НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений

НЕБЕСНЫЕ ТВОРЦЫ Фрэнк Герберт

На всем протяжении спуска на затерянный в океанских глубинах Корабль историй Следователь Келексел не мог избавиться от тревоги и напряжения. Подобных чувств взрослые Чемы никогда не испытывали.

Он провел свой легкий катер через барьер, проступавший в зеленом сумраке, словно конечности огромного насекомого, и высадился на длинную площадку причала.

Вокруг во всех направлениях сновали желтые мерцающие диски и сферы прибывающих и стартующих аппаратов. Новый день начинался на палубе корабля, где Директор Фраффин работал над сюжетом своих историй.

"Оказаться здесь! — подумал Келексел. — Оказаться в мире Фраффина!"

Он хорошо знал этот мир. Он провел столько времени у репродьюсера, наблюдая за ареной, где перед его глазами развертывался очередной сюжет Фраффина. Это были так называемые предварительные занятия по подготовке к расследованию. Любой Чем с радостью занял бы тогда его место.

"Оказаться в мире Фраффина!"

Он снова видел давно запечатлевшийся в памяти утренний ландшафт — небесный купол, разорванный сверкающими золотыми столбами облаков.

А жизнь вокруг?! Казалось, он слышал шепот Матери-Жрицы, ее прерывистый голос, полный безграничного преклонения перед Чемом — высшим существом, Богом. О какие это были женщины — мягкие, словно воск, ранящие страстными поцелуями!

Но те времена канули, сохранившись только в банке Фраффина. Вспоминая истории Фраффина, Келексел немного раскис.

"Нельзя расслабляться", — подумал он. Конечно, некоторое позерство в этой мысли было. И Келексел усмехнулся.

Он все-таки неплохо подготовился к встрече с Фраффином, точнее Фраффин неплохо его подготовил.

Несмотря на суету на посадочной платформе, Диспетчер почти сразу заметил Келексела и направил к нему робота-опросчика; тот зафиксировал фигуру Келексела своим единственным глазом и двинулся по направлению к нему. Келексел поклонился и произнес: "Я посетитель. Имя — Келексел".

Ему не нужно было уточнять, что он — богатый гость. Его катер и одежда говорили сами за себя. Костюм удобного покроя был сшит из непачкающегося материала цвета молодой листвы и состоял из трико, простой туники и универсальной накидки. Такой костюм скрывал недостатки приземистой коротконогой фигуры, и в то же время выгодно подчеркивал серебристый цвет кожи почетного Чема, позволяя сфокусировать внимание окружающих на большом, как бы вырубленном из мрамора лице с глубокими, карими проницательными глазами.

Катер, оставленный в парковочном желобе, имел форму иглы, способной прошить безграничную пустоту Вселенной Чем. Только самые состоятельные предприниматели и Слуги Первородных имели такие корабли. Даже Фраффин не располагал подобным, предпочитая (как однажды было заявлено) не выходить за пределы того мира, что принес ему славу.

"Келексел, посетитель", — он был полностью уверен в себе. Бюро по борьбе с преступлениями позаботилось и отшлифовало его роль и легенду.

— Добро пожаловать, посетитель Келексел, — голос Диспетчера, усиленный роботом, перекрывал шум на корабле. — Займите гибкий трап слева от вас. Пожалуйста, зарегистрируйтесь у Встречающего. Надеемся, что пребывание у нас развеет вашу скуку.

— Примите мою благодарность, — ответил Келексел.

"Все подчинено ритуалу, — подумал он. — Даже здесь".

Он затянул страховочные подпруги на своих кривых ногах. Трап промчал его через платформу, затем через открывшийся красный люк вверх по голубому коридору к сверкающему эбонитовому порталу. Портал расширялся, и взгляду открывалась небольшая комната с мигающими огнями встречающего контрольного устройства — то была кушетка со свисающими соединительными проводами.

Келексел оглядел группу роботов, которые, как он знал, передавали информацию непосредственно в Центр Управления. Здесь, в сердце Системы Безопасности корабля, наступал решающий момент проверки надежности его прикрытия.

"Нервы на пределе", — вновь с недоумением подумал он. Келексел не опасался за свою жизнь; в его кожу была имплантирована защитная система, нечто вроде паутины, объединяющей Чемов в единый организм, обладающий беспредельными возможностями самосохранения. Нанести ему какой-либо вред просто невозможно. Угроза одному может возникнуть лишь при условии реальной угрозы для всей цивилизации. Лишь в подобных условиях, что стучалось крайне редко, Чемы могли допустить гибель одного во имя спасения остальных.

Однако здесь побывали уже четыре следователя, которые, вернувшись, сообщили, что не обнаружили состава преступления, в то время как наблюдение со стороны за империей Фраффина позволяло предполагать серьезные нарушения. Но что настораживало более всего — эти четыре следователя оставили службу, и их собственные Корабли историй стартовали теперь к поверхности океана.

Келексел был уверен, что подозрения Первородных верны. Способный воспринимать малейшие тревожные симптомы, сейчас он ощутил их более чем достаточно. Признаки распада, которые он ожидал увидеть, были налицо. Корабли историй — аванпосты цивилизации — теперь были отмечены этой тенденцией. Но было слишком много и других симптомов. Некоторые экипажи передвигались с чувством собственного превосходства и полного пренебрежения к окружающим. Даже самая низшая обслуга щеголяла в роскошных одеждах. Какие-то скрытые силы явно пытались ослабить его систему защитной паутины.

Он заглянул внутрь рабочих катеров и заметил сверкающие рукоятки серебристых рычагов маскировки. Обладатели этого мира давно миновали ступень развития, на которой Чемы могли чувствовать себя спокойно и безопасно. Одно дело — направлять и манипулировать умными существами ради развлечения, а другое — сеять семена знаний, которые могли дать всходы, способные повредить Чемам.

Конечно, у Фраффина — слава и авторитет, но он на каком-то этапе свернул не в ту сторону. Глупость эта вызвала оскомину у Келексела. Рано или поздно любой нарушитель закона представал перед испытующим оком Первородных.

Однако сейчас Келексел находился на корабле Фраффина, который подарил Чемам возможность излечиться от дикой скуки, создав для них мир удивительных историй.

Эти истории всплывали в его памяти, он слышал звон колоколов, звук раздавался и повисал в воздухе и потом снова раздавался. Как существа Фраффина поражали воображение! Наверно от того, что они были похожи на Чемов. Они вынуждали отождествлять себя с их мечтами и эмоциями.

Все глубже погружаясь в воспоминания, Келексел слышал музыку этого мира: звук спущенной тетивы лука, боевой клич и стоны, безмолвие кровавых полей под тенью распростертых крыльев парящего коршуна — и все это было создано Фраффином. Он вспомнил прекрасную Гутиан, рабыню, захваченную воинами Вавилона в Египте во времена Кабизов.

Военная добыча, думал Келексел, вспоминая развитие этого сюжета. Погибшая женщина, почему-то задержавшаяся в его памяти. Она была принесена в жертву Нин-Гирсу, покровителю торговли и судопроизводства, божественному провидению, которым в действительности управлял Манипулятор Чем из штата Фраффина.

Обо всех этих именах, существах, событиях Чемы не имели бы ни малейшего представления, если бы не Фраффин. Империя Фраффина, Корабль историй, стала притчей во языцех во Вселенной Чем. Опрокинуть эту империю было нелегкой задачей, но Келексел осознавал необходимость такого шага.

"Я должен уничтожить тебя", — подумал Келексел, подсоединяясь к датчикам встречающего устройства. Со спокойным интересом он наблюдал за двигающимися над его телом сканерами, шарящими, исследующими. Это не обеспокоило его: обычная работа Службы Безопасности корабля. Никому из Чемов ничто не могло угрожать до тех пор, пока угроза не исходит от союза Чемов, а объединить Чемов могли, кстати, и ложные представления. Вероломный захват власти, фантастические интриги — вероятно, только Первородные были непроницаемы для подробных низменных посягательств. Поэтому Фраффин должен убедиться, что посетитель не является шпионом, направленным конкурентами для того, чтобы тайно нанести вред империи.

"Как мало ты знаешь о том, кто и как может причинить тебе зло, — размышлял Келексел, пока Встречающий заканчивал исследование. — Чтобы уничтожить тебя, мне понадобятся лишь собственные чувства и память".

Но как оступился Фраффин, в чем его преступления? Он мог, например, вывести карликовую разновидность разумных существ и продавать их как домашних животных. Или его служащие вступили в открытый контакт с созданиями этого мира? Было ли секретное знание передано этим существам? Его обитатели сумели в конце концов построить примитивные ракеты и спутники. Не могли ли скрываться среди них существа, обладающие достаточным интеллектом для того, чтобы вырваться во Вселенную и выступить против цивилизации Чемов?

"Что-то в этом роде", — думал Келексел. Мир Фраффина был весь в метах конспирации. Корабль истории был погружен в поиск запретных истин.

Но как мог Фраффин совершить подобную глупость? Преступник!

Когда поступил отчет Встречающего, Фраффин, расположившись в кресле перед репродьюсером, редактировал свой очередной опус.

— Война, война, восхитительная маленькая война! — напевал он про себя.

С каким наслаждением эти Чемы наблюдают, как в ночи пляшут багровые отблески огня и в свете пожара мечутся силуэты существ, убивающих друг друга! Один из их вожаков напомнил ему Като — те же черты древнего воителя: циничный взгляд проницательных глаз. Като… Да, это была великолепная история.

Мелькавшие перед ним трехмерные образы растаяли, сполохи огня померкли, и вместо них возникло лицо Юнвик, ее лысая голова блестела, освещенная лампами операционной, густые брови были слегка насуплены.

— Прибыл посетитель, называющий себя Келексел, — сообщила она. — Этот Келексел сильно смахивает на Следователя, которого мы ждем.

Фраффин резко выпрямился, пробормотав ругательство, популярное в его мире в эпоху Гасдрубала:

— Баал, спали их семя!

Затем добавил:

— Ты уверена?

— Посетитель выглядит слишком безупречно. — Она пожала плечами. — Настолько безупречно, что невольно думаешь о Бюро.

Фраффин снова уселся в свое кресло. Возможно, она права. Если это Следователь, то он отлично рассчитал момент своего прибытия. Снаружи, во Вселенной Чем, они не особенно умеют выбирать нужный момент. Для большинства из них время несется с сумасшедшей скоростью. Но если кто-то из внешней Вселенной намерен вторгнуться в его мир, он должен позаботиться о том, чтобы ощущение времени, присущее здешним существам, передалось и ему. Да, пожалуй, это может быть Следователь.

Фраффин окинул взглядом серебристые стены своего кабинета. Длинное, низкое помещение, заставленное аппаратурой, обеспечивающей различные аспекты творческого процесса, и приспособлениями для релаксации, было изолировано от происходящих снаружи событий. Только Юнвик было позволено беспокоить его во время работы. Но и она не решалась отвлекать его по пустякам. Очевидно сейчас она была серьезно обеспокоена появлением этого Келексела.

Фраффин вздохнул.

Несмотря на усовершенствованные защитные барьеры вокруг корабля и толщу воды, отделяющую их от поверхности планеты, он часто ловил себя на том, что физически ощущает и перемещение солнца и луны на небе, и те неприятности, которые накапливаются извне, чтобы в один прекрасный момент постучаться в двери его кабинета.

На столе его ожидал рапорт Лутта, начальника Службы Наблюдения, в котором сообщалось, что новый охотничий экипаж из трех молодых перспективных сотрудников находится на поверхности с выключенными экранирующими щитами. Туземцы заметили аппарат и теряются в догадках. Конечно, Чемы с давних пор позволяли себе развлекаться, поддразнивая "верхних" обитателей.

Но не теперь.

Почему они выбрали именно этот особый момент? — размышлял он.

— Мы подбросили этому Келекселу жирный кусок, — мрачно заметил Фраффин. — Охотничий экипаж находился наверху, пугая местных жителей. Все члены экипажа и диспетчер, который пропустил их на поверхность без опытного сопровождающего, должны быть уволены.

— Они могут распустить язык, — отозвалась Юнвик.

— Не осмелятся. Объясним им что к чему, порекомендуем на новый корабль. Мне бы очень не хотелось терять их, но… — Он пожал плечами.

— И это все, что ты собираешься предпринять? — спросила Юнвик.

Фраффин прикрыл глаза рукой. Он отлично понимал, на что она намекает, но никак не мог отказаться от восхитительной маленькой войны. Он пристально всмотрелся в сверкающую оболочку репродьюсера, пытаясь уловить внутри нее образы насилия, задержавшиеся в его памяти. Если он удалит Манипуляторов, туземцы скорее всего попытаются устранить свои разногласия за столом переговоров. Последнее время у них все чаще проявляются подобные тенденции.

Он опять подумал о текущих вопросах. Недавно поступила записка от Албика, Администратора корабля, с привычными жалобами: "Если вы хотите осуществлять одновременную съемку большего количества сюжетов, необходимо большее количество транспортных катеров, причалов, больше съемочных бригад, больше обслуги… больше… больше… больше."

Фраффин вспомнил старые добрые времена, когда Администратором корабля был Бирстала, — тот всегда старался сам находить решения. К сожалению, этот мир начал ему надоедать. Теперь у него свой Корабль историй, свой собственный мир, свои проблемы.

— Может тебе все распродать? — предложила Юнвик.

Глаза его сверкнули.

— Это невозможно, и ты знаешь почему!

— Подходящий покупатель…

— Юнвик!!

Она пожала плечами.

Фраффин вскочил с кресла, пересек кабинет и, подойдя к пульту управления, погрузился в созерцание звезд и галактик на дисплее. Он нажал на контрольную кнопку — и на экране возникла видимая из космоса их маленькая планета, зелено-голубой мир с грядами облаков над морями и континентами, на фоне холодного сияния звезд в космической тьме.

Черты его лица отразились на полированной поверхности пульта, как бы выплывая из глубины планеты: прямая линия выразительного рта, тонкий крючковатый нос с широкими ноздрями, глубоко посаженные под нависающими надбровьями темные глаза, высокий полукруглый лоб под короткими черными волосами, серебристая кожа Чема.

Лицо Юнвик, транслируемое по каналу связи Центрального Управления, не исчезло, она выжидающе смотрела на него.

— Я высказала свое мнение, — твердо произнесла она.

"Стара, слишком стара", — подумал Фраффин, поглядев на Врача корабля, на круглолицую безволосую голову Чем из племени Цейатрил. Тысячи звезд, подобных тому Солнцу, в гравитационном поле которого вращалась их планета, могли родиться и погаснуть за долгую жизнь корабельного Врача Юнвик. Ходили слухи, что она как-то собиралась приобрести планету и даже была членом экипажа Ларра, который пытался проникнуть в другие измерения. Она сама никогда не говорила об этом, но такие слухи ходили.

— Я никогда не смогу продать свой мир, Юнвик, — тихо произнес он. — Ты это знаешь.

— Странно слышать, что Чем произнес слово "никогда", — заметила она.

— Что наши источники сообщают об этом Келекселе? — резко спросил Фраффин.

— Он богатый торговец, недавно допущенный в племя, которое пользуется особой благосклонностью Первородных.

— И ты предполагаешь, что он — новый разведчик?

— Думаю, да.

Ну что ж, если Юнвик так думает, то скорее всего так оно и есть. Он понимал, что проявляет нерешительность. Он не хотел прекращать свою маленькую войну и заниматься подготовкой корабля к встрече с новой опасностью.

"Возможно, Юнвик права, — рассуждал он. — Я слишком долго нахожусь здесь и привык все соотносить с уровнем убогих туземцев. А сейчас к нам прибыл еще один шпик из Бюро!"

То, о чем стремятся разузнать другие, не утаишь, — Юнвик говорила ему об этом при каждом удобном случае.

"Я должен покинуть эту планету, — уговаривал он себя. — Как я мог опуститься до уровня восприятия этих толстокожих тупых дикарей?! Я даже свыкся с мыслью, что вокруг меня умирают. Они умирают, но мы ведь бессмертны!

Я стал теперь одним из их Богов!..

А что, если этого шпика невозможно будет соблазнить? Черт бы побрал Бюро!"

— С этим Следователем будет не так просто, — заметила Юнвик. — Похоже, он очень богат. Если он предложит хорошую цену за корабль, продавай. Почему бы не сбить их с толку? Ты можешь потом подать в суд, отказаться от этой сделки, и тебе возвратят корабль, целым и невредимым.

— Опасно… опасно, — ответил Фраффин.

— Но достаточно выгодно, чтобы потом пренебречь любой опасностью.

— Любой?

— Как известно из притчи, — сказала Юнвик, — боги улыбаются выгоде.

"Боги, коммерция и бюрократия, — думал Фраффин. — Это еще можно вынести даже в окружении наших бедных дикарей. Но я стал слишком заметной фигурой и поневоле начал мозолить кое-кому глаза".

Он поднял правую руку и посмотрел на ладонь.

— Все в этом мире сотворено моей рукой…

— Келексел попросил о личной встрече с великим Фраффином, — снова прервала его размышления Юнвик. — Он…

— Я увижусь с ним, — произнес Фраффин. Раскрытая ладонь вытянутой руки конвульсивно сжалась в кулак. — Пришлите его ко мне.

— Нет! — воскликнула Юнвик. — Откажи ему, предоставь это посредникам.

— На каком основании? Я встречался с другими богатыми коммерсантами.

— Придумай. Каприз, перегруженность работой.

— Я должен встретиться с ним.

— Зачем?

— Чтобы он поскорее раскрыл свои карты.

— У тебя есть сотрудники, которые могли бы…

— Он хочет видеть меня.

— Ты серьезно рискуешь. Стоит ему что-либо заподозрить, и он не станет предлагать сделку. И тогда он будет здесь вынюхивать до тех пор, пока все мы не окажемся у него в кармане.

— А может, он и не собирается предлагать сделку. Необходимо выяснить, что именно интересует его здесь, на какую наживку он может клюнуть.

— Мы же знаем, чего он ждет! Достаточно малейшего намека на то, что мы собираемся осуществить скрещивание с этими дикарями, и мы уже не сможем повлиять на него… Тогда наша игра будет проиграна.

— Я не ребенок, Юнвик, не учи меня. Я встречусь с ним.

— Ты твердо это решил?

— Да. Где он сейчас?

— Наверху с экскурсионным экипажем.

— А-а… и мы, конечно, контролируем его состояние. Каково его мнение об обитателях этого мира?

— Стандартные заключения: они слишком велики и безобразны — карикатура на Чемов.

— А что говорят его глаза?

— Его явно интересуют особи женского пола.

— Ну, конечно, они должны его интересовать.

— Ты что — собираешься прервать работу над военной драмой и подготовить сюжет для него?

— А что остается? — В голосе Фраффина прозвучали нотки разочарования и покорность судьбе.

— Ты предполагаешь использовать эту маленькую группу в Дели?

— Нет, эту группу я берегу на случай крайней необходимости.

— Тогда женский пансион в Лидсе?

— Нет, это тоже не подходит. Как ты считаешь, Юнвик, сможет ли насилие подействовать на него?

— Определенно. Так это будет Берлинская школа убийц, да?

— Нет, нет. Я думаю, у меня есть кое-что получше. Мы обсудим этот вопрос после того, как я увижу его. Как только он возвратится…

— Постой! — воскликнула Юнвик. — Только не иммунный, только не он!

— Почему нет? Чем он тебя не устраивает?

— Но ведь это как раз то, что нужно Следователю! Тот, один, без…

— Его можно будет убрать в любой момент, — заметил Фраффин.

— Но этот Келексел не дурак!

— Я буду осторожен.

— Только помни, старина, — произнесла Юнвик, — я так же, как и ты, увязла В ЭТОМ ПО самую шею. Большинство экипажа сможет, скорее всего, отделаться тем, что они лишь выполняли указанную работу, но именно я подделала генетические образцы, которые мы послали Первородным.

— Я слышал тебя, — ответил Фраффин.

Чувствуя себя вполне уверенно за своим прикрытием, Келексел ожидал аудиенции в кабинете Директора корабля. Он окинул комнату изучающим взглядом: какие интересные следы износа на обстановке. Подлокотники рабочего кресла отполированы в тех местах, где на них опирались руки Фраффина.

"Он действительно очень давно находится в этом кабинете, — подумал Келексел. — Мы были правы, подозревая худшее. Внимание Чема не может быть занято так долго, если в этом нет запретного плода".

— Посетитель Келексел, — произнес Фраффин вставая. Он указал на стул напротив пульта управления, простой деревянный артефакт, естественный для этого кабинета. Легкий налет экзотики заставлял посетителя чувствовать себя чужим и неприспособленным к жизни форпоста. Сам Фраффин занимал обычное мягкое кресло, в котором ему было очень удобно.

Келексел слегка перегнулся через вмонтированный в пульт управления информационный экран и произнес установленное приветствие:

— Директор Фраффин, свет миллионов солнц не может добавить и одной свечи к Вашему великолепнейшему сиянию!

"О, Повелители Сущего, — подумал Фраффин. — Один из этих".

Он улыбнулся, поворачивая свое кресло так, чтобы сесть точно напротив Келексела.

— Мое сияние тускнеет в присутствии гостя, — произнес Фраффин. — Как мне лучше принять столь почтенную персону?

А сам подумал: "Посадить бы тебя поверх намазанного маслом тоста!"

Келексел сглотнул, неожиданно почувствовав себя неуютно. В этом Фраффине было нечто, вызывающее беспокойство. За пультом управления с множеством разнообразных устройств Директор казался совсем крошечным. Кожа Фраффина — молочно-серебристая кожа Чема клана Сирихада — своим цветом почти не отличалась от стен кабинета. Келексел ожидал, что Фраффин будет выше, конечно не такой, как обитатели его мира, но крупнее, так чтобы соответствовать той внутренней силе, которая проступала в его облике.

— Вы очень добры, уделяя мне время, — сказал Келексел.

— Что есть время для Чема? — традиционно отозвался Фраффин.

Келексел пропустил мимо ушей избитое выражение. В облике Фраффина ощущалась колоссальная сила! Лицо его было, безусловно, неординарным — черные волосы, глубоко посаженные глаза под выступающими надбровьями, выдающиеся скулы, резко очерченные нос и подбородок.

Каждый раз, когда демонстрировалась история Фраффина, это лицо репродуцировалось. Келексела удивило, что реально воспринимаемое лицо почти не отличалось от привычного экранного изображения.

— Обычно посетители не просят о личной встрече с Директором, — вопросительно произнес Фраффин.

— Да, да, конечно, — откликнулся Келексел. — У меня… — Он заколебался, чувствуя, что наконец начинает разбираться в ситуации. Все в Фраффине, — тембр его голоса, яркий оттенок кожи, его аура, — говорило о том, что он недавно прошел курс омолаживания. Но цикл Фраффина был известен Бюро. В настоящее время он не подлежал омоложению.

— Да? — произнес Директор.

— У меня… к вам личная просьба.

— Надеюсь не о найме на работу, — улыбнулся Фраффин. — Мы и так…

— Я не за себя прошу, — сказал Келексел. — Мой круг интересов достаточно скромен. Меня вполне удовлетворяют путешествия. Дело в том, что во время последнего цикла мне было разрешено оставить наследника.

— Как вам повезло, — произнес Фраффин. Оставаясь внешне спокойным и внимательным, он подумал: — "Неужели знает? Возможно ли это?"

— Да, — ответил Келексел. — Однако мой отпрыск требовал бы постоянной опеки. Я готов заплатить очень крупную сумму за привилегию поместить его в Вашу команду до тех пор, пока не истечет срок действия контракта, по которому я должен нести за него ответственность.

Келексел откинулся на спинку стула, ожидая реакции Фраффина.

"Он наверняка отнесется к тебе с подозрением, — предупреждали его эксперты Бюро. — Решит, что ты готовишь почву для того, чтобы внедрить шпиона в экипаж. Постарайся заметить его внутреннюю реакцию на твое предложение".

Келексел видел, что Директор напрягся.

"Боится ли он? — задавал себе вопрос Келексел. — Пока ему, кажется, нечего опасаться."

— Прошу меня извинить, — сказал Фраффин. — Но сколько бы вы ни предложили, я вынужден отказать.

Келексел поджал губы:

— Вы откажетесь от… — И он назвал сумму, которая удивила Фраффина.

"Это половина того, что я мог бы получить за свою планету, — подумал Фраффин. — Может, Юнвик ошибается? Не похоже, чтобы он пытался внедрить сюда шпиона. Все члены экипажа одинаково виновны в том, что здесь происходит. Ни один новый человек не сможет понять суть происходящего, а когда поймет, будет уже безнадежно скомпрометирован. И вряд ли Бюро попытается купить одного из нас. Они не захотят, чтобы я завлек их в ловушку".

— Этого недостаточно? — погладив подбородок, спросил Келексел.

Эксперты Бюро дали ему следующие инструкции: "Ты должен играть роль состоятельного гражданина, озабоченного и даже слегка потрясенного своим родительским контрактом".

— Уф, сумма соблазнительная, — пробурчал Фраффин, — но нет такой цены, на которую бы я согласился. Если я открою барьеры для родственника одного богатого человека, то мой корабль скоро станет пристанищем дилетантов. Мы — рабочий экипаж, отобранный только за свои таланты. Но если ваше желание можно удовлетворить законным путем…

— Даже если я удвою предложенную сумму? — поинтересовался Келексел.

"Неужто за этим клоуном стоит Бюро? — засомневался Фраффин. — Или он один из галактических покупателей?" Директор откашлялся.

— Дело не в цене. Мне очень жаль.

— Я оскорбил вас?

— Нет. Такое решение не просто моя прихоть. Оно диктуется необходимостью самосохранения. Ведь качество нашей работы — ответ Немезиде Чемов.

— Господи, как скучно, — проворчал Келексел.

— Согласен, — ответил Фраффин. — Если бы я открыл сюда доступ любому скучающему путешественнику, обладающему достаточным состоянием, я умножил бы наши и без того многочисленные проблемы. Только сегодня я уволил четырех членов экипажа за действия, которые были бы в порядке вещей, если бы я нанимал людей так, как предлагаете вы.

— Четверо уволены? — воскликнул Келексел. — Владыки Сохранности! Какой же проступок они совершили?

— Всего лишь опустили защитные экраны и позволили туземцам видеть их. Подобные оплошности случаются слишком часто.

"Каким серьезным и законопослушным он хочет казаться, — думал Келексел. — Но его люди уже достаточно долго работают с ним, и даже те, кого он уволил, не станут ничего говорить. В работе здесь присутствует нечто, не поддающееся логическому объяснению".

— Да, да, безусловно, — произнес Келексел, разряжая несколько сгустившуюся атмосферу. — Нельзя сближаться с людьми из внешнего мира, это чертовски опасно.

— Повышает их иммунитет, — наставительно произнес Фраффин.

— И отнимает немало времени у следящих за порядком экипажей.

С оттенком гордости Фраффин произнес:

— Я был бы вынужден использовать их, если бы на миллион жителей планеты пришлось всего лишь несколько иммунных. Но я позволяю туземцам осуществлять естественный отбор.

— Это единственно правильный путь, — согласился Келексел. — Нам как можно меньше следует влиять на развитие событий. Вы прославились своими успехами в этой области. Я хотел бы, чтобы мой сын учился у вас.

— Мне очень жаль, — повторил Фраффин.

— Вы однозначно отвечаете нет?

— Однозначно.

Келексел пожал плечами. В Бюро его готовили к отрицательному ответу, но сам он был к этому не готов. Хотел еще поторговаться с Фраффином.

— Надеюсь, я не слишком обидел вас своей настойчивостью, — сказал он.

— Что вы, — ответил Фраффин. "Но ты заставил меня поволноваться", — подумал он.

Сейчас он почти полностью был согласен с подозрениями Юнвик. В манере поведения этого Келексела было нечто настораживающее — скрытое напряжение, которое не соответствовало его маске.

— Очень рад, — произнес Келексел.

— Я всегда интересуюсь текущими ценами, — заметил Фраффин. — Удивлен, что при вашем размахе, вы не предложили мне продать всю мою империю.

"Ты думаешь, я допустил ошибку, — мысленно усмехнулся Келексел. — Глупец! Преступники никогда ничему не научатся".

— Мои владения и так слишком обширны и отнимают много внимания, — сказал Келексел. — Я, правда, думал предложить вам продать ваше владение, чтобы затем передать его моему наследнику. Однако, я пришел к мнению, что он не сумел бы сохранить ваш мир в должном порядке, а я не хотел бы сделаться из-за этого объектом общего осуждения.

— Возможна альтернатива, — заметил Фраффин. — Тренировка, нормальный путь к адаптации…

Келексела готовили к этому заданию на протяжении длительного даже для Чема периода. Среди Первородных и в Бюро имелись люди с врожденной подозрительностью, которые переживали постоянные провалы в деле Фраффина. Поэтому сейчас почти незаметная неискренность в манере Фраффина, шаблонные отговорки, старательный подбор слов суммировались в сознании Следователя. Безусловно, здесь имеют место нарушения, но не те преступления, которые они предполагали. Где-то во владениях Фраффина была скрыта опасность — зловонная и глубоко омерзительная. Но какая?

— Если вы позволите, — сказал Келексел, — я был бы счастлив изучить ваши методы управления, чтобы на их основе сформулировать наставления для моего наследника. Я уверен, он будет восхищен, узнав, что великий Директор Фраффин уделил мне свое драгоценное внимание.

Произнося эти слова, Келексел подумал: "Я узнаю, что за преступление ты совершил, каким бы оно ни было. А когда я узнаю, ты заплатишь, Фраффин, заплатишь сполна, как любой другой злодей".

— Ну что ж, прекрасно, — произнес Фраффин. Он ожидал, что теперь Келексел откланяется, но тот не пошевелился.

— Еще один вопрос, — сказал Келексел. — Известно, что вы добиваетесь сложных специальных эффектов с вашими созданиями. Максимальное внимание, точность расчетов движущей силы их поступков, дозировка насилия… Я хотел спросить: не слишком ли это монотонная работа?

Очевидная глупость подробного вопроса и небрежный тон Следователя задели Фраффина, но он почувствовал скрытый подвох и вспомнил предостережения Юнвик.

— Монотонная? — переспросил Фраффин. — Какая работа может быть монотонной для тех, кто имеет дело с бесконечностью?

"Ага, его можно раздразнить, — подумал Келексел, заметив перемену в настроении Фраффина. — Хорошо". — И произнес:

— Мне кажется… Я не решаюсь предположить… но если слово "монотонная" заменить на "скучная"?

Фраффин презрительно фыркнул. Он предполагал вначале, что посетитель из Бюро может представлять определенный интерес, но сейчас этот тип уже начинал ему надоедать. Фраффин нажал кнопку под пультом управления, давая сигнал подготовить к просмотру очередной сюжет. Чем быстрее они избавятся от этого Следователя, тем лучше.

— Я обидел вас в конце концов, — полным раскаяния голосом произнес Келексел.

— Мои истории казались вам когда-нибудь скучными? — спросил Фраффин. — Если так, то я обидел вас.

— Никогда! — поспешно ответил Келексел. — Они такие занимательные, забавные. Такое разнообразие!

"Занимательные, — подумал Фраффин. — Забавные!"

Он мельком взглянул на монитор повтора, с помощью которого можно было проследить от начала до конца, как идет работа над каким-нибудь сюжетом. Монитор был установлен на пульте управления и закрыт от посторонних глаз. Подручные уже приступили к работе. Настало время насилия и смерти.

Всматриваясь в детали происходящего на экране монитора, Фраффин постепенно забывал о Следователе, он все глубже погружался в созерцание суетной жизни созданных им существ.

"Они имеют предел своей жизни, а мы не имеем, — думал Фраффин. — Парадокс: существа с ограниченным сроком жизни служат источником бесконечного развлечения для бессмертных. С помощью этих жалких существ мы отстраняемся от бесконечной цепи событий нашей собственной жизни. О, скука! Как ты опасна для бессмертных".

— Как легко поддаются влиянию ваши создания, — заметил Келексел.

"Как он мне надоел, этот болван", — подумал Фраффин и, не отрываясь от монитора, произнес:

— У них сильные страсти. И страх. У них сильно развито чувство страха.

— Вам приходилось это наблюдать? — спросил Келексел.

— Разумеется!

"Как легко привести его в ярость", — подумал Келексел.

— А что вы сейчас там видите? — как ни в чем ни бывало спросил он. — Это как-то связано с работой над сюжетом? Я не слишком докучаю вам?

"Он начал заглатывать наживку", — сказал себе Фраффин, а вслух произнес:

— Я только что начал работу над новой историей.

— Новая история? — недоуменно спросил Келексел. — Разве вы уже завершили военный эпос?

— Я прервал работу. Сюжет что-то не клеится. И потом войны начинают мне надоедать. А вот личные конфликты кажутся мне любопытными.

— Личные конфликты? — идея показалась Келекселу отвратительной.

— Да, интимные детали насилия. Немудрено найти драматическую сторону в войнах и переселениях народов, в расцвете и падении цивилизаций и религий. А что вы думаете о небольшой истории, в фокусе которой оказывается существо, убивающее свою подругу?

Келексел покачал головой. Беседа принимала такой оборот, при котором он уже не мог контролировать ситуацию. Отказаться от продолжения военного эпоса? Начать новую историю? Почему? Тревожные предчувствия вернулись к нему. Не здесь ли скрыта та пружина, отпустив которую Фраффин нанесет Чемам удар.

— Конфликт и страх, — сказал Фраффин. — Сколько впечатлений можно получить, наблюдая за их проявлениями!

— Да… да, действительно, — пробормотал Келексел.

— Я касаюсь нерва, — сказал Фраффин. — Здесь алчность, там желания, где-то прихоть и страх. Да, страх. Когда мои создания окончательно подготовлены, я бужу в них страх. И затем привожу в действие весь механизм. Они доводят себя до изнеможения! Они любят! Они лгут! Они убивают! Они умирают.

Фраффин улыбнулся, оскалив зубы. Сейчас он производил устрашающее впечатление.

— Ну, а самое приятное в этом, — добавил Фраффин, — самое забавное, что они считают, будто совершают все это сами.

Келексел заставил себя улыбнуться в ответ. Эта сторона историй раньше часто казалась ему смешной, но сейчас забавляла его гораздо меньше. Он проглотил слюну и произнес:

— Но, такая история, не будет ли она… — Он замешкался, подбирая выражение, -… не будет ли она слишком… мелкой?

"Мелкой, — подумал Фраффин. — Ну и клоун этот Келексел".

— Не сочтете ли вы чрезмерным позерством с моей стороны, — спросил Фраффин, — если, используя небольшой инцидент, я продемонстрирую безмерность такого сюжета?

Он поднес сжатый кулак к лицу Келексела и раскрыл ладонь:

— Я покажу вам кое-что, чем вы не обладаете — я покажу вам смерть.

Идея Фраффина показалась Келекселу отвратительной — грязное столкновение, убийство. Какая гнетущая мысль! Но Фраффин снова приник к сокрытому от посторонних взглядов экрану на своем пульте. Что же он там сейчас рассматривает?

— Я вижу, что злоупотребляю вашим гостеприимством, — сказал Келексел.

Фраффин поднял глаза. Болван сейчас уберется. Хорошо. Далеко он не уйдет. Сеть на него уже поставлена. Такая замечательная, зацепистая сеть.

— Мой корабль в вашем распоряжении, — сказал Фраффин.

— Прошу извинить меня, если я отнял у вас слишком много времени, — сказал Келексел, поднимаясь.

Фраффин поклонился и произнес традиционную фразу:

— Что есть время для Чема?

— Время — наша игрушка, — отозвался Келексел. Он повернулся и двинулся к выходу, мысли его скакали. Было нечто угрожающее в поведении Фраффина. Скорее всего это как-то связано с тем, что он видел на экране. История? Но как может история угрожать Чему?

Фраффин подождал, пока дверь плотно закрылась за Келекселом, вернулся в свое кресло и снова приник к экрану. Там, на поверхности, под покровом ночи наступал час решающих событий.

Туземец, убивающий свою жену. Фраффин наблюдал, стараясь получше рассмотреть интересующие его детали. Объект женского пола, по имени Мерфи, качающаяся окровавленная фигура в искусственном освещении. Она приносила свою жизнь на алтарь грозных авгуров, о существовании которых никогда не подозревала. Предсказания и тени наследственных богов больше не будут ее тревожить.

Резким движением Фраффин отключил монитор и закрыл лицо руками. Смерть настигла несчастную. Получив необходимый импульс, сюжет будет развиваться дальше. Какая великолепная ловушка для Чема! Но кто в нее попадется?

Странное чувство неожиданно овладело Фраффином. Он словно ощутил внутри себя шепот миллионов голосов — голосов прошлого, которое не имело для него определенной точки отсчета.

"Кем мы были когда-то?" — подумал он.

Это было проклятие Чемов — их жизнь не имела начала. Прошлое терялось где-то в темных провалах памяти, и приходилось постоянно прибегать к искусственным хранилищам-записям, в которых, конечно, было много неточностей.

"Что потеряно там, в нашем далеком прошлом? Проклятия забытых пророков? Мы поклоняемся созданным нами же богам. Как мы создавали этих богов? — размышлял Фраффин. — Не плюем ли мы на собственный прах, когда смеемся над глупыми, послушными нашей воле, туземцами?"

В его преломленном сознании неожиданно всплыли картины его собственного далекого прошлого — точно алчные звери пылавшие в небе, которым он некогда владел, а он, смертельно испуганный, прятался от них. Так же неожиданно, как появились, эти образы исчезли. Он ошеломленно смотрел на свои трясущиеся руки.

"Мне срочно нужно отвлечься", — подумал он.

Фраффин отодвинулся от пульта управления, пересек комнату и подошел к стальным спиралям своего пространственного репродьюсера, позволяющего переноситься в любую точку его владений. Он тяжело опустился в мягкое кресло, развернул сенсорные устройства к поверхности планеты прямо над собой. Приемные устройства сенсоров получили сигнал от спутниковых ретрансляторов. Он сориентировал аппарат на дневное полушарие планеты и приступил к наблюдению за жизнью существ, похоронив свои воспоминания в самых потаенных уголках сознания.

Для доктора Андроклеса Фурлоу эта история началась с ночного телефонного звонка.

Неверной рукой Фурлоу сбросил телефонную трубку на пол. Несколько мгновений, еще не проснувшись окончательно, он искал ее в темноте. В голове все еще блуждали отрывки сна, в котором он вновь переживал страшные мгновения перед взрывом в радиационной лаборатории Лоуренса, взрывом, который повредил ему глаза. Это был знакомый сон, начавшийся вскоре после несчастного случая несколько месяцев назад, но теперь в нем появилось что-то новое, и это необходимо было осмыслить с профессиональной точки зрения.

"Психолог, твою мать", — подумал он.

Металлический голос, скрежетавший в мембране, помог определить местонахождение трубки. Он поднес се к уху.

— Алло! — Произнесенное слово словно рашпилем ободрало пересохший рот.

— Энди?

Он прочистил горло:

— Да?

— Это Клинт Моссман.

Фурлоу мгновенно сел и спустил ноги с кровати. Люминесцентный циферблат часов рядом с кроватью показывал 2.18. Время звонка и тот факт, что Моссман являлся первым заместителем шерифа графства по уголовным делам, могли означать только одно — происшествие. Доктор Фурлоу был нужен Моссману в качестве судебного психолога.

— Ты слушаешь, Энди?

— Да, слушаю, Клинт. Что произошло?

— Плохие новости, Энди. Отец одной твоей старой подружки только что прикончил ее мать.

В первый момент он не понял, о ком идет речь. Старая подружка. Здесь у него была только одна старая подружка, но сейчас она замужем.

— Это отец Рут Хадсон-Джо Мерфи, — пояснил заместитель шерифа.

— О, боже!

— У меня мало времени, — продолжал Моссман. — Я звоню из автомата напротив офиса Джо. Он заперся в офисе, у него пистолет. Он заявил, что сдастся только тебе.

Фурлоу потряс головой:

— Он хочет видеть меня?

— Приезжай поскорее, Энди. Я понимаю, тебе трудно — Рут, и все такое, — но у меня нет выбора. Мне нужно предотвратить перестрелку.

— Я предупреждал ваших людей, что что-нибудь в этом роде должно произойти, — сказал Фурлоу. Он неожиданно разозлился на Моссмана, да и на всех обитателей Морено.

— Некогда препираться, — ответил Моссман. — Я сказал ему, что ты скоро будешь здесь. Чтобы добраться сюда, тебе хватит двадцати минут. Поторопись, ладно?

— Конечно, Клинт. Уже выбегаю.

Фурлоу положил трубку. Подготовившись к яркому свету, он включил лампу над кроватью. Его глаза сразу заслезились. Он быстро зажмурился, гадая, сможет ли когда-нибудь выносить неожиданный яркий свет без боли.

Наконец до него дошло, что ему сообщил Моссман. Рут! Где Рут? Но ведь сейчас это уже не его проблема. Пусть думает Нев Хадсон.

Он начал одеваться, двигаясь мягко, как привык двигаться ночью, еще когда был жив его отец.

Он взял бумажник с ночного столика, нашел часы и надел их. Затем очки — специальные поляризованные очки с регулируемыми линзами. И стоило надеть очки, как глаза перестали болеть. Режущий свет приобрел спокойный желтый оттенок. Он поднял взгляд и поймал свое отражение в зеркале: узкое лицо, темные очки в массивной черной оправе, черные, стриженные под ежик волосы, длинный с горбинкой нос, широкий рот с толстой нижней губой, линкольновский подбородок с глубокими складками, похожими на шрамы.

Сейчас ему была нужна хорошая доза спиртного, но на это не было времени.

"Бедный, больной Джо Мерфи, — подумал он. — Боже, какое несчастье!"

Подъезжая к конторе Мерфи, Фурлоу насчитал пять полицейских машин, выстроившихся углом у противоположного тротуара перед входом в здание. Отблески света полицейских мигалок и прожекторов плясали на фасаде трехэтажного строения и бело-голубой вывеске над входом "Компания Дж.X.Мерфи — косметика высшего качества".

Фурлоу выскользнул из машины на край тротуара и поискал глазами Моссмана. Две группки людей скорчились под прикрытием машин на той стороне дороги.

"Неужели Джо стрелял в них?" — подумал Фурлоу. Он понимал, что его фигура была хорошо заметна из темных окон дома напротив, но не испытывал страха, знакомого ему с рисовых полей Вьетнама. Отец Рут не решится выстрелить в него. После случившегося Мерфи, скорее всего, был уже ни на что не способен.

Один из офицеров на другой стороне улицы, укрывшись за багажником автомобиля, прокричал в мегафон:

— Джо! Ты, Джо Мерфи! Доктор Фурлоу здесь! Теперь выходи и сдавайся! Мы не хотели бы затевать стрельбу!

Звук усиленного мегафоном голоса отозвался гулким эхом между домами. Несмотря на искажения, Фурлоу узнал голос Моссмана.

Окно на втором этаже конторы Мерфи открылось со зловещим скрипом. Мужской голос прокричал из темноты:

— Не груби, Клинт. Я вижу его отсюда. Через семь минут я спущусь.

Фурлоу быстро обошел свою машину и подбежал к Моссману. Заместитель шерифа, худой костлявый человек, был одет в мешковатый рыжевато-коричневый костюм и носил светло-бежевое сомбреро. Он обернулся, черты его узкого лица были плохо различимы в тени широкополой шляпы.

— Привет, Энди, — натянуто улыбнулся он. — Извини, что вытащил тебя сюда, но видишь, как все складывается.

— Он стрелял? — спросил Фурлоу, удивляясь бесстрастному тону собственного голоса. "Профессиональная тренировка", — отметил он.

— Нет, но пушка у него что надо. — В голосе Моссмана послышались усталость и отвращение.

— Вы даете ему семь минут?

— А стоит?

— Думаю, да. Мне кажется, он сделает, как сказал — спустится вниз и сдастся.

— Семь минут и ни минутой больше.

— Он сказал, зачем хочет видеть меня?

— Да, что-то о Рут, он боится, что мы пристрелим его, если тебя здесь не будет.

— Он так и сказал?

— Ага.

— Может быть, мне лучше пойти к нему? — предложил Фурлоу.

— Я не могу дать ему шанс получить заложника.

Фурлоу вздохнул.

— Ты здесь, — сказал Моссман. — Это то, о чем он просил.

Радио в машине позади них издало металлический звук, и голос произнес "Машина номер девять…"

Моссман забрался в машину, поднес микрофон ко рту и нажал на кнопку:

— Машина номер девять, прием.

Фурлоу огляделся, увидел несколько знакомых офицеров, укрывшихся за машинами. Он кивнул тем, с которыми столкнулся взглядом, подумав, как странно они выглядят — одновременно знакомыми и незнакомыми, лица расплывались в свете прожекторов, поляризованном линзами его очков.

Он встречался с этими ребятами в суде, многих знал по имени, но в работе видел их впервые — сейчас это были другие люди.

Из динамика полицейского радио вновь раздался металлический скрежет: "Машина номер девять, Джеку нужна информация по десять ноль восемь. Прием".

"Знает ли Рут о случившемся?" — гадал Фурлоу.

— Мерфи все еще наверху в своем офисе, — говорил Моссман. — Подъехал док Фурлоу, и Мерфи пообещал сдаться через семь минут. Мы ждем его снаружи. Конец.

— О'кей, машина девять. Джек едет к вам с четырьмя парнями. Шериф еще в доме вместе с коронером. Он приказывает не рисковать. Если нужно, можете использовать газ. Время: два-сорок шесть. Конец.

— Машина номер девять. Принял семь-ноль-пять, — сказал Моссман. — Конец связи.

Он вставил микрофон в держатель и обернулся к Фурлоу:

— Что за… каша!

Взявшись за края сомбреро, он поглубже надвинул его на глаза.

— Нет сомнений в том, что он убил Адель? — спросил Фурлоу.

— Нет.

— Где?

— В их доме.

— Как?

— Ножом… Такой здоровый подарочный тесак, он им всегда размахивал, когда готовил барбекю.

Фурлоу глубоко вздохнул. События развивались тривиально. Нож был логичным оружием. Усилием воли он заставил себя сохранять профессиональное спокойствие.

— Когда?

— Насколько нам известно, около полуночи. Кто-то вызвал скорую помощь, но нам догадались позвонить только через полчаса. За это время Джо успел сбежать.

— Значит, вы пришли сюда в поисках Джо?

— Вроде того.

Фурлоу тряхнул головой. Ему показалось, что в луч одного из прожекторов попал какой-то объект, висящий в воздухе напротив окна Мерфи, Он задрал голову, вглядываясь, но появившийся неизвестно откуда странный объект исчез в темном ночном небе. Странная штука напоминала длинный цилиндр. Видимо, побочный эффект поврежденного зрения, подумал Фурлоу, поправил очки и опять посмотрел на Моссмана.

— А что Джо делает в офисе? — спросил он.

— Звонит знакомым по телефону, хвастает тем, что совершил. Неллу Хартник, его секретаршу, пришлось отправить в больницу, она была в истерике.

— Он звонил… Рут?

— Не знаю.

Фурлоу подумал о Рут впервые с того дня, когда она отправила ему кольцо с коротенькой запиской, в которой сообщала, что вышла замуж за Нева Хадсона. Фурлоу учился тогда в Денвере, получив стипендию от Национального Научного Фонда.

"Каким я был идиотом, — подумал он. — Эта учеба не стоила того, чтобы потерять Рут".

Он спрашивал себя, должен ли он позвонить ей и сообщить о случившемся как можно осторожнее? Но он понимал, что такую новость нельзя сообщить иначе, как резко и жестко, без подготовки. В таком случае нанесенная рана, зажив, оставит минимальный шрам…, насколько позволят обстоятельства.

Морено был маленьким городком, и Фурлоу знал, где работает Рут после замужества — ночной сестрой в психиатрическом отделении Госпиталя Графства. Сейчас она должна быть на работе. Пожалуй, не стоило звонить ей, лучше поехать к ней самому.

"Но после этого я буду непременно ассоциироваться для нее с трагедией, — подумал он. — А я не хочу этого".

Он вздохнул. Лучше пусть кто-нибудь сообщит ей о случившемся. Сейчас другой человек должен нести за нее ответственность.

Офицер справа от Фурлоу поинтересовался:

— Как думаешь, он пьяный?

— Ты его видел хоть раз с похмелья? — отозвался Моссман.

— Клинт, а тело ты видел?

— Нет, — сказал Моссман, — но Джек мне все описал по телефону.

— Пусть он только попадется мне на мушку, сукин сын, — проворчал первый офицер.

"Ну, вот начинается", — подумал Фурлоу.

Раздался визг тормозов подъезжающей машины, и он повернул голову. Из автомобиля выскочил низенький толстый человечек в брюках, надетых поверх пижамных штанов. В руках он держал фотоаппарат со вспышкой.

Фурлоу отвернулся, когда человек поднял фотоаппарат. Яркий свет сверкнул в ущелье улицы… потом еще раз.

Ожидая ослепляющей вспышки, Фурлоу смотрел в небо, чтобы уменьшить боль в поврежденных глазах. Когда сверкнула вспышка, он вновь увидел странный объект. Тот висел в воздухе примерно в десяти футах от окна Мерфи. Он не исчез из виду и после вспышки, правда его очертания потускнели, и теперь он напоминал небольшое облако.

Фурлоу смотрел вверх, потрясенный. То, что он видел, не могло быть галлюцинацией или следствием поврежденного зрения. Силуэт объекта был ясно различимым, реальным. Это было нечто вроде цилиндра, примерно в двадцать футов длиной и пять футов в диаметре. На конце цилиндра, который был ближе к окну, имелись полукруглые выступы, напоминавшие оттопыренные негритянские губы. Как раз между выступами расположились две фигуры. Насколько можно было разобрать, они направляли небольшую консольно закрепленную трубу в окно Мерфи. В фигурах было что-то лягушачье, но тем не менее это были человекоподобные существа — две руки, две ноги. Ростом они были, пожалуй, не более трех футов.

Фурлоу содрогнулся: перед ним нечто, не поддающееся объяснению. Пока он разглядывал объект, одно из существ повернулось и посмотрело прямо на него. Фурлоу различил блеск его глаз. Оно слегка подтолкнуло локтем другую фигуру. Теперь оба существа смотрели на Фурлоу — две пары сверкающих глаз.

"Может быть, это мираж?" — подумал Фурлоу. Тогда мираж должны были видеть все остальные. Моссман, стоявший рядом с ним, не отрывал глаз от окна, за которым находился Мерфи. Но он никак не обнаруживал, что видит этот странный цилиндр. Продолжавший свою работу фотограф приблизился к ним. Фурлоу узнал его: это был Том Ли из Сентинел.

— Мерфи все еще там? — спросил Ли.

— Точно, — сказал Моссман.

— Привет, доктор Фурлоу, — поздоровался Ли. — На что это вы уставились? Это окно той самой комнаты, где засел Мерфи?

Фурлоу схватил Ли за плечо. Два существа на цилиндре теперь повернули свою трубу в направлении группы полицейских. Фурлоу кивнул на них. Его передернуло от острого запаха одеколона, которым разило от репортера.

— Том, что за чертовщина там в воздухе? — воскликнул он. — Ты можешь сделать фотографию?

Ли повернулся, держа камеру наготове и недоуменно огляделся:

— Где? Что снимать?

— Эту штуку перед окном Мерфи.

— Какую штуку?

— Разве ты ничего не видишь в воздухе как раз напротив окна?

— Мошки роятся. Их много в этом году. Они всегда слетаются, если где-нибудь горит свет.

— Какой свет? — не понял Фурлоу.

— Хм, ну…

Фурлоу сорвал очки. Похожий на облако цилиндр исчез. На его месте он видел лишь смутные туманные очертания, внутри которых двигались крошечные точки, и угол здания. Он снова надел очки. И опять увидел парящий цилиндр с двумя фигурами на полукруглом выступе. Теперь они направили свою трубу на двери конторы.

— Вот он! — громко крикнул кто-то слева.

Ли чуть не сбил Фурлоу с ног, бросившись вслед за Моссманом с камерой наготове к входу в здание. Офицеры тоже ринулись вперед.

В проеме появился невысокий лысоватый человек в синем костюме. Он прикрыл рукой глаза, ослепленный светом прожекторов и вспышкой. Фурлоу прищурился. Глаза снова начали слезиться.

Полицейские плотным кольцом окружили стоящего в дверях человека.

Ли суетился рядом, подняв камеру над головой и направив ее в центр группы.

— Дайте мне заснять его лицо! — вопил он. — Расступитесь немного!

Полицейские не реагировали на его просьбы.

Еще раз сверкнула вспышка.

Фурлоу мельком увидел лицо задержанного — маленькие мигающие глазки на круглом багровом лице. Его удивило спокойное выражение глаз, когда они встретили его взгляд, затем Мерфи узнал психолога.

— Энди! Позаботься о Рути! Слышишь? Позаботься о Рути!

Мерфи превратился в дергающийся кружок лысины, продвигающийся в тесной группе фуражек. Его засунули в машину, стоявшую у правого угла здания. Ли все еще вертелся вокруг, несколько раз сверкнув напоследок вспышкой своего аппарата.

Фурлоу перевел дыхание. Ему казалось, что воздух вокруг сгустился, запах толпы разгоряченных людей смешивался с запахом выхлопных газов отъезжающих машин. Запоздалая мысль о таинственном цилиндре заставила его посмотреть вверх — он успел заметить, как цилиндр удаляется от здания и постепенно растворяется в небе.

Один из младших офицеров подошел к Фурлоу:

— Клинт благодарит вас, — произнес полицейский. — Он говорит, что вы сможете поболтать с Джо через пару часов — после того, как с ним поработают, или утром.

Фурлоу облизнул губы. Он ощутил металлический привкус во рту:

— Я… утром, я думаю. В следственный отдел зайду, попрошу дать мне с ним свидание.

— Должно быть, придется повозиться с этим делом, прежде, чем мы передадим его в суд, — заметил офицер. — Я сообщу Клинту ваш ответ.

Он сел в машину, стоявшую позади Фурлоу.

Подошел Ли, камера висела у него на шее. В левой руке он держал записную книжку, в правой — огрызок карандаша.

— Эй, док, — сказал он, — это правда, что говорит Моссман? Мерфи действительно не хотел выходить, пока вы не подъехали?

Фурлоу кивнул и отступил назад, давая возможность проехать патрульной машине.

Ли что-то черкнул в блокноте.

— Вы когда-то хорошо дружили с дочкой Мерфи? — спросил Ли.

— Мы были друзьями, — ответил Фурлоу. Ему показалось, что эти слова произнес кто-то другой.

— Вы видели тело? — продолжал задавать вопросы Ли.

Фурлоу отрицательно покачал головой.

— Просто какая-то грязная кровавая каша, — сказал Ли.

"Ты грязная, кровавая свинья!" — хотел сказать Фурлоу, но голос не повиновался ему. Адель Мерфи… — тело. Тела людей, умерших насильственной смертью, были похожи друг на друга и одинаково безобразны: неуклюжая поза, кровавые лужи, черные раны на теле… Полицейские С профессиональной отрешенностью фиксируют эти подробности. Сейчас Фурлоу чувствовал, как собственная профессиональная отчужденность покидает его. Это тело, о котором Ли говорил с таким жадным интересом, принадлежало человеку, которого Фурлоу хорошо знал — матери женщины, которую он любил… и все еще любит.

Фурлоу вспомнил Адель Мерфи, спокойное, улыбчивое выражение ее глаз, так похожих на глаза Рут… оценивающие взгляды… он ловил их на себе, когда она прикидывала, подойдет ли такой муж ее дочери. Однако это уже умерло раньше.

— Док, а что вам показалось, вы видели у того окна? — не унимался Ля.

Фурлоу сверху вниз посмотрел на маленького толстяка, отметил толстые губы, маленькие хитрые глазки и представил, какова будет реакция на описание предмета, который висел тогда в воздухе перед окном Мерфи. Невольно Фурлоу снова бросил быстрый взгляд на окно. Пространство перед ним пустовало. Неожиданно он почувствовал, что ночь становится прохладной. Фурлоу поежился.

— Что, Мерфи выглядывал из окна? — спросил Ли. Гнусавый, противный голос репортера действовал Фурлоу на нервы.

— Нет, — ответил он. — Я думаю… Я просто видел какой-то отблеск.

— Я не знаю, как вы вообще можете что-нибудь разглядеть через такие очки, — заметил Ли.

— Да, вы правы, — отозвался Фурлоу. — Это все очки и мои испорченные глаза,

— У меня еще полно вопросов, док, — сказал Ли. — Можем заехать в "Индейку", нам там будет удобно. Давайте поедем в моей машине…

— Нет, — отрезал Фурлоу. Он тряхнул головой, чувствуя, что оцепенение проходит. — Нет. Может, завтра…

— Черт побери, док, уже завтра.

Но Фурлоу отвернулся и перебежал через улицу к своей машине. В его голове звучали последние слова Мерфи; "Позаботься о Рути!"

Фурлоу понял, что он должен найти Рут и предложить ей свою помощь. То, что она замужем за другим, не перечеркивает всего, что было между ними.

Аудитория шевелилась — единый организм в безымянной тьме амфитеатра Корабля историй.

Келексел, сидевший почти в центре огромного зала, чувствовал это странное угрожающее движение в темноте. Они окружали его: съемочная группа и свободный от дежурства персонал, — все, кому было интересно увидеть новое произведение Фраффина. Две бобины перед ним вращались без перерыва. Все с нетерпением ждали, когда снова прокрутят первую сцену. Время шло, бобины вращались, и Келексел все сильнее ощущал дыхание опасности. Это было как-то связано с историей, но он пока не мог уловить связь.

В воздухе распространялся легкий запах озона от перекрещивающихся нитей силового поля, которое обеспечивало пространственную связь аудитории с происходящим. Келексел ощущал дискомфорт, сидя в непривычном кресле. Он занимал место, предназначенное для оператора, — по кромке массивных подлокотников располагались рычажки переключателей для редактирования записываемого сюжета. Только огромный куполообразный потолок, опутанный паутиной силового поля, нити которой тянулись вниз, к сцене, и сама постепенно приближающаяся сцена были привычными, как в любом просмотровом зале.

И звуки — щелканье переключателей, профессиональные реплики: "Сократите вступление и переходите к основному действию… эффект бриза чуть ослабить… усильте передачу эмоций жертвы и немедленно повторите предыдущий кадр…"

Келексел провел здесь уже два дня, используя данную ему привилегию наблюдать ежедневную работу, однако звуки и голоса аудитории звучали диссонансом для его слуха. Он привык к завершенным историям и молчаливой аудитории.

В темноте, слева, поодаль от него раздался голос:

— Запускайте.

Силовые линии исчезли. Зал погрузился в полную темноту. Кто-то кашлянул, прочищая горло. Обстановка была нервозной.

В центре сцены появился свет. Келексел устроился поудобнее. "Всегда одно и то же начало", — подумал он. Постепенно возникшее свечение материализовалось в свет уличного фонаря. Он освещал часть лужайки, поворот дороги и на заднем плане призрачно сереющую стену дома. Темные окна из простого стекла блестели, как невидящие глаза.

Откуда-то из глубины сцены доносилось тяжелое дыхание и что-то стучало в бешеном ритме.

Застрекотало какое-то насекомое.

Разнообразные шумы воспроизводились со всеми оттенками оригинального звучания. Наблюдать за происходящим из зрительного зала было все равно, что находиться непосредственно на месте действия, где-нибудь на ближайшем пригорке.

Запах пыли от шевелящейся под ветром сухой травы проникал в сознание Келексела. Прохладный бриз касался его лица.

Волна леденящего ужаса вдруг захлестнула Келексела. Она возникла где-то в темной глубине сцены и, продвигаясь через проекционное поле, накатывалась сокрушительным валом. Келексел поспешно напомнил себе, что это всего лишь очередной сюжет, он нереальный… по крайней мере для него. Он переживал сейчас страх другого существа — уловленный, записанный и воспроизведенный сверхчувствительными устройствами.

В центре сцены появилась бегущая женская фигура, одетая в выцветший зеленый халат. Женщина прерывисто и тяжело дышала, ее босые ноги глухо прошлепали по газону и затем по дорожному покрытию. Приземистый мужчина, мертвенно-бледный в лунном свете, преследовал ее по пятам. Огромный кинжал в его руке сверкнул в свете фонаря, как серебристое змеиное жало.

— Нет! Пожалуйста, Господи, нет! — срывающимся голосом кричала женщина.

У Келексела перехватило дыхание. Кинжал взлетел высоко над головой…

— Перерыв!

Паутина вверху потускнела, возбуждение схлынуло, как будто аудиторию окатили ледяной водой. Сцена погрузилась в темноту.

Келексел понял, что голос принадлежал Фраффину. Он донесся откуда-то справа, издалека. Неистовая жестокость происходящего ошеломила Келексела. Следователю потребовалось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки, он был совершенно раздавлен.

Вспыхнул свет, и он увидел перед собой ряды сидений, расходящиеся клином от диска сцены. Келексел прищурился, разглядывая окружающих его сотрудников Фраффина. Он все еще ощущал угрозу, исходящую от них и от опустевшей сцены. Келексел доверял своим инстинктам, он чувствовал присутствие опасности в этой комнате. Но в чем же она могла состоять?

Вокруг него расположился персонал — в задних рядах сидели стажеры и свободные от дежурства охранники; в центре — кандидаты в члены экипажа и наблюдатели; внизу, около сцены, — съемочная группа этого сюжета. Каждый из них, взятый в отдельности, производил сейчас весьма заурядное впечатление. Но Келексел не забыл возникшего у него в темноте ощущения единого организма, стремящегося нанести ему удар, и уверенного в успехе.

Странная тишина воцарилась в помещении. Они ждали чего-то. Далеко внизу у сцены склонились друг к другу люди, неслышно переговариваясь.

"Не слишком ли я мнителен? — спрашивал себя Келексел. — Но ведь они безусловно подозревают меня. Почему они позволяют мне сидеть здесь и наблюдать за их работой?"

Их работа — насильственная смерть. Келексел почувствовал, что выстраиваемая им версия рушится. Он не мог объяснить, почему Фраффин вдруг оборвал действие. Вряд ли эта сцена могла вызвать у Фраффина какие-то отрицательные эмоции, тем более, что он знал развитие сюжета.

Келексел покачал головой. Он был в замешательстве. Еще раз он окинул взглядом зал. Разноцветная палитра пестрела перед его глазами: цвет униформы каждого из присутствующих указывал на его служебные обязанности — красным выделялись комбинезоны пилотов, оранжево-черные костюмы принадлежали охранникам, зеленые — сценарной группе, желтые — группе обслуги и ремонта, белые — гардеробщикам. Среди этого многоцветья тут и там черными кляксами выделялись Манипуляторы, Помощники Директора, ближайшее его окружение.

Группа у сцены распалась. Келексел увидел Фраффина, который вскарабкался на сцену и прошел в самый центр, к тому месту, к которому недавно было приковано всеобщее внимание. Это был умышленно рассчитанный маневр, он отождествлял Фраффина с действием, происходившим в пространстве сцены несколькими мгновениями раньше.

Слегка подавшись вперед, Келексел внимательно рассматривал Директора — невысокая, изможденная на вид, фигура в черной мантии, щетка блестящих черных волос над серебристым овалом лица, прямая щель рта с выступающей верхней губой. Глубоко посаженные глаза оглядели зал и нашли Келексела.

Мороз пробежал по коже Следователя. Он вжался в кресло, будто услышал голос Фраффина: "Вот он, этот дурак Следователь! Я заманил его в ловушку, теперь он в ней! Надежно пойман!"

Мертвая тишина охватила зал, как будто все разом задержали дыхание. Все глаза были прикованы к центру сцены.

— Повторяю, — мягко произнес Фраффин. — Наша цель в утонченности.

И снова посмотрел на Келексела.

"Итак, сейчас он испытывает страх. — думал Фраффин. — Страх усиливает сексуальное влечение. Он видел дочь жертвы, она способна заманить в ловушку любого Чема — экзотична, грациозна, с глазами, подобными зеленым драгоценным камням. А как Чемы любят зеленый цвет! Она хороша, и он клюнет на нее. Ха! Следователь Келексел! Скоро ты будешь просить разрешения поближе познакомиться с туземцами — ну а мы разрешим тебе это".

— Вы уделяете недостаточно внимания зрительному восприятию, — сказал Фраффин. Тон его голоса неожиданно изменился, стал холодным, жестким. Легкая дрожь пробежала по амфитеатру. — Мы не должны погружать нашего зрителя слишком глубоко в атмосферу страха, — продолжал Фраффин. — Нужно лишь дать ему понять, что страх присутствует. Не надо форсировать восприятие. Дайте ему возможность получить удовольствие — занятное насилие, забавный страх. У зрителя не должно создаваться впечатления, что он один из тех, кем манипулируют. В каждом сюжете должно содержаться нечто большее, чем простое моделирование истории для нашего собственного удовольствия.

Келексел почувствовал угрозу, скрытую в словах Фраффина. Однако, он все еще не мог найти объяснения происходящему.

"Я должен заполучить одно из этих существ, чтобы узнать их поближе, а заодно и развлечься, — подумал Келексел. — Только туземец может помочь мне отыскать ключ к разгадке происходящего".

Эта мысль будто открыла двери для искушения: Келексел неожиданно подумал о молодой женщине из истории Фраффина. У нее экзотическое имя — Рут. Рыжая Рут. В ней было что-то от Суби-существ, а Суби славились тем, что они могли доставлять Чемам изысканные эротические удовольствия, Келексел вспомнил Суби, которой он однажды овладел. К сожалению она так быстро увяла, впрочем, как и любое другое смертное существо. "Пожалуй, я должен исследовать эту Рут, — подумал Келексел. — Для подчиненных Фраффина несложно доставить ее сюда".

— Утонченность, — повторил Фраффин. — У аудитории должно обязательно формироваться независимое восприятие. И не забывайте, что наши истории — это не реальная жизнь, а лишь се отражение, волшебная сказка Чемов. Сейчас все вы должны понимать, в чем заключаете цель нашей работы. Надеюсь, вы будете достаточно искусно следовать к ней.

Фраффин поплотнее запахнул черную мантию, чувствуя удовольствие, которое должен испытывать хозяин балагана после удачного представления. Повернувшись спиной к аудитории, он гордо прошествовал со сцены.

"Хороший экипаж, — размышлял Фраффин. — Они будут выполнять свои функции с вышколенной аккуратностью. А этот занятный маленький сюжет нужно ввести в банк историй. Вероятно, его можно будет предлагать как вступительную часть перед другими сюжетами, как образец артистического искусства. В конце концов, это неважно: он выполнил свою задачу — заставил Келексела идти намеченным путем, и каждый его шаг будет фиксироваться службой наблюдения. Каждый шаг".

"Им почти также просто управлять, как туземцами", — подумал Фраффин.

Он прошел через служебный тоннель позади сцены, ведущий в голубой холл, из которого извилистым коридором можно было попасть в его личные апартаменты. Фраффин поместился в транспортную капсулу и усилил силовое поле. Капсула рванулась вперед с такой скоростью, что люки, расположенные в стенах коридора, слились в одно расплывчатое пятно.

"Этого Келексела можно и пожалеть, — думал Фраффин. — Он явно потерпел поражение при первом столкновении с персонифицированным насилием. Видимо, мы способны достаточно обостренно реагировать на проявление жесткости. В далеком прошлом насилие, по всей вероятности, часто врывалось в нашу жизнь".

Он почувствовал, что его непроницаемая броня трещит по всем швам под беспорядочным напором воспоминаний. Фраффин вздохнул и остановил капсулу перед люком, закрывающим доступ в его салон.

Он чувствовал, что стоит на краю бездны, в которой скрыты ужасные тайны.

Спасительная ярость захлестнула Фраффина. Он хотел ворваться в вечность, заглушить скрытые в ней голоса, невнятно кричащие ему что-то. Освобождаясь от приступа страха, он подумал: "Чтобы быть бессмертным, необходимо принимать иногда дозы моральной анестезии". Эта случайно пришедшая в голову мысль окончательно развеяла его страх. Он вступил в серебряную теплоту своего салона, удивляясь, откуда могли появиться подобные мысли.

Фурлоу сидел, облокотившись на руль своей припаркованной машины и курил трубку, Очки с поляризованными стеклами лежали рядом на сиденье, он смотрел на темнеющее небо сквозь ветровое стекло, по которому скатывались капли дождя.

Его глаза слезились, и дождевые капли скользили по стеклу так же, как слезы текут по лицу человека. "Мне давно уже нужна новая машина взамен этого двухместного автомобиля", — размышлял Фурлоу. Он пользовался им уже более пяти лет, но никак не мог расстаться с привычкой экономить деньги. Эта привычка осталась с тех пор, когда он откладывал каждый лишний доллар на покупку нового дома, в котором он и Рут должны были поселиться после женитьбы.

"Интересно, почему она захотела увидеть меня? — подумал Фурлоу. — И почему именно здесь, где раньше мы обычно встречались? Зачем сейчас нужна эта осторожность?"

Прошло уже двое суток с момента убийства, но он вес еще не мог связать в единое целое события того дня. Когда он читал в газетных заметках о себе, он читал это так, будто говорилось о другом, незнакомом человеке, — смысл этих заметок ускользал от него, расплывался, подобно каплям дождя на стекле. Все пошло кувырком под влиянием происходящих событий — диких поступков Мерфи и жестокости окружающих.

Фурлоу был потрясен, узнав, что общество требует смерти Мерфи. Реакция была такой же жестокой, как вихрь насилия, который пронесся над городом.

"Жестокий шторм, — думал он. — Буря жестокости". Он посмотрел на деревья слева от него, гадая, давно ли он здесь. Часы стояли. Рут давно должна бы появиться. Это была ее дорога.

Солнце выглянуло из-за облаков, с запада, окрашивая верхушки деревьев в оранжевый цвет. Капли дождя сверкали на листьях. Пар от мокрой земли поднимался среди коричневых чешуйчатых стволов эвкалиптов. Стрекот насекомых доносился от корней деревьев и пучков травы, росших на открытых местах вдоль грязной дороги. "Что они понимают о грозе, которая недавно пронеслась над нами?" — подумал Фурлоу. Как психолог он мог объяснить, почему большинство жителей городка требовало немедленной расправы над Мерфи, но его потрясло столь же жестокое отношение официальных лиц. Он вспомнил о попытках помешать ему провести профессиональное медицинское обследование Мерфи, Шериф, районный прокурор Джорж Парет, все местные власти сейчас уже знали о том, что Фурлоу предполагал психический срыв, который стоил жизни Адель Мерфи. Если они официально признают этот факт, им придется считать Мерфи невменяемым и отказаться от вынесения приговора.

Парет уже проявил себя, позвонив начальнику Фурлоу, директору психиатрической больницы Морено, доктору Леро Вейли. Вейли был хорошо известен своей кровожадностью; как специалист, он всегда старался позволить правосудию осуществить наказание. Вейли, естественно, объявил Мерфи вменяемым и "несущим ответственность за свои действия".

Фурлоу взглянул на бесполезные часы. Они показывали 2-14. Он знал, что сейчас должно быть около семи. Скоро стемнеет. Что задержало Рут? Почему она попросила встретиться на их старом месте?

Он вдруг почувствовал, что ему неприятно будет видеть ее.

"Неужели я стыжусь этой предстоящей встречи с ней?" — спросил он себя.

Фурлоу приехал сюда прямо из больницы, после того, как Вейли нагло пытался заставить его отступиться от участия в судебном разбирательстве, забыть на время, что он судебный психиатр.

Слова били наотмашь:…личная заинтересованность,…старая подружка,…ее отец. Их смысл был ясен, а объяснялось все тем, что Вейли тоже знал о его заключении по поводу Мерфи, которое сейчас находилось в следственном отделе. Оно противоречило точке зрения Вейли.

Фурлоу тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания. Он снова взглянул на часы, улыбнулся непроизвольному движению. В салон машины проникал запах мокрых листьев.

"Почему все-таки Рут просила встретить се здесь? Ведь она теперь замужем за другим. И почему она так дьявольски запаздывает? Не случилось ли с ней чего?"

Он посмотрел на свою трубку.

"Проклятая трубка опять потухла. Вечно она тухнет. Я курю спички, а не табак. Не хотелось бы снова обжечься на этой женщине. Бедная Рут — какая трагедия! Она была очень близка с матерью… Он попытался вспомнить убитую. Сейчас Адель Мерфи была лишь кучкой фотографий и описанием в протоколах, отражением полицейских заметок и свидетельских показаний. Образ той Адели Мерфи, которую он знал, не хотел выплывать из-за жутких новых изображений. В его голове держались сейчас лишь полицейские фотографии — рыжие волосы (совсем как у дочери), разметавшиеся по замасленному дорожному покрытию.

Ее бледная обескровленная кожа на фотографии — это он помнил.

Он помнил также слова свидетельницы, Сары Френч, жены доктора, живущего по соседству, ее показания под присягой; с помощью се показаний он воссоздал в уме почти визуальную картину происшедшего. Сара Френч услышала крики, визг. Она выглянула из окна своей спальни, находящейся на втором этаже, в залитую лунным светом ночь, как раз вовремя, чтобы увидеть убийство.

"Адель… Миссис Мерфи выбежала из задней двери своего дома. На ней была зеленая ночная рубашка… очень тонкая. Она была босиком. Я еще подумала, как она странно выглядит босиком. Джо был прямо позади нее. У него был в руке этот проклятый малайский крисс. Это было ужасно, ужасно! Я видела его лицо… лунный свет. Он выглядел так, как обычно выглядит в ярости. В гневе он ужасен!"

Эти слова, слова Сары… Фурлоу почти видел сверкнувший зигзаг лезвия в руке Джо Мерфи, ужасающий, дрожащий, раскачивающийся предмет в чередующихся полосках света и тени. Джо потребовалось всего десять шагов, чтобы настичь свою жену. Сара сосчитала удары.

"Я стояла у окна и считала каждый раз, когда он наносил удар. Не знаю зачем. Я только считала. Семь раз. Семь раз".

Адель рухнула на бетон, ее волосы разметались неровным пятном, которое позднее зафиксировали камеры. Ее ноги конвульсивно дернулись, затем выпрямились и застыли.

Все это время жена доктора как изваяние стояла у окна на втором этаже, зажав рот рукой.

"Я не могла пошевелиться. Я не могла произнести ни звука. Я только смотрела на него".

Тонкая правая рука Мерфи взметнулась вверх, и он с силой метнул нож в землю; затем не торопясь обошел тело жены, стараясь не наступать в расплывающуюся красную лужу. Вскоре он скрылся в тени деревьев, там, где подъездная аллея выходила на улицу. Сара услышала, как заработал мотор автомобиля. Зажглись фары. Машина проехала по хрустящему гравию, и звук мотора постепенно затих. Только после этого Сара поняла, что может пошевелиться. Она вызвала скорую помощь.

— Энди?

Голос вернул Фурлоу к действительности. "Рут?" — мелькнуло в его голове. Он обернулся.

Она стояла с левой стороны машины, стройная женщина в черном шелковом костюме, плотно облегающем фигуру. Ее рыжие волосы, обычно распущенные, были собраны в тугой пучок на затылке. Волосы были стянуты туго, и Фурлоу попытался забыть длинные пряди волос ее матери на грязном бетоне автострады.

Зеленые глаза Рут смотрели на него с выражением болезненного ожидания. Она была похожа на испуганного эльфа.

Фурлоу открыл переднюю дверцу и вылез на влажную землю обочины.

— Я не слышал твоей машины, — сказал он.

— Я живу сейчас у Сары. Я прошла пешком. Поэтому так запоздала.

Было видно, что она говорит, с трудом сдерживая слезы, и он подумал о бессмысленности их разговора.

— Рут… черт побери! Я не знаю, что сказать.

Бессознательным движением он бросился к ней и обнял ее Он почувствовал, как напряглись ее мускулы.

— Не знаю, что сказать.

Она высвободилась из его объятий.

— Тогда… ничего не говори. Все так или иначе уже сказано. — Она подняла глаза и посмотрела ему в лицо. — Ты все еще носишь свои специальные очки?

— Да черт с ними, с очками. Почему ты не стала говорить со мной по телефону? Мне что, в больнице дали номер Сары? — Он вспомнил ее слова: живу у нее. Что это могло означать?

— Отец сказал… — Она закусила нижнюю губу, замотала головой. — Энди, о Энди, он сумасшедший, а они собираются разделаться с ним… — Она посмотрела ему в глаза, ее ресницы были мокры от слез. — Энди, я не знаю, что должна сейчас чувствовать по отношению к нему. Я не знаю…

Он снова обнял ее. На этот раз сна не сопротивлялась. И тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо. Она плакала, дав волю накопившемуся.

— Забери меня отсюда! — прошептала она.

"Что она говорит? — спросил Фурлоу. — Она уже давно не Рут Мерфи. Она — миссис Невилл Хадсон". Ему захотелось оттолкнуть ее, начать задавать ей вопросы. Но ведь он — на службе. Как психиатр, он не мог поступить подобным образом. С вопросами можно подождать. Она жена другого. Черт! Черт! Что происходит? Сражение. Он вспомнил об их ссоре в ту ночь, когда он сказал ей о стипендии, которую ему обещали за научную работу при университете. Она не хотела, чтобы он согласился, не хотела разлучаться с ним на год. В ее понимании Денвер был так далеко.

"Но ведь это только на год". — Сейчас он слышал свой собственный голос, произносящий эти слова. — "Тебя гораздо больше беспокоит твоя чертова карьера, чем я!" — Ее волосы взъерошились от ярости.

Они расстались на этой сердитой ноте. Его письма уходили в пустоту — ответа не было. Ее "не было дома", когда он звонил по телефону. И он понял, что его тоже можно вывести из себя. Но что же произошло на самом деле?

Она снова произнесла:

— Не знаю, как теперь относиться к нему?

— Что я могу сделать для тебя? — Больше он ничего не мог сказать.

Она отстранилась от него.

— Энтони Бонделли, адвокат. Мы наняли его… Он хочет поговорить с тобой. Я… я сказала ему о твоем заключении об… отце — о времени, когда произошел его психический срыв.

Ее лицо сморщилось.

— О, Энди, зачем ты уехал. Ты был нужен мне. Был нужен нам.

— Рут… твой отец не принял бы от меня никакой помощи.

— Я знаю… он ненавидел тебя… из-за того… что ты сказал. Но он нуждался в тебе.

— Никто не слушает меня, Рут. Он сейчас слишком важный человек для…

— Бонделли считает, что ты можешь помочь с оправданием. Он просил меня встретиться с тобой, чтобы… — Она пожала плечами, достала из кармана носовой платок, вытерла щеки.

"Вот оно что, — подумал Фурлоу. — Она ищет подходы ко мне, пытается купить мою помощь."

Он отвернулся, чтобы скрыть гнев и боль. Он точно ослеп, потом начал различать предметы (довольно медленно, как ему показалось), и его взгляд задержался на каком-то неуловимом, темноватом движении над кроной деревьев небольшой рощицы. Как будто рой мошкары, но вроде бы и нет. Очки. Где его очки? В машине! Мошки поднялись вверх и растаяли в небе. Их исчезновение сопровождалось странным ощущением, как будто кто-то дернул струну внутри него.

— Так ты поможешь? — спросила Рут.

"Было ли это то же самое, что я видел тогда у окна Мерфи? — спросил себя Фурлоу. — Что это такое?"

Рут приблизилась на шаг, напряженно вглядываясь в его профиль:

— Бонделли думает, что из-за наших отношений ты станешь колебаться.

"Проклятый, умоляющий тон ее голоса!". Его мозг, наконец, уловил смысл вопроса.

— Хорошо, я сделаю все, что могу, — ответил он.

— Этот человек в тюрьме, он только внешняя оболочка, — сказала она. Ее голос был тихим, бесцветным.

Он взглянул на нее, отмечая, как черты ее лица застывают по мере того, как она говорит.

— Он не мой отец. Он только похож на моего отца. Мой отец умер. Он уже давно умер. Мы просто не понимали этого… Вот и все.

"Господи! Какая она жалкая!"

— Я сделаю все, что могу, — произнес он, — но…

— Я знаю, что надежды не так уж много, — сказала она. — Я знаю, что они чувствуют — люди. Мою мать убил тот человек.

— Люди должны понять, что он не в своем уме, — заметил Фурлоу, помимо своей воли сбиваясь на наставительный тон. — Они замечают это по тому, как он говорит, по его поступкам. Сумасшествие, к сожалению, передается окружающим. Оно порождает ответную реакцию. Сумасшедший является для общества раздражителем, который оно хочет устранить. Он заставляет людей задавать себе вопросы, на которые они не могут ответить.

— Нам не нужно сейчас говорить о нем, — сказала она. — Не здесь. — И посмотрела на рощицу. — Но я Должна поговорить о нем. Или я сойду с ума.

— Это вполне понятно, — произнес он успокаивающим тоном. — В ответ на то беспокойство, которое он причинил обществу, общество отвечает… Проклятие! Слова иногда так глупы!

— Я понимаю, — сказала она. — Я тоже могу делать клинические обобщения. Если моего… если этого человека в тюрьме признают сумасшедшим и отправят в лечебницу, люди будут вынуждены задавать себе очень неприятные вопросы.

— Может ли человек казаться нормальным, когда он на самом деле помешанный? — спросил Фурлоу. — Может ли человек, который считает себя нормальным, быть сумасшедшим? Могу ли я быть настолько не в порядке, чтобы совершить такой же поступок, как тот человек?

— Я сейчас все время плачу, — произнесла Рут. Она взглянула на Фурлоу и отвернулась. — Очень трудно побороть боль утраты. — Она глубоко вздохнула. — Ничего не помогает, хоть я давно работаю сестрой в психиатрическом отделении. Как странно… будто два разных человека уживаются во мне.

Она опять посмотрела на Фурлоу с беззащитным выражением.

— Но я не могу пойти к человеку, которого я люблю, и попросить забрать меня отсюда, потому, что я боюсь… смертельно боюсь.

"Человек, которого я люблю!" Эти слова раскаленной стрелой пронзили его мозг. Он тряхнул головой.

— Но… как же…

— Нев. — Как сухо она произнесла это имя. — Я не живу с ним уже три месяца. Я жила у Сары Френч. Нев… Нев был ужасной ошибкой. Это жадный, мелочный человек!

Фурлоу почувствовал, что горло у него сжалось. Он кашлянул, посмотрел на темнеющее небо и сказал:

— Через несколько минут стемнеет.

Как глупо, не к месту прозвучали эти слова!

Она дотронулась до его руки.

— Энди, о Энди! Что же я наделала!

Она позволила ему обнять себя. Он погладил ее волосы и тихо произнес:

— Но мы снова вместе, как прежде.

Рут подняла голову и посмотрела на него.

— Беда в том, что этот человек в тюрьме не производит впечатления помешанного. — Слезы текли у нее по щекам, но голос звучал твердо. — Он думает, что моя мать была неверна ему. Большинство мужчин переживают по этому поводу. Я думаю… даже Нев должен страдать из-за этого.

Неожиданный порыв ветра стряхнул на них капельки воды с листьев. Рут высвободилась из его объятий.

— Давай пройдемся пешком.

— В темноте?

— Мы знаем дорогу. И потом клуб верховой езды установил там фонари. Они освещают дорогу через пустырь в госпиталь. Они автоматические.

— Может пойти дождь.

— Не имеет значения. Мои щеки и так уже мокры от слез.

— Тут… дорогая… Я…

— Давай просто прогуляемся нашей обычной дорогой.

Он все еще колебался. Было что-то путающее в этой роще… Какое-то давление, почти ощутимый шум. Он подошел к машине, сел в нее и нашел свои очки. Вылез снова, огляделся — ничего. Ни мошек, ни других, признаков чего-либо необычного — за исключением странного давления.

— Тебе не понадобятся твои очки, — сказала Рут. Она взяла его за руку.

Фурлоу вдруг обнаружил, что сдавило горло и он не может произнести ни слова. Он попытался понять, чего он боится. Это не была боязнь за себя. Он боялся за Рут.

— Пошли, — сказала она.

Он позволил ей пойти вперед по направлению к аллее для верховых прогулок. Темнота сразу же окружила их, как только они вышли из эвкалиптовой рощи и ступили на аллею. Прикрепленные тут и там к соснам и каштанам фонарики отбрасывали сквозь листву причудливые тени. Несмотря на недавно прошедший дождь, дорога не раскисла, идти по ней было удобно.

— Мы одни на этой аллее, — сказала Рут. — Никто не выйдет из дома из-за дождя.

Она сжала его руку.

"Но мы не одни", — подумал Фурлоу. Он чувствовал присутствие чего-то, что-то было в воздухе рядом с ними… осторожное, опасное. Он посмотрел на Рут. Ее макушка едва доставала ему до плеча. Рыжие волосы тускло блестели в рассеянном свете фонарей. Гнетущая тишина и это странное ощущение давления. Утрамбованный чернозем дорожки поглощал звуки их шагов.

"Какое-то ненормальное чувство, — думал он. — Если бы его описал пациент, я сразу же попытался бы установить источник этих ощущений".

— Я любила гулять здесь, когда была ребенком, — произнесла Рут. — Это было до того, как установили здесь фонари. Мне они очень не нравились.

— Ты гуляла здесь в темноте? — спросил он.

— Да. Я что, никогда не говорила тебе этого?

— Нет.

— Воздух кажется чище после дождя.

Она глубоко вздохнула.

— А твои родители знали об этом? Сколько тебе было лет?

— Наверное, одиннадцать. Родители ничего не знали. Они вечно думали о вечеринках и покупке барахла.

Аллея вывела их на небольшую полянку, от котором налево, через проем в ограде бежала темная тропинка. Они пролезли в брешь, спустились на несколько ступенек и оказались на покрытой гудроном верхней плите водонапорного резервуара. Под ними, как драгоценные камни на темном бархате ночи, светились городские огни. Они подкрашивали оранжевым низко нависшие облака.

Фурлоу чувствовал, что странное давление усилилось. Он посмотрел вверх, потом по сторонам — ничего. Он перевел взгляд на белевшее в сумраке лицо Рут.

— Когда мы раньше приходили сюда, ты обычно спрашивал: "Можно поцеловать тебя?", — сказала она. — А я обычно отвечала: "Я ждала, что ты об этом спросишь."

Рут повернулась и прижалась к нему, подняв лицо вверх. Его страхи, неопределенное давление, все было забыто, когда он нагнулся и поцеловал се. На мгновенье ему показалось, что время повернуло вспять: ни Денвера, ни Нева — ничего этого никогда не было. Но тепло ее губ и то, как она требовательно прижалась к нему, удивило его. Он отстранился.

— Рут, я…

Она прижала палец к его губам.

— Не говори этого. — Потом спросила: — Энди, ты когда-нибудь хотел пойти со мной в отель?

— Черт возьми! Сколько раз…

— Но ты никогда не подъезжал ко мне как следует.

Он почувствовал, что она смеется над ним и сердито ответил:

— Я любил тебя!

— Я знаю, — прошептала она.

— Я не хотел просто поваляться с тобой на сеновале. Я хотел… черт, я хотел жениться на тебе, завести детей и… все такое.

— Какой же дурой я была!

— Дорогая, что ты собираешься делать дальше? Ты собираешься… — Он заколебался.

— Развестись? — спросила она. — Конечно, после.

— После… суда?

— Да.

— Беда маленького городка, — произнес он, — в том, что все знают о твоих делах, даже те, кому этого знать не следует.

— Довольно запутанная ситуация, — заметила она.

Они молча стояли, обнявшись, и Фурлоу подумал о непонятном давлении, мысленно проконтролировал своя ощущения, подобно тому, как языком пробуют больной зуб. Да, оно все еще ощущается. Сильное беспокойство овладело им.

— Я все думаю о моей матери, — сказала Рут.

— Что?

— Она тоже любила отца.

В животе у него резко похолодело. Он хотел заговорить, но не издал ни звука, в то время, как глаза его заметили движение в оранжевом отсвете облаков прямо перед ним. Объект выплыл из облаков и остановился в воздухе в сотне ярдов от них, чуть выше уровня площадки резервуара. Фурлоу разобрал очертания объекта на фоне подсвеченных облаков — четыре мерцающих цилиндрических ноги под зеленым фосфоресцирующим куполом. Радужный световой круг выходил из основания каждой ноги.

— Энди! Ты делаешь мне больно!

Он понял, что в шоке стиснул ее тело руками. Медленно, он ослабил свое объятие.

— Повернись, — прошептал он. — Скажи мне, что ты видишь там, на фоне облаков.

Она взглянула на него, нахмурив брови, и повернулась, всматриваясь в небо над городом.

— Где?

— Немного выше нас, прямо на фоне облаков.

— Ничего не вижу.

Объект поднесло ветром поближе. Фурлоу мог уже различить фигуры внутри зеленого купола. Они двигались в тусклом зеленоватом свете. Радужный отсвет под цилиндрическими ногами предмета стал ослабевать.

— Что ты там увидел? — спросила Рут. Он почувствовал, как она задрожала.

— Вон там, — сказал он, указывая на облака. — Смотри, вон там.

Она напряженно всматривалась по направлению его руки.

— Ничего, кроме облаков.

Он снял свои очки:

— Вот. Посмотри через них.

Даже без очков Фурлоу мог различать контуры предмета. Они приближались к вершине горы — ближе-ближе.

Рут надела очки, посмотрела в указанном направлении.

— Я… какое-то темное пятно, — сказала она. — Похоже на… дым или облако… или… насекомых. Это стая насекомых?

Во рту у Фурлоу пересохло. Он забрал очки, посмотрел на медленно приближающийся объект. Внутри него были отчетливо различимы силуэты. Он насчитал пять фигур, огромные сверкающие глаза каждого из них смотрели на него.

— Энди! Ну а что же ты видишь?

— Ты решишь, что я псих.

— Ну, что это?

Он глубоко вздохнул и описал объект.

— Там пять человек?

— Может быть, они и люди, но очень маленького роста. Похоже, не больше трех футов.

— Энди, ты пугаешь меня. Зачем ты меня пугаешь?

— Я сам напуган.

Она плотнее прильнула к нему.

— Ты уверен, что видишь этих… этот… Я ничего не могу разглядеть.

— Я вижу их также отчетливо, как вижу тебя. Если это иллюзия, то это удивительно реальная иллюзия.

Радужное сияние под трубчатыми ногами приобрело тусклый голубей оттенок. Объект опускался ниже, ниже и наконец замер не более, чем в пятнадцати ярдах на одном уровне с ними.

— Может быть, это новый вид вертолета, — сказала Рут. — Или… Энди, я все еще не могу его разглядеть.

— Опиши, что ты видишь… — Он показал рукой: — Вот здесь.

— Небольшое туманное облачко. Похоже, сейчас опять пойдет дождь.

— Они работают с какой-то квадратной машиной. У нее спереди есть что-то похожее на небольшую антенну. Эта антенна светится. Они направляют ее на нас.

— Энди, мне страшно.

Ее трясло.

— Я думаю, нам лучше убираться отсюда, — произнес Фурлоу. Он приказал себе идти, но обнаружил, что не может двинуться с места.

— Я… не могу двигаться, — прошептала Рут.

Он слышал, как стучат ее зубы, но и его тело застыло, словно отвердевший цемент.

— Энди, я не могу двигаться! — В ее голосе слышались истерические нотки. — Оно еще здесь?

— Они направили на нас какие-то приборы, — выговорил он, с трудом шевеля губами. Ему показалось, что его голос донесся откуда-то издалека, что говорит кто-то другой. — Они делают что-то с нами. Ты уверена, что ничего не видишь?

— Ничего, только маленькое облачко, ничего больше.

Фурлоу вдруг понял, что она просто упрямится. Каждый смог бы разглядеть предмет перед своим носом! Растущий гнев захлестнул его. Почему она не признается, что видит их? Прямо перед ней! Он уже ненавидел ее за упрямство. Отметил, что стал злиться. Глупо. Он начал анализировать свою реакцию.

"Как я мог почувствовать ненависть к Рут? Ведь я люблю ее". Эта мысль будто освободила его, он обнаружил, что может двигать ногами. Он начал пятиться, волоча за собой Рут. Она была тяжелой, неподвижной массой. Ее ноги скребли по гравию на поверхности резервуара.

Его движение вызвало переполох среди существ в зеленом куполе. Они засуетились вокруг своей квадратной машины. Фурлоу вдруг почувствовал боль в груди. Каждый вздох давался с огромным трудом, но он продолжал пятиться и тащить за собой Рут. Она повисла на его руках. Он споткнулся о ступеньку и чуть не упал. Медленно, дюйм за дюймом он поднимался по ступенькам. Рут висела у него на руках мертвым грузом.

— Энди, — выдохнула она. — Не могу… дышать.

— Держись, — прохрипел он.

Они были уже на вершине лестницы, затем протиснулись через проем в каменной стене. Двигаться стало немного легче, хотя он все еще видел куполообразный объект, парящий вблизи поверхности резервуара. Светящаяся антенна была по-прежнему направлена на них.

Рут начала переставлять ноги. Она повернулась, и они вместе доковыляли до аллеи. С каждым шагом идти становилось все легче. Фурлоу слышал ее частое тяжелое дыхание. Мгновенно, как будто они сбросили тяжелую ношу, вернулась прежняя мускульная энергия.

Они обернулись.

— Все прошло, — облегченно вздохнул Фурлоу.

Она отреагировала с яростью, которая поразила его.

— Что ты там вытворял, Энди Фурлоу? Хотел напугать меня до полусмерти?!

— Я видел то, что сказал, — ответил он. — Ты могла этого не видеть, но ты безусловно это почувствовала.

— Истерический паралич, — сказала она.

— Который поразил нас обоих в один и тот же момент и одновременно прекратился, — заметил он.

— Почему бы и нет?

— Рут, я точно видел то, что описал тебе.

— Летающее блюдце! — презрительно усмехнулась она.

— Нет… ну, может быть. Но это там было!

Он уже начинал сердиться. Если постараться рассуждать здраво: те прошедшие несколько минут — просто сумасшествие. Могло ли это быть иллюзией? Нет! Он тряхнул головой.

— Дорогая, я…

— Не смей называть меня дорогой!

Он схватил ее за плечи и встряхнул несколько раз.

— Рут! Две минуты назад ты говорила, что любишь меня. Не могла бы ты и дальше продолжать в том же духе?

— Я…

— Может быть, кто-нибудь заставляет тебя ненавидеть меня?

— Что? — Она уставилась на него, черты ее лица были плохо различимы в слабом свете фонарей.

— Давай вернемся назад. — Он указал в сторону резервуара. — Я почувствовал, что сержусь на тебя… ненавижу тебя. Я сказал себе, что не могу ненавидеть тебя. Я люблю тебя. И тогда я почувствовал, что могу двигаться. Но когда я почувствовал ненависть… Это было как раз в тот момент, когда они направили на нас свой аппарат.

— Какой аппарат?

— Что-то вроде коробки со светящимися антенными стержнями, торчащими из нее.

— Ты хочешь сказать, что весь этот бред… что бы там ни было… мог заставить тебя ненавидеть… или…

— Именно так.

— Большей чепухи я еще никогда не слышала! — Она отвернулась от него.

— Я знаю, что это похоже на бред, но я это чувствовал. — Он дотронулся до ее руки. — Давай пойдем в машину.

Рут оттолкнула его.

— Я никуда с тобой не пойду, пока ты не объяснишь, что происходит.

— Я не могу этого объяснить.

— Но как ты мог видеть что-то, чего я не вижу?

— Наверное, это следствие несчастного случая… Мои глаза, поляризованные очки.

— А ты уверен, что инцидент в лаборатории не повлиял еще на что-нибудь, кроме зрения?

Он опять ощутил закипающую ярость. Это было так просто — чувствовать гнев. С трудом, он сохранил сдержанный тон.

— Меня держали неделю на искусственной почке и проводили обследование. Ожоги изменили систему ионного обмена в сетчатке глаз. Это все. Но я думаю, что-то произошло с моими глазами, и я теперь могу видеть вещи, о которых раньше не подозревал. Я не предполагал, что смогу все это видеть, но я вижу.

Он приблизился к ней, схватил ее за руку и потащил к выходу из аллеи. Она на один шаг отставала от него.

— Но кто же тогда они такие? — на ходу спросила она.

— Не знаю, но они существуют. Доверься мне, Рут. Поверь. Они существуют. — Он понимал, что приходится упрашивать ее и ненавидел себя за это, но Рут уже шла рядом, теперь он держал ее за руку.

— Хорошо, дорогой, я верю тебе. Ты видел то, что видел. Ну и что ты теперь собираешься предпринять?

Они вышли из аллеи и вступили в эвкалиптовую рощу. Впереди, среди теней, темнел силуэт машины. Фурлоу остановился.

— Скажи, тебе трудно мне поверить? — спросил он.

Помолчав секунду, она сказала:

— Достаточно трудно.

— О'кей, Теперь поцелуй меня.

— Что?

— Поцелуй меня. Я хочу понять, действительно ли ты меня ненавидишь.

— Энди, ты слишком…

— Ты боишься поцеловать меня?

— Конечно, нет!

— Тогда давай.

Он притянул ее к себе. Их губы встретились, ее руки обвились вокруг его шеи.

Наконец, они отпустили друг друга.

— Если это ненависть, я хочу, чтобы ты продолжала ненавидеть меня.

— Я тоже.

Он убрал прядь рыжих волос с ее щеки. Ее лицо слабо светилось в темноте.

— Сейчас мне лучше отвезти тебя… к Саре.

— Я не хочу.

— Я не хочу, чтобы ты ехала домой.

— Но мне лучше поехать…?

— Да.

Она уперлась руками ему в грудь и оттолкнула его.

Они сели в машину, чувствуя неожиданно возникшее смущение. Фурлоу завел мотор и начал осторожно разворачиваться. Фары автомобиля осветили коричневые стволы деревьев. Внезапно фары йогами. Двигатель чихнул и заглох. Напряженное, тягостное ощущение вновь овладело Фурлоу.

— Энди! — воскликнула она. — Что происходит?

Фурлоу заставил себя посмотреть налево, удивившись, как он определил, в какую сторону смотреть. Четыре радужных световых луча почти касались земли, зеленый купол с трубчатыми ногами висел прямо над деревьям". Объект парил в воздухе, безмолвно, угрожающе.

— Они вернулись, — прошептал он. — Они здесь.

— Энди… Энди, я боюсь.

Она съежилась за его спиной.

— Что бы ни случилось, ты не должна ненавидеть меня, — сказал он. — Ты любишь меня. Помни об этом. Ты любишь меня. Держи это все время в голове.

— Я люблю тебя.

Ее голос был еле слышен.

Бессмысленный приступ ярости охватил Фурлоу. Его гнев вначале не имел объекта. Затем он ощутил, как это чувство переносится на Рут.

— Я… готова возненавидеть тебя, — прошептала она.

— Ты любишь меня. Не забывай этого.

— Я люблю тебя, Энди. Я люблю тебя. Я не хочу ненавидеть тебя… Я люблю тебя.

Фурлоу поднял кулак и погрозил в сторону зеленого купола.

— Ты их должна ненавидеть, — прохрипел он. — Ненавидеть ублюдков, которые пытаются управлять нами.

Он чувствовал, как она дрожит за его плечом.

— Я… ненавижу их, — произнесла она.

— Теперь ты веришь мне?

— Да! Да, я верю тебе!

— Может ли у машины быть истерический паралич?

— Нет. О, Энди, я не могу направить свою ярость против тебя, Я не могу. — Он ощутил боль в руке, там, где она сжала ее. — Кто они? Господи! Что это?

— Не думаю, что это люди, — сказал Фурлоу.

— Что же делать?

— Все, что в наших силах.

Радужные круги над куполом изменили цвет: сначала они стали голубыми, затем фиолетовыми и, наконец, красными. Предмет начал подниматься над рощей. Он отступил в темноту. Вместе с ним исчезло ощущение гнета.

— Все кончилось, да? — прошептала Рут.

— Все кончилось.

— Фары включились, — сказала она.

Он посмотрел на лучи света8 выходящие из сдвоенных фар автомобиля, бьющие в сторону рощи.

В его памяти всплыли очертания объекта — он был похож на огромного паука, готового броситься на них. Он вздрогнул. Что за существа находились в этой проклятой машине?

Как гигантский паук.

В его голове всплыли слова из далекого детства: "Стены дворца Оберона сделаны из паучьих лапок".

Были ли то феи, маленький народ?

"Где берут начало волшебные сказки?" — подумал он. Он чувствовал, как его разум пробивает дорожку в полузабытые безоблачные дни и вспомнил крошечный стишок:

— Не лучше ли нам побыстрее уехать? — спросила Рут.

Он завел двигатель, его руки двигались автоматически.

— Они выключили мотор и освещение, — сказала Рут. — Зачем они это сделали?

"Они, — мелькнуло у него в голове. — Теперь уже нет сомнений". Он вывел машину из рощи и поехал вниз по склону в сторону автострады.

— Что теперь делать? — спросила Рут.

— А что мы, собственно, можем предпринять?

— Если мы расскажем об этом, люди скажут, что мы сошли с ума. И потом… мы вдвоем… здесь…

"Мы надежно заперты", — подумал Фурлоу. Он представил, что скажут в ответ на изложение этого ночного происшествия: "Вы были с чужой женой, говорите? Наверное угрызения совести вызвали у вас эти галлюцинации? Какой волшебный народ? Дорогой Фурлоу, с вами все в порядке?"

Рут прислонилась к нему.

— Энди, если они могут заставить нас ненавидеть, могут ли они заставить нас любить?

Он свернул на обочину, выключил мотор, поставил машину на ручной тормоз, потушил фары.

— В настоящий момент их здесь нет.

— Откуда ты знаешь?

Он всмотрелся в ночь — темнота, ни одной звезды не видно на небе, затянутом облаками… никакого свечения таинственного объекта… Но, вот там, за деревьями, стоящими у дороги, как будто что-то сверкнуло.

"Могут ли они заставить нас любить? Черт бы ее побрал за подобный вопрос! Нет! Я не должен ругать ее, я должен любить ее… Я должен".

— Энди, что ты делаешь?

— Думаю.

— Энди, то, что произошло с нами, мне все еще кажется таким нереальным. Может быть, все можно объяснить как-то иначе? Я имею в виду остановку мотора… Мотор может заглохнуть, фары выключиться. Не так ли?

— Что ты хочешь от меня? — воскликнул он. — Ты хочешь, чтобы я признал, что я псих, страдаю галлюцинациями, что я…

Она приложила палец к его губам.

— Я только хочу, чтобы ты никогда не переставал любить меня.

Он попытался обнять ее за плечи, но она оттолкнула его.

— Нет. После того, что случилось, я хочу быть уверена, что мы сами занимаемся любовью, а не кто-то заставляет нас.

"Черт бы побрал ее прагматизм, — подумал он. — Я люблю ее… Но действительно ли я люблю? Может быть, меня заставляет кто-то другой?"

— Энди! Ты можешь сделать кое-что для меня?

— Что?

— В доме на Манчестер Авеню… где мы жили с Невом… я хотела взять там кое-какие вещи, но боюсь ехать туда одна. Ты отвезешь меня?

— Сейчас?

— Сейчас рано. Нев, наверное, еще на фабрике. Мой… отец сделал его заместителем директора, ты знаешь. Тебе кто-нибудь говорил, зачем он женился на мне? Ради бизнеса.

Фурлоу накрыл ее руку своей.

— Ты хочешь, чтобы он узнал… о нас?

— Он и так знает достаточно.

Он снова положил руки на руль.

— О'кей, дорогая. Как скажешь.

Он снова включил мотор и вывел машину на дорогу.

Они ехали молча. Покрышки шуршали по мокрому асфальту. Свет фар встречных машин ослеплял Фурлоу. Он отрегулировал линзы своих очков так, чтобы уменьшить боль от встречного света.

Рут прервала молчание.

— Я не хочу никакой драки. Ты подождешь меня в машине. Если будет нужна твоя помощь, я позову.

— Ты уверена, что мне не нужно идти с тобой?

— Он не посмеет ничего предпринять, если будет знать, что ты ждешь меня внизу.

Фурлоу пожал плечами. Скорее всего она права. Конечно, она могла хорошо изучить характер Нева Хатсона. Однако он чувствовал, что опасность не миновала и неприятности еще ожидают их впереди.

— Зачем я вышла за него замуж? — недоуменно произнесла Рут. — Бог знает… После сегодняшней ночи я не уверена, что кто-то из нас осознает, почему он совершает тот или иной поступок.

Она посмотрела на Фурлоу.

— Почему так складывается наша жизнь, дорогой?

"Вот оно, — подумал Фурлоу. — Вот он, важнейший вопрос. Некие существа? А… чего они хотят? Почему вмешиваются в нашу жизнь?"

Фраффин пристально смотрел на образ, возникший над его пультом управления. Это был Лутт, начальник службы наблюдения, широколицый Чем, резкий и жестокий при принятии решений, чересчур прямолинейный. Он соединял в себе все лучшие качества, необходимые для механика, однако на его теперешней должности эти качества порой мешали ему.

Повисшая тишина должна была помочь Лутту понять, что Директор находится в дурном расположении духа. Фраффин пошевелился в кресле и бросил взгляд на серебристую паутину силовых линий пространственного репродьюсера, опутывавшую его кабинет.

Да, Лутт сильно напоминает это устройство. Его нужно правильно настроить для получения желаемого эффекта.

Фраффин тронул пальцами губы и произнес:

— Я говорил тебе о том, что нужно щадить иммунного? Тебе были даны указания доставить женщину сюда — и быстро!

— Если я ошибся, меня надо разжаловать, — ответил Лутт. — Но я действовал с учетом полученного ранее распоряжения по поводу иммунного. То, как Вы отдали его женщину другому, то, как Вы…

— Он был занятным объектом для развлечений, но не более того, — сказал Фраффин. — Келексел попросил дать ему возможность исследовать обитателей планеты и назвал определенную женщину. Ее следовало сразу же доставить сюда, не причиняя ей вреда. Это условие не касалось любого другого жителя, который попытается вмешаться или задержать вас при выполнении задания. Я правильно понял?

— Директор правильно понял, — сказал Лутт. В его голосе слышался испуг; Лутт хорошо представлял возможные последствия недовольства Фраффина: увольнение с должности, дающей неограниченные возможности для развлечений и удовольствий. Он жил сейчас в раю, где жизнь никогда не кажется скучней и откуда его могли мгновенно перевести на какую-нибудь затерянную станцию, лишив шансов на будущее, так как он разделял ответственность с Фраффином за совершенное преступление. И если их вина будет доказана, оба они понесут неизбежное и жесточайшее наказание.

— Без проволочек, — закончил Фраффин.

— Слушаюсь, — сказал Лутт. — Она будет здесь прежде, чем закончится первая половина этого дежурства.

Изображение Лутта исчезло.

Фраффин откинулся в кресле. Все шло превосходно… если не считать этой задержки. Разве можно было предположить, что Лутт попытается разлучить любовников? Этот болван должен представлять опасность подобных экспериментов с иммунным. Ну да ладно, скоро женщина будет здесь, и Келексел сможет исследовать ее так, как ему хочется. Каждый прибор будет задействован на полную мощность для того, чтобы подчинить ее волю желаниям гостя — как того требует учтивость. Пусть — никто не ставит под сомнение гостеприимство Директора Фраффина.

Он усмехнулся.

Пусть безмозглый Следователь испробует прелести этой дикарки. Пусть он оплодотворит ее. И тогда он должен сразу же ощутить результаты своих исследований — его плоть подскажет ему. Свершенный акт ускорит необходимость омоложения, и как тогда он поступит? Вернется, к Первородным и скажет: "Я произвел на свет незапланированного ребенка. Позвольте пройти курс омоложения?" Но он не позволит себе этого, тем более этого не допустят Первородные с их ортодоксальными взглядами. Келексел узнает, что на корабле имеются собственные специалисты по омоложению, собственный хирург. И он, в конце концов, скажет себе: "Я смогу иметь столько детей, сколько захочу, к черту Первородных!" Когда он пройдет курс омоложения, он будет наш.

Фраффин снова осклабился. После того, как с этим делом будет покончено, он сможет вернуться к своей чудесной маленькой войне.

Рут с удивлением заметила, что получает удовольствие, освобождаясь от кипевшей внутри нее ярости. Эмоции, накопившиеся у нее за время, проведенное с Энди, наконец нашли выход. Она видела, как трясутся руки у Нева — его розовые ручки с детскими складочками на суставах. Руки выдают его всегда, хотя он и притворяется. Восемь месяцев совместной жизни не прошли для нее даром. Теперь слова слетали с ее полных губ, как бамбуковые щепки, которые она вонзала в наманикюренную душу Нева.

— Ты можешь сколько угодно визжать о своих супружеских правах, — сказала она. — Бизнес теперь веду я! О, я знаю, зачем ты женился на мне. Тебе не удалось долго дурачить меня.

— Рут, ты…

— Хватит. На улице меня ждет Энди. Я забираю свои вещи и уезжаю.

Широкий лоб Нева покрылся морщинами. Его пуговичные глазки, следившие за ней, не выражали никаких эмоций. "Опять один из приступов бешенства! Она наслаждается своей яростью, черт ее побери! Это видно по тому, как она встряхивает головой на манер взнузданной лошади — кобылка, первоклассная шлюха".

Рут пронзила его взглядом. Он побаивался, когда она так смотрела. Она оглядела комнату, прикидывая, не осталось ли чего-нибудь нужного. Ничего. Комната Нева Хатсона была обставлена в соответствии с его вкусами: восточные безделушки, огромный рояль в углу, футляр для виолончели, в котором стояли три бутылки ликера и несколько бокалов. Нев любил это. "Давай напьемся, дорогая, и сыграем что-нибудь красивое". Окна за роялем были открыты, сквозь них виднелись фонарики, горевшие в саду, газон с садовой мебелью, блестевший от дождя.

— Законы штата Калифорния предполагают общность владения имуществом, — пробормотал Нев.

— Получше изучи законы, — презрительно сказала она. — Все дело переходит ко мне по наследству.

— По наследству? Но ведь твой отец еще не умер.

Она молча смотрела в окно, стараясь сдержать кипящую ярость.

"Черт ее побери! — подумал Нев. — Она думает об этом сучьем Энди Фурлоу. Она хочет уйти к нему, но ей нужна моя голова для того, чтобы вести дела. Этот поганый мямля, этот мальчишка в ее постели! Она не получит его; я позабочусь об этом".

— Если ты уедешь с этим доктором Фурлоу, я испорчу его и твою репутацию, — сказал он.

Она повернула голову, показав греческий профиль с тугим узлом рыжих волос на затылке. Презрительная усмешка искривила ее губы.

— Ревнуешь, Нев?

— Я тебя предупредил.

— Ты женился на мне из-за денег, — сказала она. — Почему тебя должно волновать, как я провожу время?

Она повернулась к нему:

— Ах, ты, свинья, в человеческом облике! Как я могла поменять Энди на тебя! О чем я думала? Наверное, меня привлекла твоя грубая, животная сила. Но теперь я отняла эту силу и обратила ее в ненависть против тебя!

— Дочь убийцы! — прошипел Нев.

Она оглядела его с ног до головы. "И это мой избранник! Но почему, почему, почему? Из-за моего одиночества, вот почему! Я осталась совсем одна, когда Энди поехал за этой чертовой стипендией, а Нев был тут как тут — Нев, Нев, Нев, с его навязчивым вниманием, ласковый, как лис. Я была пьяна и страшно зла на Энди; Нев использовал это, я тогда уже не могла ненавидеть его, он так ласково положил мне руку на колено, ласково — и все выше, и выше — и вот мы уже в постели, а Энди далеко в Денвере, а я по-прежнему одинока".

— Я ухожу, — сказала она. — Энди отвезет меня к Саре. Если ты попробуешь задержать меня, я позову его. Уверена, что он сможет справиться с тобой.

Узкие, плотно сжатые губы Нева обмякли. Его пуговичные глазки сверкнули, но тут же его лицо снова застыло. "Я разделаюсь с обоими! Эта сука лепечет о своем Энди, ну что ж, я показал ему в свое время, дорогому старине Энди. Интересно, что бы ты сказала, если бы узнала, чего мне стоило выхлопотать для него эту стипендию".

— Ты знаешь, что подумают в городе, — произнес он. — Каков отец, такова и дочь. Большинство будет на моей стороне.

Она топнула ногой.

— Свинья!

"Конечно, Рут, дорогая. Злись и топай ногами, как чудный маленький зверек! О, как бы я хотел затащить тебя в кровать прямо сейчас, ты так восхитительна, когда сердишься. Я больше подхожу тебе, чем Энди, и я избавлюсь от него так же легко, как сделал это раньше, и Рут вернется к своему любящему Неву".

— Давай заключим сделку, — сказал он. — Отправляйся вместе со своим любовником, но не вмешивайся в то, как я веду дела. Ты сама сказала: какое мне дело до того, как ты проводишь время.

"Ну давай, продолжай компрометировать себя, — подумал он. — Я заполучу тебя обратно".

Она метнулась в спальню, включила свет. Нев встал в дверях прямо позади нее. Он наблюдал, как она срывает одежду с вешалок и швыряет ее на постель.

— Ну так как? — спросил он.

Она заставила себя ответить, понимая, что ее слова могут сказать ему больше, чем она хочет.

— Хорошо, занимайся бизнесом, или чем угодно. Мы знаем, что для тебя важнее всего. — Она повернулась к нему, из последних сил сдерживая подступающие слезы. — Ты самая отвратительная тварь, которую я когда-либо встречала! Ты не можешь быть человеком!

— Как ты предполагаешь…

Он неожиданно замолчал и уставился мимо нее на стеклянные двери, ведущие во внутренний дворик.

— Рут… — Он произнес ее имя, как-то странно втянув в себя воздух.

Она быстро обернулась.

Через раскрытые двери в комнату входили три приземистые фигуры, одетые в зеленое. Их головы были необычно велики, глаза светились пугающим зеленым светом. Они держали в руках короткие трубки из серебристого металла и направляли их на находящихся в спальне людей.

"Как им удалось беззвучно открыть двери?" — мелькнуло в голове у Рут.

Позади нее Нев прохрипел:

— Смотри! Кто… — Его голос перешел в испуганное шипение, как будто проткнули воздушный шар. Существо, находящееся справа от Рут, издало протяжный вибрирующий звук.

"Такое не может происходить наяву, — подумала она. И сразу же эту мысль сменила другая: — Это те самые существа, которые напугали нас в роще. Чего они хотят? Что происходит?"

Она поняла, что не может двигаться. Ее голова была ясной, но в то же время как бы отделялась от тела. Одно из существ переместилось и оказалось прямо напротив нее — небольшого роста, похожее на человека, в зеленом трико, его туловище было окутано клубящимся туманом, который пульсировал пурпурным светом.

Она вспомнила описание Энди: "Мерцающие глаза…"

Энди! Она хотела позвать его на помощь, но голос не повиновался ей.

Что-то промелькнуло мимо нее, и она увидела Нева, который двигался, будто на пружинах. Раздался треск и звон разбитого стекла. Нев рухнул на пол, вокруг него быстро стала растекаться блестящая красная лужа. Он дернулся и затих.

Стоящий перед ней гном отчетливо произнес по-английски:

— Несчастный случай, вы видели?

Она не смогла ответить, слова застряли у нее в горле. Рут закрыла глаза, подумав: "Энди! О, Энди, помоги мне!"

Она опять услышала, как одно из существ разговаривает, издавая протяжную трель. Попыталась открыть глаза и не смогла. Волны тьмы накатывали на ее гаснущее сознание. Прежде чем окончательно погрузиться в бездонную бездну, она успела подумать: "Такое не может происходить, потому что никто этому не поверит. Просто кошмар, вот и все".

Фурлоу курил, сидя в темном салоне автомобиля и гадал, что могло так долго задержать Рут в доме. "Должен ли я в конце концов зайти туда? — спрашивал он себя. — Нехорошо, что я жду здесь, пока она там находится с ним наедине. Правда, она сказала, что сможет справиться с ним.

Думала ли Адель, что сможет справиться с Джо? Что за идиотская мысль!"

Опять накрапывал дождь, мелкие капли падали с неба в свете уличного фонаря на углу. Он повернул голову и посмотрел на окна дома — в гостиной горел свет, но за опущенными шторами не было заметно никакого движения.

"Когда она подойдет к двери, я должен забрать у нее, то что она… нет! Я не должен входить в дом. Надеюсь, она действительно сможет управиться без моей помощи.

Управиться с ним!

Интересно, что представляет собой эта пара? Почему она вышла за него?"

Он покачал головой и стал смотреть в другую сторону. Ночь, освещенная уличными фонарями, показалась ему слишком темной, и он слегка изменил фокус своих поляризованных линз.

Почему она так задерживается?

Внезапно, он вспомнил о летающем объекте, который видел в роще. "Должно все-таки быть какое-то логичное объяснение, — подумал он. — Может быть, если позвонить в ВВС… не называясь… Кто-нибудь даст простое, логичное объяснение.

Ну, а что, если нет?

Господи! А если выяснится, что эти летающие блюдца встречаются постоянно?"

Он попытался разглядеть время, но вспомнил, что его часы стоят. Проклятье, как долго она там возится!

Подобно поезду сворачивающему на свободный путь, его мысли вдруг поменяли направление, и он вспомнил отца Рут, его пристальный взгляд во время их последней встречи. "Позаботься о Рути!"

И этот предмет, паривший в воздухе перед окном Джо — что же это все-таки было?

Фурлоу снял очки, протер стекла платком и надел их снова. Он вспомнил свою встречу с Джо Мерфи в апреле, вскоре после того, как Джо поднял ложную пожарную тревогу. Каким ударом было столкнуться с отцом Рут в маленькой грязной комнате для освидетельствования, расположенной над кабинетом шерифа. Еще большим потрясением стали для него результаты тестов. Сухой, канцелярский язык его заключения не мог хотя бы частично передать, насколько он потрясен.

"Я нахожу, что у обследованного отсутствует внутренний стержень, позволяющий человеку контролировать свои чувства. В сочетании с таким опасным фактором, как мания преследования, это может рассматриваться в качестве основания для серьезного беспокойства. Общее психическое состояние этого человека включает все компоненты, которые могут привести к ужасной трагедии".

Понимая, что официальный язык заключения и стандартные медицинские термины не слишком адекватно выражают его отношение, он дополнил свое заключение устным докладом:

"Этот человек опасен. Он определенно страдает паранойей в тяжелой форме и в любой момент может сорваться. Он способен на насилие".

Его тогда испугало недоверие к его сообщению.

— Конечно, это всего лишь экспрессивная выходка. Джо Мерфи! Черт, он ведь важный человек здесь, Энди. Ну… может быть, вы порекомендуете психоанализ…

— Я сомневаюсь, что это ему поможет.

— Хорошо, а что Вы нам предлагаете делать? Можете что-нибудь порекомендовать?

— Возможно, нам следует отвести его в церковь. Я позвоню отцу Жилю из Епископального прихода и узнаю…

— В церковь?

Фурлоу вспомнил, как он тогда разочарованно пожал плечами и сказал: "Я могу показаться не очень сведущим специалистом, но тем не менее религия часто делает то, чего не может психология".

Фурлоу вздохнул. Отец Жиль, конечно, не добился успеха.

Черт! Ну, что же Рут так задерживается! Он протянул руку к дверце машины, но, поколебавшись, решил дать ей еще несколько минут. В доме было тихо. Видимо, ей требуется время, чтобы упаковать чемоданы.

Рут… Рут… Рут…

Он припомнил, что она восприняла его заключение об отце с большей уверенностью, чем полицейские чиновники, Но она имела опыт в области психиатрии и, очевидно, уже некоторое время подозревала, что ее отец не совсем нормален. Сразу после консультации Фурлоу заехал в больницу. Вместе с Рут, они зашли в самый пустынный буфет, взяли по чашечке кофе, и сели за угловой столик. Он припомнил запах подгоревшей еды, грязный пол, пластиковый верх столика с пятнами засохшего кофе.

Выслушав его заключение, Рут поставила на столик кофе и несколько секунд сидела молча, стараясь взять себя в руки.

Наконец кивнула и произнесла:

— Я знала это. Я догадывалась.

— Рут, я сделаю все возможное…

— Нет. — Она заправила выбившуюся прядь рыжих волос под шапочку. — Они позволили ему позвонить мне… как раз перед твоим приходом. Он был в ярости после общения с тобой. Он категорически не согласен со всем, что ты сказал.

"Видимо, они рассказали ему о моем заключении", — подумал тогда Фурлоу.

— Теперь он знает, что ему будет трудно выдавать себя за нормального человека, — сказал он вслух. — Естественно, он в ярости.

— Энди… ты вполне уверен?

Она коснулась его руки, и он осторожно сжал ее влажную ладонь.

— Ты уверен… — вздохнула она. — Я чувствовала, как это приближается. — Она еще раз вздохнула. — Я не рассказывала тебе о Рождестве.

— О Рождестве?

— Канун Рождества, Мой… Я вернулась домой с дежурства. Ты помнишь, у меня было вечернее дежурство? Он расхаживал по комнате, разговаривая сам с собой… Говорил ужасные вещи о матери. Я слышала, как она плачет наверху, у себя в комнате. Я… я, кажется, закричала на него, назвала его лжецом. — Она дважды глубоко вздохнула. — Он… ударил меня, отбросил на елку… все посыпалось на пол… — Она закрыла глаза рукой. — Он раньше никогда не бил меня — всегда говорил, что не верит в пользу тумаков: его ведь так часто били, когда он был ребенком.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Я… мне было стыдно… Я подумала… — Она поежилась. — Я пошла в клинику и рассказала доктору Вейли, но он сказал… у женатых людей часто бывают конфликты, драки…

— Похоже на него. Твоя мать знает, что он ударил тебя?

— Она слышала, как он, выходя, чуть не сорвал дверь с петель. Он не возвращался домой всю ночь. Рождественскую ночь! Она… она слышала шум. Когда он ушел, она спустилась и помогла мне убрать в комнате.

— Жаль, что я не знал об этом случае, когда разговаривал с…

— Что бы это тебе дало? Все защищают его, даже мама. Знаешь, что она мне сказала, когда помогала убирать? "Твой отец очень больной человек, Рути!" Защищала его!

— Но ведь она понимает…

— Она имеет в виду не психическое расстройство. Доктор Френч предполагает, что у него прогрессирующий склероз, а он не хочет ложиться в больницу на обследование. Она знает об этом и именно это она имела в виду. Только это!

— Рут… — Он мысленно взвесил то, что собирался сказать. — Рут, тяжелые заболевания этого типа, например склероз Менкенберга, часто сопровождаются искажением личности. Тебе это известно?

— Я… он не хочет слушать советов, лечь в больницу или еще что-нибудь. Я говорила с доктором Френчем… Вейли. Он не оказал никакой помощи. Я предупредила мать — о возможности насилия…

— Может быть, ей лучше…

— Они женаты двадцать семь лет. Я не могла убедить ее, что он действительно может причинить ей зло.

— Но он же ударил тебя, бросил тебя на пол.

— Она сказала, что я спровоцировала его…

Воспоминания, воспоминания… Маленький грязный уголок больничного буфета — он только что видел его так же отчетливо, как сейчас видит эту темную улицу рядом с домом, где Рут жила с Невом.

Он снова оглядел молчаливый дом, окна которого светились за туманной пеленой дождя. Пока он смотрел, между домом Рут и соседним, слева, появилась женщина в блестящем дождевике. Сначала он подумал, что это Рут, и наполовину высунулся из машины, но она приблизилась, и он разглядел, что это — пожилая женщина в плаще, накинутом прямо на пижаму. На ногах у нее были комнатные туфли.

— Эй, вы там! — позвала она, помахав Фурлоу.

Тот вылез из машины. Холодные капли дождя падали ему на голову, стекали по лицу. Он почувствовал, что случилась какая-то беда.

Тяжело дыша, женщина почти подбежала к нему и остановилась в нескольких шагах; дождь тонкими струйками стекал с ее седых волос.

— Наш телефон не работает, — сказала она. — Муж побежал к Иннесам, чтобы позвонить от них, но я подумала, вдруг все телефоны не работают, вот, я и вышла…

— Зачем вам нужен телефон? — спросил он внезапно севшим голосом.

— Мы живем рядом. — Она махнула рукой в сторону дома. — С нашей кухни виден внутренний дворик Хадсонов. Я увидела его там и выбежала… Он мертвый.

— Рут… Миссис Хадсон?

— Нет, мистер Хадсон. Я видела, как она недавно зашла в дом, но сейчас ее не видно. Надо позвонить в полицию.

— Да, да, конечно. — Он шагнул к дому.

— Ее там нет, говорю вам. Я обежала дом кругом.

— Может быть… Может быть, вы не заметили…

— Мистер, произошел кошмарный несчастный случай. Возможно, она побежала за помощью.

— Несчастный случай? — Он повернулся и внимательно посмотрел на нее.

— Он свалился в одну из стеклянных дверей и, похоже, перерезал артерию. Она, наверное, побежала за помощью.

— Но… я был здесь снаружи к…

Патрульная полицейская машина выехала слева из-за угла, красная мигалка была включена. Она затормозила рядом с его машиной. Два офицера выскочили наружу. Фурлоу узнал одного — Мейбек, Карл Мейбек, худой, узколицый, угловатый мужчина. Неуклюже ступая по газону, он подошел к Фурлоу, а его напарник двинулся к женщине.

— О… доктор Фурлоу, — произнес Мейбек. — Не узнал вас. Он остановился, глядя Фурлоу в лицо. — Что произошло? Нам позвонили, сообщили что-то о несчастном случае. "Скорая" сейчас подъедет.

— Вот эта женщина, — Фурлоу указал на нее, — говорит, что Нев Хадсон умер, свалившись на какое-то стекло. Может быть, она ошибается. Не следует ли войти внутрь и…

— Немедленно, док.

Мейбек прошел по дорожке, ведущей к входной двери. Дверь оказалась запертой.

— Надо обойти с другой стороны, — подала голос женщина, стоявшая позади них. — Калитка во внутренний дворик открыта.

Они сбежали обратно по ступенькам и бросились за угол, задевая мокрые ветки кустарника, росшего вокруг дома. Фурлоу двигался в каком-то полузабытьи. "Рут! Боже мой, где ты?" Он поскользнулся на мокрых камнях дворика, по удержался на ногах и широко открытыми глазами уставился на залитую кровью фигуру, которая еще недавно была Невом Хадсоном.

Мейбек выпрямился, бегло осмотрев тело.

— Готов. — Он посмотрел на Фурлоу. — Как давно вы здесь находитесь, Док?

— Он привез миссис Хадсон с полчаса назад. — Соседка поторопилась принять участие в разговоре. Она встала рядом с Фурлоу. — Он наверняка мертв, правда? — В ее голосе явка слышалось удовлетворение.

— Я… я ждал в машине, — произнес Фурлоу.

— Точно, — сказала женщина. — Мы видели, как они подъехали. Я думала, будет очередная ссора между Хадсоном и его миссис. Я слышала треск, когда он упал, но была в этот момент в ванной. Я выскочила оттуда прямо на кухню.

— Вы видели миссис Хадсон? — спросил Мейбек.

— Нигде поблизости се не было. Но вот из этих дверей шел сильный дым. Может быть, он что-то поджег. Он здорово пил, наш мистер Хадсон. Может быть, хотел открыть дверь, чтобы выпустить дым и… — Она показала на тело.

Фурлоу облизнул губы. Он осознавал, что боится зайти в этот дом. Неуверенно он произнес:

— Может быть, нам лучше посмотреть внутри. Возможно…

Мейбек поймал его взгляд.

— Да. Пожалуй, лучше это сделать.

Они услышали сирену подъехавшей "скорой помощи". Из-за угла появился другой офицер:

— "Скорая помощь" подъехала, Карл, — объявил он. — Где… — И увидел тело.

— Скажи им, чтобы ничего здесь не трогали, — сказал Мейбек. — Мы посмотрим внутри.

Другой офицер подозрительно покосился на Фурлоу.

— Это доктор Фурлоу, — представил Мейбек.

— О! — Офицер повернулся к приближающимся людям в белых халатах.

Мейбек первым вошел в дом.

Фурлоу сразу же заметил одежду Рут, разбросанную по кровати. Грудь его пронзила острая боль. Та женщина сказала, что Рут не было здесь, однако…

Мейбек остановился, наклонился к постели. Потом выпрямился и втянул в себя воздух.

— Чувствуете запах, док?

Фурлоу принюхался: в комнате ощущался необычный запах, похожий на запах горелой изоляции.

— Пахнет почти, как горящая сера, — заметил Мейбек. — Возможно, здесь что-то жгли. — Он осмотрелся. На ночном столике стояла пустая пепельница, но она выглядела чистой. Он заглянул в туалет, затем перешел из него в расположенную рядом ванную и вышел оттуда, покачав головой.

Фурлоу прошел в холл и остановился на пороге гостиной. Мейбек прошмыгнул мимо него и зашел в комнату. Он передвигался осторожно, но с профессиональной уверенностью; заглянул в туалет, под письменный стол. Он прикасался только к тем, предметам, которые хотел осмотреть более тщательно.

Таким образом они продвигались по дому. Фурлоу нерешительно следовал за полицейским, в страхе перед тем, что может обнаружиться за следующим углом.

Вскоре они вернулись в спальню. Врач "скорой помощи", покуривая, стоял в дверях. Он скользнул взглядом по Мейбеку.

— Нам здесь нечего делать, Карл. Коронер сейчас должен подъехать.

— Ну, и на что это похоже? — спросил Мейбек. — Можно предположить, что его толкнули?

— Похоже, что он оступился, — ответил врач. — Коврик у его ног завернулся. Не могу точно сказать о его состоянии в тот момент, но от него сильно пахнет виски.

Мейбек кивнул, соглашаясь с замеченными уликами. Было слышно, как снаружи другой офицер расспрашивал соседку.

— Я не знаю, что это было, — громко сказала она. — Это было похоже на большое облако или дым… может быть, пар. Или аэрозоль от насекомых — что-то белое и клубящееся.

"Аэрозоль от насекомых, — подумал Фурлоу, — белое и клубящееся".

В его памяти возникла роща и НЕЧТО, парящее в воздухе, что Рут восприняла за облако. Он мгновенно понял, что произошло с ней. Она не могла исчезнуть, ничего ему не сказав. НЕЧТО вторглось сюда и унесло ее прочь. Этим объясняется странный запах, присутствие непонятного объекта над рощей, интерес к ним этих зловещих существ с горящими глазами.

"Но зачем? — спросил он себя. — Чего они хотят?" Возникшую мысль сразу вытеснила следующая: "Это бред! Она была здесь, когда Нев поранился и побежала за помощью. Она у каких-нибудь соседей и сейчас вернется".

Однако рассудок подсказывал ему: "Она слишком долго отсутствует".

"Она увидела толпу и испугалась", — ответил он себе.

В дверях, за его спиной возникла небольшая суетами в комнату вошли коронер и группа из отдела по расследованию убийств. Мейбек подошел к Фурлоу и негромко сказал: "Док, они просят Вас проехать в участок и сделать заявление."

— Да, — пробормотал Фурлоу. — Конечно. — Но тут же спохватился: — Но это требуется при расследовании убийства. Надеюсь, они не думают…

— Да нет, док, обычная рутина, — сказал Мейбек. — Вы же знаете. Похоже, он выпил лишнего и оступился, но поскольку миссис Хадсон сейчас здесь нет, мы хотим быть уверены… понимаете?

— Понимаю. — Он позволил провести себя мимо неподвижно лежащего тела, которое еще недавно было мужем Рут, мимо холодно смотрящих на него людей с диктофонами и камерами.

"Муж Рут… муж Рут… — вертелось у него в голове. — Где она? Может быть, она потеряла самообладание и убежала? Но она не такой человек. Конечно, ока была в напряжении, но… Что за облако видела соседка? Почему в комнате был такой странный запах?"

Наконец они вышли на улицу. Дождь кончился, но листья кустов, росших позади дома, были еще мокрыми. В окнах соседних домов горел свет. Около дверей стояли люди и наблюдали. Белый фургончик "скорой помощи" стоял на обочине дороги напротив дома.

— Знаете, док. — сказал Мейбек, — вам не следовало бы ездить ночью в таких темных очках.

— Они… регулируются, — ответил Фурлоу. — Они не такие темные, как кажутся.

"Рут? Где ты?"

— Вы можете поехать с нами, — сказал Мейбек. — Позже мы отвезем вас к вашей машине.

— Да. — Он позволил усадить себя на заднее сидение. — А Рут… Миссис Хадсон — может быть, кто-нибудь поищет…

— Мы уже ищем ее, доктор, — сказал Мейбек. — Мы найдем ее, можете не сомневаться.

"Найдете ли? — подумал Фурлоу. — Эта штука над рощей — наблюдавшая за нами, пытавшаяся управлять нашими эмоциями… Она была. Я знаю, что она существовала. Если ее не существовало, то я не в своем уме. А я знаю, что я не сумасшедший".

Он взглянул на свои ноги, видневшиеся в тени за спинкой переднего сидения. Они промокли почти до колен после прогулки по мокрому газону.

"Джо Мерфи, — подумал он. — Джо Мерфи тоже уверен, что он не сумасшедший".

Рут проснулась на чем-то мягком, вокруг струился успокаивающий голубоватый свет. Она огляделась: кровать, шелковые теплые покрывала. Она пеняла, что лежит на кровати обнаженная… но ей тепло… тепло. Над ней располагалась овальная форма, полная сверкающих граненых кристаллов. Они меняли цвет, пока она смотрела на них — зеленые, серебряные, желтые, голубые… Они успокаивали ее.

Она чувствовала, что рядом с ней было что-то, срочно требовавшее ее внимания, но в этом ощущении присутствовал парадокс. Все ее существо подсказывало ей, что этот навязчивый предмет может подождать.

Она повернула голову направо. Откуда-то поступал свет, но она не смогла обнаружить его источника — свет неожиданно стал желтым, похожим на солнечный. Комната, в которой она находилась, выглядела довольно необычно — стена как будто состояла из рядов книг, на низком овальном столике в беспорядке лежали странные золотые предметы: кубики, прямоугольные сосуды, полусферы. В комнате было окно, вплотную к которому подступала снаружи ночная тьма. Неожиданно, поверхность окна стала металлически белой и за ним появилось лицо, смотрящее на Рут. Это было большое лицо со странной серебристой кожей, резкими угловатыми чертами, глубоко посаженными пронзительными глазами.

Рут чувствовала, что это лицо должно было испугать ее, но у нее сейчас не было сил на эмоциональную реакцию.

Лицо исчезло, и за окном возник вид на морской берег, отвесные утесы с пенящимися бурунами прибоя, мокрые камни, яркое солнце. Снова пространство стало черным, и она поняла, что эта обрамленная поверхность не может быть окном.

Перед этим странным экраном стояла необычной формы стойка на колесиках, с рядами кнопок, похожая на сюрреалистическую пишущую машинку.

Она почувствовала слева дуновение сквозняка. С тех пор, как она проснулась, это было первое ощущение холода. Она повернулась в ту сторону, откуда дуло, и увидела овальную дверь. Дверь была открыта, но расположенные снаружи плотно закрытые радужные створки перекрывали доступ в комнату. В дверях стояла приземистая фигура в зеленом трико. Рут узнала лицо, недавно смотревшее на нее. Где-то в глубине ее существа возникла следующая реакция: "Какой отвратительный, кривоногий маленький человек". Однако ее реакция внешне никак не проявилась.

Широкий лягушачий рот существа приоткрылся. Он произнес: "Я Келексел". Голос был вкрадчивый, спокойный и вызывал ощущение легкого покалывания.

Глаза существа двигались по ее телу, она заметила в его взгляде явное сексуальное влечение и удивилась, что это не вызвало у нее отвращения. Комната была какая-то уютная, граненые кристаллики меняли цвет с такой успокаивающей гармонией.

— Я нахожу тебя очень привлекательной, — сказал Келексел. — Я не припоминаю, чтобы кто-либо раньше вызывал у меня такое сильное желание.

Он двинулся к кровати. Она следила за ним глазами, наблюдая, как он манипулирует ручками машины, расположенной наверху передвижной стойки. Приятная волна прошла по ее телу, и в голове мелькнула мысль, что это странное существо, этот Келексел, должен быть интересным любовником.

Едва слышный внутренний голос воскликнул: "Нет! Нет!" и замолк.

Келексел встал рядом с ней.

— Я — Чем, — сказал он. — Это что-нибудь говорит тебе?

Она покачала головой.

— Нет. — Ее голос был очень слабым.

— Ты видела раньше таких, как я? — спросил Келексел.

В ее памяти всплыли последние несколько минут с Невом, существа, входящие в дверь. И Энди, Она понимала, что должна чувствовать при мысли об Энди, но чувствовала на деле только сестринскую привязанность. "Дорогой Энди… милый, дорогой человек".

— Ты должна отвечать мне, — произнес Келексел. В его голосе ощущалась колоссальная внутренняя сила.

— Я видела… троих… в моем доме… которые…

— А, трое, которые доставили тебя сюда, — сказал Келексел. — Но до этого, ты видела кого-нибудь из нас до этого?

Она подумала о роще, вспомнила описания Энди (добрый, внимательный Энди!), но ведь сама она не видела там этих существ.

— Нет, — сказала она.

Келексел поколебался, взглянул на индикаторы манипулятора, который контролировал эмоции женщины. Она говорила правду. Все же не следовало ослаблять внимание.

— Так, значит, тебе ничего не говорит то, что я — Чем? — спросил он.

— Кто… такие Чемы?

Сейчас какая-то часть ее испытывала сильное любопытство. И любопытство боролось с чувством приятной расслабленности, которая возникла при разговоре с Келекселом. Какое же простодушное существо! Упоительно простодушное существо.

— Ты еще это узнаешь, — сказал Келексел. — Ты сильно привлекаешь меня. Мы, Чемы, хорошо относимся к тем, кто доставляет нам удовольствие. Ты не можешь вернуться к своим друзьям, но, разумеется, это не навсегда. Однако, ты получишь компенсацию. Служить Чемам — большая честь.

"Где сейчас Энди? — подумала Рут. — Дорогой, милый Энди".

— Очень привлекательна, — промурлыкал Келексел. Повинуясь неосознанному порыву, он вытянул палец и дотронулся до ее правой груди. Какая у нее упругая и приятная кожа. Палец осторожно коснулся соска, прополз по ее шее, плечу, подбородку, губам, волосам.

— У тебя зеленые глаза, — сказал Келексел. — Мы, Чемы, очень любим зеленый цвет.

Рут проглотила слюну. Осторожное скольжение пальца Келексела наполнило ее восторгом. Его лицо притягивало ее взгляд. Она подвинулась к нему, дотронулась до его руки. Какой твердой и сильной была эта рука! Она встретила пронизывающий взгляд его карих глаз.

Индикаторы манипулятора показали Келекселу, что женщина уже полностью подчинена его воле. Понимание этого возбудило его. Он улыбнулся, показывая квадратные серебристые зубы.

— Я задам тебе еще много вопросов, — сказал он. — Попозже.

Рут казалось, что она погружается в озеро расплавленного золота. Ее внимание было сосредоточено на кристаллах, сверкающих над кроватью. Голова Келексела на секунду закрыла их калейдоскопическое движение, и она почувствовала, как его лицо прижалось к ее груди. По поверхности золотого озера прокатились волны вселяющего ужас экстаза.

— О Господи, — прошептала она. — О Господи! О Господи!

"Как приятно поклонение в такие моменты", — подумал Келексел. Сейчас он испытывал от женщины наивысшее наслаждение, чем когда-либо.

Оглядываясь на несколько прожитых среди Чемов дней, Рут глубоко удивлялась себе самой. Постепенно она начала осознавать, что Келексел управляет ее реакциями с помощью своих диковинных устройств, но теперь она сама хотела, чтобы ею управляли. Сейчас самым важным для нее было, чтобы Келексел возвращался к ней пообщаться, поговорить и удовлетворить свои желания.

В ее глазах он стал значительно привлекательнее. Ей доставляло удовольствие смотреть на его конусообразное тело. Выражение его квадратного лица ясно давало понять об испытываемых по отношению к ней чувствах.

"Он действительно любит меня, — думала она. — Для того, чтобы получить меня, он пошел на убийство Нева".

В ее абсолютном одиночестве и полной зависимости от малейшей прихоти Келексела было даже нечто приятное. Она пришла к пониманию того, что наиболее могущественной структурой на Земле в сравнении с Чемами является муравейник. К настоящему времени она получила необходимые познания и могла достаточно свободно говорить на общем языке Чемов и на наречии обитателей корабля.

Главным раздражителем для нее теперь были воспоминания об Энди Фурлоу. В определенный момент Келексел начал ослаблять воздействие манипулятора (ее реакции не были безупречны), и она смогла вспоминать Энди с все возрастающей ясностью. Однако факт ее беспомощности ослаблял осознание вины, и вскоре Энди стал все реже и реже возникать в ее мыслях, пока в один прекрасный день Келексел не притащил ей пространственный репродьюсер.

Келексел извлек для себя уроки, общаясь с Суби. Он помнил, что любая деятельность замедляет процесс старения у смертных существ, поэтому попросил у Юнвик репродьюсер для Рут и получил для нее доступ в архивы корабля.

Устройство было установлено в комнате Рут. Обстановка комнаты уже отражала вкусы и привязанности хозяйки, благодаря предупредительности Келексела. Рядом теперь располагалась ванная и гардеробная. Рут получала любую одежду, драгоценности, еду, стоило ей только попросить. Келексел выполнял любую ее просьбу, понимая, что одурманен ею, и испытывал от этого огромное удовольствие. Он усмехался, когда ловил на себе иронические взгляды членов экипажа. Им всем следовало бы завести себе объекты для наслаждения с этой планеты. Он предполагал, что аборигены мужского пола являлись столь же привлекательными для женщин Чемов, относил это также к достоинствам места и видел в этом одну из причин процветания Фраффина.

Постепенно мысли о цели его пребывания здесь отступили на второй план. Он знал, что Первородные поймут его, когда он опишет им и покажет свою чудесную игрушку. И, кроме того, — что есть время для Чемов? Следствие будет продвигаться, только чуть медленнее, чем предполагалось… раньше.

Сначала пространственный репродьюсер испугал Рут. Она трясла головой, когда Келексел пытался объяснить ей его назначение и принцип работы. Как он работает3 еще можно было понять. Но ЗАЧЕМ он работает, ото было безусловно выше ее понимания.

Однажды после полудня, — хотя понятия дня и кечи на корабле были достаточно условны, — она сидела перед устройством в своей комнате. После полудня для нее означало, что {вне зависимости от его таинственных занятий) Келексел проведет с ней некоторое время, необходимое для отдыха и расслабления. Рут комфортабельно устроилась в удобном кресле управления. Освещение в комнате было приглушено, и внимание Рут сконцентрировалось на устройстве,

Само устройство и аппаратура управления мало соответствовали привычным представлениям Рут о машинах. В подлокотниках кресла слева и справа располагались кнопочки и переключатели, окрашенные в кодовые цвета — желтые, красные, серые, черные; ряды оранжевых и белых клавиш напоминали пианино. Прямо перед нею располагалась овальная платформа с мерцающими линиями, которые тянулись от рядов кнопок.

Келексел стоял позади, держа руку на ее плече. Он ощущал определенную гордость, демонстрируя чудеса цивилизации Чемов своей новой любимице.

— Используй голосовые или кодовые команды, для того чтобы выбрать время и место действия, — говорил он. — Так же, как это делал я. Устройство воспринимает команды на языке Чемов и на твоем языке. Этот репродьюсер предназначается для корректировки историй и выглядит довольно сложно, но ты можешь не обращать внимания на панели управления. Они не подсоединены. Помни, сначала нужно получить доступ в Архив, нажав вот эту кнопку.

Он нажал на оранжевую кнопку справа от нее.

— Когда ты выберешь сюжет, зафиксируй его вот так. — Он снова показал. — Теперь можно начинать действие. — Он нажал крайнюю белую кнопку на левом подлокотнике.

На овальном сцене перед ней возникла толпа людей, фигуры которых были примерно в четвертую часть нормального роста. Чувство безумного возбуждения, передаваемое сверхчувствительной паутиной, царило над толпой. Рут сидела как раз в центре паутины и эмоции толпы концентрировались на ней.

— Ты сейчас ощущаешь эмоции существ, находящихся на сцене, — сказал Келексел. — Если уровень эмоций слишком высок для тебя, его можно уменьшить, повернув вот этот рычажок под левой рукой.

Он повернул ручку на подлокотнике. Возбуждение несколько ослабло.

— Они настоящие? — спросила она.

Толпа напоминала мозаику из разноцветных камешков в полосе прибоя — мелькали голубые камзолы, красные колпаки, грязные лохмотья, звездочки пуговиц, эмблемы, треугольные шляпы с красными кокардами. Что-то странно знакомое было в этой сцене, и Рут почувствовала приступ внезапного страха. Бой барабанов прошлого звучал в ее голове.

— Это настоящая жизнь? — снова спросила она, повысив голос.

Теперь толпа бежала, тысячи ног стучали по мостовой. Смуглые ноги женщин мелькали из-под длинных юбок.

— Настоящая? — удивленно переспросил Келексел. — Какой странный вопрос. Возможно, происходящее реально… в ощущениях. Такой вопрос может прийти в голову только существу из твоего мира. "Настоящая" — как странно. Подобная мысль никогда не приходила мне в голову.

Толпа бежала через парк. Келексел склонился к плечу Рут, попадая в центр переплетения нитей пространственной паутины. Здесь ощущался запах мокрой земли, острый запах пота от напряженных человеческих тел. Быстро, решительно бежали они по дорожкам парка, траве, сминая желтые цветы на клумбах. Влажный ветер, топот ног, лепестки цветов — это движение захватывало, приковывало внимание.

Точка обзора смещалась назад, назад, назад. Сцена уже представляла собой булыжную мостовую, ведущую к высоким каменным бастионам. Толпа бежала к серым, покрытым грязью стенам.

— Похоже, они штурмуют цитадель, — произнес Келексел.

— Бастилия, — прошептала Рут. — Это Бастилия.

Понимание происходящего гипнотизировало ее. Это был настоящий штурм Бастилии. Сейчас она перенеслась в 14 июля 1789 года, когда выстроенные в боевой порядок солдаты устремились навстречу толпе. Она слышала стук копыт по булыжнику, грохот выстрелов, ржание лошадей, проклятия.

Рут вцепилась в подлокотники кресла. Неожиданно Келексел шагнул вперед и нажал на серую кнопку слева от нее. Сцена потемнела.

— Я хорошо помню этот сюжет, — заметил он. — Одно из самых удачных произведений Фраффина. — Он провел рукой по волосам Рут. — Ты поняла теперь, как он работает? Управлять им достаточно просто, но он доставит тебе немало удовольствия.

"Удовольствия?" — подумала Рут.

Она медленно повернулась и взглянула на Келексела. В ее глазах застыл ужас. "Штурм Бастилии — произведение Фраффина!" Имя Фраффина было известно ей. Келексел объяснял, как строится работа на Корабле историй.

Корабль историй!

Раньше она никогда не пыталась проникнуть в смысл этого названия.

Корабль историй.

— Обязанности требуют в настоящий момент моего присутствия в другом месте, — сказал Келексел. — Надеюсь, ты будешь получать удовольствие, забавляясь этим устройством.

— Я… думала, ты намерен побыть, — произнесла она. Ее вдруг испугала перспектива остаться один на один с этой машиной. Она чувствовала смешанный со страхом интерес к воссоздаваемой реальности, где ей могли открыться вещи, которые она не в силах была вынести. Она чувствовала также, что действительность пространственного репродьюсера может спалить ей душу. Устройство было диким, опасным, и она не могла ни контролировать его, ни обуздать собственное желание пользоваться им.

Рут завладела рукой Келексела и с трудом изобразила на лице просительную улыбку: "Пожалуйста, останься".

Келексел заколебался. Выражение лица его любимицы было сейчас обещающим и очень привлекательным, но цепочка мыслей, пришедших ему в голову после общения с Юнвик, продолжала вытягиваться в любопытный порядок. Над ним довлела сейчас ответственность за свою миссию, за проведение следствия. Юнвик — бесстрастный и лаконичный хирург корабля — могла оказаться слабым звеном в организации Фраффина. Келексел ощущал потребность испытать новую дорожку.

— Мне очень жаль, — сказал он, — но я должен идти. Как только смогу, вернусь.

Она поняла, что не сможет удержать его и отступила, повернувшись лицом к пугающему искушению, заключенному в этой машине. Келексел вышел, и она осталась наедине с репродьюсером.

Чуть помедлив, она произнесла: "Сюжет из текущей жизни, последняя продукция". И нажала соответствующие кнопки.

Овальная сцена покрылась почти непроницаемой тьмой, лишь по периметру слабо светились желтые огоньки. Маленькая голубая точка возникла в центре сцены, сверкнула белая вспышка, и вот уже там стоял у зеркала человек, он брился опасной бритвой. У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что узнаёт его. Это был Энтони Бонделли, адвокат ее отца. Глубоко вздохнув, она попыталась совладать с собой и отогнать возникшее мерзкое ощущение подглядывания в замочную скважину.

Бонделли стоял спиной к ней, но она видела его лицо в зеркале. Лицо было загорелым, блестящие черные волосы зачесаны назад над высоким, но узковатым лбом. Под тонким носом с широкими ноздрями чернела тонкая полоска усов. Рот был маленьким, а подбородок непропорционально крупным. Весь его облик излучал благодушие.

Невнятные выкрики послышались где-то на заднем плане. Бонделли прервал бритье и по-петушиному повернул голову. Затем он повернулся всем корпусом и прокричал в открытую дверь справа от него:

— Кажется, пришел газетчик. Пусть сын выйдет и заберет почту.

Снова взялся за бритье, пробурчав себе под нос:

— Экстренный выпуск — значит, в городе произошло какое-то заметное событие. — Он повысил голос: — Мардж! Включи радио. Может, поймаешь передачу новостей!

Рут почувствовала знакомые запахи: аромат мыла, который перебивал запах поджариваемого мяса. Реальность этой сцены заставила ее застыть, выпрямившись в кресле.

В дверях ванной комнаты появилась женщина, одетая в шелковый китайский халат. Она читала газету, держа се в руках.

Сердце Рут сжалось в предчувствии чего-то ужасного. Она хотела выключить аппарат, но не смогла найти в себе сил пошевелиться.

— Тони! — воскликнула Мардж Бонделли. Ее круглое лицо перекосилось от неожиданного потрясения.

Бонделли, задрав голову, тщательно скреб — лезвием нижнюю сторону подбородка.

— В чем дело?

Его жена подняла голову. Взгляд ее голубых глаз был тусклым, остекленевшим.

— Вчера ночью Джо Мерфи зарезал Адель!

— Су! — Тоненькая красная полоска появилась на шее Бонделли. Не обращая на это внимания, он бросил бритву в раковину и схватил газету.

Рут почувствовала, что дрожит. "Все, как в кино, — сказала она себе. — Это не происходит сейчас на самом деле". И тут же следующая мысль сверкнула у нее в голове: "Убийство матери — это произведение Фраффина!" Возникшая острая боль в груди не давала ей как следует вздохнуть.

— Этот ужасный нож! — прошептала жена Бонделли.

Рут казалось, что она находится среди действующих лиц этой сцены, в полной мере разделяя ужас и потрясение четы Бонделли. Ей были хорошо видны фотографии в газете: лица ее матери и отца… диаграммы с белыми крестами и стрелками. Она приказала себе отвернуться и не смогла пошевелиться.

Бонделли сложил газету и сунул ее в карман пальто, висевшего за дверью ванной комнаты.

— Завтракать не стану, — сказал Бонделли. — Еду в контору.

— Ты порезался, — заметила его жена. Она взяла из аптечки тюбик с кровеостанавливающей мазью и выдавила немного на палец. — Стой спокойно, не то я испачкаю тебе воротник. — Она ткнула его в подбородок. — Тони… не совался бы ты в эту историю. Ведь ты не занимаешься уголовными делами.

— Но ведь я защищаю интересы Джо Мерфи с тех пор как… Ой! Проклятые лезвия! Осторожней, Мардж!

— Ну ты же не можешь выйти из дому в кровавых порезах. — Она замазала ранку и положила тюбик на полочку рядом с раковиной. — Тони, у меня плохое предчувствие… Лучше держись в стороне.

— Я — адвокат Джо и так или иначе уже втянут в это дело.

Рут вдруг почувствовала, что снова владеет своим телом. Она отключила репродьюсер, встала и отошла подальше от машины.

"Убийство моей матери должно развлекать Чемов!"

Она отвернулась и шагнула к постели. Но вид постели вызвал у нее отвращение. Она повернулась к ней спиной. Беззаботность, с которой Келексел позволил ей сделать это открытие, вызвала бешеную ярость. Его это не волновало. Хуже того, он об этом и не подумал. Все это не касалось его, не удостоилось его внимания. Чувства и страдания жалких существ могли вызвать у него лишь пренебрежение, отвращение.

Рут опустила глаза и обнаружила, что заломила себе руки. Она оглядела комнату. Здесь должно быть какое-то оружие, что-то, чем можно поразить этого отвратительного… Она опять увидела постель. Вспомнила о золотом экстазе, который она испытала на этой постели и внезапно возненавидела свое тело. Ей захотелось растерзать свою плоть. Слезы струились из ее глаз.

"Я убью его!"

Но Келексел говорил, что Чемы невосприимчивы к насилию, им нельзя повредить по одиночке. Они бессмертны. Их нельзя убить. Оки никогда не умирают.

Эти мысли заставили Рут почувствовать себя ничтожной частицей, пылинкой, потерянной, одинокой, обреченной. Она упала на кровать, повернулась на спину и уставилась на сверкающие кристаллики аппарата, с помощью которого, как ока теперь знала, Келексел контролирует ее состояние. Под плащом у него был спрятан маленький пульт, связанный с устройством над ее кроватью. Она однажды видела, как он пользовался им.

Подумав о контрольном устройстве, она вдруг ясно представила, что произойдет, когда Келексел вернется. Она еще раз покорится ему. Золотой экстаз погасит все другие чувства. Она снова будет подлизываться к нему, добиваться его внимания.

— О Боже! — прошептала она.

Она повернулась и взглянула на репродьюсер. Там содержалась запись гибели ее матери — она была уверена в этом. Хватит ли у нее сил воспротивиться страшному искушению увидеть эту сцену?

Какое-то шипение послышалось позади нее, она резко повернулась на кровати и глянула на дверь.

Юнвик стояла на пороге комнаты, ее лысая голова блестела в желтом свете. Рут оглядела маленькую фигуру, холмики грудей, короткие толстые ноги в зеленом трико.

— Ты в беде, — произнесла Юнвик. Ее голос звучал профессионально уравновешенно, успокаивающе. Он был так похож на голоса многих других докторов, что Рут захотелось закричать, разрыдаться.

— Что ты делаешь здесь? — резко спросила Рут.

— Я — Врач корабля, — спокойно продолжала Юнвик. — Моя работа в основном состоит в том, чтобы приносить пользу. Ты нуждаешься во мне.

"Они выглядят, как карикатуры на людей", — подумала Рут.

— Уходи, — произнесла она вслух.

— У тебя проблемы, и я могу помочь тебе, — сказала Юнвик,

Рут села на кровати.

— Проблемы? Почему у меня должны быть проблемы? — Она чувствовала, что ее голос звучит истерично.

— Этот болван Келексел оставил тебе репродыосер с неограниченным подбором сюжетов, — заметила Юнвик.

Рут внимательно посмотрела на женщину Чем. Есть ли у них эмоции? Существует ли какой-нибудь способ задеть их самолюбие?

— Как размножаются ваши мерзкие существа? — спросила Рут.

— Ты ненавидишь нас, да? — ответила вопросом на вопрос Юнвик.

— Что, боишься отвечать? — настаивала Рут.

Юнвик пожала плечами:

— По существу, так же, как и вы… за исключением того, что женщины лишаются органов воспроизводства на ранней стадии развития. Мы должны обращаться в центры размножения за специальными разрешениями — довольно нудная, скучная процедура. Но мы способны неплохо наслаждаться жизнью и без названных органов. — Она подошла и остановилась в шаге от постели.

— Однако ваши мужчины предпочитают женщин моего типа, — сказала Рут.

Юнвик еще раз пожала плечами.

— О вкусах не спорят. У меня было несколько любовников с твоей планеты. Одни были хороши, другие — нет. К сожалению, все вы так быстро увядаете.

— Но вы наслаждаетесь нами. Мы развлекаем вас!

— В подходящий момент, — сказала Юнвик. — Интерес к вам то возрастает, то падает.

— Но зачем вы тогда торчите здесь?

— Это выгодно, — ответила Юнвик. Про себя она отмстила, что аборигенка почти освободилась от эмоций, которые недавно владели ею. Побуждение к сопротивлению и объект для выплеска эмоций — вот все, что для этого нужно. Этими существами так просто управлять!

— Итак, мы нравимся Чемам, — сказала Рут. — Чемам нравятся истории о нас.

— Вы представляете неисчерпаемый источник самоформирующихся сюжетов. Вы можете без посторонней помощи выстраивать естественную цепь событий, поражающих самое искушенное зрительское восприятие. В то же время, эти истории подчас могут быть причиной глубокого разочарования, поэтому необходима очень тонкая корректировка в процессе подбора сюжета для демонстрации. Искусство Фраффина состоит в отборе тех неуловимых нюансов, которые забавляют и завораживают нас.

— Ты вызываешь у меня отвращение, — прошипела Рут. — Ты не человек.

— Мы — не смертные люди, — ответила Юнвик и подумала: "Интересно, находится ли уже в ней зародыш? Как она поступит, когда узнает, что должна родить Чема?"

— Но вы прячетесь от нас, — сказала Рут. Она указала на потолок. — Там, наверху.

— Когда это отвечает нашим настроениям, — сказала Юнвик. — Сейчас нам необходимо скрываться. Но тах было не всегда. Когда-то я открыто жила среди вас.

Рут чувствовала разочарование от спокойного, отстраненного тона Юнвик. Она понимала, что не сможет задеть это существо, но все же упрямо продолжала свои попытки.

— Ты лжешь, — сказала она.

— Может быть. Но я скажу тебе, что однажды была богиней Иа, вселяющей ужас в пленных евреев… в Сумерии, некоторое время тому назад. Устанавливать религиозные культы — довольно безобидное и приятное развлечение.

— Ты была богиней? — Рут задрожала. Она знала, что Юнвик говорит правду и сказанное почти не имеет значения для нее.

— Кроме того, мне приходилось выдавать себя за циркового уродца, — продолжала Юнвик. — Я участвовала во многих событиях, которые сейчас стали эпическими поэмами. Иногда мне нравится иллюзорное ощущение античности.

Рут закрыла глаза и тряхнула головой. Она не могла произнести ни слова.

— Ты не понимаешь меня, — сказала Юнвик. — Как ты можешь понять? Это наша проблема, не так ли? Когда будущее безгранично, понятия древности не существует. Ты всегда пребываешь в Бесконечном Настоящем. Когда ты начинаешь думать о своем прошлом, как о чем-то несущественном, будущее тоже не имеет значения. И тогда это может погубить нас. Корабли историй защищают нас от рокового конца.

— Вы… шпионите за нами, что ли…

— Безгранично далекое прошлое, безграничное настоящее и безграничное будущее, — произнесла Юнвик. Она чуть наклонила голову, с удовольствием прислушиваясь к своим словам. — Да, мы обладаем этим. Ваша жизнь лишь короткая вспышка, и все ваше прошлое немного длиннее, но тем не менее мы, Чемы, обретаем с вашей помощью определенное ощущение старины, ощущение прошлого, столь нужное нам. Вы даете это нам, понимаешь?

Вновь Рут отрицательно покачала головой. В этих словах присутствовал, очевидно, глубокий смысл, но ей было дано понять лишь очень малую его часть.

— Есть вещи, которые паутина Тиггиво не может нам дать, — продолжала Юнвик. — Видимо, это расплата за наше бессмертие. Паутина объединяет Чемов в единый организм — я чувствую жизнь каждого из нас, миллионов и миллиардов Чемов. Это давнее чувство, но отнюдь не древность.

Рут проглотила слюну. Это создание перескакивает с одной мысли на другую. Однако беседа дала ей время прийти в себя, и Рут почувствовала, что внутри нее формируется ядро сопротивления, уголок в ее сознании, куда можно отступать и где она будет чувствовать себя в безопасности от Чемов, что бы они ни предпринимали. Она осознала, что все еще не сможет противостоять воле Келексела, да и сейчас эта Юнвик занимается дальнейшим подавлением эмоций пленницы Чемов. Все же спасительный уголок существовал внутри нее, он становился Дольше, давал ей силы для борьбы.

— Ну, ладно, — сказала Юнвик. — Я пришла исследовать тебя. — Она приблизилась к краю кровати.

Рут глубоко, судорожно вздохнула.

— Вы наблюдали за мной с помощью ваших устройств. Знает ли Келексел об этом?

Лицо Юнвик стало совершенно бесстрастным, но в глубине души она была поражена. "Как могло это глупое существо проявлять подобную проницательность и задать столь острый вопрос?"

Рут почувствовала брешь в обороне Юнвик и воскликнула:

— Ты ведешь речь о безграничности, эпосах, но вы использовали ваш… — она сделала жест, охватывая пространство корабля, — для записи… убийства…

— Действительно! — отозвалась Юнвик. — Ну, а теперь ты расскажешь, почему Келексел расспрашивает обо мне на корабле.

Хрустальные грани над кроватью начали излучать спокойный голубоватый свет. Рут почувствовала, что слабеет. Она покачала головой:

— Я не…

— Ты скажешь мне! — Откровенная ярость проступила в чертах женщины-Чем, лысая голова отливала мокрым серебром.

— Я… не знаю, — прошептала Рут.

— Он сделал глупость, когда позволил тебе пользоваться репродьюсером с неограниченным подбором сюжетов, а мы были дураками, когда вовремя не остановили его, — сказала Юнвик. Она провела рукой по своим полным губам. — А что ты сама думаешь об этом?

Рут глубоко вздохнула, почувствовав, что напряжение несколько спало. Заветный спасительный уголок по-прежнему существовал.

— Это была моя мать, вы убили мою мать, — пробормотала она.

— Мы убили?

— Вы заставляете людей делать то, что нужно вам, — сказала Рут.

— Людей! — усмехнулась Юнвик. Ответы Рут выдавали ее мизерную осведомленность в делах Чемов. Тем не менее она была опасна. Она все еще могла послужить причиной возникновения у Келексела несвоевременного интереса к запретным областям.

Юнвик положила руку на живот Рут и быстро взглянула на манипулятор над постелью. Характер свечения контрольного индикатора вызвал у нее довольную улыбку. Несчастное существо уже несло внутри себя плод. Какой странный способ получать потомство! И какой приятный и безболезненный способ заманить в ловушку этого шпика Первородных.

Все же факт беременности Рут вызвал у Юнвик странное чувство беспокойства. Она отдернула руку, почувствовав характерный мускусный запах аборигенки. Как сильно развиты грудные железы у этого существа! А вот ее щеки выглядят впалыми, как после длительного недоедания. Свободная накидка, надетая на Рут, напомнила Юнвик греческую тунику. Это была интересная культура, просуществовавшая, к сожалению, так недолго. Так недолго!

"Я должна наслаждаться своим открытием, — подумала Юнвик. — Почему оно тревожит меня? Неужели я что-то проглядела?"

Неожиданно и необъяснимо в ее голове возникли четыре строчки из застольной песни Чемов: Давно, давно, давно, давно Когда каждый из нас был молод Мы слушали музыку нашей плоти И пение горящего солнца.

Юнвик резко тряхнула головой. Слова этой песни были бессмысленны. Она была хороша только чередованием ритмов, разгоняющих скуку.

Но может быть, когда-то эти слова что-то означали?

Линзы манипулятора над кроватью приобрели зеленоватый оттенок, потом стали излучать мягкий красный свет.

— Отдохни, дитя, — сказала Юнвик. Она необычно мягко погладила Рут по обнаженной руке. — Расслабься и постарайся получше выглядеть к приходу Келексела.

— Просто дело в том, что для нее события приняли слишком крутой оборот, и она не выдержала и сбежала, — сказал Бонделли. Он сочувственно смотрел на Энди Фурлоу, удивляясь, почему тот выглядит столь изможденным.

Они сидели в рабочем кабинете Бонделли, обставленном полированной мебелью из дорогой древесины, в застекленных шкафах тонкой работы стояли на полках книги в кожаных переплетах, по стенам были развешаны дипломы в тонких темных рамках и фотографии известных людей с их автографами. Только что наступил полдень, ярко светило солнце.

Фурлоу сидел сгорбившись, опираясь на колени, руки были плотно сжаты в замок. "Я не смею рассказывать Бонделли о моих подозрениях, — думал он. — Не смею… не смею".

— Кто захотел причинить ей вред или похитить ее? — недоуменно спросил Бонделли. — Наверняка она поехала к друзьям, может быть, во Фриско. Или возможно другое, столь же простое объяснение. Мы услышим о ней, когда она избавится от своего страха,

— Точно также думает и полиция, — сказал Фурлоу. — Они полностью сняли с нее обвинение в смерти Нева… Физические улики…

— Сейчас нам лучше всего заняться делом Джо. Рут вернется домой, когда она будет в порядке.

"Вернется ли?" — спросил себя Фурлоу. Он не мог избавиться от ощущения, что все происходящее — кошмарный сон. Был ли он на самом деле в роще вместе с Рут? Действительно ли Нев погиб в развитие этого рокового несчастного случая? Сбежала ли Рут куда-то? И куда?

— Нам следует сейчас углубиться непосредственно в рассмотрение юридического определения невменяемости, — сказал Бонделли. — Сущность и последствия этого состояния. Правосудие требует…

— Правосудие? — Фурлоу изумленно посмотрел на своего собеседника.

Бонделли повернулся на стуле, показав свой профиль; тонкий рот казался тенью от его усов.

— Правосудие, — повторил он и вновь повернулся к Фурлоу. Бонделли гордился умением разбираться в людях и сейчас изучал Фурлоу. Кажется, психолог постепенно преодолевает свой испуг. Конечно, понятно, почему он так потрясен. Все же любит Рут Мерфи… Хадсон. Ужасное происшествие, но все утрясется. Всегда так бывает. Все окончательно встанет на свои места в суде.

Фурлоу глубоко вздохнул, напомнив себе, что Бонделли не специализируется на уголовных делах.

— Нас больше должно интересовать реальное положение вещей, — произнес он. В его голосе послышалось циничное отвращение. "Справедливость!" — Официальное определение психического состояния — это чепуха. Важно то, что общество требует казни виновного, а наш окружной прокурор мистер Парет должен скоро переизбираться на должность.

Бонделли был потрясен:

— Закон выше этого! — Он тряхнул головой. — И не может все общество быть против Джо Мерфи. Почему они должны быть против?

Фурлоу ответил тоном, которым обращаются к непослушному ребенку:

— Потому что они боятся его.

Бонделли позволил себе взглянуть в окно — знакомые крыши, отдаленная зелень деревьев; в воздухе, около соседнего дома, появилось что-то вроде облачка дыма. Струйки дыма свивались в кольца, образуя интересный узор на переднем плане. Он снова переключил свое внимание на Фурлоу и произнес:

— Вопрос в том, как может сумасшедший осознавать свои поступки и их последствия? Я хочу, чтобы вы опровергли такую возможность.

Фурлоу снял очки, осмотрел их и снова надел. Очки четко очерчивали контуры предметов и падающие на них тени.

— Сумасшедший не думает о последствиях своих действий, — сказал он. Одновременно он спросил себя, готов ли он всерьез принять участие в безумных проектах Бонделли по защите Джо Мерфи.

— Я придерживаюсь мнения, что мы можем опереться на самобытные взгляды лорда Котенхема. — Бонделли повернулся, вытащил из шкафа позади себя толстенную книгу, положил на стол и открыл на заложенной странице.

"Он не может быть серьезным", — подумал Фурлоу.

— Вот, что пишет лорд Котенхем, — сказал Бонделли. — "Неправильно следовать любой доктрине, которая предполагает наказание для субъекта, действующего в состоянии помешательства. Нельзя себе представить, чтобы человек, не способный отличить плохое от хорошего или отдавать себе отчет в своих действиях, обязан был нести ответственность как с моральной, так и с юридической точки зрения. Я считаю нереальным, что какой-либо субъект может находиться в заблуждении о своей вменяемости фактически, если он не может быть невменяемым".

Бонделли захлопнул книгу и уставился на Фурлоу с победным видом, как будто говоря: "Вот! Решение найдено!"

Фурлоу откашлялся. Становилось все более очевидным, что Бонделли живет в мире грез.

— Все, что вы сказали, бесспорно, — заметил Фурлоу. — Но разве нельзя допустить, что в случае, если наш уважаемый окружной прокурор подозревает, или, прямо говоря, даже уверен в невменяемости Джо Мерфи, он сочтет более целесообразным казнить такого человека, чем помещать его в лечебницу.

— Боже всемогущий! Почему?

— Двери психиатрических лечебниц иногда открываются, — сказал Фурлоу. — Парент был избран для того, чтобы защищать здешнее общество, если потребуется, то и от него самого.

— Но ведь Мерфи несомненно сумасшедший!

— Вы не хотите выслушать меня, — сказал Фурлоу. — Конечно, он сумасшедший. Именно этого люди и боятся.

— Но разве психология не должна…

— Психология! — фыркнул Фурлоу. Потрясенный Бонделли молча смотрел на Фурлоу.

— Психология — это лишь один из современных предрассудков. — сказал Фурлоу. — Она ни черта не может сделать для таких людей, как Джо. Мне очень жаль, но это правда, и лучше, чтобы это стало ясно прямо сейчас.

— Если вы то же самое сказали Рут Мерфи, понятно почему она убежала, — заметил Бонделли.

— Я сказал Рут, что помогу ей, чем только смогу.

— Довольно странная у вас манера помогать.

— Смотрите, — сказал Фурлоу. — Сейчас общество нашего города готово к вооруженной защите своих домов, люди напуганы, возбуждены. Мерфи сейчас воплощает все их скрытые грехи. Они хотят, чтобы он умер. Они хотят устранить из своей жизни это психологическое давление. Невозможно подвергнуть весь город психоанализу.

Бонделли начал нетерпеливо постукивать пальцами по столу.

— Так собираетесь вы или нет помочь мне доказать, что Джо — сумасшедший?

— Я сделаю все, что смогу, но вы, очевидно, знаете, что Джо отвергает такую форму защиты?

— Знаю! — Бонделли подался вперед, держа руки на столе. — Проклятый дурак вскипает при малейшем намеке на то, чтобы привести в качестве оправдания его психическое состояние. И продолжает толковать о каких-то неписаных законах!

— Эти идиотские обвинения против Адель, — кивнул Фурлоу. — Джо делает все, чтобы максимально усложнить задачу подтверждения его невменяемости.

— Нормальный человек попытался бы сейчас выдать себя за умалишенного, лишь бы спасти свою жизнь, — сказал Бонделли.

— Не забывайте то, что вы сейчас сказали, — произнес Фурлоу. — Джо ни под каким видом не принимает идею своего сумасшествия. Если принять это во внимание — особенно как настоятельное требование, — то он окажется перед фактом, что его насильственные действия ничем не оправданы и бессмысленны. Чудовищность подобного допущения окажется гораздо хуже, чем простое сумасшествие. Сумасшествие для него гораздо предпочтительнее.

— Расскажете ли вы это суду присяжных? — тихо спросил Бонделли.

— Мерфи считает, что безопаснее отстаивать свою нормальность?

— Да.

Фурлоу пожал плечами:

— Кто знает, чему поверят присяжные? Джо может представлять собой пустую внутри оболочку, но эта оболочка может оказаться чертовски твердой. И у нас не будет средства пробить ее. Каждая частичка его существа сконцентрирована сейчас на необходимости показаться нормальным, добиться иллюзии нормальности равно как для себя, так и для других. Смерть для него значительно более предпочтительна, чем обратное допущение… прямо по Оскару Уайльду.

— Каждый человек убивает то, что он любит, — прошептал Бонделли. Он опять отвернулся и посмотрел в окно. Облачко дыма все еще оставалось на месте. Он вскользь подумал о том, что где-то под его окнами рабочие смолят крышу.

Фурлоу посмотрел на палец Бонделли, постукивающий по столу.

— Тони, вас губит то, что вы — один из этих ужасных детей Г.К.Честертона. Вы чисты и простодушны, и уважаете правосудие. Большинство из нас безнравственны и больше склоняются к милосердию.

Как будто не расслышав, Бонделли сказал:

— Нам нужно какое-то простое и изящное доказательство для присяжных. Они должны быть ошеломлены… — Он прервался и пристально посмотрел на Фурлоу. — А ваше предвидение поведения Мерфи хорошо для этого подходит.

— Слишком специфично, — ответил Фурлоу. — Присяжные не воспримут этого доказательства, потому что ничего не поймут. Присяжные не прислушиваются к тому, чего они не понимают. Их мысли заняты фасоном одежды, жуками на клумбе с розами, что будет на ленч, где провести отпуск.

— Но вы предсказывали случившееся, не так ли? Рут правильно передала мне ваши слова?

— Психический срыв — да, я предсказывал его. — Слова прозвучали, почти как вздох. — Тони, вы внимательно слушаете, что я вам говорю? Это преступление на почве секса — кинжал, насилие…

— Он сумасшедший?

— Конечно, он сумасшедший!

— И с юридической точки зрения?

— С любой точки зрения.

— Значит у нас есть юридический прецедент для…

— Важнее психологический прецедент.

— Что?

— Тони, если я что и понял с тех пор, как стал судебным психологом, так это то, что присяжные гораздо больше времени уделяют тому, чтобы уловить отношение судья к подсудимому, чем выслушиванию адвокатов. Они до отвращения внимательны к мнению судьи. А судья в нашем деле будет, очевидно, принадлежать к местному обществу. Общество хочет навсегда избавиться от Джо — lt;ж должен умереть. Мы можем до посинения доказывать, что он не в своем уме. Ни один из этих добропорядочных людей не примет наши доказательства, даже если в глубине души будет чувствовать их правоту. Фактически, пытаясь доказать безумие Джо, мы ускорим вынесение приговора.

— Вы хотите сказать, что не можете публично заявить, что предупреждали о психической ненормальности Джо, но власти отказались принять меры, поскольку этот человек принадлежал к верхушке местного общества?

— Конечно, не могу.

— Думаете, вам не поверят?

— Не имеет никакого значения, поверят мне или нет.

— Но если они поверят…

— Я уже сказал вам, Тони, чему они скорее всего поверят, и удивлен, что вы, адвокат, не можете этого понять. Они поверят, что у Парета есть доказательства неверности Адель, но некоторые юридические тонкости, возможные уловки с вашей стороны препятствуют оглашению этих грязных деталей. Они поверят, потому что для них это самое легкое. И никакие заявления с моей стороны не смогут изменить положения.

— Так вы считаете, что у нас нет шансов?

Фурлоу пожал плечами:

— Нет, если не удастся перевести разбор дела в другой округ.

Бонделли повернулся на стуле и уставился в окно, на облачко дыма.

— Мне очень трудно поверить в то, что рассудительные, логически мыслящие люди…

— О какой рассудительности и логике присяжных может идти речь? — спросил Фурлоу.

Внезапный прилив ярости захлестнул Бонделли. Он повернулся и злобно посмотрел на Фурлоу.

— Знаете что, Энди? Тот факт, что Рут отвернулась от вас, повлиял на ваше отношение к ее отцу. Вы обещали помочь, но каждое ваше слово…

— Хватит об этом, — тихим, невыразительным голосом прервал его Фурлоу. Он дважды глубоко вздохнул. — Ответьте мне на один вопрос, Тони. Почему вы взялись за это дело? Ведь вы не занимаетесь уголовными. преступлениями?

Бонделли провел рукой по глазам. Постепенно возбуждение улеглось. Он взглянул на Фурлоу.

— Извините меня, Энди.

— Все в порядке. Так вы можете ответить на мой вопрос? Вы знаете, почему взялись за это дело?

Бонделли вздохнул и пожал плечами.

— Когда стало известно, что я представляю его интересы, двое самых значительных моих клиентов позвонили и сказали, что если мне не удастся с честью выйти из этой истории, то они откажутся от моих услуг.

— И поэтому вы защищаете Джо?

— Зашита у него должна быть лучшая из возможных.

— Вы наиболее предпочтительны?

— Я хотел обратиться в Сан-Франциско, пригласить Белли, но Джо отказался. Он считает, что и так все пройдет легко — проклятый неписаный закон.

— И, следовательно, остаетесь вы?

— Да, в этом городе. — Бонделли положил руки на стол, сжал кулаки. — Видите ли, я не смотрю на это дело так же, как вы, вовсе нет. Я думаю, что самое сложное для нас, — доказать, что он не симулирует сумасшествие.

Фурлоу снял очки и потер глаза. Они начинали болеть. Сегодня он, пожалуй, слишком много читал. Он сказал:

— Ну, что ж, у вас здесь есть зацепка, Тони. Если человек, страдающий галлюцинациями, старается не придавать им значения, у вас может возникнуть возможность добиться, чтобы он проявил себя, совершил какие-то действия под влиянием своих галлюцинаций, которые позволили бы окружающим понять его состояние. Разоблачение симулируемого сумасшествия легко сравнить с проблемой определения скрытого психоза, но, как правило, публика этого не понимает.

— Я считаю, что в нашем деле присутствуют четыре неотъемлемых признака преступления, совершенного сумасшедшим, — произнес Бонделли.

Фурлоу хотел что-то сказать, но, посмотрев на поднятую руку Бонделли с четырьмя оттопыренными пальцами, промолчал.

— Во-первых, — произнес Бонделли, — приносит ли смерть жертвы какую-либо выгоду убийце? Психопаты обычно убивают незнакомых или, наоборот, близких им людей. Видите, я провел кое-какую подготовительную работу.

— Вижу, — ответил Фурлоу.

— Адель не была застрахована, — продолжал Бонделли. Он опустил один палец. — Дальше. Было ли убийство тщательно спланировано? — Второй палец опустился. — Психи не планируют свои преступления. Либо они потом бегут куда-нибудь наудачу, либо максимально облегчают полиции задачу поймать их. Джо практически объявил о своем присутствии в конторе.

Фурлоу кивнул, мысленно взвешивая, насколько Бонделли может оказаться прав, "Неужели я неосознанно воздействовал на Рут своим отношением к ее отцу? Куда она могла провалиться?"

— Третье, — сказал Бонделли, — не слишком ли много неоправданного насилия присутствовало в этом преступлении? Сумасшедшие продолжают атаковать свою жертву, когда цель уже достигнута. Без сомнения, первый же удар кинжала убил Адель. — Третий палец опустился.

Фурлоу снова надел очки и пристально посмотрел на Бонделли. Адвокат выглядел полным решимости и очень уверенным в себе. Может ли он оказаться прав?

— Четвертое, — сказал Бонделли. — Преступники, загодя планирующие убийство, запасаются наиболее подходящим для них оружием. Псих хватает то, что попадается под руку — нож для разделки мяса, дубинку, камень, предмет мебели. — Загнув четвертый палец, Бонделли опустил кулак на стол. — Этот проклятый кинжал, насколько я припоминаю, постоянно висел на стене в его кабинете.

— Как у вас легко все складывается! — воскликнул Фурлоу. — А чем все это время занимается обвинение?

— О, они, конечно, привлекли своих экспертов.

— И среди них Вейли.

— Ваше больничное начальство?

— Его.

— Это… ставит вас… в затруднительное положение?

— Это не волнует меня, Тони. Он только составная часть общественного синдрома. Это… это одна безумная кутерьма. — Фурлоу поглядел на свои руки. — Люди склоняются к тому, что Джо лучше умереть — даже если он сумасшедший. А эксперты обвинения, которым вы машете ручкой и посылаете воздушные поцелуи, — они скажут то, что общество ХОЧЕТ от них услышать. Все, что скажет судья, будет должным образом истолковано…

— Я уверен, что можно найти беспристрастного судью.

— Да… безусловно. Но судья непременно поставит вопрос о том, был ли обвиняемый в момент совершения преступления в состоянии использовать ту часть своего рассудка, которая позволяет определить, что он творит зло. ЧАСТЬ, Тони, как будто мозг состоит из различных отделений: одно содержит разум, другое — безумие. Невозможно! Мозг — это нечто цельное. Человек не может быть душевно болен только некоторой частью своего существа — безумие поражает весь организм. Осознание зла и добра, способность выбирать между Богом и дьяволом. Это далеко не равнозначно пониманию того, что два плюс два будет четыре. Чтобы судить о добре и зле, необходимо быть цельной, неповрежденной личностью.

Фурлоу поднял голову, изучающе взглянул на Бонделли. Адвокат смотрел в окно, губы его шевелились в раздумья.

Фурлоу повернулся к окну. Он чувствовал себя совсем разбитым, разочарованным, полным отчаяния. Рут скрылась, сбежала. Это единственное логичное, разумное объяснение. Ее отец в любом случае обречен… Мускулы Фурлоу неожиданно напряглись, все внутри застыло от необъяснимого предчувствия. Он взглянул в окно.

Снаружи, в воздухе висел предмет… куполообразный объект с аккуратным круглым отверстием, находящимся как раз напротив окна кабинета Бонделли. За этим отверстием виднелись двигающиеся фигуры.

Фурлоу открыл рот, но слова застряли у него в горле. Пошатнувшись, он поднялся со стула и ощупью двинулся вокруг стола, подальше от окна.

— Энди, что с вами? — испуганно спросил Бонделли. Отвернувшись от окна, он во все глаза смотрел на него.

Фурлоу облокотился на стол, не спуская глаз с окна. Он смотрел прямо в круглое отверстие парящего предмета. Там, внутри, были глаза, сверкающие глаза. Тонкая трубка появилась в отверстии. Болезненное удушье сдавило грудь Фурлоу. Каждый вздох требовал колоссального напряжения.

"Господи! Они пытаются убить меня! — подумал он. Он чувствовал, что теряет сознание. Его грудь словно сжимали раскаленными щипцами. Как в тумане, он увидел край стола, возвышающийся над его головой. Что-то ударилось о паркет, и в его угасающем сознании промелькнуло, что это его голова. Он попытался подняться, но не смог пошевелиться.

— Энди! Энди! Что с вами? Энди! — Кажется, это голос Бонделли. Голос отдавался эхом в пространстве и постепенно затихал: — Энди… Энди… Энди…

Быстро осмотрев Фурлоу, Бонделли выпрямился и крякнул своей секретарше:

— Миссис Уилсон! Вызовите "скорую"! Кажется, у доктора Фурлоу сердечный приступ…

"Я не должен слишком уж наслаждаться своим теперешним положением, — сказал себе Келексел. — Да, у меня есть новая чудесная игрушка, но есть и служебный долг. Наступит момент, и я должен буду покинуть корабль, отказаться от всех удовольствий этого места".

Он сидел в удобном кресле в комнате Рут; на низком столике между ними стояли две чаши с ликером. Рут выглядела необычно задумчивой, тихой, потребовалось очень интенсивное воздействие манипулятора для того, чтобы вызвать у нее ответную реакцию на его присутствие. Это обеспокоило Келексела. До сих пор все так хорошо шло, она прекрасно поддавалась дрессировке, легкость, с какой она усваивала уроки, приводила его в восхищение. Сейчас она вдруг впала в первоначальное состояние, и это после того, как он преподнес ей такую интересную забаву.

На столе, рядом с ликером стояли живые цветы. Они назывались розы. Красные розы. Ликер прислала Юнвик. Его аромат приятно удивил Келексела. Словно теплый ветер, наполненный запахами экзотических растений, касался его нёба. Потребление этого крепкого, опьяняющего вещества требовало постоянной регулировки обмена веществ в его организме. Он с интересом наблюдал за Рут, удивляясь, как она может усваивать такое значительное количество ликера.

Несмотря на прилагаемые усилия по регулировке обмена веществ, общий эффект показался Келекселу приятным. Его чувства обострились, скука отступила.

Юнвик объяснила, что ликер — вино с солнечных полей "наверху, к западу от нас". Отличный местный продукт.

Келексел взглянул на серебристый купол потолка, обратил внимание на гравитационные линии, которые, подобно золотым хордам, огибали манипулятор. В комнате теперь повсюду были видны следы присутствия се очаровательной обитательницы.

— Заметила, что многие члены экипажа одеты, как ты? — поинтересовался Келексел.

— Как я могла заметить? — удивилась Рут. — Разве я когда-нибудь выходила отсюда?

— Да, конечно, — согласился Келексел. — Я и сам собираюсь примерить кое-какую местную одежду. Юнвик говорит, что предметы одежды ваших детей хорошо подходят Чемам после некоторой подгонки.

Рут наполнила свой бокал из чаши и сделала большой глоток.

"Мерзкий гном! — подумала она. — Грязный тролль!"

Келексел пил ликер из небольшой плоской бутылки. Он погрузил бутылку Б чашу, подождал, пока она наполнится и вытащил ее — янтарные капли скатывались с бутылки:

— Хорошее питье, восхитительная еда, удобная, красивая одежда — все это, плюс неповторимое наслаждение. Кто может здесь заскучать?

— Да, действительно, — пробормотала Рут. — Кто может здесь заскучать? — Она снова приложилась к бокалу.

Келексел хлебнул из бутылочки, отрегулировал обмен веществ в своем организме. Голос Рут звучал так странно. У него мелькнула мысль, не стоит ли усилить интенсивность воздействия манипулятора. "Возможно, это действие ликера?" — спросил он себя.

— Ты получила удовольствие от репродьюсера? — поинтересовался он у Рут.

"Грязный, злобный тролль!" — вертелось у нее в голове,

— Классная штука! — произнесла она, криво улыбаясь. — Почему бы тебе самому чуть-чуть не поразвлечься с ним?

— Владыки Сохранности! — воскликнул Келексел. Он только сейчас понял, что ликер парализует нервные центры Рут. Ее голова безвольно болталась из стороны в сторону. Половину содержимого своего бокала она расплескала.

Келексел привстал, осторожно отнял у нее бокал и аккуратно поставил его на стол. "Либо она не знает, как правильно регулировать обмен веществ, либо в принципе этого не умеет", — сообразил он.

— А ты любишь эти истории? — спросила Рут. Келексел начал восстанавливать в памяти по сюжетам

Фраффина те сложности, которые возникали у местных жителей при потреблении различных ликеров. Все происходило точно так же. "По-настоящему", — как сказала бы Рут.

— У-у, грязный мир, — пробормотала Рут. — Как думаешь, мы тоже часть нового сюжета? Они нас снимают своими… чертовыми камерами?

"Какая нелепая, ужасная мысль!", — с отвращением подумал Келексел. Однако, ее слова все же отозвались в его сознании. Их беседа странным образом походила на стандартные диалоги из историй Фраффина.

Келексел напомнил себе, что существа, подобные Рут, всю свою недолгую жизнь проводят в царстве грез, которые рождаются в уме Фраффина. Правда это не был чисто иллюзорный мир, потому что время от времени Чемы вмешивались в развитие событий. Мысль о том, что он вторгся в созданный Фраффином мир, мир насилия и душевных потрясений, яркой вспышкой озарила сознание Келексела. Войдя в распахнутые перед ним двери в мир Фраффина, он погубил себя. Теперь он не сможет устоять перед соблазном снова и снова повторять этот опыт.

Келексел захотел покинуть комнату, отказаться от своей новой игрушки, вернуться к исполнению задания, но тут же понял, что не сможет такого сделать. Он попытался найти объяснение происходящему, разобраться, в какую именно ловушку он попался. Ответа не было.

Он пристально посмотрел на Рут.

"Эти существа гораздо опаснее, чем кажутся. Мы привыкли думать, что они — наша собственность. На самом деле — мы их рабы!"

Сейчас все его подозрения вспыхнули с новой силой. Он внимательно осмотрел комнату. Что-то в ней было не так. Но что?

Сейчас здесь он не видел ничего подозрительного, на чем бы мог сконцентрировать свое тренированнее внимание. И этот факт выводил его из равновесия, вселял страх к неуверенность в своих силах. Он ощущал себя марионеткой в чьих-то искушенных руках. Неужели Фраффин играет им? Экипаж этого корабля сумел как-то подкупить четверых предыдущих следователей Бюро. Как? И что приготовлено для него? Без сомнения, сейчас они уже знают, что он — не обычный посетитель. Но что же они способны предпринять?

Конечно, только не насилие.

Рут начала плакать, раскачиваясь и спрятав лицо в ладони.

— Совсем одна, — всхлипывала она. — Совсем одна!

Неужели они используют ее? Неужели она служит наживкой в поставленной для него ловушке?

Сражение, которое он сейчас должен вести, имеет свои специфические особенности. Туг не открытый бой. Любой маневр противников скрыт под обманчиво спокойной наружностью, замаскирован вежливыми словами и жестами, предусмотренными этикетом. Это поединок интеллектов, применять физическую силу запрещено.

"Как они рассчитывают победить?" — спрашивал себя Келексел.

Даже если они возьмут над ним верх, они не могут не понимать, что последуют другие Келекселы. И не будет конца.

Никогда.

Никогда.

Мысли о возможном будущем одиночестве, как волны перекатывались через рифы его рассудка. Келексел знал, что за гранью рифов лежит безумие. Он прогнал опасные мысли прочь.

Рут поднялась с кресла и стояла, покачиваясь, напротив него. Келексел резко повернул ручку манипулятора. Рут замерла. Кожа на ее руках и щеках начала пульсировать. Глаза вылезли из орбит. Вдруг она бросилась к небольшому бассейну с водой в углу комнаты. Она наклонилась "ад краем бассейна и ее вырвало. Затем она возвратилась в свое кресло, двигаясь словно на пружинах. Где-то в глубине ее сознания звенел тоненький голосок: "Это не ты сейчас совершаешь поступки. Тебя вынуждают их совершать".

Келексел поднял свою бутылку и произнес:

— С помощью таких вот вещей твой мир привлекает вас. Скажи-ка мне, чем он нас отталкивает?

— Это не мир, — дрожащим голосом ответила она. — Это клетка. Это твой личный зоопарк.

— Ааа, хммм, — сказал Келексел. Он сделал маленький глоток из бутылки, но напиток потерял свой аромат.

Он опустил бутылку на стол. На его поверхности были видны оставленные ранее влажные отпечатки, Келексел задумчиво посмотрел на них. Женщина начинает оказывать сопротивление. Как такое могло произойти? Только Чемы и редкие случайные мутанты были невосприимчивы к подобному воздействию. Но даже Чемы не были полностью невосприимчивы — без защитной паутины Тиггиво и специальной процедуры, которую они проходили жри рождении.

Он еще раз внимательно изучил Рут.

Она с вызовом смотрела ему в глаза.

— Ваши жизни так непродолжительны, — начал Келексел. — Ваша история так коротка… Тем мс менее мы на вашем примере обретаем понятие древности, чего-то давно минувшего. Как это может быть?

— Счет — один-ноль в нашу пользу, — сказала Рут. Она почувствовала, что успокоилась, взяла себч в руки и теперь ею овладела какая-то сумасшедшая решимость.

— Пожалуйста, не надо больше изменять меня, — прошептала она.

Одновременно она подумала: "Что говорить дальше?" Инстинктивно она чувствовала, что не должна теперь соглашаться с этим существом, возможно даже стоит попытаться разозлить его. Ей следует открыто противостоять ему. Нельзя и дальше оставаться пассивной, уходить в себя, прячась в закрытом для Чемов уголке своего внутреннего мира.

"Не изменять ее?" — насторожился Келексел.

Он сумел расслышать в ее шепоте нотку сопротивления. Варвары всегда так говорят с цивилизованным собеседником. Мгновенно, он вновь почувствовал себя циничным представителем Федерации. Преданным слугой Первородных. Эта местная женщина не должна больше оказывать ему сопротивления.

— Как я могу изменять тебя? — поинтересовался он.

— Хотела бы я знать, — ответила Рут. — Пока я сумела понять только то, что ты считаешь меня дурой, не способной осмысленно воспринимать твои действия.

"Неужели Фраффин обучил это создание? — размышлял Келексел. — Неужели ее подготовили для меня?" Он припомнил свою первую беседу с Фраффином, ощущение угрозы.

— Говори, что Фраффин приказал тебе делать! — потребовал он.

— Фраффин? — Искреннее изумление отразилось на ее лице.

"Что же сделал с ней Директор Корабля историй?"

— Я не предам тебя, — твердо сказал Келексел.

Она облизала губы. Что бы Чемы ни говорили, ни делали, она никогда не могла их как следует понять. Пожалуй, единственное, что она хорошо усвоила, так то, что они могущественны.

— Если Фраффин совершает что-то незаконное по отношению к тебе, я должен об этом знать, — произнес Келексел. — Я все равно узнаю.

Она замотала головой.

— Все, что можно было узнать о Фраффине, мне уже известно, — продолжал Келексел. — Когда мы появились здесь, мы мало чем отличались от необученных животных. В то время Чемы могли спокойно жить среди вас, как Боги.

— Незаконное по отношению ко мне? — вдруг спросила Рут. — Что ты называешь незаконным?

— Законы, пусть примитивные, существуют в вашем обществе, — презрительно усмехнулся Келексел. — Тебе знакомы понятия законности и беззакония.

— Я никогда не видела Фраффина, — сказала она. — Только однажды на экране.

— О, ты хитрая бестия! Ну так его прислужники — что они велели тебе?

Она снова покачала головой. Кажется, в ее руках было какое-то оружие, которое она могла бы использовать против него. Узнать бы только, как.

Келексел отвернулся от нее, прошел, опустив голову, к репродьюсеру и обратно. Не дойдя до нее шагов десять, он остановился и поднял глаза.

— Он воспитал вас, выполнил по своему образцу — ИЗМЕНИЛ вас — превратил в самую лучшую собственность во Вселенной. У него уже было несколько очень заманчивых предложений о продаже — и он отверг их. Вероятно… ну, ладно, ты не поймешь.

— Отверг… почему? — еле слышно спросила она.

— О, это вопрос.

— Почему… почему мы так высоко ценимся?

Он протянул к ней руку так, как протягивают, чтобы приласкать больше красивое животное.

— Вы очень похожи на нас, хотя и великоваты. Мы можем отождествлять себя с вами. Ваша борьба за существование развлекает нас, служит лекарством от скуки.

— Но ты говорил о незаконных действиях?

— Когда раса, подобная вашей, вступает на очередную ступень развития, мы уже не можем позволить себе… некоторые вольности. Нам уже пришлось уничтожить некоторые аналогичные расы и сурово наказать нескольких Чемов.

— Но какие… вольности?

— Это не важно. — Келексел повернулся спиной к своей собеседнице. Было очевидно, что она не понимает сути их разговора. При столь интенсивном воздействии манипулятора вряд ли она могла лгать или лицемерить.

Рут впилась глазами в спину Келексела. Уже много дней один вопрос вертелся у нее в голове. Сейчас услышать на него ответ представлялось ей особенно важным.

— Сколько тебе лет? — собравшись с духом, спросила она.

Медленно Келексел повернулся на одной ноге и внимательно посмотрел на нее. Несколько мгновений потребовалось ему, чтобы преодолеть отвращение, вызванное столь бестактным вопросом, затем он произнес;

— А почему, собственно, это должно интересовать тебя?

— Я… я хочу знать.

— Точная продолжительность вряд ли имеет значение. Но сотни миров, подобных твоему, а может быть и гораздо больше, возникли и превратились в пыль за время моего существования. А теперь скажи, зачем ты хотела узнать?

— Мне… просто было интересно. — Она попыталась проглотить возникший в горле комок. — Скажи, как… как вы… сохраняетесь…

— Омоложение! — Он тряхнул головой. Какая отвратительная тема. Эта туземная самка поистине дикарка.

— Та женщина, Юнвик, — произнесла Рут, с удовлетворением ощущая его раздражение. — Ее называют судовым хирургом. Она занимается этим…

— Тут отлаженная процедура. Мы разработали защитные механизмы и устройства, регулирующие процесс и предотвращающие вредные последствия, за исключением, может быть, незначительных повреждений. Корабельный Врач занимается такими повреждениями, в случае необходимости. Но это происходит редко. Мы сами можем обеспечить для себя необходимый уход при омоложении. Теперь скажи, зачем ты спрашиваешь?

— Могу ли я… мы…

— О, нет! — Келексел закинул голову и отрывисто рассмеялся. — Ты должна быть для этого Чемом и проходить соответствующую подготовку с момента своего рождения, иначе такое неосуществимо.

— Но… ведь вы же — как мы. Вы…, воспроизводите себе подобных.

— Но не с тобой, мой дорогой зверек. Мы можем с тобой лишь получать удовольствие. Это лишь развлечение, защита от скуки, не более того. Мы, Чемы, не можем иметь потомство от других… — Он внезапно замолчал, уставившись на нее, в его памяти всплыла недавняя беседа с Юнвик. Они обсуждали проблемы насилия в этом мире, войны…

"…— Это — встроенная система, своего рода клапан, обеспечивающий регулировку поведения невосприимчивых", — сказала Юнвик.

— Конфликты?

— Конечно. У субъекта, невосприимчивого к внешнему воздействию, неизбежно возникает неудовлетворенность жизнью, разочарование. Такие существа тянутся к насилию и пренебрегают личной безопасностью. Их организм очень быстро изнашивается".

Внезапная догадка мелькнула у Келексела. "Неужели такое возможно? Нет! Этого не может быть! Генетические пробы аборигенов уже давно фиксируются. Я видел их собственными глазами. Но что, если… Нет! Хотя все так просто — нужно лишь подменить генетические пробы. Корабельный Врач Юнвик! Но, если она и сделала это, то зачем? — Келексел покачал головой, Подобная идея казалась абсурдной. — Даже Фраффин не осмелится наводнить свою планету полу-Чемами. Возросший иммунный уровень сразу же выдаст его… Правда, существует постоянно действующая предохранительная система".

— Я должен немедленно увидеть Фраффина, — пробормотал Келексел.

Одновременно он вспомнил: "Когда Юнвик говорила о иммунных обитателях, она постоянно ссылалась на какого-то определенного субъекта".

Когда Келексел вошел в кабинет Директора корабля, Фраффин ожидал его, сидя за пультом управления. Серебристо-белый свет в комнате горел с максимальной интенсивностью. Поверхность пульта управления ярко сверкала. Фраффин был одет как местный житель: черным костюм и белая рубашка. Золотые пуговицы на манжетах вспыхивали под яркими лучами света, заставляя Келексела щуриться.

Приняв вид задумчивого превосходства, Фраффин в душе ликовал. Этот несчастный болван Следователь! Сейчас наступил момент, когда его можно пустить, как стрелу из лука. Ему оставалось только найти подходящую мишень, в которую он затем вонзится.

"И я направил его к нужной мне цели! — думал Фраффин, — Поместил на предназначенное ему место с такой же легкостью, как любого туземца".

— Вы хотели меня видеть? — спросил Фраффин. Он не встал с кресла, демонстрируя таким образом свое нерасположение к посетителю.

Келексел обратил на это внимание, но сделал вид, что ничего не замечает. Поведение Фраффина было почти грубым. Возможно, оно отражало его самоуверенность и было нарочито показным. Но Первородные не посылают полных идиотов для проведения расследования, и Директор скоро в этом убедится.

— Я хотел обсудить с вами кое-какие вопросы, касающиеся моей живой игрушки, — сказал Келексел, без приглашения усаживаясь напротив Фраффина. Пульт разделял их; на его полированной поверхности можно было разглядеть отражение Фраффина.

— Что-нибудь не в порядке с вашей живой игрушкой? — кисло поинтересовался Фраффин. Он улыбнулся про себя, вспомнив последний доклад о развлечениях Келексела с его местной подружкой. Теперь Следователь без сомнения будет настороже, но уже поздно, слишком поздно.

— Скорее всего, с ней все в порядке, — сказал Келексел. — По крайней мере, она доставляет мм большое наслаждение. Но мне пришло в голову, что в действительности я слишком мало знаю об обитателях вашего мира, так сказать, об их корнях.

— И вы пришли ко МНЕ, чтобы получить эту информацию?

— Я был уверен, что вы хотите видеть меня, — сказал Келексел. Ом замолчал, выжидая, не измени? ли Фраффин свое поведение. Пожалуй, пора уже было переходить к открытой борьбе.

Фраффин откинулся назад, веки его опустилась, голубоватые тени пролегли во впадинах лица. Он чуть заметно кивнул сам себе. Похоже, ниспровержение этого Следователя развлечет его. Сейчас Фраффин смаковал момент откровения.

Келексел положил руки на подлокотники своего полукресла, мысленно отметив чистоту линий и мягкую теплоту материала. В комнате ощущался слабый аромат мускуса — экзотический, дразнящий запах таинственного мира… скорее всею какая-то цветочная эссенция.

— Так вам нравится это создание? — нарушил затянувшееся молчание Фраффин.

— Она восхитительна! — ответил Келексел. — Лучше даже, чем Суби. Удивляюсь, что вы не экспортируете их. Почему?

— Итак, у вас была раньше Суби, — произнес Фраффин, уклоняясь от ответа.

— Я все же не понимаю, почему вы не экспортируете особей женского пода, — настаивал Келексел. — Мне это кажется очень странным.

"О, тебе кажется странным", — подумал Фраффин. Он испытывал растущее раздражение к Келекселу. Этот мужчина был так откровенно одурманен своей первой здешней женщиной!

— Найдется много коллекционеров, которые не упустят шанс заполучить одну из местных уроженок, — произнес Келексел, нащупывая почву. — Со всеми наслаждениями, которые вы здесь имеете.

— И вы полагаете, что я не смог найти себе лучшего занятия, чем подбирать коллекцию аборигенок для моих знакомых? — презрительно бросил Фраффин. В глубине души он удивился бессознательной раздраженности своего тона. "Неужели он действительно раздражает меня, этот Келексел?" — подумал он.

— Так чем же вы здесь занимаетесь, если не извлечением выгоды? — воскликнул Келексел. Он ощущал закипающую злость к Фраффину. Безусловно, Директор понимал, что имеет дело со Следователем. Но он не выказывал никакого страха.

— Я — собиратель слухов, — сказал Фраффин. — То, что я сам являюсь причиной возникновения кое-каких слухов, не имеет большого значения.

"Слухи?" — недоуменно вскинул брови Келексел. Он был поражен таким ответом.

"Да, я собиратель слухов, древних слухов", — подумал Фраффин.

Он уже знал, что завидует Келекселу, завидует его первому контакту с женщиной внешнего мира. Фраффин припомнил далекие дни, когда Чемы могли более свободно выходить в этот мир, создавая механизмы существования его обитателей, подчинять их своей воле, сея семена напыщенного невежества, взращивая смертоносные желания. О, то были славные дни!

Фраффин на какое-то время почувствовал себя в плену собственных ведений, вспомнив дни, которые он провел среди туземцев — управляя, маневрируя, узнавая из болтовня хихикающих римских мальчишек о вещах, которые их родители не смели упоминать даже шепотом. Перед мысленным взором Фраффина предстала его собственная вилла: каменная дорожка для прогулок, ярко освещенная солнечными лучами, трава, деревья, грядки с капризной форсуфией. Это ОНА придумала название — "капризная форсуфия". Он так ясно видел молодое грушевое дерево, росшее около тропинки.

— Они умирают так скоро! — прошептал он.

Келексел приставил палец к щеке и сказал:

— Я думаю, у вас болезненная склонность ко всяким ужасам — все это смакование насилия и смерти.

Хоть подобное и не входило в намерения Фраффина, он не смог удержаться: свирепо посмотрел на Келексела и сказал:

— Ты думаешь, что ненавидишь подобные вещи, а? Нет, это не так! Ты же говоришь, что тебя многое привлекает в этом мире, например эта твоя красотка! Я слышал, тебе нравится одежда местных жителей. — Он изящным жестом дотронулся до рукава своего пиджака. — Как мало вы еще себя знаете, Келексел.

Лицо Келексела потемнело от гнева. Это было уже чересчур: Фраффин перешел все границы приличия!

— Мы, Чемы, закрыли двери для насилия м смерти, — тихо проговорил Келексел. — Просмотр подобных сюжетов — всего лишь праздное времяпрепровождение.

— Болезненная склонность, говорите? — с издевкой спросил Фраффин. — Мы закрыли двери для смерти? Навсегда, не так ли? — Он усмехнулся. — Но оно все еще остается, наше вечное искушение. Если нет, то почему вас так привлекают мои скромные исследования? Настолько, что вы пытаетесь любым путем получить сюда доступ и разузнать о вещах, которые вызывают у вас такое отвращение. Я расскажу вам, чем я здесь занимаюсь: я играю тем искушением, которое, наверное, будет очень волновать моих приятелей Чемов.

Пока Фраффин говорил, его рука постоянно двигались, резкие рубящие жесты демонстрировали силу вечно молодой энергичной плоти; на тыльной стороне пальцев курчавились короткие волоски, тупые, плоские ногти матово блестели.

Келексел не спускал глаз со своего противника, зачарованный словами Фраффина. "Смерть — искушение? Конечно, это не так!" Однако в такой мысли несомненно чувствовалась холодная уверенность.

Наблюдая за руками Фраффина, Келексел подумал: "Рука не должна главенствовать над рассудком".

— Вы смеетесь, — произнес Келексел. — Вы находите меня смешным.

— Не вас конкретно, — отозвался Фраффин. — Многое забавляет меня — убогие существа моего закрытого ограниченного мира, делающие счастливыми тех из нас, кто не может расслышать предупреждения относительно нашего собственного вечного существования. Ведь все эти предупреждения не могут иметь отношения лично к вам, не так ли? Вот, что я вижу, и вот, что меня забавляет. Вы смеетесь над ними, не понимая, в чем причина смеха. Ах, Келексел, вот где мы прячем от самих себя секрет нашего собственного умирания.

— Мы не умираем! — воскликнул ошеломленный Келексел.

— Келексел, Келексел, мы смертны. Каждый из нас может остановить свое омоложение и тогда он станет смертным. Станет смертным.

Келексел сидел, не в силах произнести ни адова. Директор был безумен!

Что касается Фраффина, то сначала произнесенные им слова пенящейся волной захлестнули островок его рассудка, затем волна откатилась, и он ощутил приступ бешеного гнева.

"Я разгневан и в то же время полон раскаяния, — подумал он. — Никто из Чемов не сможет воспринять подобную мораль. Я виноват перед Келекселом и всеми другими созданиями, которыми я двигал без их согласия. На месте каждой головы, которую я отсек, выросли пятьдесят новых. Слухи? Собиратель слухов? Я — существо с чувствительными ушами, которые до сих пор слышат, как нож режет черствый хлеб в комнате виллы, которой давно уже нет".

Он вспомнил свою женщину — темнокожую экзотическую хозяйку его дома в Риме. Она была не выше его ростом, малопривлекательная с точки зрения местных жителей, но самая прекрасная в сто глазах. Она родила ему восемь смертных детей, их смешанная кровь растворилась в других потомках. Она состарилась, ее лицо увяло — это он тоже помнил. Она дала ему то, что не мог дать никто другой: долю удела смертных, которую он считал своей.

"Чего только Первородные не отдали бы, чтобы узнать об этом маленьком эпизоде", — подумал он.

— Судя по тому, что вы сказали, вы — сумасшедший, — прошептал Келексел.

"Ну, вот, мы и перешли к открытой борьбе, — подумал Фраффин. — Наверно, я слишком долго вожусь с этим болваном. Может, следует рассказать ему, как он попался в нашу ловушку". Но Фраффин сам попался в ловушку собственной ярости и не владел сейчас своими эмоциями.

— Сумасшедший? — спросил он, усмехаясь. — Говорите, мы, Чемы, бессмертны. А как нам удается быть бессмертными? Мы снова и снова омолаживаем себя. Мы достигли предельного состояния, заморозили процесс старения нашего организма. Но на какой стадии развития, на чем, Келексел, мы остановились?

— Стадии? — Келексел ошеломленно уставился на него. Слова Фраффина обжигали, как горящие угля.

— Да, стадии! Достигли мы зрелости, прежде чем заморозить себя? Я думаю, нет. Созревая, мы должны расцветать, давать побеги. Мы не расцвели, Келексел.

— Я не…

— Мы не производим чего-то прекрасного, доброго, чего-то, составляющего сущность нас самих! Мы же даем побегов.

— У меня есть потомство!

Фраффин не смог сдержать смех. Отсмеявшись, он повернулся к заметно рассерженному Келекселу.

— Нерасцветший росток, незрелость, воспроизводящая сама себя, — и этим вы хвастаетесь. Какой же вы посредственный, пустой и напуганный, Келексел.

— Чего я должен бояться? — воскликнул Келексел. — Смерть не может коснуться меня! ВЫ не можете коснуться меня!

— Но только не изнутри, — значительно произнес Фраффин. — Смерть не может коснуться Чема, если она не садит в нем самом. Мы — независимые личности, надежно защищенные от любой угрозы, но только не от самих себя. Росток далекого прошлого, скрытый в каждом из нас, зерно, которое шепчет: "Помнишь? Помнишь, когда мы можем умереть?"

Келексел вскочил, будто подброшенный пружиной, глядя на Фраффина широко открытыми глазами.

— Вы сумасшедший!

— Сядьте, ПОСЕТИТЕЛЬ, — негромко и отчетливо сказал Фраффин. "Зачем я вывел его из равновесия? — мысленно спросил он себя. — Чтобы оправдать собственное действие против него? Если так, то я должен дать ему какое-то оружие, чтобы хоть как-то уравнять наши шансы".

Келексел опустился на свой стул. Он напомнил себе, что Чемы, как правило, защищены от самых причудливых форм безумия. Правда, никто не мог знать, насколько сильны и необычны стрессы в такой обстановке, на аванпосте, при постоянном контакте с чужой цивилизацией. Им всем потенциально угрожает психическое расстройство — следствие скуки. Возможно Фраффин поражен каким-то родственным синдромом.

— Давайте поглядим, есть ли у вас совесть, — сказал Фраффин.

Это предложение было настолько неожиданным, что Келексел не нашелся, как на него ответить и только вытаращил глаза. Однако, возникшее внутри неприятное ощущение пустоты сигнализировало о скрытой в словах Фраффина угрозе.

— Какое зло может скрываться вот в этом? — спросил Фраффин. Он повернулся. Позади его стола на шкафу стояла ваза с живыми розами, которые принес кто-то из членов экипажа. Фраффин посмотрел на розы. Они уже полностью распустились, опавшие кроваво-красные лепестки напоминали гирлянды на алтаре Дианы. "В Сумерии давно уже не шутят, — подумал он. — Кончилось время для шуток, больше мы не разбавляем глупостью мудрость Минервы".

— О чем вы говорите? — удивленно спросил Келексел.

Вместо ответа Фраффин надавил контрольную кнопку пульта управления. Пространственный репродьюсер, тихо загудел, заскользил по комнате, как гигантский зверь, и остановился справа от Фраффина, так, чтобы им было хорошо видно все пространство.

Келексел не отрывал глаз от устройства, во рту у него пересохло. Машина из легкомысленного развлечения неожиданно превратилась в агрессивное чудовище, готовое в любой момент поразить его.

— Это была глубокая мысль, дать одну из этих машин вашей домашней любимице, — с издевкой сказал Фраффин. — Давайте полюбопытствуем, какой сюжет смотрит она сейчас.

— Какое это имеет отношение к нам? — резко спросил Келексел. Злость и неуверенность отчетливо слышались в его голосе, и он знал, что Фраффин отлично понял его состояние.

— Увидим, — сказал Фраффин. Он осторожно, почти нежно повернул контрольные рычажки, находящиеся в пределах его досягаемости. На сцене возникла комната — длинная, узкая, с бежевыми оштукатуренными стенами, с размытым коричневым потолком. На переднем плане находился дощатый стол, покрытый следами от потушенных об него сигарет. Стол был вплотную придвинут к тихо шипящему, полускрытому красно-белыми шторами радиатору парового отопления.

За столом лицом друг к другу сидели двое.

— Ага, — сказал Фраффин, — смотрите. Слева сидит отец вашей зверюшки, а справа находится человек, за которого она вышла бы замуж, если бы не вмешались мы и не переправили ее вам.

— Тупые, никуда не годные создания, — презрительно усмехнулся Келексел.

— Как раз сейчас она смотрит на них, — сказал Фраффин. — Этот сюжет воспроизводит ее репродьюсер… которым вы так предупредительно ее снабдили.

— Я не сомневаюсь в том, что она вполне счастлива здесь, — заявил Келексел.

— Тогда почему бы вам не отказаться от применения манипулятора? — спросил Фраффин.

— Я сделаю это, когда она будет полностью под контролем, — ответил Келексел. — Когда она окончательно поймет, что мы можем дать ей, ока будет служить нам, испытывая не только удовлетворение, но и глубокую благодарность.

— Конечно, — согласился Фраффин. Он внимательно разглядывал профиль Энди Фурлоу. Тот говорил что-то, его губы шевелились, но Фраффин не включил звук, и понять, о чем идет речь, было невозможно. — Поэтому она и смотрит сейчас эту сцену из моего текущего произведения.

— Что может теперь привлекать ее в этой сцене? — спросил Келексел. — Очевидно, ее захватывает мастерство постановки.

— Разумеется, — сказал Фраффин.

Келексел присмотрелся к сидящему справа участнику действия. Неужели это отец его любимой игрушки? Он обратил внимание на обвисшие веки туземца. Это было существо с тяжелыми чертами лица, окутанное атмосферой скрытности. Абориген походил на очень крупного Чема. Как это создание могло быть родителем его изящной, грациозной любимицы?

— Тот, с которым она собиралась сочетаться браком — туземный знахарь, — сообщил Фраффин.

— Знахарь?

— Им больше нравится называть себя психологами. Хотите послушать, о чем они говорят?

— Как вы недавно сказали: "Какой вред может в этом заключаться"?

Фраффин повернул регулятор звука.

— Да, разумеется.

— Возможно, это доставит нам удовольствие, — мрачно произнес Келексел. Почему его любимица смотрит эти картинки из ее прошлой жизни? Сейчас это для нее источник мучений и ничего больше.

— Тсс! — сказал Фраффин.

— Что?

— Слушайте!

Наклонившись к столу, заваленному грудой каких-то бумаг, Фурлоу пытался разложить их по порядку. Можно было расслышать тихое шуршание. Донесся запах пыльного, застоявшегося: воздуха и еще какие-то непонятные ароматы, в то время как нити чувствительной силовой паутины окружали Келексела и Фраффина. Гортанный голос Джо Мерфи громко и отчетливо донесся со сцены:

— Удивлен, что вижу вас, Энди. Я слышал, у вас было что-то вроде сердечного приступа.

— Наверное, это был однодневный, быстро протекающий грипп, — сказал Фурлоу. — Многим приходится переболеть им.

(Фраффин усмехнулся.)

— Есть что-нибудь от Рути? — спросил Мерфи.

— Нет.

— Вы опять потеряли ее. Кажется, я просил вас позаботиться о ней. Но, наверное, все женщины одинаковы.

Фурлоу поправил очки, поднял голову и посмотрел прямо в глаза наблюдающих за ним Чемов.

Келексел шумно вздохнул.

— Ну, как вам это нравится? — прошептал Фраффин.

— Иммунный! — воскликнул Келексел. "Теперь Фраффин в моих руках, — подумал он. — Позволить иммунному видеть команду наблюдения!"

— Это существо все еще живет? — поинтересовался он.

— Мы недавно устроили ему маленькую демонстрацию нашего могущества, — сказал Фраффин, — но я считаю, что он слишком забавен, чтобы его уничтожать.

Мерфи кашлянул, и Келексел переключил свое внимание на сцену, наблюдая, слушая. "Ну, что ж, разрушай себя, Фраффин", — подумал он.

— Находясь здесь, не заболеешь, — сказал Мерфи. — Я прибавил в весе на тюремной диете. Да, и режим здесь подходящий, я прекрасно к нему приспособился, хоть это и может показаться странным.

Фурлоу снова занялся сортировкой бумаг.

Келексел чувствовал, что действие захватывает его, все его существо сконцентрировалось сейчас в органах восприятия. Но одна мысль не давала покоя: "Почему она смотрит на жизнь этих существ из ее прошлого?"

— Так значит, все идет нормально? — спросил Фурлоу. Он положил на стол перед Мерфи стопку карточек с какими-то узорами.

— Вот только время скучно тянется, — ответил Мерфи. — Здесь все происходит медленно. — Он старался не смотреть на карточки.

— Но вы допускаете, что жить можно и в тюрьме?

Фраффин подрегулировал ручки настройки. Точка обзора резко приблизилась. Перед ними были теперь два увеличенных профиля. (У Келексела возникло жутковатое чувство, будто он сам подошел и встал вплотную к туземцам).

— В этот раз мы изменим порядок работы с карточками, — произнес Фурлоу. — Вы достаточно редко проходите тестирование. Поэтому я хотел бы изменить методику.

Мерфи бросил быстрый, настороженный взгляд исподлобья, но голос его остался вежливым и подчеркнуто откровенным.

— Все, как вы скажете, док.

— Я буду сидеть здесь, лицом к вам, — продолжал Фурлоу. — Это несколько необычно, но иначе ситуация не вписывается в предусмотренную схему.

— Намекаете, что вы знакомы со мной, и так далее?..

— Да. — Фурлоу положил на стол перед собой секундомер. — И я уже изменил обычный порядок карточек в стопке.

Секундомер неожиданно вызвал любопытство Мерфи. Он внимательно разглядывал этот атрибут предстоящего испытания. Легкая дрожь прошла по его предплечьям. С заметным усилием он заставил себя принять вид доброжелательной готовности к сотрудничеству.

— Последний раз вы сидели позади меня, — сказал он. — Так же делал и доктор Вейли.

— Я знаю, — ответил Фурлоу. Он был занят проверкой правильности расположения карточек в стопке.

Келексел подпрыгнул на своем месте, когда Фраффин прикоснулся к его руке.

— Этот Фурлоу великолепен, — прошептал Фраффин. — Следите за ним повнимательнее. Заметьте, как он изменил тест. Для этого необходимо проанализировать целесообразность повторения одного и того же теста несколько раз за короткое время, а эта очень непросто. Все равно, что подвергнуться несколько раз опасности, прежде чем научиться ее избегать,

Келексел уловил подтекст последнего замечания Фраффина, заметив, как Директор с улыбкой откинулся в кресле, и почувствовал неприятную скованность. Он вновь переключил свое внимание на сцену.

Что следовало отметить в происходящем? Осознание вины? Он изучал Фурлоу, гадая, вернется ли Рут к этому существу, если ее освободить. Неужели она сможет так поступить после общения с Чемом?

Келексел почувствовал укол ревности. Нахмурившись, он откинулся на спинку стула.

Наконец Фурлоу продемонстрировал, что он готов начать тестирование. Достал первую карточку, взял секундомер и включил его.

Мерфи уставился на первую карточку, шевеля губами. После некоторого раздумья, он сказал:

— Случилась дорожная катастрофа. Два человека погибли. Вот их тела возле дороги. Сейчас полно дорожных происшествий. Люди просто не умеют быстро водить машины.

— Вы выделяете какую-то часть рисунка, или вся карточка дает эту картину? — спросил Фурлоу.

Мерфи прищурился.

— Вот этот маленький кусочек. — Он перевернул карточку и взял следующую. — Это завещание или акт о передаче собственности, но кто-то уронил его в воду и написанное расплылось. Поэтому его нельзя прочитать.

— Завещание? Можете сказать, чье?

Мерфи повертел карточку в руках.

— Знаете, когда папаша умер, завещание найти не смогли. Мы все знали, что оно было, но дядя Амос смотался с большей частью состояния. Вот так я научился бережно относиться к своим бумагам. Вы тоже должны быть осторожны с важными бумагами.

— А ваш отец берег свои бумаги?

— Па? Черт побери, нет!

Фурлоу кажется что-то заинтересовало в тоне Мерфи. Он быстро спросил:

— Вы и ваш отец когда-нибудь дрались?

— Цапались иногда, и все.

— Имеете в виду, ссорились?

— Ага. Он всегда заставлял меня оставаться с мулами и повозкой.

Фурлоу сидел ожидающий, внимательный, изучающий. Мерфи откашлялся, сделавшись похожим на череп.

— Это старая поговорка нашей семьи. — Быстрым движением он положил карточку на стол и взял из стопки третью. — Шкура выхухоля, растянутая для просушки. Когда я был мальчишкой, за штуку платили одиннадцать центов.

Фурлоу попросил:

— Попробуйте найти другую ассоциацию. Посмотрим, сможете ли вы обнаружить еще что-нибудь на этой карточке.

Мерфи бросил быстрый взгляд на Фурлоу, потом на карточку. Было видно, что он напрягся, как натянутая струна. Стало очень тихо.

Келексел не мог отделаться от ощущения, что Фурлоу, используя ситуацию с Мерфи, контактирует со зрителями, сидящими у репродьюсера. Он словно стал еще одним пациентом знахаря. Несмотря на понимание того, что сцена осталась в прошлом, и это лишь ее запись, он словно вернулся назад во времени и непосредственно присутствовал при происходящем,

Мерфи снова посмотрел на Фурлоу.

— Это может быть мертвая летучая мышь, — сказал он. — Наверное, кто-то пристрелил ее.

— А зачем кому-то это делать?

— Потому, что они грязные! — Мерфи положил карточку на стол и оттолкнул ее от себя. Он выглядел затравленным, загнанным в тупик. Медленно, нерешительно он потянулся за следующей карточкой, взял ее, как будто опасаясь увидеть что-то страшное.

Фурлоу проверил секундомер и снова внимательно уставился на Мерфи.

Тот изучал карточку, которую держал в руке. Несколько раз он собирался заговорить, но после некоторого колебания продолжал хранить молчание. Наконец произнес:

— Ракеты, которые запускаются для фейерверка на четвертое июля. Чертовски опасные штуки.

— Они взрываются? — спросил Фурлоу.

Мерфи повнимательнее вгляделся в карточку,

— Да, это те, которые взрываются и рассыпают звезды. От этих звезд может начаться пожар.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы так возник пожар?

— Я слышал об этом.

— Где?

— Да мало ли где! Каждый год людей предупреждают об этих чертовых штуковинах. Вы что, газет не читаете?

Фурлоу сделал пометку в лежащем перед ним блокноте. Мерфи сердито посмотрел на него и перешел к следующей карточке.

— На этой картинке — муравейник. Муравьев потравили, а потом срезали верхушку муравейника, чтобы сделать план прорытых ходов.

Фурлоу откинулся на спинку стула к сконцентрировал свое внимание на лице Мерфи.

— Зачем кому-то делать такой план?

— Чтобы увидеть, как муравьи роют свои ходы. Когда я был маленьким, я свалился в муравейник. Они очень больно кусались, как будто обжигали. Ма мазала меня содой. Па облил муравейник керосином и поднес спичку. О, как они забегали! Па прыгал вокруг и давил их.

С видимой неохотой Мерфи положил карточку и взял следующую. Он мельком взглянул на то, как Фурлоу делает заметки, и перевел взгляд на карточку. Напряженная тишина повисла в комнате.

Вглядываясь в рисунок в руке Мерфи, Келексел подумал о летательных аппаратах Чемов, парящих в ясном голубом небе — армада кораблей двигалась из ниоткуда в никуда. Он испытал неожиданный испуг при мысли о том, что может сказать об этом Фурлоу.

Мерфи, прищурившись, рассматривал картинку, держа карточку на вытянутой руке.

— Наверху, слева, там может быть эта гора в Швейцарии, где люди всегда падают и разбиваются насмерть.

— Маттерхорн?

— Угу.

— А остальная часть карточки ничего Вам не напоминает?

Мерфи отбросил карточку.

— Ничего.

Фурлоу сделал отметку в блокноте и поднял глаза на Мерфи, который изучал следующую карточку.

— Сколько раз я видел эту карточку, — сказал Мерфи, — и никогда не обращал внимания на этот кусочек наверху. — Он показал пальцем. — Вот здесь. Это кораблекрушение, спасательные шлюпки торчат из воды. Эти маленькие точки — тонущие люди.

Фурлоу проглотил слюну. Похоже было, что он собирается обсудить этот комментарий. Резко подавшись вперед, он спросил:

— Кто-нибудь остался в живых?

На лице Мерфи появилось грустное выражение. Было видно, что ему не хочется отвечать на этот вопрос.

— Нет, — вздохнул он. — Это очень плохой случай. Знаете, мой дядя Ал умер в тот год, когда затонул "Титаник".

— Он был на "Титанике"?

— Нет. Просто я таким образом запоминаю даты. Например, в тот год, когда сгорел "Цеппелин", я перевел свою компанию в другое здание.

Мерфи взял следующую карточку и довольно улыбнулся.

— Эта очень простая. Это атомный гриб от взрыва бомбы.

Фурлоу облизнул губы и спросил:

— Вся карточка?

— Нет, только вот это белое место сбоку. Похоже на фотографию взрыва.

Рука Мерфи скользнула по столу за следующей карточкой. Он поднес ее к глазам, прищурился. В комнате вновь стало тихо.

Келексел покосился на Фраффина и обнаружил, что Директор с интересом изучает его.

— Какова цель происходящего? — прошептал Келексел.

— Вы говорите шепотом, — заметил Фраффин. — Не хотите, чтобы Фурлоу услышал вас?

— Что?

— Эти туземные знахари обладают необычной энергией, — сказал Фраффин. — Они могут проникать во время.

— Все это полная ахинея, — пробурчал Келексел. — Мумбо джумбо. Тест ничего не значит. К тому же, ответы туземца весьма логичны. Я бы сам мог ответить примерно так же.

— В самом деле? — спросил Фраффин.

Келексел промолчал, вновь сосредоточиваясь на действии, разворачивающемся перед его глазами.

Мерфи нерешительно смотрел на Фурлоу.

— Вот здесь, в середине, похоже на лесной пожар, — произнес Мерфи. Он следил за движением губ Фурлоу.

— Вы когда-нибудь видели лесной пожар?

— Только место, где он был. Там здорово смердело мертвыми обгоревшими коровами. Сгорело ранчо в Суислоу.

Фурлоу черкнул в своем блокноте.

Мерфи злобно посмотрел на него, сглотнул и взял последнюю карточку. Взглянув на нее, он резко и глубоко вдохнул, как будто получил удар в живот.

Фурлоу внимательно наблюдал за ним.

Тень замешательства прошла по лицу Мерфи. Он заерзал на своем стуле и с беспокойством спросил:

— Эта карточка входит в обычный комплект?

— Да.

— Я не помню ее.

— О! А вы помните все остальные карточки?

— Вроде.

— Ну, а что с этой карточкой?

— Я думаю, что вы специально достали ее где-то.

— Нет. Это карточка из обычного набора.

Мерфи тяжело посмотрел на психолога и сказал:

— Я имел право убить ее, док. Давайте не будем об этом забывать. Я имел право. Муж должен защищать свой дом.

Фурлоу спокойно выжидал.

Мерфи дернул головой и уставился на карточку.

— Свалка, — выпалил он. — Это напоминает мне свалку.

Фурлоу по-прежнему молчал.

— Развалившиеся машины, старые паровые котлы или что-то в этом роде, — пробормотал Мерфи. Он отодвинул карточку в сторону и выпрямился на стуле, выжидающе глядя на психолога.

Фурлоу глубоко вздохнул, собрал карточки и листки с данными осмотров, сложил их в портфель, который стоял на полу, рядом со стулом. Потом медленно повернулся и посмотрел прямо в фокус репродьюсера.

Келексел явственно ощутил, как его взгляд встретился со взглядом Фурлоу.

— Скажите мне, Джо, — произнес Фурлоу, — что вы видите там.

Он указал рукой прямо на сидящих у пульта управления зрителей.

— Хм? Где?

— Здесь, — продолжал показывать Фурлоу.

Теперь Мерфи тоже смотрел в одном с ним направлении.

— Что-то вроде клубков дыма или пыли, — неуверенно сказал он. — Это помещение очень плохо убирают.

— Ну, а что вы видите в этой пыли или дыме? — настойчиво спросил Фурлоу. Он опустил руку.

Мерфи наклонил голову набок и прищурился.

— Ну, может быть, там много маленьких лиц… детских лиц, похожих на херувимов… или нет, на чертенят, которых изображают на картинках преисподней.

Фурлоу повернулся к заключенному.

— Чертенята из преисподней, — пробормотал он. — Очень подходящее название…

Фраффин отключил репродьюсер. Пространство сцены опустело.

Келексел на секунду прикрыл глаза и затем повернулся к Фраффину, который, к его удивлению, усмехнулся.

— Чертенята из преисподней, — повторил Фраффин. — О, это великолепно! Это действительно замечательно!

— Вы умышленно позволили иммунному наблюдать за нами и фиксировать наши действия, — сказал Келексел. — Не вижу в этом ничего замечательного!

— Что вы думаете о Мерфи? — поинтересовался Фраффин.

— Он выглядит таким же нормальным, как я сам.

Фраффин не смог сдержать приступа смеха. Он покачал головой, вытер глаза и произнес:

— Мерфи — мое собственное произведение, Келексел, Собственное произведение. Я особенно тщательно лепил его, причем с самого раннего детства. Не правда ли, он восхитителен, Чертенята из преисподней!

— Он гоже иммунный?

— Владыки Сохранности, нет!

Келексел изучающе посмотрел на Директора. Конечно, Фраффин уже разгадал его маскировку. Зачем же он выдает себя, демонстрируя иммунного Следователю, присланному Первородными? Но был ли это знахарь? Могут ли эти туземцы обладать какими-то таинственными силами, которые использует Фраффин?

— Я не понимаю мотивов ваших поступков, Фраффин, — сказал Келексел.

— Это заметно. — ответил Фраффин. — А мак с Фурлоу? У вас совсем не возникает чувства вины, могда вы ведите существо, у которого вы отняли его самку?

— Знахарь? Иммунный? Я не принимаю его в расчет. Отмять что-то у него? Это законное право Чема, брать с низших уровней то, что он пожелает.

— Но… Фурлоу почти мыслящий человек, вам не кажется?

— Чепуха!

— Нет, нет, Келексел. У него необычные способности. Ом великолепен. Разве вы не заметили, как тонко он провел беседу с Мерфи, разоблачая его сумасшествие?

— Как вы можете называть этого туземца сумасшедшим?

— Он сумасшедший, Келексел. Я сделал его таким.

— Я… я не верю.

— Терпение и учтивость, — сказал Фраффин. — Что вы ответите, если я скажу, что могу показать вам еще много чего о Фурлоу, но вы его при этом совсем не увидите?

Келексел выпрямился на стуле. Он предельно насторожился, словно все его предыдущие опасения вернулись, многократно усиленными. Фрагменты сцены, которую Фраффин только что показал ему, вертелись у него в голове, их смысл менялся и искажался. Сумасшедший? Вдруг он подумал о Рут. Она смотрела эту сцену, возможно и сейчас продолжает ее смотреть. Почему она захотела увидеть такой мучительный для нее сюжет? Он ведь должен причинять ей боль. Должен. Впервые на его памяти он почувствовал, что разделяет переживания другого существа. Он попытался прогнать это чувство. Ведь она всего лишь низко развитая туземка. Он поднял глаза и поймал взгляд Фраффина. Похоже было, что они поменялись местами с туземцами, которых только что наблюдали, Фраффин взял на себя роль Фурлоу, а он, Келексел, стал Мерфи.

"Какую силу получает он от этих туземцев? — спрашивал себя Келексел. — Может ли он читать мои мысли, предугадывать мои поступки? Но ведь я не сумасшедший… и не слишком эмоционален".

— Что за парадокс вы мне предлагаете? — спросил Келексел. Он был доволен, что его голос остается ровным и спокойным.

"Осторожно, осторожно, — думал Фраффин. — Он прочло сел на крючок, но не следует допускать, чтобы борьба с ним затягивалась".

— Забавная вещь, — сказал Фраффин. — Понаблюдайте. — Он указал на сцену репродьюсера; нажал на кнопки управления.

Келексел неохотно повернулся, взглянул на сцену — та же обшарпанная комната, открытое окно с красно-белыми занавесками, шипящий радиатор; Мерфи в том же положении сидел у ободранного стола. Та же живая картина, ничем не отличающаяся от виденной ими прежде, только позади Мерфи, спиной к наблюдателям, сидел другом туземец, на коленях у него лежала картонная папка с зажимами и несколько листов бумаги.

Телосложение нового участника сильно напоминало телосложение Мерфи — такая же угловатая коренастая фигура. Видимая со спины часть обвислой, багровой щеки позволяла сделать предположение о раздражительности субъекта. Затылок был аккуратно подстрижен.

На столе перед Мерфи в беспорядке лежали разрисованные черно-белыми узорами карточки. Он постукивал пальцем по оборотной стороне одной из них.

По мере того, как Келексел изучал сцену, он заметил изменение в состоянии Мерфи. Тот был более спокойным, расслабленным, уверенным в себе.

Фраффин кашлянул и произнес:

— Туземец, делающий записи, — это другой знахарь, Вейли, коллега Фурлоу. Он только что закончил проведение того же самого теста. Наблюдайте за ним внимательно.

— Зачем? — спросил Келексел. Повторение одной и той же ситуации показалось ему подозрительным.

— Просто понаблюдайте, — сказал Фраффин.

Резким движением Мерфи перевернул карточку, по которой он постукивал, посмотрел на нее и отбросил в сторону.

Вейли повернулся, поднял голову, показав круглое лицо с пуговичными голубыми глазками, большим мясистым носом и узким ртом. Самодовольство проступало во всем его облике, он словно был источником света в погруженном в темноту окружающем мире. Однако, за этим самодовольством наблюдательный глаз мог заметить скрытую хитрость.

— Эта карточка, — сказал он раздраженным тоном. — Почему вы еще раз рассматривали ее?

— Я… просто хотел еще раз на нее взглянуть, — ответил Мерфи и опустил голову.

— Увидели что-нибудь новое?

— Только то, что я всегда на ней вижу — шкуру животного.

На лице Вейли появилось веселое выражение, он уставился на затылок Мерфи.

— Шкуру животного, вроде тех, каких вы добывали, когда были мальчишкой?

— Я тогда зарабатывал много денег, продавая шкуры. У меня всегда на деньга был наметанный глаз.

Вейли дернул головой вверх-вниз — видимо, воротник рубашки был ему слишком тесен.

— Хотите еще раз взглянуть на какие-нибудь другие карточки? — спросил он.

Мерфи облизнул губы кончиком языка.

— Думаю, нет.

— Интересно, — пробурчал Вейли,

Мерфи немного повернулся на стуле и, глядя на психиатра, произнес:

— Док, может, вы скажете мне кое-что?

— Что?

— Этот же тест проводил со мной один из ваших коллег, вы его знаете — Фурлоу. Что показали результаты?

Что-то неприятное и хищное появилось в выражении лица Вейли.

— Разве Фурлоу не говорил вам?

— Нет. Я считаю, вы более правильный парень и сможете лучше войти в мое положение.

Вейли посмотрел в свои бумаги, покачивая карандашом с отсутствующим видом. Затем он начал подчеркивать все "о" и "с" в напечатанной строке.

— Фурлоу не имеет медицинской степени.

— Да, но что все-таки показал тест?

Вейли закончил свою работу и, оценив результат, откинулся на спинку стула.

— Потребуется еще некоторое время для обработки данных, — сказал он. — Но я рискну предположить, что вы такой же нормальный, как любой другой.

— Это означает, что я в здравом уме? — спросил Мерфи, Он напряженно, затаив дыхание, смотрел на поверхность стола в ожидании ответа.

— Настолько же, насколько и я, — сказал Вейли.

Мерфи облегченно вздохнул. Он улыбнулся, обвел взглядом разбросанные карточки.

— Спасибо, док.

Сцена резко оборвалась.

Келексел тряхнул головой, взглянул через стол на Фраффина, рука которого лежала на выключателях репродыосера. Директор усмехался.

— Видите, — сказал Фраффин. — Еще кто-то считает Мерфи нормальным, соглашается с вашим мнением.

— Вы говорили, что покажете мне Фурлоу.

— Я показал!

— Не понимаю.

— Вы заметили, как этот знахарь был вынужден заняться подчеркиванием букв в какой-то своей бумаге? Видели ли вы, чтобы Фурлоу занимался чем-то вроде этого?

— Нет, но…

— А вы заметили, какое удовольствие получает этот знахарь от испуга Мерфи?

— Но страх другого существа может время от времени доставлять удовольствие.

— И боль, и насилие? — спросил Фраффин.

— Конечно, если правильно ими управлять.

Фраффин продолжал, улыбаясь, смотреть на него.

"Мне тоже доставляет удовольствие их страх, — подумал Келзксел. — В этом состоит идея помешанного Директора? Неужели он пытается сравнить меня с этими… существами? Но ведь любому Чему нравятся подобные вещи".

— У этих туземцев существует довольно странное представление, — сказал Фраффин, — что любые действия, которые разрушают жизнь — ЛЮБУЮ жизнь, — это уже болезнь.

— Но все целиком зависит от того, какая форма жизни разрушается, — возразил Келексел. — Безусловно, даже эти ваши туземцы не станут колебаться перед тем, как уничтожить… червя.

Фраффин молча смотрел на него.

— Итак? — спросил Келексел.

Взгляд Директора оставался таким же пристальным.

Келексел почувствовал закипающую ярость. Он свирепо посмотрел на Фраффина.

— Это всего лишь понятие, — сказал тот, — его можно рассматривать как угодно. Понятия, идеалы — все тоже наши игрушки, не так ли?

— Безумная идея, — проворчал Келексел.

Он напомнил себе, что цель его пребывания здесь — устранить угрозу, исходящую от сумасшедшего Директора Корабля историй. И тот теперь открыл сущность своего преступления! В конце концов, он будет сурово осужден ж отправлен в изгнание. Келексел глядел на Фраффина, смакуя наступающий момент разоблачения, чувствуя нарастающий праведный гнев и какое-то странное наслаждение при мысли о вечном всеобщем отчуждения, которому подвергнут преступника. Пусть Фраффин погрузится в безграничную темноту вечной скуки. Пусть этот сумасшедший узнает, что в действительности означает НАВЕЧНО!!

Все эти мысли в течение нескольких секунд промелькнули в голове Келексела. Раньше он никогда не размышлял о вечности с такой точки зрения. Навечно. "Что же это значит на самом деле?"

Он попробовал вообразить себя изолированным, оставленным наедине с самим собой в бесконечно текущем времени. Его разум содрогнулся, и он почувствовал приступ сострадания к Фраффину, представив себе вероятное будущее Директора.

— Теперь, — сказал Фраффин, — теперь момент наступил.

"Неужели он намеренно злит меня и добивается, чтобы я донес на него? — спросил себя Келексел. — Ко это невозможно!"

— Позвольте мне выполнить приятную миссию, — произнес Фраффин, — и сообщить вам, что у вас, очевидно, будет наследник.

Келексел сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, оглушенный услышанным. Он хотел заговорить, но не смог. Наконец, обрел голос и проскрежетал:

— Но как вы можете…

— О, не так, как это обычно делается, — сказал Фраффин. — Не будет никакого хирургического вмешательства, не будет отбора наиболее подходящего донора яичников из банка Первородных. Ничего элементарного а этом роде.

— Что вы имеете…

— Ваша туземка — любимица, — сказал Фраффин. — Вы зачали с ней ребенка. Очевидно, она будет рожать… древним способом, как поступали и мы до тех пор, пока Первородные не установили четкий порядок жизни.

— Это… это невозможно, — прошептал Келексел.

— Вполне возможно. Разве вы не видите, что планета, на которой мы находимся, населена первобытными Чемами?

Келексел сидел молча, впитывая зловещее очарование откровений Фраффина, почти визуально замечая колебания воздуха от произнесенных слов. Картины, которые он должен был увидеть, вставали перед его глазами. Преступление было таким простым. Таким простым!

После того, как он преодолел определенное умственное напряжение, все встало на свои места. Это было преступление, соответствующее уровню Фраффина, преступление, которое не мог задумать ни один другой Чем. Келексел почувствовал непроизвольное восхищение.

— Вы думаете, — сказал Фраффин, — что нужно только донести на меня Первородным, и они расставят все по своим местам. Позаботятся о последствиях. Обитателя этой планеты будут стерилизованы, так, чтобы они не могли осквернять кровь Чемов. Доступ на планету будет закрыт, пока ей не найдут подходящего применения. Вашего нового отпрыска, полукровку, постигает та же участь, что и остальных туземцев.

Неожиданно Келексел ощутил, как восстали в нем забытые инстинкты.

Угроза, прозвучавшая в словах Фраффина, открыла припрятанные в тайниках сознания Келексела запасы эмоций, которые он, как ему казалось, навсегда надежно запер на замок. Он никогда не подозревал об опасности со стороны этих сил. Но сейчас в его голове, как птицы в клетке, носились странные мысли.

"Если только представить себе, что можно иметь неограниченное количество отпрысков!"

Затем:

"Так вот, что случилось с другими Следователями!"

И в это мгновение Келексел понял, что он продал.

— Позволите ли вы им уничтожить вашего отпрыска? — спросил Фраффин.

Этот вопрос был лишним. Келексел уже поставил его перед собой и дал на нет ответ. Ни один Чем не мог угрожать своему отпрыску — такой редкой и драгоценной была эта одинокая ниточка, связывающая его с потерянным прошлым. Он вздохнул.

Фраффин понял, что победил и улыбнулся.

Мысли Келексела обратились внутрь, к его собственному теперешнему положению. Первородные проиграли Фраффину еще один раунд. Его роль в этом поражении была четко определенной и достаточно формальной, с каждой минутой он все более ясно понимал это. Он прошел вслепую (действительно ли вслепую?) по дорожке, которая завела его в ловушку. Фраффину было так же легко управлять им, как и любым существом этого замечательного мира.

Поняв, что он должен смириться со своим поражением и выбора кет, Келексел испытал необычное чувство счастливого облегчения. Это не была робость — скорее запоздалое сожаление, такое же острое и глубокое, как настоящая скорбь.

"Теперь я смогу все время иметь неограниченное количество чудесных женщин, которые будут развлекать меня, — подумал он. — И оставлять мне потомство".

Облако пробежало по его сознанию и, чтобы развеять его, он обратился к Фраффину, как обращаются к товарищу по заговору:

— А что, если Первородные направят сюда Следователя-женщину?

— Это только облегчит нашу задачу, — спокойно ответил Фраффин. — Женщины-Чемы, освобожденные от способности к размножению, но не освобожденные от инстинкта, получают здесь большое удовольствие. Конечно, они просто купаются в море плотских наслаждений. У местных мужчин, как правило, почти нет каких-либо сдерживающих качал. Но сексуальное влечение для наших женщин не главное. Больше всего их привлекает возможность наблюдать за процессом рождения ребенка! Они получают необходимое для них удовольствие от сопереживания, которое я не могу постигнуть, но Юнвик уверяет меня, что оно очень сильно.

Келексел кивнул. Это, должно быть, правда. Посылая для расследования заговора женщину, следует держать ее на очень крепкой узде. Однако Келексел все же оставался Следователем, прошедшим солидную подготовку. И он заметил пусть микроскопическую, но озабоченность Фраффина — заметил по тому, как двигается его рот, по морщинкам, пролегшим у его глаз. В выстроенном Фраффином здании все же был непрочный элемент, хотя он и отказывался признать это. Но придет день, когда его битва будет проиграна. Первородные не допустят, чтобы предъявленные ими к оплате векселя вечно оставались неоплаченными. Вечность, это слишком долго даже для них. Подозрения перейдут в уверенность и тогда ЛЮБЫЕ средства будут использованы, чтобы раскрыть этот секрет.

И Келексел почувствовал, как глубокая печаль охватывает его. Как будто неизбежное уже свершилось. Здесь был аванпост, приближающий Чемов к пониманию их конца, и он — тоже — со временем исчезнет. Здесь собралась часть всей цивилизации Чемов, восставшая против ВЕЧНОСТИ. Здесь было доказательство того, что глубоко внутри каждого Чема скрыто неприятие факта ею бессмертия. Но это доказательство будет уничтожено.

— Мы подыщем подходящую планету, которую вы сможете сделать своей, — сказал Директор.

Произнося эти слова, Фраффин подумал, не слишком ли он торопит события. Очевидно, Келекселу нужно какое-то время, чтобы окончательно усвоить положение вещей. Он потерпел здесь поражение, этот вежливый Чем, но сейчас приходит в себя и без сомнения должен осознать необходимость омоложения. Очень скоро он, конечно, поймет это.

Келексел, заложив руки за голову, лежал на постели и наблюдал, как Рут расхаживает по комнате. Туда и обратно, туда и обратно; зеленая мантия со свистом обвивала ее ноги. Теперь она всегда так вела себя при нем, несмотря на то, что он настраивал манипулятор на высочайшую степень воздействия.

Он молча следил за ней. Ее мантия была перехвачена на талии поясом с серебряной пряжкой, украшенной изумрудами, которые сверкали под лучами желтого света. Признаки беременности были уже заметны — выпирающий живот, блестящая румяная кожа. Она, конечно, знала о своем состоянии, но за исключением одною приступа истерии (который быстро удалось погасить с помощью манипулятора), ее отношение к данному обстоятельству никак не проявлялось.

Только десять периодов расслабления прошло после его последней беседы с Фраффином, однако воспоминания об этом событии постепенно блекли, растворялись. "Забавная маленькая история", закрученная вокруг родителя Рут, бела записана и завершена (каждый раз, когда ему случалось видеть эту историю, Келексел находил ее нее менее привлекательной). Все, что оставалось сделать — найти подходящую отдаленную планету для собственных нужд.

Рут продолжала ходить взад к вперед. Он знал, что через несколько мгновений она сядет за репродьюсер. Пока она еще не пользовалась им в его присутствии, но сейчас он уловил несколько брошенных на аппарат взглядов. Он почти ощущал, как машина притягивает ее.

Келексел посмотрел на контрольную шкалу манипулятора. Мощность воздействия напугала его. В один прекрасный день она станет полностью невосприимчива к подобному воздействию — в этом не было сомнения. Манипулятор напоминал ему огромное металлическое насекомое, раскинувшее свои лапы по потолку.

Келексел вздохнул.

Сейчас, когда он знал, что Рут — примитивный Чем, и ее предки были в кровном родстве с обитателями Корабля историй, он начал серьезно переосмысливать свое отношение к ней. Она перестала быть просто живым существом, она стала почти ЛИЧНОСТЬЮ.

Было ли допустимо управлять личностью? Недопустимо? Допустимо? Нравственные позиции экзотических обитателей этого мира странным образом повлияли на него. Рут не была настоящим Чемом — не могла им быть. Ее не подвергали в детстве трансформации, и жизненные процессы в ее организме не были направлены по замкнутому циклу, обеспечивающему бессмертие. Она не была ячейкой паутины Тиггиво.

Но как поступят Первородные? Возможно, Фраффин прав. Они способны вычеркнуть этот мир из списка существующих во Вселенной Чемов. Но обитатели этого мира так привлекательны, что вряд ли можно легко решиться на их уничтожение. Ведь они почти Чемы — примитивные, но Чемы. Хотя, что бы ни решили Первородные, доступ в этот мир будет закрыт. Никто из тех, кто в настоящее время пользуется его удовольствиями, не сможет получить самую ничтожную их часть при новом порядке.

Доводы за и против сменяли друг друга в голове Келексела в такт шагов Рут.

Ее движения начали раздражать его. Келексел засунул руку под накидку, включил манипулятор.

Рут остановилась, будто натолкнулась на стену. Она повернулась к нему.

— Опять? — плоским, бесцветным голосом спросила она.

— Сними мантию, — потребовал он.

Она не пошевелилась.

Келексел усилил воздействие манипулятора, повторил свою команду. Давление манипулятора росло… выше… выше… выше…

Медленно, механически она повиновалась. Мантия соскользнула на серебристый ковер, оставив ее обнаженной. Ее кожа показалась ему необычно бледной. Дрожь волной прошла по ее животу, вверх и вниз.

— Повернись, — сказал он.

Так же механически она повиновалась, наступив босой ногой на изумрудный пояс. Пряжка лязгнула.

— Лицом ко мне! — скомандовал Келексел.

Когда она подчинилась, он ослабил давление манипулятора. Волнообразные толчки в животе Рут прекратились. Она глубоко, прерывисто вздохнула.

"Она потрясающе грациозна", — подумал Келексел.

Не отрывая от него глаз, Рут нагнулась, подобрала мантию, завернулась в нее и застегнула пояс.

"Ну, вот, я смогла оказать ему сопротивление, — подумала она. — Я смогла наконец защитить себя. В следующий раз будет легче". Ока вспомнила гнетущее, притупляющее чувство, давление манипулятора, вынудившее ее снять мантию. Даже в этой экстремальной ситуации ее не покидала уверенность, что наступит момент, когда она сможет противостоять давлению манипулятора Келексела вне зависимости от степени воздействия. Развиваемое манипулятором давление имеет какой-то предел, а ее растущее желание сопротивляться предела не имеет. Для того, чтобы усилить сопротивление, ей достаточно вспомнить, что она видела на сцене репродьюсера.

— Ты сердишься на меня, — заметил Келексел. — Почему? Я снисходителен к твоим капризам.

Вместо ответа она повернулась к пульту управления репродьюсера, передвинула контрольные рычажки. Щелкнули переключатели. Аппарат загудел.

"Как ловко она пользуется своей игрушкой, — подумал Келексел. — Очевидно, она проводит за ней больше времени, чем я подозревал. Какая уверенность в движениях. Но когда же она успела приобрести все эти навыки? При мне она никогда не пользовалась репродьюсером. Я проводил с ней все свое свободное время. Видимо, быстрее для смертных время течет. Как долго она находится со мной по ее меркам? Примерно четвертую часть цикла ее беременности или немного больше".

Он с интересом подумал, как: в действительности она ощущает находящегося внутри нее ребенка. Примитивные существа хорошо чувствуют состояние собственного тела, те жизненные процессы, которые происходят внутри них. Они могут узнать многое, не прибегая к специальным устройствам для обследования своего организма. Какой-то первобытный инстинкт, которым они обладают, дает им информацию изнутри. Тогда, может быть, причиной ее злости является их потенциальный наследник?

— Смотри, — произнесла Рут.

Келексел сел прямо, сконцентрировал свое внимание на сцене — священном овале, где возникают полу-люди Фраффина и разыгрывают свои сценки. Там сейчас двигались фигуры — большие первобытные Чемы. Келексел неожиданно припомнил одно суждение о продукции Фраффина. "Это театр марионеток, которые кажутся более живыми, чем мы сами". Да, эти создания всегда производили эмоциональное и физическое впечатление, которое было сильнее естественного ощущения жизни.

— Это мои родственники, — сказала Рут. — Брат и сестра моего отца. Они приехали на суд. Это номер в мотеле, где они остановились.

— Мотель? — Келексел соскользнул с постели, подошел к Рут и встал позади нее.

— Временное жилище, — пояснила она. И подвинулась ближе к пульту управления.

Келексел оглядел помещение. В освещенном пространстве была видна комната с выцветшими, когда-то каштановыми, стенами. Тощая женщина с соломенными волосами сидела на краю кровати с правой стороны. На ней был розовый халат. Рукой, на которой отчетливо проступали набухшие вены, она прижимала к глазам мокрый от слез платок. Она выглядела такой же блеклей, как и вся обстановка — усталые невыразительные глаза, впалые щеки. Очертаниями головы и тела она напоминала Джо Мерфи. Глядя на нее, Келексел подумал: неужели Рут когда-нибудь станет такой же. Нет, конечно нет. Глаза женщины смотрели из глубоких темных впадин под темными бровями.

Перед ней стоял мужчина.

— Так что, Клоди, — сказал мужчина, — не припоминаешь ничего…

— Я не могу заставить себя вспомнить, — ответила она, всхлипывая.

Келексел проглотил слюну. Он чувствовал, что его тело мысленно переносится в комнату, где находятся двое этих существ. Это было жуткое ощущение — отталкивающее и вместе с тем притягивающее. Сверхчувствительные нити проекционной паутины передавали удушливый сладкий запах, исходивший от женщины. Он вызывал тошноту.

— Я помню, Джои отправился один — маленькое белое пятно в темноте. А потом он завопил: "Джои! Берегись, сзади тебя страшный ниггер!"

— И Джои побежал! — воскликнул Грант. — Да, я помню.

— Он поскользнулся и упал в грязь.

— Он вернулся весь грязный, — сказал Грант. — Я помню. Он усмехнулся.

— А когда па обнаружил, что Джои надул в штаны, он взял ремень для правки бритв. — Голос Клоди потеплел. — Джои был такой милый малыш…

— Да, а па был крутой парень, это точно.

— Какие забавные вещи ты иногда вспоминаешь, — заметила она.

Грант подошел к окну, отодвинул каштановую занавеску. Повернувшись, он продемонстрировал свое лицо — он был похож на Рут, только гораздо массивнее. По лбу у него тянулась горизонтальная линия — след от шляпы — под ней лицо было темным, а часть лба над ней — совершенно белой. Его глаза были спрятаны в темных провалах под выцветшими бровями. Темные узловатые вены виднелись на руках.

— Вот уж, действительно сухие места, — сказал он. — Ни одного зеленого листка не видно.

— Я не могу понять, почему он сделал это, — сказала Клоди.

Грант пожал плечами.

— Он был странный, наш Джои.

— Послушай, что ты говоришь! — Она вздрогнула. — БЫЛ странный. Как будто, его уже нет.

— Думаю, можно сказать, он уже мертв. — Грант покачал головой. — Или он умрет, или его поместят в сумасшедший дом. Это, по-моему, одно и то же.

— Я слышала, ты много болтал о том, как и что происходило, когда мы были детьми, — сказала она. — Как думаешь, было тогда в нашей жизни что-нибудь такое, почему он сейчас… смог так поступить?

— А, по-твоему, что могло повлиять?

— А то, как па с ним обходился.

Грант нашел торчащую из занавески ниточку. Он оторвал ее и обмотал вокруг пальца. Сверхчувствительная паутина передала закипающий в нем гнев. (Келексел не мог понять, зачем Рут показывает ему эту сцену. Он знал, что она испытывает боль, глядя на происходящее, но не мог объяснить, как сна может обвинять его в чем-то или сердиться на него из-за этой сцены.)

— Однажды мы поехали в деревню, послушать хороших черных певцов, — неожиданно сказал Грант. — В фургоне, запряженном мулами, помнишь? Джои не хотел ехать вместе со всеми. Он был страшно зол на па за что-то. Но па сказал, что он еще слишком мал, чтобы одному оставаться дома.

— Тогда ему было уже девять лет, — со вздохом заметила она.

Грант подошел, будто ничего не слышал.

— А потом Джои отказался выйти из фургона, помнишь? Па сказал: "Выходи, парень. Разве ты не хочешь послушать этих негров?" А Джои ответил: "Я лучше останусь с мулами и фургоном".

Клоди кивнула.

Грант выдернул еще одну нитку из занавески. Еще раз взглянув в окно, он сказал:

— Я слышал не раз, как ты говорила, когда не хотела куда-нибудь ехать: "Мне лучше остаться с мулами и фургоном". Теперь уже половина графства так говорит.

— Джои был такой, — сказала она. — Всегда хотел остаться один.

Губы Гранта сложились в грубую ухмылку.

— С Джои всегда могло случиться все, что угодно.

— Ты был при том, как он уходил из дома?

— Ага. Это было сразу после того, как ты вышла замуж, точно? Па продал Джои лошадь, которая все лето возила лес, купленный у старого Бедного Джона Викса, шурина Неда Толливера.

— Ты видел драку?

— Я как раз присутствовал при этом. Джои назвал па обманщиком и вором. Па пошел за своей дубовой палкой, но Джои оказался быстрее. Ему тогда было семнадцать, и он был очень здоровый. Он так хватил па дубинкой по голове, как будто хотел убить его. Па повалился, как молодой бычок на бойне. Джои вытащил деньги, которые па получил за лошадь, у него из кармана, взбежал по лестнице в дом, собрал чемоданчик и ушел.

— Это было ужасно! — сказала она.

Грант кивнул.

— Сколько я живу, буду помнить этого парня, стоящего на крыльце, с чемоданом в руке, а другой рукой он держался за дверную ручку. Ма рыдала, стоя на коленях перед па и стирала с него кровь мокрым полотенцем. Джои заговорил таким низким, хриплым голосом, который нам никогда больше не приходилось слышать, но мы были так напуганы, что никто не обратил тогда на это внимания. Мы думали, что он убил па. "Надеюсь, я никого из вас никогда больше не увижу", — произнес Джои. И убежал.

— У него был отцовский характер, это точно, — заметила Клоди.

Рут отключила репродьюсер. Образы исчезли. Она повернулась, ее лицо было спокойным и бледным от тех перегрузок манипулятора, которые она испытывала, но слезы тонкими струйками текли по ее щекам.

— Я должна кое-что выяснить, — сказала она. — Это вы, Чемы, поступили так с моим отцом? Вы сделали его… таким?

Келексел вспомнил, как Фраффин хвастался тем, как он ПОДГОТОВИЛ убийцу… хвастался и объяснял, что у Следователя, посланного Первородными, нет шансов избежать ловушек, которые расставлены для него в этом мире. Да и какое значение могли иметь несколько второстепенных существ, подготовленных и использованных для нужд Чемов. Но ведь они не были второстепенными существами, напомнил себе Келексел. Они были первобытными Чемами.

— Сделали, я вижу, — сказала Рут. — Я так и думала. Я поняла это из твоих разговоров со мной.

"Неужели она видит меня насквозь? — спросил себя Келексел. — Как она смогла это понять? Какими необычными способностями обладают эти туземцы?"

Он попытался скрыть свое смущение, пожав плечами.

— Я надеюсь, что ты умрешь, — сказала Рут. — Я хочу, чтобы ты умер.

Несмотря на воздействие манипулятора, Рут ощущала закипающую внутри нее ярость и ненависть, пока еще отдаленную, но отчетливую, вызывающую желание вцепиться ногтями в непроницаемую кожу этого Чема.

Голос Рут был таким спокойным и розным, что Келексел почти пропустил ее слова мимо ушей, прежде чем их смысл дошел до него. Умер! Он отпрянул. Как она могла нанести ему подобное оскорбление!

— Я — Чем! — с достоинством произнес он. — Как ты осмелилась сказать мне такое!

— А ты сам не догадываешься? — спросила она.

— Я облагодетельствовал тебя, взяв к себе, — с упреком сказал он. — Это твоя благодарность?

Она оглядела свою комнату — тюрьму, перевела взгляд на его лицо — серебристо-белая кожа с металлическим оттенком, черты лица выражали презрительное неодобреиие. Сидя на стуле, она была немного ниже ростом стоящего рядом Келексела, и со своего места могла видеть колышущиеся в такт дыханию черные волосы в его ноздрях.

— Мне почти жаль тебя, — сказала она.

Келексел проглотил слюну. "Жаль?" Ее реакция лишала его присутствия духа. Он посмотрел вниз, на свои руки, и с удивлением обнаружил, что они крепко стиснуты вместе. "Жаль?" Он медленно разжал пальцы, с беспокойством заметив, что ногти потемнели. Начинали сказываться последствия потери энергии размножения. После того, как он воспроизвел себе подобного, часы его организма начали отсчитывать время. Срочное омоложение было необходимо. Может, она жалеет его из-за того, что он сильно запоздал со своим омоложением? Нет, она не могла знать о зависимости Чемов от Омолаживателей.

"Откладываю… почему я откладываю?" — спросил себя Келексел.

Неожиданно он почувствовал восхищение своим мужеством и отвагой. Он позволил себе далеко зайти за ту грань, когда Чем обращается к помощи Омолаживателей. Он сделал это почти намеренно, получая странное удовольствие от ощущения начинающегося распада организма, Никакой другой Чем не осмелился бы на это. Все они трусы! А он сейчас был почти таким же, как Рут. Почти смертным! И при этом она ругает его! Она не понимает, что происходит! Да и как она может понять, бедняжка?

Он вдруг ощутил прилив жалости к себе. Разве может кто-нибудь понять его состояние? Разве кто-нибудь испытывал подобное? Все его приятели Чемы уверены, что он незамедлительно прибегнет к услугам Омолаживателя, когда в этом возникнет необходимость. Никто не поймет,

Келексел подумал, не стоит ли рассказать Рут о том, какой смелый поступок он совершил, но вспомнил ее слова. Она желала ему смерти.

— Как бы мне объяснить тебе? — сказала Рут.

Она снова повернулась к репродьюсеру, проверила положение кнопок и рычажков управления. Эта отвратительная машина, выдуманная мерзкими Чемами, неожиданно стала очень важной. Сейчас это была самая нужная для нее вещь, с ее помощью она хотела объяснить Келекселу, почему она испытывает такую жгучую ненависть к Чемам.

— Смотри, — сказала она, включая аппарат.

Сверкнула яркая вспышка света. Перед ними появилась длинная комната со стоящим на возвышении большим столом. Ниже располагались отгороженные рядами скамеек несколько маленьких столов и еще одна секция, за перилами которой сидели в ряд двенадцать явно скучающих аборигенов. Боковые стены украшали греческие колонны, в пролетах между ними располагались высокие окна, а сами стены были отделаны панелями темного дерева. Через окна в комнату лился яркий солнечный свет. За высоким столом сидел круглый, с сияющей лысиной толстяк в черной мантии.

Келексел обнаружил, что узнает кое-кого из сидящих за маленькими столами. Сразу же ему бросилась в глаза приземистая фигура Джо Мерфи, родителя Рут, там же был Бонделли, адвокат, которого он видел в одном из последних сюжетов Фраффина — узкое лицо, блестящие черные волосы зачесаны назад, и сверху напоминают крылья жука. На стульях; поставленных сразу за перегородкой, сидели знахари — Вейли и Фурлоу.

Фурлоу интересовал Келексела. Почему она выбрала сцену с участием этого аборигена? Было ли правдой то, что она собиралась выйти за него замуж?

— Это судья Гримм, — сказала Рут, указывая на мужчину в черной мантии. — Я… я ходила в школу с его дочерью. Ты знаешь об этом? Я… бывала у него в доме.

Он уловил нотки страдания в ее голосе, прикинул, стоит ли усилить воздействие манипулятора и решил не делать этого. Так можно оказать на нее чрезмерно подавляющее воздействие и помешать ей продолжать. Он чувствовал сейчас большой интерес и желание понять, что она задумала, какую цель преследует.

— Мужчина с тростью, сидящий слева, вон за тем стоном — Парет, окружной прокурор, — объяснила Рут. — Его жена и моя мать были членами одною садоводческого клуба.

Келексел пригляделся к аборигену, на которого она указала. Он производил впечатление солидного и порядочного члена общества. Седые волосы металлического оттенка покрывали макушку почти квадратной головы. Волосы образовывали прямую линию над его лбом и были аккуратно подстрижены на висках. Подбородок выдавался вперед. Чопорно поджатые губы и четкая линия рта выгодно сочетались с крупным прямым носом. Под густыми каштановыми бровями светились ярко-голубые глаза, окруженные глубокими морщинами.

Трость была прислонена к столу рядом со стулом. Время от времени Парет поглаживал полированный набалдашник.

Было похоже, что в этой комнате сейчас происходит что-то очень важное. Рут включила звук. Стало слышно сдержанное покашливание зрителей и шелест перекладываемых бумаг.

Келексел подался вперед, и его рука легла на спинку стула Рут. Он внимательно наблюдал, как Фурлоу поднялся со своего места и пошел к стулу, стоящему на возвышении перед столом судьи. В происходящем чувствовалась некоторая театральность, но в то же время и глубокая серьезность церемонии. Фурлоу сел, адвокат Бонделли стоял позади него, около возвышения.

Келексел разглядывал Фурлоу — узкий лоб, черные волосы. Предпочтет ли Рут это существо, если не воздействовать на нее манипулятором? Казалось, Фурлоу хочет спрятаться за темными стеклами своих очков. Он не смотрел в каком-нибудь определенном направлении, а все время поворачивал голову, глядя при этом куда-то вниз. Келексел понял, что в этой сцене он избегает съемочных команд Фраффина. Он знал о присутствии Чемов! Ну конечно! Он же иммунный.

Чувство служебного долга мгновенно вернулось к Келекселу. Ему стало стыдно. И неожиданно он понял, почему до сих пор не обратился к кому-либо из Омолаживателей корабля. Если он сделает это, ему наверняка не удастся выбраться из западни, которую приготовил для него Фраффин. Он станет одним из них, собственностью Фраффина, как любой из обитателей этого мира. До тех пор, пока он не прибегнет к услугам Омолаживателей, он может чувствовать себя достаточно независимым от Фраффина. Правда, эта независимость лишь вопрос времени.

Бонделли сейчас говорил с Фурлоу и эта сценка производила на Келексела тягостное впечатление. Для него она была лишена всякого смысла.

— Итак, доктор Фурлоу, — сказал Бонделли, — вы перечислили пункты, в соответствии с которыми действия моего подзащитного подходят под общие закономерности убийств, совершенных людьми в состоянии умопомешательства. Какие еще доказательства его сумасшествия вы можете привести?

— Мое внимание привлекло повторение цифры семь, — ответил Фурлоу. — Семь ударов тесаком. Затем, он сказал полицейским непосредственно перед арестом, что выйдет к ним через семь минут.

— По вашему мнению, это важно?

— Цифра семь имеет религиозную значимость: Бог создал мир за семь дней и так далее. Это важный признак, который определяет действия сумасшедшего.

— Доктор Фурлоу, вы проводили обследование подсудимого несколько месяцев назад?

— Да, сэр.

— При каких обстоятельствах?

Келексел покосился на Рут и был поражен, увидев, как слезы градом катятся у нее по щекам. Он посмотрел на показания манипулятора и понял, как глубоки должны быть ее переживания.

— Мистер Мерфи поднял ложную пожарную тревогу, — сказал Фурлоу. — Он был опознан и арестован. Я был вызван, как судебный психолог.

— Почему?

— Ложная пожарная тревога относится к таким нарушениям, которые нельзя оставлять без внимания, особенно, когда ее поднимает вполне взрослый человек.

— Поэтому вас вызвали?

— Нет, это обычная процедура.

— Чем можно объяснить поступок обвиняемого?

— Это, как правило, бывает связано с сексуальными нарушениями. Инцидент произошел в то время, когда подсудимый впервые обратился к врачу с жалобой на импотенцию. Эти два фактора, вместе взятые, образуют очень тревожную психологическую картину.

— Как это?

— Ну, он также испытывал почти полное отсутствие сердечной теплоты. То, что мы привыкли называть добротой. Кроме того, в его поведении в то время явно проявлялся так называемый синдром Рорчеча, когда из сознания едва ли не вовсе исключается интерес к нормальной жизнедеятельности. Иными словами, мировоззрение больного сосредоточивается на смерти. Я принял во внимание все названные факторы — то есть холодная, не знающая жалости натура, сосредоточенная на смерти, плюс сексуальная неполноценность.

Келексел пристально смотрел на фигуру, возвышающуюся в центре сцены. О ком это он говорит? "Холодный, сосредоточенный на смерти", "сексуальная неполноценность"? Келексел окинул взглядом фигуру Мерфи. Подсудимый, сгорбившись и уставившись в пол, сидел на своем стуле.

Бонделли пригладил усы и заглянул в свой блокнот.

— В чем состояла суть вашего сообщения в отдел освобождения под залог, доктор? — Задавая свой вопрос, Бонделли не отрываясь смотрел на судью Гримма.

— Я предупредил их, что если этот человек не изменит в корне свои взгляда, то он непременно дойдет до психического срыва.

По-прежнему не глядя на Фурлоу, Бонделли спросил:

— А как бы вы определили понятие "психический срыв", доктор?

— Например, намеренное убийство кинжалом близкого и любимого человека с особой жестокостью является психическим срывом.

Судья Гримм что-то записывал на лежащем перед ним листке бумаги. Женщина-заседатель, сидящая с краю, недовольно посмотрела на Бонделли.

— Вы предсказывали это преступление? — задал вопрос Бонделли.

— Я предупреждал, что произойдет что-то в этом роде. Окружной прокурор, не торопясь, оглядел присяжных.

Он медленно покачал головой, наклонился к помощнику и что-то прошептал ему на ухо.

— Какие-нибудь меры были приняты в ответ на ваше сообщение? — спросил Бонделли.

— Насколько мне известно, нет.

— Почему, нет?

— Наверное, большинство из тех, кто видел это сообщение, не очень хорошо разбираются в специальных медицинских терминах и не понимают всей опасности перечисленных психических отклонений.

— А вы пытались объяснить кому-либо, насколько серьезны ваши опасения?

— Я рассказал о своих опасениях нескольким сотрудникам отдела освобождения под залог, объяснил, насколько опасен может быть подсудимый.

— И тем не менее, никаких мер принято не было?

— Мне сказали, что, вне всякого сомнения, мистер Мерфи как видный член общества не может быть опасен и я, очевидно, ошибаюсь.

— Понятно. Вы сами пытались помочь подсудимому?

— Я пытался вызвать у него интерес к религии.

— Безуспешно?

— Совершенно верно.

— Вы проводили обследование подсудимого?

— В прошлую среду. Это было второе обследование с момента его ареста.

— И что вы обнаружили?

— Он страдает нарушениями психики, которые я определяю, как паранойю.

— Мог ли он отдавать себе отчет в своих поступках и их последствиях?

— Нет, сэр. В его состоянии он способен бессознательно отвергать любые принципы законности и морали.

Бонделли повернулся, некоторое время пристально смотрел на окружного прокурора и затем произнес:

— Все, доктор, спасибо.

Окружной прокурор провел рукой по волосам и уставился в свои записи свидетельских показаний.

Келексел, постепенно разобравшись в запутанном содержании этой сцены, кивнул. У туземцев, безусловно, существует примитивное и еще слишком незрелое правосудие. Тем не менее, происходящее напомнило ему о его собственной вине. Может быть, эту цель и преследовала Рут? Показывая сцену суда, она, возможно, хочет сказать: "Ты тоже будешь наказан". Он ощутил приступ жгучего — стыда. Сейчас он сам словно предстал перед судом, перенесся в зал судебных заседаний, который воспроизводил репродыосер. Он неожиданно отождествил себя с отцом Рут, в полной мере разделяя чувства туземца, которые улавливала сверхчувствительная система передачи.

Внутри Мерфи бушевала с трудом сдерживаемая ярость, всеми силами души он ненавидел сейчас Фурлоу, который все еще сидел на свидетельском месте.

"Иммунный должен быть уничтожен!" — подумал Келексел.

Картина зла, воспроизводимая репродьюсером, слегка изменилась, и теперь в фокусе устройства находился окружной прокурор. Парет поднялся со своего места, прохромал к барьеру и остановился там, где прежде стоял Бонделли. Парет аккуратно прислонил свою трость. Губы его были собраны в гримасу пренебрежительного превосходства, однако глаза пылали гневом.

— Мистер Фурлоу, — сказал он, намеренно опуская докторский титул. — Я правильно заключаю, что, по вашему мнению, подсудимый был неспособен отличать хорошее от плохого в ту ночь, когда он убил свою жену?

Фурлоу снял очки. Его серые глаза казались теперь поразительно беззащитными. Он протер стекла, надел очки и сложил руки на коленях.

— Да, сэр.

— А те тесты, которым вы подвергли обвиняемого, были ли они в принципе такими же, как те, которые проводил доктор Вейли?

— По сути такими же — карточки. Сортировка шерсти и другие сменяющиеся тесты.

Парет сверился со своими заметками.

— Вы слышали о заключении доктора Вейли, что этот обвиняемый был юридически и с медицинской точки зрения абсолютно нормален в момент совершения преступления?

— Я слышал об этом заключении, сэр.

— Вам известно, что доктор Вейли является официальным полицейским экспертом города Лос-Анджелеса в области психиатрии и что он проходил службу в армейском медицинском корпусе?

— Мне известна квалификация доктора Вейли. — Голос Фурлоу был напряженным, но он отвечал, не теряя достоинства, и это вызвало неожиданный приступ симпатии у наблюдавшего за ним Келексела.

— Ты видишь, что они делают с ним! — с негодованием спросила Рут.

— Какое это имеет значение? — спросил Келексел. Но еще не успев договорить, он понял, что судьба Фурлоу имеет огромное значение. И прежде всего потому, что Фурлоу, даже осознавая собственную обреченность, все же оставался верным своим принципам. Теперь не могло быть сомнения в том5 что Мерфи — сумасшедший. Таким его сделал Фраффин — для достижения своей цели.

"Я являюсь этой целью", — подумал Келексел,

— Тогда, вы должны были слышать, — сказал Парет, — что свидетельство МЕДИЦИНСКИХ экспертов исключает какой-либо элемент ограниченного повреждения мозга в данном случае? Вы слышали о том, что у подсудимого не проявляются маниакальные тенденции, что он не страдает и никогда не страдал от состояния, которое можно официально определить, как сумасшествие.

— Да, сэр.

— Тогда, можете ли вы объяснить, почему вы не соглашаетесь с мнением этих квалифицированных МЕДИЦИНСКИХ специалистов?

Фурлоу крепко уперся обеими ногами в пол, опустил руки на подлокотники стула и, подавшись вперед, произнес:

— Это очень просто, сэр. Компетенция в психиатрии и психологии обычно подтверждается фактическими результатами. В данном случае, я отстаиваю свою точку зрения, основываясь на том факте, что я ПРЕДСКАЗЫВАЛ это преступление.

Лицо Парета потемнело от гнева.

Келексел услышал всхлипывания Рут: "Энди, о Энди… О Энди…" Ее голос вызвал неожиданную боль в груди Келексела, и он прошипел:

— Помолчи!

Парет снова сверился со своими записями и затем спросил:

— Вы психолог, а не психиатр, не так ли?

— Я клинический психолог.

— В чем заключается разница между психологом и психиатром?

— Психолог — специалист в области поведения человека, не имеющий медицинской степени. Пси…

— И вы выражаете несогласие с мнением людей, ИМЕЮЩИХ медицинскую степень?

— Как я уже сказал…

— А, да, так называемое предсказание. Я читал это уведомление, мистер Фурлоу, и хотел бы спросить вас вот о чем: верно ли, что ваше сообщение было составлено таким языком, который переводится на нормальный человеческий язык достаточно разноречиво — иными словами, не было ли оно неопределенным?

— Его может считать неопределенным лишь тот, кто не знаком с термином "психический срыв".

— Ааа, ну а что такое психический срыв?

— Чрезвычайно опасный разрыв с действительностью, который может привести к актам насилия, вроде того, который мы рассматриваем здесь.

— Но если предположить, что преступление не было бы совершено, если этот обвиняемый сумел бы, так сказать, излечиться от приписываемой ему болезни, можно ли тогда истолковать ваше сообщение, как предсказание ТАКОГО исхода?

— Только если будет подтвержден диагноз и дано объяснение, ПОЧЕМУ он излечился.

— Позвольте мне, в таком случае, спросить вас следующее: может ли насильственный акт объясняться другими причинами помимо психоза?

— Разумеется, но…

— Правда ли, что термин "психоз" не имеет строго определенного толкования?

— Есть некоторые расхождения в точках зрения.

— Расхождения, подобные тем, которые имеются у нас в свидетельских показаниях?

— Да.

— И любой насильственный акт может быть вызван причинами, не имеющими ничего общего с психозом?

— Разумеется, — Фурлоу тряхнул головой. — Но при наличии маниакального…

— Маниакального? — Парет немедленно ухватился за слово. — Что такое мания, мистер Фурлоу?

— Мания? Это явление внутренней неспособности реагировать на окружающую действительность.

— Действительность, — сказал Парет. И еще раз: — Действительность. Скажите, мистер Фурлоу, верите ли вы в обвинения подсудимого против его жены?

— Не верю!

— Но, если бы обвинения подсудимого оказались правдой, изменилась бы ваша точка зрения, сэр, на его МАНИАКАЛЬНОЕ восприятие?

— Мое мнение основывается на…

— "Да" или "нет", мистер Фурлоу! Отвечайте на вопрос!

— Я и отвечаю! — Фурлоу откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. — Вы пытаетесь запятнать репутацию…

— Мистер Фурлоу! Мои вопросы направлены на выяснение, были ли, с учетом всех имеющихся улик, обвинения подсудимого обоснованны. Я согласен, что обвинения нельзя подтвердить или опровергнуть после смерти, но были ли обвинения оправданны?

— Чем можно оправдать убийство, сэр?

Лицо Парета потемнело. Глухим, безжизненным голосом он произнес:

— Мы тут с вами давно уже препираемся, мистер Фурлоу. Теперь расскажите, пожалуйста, суду, были ли у вас какие-то другие отношения с членами семьи подсудимого, кроме… психологического обследования.

Фурлоу вцепился в подлокотники стула так, что пальцы его побелели.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Не были ли вы одно время помолвлены с дочерью обвиняемого?

Фурлоу молча кивнул.

— Говорите, — потребовал Парет. — Были?

— Да.

За столиком защиты поднялся Бонделли, коротко взглянул на Парета, перевел взгляд на судью.

— Ваша честь, я возражаю. Подобные вопросы я считаю неуместными.

Парет медленно повернулся. Он тяжело оперся на трость и произнес:

— Ваша честь, присяжные имеют право знать все возможные причины, оказывающие влияние на этого ЭКСПЕРТА, выступающего свидетелем по делу.

— Объясните подробнее ваши намерения, — попросил судья Гримм. Он посмотрел поверх головы Парета на присяжных.

— Дочь подсудимого не может выступить в качестве свидетеля. Она исчезла при таинственных обстоятельствах, сопутствовавших гибели ее мужа. Этот ЭКСПЕРТ находился в непосредственной близости от места событий, когда ее муж…

— Ваша честь, я возражаю! — ударив кулаком по столу воскликнул Бонделли.

Судья Гримм поджал губы. Он посмотрел на Фурлоу, затем на Парета.

— То, что я скажу сейчас, не является одобрением или неодобрением свидетельских показаний доктора Фурлоу. Однако, я исхожу из того, что не подвергаю сомнению его квалификацию, поскольку он является психологом, работающим в суде. Раз так, его мнение может расходиться с мнением других квалифицированных свидетелей. Это привилегия свидетеля-эксперта. Дело присяжных — решать, заключение каких экспертов они сочтут наиболее обоснованным. Присяжные, принимая какое-либо решение, не могут подвергать сомнению квалификацию свидетелей. Возражение принято.

Парет пожал плечами. Он сделал шаг в сторону Фурлоу, собрался что-то сказать, несколько секунд раздумывал и произнес:

— Хорошо. Больше нет вопросов.

— Свидетель может быть свободен, — сказал судья.

Когда сцена начала медленно меркнуть, после того, как Рут нажала на соответствующие рычажки репродьюсера, Келексел в последний момент посмотрел на Джо Мерфи. Подсудимый улыбался хитрой, скрытной улыбкой.

Келексел слегка кивнул, заметив эту улыбку. Значит, еще далеко не все потеряно, если даже жертвы могут получать удовольствие, находясь в наиболее затруднительном положении.

Рут повернулась и заметила улыбку на лице Келексела. Ровным, бесстрастным голосом она произнесла:

— Будь ты проклят за каждую секунду твоей проклятой вечности.

Келексел мигнул.

— Ты такой же сумасшедший, как мой отец, — сказала она. — Энди описывал тебя, когда говорил о моем отце.

Она резко повернулась к экрану.

— Смотри на себя!

Келексел прерывисто вздохнул. Аппарат заскрипел, когда Рут повернула ручки управления и нажала на рычажки. Он захотел оттащить ее от репродьюсера, вдруг испугавшись того, что она вознамерилась показать ему. "Увидеть себя?" — подумал он. Это была жуткая мысль. Не может Чем видеть себя, воспроизведенным репродыосером!

Крошечная светящаяся сфера, расположенная в центре экрана, расширилась, и перед ними возник рабочий кабинет Бонделли — огромный стол, застекленные книжные полки и шкафы, на которых выстроились ряды книг в бордовых переплетах с золотыми надписями на корешках. Бонделли сидел за столом, держа в правой руке карандаш. Он несколько раз провел кончиком карандаша, на котором был закреплен ластик, по столу. Ластик оставил на полированной поверхности дорожки из маленьких резиновых катышков.

Фурлоу сидел напротив, на столе перед ним были разбросаны листы бумаги. Он держал свои массивные очки, как указку, размахивая ими, когда говорил.

— Маниакальное состояние — как маска, — сказал Фурлоу. — Надев эту маску, Мерфи хочет, чтобы его считали нормальным, даже если он знает, что это будет стоить ему жизни.

— Это нелогично, — пробурчал Бонделли.

— Тем более, это будет чрезвычайно сложно доказать, — сказал Фурлоу. — Трудно передать словами подобные вещи, особенно так, чтобы это было понятно людям, которые в своей жизни ни с чем подобным не сталкивались. Но, если иллюзии Мерфи будут разбиты, если он пройдет через свое состояние, то это можно будет сравнить с тем, как обычный человек, проснувшись утром, обнаруживает, что проснулся в другой кровати. Другая женщина говорит ему: "Я твоя жена!", незнакомые дети называют его своим отцом. Он будет подавлен, а вся его система восприятия жизни окажется разрушенной.

— Полный разрыв с действительностью, — прошептал Бонделли.

— Действительность, с точки зрения объективного наблюдателя, в данном случае не главное, — заметил Фурлоу. — Жизнь в иллюзорном мире спасает Мерфи от психологического эквивалента уничтожения. А это, безусловно, страх смерти.

— Страх смерти? — удивленно воскликнул Бонделли. — Но ведь это ждет его, если…

— Здесь следует различать два вида смерти, — сказал Фурлоу. — Мерфи испытывает значительно меньший страх перед реальной смертью в газовой камере, чем перец той смертью, которую ему придется испытать в случае разрушения его иллюзорного мира.

— Но УЛАВЛИВАЕТ ли он разницу?

— Нет.

— Сумасшествие какое-то!

Фурлоу удивился,

— Разве не об этом мы все время говорим?

Бонделли бросил карандаш на стол. Раздался сухой стук.

— И это произойдет, если он будет признан нормальным7

— Он получит подтверждение, что сохраняет контроль над приближающейся развязкой своей беды. Для него сумасшествие означает потерю контроля. Это значит, что он не самый главный, не самый могущественный в решении своей судьбы. А если он контролирует даже свою собственную смерть, то это подлинное величие — то есть мания величия.

— Вы могли бы попытаться доказать это в суде, — сказал Бонделли.

— Но только не в этом конкретном сообществе и не в данный момент, — ответил Фурлоу. — Именно это я пытаюсь вам объяснить с самого начала. Вы знаете Баунтмана, моего соседа с южной стороны? Ветка моего орехового дерева свисала к нему во двор. Я всегда позволял ему собирать с нее орехи. У нас даже шутка была на эту тему. Прошлой ночью он отпилил эту ветку и бросил ее ко мне во двор — потому что я свидетельствую в защиту Мерфи.

— Но это же сумасшествие!

— Как раз сейчас это вполне нормально, — устало сказал Фурлоу. Он тряхнул головой. — Баунтман, как правило, проявлял себя вполне нормальным. Но то, что совершил Мерфи — это преступление на сексуальной почве, и оно возбуждает в людях скрытые подсознательные эмоции, которые они не в силах контролировать, — страх, стыд, сознание вины. Баунтман — лишь отдельно взятое проявление. Все общество стоит на грани психического срыва.

Фурлоу снял свои темные очки, повернулся и посмотрел прямо в направлении наблюдателей.

— Все общество, — прошептал он.

Рут поднялась, пошатываясь, словно слепая. Она нашарила наугад нужную ей ручку репродьюсера и выключила его. Пока экран полностью не потемнел, лицо Фурлоу продолжало смотреть на нее. "Прощай, Энди, — подумала она. — Дорогой Энди. Несчастный Энди. Я никогда тебя больше не увижу".

Келексел резко отвернулся, прошел большими шагами на середину комнаты. Остановившись, он взглянул на Рут, проклиная тот день, когда впервые увидел ее. "Во имя забвения! — подумал он. — Почему я покоряюсь ей?"

Слова Фурлоу все еще звенели у него в ушах: "Величие! Иллюзия! Смерть!"

Что они могли означать для этих дикарей, которые закрыли входы и выходы для разума и чувств? Ярость, которой он раньше никогда еще не испытывал, охватила Келексела.

"Как она смеет говорить, что я похож на ее отца?

Как смеет она думать о своем хилом туземном любовнике, когда у нее есть я?"

Странный, режущий ухо звук, донесся со стороны Рут. Ее плечи тряслись. Келексел понял, что она рыдает, несмотря на воздействие манипулятора. Поняв это, он еще больше рассвирепел.

Она медленно повернулась на вращающемся кресле и посмотрела ему в глаза. Лицо ее было искажено горем.

— Живи вечно! — тихо, но отчетливо произнесла она. — И пусть мысль о твоем преступлении терзает тебя каждый день твоей жизни!

Ее глаза сверкнули ненавистью.

Чувство безотчетного страха потрясло Келексела. "Как она могла узнать о моем преступлении?" — испуганно подумал он.

Но владевшая им ярость пришла на выручку.

"Она испорчена этим иммунным, — мелькнуло у него в голове. — Тогда пусть она увидит, что может сделать Чем с ее любовником!"

Быстрым движением он повернул ручку манипулятора под своей накидкой. Резко возросшее давление отбросило Рут на спинку сидения, ее тело напряглось и затем бессильно обвисло. Она потеряла сознание.

Фраффин стремительно выбежал на причальную платформу, его широкая мантия развевалась, напоминая крылья летучей мыши. Море сияло, подобно темно-зеленому кристаллу, за барьером защитного поля. Десять летательных аппаратов стояли в ряд у края причала, подготовленные к отправке. Возможно, они еще пригодятся для его "чудесной маленькой войны". В воздухе резко пахло озоном. Фраффин почувствовал, как от едкого запаха слегка съежилась кожа у него на лице — защитная реакция организма.

Там, наверху, цвела его планета, с невиданным изобилием рождались новые сюжеты. Но если сообщение о Келекселе было правдой… Нет, это не могло быть правдой. Это было бы слишком нелогично.

Фраффин замедлил шаги, приближаясь к контрольному пункту, похожему на огромный желтый глаз. Внутри находился Лутт, начальник Службы наблюдения. Вид приземистой, плотной фигуры офицера его экипажа вернул Фраффину потерянное спокойствие. Квадратное лицо Лутта склонилось к монитору.

Вид у него был довольно хитрый, и Фраффин вспомнил изречение Като: "Короли страха, которым служат лукавые".

Да, это был туземец, достойный восхищения — Като. Фраффин восстановил в памяти образы врагов Като, двух карфагенских царей, смотрящих со стен крепости Байрса вниз, на внутреннюю гавань Кортона. "Достойная жертва, верные мысли, сильные боги — вот, что приносит победу", — это тоже были слова Като.

Но Като умер, его жизнь была затянута в сумасшедший водоворот времени — в память Чемов. Он умер, и те два царя тоже.

"Безусловно, сообщение о Келекселе было ошибочным", — подумал Фраффин.

Один из дежурных пилотов подал знак Лутту. Начальник Службы наблюдения быстро выпрямился и повернулся навстречу Фраффину. Настороженное выражение глаз рассеивало всякие сомнения в его излишней самоуверенности.

"Он похож на маленького Като, — подумал Фраффин, останавливаясь в трех шагах от Лутта. То же строение лица. — Да, мы слишком много отдали этому миру".

Фраффин поплотнее завернулся в мантию, почувствовав неожиданно возникшую в воздухе прохладу.

— Достопочтенный Директор, — произнес Лутт. Как осторожно он говорил!

— Я только что получил тревожное сообщение о Следователе, — сказал Фраффин.

— О Следователе?

— О Келекселе, дурень!

Губы Лутта чуть дрогнули, он быстро посмотрел по сторонам и затем испуганно взглянул на Фраффина.

— Он… он сказал, что у него есть ваше разрешение… с ним была туземная женщина… она… что-нибудь не так?

Фраффину потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки. Легкая барабанная дробь прокатилась через каждое мельчайшее мгновение его бытия. Эта планета и ее создания! Каждое мгновение, потраченное на их сооружение, обжигающим бременем легло на его сознание. Он чувствовал себя сейчас, как двустворчатый моллюск, выброшенный приливом на вершину Вселенной. История рушилась вместе с ним, но совершенное преступление останется в его памяти навсегда.

— Так Следователь покинул нас? — спросил Фраффин, с гордостью отметив, как спокойно звучит его голос.

— Только небольшая прогулка, — прошептал Лутт. — Он сказал, что это только небольшая прогулка. — Он нервно дернул головой. — Я… все говорили, что Следователь попался в ловушку. Эта женщина была с ним. Она была… — Лутт ухватился за эту деталь, как будто сделал важнейшее открытие. — Туземная женщина упала в обморок из-за своей беременности. — Грубая ухмылка мелькнула на губах Лутта. — Он сказал, что так легче ее контролировать.

Пересохшим ртом Фраффин проговорил:

— Он сообщил, куда направляется?

— На поверхность планеты. — Лутт показал большим пальцем вверх.

Фраффин заметил движение, и мысль об ужасающем значении этого обыденного жеста раскаленной иглой пронзила его мозг.

— В своем катере? — спросил Фраффин.

— Он сказал, что лучше знаком с его управлением.

В глазах Лутта снова мелькнул испуг. Вежливый голос и внешняя уравновешенность Директора не могли замаскировать огромную важность задаваемых вопросов — он уже заметил одну вспышку гнева.

— Он заверил меня, что получил ваше разрешение, — пробормотал Лутт. — Он сказал, что это будет хорошей тренировкой перед тем, как получит свою собственную…

Огонь, сверкнувший в глазах Фраффина, остановил его на полуслове, но он все же закончил.

— Он сказал, что его женщине это понравится.

— Но она же была без сознания, — уже с трудом сдерживаясь, заметил Фраффин.

Лутт молча кивнул.

"Почему она была без сознания? — спросил себя Фраффин. Надежда вновь начала расти в нем. — Что он может предпринять? Он же в наших руках. Я напрасно поддался панике".

Экран контрольного селектора позади Лутта дважды мигнул и поменял цвет с желтого на красный. Прибор издал громкое гудение и спроецировал в воздухе круглое лицо Юнвик. Врач корабля выглядела крайне озабоченной. Ее глаза пристально смотрели на Директора.

— Так вот ты где! — воскликнула она. Ее взгляд метнулся к Лутту, по платформе и остановился на Фраффине. — Он ушел?

— И захватил с собой женщину, — сказал Фраффин.

— Он не прошел цикл омоложения! — выпалила Юнвик.

В течение долгой минуты Фраффин не мог обрести голос.

— Но все остальные… он… ты…

Он опять услышал отдаленный рокот барабанов.

— Да, все остальные немедленно обращались к Омолаживателю, — согласилась Юнвик. — Поэтому я предполагала, что он сам позаботится о себе. Ведь ты же заботишься! — ярость послышалась в ее голосе. — Кто мог предположить обратное? Но никаких упоминаний о нем нет в Главных Архивах! Он не проходил цикла омоложения!

Фраффин судорожно глотнул пересохшим горлом. Это было немыслимо! Он почувствовал необычайное спокойствие, как будто вдруг замер, прислушиваясь к движению солнц, лун, планет, существовавших в его жизни, но уже забытых. Не прошел курс омоложения! Время… время… Незнакомый голос — его голос, — произнес хриплым шепотом: "Оно наконец пришло…"

— Один из моих помощников видел его с женщиной совсем недавно и поднял тревогу, — сказала Юнвик. — Серьезное ухудшение состояния Келексела бросилось ему в глаза.

Фраффин почувствовал, что ему стало трудно дышать. Не прошел курс омоложения! Если Келексел уничтожил все следы существования женщины… Но это невозможно! На корабле имеется полная запись его связи с туземкой. Но если Келексел уничтожил и ее…

Лутт тихонько потянул Фраффина за мантию.

Фраффин яростно обернулся к нему.

— Что тебе нужно?

Лутт, поклонившись, отступил на шаг назад. Глядя снизу вверх на Фраффина, он пробормотал:

— Достопочтенный Директор, сообщение… — Лутт дотронулся до прибора связи, прикрепленного сбоку на его шее. — Катер Келексела замечен на поверхности планеты.

— Где?

— В районе проживания женщины.

— Они еще видят его?

Фраффин затаил дыхание.

Лутт несколько мгновений слушал и затем покачал головой.

— Корабль был замечен перемещавшимся без защитных экранов. Обнаруживший его наблюдатель запросил, чем вызвано нарушение секретности. Сейчас он уже потерял его из виду.

"НА ПОВЕРХНОСТИ!" — подумал Фраффин.

— Задействуйте все другие средства! — резко скомандовал он. — Лично отдайте приказ каждому пилоту. Этот корабль должен быть найден! Должен быть найден!

— Но… что мы должны делать, когда найдем его?

— Женщина, — сказала Юнвик.

Фраффин покосился на лишенную тела голову, висящую в воздухе над контрольным селектором, и снова впился глазами в Лутта:

— Да, женщина. Возьмете ее и доставите сюда. Она наша собственность. Мы сумеем договориться с этим Келекселом. Никаких срывов, понял? Доставь ее мне!

— Если смогу, достопочтенный Директор.

— Очень советую тебе найти такую возможность, — сурово сказал Фраффин.

Фурлоу проснулся от щелчка будильника и выключил его прежде, чем раздался звонок. Он сел в кровати, безуспешно пытаясь преодолеть отвращение к наступающему дню. Теперь каждый новый день превращался в адскую пытку. Вейли делает все, чтобы раздавить его, и не остановится до тех пор, пока… Фурлоу глубоко вздохнул. Скоро станет совсем невмоготу, и ему придется уйти с работы.

Общество помогало принять такое решение — анонимные письма с угрозами, телефонные звонки. Он стал изгоем.

Профессионалы вели себя иначе. Поступки Парета и старого судьи Виктора Веннинга Гримма в суде и за его пределами следовало, очевидно, помещать в разные отделения, тщательно изолированные друг от друга.

— Все уляжется, — говорил ему Гримм. — Дай срок.

— Ничего, Энди, — успокаивал Парет. — В чем-то выигрываешь, в чем-то проигрываешь.

Фурлоу тщетно гадал, испытывают ли они хоть какие-нибудь эмоции в связи со смертью Мерфи. Парет был приглашен на казнь и, как говорили в суде, советовался с друзьями, идти ему или нет. Как ни странно, добрые чувства победили. Ему посоветовали не проявлять себя слишком безжалостным.

"Зачем я пошел? — спрашивал себя Фурлоу. — Хотел подсыпать соли на раны?"

На самом деле, смиренно приняв приглашение осужденного "посмотреть, как я умру", он пошел туда, рассчитывая снова увидеть таинственных наблюдателей в их летающем цилиндре.

Они… или галлюцинация и на этот раз были там.

"Есть ли они на самом деле?" — его мозг требовал разъяснения. И сразу же другой вопрос: "Где ты, Рут?" Он чувствовал, что, если она вернется и сможет объяснить свое исчезновение, галлюцинации сразу прекратятся.

Его мысли вновь вернулись к казни. Потребуется еще много долгих недель, чтобы стереть это воспоминание. В памяти сохранялись тревожащие его звуки: лязг металла о металл, шарканье подошв, когда охрана подводила Мерфи к месту казни.

Фурлоу мысленно видел остекленевшие глаза осужденного. Перед смертью Мерфи уже не выглядел таким коренастым. Тюремная роба свободно болталась на нем. Он двигался с трудом, волоча ноги. Впереди него шел священник в черной сутане, поющий звучным голосом, в котором иногда проскальзывали жалобные нотки.

Когда они вошли, в комнате повисла мертвая тишина. Все глаза обратились к палачу. Он выглядел, как мануфактурный клерк, высокий, с предупредительным лицом и уверенными ухватками профессионала — стоящий перед оклеенной резиной дверью.

Палач взял Мерфи под руку, помог перебраться через высокий порог. Один из охранников и священник последовали за ними. Фурлоу стоял рядом с дверью и мог хорошо видеть всю группу и слышать, как они переговариваются.

Охранник затянул ремешок на левой руке Мерфи, попросил его сесть поглубже на стуле.

— Давай сюда руку, Джо. Чуть дальше. Вот так. — Охранник затянул ремешок. — Не больно?

Мерфи покачал головой. Его глаза по-прежнему были стеклянными, напоминавшими глаза загнанного зверька.

Палач посмотрел на охранника и заметил:

— Эл, может ты останешься здесь и подержишь его за руку?

В этот момент Мерфи очнулся. То, что он сказал, потрясло Фурлоу и заставило его отвернуться.

— Тебе лучше остаться с мулами и фургоном.

Фурлоу не раз слышал эту фразу от Рут — одна из семейных поговорок, истинный смысл которых известен лишь узкому кругу посвященных. Когда Мерфи произнес ее, Фурлоу понял, что нет силы, которая сможет разорвать цепь между отцом и дочерью.

Все остальное было уже не так страшно.

Подавленный воспоминаниями, Фурлоу вздохнул, спустил ноги с кровати на холодный пол. Сунул ноги в шлепанцы, надел халат и подошел к окну. Стоя у окна, он смотрел на открывающийся вид, ради которого двадцать лет назад отец купил этот дом.

Утренний свет резал ему глаза, и они начали слезиться. Фурлоу взял с ночного столика свои темные очки, надел их, подрегулировал фокус линз.

Перед ним был обычный утренний пейзаж — равнина, поросшая секвойями. Между красными стволами держался туман, который окончательно должен рассеяться только часам к одиннадцати. Два ворона сидели нахохлившись на ветке старого дуба и изредка каркали, созывая своих невидимых товарищей. Капельки роем свисали с листьев акации, росшей прямо у окна.

Краем глаза Фурлоу заметил какое-то движение. Он повернул голову и увидел в воздухе сигарообразный объект, примерно тридцати футов длиной. Объект быстро проплыл над верхушкой дуба, испугав ворон. Они улетели с пронзительным карканьем.

"Они видят его! — сказан себе Фурлоу. — Значит, он существует!"

Объект вдруг резко повернул влево и почти мгновенно исчез, разорвав облачную пленку хмурого неба. На его месте в воздухе остались странные мерцающие диски и сферы.

Вскоре и они растворились в облаках. Резкий дребезжащий голос вывел Фурлоу из оцепенения:

— Ты — туземец Фурлоу.

Фурлоу быстро повернулся и увидел в дверях спальни призрак — приземистая коротконогая фигура в зеленой накидке и трико, квадратное лицо, темные волосы, серебристая кожа, рот до ушей. Глаза пришельца ярко горели под нависающими надбровиями.

Рот приоткрылся, снова раздался неприятный дребезжащий голос:

— Я — Келексел.

Английский был правильным, без акцента.

Фурлоу смотрел, вытаращив глаза.

"Гном? — спросил он себя. — Лунатик?" Вопросы громоздились в его голове.

Келексел бросил взгляд в окно за спиной Фурлоу. Было приятно наблюдать, как свора Фраффина кинулась в погоню за пустым катером-иглой. Запрограммированный курс не позволял кораблю уйти от преследователей, но, когда они его настигнут и обнаружат обман, здесь все будет кончено.

Фраффин поневоле будет поставлен пред свершившимся фактом… и перед своим преступлением.

Воскресшая гордость укрепила волю Келексела. Он хмуро посмотрел на Фурлоу, подумав: "Я знаю, что должен делать". Рут скоро проснется, придет на их голоса и тогда она сможет увидеть его полный триумф. "Она будет гордиться, что Чем облагодетельствовал ее своим вниманием", — подумал он.

— Я наблюдал за тобой, знахарь, — произнес Келексел.

Фурлоу осенило: "Может быть это какой-то ненормальный урод, который хочет убить меня за мои показания в суде?"

— Как ты оказался в моем доме? — спросил Фурлоу.

— Для Чема это несложно, — ответил Келексел.

Тут Фурлоу с ужасом ПОЧУВСТВОВАЛ, что это существо должно быть связано с непонятным объектом, исчезнувшим в облаках и с теми наблюдателями, которые… Но что такое Чем?

— Как ты наблюдал за мной? — спросил Фурлоу.

— Твои проделки фиксировались… — Келексел помахал в воздухе рукой, пытаясь подыскать подходящее название. С этими существами так сложно найти общий язык… — такой штукой, вроде вашего кино, — заключил он. — Конечно, гораздо более сложной — ваши ощущения расшифровываются и стимулируют восприятие аудитории.

Фурлоу прочистил горло. Он смутно понимал смысл слов, но его беспокойство возрастало. Хриплым голосом он проговорил.

— Наверняка, это что-то новое.

— Новое? — усмехнулся Келексел. — Старше твоей галактики.

"Он точно придурок, — решил Фурлоу. — Почему они всегда выбирают психологов?"

Но тут он вспомнил воронов. Невозможно было отрицать, что птицы тоже видели эти… штуки. "Что такое Чем?" — снова спросил он себя.

— Ты не веришь мне, — заметил Келексел. — Ты не хочешь мне верить.

Он ощущал, как мягкая расслабленность теплой волной растекается по его телу. Как это было приятно! Он понял, какое удовольствие получили когда-то люди Фраффина, познакомившись с этими туземцами. Гнев и ревность, которые он испытывал к Фурлоу, постепенно рассеивались.

Фурлоу проглотил слюну. Рассудок увлекал его на неизведанные тропки познания.

— Если я поверю тебе, — сказал он, — то я должен тогда буду признать, что ты… ну…

— Некто из другого мира?

— Да.

Келексел рассмеялся.

— Мне не сложно это доказать! Я могу так напугать тебя, что ты остолбенеешь!

Он щелкнул пальцами.

Это был чисто человеческий жест существа, мало похожего на человека. Фурлоу повнимательнее пригляделся к своему гостю: накидка с капюшоном, трико, странные остроконечные уши. "Эту накидку можно было взять из театральной костюмерной, — мелькнуло у него в голове. — Он похож на карликового Белу Люгоси. Не больше четырех футов росту".

В следующий момент Фурлоу овладел почти панический страх.

— Зачем ты здесь? — воскликнул он.

"Зачем я здесь?" — Келексел не смог сразу найти логическое объяснение своему поступку. Он вспомнил о Рут, которая без чувств лежала на кушетке в соседней комнате. Этот Фурлоу мог стать ее мужем. Жгучая ревность пронзила сердце Келексела.

— Возможно, я пришел, чтобы указать тебе твое место, — высокомерно сказал он. — Может быть, я подниму тебя на своем корабле высоко над вашей глупой планетой и покажу тебе, какая это ничтожная крупинка.

— Будем считать, что это не глупая шутка, и ты… — начал Фурлоу.

— Ты не должен говорить Чему, что он глупо шутит, — перебил его Келексел.

Фурлоу понял по тону Келексела, что тот способен на насилие. Собрав всю свою волю, он вернул дыханию обычный ритм и стал пристально разглядывать незваного гостя.

"Может ли он быть связан с исчезновением Рут? — размышлял Фурлоу. — Не из тех ли он тварей, которые похитили Рут, следили за мной, наблюдали за последними минутами бедного Джо Мерфи, которые…" — Я нарушил самые важные заповеди своего общества, появившись здесь, — сказал Келексел. — Мне самому странно, что я на это осмелился.

Фурлоу снял очки, нашел на туалетном столике платок, протер их и опять надел.

"Я должен заставить его говорить, — подумал он. — Во время разговора он дает выход своим чувствам".

— Что такое Чем? — спросил Фурлоу.

— Хорошо, — сказал Келексел. — У тебя нормальное любопытство.

Он начал рассказывать о Чемах, их могуществе, их бессмертии, Кораблях историй.

Однако по-прежнему ни одного упоминания о Рут. Фурлоу гадал, хватит ли у него смелости спросить о ней.

— Почему ты пришел ко мне? — поинтересовался он. — Что, если я расскажу о тебе?

— Вряд ли ты сможешь рассказать о нас, — улыбаясь, заметил Келексел. — А если и сможешь, кто тебе поверит?

Фурлоу обратил внимание на угрозу. Если допустить, что Келексел тот, за кого себя выдает, то это может быть очень опасно.

Кто способен противостоять такому существу? Фурлоу вдруг почувствовал себя, как житель Сандвических островов перед железной пушкой.

— Зачем ты здесь? — снова спросил он.

"Как он надоел мне с этим вопросом!" — подумал Келексел. Кратковременное замешательство охватило его. Почему этот знахарь так настойчив? Как бы там ни было, он знахарь, первобытный колдун, возможно обладающий таинственными методами познания.

— Ты можешь быть мне полезен, — ответил он.

— Полезен? Если ты прибыл из такой высокоразвитой цивилизации, как ты…

— Я буду задавать тебе вопросы и оценивать ответы, — прервал его Келексел. — Может, что и всплывет.

"Почему он здесь? — спрашивал себя Фурлоу. — Если он тот, за кого себя выдает… почему?"

Фурлоу пытался расставить по местам обрывки фраз Келексела. Бессмертие. Корабли историй. Поиски развлечений. Роковая скука. Бессмертие. Бессмертие…

Пристальный взгляд Фурлоу начал раздражать Келексела.

— Что, сомневаешься, в здравом ли ты уме? — резко спросил он.

— Не поэтому ли ты здесь? — спросил в ответ Фурлоу. — Тоже сомнения мучают?

Не стоило так говорить. Фурлоу сообразил это, когда слова уже слетели с языка.

— Как ты осмелился?! — воскликнул Келексел. — В МОЕМ обществе контролируется состояние рассудка всех без исключения Чемов. Паутина Тиггиво обеспечивает безупречную работу нервной системы. Каждый при рождении подсоединяется к этой паутине, залогу нашего бессмертия.

— Паутина Тигги… Тиггиво? — спросил Фурлоу. — Э… механическое устройство?

— Механическое? Ммм… да.

"Боже милостивый! — подумал Фурлоу. — Неужели он хочет внедрить какое-то сумасбродное психоаналитическое устройство? И сейчас подготавливает почву?"

— Паутина объединяет всех Чемов, — продолжал Келексел. — Мы все — единый организм. Поэтому мы постигли то, о чем ты и не подозреваешь, несчастный. У вас нет ничего подобного, поэтому ты слеп.

Фурлоу был глубоко задет. "Механическое устройство!" Неужели этот болван не понимает, что имеет дело с психологом? Фурлоу сдержал гнев, сознавая, что лучше не рисковать, и сказал:

— Я слеп? Возможно. Но не настолько слеп, чтобы не видеть, что любое механическое устройство для психоанализа — бесполезная подпорка.

— О! — Келексел был поражен этим заявлением. — Бесполезная подпорка? Паутина? Ты и без того понимаешь людей? — спросил он.

— Да, и очень неплохо, — ответил Фурлоу.

Келексел сделал несколько шагов в глубину комнаты.

Он испытующе посмотрел на Фурлоу. Похоже, что туземец хорошо знает себе подобных. Это явно не пустое хвастовство. Но может ли он узнать мысли Чема, понять их?

— Что ты можешь сказать обо мне? — поинтересовался он.

Фурлоу вгляделся в квадратное, внимательное лицо. Он расслышал просительную интонацию в заданном вопросе. Ответить нужно осторожно.

— Возможно, — сказал он, — ты так долго выполнял роль какой-то отдельной части, что уже почти СТАЛ этой частью.

"Выполнял роль части?" — удивился Келексел. Он попытался переосмыслить услышанное. Но ничего не пришло ему на ум. Он сказал:

— Мое механическое устройство исключает для любого из нас возможность ущерба.

— Каким безопасным тогда должно быть ваше будущее, — заметил Фурлоу. — Как уверенно вы должны себя чувствовать. Зачем же тогда ты здесь?

"Зачем я здесь?" — подумал Келексел. Он вдруг понял, что причина его поведения слишком рациональна. Он уже пожалел о своем порыве. Никакого морального превосходства над Фурлоу он не получил.

— Бессмертный Чем не обязан давать объяснения, — сказал он.

— Ты действительно бессмертен?

— Да!

Фурлоу понял, что Келексел говорит правду. В его госте было нечто, не допускающее мысли о притворстве. Неожиданно Фурлоу догадался, зачем Келексел появился здесь. Но как объяснить это ему?

— Бессмертный, — сказал Фурлоу, — я знаю, зачем ты здесь. Пресытился жизнью и похож на человека, карабкающегося на отвесный утес. Чем выше ты залез, тем дольше тебе падать — и тем сильнее притягивает глубина. Ты пришел сюда, потому что боишься катастрофы.

Келексел выделил одно слово — "Катастрофа!"

— С Чемами не происходит катастроф, — насмешливо заметил он. — Чемы — разумные существа, обладающие высшим интеллектом. На низшей ступени разум может стать причиной катастрофы. Но затем это исключено. Все, что происходит с Чемом с момента появления на свет, способствует достижению совершенства.

— Как все продумано, — сказал Фурлоу.

— Конечно!

— Какая непревзойденная четкость, — продолжал Фурлоу. — Дайте человеку жить подобной жизнью, и тогда она станет эпиграммой. Правда, после его смерти может выясниться, что эпиграмма неверна.

— Но МЫ не умираем!

Келексел ухмыльнулся. В конце концов этот Фурлоу оказывается таким наивным, его аргументы так легко опровергнуть. Согнав с лица усмешку, он произнес:

— Мы совершенные существа, которые…

— ТЫ не совершенен, — сказал Фурлоу.

Келексел изумленно воззрился на него, вспоминая, что и Фраффин говорил нечто подобное.

— Мы ИСПОЛЬЗУЕМ вас для собственного развлечения, — сказал он. — Мы живем вашей жизнью, когда наше существование кажется нам слишком пресным.

— Ты явился сюда, чтобы узнать о смерти, поиграть со смертью, — решительно произнес Фурлоу. — Ты хотел бы умереть, но боишься смерти!

Келексел в шоке смотрел на Фурлоу. "Да, -подумал он. — Поэтому я здесь. Этот знахарь видит меня насквозь". Он кивнул против своей воли.

— Ваше механическое устройство — это замкнутый круг, змея, держащая во рту свой хвост, — сказал Фурлоу.

Келексел сумел найти силы, чтобы возразить:

— Мы живем вечно, и это реальность!

— Реальность! — воскликнул Фурлоу. — Реальностью можно считать все, что угодно.

— Мы на голову выше вас…

— Тогда зачем ты пришел просить у нас помощи?

Келексел тряхнул головой. Гнетущее чувство приближающейся опасности овладело им.

— Ты никогда не видел, как действует паутина, — сказал он. — Как же ты можешь судить…

— Я видел тебя, — ответил Фурлоу. — И мне известно, что любая механическая система ограничена пределами познания. А истину нельзя загнать внутрь круга. Истина подобна бесчисленным лучам, уходящим в огромное пространство бесконечной вселенной.

Движение рта Фурлоу завораживало Келексела. Обжигающие слова словно стекали с его губ. Как никогда, Келексел сожалел, что он здесь. Сейчас он готов был бежать сломя голову, как будто стоял в преддверии ада.

— Со временем с такими системами происходят любопытные вещи, — говорил Фурлоу. — Изначально прямая линия вашей философии со временем начинает замыкаться в круг. Но вы не замечаете этого и не осознаете опасности. Вам кажется, что вы идете по верному пути. Тем временем вы сворачиваете все дальше и дальше в сторону, создаете новые теории, чтобы объяснить предыдущие и вязнете в них все глубже и глубже.

— Но у нас все в порядке, — возразил Келексел. — Твои доводы не для нас.

— Если ты однажды добился успеха, это не означает, что он неизменно будет сопутствовать тебе, — сказал Фурлоу. — Мы не останавливаемся на достигнутом. Мы пробуем применить полученное знание в других условиях. Все, что ты рассказал о Чемах, выдает тебя. Ты думаешь, что тебе известны ответы на все вопросы. Но все-таки ТЫ здесь. Ты в ловушке. Подсознательно ты понимаешь, что ты в замкнутой системе, из которой не вырваться. Ты обречен ходить по кругу… до тех пор, пока не погибнешь.

— Чемы не погибают.

— Зачем же ты тогда пришел ко мне?

— Я… я…

— Люди, которые существуют в замкнутой системе, напоминают крутящуюся гусеницу, — продолжал Фурлоу. — Они следуют за ведущим, всегда следуют за ведущим по его липкому следу. Но первый в этой цепи пристраивается в затылок к последнему — и все в ловушке. След становится все отчетливее, пока вы продолжаете двигаться по той же тропе. И этот след служит для вас указанием, что вы на верном пути. Вы живете вечно! Вы бессмертны.

— Да!

Заметив, как Келексел следит за каждым его словом, Фурлоу понизил голос.

— И тропинка всегда кажется вам прямой, — сказал он. — Глядя вперед, вы видите короткий ее участок и не способны заметить, что она поворачивает. Поэтому она остается для вас прямой.

— Какая мудрость! — презрительно фыркнул Келексел. — Удивительно, что она не спасла твоего драгоценного безумца, твоего Джо Мерфи!

Фурлоу сглотнул. "Зачем я спорю с ним? — подумал он. — Какую кнопку он нажал, чтобы заставить меня делать это?"

— Не так ли? — настойчиво спросил Келексел.

Фурлоу вздохнул.

— Еще один порочный круг, — ответил он. — Мы все еще метафорически сжигаем евреев за то, что они разносят чуму. В каждом из нас сидят Каин и Авель. Мы бросаем камни в Мерфи, потому что он олицетворяет дурную половину. Он больше Каин, чем Авель.

— У вас зачаточные понятия о добре и зле, — сказал Келексел. — Было ли злом… УНИЧТОЖИТЬ Мерфи?

"О, Боже! — подымал Фурлоу. — Добро и зло! Первичное и вторичное!"

— Это не вопрос добра и зла, — произнес он. — Это реакция из самой глубины сознания. Это… как поток… или ураган… Это происходит… когда ПРОИСХОДИТ!

Келексел оглядел простую комнату, обратил внимание на кровать, предметы на ночном столике. Там был портрет Рут! Как он смеет хранить память о ней? Но кто из них имеет большее право? Неожиданно комната стала отвратительной, страшной. Он захотел поскорее уйти прочь. Но куда ему было идти?

— Ты прибыл сюда в поисках лучшей философии, — сказал Фурлоу, — не сознавая, что все эти теории — пустая трата времени, маленькие ходы, прогрызенные червями в древней глыбе.

— Ну а ты… ты…

— Кто может лучше знать о ходах червя, чем сам червь? — спросил Фурлоу.

Келексел облизнул губы.

— Где-то должно скрываться совершенство, — прошептал он.

— Должно ли? Что это будет? Постулат совершенной психологии и совершенная личность в этих условиях. Ты ходишь по своему нескончаемому замкнутому кругу, но вот в один прекрасный день ты с ужасом обнаруживаешь, что круг не завершен. Он может оборваться!

Сейчас Келексел слышал малейший звук, тиканье будильника отдавалось у него в голове.

— Вымирание, — произнес Фурлоу, — вот где лежит предел вашего совершенства, обманчивость вашего рая. Когда ваша совершенная психология излечивает совершенный объект, она оставляет его внутри замкнутого круга… одного. — Он покачал головой. — Напуганного.

Он внимательно взглянул на Келексела, заметил, что тот дрожит.

— Ты пришел, чувствуя непреодолимое влечение к предмету, вселяющему в тебя ужас. Надеялся, что у меня найдется панацея, какой-нибудь примитивный совет.

— Да, — ответил Келексел. — Но как ты можешь мне помочь? — Он прищурился. — Ведь ты… — Он обвел рукой комнату, не находя слов для того, чтобы описать убогость существования этого туземца.

— Ты помог мне принять важное решение, и я за это тебе благодарен, — произнес Фурлоу. — Я живу на моей планет е и могу принадлежать себе, я намерен наслаждаться жизнью. Если же я существую для юга, чтобы удовлетворять прихоти какого-то сверхсущества, которое хочет видеть мое унижение, — я не доставлю ему этого удовольствия.

— Есть ли такое сверхсущество? — прошептал Келексел. — Осталось ли оно после… после…

— Собрав все достоинство, которое у меня есть, я выяснил это… для себя, — сказал Фурлоу. — Это мой выбор, мое решение. Вряд ли я смог бы до конца прожить отпущенное мне время, не приняв такого решения.

Келексел посмотрел на свои руки, на потемневшие ногти, сморщившуюся кожу.

— Я живу, — проговорил ок. — Все еще живу.

— Но ты так и не осознал, что жизнь — ПРОМЕЖУТОК между двумя ступенями, — с упреком заметил Фурлоу.

— Промежуток?

Фурлоу кивнул. Сейчас он говорил и действовал, полагаясь на инстинкт, вступив в борьбу с опасностью, которая не была до конца ясна.

— Жизнь — это движение, — сказал он, — и весь ее азарт в самом существовании. Только идиот не способен понять, что осужденный на смерть не умирает дважды.

— Но мы не умираем, — с мольбой в голосе проговорил Келексел. — Мы никогда… — Он замотал головой, сак больной зверь.

— Однако, существует утес, на который ты карабкаешься, — заметил Фурлоу. — И не забывай о бездне, которая влечет тебя.

Келексел закрыл глаза руками. Каким-то непостижимым, таинственным образом этот знахарь попал в самую точку.

Колеблющаяся тень за спиной Келексела привлекла внимание Фурлоу. Увидев появившуюся в дверном проеме Рут, он остолбенел. Рут стояла пошатываясь, держась за дверной косяк. Тусклыми глазами она смотрела мимо Фурлоу, на Келексела.

— Рут, — шепотом произнес Фурлоу.

Ее рыжие волосы были собраны на затылке, перевязаны сверкающими зелеными бусами. На ней была длинная зеленая мантия, стянутая на талии поясом из драгоценных камней. Что-то странное, чужое появилось в ее облике. Заметив ее выпирающий живот, Фурлоу понял, что она беременна.

— Рут, — позвал он, на этот раз громче.

Она не обратила на него внимания, сконцентрировав горящий яростью взгляд на спине Келексела.

— Я хочу, чтобы ты умер, — тихо сказала она. — О, как я хочу, чтобы ты умер. Пожалуйста, умри, Келексел. Сделай это для меня. Умри!

Келексел опустил руки и медленно с достоинством повернулся. Ну вот, наконец она совершенно свободна и видит его, не подвергаясь воздействию манипулятора. Так вот какова ее реакция, ее истинное лицо. Время неслось с сумасшедшей скоростью, все его прошлое было, как один удар сердца. Она хотела его смерти. Во рту Келексела появился горький привкус. Он, Чем, облагодетельствовал эту простую туземку, а она желает его смерти.

Выполнить ли то, что он задумал? Он еще мог сделать это, но триумфа уже не получалось. По крайней мере, в глазах Рут. Он протянул к ней руку, но рука тут же бессильно повисла. Бесполезно! Он видел по глазам, как сильно изменились ее чувства.

— Пожалуйста, умри! — шепнула она.

С лицом, потемневшим от гнева, Фурлоу рванулся вперед.

— Что ты сделал с ней? — крикнул он.

— Стой, где стоишь, — произнес Келексел, вытянув руку.

— Энди! Стой! — воскликнула Рут.

Он повиновался, услышав испуг в ее голосе.

Рут дотронулась до живота.

— Вот, что он сделал, — хрипло сказала она. — И потом, он убил мою мать, отца, разрушил тебя и…

— Пожалуйста, без насилия, — сказал Келексел. — Вы не можете причинить мне вреда. А я могу уничтожить вас обоих.

— Он может, Энди, — тихо сказала Рут.

Келексел посмотрел на выпирающий живот Рут. Какой странный способ производить на свет потомков!

— Ты не хочешь, чтобы я уничтожил твоего дружка? — спросил он.

Она молча покачала головой. Господи! Что собирается делать этот безумный маленький монстр? В его глазах застыла такая ужасная сила.

Фурлоу взглянул на Рут. Как странно она выглядит в своей зеленой накидке, украшенная этими большими камнями. И беременная! От этого… Этого…

— Интересно, — заметил Келексел. — Фраффин считает вас некоей точкой отсчета в нашем развитии, надеется, что с вашей помощью мы сможем подняться на новую ступень. Может, к окончательному совершенству. Похоже, что он и не подозревает, насколько прав.

Он наблюдал, как Фурлоу отступил, подошел к Рут. Когда Фурлоу попытался обнять ее за плечи, Рут оттолкнула его руку.

— Келексел, что ты собираешься делать? — спросила она.

— То, что еще никогда не делал ни один Чем, — ответил Келексел. Он повернулся к ней спиной, прошел к кровати Фурлоу, поколебавшись, разгладил покрывало.

Увидев его у постели, Рут с ужасом подумала, что он собирается использовать манипулятор, заставить ее лечь с ним, а Энди — смотреть на них. "О Господи, только не это!" — взмолилась она.

Келексел, не глядя на них, сел на край постели. Она была мягкой, покрывало — теплым и пушистым. Белье слабо пахло потом туземца, запах показался Келекселу эротичным.

— Что ты собираешься делать? — прошептала Рут.

— Вы оба должны оставаться на своих местах, — сказал Келексел.

Он сосредоточился на работе своего сердца.

"Это должно получиться, — подумал он. — Омоложение научило нас чувствовать каждый нерв, каждый мускул своего тела. Это должно получиться".

Вначале он ничего не ощущал. Но вдруг почувствовал, как сердечный ритм замедляется, очень незначительно, но замедляется. По мере того, как он обретал контроль над собой, промежутки между ударами сердца росли. Он попытался настроить ритм в такт дыхания Рут: вдох — удар, выдох — удар.

Но сердце вдруг пропустило удар!

Паника охватила Келексела. Он ослабил нажим, пытаясь вернуть сердце к нормальному ритму. "Нет! — испуганно подумал он. — Я не этого хотел!" Но им уже завладела другая сила. Что-то громадное и всесокрушающее сдавило его грудь. Он видел открывшуюся черную бездну и был на том утесе, о котором говорил Фурлоу. Он пытался ухватиться за что-нибудь, удержаться от погружения в небытие.

Где-то далеко, в тумане, который окружал его, раздался голос Рут: "С ним что-то случилось!"

Келексел осознал, что он лежит на спине в кровати Фурлоу. Казалось, его сердце плавится от боли. Сквозь невыносимую боль он еще различал удары: удар — боль, удар — боль, удар — боль…

Он почувствовал, как медленно разжимаются пальцы, которыми он цеплялся за поверхность утеса. Бездна зияла под ним. Ветер засвистел в ушах и он низвергся во тьму. Голос Рут долетел и потерялся в пустоте: "Боже! Он умирает!"

И отдаленным эхом, последним эхом перед небытием в его голове зазвучали слова Фурлоу: МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ.

Фурлоу склонился над кроватью, пощупал пульс на виске Келексела. Ничего. Кожа была на ощупь сухой, гладкой и холодной.

"Может быть, они устроены не так, как мы, — подумал он. — Может, пульс надо искать где-то в другом месте". Он проверил правое запястье. Рука была мягкой и пустой. Пульс не прощупывался.

— Он умер? — прошептала Рут.

— Думаю, да.

Фурлоу уронил безжизненную руку на постель, поднял глаза на Рут.

— Ты велела ему умереть, и он умер.

Странное чувство, похожее на сожаление, промелькнуло в ее сознании. "Неужели я убила его?" — подумала она.

— Мы убили его? — произнесла она вслух.

Фурлоу посмотрел на неподвижную фигуру. Он вспомнил свой разговор с Келекселом — Чем ожидал получить какую-то сверхъестественную поддержку от первобытного "знахаря".

"Я ничего не дал ему", — подумал Фурлоу.

— Он был сумасшедший, — прошептала Рут. — Они все сумасшедшие"

"Да, у него была какая-то особая форма безумия, и он представлял опасность, — сказал себе Фурлоу. — Хорошо, что ж помешал ему. Он мог убить нас. Неужели они все такие?"

Он восстановил в уме рассказ Келексела о Чемах. Видимо могут появиться и другие существа. Как они поступят, когда обнаружат двух туземцев рядом с мертвым Чемом?

— Что мы будем делать дальше? — спросила Рут.

Фурлоу откашлялся. Что она подразумевает? Может быть, искусственное дыхание? Но он понимал, что это было бесполезно. Чем сам захотел умереть. Он посмотрел на Рут, как раз вовремя, чтобы заметить еще двух Чемов за ее спиной.

Не обращая на него внимания, они подошли к телу Келексела.

Фурлоу был поражен бесстрастным выражением их лиц. Одна из них, в зеленой накидке, как у Келексела, была лысой круглолицей женщиной, телосложением напоминающей бочку. Она осторожно, но уверенно осмотрела Келексела. Чувствовалось, что это ее работа.

Другой, с острыми чертами лица, крючковатым несом, одетый в черную мантию, дожидался. Кожа у него, как и у женщины, была металлического серебристого цвета.

Пока женщина проводила осмотр, они не обменялись ни единым словом.

Рут стояла, точно пригвожденная к полу. Она узнала Юнвик, встреча с судовым Врачом хорошо запечатлелась в ее памяти. Мужчину-Чема сна никогда раньше не встречала, но не раз видела его изображение на приемном экране в своей комнате, когда Келексел связывался с ним. Это был Директор Фраффин. Даже Келексел разговаривал с ним другим тоном. Увидев его впервые, Рут поняла, что никогда не забудет этого надменного лица. Для Рут сказанное было так же понятно, как если бы разговор шел по-английски, но скрытый смысл ускользал от нее.

Юнвик повернулась и обменялась взглядами с Фраффином. В глазах обоих читалась горечь поражения. Оба они хорошо понимали, что произошло здесь на самом деле.

Фраффин вздохнул. Расплывчатый сигнал о смерти Келексела дошел до него через паутину Тиггиво, когда единство Чемов на мгновение распалось. Почувствовав эту смерть, ее реальность, он отчетливо понял свою идентичность с умершим.

Эта мысль ужаснула его. Конечно, каждый Чем во вселенной ощутил эту смерть, понял, что произошло, но Фраффин знал, что лишь немногие могли извлечь из нее урок.

Умирая, Келексел победил его. Фраффин понял, что он проиграл и ему нет спасения, даже если они с Юнвик сейчас скроются на своем катере в космических глубинах. Фраффин знал, что в небе над ними находятся сейчас в летательных аппаратах многие из его экипажа, не осмеливаясь подлететь поближе. И они понимали, что Первородные потребуют, чтобы им предоставили тело. Ни один Чем в наружной вселенной не успокоится, пока тайна не разрешится.

Здесь умер первый из бессмертных Чемов, первый за все бесконечное Время. Планета скоро будет наводнена фаворитами Первородных, и все секреты — раскрыты.

Первородные Чемы! Это открытие потрясет вселенную Чемов. Мог ли кто-либо предполагать подобное!

— Что… убило его? — отважилась спросить Рут на языке корабля.

Юнвик бросила на нее тусклый взгляд. Несчастная дурочка! Что она может понимать в делах Чемов?

— Он убил себя сам, — мягко сказала она. — Это единственно возможная смерть для Чема.

— Что они говорят? — спросил Фурлоу. Ему показалось, что он сказал это слишком громко.

— Он убил себя, — ответила Рут.

"Он убил себя", — подумал Фраффин. Он взглянул на Рут, прекрасное, чистое, экзотическое создание, и неожиданно почувствовал какую-то странную связь с ней и остальными ее собратьями, "У них нет другого прошлого, кроме того, которое дал им я", — подумал он.

Смутно знакомый запах проник в его ноздри, запах едких соленых ветров Картараджа. Вся его жизнь была подобна пустыням Картараджа.

Он знал, что Первородные подвергнут его изгнанию, он будет обречен на одиночество. Это было единственное наказание, которому они подвергают Чемов, независимо от преступления.

"Сколько времени я смогу выносить это, прежде, чем последую по пути Келексела?" — спросил он себя.

— Я предупреждала тебя, что этим кончится, — тихо сказала Юнвик.

Фраффин закрыл глаза, не желая ее видеть. Он сейчас видел лишь свое будущее. Он видел его, как через кровавую завесу, через кровь, которая питала жадного оракула, сидящего в нем. Ему предоставят всевозможные машины, устройства, все — кроме Чемов или любого другого живого существа.

Но воспоминания об этой планете будут скрашивать его одиночество. Его мысли скакали, как скачет плоский камешек по водной глади. С каждым касанием поверхности затерянные в вечности воспоминания возвращались к нему: дерево, лицо…, мелькающие лица. Вот дочь Каллима-Сина, выданная замуж (по указке Чемов) за Аменофиса-третьего три тысячи пятьсот лет назад…

И факты: он вспомнил, что Царь Кир предпочитал не править, а заниматься археологией. Дурак!

И места: стена в пыльной деревеньке около пустынной дороги, местечко Маквайяр. Стека, называвшаяся могучий Ури, которую он видел в последнем… Тиграт-Паласар прошел пред его мысленным взором, через ворота Иштар, по улице Процессий. Парад продолжали Сеннашериб, Шалманязер, Исем-Даган, Синсарра-Искан; все они плясали под дудку Чемов.

Фраффин чувствовал, что его собственный разум был единственным вместилищем для созданных им существ, заповедником, где они жили — уголок, полный голосов, лиц, и целых рас, которые прошли, не оставив никакого следа, кроме отдаленного неясного шепота… и слез.

Все кружилось в его голове. "Я вижу жизнь глазами!" — подумал он.

Его память вернулась к времени Шебы, он видел ее город верблюдов, который смог противостоять легионам Аелия Галла. Сейчас этот город разрушен так же, как Картарадж и сам Фраффин, остались лишь обвалившиеся стены, кучи мусора, песок, молчаливые камни — развалины, ожидающие своего Царя Кира, который откопает пустые черепа.

"Аурум эт феррум, — подумал он. — Золото и железо".

Откроется ли ему смысл того, что происходит с ним перед тем, как наступит забвение?

"Мне нечем теперь занять свой разум, — подумал он, — и ничто больше не сможет отвлечь меня от скуки".

ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ ПЕРВОРОДНЫХ:

На период этого цикла отказать в выдаче разрешений желающим наблюдать первобытных Чемов в их естественной среде. Заявки на следующий цикл будут приниматься только от специалистов в области генетики, социологии, философии и истории Чемов.

Разрешение на встречу с туземным знахарем Андроклесфурлоу и его женой Рут, могут выдаваться только с учетом следующих ограничений:

1. Запрещается обсуждать тему бессмертия.

2. Запрещается обсуждать вопросы наказания Директора Фраффина, Судового Врача Юнвик и членов экипажа Корабля историй.

3. Не разрешается задавать туземной женщине вопросы о ее отношениях со Следователем Келекселом.

4. Все желающие встретиться должны препровождаться в жилище знахаря на планету-заповедник с учетом всех необходимых требований безопасности.

Принять к сведению, что заявки на усыновление детей первобытных Чемов с планеты-заповедника могут быть рассмотрены только после завершения обследования ребенка Келексела и туземной женщины. Результаты проводимых в настоящее время обследований детей первобытных Чемов будут объявлены по их завершении.

По соображениям безопасности все несогласованные попытки посетить туземную планету-заповедник повлекут суровое наказание.

(УДОСТОВЕРЕНО СЕГОДНЯ ИМЕНЕМ ПЕРВОРОДНЫХ)