"Игра по правилам" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Дик)

Глава 14

— Какой из них «Чародей»? — спросил я.

— Вот этот.

Она показала на черный прямоугольник, значительно меньшего размера, чем книжка в мягкой обложке, и когда я, взяв его в руки, перевернул, там и вправду было написано золотыми буквами: «Чародей». Я протянул его Джун, и она, раскрыв его как книжку, положила на стол. На правой стороне было множество кнопок, и это было похоже на многофункциональный калькулятор. На левой половинке сверху был маленький экранчик, а внизу — сенсорная панель с надписями: «учет расхода», «таймер», «записи» и «справки».

— Он делает все, — сказала Джун. — Это и записная книжка, и телефонный справочник, и блокнот, и календарь, и счетчик...

— А нет ли в нем будильника, установленного на четыре двадцать?

Она включила эту штуку, нажала три клавиши и показала мне экран, на котором появилось: «Сигнал 16.20 ежедневно».

— Неплохо.

Аннет, похоже, уже успокоилась. Сказав, что у нее еще есть дела, она удалилась. Джун вызвалась убрать все эти игрушки в стол и закрыть ящики. И пока она этим занималась, я продолжил исследовать содержимое все еще открытого ящика.

Меня несколько смутил паспорт. Я предполагал, что Гревил направлялся в Харидж для того, чтобы сесть на паром. «Конингин Битрикс» отправлялась каждый вечер...

Однако если посмотреть на это иначе, та же самая «Конингин Битрикс» ежедневно плавала и из Голландии в Харидж. Раз он не взял с собой паспорт, то, вероятно, собирался встречать «Конингин Битрикс», а не плыть на пароме.

Встречать, но кого!

Я взглянул на его фотографию, которая, как и все фотографии на документах, была не особо хороша, но живо помогала представить Гревила в этом офисе, в его кабинете, где сейчас сидел я в его кресле.

Заглянув мне через плечо, Джун тихо охнула.

— Знаете, а я очень скучаю по нему.

— Знаю.

Я с грустью положил паспорт в ящик и вытащил оттуда плоский квадратный предмет размером не больше «Чародея». Из него торчал узкий завиток бумаги.

— Это принтер, — пояснила Джун.

— Принтер? Такой маленький?

— Он печатает все, что заложено в «Чародее».

Она подсоединила короткий проводок принтера в гнездо сбоку «Чародея» и ловко нажала несколько кнопок. С тихим урчанием крохотная машинка заработала и начала печатать чуть ли не половину телефонного справочника.

— Здорово, правда? — сказала Джун, нажимая на другую кнопку, чтобы остановить принтер. — Когда мистер Фрэнклин куда-то ездил, он вводил туда всю информацию о своих расходах, и, когда он возвращался, мы ее распечатывали или закладывали ее из «Чародея» в основной компьютер... Боже мой! — Она подавила в себе охватившее ее горестное чувство и, пытаясь справиться с дрожью в голосе, продолжила:

— Он заносил туда много такого, о чем нужно было вспомнить по приезде домой. Например, кто предлагал ему какие-то необычные камни. Потом он рассказывал об этом Просперо Дженксу, и довольно часто мне приходилось писать по этим адресам запросы на камни.

Я смотрел на маленькое черное электронное чудо. Как много информации покоилось в его схемках.

— А есть какая-нибудь инструкция? — спросил я.

— Конечно. Все инструкции в этом ящике. — Она выдвинула один с правой стороны. — Там лежат гарантийные талоны и прочее. — Она бегло просмотрела ряд буклетов. — Вот, пожалуйста, одна — для «Чародея», одна — для принтера, одна — для счетчика.

— Я возьму их, хорошо? — спросил я.

— Теперь они ваши, — безучастным тоном ответила она. — Разве не так?

— Мне к этому не менее трудно привыкнуть, чем вам.

Я положил инструкции на стол рядом с «Чародеем» и принтером и достал из потайного ящика третий предмет.

Он не требовал объяснений. Это был микрокассетный магнитофон, кассеты к которому я нашел в книгах-шкатулках.

— Он приводится в действие от голоса, — пояснила Джун, глядя на магнитофон. — Он может часами тихо лежать, а потом, когда кто-нибудь заговорит, все запишет. Мистер Фрэнклин надиктовывал на него письма или заметки, потому что, работая с этим магнитофоном, можно было, сказав что-нибудь, подумать, потом опять сказать, не тратя массу пленки. Я обычно прослушивала эти записи и перепечатывала прямо на процессор.

Она стоит жемчужины с нее весом, считал Гревил. Я бы не стал с этим спорить.

Положив микрокассетник рядом с остальными вещами, я вытащил две последние штуковины. Одной из них оказалась крохотная фотокамера «Минолта», которой, по словам Джун, Гревил довольно часто фотографировал необычные камни для Просперо Дженкса, а последняя представляла собой нечто серое, с кнопкой включения — выключения, без труда умещавшееся в руке, но ничего не говорившее о своем возможном применении.

— Это для отпугивания собак, — с улыбкой пояснила Джун. — Мистер Фрэнклин не любил собак, но, как мне кажется, стыдился этого и потому сразу не хотел говорить мне, что это такое, когда я поинтересовалась.

Я не знал о том, что Гревил не любил собак. Мне страшно захотелось увидеть его живым только для того, чтобы подразнить по этому поводу. Трагедия утраты состоит в том, что многое остается невысказанным, и понимание того, что это сожаление было всеобщим, отнюдь не успокаивало.

Я положил отпугиватель собак рядом с паспортом и микрофотоаппаратом, в котором не было пленки, потом закрыл и запер этот мелкий ящик и со щелчком пристроил на место кусок фанеры. Обширная поверхность стола вновь стала казаться единым целым, и я подумал, купил ли Гревил стол из-за этого ящика или он был сделан на заказ.

— Ни за что не подумаешь, что здесь есть ящик, — сказала Джун. — Интересно, сколько ценностей потеряли люди, выбрасывая такие столы вместе с тайниками, о существовании которых они и не подозревали.

— Я что-то читал на эту тему: какие-то деньги были спрятаны в старом кресле, отошедшем кому-то по наследству.

Подробностей я не помнил, но Гревил оставил мне нечто большее, чем старое кресло, и немало мест для поисков, и я тоже мог потерять сокровища, не подозревая о том тайнике, где они лежат, если такой вообще есть.

Помимо этого, передо мной еще стояла и задача уцелеть во время поисков. А другая, более сложная задача состояла в том, чтобы найти способ противодействия врагу, если мне, конечно, удастся узнать, кто он.

Я попросил Джун найти что-нибудь, куда я положил бы «Чародея» и все остальное, и она тут же принесла мне пластиковый пакет с ручками. Он вдруг напомнил мне о пакете, который у меня украли в Ипсуиче, однако на этот раз, отправляясь со всем этим добром к машине, я возьму с собой непобедимого телохранителя в виде длинноногой худощавой блондинки двадцати одного года, почти влюбленной в моего брата.

Зазвонил телефон. Я взял трубку и по недавно приобретенной привычке сказал:

— quot;Саксони Фрэнклинquot;.

— Это ты, Дерек?

— Да, Майло, это я.

— Я недоволен этой лошадью.

Он говорил со свойственным ему напором и одновременно как бы оправдываясь, что было ему несвойственно.

— Какой лошадью? — спросил я.

— Дазн Роузез, конечно. Какой же еще?

— Да ну!

— Что ты хочешь сказать своим «да ну»? Ты прекрасно знал, что я собирался его сегодня привезти. Эта зараза как в полусне. Я сейчас вызываю ветеринара, чтобы взять анализы мочи и крови. Похоже, эта тварь чем-то накачана.

— Может, ему перед переездом дали транквилизатор?

— Ты же знаешь, что они не имеют права. Если они это сделали, я оторву Николасу Лоудеру голову, и тебе бы следовало мне в этом помочь. Он делает все, что ему заблагорассудится. Одним словом, если мой ветеринар забракует лошадь, она тут же отправляется назад, независимо от того, понравится это Остермайерам или нет. Будет несправедливо по отношению к ним, если я приму испорченный товар.

— Погоди, — пытался я его утихомирить. — А вдруг Николас Лоудер именно этого и хочет от тебя?

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Хочет, чтобы ты вернул его.

— Гм.

— К тому же, — продолжал я, — Дазн Роузез является собственностью «Саксони Фрэнклин лимитед», а не Николаев Лоудера, и если ты считаешь, что аннулировать сделку будет честным по отношению к Остермайерам, то так тому и быть. Однако душеприказчик моего брата будет настаивать на том, чтобы ты отправил лошадь куда угодно, только не назад к Лоудеру.

Последовало молчание. Затем, сдерживая смех, он сказал:

— Ты всегда отличался хитростью и смекалкой.

— Спасибо.

— Однако тебе стоит приехать. Взглянуть на него. Поговорить с ветеринаром. Через сколько ты будешь?

— Через пару часов, а то и больше.

— Да ты что, Дерек?

— quot;Долог путь до Типперэриquot;[13], — продекламировал я. — И ближе не становится.

— Бред какой-то.

— Немудрено.

— Ладно, чем быстрее, тем лучше, — сказал он. — Давай.

С внутренним душевным стоном я положил трубку. Мне совсем не хотелось мчаться сломя голову в Лэмборн, чтобы разбираться с очередной проблемой, какой бы легкой она ни оказалась. Я хотел залечить свои раны.

Позвонив в машину, я услышал гудок, но Брэд, где бы он там ни был, не брал трубку. Тогда я, начиная готовиться к отъезду, первым делом закрыл сейф. Элфи, закончив с упаковкой, разминал спину, его рабочий день подходил к концу. Стоявшая без дела Лили украдкой посмотрела на меня из-под опущенных длинных ресниц. Джейсон зажимал Тину в дверях склада, но она, похоже, не возражала. Чувствовалась атмосфера завершения рабочего дня, ожидания его окончания, угасания деятельности. Это напоминало последний забег в октябрьских скачках.

Попрощавшись и прихватив пластиковый пакет, я спустился во двор к ожидавшему меня Брэду.

— Бумаги нашел? Все в порядке? — спросил я его, садясь рядом на переднее сиденье и складывая костыли на заднее.

— Да, — ответил он.

— Ты отвез их?

— Да.

— Спасибо. Молодец. Давно вернулся?

Он пожал плечами. Я не настаивал. Неважно.

— В Лэмборн, — сказал я, когда мы выехали. — Но по пути еще раз заедем к брату домой кое-что забрать. Хорошо?

Он кивнул и быстро привез меня к дому Гревила, но, не доезжая, притормозил и показал на машину Гревила, все еще стоявшую на обочине улицы.

— Видишь? В нее кто-то лазил.

Он нашел место, где оставить машину, и мы вернулись посмотреть. Наглухо запертый до этого багажник был вскрыт и теперь не закрывался.

— Хорошо, что мы все вытащили оттуда, — сказал я. — Надеюсь, эти вещи еще в моей машине. Он покачал головой.

— У нас дома. Под лестницей. Мама посоветовала так сделать, потому что твоя машина простояла возле вашего дома всю ночь. А соседство вокруг подозрительное.

— Разумно, — заметил я. Он кивнул.

— Мама знает, что делает.

Он вошел за мной в палисадник Гревила, оставляя калитку открытой.

— Здесь хорошо поработали, — сказал он, доставая из кармана три ключа. — Открыть?

Особо не дожидаясь ответа, Брэд поднялся по ступеням и открыл замки. Еще день — ни прожекторов, ни «собаки».

Он остался ждать в холле, а я пошел в малую гостиную за пленками. Она по-прежнему являла собой жалкое зрелище, со временем беспорядок не уменьшился. Я сунул почти невесомые кассеты в карман и вышел, думая о том, что уборка была для меня делом далеко не первой срочности. Вот когда лодыжка совсем заживет, может быть, тогда... Когда на все это взглянут страховые агенты, если пожелают.

Я приготовил записку и оставил ее на видном месте — на нижней ступеньке лестницы, где она бросится в глаза любому, кто войдет.

quot;Уважаемая миссис П. Боюсь, Вас ждут неприятные новости. Не делайте в доме уборку. Позвоните в «Саксони Фрэнклинлимитед».

Я приписал номер телефона на случай, если она его вдруг забыла, и предупредил Аннет, чтобы та как можно деликатнее отвечала на телефонные звонки. Что еще я мог сделать, чтобы смягчить удар?

Брэд запер входную дверь, и мы отправились в Лэмборн. Он уже достаточно наговорился за сегодняшний день, и мы ехали в привычном молчании, которое нас почти не тяготило, как старых приятелей.

Майло расхаживал по двору, попусту растрачивая энергию. Распахнув дверцу машины с моей стороны, он хмуро посмотрел на Брэда, что было обусловлено, на мой взгляд, его общим настроением, а не какой-то личной неприязнью.

Опершись на костыли, я поднялся, на что он сказал, что пора бы их уже выбросить.

— Успокойся, — ответил я.

— Мне не нужна твоя забота.

— Фил здесь?

Фил — это Фил Эркхарт, ветеринарный врач, Айболит конюшни.

— Нет, — раздраженно буркнул Майло, — но он еще вернется. Эта чертова лошадь не пожелала сдать анализ. И для начала я бы хотел, чтобы ты подтвердил, что это Дазн Роузез. С документами все в порядке, но мне бы хотелось знать наверняка.

Он направился к стойлу в углу двора, и я, последовав за ним, заглянул туда же, куда и он, через нижнюю половину двери.

В стойле находилась упрямившаяся лошадь и красный от злости конюх, державший в руках длинную палку, на конце которой было закреплено кольцо с пластиковым пакетом, похожее на сачок для креветок. В пакете было совершенно пусто.

Я хмыкнул.

— Тебе смешно, — сердито сказал Майло. — Ты не сидел здесь два часа в ожидании, пока эта упрямая тварь пописает.

— Как-то на Сингапурском ипподроме в анализе лошади обнаружили никотин, — сказал я. — Лошадь-то не курила, курил конюх. Устав ждать, он сдал свою мочу на анализ.

— Очень смешно, — сдержанно заметил Майло.

— Иногда на это уходит несколько часов, чего злиться-то?

На словах все было просто, обычный анализ мочи. Его брали у двух лошадей из каждого забега, один, как правило, у победителя. На деле же это означало долгое ожидание, пока лошади не соизволят облегчиться. После двух бесплодных часов вместо этого брали анализ крови, но это было несколько сложнее. Многие теряли терпение, пока лошади не поддавались на уговоры.

— Пойдем, — сказал я. — Он в конце концов все сделает. Это, несомненно, та же лошадь, что бежала в Йорке. Это Дазн Роузез.

Он нехотя поплелся за мной, и мы пришли на кухню, где Майло включил свет и предложил что-нибудь выпить.

— Я бы не отказался от чая, — ответил я.

— Чай? В такое время? Ну что ж, заваривай сам. Он смотрел, как я налил чайник и поставил его кипятить.

— Ты что, совсем теперь не пьешь?

— Нет.

— Слава Богу.

Во дворе послышался шум машины. Подкатив к окну, Фил Эркхарт вбежал на кухню и спросил, есть ли какие-нибудь результаты. Прочитав ответ на угрюмой физиономии Майло, он рассмеялся.

— Ты думаешь, что лошадь чем-то накачали? — спросил я его.

— Я? Да в общем-то, нет. Трудно сказать. Это Майло так думает.

Маленького роста, с рыжеватыми волосами, лет тридцати, он был представителем третьего поколения семейства ветеринаров и, на мой взгляд, самым лучшим. Я поймал себя на мысли о том, что когда в будущем буду держать лошадей здесь, в Лэмборне, то непременно буду пользоваться его услугами. Странная мысль. За моей спиной будущее само строит свои планы.

— Судя по слухам, нам повезло, что ты еще с нами, — сказал он. — Говорят, свалка была впечатляющей. — Он по-дружески окинул меня профессиональным взглядом. — Но кое-где тебя все-таки заметно поцарапало.

— Это не помешает ему выступать, — сердито вставил Майло.

— В твоем голосе слышится не столько сочувствие, сколько тревога, — с улыбкой сказал Фил.

— Какая тревога?

— С его приходом среди твоих лошадей стало больше победителей.

— Чушь, — отозвался Майло.

Он налил выпить себе и Филу, а я приготовил чай. Фил заверил меня, что, если анализ мочи окажется нормальным, он обеими руками сможет поручиться за Дазн Роузез.

— На нем, возможно, сказываются последствия переутомления в Йорке, — сказал он. — Не исключено, что это для него вполне естественно. С некоторыми лошадьми такое бывает, к тому же мы не знаем, сколько он потерял в весе.

— А что может показать анализ мочи? — спросил я.

Он удивленно поднял брови.

— В данном случае барбитураты.

— В Йорке, — задумчиво сказал я, — один из знакомых Николаев Лоудера расхаживал по ипподрому с ингалятором в кармане, точнее, с кухонным бейстером.

— Владелец лошади? — удивленно спросил Фил.

— Да. Ему принадлежит лошадь, победившая в пятифарлонговом спринте. Он был еще в стойле, когда седлали Дазн Роузез.

Фил нахмурился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Лишь то, что видел. Я не думаю, что он что-то сделал с этой лошадью. Николас Лоудер не допустил бы этого. Вся его конюшня поставила на нее. Они рассчитывали на ее победу и знали, что в этом случае у нее возьмут анализ. Так что вопрос лишь в том, что можно дать лошади, не рискуя, что ее дисквалифицируют. Что-то при помощи ингалятора непосредственно перед забегом?

— Ничего, что могло бы ее подстегнуть. Их проверяют на все виды допинга.

— А что, если дать ей, скажем, сахар, глюкозу или адреналин?

— У тебя порочные мысли.

— Мне просто интересно.

— Глюкоза придает силу, как и всем спортсменам. Однако на скорость она не повлияет. С адреналином сложнее. Если сделать инъекцию, то это сразу заметно: шерсть вокруг укола встает дыбом. А если непосредственно на слизистую... что ж, думаю, это возможно.

— И никаких следов. Он кивнул.

— Адреналин так или иначе попадает в кровь лошади, если он возбуждена. Если она стремится к победе. Если она чувствует кнут. И никто не может сказать, в каком количестве. Если возникает подозрение о допинге, необходимо взять анализ крови, когда лошадь находится в загоне, но даже в этом случае трудно доказать, что содержание превышает норму. Уровень адреналина в крови сильно колеблется. Трудно будет доказать даже то, что это как-то повлияло на результат скачек. — Сделав паузу, он серьезно посмотрел на меня. — Ты понимаешь, что, если все так, как ты говоришь, Николас Лоудер был в курсе?

— С трудом верится.

— Отнюдь, если речь велась бы о каком-нибудь мелком, продажном проходимце, — сказал он, — но не о Николасе Лоудере с его известностью и репутацией, которой не стоило бы рисковать.

Я немного подумал.

— Думаю, я мог бы получить результаты анализа мочи, взятого у Дазн Роузез в Йорке. Они всегда оказывают такую любезность владельцам лошадей по их личной просьбе. В данном случае по просьбе компании моего брата. — Я подумал еще немного. — Когда приятель Николаев Лоудера уронил бейстер. Марта Остермайер вернула ему найденную ею грушу, но потом Харли Остермайер нашел от него трубку и отдал ее мне. Однако она была чистой. Никаких следов жидкости. Никакого адреналина. Так что вполне возможно, что он сделал что-то со своей лошадью, а бейстер просто лежал у него в кармане, и к Дазн Роузез это не имеет никакого отношения.

Они задумались.

— У тебя может возникнуть много проблем из-за безосновательных обвинений, — сказал Фил.

— То же самое говорил мне Николас Лоудер.

— Даже так? Тогда бы я хорошенько подумал, прежде чем это сказать. Это вряд ли прибавит тебе популярности среди любителей скачек.

— Устами младенца... — заметил я, однако он словно повторил мои мысли.

— Да, старик.

— Трубка от бейстера все еще у меня, — сказал я, пожав плечами, — но, видимо, я сделаю то же, что и на скачках, проще говоря, ничего.

— Если анализы Дазн Роузез как в Йорке, так и здесь будут нормальными, так, вероятно, и следует сделать, — согласился Фил, и Майло, несмотря на свою прежнюю воинственность, поддакнул ему.

Донесшийся с погружавшегося в сумерки двора шум возвестил об успешном разрешении мочевой проблемы. Фил вышел на улицу, снял с палки специальный пакет и закрыл его своей пломбой. Он написал и прикрепил к пакету бирку с кличкой лошади, местонахождением, датой, временем и поставил свою подпись.

— Ну вот, — сказал он. — Я ухожу. Счастливо. Загрузив все свое хозяйство с анализом в машину, он без лишней суеты укатил. Мы с Брэдом тоже вскоре отправились вслед за ним, но я решил не ехать домой.

— Ты видел, что творится в Лондоне в доме у Гревила, — объяснил я. — И тот, кто это сделал, дал мне по голове так, что я потерял сознание. Я не хочу оказаться дома в тот момент, когда они нагрянут в Хангерфорд. Так что давай поедем в Ньюбери, и я переночую в гостинице.

Брэд притормозил, и его рот немного приоткрылся.

— Вчера была ровно неделя с тех пор, как ты спас меня от человека с ножом, — продолжал я. — Вчера же кто-то стрелял по машине, в которой я ехал, и убил шофера. Может оказаться, что это был не просто сумасшедший, как ты думаешь. Поэтому прошлую ночь я провел в Свиндоне, а сегодняшнюю собираюсь провести в Ньюбери.

— Да, — с пониманием сказал он.

— Если ты склонен отказаться возить меня, я не стану осуждать тебя.

После небольшой паузы он отважным и решительным тоном сделал заявление:

— Я тебе нужен.

— Да, — откликнулся я. — Пока я не смогу нормально ходить, да.

— Тогда я буду возить тебя.

— Спасибо, — сердечно поблагодарил я, и это прозвучало настолько искренне, что он понял, потому что дважды с чувством кивнул сам себе и даже показался мне довольным.

В гостинице «Чекере» нашелся свободный номер, и я остался там. Брэд на моей машине отправился домой, а я большую часть вечера провел сидя в кресле, пытаясь научиться обращаться с «Чародеем».

Компьютеры не являлись частью моей повседневной жизни, как для Гревила, и я вовсе не испытывая к ним такой же страсти. Инструкция к «Чародею» была, естественно, рассчитана на людей, сведущих в компьютерах, поэтому, чтобы добиться каких-то результатов, мне понадобилось больше времени, чем предусматривалось.

Было совершенно очевидно, что Гревил активно пользовался этой штуковиной. В ней были три отдельных списка телефонов и адресов, всемирные часы, система ежедневного занесения дат и времени деловых встреч, памятка знаменательных событий, календарь с мигающей текущей датой, устройство с памятью для хранения отдельных сведений. Подключив принтер, после нескольких неудачных попыток я все-таки получил длинные списки всего, что было заложено под разными заголовками, и стал читать их с нарастающим разочарованием.

Ни один из адресов и номеров телефонов, похоже, не имел никакого отношения ни к Антверпену, ни к бриллиантам, однако список «Деловые контакты за рубежом» содержал много имен ювелиров в разных странах. Ни одна из намеченных деловых встреч, запланированных примерно в шестинедельный период, никак не соответствовала моим догадкам. И ничего не имело отношения к той пятнице, когда он ездил в Ипсуич. Никакого намека на «Конингин Битрикс».

Я вспомнил, о чем я спрашивал Джун в тот день, когда она вышла на «жемчужину»: а что, если все это заложено в раздел секретной информации?

Инструкция к «Чародею» объемом в двести страниц, разумеется, учила тому, как скрывать секреты. Секретную информацию можно было вызвать, только зная код, который мог оказаться любой jcom-бинацией до семи букв или цифр. Забыть код означало распрощаться с информацией: увидеть ее иначе было невозможно. Ее можно было стереть, так и не увидев, но нельзя было ни напечатать, ни высветить на экране.

В инструкции говорилось о том, что можно было узнать, заложена ли такая информация, по светившемуся в правом углу экрана маленькому значку quot;сquot;. Посмотрев на экран, я без труда нашел там обещанную quot;сquot;.

«Еще бы, — подумал я. — Как же он мог, имея все возможности засекретить что-то, не воспользоваться этим».

Любое сочетание цифр или букв в количестве до семи знаков...

1 — 2 — 3 — 4 — советовала инструкция, но как только я разобрался с начальными шагами этой операции и ввел 1, 2, 3, 4 туда, где было написано «рассекречивание», я тут же получил в ответ краткое: «неверный код».

«Чтоб тебя! — выругался я про себя, устало понимая свое поражение. — Ну зачем ему понадобилось так все усложнять?»

Я перепробовал все комбинации букв и цифр, которые только мог придумать, но абсолютно ничего не достиг. «Кларисса» было слишком длинно, «12 роз» должно было подойти, но не подошло. Чтобы попасть в точку, код нужно было ввести именно так, как было установлено: заглавными буквами или строчными. На все требовалось много времени. В конце концов я был уже готов зашвырнуть проклятого «Чародея» куда подальше и с ненавистью уставился на неисчезающий «неверный код».

Наконец я отложил его и включил крошечный магнитофончик. На кассетах было много всяких офисных разговоров, и я никак не мог понять, зачем Гревилу понадобилось уносить их домой и прятать. Я заснул задолго до окончания четвертой стороны.

Спустя некоторое время я проснулся от того, что спал в неудобной позе, и в первую секунду не мог понять, где я. Потерев лицо, я взглянул на часы и вспомнил о том, что я все это время должен был напряженно работать головой, но не работал. Я перемотал вторую кассету, чтобы прослушать то, что я проспал: Гревил деловым тоном разговаривал с Аннет.

«Голос Гревила самое и, пожалуй, единственно интересное, что было на этих пленках, — подумал я. — Единственный для меня способ вновь услышать его».

«...пойду пообедаю, — говорил он. — К половине третьего вернусь».

Голос Аннет: «Хорошо, мистер Фрэнклин».

Щелчок на пленке.

Почти сразу же, благодаря приводимому в движение голосом механизму, на пленке записалось:

«Я сейчас в его кабинете и не могу их найти. Он все прячет, ты же знаешь, он помешан на безопасности». Щелчок. «Я не могу спросить. Он ни за что не скажет. Мне кажется, он мне не доверяет». Щелчок. «Эта дура Аннет и не чихнет без его разрешения. Она никогда мне не расскажет». Щелчок. «Попробую. Мне надо уходить, он не любит, когда я пользуюсь этим телефоном, он может вернуться с обеда в любую минуту». Щелчок.

Конец пленки.

«Ничего себе», — подумал я. Перемотав конец кассеты, я вновь прослушал его. Голос был мне знаком, как, должно быть, и Гревилу. Он, вероятно, по ошибке оставил магнитофон включенным и, вернувшись, думаю, не без горечи, обнаружил предательство. Из-за этого передо мной вырос целый лес вопросов, и я, медленно раздеваясь, чтобы лечь спать, словно пробирался по нему в поисках ответов.

Мне долго не спалось. Когда я уснул, то увидел во сне обычную сюрреалистическую мешанину, которая мне никак не помогла в моих поисках, но где-то на рассвете я проснулся вновь с мыслями о Гревиле, и мне пришло в голову, что я не испробовал еще один код, исключив его из теоретически возможных.

«Чародей» лежал на кресле в противоположном конце комнаты. Сгорая от любопытства, я включил свет, встал с постели и сходил за ним. Взяв с собой в постель, я включил его, нажал необходимые кнопки, нашел «рассекречивание» и ввел в отведенное место то слово, которое было написано на последней странице записной книжки Гревила ниже номера паспорта и государственной страховки.

ДЕРЕК — все заглавными буквами.

Я набрал «ДЕРЕК», нажал на «ввод», и «Чародей» послушно допустил меня к своей информации.