"Вечность на двоих" - читать интересную книгу автора (Варгас Фред)

XXXVII

В понедельник, 4 апреля, Данглар пришпилил к стене в Зале соборов карту департамента Эр. В руке он держал список адресов двадцати девяти предполагаемых девственниц, от тридцати до сорока лет, живущих в радиусе двадцати километров от Мениль-Бошана. Жюстен отмечал булавками с красной шляпкой их местонахождение на карте.

— Тебе бы белые взять, — сказал Вуазне.

— Тебя не спросил, — огрызнулся Жюстен. — Белых у меня нет.

Все устали. Целую неделю они рылись в базе данных и прочесывали участок за участком, переходя от одного кюре к другому. Теперь, по крайней мере, они убедились, что больше ни одна женщина, отвечавшая выбранным критериям, не погибала от несчастного случая за последние месяцы. Следовательно, третья девственница была пока жива. Эта уверенность легла на сознание полицейских таким же тяжким грузом, как и сомнение в правильности пути, выбранного комиссаром. Спорной казалась даже его исходная точка, то есть предполагаемая связь между осквернением могил и рецептом из «De reliquis». Противостояние было неоднозначным. Самые отчаянные, экстремисты, считали, что следы лишайника на камне не являются еще доказательством убийства. И что, если присмотреться, конструкция, возведенная Адамбергом, иллюзорна, как сновидение или мираж, одурманивший их на время этого странного коллоквиума. Другие, уклонисты, допускали, что Паскалина и Элизабет были убиты и что кража мощей и надругательство над котом как-то связаны между собой, но отказывались играть с комиссаром в средневековые рецепты. Даже верные адепты теории «De reliquis» полагали, что толкование текста сомнительно и нуждается в уточнении. Там ничего не говорится о котах, и мужское начало вполне могло бы быть, если уж на то пошло, бычьим семенем. Опять же, нигде не было прямо указано, что для изготовления смеси понадобятся три девственницы. Может, хватило бы и двух, и тогда все их труды — коту под хвост. И почему, собственно, третья девственница должна быть убита за три-шесть месяцев до появления молодого вина? Все эти домыслы и неубедительные гипотезы складывались в нелепый сказочный домик без окон, без дверей, не имевший отношения к реальности.

С каждым днем в Конторе все больше ощущался назревавший бунт, неожиданный и беспощадный, и численность мятежников возрастала пропорционально их усталости. Адамбергу припомнили грубое выдворение Ноэля, от которого до сих пор не было никаких вестей. Поступок комиссара был тем более необъясним, что он с явной неприязнью относился к Новичку и, как мог, избегал его. В Конторе поговаривали шепотом, что комиссар еще, верно, не оправился от квебекской драмы, разрыва с Камиллой и смерти отца, не считая рождения сына, которое внезапно низвело его в ранг стариков. Вспомнили камешки, разложенные по столам, и кто-то высказал предположение, что Адамберг становится мистиком. И что его заносит на поворотах, а вместе с ним — всю его команду и само следствие.

Это недовольство не вышло бы за рамки обычного ворчания, если бы Адамберг вел себя по-человечески. Но уже назавтра после знаменитого совещания Трех Дев комиссар лег на дно, сухо и скучно отдавал приказы и носу не казал в Зал соборов, как будто поток его идей внезапно сковало толстым слоем льда. Мятеж вернул на повестку дня спор между позитивистами и витателями в облаках, причем число последних неуклонно сокращалось по мере возрастания ледяной отрешенности Адамберга.

За два дня до этого яростный спор разбросал противников еще дальше друг от друга — вопрос был в том, надо ли уже наконец послать к черту все эти проклятые мощи и прочую дрянь. Меркаде, Керноркян, Морель, Ламар, Гардон и, само собой, Эсталер стояли плотными рядами за комиссара, которого, похоже, совсем не занимал неминуемый мятеж подчиненных. Властолюбивый Данглар делал хорошую мину при плохой игре, хотя он первым усомнился в теории Адамберга. Но столкнувшись с фрондой, он бы лучше дал разрубить себя на куски, чем признался в своих сомнениях. Он пылко защищал толкование «De reliquis», ни на йоту в него не веря. Вейренк никакой позиции не занимал, довольствуясь исполнением возложенных на него задач, и старался не привлекать к себе внимания. На следующий же день после совещания Трех Дев комиссар внезапно объявил ему войну, и Вейренк понятия не имел почему.

Как ни странно, Ретанкур, одна из самых убежденных позитивисток Конторы, оставалась в стороне от баталий и напоминала умудренного опытом воспитателя, который продолжает работать в суматошном школьном дворе. Задумчивая, молчаливее обычного, она, казалось, погрузилась в одной ей ведомые проблемы. Сегодня она вообще не появилась на службе. Обеспокоенный этим загадочным поведением, Данглар допросил Эсталера, слывшего лучшим специалистом по богине-многостаночнице.

— Она перерабатывает всю свою энергию целиком, — поставил диагноз Эсталер. — И нам даже крох не достается, разве что коту перепадает.

— И во что она ее преобразует, по-вашему?

— Это не касается ни семьи, ни бумаг, ни физического состояния. Ни техники, — перебирал Эсталер, пытаясь действовать методом исключения. — Думаю, это, как сказать…

Эсталер ткнул себя в лоб.

— Интеллектуального плана, — предположил Данглар.

— Да, — подтвердил Эсталер. — Она размышляет. Что-то ее заинтриговало.

На самом деле Адамберг прекрасно чувствовал, какая обстановка создалась в Конторе, и пытался ее контролировать. Но его так потрясла прослушка Вейренка, что ему никак не удавалось восстановить душевное равновесие. Тем более что он все равно не узнал ничего нового ни о войне двух долин, ни о смерти Фернана и Толстого Жоржа. Вейренк звонил исключительно родственникам и подружкам и никак не комментировал свою жизнь в Конторе. Зато пару раз Адамберг имел счастье слышать в прямом эфире совокупление Вейренк-Камилла. Он вышел из этого испытания раздавленный грузом их тел, раненный бесстыдством происходящего только потому, что он тут был ни при чем. Любовь Вейренка и Камиллы и невозможность управлять ситуацией бесили его. Его не было в той комнате, их пространство не принадлежало ему. Он проник туда как взломщик и должен был уйти. Но ярость постепенно начала уступать место горечи оттого, что тот недоступный мир принадлежал только Камилле и никакого отношения к нему не имел. Ему оставалось лишь покорно и позорно уйти восвояси, постепенно избавляясь от бремени воспоминаний. Долго шел он мимо кричащих чаек, пытаясь убедить себя, что пора уже снять осаду и не добиваться надуманной цели.

Взбодрившись, словно лихорадка наконец отпустила его, Адамберг вошел в Зал соборов и посмотрел на карту, над которой трудился Жюстен. Стоило ему появиться, как Вейренк встал в оборонительную стойку.

— Двадцать девять, — Адамберг подсчитал красные булавки.

— Мы не справимся, — сказал Данглар. — Надо ввести еще один параметр, чтобы ограничить круг поисков.

— Образ жизни, — предложил Морель. — Живущие с родственниками, братьями или тетками менее доступны для убийцы.

— Нет, — сказал Данглар. — Элизабет убили по дороге на работу.

— Что у нас с деревом креста? — спросил Адамберг слабым голосом, словно его неделю мучил кашель.

— В Верхней Нормандии ничего не нашли. Краж за интересующий нас период не отмечено. Последний раз перепродавали мощи святого Деметрия Фессалоникийского, пятьдесят четыре года назад.

— А ангел смерти? Она там не появлялась?

— Возможно, — сказал Гардон. — Но у нас всего три свидетельства. Шесть лет назад в Векиньи поселилась медсестра, посещавшая больных на дому. Это в тринадцати километрах к северо-востоку от Мениля. Описание весьма смутное. Женщина лет шестидесяти-семидесяти, невысокая, спокойная, но довольно болтливая. Это может быть кто угодно. О ней вспомнили в Мениле, Векиньи и Мейере. Она проработала там около года.

— Достаточно долго, чтобы навести справки. Вы узнали, почему она уехала?

— Нет.

— Чушь это все, — сказал Жюстен, присоединившийся во время восстания к клану позитивистов.

— Что — все, лейтенант? — спросил Адамберг отстраненно.

— Все. Книжка, кот, третья девственница, останки и прочая фигня. Это хрен знает что.

— Мне больше не нужны люди для этого дела, — сказал Адамберг, усаживаясь посередине зала, так, чтобы на нем скрестились все взгляды. — Информация собрана, больше нам искать нечего, ни в базе данных, ни на месте.

— И как же тогда? — спросил Гардон, не теряя надежды.

— В уме. — Эсталер смело кинулся в драку.

— Уж не ты ли собираешься все это распутать в уме? — спросил Мордан.

— Кто не хочет, может не участвовать в следствии, — бросил Адамберг тем же безучастным тоном. — Нам есть чем заняться. Например, трупом на улице Миромениль и поножовщиной на Алезиа. Еще есть массовое отравление в доме престарелых в Отее. По всем этим делам мы сильно опаздываем.

— Мне кажется, Жюстен прав, — сказал Мордан осторожно. — Мне кажется, комиссар, мы идем по ложному следу. В сущности, мы изначально отталкивались от кота, замученного мальчишками.

— От вырезанной у кота половой косточки, — возразил Керноркян.

— В третью девственницу я не верю, — сказал Мордан.

— Я и в первую не верю, — мрачно отозвался Жюстен.

— Ну ты даешь, — сказал Ламар. — Элизабет же умерла.

— Я имею в виду Деву Марию.

— Я пошел, — сказал Адамберг, натягивая пиджак. — Но ведь где-то эта третья дева существует, пьет себе кофе, и я не дам ей умереть.

— Какой еще кофе? — спросил Эсталер, но Адамберг уже вышел из зала.

— Никакой, — сказал Мордан. — Это значит просто, что она живет себе и горя не знает.