"Вечность на двоих" - читать интересную книгу автора (Варгас Фред)

XXVIII

Нехитрая обстановка гостиничного холла сводилась к трем соломенным креслам и деревянному столику в углу. Данглар поставил бокалы, зажег обе свечи в медном подсвечнике и откупорил бутылку.

— Мне чисто символически, — предупредил Адамберг, отодвигая бокал.

— Это всего-навсего сидр.

Данглар налил себе от души и устроился напротив комиссара.

— Сядьте с этой стороны, — сказал Адамберг, указывая на кресло слева от себя. — И говорите потише. Незачем, чтобы Вейренк слышал — его комната прямо над нами. Кто из них умер?

— Фернан Гаско и Жорж Трессен.

— Шелудивец и Толстый Жорж, — уточнил Адамберг и потянул себя за щеку. — Когда?

— Семь лет и три года назад. Гаско утонул в бассейне шикарного отеля возле Антиба. Трессену вообще не повезло в жизни. Он влачил жалкое существование в какой-то хибарке, где и взорвался газовый баллон. Все сгорело.

Адамберг поднял ноги, уперся ими в край кресла и обхватил руками колени.

— Почему вы сказали «осталось трое»?

— Просто посчитал.

— Данглар, вы что, всерьез считаете, что Вейренк замочил Шелудивца Фернана и Толстого Жоржа?

— Я говорю, что еще три несчастных случая — и банда из Кальдеза прекратит свое существование.

— Два несчастных случая могли произойти.

— Вы сомневаетесь в них в случае Элизабет и Паскалины. Почему же в эти поверили?

— Что касается женщин, то тут в меню заявлена тень, к тому же есть и другие точки пересечения. Они обе из одного места, обе святоши и девственницы, могилы обеих были осквернены.

— А Фернан и Жорж — из одной деревни, из одной банды, и оба замешаны в одном преступлении.

— А что стало с двумя другими? С Роланом и Пьеро?

— Ролан Сейр открыл скобяную лавку в По, Пьер Ансено — сторож охотничьих угодий. Все четверо продолжали часто видеться.

— Банда была очень сплоченной.

— Из чего следует, что Ролан и Пьер в курсе трагической гибели Фернана и Жоржа. Особого ума не надо, чтобы сообразить, что тут что-то не то.

— Особый ум — это не про них.

— Тогда надо их предупредить. Чтобы были начеку.

— То есть ничего толком не узнав, мы очерняем Вейренка.

— Либо подвергаем опасности жизнь двух человек и пальцем не пошевелив, чтобы им помочь. Когда убьют следующего — шальной пулей на охоте или глыбой по голове, — вы, может быть, пожалеете, что не очернили его заранее.

— Откуда у вас такая уверенность, капитан?

— Новичок пришел к нам не просто так.

— Само собой.

— Он пришел из-за вас.

— Ну.

— Тут у нас нет расхождений. Вы сами попросили меня навести справки об этих ребятах, вы первый заподозрили Вейренка.

— В чем, Данглар?

— Что он пришел по вашу душу.

— В том, что он пришел узнать кое о ком.

— О ком?

— О пятом парне.

— Которым вы займетесь лично.

— Вот именно.

Адамберг замолчал и протянул бокал к бутылке:

— Чисто символически.

— О чем речь, — сказал Данглар, наполняя его бокал на три сантиметра.

— Пятый парень, самый старший, не участвовал в нападении. Во время драки он стоял в стороне, в пяти метрах, в тени ореха, словно он был главарем и отдавал команды. Из тех, что приказывают знаком, не пачкая руки, понимаете?

— Понимаю.

— Со своего места малыш Вейренк не мог отчетливо разглядеть его лицо.

— А вы откуда знаете?

— Потому что Вейренк смог назвать четверых нападавших, а в пятом был не уверен. У него были какие-то подозрения, не более того. Те четверо протрубили четыре года в исправительном интернате, а пятый вышел сухим из воды.

— И вы считаете, что Вейренк здесь только для того, чтобы покончить с этим? Чтобы понять, не знаете ли вы его?

— Думаю, да.

— Нет. Когда вы попросили меня проверить тех четверых, вы подозревали что-то другое. Что заставило вас изменить точку зрения?

Адамберг молча макал кусочек сахара в остатки сидра.

— Выражение милого лица? — сухо спросил Данглар. — Поэзия? Стишки сочинять — не велика наука.

— Ну уж. Мне вот нравится.

— А мне нет.

— Я про сидр. Вы раздражены, капитан. Раздражены и ревнуете, — флегматично добавил Адамберг, раздавив пальцем сахар на донышке бокала.

— Что заставило вас изменить точку зрения, черт побери? — Данглар повысил голос.

— Тише, капитан. Когда Ноэль оскорбил Вейренка, тот хотел наброситься на него, но не смог. Даже в морду ему не дал, а следовало бы.

— И что из того? Он был в шоке. Вы лицо его видели? Он побледнел от муки.

— Да, он вспомнил о множестве оскорблений, которые ему пришлось перенести еще ребенком и позже, в юности. Мало того, что у Вейренка тигриная шевелюра, он еще и хромал, к вашему сведению, после того как по нему проскакала кобыла. А из-за того избиения на лугу он начал шарахаться от собственной тени.

— Мне казалось, это произошло на винограднике.

— Нет, он спутал два места, потому что оба раза терял сознание.

— Лишнее доказательство, что у него проблемы с головой, — сказал Данглар. — Парень, изъясняющийся александрийским стихом, явно не в себе.

— Капитан, вообще-то вам не свойственна нетерпимость.

— Вы считаете, что говорить стихами — это нормально?

— Он не виноват, у него это семейное.

Адамберг подбирал указательным пальцем растаявший в сидре сахар.

— Ну подумайте, Данглар. Почему Вейренк не дал в морду Ноэлю? Он достаточно силен, чтобы уложить лейтенанта на обе лопатки.

— Потому что он новенький, потому что он замешкался, потому что их разделял стол.

— Потому что он кроткий как ягненок. Этот парень никогда не пускал в дело кулаки. Ему неинтересно. Он предпочитает, чтобы психи делали такую работу за него. Он лично никого не убивал.

— То есть Вейренк здесь только для того, чтобы узнать имя пятого нападавшего?

— Думаю, да. И чтобы дать понять пятому парню, что он его знает.

— Не уверен, что вы правы.

— Я тоже. Но надеюсь, что прав, скажем так.

— Что будем делать с двумя живыми? Предупредим?

— Пока нет.

— А пятого?

— Пятый, я полагаю, уже большой мальчик и сможет постоять за себя.

Данглар неохотно встал. Его ярость против Брезийона, потом Девалона и, наконец, Вейренка, а также ужас, испытанный при виде открытой могилы, и излишек выпитого давали о себе знать.

— А пятого, — сказал он — вы знаете, да?.

— Знаю, — ответил Адамберг, снова макая палец в пустой бокал.

— Это были вы.

— Да, капитан.

Данглар покачал головой и распрощался. Сколько угодно можно думать, что ты прав, но как же больно бывает, когда твоя правота подтверждается. Адамберг выждал пять минут после ухода Данглара, потом поставил бокал на стойку и поднялся по лестнице. Остановился перед дверью Вейренка и постучал. Лейтенант читал, лежа на кровати.

— У меня есть для вас печальная новость, лейтенант.

Вейренк поднял глаза, весь внимание:

— Слушаю.

— Вы помните Шелудивца Фернана и Толстого Жоржа?

Вейренк быстро прикрыл глаза.

— Так вот, они погибли. Оба.

Лейтенант дернул головой, без комментариев.

— Вы могли бы спросить, как это произошло.

— Как это произошло?

— Фернан утонул в бассейне, Толстый Жорж заживо сгорел в своей халупе.

— Значит, несчастный случай.

— Судьба им отомстила в каком-то смысле. Совсем как у Расина, да?

— Возможно.

— Спокойной ночи, лейтенант.

Адамберг закрыл дверь и замер в коридоре. Ему пришлось прождать почти десять минут, прежде чем он услышал мелодичный голос лейтенанта:

— Жестокость требует переступить черту.

Что превращает жизнь в надгробную плиту —

Грех преступления, а может, знак небесный?

Адамберг сжал кулаки в карманах и беззвучно отошел. Он, конечно, слегка перегнул палку, чтобы утихомирить Данглара. В стихах Вейренка ничего кроткого не было. Мстительная ненависть, война, предательство и кончина — обычный расиновский набор.