позднее. Кораблекрушение, нож странной формы, прикрепленный ремешком к руке, авария на дороге, сообщения о розыске опасного преступника из Лондона выстраивалась целая цепочка, одно звено дополняло другое.

- Ладно, чего ты так удивилась? - рассмеялся Генри. - У них там действительно полно работы, хотя, не буду врать, я не очень-то настаивал, чтобы он вернулся.

Том. Надо немедленно идти к Тому. Он знает, что делать, сможет защитить ее и ребенка до появления полиции; у него ружье, собака.

На смену страху пришли опустошенность и сожаление. Нет больше того Генри, в которого поверила, даже почти полюбила. Сказка, которую она сама придумала, кончилась. Вместо нежного, сильного, пылкого мужчины перед ней монстр, нечеловек, убийца. Он смеется. У него хватает хладнокровия передавать ей приветы от мужа, которого он уничтожил своими руками.

Она постаралась унять дрожь, взяла Джо за руку, вышла из кухни, прошла через холл, открыла входную дверь. Потом села в "джип", усадила рядом ребенка, завела мотор.

Но Генри оказался еще проворнее. Он уже стоял у автомобиля, нога на подножке, в руке дробовик Дэвида.

- Ты куда собираешься?

Если она сейчас тронется, он может выстрелить - ведь неспроста у него ружье. Ладно бы, она была одна, тогда еще можно попытаться проскочить, но с ребенком...

- Я просто хочу отогнать "джип" в амбар.

- И для этого тебе понадобилась помощь Джо?

- Ему нравится кататься в машине. Что ты вообще устраиваешь допросы?

Он пожал плечами, отступил.

Люси бросила взгляд на Генри. Все чужое - и куртка, и ружье. Интересно, станет ли он стрелять, если она сейчас нажмет на газ и уедет. Ответ пришел тут же. Станет. Люси вспомнила так поразившие ее холодные глаза, усмешку... Сомнений быть не может. Это зверь, который пойдет до конца, он способен на все.

Со смешанным чувством усталости и тревоги она завела "джип" в амбар, выключила мотор, пошла вместе с Джо к дому. Она не знала, что ей говорить Генри, как себя вести с ним. Может, по ее виду он уже обо всем догадался?

Будь что будет.

На всякий случай Люси оставила дверь в амбар открытой.

32

- Вот, кажется, мы и на месте, - сказал капитан и опустил подзорную трубу.

Первый помощник смотрел вдаль сквозь дождь и брызги волн.

- На курорт с девочками и пляжем не похоже, правда, сэр? Голо и безлюдно.

- Именно. - Капитан был типичным морским офицером старой закваски с седой бородкой. Он выходил в море еще в Первую мировую войну, топил немцев. Правда, капитан прощал своему помощнику некоторое пижонство в речи, модные словечки, ибо парнишка - вопреки всем ожиданиям - оказался великолепным моряком.

Парнишка, которому, впрочем, было за тридцать - по нынешним стандартам "морской волк", - даже не подозревал о таком великодушии командира. Он крепко ухватился за поручень, когда корвет подбросило на волне, распрямило на гребне, стремительно опустило вниз.

- Чем сейчас займемся?

- Будем курсировать вдоль острова.

- Очень хорошо, сэр.

- И надо поглядывать в оба, может, удастся обнаружить эту проклятую подводную лодку.

- В такую погоду маловероятно, что она поднимется на поверхность, но даже если это произойдет, мы их все равно вряд ли увидим, разве только подлодка будет находиться на незначительном расстоянии.

- Сегодня вечером шторм уляжется - в крайнем случае завтра. - Капитан стал набивать табаком трубку.

- Вы так думаете?

- Уверен.

- Это что, интуиция моряка?

- Нет, обыкновенный прогноз погоды.

Корвет свернул за мыс, и они увидели маленький залив, а рядом мол. Наверху, на вершине скалы, сутулясь под ветром, стоял небольшой квадратный дом.

Капитан показал на остров.

- Как только позволит погода, мы спустим шлюпку и отправим туда людей. Помощник кивнул.

- Это все равно...

- Что?

- На каждый круг вокруг острова у нас будет уходить около часа.

- Допустим.

- Получается, что, только если нам чертовски повезет и мы случайно окажемся в нужное время в нужном месте...

- В любом другом случае подводная лодка всплывет, примет на борт человека и тут же опустится на глубину, а мы даже не увидим, как она помашет нам хвостом, - закончил за него капитан.

- Да.

Капитан так лихо зажег свою трубку, будто это было его любимым занятием в море при ветре и шторме. Он несколько раз попыхтел трубкой, выпустил длинные кольца дыма.

- Наше дело не рассуждать, а выполнять приказы, пусть у начальства болит голова.

На восточном краю острова стоял еще один дом. Капитан внимательно рассмотрел его через подзорную трубу, увидел, что там колышется большая, профессиональная антенна.

- Спаркс! - крикнул он радисту. - Попробуй связаться с этим домиком. Используй частоту, на которой работают наблюдатели береговой охраны.

Когда дом скрылся из виду, радист сообщил:

- Сэр, никто не отвечает.

- Хорошо, Спаркс, это не так важно.

Два матроса с катера береговой охраны, стоявшего в абердинской бухте, находились в трюме. Они играли в карты, шутили. Одного из них звали Джек Смит - он был истинным шотландцем, несмотря на свою фамилию. Другого, толстопузого малого из Лондона, - Альберт Пэриш, или попросту Красавчик.

Смит стер налет пыли с бортового иллюминатора, уставился на прикованные к причалу суда, качающиеся на мощных волнах.

- Черт побери, шкипер так занервничал, будто мы собираемся в Берлин, а не к Штормовому острову.

- Ты что, разве не знал? Мы авангард сил вторжения.

- Кто этот тип, дезертир? Тогда почему им занимаемся мы, а не военная полиция?

- Я думаю, он сбежавший военнопленный. Ты можешь мне не верить, но, когда мы его возьмем, прислушайся к акценту, сам поймешь. - Красавчик отложил карты. - Послушай, какие суда заходят на Штормовой остров?

- Только барка с бакалейными товарами.

- Таким образом, единственный путь для него попасть обратно на материк - сесть в барку. Военной полиции надо лишь подождать, пока он вернется и ступит на берег. Какая нужда в том, чтобы мы мчались туда со скоростью света, не вижу. - Красавчик на минуту замолчал. - Хотя нет, почему же, есть такая нужда - если у него имеется какой-то другой способ покинуть остров.

- Например?

- Например, подводная лодка. Впрочем, мы его не поймаем.

- Дезертира?

- Военнопленного.

- Почему?

- Пораскинь мозгами, Смит. Когда уляжется шторм, мы будем здесь, а подлодка на дне залива, у острова. Так что, кто там будет первым? Правильно, боши.

Командир эскадрильи Питеркин Бленкинсоп (он, правда, пытался сократить Питеркина до Питера, но подчиненные все равно узнали его подлинное имя) стоял с указкой у карты, проводил инструктаж.

- Мы полетим звеньями по три самолета в каждом, - начал он. - Первая тройка взлетит сразу же, как наладится погода. Это находится здесь. Питеркин показал на карте Штормовой остров. - По прибытии на место будем по двадцать минут летать вокруг острова на малой высоте, наблюдать за поверхностью моря. Цель - подводная лодка противника. Через двадцать минут самолеты возвращаются на базу. - Он сделал паузу. - Таким образом, мы обеспечим постоянное прикрытие - одна тройка несет боевое дежурство, другая в это время взлетает, третья садится. Вопросы?

- Лейтенант Лонгман. Наши действия при обнаружении подлодки?

- Разумеется, атакуем на поражение, ведем огонь из пулеметов. Словом, стараемся нанести максимальный ущерб.

- Но истребители не очень-то многое могут сделать против подводной лодки. Это дело лучше поручить эсминцам.

Бленкинсоп вздохнул.

- Если вы такие умные, пишите непосредственно премьеру, мистеру Уинстону Черчиллю, Даунинг-стрит, 10. Подскажите ему, как выиграть войну. Итак, вопросы по существу есть?

Вопросов не было.

Блогс сидел и дремал на мягком стуле в дежурной части полка ВВС. Он расположился близко к камину, сквозь дрему слушал, как капли дождя барабанят по жестяной крыше. Да, думал Блогс, в последние годы войны появился совершенно иной тип офицера Королевского военно-воздушного флота. Время тех мальчиков, что выиграли Битву за Англию, безвозвратно ушло. Эти парни, пересевшие в кабины боевых самолетов прямо с учебной скамьи, были по-своему очаровательны, с присущей им бодростью, энергией, оптимизмом, веселыми попойками, особым жаргоном. Они презирали смерть, которая ждала их в воздухе почти каждый день. Шли трудные годы, пижоны, которые мечтали покрасоваться, устроить что-то вроде рыцарского турнира, цена которому жизнь, постепенно исчезли. Настало время тяжелой, нудной работы, когда нужно бомбить, утюжить траншеи противника одну за другой. Нет, конечно, они, как и раньше, пили, говорили на прежнем языке, но стали старше, жестче, мудрее, больше умниками и меньше романтиками. Блогс вспомнил, что он сам сотворил со злополучным взломщиком в Абердине, и понял, что тоже изменился.

Несколько экипажей летчиков ждали команды на вылет. Они находились в "дежурке" вместе с Блогсом. Некоторые спали, другие читали, играли в карты. В углу штурман в очках штудировал русский.

Блогс смотрел перед собой сонными глазами. Вдруг вошел еще один пилот. А вот этот, верно, остался прежним, война не сделала его другим, подумал Фред. У парня на лице широкая улыбка, задорный взгляд, летная куртка нараспашку, в руках шлем. Парень сразу направился к нему.

- Инспектор Блогс?

- Да, я.

- Прекрасно. Я командир самолета капитан Чарльз Кальдер. Вы полетите со мной.

- Да. - Фред пожал ему руку.

- Машина готова, двигатели в норме. Вы в курсе? Это самолет-амфибия.

- Да.

- Прекрасно. Итак, мы сядем на воду, доставим вас поближе к берегу, затем вы поплывете в резиновой лодке.

- Да, а вы меня подождете.

- Прекрасно. Сейчас дело лишь за погодой.

- Знаете, Чарльз, я преследую этого типа по всей стране уже шесть дней и ночей, поэтому использую любую возможность вздремнуть. Вы не возражаете?

- Абсолютно. - Кальдер сел напротив, достал откуда-то из-под куртки толстую книгу "Война и мир". - Приходится наверстывать упущенное, знаете ли.

- Прекрасно, - сказал Блогс и закрыл глаза.

Персиваль Годлиман и его родственник полковник Терри сидели в отделении картографии, пили кофе, курили, стряхивая пепел в пожарное ведро на полу.

- Кажется, я уже сделал все возможное, больше ничего придумать не могу, - сказал Годлиман.

- Ты уже говорил.

- Корвет находится на месте, истребители на подходе. Как только субмарина всплывет, тут же попадет под огонь.

- Если только они ее обнаружат.

- Корвет отправит на берег поисковую группу, Блогс высадится с амфибии, береговая охрана вышлет катер.

- И все же нет уверенности, что кто-либо из них успеет вовремя.

- Что поделаешь. Делаем все, но этого мало. Терри зажег еще одну сигарету.

- А как насчет островитян?

- Там всего два дома. В одном фермер-овцевод с женой и ребенком, в другом старый пастух. У старика есть радиопередатчик - снабдили в береговой охране, но мы никак не можем с ним связаться, наверное, не держит аппарат на "приеме", забыл переключить тумблер.

- Другое дело фермер, звучит обнадеживающе. Если этот малый с головой, он может задержать шпиона.

- Нет, не тот случай. Он калека, передвигается в инвалидном кресле.

- Выходит, у нас не очень-то много шансов?

- Да, пока все преимущества у Иглы.

33

Люси уже почти успокоилась. Сейчас она взяла себя в руки, старалась проанализировать ситуацию без эмоций, с позиции разума. Она перестала пугаться мысли, что оказалась в одном доме с убийцей, а думала лишь о том, что делать.

Стремясь как-то занять себя, Люси убиралась в комнатах. Тем временем Генри сидел в гостиной, читал роман. Заметил ли он перемену в ее поведении? Он очень наблюдателен, ничего не упускает. В той сцене у "джипа" он если и не подозревал ее явно, то по крайней мере был взволнован. Генри наверняка знает, что она чем-то сильно расстроена. Однако она была расстроена, еще когда он уезжал. Может, он думает, что все это из-за Джо, который видел их в постели?

И все же есть странное чувство, что Генри прекрасно знает причину, хотя и притворяется пока, что ничего не случилось.

Люси занялась стиркой, развесила белье на кухне.

- Извини, что порчу вид, но не могу больше ждать, пока кончится дождь.

Генри безразлично взглянул на белье.

- Ерунда. - Он вернулся в гостиную. На ленч она сделала овощную запеканку, добавив туда пряностей, накрыла стол, позвала Генри и Джо. В углу на кухне стоял дробовик Дэвида.

- Не люблю, когда в доме заряженные ружья, - сказа-па Люси.

- После ленча обязательно унесу. Вкусная запеканка.

- Мне не нравится, - промычал Джо.

Люси взяла дробовик, положила его сверху на шкаф.

- Ладно, пусть будет, главное, чтобы Джо не достал.

- Когда вырасту, буду стрелять в немцев. - Мальчик прицелился пальцем в окно.

- Ладно, ладно, это потом, а сегодня днем надо поспать. - Люси пошла в гостиную, вынула из пузырька таблетку снотворного, что принимал Дэвид. Лекарство сильное. Две таблетки хороши для взрослого мужчины, а для ребенка хватит и четвертушки. Она разломала таблетку, растолкла в порошок, высыпала в стакан с молоком и дала ребенку.

- Выпей до дна.

Генри молча наблюдал за ней.

После ленча она уложила Джо на диван, положила перед ним целую кучу детских книжек. Он еще не умел читать, но уже сотни раз слышал все эти сказки, поэтому мог легко понять содержание по картинкам.

- Хочешь кофе? - спросила она Генри.

- Настоящего, в зернах? - удивился он.

- Да, у меня есть небольшая заначка.

- Что за вопрос. Конечно, хочу.

Он наблюдал, как она варит кофе. Неужели боится, как бы она не подсыпала ему снотворного? В соседней комнате Джо озвучивал картинки:

- Я просто спросил, есть ли кто дома, - Винни-Пух прислушался.

- Нет, - ответил голос.

Мальчик весело засмеялся. Боже, сделай так, чтобы хоть ребенок не пострадал, подумала Люси.

Она налила в чашки кофе, села напротив Генри. Он потянулся через стол, взял ее руку. Так они и сидели молча, пили кофе, прислушивались к дождю и бормотанию Джо.

- За сколько можно похудеть? - спросил Пух.

- Думаю, за неделю.

- Но я не могу оставаться так долго.

Наконец Джо уснул. Люси накрыла его одеялом, подняла книгу с пола. Это ее старая книжка, она тоже обожала сказки и многие из них знала наизусть. На обложке написано: "На память Люси в четыре года от любящих ее мамы и папы". Люси положила книгу на сервант, вернулась на кухню.

- Джо спит.

- И что мы сейчас будем делать?.. - Он протянул руку, Люси заставила себя ее взять. Они пошли наверх, в спальню. Она закрыла дверь, стащила с себя свитер через голову...

Генри неподвижно стоял и смотрел на ее груди, затем медленно стал раздеваться.

Она легла в постель. Может быть, сейчас ее ждет самое страшное испытание. Как притворяться восхищенной его телом, когда ты чувствуешь лишь страх, отвращение, стыд.

Он лег рядом, обнял ее.

Через минуту Люси забыла обо всем.

Обессиленная, она лежала на его руке и недоумевала: как один и тот же человек одновременно может быть и жестоким убийцей и таким нежным любовником?

Однако вслух Люси произнесла совсем другое.

- Хочешь чаю?

- Нет, спасибо.

- А я буду. - Люси встала. Он уже тоже собрался подняться, но она положила руку ему на живот, погладила:

- Нет, оставайся, я принесу сама. Лежи и жди. Я с тобой еще не закончила.

Он засмеялся.

- Хочешь в один раз наверстать все сразу за четыре года?

Как только Люси вышла, улыбка сразу исчезла с ее лица, словно она скинула маску. Спускаясь вниз по лестнице, она чувствовала глухие удары сердца. На кухне специально гремела чайником на плите, звенела посудой, затем отобрала кое-что из мокрой одежды, висевшей на веревке. Руки тряслись, Люси с трудом смогла застегнуть пуговицы на брюках.

Наверху заскрипела кровать - она оцепенела от ужаса. Что теперь? Прятаться? Возвращаться? Нет, кажется, он лишь перевернулся на другой бок.

Ну вот, кажется, все собрано. Люси пошла в гостиную. Джо крепко спал, улыбался во сне. Боже, только бы не проснулся. Она взяла ребенка на руки. Мальчик бормотал что-то о Кристофере Робине из детской книжки про Винни-Пуха, пришлось его покачать.

Люси завернула Джо в одеяло, прошла с ним на кухню, попыталась взять ружье со шкафа. Не получилось. Дробовик выпал из рук прямо на полку с посудой. Тарелка и две чашки разбились. Звук был очень сильный, только мертвый мог не услышать.

- Что там у тебя? - раздался голос сверху.

- Ерунда, чашка разбилась. - Люси старалась унять дрожь.

Опять заскрипел матрас, она услышала осторожные шаги. Быстрее, поворачивать поздно. Люси схватила ружье, открыла заднюю дверь и, прижимая к себе Джо, побежала к амбару.

Ключи! Она едва не упала без чувств. Неужели их нет в машине? Не может быть, они должны быть там.

Люси поскользнулась, ушибла коленку. На глазах моментально выступили слезы. Она была близка к отчаянию. Все, конец. Сейчас появится Генри и убьет ее, так же как Дэвида. Ну и пусть, наплевать. Наплевать? А как же Джо? Нет, надо бежать. Скорее!

Она вбежала в амбар, открыла дверцу машины и усадила Джо. Сонный, он съехал лицом на сиденье. Боже! У Люси сдавали нервы, она начала всхлипывать, дрожащими руками подняла мальчика. Потом села за руль. Дробовик упал на пол. Она включила зажигание. Мотор чуть закашлял, затих. Ну пожалуйста, миленький! Давай же! Опять повернула ключ. Мотор заработал.

Как раз в этот момент она увидела Генри, выбегающего из кухни.

Люси нажала на газ и выехала из амбара. Колеса разбрасывали грязь, "джип" быстро набирал скорость. Она уклонилась от Генри в сторону, но он уверенно побежал вслед за машиной. Босиком, по грязи, но бежал очень быстро.

Она поняла, что сейчас он их догонит. В отчаянии Люси резко рванула ручку газа. Ей хотелось кричать. Генри был уже в нескольких ярдах, почти поравнялся с машиной. Он бежал, как истинный атлет: ровные взмахи рук, ноги будто летят в воздухе, щеки раздуваются, грудь дышит...

Мотор аж затрещал, когда она включила полную скорость. Машина прибавила ходу.

Люси взглянула в зеркало. Он, казалось, понимал, что теперь у него остаются считанные секунды, и, с силой оттолкнувшись от земли, сделал огромный прыжок. Левой рукой он ухватился за дверцу и повис, поджав ноги. Люси видела через стекло красное лицо, вздутые от напряжения жилы, только глаза оставались стеклянными.

Внезапно она поняла, что надо делать. Оторвавшись одной рукой от руля, Люси приоткрыла окно и ткнула ему точно в глаз острым ногтем.

Он инстинктивно отпустил дверь и, уже падая, потянулся к лицу руками.

Расстояние между ними увеличивалось. Люси плакала, словно ребенок.

Через две мили она увидела инвалидное кресло. Оно, как печальный памятник, стояло на вершине скалы, а сверху неутихающий дождь поливал металлический корпус, резиновые колеса. На фоне бурлящего моря и темно-серого неба оно походило на раненое существо. Такой вид бывает у ямы из-под выкопанного дерева или у дома с разбитыми стеклами.

Она вспомнила тот миг, когда впервые увидела кресло. Это произошло в больнице. Новое, блестящее, кресло стояло у койки мужа. Давиду оно вроде нравилось.

- Смотри, оно легкое, как перо. Это все потому, что сделано из легкого сплава, подобно самолету. - Дэвид покатился тогда в кресле к дальней стене комнаты, остановился... и только по вздрагиванию плеч Люси осознала, что он, оказывается, плачет. Она села перед ним на корточки, взяла его за руки... Никто не хотел нарушать молчание первым.

Наверное, они тогда в последний раз были близкими людьми.

Хозяина уже нет. И кресло тоже ждет гибель. Скоро ржавчина покроет металл, вода сморщит резину, ветер порвет кожу.

Люси не снижала скорость.

Где-то на полдороге между двумя домами кончился бензин. Люси боролась с подступающей паникой. В час человек обычно проходит пешком мили четыре. Фабер, несомненно, атлет, но сейчас не в форме - сильно болит нога. Кроме того, он, должно быть, здорово грохнулся, когда она ткнула его в глаз. В запасе есть где-то час.

(Люси не сомневалась, что Фабер так или иначе будет ее преследовать, ибо оба знают о существовании радиопередатчика в доме Тома.)

За час можно успеть многое. Надо успокоиться и достать канистру с бензином, что лежит сзади. Она вышла из машины, взяла канистру, открыла пробку бака...

Но тут ей в голову пришла одна мысль. Проверив, что зажигание отключено, она открыла капот. Внутри хорошо видны крышка трамблера и провода, ведущие к двигателю. Она спрятала канистру за мотором, сняла колпачок. В сумке с инструментами лежит ключ свечи зажигания. Почему не устроить маленький фейерверк? Она вынула свечу, еще раз проверила зажигание, а затем вставила ее прямо в канистру, закрепив изоляционной лентой. После этого закрыла капот.

Первое, что сделает Генри, когда увидит "джип" на дороге, это попытается завести мотор. Вот здесь и раздастся взрыв. Стоит попробовать.

Через час Люси пожалела, что оставила машину. С трудом переставляя ноги по раскисшей дороге, промокшая до костей, с ребенком на руках, она не хотела уже ничего, а только упасть и не вставать. Подстроенная ею ловушка выглядела проблематичной, представлялась уже совсем в другом свете: бензин загорится, но взрыва не произойдет; если в горлышке канистры будет недостаточно воздуха, то и само возгорание под вопросом. И наконец, самое худшее: Генри может почувствовать западню, открыть капот, размотать изоляцию, залить бак бензином и спокойно отправиться в путь.

Так хочется присесть, хоть ненадолго. Нельзя. Если она сядет, может уже не встать.

Дом должен быть где-то рядом. Она ведь не могла потеряться - слишком хорошо знает дорогу, да это и невозможно на маленьком острове.

Люси узнала заросли, в которых они с Джо встретили лису. До дома оставалась примерно миля. В любую другую погоду его уже было бы видно.

Она переложила ребенка на другое плечо, перехватила рукой ружье, заставила себя идти дальше.

Когда вскоре Люси увидела дом, она была готова плакать от радости. Осталось с полмили, надо потерпеть.

Она шла, спотыкалась и терпела.

- Том! - закричала Люси у входа - Том, открой!

Ей ответил лишь лай собаки.

Люси толкнула дверь, вошла. Боб крутился у ее ног, лаял, скулил. Том не мог далеко уйти, он где-то рядом. Она поднялась по лестнице наверх, положила Джо на кровать.

Передатчик был в спальне - целый агрегат с проводами, ручками, микрофонами. Вроде работает. Боже, она не знает морзянки. Ничего, попробую, ведь еще в школе ей как-то раз показали сигнал "808". Люси отбила три точки, три тире и снова три точки. Хотя вряд ли что выйдет, лучше позвать Тома. Ну где же он?

Она выскочила из спальни, хотела бежать вниз по лестнице, но вдруг замерла - Боб стоял и скулил у открытой двери соседней комнаты. Странно, она же пустая?

- Иди ко мне. Боб, - позвала Люси. Собака не двигалась с места и продолжала скулить. Люси подошла к ней, нагнулась. И только тут она увидела Тома.

Он лежал на спине прямо на дощатом полу, глаза бессмысленно уставились в потолок, кепка валяется рядом, куртка распахнута, на рубашке расползлось кровавое пятно. У окна стояла коробка с виски. Я и не знала, что он выпивал, почему-то подумала Люси.

Она пощупала пульс.

Мертв.

Но почему? Почему, черт побери?

Причина может быть только одна. Вчера Генри вернулся весь покалеченный, как после драки. Именно тогда он, наверное, убил мужа. Сегодня он приезжал сюда, к Тому, чтобы "забрать домой Дэвида", как сказал ей. Но он прекрасно знал, что никакого Дэвида здесь нет. Зачем же тогда было приезжать? Очевидно, с одной целью - убить Тома.

Теперь надеяться больше не на кого. Она осталась одна.

Люси схватила собаку за ошейник и оттащила ее от тела хозяина. Потом она склонилась над Томом и застегнула на нем куртку, чтобы не видеть кровавой раны от удара стилетом. Она закрыла комнату, вернулась в спальню и выглянула из окна.

"Джип" подъехал к дому и остановился. Из машины вышел Генри.

34

Отчаянный вопль Люси в эфир не пропал зря. Его услышали на корвете.

- Сэр капитан, - обратился к командиру Спаркс. - Я только что поймал с острова сигнал "508". Капитан нахмурил лоб.

- К сожалению, мы ничего не можем сделать. Невозможно даже спустить шлюпку. Кроме сигнала еще что-нибудь передавали?

- Никак нет, сэр. Даже подтверждения не было.

- Плохо. Сообщи на материк и продолжай контролировать эфир.

- Есть.

Сигнал засекли и на находящейся в подчинении МИ-8 станции радиоперехвата, высоко в шотландских горах. Работающий в наушниках оператор - совсем еще юноша, уволенный в запас из ВВС в связи с ранением в живот, пытался запеленговать сигналы, которые немцы подавали кораблям и подводным лодкам в Северном море, поэтому он не обратил особого внимания на "508". Однако через пять минут оператор сменился и сообщил об этом начальнику смены.

- Передали только один раз. Возможно, рыбный траулер попал в беду у берегов Шотландии.

- Ладно, оставь это мне, - сказал офицер. - Я свяжусь с моряками и, наверное, проинформирую для порядка Уайт-холл.

- Спасибо, сэр.

В штабе службы наблюдения была почти паника. Конечно, "508" - это не тот сигнал, который наблюдатель должен подавать, когда видит вражеский самолет, но Том стар, поэтому в волнении мог все перепутать. Завыли сирены воздушной тревоги, зенитки по всему восточному побережью Шотландии были приведены в полную боевую готовность, остальные посты предупреждены. Срочно предпринимались попытки связаться с островом.

Так как никакие бомбардировщики не прилетели, военное министерство запросило, почему была поднята тревога, когда в небе засекли только нескольких поганых гусей.

Им все рассказали.

В береговой охране также услышали сигнал.

Они бы ответили, передавайся он на правильной частоте и на близком расстоянии от берега.

Впрочем, там догадались, что сигнал исходит от старого Тома. Чего еще от них хотят? Они и так уже занимаются Штормовым островом, катер готов к выходу в море.

Когда о сигнале узнал Красавчик из Абердинской бухты, он сказал Смиту:

- Смотри-ка, события развиваются. Старик Том, оказывается, поймал этого кретина - военнопленного, и теперь звонит во все колокола, чтобы сбыть его с рук.

Как ни глубоко под водой находилась немецкая субмарина, сигнал не прошел и мимо нее.

Она была еще более чем в тридцати морских милях от Штормового острова. Радист Вайсман блуждал по эфиру, надеясь, если повезет, послушать записи Гленна Миллера, которые часто передавали для американских солдат в Британии. Случилось так, что он, сам того не предполагая, оказался на нужной частоте в нужную минуту. Он немедленно передал информацию лейтенант-коммандору Хееру, добавив от себя:

- Частота совсем не та, за которой мы следим. Майор Воль, который сегодня был сердит еще больше, чем обычно, сказал:

- Тогда это для нас не значит ровным счетом ничего. Хеер не хотел упускать возможность щелкнуть по носу заносчивого майора.

- Нет, кое-что значит. И прежде всего то, что, когда мы всплывем, на поверхности может возрасти активность.

- Но сам сигнал не имеет к нам отношения, правда?

- Скорее всего, нет.

- Тогда это ерунда.

- Как знать.

Они спорили всю дорогу к острову.

В целом получилось так, что где-то в одно время с разницей в пять минут Годлиману позвонили из Адмиралтейства, службы наблюдения, МИ-8 и береговой охраны. Информация была одна - загадочный сигнал "505".

Годлиман позвонил Блогсу, который крепко заснул, пригревшись у камина в "дежурке". Внезапный звонок, раздавшийся в комнате, заставил его резко вскочить, ибо он думал, что получена наконец команда на взлет.

Дежурный взял трубку, передал ее Блогсу.

- Вас мистер Годлиман из Лондона.

- Здравствуйте, Перси.

- Фред, с острова только что передали сигнал бедствия. Блогс тряс головой, пытаясь окончательно прогнать сон.

- Кто?

- Мы не знаем. Только один сигнал, без подтверждения. Похоже, тот, кто передавал, не стал работать "на прием".

- Знаете, у меня все меньше сомнений, что он на острове.

- У меня тоже. У вас там как, все готово?

- Все, кроме погоды.

- Ладно, удачи.

- Спасибо.

Блогс повесил трубку, повернулся к соседу, который по-прежнему читал "Войну и мир".

- Хорошие новости. Этот тип точно на острове.

- Прекрасно, - ответил капитан Кальдер.

35

Генри захлопнул дверцу "джипа", медленно, прихрамывая на правую ногу, приближается к дому. На нем куртка Дэвида, брюки после падения заляпаны грязью, мокрые волосы пристали ко лбу.

Люси отпрянула от окна, выскочила из комнаты и сбежала по лестнице вниз. Дробовик лежал на полу - там, где она его бросила. Она подняла ружье, вдруг ставшее в руках очень тяжелым. Ей ни разу не приходилось стрелять. Как проверить, заряжено ли оно? В спокойной обстановке разобраться несложно, но сейчас медлить нельзя, дорога каждая секунда.

Люси сделала глубокий вдох, решительно открыла входную дверь.

- Стоять! - Как ни старалась, голос прозвучал неестественно высоко, нервно, почти истерично.

Генри не останавливался, улыбаясь, шел дальше. Она направила на него дробовик, держа ствол левой рукой, прижимая приклад к бедру, палец застыл на курке.

- Буду стрелять!

- Не делай глупостей, Люси, - ответил он мягко. - Ты что, действительно хочешь убить меня? И это после всего, что у нас было? Мы ведь немножко любили друг друга, правда?

Тут он попал в точку. Люси, безусловно, питала к нему чувство - если не любовь, то, во всяком случае, что-то близкое к этому.

- Уже сегодня днем ты все знала, - сказал он ярдах в тридцати, - но там, в спальне, похоже, тебе было все равно.

А вот здесь Фабер не совсем точен. На какое-то мгновение она вспомнила сладостные минуты, когда сидела на нем верхом, обхватив ногами крепкое тело, и прижимала его руки к своим грудям... Стоп. Теперь ясно, чего он добивается.

- Люси, мы можем решить все проблемы вдвоем и по-прежнему будем любить...

В этот момент она нажала на курок.

Раздался жуткий треск, грохот, дробовик аж подпрыгнул в руках. Отдача оказалась настолько сильной, что на бедре моментально образовался синяк. Люси едва не выронила ружье. Ничего не слышно, в ушах звенит. Она и не думала, что стрелять так страшно.

Люси промахнулась, дробь просвистела высоко над его головой, и тем не менее Генри тут же пригнулся, повернул назад, петляя, побежал к "джипу". Люси хотела уже выстрелить снова, но вовремя поняла, что этого делать не стоит. Зная, что оба ствола пусты, он немедленно устремится к ней - тогда его не остановишь.

Генри рывком открыл дверцу, включил зажигание, крутанул руль, стал быстро съезжать с холма.

Люси знала, что рано или поздно он вернется.

И все же одержана пусть маленькая, но победа. Она в доме, за закрытой дверью, в руках ружье, есть время подготовиться.

Правильно, надо приготовиться, держать ухо востро. Он, несомненно, будет рассчитывать на внезапность, постарается застать ее врасплох.

Люси надеялась, что Фабер подождет темноты, а это значит, пока есть какое-то время. Прежде всего надо перезарядить ружье.

Она пошла на кухню. Там Том сделал что-то вроде кладовой, хранил на кухне не только провизию, но и инструменты, уголь, разные мелочи. Где-то здесь должно быть ружье, такое же, как у Дэвида. Она знала это наверняка. Еще несколько лет назад, впервые увидев дробовик Тома, Дэвид пришел в полный восторг и заказал на материке аналогичный. Мужчины часами могли разговаривать об оружии.

Наконец Люси нашла второй дробовик, достала коробку с патронами. Она положила оба ружья на кухонный стол. Несомненно, с оружием управляться легко, под силу даже женщинам, только не надо сразу теряться, когда приходится иметь дело с такими вещами. Она осторожно взяла дробовик, стараясь держать ствол подальше от себя, повертела ружье в руках, медленно открыла казенную часть. Правильно, вот здесь загоняют патрон в патронник, элементарная операция, стоит лишь попрактиковаться.

Люси зарядила оба ружья. Неужели действительно все так просто? Пожалуй, лучше проверить. Она направила дуло на противоположную стену, спустила курок.

Прогремел выстрел, штукатурка разлетелась в клочья, Боб бешено залаял. Люси получила еще один синяк на бедре и снова на минуту оглохла, но теперь она уже точно знала, что вооружена.

Сейчас главное - плавно спускать курок и не дергать ствол при выстреле, тогда дробь ляжет прямо в цель. Мужчинам проще, они познают такие азы еще в армии.

Хорошо, одно дело сделано. Что дальше? Прежде всего, необходимо свести до минимума возможность проникновения Генри в дом.

На дверях, конечно, нет запоров. На безлюдном острове, где всего два дома, в этом нет особой нужды. Люси порылась в ящике, где Том хранил инструменты, нашла топор с острым сверкающим лезвием, встала на лестницу и начала рубить перила.

От тяжелой работы сразу заныли руки, заболели мускулы, но уже через пять минут около нее лежали шесть небольших кусков крепкого смоленого дуба. Она отыскала молоток, гвозди, аккуратно прибила по три дубовые планки к обеим дверям, всадив в каждую по четыре здоровых гвоздя. Руки уже не просто ныли, а буквально разрывались от боли, молоток казался свинцовым и едва не падал, тем не менее предстояло довести работу до конца.

Она набрала из ящика еще горсть толстых четырехдюймовых гвоздей, обошла весь дом, прибила рамы на каждом окне. Неожиданно для себя Люси поняла, почему мужчины, работая с молотком, обычно держат пару гвоздей губами - оттого, что обе руки заняты, а если положить гвозди в карман, они вопьются в тело.

К тому времени, когда все приготовления были закончены, стало темно. Люси решила не включать свет.

Разумеется, Генри по-прежнему может попасть в дом, но теперь ему так или иначе не избежать шума. Она среагирует на шум - допустим, звон разбитого стекла - и встретит его с двумя заряженными ружьями.

Люси взяла дробовики, пошла наверх, проверить, как там Джо.

Мальчик по-прежнему спал на кровати Тома, укутанный одеялом. Люси чиркнула спичкой, осветила лицо ребенка. Снотворное, безусловно, возымело действие, но цвет лица обычный, температура, кажется, нормальная, дыхание ровное.

- Спи, спи малыш, побудь пока так, - прошептала Люси. Она почувствовала внезапный прилив нежности к маленькому родному существу и почти одновременно жгучую ненависть к Генри.

В тревоге, не зная, чем занять себя, она круг за кругом обходила дом, вглядываясь сквозь стекла в темноту. Следом шел Боб. Поскольку нести сразу два ружья было трудно, она оставила одно наверху, у лестницы, а вместо него запихнула за пояс брюк топор.

Потом Люси вспомнила про передатчик и еще несколько раз отбила сигнал "805". Она понятия не имела, слышит ли ее кто в эфире или нет, даже не знала, работает ли передатчик. Просто ничего другого сделать не могла, поскольку все ее познания в азбуке Морзе ограничивались сигналом бедствия.

В голову пришла мысль, что Том, возможно, также не знал кода Морзе, поэтому где-то у него должен быть справочник. Но где? Если бы только удалось сообщить кому-нибудь о том, что происходит на острове... Она предприняла интенсивные поиски по всему дому, сожгла уйму спичек, каждый раз с ужасом сознавая, что через окно холодные глаза убийцы видят маленький мерцающий огонек.

Ладно. Хватит. Надо успокоиться, может. Том и впрямь знал эту чертову азбуку. А с другой стороны, зачем она ему? Все, что старику требовалось, это сообщить на материк о приближении вражеских самолетов. Такую информацию вполне можно передать голосом, не прибегая к коду. Надо вспомнить. Как там говорил Дэвид?.. "Все чисто"...

Люси вернулась в спальню, еще раз внимательно осмотрела аппарат. Сбоку от корпуса болтался проводок, другим концом соединенный с микрофоном, который она сразу не заметила.

Если она может разговаривать с материком, то наверняка есть и обратная связь.

Услышать нормальный, спокойный человеческий голос - вот чего она желала бы сейчас больше всего на свете.

Люси взяла микрофон в руки, стала щелкать переключателями.

Тихо, словно учуяв кого-то, зарычала собака. Люси немедленно отложила микрофон в сторону, в темноте нащупала мягкие теплые уши своего защитника.

- В чем дело, Боб?

Собака опять зарычала. Она почувствовала, как настороженно встают уши пса под ее пальцами. Люси внезапно ощутила себя ужасно беспомощной - стоило ей услышать рычание собаки, и сразу исчезла вся уверенность в своей безопасности. Люси испугалась. Казалось, ее не спасут ни заряженные ружья и коробка с патронами, ни забаррикадированные двери, ни прибитые рамы.

- Вниз. Тихо, - подала она команду Бобу. Люси взяла его за ошейник, и он с силой потянул ее вниз по ступенькам. В темноте она старалась нащупать перила, совершенно забыв, что сама порубила их почти полностью на куски. Люси боялась потерять равновесие, упасть. Наконец удалось кое-как спуститься, ухватившись за обрубки перил, правда, она загнала в палец занозу.

В холле собака замерла на месте, повела носом, затем зло зарычала, потащила ее к кухне. Она подняла пса за ошейник, сжала ему морду рукой, чтобы он замолчал. Осторожно, стараясь ступать беззвучно, Люси прошла на кухню.

Она посмотрела в сторону окна - перед глазами стояла лишь темнота. Люси прислушалась. Заскрипело стекло, сначала еле заметно, потом сильнее. Несомненно, Фабер пытался проникнуть в дом. Боб засопел, тихо зарычал, стремясь подавить звук в горле. Казалось, он тоже прислушивается, понимал ее желание сидеть тихо.

Скрип прекратился. Снаружи было почти не слышно ветра и моря. Шторм явно утихал. Люси показалось, что Генри оставил попытку забраться в дом через кухонное окно, поэтому она осторожно переместилась в гостиную.

Снова раздался характерный звук. На этот раз скрипела деревянная рама, словно кто-то давил на нее снаружи. Похоже, теперь Фабер действовал более решительно: она услышала три глухих удара, будто, пробуя раму на прочность, он бил по ней тыльной стороной ладони.

Люси отпустила собаку, подняла дробовик и в полной темноте направила дуло на серое пятно, где, как она предполагала, находилось окно. Если он распахнет его, она немедленно выстрелит.

Стук повторился, на этот раз сильнее. Боб не выдержал, громко залаял. Она услышала шорох за окном.

Почти тут же прозвучал его голос:

- Люси!

Она закусила губу.

- Люси!

Он говорил тем же мягким, спокойным, доверительным тоном, как тогда, в постели.

- Люси, слышишь меня? Не бойся. Я тебе ничего не сделаю. Ответь, Люси.

Она с трудом подавила желание выстрелить сразу из обоих стволов, чтобы заставить замолчать и этот голос, и все воспоминания, которые были с ним связаны.

- Люси, дорогая...

Ей показалось, что он плачет.

- Дэвид напал на меня. Это произошло так неожиданно. Я был вынужден убить его. Я сражался за свою страну, ты не должна ненавидеть меня за это...

Что он такое говорит? Какой-то бред. Может, он лишился рассудка и в последние дни не в своем уме? Хотя внешне он казался в полном здравии... а тут совершает убийство... Конечно, она не знает всех обстоятельств. Стоп. Дальше ни шагу. Он явно что-то затеял, старается успокоить, размягчить ее сердце.

Неожиданно в голову пришла идея.

- Люси, поговори со мной... - Его голос затих.

Она на цыпочках проскользнула в кухню. Боб наверняка предупредит ее, если Фабер перейдет от слов к делу. Она порылась в ящике с инструментами, нашла клещи, тихонько подошла к окну и нащупала пальцами головки трех приколоченных там гвоздей. Осторожно, затаив дыхание, она вытащила гвозди один за другим. Лицо горело от напряжения, сердце бешено колотилось в груди. Так же тихо Люси вернулась в гостиную, узнать, все ли в порядке.

- ... не мешай мне, и я тебя не трону... Через мгновение она была уже снова на кухне, осторожно открыла окно, притащила за ошейник собаку.

- Неужели ты думаешь, я могу тебя обидеть? Да ни за что в жизни...

Она нежно погладила Боба по спине. Давай, мальчик, давай. У нас нет другого выхода. Боб ринулся в открытое окно.

Она сразу же опустила раму и с размаху, тремя ударами, быстро забила длинный гвоздь.

Молоток упал на пол, она схватила ружье, выбежала в гостиную и, прижавшись к стене, подобралась к окну.

- Даю тебе последний шанс! - Генри перешел к угрозам.

За окном кто-то быстро пробежал, наверное, Боб. Затем раздался жуткий, пугающий лай, потом рычание. Люси не могла себе представить, что колли способна на такое. Очевидно, Боб прыгнул, потому что после вскрика чье-то тело глухо ударилось о землю. Затем она услышала возню, щелканье зубов... опять кто-то побежал, вскрик боли, отрывистые слова на чужом языке... заскулил Боб.

Звуки становились все тише, словно удалялись, потом наступила тишина. Люси по-прежнему стояла, прижавшись всем телом к стене, и прислушивалась. Она хотела побежать и проверить Джо, опять передать сигнал по радио, хотела кашлять... но стояла как вкопанная, не в силах шевельнуться. Она на минуту представила кровавую картину и то, что Боб мог сделать с Генри. Больше всего Люси хотела услышать лай собаки у дверей дома.

Она посмотрела на окно и только сейчас осознала, что видит стекло, различает раму, а не просто серое пятно на черном фоне, как раньше. Снаружи по-прежнему ночь, но небо уже не кажется таким темным. С минуты на минуту наступит рассвет, тогда она сможет видеть все предметы в комнате, а Генри уже не удастся рассчитывать на внезапность и темноту.

Вдруг вдребезги разлетелось стекло, осколки посыпались в стороны, рядом с ее лицом. Она аж подпрыгнула от неожиданности, почувствовала резкую боль в щеке, потрогала рукой, нащупала царапину. Люси направила дробовик на окно, ожидая, что сейчас там появится голова Генри. Ничего не произошло. С минуту она простояла с ружьем наизготовку, затем стала искать причину, по которой разбилось стекло.

Люси уставилась на пол. Там среди обломков стекла темнел какой-то предмет. Она нагнулась, чтобы разглядеть его поближе, и почти сразу же узнала тело Боба.

Люси закрыла глаза, отвела взгляд в сторону. Странно. что она ничего не чувствует, никаких эмоций. Сердце онемело от страха, напряжения и картин смерти, которые пришлось лицезреть: сначала Дэвид, затем Том, ужасная ночь в доме... Люси чувствовала только голод. Вчера весь день прошел на нервах, о еде не могло быть и речи. Выходит, последний раз она ела тридцать шесть часов назад. Теперь, в самый неподходящий момент, она чувствовала непреодолимое желание съесть хотя бы бутерброд с сыром.

В окне что-то появилось. Сначала она лишь краем глаза уловила еле заметное движение, быстро повернула голову.

На подоконнике лежала рука Генри.

Она уставилась на нее, словно загипнотизированная: мужская рука с красивыми длинными пальцами, без колец, кожа белая, но вся в грязи, ухоженные ногти, кончик указательного пальца заклеен пластырем. Рука, которая ее гладила, вытворяла с ее телом все что угодно, забавлялась, как с игрушкой, - эта же рука вонзила нож в сердце старого пастуха Тома.

Рука убрала торчащий из рамы осколок, за ним другой, расчищая пространство; затем начала шарить по подоконнику, чтобы найти задвижку и открыть раму.

Тихо, не спеша, стараясь остаться необнаруженной, Люси переложила ружье в левую руку, правой вытащила из-за пояса топор, размахнулась и изо всей силы опустила лезвие прямо на его запястье.

Наверное, до этого Генри что-то почувствовал, может быть, услышал, как топор просвистел в воздухе, или заметил движение у стены - так или иначе, но буквально в последнюю секунду он отдернул руку.

Удар обрушился на подоконник, лезвие застряло в дереве. Какое-то мгновение Люси была уверена, что промахнулась, но тут снаружи раздался вопль - на покрытом лаком деревянном подоконнике, будто гусеницы, лежали два отрубленных пальца.

Она услышала топот убегающих ног.

Ее вырвало.

Внезапно она почувствовала себя совсем обессиленной. В конце концов, она лишь хрупкая женщина и, видит Бог, настрадалась достаточно. Почему это выпало именно ей? Для того, чтобы справляться с такими ситуациями, есть полицейские, солдаты, они для этого и существуют. Никто не вправе ожидать, что женщина, домохозяйка, к тому же мать маленького ребенка, будет бесконечно долго сдерживать натиск опасного преступника, убийцы. Кто сможет винить ее, если сейчас она прекратит борьбу? Кто может сказать, что в такой ситуации он действовал бы лучше, держался дольше, сохранил бы больше сил?

Все. Довольно. Теперь пусть за дело берутся они - все те, кто снаружи, а не в этом проклятом доме - полиция, армия, кто там еще следит за эфиром? Она сделала все, что могла.

Люси наконец оторвала взгляд от жутких обрубков на подоконнике, поднялась вверх по лестнице, взяла второй дробовик, с двумя ружьями вошла в спальню.

Слава Богу, Джо по-прежнему спал. Похоже, он даже не ворочался во сне, лежал, безмятежно раскинувшись на кровати, и абсолютно не знал, какая трагедия разворачивалась в доме. Впрочем, сейчас он спит уже не настолько крепко. Что-то в его лице, дыхании подсказывало ей, что вскоре мальчик проснется и непременно захочет получить свой завтрак.

Так захотелось, чтобы все стало, как прежде: встать утром, приготовить завтрак, одеть Джо, потом сделать простую привычную работу, например, постирать, почистить что-то, нарвать зелени в огороде, заварить чай... Удивительно, почему эта жизнь не приносила ей никакого удовлетворения, почему так беспокоило отношение к ней Дэвида, наскучили длинные однообразные вечера, бесцветный тусклый пейзаж, когда вокруг только торф, вереск и вечный дождь...

Все это казалось таким далеким, утерянным безвозвратно.

Тогда она мечтала оказаться в толпе, хотела городской суеты, слушать музыку, разговаривать с разными людьми. Теперь все обстояло совсем по-другому. Как ей могла надоесть ее жизнь, ведь все, что в конечном счете нужно человеку, - это свой дом, семья, уют, возможность жить спокойно.

Она сидела перед передатчиком, уставившись на рычажки и кнопки. Надо обязательно сделать еще одно дело, затем можно отдохнуть. Необходимо собраться с мыслями, подумать. Цифровых комбинаций не может быть много. Она стала работать с ключом, пытаясь отбить морзянку, используя набор цифр на панели. Ничего не получается, возможно, не включен микрофон.

Люси поднесла микрофон ко рту, быстро заговорила.

- Раз, два, три, кто-нибудь слышит меня, прием? На панели располагался переключатель. Верхнее положение "передача", внизу "прием". Тумблер находился в положении "передача". Если хочешь услышать ответ, наверное, необходимо переключить на "прием".

- Меня кто-то слышит? - повторила Люси и переключила тумблер вниз. Нет ответа. Тишина. Затем вдруг сквозь треск до нее донеслись слова:

- Да, Штормовой остров, слышу вас хорошо, продолжайте.

Говорил мужчина. В эфире звучал молодой бодрый голос. Это успокаивало. Самое главное, что ты не одна, где-то, не так далеко, тебя слышат люди, идет нормальная жизнь.

- Штормовой остров, продолжайте... Мы всю ночь пытались связаться с вами. Где, черт побери, вы были?

Люси переключилась на "передачу", пыталась заговорить, но сразу не смогла, расплакалась.

36

У Персиваля Годлимана болела голова. В последнее время он курил слишком много сигарет и слишком мало спал. В этот раз он захватил с собой немного виски, чтобы побыстрее скоротать долгую тревожную ночь в конторе, и, видимо, совершил ошибку. Его угнетало все: погода, война, контора, порученное дело. Впервые с тех пор, как Годлиман начал работать на контрразведку, он ощутил, что ему опять хочется в пыльные библиотеки, к старинным рукописям и средневековой латыни.

Вошел полковник Терри, держа на маленьком подносе две чашки с чаем.

- Похоже, здесь у нас никто не спит, - сказал полковник бодрым голосом. Он присел в кресло. - Будешь сухарик? - Терри протянул другу тарелку.

Годлиман отказался от сухаря, но чай выпил с удовольствием. Он даже как-то сразу перестал хандрить, почувствовал себя лучше.

- Мне только что звонил премьер-министр, - произнес Терри. - Он тоже не спит, несет ночное дежурство вместе с нами.

- Хотел бы я знать, почему ему так уж не спится, - сказал Годлиман с кислой улыбкой.

- Он волнуется.

Раздался телефонный звонок.

- Здесь Годлиман. Слушаю.

- Сэр, с вами хотят говорить из службы наблюдения в Абердине, сообщил оператор.

- Хорошо, соедините.

- Абердин, Королевская служба наблюдения за побережьем, - прозвучал молодой голос в трубке. - Кто у аппарата, мистер Годлиман?

- Да, да. - Черт побери, эти военные никак не могут обойтись без формальностей.

- Наконец удалось связаться со Штормовым островом, сэр. Но дело в том, что это не наш человек, не внештатный наблюдатель, а какая-то посторонняя женщина.

- Что она передала?

- Пока ничего, сэр.

- Что вы имеете в виду? - Годлиман с трудом боролся со своим нетерпением.

- Вы знаете, она просто... в общем, плачет и все. На секунду Годлиман задумался.

- Вы можете переключить ее на меня?

- Да, не вешайте трубку.

Возникла небольшая пауза, Годлиман услышал щелканье каких-то рычажков, помехи, шум. Затем уже можно было ясно различить надрывный женский плач.

- Алло. Вы меня слышите?

Плач продолжался.

Опять подключился дежурный в Абердине.

- Сэр, она не будет вас слышать до тех пор, пока не переключится на "прием". А, секунду, вот сейчас она, по-моему, это сделала. Продолжайте.

- Леди, я вас приветствую, слышу хорошо. Запомните. Когда я заканчиваю говорить и произношу слово "прием", мы как бы меняемся местами и вы переключаете тумблер в положение "передача". Затем, когда вы заканчиваете, то сами говорите "прием". Понятно? Прием.

В трубке уже звучал ее голос.

- Боже, спасибо, что меня кто-то слышит. Да, все понятно, прием.

- А сейчас не волнуйтесь. Расскажите спокойно, что у вас произошло, прием.

- После кораблекрушения на остров попал мужчина, два, нет, три дня назад. Я думаю, это тот убийца из Лондона со стилетом. Он убил моего мужа, старика-пастуха и сейчас рядом с домом, где я нахожусь. У меня здесь маленький ребенок... Я забила рамы на окнах, стреляла по нему из дробовика, забаррикадировала двери, спустила на него собаку. Собаку он тоже убил, попытался залезть в дом через окно, тогда я стукнула его топором... Господи, я не могу больше всего этого вынести. Помогите, кто-нибудь, ради Бога, прием.

Годлиман на секунду зажал трубку рукой. Лицо стало белым.

- Боже праведный, - прошептали губы. Но, когда он снова заговорил с ней, его голос был ровным, уверенным. - Вы должны найти в себе силы продержаться еще чуть-чуть. Вам на помощь спешит уйма народу. Это и военные моряки, и береговая охрана, и полиция... Но они не могут высадиться на острове, пока хоть немного не уляжется шторм. А сейчас будьте внимательны. Я хочу, чтобы вы кое-что сделали. Не могу сказать, почему это совершенно необходимо из-за того, что мы с вами не одни в эфире, но, так или иначе, это надо сделать. Вы меня хорошо слышите? Прием.

- Да, продолжайте, прием.

- Вы должны уничтожить ваш передатчик, прием.

- Нет, нет, только не это, пожалуйста...

- Да, - твердо сказал Годлиман и только потом вспомнил, что она еще не закончила передачу.

- Нет... Я не могу...

Потом в трубке раздался пронзительный крик. Связь неожиданно прервалась.

- Алло, Абердин. В чем дело? Почему нет связи?

- Сэр, ее передатчик работает, но она ничего не передает, - ответил дежурный. - Мы ничего не слышим.

- Она внезапно закричала.

- Да, мы знаем. Годлиман сделал паузу.

- Как там у вас погода?

- Идет дождь. - Голос дежурного звучал удивленно.

- Я не из праздного любопытства с вами беседую, а задаю конкретные вопросы, - взревел Годлиман. - Есть ли признаки, что шторм затихает?

- Да, в последние десять минут шторм немного утих, сэр.

- Ладно. Соедините меня с этой женщиной, как только она снова выйдет в эфир.

- Будет исполнено, сэр.

Годлиман повернулся к Терри.

- Одному Богу известно, что происходит сейчас с этой девчонкой. - Он несколько раз нажал на рычаг телефона. Полковник поменял позу, положил ногу на ногу.

- Если бы только ей удалось разбить передатчик, тогда...

- Выходит, ее собственная судьба нас не волнует?

- Я этого не говорил.

- Соедините меня с Блогсом в Розите, быстро, - сказал Годлиман в трубку.

Блогс неожиданно проснулся, стряхнул с себя остатки сна. Светало. Казалось, все, кто находится в "дежурке", прислушиваются. Прислушиваться, правда, было особенно не к чему - стоит тишина. Вот эта тишина и удивила всех.

Дождь перестал барабанить по жестяной крыше.

Блогс подошел к окну. Небо выглядит серым, но на востоке уже видны светлые участки, тучи отходят дальше на запад. Перестал дуть ветер, лишь мелкими каплями моросит дождь.

Летчики стали натягивать на себя куртки, надевать шлемы, застегивать высокие ботинки и прикуривать перед вылетом последние сигареты.

Завыла сирена. По летному полю прогремел голос из громкоговорителя: "Команда на взлет".

В "дежурке" зазвенел телефон. Никто не обращал на звонок внимания, пилоты уже спешили к своим машинам. Блогс взял трубку.

- Да?

- Фред, это Перси. Мы только что говорили с островом. Он убил двух мужчин. Там осталась только одна женщина. Она забаррикадировалась в доме, где находится радиопередатчик, и пытается сдержать его, но долго вряд ли протянет...

Блогс не дал ему договорить.

- Все. Дождь кончился. Мы сейчас будем вылетать.

- Быстрее, Фред, удачи.

Блогс повесил трубку, осмотрелся вокруг. В "дежурке" кроме него оставался лишь молодой Чарльз Кальдер, который безмятежно спал на томике "Войны и мира". Блогс грубо схватил его за плечо.

- Вставай, соня, быстро.

Кальдер открыл глаза.

Блогс уже был готов ударить его.

- Встать немедленно, шторм закончился, мы вылетаем.

Пилот вскочил на ноги.

- Прекрасно, я готов.

Через несколько секунд они оба уже были за дверью и, застегивая на ходу шлемы, бежали к самолету.

Спасательная шлюпка с шумом упала в воду, шлепок напоминал пистолетный выстрел, в стороны пошли круги. Море еще далеко не успокоилось, но здесь, в заливе, волнение было поменьше, и риск отправиться на остров в крепкой лодке, которой к тому же управляют опытные моряки, казался не столь значительным.

- Первый помощник, вы возглавите группу, - приказал капитан.

"Номер один" вместе с тремя матросами стоял у поручи ня. Все были вооружены. У помощника пистолет лежал в водонепроницаемой кобуре.

- Пошли! - кивнул он остальным через плечо. Спасательная команда по трапу спустилась в лодку. Помощник сел на корме, матросы налегли на весла.

С минуту капитан наблюдал с палубы, как лодка приближается к молу. Затем он вернулся на мостик и отдал команду продолжать движение вокруг острова.

На катере, стоящем в Абердинской бухте, пробили в рынду. Пронзительный звук колокола прервал карточную игру.

- Я так и знал, - сказал Красавчик. - Мы уже не ходим на волнах вверх-вниз. А я как-то даже привык к качке. Без нее чувствую себя просто неуютно.

Никто не слушал его монолог. Команда спешила по своим местам, некоторые надевали спасательные жилеты.

Взревел мотор, судно начало слегка вибрировать.

На носу, на палубе, стоял Смит. После долгих суток, проведенных внизу, в трюме, он наслаждался свежим холодным воздухом, обдувающим лицо.

Набирая скорость, катер выходил из бухты. На палубу вышел Красавчик.

- Так, сейчас будем в открытом море.

- А я знал, что вот-вот прозвенит колокол, - сказал Смит. - В жизни не догадаешься почему.

- Почему?

- Потому что мне никогда не везет. В тот момент у меня на руках было двадцать одно очко, оставалось лишь открыть карты.

Лейтенант-коммандор Вернер Хеер посмотрел на часы.

- Тридцать минут. Майор Воль кивнул.

- Как погода?

- Шторм закончился, - нехотя ответил Хеер. Он предпочел бы не расставаться с данной информацией.

- Тогда нам нужно немедленно всплыть.

- Если бы ваш человек был там, он послал бы нам сигнал.

- Руководствуясь одними гипотезами, войну никогда не выиграть, капитан, - заметил Воль. - Я решительно настаиваю на всплытии.

Хеер вспомнил, как относительно недавно, еще когда подлодка находилась в базе, между его начальством и Абвером состоялся резкий разговор, дело дошло почти до ссоры. Как всегда, военная разведка оказалась победителем. После этого руководство настоятельно посоветовало Хееру иметь более веские аргументы, когда он вздумает противиться рекомендациям майора Воля.

- Мы всплывем на поверхность ровно в шесть часов, - отрезал Хеер.

Воль согласно кивнул, отошел в сторону.

37

Сначала с грохотом рвануло стекло, посыпались осколки, затем раздался звук, напоминающий взрыв зажигательной бомбы.

Ду-фф!..

Люси выронила из рук микрофон. Внизу явно что-то случилось. Она схватила дробовик, сбежала по лестнице.

В гостиной полыхало пламя. Огонь шел во все стороны из разбитой банки. Очевидно, Фабер изготовил самодельную зажигалку, используя бензин из бака. Языки пламени лизали старый потертый ковер на полу, потом перекинулись на диван, загорелось свисающее покрывало. Вспыхнула набитая пером подушка, огонь взметнулся под потолок.

Люси с ходу сорвала подушку и, не обращая внимания на обожженные пальцы, швырнула ее в окно. В следующую секунду она моментально сняла с себя куртку, бросила ее на ковер и стала сбивать пламя ногами. Потом она подняла куртку с пола и затушила ею диван. Только чудом удалось предотвратить большой пожар.

Снова раздался звон разбитого стекла. На этот раз наверху.

- Джо! - страшно закричала Люси.

Она оставила куртку, стремглав помчалась наверх, в спальню.

Генри уже сидел на кровати, держал ребенка на коленях. Мальчик проснулся, сидел и сосал большой палец - испуганные глаза широко раскрыты. Генри гладил рукой его взъерошенные волосы.

- Брось ружье на кровать, - проговорил он медленно. Люси внезапно почувствовала жуткую усталость, плечи и руки опустились, тело обмякло. Не в силах ничего предпринять, она повиновалась.

- Ты взобрался по стене и влез через окно, - раздался ее глухой голос.

Генри отпустил мальчика.

- Давай, иди к маме.

Джо подбежал к Люси, она быстро взяла его на руки. Генри поднял оба ружья, подошел к радиопередатчику. Кисть правой руки была как-то неестественно зажата под левой подмышкой, на куртке виднелось кровавое пятно. Он грузно опустился на стул.

- Видишь, что наделала? Ты ранила меня. - Генри Фабер повернулся к передатчику.

В полной тишине неожиданно заработал эфир.

- Штормовой остров, вы слышите? Отвечайте. Генри взял микрофон.

- Да?

- Одну минуту.

После небольшой паузы на том конце заговорил другой голос. Люси сразу узнала человека из Лондона, который требовал от нее уничтожить радиопередатчик. Увы, он будет разочарован.

- Хелло, это снова Годлиман. Как вы там? Слышите меня? Прием.

- Да, конечно, отлично слышу, профессор, - злорадно произнес Фабер. Вас по-прежнему увлекают древние соборы?

- Что?.. Так это, значит...

- Разумеется, я. - Фабер улыбнулся. - Рад, что вы меня тоже помните. В то же мгновение улыбка исчезла с его лица, игра была окончена, Фабер стал менять частоту.

Люси повернулась и вышла из комнаты. Ну вот, кажется, все. Вяло, словно в апатии к происходящему, безразлично ожидая развязки, Люси спустилась вниз, прошла на кухню. Теперь остается лишь немного подождать, пока ее прикончат. Убежать она не сможет, сил уже нет, и он, очевидно, это понимает.

Люси выглянула в окно. Шторм закончился. Сильная буря, рокот волн, дождь - все прекратилось. Оставался только легкий ветерок. На востоке небо просветлело, вот-вот появятся слабые лучи солнца. Море...

Но что это? Вроде темное пятно. Люси нахмурилась, взглянула пристальнее.

Боже, точно, подводная лодка, совсем близко.

В ушах снова зазвучал знакомый голос: "Надо уничтожить радиопередатчик".

Прошлой ночью Генри ругался на иностранном языке. "Я сделал это ради своей страны", - так, вроде бы, он сказал.

А тогда, в бреду, что же такое он болтал? Будто кто-то ждет в Кале несуществующую армию.

"Уничтожить передатчик", - молотом отдавало в голове.

Почему, отправляясь в море рыбачить, человек берет с собой пленку с негативами? Нет, он определенно не сумасшедший, в его действиях есть логика. Это немецкая субмарина, а Генри - агент, вернее, шпион, и сейчас он пытается связаться с лодкой по радио.

Уничтожить проклятый передатчик!

Теперь, когда все стало ясно, она не может, просто не имеет права сдаваться. Она знает, что нужно делать. Прежде всего надо где-то спрятать Джо - так, чтобы он ничего не видел. Эта мысль волновала ее больше всего, больше, чем боль и усталость, но нет времени, еще минута, и Генри выйдет на нужную частоту, тогда будет слишком поздно.

Как вывести из строя передатчик, когда он там, наверху, а рядом враг, и у него два ружья? Он просто убьет ее.

Остается только одно.

Люси переставила один из стульев у столика на середину кухни, встала на него, потянулась вверх рукой и вывинтила лампочку на потолке. Затем она слезла со стула, подошла к двери, щелкнула выключателем.

- Мам, ты что, меняешь лампочку? - спросил Джо.

Не отвечая, Люси снова влезла на стул, собралась с духом и с силой воткнула три пальца в оголенное гнездо.

Раздался хлопок, тело пронзила острая, нестерпимая боль, глаза заволокло, голова закружилась - Люси потеряла сознание.

Фабер услышал хлопок. Он уже вышел на нужную частоту, повернул тумблер для передачи, взял в руку микрофон. Он был готов говорить, когда внизу неожиданно возник шум. На аппарате моментально погасли все лампочки.

Его лицо исказилось гневом. Дрянь, она каким-то образом умудрилась вызвать в доме короткое замыкание. Черт побери, он ее явно недооценил. Надо было сначала убить ее. Почему он этого не сделал, почему поступил не по правилам? Он никогда раньше не колебался в таких вопросах, пока не встретил эту женщину.

Фабер взял ружье, спустился по лестнице вниз.

Ребенок плакал. На кухне у дверного проема лежала Люси, бледная и бесчувственная. Фабер увидел пустое гнездо, стул под ним... Он живо представил, что здесь произошло, и остановился, пораженный.

- Боже Всемогущий, надо же было сделать это рукой! Люси открыла глаза.

Ее так сильно ударило током, что она никак не могла прийти в себя.

Фабер стоял над ней с ружьем.

- Зачем ты полезла туда рукой? Почему не воспользовалась отверткой?

- Я не знала, что это можно сделать отверткой. Фабер покачал головой.

- Да, ты и вправду удивительная женщина. - Он нацелил на нее дробовик, направив ствол почти в упор, но тут же опустил его. - Черт с тобой!

Он перевел взгляд на окно и вдруг резко вздрогнул.

- Значит, ты увидела?

Она кивнула.

Мгновение он стоял в оцепенении, потом поспешил к двери. Обнаружив, что дверь забита гвоздями, он разбил окно прикладом ружья и выбрался из дома.

Люси с трудом встала. Джо бросился к ее ногам, в страхе обвил их руками. Она была не в силах поднять его. Пошатываясь, Люси подошла к окну, выглянула наружу.

Генри бежал к скале. Подводная лодка все еще находилась на поверхности, где-то в полумиле от острова. Он достиг края скалы, перегнулся через него. Вне всякого сомнения, Генри собирался добраться до субмарины вплавь.

Она должна найти способ остановить его. Боже, неужели это еще не конец?

Превозмогая боль, Люси вылезла через окно, спотыкаясь, побежала вслед за Генри. Сзади в доме громко всхлипывал Джо.

Подбежав к краю скалы, она упала на живот, оперлась руками о камень, заглянула вниз. Генри уже проделал полпути до кромки моря. Внезапно он повернулся, посмотрел наверх и, увидев ее, остановился как вкопанный, но спустя несколько секунд снова стал спускаться с крутого обрыва, на этот раз гораздо быстрее.

Ее первой мыслью было спуститься за ним. Хотя чего она добьется? Даже если каким-то чудом она и поймает его, остановить, увы, никак не сможет.

Несколько комьев грязи сдвинулись к краю и под ее тяжестью посыпались вниз. Земля не выглядела достаточно твердой, дальше оставаться на краю обрыва было опасно. Люси отползла чуть в сторону, опасаясь, что почва не выдержит и она слетит со скалы.

И тут в голову пришла идея.

Как одержимая, она начала бить кулаками по каменистой земле. Почва задрожала от ударов, появилась небольшая трещина. Люси моментально запустила в нее почерневшие пальцы и стала давить вниз, к обрыву. Наконец земля поддалась, и ей удалось оторвать кусок каменной глины величиной с арбуз.

Она опять глянула вниз, увидела Генри. Тщательно прицелившись, Люси бросила глиняный ком.

Казалось, глыба из камня и глины падает очень медленно. Фабер увидел приближающуюся опасность, прикрыл голову руками. Наблюдая сверху, она была уверена, что промахнулась.

"Арбуз" просвистел лишь в нескольких дюймах от его головы, ударил по левому плечу. Чтобы не упасть прямо на скалистый берег, он инстинктивно схватился левой рукой за близлежащий каменный выступ, однако как следует удержаться не смог, равновесие было потеряно, и тело медленно сползало вниз. Генри предпринял отчаянное усилие, попытался ухватиться правой, покалеченной рукой, но скрюченные пальцы лишь впустую царапали камень. Не в силах больше сопротивляться, понимая, что оказался в безвыходном положении, Фабер отпустил руки и с шумом сорвался вниз. Люси с ужасом наблюдала этот страшный полет смерти, пока тело грузно не плюхнулось на прибрежные камни.

Он не издал ни звука.

Генри лежал у самой воды на плоском камне. У нее в ушах, не переставая, стоял шум падения его тела. Он лежал на спине, широко раскинув руки, голова неестественно вывернута набок.

Что-то липкое, багряно-красное медленно растекалось по камню и капало в воду. Люси не выдержала, отвернулась.

После этого события разворачивались с молниеносной быстротой. Казалось, все произошло одновременно.

С неба неожиданно донесся шум моторов, и высоко из-за облаков вынырнули три истребителя Королевского военно-воздушного флота, спустились ниже, заходили кругами около немецкой субмарины, застрекотали пулеметы.

В это же время на холмистой дороге, ведущей к дому, появились четверо матросов. Они бежали рысцой, а один из них натренированным голосом задавал ритм: "Раз-два, раз-два..."

Самолет-амфибия приземлился на воду, оттуда моментально спустили маленькую шлюпку, и какой-то человек в спасательном жилете стал быстро грести, приближаясь к скале.

Небольшой корабль обогнул мыс и на полном ходу устремился к субмарине.

Подводная лодка не стала ждать развития событий, погрузилась в воду.

Шлюпка ударилась о камни у подножия скалы, из нее выпрыгнул мужчина, стал осматривать тело Фабера.

Неожиданно возник катер береговой охраны.

Один из матросов вразвалку подошел к Люси.

- Ты в порядке, милая? - спросил он, широко улыбаясь. - А то в доме маленькая девочка - плачет, зовет свою маму.

- Это мальчик, - сквозь слезы ответила она. - Наверное, мне давно надо его подстричь.

Блогс направил шлюпку прямо к телу на плоском камне. Очутившись рядом, он перепрыгнул через борт, начал осмотр места происшествия.

Подобно хрустальному кубку, голова Фабера, со всего маху ударившись о камень, разбилась вдребезги. Между тем до падения он определенно был ранен: кисть правой руки изувечена, лодыжка распухла.

Блогс обследовал тело. Стилет находится там, где и предполагали, - в ножнах, в левом рукаве, привязан к руке тонким ремешком. Во внутреннем кармане дорогой на вид, но вымазанной в крови куртки, Блогс нашел бумажник с деньгами, документами и небольшую кассету с двадцатью четырьмя негативами 35-миллиметровой пленки. Он посмотрел пленку на свет: это оказались негативы фотокарточек из конверта, направленного Фабером в португальское посольство.

Матросы сбросили со скалы канат. Блогс переложил вещи Фабера в свой карман, канатом обвязал его тело. Фабера вытащили наверх, затем стали поднимать Блогса.

Наверху лейтенант - старший команды - представился ему, они пошли к дому.

- Мы ни до чего не дотрагивались, чтобы сохранить все, как есть, и случайно не уничтожить улики, - сообщил лейтенант.

- Об этом можно не волноваться. Судебного расследования не будет.

Им пришлось пролезть в дом через разбитое окно на кухне. За столиком сидела женщина, держа на коленях ребенка. Блогс улыбнулся ей. Он сделал это непроизвольно, ибо сразу не смог подобрать слов для разговора.

Блогс бегло огляделся. Все вокруг напоминало поле боя. Он увидел заколоченные оконные рамы, забаррикадированные двери, следы потухшего пожара, собаку с перерезанным горлом, ружья, поломанные перила, топор, воткнутый лезвием в подоконник, и рядом два мертвых скрюченных пальца.

"Что же это за женщина, которая сейчас молча сидит за столом?" подумал он.

Матросам дали задания. Один стал прибирать в доме, освобождая двери и окна, другой чинить проводку, менять предохранители, третий готовить чай.

Блогс сидел за кухонным столиком напротив женщины и внимательно смотрел на нее. Он видел перед собой грубую, отнюдь не украшающую ее тело мужскую одежду, мокрые волосы, испачканное в земле лицо. И тем не менее незнакомка была прелестна со своими очаровательными янтарными глазами и тонким милым личиком.

Фред добродушно улыбнулся малышу, тихо заговорил с его мамой.

- То, что вы сделали, для нас исключительно важно. Когда-нибудь мы обязательно расскажем вам все подробности. Сейчас же мой долг задать вам два вопроса. Простите, ради Бога, мою настойчивость, вы можете отвечать?

Она пристально посмотрела ему в глаза, утвердительно кивнула головой.

- Фаберу удалось связаться с подводной лодкой по радио?

Лицо женщины осталось безучастным. Казалось, она не расслышала или не поняла вопроса.

Блогс сделал паузу, порылся в кармане брюк, нашел там ириску.

- Можно, я предложу мальчику хоть конфетку? Бедняга, он, наверное, голоден.

- Спасибо. - Люси понемногу приходила в себя.

- Ну так что же, Фабер успел дать сигнал субмарине?

- Он назвался Генри Бейкером.

- Хорошо, пусть Бейкер. Так успел или нет?

- Нет. Я сделала короткое замыкание, и передатчик отключился.

- Да, очень ловко с вашей стороны. И каким образом вы это сделали?

Она показала на пустой патрон от лампы на потолке.

- Взяли отвертку, да?

- Нет, до этого я не додумалась. Пришлось пальцами. Блогс смотрел на нее в полном изумлении, не в состоянии поверить ее словам. Это ведь сознательно... нет, стоп, хватит эмоций, нужно выбросить все липшее из головы. Но снова не давала покоя мысль: что же это за женщина?

- Так, понятно. Теперь скажите, мог ли кто-нибудь на всплывшей субмарине видеть, как он спускается со скалы? Люси задумалась, сосредоточенно нахмурила лоб.

- Вряд ли, из люка никто не появлялся, в этом я точно уверена. А можно было наблюдать за ним в перископ?

- Нет. Это хорошие, очень хорошие новости, то, что вы говорите. Выходит, они не знают, что его... устранили. Во всяком случае... - Блогс поспешил сменить тему. - Хочу похвалить вас. Вы держались молодцом, хотя многое пришлось вытерпеть. Такое выпадает отнюдь не каждому мужчине, даже на передовой. Ничего, сейчас все позади. Мы отправим вас и мальчика на материк. Надо немного подлечиться, отдохнуть.

- Да.

Блогс обратился к старшему команды.

- У нас здесь есть какой-нибудь транспорт?

- Конечно. Вон там, за деревьями, стоит "джип".

- Хорошо. Отправьте мать с ребенком на мол и помогите им сесть в лодку.

- Есть.

Фред опять повернулся к женщине. Он неожиданно почувствовал к ней огромный прилив чувств, одновременно нежность и восхищение. Сейчас она выглядит хрупкой и беззащитной, хотя, несомненно, в иных обстоятельствах это сильный и мужественный человек. К тому же она явно красива. Осторожно коснувшись ее руки, он удивил не только ее, но и себя.

- Когда вы очутитесь в больнице и пройдет несколько дней, возможно, все вокруг покажется вам серым и унылым. Не волнуйтесь, просто, вы поправляетесь. И, если не возражаете, я навещу вас. Доктора скажут, когда можно. Хотел бы поговорить еще, но не раньше, чем вы отдохнете. Ладно?

Женщина улыбнулась. Улыбка как-то притягивала, согревала.

- Вы очень добрый.

Она встала, взяла ребенка на руки, вышла из дома.

- Добрый... надо же... подметила, - шептал Блогс, почему-то волнуясь. - Вот так и сказала. Изумительная женщина!

Он поднялся наверх в спальню, подошел к передатчику, настроился на частоту службы наблюдения и оповещения.

- Говорит Штормовой остров, прием.

- Да, Абердин, слышим вас хорошо, продолжайте.

- Соедините меня с Лондоном.

- Минутку, ждите. - Сначала длинная пауза, затем знакомый голос: Годлиман, слушаю.

- Перси. Дело сделано. Мы поймали... того контрабандиста. Человек мертв.

- Прекрасно, прекрасно. - Годлиман едва скрывал радость. - Он связался с товарищем?

- Почти точно, нет.

- Неужели? Отличная работа. Поздравляю.

- Меня как раз не за что. Когда я добрался сюда, все было кончено, оставалось лишь прибраться.

- Кто?..

- Женщина.

- Будь я проклят, не может быть! И что... что она собой представляет?

Блогс вздохнул, расплылся в улыбке.

- В двух словах не расскажешь. Перси. В общем, герой. На том конце, сидя у аппарата, Годлиман тоже улыбался. Он хорошо понял Фреда.

38

Гитлер стоял у распахнутого окна, смотрел на живописные горы. Серая форма в складку еще больше подчеркивала его усталость и уныние. Прошлой ночью к нему приходил врач.

Вошел адмирал Путткамер, отдал честь, спросил что-то насчет здоровья.

Гитлер не отвечал. Он обернулся, выжидающе взглянул на своего адъютанта. Его круглые блестящие глаза всегда заставляли Путткамера чувствовать себя неуютно.

- Иглу подобрали?

- Нет. В месте, где назначили встречу, возникли осложнения. Английская полиция весьма некстати охотилась за контрабандистами. Впрочем, как выяснилось. Игла там не появлялся. Несколько минут назад от него поступила шифровка. Вот она. - Путткамер протянул фюреру листок машинописного текста.

Гитлер взял бумагу, надел очки, начал читать:

"ИДИОТЫ НЕ СМОГЛИ ОБЕСПЕЧИТЬ ВСТРЕЧУ Я РАНЕН ПЕРЕДАЮ ЛЕВОЙ РУКОЙ ПЕРВАЯ АМЕРИКАНСКАЯ ГРУППА АРМИЙ СОСРЕДОТОЧЕНА В ВОСТОЧНОЙ АНГЛИИ ГОТОВА К ВЫСТУПЛЕНИЮ КОМАНДУЕТ ГЕНЕРАЛ ПАТТОН ВКЛЮЧАЕТ ДВАДЦАТЬ ОДНУ ПЕХОТНУЮ ПЯТЬ БРОНЕТАНКОВЫХ ДИВИЗИЙ ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО ПЯТЬ ТЫСЯЧ САМОЛЕТОВ МНОГО ДЕСАНТНЫХ КОРАБЛЕЙ В ЗАЛИВЕ УОШ РАЙОН ВЫСАДКИ КАЛЕ ДАТА ОПЕРАЦИИ ПЯТНАДЦАТОЕ ИЮНЯ ПРИВЕТ ВИЛЛИ".

Гитлер вздохнул, отдал сообщение Путткамеру.

- Итак, все же Кале.

- Этому человеку можно верить? - осмелился спросить адъютант.

- Полностью. - Гитлер повернулся, прошел через всю комнату, устало опустился на стул, откинулся на спинку. Он двигался медленно, казалось, любое движение причиняет боль. - Это истинный ариец, преданный своей стране. Я знаю человека лично, всех его родных...

- Но, мой фюрер, вы же сами одно время говорили...

- Да, говорил. Сказал, что буду доверять докладу лучшего агента в Британии. Так и сделаю. - Он жестом прервал разговор. - Передайте Роммелю и Рундштедту, что на танки пусть не рассчитывают. И, черт побери, пошлите за доктором.

Путткамер козырнул, поспешил выполнять указания.

ЭПИЛОГ

Когда в четвертьфинале чемпионата мира по футболу ФРГ победила Англию, дедушка долго не мог прийти в себя. Он сидел у цветного телевизора, нервно теребя бороду пальцами, и вовсю ругал судей и костоломов, которые неизвестно как попали в сборную.

- Нет, только хитростью... - горячился дед, - лишь головой и искусным обманом можно победить чертовых немцев.

Он так и не успокоился, пока не приехали дети. Вначале к аккуратному коттеджу с тремя спальнями внутри подкатил белый "ягуар" Джо. Открыв дверцу, из машины вышел респектабельного вида молодой человек в замшевой куртке. Вскоре он с женой Анной и детьми уже входили в дом.

- Пап, ты смотрел матч? - спросил Джо.

- Кретины, так нам и надо. - С тех пор как дед вышел в отставку, он стал заядлым болельщиком и не пропускал ни одной спортивной передачи.

- Да, немцы играли лучше, показали настоящий футбол. Что ж, нельзя все время выигрывать.

- Только не надо мне про этих проклятых немцев. Я прекрасно знаю, как с ними справиться. Надо только включить мозги и придумать что-нибудь этакое. - Он посадил к себе на колено внука. - Именно так мы уничтожали их во время войны. Знаешь, как однажды одурачили их, Дэвид?

- Как, дедуль? Расскажи.

- Понимаешь, мы заставили их подумать... - при этом дед многозначительно понизил голос до шепота, очевидно, вспомнив про свои пресловутые бдительность и конспирацию, а мальчишка хихикнул в преддверии очередной байки, - уверили их в том, что нанесем удар по Кале.

- Это же Франция, деда, не Германия.

- Не мешай рассказывать дедушке, - шикнула на него мама.

- Так вот. В итоге они поверили, что мы будет лупить по Кале, отправили туда лодки и технику - танки там разные, все такое. - Дед взял с дивана подушку, поставил ее изображать Францию. Немцев представляла пепельница, союзников - перочинный ножик. - Но все дело в том, что высадились-то мы в Нормандии, где нас встречал лишь старый лис Роммель со своим игрушечным войском.

- А немцы догадались об обмане?

- Почти догадались. Фактически даже не немцы, а лишь один их шпион.

- И что с ним случилось?

- Мы уничтожили его до того, как он успел что-либо сообщить.

- Это ты убил его, деда?

- Нет, не я, бабуля.

Вошла бабушка, принесла чайник.

- Фред Блогс, опять ты пугаешь детей?

- Ну почему они не должны ничего знать? - заворчал дед. - Ты видел, у твоей бабушки есть даже медаль. Правда, она ее где-то прячет, не любит, когда я хвастаюсь перед гостями.

Бабушка заканчивала разливать чай.

- Перестань, это старая прошлая история, все давно забыто. - Она подала мужу чашку.

Он осторожно взял ее за руку, нежно погладил знакомые пальцы.

- Ошибаешься, кое-кто ровным счетом ничего не забыл, - его голос слегка задрожал.

Какое-то время старики неотрывно смотрели друг другу в глаза. Ее великолепные волосы покрыла седина, вот уже несколько лет она укладывала их в пучок. Время не пощадило и фигуру: она слегка пополнела. Но глаза, они оставались прежними. Как и в первый день знакомства, он снова любовался звездочками янтарного цвета с длинными ресницами. Они улыбались ему в ответ, загадочно маня и мигая.

Так продолжалось до тех пор, пока уставший Дэвид не соскочил с дедушкиного колена. Чашка со звоном упала на пол. Звезды перестали мигать. Люси и Фред обернулись на звук.

1 Модель первого в Великобритании малолитражного автомобиля, выпускалась с 1921 по 1939 год.

2 Диалект в Лондоне, на котором говорят представители низших социальных слоев.

3 Эпидемия чумы.

4 Известное английское книжное издательство.

5 Фешенебельный ресторан в Лондоне.

6 Одно из названий Ирландии.

7 Человек, путешествующий на попутных машинах.

8 Маркет (англ.) - рынок, базар.

9 Площадка для прогулок.

10 Кличка полицейского в Англии.