"Камни Фатимы" - читать интересную книгу автора (Вульф Франциска)

II

Тихий, непонятный гул множества голосов откуда-то издалека проник в сознание Беатриче. На мгновение ей показалось, что в ушах у нее вата. Но этого не могло быть! Она никогда не пользовалась берушами и прочими подобными приспособлениями. Она даже не носила серьги. Тогда почему голоса вокруг звучат так неотчетливо, глухо? И почему она лежит на спине с закрытыми глазами? Ее дежурство заканчивается еще не скоро. Может быть, это сон? Возможно, она дома, в своей мягкой постели, а приглушенный шум – всего лишь семейные разборки ее соседей, выясняющих отношения с шестнадцатилетним сыном? Потом она вспомнила, что произошло с ней в предоперационной, и поняла, что пришла в сознание после обморока. Во всяком случае, она уже не лежала на холодном, жестком кафельном полу. Значит, коллеги обнаружили ее и перенесли в какое-то другое место. Но куда? У Беатриче не было никакого желания открыть глаза и осмотреться. Она наслаждалась отдыхом после долгого и напряженного дежурства. Потом начала анализировать.

То, на чем она лежала, не было мягким ложем и при каждом, даже незначительном, движении шуршало под ней, будто матрас, набитый соломой. Пустяки. Наверное, коллеги перенесли ее на кушетку в приемный покой.

Это заставило подумать о главном: что же все-таки с ней случилось? Был ли это приступ эпилепсии или она просто упала в обморок? Беатриче обследовала себя – и вздохнула с облегчением: ничего не болело. По всей вероятности, ей ввели болеутоляющее. Странным было то, что она не чувствовала отпечатка манжеты тонометра и не обнаружила следов от электродов аппарата ЭКГ и следа от иглы, который остается после введения обезболивающего. Почему коллеги ничего не сделали? А может, она всего лишь несколько секунд лежит в приемном покое? И приглушенные голоса не что иное, как распоряжения коллег, которые они дают сестрам? Беатриче пыталась сконцентрировать внимание на голосах, тем более что их стало лучше слышно. Она удивилась, что все они были женскими. Это казалось странным, потому что в приемном отделении Беатриче была единственной женщиной-врачом. И вот что ее еще поразило: она хорошо различала слова, но не понимала их смысла.

Как только Беатриче это осознала, ее сердце заколотилось и у нее пересохло во рту. Вдруг это симптомы расстройства речи, вызванные кровоизлиянием в мозг? Она не особенно разбиралась в неврологии, но из общего курса медицинского института помнила, что переизбыток ощущений, подобный тому, какой она испытала в предоперационной, при определенных обстоятельствах может спровоцировать инсульт головного мозга. Может быть, она находится в неврологическом отделении, а женские голоса – это голоса пациенток, которые лежат вместе с ней в одной палате? Как бы то ни было, Беатриче хотелось знать, что произошло. Но она не отваживалась открыть глаза, потому что боялась действительности. И все же попыталась сконцентрироваться на голосах. Уже через несколько минут ей стало ясно, что говорили на иностранном языке, и похоже, на арабском.

– Слава богу! У меня не инсульт! – произнесла Беатриче и вдохнула полной грудью. Потом открыла глаза – и онемела.

Слабый красноватый свет освещал с полдюжины лиц, склонившихся над ней и с любопытством разглядывавших ее. Это были, вне всякого сомнения, женщины. Но как они выглядели! Их волосы были похожи на струпья и пахли так, будто их давно не мыли. Сразу бросалось в глаза то, что у всех них плохие зубы. У одних кривые, у других сильно выдавались вперед, у некоторых совсем отсутствовали. Складывалось впечатление, что дамы никогда не слышали о существовании зубных врачей и ортопедов. Беатриче обратила внимание на женщину с бактериальным конъюнктивитом. Один глаз у нее гноился, а другой сильно покраснел. Если ей срочно не оказать медицинскую помощь, то она, без сомнения, ослепнет. Беатриче удивилась: разве трудно было назначить этому бедному существу капли-антибиотики? Кроме того, в помещении так ужасно пахло потом, помоями и мочой, что Беатриче едва сдерживала приступы тошноты. Господи, где она очутилась? Кто эти женщины? Казалось, они попали сюда из Средневековья. Но вряд ли это могло оказаться реальностью. Так где же она была? Может, в специализированной психиатрической лечебнице, которую организовал в подвальном помещении один из профессоров для собственного развлечения? Нет, это, конечно, чепуха. Плод трусливого разума с богатым воображением. Может быть, разгадка совсем проста: Беатриче дома в своей кровати. Через несколько минут зазвонит будильник. Она проснется отдохнувшей и посмеется над собой. Но разве есть такие сны, в которых звуки, краски и запахи настолько реальны?

Пока Беатриче размышляла над этим, женщины тихо переговаривались, не зная, как подступиться к ней. Они казались испуганными, словно опасались чего-то. И только одна из них, женщина лет пятидесяти, самая неряшливая, казалось, не испытывала боязни. Своим отвратительным резким голосом она что-то говорила остальным. Она настолько приблизилась к Беатриче, что та почувствовала ее гнилое дыхание. Не в состоянии шевельнуться, Беатриче с чувством отвращения и оцепенения смотрела на черные, изъеденные кариесом зубы во рту старухи, от которых исходило зловоние. Как удается человеку жевать такими осколками? Не голодает же она… Или питается одними кашами и супами?

И только когда бабка начала лапать ее своими грязными руками, Беатриче вновь пришла в себя. Чувствовать, как по твоему телу шарят мозолистые пальцы с обломанными ногтями, было уж слишком даже для сна.

Беатриче громко вскрикнула от отвращения и ужаса и вскочила в надежде на то, что сейчас проснется и сядет в кровати. Но чуда не произошло. Какой страшный сон! Женщины, которые поначалу в страхе отпрянули, как будто Беатриче восстала из мертвых, вновь кольцом окружили ее. Беатриче стала отползать назад, пока не уперлась спиной во что-то твердое, к чему можно было прислониться. Дрожь пробежала по ее телу, когда они приблизились к ней, как стая голодных львов к загнанной газели. Сердце Беатриче стучало как паровой молот. А вдруг они сейчас набросятся? В отчаянии она посмотрела на пол, ища хоть что-нибудь, чем можно было обороняться. Но ничего, кроме соломы, не нашла. Что делать? Может, умереть во сне?

Неожиданно раздался громкий мужской голос. Короткой плеткой мужчина без разбора раздавал удары налево и направо, продвигаясь вперед. С воем и причитаниями женщины отскакивали в стороны, освобождая ему дорогу, пока тот не приблизился к Беатриче. Мужчина был маленьким и толстым, в шароварах грязно-белого цвета. Половину его головы составляла лысина, темная борода выглядела более-менее ухоженной, в мочках ушей красовались широкие золотые кольца. Он был похож на работорговца из фильма о Синдбаде-мореходе, снятого в пятидесятых годах.

– Хорошо, что вы пришли, – сказала ему Беатриче и вздохнула с облегчением. Кто знает, что могли бы сделать с ней женщины, если бы не он. – Объясните мне, что здесь происходит? Я вообще ничего не понимаю…

Сильный удар по ребрам заставил ее замолчать, от дикой боли перехватило дыхание. Впервые она усомнилась в том, что это сон. Со слезами на глазах Беатриче взглянула на толстяка, стоявшего перед ней, широко расставив ноги, и кричавшего на чужом, непонятном языке, угрожая плеткой. Казалось, он что-то требует от нее, с каждой секундой все больше свирепея. Его лоснящийся от жира живот трясся, как студень, когда он подскакивал от ярости. Однако ей было не до смеха. Глядя на кровавые рубцы от плетки на руках и лицах других женщин, Беатриче сочла за благо молчать и ждать, что будет дальше.

Уже через несколько секунд толстяк грубо схватил ее за плечо и заставил встать. Его мясистые пальцы были на удивление сильными и буквально вонзились в кожу. Похоже, теперь можно будет без труда установить истину. Если это явь, а не сон, – на руке останется синяк.

Мужчина дал ей знак, и Беатриче, спотыкаясь, покорно последовала за ним. Ребра и рука сильно болели. Помещение с низким потолком, площадью около двадцати квадратных метров, скудно освещалось одним-единственным факелом. Стены из больших тесаных камней напоминали средневековую крепость. На полу – плотный слой соломы, такой грязной, будто ее не обновляли десятилетиями. Беатриче содрогнулась от отвращения, вспомнив, что еще несколько секунд назад сидела на этой заплесневелой влажной массе. Но более всего ее поразила решетка толщиной с руку на окне помещения. Может быть, она в тюрьме? Но почему? Что, черт возьми, здесь творится?

Толстяк остановился возле решетки и что-то крикнул мужчине на другой стороне. Молодой парень с кривыми ногами и грязной повязкой на голове поспешно снял с пояса внушительное кольцо с ключами и быстро открыл замок на решетчатой двери. Петли жалобно заскрипели, когда толстяк распахнул ее и втолкнул Беатриче в грязный проход. Она услышала, как дверь закрылась, а остальные женщины, прильнув к прутьям решетки, стали громко стонать и причитать. Беатриче могла лишь предполагать, что они в отчаянии просили освобождения, воды и хлеба.

Так что же с ней приключилось? В освобождение уже не верилось. Если и дальше события будут развиваться подобным образом, то она скоро окажется в камере пыток или в лапах палача. Безнадежные стенания женщин раздавались за ее спиной, и она готова была заткнуть уши, чтобы не слышать больше их криков.

Толстяк тащил ее по мрачному коридору мимо других камер, не давая ни секунды на передышку; худые, грязные руки простирались им навстречу; казалось, то были руки изможденных и истощенных мужчин и неухоженных детей. Их крики разрывали ей сердце. Так, наверное, в Средневековье представляли себе чистилище. Как в состоянии транса, брела она за толстяком, пока они наконец не очутились в какой-то камере.

За столом, склонившись над бумагами, сидел мужчина в восточной одежде – по всей видимости, большой оригинал, потому что писал не авторучкой, а птичьим пером и чернилами. Не удостоив их даже взглядом, он продолжал работу. Наверное, в этом не было ничего необычного, так как толстяк молчал и терпеливо ждал. Минуты длились вечность, и слышалось лишь поскрипывание пера о бумагу.

Чтобы хоть чем-то занять себя, Беатриче принялась внимательно изучать мужчину за письменным столом. Его пребывание здесь казалось странным и нисколько не соответствовало ни грубым стенам, ни этому деревянному столу, ни коптящему факелу. Он скорее был похож на состоятельного купца, чем на тюремщика. Темные волосы коротко острижены, окладистая борода очень ухожена. Одежда выглядела опрятной и дорогой. Беатриче могла бы поспорить, что жилетка пошита из дорогого шелка.

Бросалось в глаза огромное количество украшений: большие золотые серьги, множество цепочек и почти на каждом пальце – кольца с драгоценными камнями. Далее ее взгляд остановился на пишущем пере в руке мужчины. Сердце забилось сильнее, во рту пересохло. Он писал слева направо! Возможна ли во сне такая детализация? Вновь ею овладело сомнение. Так что же это, если не сон?

Тем временем мужчина закончил писать. Видно, что ему было скучно. Однако как только он увидел Беатриче, выражение его лица приятно изменилось. Он вскочил с места и обрушился на толстяка с вопросами, сопровождая их выразительными жестами. К своему удовлетворению, Беатриче заметила, что его голос звучал все раздраженнее, а толстяк отвечал все тише и тише. Она не понимала ни одного слова, но было похоже, что тот получает выговор.

Купец взъерошил волосы, вздохнул и вплотную приблизился к Беатриче. С удивлением вдыхала она слабый аромат роз, когда он своей рукой проводил по ее волосам и щекам. Молодая женщина испугалась, когда он твердым, но не причиняющим боль движением попытался открыть ее рот, чтобы осмотреть зубы, а потом стал изучать ладони рук и ногти на пальцах рук и, наконец, перешел к ощупыванию тела. Сердце Беатриче замерло на мгновение. Что ему от нее нужно? Мозг напряженно работал: что делать? Укусить? Ударить в лицо? Закричать и нанести сильный удар между ног? Но вместо того чтобы обороняться, она лишь размышляла об этом. Тело будто не принадлежало ей, она была не в состоянии даже шевельнуться. Однако обратила внимание на то, что одета не в белый халат и не в свою повседневную одежду, а в какое-то длинное средневековое платье. Пока руки купца скользили по ее бедрам, животу, ягодицам, она тщетно пыталась понять, откуда у нее могло появиться это платье.

Ну не абсурд ли это? Отвратительный мужчина тискает ее, а она занята мыслями о платье.

Беатриче вспомнила об одной пациентке, на которую напали двое мужчин. Пока она зашивала ей рваную рану, та поведала, что, когда негодяи начали ее бить, ей вдруг вспомнилось, что она не купила масла. Возможно, это была защитная реакция организма – в момент, когда случается нечто ужасное, в голову приходят абсолютно будничные мысли, вероятно для того, чтобы человек не лишился рассудка. По всей видимости, так было и с ней.

Впрочем, следует признать, что прикосновения эти не были ни чувственными, ни приятными. Так ощупывают товар торговцев скотом и мануфактурой. И где-то в глубине души у нее шевельнулась мысль, что с ней обращаются как с товаром. Конечно же, так и есть! Этот мужчина – работорговец! Догадка оглушила ее, как удар молотком по голове. С каждой секундой ей становилось хуже. Голоса обоих мужчин зазвучали приглушеннее, перед глазами поплыли черные круги, и она потеряла сознание.

Когда Беатриче вновь пришла в себя, она поняла, что лежит на небольшой жесткой кровати. С удивлением села, сбросив на пол тонкую простыню, служившую одеялом.

Два момента прояснились сразу. Это то, что она находится не в своей комнате, не в своей кровати, и то, что помещение, где она находилась, не та жалкая темница, в которой она пришла в себя в первый раз.

Где же она? Комната была настолько мала, что кроме стола и дряхлых деревянных нар в ней ничего не помещалось. Белые голые стены, каменный светло-коричневый пол, низкий потолок. Может быть, она в келье монастыря? Но тогда на стенах было бы распятие или икона.

Ее взгляд упал на маленькое окошко под потолком, через которое пробивался дневной свет. Оно было зарешечено. Похоже, она опять в тюрьме, только на этот раз здесь значительно приятнее. Простыня, которую она подняла с пола, оказалась на удивление чистой. Приятная перемена. А может быть, это все-таки сон? Посмотрев на руку, Беатриче обнаружила гематому – отпечатки пальцев жирного надсмотрщика. Она провела рукой по светлым волосам. Итак, все это ей не снилось. И сейчас она знала хоть что-то.

Беатриче удивилась тому, насколько невозмутимо и хладнокровно она воспринимает все происходящее. Собственно, ей, как и многим коллегам-хирургам, было необходимо сохранять в критических ситуациях трезвый рассудок.

Беатриче подошла к незастекленному окну. Оно было настолько мало, что при всей фантазии пролезть через него не представлялось возможным. Беатриче подумала, как холодно бывает в каморке зимой, когда туда беспрепятственно проникают снег и ветер. Вздохнув, она опустилась на кровать и обхватила голову руками. Работорговля. В наше время. Непостижимо!

Несколько лет назад она прочитала в одном журнале, что где-то в отдаленных уголках земного шара, преимущественно в странах Восточной Азии, все еще существуют работорговцы, которые регулярно выходят на охоту за добычей. Но чтобы это случилось в центре Европы в немецком городе? Полный идиотизм! Как эти парни вообще нашли ее? Может, накачали наркотиками, незаметно добавив их, например, в кофе? Действием галлюциногена легче объяснить все происшедшее с ней в предоперационной. Но почему, собственно, с ней?

Неожиданно Беатриче почувствовала, как что-то тяжелое ударило ее по руке. Пытаясь понять, что это было, она обнаружила на платье карман, которого раньше не замечала, и в полном недоумении вынула оттуда камень, тот самый, который, вероятно, положила перед операцией пожилая женщина. Беатриче поднесла его к окну, и в лучах солнца его голубое сияние осветило всю каморку. Может, это сапфир? Во всяком случае, не оставалось сомнений в том, что камень драгоценный и очень дорогой.

Все еще радуясь игре света, она вдруг услышала тяжелую поступь. Кто-то остановился около двери. Беатриче спрятала камень в потайной карман. Если работорговец его не заметил, то и сейчас вряд ли найдут.

Было слышно, как сняли тяжелую задвижку, и дверь со скрипом отворилась. Перед ней стоял тот самый мужчина, который недавно столь досконально изучал ее тело. Его сопровождала небольшая худая девочка лет двенадцати с плетеной корзиной в руках. Было заметно, что корзина тяжелая и нести ее для столь худосочного существа было сплошным мучением.

Резким голосом, сквозь зубы мужчина что-то выкрикнул и грубо втолкнул малышку в каморку. Под тяжестью корзины та споткнулась и чуть не упала. Беатриче едва успела удержать ее. Она ободряюще улыбнулась вконец испуганному ребенку и уже собиралась высказать свое негодование работорговцу, как тот сам обратился к ней на латинском языке.

Беатриче была настолько поражена, что на время потеряла дар речи и слушала его с открытым ртом. Слава богу, что ее некому было сфотографировать, настолько глупо было выражение ее лица. Что за чудо? Она ни разу в своей жизни не слышала, чтобы кто-то разговаривал на латыни.

Хотя работорговец говорил медленно, ей не удалось понять и половины. С большим трудом ее мозг пытался воспроизвести жалкие остатки знаний по латинскому, изучение которого закончилось много лет тому назад. В конце концов до нее дошел смысл сказанного. Девочка должна помочь ей переодеться и привести себя в порядок. Потом работорговец вновь придет за ней. Но куда ее поведут и во что ей одеться, Беатриче так и не поняла. Не успела она в тщетных усилиях задать вопрос, как тот уже скрылся за дверью.

– Идиот! Он даже не дал мне договорить! – ругалась Беатриче. Она обратилась к девчушке, которая тем временем уже доставала из корзины полотенца, расчески, голубое платье, маленький флакон, а также глиняный кувшин и чашу и аккуратно раскладывала на кровати. – Спасибо, что ты хочешь помочь мне переодеться, но я справлюсь сама. Отдыхай и не волнуйся.

Девочка в ответ робко улыбнулась и покачала головой.

– Ах да, конечно, прости, пожалуйста. Ведь ты не понимаешь, что я говорю. – Беатриче вздохнула. Сколько времени она уже ни с кем не разговаривала! Казалось, несколько дней. Ей так захотелось поговорить с кем-нибудь. – Ну хорошо. Что я должна сделать?

Девочка жестами показала, что надо раздеться. Пока Беатриче снимала одежду, малышка ловко наполнила чашу водой и добавила из флакона несколько капель, потом принялась мыть Беатриче. После вытерла полотенцем, натерла тело ароматным розовым маслом и, наконец, надела на нее платье, которое принесла с собой. Оно выглядело средневековым: не застегивалось, а зашнуровывалось на шелковые ленточки, и по краю выреза красовались вышитые цветы.

Как только с переодеванием было покончено, девочка занялась волосами Беатриче. Она заплела косы и закрепила их на голове заколками и гребнями. Беатриче, которая редко делала прически, обычно стягивая волосы резинкой в конский хвост, откровенно любовалась в зеркало работой малышки. Было видно, что девчушка тоже довольна. Когда она складывала старое платье Беатриче, из кармана выпал камень. Девочка наклонилась, чтобы его поднять, но в тот же миг отпрянула с криком. Широко распахнутыми глазами она смотрела то на камень, то на Беатриче. Казалось, она едва дышит. Потом вдруг начала что-то быстро лопотать на своем языке, упала на колени, пытаясь поцеловать ей ноги. Беатриче с трудом удалось ее сдержать.

– Ничего никому не говори об этом камне, – настоятельно попросила она малышку, приложив палец к губам. – Ни слова, поняла?

Девочка поспешно кивнула и тоже приложила палец к губам. При этом она широко улыбалась, как будто повстречала в жизни свое счастье.

Беатриче была так обескуражена реакцией девочки, что не заметила, как работорговец открыл дверь. Он вновь обратился к ней на латинском языке и, насколько она поняла, потребовал пойти с ним. Беатриче беспрекословно подчинилась ему. Что ей оставалось делать?

Они вошли в какой-то двор. Там стоял большой зашторенный темными плотными занавесками ящик, напоминающий паланкин. Выглядел он достаточно некрасиво. Да и двое мужчин, стоявшие впереди и сзади и готовые по приказу тронуться в путь, совсем не походили на рослых темноволосых рабов из сказок «Тысячи и одной ночи». Это были мускулистые, сильные мужики, с которыми Беатриче предпочла бы не встречаться в темное время суток.

Работорговец втолкнул Беатриче в паланкин, который внутри оказался не таким уж просторным и удобным, как она себе представляла. Затем он и сам забрался туда и громко щелкнул языком. Она почувствовала, как паланкин подняли и понесли. Казалось, что мужчины бегут, так как она постоянно ударялась о жесткую обивку и толкала работорговца.

Беатриче прислушивалась к шуму, проникавшему снаружи. Она улавливала гомон толпы, громкие голоса торговцев, предлагавших свой товар, блеяние овец и даже восточную музыку, исполнявшуюся на флейтах и ударных инструментах. Но до ее слуха не донеслось ни звуков тормозов, ни шелеста шин автомобилей об асфальт, ни звонков велосипедов.

Может быть, она находится в старой части какого-то города Ближнего Востока, где переулки слишком узки для автомашин и слишком ухабисты для велосипедов?..

Наконец носильщики остановились. Беатриче вздохнула с облегчением, когда работорговец высадил ее из паланкина и она смогла расправить плечи и потянуться. Но не успела она осмотреться, как тот уже гнал ее вперед.

Они вошли в какой-то дом, где их встретил хромой мужчина, страдающий, похоже, артрозом тазобедренных суставов, и провел через искусно обустроенный двор в помещение, где они замерли в ожидании.

У Беатриче от удивления перехватило дыхание. Везде были расстелены восточные ковры, они висели даже на стенах. В Гамбурге Беатриче время от времени приходилось помогать своей тете, державшей антикварный магазин, поэтому она разбиралась в антиквариате и могла оценить стоимость ковров, украшавших стены. По самым скромным подсчетам сумма составляла два миллиона немецких марок!

Однако мебели в помещении было не так уж и много: несколько низких столиков из розового дерева, на которых стояли медные подносы с фруктами; толстые, с богатой вышивкой, подушки, лежавшие на низких подставках, служившие, по всей видимости, стульями. Венцом этого великолепия был мужчина, восседавший на самой высокой подушке, с наслаждением потягивающий из крохотной чашечки кофе мокко, запах которого заполнил все помещение. Мужчина выглядел как султан из сборника сказок. Он был достаточно упитан, с окладистой отлично ухоженной бородой, в шелковой одежде и вышитых арабских шлепанцах, а его голову украшал тюрбан.

Пока Беатриче рассматривала ковры, любуясь их орнаментами, работорговец что-то быстро говорил мужчине, а тот пристально изучал ее. Когда она наконец взглянула на них обоих, хозяин дома одобрительно кивнул и протянул работорговцу два кожаных мешочка.

И лишь когда тот, кланяясь и широко улыбаясь, покинул помещение, не взяв с собой Беатриче, ей стало ясно, что она продана.