Никон Арьин Играя плотью, не имея плоти

Часть 1. КОЛОНИАЛЬНОЕ ШОУ

«Стерх» медленно отваливал от консолей. Роботы на стартовой площадке торопливо прятались в свои норы и задраивали за собой люки. По бокам огромного черного корабля засветились несколько небольших (сранительно с тушей всего «Стерха») реактивных двигателей. Если приблизиться к ним, то под пламенем дюз вполне можно по-быстрому сварить пару сотен тонн какого-нибудь хромоникельмолибденового сплава; но на непроницаемом фоне «Стерха» они выглядели не больше горящей спички в руке черного зулуса из условной африканской колонии. Экспедиционным кораблям, к числу которых принадлежал «Стерх», приходилось в начале каждого полета несколько часов отдаляться от места старта на реактивной тяге, чтобы произвести второй, настоящий старт в более-менее чистом вакууме и тем самым избежать неконтролируемых ядерных процессов в окружающем пространстве.

Звездолет медленно, но уверенно набирал ускорение.

«Стерх», межзвездный корабль десантно-спасательной службы, отвечал всем требованиям дальнего космоса. Независимые энергетические установки, работающие по принципу вакуумной нестабильности Оккама, могли в течении сотых долей секунды развить мощность, сравнимую с выдаваемой за это же время небольшой звездой типа Солнца. Нанотехнологии обеспечивали миллионнократную надежность всей размещенной на борту (и за бортом) техники «Стерха». Вычислительные цепи, встроенные в молекулярную структуру практически каждого предмета и объединенные в единую вычислительную сеть, превращали громадный корабль в точно такой же по размерам компьютер. Человеческий экипаж из ста пятидесити отборных специалистов и боевиков превращал бездушную глыбу вычислительных цепей, энергетических установок и боевых орудий в едва ли не самый непредсказуемый и загадочный феномен этой галактики.

Спустя шесть часов, когда «Стерх» удалился на триста тысяч километров, его дюзы одновременно погасли. Спустя еще несколько секунд вокруг его непроницаемого черного корпуса появился светящийся диск нежно-сиреневого цвета. Свечение диска постепенно набирало силу, в нем можно было различить спиралевидные завихрения, диск стал вращаться вокруг звездолета. Раскалившичь до нестерпимо-белого света, диск стал стремительно расширяться, словно взрыв вакуумной бомбы. Полыхнула ослепительная вспышка, во все стороны полетели белые раскаленные сгустки то ли света, то ли плазмы, будто бы «Стерх» пытался набросить на вселенную огненный невод. Гипотетический сторонний наблюдатель еще мог различить корпус корабля — по-прежнему абсолютно черный внутри бушующего звездным пламенем кокона, но вот он дрогнул, словно в мареве, раз, другой, сделался нерезким и… исчез, оставив за собой вместо межзвездной пыли чудовищную сумятицу фотонов и хаотически мечущихся атомов с ободранной ядерной оболочкой.

— Илья Курсов, — взгляд капитана Нечетного скользил по серым строчкам на белых пластиковых листах досье. — Специалист по расширенным знаковым системам и информационным образованиям. Девять лет в Космосоставе. Тридцать три года, холост… Спецгриф номер А79792В… Этого мне только не доставало.

Капитан потер подбородок. Новое назначение, новый корабль, новый коллектив, а в коллективе — специалист под наблюдением СБ. Чем же этот Курсов заслужил такую честь? Честной службой на СБ?

Раздался короткий стук и в каюту вошел молодой темноволосый человек в желтой форме исследовательского корпуса. Открытое спокойное лицо, ровный, прямой взгляд, держится с достоинством, но чуть настороженно.

— Капитан?

— Курсов? — Нечетный быстро кивнул в сторону небольшого дивана справа от стола. — Присаживайтесь.

Капитан прижал пальцем уголок досье, строчки исчезли. Он захлопнул черную матовую обложку и положил на нее руки.

— Я человек новый на «Стерхе», — сказал капитан, — поэтому предпочитаю знакомиться с составом синхронно с ознакомлением с личными делами.

— Вполне вас понимаю.

Голос Курсова не показался капитану отягощенным интонацией.

— Это мое старое правило, — продолжил Нечетный. — Тем более, что в этот раз у нас почти экстренное задание.

— Возможно, капитан.

— Скажите, за что вы были удостоены ученого звания четыре года назад?

— Я обнаружил и расшифровал криптограммы исчезнувшей цивилизации в районе Леонова-65, а затем доказал их связь с мегалитическими сооружениями на Минро. Ученое звание получил через два года, после неоднократных проверок и перепроверок.

— Перепроверок? — капитан посмотрел Курсову в глаза. — И давно в вашем личном деле стоит спецгриф?

— Вы же видели, — Илья на мгновение прикрыл глаза, — с самого начала.

— Вам что-то известно о событиях в Трип-колонии?

— Не более, чем другим. Только начальная информация.

— С данным составом уже работали?

— Да, с этой командой у меня шестой рейд. Почти со всеми знаком лично.

— Илья, скажите честно — сейчас вы на «Стерхе» как ученый или как человек, связанный с СБ?

— Капитан, мое искреннее желание поддерживать субординацию все же не может удержать меня от встречного вопроса: это что — допрос?

— И все-таки, вы могли бы мне ответить?

— Я исследователь, а давний интерес СпецБюро к моей персоне я могу объяснить только особенностями моей работы. Это специфическая область науки и засекреченные исследования в ней велись с самого начала одновременно со всеми разработками. Поймите, образ секретного агента не сослужит мне хорошей службы во взаимоотношениях с командой, в особенности, если он мне навязан насильно.

— Хорошо, вы свободны, — Нечетный включил монитор рубки с легким раздражением. — Напоминаю: через час сбор в главном отсеке для просмотра записи событий в колонии.

Курсов бесшумно скрылся за дверью.

Десантники-штурмовики в своей компании давно называли людей из исследовательского подразделения «ботаниками». Вообще особенной неприязни между ними не было, но саркастически-насмешливая атмосфера была неизменным атрибутом взаимоотношений внутри слаженного организма команды «Стерха». Исключением не был и небольшой пилотный состав корабля.

«Ботаники» сидели в своем рабочем отсеке и перемывали кости пилотам:

— Глебу вряд ли позавидуешь. Новый капитан накануне рейда может оказаться чем-то сродни бабе на корабле.

— Ну, Глеб-то ладно, он старший пилот, а вот Помилов всю дорогу только о бабах и думает. Прямо генетический сублимант какой-то! Вообще фамилия Нечетный хотя и к лицу новому капитану, но все-таки наводит на мысль о нестабильной инварианте…

— Пилотный состав с легким бредом отношений на экстренном задании — это, конечно, номер. Так и представляешь себе: прилетаем на эту замызганную колонию, расследуем геноцид или что там у них, короче, как всегда — экстремистский абсурд, а капитан тем временем записывает в свой толстый блок, кто из нас есть кто.

— Да что он, ребенок, что ли? И так ясно: десантура — есть десантура, технари — это крабы-технари, ну разве что мы, банда яйцеголовых носителей докторских степеней.

«Ботаники» дружно заржали, прихлебывая «Спасский тоник». Вообще яйцеголовые носители докторских степеней не обязаны были носить единую униформу, тем паче цыпляче-желтого цвета. Это был их сугубо внутренний прикол: когда вся команда судна была одета кому во что нравится — и десантура, и крабы, и небольшой медперсонал, — научные спецы по давней своей договоренности держали свой «желтушный» фасон. Имели на это полнейшее право. Почему когда-то ими был выбран именно желтый цвет? На это одни из них отвечали, что, мол, просто как-то кинули жребий, руководствуясь аттрактивной теорией эволюционирующей вероятности, другие что-то врали по поводу новейшей гипотезы относительно спектрального анализа, третьи, и их было большинство, говорили, что это цвет Вечности, Спокойствия и Духовных практик. Четвертые с пятыми и шестыми, устав от разного рода отмазок, говорили — так проще отличать своих в чересчур разношерстной и пестрой космобригаде. Прочим было просто не до этого и они носили свою форму гордо, не отвечая на разные глупые вопросы.

Беседа о нынешней ситуации на «Стерхе» продолжалась.

— Наш новый капитан серьезно углубился в досье, сразу видно — ответственный человек…

— Если б его назначили к нам на судно не так скоропостижно, возможно он держался бы проще. И уверенней.

— Слышали, наш прежний кэп уже вышел из восстановительной клиники. Теперь будет жить только на Земле.

— Конечно, такое облучение — не шутка. Вообще Курант — странное место. Чувствую, с ним еще возни будет не меньше, чем на сотню лет.

— Еще бы. Как орала вся пресса: «Курант — крах антропной феноменологии!». А нашему Чилимову просто крупно не повезло. Теперь, наверно, будет в каком-нибудь инфоуровне работать или где преподавать.

— А что Илюша не идет? Неужто Нечетный счел подозрительной его специализацию и теперь домогается страшной правды — а не связана ли наша нынешняя миссия с непроходимыми тайнами криптограмм давно усопших цивилизаций?

— Нечетный наивен, хотя и имеет немалый боцманский стаж. У них на «Медузе», насколько я знаю, ситуация была не такая. Ему и в голову не приходит, что с такими отраслями, как у нас, СпецБюро срослось прочно и надолго. Он полагает это неестественным положением вещей, в то время как все давно уже совершенно нормально. Это его паранойя, мол, половина состава «Стерха» под колпаком, какие-то интриги, какая-то недосказанность. Но скоро, думаю, он поймет, что разумнее относиться к этому как к параллельной заинтересованности нескольких структур, не больше.

— Но и не меньше, Эдик! И вообще — ты речь толкнул только что прямо-таки одиозную! Эти «отрасли», эти «структуры» и прочее «положение вещей». Зычно!

— Влад, ну ты же сам понимаешь — а вдруг нечетная паранойя так велика, что нас сейчас прослушивают? Мы же не на Земле… Вот я помалу и продвигаю, как ты выразился, «одиозные речи».

— Ну, Эд, это уже самая что ни на есть паранойя с твоей стороны!

— А то!

Беседа «ботаников» продолжала плавно течь по волнам иронии и благостного такта, иногда напоминавшего снобизм высокообразованных сплетников.

Десантники занимались тем же. Лукъян совмещал разговор с занятиями на эндотренажере. Стаслав изредка отрывал взгляд от волнового микрострельбища и бросал короткие реплики. Петруха, как обычно, ел дары Адриатического моря, говоря с полным ртом. Константин сидел чуть в стороне в какой-то сложной асане и поддерживал разговор изнутри нее.

— Да че, нормальный кэп. Я с ним когда-то на Гамаюне сталкивался. Не любит он всей этой хренотени по типу спецгрифы, СпецБюро. У каждого есть своя работа, на фиг плести кружева?

— Ну так, на фиг — не на фиг, а считай все «боты» под колпаком, каждый по-своему.

— Нормально: теоретиков нужно досматривать, чтоб мозги не расплескались. Светила науки на «Стерхе» — самый ценный, ети его мать, груз.

— Ага, вот Поликарп, к примеру, специалист по Куранту, только на Куранте-то ни разу не был. И среди «желтых» таких, по-моему, немало.

— Ботаники хотят прессануть Нечетного, показать ему, какая у них здесь супер-роль, это же видно.

— Руслан, ты че — это ж зычные ребята, желтые головорезы, говори потише.

Раскатистый хохот Петрухи, Руслана и Константина задребежжал в сводах отсека.

— Вот пускай они вперед нас разберутся, что там за возня в Трип-колонии, а мы тем временем измыслим теорию, что же происходит на самом деле.

— А кстати, в колонии приключения нездоровые — пару диссидентов завалили, потом сообщения прислали — еще есть убитые…

— Беснуются там, как пауки в банке. Поглядим, что там у них за Бедлам.

— Может, все это театр насчет убийств. Или вернуться хотят под каким-то хитрым соусом, или цену себе набивают.

— Ну, если злобно выяриваться начнут — с радостью заряжу щелбан кому-нибудь в голову!

— Да, давненько мы подзатыльников не отпускали. Надеюсь, наш рейд по-настоящему экстренный.

— Представь, Петруха, картину: Ливаш еще в свое «сафари» доиграть не успел, а мы уже шалунишек наказали и мирных колонюг по горшкам рассадили и успокоили.

— Так оно и будет, не сомневаюсь.

— Погодите, мужики, мы же вроде договорились вперед себя желтых головотяпов выпустить!

Очередная волна громкого смеха докатилась до отсека, где общались между собой пилоты.

Старший пилот Глеб Фет все свое свободное время отдавал рисованию. Он писал портреты своих подчиненных, по памяти делал наброски знакомых с Земли или просто выдумывал какие-то антропоморфные физиономии. Глеб рисовал двумя руками одновременно, нанося множество цветных линий, которые постепенно образовывали яркий переплетающийся узор, поначалу абстрактный, как голый алгоритм, но со временем превращавшийся в чью-то вполне узнаваемую морду. Хотя по манере большая часть портретов походила на относительно дружеские шаржи, хобби Фета вызывало у многих «стерховцев» определенное уважение. Эколог Анатолий Русанов даже приобретал некоторые понравившиеся ему произведения Глеба, и в своей каюте собрал небольшую, но гротескную коллекцию живописи, навеянной пустотным дыханием Космоса.

Глеб заканчивал портрет какой-то миловидной особы, видимо, своей последней подруги: длинное фиолетовое лицо, прекрасные, хотя и розового цвета глаза, шея, состоящая из флюоресцентных желтых нитей, которые напоминали давно всеми позабытую так называемую «ближневосточную вязь». За старшим наблюдали еще три пилота: Леонид Котов — пухлый, подвижный блондин в блестящей куртке покроя «минро», с крупным аметистовым перстнем на левом среднем пальце, Алексей Седых — скромняга внушительного роста в комбинезоне из эластанина, и Конрад Помилов — бесшабашный красавец в ярком блейзере и кожаных брюках.

— Что за сударыня? — живо поинтересовался Помилов, давно сросшийся с имиджем неисправимого бабника. — Уж не новый ли диспетчер космопорта? Что-то лицо не знакомо.

— Да нет, — отозвался Котов, юмор которого был так же тяжел, как он сам, — у той лицо зеленое.

— Глеб, а правда, кто такая? — дружелюбно спросил Седых, разминая длинные пальцы.

Фет не торопился с ответом. Он положил на фузиохолст еще несколько ярко-фиолетовых изогнутых мазков, постоял немного, глядя на свою работу и что-то прикидывая, потом выключил сигмогрифель.

— Может, первая любовь? — не унимался Помилов, сверкая брюками.

Глеб ухмыльнулся, надавил пальцем на невидимый сегмент в самом углу холста, затем проделал то же в противоположном и горделиво отошел в сторону. Лицо сударыни на холсте стало странно искривляться, словно бы стягивая на себя все прочие фоновые краски, цвета несколько раз скачкообразно изменились, затем линии сомкнулись, образовав радужный хаос. Пока Фет собирал свои сигмогрифели по чехлам, из разноцветного кома на холсте с тихим треском образовался совершенно новый портрет. Лицо было вполне узнаваемым: седина короткого ежика над округлым лбом, прозрачные недоверчивые глаза, по складке озабоченности на каждой щеке и волевой подбородок с глубокой ямкой — новый капитан «Стерха» во всей красе.

— Опять ты со своими штучками! — едва ли не хором сказали Котов с Помиловым. Фет только недавно стал приучать своих пилотов к возможностям программируемой фузиоживописи. Нотки разочарования в их голосах говорили только о том, что пилоты еще не смогли понять, как Глебу удается писать одно, а в результате получать другое.

— Вот тебе и первая любовь, — покачал головой Седых.

В отсек зашел Антоныч — самый старший по возрасту на судне, из команды техников.

— А, новый капитан, — Антоныч мельком взглянул на картину. — Чего это у него лицо желтое?

— Сейчас так модно, Антоныч, — автоматически произнес Помилов, неожиданно осознав сотни лет, стоящие за этой фразой.

— Ну-ну, — Антоныч не спеша принялся устанавливать новый экодатчик. — Минут через тридцать будем смотреть запись с колонии, поглядим, какая мода у них, а? Небось до смерти модный народ эти колонисты…

— Кстати, — Глеб посмотрел на портрет, — отделению пилотов приходится плотнее других общаться с капитаном, вы это знаете. Поэтому прошу нормально отнестись ко всем психологическим особенностям его адаптации на новом для него судне. Капитан Нечетный достойно работал на «Медузе». К нам он переведен, естественно, не по своей инициативе. Мы все имеем равную ответственность перед законом, как на Земле, так и в дальнем космосе, поэтому, ребята, будет лучше, если каждый из нас останется самим собой — и при старом капитане, и при новом. Это только на холсте я вам рисую барышню, а потом вы видите своего кэпа. В действительности самая главная задача для отделения пилотов — это остаться отделением пилотов. Я знаю, что все вы об этом прекрасно помните, поэтому и завел этот разговор.

Сказав так, Глеб спокойно удалился в сторону своей каюты, оставив позади себя некоторую недоуменную паузу. Пилоты за годы работы привыкли к неожиданным и малопонятным речам старшего, в которых важно было не их содержание, а особый эмоциональный посыл, воспринимаемый каждым индивидуально. И все же паузы возникали после таких речей постоянно.

— Художник, — веско констатировал Антоныч, включая датчик.

Илья Курсов лежал в своей каюте и смотрел в стену. Огромная волна давних воспоминаний бесшумно захлестнула все его существо. Это было ровное скольжение знакомых образов, тихий, приятный и немного грустный процесс.

Годы учебы в Университете, Лиссабон, он с друзьями едет к Атлантическому океану… Знаменитый Перламутровый пляж, каучуковые горы, менявшие свои очертания, пока толпы отдыхающих скакали вверх-вниз и в воду… Поголовно все играют в волейбол… Мощная судорога в воде — Илья тонул дважды и дважды его спасали друзья по учебе… Но судорога — неполная правда. Он не сказал ребятам, что пока плавал в соленой прозрачно-зеленой воде откуда-то из глубин его психики вдруг вырвалось наружу странное незнакомое ощущение. Это было похоже на появление дополнительного зрения, которое видело мир вокруг совершенно иным образом. При этом тело каменело, ощущалась какая-то пульсирующая судорога и Илья в этом оцепенении шел на дно. Этот новый способ видеть заключался в том, что в сознании разворачивалась яркая, но абсолютно непонятная картина, а затем приходило понимание: я нахожусь здесь, именно в этой точке пространства, в совершенно неповторимой композиции физических объектов и внутренних параметров мыследеятельности, и я не смогу совершить ни одного телесного или ментального движения до тех пор, пока не завершится процесс, происходящий сейчас и пока еще недоступный для постижения. Сергей появился в толще воды и, подхватив Илью за руки, потянул к поверхности. Потом подоспели остальные. Удивительное ощущение стало таять и вскоре совсем исчезло. Илья не успел ни напугаться, ни напрячься, он только сидел на песке и выкашливал из легких теплую морскую воду. Потом пришла ужасающая головная боль.

Во второй раз — через два года, совсем в другом месте Илья поплыл наперегонки с лучшим пловцом своего факультета. Необыкновенное ощущение возникло резко и быстро расправилось в картину, состоявшую из сложного пересечения цветных полупрозрачных плоскостей, заполненных чем-то вроде обьемного повторяющегося узора. Через несколько секунд Илья потерял сознание. Хорошо, что в этот момент он плыл на два корпуса впереди чемпиона. Тот среагировал быстро, вскоре подошел небольшой спасательный катер и Илью доставили на берег. Вечером этого же дня Илья познакомился с Ольгой. Она видела, как он тонул. Они разговорились. Обнаружилось много общих интересов. Спустя пару месяцев им стало ясно, что их довольно-таки разные темпераменты и характеры гармонируют друг с другом. Им было интересно находиться рядом — будучи искренними или лукавя, иронизируя, грустя, ссорясь, мирясь. Это была большая любовь, по своей крепости сравнимая с настоящей дружбой, и в этой любви Ольге и Илье было интересно, как в каком-то путешествии по незнакомой и красивой местности, потому что эта любовь постоянно менялась, демонстрируя тем, кто ее испытывал новые и новые грани взаимоотношений. А через полтора года после их знакомства Ольга погибла. Ее восхищал альпинизм и она была хозяйкой Альп. Декабрьским снежным утром Илья узнал, что она погибла в лавине. Через три дня ему предстояло отправиться на орбитальный комплекс, а затем — на роботостанцию «Гамаюн». Дальше в воспоминаниях шла плотная шипящая чернота с малоосмысленными вставками каких-то встреч, профессиональных заморочек и научной работы. Эта чернота до сих пор вызывала в Илье только одно чувство — глубокое и горькое онемение.

Если бы время не было заполнено массой появляющихся и исчезающих событий, как внутри человека, так и вокруг него, то оно вряд ли было бы способно лечить душевные раны. Илья понял, что это его шанс — в районе Леонова-65, на крохотной и непригодной для органической жизни планетке были случайно обнаружены какие-то строения. Это была семикилометровая цепь из каменных кубов с нанесенными на них иероглифическими знаками. Возраст этих записей составлял около двух миллиардов лет. Илья ушел в расшифровку с головой, даже не желая слышать ни о чем, кроме этих полурассыпавшихся кусков породы. Им двигал не научный интерес и не стремление сделать карьеру. Бесконечные смысловые варианты семантических рядов, логические лабиринты последних достижений фосфенолингвистики — все это просто заставляло забыть о лавине в Альпах и сконцентрироваться на другом.

На самом деле Илья точно не знал, почему когда-то решил выбрать для себя именно эту область науки — знаковые системы и инфообразования. Может быть все дело было в том, что когда-то в детстве отец Ильи — Всеволод Семенович Курсов, руководитель проекта «Коллапторная система синхронизаций в Глобальной Сети», взял сына с собой в отпуск, и они полетели на Сахалин. Илья вспомнил огромный, стеклянно блестящий конус в 150 этажей, где они поселились на самом последнем этаже, с видом на плоскую гладь моря. Вечером к отцу пришел необычный человек: крепкий, небольшого роста смуглый старик без левой руки. Собственно, он был и не старик, по виду ему можно было дать и сорок лет, и шестьдесят. Одет гость был в старые, военного образца штаны и необычайно мягкую куртку из серебристого меха, который, казалось, пускает вокруг мелкие искры. Отец без обиняков сказал Илье, что это самый настоящий шаман. Илья спросил, как его зовут, но однорукий вместо ответа положил мальчику на темя свою ладонь, тому стало приятно и смешно, а отец с улыбкой добавил, что это, наверное, единственный человек современности, у которого нет ни имени, ни фамилии. После Илья продолжил прерванную игру с компьютером, а взрослые сели в кресла и завели долгую беседу о чем-то непонятном. Пока они говорили, гость подолгу рассматривал Илью. Запомнились его непроницаемо-черные глаза, взгляд которых таил в себе что-то непостижимое, но при этом совершенно не пугал. Через какое-то время Илья уснул, хотя был только полдень. Пробудился он в полдень следующего дня, слегка опухший от долгого сна. Отец показал ему лист желтой фольги, оставленный его вчерашним знакомым. На листе было выдавлено несколько маленьких странных значков разной величины. Они не походили ни на буквы, ни на цифры, некоторые из них были соединены между собой, другие — замкнуты в круге.

— Это письмо он просил передать тебе, — сказал отец. — Я не знаю, что тут написано, ты уж сам попробуй прочитать — ты у меня способный.

Илья сонно смотрел на фольгу.

— А вообще Мада большой фантазер, — продолжал отец. — Поэтому я всегда так внимательно слушаю, что он мне рассказывает.

— А почему он без руки? — спросил сын.

— Он говорит, что как-то, когда он крепко спал, ее украли голодные сибирские птицы.

— Разве так бывает, пап?

— А ты как думал.

— А что такое Мада? Это русская фамилия?

— Сложно сказать… Надо же его как-нибудь называть, вот он и придумал это слово.

Илья задумчиво водил своей расческой по письму. Когда он опомнился, было уже поздно — весь лист был заполнен новыми линиями и штрихами, оставленными расческой, так что ни одного значка из первоначальных уже не было видно. Отец, узнав об этом сказал:

— Ну, муромец, не горюй. Когда-нибудь сам такие значки придумаешь.

Отчего-то этот случай глубже всего запал в память Ильи, хотя позже отец виделся с Мадой в Дели и показывал маленькие голограммки, на которых он был снят вместе с хитро улыбающимся одноруким человеком. Сколько Илья ни делал попыток подробнее узнать о Маде, отец или отшучивался или был крайне занят. Мать Ильи вообще не знала о существовании такого отцовского знакомого. Илья рос, взрослел, учился придумывать разные значки в Университете, потом пошла научная работа, дальний космос, с родителями виделся редко, так что Мада целиком представлял из себя не какого-то человека, а скорее воспоминание из детства.

Связь посланий на каменных кубах из Леонова-65 с открытыми незадолго до этого мегалитическими сооружениями на Минро сделала Илью известной персоной в научных кругах. В истории открытия этой связи Илья усматривал некий сарказм. Он взялся за эту идею, скорее пытаясь доказать своим молодым коллегам и профессорам-учителям, что человеческий разум на нынешнем этапе способен без труда связать любые данные и представить их компонентами знаковой системы, характеризующейся информационной однородностью. Пусть это будет хоть всемирная история и статистика популяций видов, хоть божий дар и яичница — все равно. Главный объединяющий фактор, в конечном счете и порождающий так называемые информационные образования, это все-таки человеческое сознание.

К некоторому удивлению Ильи эта идея ему удалась, хотя в ней он все больше и больше усматривал какое-то мальчишество, какой-то бунт. Теперь мало у кого остались сомнения насчет того, связаны или нет циклопические навороты на Минро с несколькими сотнями тысяч буковок на мертвом планетоиде. Буковки вкратце сообщали, что цивилизация Ммо, состоящая из рас Ит и Ггу, неудачно провела нечто вроде генетического эксперимента по созданию суммарной расы, в результате чего их мир деградировал и вскоре полностью исчез. Текст на камнях оставил жрец расы Ит, после завершения этой работы покончивший жизнь ритуальным самоубийством. Огромных размеров образования на Минро многие считали результатом игры стихий природы. Некоторым все же в них виделось присутствие разума, спроектировавшего всю эту чумовую архитектуру по совершенно далеким от человеческих понятиям. Курсову в глубине души было все равно — есть связь между Минро и Ммо или нет, эта проблема казалась ему чем-то гораздо более мелким и ненужным, чем какое-нибудь детское воспоминание или голографический снимок, на котором изображен человек, являющийся для тебя уже не загадкой, а просто изображением-воспоминанием. После Ольги Илья почему-то не встретил женщину, похожую на нее. Все следущие знакомства вызывали в нем серьезный критицизм — оправданный или безосновательный — Илья не знал. Из за этого в его жизни росло ощущение бесцельности, невозможности куда-то себя приложить по-настоящему.

Мрачноватой суеты добавило неожиданное вмешательство СпецБюро. После очередной биомедпроверки к Илье стали наведываться два молодых и полностью засекреченных агента, живо интересующиеся всеми нюансами проделанной на Леонове работы. В конце концов Илья узнал, что в его личном деле в базе данных космосостава появился спецгриф А79792В. Естественно, земляне открыли следы хотя и ушедшей, но все-таки инопланетной цивилизации — это событие обязательно должно было привлечь внимание такой структуры, как СБ, но Илья чувствовал за их интересом какую-то другую причину. Их больше интересовал он, а не его научные изыскания. В чем тут было дело — можно было только теряться в догадках. Илья решил спокойно работать на считавшемся патрульным «Стерхе», это показалось ему разумным ходом в сложившейся ситуации: спортсмен, разочарованный тривиальностью игры, уходит не сразу, поначалу занимая место на скамье запасных, чтобы в случае чего можно было оказаться полезным, в общем-то, неплохой команде. Правда, новый капитан распространяет вокруг себя паранойю, ничего общего не имеющую с элементарной осторожностью или предусмотрительностью…

…Мысли Ильи вернулись в исходную точку. Он перевел взгляд на дверь. Она тотчас чуть дрогнула и раздался короткий стук.

— Входите, — Илья приподнялся на локте, чтобы взглянуть на таймер.

— Ну, как ты? — с порога спросил вошедший Поликарп. — Отбился от нового кэпа?

— По-моему, еще не до конца.

— Любопытство — не порок, конечно…

— Да ладно, Поликарп, ерунда, — Курсов встал, застегивая комбинезон. — Идем на просмотр записи из колонии, уже время.

— …составу собраться в главном отсеке, — раздался голос диспетчера.

— Идем, — кивнул Поликарп и со скрипом развернулся на каблуках.

Капитан Нечетный подождал, пока все рассядутся перед большим трехмерным визуалографом. Собравшиеся со спокойным интересом наблюдали за новым кэпом.

— Что-то он мрачно выглядит, — тихо сказал Илье сидящий рядом с ним Поликарп. — Или такая тактика, или что-то в колонии не то.

— Сейчас узнаем, — без энтузиазма отозвался Илья.

— Как вы уже знаете, — начал Нечетный, — начальная информация по нашему рейду состояла в том, что с Территориального Резервного Интерн-Поселения, Лира-16, планетная система С-183 дважды в течение прошедшего месяца поступали сигналы о нарушении порядка. А именно — в ТРИП-колонии было убито четыре человека. По сообщению колонистов это напоминает больше провокацию, чем бунт. Начальные данные, конечно, невелики, но вызов экстренно-патрульного подразделения с их стороны отличался настоятельностью и большой эмоциональностью. По крайней мере, таково мнение психологов-экспертов. Для меня назначение на «Стерх» явилось некоторой неожиданностью, а уже перед стартом со мной связался представитель Президента. Он передал мне эту запись, поступившую с С-183 буквально несколько часов назад до моего назначения. На ней — съемка камерой обычного обзора во время одной тамошней вечеринки. Представитель президента сказал мне, что запись была обнаружена колонистами случайно и поэтому выслана позже последнего сигнала. Я ее уже просмотрел. Теперь я хочу, чтобы это увидели вы.

Свет плавно потух и визуалограф подал в куб пространства перед собой большое объемное изображение. Одновременно с этим зазвучала звуковая дорожка.

Мерцающие всеми цветами радуги энитовые фонари, лазерные узоры на фосфорецирующих стенах, глубокая, обволакивающая быстрым пульсом музыка в стиле «зелье» (на Земле уже выходящем из моды) и танцующая разношерстная толпа — явно навеселе. Вечеринка в самом разгаре, на пике энергии. Танцующие смеются, сталкиваются друг с другом в высоких прыжках, обнимаются и размахивают руками, как крыльями. Кое-где по углам видны знамена с треугольником, вписанным в белый круг и увенчанным парой острых крыльев. Такая же эмблема заметна на одежде некоторых людей в зале.

Камера слегка поворачивается, становится видна стойка бара, разукрашенного безумными цветными узорами, блестят бутылки и бокалы, несколько человек что-то пьют, долговязый бармен в чешуйчатом балахоне пританцовывает.

Камера вновь начинает поворачиваться, и как только появляется левая часть стойки бара, но еще не исчезла правая часть танцзала, что-то начинает происходить. Поначалу кажется, что люди немного заколыхались из стороны в сторону, но это вполне могло быть и очередным световым эффектом. Затем ряд бутылок с цветными этикетками, стоящие за барменом, взлетели к потолку множеством стеклянных брызг, через мгновение туда же взмыли ошметки чешуйчатого балахона. Пролетела чья-то голова, потом ботинок. Стробоскоп работал в бешенном ритме, музыка вибрировала на пределе слуховых возможностей человека. За происходящим становилось тяжело наблюдать, под такое можно только танцевать, да и то — как последний раз в жизни.

Наконец, стали видны неподвижные тела на полу, их было уже около десяти. В угарной суматохе наркотического веселья люди продолжали плясать, ничего не замечая, иногда наступая упавшим прямо на головы. Но танец становился с каждой секундой все более и более зловещим: какая-то девушка неожиданно безо всяких усилий в многократном сальто подлетела к потолку и упала на головы и плечи танцующих, вызвав у них радостный вой восхищения. За ней последовал парень в широких штанах, но вниз он упасть не успел — его тело после второго неимоверного кульбита разорвалось на мелкие куски. Лица покрылись брызгами — вероятно, это была его кровь, освещение не позволяло адекватно определить цвет. Взорвались и померкли несколько ламп, где-то заискрило, потом повалил серый дым. Колонисты падали один за другим. Разлетелась на куски стойка бара. Большинство уцелевших перестало танцевать и, крича, металось по залу. Тела продолжали разрываться на части. Затем отрубился стробоскоп. За несколько секунд до того, как умолкла музыка в суматохе парализованных ужасом и непониманием людей возникло какое-то неясное изображение, ранее не появлявшееся. Это напоминало что-то вроде большого расплывчатого облака, наполовину непроницаемого, и из него в разные стороны выдвигались заостренные прямые протуберанцы, похожие на щупальца или длинные шипы. Протуберанцы с огромной быстротой выдвигались и вдвигались обратно, само облако едва заметно пульсировало. Следом за этим камеру тряхнуло и изображение с жужжанием исчезло.

В отсеке воцарилась гробовая тишина. Капитан нажал клавишу пульта и перед зрителями вновь возник стоп-кадр с розоватым облаком. Изображение оставляло желать лучшего — даже различные варианты голографического разрешения не позволяли четко различить детали объекта.

— Зычно, — раздалась чья-то реплика.

— Капитан, — подал голос Стаслав, — это означает, что у нас экстренный рейд формы А?

— Судя по тому, что мы с вами только что видели, — да.

— На Земле об этом широко известно? — спросил Фет.

— Думаю, еще нет, — Нечетный разыскал взглядом Курсова. — Вся информация, которую теперь имеем мы, пока не пошла дальше Президента и СпецБюро.

— Других известий из ТРИП-колонии не поступало? — спросил кто-то из исследовательского состава.

— Нет, — Нечетный отключил визуалограф и включил полное освещение. — Через тридцать два часа по бортовому времени мы прибываем на место. Всем быть в полной готовности, в соответствии с распорядком рейдов формы А. Старшим по каждому составу провести инструктаж… через полтора часа. Старший по техсоставу… Нефедов, я не ошибся? Сейчас зайдите ко мне.

Две недели — стандартное время, необходимое для прохода звездолета по кротовой дыре. Ни больше, ни меньше, независимо от дальности полета по релятивистским меркам.

Звездолет шел без малейших эксцессов — как всегда. Чтобы изнутри звездолета заметить, что он куда-то летит и вообще как-то работает, пришлось бы изрядно постараться. Техника сама обслуживала себя, не требуя человеческого вмешательства; впрочем, за последние полтора столетия к этому можно было привыкнуть.

Всех на «Стерхе» теперь интересовал один и тот же вопрос — что они видели на этой чертовой записи. В разных частях судна велся приблизительно один диалог, обобщенная часть которого выглядела примерно так:

— Ну и что ты обо всем этом думаешь?

— Дерьмо какое-то.

— А мне кажется, это все театр колонистов. Они что-то суетят по-своему.

— С такими спецэффектами им на Мосвизуале хиты снимать.

— Что-то там не так.

— А если это злостные братья по разуму?

— Думаешь, это нормально для первого контакта? Больше похоже на повадки взбесившегося носорога.

— Не скажи. Если там использовалось оружие, то у них очень неплохая технология. К тому же, учитывая весь антураж, спектакль разыгран продуманно и нетривиально. Работа на камеру, как пить дать.

— А может это какая-то аномалия? По типу Куранта.

— Если так, то теперь Курант может отдыхать. Но вообще — вряд ли. У Куранта совсем другая специфика, никакой тебе кровищи рекой, никакого расчленения.

— Мне кажется — это какая-то форма жизни. Вполне разумная и достаточно агрессивная. К сожалению сейчас у нас слишком мало информации, чтобы судить о ее мотивах или природе.

— А если вся комедия — трюк колонюг? Тогда не ясно, зачем им привлекать внимание таким образом? Ну, предположим, решили они подать прошение о возвращении на Землю. Ладно. Но они же знают о процедуре — рассмотрение обычно занимает не менее трех-четырех лет. Иначе не бывает. Обязательные проверки, обследование и орбитальный карантин.

— Согласен. Открытых бунтов еще ни разу не было — не имеет смысла. Да и редко какие колонисты горят желанием возвращаться назад.

— Знаете, я смотрел эту запись и ни секунды не сомневался, что все по-настоящему. Не знаю, как объяснить, но это не спектакль. Мы прилетим и увидим там не одну свежую могилку, увидите. Меня предчувствия редко когда подводили.

— По-моему, если там у них и впрямь завелось какое-то инородное дерьмо с такими повадками, то им пришлось туго. Не исключено, что нам придется круто продезинфецировать всю поверхность планеты.

— Мезонные бомбардировки?

— Да, если не останется другого выбора.

— А СБ передавало какие-нибудь инструкции на этот счет?

— Видимо, да. Обычно, если что-то серьезное, они рекомендуют действовать по обстановке. Потом идет подробный реестр разных видов обстановок, и к каждой имеется четкий, заверенный экспертами план действий.

— Ладно, посмотрим, что у них там за катавасия…

На Илью просмотр записи произвел сильное впечатление, и после общения со своими желтыми братьями он снова уединился в своей каюте. В голове ощущался легкий гул.

К тому, что у него была чрезмерно развита реакция, называемая с древних времен интуицией, Илья давно успел привыкнуть и теперь просто понемногу использовал эту способность, а вернее все происходило как-то само собой, почти автоматически. Медико-биологические обследования космосостава всегда констатировали в случае Ильи полную нормальность и отсутствие каких бы то ни было отклонений. Однако то, чего некоторые добивались путем приема комбинации из мощнейших ингибиторов и интростимулянтов, ему давалось без усилий. Действительно, все происходило само собой — информация сама находила Илью чуть раньше, чем достигала других его коллег и сослуживцев. Нельзя было сказать, что он ежесекундно жил с этим эффектом, но подобное случалось довольно часто. Единственное — эти кодированные на языке символов и ассоциаций предуведомления никогда не возможно было предсказать, потому что они сами являлись своего рода предсказанием. Это был классический с точки зрения духовных учений Земли вариант и Илья так к нему и относился — уважал, уживался с ним и не злоупотреблял.

Через полчаса Илья заснул. Ему снилась Анастасия, его последняя знакомая, девушка активная, деятельная и симпатичная, но неглубокая. Он о чем-то долго спорил с ней, потом они куда-то ехали, после с раздражением расстались и пошли каждый в свою сторону. Илья стал укорять себя за непомерный критицизм, эгоизм и неумение смотреть на некоторые слабости близких сквозь пальцы. Тут он развернулся и хотел было догнать Настю, но натолкнулся на какого-то человека, руки которого были завязаны узлом. Человек этот стоял по пояс в морском прибое и над чем-то громко смеялся. На какое-то мгновение его черты стали похожи на черты Мады, необычного знакомого отца из далекого детства. Илья подошел к человеку и спросил — не холодная ли вода, ведь уже ноябрь. Человек с удивлением взглянул сначала на Илью, затем себе под ноги и опять рассмеялся. Тут Илья заметил, что никакого прибоя внизу нет, а вместо воды под ногами смеющегося копошатся тысячи мелких оранжевых крабов, поблескивающих своими панцирями и клешнями. Человек перестал смеяться, слегка развернулся и вдруг превратился в огромную толпу людей. Они шли в одном направлении — слева направо и каждый из них напоминал какую-то букву, цифру или знак. Через какое-то время у людей стали проявляться знакомые Илье черты: мимо него медленно шли Глеб Фет, Эдуард Силаев, Конрад Помилов, Антоныч, Алексей Седых, Юрий Ливаш, Глеб Панин, Леня Котов, Лукьян Авдеев, Стаслав Рощин, Петруха Баюл, Константин Нешта, Толик Русанов, Влад Чертков, Поликарп Бахмут, Андрей Григорьев, Нил Гривашов, Данила Алесьев… крабы неуклюже шевелились, человек продолжал хрипло смеяться, соленые брызги прибоя оседали на лице Ильи, и где-то за спиной, в перевернутой бесцветной бездне кричала навзрыд какая-то далекая птица.

Илья проснулся и привычно провел рукой по небольшой сенсорной панели на стене над кроватью. В каюте плавно зажегся свет и включился маленький экран в углу. Илья несколько минут сидел, глядя перед собой и отходя от тяжести, принесенной сновидением, затем проделал ряд манипуляций с браслетом на левом запястье и подошел к экрану. По монитору промелькнуло три цифровых блока, после чего появилось изображение — капитан Нечетный сидел за своим столом.

— Капитан.

— Слушаю вас, Курсов, — Нечетный взглянул на монитор. — Говорите.

— Я хотел поговорить с вами, — Илья вдруг понял, какой у него сонный вид и попытался чуть шире раскрыть глаза. — Это срочно.

— Что ж, — капитан потер подбородок и отвел взгляд, — жду вас через двадцать минут.

Ровно через двадцать минут Илья был у капитана.

— Что у вас за срочный разговор? — довольно сухо спросил Нечетный, видимо еще помня выпад Курсова по поводу субординации. — У меня мало времени, поэтому лучше по существу.

— Капитан, я хотел бы попросить вас разрешить мне выйти в колонию вместе с десантниками, с первой группой.

— Вот как? Не понимаю, зачем вам это, Илья?

— Капитан, это личная просьба. Для меня это важно.

— Вы знаете, что это опасно? Вы видели запись, рейд является экстренным.

— Да я это знаю. Поверьте, у меня есть достаточный опыт. Не хочу отсиживаться на корабле, к тому же мое знание некоторых аспектов критического состояния инфообразований при аффектации человеческого восприятия может пригодиться при первом обследовании на месте.

— Да, ваша специфика, — Нечетный пристально посмотрел в глаза Курсову. — И все-таки, это как-то связано с вашей причастностью к делам СБ?

Илья спокойно выдержал взгляд капитана, затем слегка откинулся на диване:

— Вообще-то да, кэп.

Нечетный приподнял брови, на его лбу образовались три широких складки.

— Вы обладаете более полной информацией по этому делу?

— К сожалению нет, капитан.

— В таком случае какова ваша задача, если вы пойдете с первой группой?

— Расследование со специализацией на моей отрасли. Я все-таки, в первую очередь, ученый.

— Хорошо, я подумаю и сообщу вам перед посадкой.

— Спасибо, капитан.

— Вы свободны.

Илья шел по коридору, все еще пытаясь справиться со странным и тяжелым ощущением от недавнего сна. Это было чувство какой-то обреченности, как будто на тебя катит огромная океанская волна, которую невозможно остановить или предотвратить. В то же время в этом ощущении предвосхищалось что-то новое и пока совсем неясное. Так негативная гексаграмма содержит в себе узкий мост, ведущий к следующей, более благоприятной. Совершая активные действия, ты ставишь себя в новое положение игры. События, дублируя и сменяя друг друга, ставят тебя в новое положение, где иногда просто невозможно быть пассивным. Иногда сама собою напрашивается простая мысль о том, что человек это событие, которое активно действует.

Теперь капитан убежден, думал Илья, что я — сотрудник СпецБюро. Видимо, с его скоропостижным назначением на «Стерх» все-таки возникла какая-то сумятица и он может не знать наверняка — существует ли по моему поводу специальное распоряжение или нет. По крайней мере, по его реакции этого не было заметно… Теперь он вряд ли откажет мне. С другой стороны, в команде наверняка есть человек СБ, а возможно и несколько людей. Ну, прежде всего, это Юрий Фетосов, из медсостава. В этом сомнений нет. Связывался ли он с Нечетным? Не похоже. Есть еще кто-то среди десантуры… Этого вычислить сложнее. Петруха? Не похоже. Роман? Не думаю… Ладно, это сейчас не главное. СБ, судя по всему, тоже ничего толком не знает. Осталось только прояснить ситуацию в малом — при чем здесь я. Чувствую, что это произойдет на месте, в колонии.

Илья чувствовал, что и на этот раз интуиция его не обманет. Произошедшее на вечеринке в колонии, конечно, ужасно — до нереальности дико. Самое же главное — Илью не оставляло предчувствие, что он в этом разворачивающемся сюжете играет какую-то особенную роль.

Капитан услышал то, о чем, собственно, и хотел услышать. Курсов же не особенно от этой лжи пострадал. Возможно, что впереди его ждал еще один шанс — на порядок выше того, который подвернулся на Леонове-65. Маета и академическая возня со знаковыми системами на уровне высокого теоретизирования уже начинали душить Илью. Он не хотел чего-то большего, он теперь уже почти точно знал — это большее каким-то образом само ищет к нему дорогу.

Десантники Лукьян и Матвей только что закончили тренировку в физиосенсорных камерах и теперь стояли, опираясь на яйцеобразные корпуса темно-синего цвета и переводили дух. Матвей Томурин был, как обычно одет в свою любимую эластиновую куртку с кожаными вставками и большой надписью во всю спину — «КОММУНИЗМ». На «Стерхе» его так и называли — Коммунизм.

Подошел Илья.

— Ну, что, нагрузили свой визуал?

— А ты что, — ухмыльнулся Коммунизм, — тоже потренироваться хочешь?

— Вообще — да, — серьезно сказал Илья. — Я разговаривал с капитаном. Скорее всего, я выйду с вашей группой.

— Зачем? — спросил Лукьян. — Острых ощущений охота хватануть?

— Да нет, — Илья бросил взгляд на Коммунизм. — Из-за широких спин хочу сделать сенсационный репортаж. Продам журналистам, уйду на покой в тридцать лет…

— Ну, давай, — с той же ухмылкой кивнул Коммунизм и пошел восвояси.

— А если серьезно? — нахмурился Лукьян.

Илья секунду оценивал, может ли старший из состава десантников быть напрямую связан с СБ. Скорее всего, нет. Но даже если и так, сейчас самое время сделать тот же ход, что и с кэпом, только в другую сторону. Начиналась чистая импровизация.

— Если серьезно, то в колонии живут дальние родственники моей матери. Так получилось… В общем, у них недавно родился ребенок и они полгода назад сообщили, что хотят переправить молодую маму с девочкой обратно на Землю. Я видел снимки, это замечательный ребенок, просто эльф. И я увидел запись с колониального «карнавала». Я должен быть там с первой группой, Лукьян, понимаешь? — Илья уставился старшему прямо в его темно-серые глаза. — Кэпу я не стал выкладывать такие подробности, но с тобой-то мы не в первом рейде.

— Не врешь ли? — вдруг спросил Лукьян и слегка улыбнулся.

— Да вру, конечно, — с облегчением выдохнул Илья и хлопнул Лукьяна по плечу, — вру.

Десантник дружелюбно рассмеялся, ткнул Курсова в грудь кулаком и побрел в сторону рубки, насвистывая какую-то расхожую мелодию. У поворота он обернулся:

— Мы в этот раз будем использовать установки «Мангуст». А насчет чужеродных агрессоров — если обнаружим такое дерьмо, боюсь, вам потом нечего будет брать на анализ.

Илья несколько раз кивнул, давая понять, что это ему сейчас абсолютно безразлично.

Техникам Стерха удалось установить связь с космодромом на ТРИП-колонии. Космодром располагался в десятке километров от города, единственного на всю планету, и работал в автоматическом режиме. Почему-то никого из обслуживающего персонала на космодроме не было. После удаленного тестирования аппаратуры космодрома техники Стерха дали добро на посадку. Между Стерхом и посадочным колизеем космодрома установилась невидимая, но прочная связь: теперь гигантский звездолет мог вполне мягко опуститься на планету по гравитационному колодцу (за счет энергии звездолета, конечно; Земля не позволяет колониям пользоваться энергетичискими установками подобной мощности).

Стерх благополучно опустился в посадочный колизей ТРИП-колонии.

Когда спутник слежения «Барс» начал двигаться по орбите в режиме рабочего сканирования, первая группа во главе с Лукьяном вышла за пределы «колизея» и направилась вдоль коммуникационной магистрали в сторону города. Группа была в бронированных температуростойких костюмах и легких, но прочных шлемах, оснащенных системой ночного видения и сканер-блоками сверхвысокой четкости. Шестнадцать человек двигались в четыре косых ряда по четверо в каждом. У тех, кто находился скраю за спиной и на плечах были укреплены установки быстрого реагирования «Мангуст» — рама с двумя подвижными головками, полными небольших самонаводящихся снарядов. В случае приближения к группе со стороны крупных или мелких тел, летящих с выставленными в «Мангусте» параметрами, с расстояния от пятисот до десяти метров, установка наносит серию ударов на упреждение и все вражеские снаряды нейтрализуются в безопасной для людей зоне.

Десант шел, почти не переговариваясь, только Лукьян изредка подавал сигналы на «Стерх» — после того как в «колизее» стало ясно, что их никто встречать не собирается, посланцы Земли немедленно перешли к тактике оперативного захвата, как в случае освобождения заложников или объявления военных действий. Некоторые десантники не скрывали своего удовольствия — представилась возможность проявить себя в настоящем деле.

Илья шел в центре последнего ряда. Возле него двигался Юрий Фетосов из медсостава, а впереди качалась бронированная спина Романа Сапунова. Неужели, думал Илья, это совпадение? Или они оба действительно представляют интересы СБ? Опекают меня? Нет, абсурд…

— Путь чист, — раздался в шлемофонах приглушенный голос Лукьяна. — Кэп, мы заходим с восточной стороны города. Показания «Барса» — по-прежнему никаких движений, ни одного подвижного объекта в радиусе двадцать тысяч метров.

«Барс», маленький управляемый спутник, каких на «Стерхе» было два десятка, неспешно рассекал пространство над планетоидом, сканируя его поверхность до мельчайших деталей. Чтобы полностью сказать, что расположено на поверхности планеты, ему потребуется всего каких-то шесть часов.

Планета, на которой располагалась ТРИП-колония, помимо официального кода С-183 (как и планетная система) носила название Соло. Это пошло от самих колонистов. Как и все планеты, предназначенные для поселений колонистов, Соло отвечала стандартным требованиям к экосистемам третьего типа. Состав атмосферных компонентов пригоден для дыхания, температурный режим позволяет жить на поверхности длительное время, разумной жизни, как и обычно, не обнаружено, зато медленно развивается примитивная — прогресс растений, лишайников и грибов. Огромный океан заполнен водорослями, первые беспозвоночные, нечто вроде крупных студенистых трилобитов, неспешно пытаются покорить прибрежную полосу суши. Деревьев еще нет, зато равнины заросли дебрями высоких, раскидистых и сочных папоротников синеватого цвета.

ТРИП-колония была небольшим городом, расположенным на умеренной возвышенности в десятке километров от побережья океана, чтобы избежать неприятностей, связанных с цунами, которые случались тут по два раза на год. Недалеко от города на поверхность выходил старый тектонический разлом, окантованный по краям застывшей каймой бугристой лавы. Когда шла цунами, большая часть воды из океанской волны уходила в этот разлом. Оформление лавой по стенам этой трещины было таким прочным, что за двадцать лет существования колонии размеры разлома не увеличились от воздействия волн ни на сколько. Ежегодные замеры подтверждали это, но тем не менее люди в условиях чужой планеты не желали рисковать и поэтому восточнее разлома часть территории перед городом была укреплена при помощи специальных свай и построек.

На Соло начиналась зима. В этом поясе она не отличалась особыми холодами, но, тем не менее, производила гнетущее впечатление на настроение: папоротниковые пампасы иссыхали, поверхность напоминала земную тундру лиловато-синего цвета, по которой ветер гнал от океана в центр материка ручьи поземки. Все это часто обрамляла необычайная грязная гамма облаков в серебристо-свинцовом небе. Зимой здесь приходилось удивляться, что в подобном пейзаже можно ходить без защитного скафандра и дышать просто носом.

Наконец, из-за холма, внутри которого были скрыты резервуары с пресной водой, показался город. Это была пирамида в пятьдесят уровней — бело-желтое здание, закованное в прозрачную герметичную броню. Вокруг пирамиды располагались разные технические постройки, в основном, по переработке сырья, теплокоммуникации и транспортные блоки.

Десантники приблизились к главному порталу. Над входом висела огромная эмблема — крылатая пирамида в круге света. ТРИП-колония на Соло С-183 состояла из идейных отказников. Здесь жили те, кого до мозга костей не устраивал глобальный экономический меркантилизм на Земле. Те, кто во главу человеческого существования ставил прежде всего идеологию.

Десантники, с мощными излучателями наготове, быстро и бесшумно проникли в оказавшийся незапертым корридор главного портала. Они проследовали по прорезиненному полу мимо крупного герба с изображением планеты, по видимому Соло, опоясанной многокрылым змеем. На чешуйчатом теле змея можно было прочесть надпись: «Бесконечное время и всемирный свет — две опоры Империи».

В первом помещении — крупном зале со множеством кресел, с небольшой трибуной и снопами знамен по углам оказалось совершенно пусто. Группа рассредоточилась по залу. Десантники осмотрели все прилегающие к помещению комнаты. Всюду включенный свет и ни одного колониста. Полное безмолвие, не считая гудения напряжения в сети и гула далеких генераторов подстанции.

— Идем на второй этаж, — указал Лукьян в сторону лифтов. — От «Барса» никаких известий. Что-то здесь не так. Всем глядеть в оба!

Двери лифтов раскрылись и вооруженная группа высыпала в коридор второго этажа. На первом уровне, в большом зале со знаменами и у главного портала десантники оставили мини-сигнализаторы, предупредящие, как только где-нибудь рядом с ними возникнет какое-либо движение.

— Куда они все подевались? — Петруха сжал приклад излучателя. — Мужики, а ведь это все больше становится похоже на провокацию.

— Делимся на подгруппы, — скомандовал Лукьян. — Встреча на следующем уровне. Включить опознавательные маяки. Пошли.

Илья со второй подгруппой прошел мимо центра связи: включенное освещение, работающие компьютеры, коммутационный треск. Под все той же эмблемой крылатой пирамиды, вписанной в круг, лежал опрокинутый на бок стул. Все прочее было на местах, без намеков на беспорядок или следы борьбы.

На третьем, четвертом и пятом уровнях было так же — пустые помещения без людей. Роман Сапунов на каждом следующем этаже шел к угловым комнатам и отсекам, заходил в них и внимательно смотрел в окна наружу, пытаясь разглядеть кого-то или что-то. Видно было только полное безлюдье и поблескивающий вдали океан.

На шестом уровне начинался первый слой жилых кают. Здесь было темно. Петруха нашел выключатель и щелкнул тумблером. По глазам ударило яркой вспышкой света, в которой в сторону десантников метнулось смазанное серое тело. Петруха дал короткую очередь. Три лучевых разряда вошли в пол, покорежив покрытие. Кошка испуганно шарахнулась в сторону, но затем подбежала к людям, принявшись тереться кому-то о ноги.

— Фу ты, черт! — Петруха опустил ствол, наклонился и погладил животное.

Илья тронул Лукьяна за локоть и указал ему на приоткрытую дверь в одну из кают. Там стояла детская кроватка и по полу было разбросано несколько мягких игрушек. Лукьян кивнул и махнул рукой — группа двинулась дальше. У Ильи уже сформировалось четкое предчувствие, что во всей городской пирамиде им не удастся найти не то что колонистов, но и следы, ведущие к их нынешнему расположению. Обрадованная людям кошка ни на шаг не отставала от ног Петрухи.

Наконец, они обнаружили танцзал, в котором была проведена запись. Порядок здесь успели навести на половину. Крови и следов произошедшего не было заметно, по углам возвышались кучи мусора — осколки ламп, бутылок, щепки от стойки бара и полок, пластиковое крошево, мотки горелой проводки.

Прошло полтора часа, прежде чем капитан Нечетный получил точное заверение Лукьяна — в пирамиде никого нет, от низа и до самого верха. Теперь десанту предстояло обследовать территорию, прилегающую к пирамиде.

Во избежание игры в кошки-мышки с неизвестным противником у главного портала осталось три человека с одной установкой «Мангуст». Остальные осторожно продвигались к ангару, в котором должны были располагаться небольшие флаеры и катера на воздушной подушке. Ворота ангара были чуть приоткрыты и изредка тоскливо поскрипывали под порывами ветра. С побережья доносился приглушенный рокот прибоя. Сыпал мелкий колючий снег.

Лукьян приблизился к воротам ангара и, немного помедлив, скользнул внутрь. Остальные тут же последовали за ним. Кто-то случайно зацепил «Мангустом» за металл створки, раздался короткий неприятный лязг, Лукьян врубил мощный ручной фонарь и пробороздил мрак лучом бело-голубого света.

— Не понял… — раздался крайне озадаченный голос старшего.

Тут Илья разглядел распределительный щит и включил освещение.

— Твою мать! — выдохнуло сразу несколько человек и все напряженно вскинули стволы излучателей.

В центре пустого ангара возвышалась большая четырехгранная пирамида, сложенная из человеческих тел. Трупы были местами сильно окровавлены, иные без явных следов насилия, и все тела были странным образом плотно уложены в пирамидальную конфигурацию. От каждой из сторон этого жуткого строения отходило по одному небольшому блоку, составленному из четырех переплетенных конечностями тел взрослых колонистов мужского пола. На лицах некоторых застыла гримаса животного ужаса, другие казались вполне спокойными, словно вот-вот проснутся и с удивлением спросят у вооруженных людей в броне и шлемах — кто они такие и что здесь делают.

Десантники стали обходить гору из тел по ее периметру. Илья заметил несколько трупов с оторванными головами. Некоторые раны были свежими, похоже, что они были нанесены большим тесаком, некоторые — явно лазерным зарядом высокой мощности. Пирамида возвышалась на четыре-пять метров. Больше в ангаре не было ничего — ни флаеров, ни катеров, только мертвые колонисты.

Лукьян связался с капитаном. Тот не сразу понял, о чем идет речь. Нечетному показалось сперва, что он ослышался. Горы заиндевелых свежих трупов, никаких следов боев, «Барс» по-прежнему сообщает, что на поверхности Соло тишь да благодать — просто хрень какая-то, абсурд. Единственное живое существо в городе — очумевшая на чужбине кошка.

Первый же подсчет показал, что в пирамиде сложены все до единого колонисты. В полу ангара, под кучей упакованных тел, оказалась выбоина искуственного происхождения, в которую уместилось еще почти пятнадцать трупов колонистов. Илья внимательно осмотрел стены ангара. Ему вдруг пришло в голову, что пирамида ориентирована по направляющей «жилой комплекс — побережье», и что возможная разгадка таится где-то неподалеку, может быть, в океанских водах. Техника, имеющаяся в распоряжении «Стерха» позволяла прочесать все содержимое океанских глубин, благо местный океан не слыл сверхглубоким.

Через пару часов в колонию прибыла другая группа, в составе которой были медики, ученые, десантники и часть технического состава. «Стерх» начал устанавливать связь с Землей. Предстояло подробно изучить все мельчайшие детали и найти хотя бы несколько зацепок. Погода чуть наладилась, местами начало проясняться небо, перестал идти снег, поутих ветер.

Экспертиза установила, что колонисты погибли двумя способами: либо от сильного термически-лучевого удара, либо от грубого, очень мощного и сокрушительного удара каким-то холодным оружием типа огромного тесака или меча. По списку, здесь были все обитатели трип-колонии, включая двух детей и женщин.

— Мразь!!! — кричал на весь ангар Роман Сапунов. — Я найду тебя, кем бы ты ни был, и размажу по самой длинной стене!!! И умрешь ты не сразу, тварь, ой не сразу!!!

— Лукьян, — обратился к старшему Фетосов, сохранявший полное хладнокровие, — надо осмотреть разлом в поверхности. Помнишь, на карте там разлом?

— Я к побережью, — сказал Лукьяну Илья. — Дай пару человек.

Спустя двадцать минут от ангара отъехало два бронированных вездехода. Одна машина направилась к тектоническому разлому, другая — к побережью.

«Барс» оказался неподалеку, почти над самым разломом, и его сориентировали «прощупать» трещину в глубину. Затем туда же запустили миниатюрный передвижной сканер-пеленгатор. Один и тот же результат — чисто, никаких подозрительных посторонних тел. «Барс» также сообщил, что и в других областях планеты не замечено ничего необычного. Теперь оставались океанские глубины.

Группа, в которую вошел Илья не нашла на побережье ничего конкретного — ни следов, ни даже намеков на следы. Океанское дно аналогично не таило в себе никаких тайн. Назавтра, правда, наметили более подробное исследование океана при помощи специального поискового робота, направляемого с берега и одновременно скоординированного с «Барсом».

Десантники грузились в вездеход. Илья договорился с Лукьяном, что возьмет легкий флаер и исследует часть побережья на пару километров вправо — до невысоких холмов, расположенных у самой воды. Илья отправился один, с условием постоянно поддерживаемой связи и обязательством возвратиться не позднее, чем через три часа.

Флаер мягко приземлился на вершине самого обширного холма. Илья сдвинул прозрачный фонарь и спрыгнул на сухую померзшую траву. Внизу пенился океан. Что-то в расположении этих холмов соответствовало ориентации пирамиды из тел в ангаре. Это было сложно описать в терминах логического мышления. К тому же, думать стало как-то тяжело. Илья почувствовал сначала прилив тепла в район шеи, а затем возникло то самое ощущение особого оцепенения, знакомое по португальскому пляжу, когда тело перестало слушаться приказов воли и пошло ко дну. Теперь, на этой малоприветливой молодой планете рядом тоже оказался океан. Хорошо, что это начало происходить с Ильей на суше. Появились легкие искажения зрительного поля: подрагивание светлых пятен изображения и выгибание более темных. Илья глубоко вдохнул и опустился на траву. В висках стучало. Ноги сделались ватными.

Только окончательно придя в себя, он понял, что прошло пять часов и через пару часов начнутся сумерки, которые на Соло длятся довольно долго. Но, если его вырубило на пять часов, а все это время во флаере продолжал работать маяк, передающий оперативные координаты на корабль, то почему за ним до сих пор никто не приехал? Это было странно и подозрительно. Что там у них случилось?

Илья, справившись с головокружением и слабостью, запустил автопилот. Флаер взмыл над холмами и, сделав широкий разворот, направился в сторону городской пирамиды. На соседнем холме осталась лежать незамеченная Ильей горка острых камешков серого цвета, сложенных почти в точную копию пирамиды из ангара. Внизу, там где подножие холма встречало прибой, не спеша выползали на узкую полосу розоватого песка медлительные трилобиты. Они со скрипом соприкасались своими блестящими боками и шевелили мохнатыми усами, будто выуживая из воздуха какую-то доступную только им информацию о том, что произошло недавно на их планете.

Посадив флаер прямо перед ангаром, Илья уже не имел сомнений — что-то стряслось в его отсутствие. На площадке перед воротами и в окрестностях жилого комплекса не было ни души. В воздухе повисла тревожная, давящая тишина. Илья снял излучатель с предохранительного режима и двинулся к воротам ангара. Выждав несколько секунд и не услышав никаких звуков, он ворвался в помещение ангара с излучателем наизготовку. Отскочил в сторону и присел. Внутри было светло. Трупы колонистов лежали чуть более беспорядочно — медики вытащили с десяток тел для проведения экспертизы и пирамида потеряла первоначальные очертания. Но здесь не было ни одной живой души, никого со «Стерха». Илья обошел гору тел вокруг. Никаких следов, никаких признаков борьбы или боя. В ощущение тревоги стали уверенно проникать вкрапления холодного ужаса, когда страшная догадка, в которую не хотелось верить, всплыла на поверхность сознания.

Илья выбежал из ангара, впрыгнул во флаер и понесся к многоэтажной пирамиде. У главного портала никого не было. Флаер облетел вокруг здания, поднялся на несколько уровней выше — Илья попытался что-нибудь рассмотреть сквозь прозрачную наружную обшивку. Посадив аппарат у портала, Илья прошел коридором мимо городского герба, сейчас казавшегося нелепым в своей упорной имперской помпезности. Зал со знаменами и трибуной — пусто. Илья прошел в диспетчерский отдел и сел у пульта. Пробежавшись по клавиатуре, он просмотрел общие планы всех этажей, подаваемые с камер обзора на каждом уровне. Ничего. Тут Илья заметил оставленный кем-то из своих небольшой поисковый передатчик с экраном. Устройство лежало на углу диспетчерского пульта. Илья взял передатчик и попытался определить положение кого-нибудь из членов команды. Сигнал показывал, что все находятся на «Стерхе». Это могло быть стандартной установкой этого передатчика. Илья набрал код передачи своих координат, подождал несколько минут в гробовой тишине и понял, что вся команда находится не в здании и не на судне. Он еще раз пожалел, что не захватил с собой полноценной министанции для связи с группой, находящейся на «Стерхе». Илья поднялся, подобрал с кресла свой излучатель и вышел в коридор. Подземка! — вдруг мелькнула мысль. Это не казалось шансом, но было хоть какой-то возможностью прояснить ситуацию. А ситуация рисовалась омерзительной: на Соло все живые либо убиваются, либо куда-то исчезают.

Спуск на лифте занял не больше пары минут. Илья вышел на «минус пятом» уровне. Здесь тоже было светло. Складские помещения. Тишина. Пыль на настенных эмблемах. Завернутые в пластик запасные знамена и транспаранты. Похоже, сюда никто не заходил ни во время резни, ни после. На «минус четвертом» Илья обнаружил запечатанную в прозрачную пленку минилабораторию. Неподалеку стоял средних размеров белый контейнер, наполненный разноцветными капсулами. Илья приподнял стеклянную крышку и взял пару капсул.

— ЛЛ-420, ДКФ-2-Ц, — Илья разглядывал маркировки на капсулах. — Обыкновенный галлюциноген и недавно синтезированный психостимулятор.

Вспомнился где-то встречавшийся лозунг колонистов с Соло: серотонин — на службе Империи света!

Где-то наверху, по видимому на первом уровне, что-то коротко, но отчетливо громыхнуло. Илья выпустил капсулы на пол и рванулся к лифтам. Звук больше не повторялся. Когда створки лифта мягко разъехались в стороны, Илья вышел в коридор. Снова та же картина — никого. Что издало тот звук было не ясно — все крупные предметы были на своих местах. Илья прошел в одну сторону этажа, потом в другую. Когда он вернулся к лифтам, из за угла к нему выбежала та самая серая кошка, которую поначалу чуть не изжарил Петруха. Животное, жалобно мяукая и заглядывая в глаза человеку, принялось тереться о его ноги. Илья подошел и заглянул за угол, откуда появилась кошка. Все спокойно, только на мгновение ему почудилось, что он слышит затихающий в воздухе звук — что-то вроде тихого взвизгивания радиоволн и слабого шелеста, напоминающего звук детской погремушки или попадание струйки сыпучего вещества в емкость. Звук исчез, и Илья даже не был полностью уверен — слышал ли он его на самом деле.

Илья вернулся, подхватил обрадованное животное одной рукой и направился к выходу. Снаружи ничего не изменилось. С приближением сумерек на территории поселения компьютерная система включала освещение. В голове снова и снова возникала жуткая картина: гора изуродованных человеческих тел, выложенная в форме пирамиды с четырьмя ответвлениями.

Илья влез во флаер, опустил кошку на сиденье рядом и поднял машину в воздух. Он направился прежним путем — вдоль линий коммуникации — к «колизею», из стен которого возвышался внушительный массив «Стерха».

Приблизившись к «колизею», Илья не стал сразу сажать машину. Он начал облет с правой стороны. Махина корабля казалась безжизненной, если не считать бортового освещения и мерцающей алым антенны наружной экстренной связи. Илья снова включил передатчик со своими позывными. Флаер плавно вписывался в поворот, описывая дугу «колизея», тихо переливалась простая мелодия позывного и тут Илье открылось чудовищное по своей откровенности зрелище. Внизу, под корпусом его зависшего флаера, от стены «колизея» и до небольшого пригорка метрах в десяти лежала еще одна гора тел.

Флаер приземлился и Илья, не моргая и не отводя взгляда, апатично смотрел на трупы своих товарищей по команде. Экипаж «Стерха» лежал под равнодушным небом далекой планеты и на давно знакомые лица неспешно опускались мелкие хлопья снега. Трупы были сложены в неровную кучу в несколько слоев. У большинства в районе сердца зияла крупная рана, как будто от мощнейшего электрического заряда, выжигающего плоть и обугливающего ткани. Под кучей виднелась крупная лужа бурой крови, успевшей замерзнуть.

Илья откинул фонарь, вывалился на поверхность и его стошнило. Кошка беспокойно заметалась по кабине, то и дело вскакивая на штурвал. Вдруг флаер с гулом стал набирать высоту — животное попало лапой по управляющей панели. Илья разогнулся и прыгнул, вцепившись руками в край кабины. Его потащило за машиной вверх, но он успел нажать тумблер и ткнуть штурвал вниз. Илья сорвался с жужжащего флаера, на секунду замершего метрах в десяти над поверхностью, и упал прямо на гору мертвых тел. Он приподнялся и увидел прямо перед собой посеревшее спокойное лицо Лукьяна. Из под его плеча, пропитанного кровью, виднелась голова Леонида Котова. В раскрытых глазах пилота застыл последний судорожный ужас. Илья хрипло застонал, закрывая лицо ладонями, и скатился по недвижимым телам вниз. Флаер уже сел и перепуганная кошка стояла возле мертвого Поликарпа, принюхиваясь и озираясь. Рядом с Поликарпом лежал навзничь Коммунизм — его грудная клетка была неестественно вывернута, руки раскинуты. У стены лежал капитан Нечетный со страшной раной в полгруди и свернутой на бок шеей. Чуть поодаль Илья увидел оторванную, с болтающимися жилами и связками голову Глеба Фета. Тела были таким образом сложены в кучу, что было видно всех. Илья словно в трансе обходил тела. Константин, Стаслав, Анатолий, Влад, Глеб, Алексей, Петруха, Константин, Николай, Роман, Юрий… Здесь были все. Весь состав «Стерха». Сто сорок девять человек. С самого краю лежал Антоныч — со страшными ожогами и странной удивленной улыбкой на губах. Почти у всех погибших были широко открыты глаза. От этого Илье стало совсем не по себе и он, взяв излучатель, пошел через портал «колизея» к кораблю.

Система опознавания, моментально распознав Илью, впустила «своего» внутрь корабля. Илья отпустил подуставшую от впечатлений кошку и огляделся. Все было как обычно. И все же он должен был убедиться, что на «Стерхе» нет кого-то еще.

Спустя два часа Илья сидел в отсеке управления и прослушивал записи переговоров между «Стерхом» и группами, работающими в городе. Ничего необычного, кроме некоторого накала эмоций, вызванного жесточайшим убийством населения целой колонии. Наконец, ему удалось установить: к тому моменту, когда он вырубился на побережье, связь работала, но переговоры отчего-то прекратились. Это длилось около получаса, затем связь автоматически отключилась. За пять-шесть часов убить почти полторы сотни человек, рассредоточенных по крайней мере тремя группами по территории колонии — это было чересчур круто. К тому же большая часть — это опытные, тренированные десантники, которые не подпустят опасность к себе настолько близко и не позволят застать себя врасплох. И в течении этих же пяти часов стащить всех убитых к «колизею» — невероятная мобильность и мощь. Кто здесь действует? Для чего все это нагромождение мертвых тел?

Илья откинулся в кресле и попытался расслабиться и не суетиться. Ему на колени прыгнула кошка, свернулась калачиком и замурлыкала, прикрыв глаза.

Робот-манипулятор отснял своей камерой пирамиду из трупов в ангаре, окрестности ангара, помещения жилого комплекса, тела команды «Стерха», после чего вернулся на корабль. Илья соединился с «Барсом» и убедился, что тот записал показания своих сканеров. Однако, как и следовало ожидать, в тот период, когда Илья был у океана, «Барс» находился над другим полушарием и не зафиксировал ничего особенного. Илья подготовил спутник к предстоящей стыковке и ввел необходимые коды в бортовой комп. На глаза случайно попалась оставленная Юрой Ливашом его любимая игра — «клон-сафари». Сердце опять свело судорогой утраты друзей, с которыми Илья провел в космосе не один год.

Пока «Барс» продолжал усердно наблюдать за прилегающей к кораблю поверхностью планеты и передавать информацию Илье, тот при помощи четырех роботов-манипуляторов запаковал мертвых товарищей в криогенное волокно — большой растягивающийся пузырь, поблескивающий на сгибах, и погрузил их в трюм. На пристяжном блоке контроля, у застежки крио-пузыря Илья выставил параметры температурного режима, стараясь не вспоминать лиц товарищей.

Кто-то оставил одного свидетеля, чтобы тот смог зафиксировать произошедшее здесь и донести это до Земли, дабы люди смогли оценить мастерство, с которым была проделана кровавая «операция». И этот кто-то явно превосходил человека в силе, техническом оснащении и стратегии борьбы. Илья понимал это. Поэтому он решил не прятаться на корабле и не высматривать противника, а заниматься необходимыми делами, пока шел ответ с Земли.

Кошка привязалась к человеку, она повсюду сопровождала его, гордо задирая хвост и навострив уши. Когда Илья ненадолго засыпал в каюте, животное норовило свернуться клубком у него на животе или груди. Илья несколько раз брал кошку на руки и долго вглядывался ей в зелено-желтые глаза. Он пытался понять или хотя бы почувствовать, что мог видеть этот зверек, какая роль уготована этому персонажу в мрачном спектакле, разыгранном здесь. Как-то Илью посетила жутковатая мысль, что нечто невообразимое может находиться в кошке. В этот момент он шел по коридору в рубку. Тут же в дальнем конце коридора он заметил маленькое пушистое тело. Кошка потягивалась, вытянув передние лапы и пуская в мягкую обивку когти, потом переместила центр тяжести и вытянула задние, слегка распушив хвост. Животное село и с глуповатой непосредственностью зевнуло. Потом подняло голову, заприметило Илью и неспешно потрусило ему навстречу. Все неприятные мысли отступили. Илья погладил кошку и пошел дальше, раздумывая над тем, что можно дать животному какое-нибудь новое имя.

— Живка! — обернулся Илья к кошке. — Живка!

Живка слабо прореагировала на незнакомый набор звуков.

— Ничего, еще привыкнет, — подумал Илья.

Пришло сообщение с Земли. Президент, СБ и Космоцентр крайне огорчены и обескуражены. Илья должен незамедлительно возвращаться назад, на Землю.

Через час глыба «Стерха» ляжет на орбитальную траекторию, заглотит небольшое ядрышко «Барса» и возьмет курс домой.

… Это была последняя картина Глеба Фета. Портрет капитана Нечетного. Фузиохолст был подсвечен изнутри и краски играли со взглядом в причудливую игру контрастных пар. Илья размял затекшую шею и отнял руки от рамы. Потом он провел ладонью по одному из углов изображения и лицо Нечетного несколькими волнообразными эволюциями превратилось в портрет какой-то экзотического вида девушки.

Илья стоял в отсеке пилотов, соображая, спит он или все это происходит наяву. Внезапно сзади раздался странный звук. Это было похоже на ультразвуковой визг и на ветер, бьющий в ночное окно. Илья резко развернулся на сто восемьдесят градусов. Прямо перед ним стояло нечто: огромная колеблющаяся, как речное отражение, фигура. В фигуре с большим трудом угадывались какие-то далекие намеки на конечности и ее поверхность то и дело вздымалась целыми сонмами золотисто-черных отражений. Происходящее было настолько реальным, что Илья от неожиданности отскочил назад, опрокинув белый квадрат холста. Огромная фигура с чудовищной скоростью обогнула Илью слева и уже вздымалась за его плечом. Стала заметна неестественная глубокая тишина. Илья стал медленно, предельно осторожно поворачиваться влево. Тогда по обе стороны от него выросли широкие и плоские руки-лезвия. Перед лицом на мгновение мелькнула небольшая искривленная плоскость с овальным контуром, в которой скользнуло отражение Ильи. Илья скользнул под одно из лезвий, крутанулся вокруг оси и с низкого старта ринулся к выходу. Он выбежал в коридор и, не оборачиваясь, рванул в сторону лифтов. Сзади раздалось нечто вроде густого всплеска, потом засвистел рассекаемый большим телом воздух, а через мгновение Илью настигло нечто холодное и гладкое, как стекло, и с ужасающей скоростью понесло в направлении лифтов. Своды коридора промелькнули, как в ускоренном режиме воспроизведения. Илью на удивление плавно и точно «вписали» в поворот, потом появились створки лифта и фигура за спиной исчезла. Илья с огромной скоростью врезался грудью, головой и коленями в неуспевший раскрыться лифт. В глазах потемнело и, теряя сознание, Илья успел подумать о том, что от таких ударов ломаются даже самые прочные кости и лопаются некоторые жизненно важные органы.

Очнулся он у себя в каюте. Под боком дремала Живка. Таймер показывал четыре часа утра. Несколько минут он лежал на спине, глядя в потолок и опасаясь пошевелиться. Потом медленно повернулся на бок. Боли не было. Живка подняла голову и вопросительно на него посмотрела.

Илья встал, умылся, посмотрел на себя в зеркало. Небритые щеки, воспаленные глаза, скорбно перекошенный рот. И постоянное осознание, что в трюме, в криогенном волокне лежит мертвая команда «Стерха».

Неужели схожу с ума, думал Илья, идя по коридору без всякой цели. О гигантской фигуре, пытавшейся размозжить его о двери лифта, Илья старался вообще не вспоминать. В ушах все еще стоял грохот от удара. Галлюцинации? Бред? Несмотря на прием успокоительного?

Илья вошел в отсек пилотов и опустился в глубокое кресло, в котором раньше любил сидеть Конрад Помилов. Взгляд пробежал по панели мониторов, по соседней стене. Наконец, Илья опустил глаза на пол и обнаружил лежащий в углу фузиохолст. На нем, видимо, после падения склинилось сразу два портрета — женский и мужской. Часть лица принадлежала капитану Нечетному, другая часть девушке с желтой шеей и розовыми ресницами. Илья вскочил и побежал в сторону лифтов. Никаких вмятин и выбоин, словно ничего не было. В голове все еще неприятно гудело. Илья сжал в руке излучатель и вошел в лифт.

Спустя четыре часа, наполненных безрезультатными поисками чужеродных объектов на корабле, Илья вернулся к себе в каюту. Он накормил Живку, побрился и принял душ. Затем поел сам. Гранатовый сок придал бодрости. Кошка с мурлыканьем заскочила на кровать.

— Ну, как дела? — спросил ее Илья, внимательно глядя животному в глаза. — Если все хорошо — подпрыгни.

Живка сожмурила глаза, потрусила головой, облизнулась и как-то нехотя перепрыгнула через ноги Ильи.

— Какая умница! А что ты еще можешь? До хвоста достанешь?

Кошка придавила левой лапой собственный хвост, наклонила к нему морду и несколько раз лизнула. Илья присвистнул от удивления. Неужели я тронулся, снова подумал он. Что происходит? Живка не производила впечатления особо одаренного животного. Илья сконцентрировался и попытался спроецировать в сознание Живки команду переместиться в противоположный угол. В этот же момент в нем шевельнулось интуитивное прозрение, что животное направится не в угол, а к входу в каюту. Сразу же вслед за этим Илья приказал Живке подойти к двери. Кошка спрыгнула с кровати и добежала до двери.

— Молодчина! Иди сюда!

Живка тут же метнулась обратно на кровать и застыла перед Ильей, мерцая глазами.

Илья провел несколько часов, изучая особенности новых взаимоотношений с кошкой. Было совершенно ясно, что животное подчинялось воле человека. Илья почти нащупал ту тонкую грань, где намерение и проецирование образов смыкаются с интуитивным предвидением ближайших событий. Нельзя было сказать, что Илья воздействовал любыми командами на Живку. Скорее, он мог проецировать на нее именно те команды, которые, согласно голосу интуиции, могли быть исполнены в данное время.

На следующий день Живка исполнила несколько просьб Ильи. Она сама запрыгнула на пластиковый борт умывальника и включила воду. Затем она открыла створки стенного шкафа и, встав на задние лапы, коснулась носом бежевого свитера — именно того, на который подумал Илья. Самым большим достижением явился следующий номер: кошка взяла в зубы сигмогрифель и наскоро начертила на пластиковой обшивке рубки неровную, но узнаваемую букву Ж. Илья с трудом верил в происходящее. Тем не менее, это был единственный способ отдалиться от гнетущих мыслей и на время забыть о погибших товарищах, о нелепых смертях колонистов и о полубредовых снах, где появилась странная аморфная фигура. Насчет последнего Илья не был вполне уверен в себе — все это могло и не быть сновидением либо галлюцинацией, как бы дико это не звучало. С другой стороны, после всего произошедшего на Соло, пребывая в одиночестве внутри огромного космического судна, нетрудно было войти в какой-нибудь сенсорный ступор, в навязчивый бред или помрачение сознания. Отчасти поэтому даже самые смелые и удачные эксперименты с Живкой, какими являлись команды о написании литер, все же казались Илье чем-то не совсем реальным, чем-то скорее из сферы сновидений, одолевающих уставший разум.

«Стерх» уверенно несся в пространстве, направляясь к давно знакомым окрестностям Земли. Музыка парсеков, секунд, минут, часов и дней звучала с переменчивым настороженным ритмом, в котором угадывались мелодические ходы ожидания чуда и глубинные ноты воспоминаний о невероятном, но настоящем…