"Проклятые башни" - читать интересную книгу автора (Форсит Кейт)

ОСНОВА И УТОК

БИТВА ПРИ БЛЭЙРГОУРИ

Ри стоял на помосте, возвышаясь над толпой, с гордо распростертыми крыльями. Рядом с ним стояла Изолт, одетая в простое белое платье, с волосами, упрятанными в льняную сетку. По обеим сторонам расположились прионнсы, все до единого одетые в фамильные тартаны и распахнутые пледы, из-под которых виднелись кирасы из дубленой кожи. За спинами у них были массивные палаши, а из-за поясов и голенищ высовывались кинжалы. Сбоку сгрудился совет колдунов с угрюмыми морщинистыми лицами. Диллон, Аннтуан, Эртер и Парлен гордо стояли с другой стороны, держа квадратные стяги, изображающие эмблему Мак-Кьюиннов, белого оленя в прыжке на оливково-зеленом фоне с золотой короной на ветвистых рогах.

На огромном дворе собрались восемь тысяч мужчин и женщин, выстроившихся шеренгами и каре. Примерно тысяча была вооружена длинными алебардами или пиками из ясеня с острыми наконечниками, сделанными специально для того, чтобы прокалывать тяжелые латы тирсолерских всадников. С другой стороны расположились ряды лучников, часть из которых держала изогнутые луки в собственный рост, а другая опиралась на арбалеты. Сзади выстроились мечники, над их головами виднелись двуручные рукоятки огромных палашей. Всадники стояли рядом со своими скакунами, и ряды кавалерии щетинились деревянными копьями, точно молодой лесок.

Несмотря на то, что с ясного неба светило солнце, батальоны не сверкали, как можно было ожидать. Не было ни пластинчатых лат, ни кольчуг, которые блестели бы в ярких солнечных лучах, ни надраенных шлемов или металлических копий, ни даже стальных мундштуков или удил на конской упряжи. Огромная толпа мужчин и женщин, стоявшая навытяжку перед Ри, была одета в собственную груботканую одежду из некрашеной шерсти и плащи цвета камней, диких трав и серой колючки, трудноразличимые в горах. Туариса Швея и ее помощницы-ткачихи вплели в каждый плащ скрывающие и маскирующие заклинания, так что даже в ярком свете дня войска, казалось, сливались с серыми камнями дворца. Это была идея Изолт. Она никогда не понимала, зачем Красные Стражи носят такую яркую форму, которая превращает их в мишень для стрельбы. На Хребте Мира все Шрамолицые Воины одевались в белое, хотя это и обрекало на смерть множество раненых, которые терялись в ослепительной белизне вечных снегов, пропадая в них навсегда.

— Шрамолицый Воин движется стремительно и бесшумно, как ветер, появляется и исчезает так же непостижимо, как облака, и обрушивается на свою жертву так же внезапно и смертоносно, как молния, — сказала она. — Когда идешь в бой, не стоит одеваться, как болван на ярмарку.

И, что более важно, было решено не тратить металл на декоративные детали и тяжелые пластинчатые латы, которые лишь замедляли передвижение солдат в походе, когда следовало как можно более полно использовать эффект внезапности и мобильности. Вместо этого латы и гетры солдат были сделаны из дубленой кожи, а все оружие было легким и удобным. Хотя многие считали армию Лахлана серой и унылой, дразня солдат Серыми Плащами, в результате этих новшеств войска могли двигаться и быстро, и бесшумно.

С Луком Оуэна в одной руке и сверкающим Лодестаром в другой, с эмблемой Мак-Кьюиннов, скрепляющей зеленые складки пледа, Лахлан выглядел как Ри с головы до пят. Он гордо стоял на помосте, расправив крылья, и звонким голосом обращался к своим солдатам. Достигнув пика своей речи, он поднял Лодестар так, что тот засиял, точно звезда, ослепив зрителей своим блеском. Он кивнул головой, подавая знак Изолт выйти вперед, она повернулась и, взяв из рук Сьюки маленького сына, высоко подняли его.

Войско приветственно зашумело, и солдаты застучали своими кинжалами по кожаным щитам, пока не загремел, казалось, весь двор. Малыш, испугавшись грохота, взмахнул ручонками, и его золотистые крылышки раскрылись. Толпа снова взревела, и Лахлан обнял жену и сына. Изолт положила голову ему на плечо, но он вдруг с криком шарахнулся от нее.

— Что с тобой? — спросила она. — Что случилось?

— Какая-то внезапная боль, — ответил Лахлан, недоуменно нахмурившись и потирая небольшое пятнышко на крыле. — Наверное, пчела ужалила.

— Это недобрый знак, — сказала Мегэн. — Пчелы очень мудрые существа и очень верные. Они почитают свою собственную королеву и не стали бы просто так кусать ри всей страны. Хотела бы я знать, что это значит.

Он пожал плечами и сказал:

— Это значит, что меня укусила пчела, Мегэн. Такое случается сплошь и рядом, и незачем искать в этом что-то большее.

— Надеюсь, что ты прав, — сказала она, а Лахлан отдал войскам приказ выступать.

Вздымающееся и опускающееся зеленое море лугов отступило, открыв взорам серые стены Блэйргоури, построенного на крутом холме, откуда вся местность просматривалась на многие мили окрест. За толстыми городскими стенами сгрудилось множество остроконечных крыш. В каждом углу возвышалась величественная башня, возведенная на массивном выступающем основании, чтобы свести на нет любые попытки подорвать фундамент крепости. На зубчатых стенах развевались сотни малиновых флагов и знамен, на каждом из которых виднелось изображение золотого кларзаха. Это зрелище заставило Лахлана в ярости заскрежетать зубами.

— В демонстрации своей преданности они не стесняются, — заметил Дункан Железный Кулак, погоняя коня по извилистой дороге, ведущей к городу. Скудный свет ранней весны золотил вспаханные и только что засеянные поля по обеим ее сторонам, хотя на юге небо над невысокими холмами было обложено тяжелыми облаками. — Интересно, где они отыскали такую уйму знамен Майи Колдуньи? Здесь их, наверное, три или четыре сотни.

— Если слухи не врут, все бывшие Красные Стражи в стране примкнули к Реншо, чтоб им пусто было, — сказал Гамиш Горячий, один из наиболее способных офицеров Лахлана. Прозвище это он получил за свой вспыльчивый характер и готовность спорить по любому поводу, в отличие от Гамиша Холодного, известного своим спокойным нравом и хладнокровием. Оба уже несколько лет боролись на стороне Лахлана, хотя все это время за исключением нескольких последних месяцев знали его как Бачи Горбуна.

Лахлан с Дунканом назначили генеральный штаб из двенадцати офицеров Телохранителей, вознаградив наиболее преданных и способных из тех, кто помог Ри взойти на престол. Кроме двух Гамишей, в него вошли Айен Эрранский, Дайд Жонглер, Мердок Секира, Катмор Шустрый, Бирн Смельчак, Шейн Мор, Диглен Плешивый, Ниалл Медведь, Финли Бесстрашный и Бернард Орел. Все, кроме Дайда, Катмора и Ниалла, участвовали вместе с Лахланом и его батальоном в походе по северному Блессему, тогда как двое первых отправились в Дан-Горм, а последний сопровождал с Лиланте в Эслинн.

На пути к Блэйргоури войско Лахлана встретило лишь несколько отрядов Ярких Солдат, которых они ошеломили стремительными атаками и столь же стремительными отступлениями, так что тирсолерцы так и не поняли, сколько было нападающих и с какой стороны они налетели.

Тем временем Мак-Танах с четырьмя тысячами человек выступил прямо на юг, двигаясь вдоль русла Риллстера, как будто направляясь прямиком на Дан-Горм и дворец. В обозе у них было несколько длинных повозок, запряженных шестерками ломовых лошадей и нагруженных каркасами осадных машин и башен, которые были построены в безопасных стенах Лукерсирея. Офицеры разведки Лахлана уже доложили, что Яркие Солдаты уходят из окружающей сельской местности, чтобы защищать Дан-Горм и гавань и усилить свои войска, стоящие у Риссмадилла. Мак-Танаху было приказано лишь в самый последний момент изменить направление и двинуться в противоположную от моря сторону до того, как с весенним приливом побережье заполонят Фэйрги.

Лахлан осадил своего вороного жеребца и оглядел неприступные серые стены Блэйргоури, возвышающиеся прямо над ним. Он различил несколько фигурок, спешивших по крутому склону, и мрачно улыбнулся. Даже если часовые не заметили длинные колонны приближающихся солдат, местные фермеры наверняка позаботились о том, чтобы предупредить город о приближении Серых Плащей.

В город вело всего двое ворот, каждые из которых защищали массивная навесная башня, длинный проход и опускающаяся решетка. Даже с расстояния было видно, что ворота усиленно охраняются, а всех, кто пытается войти, останавливают и тщательно допрашивают, прежде чем пропустить внутрь. Войско Лахлана, растянувшееся на значительное расстояние, остановилось, увидев, как массивные, обитые железом двери захлопнулись за последней группой крестьян. В Блэйргоури знали, что они здесь.

— Разбить лагерь, ребята, и на этот раз попытайтесь без лишних разговоров! — прокричал Дункан. — Позаботьтесь о том, чтобы окружить весь город — у нас не должно оставаться ни одного слабого места. Вы меня слышали?

Ряды солдат рассыпались — одни побежали в обоз за палатками, другие стали привязывать коней, а большинство просто бродило вокруг, не зная, чем заняться.

Лахлан спешился, ожидая, что кто-нибудь примет его коня, но оруженосцы, раскрыв рты, уставились на толстые стены, зловеще темневшие на фоне клубящихся облаков. Он прикрикнул на Диллона, тот схватил уздечку и повел жеребца прочь, все еще ошеломленный городскими укреплениями. Лахлан оглянулся, но его палатку еще не поставили. Не было даже кресла, в которое можно было бы сесть. Остро ощущая многочисленные взгляды, устремленные на него со стен, он сердито закричал, требуя внимания. В конце концов молодому Ри принесли бревно, на которое он опустился, дожидаясь, когда его оруженосцы поставят королевский шатер.

Солнце уже почти село, а в лагере все еще царила полная неразбериха. Успели поставить только половину палаток, и офицеры, багровые от гнева, расхаживали вокруг, выкрикивая приказы. Лахлан строго наблюдал за всем происходящим от входа своего шатра, потом взял подзорную трубу, которую нашел в обсерватории у Пруда Двух Лун. На городской стене четко виднелись темные фигуры, наблюдающие за ними. Он зажал трубу под мышкой и зашагал вперед, намереваясь выбранить Дункана, у которого был совершенно задерганный вид. Некоторое время они спорили, потом Лахлан бросился в свой шатер, велев Аннтуану принести ему вина. К тому времени, когда стало совсем темно, город окружило кольцо мигающих костров, но многие люди заснули, растянувшись прямо на своих плащах, а повозки так и остались неразгруженными.

Через несколько дней, когда лагерь наконец разбили по-настоящему и укрепили наспех вырытыми рвами, Лахлан со своими офицерами по дороге, петляющей по крутому склону, подъехали к городским воротам. Диллон гордо нес знамя Ри, а мохнатый пес скакал по пятам за его пони. На Лахлане был тартан Мак-Кьюиннов с зеленой бархатной курткой и шапочкой, в руке он нес Лук Оуэна, а колчан со стрелами висел у него между крыльев. Выпрямив спину, он сидел на своем вороном жеребце, а Гамиш Холодный кричал, обращаясь к собравшимся на городских стенах, в то время как остальные офицеры обступили его, чтобы защитить от выстрелов сверху. Их приближение было встречено взрывами презрительного хохота. Нимало не смутившись, Гамиш вытащил длинный свиток пергамента и стал читать во все горло.

— «Вы, жители Блэйргоури, не подчинились приказам Лахлана Оуэна Мак-Кьюинна, Ри всего Эйлианана и Дальних Островов, и тем самым превратились в бунтовщиков и преступников. Мы требуем, чтобы вы немедленно сдались Его Монаршему Высочеству. Если это требование будет выполнено, против города не будет предпринято никаких действий, при условии, что предатели и бунтовщики, скрывающиеся внутри, будут взяты под стражу и подчинятся законной власти Ри. Все желающие могут поступить на службу к Ри и бороться против захватчиков из Тирсолера; те же, кто предпочтет не служить Ри и своей стране, могут быть свободны при условии, что они больше не поднимут оружия против Его Монаршего Высочества. Предводители этого гнусного восстания будут отданы на суд Его Монаршего Высочества, вершителя всей справедливости в стране, и понесут то наказание, которое он сочтет необходимым».

Пока он говорил, солдаты, перевешивающиеся через крепостные стены и выглядывающие из узких бойниц, постоянно насмехались над ним. Гамиш не обращал на них никакого внимания, продолжая зачитывать условия и требования Лахлана, и закончил, словами:

— Вы должны сдаться до рассвета завтрашнего дня, иначе мы сровняем этот город с землей.

— Чем? — закричал один из защитников. — Ногтями?

— Вы, наверно, шутите! — выкрикнул другой. — У вас что, нет глаз? Отправляйтесь домой, болваны! Вам не взять Блэйргоури!

— Поглядите только на этого милашку с луком и стрелами! Думаешь, ты далеко с этим уйдешь, сладенький? Чтобы напугать нас, нужно побольше оружия.

Командир гарнизона свесился со стены, крича так же громко, как и его люди.

— Никак это Самозванец собственной персоной! Можешь уже сейчас катиться домой, недомерок, а не то мы выйдем и так тебя отделаем, что до самой смерти не забудешь. Его Преосвященство Главный Искатель Оула милосерден и дает вам сроку до завтрашнего рассвета, чтобы собрать свои манатки и убраться отсюда. В противном случае он выступит от имени законной Банри, Бронвин Ник-Кьюинн, и когда мы притащим вас в город как вероломных собак, каковыми вы и являетесь, мы повесим вас на городских стенах.

— Я законный ри! — голос Лахлана задрожал от гнева, и солдаты немедленно разразились насмешками.

— Вы гляньте, наш малыш сейчас заплачет, бедняжечка!

Лахлан сжал кулаки и воскликнул во весь голос:

— Я владею Лодестаром, а по древнему закону, тот, кто владеет Лодестаром, правит и страной. Я — Ри!

— А что если Лодестар похищен? — спросил сверху бархатный голос.

Лахлан поднял глаза и увидел стоящую на стене высокую фигуру, одетую в длинное малиновое одеяние.

— Бронвин Ник-Кьюинн была названа наследницей престола ее отцом на смертном одре, а ты заполучил Лодестар и трон лишь хитростью и гнусным колдовством. Джаспер Благородный разоблачил тебя и назвал дьяволом и ули-бистом…

— Нет, это неправда! — воскликнул Лахлан, и голос у него сорвался. — Я получил Лодестар в честной борьбе, и законный ри я, а не это фэйргийское отродье! Это она ули-бист, а не я!

Реншо поднял руки, и они увидели, что он держит маленькую девочку, примерно шести месяцев от роду, одетую в великолепный красный бархат с золотой вышивкой. В кудрявых черных волосах змеилась белая прядь.

— Вот она, Бронвин Ник-Кьюинн, законная Банри всего Эйлианана и Дальних Островов! — закричал он, и из-за городских стен донеслись приветственные возгласы и звон кинжалов о щиты. — Она не ули-бист, это прелестное дитя. Разве у нее есть крылья, как у какого-нибудь демона из старинных сказаний? Разве глаза у нее желты, точно у стервятника? Нет, глаза у нее голубые, как и подобает всем нормальным младенцам, и у нее белый локон, который показывает, что она держала в руках Лодестар, что под силу лишь истинному Мак-Кьюинну. Ты украл его у беззащитной малютки и попытался умертвить ее…

— Это ложь!

Лахлан был вне себя от гнева и погнал бы своего жеребца к воротам, если бы Дункан Железный Кулак не ухватил его уздечку. Ри хлестнул Дункана по руке вожжами, но тот не разжал пальцы.

Реншо презрительно рассмеялся.

— Ты должен убраться отсюда до завтрашнего рассвета, мой самоуверенный петушок, а не то мы выйдем отсюда и на поле битвы докажем право Банри управлять страной. Думаешь, тебе удастся победить нас с такой армией? Думаешь, я не знаю, что твои солдаты — простые крестьяне, которые только и умеют, что вилами размахивать, да дурачки, жаждущие славы? Взгляни на свой лагерь! Вы не смогли даже палатки поставить как надо. Да у тебя еще молоко на губах не обсохло, а ты уже возомнил, что можешь оспаривать могущество Оула?

— Оула больше нет! — фыркнул Лахлан. — От него остались одни воспоминания, а скоро и их не будет!

Реншо снова расхохотался.

— Думаю, вы скоро обнаружите, что Оул жив и процветает, — ответил он. — Это от твоих жалких попыток править страной скоро останутся одни воспоминания. Мы не дадим тебе пощады, ули-бист. Ты умрешь, и все те, кто поддерживает тебя, тоже. — Реншо снова поднял малышку, закричав: — Да здравствует Бронвин Ник-Кьюинн, да здравствует Банри!

Красные Стражи разразились приветственными криками и подхватили его слова, снова заколотив кинжалами по щитам. Лахлан и его отряд поехали обратно по склону холма, и в ушах у них стоял этот насмешливый шум. В ту ночь кольцо из костров было куда более тонким, а в его пламенеющей гирлянде зияли темные дыры.

Глядя вниз на осаждающих, командир гарнизона Блэйргоури улыбнулся, опершись локтями на парапет.

— Взгляни, эти трусливые собаки уже начали бросать Самозванца. Его Преосвященство был прав, когда говорил, что его армия разбежится перед мощью Правды. Прорвать их блокаду будет не труднее, чем отшлепать ребенка, — сказал он своему капитану.

Капитан ухмыльнулся и снова наполнил стаканы виски.

— Тогда давай выпьем за триумф Оула! Мы раздавим этого недомерка как таракана.

— За триумф Оула! — эхом отозвался командир, со свирепой улыбкой проглотив свое виски.

Майя тщательно следила за своим лицом, чтобы на нем не отразилось переполнявшее ее ликование. Ее дочь и победа так близки! Она слышала толки о том, что маленькая банприоннса находится у Реншо и Красных Стражей, но до сих пор не решалась поверить в эти россказни. Казалось невероятным, чтобы Изабо Рыжая отдала Бронвин врагам Лахлана. Куда более реальной казалась возможность, что Бронвин убили по приказу молодого Ри, и при этой мысли Майю начинало терзать беспокойство. Если Бронвин погибла, то с надеждой вернуть власть можно было распрощаться, ибо она не была так наивна, чтобы считать, что эйлиананцы возведут ее на трон просто потому, что она вдова прошлого Ри.

Она уткнула нос в кружку с элем и, не поднимая глаз, прислушивалась к тому, как солдаты вокруг нее обсуждали противостояние Лахлана и Реншо и вероятность того, что завтра утром они победят. Серые Плащи были очень самоуверенны, напоминая друг другу, что у молодого Ри есть в запасе несколько магических фокусов, хотя Майя видела, что по большей части их уверенность была простой бравадой. Ее собственная вера в успех была тверда, чем когда-либо после смерти Джаспера. За последние шестнадцать лет она была свидетельницей очень многих столкновений, и смятение в оборванческой армии Ри вызывало у нее удивление и даже некоторое раздражение. Да, он был совсем молодым и неопытным, но многие его советники служили еще при его отце, Партете Отважном, и должны были понимать, что к чему.

Майя покинула Лукерсирей вместе с армией, как и многие ее коллеги-проститутки. В Сияющем Городе остался лишь незначительный гарнизон, а те, кто шел за солдатами, могли заработать неплохие деньги, хотя работа была грязной и трудной. Они нашли жилье в небольшом городке в нескольких милях к северу от Блэйргоури и наняли повозку, которая отвозила бы их в лагерь c наступлением темноты. Они знали, что многие молодые солдаты хорошо заплатят за то, что могло стать их последними объятиями. На самом деле деньги Майю не интересовали, хотя любая монета, которую можно было добавить к ее ревностно охраняемым сбережениям, не была лишней. Она пыталась получить новости о дочери и понимала, что для этого нужно оставаться поблизости от Мегэн и молодого Мак-Кьюинна.

Майя была в ужасе, когда горничная из дворца сказала ей об исчезновении Бронвин. От маленькой баннприонсы осталось лишь немного одежды и украшенная драгоценными камнями погремушка, которую Майя спрятала под своей юбкой в надежде, что Крошка Вилли сможет с ее помощью найти Бронвин. Она отнесла игрушку к колдуну через несколько недель после того, как армия покинула Лукерсирей, посчитав, что уже может не опасаться предательства. Ей пришлось дождаться, пока обе убывающие луны совсем не потемнели, поскольку именно это время было самым лучшим для такой черной магии, как наведение проклятия.

В ту ночь улицы Лукерсирея были пустынны, освещенные лишь случайными фонарями на углах. Майя закуталась в шаль по самые глаза, ибо ночи все еще оставались холодными, хотя весна была уже в самом разгаре. В узких просветах между крышами виднелось густо усеянное звездами темное небо, но она не удостоила его красоту своим взглядом. Каждый мускул в ее теле был напряжен, точно туго натянутая струна, и ей пришлось усилием воли заставить себя разжать пальцы, вцепившиеся в мешочек, который она прижимала к своему телу. Если бы его украли, она потеряла бы всякую возможность отомстить молодому Мак-Кьюинну. Но если бы кому-нибудь из солдат городской стражи вздумалось обыскать ее, ее бы арестовали и казнили. В мешке был лоскуток от тартана Мак-Кьюинна, клок черных и серебристых волос, снятых с расчески Ри, и, что самое важное, длинное блестящее перо, выдернутое из его крыла. Горничная постаралась на совесть.

В лавке было темно, окружающие ее улицы были безлюдны. Грохот водопада заглушал все звуки, но Майя все равно долго прислушивалась, не в состоянии отделаться от тревожного чувства. Она решительно сказала себе, что карлик не предаст ее. Вожделение, плескавшееся в его глазах в их последнюю встречу, было неподдельным, а Майя не впервые вызывала любовь, превращавшуюся в наваждение. Разумеется, он лучше выполнит свою часть сделки, чтобы вынудить ее выполнить свою, чем нарушит слово за золото, которое все равно не сможет потратить. Она напомнила себе, что Ри и его Шабаш Ведьм очень далеко, потом перешла дорогу и тихонько постучалась в дверь лавки.

Старик впустил ее, держа лампу так, что лишь тонкий лучик света упал на землю. Что-то бормоча себе под нос, он провел ее через груды старья и сломанной мебели к потайной двери. Везде было тихо, и даже мышиная возня не нарушала эту тяжелую тишину. Майя попыталась унять бешено пульсирующую в ушах кровь, высоко держа голову и напряженно прислушиваясь. Когда дверь шкафа закрылась, ей послышался какой-то слабый звук, точно кто-то издал давно сдерживаемый вздох. Она медленно поднялась по лестнице и вошла в жаркую комнату карлика, небрежно отодвинув стул, так что он остался стоять у двери.

Карлик поднялся ей навстречу, улыбаясь и потирая пухлые ручки. На нем был длинный халат из пестрого шелка, распахнутый на безволосой впалой груди, и пурпурные туфли на ногах.

Майя отвела взгляд.

— Видишь, я пришла, как мы и договаривались. Ты готов выполнить свое обещание?

Он налил ей вина, сказав любезно:

— К чему так спешить, миледи? Давайте выпьем и немножко расслабимся.

Она неохотно взяла вино и сделала глоток. Он притянул Майю к себе на шезлонг и одной рукой жадно провел по ее груди, но она отстранилась.

— Сначала дело, — сказала она, пытаясь не выказать отвращения.

— Нет, сначала плата, — ухмыльнулся он. — Я жду этого с нетерпением.

Майя покачала головой.

— Нет. Сначала выполни то, что обещал.

Он пытался спорить, но она встала со словами:

— Я слышала, что в Лукерсирее полно злыдней, которые тоже наводят проклятия за деньги. Я пойду к ним, если ты не поможешь мне.

Карлик надул губы и пожал плечами.

— Ну, если ты хочешь, чтобы эту работу сделали злыдни… только учти, у них нет ни силы, ни опыта Чародея Вильмота.

— Зато берут они куда меньше, — грубо ответила она и подняла свой мешок, точно собираясь уходить.

Он схватил ее за запястье.

— Нет, не спеши так. Скажи мне, что тебе нужно.

Она подозрительно взглянула на него, потом медленно вытащила из мешка украшенную драгоценными камнями погремушку.

— Можешь сказать, где находится дитя, которое держало ее?

Карлик взял погремушку, на миг прикрыв глаза, потом покачал головой.

— Я не знаю, где может быть это дитя, — сказал он. — Либо она слишком далеко, либо нас разделяют горы, море или какой-то вид магической защиты.

Майя поджала губы, испуганная и раздосадованная.

— Можешь сказать, жива ли она?

Он сжал погремушку в пухлых пальцах, сосредоточиваясь, потом пожал плечами.

— Нет, не могу. Возможно, она была слишком мала, чтобы вложить достаточно своей энергии в игрушку.

Майя забрала погремушку, чувствуя, как вокруг ее сердца сжимаются холодные пальцы. Потом вытащила длинную косу из медно-рыжих волос. Колдун изумленно уставился на нее, но взял в руки, как Майя велела, и сосредоточился. Через миг он снова пожал плечами и сказал:

— Коса, разумеется, лучше, чем простая погремушка, но все-таки наверняка сказать трудно. Я чувствую холод… и одиночество… но где, сказать не могу. Я же не Мак-Рурах.

Чувствуя жгучее разочарование, Майя опустила рыжую косу обратно в мешок, жалея, что больше не может приказывать Мак-Рураху, как раньше. Хотя он все равно предал ее, как и остальные прионнсы. Теперь ей оставалось полагаться лишь на такое ненадежное средство, как этот карлик.

Крошка Вилли ухмыльнулся и попытался снова схватить ее за грудь, сказав:

— Так вы готовы скрепить нашу сделку, миледи? Полагаю, вы не передумали?

Майя отступила от него на шаг, сказав:

— Сначала наведи проклятие.

— Ты принесла прядь волос или обрезки ногтей?

Она медленно запустила руку в мешок и вытащила оттуда блестящее черное перо.

Он мгновенно узнал его.

— Но это же государственная измена!

— А кого, как ты думаешь, я имела в виду, когда говорила, что хочу проклясть своего самого смертельного врага? Разумеется, я говорила о Крылатом Самозванце, — нетерпеливо сказала Майя, обеспокоенная странной ноткой, прозвучавшей в его голосе.

— Я думал, что это какая-нибудь другая шлюха или владелец борделя, — резко ответил Вильмот. — Ты представляешь, как опасно проклясть Мак-Кьюинна? Его окружают самые могущественные колдуны страны, и говорят, что он сам владеет колдовским искусством. Его должны охранять от подобной порчи, и проклятие просто вернется ко мне самому. Я отказываюсь.

— Мы же заключили договор, Вильмот, — принялась уговаривать его Майя, слегка наклонившись вперед так, что вырез платья открыл ее грудь. — Разве ты не такой же умный, как все эти ведьмы из Башни? Разве ты не такой же сильный, как они?

— Я сильнее! — похвалился карлик, и она изящно села в шезлонг, подобрав юбки, так что больше не возвышалась над ним. Опустив глаза, она затянула:

— Неужели ты не поможешь мне, Вилли? Неужели ты не спасешь меня? Я знаю, что ты можешь наложить проклятие огромной силы. Неужели ты не поможешь мне?

Не в силах отвести глаз от бледной кожи, мерцающей в глубоком вырезе ее платья, карлик заколебался.

— Сильный разум и воля могут отразить все проклятия, какой бы сильный колдун их ни наложил, — сказал он медленно. — Для этого нужна не только сила, но и хитрость.

— Разве ты не великий Чародей Вильмот? — воскликнула она. — Я знаю, что это тебе по силам.

Он сморщился, точно капризный ребенок, против воли польщенный. Очень тихо, так что ему даже пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать, она промурлыкала:

— Ты нужен мне, Вилли, пожалуйста, помоги мне.

На миг ей показалось, что она сломила его, потому что он слегка покачнулся, его глаза остекленели. Потом он бросил быстрый взгляд на дверь и сказал громко:

— Нет, я не сделаю этого. Я законопослушный гражданин и не причиню зла законному ри. Ты просишь меня совершить государственную измену!

Все подозрения Майи мгновенно воскресли. Быстрее молнии она вскочила на ноги и пинком отшвырнула стул к двери.

— Ты хотел предать меня? — прошипела она.

Он съежился от страха и пронзительно заверещал:

— Скорее! Она догадалась! На помощь!

Майя услышала топот торопливых шагов по ступенькам, потом в дверь, подпертую стулом, заколотили. В глазах у нее потемнело от ярости и, вытащив из рукава кинжал, она изо всех сил обрушила его на грудь карлика. Сверкнула сталь, и кинжал, с легкостью пронзив плоть, с тошнотворным хрустом наткнулся на кость и скользнул в сторону, увязнув по рукоятку. Брызнула кровь, и карлик посмотрел на нее долгим удивленным взглядом. Какой-то миг она смотрела прямо ему в глаза, потом они закатились, и он упал навзничь.

Майю замутило, и ей пришлось постоять неподвижно, глубоко дыша носом, чтобы не вырвало. На руках у нее были пятна крови, на подоле тоже. Она механически вытерла пальцы о юбку, потом застыла на месте, тупо уставившись на мертвого карлика у своих ног. Хотя ее мозг вопил об опасности, веля уходить как можно скорее, она не могла сдвинуться с места.

Дверь разлетелась в щепки. Майя схватила черное перо и бросила обратно в мешок. Оглянувшись вокруг безумным взглядом, она смахнула все колдовские принадлежности с маленького столика в сундучок и захлопнула его, защелкнув замок, потом подняла и со всех сил швырнула в окно в дальнем конце комнаты. В тот миг, когда в комнату ворвались солдаты, она выскочила в разбитое окно и полетела вниз, увлекаемая водопадом, обрушивающимся вниз со скалы.

Сияющие Воды низвергались в озеро, лежащее в двухстах футах внизу, и Майя летела вместе с ними. Несмотря на то, что она приняла свою морскую форму в тот же миг, как оказалась в воде, поток бушующей воды был настолько мощным, что ее оглушило, и она чуть не потеряла сознание. С чудовищной силой она врезалась в поверхность озера, но, автоматически выпрямив тело и руки, пронзила ее, точно стрела.

Она погружалась все глубже и глубже, и ее ноздри инстинктивно сомкнулись, не давая воде проникнуть внутрь, а жабры по бокам шеи, затрепетав, раскрылись. Фэйрги могли нырять на глубину больше трехсот футов без ущерба для себя, рефлекторно замедляя сердцебиение и снижая потребление кислорода. Хотя вода увлекала ее в глубь озера, Майя в конце концов смогла замедлить свой спуск, а потом изогнулась и поплыла к поверхности.

Вода под водопадами бурлила, точно в водовороте, и ей пришлось сопротивляться, чтобы снова не уйти на дно. Бешено колотя руками по воде, она задела крутящийся сундук колдуна и вцепилась в него, как в спасательный круг.

В конце концов ей удалось выбраться на берег озера, дрожа от холода и изнеможения. Силы, которые придала ей ярость, иссякли, и ее снова затошнило при воспоминании о том, как нож вошел в плоть карлика и как он посмотрел на нее, точно удивленный ребенок. Наконец она заснула прямо там, где упала, мокрая до нитки, и каждая косточка ее тела ныла от усталости.

Проснувшись от холода на рассвете, Майя принялась рыться в сундучке. К ее удовольствию, оказалось, что он битком набит кошельками с монетами и камнями, а среди колдовских принадлежностей нашлись бутылочки с драгоценной драконьей кровью, корни мандрагоры и, что было лучше всего, толстая книга с заклинаниями. Сундучок был сделан так искусно, что внутри все осталось сухим, так что Майя смогла без труда разобрать убористые записи, покрывавшие страницы книги.

От одной мысли о карлике ее снова затошнило и бросило в дрожь. Ей пришлось заставлять себя переворачивать страницы, пытаясь разобраться в записанных там магических формулах и заклинаниях. Майя всегда была уверена, что именно магия Зеркала Лелы давала ей возможность скрывать свои фэйргийские черты и превращать врагов в птиц, лошадей, волков, крыс и любых других существ по своему желанию. С тех пор, как карлик сказал ей, что способность к магии может быть только врожденной, она не раз пробовала сама набросить на себя заклинание красотки, но из этого ничего не вышло. Создание иллюзий не принадлежало к умениям Фэйргов, поэтому ее никогда не учили это делать.

Она украла сундучок колдуна, потому что именно там он хранил свою книгу заклинаний, и считала, что стоит лишь найти нужное место в тексте, выполнить все указания, и она снова окажется в безопасности, надежно замаскированная заклинанием красотки. Но все оказалось вовсе не так просто. Понадобился почти месяц постоянных упражнений, прежде чем Майя смогла создать иллюзию и удержать ее больше чем несколько секунд. Все это время она была вынуждена постоянно прикрывать лицо шалью, как будто была так же ужасно обезображена, как Молли Рябая, и прятаться где возможно, в сараях и за кустами, чтобы не быть обнаруженной.

Как-то раз Майя пробормотала заклинание, раздраженно глядя на свое отражение в воде стоячего пруда. К ее изумлению и восторгу, черты ее лица изменились, хотя и всего лишь на миг. В тот же день она купила на деревенском базаре ручное зеркальце и к концу недели смогла создать иллюзию, с которой можно было без опасения ходить по улицам.

После этого она немедленно отыскала армию Ри, отчаянно цепляясь за каждую возможность узнать новости о дочери и нанести удар своим врагам.

Теперь, когда к ее собственным сбережениям прибавились еще и сокровища карлика, необходимость продавать свое тело за деньги отпала, но маска шлюхи была для нее отличным прикрытием. Никто из солдат, пьющих эль вокруг костров, ни за что не поверил бы, что еще недавно она была их Банри. И все же если бы она перестала заниматься своим ремеслом, то могли возникнуть подозрения, так что когда молоденький прыщавый солдат застенчиво подошел к ней, она улыбнулась, допила свой эль и пошла за ним к его походной постели. Завтра он может погибнуть, а удача — отвернуться от Майи. Она не стала отказывать бедняге в последней ночи удовольствия.

Дайд зевнул и потянулся, слыша, как захрустели усталые кости. Раздался шум марширующих ног, и он снова съежился в темноте.

— Ну, похоже, нам наконец удалось усмирить этих непокорных ублюдков, — сказал солдат с невыразительной интонацией всех тирсолерцев. — За три последних ночи мы не заметили ни души, а сержант говорил, что они улепетывали из города как последние трусы.

— Похоже, они что-то затевают, — сказал его товарищ, стуча каблуками по булыжной мостовой. — Уже шесть месяцев, как мы высадились в Дан-Горме, и все это время они были наглыми, как подвальные крысы, а теперь они вдруг поджали хвосты и побежали. Не нравится мне это.

— Может быть, просто поняли, что нечего и надеяться победить нас. Сержант говорит, что теперь в наших руках весь город и скоро мы возьмем дворец, — сказал первый солдат. Они завернули за угол и пропали из виду.

Дайд хмуро улыбнулся. Отход бывших повстанцев из Дан-Горма прошел гладко, как и планировалось, и теперь город был пуст, точно брошенный дом. Остались лишь те купцы, которые вели торговлю с Яркими Солдатами и не хотели упускать возможность получить прибыль, а их не жалко было бросить на произвол судьбы. Дайд, Катмор Шустрый и горстка их людей в последний раз обходили городские причалы и склады, чтобы предупредить всех, кто мог еще там остаться, прежде чем самим отступить обратно в сельскую местность. Затем они должны были отвести свои войска к Дан-Идену, осажденной столице Блессема, встретившись там с Мак-Танахом и Лахланом и по возможности захватив тирсолерскую армию врасплох.

Когда-то величественный город Дан-Горм теперь лежал в руинах. Постоянные пушечные обстрелы Ярких Солдат камня на камне не оставили от множества домов, а большая часть оставшихся пострадала от пожаров. Разбитые и обугленные корабли усеивали гавань, а на месте ворот, которые некогда защищали Бертфэйн с моря, теперь зияла дыра, точно от выбитого зуба. Голодные собаки, сбившись в стаи, рыскали по улицам в поисках еды, а огромные кучи земли на незастроенных участках служили братскими могилами бессчетным погибшим в борьбе против Ярких Солдат.

Дайд бесшумно пробирался вдоль стены, внимательно оглядываясь по сторонам в поисках солдат. В сером рассветном сумраке тускло поблескивала вода, набегая на разбитые камни у него под ногами. Он взглянул на устье реки и внезапно застыл, охваченный ужасом.

По заливу плыл морской змей, высоко подняв маленькую голову и рассекая извилистым телом зеленоватую воду. На шее у него сидела чешуйчатая фигура с клыками, как у морского бычка, и с длинным трезубцем в перепончатой руке. За змеем неслась толпа фэйргийских воинов на морских конях, черные морды которых то выступали над пеной, то снова скрывались в воде. По обеим сторонам от них по волнам мчались еще Фэйрги, и до Дайда донесся пронзительный свист, а фигура, сидящая на морском змее, указала своим остроконечным трезубцем на реку. В открытом море виднелось еще несколько змей, а гладкую поверхность воды в некотором отдалении от них разбивало длинное щупальце гигантского осьминога, плывущего следом. Волны были черны от блестящих темных голов Фэйргов, выносимых прибоем на берег и прижимающих к своим переливчатым бокам длинные копья и трезубцы.

На миг Дайд замер, не в силах сдвинуться с места, кровь оглушительно застучала у него в ушах. Потом он со всех ног бросился бежать по причалу, не думая о том, что его могут увидеть или услышать. Домчавшись до угла, он остановился ровно на столько, сколько потребовалось, чтобы вложить в рот два пальца и пронзительно свистнуть, и снова побежал. За спиной у него раздался протяжный вой — змей заплыл в гавань; потом зазвонил набат. Дайд снова засвистел и с облегчением услышал ответный свист. Из сгоревшего здания склада выскочил Катмор Шустрый, в худом лице которого не было ни кровинки.

— Нужно убираться отсюда, и поживее, — закричал он. — Видел, что принес с собой прилив?

Они пронеслись по улицам и, добежав до своего укрытия, где их поджидали товарищи, коротко объяснили им, что случилось, и отвязали лошадей, поспешно приторочив к седлам мешки. Трое еще не вернулись, но остальные, не колеблясь, вскочили на лошадей и помчались галопом. Истории о том, как прошлой осенью Фэйрги пронеслись по реке, уничтожая все живое по ее берегам, слышали все. Фэйргийские воины могли до шести часов прожить без воды и использовали это время, чтобы проникнуть в глубь побережья как можно дальше. На суше они были столь же смертоносными, как и в воде, и почти столь же быстрыми. И, что хуже всего, они проплывали по подземным водоемам и сточным канавам, выныривая в крестьянских колодцах и убивая всех людей и животных, до которых могли добраться. Дайд и его люди не намерены были оставаться в Дан-Горме ни на миг дольше, чем это было необходимо, от всей души надеясь, что им хватит времени бежать из города до того, как волна морских воинов достигнет берега. За спинами у них раздался вой морского змея, а потом крики и звон оружия.

— Что ж, по крайней мере, они на некоторое время займут Ярких Солдат, — с ухмылкой прокричал Дайд Катмору, с гиканьем пришпорив коня.

— Да, но на сколько? — отозвался Катмор и пригнулся к шее своего скакуна.

Вскоре после рассвета под оглушительный рев труб ворота Блэйргоури распахнулись, и оттуда выехала кавалькада Красных Стражей, за которыми шли латники с тяжелыми пиками наперевес. Это зрелище заставило помрачнеть даже Дункана Железного Кулака. Учитывая, что под покровом темноты армия Лахлана изрядно поредела, у них осталось чуть больше двух тысяч человек, и всего восемьсот из них были верхом. У Главного Искателя Реншо было преимущество как в численности, так и в позиции, поскольку за спиной у них был холм и город, куда они могли отойти, если бы дела пошли плохо. У армии Лахлана же были лишь наспех вырытые рвы, беспорядочно расставленные палатки и ряды кольев. Брезентовые стены были не слишком хорошей защитой от пик и мечей.

Все нескончаемое утро вокруг города кипел бой, и земля превратилась в кровавое месиво, усеянное телами убитых и раненых. Поле битвы было окутано густым туманом, так что несколько часов войска Лахлана удерживали свои позиции, сражаясь с бесшабашным мужеством и пылом, и их серые плащи сливались с туманом. Однако вскоре после полудня превосходящий опыт и выучка Красных Стражей медленно, но неумолимо заставили армию Ри отступить. Пошел дождь, и с каждой минутой земля становилась все более и более скользкой. Все больше и больше людей Лахлана падали, не в силах выдержать напора кавалерии. Сначала один, потом несколько, потом множество Серых Плащей дрогнули и побежали в попытках избежать бойни, спотыкаясь о тела своих товарищей. Лахлан попытался сдержать эту волну, но в конце концов и сам с отчаянным криком пришпорил лошадь, погнав ее прочь с поля боя. По пятам за ним скакал Айен.

Командир Красных Стражей улыбнулся и подхлестнул своего коня.

— В погоню! — закричал он. — Можете убивать чернь, но ули-бист нужен мне живым!

Всадники понеслись по полю, преследуя Лахлана и его людей, пробирающихся к узкому проходу в окружающих холмах. Когда командир въехал в лощину, он увидел всего лишь в нескольких ярдах Лахлана, исчезающего в клубящемся тумане. Он поднял меч, с триумфальным криком погнав своего скакуна в галоп, а войско понеслось вслед за ним, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь пелену усиливающегося дождя.

Внезапно он почувствовал, что падает вперед, а его лошадь по самую холку ухнула в болото. Сзади на его коня наскочил другой, толкая его дальше в болото, и командир Красных Стражей испуганно закричал. Но его голос утонул в общем крике остальных всадников, пытавшихся выбраться из густого засасывающего ила. Лишь тогда командир припомнил, что небольшой ручеек, который бежал по лощине, на некоторых ее участках петлял по заболоченной земле. Сильный дождь превратил болотце в настоящую трясину. Извиваясь в седле, он видел, как многие его солдаты свалились в грязь и медленно ушли в глубину под тяжестью своих доспехов, а других растоптали перепуганные лошади. Внезапно длинные косые штрихи дождевых струй превратились в стрелы, полетевшие сверху. Испуганные возгласы сменились криками боли. Пока те, кому посчастливилось оказаться в конце строя, отчаянно пытались вытащить своих товарищей из болота, солдаты в серых плащах высыпали из-за кустов и валунов, за которыми скрывались, и напали на них сзади. В тот самый миг, когда острая стрела, пробив латы, вонзилась ему в грудь, командир понял, что его заманили в ловушку.

Лахлан натянул поводья и резко осадил лошадь, спрыгнув из седла.

— Получилось? — с беспокойством крикнул он. — Они пошли за нами в болото?

— Да, получилось, — ответила Мегэн, открывая глаза и расслабляясь.

Они вглядывались в туман, который вызывали Мегэн с помощью других колдунов и ведьм, и устало улыбались. Они ужасно рисковали, согласившись на этот план, предложенный Изолт, но на долгую осаду не было ни времени, ни сил, так что надеяться оставалось только на хитрость. Если бы Реншо не послал своих людей за ворота сразиться с Серыми Плащами, у Лахлана не было почти никаких шансов выйти из этого положения. Они могли провести под крепкими стенами Блэйргоури целый год, как Яркие Солдаты — у стен Риссмадилла и Дан-Идена. Постепенно болезни, недостаток пищи и чистой воды вместе с уходящей надеждой подкосили бы людей Лахлана точно так же, как и защитников города. Лахлану нужна была громкая победа, и немедленно. И хотя это далось ему очень нелегко, он проглотил свою гордость и притворился тщеславным молодым болваном, у которого задиристости больше, чем здравого смысла. Это Изолт уговорила его. Подняв на военный совет свои серьезные голубые глаза, она сказала:

— Если хочешь победить, обманывай.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Мак-Танах, невольно заинтригованный ее словами.

— Если хочешь победить, обманывай, — повторила она. — Если можешь напасть, притворись, что не можешь. Если что-то затеваешь, притворись, что бездействуешь. Если ты близко, сделай так, чтобы казалось, что ты далеко. Если же ты далеко, пусть кажется, что ты близко. Так ты одержишь победу.

Совет во все глаза уставился на нее, чувствуя себя не в своей тарелке, поскольку подобная тактика совершенно не соответствовала их понятиям о чести. Изолт прочитала их мысли и презрительно улыбнулась.

— Вы хотите выиграть эту войну?

Они кивнули, и она снова мечтательно повторила:

— Если хочешь победить, обманывай.

Так Серые Плащи разыграли скрупулезно продуманную пьесу, рассчитанную на то, чтобы убедить Реншо и его людей в своей слабости и неопытности и подтолкнуть их к опрометчивым действиям. Результат превзошел все ожидания.

— Я не поверила своим ушам, когда услышала, что Главный Искатель дал тебе время до рассвета, чтобы убраться, и пригрозил, что в противном случае будет сражаться, — сказала Мегэн. Ее седые волосы прилипли к голове, несмотря на плед, которым она прикрывалась, чтобы защититься от дождя. — Я думала, нам придется несколько недель проторчать здесь, притворяясь, что возводим осадные машины и делаем подкопы под стены, пока он наконец не потеряет терпение. Он оказался куда более самонадеянным, чем мы думали!

— У него были для этого все причины! — взвился Лахлан. — Изабо предала нас. Она отдала это фэйргийское отродье нашим врагам! Да полстраны переметнется на сторону Реншо, если они попадутся на его грязную ложь!

— Я не верю этому! — воскликнула Мегэн.

— А придется! Я видел девчонку собственными глазами, как и весь мой отряд. Реншо не удивился, когда узнал, что число моих людей уменьшилось — он ожидал, что половина армии дезертирует, услышав такую новость. Я удивлен еще, что куда больше не сбежало на самом деле, вместо того, чтобы просто притвориться!

— Я т-тоже видел д-девочку, — мрачно сказал Айен. — У нее была б-белая прядь Мак-Кьюинов, это т-точно.

— Должно быть, это какой-то фокус, — сказала Мегэн. — Изабо никогда не отдала бы Бронвин в руки твоих врагов. Она так же хорошо понимает последствия этого, как и ты сам.

— Ее могли поймать, — сказал Гвилим. Его лицо прорезали суровые морщины. — Я уверен, что она не отдала бы девочку в руки Реншо по собственной воле.

— Что могло с ней случиться? — озабоченно спросила Мегэн. — У меня не было предчувствия опасности.

— Нужно поторопиться в Блэйргоури, прежде чем новость о ловушке дойдет до Реншо, — сказал Лахлан. — Я должен вернуть девчонку обратно.

Они поскакали на поле битвы и увидели, что Серые Плащи одержали убедительную победу. Те из Красных Стражей, которые не утонули в болоте, были сражены лучниками, спрятавшимися в скалах над лощиной, или пехотинцами, которые подождали, пока Красные Стражи не промчались мимо них, а потом напали на них сзади. Серые Плащи быстро вырвали красные флаги из рук знаменосцев и переоделись в изорванную и окровавленную форму убитых Красных Стражей. Выманить гарнизон из города еще недостаточно; Лахлану нужно было взять сам город и наказать всех не подчинившихся ему, если он хотел завоевать уважение и поддержку тех, кто до сих пор колебался в своих предпочтениях.

Под проливным дождем они поскакали обратно в Блэйргоури, распевая песни и стуча кинжалами по щитам, как победоносная армия, возвращающаяся домой. На улицах толпились горожане, приветственно крича и размахивая флагами, а солдаты склоняли головы и принимали их восхищение, не поднимая забрал шлемов. Никто не преградил им дорогу до того момента, когда Лахлан спешился во дворе замка и откинул просторный красный командирский плащ, обнажив черные крылья. Завязался жаркий бой — несколько солдат, оставшихся охранять Главного Искателя, отчаянно пытались задержать Серых Плащей. Но все было напрасно, поскольку в город уже проникло больше четырех тысяч вражеских солдат. С одной стороны Дункан Железный Кулак направо и налево размахивал палашом, а с другой Мердок наносил страшные удары своей двуглавой секирой, расчищая Лахлану дорогу в главную башню.

Когда он распахнул дверь в главный зал, послышались истошные вопли разбегающихся слуг, но некоторые схватились за оружие, пытаясь защититься, хотя в глазах у них и читалась безнадежность. По традиции любой осажденный город или крепость, взятые штурмом, безжалостно грабили, а всех обитателей убивали за сопротивление. Слуги Крепости Блэйргоури ничуть не сомневались, что этот крылатый прионнса с горящими золотистыми глазами и гневным взглядом не пощадит их.

Лахлан схватил насмерть перепуганного пажа за шкирку и потряс его.

— Где предатель Реншо? — рявкнул он.

Мальчик отказался отвечать, и Финли Бесстрашный, выругавшись, вытащил кинжал.

Дункан покачал головой и сказал негромко:

— Не стоит умирать за этого никчемного мерзавца, сынок. Вот истинный Ри. Мы не причиним тебе зла, если скажешь правду.

Паж сглотнул и трясущейся рукой показал на лестницу.

— Комнаты Главного Искателя на третьем этаже, за позолоченными дверями, — выдавил он.

— Не называй его Главным Искателем! — вспылил Лахлан. — Оул мертв, мой мальчик, и больше никогда не поднимет свою безжалостную голову в моей стране!

Он пустился бежать, потом, к изумлению съежившихся слуг, взмахнул крыльями и взмыл на галерею третьего этажа. Переглянувшись и пожав плечами, Дункан, Айен и Финли поспешили по лестнице, а Плешивый Диглен замкнул шествие, сердито браня стремительность Ри. Они обнаружили Лахлана стоящим посреди пустой анфилады комнат с палашом в руке, и в каждой черточке его напряженного тела и крыльев читалась досада и ярость.

— Этот змей опять ускользнул, — раздраженно сказал он.

На полу валялась смятая куча малинового бархата — Главный Искатель бросил свое одеяние. В колыбели у окна еще виднелась вмятина на матрасике, где лежало маленькое тельце. Дункан Железный Кулак подошел и положил ладонь на простыни. Они были еще теплыми.

— Он не мог уйти далеко, — сказал он. — Финли, Диглен, закрыть крепость. Обыскать все чуланы и все комнаты и проверить каждого мужчину, женщину и ребенка в этой проклятой Эйя крепости. Живо!

Но было уже слишком поздно. Реншо Безжалостный бежал, а вместе с ним пропала и малышка с белой прядью, девочка, которую он называл Банри.