Фрадкин БорисНулевой цикл

Борис Захарович Фрадкин

НУЛЕВОЙ ЦИКЛ

Выхваченный из темноты ночи лучами автомобильных фар, старый, сложенный из серого уральского камня, двухэтажный дом медленно оседал. Стены его, внезапно потерявшие прочность, перекашивались, вспучивались в стороны. Оконные переплеты сжимались, из них со звоном вылетали лопнувшие стекла. Попав в полосу света, осколки стекла вспыхивали яркими разноцветными блестками.

Одинокий в ночи и казавшийся потому ослепительно белым, дом походил на сказочный замок, который вдруг подвергся нашествию колдовских разрушительных сил. Дом пытался выстоять, он изнемогал в борьбе. Но нет, разрушающее начало медленно, но верно одолевало.

Вероятно, подобная аналогия пришла на ум и тем, кто находился здесь, перед гибнувшим домом. С самого начала эксперимента никто из них не проронил ни слова.

Главный инженер строительно-монтажного управления Лев Кириллович Горелик стоял на краю полосы света и, хотя был тучен и ростом невелик, тень от него дотянулась до стен дома. Его крупную лысую голову прикрывала кепчонка-блин. Он широко расставил ноги в кирзовых сапогах и засунул руки в карманы брезентовой куртки.

Рядом с ним, но уже в тени, переступал с ноги на ногу весельчак Байдин, прораб нулевого цикла, ростом на голову выше, а годами вдвое моложе. Сдвинув набекрень свою короткополую шляпу, он, как и Горелик, онемел от представшего его глазам необычайного зрелища.

По другую сторону полосы света, подле аппарата - высокого ящика-тумбочки, над верхней панелью которого минометным стволом смотрела в сторону дома широкая труба, находились еще трое: кандидат математических наук Зенцова, женщина лет тридцати пяти, и ее два помощника, студенты четвертого курса электротехнического факультета. Зенцова в брюках, в темном халате стояла, руки ее сжимали рукоятки на конце трубы, как руки пулеметчика сжимают рукоятки "максима". Из трубы, не касаясь ее стенок, сантиметров на десять выступало сопло и выбрасывало тонкую, в палец толщиной, струю воды. Прямая, как натянутая струна, сверкающая зеркальными бликами, струя била в стены дома, совершая ту удивительную работу разрушения, за которой с таким напряжением следили Горелик и Байдин.

Ни одна капля воды не отражалась от камня, словно это был не камень, а жадно поглощавшая воду губка. Впрочем, вода поглощалась не только камнем, но и всем, что она встречала на своем пути: деревом, железом, штукатуркой, стеклом, и все это мгновенно обращалось в тестообразную массу, медленно сползающую на землю.

Женщина управляла полетом струи, захватывая стены от края до края. Ее помощники-студенты, присев на корточки, следили за показаниями приборов на двух маленьких пультах, расположенных по обе стороны ящика. Иногда они подкручивали лимбы настройки.

Вскоре с домом было покончено. Не встречая более препятствий, лучи автомобильных фар устремились в открытое пространство, вдоль размятой колесами самосвалов улицы. Но улица была мертва. Лишь кое-где на ней виднелись полуразбитые стены одно- и двухэтажных домов.

Улица умерла, чтобы превратиться в строительную площадку.

Горелик, а за ним и Байдин приблизились к серой застывающей массе. К ним присоединились Зенцова со своими помощниками.

- Ну и ну! - восторженно выдохнул Байдин. - Такой домище и как корова языком слизнула. Да нам бы его на три-четыре смены хватило.

- Разрешите поздравить вас, Антонида Дмитриевна, - голос Горелика звучал официально, но дружелюбно. - Я знал, что увижу, и тем не менее потрясен, честно признаюсь...

Несколько минут все пятеро молчали, глядя на то, что осталось, от дома - серую, разлившуюся у их ног массу. Байдин нагнулся, чтобы потрогать ее пальцем, но один из студентов схватил его за руку, зловеще прошептал:

- Жить надоело?

- Байдин, - распорядился Горелик, - помоги ребятам погрузить аппарат в "газик", пока мы тут еще потолкуем. Горелик и Зенцова остались вдвоем. Зенцова вдруг коротко рассмеялась.

- Да знаете, вспомнила, как вы смотрели на меня, когда я пришла к вам впервые со своей идеей. За маньяка приняли, признайтесь.

Горелик утвердительно мотнул своей большой головой.

- Не скрываю, было такое, глубокоуважаемая Антонида Дмитриевна. Теперь же отдаю должное вашей настырности. Сколько раз я выставлял вас из своего кабинета?

- Четыре, Лев Кириллович.

- Гордитесь! Такой чести удостаивались весьма немногие.

Теперь засмеялись оба, дружелюбно поглядывая друг на друга. А Горелик, глядя на женщину, уже в который раз задавался вопросом: где он уже встречал ее много лет тому назад, задолго до того, как она появилась в его кабинете? Но где и при каких обстоятельствах, так и не мог припомнить.

- Что здесь будет строиться? - поинтересовалась Зенцова.

- Вот на этом месте, - Горелик указал на серый тестообразный наплыв, - мы завтра начнем класть фундамент под Дворец культуры швейников. А вон там, - он указал рукой в сторону останков улицы, - там расположатся корпуса швейного комбината, самого крупного на Урале. И с помощью вашей изотопной воды мы существенно сократим так называемый нулевой цикл строительства. Весьма существенно! Позвольте еще раз от всего сердца поблагодарить вас, Антонида Дмитриевна.

И Горелик, церемонно, по-старинному склонившись, поцеловал руку молодой женщине. Темнота скрыла густой румянец, заливший щеки Антониды Дмитриевны.

* * *

Впервые Антонида Дмитриевна вышла из дома с таким легким и радостным ощущением. Все минувшие годы ее успехи растворялись в потоке последующих поражений. Неудачи преследовали ее и в личной жизни, и в исследовательской работе. Ее идея возможности перевода обыкновенной воды в изотопное состояние с феноменальной растворяющей способностью долгое время всерьез никем не воспринималась.

Обыкновенная вода!

Что могла она, ассистент кафедры математики, добавить к тому, что уже было известно о воде в мире науки?

Вода не просто аш два о? Старо, как мир. Теперь и школьник знал, что изотопы водорода и кислорода способны образовать сорок два возможных сочетания, и каждое со своими специфическими свойствами.

Вода - универсальный растворитель?

И это не ново. Да, в воде практически растворяются все известные науке вещества, - одни за доли секунды, а для растворения других нужны годы и даже века.

Антонида Дмитриевна уже и сама не помнила, когда ей втемяшилась навязчивая мысль отыскать среди сорока двух возможных сочетаний то единственное, которое будет не просто растворять все, но растворять с одинаковой феноменальной скоростью.

Способностями Тоня Зенцова похвастать не могла, на физмат поступила лишь после второго захода. Училась трудно. Надежды остаться при кафедре физики, где можно было бы экспериментировать с водой, не оправдались. После окончания университета она преподавала математику в средней школе. Спустя четыре года повезло - прошла по конкурсу на должность ассистента в политехнический институт.

Одного в ней было хоть отбавляй - упрямства. Она и на кафедре математики занималась поисками своей призрачной воды, благо в ее распоряжении находилось изрядное разнообразие ЭВМ. А сколько бумаги она изводила! Сколько времени отнимала от сна, продираясь сквозь джунгли ультрасовременных понятий квантовой механики! Считала снова и снова, составляла одно уравнение хлеще другого.

А годы шли. Антонида Зенцова постепенно превращалась из миловидной мягкосердечной девушки в волевую, рассудительную женщину. Провалив защиту кандидатской диссертации, она долго и упрямо добивалась права на повторную защиту.

И доказала-таки принципиальную теоретическую возможность перевода обыкновенной воды в изотопное сверхрастворяющее состояние. Пришла пора создавать действующую установку. Но какую установку! - с использованием криогенных генераторов, сверхплотных магнитных полей, сверхпроводимости... А она-то и обыкновенным паяльником никогда в жизни не пользовалась, к осциллографу не знала с какой стороны подойти.

Ученый совет ее заявку посчитал несерьезной и в план исследовательских работ не включил. Это значило, что она не получит ни копейки и может не рассчитывать на рабочие площади...

После мучительных раздумий Зенцова не нашла ничего лучшего, как обратиться за содействием в... строительномонтажное управление! Ее намерение вызвало веселое оживление на кафедре. И декан, и проректор, к которым она обратилась за рекомендательным письмом, со всей возможной тактичностью пояснили ей, почему не могут подписаться под таким документом: ее затея равносильна предложению заводу комбайнов внести свою лепту в изготовление скрипок.

Тогда Антонида Дмитриевна на свой страх и риск отправилась к инженеру управления. Тот, нетерпеливо выслушав ее (его ждали дела!), не выбирая мягких выражений, указал на дверь.

И только когда она принесла чертежи установки (выполненные ею не очень качественно, без всякого соблюдения стандартов), когда положила перед ним на стол экономические расчеты, этот грубиян и сухарь, вдруг ни слова не говоря, не урезая ни одного рубля из довольно приличной запрашиваемой ею суммы, размашисто подписался на проекте договора, Антонида Дмитриевна, конечно, знала - не из своего кармана будет оплачивать главный инженер расходы на исследования, есть в управлении особая статья расходов на заключение договоров с разными НИИ. Но знала она и другое - у строительной организации куча других, более насущных проблем, нежели ее гипотетическая изотопная вода. Горелик же предпочел Зенцову.

Более того, сам переговорил с ректором института, и Зенцовой выделили в институте не большую, не очень удобную, но отданную в ее полное распоряжение комнатушку. В дальнейшем каждая ее заявка на получение материалов, инструментов, аппаратуры удовлетворялась немедленно, стоило только получить визу Горелика.

Подсознательное чувство нашептывало Антониде Дмитриевне, что этот человек, живущий прозаическими потребностями сегодняшнего дня стройки, не ради собственной прихоти снизошел на такие милости. Похоже, он угадывал в ее изотопной воде такие возможности, о которых она и в мечтах своих не помышляла.

Единственное, что постоянно угнетало Антониду Дмитриевну, так это грубость и невыдержанность главного инженера. Как человек он стал ей неприятен с первых же минут общения. Она по возможности избегала его. А в душе испытывала несказанную признательность - подобно могучему грейдеру, Горелик раздвигал перед Зенцовой все препятствия, которые ей в одиночку с ее уступчивой и сговорчивой натурой никогда бы преодолеть не удалось.

Получив в свое распоряжение расходную статью, Зенцова смогла сколотить маленький штат исследователей, пригласив в качестве совместителей научных сотрудников с кафедры низких температур и с кафедра электроники.

За все время, пока создавалась установка, Горелик ни разу не заглянул в лабораторию, ни разу не потребовал от Зенцовой отчета. И только при встрече сквозь сильные стекла очков на нее пристально поглядывали по-детски светлые голубые глаза.

И вот испытание установки прошло более чем успешно. Оно на взгляд Антониды Дмитриевны превзошло все ее самые смелые ожидания. У нее прямо-таки дух захватывало, все в ней пело, и как она ни старалась оставаться внешне невозмутимой, улыбалась и встречным, и своим мыслям, и своему отражению в зеркале. Не будучи тщеславной, она все-таки подумывала и о той известности, которую принесет ей изотопная вода.

Итак, все шло самым наилучшим образом.

Придя на кафедру, Антонида Дмитриевна тотчас села к телефону, чтобы позвонить Горелику, как они вчера условились.

Вместо Горелика ответила его секретарша.

- Льва Кирилловича срочно вызвали на строительную площадку, - сказала секретарша, - туда, где вы вчера проводили с ним испытания.

- Что-нибудь случилось? - насторожилась Антонида Дмитриевна.

- Похоже на то. Во всяком случае, Лев Кириллович прямо рвал и метал, вас поминал недобрым словом.

Антонида Дмитриевна попросила заменить ее на лекции, вызвала такси и отправилась на строительную площадку. Там вокруг серого наплыва, похожего при дневном свете на разлитый и застывший бетон, стояли самосвалы, ковшовый экскаватор, два грейдера и клин-баба. На самом наплыве отчаянно галдели строители, человек восемь, или десять во главе с Гореликом и Байдиным.

- Явилась не запылилась, - зло приветствовал ее главный инженер. - Радуйтесь на свою работу.

Он потопал сапогом по поверхности наплыва, и подкова его каблука зазвякала, будто била по металлу. Прораб нулевого цикла Байдин, часто моргая белесыми ресницами, пояснил:

- Камешек образовался, Антонида Дмитриевна, ой-ой! Ни грейдер, ни ковш, ни даже клин-баба не берут. А нам же котлованчик рыть нужно. Без котлованчика, ну никак нельзя.

Горелик собрался что-то добавить к словам Байдина, но бешенство его было так велико, что он только остервенело разрубил воздух кулаком и, повернувшись спиной, пошел прочь.

Антонида Дмитриевна внутренне похолодела. Не обладая достаточным опытом исследователя, особенно в такой нетронутой области, она слишком поспешила. Следовало пригласить химиков, проанализировать свойства осадка, а не выходить сразу на строительную площадку. Но ей так не терпелось предъявить Горелику обещанную сверхэкономию.

Присев, она провела ладонью по шероховатой поверхности наплыва. Да, под нею лежал монолит, довольно приличная глыба, о размерах и прочности которой она могла только догадываться. Где уж тут было справиться грейдеру или экскаватору...

"Думай! - приказала себе Зенцова. - Думай, дуреха, не губи всю свою работу. Должен же быть какой-то выход". Вот чего не умела Антонида Зенцова, так это находить молниеносные решения.

- Товарищ ученый, - присев рядом с ней на корточки, зашептал Коля Байдин, - а что, если всю эту штуковину еще раз полить вашей волшебной водичкой?

"Вторичное растворение! - эхом отозвалось в голове Антониды Дмитриевны. - Как же, тюхтя, ты сама не сообразила?"

- Попробуем, - согласилась она вслух. - Вы умница, Коля!

- А то! - подмигнул ей Байдин. - Со мной не пропадете. Сейчас, мигом!

Он нагнал Горелика, начал ему что-то доказывать, отчаянно жестикулируя. Видимо, получив согласие, замахал Антониде Дмитриевне, приглашая ее в "газик".

Через час аппарат уже снова был на строительной площадке. Часто моргающий и улыбающийся Байдин быстро и точно выполнил указания Зенцовой: расставил бригаду в круговое охранение участка, приказал водителям подальше отвести машины, присоединил шланг к водоразборной колонке, помог установить аппарат.

А вокруг них, ни во что не вмешиваясь и лишь бросая на Зенцову недобрые взгляды, расхаживал Горелик.

Струя воды из сопла ударила в самый центр серого наплыва, и ни одна капля не отразилась от его поверхности, будто угодила она в слой ваты. Вскоре стало видно, как заколыхалась, забурлила размягченная серая масса.

- Уф! - облегченно вздохнул Горелик и лицо его посветлело. Сняв кепчонку-блин, он вытер ею вспотевшую лысину. Байдин, гони ковшовый! Живо!

Поспешно выключив аппарат, Антонида Дмитриевна закричала Горелику: "Подождите! Надо проверить активность раствора!", но тот досадливо отмахнулся. Дальнейшие слова Зенцовой потонули в шуме заработавших моторов экскаватора и самосвала.

Экскаваторщик действовал привычно быстро и точно. Он подогнал машину вплотную к наплыву, развернулся кабиной со стрелой, прицелился ковшом. Зубья ковша плотоядно вонзились в тестообразную серую массу, погружаясь все глубже, стараясь захватить побольше. Подле экскаватора тотчас же пристроился самосвал.

Горелик закричал экскаваторщику "Давай, давай!" и собравшиеся вокруг строители подхватили хором "Да-ава-ай!!" Видно было, как напружинилась машина, пытаясь вытянуть ковш.

Вдруг, разом освободившись от нагрузки, стрела упруго подпрыгнула, весь экскаватор дернулся, лязгнул металлом. Зубьев и днища ковша как не бывало. С рваных краев и перемычки множеством темно-серых сосулек лениво стекал разжиженный до сметанообразного состояния металл, - впитавшая в себя изотопную воду масса обрела ту же страшную разрушительную силу, которая накануне обратила в прах двухэтажный каменный дом.

Наступила тягостная тишина. Экскаваторщик по пояс высунулся из кабины и, раскрыв рот, озадаченно взирал на огрызок ковша. Кто-то из строителей в сердцах ткнул ломом в массу под ковшом, а когда выдернул лом обратно, с удивлением обнаружил в своей руке куцый стержень с концом, похожим на обсосанный леденец.

- Байдин, - не глядя на Зенцову, распорядился Горелик, помоги даме погрузить аппарат. Да быстро, быстро! И намекни ей по дороге, что в ее ученых забавах мы более нужды не испытываем. Лучше в цирке Кио посмотрим. Ну, чего топчешься? Ну?!

К таким бессонным ночам ей было не привыкать. Закрывшись в комнате, она выключила свет и, забравшись с головой под одеяло, съежилась в комочек. Прежде исходила слезами до того, что вся подушка становилась мокрой. С годами сердце оделось в панцирь, глаза оставались сухими, а чисто женское отчаяние сменилось холодным и рассудочным самобичеванием. В своих поражениях Антонида Дмитриевна винила себя одну, свою никчемность, свою бесталанность, беспомощность. Низводила себя до полного ничтожества, испытывая безмерное презрение к своей серенькой натуре. Шептала: "Так тебе и надо! Мало, мало еще тебе!"

К утру все это перекипало. Отчаяние и беспомощность постепенно отступали перед более властным - перед неистовым желанием добиться своего, понять причину неудачи, во что бы то ни стало решить хотя бы частицу проблемы.

После каждой подобной ночи Антонида Дмитриевна появлялась на кафедре с плотно сжатыми губами и распахнутыми улыбающимися серыми глазами. Оставаясь на редкость выдержанной, корректной, даже в спорах не повышала голоса. И одежда на ней была под стать ее манерам, в темно-серых тонах, отменно сшитая и ладно сидящая. В отвороты жакетки выглядывала ослепительно оранжевая кофточка, на шее поблескивала золотая цепочка с медальоном-подарок матери.

Едва освободившись от лекций, Антонида Дмитриевна захватывала свободный столик с компьютером и погружалась в бесконечные, ей одной ведомые, расчеты. Медленно, страшно медленно подвигалась она вперед, по крупицам добывала секреты возможного перевоплощения воды. Боялась одного: вдруг не хватит жизни? Жизни хватило, даже осталось наперед. К завершающему этапу Антонида Дмитриевна подошла буднично, не вдруг, дыхание от ощущения совершенного открытия не захватило. Как занозы из собственного тела, извлекала она из моря математических соотношений одну неточность за другой. Уравнения становились все краше, компактнее. И наконец вот она, вершина, - коротенькая, до обидного простая формула: два безразмерных коэффициента, три степенных величины и кубический корень. А в них вся жизнь, все чаяния и горести, бессонные ночи и работа... работа... работа до одури. Гдето в самой глубине души, спрятанная от себя самой, трепетала нескромная искорка надежды, что когда-нибудь эту формулу назовут "формулой Зенцовой"...

Антонида Дмитриевна пыталась поделиться своей находкой с товарищами по работе, но ее объяснения были столь сумбурны и бесцветны, что никто формулу изотопной воды по достоинству не воспринял.

Да, увы, возвестить о победе оказалось не так-то просто.

Единственным человеком, понявшим ее, оказался главный инженер строительно-монтажного управления, бездушный грубиян, затюканный текущими заботами о бетоне, стекле, арматуре, плитках, унитазах... И он же устроил ей такой поворот от ворот, какого еще никто не устраивал. Теперь предстояло скандальное расторжение договора, постыдное объяснение перед ученым советом института, отстранение от руководства исследовательской работой; Очевидно, встанет вопрос и о возможности дальнейшего пребывания на кафедре...

Нет, на этот раз с самобичеванием у нее определенно не получалось. Она задыхалась от гнева уже не на саму себя, а на этого Топтыгина, на этого хама, на этого... этого... У нее просто слов не хватало для исчерпывающей и уничтожающей характеристики Льва Горелика.

Боже, как она, оказывается, могла ненавидеть!

Незаметно для себя Антонида Дмитриевна задремала. Телефонный звонок пробивался в ее сознание звоном разрушенных частей экскаватора. Боковины ковша раскачивались на шарнирах и бились друг о друга, о стрелу, о трос...

И только голос матери возвратил ,ее к бытию.

- Разве ты не слышишь, Тоня? - мать стояла в приоткрытых дверях. - Телефон же у тебя под ухом. Звонит и звонит!

Антонида Дмитриевна, не открывая глаз и позевывая, на ощупь разыскала трубку.

- Какого черта! - загремел голос Горелика. - Битый час звоню!

- В чем дело, Лев Кириллович? - холодно и враждебно отозвалась Зенцова. - Что вам еще от меня нужно?

- Да вы что, на самом деле спали? Взрывы-то хоть слышали?

- Какие еще взрывы?

- Что за человек, черт вас побери! - рассвирепел Горелик. - Весь город слушал, а она розовые сны смотрела. Ваш чертов камешек рвали. Я саперов из гарнизона пригласил. И могу вас поздравить - все оказалось впустую, хоть бы кусочек отвалился. Каково, а? Саперы даже взмокли от пота, ни одного шурфа не пробили, где там! Пришлось рвать просто так, сбоку, - и не давая Зенцовой вставить хотя бы слово, орал, словно с глухой разговаривал: Прочность-то какова, прочность? А? Прочность, говорю! Взрывчатки столько извели, что хватило бы весь город на воздух поднять. Саперы уехали посрамленные. Ну, что скажете?

- От меня-то вы еще чего хотите? - зло прошипела в трубку Антонида Дмитриевна. - Чего? Скажите на милость?

- Чтобы вы немедленно одевались и ждали меня. Я сейчас заскочу за вами на машине. Потом прихватим Байдина - и в институт за вашим чудо-аппаратом.

- Вы должно быть совсем спятили, Лев Кириллович! Времени-то четыре ночи. Какой вам к лешему аппарат? И вообще у меня нет ни малейшего желания...

Но Горелик уже положил трубку.

Пока Антонида Дмитриевна размышляла над тем, как ей следует поступить, под окном уже требовательно запел автомобильный гудок. О том, что он будит, весь дом, Горелик тревожился меньше всего.

- Объясните-ка мне, куда исчезла ваша изотопная вода, когда вы начали вторично поливать этот... ну, назовем его "супербетоном", что ли? - набросился Горелик на Зенцову, едва та опустилась на сидение "газика". О том, что прежде следовало бы попросить извинения за прошлую бестактность, ему, видимо, и в голову не пришло.

- Вода легко прошла сквозь намытую прежде массу, - делая над собой усилие, пояснила Антонида Дмитриевна, - своеобразная сверхпроводимость, если хотите.

- А пройдя наш монолит, воздействовала на почву под ним, - подхватил Горелик, - и тем самым только непрерывно утолщала его?

- Совершенно верно, - Антонида Дмитриевна пока ничего не понимала, но она уже достаточно хорошо знала Горелика - тот не станет вести беспредметные разговоры. - Но вам-то от этого не легче.

- Какую предельную глубину монолита можно получить с помощью вашей изотопной воды? - Горелик почти вплотную приблизил свое лицо, на котором подпрыгивали огромные очки, к лицу Антониды Дмитриевны. - Понимаете, туда, вниз! - он потыкал пальцем в сторону пола кабины.

- Ну-у... теоретически неограниченную...

Горелик издал протяжный стон и хлопнул себя по коленям. Теперь его физиономия светилась счастьем. В стеклышках очков Зенцова увидела откровенную влюбленность. И ей вдруг пришло на ум, что она уже когда-то, давным-давно, встречалась с этим человеком. Где? При каких обстоятельствах? Этого, пожалуй, уже не вспомнить...

- Извольте объяснить, для чего вы подняли меня в такую рань с постели? - сухо потребовала Антонида Дмитриевна. - Я вам не девочка, чтобы вы могли мной командовать. И я не собираюсь ваши капризы...

- А, бросьте!

Горелик пренебрежительно отмахнулся. Затем он включил двигатель и так рванул машину с места, что Антонида Дмитриевна вцепилась в него обеими руками. Он гнал "газик", не притормаживая на поворотах, благо улицы были пусты.

Так же внезапно он затормозил.

- Минуту! - крикнул он, выскакивая из кабины и исчезая в подъезде четырнадцатиэтажного дома.

Возвратился Горелик в сопровождении Коли Байдина, заспанного, отчаянно зевавшего и так же отчаянно улыбающегося. Затем "газик" помчался к институту. Вахтер отказался впустить их в институт, и Горелик, не долго думая, тут же, из вестибюля позвонил, ректору. Видно, они знали друг друга, потому что от ректора последовало разрешение на вынос аппарата.

Погрузив аппарат, они понеслись по улицам спящего города, миновали его и оказались на строительной площадке. На этот раз фары "газика" выхватили из темноты ночи забор, которым успели обнести место строительства Дворца культуры. На воротах висел замок внушительных размеров и фанерная дощечка с грозным, наверняка рукой Байдина выведенным предупреждением: "Не входить! Опасно для жизни!"

Байдин открыл ворота и, пропустив "газик", снова закрыл их. Антонида Дмитриевна увидела вокруг намытого ею монолита выровненную грейдером площадку. В лучах фар возникли двойные ряды колышков, которые очерчивали прямоугольник так, что в одном из углов его оказался монолит. Вдоль сторон прямоугольника были проложены рельсы и на них стояла тележка.

- Значит, так, - Горелик взял Зенцову под руку и подвел к тележке, - на этот транспорт мы с Николой водрузим ваш аппарат и начнем вас катать по контуру. Вы же станете обрабатывать водичкой грунт между колышками со всеми вытекающими отсюда последствиями.

- Фундамент!! - ахнула Антонида Дмитриевна. - Монолитная коробка! Да вы... вы просто умница, Лев Кириллович!

- Само собой, - самодовольно хмыкнул Горелик.

- Мадам догадлива, - весело откликнулся Байдин.

Враждебность, которую всю дорогу подогревала в себе Зенцова, мгновенно улетучилась. Подобные решения всегда вызывали в ней благоговейную зависть. Взрыв! Вспышка! Разумеется, Гореликом руководила будничная необходимость - не выйти из графика стройки, но как бы там ни было, он спас ее, Зенцову, спас ее открытие. Враждебность сменилась чувством искренней признательности. Если не сказать большего...

Горелик возвратился к машине. Вдвоем с Байдиным они поволокли аппарат к тележке.

- Осторожно, черт белобрысый! - ругался Горелик. - Куда, куда тебя заносит? Смотри, урони его у меня!

Когда аппарат установили на тележку и присоединили к нему достаточно длинный шланг от колонки, Горелик, шумно дыша, снял кепку-блин и долго вытирал ею вспотевшие шею, лицо, лысину. Сердечко-то у главного инженера было не ахти какое крепкое.

Солнце давно взошло, и стройка за забором ожила. Рыкали моторами самосвалы, ухала где-то машина, забивавшая сваи, слышался скрежет металла о металл.

До предела вымотанная, Антонида Дмитриевна забилась в уголок на заднем сидении "газика" и закрыла глаза, мечтая только об одном: уснуть! Горелик сел за руль и подозвал Байдина.

- Значит, так, - словно сквозь вату, закрывавшую уши, донесся до Зенцовой голос Горелика, - нулевой цикл Дворца считай в кармане. Сегодня выберем грунт, а завтра начнем кладку стен. На сколько график перекрыличуешь?

- Еще бы, сэр! - хохотнул Байдин. - Неделькой пахнет!

- Поболе того, Байдин, поболе, не скромничай. Ну, ладно. Мы с тобой еще потолкуем. А сейчас так; мы с Антонидой Дмитриевной прокатимся до института, заберем ее помощников и обратно. В нашем распоряжении еще сутки.

- Берегитесь, мадам, - Байдин изобразил на своем лице неподдельное участие, - этот человек уморит вас и глазом не моргнет.

Антонида Дмитриевна только вяло отмахнулась, а на лице ее появилась вполне счастливая улыбка.

- Сумеем ли мы до завтра довести глубину коробки до двадцати метров? - повернулся к ней Горелик. - Мне нужны двадцать метров, Антонида Дмитриевна. На первое время, конечно. Двадцать - и ни метром меньше.

Женщина окончательно открыла глаза и прямо перед собой увидела очки Горелика, а за толстыми стеклами непомерно увеличенные, окруженные светлой и чистой голубизной зрачки.

"Такое впечатление, будто мы с ним уже сто лет знакомы, снова мелькнуло в ее голове. - Что за наваждение?"

- Послушайте, Лев Кириллович, - сказала Зенцова, - я, разумеется, мало смыслю в строительном деле, однако мне ясно, что под трехэтажный Дворец культуры вовсе не требуется фундамент двадцатиметровой глубины. Да еще такой сверхпрочности.

- Математичка, а до чего догадлива! - весело изумился Байдин.

- Ладно, ладно, - проворчал Горелик. - Смотри, чтобы выемка грунта до вечера была закончена. Не успеешь - голову сниму! И посторонних на площадку никого. Понял? А теперь открывай ворота, черт белобрысый!

* * *

Пока выбирались со стройки, лавируя между попутными и встречными самосвалами, Горелик тяжело пыхтел, а иногда в такт своим мыслям покачивал головой.

- Так зачем же вам двадцатиметровая глубина коробки? повторила свой вопрос Зенцова.

Главный инженер отозвался не сразу.

- А ведь мы с вами уже когда-то встречались, - его глаза улыбались Зенцовой в зеркале заднего вида. - И только сегодня ночью я наконец вспомнил, где и когда. Это случилось в Ярославле почти десять лет тому назад. В одном строительном НИИ перечеркнули мое творение, проект, которым я предполагал открыть новую эру в градостроительстве. Мне показалось тогда, что рухнуло все, жизнь потеряла для меня всякий смысл. Всю ночь я слонялся по улицам города. А под утро встретил одиноко бредущую молодую женщину. Заглянув в ее лицо, я убедился, что могут быть дела и похуже моих.

Зенцова грустно улыбнулась - да, именно почти десять лет тому назад в ее жизни была такая страшная ночь. Она провалила защиту кандидатской диссертации. Один из этапов борьбы за признание изотопной воды закончился жесточайшим провалом.

- Что же это был за проект, Лев Кириллович? - заинтересовалась Антонида Дмитриевна.

Ворошить прошлое было не в характере главного инженера, но тут, к собственному удивлению, он почувствовал потребность выговориться перед этой женщиной, которая становилась ему все ближе и понятней.

- Видите ли, Антонида Дмитриевна, - вздохнул Горелик, началось-то это давным-давно. А когда именно, теперь и сам не припомню. Видимо, где-то на пороге юности, в пору внезапных откровений. Короче говоря, влезла в мою голову странная мысль: до каких пор будет расти число этажей в домах? Когда-то город был сплошь одноэтажным, и всех это устраивало. Потом люди сообразили, что два этажа под одной крышей строить куда выгоднее, чем два отдельных одноэтажных дома. Так и пошло-поехало - пять этажей... десять... двадцать... сто... А что будет завтра? Через десять, сто лет?

- Действительно, - опешила Зенцова, - мне как-то и в голову не приходило. Не могут же дома расти до бесконечности.

- То-то и оно! - Горелик удовлетворенно мотнул головой. Теперь вы должны понимать, почему я избрал стезю строителя. Стройфак - ничего боле! А в институте, штудируя диалектический материализм, я почерпнул убежденность в своем предвидении: количество не может расти, не приводя к качественным изменениям. Я этот закон повторял про себя, как гимн.

Горелик помолчал, отдуваясь. Солнце начинало припекать и заглядывало в кабину сбоку, так что загородиться от него было нечем.

- И я утвердился в мысли: придет время, когда дальнейший рост количества этажей станет невозможен. Уже и сегодня построить небоскреб в сто этажей - проблема. Но развитие города не остановишь, как и развитие вообще. Известно ли вам, что такое урбанизация городов? Так, население Мехико скоро перевалит за тридцать пять миллионов. Тридцать пять миллионов в одном городе! Это же население приличного государства, - глаза Горелика улыбались в зеркале заднего вида. - А жить-то этим людям где? Значит, этажи все-таки должны расти, и никуда тут не денешься. Чувствуете, какое возникает противоречие? Рост невозможен, но должен продолжаться. Ох, сколько лет оно терзало меня, будь оно неладно! И только когда я стал прорабом нулевого цикла, на меня снизошло откровение. Ну, как вам это нравится?

Антонида Дмитриевна откинулась на спинку сидения, чтобы лучше видеть Горелика. Ей и верилось и не верилось. Сейчас перед ней сидел совсем другой человек - и ближе и понятней. Его слова находили странный отзвук в ее сердце. В тех прошлых терзаниях Горелика проглядывало что-то сходное с пережитым ею самой.

- Какой же выход нашли вы из этого противоречия? - спросила Антонида Дмитриевна.

- Я коммунист, Антонида Дмитриевна. Я коммунист до мозга костей своих, - голос Горелика звучал жестко и, пожалуй, торжественно. - Я безоговорочно верю в законы диалектики. И именно эта вера привела меня к разгадке качественного скачка в грядущем градостроительстве. Наступит день, когда человечество вынуждено будет отказаться от дальнейшего увеличения высотности зданий. И тогда...

- Тогда? - эхом отозвалась Зенцова и резко подалась вперед, чтобы снова увидеть в зеркале лицо Горелика.

- Тогда оно обратит свой взор туда, вниз.

Отняв правую руку от баранки, Лев Кириллович простер ее к полу кабины.

- Подземные города! - ахнула Антонида Дмитриевна. Но тут же разочарованно вздохнула: - Под землей, насколько мне известно, уже давным-давно строят...

- Строят, дорогуша, строят. Но только не города, а этажи. Я же говорю о городах под городами. Сто этажей вверх и триста вниз. Площади, проспекты, стадионы, парки наверху. Но еще более впечатляющие площади, проспекты, стадионы и парки внизу.

- Вверху солнце...

Горелик фыркнул.

- Эка невидаль - солнце! Да внизу его будет еще больше. Даровые источники тепла будут превращены в море света. Светиться будут стены домов, улицы, купола над стадионами, набережные подземных прудов. И еще неизвестно, где будет больше комфорта, вверху или внизу.

Горелик, словно устыдившись собственной душевной слабости, умолк.

- И вы принялись за проект первого подземного города, подсказала Антонида Дмитриевна.

- Да, представьте, - глаза Горелика встретились с ее глазами в зеркале. - Вся жизнь была в нем. Работал по ночам, в выходные, в праздники, убивал на него отпуска. Семьей обзавестись было некогда. И что бы вы думали? В том НИИ, о котором я поминал, произвели экономический расчет моих "высотных" подземных домов, и легко, как дважды два четыре, доказали полную несостоятельность проекта. Оказалось, что каждый этаж вниз обойдется во много раз дороже, чем соответствующий этаж вверх, в небо.

- Открытие эпохи де состоялось... - с горечью посочувствовала Антонида Дмитриевна.

- Да, тогда, десять лет назад, увы, не состоялось. Но я ни на один день, ни на один час не переставал ломать себе голову над решением этой чертовой проблемы. И как только не свихнулся. Крепкоголовым оказался, видно.

- И что же?

- Моя трагедия, глубокоуважаемая Антонида Дмитриевна, оказалась в том, что я собирался строить подземные города будущего по той же технологии, по которой строятся современные наземные города. Это все равно, что на автомобиль ставить тележные колеса. Мой сегодняшний навык строителя для строителя будущего станет всего лишь историей. Поверив в законы диалектики, я безбожно грешил против этих законов. Как воздвигается сегодняшнее здание? Снизу вверх! - снова отняв правую руку от баранки, Горелик потряс ею над головой. Фундамент... первый этаж... второй... десятый... Снизу вверх! - повторил он, как заклинание. - И только вчера, проклиная созданный вами и не подвластный ни машинам, ни взрывчатке камешек, я нашел истинное решение. Если бы не вы, Днтонида Дмитриевна, посланные мне самой судьбой, я бы до конца дней своих так бы и протоптался на месте.

- Я?! Вот даже как! - искренне удивилась Зенцова. - Ваши подземные города и вдруг... я. Чудно что-то, Лев Кириллович.

- Мы с вами будем строить подземные города будущего. И не снизу вверх, а наоборот - сверху вниз, - рука Горелика, энергично описав в воздухе дугу, вновь устремилась в пол кабины. - Сверху вниз - вот ключ решения проблемы. И единственную возможность для этого дает ваша изотопная вода, ее способность обращать грунт в сверхпрочное вещество. Мы поведем стены вниз, этаж за этажом, ярус за ярусом, улицу за улицей. Но... это, конечно, в будущем. А пока... - сжав губы, Горелик помолчал, - пока нам с вами предстоит не менее трудная задача: доказать вышестоящим товарищам, что нам под силу за одну ночь создать стены шести цехов швейного комбината.

- Я не совсем понимаю...

- На верхнем основании коробки мы выложим стены Дворца культуры, а вниз, этаж за этажом, упрячем швейный комбинат. Чувствуете, какую площадь сохраним для города? Вместо цехов мы разобьем на ней парк, создадим искусственный пруд, построим стадион. Но... но на все это нужно согласие сверху, нужно, чтобы нас поняли, поддержали.

Антонида Дмитриевна зачарованно взирала на Горелика, но уже не в зеркале, а привстав и отодвинувшись к стенке кабины, чтобы можно было видеть его всего.

- Непостижимо! - вырвалось у нее. - Вы - главный инженер СМУ и вдруг... такой мечтатель.

- А что, уж главным инженерам СМУ нельзя быть и мечтателями? - с притворной обидой отозвался Лев Кириллович. - Я-то ведь думаю и о тех городах, которые нам предстоит строить на Луне, на Марсе, на спутниках Юпитера. Там наверняка придется уходить в глубину, и без вашей изотопной водички никак не обойтись.

Зенцова обессиленно откинулась на спинку сидения.

- Кто бы мог подумать, что моей изотопной воде открываются такие возможности... - выдохнула она со стоном. - Ах, если бы я могла предвидеть это хотя бы десять лет тому назад... насколько бы легче мне было переживать поражения.

- Антонида Дмитриевна, голуба, - сказал Лев Кириллович, да вы же сами отказались от такой возможности. Вспомните ту ночь в Ярославле. Я пытался тогда вызвать вас на откровенность. Да я и сам тогда нуждался в вашем сочувствии. Наша взаимная искренность могла бы еще десять лет назад привести к объединению наших усилий, наших замыслов. Но... увы, вы весьма недвусмысленно дали понять, что не нуждаетесь в моем обществе. Сделайте милость, припомните.

Антонида Дмитриевна коснулась кончиками пальцев плеча Горелика.

- Лев Кириллович, дорогой, - выдохнула она, - я никогда не бывала в Ярославле.

Горелик озадаченно поглядел на нее в зеркало, поправил очки.

- Вот даже как... - пробормотал он. - Вот оно что...

И сокрушенно помотал своей большой головой. Антонида Дмитриевна потерлась щекой о свое плечо. Нескрываемое огорчение на лице Горелика развеселило ее. Еще никогда она не чувствовала себя такой счастливой. И тут им обоим пришла в голову одна и та же мысль: они показались друг другу знакомыми лишь потому, что давным-давно жаждали встречи, нуждались в ней. Но такие мысли вслух до поры не произносятся.