"Документы Нового Завета: достоверны ли они?" - читать интересную книгу автора (Брюс Фредерик)

Глава 3. Как сложился Новозаветный канон

Разрешив вопрос о датировке и происхождении отдельных книг Нового Завета, мы немедля сталкиваемся с другой проблемой. Как возник сам Новый Завет с его определенным собранием текстов? Кто отбирал тексты и по каким соображениям? Каковы были обстоятельства, приведшие к закреплению определенного списка, или канона призванных книг?

Историческое христианство верит, что Дух Святой, направлявший написание отдельных книг, руководил также их выбором и подборкой, продолжая таким образом исполнять общение Господа, что Он направит Своих учеников на пути ко всей возможной истине. Это руководство, впрочем, есть нечто, проницаемое только взором духовидца, но не историка-исследователя. Наша цель заключается в том, чтобы показать, что обнаружило о сложении Новозаветного канона историческое исследование. Иные скажут, что двадцать семь книг Нового Завета даны нам авторитетом церкви, но даже в таком случае вопросом остается, как решила церковь признать указанные двадцать семь книг, и никакие другие, быть достойными по своим боговдохновенности и авторитетности уровня Ветхозаветного канона?

Шестой из тридцати девяти Догматов, слишком упрощает ответ на этот вопрос, говоря: "Во имя святого Писания мы признаем эти канонические Книги Ветхого и Нового Заветов, чей авторитет никогда не подвергался в Церкви никакому сомнению". Ибо, оставив в стороне вопрос о каноне Ветхого Завета, было бы не вполне верно сказать, что относительно каких бы то ни было книг Нового Завета в церкви никогда не было никаких сомнений. Некоторые из более кратких Посланий (например, 2 Петра; 2 и 3 Иоанна, Иакова, Иуды) и Откровение были в одних церковных общинах приняты куда позднее, чем в других, а в иных местах в Новый Завет включены были книги, ныне в нем отсутствующие. Так Синайский Кодекс включает в себя Послание Варнавы и Пастыря Ермы, римскую работу приблизительно 110 г. или несколько более раннюю, тогда как Александрийский Кодекс содержит тексты, известные как Первое и Второе Послания Климента, помещение которых среди библейских текстов скорее всего означает, что им в какой-то мере приписывался канонический статус.

Самый ранний перечень книг Нового Завета, относительно которого мы располагаем точными сведениями, был составлен в Риме еретиком Маркионом около 140 г. Маркион отличал низшего Бога-Творца Ветхого Завета от Бога-Отца, явленного через посредство Христа, и полагал, что церковь должна отвергнуть все, относящееся к первому. Этот "теологический антисемитизм" вылился не только в отрицание целого Ветхого Завета, но и тех частей Нового Завета, которые представлялись ему зараженными иудаизмом. Таким образом, канон Маркиона состоял из двух частей: (1) очищенной редакции Евангелия от Луки, наименее еврейского по духу среди Евангелий, написанного бывшим язычником, и (2) десяти Посланий Павла (с опущением трех Пастырских Посланий). Перечень Маркиона, впрочем, отражает не воззрения тогдашней церкви, но сознательное от них уклонение.

Следующий древний перечень, также римского происхождения, датируется приблизительно концом второго века. Он известен как Мураториев Фрагмент, так как был впервые опубликован в Италии в 1740 г. собирателем древностей кардиналом Муратори. К сожалению, его начало повреждено, но в нем по-видимому упоминались Матфей и Марк, поскольку Евангелие от Луки числится в нем третьим. Далее упоминаются Иоанн, Деяния, девять писем Павла церквям и четыре частным лицам (Филимону, Титу, 1 и 2 Тимофею) [К этому прибавляется, что другие письма, распространяемые под именем Павла, не признаются церковью. То были главным образом подделки, составленные еретиками.], Иуда, два Послания Иоанна [В этом месте любопытным образом прибаляется Мудрость Соломонова.], Апокалипсисы от Иоанна и от Петра. [Отвергнутый позднее церковью как апокриф, Апокалипсис Петра, по сообщению "Фрагмента", иные отказывались читать в церкви. Мы, однако, знаем по Клименту, Евсебию и Созомену, что в некоторых церквах его все же читали.] Пастырь Ерма упомянут как достойный чтения (т.е. церкви), но не подлежащий включению в число пророческих и апостольских текстов.

Первые шаги к установлению канона авторитетных христианских книг, достойного встать рядом с каноном Ветхого Завета, который был Библией для нашего Господа и Его апостолов, были предприняты по-видимому в конце первого начале второго веков, когда по некоторым свидетельствам, два сборника христианских текстов находились в обращении в церкви.

Четыре Евангелия были вероятно объединены в одном сборнике уже в самый ранний период. Это должно было произойти очень скоро после написания Евангелия от Иоанна. Собрание это было известно как "Евангелие" - в единственном, а не множеством числе. Существовало лишь одно Евангелие, изложенное в четырех текстах, различавшихся как "от Матфея", "от Марка" и т.д. Около 115 г. Игнатий, епископ Антиохии, говорит об "Евангелии" как авторитетном писании, и поскольку ему известны были более, чем одно, из четырех Евангелий, достаточно очевидно, что под "Евангелием" он имел ввиду собрание всех четрырех текстов, существовавшее под этим именем. [Эта традиция сохранилась в Православной церкви. (Прим, переводчика).]

Около 170 г. ассириец Тациан превращает четырехчастное Евангелие в цельный рассказ, или "Гармонию Евангелий", которая надолго стала если не официальной, то излюбленной формой Евангелия в Ассирийской церкви. Последняя отличалась от четырехчастного Евангелия Старой Сирийской версии. Остается неопределенным, составил ли Тациан свою "Гармонию", обыкновенно известную как Диатессарон, первоначально по гречески или по сирийски, но так как эта работа была сделана им по-видимому в Риме, ее исходный язык был, вероятно, греческим, тем более что в 1933 г. греческий отрывок из его Диатессарона был найден в Дура-Европосе на Ефрате. Во всяком случае, ассирийские христиане получили текст на сирийском языке, когда Тациан возвратился домой из Рима, и сирийский Диатессарон оставался для них "Авторитетной Версией" Евангелия до тех пор, пока его не сменила Пешитта, или "простая" редакция пятого века.

Ко времени Иренея, который, хотя и был уроженцем Малой Азии, стал епископом Лиона в Галлии около 180 г., идея четырехчастного Евангелия стала настолько само собой разумеющейся для всей христианской церкви, что он мог упоминать ее как установленный и признанный факт, столь же очевидный, как четыре стороны света или четверка ветров:

"Ибо, как имеются четыре угла у мира, в коем мы живем, и четыре мировые ветра, и как Церковь распространена по всему лику земли, и Евангелие есть столп и основание Церкви и дыхание жизни, столь же естественно, что оно должно обладать четырьмя столпами, источающими бессмертие из каждого угла и вновь возжигающими жизнь в человеках. Из чего явствует, что Слово, творец всех вещей, восседающее на херувиме и скрепляющее все вещи, будучи явлено человекам, даровало нам Евангелие в четверосложной форме, но скрепляемое воедино одним Духом". [Adv. Haer. 3:11, 8.]

Когда четыре Евангелия были собраны в одну книгу, это привело к разрыву двух частей повествования Луки. Разделение Евангелия от Луки и Деяний по-видимому потребовало одного или двух изменений в тексте окончания Евангелия и в начале Деяний. Первоначально Лука очевидно отложил всякое упоминание в вознесении Христа до второй части своего рассказа. Теперь слова "и возноситься на небо" были прибавлены к 24:51 Луки, чтобы закруглить повествование, как и следствие "вознесся" было добавлено к 1:2 Деяний. Таким образом, несоответствия, обнаруженные некоторыми авторами между сообщениями о вознесении в Евангелии от Луки и Деяниях, наиболее вероятно явились результатом указанных изменений в тексте двух книг, когда те были отделены друг от друга. [F.F. Bruce, "The Acts of the Apostles", Tyndale Press 1951 г. стр. 66 и далее.]

Деяния, тем не менее, естественным образом не уступали авторитету и престижу третьего Евангелия, как принадлежащие тому же автору, и по-видимому были признаны каноническими всеми, за исключением Маркиона и его последователей. В самом деле, Деяния заняли в Новозаветном каноне весьма важное место как поворотный его, по выражению Гарнака, момент, связывающий Евангелия с Посланиями, а также благодаря своему сообщению об обращении, призвании и миссионерской деятельности Павла, ясно продемонстрировавшему, какой весомый апостольский авторитет стоит за Посланиями Павла.

Корпус Паулинум, или сборник написанного Павлом, был составлен приблизительно в то же время, что и четырехчастное Евангелие. [Игнатий и Поликарп (писавшие около 115 г) по-видимому были знакомы с собранием Посланий Павла. 2 Петра в 3:15 и далее, свидетельствует очевидно о собрании по меньшей мере нескольких Павловых Посланий (датировка 2 Петра остается предметом спора, но, коль скоро мы допускаем, что о нем упоминает Послание Варнавы, это указывает на его более раннюю дату).] Подобно тому, как евангельский сборник был обозначен греческим словом Евангелион, Павловский сборник стал известен под названием, состоявшим из единственного слова "Апостолос", где каждое письмо принялись различать как адресованное Римлянам, Первое Коринфянам и т.д. Вскоре затем к Павловскому сборнику приобщили анонимное Послание к Евреям. Деяния, по соображениям удобства, соединили с "Общими Посланиями" (Петра, Иакова, Иоанна и Иуды).

Единственными книгами, относительно которых после середины второго века сохранились существенные сомнения, были некоторые из тех, что приходятся на конец нашего Нового Завета. Ориген (185-254 гг.) упоминает четыре Евангелия, Деяния, тринадцать Павловых Посланий, 1 Петра, 1 Иоанна и Откровение как признаваемые всеми, но сообщает, что иные отвергают Послание к Евреям, 2 Петра, 2 и 3 Иоанна, Послания Иакова и Иуды, наряду с посланием Варнавы, Пастырем Ермы и Дидахэ, и Евангелием от Евреев. Евсебий (около 265-340 гг.) упоминает как всеми признанные все книги Нового Завета, кроме Послания Иакова, Иуды, 2 Петра, 2 и 3 Иоанна, которые некоторыми оспаривались, но принимались большинством. [Сам Евсебий желал бы отвергнуть Апокалипсис, так как сомневался в идее тысячелетнего царства Божьего на земле.] Афанасий в 367 г. утверждает двадцать семь книг нашего Нового Завета как единственные канонические. Вскоре затем за ним следуют на Западе Иероним и Августин. На Востоке этот процесс шел медленнее. Только около 508 г. 2 Послание Петра, 2 и 3 Иоанна, Послание Иуда и Откровение были включены в очередную редакцию Сирийской Библии в дополнение к другим двадцати двум книгам.

По многим причинам для церкви необходимо было точно знать, какие книги наделены были божественным авторитетом. Евангелия, сообщающие обо "всем, что Иисус делал и чему учил от начала", не могли рассматриваться ни на волос ниже по авторитету, чем книги Ветхого Завета. Учение апостолов, излагавшееся в Деяниях и Посланиях, также рассматривалось как наделенное Его авторитетом. Естественно таким образом, что апостольское свидетельство о Новом Завете почиталось в той же степени, как книги пророков Ветхого Завета. Так Юстин Мученик ставит "Воспоминания апостолов" в один ряд с книгами пророков, сообщая, что и те, и другие читаются на собраниях христиан. Ибо церковь, несмотря на разрыв с иудаизмом, не отвергла авторитет Ветхого Завета, но, следуя примеру Христа и Его апостолов, приняла его как Слово Божье. В самом деле, Септуагинта, перевод Еврейского Писания на греческий, сделанный семьюдесятью толковниками для грекоязычных евреев дохристианского периода, до такой степени стала достоянием христиан, что евреи вынуждены были отказаться от этого скомпрометированного таким образом, для них перевода и сделать новый.

Особенно важно было определить, какие книги можно было использовать для утверждения христианской доктрины, и к каким следовало с наибольшей уверенностью апеллировать, споря с еретиками. В частности, когда Маркион составил свой канон около 140 г., для ортодоксальной церкви необходимо было точно знать, какой канон истинен, и таким образом процесс определения этого канона, к тому времени уже начинавшийся, ускорился. Ошибочно поэтому говорить, что церковь впервые приступила к составлению канона только после того, как Маркион опубликовал свой собственный.

Среди других обстоятельств, требовавших ясного определения, какие книги обладают божественным авторитетом, была необходимость решения, какие тексты должно читать во время церковных служб (хотя определенные книги, подходящие для этой цели, не могли быть использованы для разрешения доктринальных споров), а также необходимость уяснения, какие из текстов можно было выдать по требованию имперской полиции в периоды преследований христиан, и какие нельзя было выдавать, не совершая святотатства.

В особенности следует подчеркнуть одно. Книги Нового Завета приобрели свой авторитет не потому, что церковь формально их канонизировала. Напротив, Церковь включила их в свой канон, поскольку уже рассматривала их как боговдохновленные, признав за ними собственную ueHiijCTb и прямой или опосредованный общий апостольский авторитет. Оба первые церковные собора, посвященные определению канонических книг, имели место в Северной Африке - в Гиппо Региусе в 393 г. и в Карфагене в 397 г. - но то, что было совершено на этих соборах, было не навязыванием христианским общинам чего-либо нового, но утверждением того, что стало общей для них практикой.

В связи с историей канона возникает масса теологических проблем, которые мы не можем здесь разбирать, но чтобы наглядно убедиться в том, что церковь совершила правильный выбор, достаточно сравнить книги нашего Нового Завета с различными древними документами, собранными М. Р. Джэймсом в его "Апокрифах Нового Завета" (1924 г.), или даже с произведениями Апостолических Отцов [Уровень этих последних ниже канонического Нового Завета, но гораздо выше апокрифических Евангелий и Деяний.], чтобы осознать превосходство текстов нашего Нового Завета над всеми указанными.

Вероятно, следует прибавить несколько слов относительно Евангелия от Евреев, которое, как было упомянуто выше, Ориген называет среди книг, отвергаемых некоторыми христианами. Это сочинение, обращавшееся в Трансиордании и Египте среди еврейско-христианских общин, называвшихся эбионитами, носит черты некоторого сходства с каноническим Евангелием от Матфея. Возможно, то было независимое расширение арамейского текста, связанного с нашим каноническим Матфеем. Некоторые из древних Отцов церкви были знакомы с ним по греческому переводу.

Иероним (347-420 гг.) отождествил это Евангелие от Евреев с текстом, называвшимся Евангелием от Назореев, которое он нашел в Сирии, и ошибочно счел поначалу еврейским (или арамейским) оригиналом Матфея. Возможно, ошибкой было и его отождествление этого текста с Евангелием от Евреев. Назорейское Евангелие им найденное (и им же переведенное на латынь и греческий) могло быть просто арамейским не слишком искусным переводом канонического Матфея, составленного в оригинале по-гречески. Во всяком случае, как Евангелие от Евреев, так и Назорейское Евангелие до некоторой степени связаны с Матфеем, и должны быть отличаемы от множества апокрафических Евангелий, также обращавшихся в те дни, и не имеющих отношения к настоящему историческому исследованию. Последние, наряду с некоторыми книгами апокрифических Деяний и подобными им текстами, являются почти целиком измышленными. Одна из книг апокрафических Деяний, являются почти целиком измышленными. Одна из книг апокрафических Деяний, Деяния Павла, хотя и представляется вымыслом второго столетия, но все же заслуживает некоторого внимания, благодаря словесному портрету Павла, в ней содержащемуся. Экспрессивный и необычный характер этого описания привел сэра Уильяма Рамзэя к предположению, что оно воплощает собой память о действительной внешности этого апостола, сохранившуюся в Малой Азии. Павел изображается как "человек небольшого роста, со сросшимися бровями, с довольно большим носом, лысый, кривоногий, крепко сложенный, полный изящества, ибо временами он выглядел как человек, а временами лицо его становилось подобно ангельскому".