"Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К" - читать интересную книгу автора (Фрай Макс)

Глава 22. Ахтиа

— Почему ты его убила, мне более-менее понятно, — вздохнул я. — Девушку-то зачем было мучить?

Она молчала. Внимательно рассматривала свои маленькие, почти детские руки с коротко остриженными круглыми ноготками. Наконец подняла на меня глаза, мрачные, как дождливый апокалипсис.

— А вот не знаю. Противная она была какая-то. Блеклая, сладкая, никчемная. Настоящая Хорошая Девочка, с большой буквы «хэ»... Наверное мне просто нравится мучить людей. До сих пор не нравилось, а теперь вдруг понравилось. Что, конечно, хреново. Думаю, это была моя последняя охота.

Я вопросительно поднял брови.

— До сих пор я вела бессмысленную и безнадежную, но священную битву. Я не получала никакого удовольствия от этих убийств. По природе своей я не убийца и, тем более, не садистка. Вернее, не была таковой прежде. Теперь все иначе. Значит, пора остановиться. Потакать своей жестокости, прикрываясь интересами духа поэзии — что может быть омерзительнее?!

Бред. Трижды бред. «Дух поэзии», понимаете ли...

Теоретически, все, что она говорит — ужасно, и мне бы положено не нежиться, свернувшись калачиком под леопардовым пледом Ады, а судорожно обдумывать план побега. Но мне не хочется никуда бежать. Мне хорошо в ее квартире-студии под крышей черт-знает-сколькоэтажного дома на северной окраине города. Я слаб, как новорожденный котенок, которого, к тому же, еще и топили — неумело, в несколько приемов, но так и не довели дело до конца. Я знаю себя: теперь мне нужны, как минимум, сутки, чтобы оклематься. А здесь, у Ады, тепло, уютно, спокойно — мой папа сказал бы «как у бога за пазухой». Именно то место, где можно медленно, с наслаждением приводить себя в норму. И еще...

И еще. Меня не покидает ощущение, что в моей жизни теперь все правильно — наконец-то! Рядом сидит серийная убийца, только что отмывшая в кухонной раковине лезвие своего ножа, а я ничего не могу поделать с ощущением, что эта кошмарная женщина — самый близкий и родной мой человек, потому что нас всего двое сейчас на этой планете, а больше и нет никого. И это прекрасно.

Она все чувствует. Знает, что я — не враг, но и не жертва. Больше Ада обо мне пока не знает ничего. Но для начала вполне достаточно.

— Думаю, тебе надо выпить, — тоном лечащего врача сообщает она. — Мне, впрочем, тоже. Сейчас будет грог. С лимоном. Это круто, вот увидишь.

На плите свистит изумрудно-зеленый чайник гэдээровских кровей — неземной красоты вещь. Ада рыщет среди кухонных полок. С одной берет пакет с чаем, с другой — две большие стеклянные кружки; откуда-то извлекает бутылку — ух, ни фига себе! — кубинского темного рома. Заваривает чай, наполняет чашки, щедрой рукой доливает туда ром. Лимон режет пополам (ага, тем самым ножом, но мне плевать), выжимает сок — напиток богов готов.

Пробую грог. Свежеприобретенная судьба нравится мне все больше.

— Приготовление такого напитка приравнивается к спасению жизни. Теперь я твой должник.

Она серьезно кивает, усаживается на корточки перед диваном, обремененным моим, обмякшим после трудного дня, телом, внимательно рассматривает мое лицо.

— Все бы хорошо, — говорит, — но знаешь, Макс, ты похож на привидение. Какой-то ты... ненастоящий. Выдумка, не человек. Но не моя выдумка. Чья же? Ты кто вообще?

Господи, и эта туда же!

— Мне сегодня уже говорили то же самое, — вздыхаю я. — И мне до сих пор кажется, что это — полная ерунда...

— Кто тебе такое говорил?

И я рассказываю ей про Оллу. Медленно, вспоминая мельчайшие детали, которые я, вообще-то, не склонен замечать. Про маки на чайнике, про лазурный цвет и необъятные размеры доставшейся мне чашки; кажется, я даже наш диалог с гадалкой воспроизвожу наизусть, слово в слово.

Ада уселась на пол по-турецки, спину держит прямо, руки неподвижно застыли на бедрах — скульптура, не человек. Она слушает меня — боже, как же она слушает! Алчно впитывает слова, так пересохшая земля поглощает скудную милостыню дождя.

— А потом ты ушел от нее. И что было дальше? — взволнованно спрашивает Ада, когда отчет о моем визите к гадалке подходит к концу. Ее глаза сияют как у ребенка, которому рассказывают — не сказку, нет — чудесную, но подлинную историю из жизни взрослых; историю, которая когда-нибудь, возможно, случится и с ним.

Я рассказываю дальше, все по порядку. Я говорю долго, очень долго, но за окном по-прежнему чернильная гуща неба, и никаких перемен. Часов в этом доме, кажется, нет; да и мои остались дома, а рассвет все не наступает, хотя пора бы ему... И тут я понимаю, что рассвет не наступит, пока мы не наговоримся. Потому что на рассвете нам следует заснуть: увидеть друг друга при свете дня мы оба еще не готовы (почему, бог весть, но солнечные лучи опасны для юной тайны, заложенной в фундамент наших отношений). Я откуда-то знаю, что здесь, в комнате Ады течет наше время, ручное, послушное, готовое если не исполнить все пожелания, то, по крайней мере, считаться с насущной необходимостью. Я не удивляюсь. Принимаю это знание как должное — почему нет? Чем это чудо хуже прочих?

История моя, наконец, иссякла. Я опускаю голову на руки, с благодарным изумлением понимаю, что сейчас, наверное, засну, и буду спать... Сутки, не меньше. Этот срок подсказывает воображению измученное тело.

Но откуда-то издалека доносится до меня вкрадчивый голос Ады:

— И как ты теперь собираешься жить — после всего, что сегодня случилось?

— Это нечестно, — бурчу. — Слишком каверзный вопрос для спящего.

— Я спрашиваю не затем, чтобы услышать ответ, а для того, чтобы ты сам его услышал. Сон — хорошее место для того, кто ищет ответ на каверзный вопрос. Потому что там можно найти все, что угодно, — назидательно говорит она.

Я уже не могу отвечать, я только думаю на митьковский манер: «Ада, сестренка, дык ёлы-палы!»

Она, вероятно, может теперь читать мои мысли: ее тихий смех настигает меня на шатком мостике между сном и бодрствованием. Я бы и рад обернуться, но сон уже устал меня ждать, и сам движется мне навстречу...