"Икона" - читать интересную книгу автора (Форсайт Фредерик)

Глава 18

Полковник Гришин провёл все оставшееся утро, обеденный перерыв и часть дня, запершись в своём кабинете и слушая запись разговора патриархи Алексия Второго с Джейсоном Монком.

Временами слышались неразборчивое бормотание или звук передвигаемых чашек, но в основном запись оказалась достаточно чёткой.

Запись начиналась со звука открываемой двери — отец Максим входил в комнату, неся поднос с кофейными принадлежностями. Звуки были приглушёнными, потому что в этот момент магнитофон находился в боковом кармане рясы.

Гришин услышал, как поднос поставили на стол, затем приглушённый голос произнёс: «Не беспокойся».

Ответ прозвучал тоже глухо: отец Максим наклонился, якобы собирая рассыпавшийся сахар.

Качество звука улучшилось, когда магнитофон оказался под столом. Голос патриарха звучал достаточно отчётливо, когда он сказал отцу Максиму: «Спасибо, сын мой, это все».

Последовала пауза, пока за шпионом не закрылась дверь. Затем патриарх спросил: «А теперь, может быть, вы скажете, что привело вас ко мне?»

Монк заговорил. Гришин мог заметить лёгкий носовой выговор американца, свободно говорившего по-русски.

Он прослушал сорокаминутный разговор трижды, прежде чем приступил к дословной записи. Эта работа была не для секретаря, каким бы доверием он ни пользовался.

Страница за страницей покрывались его аккуратным почерком. Иногда он прокручивал плёнку ещё раз, наклоняясь, чтобы расслышать отдельные слова, и затем продолжал записывать. Он остановился только тогда, когда убедился, что не пропустил ни слова.

Там, в записи, был звук отодвигаемого стула и голос Монка: «Не думаю, что мы ещё встретимся, ваше святейшество. Я знаю, что вы сделаете всё, что сможете, для этой страны и людей, которых вы так любите».

Стали слышны шаги двух человек. Более слабо, поскольку они подошли к двери, Гришин расслышал ответ Алексия: «С Божьей помощью, я постараюсь».

Дверь закрылась — очевидно, за Монком. Гришин услышал, как патриарх вернулся за свой стол. Через десять секунд плёнка кончилась.

Гришин выпрямился и задумался над тем, что услышал. Сселения оказались плохими, хуже нельзя было и придумать. Как один человек, думал он, сумел причинить столько вреда, просто необъяснимо. Всё началось, конечно, с ужасно глупого поступка покойного Н.И. Акопова, оставившего манифест на столе, словно специально для того, чтобы его украли. И это единственное упущение принесло огромный вред, не поддающийся определению.

В беседе с патриархом в основном говорил Монк. Вначале ответы Алексия Второго указывали на то, что он понимает своего собеседника и согласен с ним. Его собственное высказывание прозвучало в конце.

Американец не терял времени даром. Он сообщил, что сразу же после Нового года начнётся массовая кампания по всей стране с целью свести на нет шансы Игоря Комарова победить на выборах путём постоянной дискредитации его в средствах массовой информации.

Генерал Николай Николаев, кажется, собирается возобновить свои интервью по радио, телевидению и в газетах, в которых он будет разоблачать СПС, призывая каждого военнослужащего или ветерана отвергнуть эту партию и голосовать за других. Среди 110 миллионов населения, имеющих право голоса, ветераны составляли 20 миллионов. И ущерб, нанесённый этим одним человеком, едва ли поддаётся оценке.

Отказ от предоставления Игорю Комарову экранного времени на обоих коммерческих каналах являлся результатом давления банкиров, трое из которых были евреями, а глава и вдохновитель заговора — Леонид Бернштейн из Московского федерального банка. Это составило два очка не в пользу Комарова, и их следовало отыграть.

Третий удар, нанесённый Монком, касался долгоруковской мафии. Гришин давно считал их подонками, материалом для концентрационных лагерей будущего. Но в данный момент вопрос финансов являлся решающим.

Ни один политический деятель в России не может надеяться занять кресло президента без проведения общенациональной предвыборной кампании по всей стране, стоящей триллионы рублей. Тайная сделка с самым могущественным и богатым мафиозным кланом предоставила такие финансовые возможности, с которыми нельзя было даже сравнить то, что имели в своём распоряжении другие кандидаты. Некоторые уже отказались от ведения предвыборной кампании, будучи не в состоянии соперничать с СПС.

Шесть проведённых накануне ночью рейдов оказались разрушительными для долгоруковцев, но они не шли ни в каков сравнение с захватом финансовых документов. Существовало несколько источников, из которых ГУВД могло бы узнать такие подробности. Конкурирующий клан являлся одним из них, но в замкнутом мире мафии, невзирая на междоусобную вражду, никто из бандитов не станет доносчиком ненавистного ГУВД. И вот Монк сообщает патриарху, от кого поступила информация — от гнусного перевёртыша-офицера из «чёрной гвардии» Гришина.

Если долгоруковские когда-нибудь убедятся в этом — Гришин знал о распространяющихся слухах и яростно их опровергал, — сотрудничество закончится.

Дела обстояли ещё хуже: запись раскрывала тот факт, что бригада опытных ревизоров уже приступила к работе над документами, найденными в подвале казино, и члены бригады высказали уверенность, что к Новому году они смогут доказать существование связи между мафией и СПС. Результаты этой работы будут представлены непосредственно исполняющему обязанности президента Маркову. В течение этого периода генерал-майор Петровский, которого нельзя ни подкупить, ни испугать, будет продолжать свои рейды на долгоруковскую банду.

Если рейды будут продолжаться, размышлял Гришин, то мало надежды, что долгоруковские и дальше будут верить его утверждению, что информатором ГУВД не является офицер «чёрной гвардии».

Высказывание патриарха, записанное в самом конце плёнки, казалось самым потенциально опасным из всего разговора.

Исполняющий обязанности президента будет встречать Новый год со своей семьёй далеко от Москвы. Вернётся он третьего января. В этот день он примет патриарха, который собирается обратиться к нему с личным ходатайством исключить кандидатуру Игоря Комарова как «недостойной личности» на основе приведённых доказательств.

Имея доказательства связи с мафией, представленные Петровским, и личное ходатайство Патриарха Московского и Всея Руси, Марков, вполне вероятно, так и сделает. Кроме всего прочего, он сам является кандидатом и ему не хочется соперничать с Комаровым на выборах.

Четыре предателя, мрачно размышлял Гришин. Четыре предателя против Новой России, которой предназначено родиться после 16 января, когда он возглавит элитные части «чёрной гвардии», насчитывающей двести тысяч бойцов, готовых выполнить приказы своего вождя. Ничего, он всю жизнь занимался искоренением и наказанием предателей. Он знал, как обращаться с ними.

Он собственноручно перепечатал запись на машинке и попросил президента Комарова уделить ему вечером два часа — и чтобы их не прерывали.

Джейсон Монк покинул квартиру в Сокольниках и переехал в другую: из её окон он видел полумесяц над мечетью, где когда-то встретил Магомеда — человека, который сегодня помялся защищать его, а завтра может спокойно убить.

Он должен был передать сообщение в Лондон сэру Найджелу Ирвину — предпоследнее по программе, в случае если всё пойдёт согласно его плану.

Монк аккуратно напечатал текст сообщения на своём портативном компьютере, как он делал и перед этим. Закончив, он) нажал кнопку «кодирование», и сообщение исчезло с экрана, надёжно зашифрованное в беспорядочные блоки чисел на одноразовом шифроблокноте и записанное на гибкой дискете, ожидающей следующего прохождения спутника «Интелкор».

Ему не надо было следить за компьютером. Батарейки были полностью заряжены, и он оставался включённым в ожидании контакта со спутником связи, вращающимся в космосе.

Монк никогда не слышал о Рики Тейлоре из Колумбуса в штате Огайо, никогда не встречался с ним и никогда не встретится. Но этот прыщавый подросток, вероятно, спас ему жизнь. Рики было семнадцать лет, и он был помешан на компьютерах. Он принадлежал к тем одержимым молодым людям, взращённым компьютерным веком, которые большую часть жизни проводят, уставившись в светящийся экран.

Получив в возрасте семи лет свой первый персональный компьютер, он прошёл через различные стадии овладения прибором, пока законные решения проблем не иссякли и только незаконные вызывали то необходимое возбуждение, в котором периодически нуждается истинный наркоман. Для Рики не существовало ни смены времён года за окном, ни общества приятелей и даже девушек. Рики имел навязчивую идею войти в самые засекреченные данные банков.

К 1999 году «Интелкор» стал не только основным поставщиком всемирных средств связи для стратегического, дипломатического и коммерческого применения; он также играл выдающуюся роль в создании самых сложных компьютерных игр и рынка для их распространения. Рики рыскал по «Интернету», пока ему не надоело. Он овладел всеми известными и всем доступными играми и теперь горел желанием посостязаться с ультрапрограммами «Интелкора». Проблема состояла в том, чтобы участвовать в них на законном основании, но для этого требовалось внести плату. Карманных денег Рики для этого было недостаточно. Поэтому в течение многих недель он пытался войти в главный процессор «Интелкора» через чёрный ход. После больших усилий он посчитал, что ему это почти удалось.

На расстоянии восьми часовых поясов от Москвы на экране у Рики в тысячный раз появились слова: «Введите код допуска, пожалуйста». Он набирал то, что, он считал, могло подойти. И снова экран отвечал ему: «Вход не разрешён».

Где-то южнее гор Анатолии в космосе проплывал спутник связи «Интелкора», направляясь на север, к Москве.

Когда инженеры транснационального центра создавали закодированный передатчик Монка, они, действуя по инструкции, включили код, состоящий из четырёх цифр, стирающий всю информацию. Те самые четыре цифры, которые Денни заставлял Монка запомнить в замке Форбс и которые предназначались для защиты Монка в случае ареста при условии, что он успеет использовать код, прежде чем его возьмут.

Но если компьютер захватят с нестертой информацией, как рассуждал главный шифровальщик, бывший специалист по криптографии из ЦРУ, то враги смогут использовать компьютер для передачи ложных сообщений.

Поэтому, чтобы доказать свою аутентичность, Монк должен был включать несколько безобидных слов, в определённом порядке. Если при передаче эти слова отсутствовали, то экс-шифровальщик ЦРУ знал бы, что, кто бы ни передавал, он у них не числится. В таком случае он мог ввести сервисную команду и компьютер Монка через спутник и, используя те же четыре цифры, стереть его память, оставив врагов с бесполезной жестянкой.

Рики Тейлор уже вошёл в центральный процессор «Интелкора», когда набрал эти четыре цифры. Спутник появился над Москвой и послал вниз свой сигнал: «Ты здесь, малыш?» Портативный компьютер Монка ответил «да», и спутник, следуя инструкции, разрушил его.

Монк узнал об этом, когда, вернувшись, чтобы промерить компьютер, обнаружил своё сообщение на экране, незашифрованное. Это означало, что оно не принято. Он стёр сообщение, догадавшись, что по причинам выше его понимания что-то случилось и он лишился контакта.

Оставался адрес, который сэр Найджел Ирвиндал ему перед самым отъездом из Лондона. Он не знал, где это и кто там живёт. Но это было всё, что у него осталось. Ради экономии он может сжать два сообщения в одно, только самое необходимое разведчику-асу. Может быть, его удастся передать. О получении ответа не могло идти и речи. Впервые он оказался полностью предоставлен самому себе. Больше не будет донесений о развитии событий, подтверждений о проведённых операциях, и не будет больше никаких инструкций.

Стоящая миллиард долларов техника отказала, он будет теперь полагаться на своих старых союзников в Большой игре: инстинкт, выдержку и удачу. Он просил Бога, чтобы они не подвели ею.

Игорь Комаров дочитал последнюю страницу записей и откинулся на спинку кресла. Он никогда не отличался здоровым цветом лица, но сейчас, как заметил Гришин, его лицо было белым как бумага.

— Плохо, — сказал Комаров.

— Очень плохо, господин президент.

— Тебе бы давно следовало его поймать.

— Его укрывает чеченская мафия. Мы теперь знаем об этом. Они живут как крысы в своём подземном мире.

— Крыс можно истребить.

— Да, господин президент. И их истребят. Когда вы станете абсолютным лидером этой страны.

— Они должны заплатить.

— Они заплатят. Всё до последнего.

Комаров не сводил с него своих светло-карих глаз, но взгляд был отсутствующим — Комаров видел перед собой другое время и другое место. Время в будущем и место сведения счётов со своими врагами. На его скулах загорелись два ярких красных пятна.

— Возмездие. Я хочу возмездия. Они напали на меня, они напали на Россию, напали на Родину. Нет пощады таким подонкам…

Голос его все повышался, руки начали дрожать, гнев преодолевал его обычный самоконтроль. Гришин знал, что если он умело представит собственную точку зрения, то может добиться своего. Он перегнулся через стол, заставляя Комарова смотреть ему в глаза. Постепенно гнев утих, и Гришин понял, что можно говорить.

— Выслушайте меня, господин президент. Пожалуйста, выслушайте. То, что мы теперь знаем, позволяет нам действовать по-другому. Вы получите возможность отыграться.

— Что ты хочешь этим сказать, Анатолий Гришин?

— Главное в работе контрразведки, господин президент, — это выведать планы врага. Их мы теперь знаем. Отсюда ясны превентивные меры. Они уже принимаются. Через несколько дней не станет избранного кандидата на всероссийский трон. Теперь мы узнали ещё об одном из их намерений. И я снова предлагаю и предотвращение, и возмездие. Сразу и то и другое.

— Всех четверых?

— Выбора не может быть.

— Не должно остаться никаких следов. Ещё не время. Ещё слишком рано для этого.

— Никаких следов не найдут. Банкир? Сколько банкиров убили за последние десять лет? Пятьдесят? Самое меньшее. Вооружённые люди в масках, разборка. Это происходит то и дело. Милиционер? Долгоруковские будут счастливы получить такой заказ. Сколько ментов уничтожили? Опять же это случается каждый день. Что касается этого дурака генерала — неудавшееся ограбление. Самая обычная вещь. Что до священника, так секретаря застали ночью в кабинете, искал там что-то. Застрелен казаком, которого, в свою очередь, убил, умирая, вор.

— И ты думаешь, кто-нибудь этому поверит?

— У меня есть человек в резиденции, который поклянётся, что всё так и было.

Комаров взглянул на бумаги, которые он прочитал, и на кассету, лежащую рядом. Он слабо улыбнулся.

— Ну хорошо. Мне больше ничего не надо знать об этом. Я утверждаю, что не знаю об этом больше ничего.

— Но вы желаете, чтобы четыре человека, решившие вас уничтожить, прекратили своё существование?

— Конечно.

— Благодарю вас, господин президент. Это всё, что я хотел узнать.

Комната в гостинице «Спартак» была зарезервирована на имя господина Кузичкина, и человек, носящий эту фамилию, там зарегистрировался. После чего покинул гостиницу, при выходе сунув ключ от своей комнаты Джейсону Монку. Монк направился наверх, а тем временем чеченцы заняли позиции в холле, на лестничной клетке и около лифтов. Нужно было сделать несколько коротких звонков; это не представляло большой опасности, ибо если номер выследят, то обнаружат комнату в гостинице, не принадлежащей чеченцам, далеко от центра города.

— Генерал Петровский?

— Опять вы?

— Вы, кажется, разорили осиное гнездо.

— Не знаю, откуда вы получаете информацию, американец, но она оказывается чрезвычайно полезной.

— Спасибо. Но Комаров и Гришин так этого не оставят.

— А как насчёт долгоруковских?

— Слабые игроки. Главная опасность — Гришин и его «чёрная гвардия».

— Это вы распустили слух, что их предал старший офицер из «чёрной гвардии»?

— Мои друзья.

— Хитро. Но опасно.

— Слабое место Гришина — это те бумаги, что вы захватили. Думаю, они доказывают, что мафия финансировала Комарова всю дорогу.

— Над ними работают.

— Как и над вами, генерал.

— Что вы хотите сказать?

— Ваша жена и дочь ещё здесь?

— Да.

— Я бы хотел, чтобы вы увезли их из города. Сейчас же, сегодня вечером. Куда-нибудь подальше, в безопасное место. И вы тоже уезжайте. Перебирайтесь в казармы СОБРа. Прошу вас.

Наступила пауза.

— Вы что-то знаете, американец?

— Пожалуйста, генерал, уезжайте. Пока есть время.

Он положил трубку и, подождав немного, набрал другой номер. Телефон зазвонил на столе у Леонида Бернштейна в Московском федеральном банке. Была уже ночь, и включился автоответчик. Не имея номера домашнего телефона банкира, Монк мог только желать, чтобы Бернштейн проверил автоответчик в ближайшие несколько часов.

— Господин Бернштейн, это тот, кто напомнил вам о Бабьем Яре. Пожалуйста, не ходите в банк, какими бы срочными ни были дела. Я уверен, что в штаб-квартире СПС уже знают, кто стоит за решением не давать Комарову возможности показываться на телеэкранах. Ваша семья находится за пределами страны; поезжайте к ним и не возвращайтесь, пока здесь не будет безопасно.

Он снова положил трубку. Хотя он не узнал этого, но на пульте компьютера в прекрасно охраняемом доме вспыхнул огонёк и Леонид Беркштейн, не проронив ни слова, выслушал послание Монка.

Третий звонок был в резиденцию патриарха.

— Слушаю.

— Ваше святейшество?

— Да.

— Узнаете мой голос?

— Конечно.

— Вам следует уехать в Загорский монастырь. Оставайтесь там некоторое время и никуда не выходите.

— Почему?

— Я боюсь за вас. Вчерашний вечер доказал, что положение становится опасным.

— У меня завтра торжественная литургия в Данилевском.

— Митрополит сможет заменить вас.

— Я подумаю над тем, что вы сказали.

Он снова положил трубку. На четвёртый звонок ответили после десятого сигнала, и грубый голос произнёс: «Да?»

— Генерал Николаев?

— Кто это… подождите минутку, я узнал вас! Вы тот самый чёртов янки…

— Да, это я.

— Больше никаких интервью. Сделал, что вы хотели, высказался. Больше не буду. Вот так. Слышите?

— Я буду краток. Вам следует уехать и пожить с вашим племянником на военной базе.

— Почему?

— Некоторым бандитам не понравилось то, что вы сказали. Я думаю, они могут навестить вас.

— Головорезы, э? Ладно, чепуха это. Ну их на… В жизни не отступал, мой мальчик. А теперь слишком поздно.

Трубка замолчала. Монк вздохнул и опустил свою. Посмотрел на часы. Двадцать пять минут. Пора идти. Обратно и лабиринт чеченского, скрытого от глаз мира.

Спустя двое суток, 21 декабря, четыре группы убийц совершили четыре налёта.

Самая большая и лучше всех вооружённая группа совершила нападение на дачу Леонида Бернштейна. Там дежурила дюжина охранников, и четверо из них погибли в перестрелке. Двое черногвардейцев тоже были убиты. Входную дверь взорвали, и люди в чёрной полевой форме, с лицами, закрытыми такого же цвета масками, ворвались в дом.

Уцелевших охранников и обслуживающий персонал окружили и согнали в кухню. Начальника охраны сильно избили, но он продолжал утверждать, что его хозяин улетел в Париж два дня назад. Остальные сотрудники, стараясь перекричать плачущих и визжащих женщин, подтвердили его слова. Наконец люди в чёрном вернулись к машинам и, забрав убитых, уехали.

Второе нападение было произведено на жилой дом на Кутузовском проспекте. Чёрный «мерседес» проехал под аркой и остановился у шлагбаума. Один из омоновцев вышел из тёплой будки, чтобы проверить документы. Два человека, прятавшиеся за автомобилем с автоматами с глушителем, убили его выстрелом в шею чуть выше бронежилета. Второго охранника застрелили, прежде чем он успел выйти из будки.

В вестибюле первого этажа консьержа постигла та же участь. Четверо черногвардейцев, вбежавших с улицы, остались в вестибюле, а шестеро направились к лифту. На этот раз в коридоре никого не было.

Дверь в квартиру, несмотря на то что она была обита стальными листами, развалилась на части от двухсот граммов пластиковой взрывчатки, и шестёрка ворвалась внутрь. Ординарец в белой куртке, прежде чем его убили, ранил одного из черногвардейцев в плечо. Тщательный обыск квартиры показал, что в ней больше никого нет, и разочарованная группа удалилась.

На первом этаже они обменялись выстрелами с двумя омоновцами, появившимися из глубины здания, одного застрелили и потеряли одного из своих. Под огнём второго омоновца они выбрались в переулок и, сев в три ожидавших их джипа, уехали с пустыми руками.

В резиденции патриарха они действовали более тонко. Один человек постучал во входную дверь, в то время как шестеро других, скорчившись, прятались по обе стороны от него, чтобы их не было видно через «глазок».

Казак посмотрел в «глазок» и через домофон спросил, кто это. Человек у двери вынул подлинное милицейское удостоверение и произнёс: «Милиция».

Обманутый видом удостоверения, казак открыл дверь. В ту же минуту он был расстрелян, а его тело отнесли наверх.

План состоял в том, чтобы застрелить личного секретаря из оружия казака и убить патриарха тем же оружием, что и казака. Затем пистолет вложить в руку убитого секретаря, которого потом найдут лежащим позади стола.

Потом отца Максима заставят поклясться, что казак и патриарх застали секретаря роющимся в ящиках стола и в последующей перестрелке все трое погибли. Произойдёт большой скандал в среде духовенства, а милиция закроет дело.

Но убийцы обнаружили только толстого священника в засаленной рясе, который, стоя на верхней площадке лестницы, кричал: «Что выделаете?»

— Где Алексий? — с угрозой спросил один из людей в чёрном.

— Он уехал, — пролепетал священник. — Уехал в Загорск.

Обыск личных покоев показал, что там не было ни патриарха, ни двух монахинь. Бросив тело казака, убийцы уехали.

В маленький домик у Минского шоссе послали всего четверых. Они вышли из машины, один направился к двери, а остальные трое ждали в тени деревьев.

Дверь открыл Володя, ординарец. Его убили выстрелом в грудь, и все четверо вошли в дом. Через гостиную промчался волкодав, нацелившийся на горло руководителя налёта; тот, защищаясь, поднял руку, и зубы пса глубоко вонзились в неё. Другой черногвардеец выстрелил собаке в голову.

При свете угасающего огня они увидели старика с торчащими белыми усами, направившего на них пистолет Макарова; он успел выстрелить дважды. Одна пуля попала в дверной косяк, а другая — в убийцу, застрелившего волкодава.

Затем три пули подряд ударили старика в грудь.

Утром сразу после десяти позвонил Умар Гунаев.

— Я только что приехал в офис. Там творится чёрт знает что.

— В каком смысле?

— Кутузовский проспект перекрыт. Повсюду милиция.

— В чём дело?

— Вчера произведено какое-то нападение на здание, где живут старшие офицеры милиции.

— Быстро же они! Мне будет нужен надёжный телефон.

— А тот… там, где вы находитесь?

— Его можно проследить.

— Дайте мне полчаса. Я пришлю вам людей.

К одиннадцати Монк расположился в маленькой конторке склада, забитого контрабандным вином. Телефонный мастер как раз заканчивал работу.

— Он соединён с двумя розетками, — сказал он Монку, указывая на телефон. — Если кто-то захочет узнать, откуда сделан звонок, они придут в кафе, в двух километрах отсюда. Это одно из подсоединений. Если они пойдут по второму, то окажутся в телефонной будке на улице. Но к этому времени мы уже будем о них знать.

Монк начал с домашнего телефона генерала Николаева. Ответил мужской голос.

— Попросите генерала Николаева, — сказал Монк.

— Кто спрашивает?

— Я мог бы задать тот же вопрос.

— Генерал подойти не может. Кто вы?

— Генерал Маленков, Министерство обороны. Что случилось?

— Простите, генерал. Это инспектор Новиков из отдела убийств МУРа. Боюсь, генерал Николаев мёртв.

— Что? О чём вы говорите?

— Нападение. Вчера ночью. Похоже, квартирные воры. Убиты генерал и его ординарец. И ещё собака. Уборщица обнаружила их часов в восемь.

— Не знаю, что и сказать… Он был моим другом.

— Сочувствую, генерал Маленков. Времена, в которые мы живём…

— Продолжайте свою работу, инспектор. Я передам министру.

Монк положил трубку. Итак, в конце концов Гришин потерял голову. Именно к этому и стремился Монк, но он проклинал упрямство старого генерала. Затем он позвонил в штаб-квартиру ГУВД на Шаболовке.

— Соедините меня с генерал-майором Петровским.

— Он занят. Кто его спрашивает? — спросил оператор.

— Вмешайтесь. Скажите ему, что дело касается Татьяны.

Петровский подошёл к телефону через десять секунд. В голосе его можно было расслышать нотку страха.

— Петровский.

— Это ваш недавний посетитель.

— Чёрт вас побери, я подумал, что-то случилось с моим ребёнком.

— Они обе за городом, ваши жена и дочь?

— Да, далеко отсюда.

— Я слышал, было нападение.

— Их было десять, все в масках и вооружены до зубов. Они убили четверых омоновцев и моего ординарца.

— Они искали вас.

— Разумеется. Я послушался вашего совета. Живу в казарме. Кто они, чёрт побери? Бандиты?

— Они не бандиты. Они — «чёрная гвардия».

— Гришинские молодчики. Почему?

— Я полагаю, это из-за бумаг, которые вы конфисковали. Они, вероятно, боятся, что вы докажете, что долгоруковская мафия и СПС связаны между собой.

— Ну, это не так. Бумаги эти — мусор, в основном расписки из казино.

— Гришин не знает этого, генерал. Он опасается худшего. Вы слышали о дяде Коле?

— Генерал-танкист. А что с ним?

— Они добрались до него. Такая же группа убийц. Вчера ночью.

— Черт. За что?

— Он разоблачал Комарова. Помните?

— Конечно. Никогда бы не подумал, что они зайдут так далеко. Ублюдки. Слава Богу, политика не моя область. Я занимаюсь бандитами.

— Знаю. У вас есть связи в коллегии?

— Конечно.

— Почему бы не рассказать им? Сведения получены из криминального мира.

Монк положил трубку и затем позвонил в Московский федеральный банк.

— Илью. Личного помощника господина Бернштейна. Он там?

— Одну минуту.

К телефону подошёл Илья.

— Кто это?

— Скажем так: на днях вы чуть не всадили пулю мне в спину, — сказал по-английски Монк.

Илья тихо рассмеялся.

— Да, было дело.

— Ваш босс в безопасности?

— Очень далеко.

— Посоветуйте ему пока не уезжать оттуда.

— Нет вопроса. Вчера ночью совершено нападение на его дом.

— Пострадавшие есть?

— Погибли четыре наших человека и двое их, мы думаем. Они обыскали весь дом.

— Знаете, кто они?

— Думаем, что да.

— "Чёрная гвардия" Гришина. А причина совершенно ясна — возмездие. За запрещение пропагандистских передач Комарова.

— Они за это заплатят. У босса огромное влияние.

— Главное — использовать коммерческие телекомпании. Их репортёры должны побеседовать со старшими милицейскими чинами. Спросить их, не намерены ли они допросить полковника Гришина в связи с распространившимися слухами, и так далее, и так далее.

— Им потребовались бы доказательства.

— Для этого и существуют журналистские ищейки. Они разнюхивают, раскапывают. Вы можете связаться с боссом?

— Если нужно.

— Почему бы не сказать ему об этом?

Следующий звонок он сделал в редакцию газеты «Известия».

— Отдел новостей.

Монк заговорил грубым хрипловатым голосом:

— Позовите завотделом Репина.

— Кто его спрашивает?

— Скажите, что генерал армии Николаев хочет поговорить с ним по срочному делу. Он должен помнить.

Репин был одним из организаторов интервью генерала в Академии имени Фрунзе. Он подошёл к телефону.

— Да, генерал. Репин слушает.

— Это не генерал Николаев, — сказал Монк. — Генерал мёртв. Его убили вчера ночью.

— Что? Кто вы?

— Просто бывший танкист.

— Откуда вы знаете?

— Это не имеет значения. Вы знаете, где он жил?

— Нет.

— У него был дом недалеко от Минского шоссе. Около деревни Кобяково. Почему бы вам не взять фотографа и не поехать туда? Спросите инспектора Новикова.

Он положил трубку. Другой крупной газетой являлась «Правда», бывший орган КПСС. Это издание поддерживало политику возрождавшейся партии «Неокоммунистический социалистический союз». Но, демонстрируя новую, некоммунистическую ориентацию, партия пыталась заигрывать и с Православной Церковью. Монк в своё время изучил эту газету достаточно хорошо, чтобы вспомнить имя заведующего отделом криминальной хроники.

— Соедините меня с господином Памфиловым, пожалуйста.

— Его сейчас нет.

Естественно. Он наверняка на Кутузовском проспекте с остальной репортёрской братией, выспрашивает подробности нападения на квартиру Петровского.

— У него есть мобильный?

— Конечно. Но я не могу дать вам его номер. Вы ещё позвоните?

— Нет. Свяжитесь с ним и скажите, что один из его знакомых из милиции очень хочет с ним переговорить. Срочно. Важная информация. Мне нужен номер его мобильного. Перезвоню через пять минут.

В следующий раз он получил номер мобильного телефона Памфилова и позвонил ему в машину, стоявшую у здания, где жили высокопоставленные офицеры милиции.

— Господин Памфилов?

— Да. Кто это?

— Мне пришлось солгать, чтобы получить номер вашего телефона. Мы не знакомы. Но у меня есть кое-что для вас. Вчера было совершено ещё одно нападение. На резиденцию патриарха. Попытка покушения на его святейшество.

— Вы с ума сошли! Покушение на патриарха? Чепуха! Нет никаких причин.

— Ни у кого, кроме мафии, ни у кого. Почему бы не съездить туда?

— В Данилевский монастырь?

— Он не живёт там. Он живёт в Чистом переулке, дом пять.

Панфилов сидел в машине и слушал сигналы, звучащие в отключённом телефоне. Он был потрясён. Ничего подобного никогда не случалось за всё время его карьеры. Если только половина из сказанного правда, у него в руках самая громкая история из всех, написанных им.

Прибыв к переулку, он обнаружил, что въезд в него перекрыт. Обычно он доставал свой пропуск представителя прессы и проходил через кордон. Но не в этот раз. К счастью, он заметил инспектора МУРа, с которым был лично знаком, и окликнул его.

— Что происходит? — спросил репортёр.

— Воры.

— Но вы же отдел убийств.

— Убили ночного сторожа.

— А патриарх Алексий не пострадал?

— Откуда, чёрт побери, вы знаете, что он живёт здесь?

— Не важно. Он не пострадал?

— Нет, он уехал в Загорск. Послушайте, это просто неудавшееся ограбление.

— А мне сказали, что они охотились за патриархом.

— Ерунда. Просто грабители.

— А что тут грабить?

Следователь обеспокоился.

— Откуда вы все знаете?

— Не имеет значения. Это правда? Они украли что-нибудь?

— Нет. Только застрелили сторожа, обыскали весь дом и скрылись.

— Значит, они искали кого-то. А его здесь не оказалось. Боже, какой материал!

— А вы, чёрт вас побери, будьте осторожнее, — предупредил инспектор. — Доказательств нет.

Но он начал тревожиться по-настоящему. И встревожился ещё больше, когда один из милиционеров позвал его к своей машине. На линии был генерал из президиума. После нескольких фраз генерал начал намекать на то же, о чём говорил репортёр.

21 декабря милиция была взбудоражена. В утренних выпусках каждой газеты находился особый материал, к которому Монк привлёк внимание общественности. Среди журналистов, прочитавших статьи своих коллег, были такие, кто нашёл связь между этими четырьмя нападениями.

В утренних телевизионных новостях передали общий обзор четырёх отдельных попыток покушения, из которых одно удалось. В остальных случаях, сообщалось в новостях, только исключительное везение спасло намеченные жертвы.

Версия о неудавшемся ограблении не вызывала доверия. Аналитики изо всех сил старались доказать, что не было никакого смысла в ограблении дома старого генерала-пенсионера, как и в ограблении одной квартиры офицера милиции, выбранной среди остальных квартир в этом доме, или в ограблении патриарха.

Ограбление могло бы послужить объяснением налёта на дом баснословно богатого банкира Леонида Бернштейна, но оставшиеся в живых охранники утверждали, что, по всем признакам, нападение совершили военные. Более того, заявляли они, налётчики искали их хозяина. Существовала также версия похищения или убийства. Но в двух случаях похищение было бессмысленно, а в случае со старым генералом даже не было такой попытки.

Большинство знатоков высказывали предположение, что это, должно быть, были всюду проникающие бандиты, на счету которых имелись сотни убийств и похищений. Однако двое комментаторов пошли дальше, указывая, что организованная преступность имела все основания ненавидеть генерал-майора Петровского, возглавляющего борьбу с бандитами, а у некоторых могли быть счёты с банкиром Бернштейном. Но кому мог помешать старый генерал, да ещё трижды Герой в придачу, или Патриарх Московский и Всея Руси?

Передовые статьи газет в тысячный раз писали об астрономически высоком уровне преступности в стране, а две из них буквально призывали исполняющего обязанности президента Маркова нарушить закон и приказать провести решающие выборы через двадцать четыре часа.

Второй день своих анонимных звонков Монк начал ближе к полудню, когда журналисты, уставшие от трудов предыдущего дня, начали собираться в редакциях.

Бумажные шарики за обеими щеками изменяли его голос в достаточной степени, чтобы по нему могли узнать человека, звонившего накануне. Каждому, чья подпись стояла под главными статьями в семи утренних и вечерних газетах и кто писал о четырёх покушениях, Монк передал одно и то же, начав с Памфилова в «Правде» и Репина в «Известиях».

— Вы меня не знаете, и я не могу назвать себя. Это может стоить мне жизни. Но, как русский русского, я прошу вас поверить мне. Я занимаю очень высокий офицерский пост в «чёрной гвардии». Но я ещё и верующий христианин. В течение многих месяцев я испытываю страдания оттого, что всё больше и больше антихристианских и антирелигиозных высказываний слышу в самом центре СПС, главным образом от Комарова и Гришина. За их выступлениями перед людьми скрывается ненависть к Церкви и демократии, стремление создать однопартийное государство и установить нацистское правление. Но с меня хватит. Я должен высказаться. Это полковник Гришин приговорил старого генерала к смерти за то, что «дядя Коля» разглядел, что скрывается под маской, и разоблачил Комарова. Банкира — тоже за то, что его нельзя было обмануть. Может быть, вам не известно, но он использовал своё влияние, чтобы запретить на телевизионных каналах пропагандистские выступления Комарова. Патриарха — за то, что тот боялся СПС и собирался высказаться открыто. А генерала ГУВД — за то, что тот совершал рейды против долгоруковской мафии, которая финансировала СПС. Если вы мне не верите, проверьте мои слова. Все четыре покушения организовала «чёрная гвардия».

С этими словами он вешал трубку, оставляя журналистов в шоке. Придя в себя, они начали своё расследование.

Леонида Бернштейна не было в стране, но два коммерческих телевизионных канала признались, что изменение редакционной политики произошло под влиянием банковского консорциума, у которого они были в долгу.

Генерал Николаев умер, но «Известия» напечатали выдержки из его старого интервью под крупным заголовком «ЕГО УБИЛИ ЗА ЭТО?».

О шести ночных рейдах ГУВД на склады, в арсеналы и казино долгоруковской мафии стало известно всем. Только патриарх оставался в Загорском монастыре и не мог подтвердить, что он тоже стал объектом нападения как враг СПС.

К середине дня штаб-квартира Игоря Комарова оказалась в осаде. Внутри царила атмосфера, близкая к панике.

В своём кабинете Борис Кузнецов, без пиджака, с тёмными кругами пота под мышками, куря непрерывно сигареты, от которых он отказался два года назад, пытался справиться с целым валом звонков, не прекращавшихся ни на минуту.

— Нет, это неправда! — кричал он, отвечая на звонок за звонком. — Это грязная ложь, клевета, и мы подадим в суд на каждого, кто будет её распространять. Нет, не существует никакой связи между нашей партией и какой-либо мафией, ни финансовой, ни любой другой. Господин Комаров заявлял неоднократно, что как человек, собирающийся очистить Россию от… Какие документы сейчас изучает ГУВД?… Нам нечего бояться… Да, генерал Николаев в самом деле высказывал свои сомнения по поводу нашей политики, но ведь он был очень стар. Его смерть — это огромная трагедия, но совершенно не связана… Вы не можете так говорить; любое сравнение господина Комарова с Гитлером будет встречено немедленным обращением в суд… Какой старший офицер «чёрной гвардии»?…

В своём кабинете полковник Гришин решал собственную проблему. В качестве офицера Второго главного управления КГБ он всю жизнь занимался охотой на шпионов. Этот Монк нанёс ущерб, огромный ущерб, тут он не сомневался. Но эти новые заявления оказались куда хуже: старший офицер его собственной элитной, суперпреданной, фанатично верной ему «чёрной гвардии» стал предателем? Он отбирал каждого из них, все шесть тысяч. Он лично назначал старших офицеров. И один из них — верующий христианин, слизняк с совестью, и в тот момент, когда уже видна вершина власти? Невозможно!

И тут он вспомнил, как однажды читал древнее высказывание: «Дайте мне мальчика в возрасте до семи лет, и я верну вам мужчину». Не мог ли один из его лучших людей превратиться снова в мальчика при алтаре, каким он был много лет назад? Нужно будет проверить. Каждая анкета каждого старшего офицера должна быть прочесана частым гребнем.

А что означает «старший»? Насколько старший? На два ранга ниже его самого — десять человек. На три ранга — сорок. На пять рангов — почти сотня. Решение этой задачи займёт много времени, а времени не было. За короткое время можно только провести чистку всего верхнего эшелона, изолировать их всех в надёжном месте и, стало быть, лишиться своих самых опытных командиров. Но ничего, наступит день, обещал он сам себе, когда все виновные в катастрофе заплатят, и уточнял, каким образом они заплатят. Начиная с Джейсона Монка. При мысли об этом американском агенте его кулаки сжимались так, что белели суставы.

Около пяти часов Бориса Кузнецова принял Комаров. Кузнецов просил уделить ему два часа, чтобы увидеть человека, которого боготворил как героя, и высказать ему свои соображения относительно того, что, по его мнению, следовало сделать.

В своё время, будучи студентом в Америке, Кузнецов изучал проблему связей с общественностью и был глубоко потрясён той силой, с которой общепринятые и умелые приёмы обеспечивают массовую поддержку любой глупости, прикрытой мишурным блеском. Кроме своего идола Игоря Комарова, он поклонялся силе слова и искусству создания образа для обмана, уговоров, чтобы в результате преодолевать всякое сопротивление. То, что идея была фальшивой, не имело к делу никакого отношения.

Подобно политикам и адвокатам, он был убеждён, что не существует проблемы, которую нельзя разрешить словами. Мысль о том, что может наступить день, когда слова иссякнут и перестанут убеждать; когда другие слова, лучше его собственных, могут превзойти и перечеркнуть их; когда ни ему, ни его вождю больше не будут верить, — никогда не приходила ему в голову.

Связи с общественностью — так это называется в Америке — индустрия, стоящая много миллиардов долларов; она может превратить бесталанного тупицу в знаменитость, дурака — в мудреца и убеждённого оппортуниста — в государственного деятеля. В России это называется пропагандой, но это тот же инструмент.

При помощи этого инструмента и блестящего таланта Литвинова, умеющего снимать и редактировать фильмы, он помог бывшему инженеру с ораторскими способностями превратиться в колосса, стоящего на пороге величайшей победы — стать самим Президентом России.

Российские средства массовой информации привыкли со времён своей коммунистической молодости к лобовой, обыденной пропаганде и оказались доверчивыми детьми, когда столкнулись с выверенными, убедительными выступлениями, которые Кузнецов составлял для Игоря Комарова. А теперь что-то изменилось, и в очень плохую сторону.

Звучал другой голос, голос неистового проповедника, призывающий к вере в Бога и возвращению другой иконы; звучал по всей России по радио и телевидению, на которые Кузнецов смотрел как на свою вотчину.

За проповедником стоял человек, ведущий телефонные разговоры — Кузнецову рассказали о целой серии анонимных звонков, — нашёптывающий ложь — но такую убедительную ложь! — в уши главных редакторов и комментаторов, тех самых, о которых Кузнецов думал, что знает их и они у него в кармане.

Для Бориса Кузнецова выход по-прежнему мог быть только в словах Игоря Комарова — словах, которые неизбежно убеждают и убеждали всегда.

Войдя в кабинет своего вождя, он был поражён происшедшей в нём переменой. Комаров выглядел ошеломлённым. Вокруг него на полу валялись ежедневные газеты, бросались в глаза набранные крупным шрифтом яркие заголовки-обвинения. Кузнецов уже видел эти сообщения о генерале Николаеве, покушениях и рейдах, бандитах и мафиозных деньгах. Ещё никто никогда не осмеливался так говорить об Игоре Комарове.

К счастью, Кузнецов знал, что надо делать. Игорь Комаров должен выступить, и всё будет хорошо.

— Господин президент, я должен убедительно просить вас созвать завтра большую пресс-конференцию.

Комаров смотрел на него несколько секунд, словно пытаясь понять, что он говорит. За всю свою политическую карьеру и с одобрения Кузнецова он избегал пресс-конференций. Из-за их непредсказуемости. Он предпочитал отрепетированное интервью с заранее представленными вопросами, заготовленными речами или обращениями, митинги с криками одобрения.

— Я не провожу пресс-конференций, — резко ответил он.

— Господин президент, это единственный способ прекратить эти грязные слухи. Обсуждение их в печати выходит за всякие рамки. Я больше не могу их сдерживать. Никто не смог бы. Слухи появляются сами собой.

— Послушайте, Кузнецов, я ненавижу пресс-конференции, и вам это известно.

— Но вы умеете обращаться с прессой, господин президент. Говорить логично, спокойно, убедительно. Они будут вас слушать. Только вы один можете разоблачить эти ложь и слухи.

— А что говорят опросы общественного мнения?

— Вас поддерживают сорок пять процентов — против семидесяти, которые вы имели два месяца назад. Зюганов из неокоммунистической партии имеет тридцать три, и его рейтинг растёт. Марков, исполняющий обязанности президента, от блока демократических сил, — двадцать два, и его рейтинг слегка возрастает. Сюда не входят ещё не определившиеся. Я вынужден сказать, что последние два дня обошлись нам ещё в десять процентов, а может, будет и больше, когда последние события повлияют на рейтинг.

— Почему я должен проводить пресс-конференцию?

— Это пойдёт на всю страну, господин президент. Все главные телецентры ухватятся за каждое произнесённое вами слово. Вы знаете, когда вы говорите, никто не может устоять.

Наконец Игорь Комаров кивнул:

— Хорошо, организуйте. Обращения я напишу сам.

Пресс-конференция состоялась на следующий день в одиннадцать часов утра в банкетном зале отеля «Метрополь». Кузнецов начал с приветственного обращения к представителям российской и зарубежной прессы и не теряя времени перешёл к опровержениям определённых, неслыханно грубых заявлений, прозвучавших в предшествующие дни относительно политики и деятельности Союза патриотических сил. Ему предоставлена честь после сделанных полных и убедительных опровержений этой подлой стряпни пригласить на трибуну «следующего Президента России Игоря Комарова».

Лидер СПС, раздвинув занавеси у задней стены сцены, направился к трибуне. Как всегда, как и на митингах, обращаясь к своим приверженцам, он начал говорить о великой России, которую он собирается создать, как только народ окажет ему доверие и изберёт президентом. Через пять минут тишина в зале привела его в замешательство. Почему не вспыхнула искра отклика на его слова? Где аплодисменты? Где партийные клакёры? Он поднял глаза к небу и перешёл к славной истории своего народа, сейчас находящегося в тисках иностранных банкиров, спекулянтов и преступников. Его заключительные слова эхом отдались в зале, но никто не вскочил с места, вытягивая руку в фашистском приветствии СПС. Когда он закончил, никто не нарушил тишину.

— Возможно, есть вопросы? — предложил Кузнецов.

Ошибка. По крайней мере на треть аудитория состояла из иностранных журналистов. Представитель «Нью-Йорк таймс» свободно говорил по-русски, как и корреспонденты лондонской «Таймс», «Дейли телеграф», «Вашингтон пост», Си-эн-эн и большая часть остальных.

— Мистер Комаров, — крикнул корреспондент «Лос-Анджелес тайме», — я понял, что вы истратили на свою предвыборную кампанию на сегодняшний день двести миллионов долларов. Это, должно быть, мировой рекорд. Откуда взялись эти деньги?

Комаров злобно посмотрел на него. Кузнецов зашептал вождю на ухо.

— Общественные взносы великого народа России, — ответил лидер СПС.

— Это приблизительно годовая зарплата всего российского народа, сэр. Откуда на самом деле появились эти деньги?

К нему присоединились другие журналисты.

— Это правда, что вы намерены запретить все оппозиционные партии и установить однопартийную диктатуру?

— Вам известно, почему генерала Николаева убили через три недели после того, как он разоблачил вас?

— Вы отрицаете причастность «чёрной гвардии» к недавним покушениям?

Камеры и микрофоны государственного телевидения и двух коммерческих каналов переносились по залу, ловя вопросы нахальных иностранцев и запинающиеся ответы Комарова.

Корреспондент «Дейли телеграф», чей коллега Марк Джефферсон был убит в июле прошлого года, встал, и камеры направились на него.

— Мистер Комаров, вы когда-нибудь слышали о секретном документе под названием «Чёрный манифест»?

Наступила мёртвая тишина. Ни российские, ни иностранные представители прессы не знали, о чём идёт речь. По правде говоря, корреспондент тоже не знал. Игорь Комаров, ухватившись за трибуну и пытаясь сохранить остатки самообладания, побледнел.

— Какой манифест?

Ещё одна ошибка.

— Согласно имеющейся у меня информации, сэр, подразумевается, что в нём содержатся ваши планы создания однопартийного государства, восстановления ГУЛАГа для ваших политических оппонентов, установления в стране власти двухсот тысяч черногвардейцев и вторжения в соседние республики.

В зале стояла напряжённая тишина. Сорок из находившихся в зале корреспондентов приехали из Украины, Белоруссии, Латвии, Литвы, Эстонии, Грузии и Армении. Половина русских журналистов поддерживала партии, подлежащие запрету, а их руководителей ждали лагеря, и прессу тоже. Если англичанин говорит правду… Все присутствующие смотрели на Комарова.

Вот в этот момент всё и произошло. Он сделал третью ошибку. Он вышел из себя.

— Я не буду больше стоять здесь и слушать все это дерьмо! — выкрикнул он и ушёл со сцены, сопровождаемый расстроенным Кузнецовым.

В глубине зала, в тени опущенных драпировок, стоял полковник Гришин и смотрел на журналистов с нескрываемой ненавистью. «Недолго, — говорил он себе, — осталось недолго».