"Крысиные гонки" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 11

Следственная комиссия, словно ищейки ада, не замедлила выйти на след. В комнате для команды меня встретил не высокий рассудительный следователь, а квадратный коротышка с упрямой челюстью и глазами, начисто лишенными юмора. Он отказался сесть и предпочел вести беседу стоя. С ним не было молчаливого помощника с блокнотом, его команда состояла из одного человека, и этому человеку очень хотелось кого-нибудь строго наказать.

– Должен обратить ваше внимание на правила аэронавигации, параграф тысяча девятьсот шестьдесят шестой. – Голос звучал отрывисто и бескомпромиссно. Традиционная вежливость коллег по комиссии была сведена до минимума.

Я продемонстрировал близкое знакомство с параграфом, о котором он спрашивал. И неудивительно: правила аэронавигации регулировали каждый шаг профессиональной жизни пилота.

– Мы получили информацию, что в прошлую пятницу вы нарушили статью двадцать пятую, параграф четвертый, подраздел “а”, и статью восьмую, параграф второй.

Я подождал, пока он договорит, а потом спросил:

– Кто сообщил вам?

– Это не имеет отношения к делу. – Он строго посмотрел на меня.

– Не пилот ли “Полиплейн”?

Он невольно моргнул.

– Если мы получаем обоснованную жалобу о нарушениях правил, мы обязаны ее расследовать.

Обосновать жалобу не составляло труда. Комната для команды еще и утром в понедельник была завалена субботними газетами, посвященными в основном еще одному покушению на Колина Росса. На первых полосах всех газет крупным планом фотографии. Мои пассажиры по минутам расписывали, как мы вели самолет, в котором находился Колин, над морем, а потом к дому на высоте семисот футов.

Пассажиры ничего не присочинили, все правда. Единственная незадача в том, что одномоторный самолет типа “Чероки-шесть” не имеет права летать над морем на такой небольшой высоте с платными пассажирами. Кроме того, пилот такого самолета не имеет права садиться на аэродроме, где облачность ниже тысячи футов.

– Вы признаете, что нарушили параграф?..

– Да, – прервал я.

Он открыл рот, потом снова закрыл его.

– Э-э, ну так, – прокашлялся следователь. – Вы получите повестку.

– Да, знаю.

– Как мне представляется, не первую. – Просто констатация факта, никакой издевки.

– Не первую, – безучастно согласился я. Наступило молчание. Потом я спросил: – Как действует это приспособление? Пакетик с азотной кислотой на резинке?

– Это вас не касается.

Я пожал плечами.

– Я же могу спросить любого школьника, который изучает химию.

Следователь заколебался. Он относился к людям, которые не любят откровенничать. Он бы никогда, в отличие от высокого следователя, не признал, что в решениях его правительства или его комиссии могут быть какие-нибудь ошибки или даже недоработки. Но, поискав в памяти соответствующий параграф и перебрав все правила, регулирующие его работу, он понял, что имеет право ответить на мой вопрос.

– Пакетик на резинке содержал стекловату, смоченную в слабом растворе азотной кислоты. Участок провода на кабеле, идущем к главному рубильнику, был оголен и обмотан стекловатой. Азотная кислота такой концентрации, видимо, часа полтора разъедала провод. – Он замолчал и задумался.

– А резинка? – подтолкнул я его.

– Ну... Поскольку азотная кислота так же, как и вода, проводит электричество, то пока стекловата касалась провода, электропровод был разъеден. Поэтому, для того, чтобы разомкнуть электрический контур, необходимо было стекловату убрать. Это было достигнуто с помощью резинки. Когда азотная кислота разъела провод насквозь, концы его разъединились, и уже ничто не мешало резинке сократиться и оттащить стекловату. Я понятно объясняю?

– Понятно, – подтвердил я.

По-моему, он испытывал небольшое физическое и моральное потрясение от того, что так много сказал подозреваемому в нарушении правил аэронавигации. Он с неожиданной энергией двинулся к двери.

– Ладно, – на ходу бросил он мне. – Теперь я должен поговорить с мистером Харли.

– Вы уже поговорили с майором Тайдерменом? – спросил я.

После некоторой заминки он произнес:

– Это вас не касается.

– Вероятно, вы уже видели его?

Молчание.

– Вам удалось его найти?

Молчание.

– Хотя, может быть, майора нет дома?

Снова молчание. Потом он обернулся и произнес, подчеркивая каждое слово:

– Это не ваше дело. Вы не имеете права задавать мне такие вопросы. Я больше не буду вам отвечать. Я приехал сюда, чтобы задавать вопросы вам, а не отвечать на ваши. – Он с легким щелчком закрыл рот и опять строго посмотрел на меня. – А ведь меня предупреждали, – пробормотал он.

– Надеюсь, вы найдете майора раньше, чем он поставит очередное устройство в самое неподходящее место, – вежливо заметил я.

Он фыркнул и, не оглядываясь, вышел из комнаты для команды, направляясь в кабинет Харли. Харли знал, зачем приехал представитель следственной комиссии, он еще с пятницы злился на меня.

– Мистер Шор признает, что нарушил правила, – заявил ему представитель следственной комиссии.

– Он не мог не признаться, – сердито проворчал Харли, – если учесть, что все базы военно-воздушных сил страны говорили ему о низкой облачности над Кембриджем.

– В таких обстоятельствах, – продолжал коротышка, – ему следовало немедленно вернуться в Манчестер, где высота облачности еще была в допустимых правилами пределах, и ждать там улучшения погоды, А он вместо этого летал над всей восточной Англией с недопустимо низким запасом горючего. Ему следовало искать свободный от облачности аэропорт. Правильно было бы сразу вернуться.

– И черт с ним, с этим Колином Россом, – произнес я светским тоном.

Они синхронно поджали губы. Больше сказать было нечего. Если вы проскочили на красный свет и превысили скорость ради того, чтобы спасти жизнь человеку, вовремя доставив его в больницу, вас все равно накажут за нарушение правил движения. Либо гуманность, либо закон – извечное противоречие. Каждому приходится делать свой выбор и ждать последствий.

– Я не несу никакой ответственности за то, что вы сделали, – мрачно заявил Харли. – Я категорически утверждаю и повторю это в суде, если понадобится, что вы действовали, нарушая инструкции “Дерридаун”, и что “Дерридаун” абсолютно не связан и не имеет никакого отношения к вашим действиям.

Я хотел было спросить, не принести ли ему тазик для ритуального умывания рук, но, подумав, решил промолчать.

– И безусловно, – продолжал он, – если вам присудят штраф, вы будете платить сами.

“Всегда мне не везет, – подумал я. – Работаю в фирмах, которые сами на грани банкротства и не могут быть щедрыми”.

– Все? – спросил я у них. – У нас есть заказ, если вы помните... – добавил я, повернувшись к Харли.

Они оба недовольно смотрели мне вслед, а я собрал нужные документы и полетел на “Ацтеке”, чтобы забрать бизнесменов в Элстри и отвезти в Гаагу.

* * *

В ту пятницу, едва Колин и я заперли самолет Нэнси, чтобы никто его не трогал, как увидели мчавшиеся на нас передовые когорты местной прессы, которая обогнала даже следственную комиссию. В ту ночь не спал ни один репортер, ни один редактор, готовились срочные ночные и утренние выпуски о чудесном спасении Колика Росса.

Сохранить в секрете переговоры самолета с землей так же невозможно, как переплыть Атлантический океан на спасательном круге. Десятки радиолюбителей, живущих на земле, но устремленных в небо, слушали мои переговоры с диспетчером радара Бирмингема и оборвали в Кембридже телефоны, чтобы узнать, спасся ли Колин Росс. Они бесстрашно сообщили газетам о возможности его гибели. О его прибытии целым и невредимым в телевизионных новостях сообщили через сорок минут после нашего приземления. Великая четвертая власть Британии описала каждый вдох и выдох пассажиров. Нэнси и Энни Вилларс даже охрипли, отвечая на вопросы, и спаслись от журналистов только в женском туалете. Колин привык иметь дело с репортерами, но даже он к тому времени, когда вырвался от них, стал бело-синим от усталости.

– Пойдем, – сказал он мне, – заберем Нэнси и поедем домой.

– Мне надо позвонить Харли...

Харли уже знал и взорвался, как петарда. Кто-то – как потом выяснилось, служащий “Полиплейн”, – позвонил и рассказал ему, что его высококвалифицированный пилот нарушил все правила в поисках Колина Росса и посадил “Дерридаун” в лужу. Известие о том, что его лучший клиент жив и завтра оплатит все расходы, не произвело на Харли никакого впечатления. “Полиплейн” заставил его подергаться, и все по моей вине.

Я остался в Кембридже, пообещав Харли заплатить за ангар для самолета, и вместе с Нэнси и Колином отправился домой.

Домой?

Опасное, тревожащее память слово. И самое скверное, что я и на самом деле чувствовал себя там дома. Всего в третий раз я приходил в этот дом, такой родной, уютный, где так легко... Не стоило мне чувствовать, где так легко... Не стоило мне чувствовать, что я принадлежу этому дому, потому что я ему не принадлежал.

* * *

Субботнее утро я провел, разговаривая с кембриджской полицией лично и со следственной комиссией в Лондоне по телефону. В обеих организациях невнятно бормотали, что, возможно, им придется попросить майора Руперта Тайдермена помочь в расследовании. В субботний полдень я без приключений отвез Колина в Хейдок. Субботнюю ночь я опять с удовольствием провел в Кембридже. В воскресенье мы с Колином полетели в Букингем, потом я поменял “Чероки-шесть” на “Ацтека” и доставил Колина в Остенде. Мне удавалось избегать встречи с Харли до самого вечера воскресенья. Но когда я наконец вернулся, он стоял и ждал, пока я заведу машину в ангар, и потом больше получаса читал нотацию, как важно соблюдать букву закона. Главный пункт его аргументов заключался в том, что, если бы я предоставил Нэнси самой себе, она благополучно приземлилась бы где-нибудь на плоских равнинах восточной Англии. У нее не оставалось бы выбора. И конечно же, настаивал Харли, она не ударилась бы ни об одну радиомачту, ни о трубы тепловых электростанций, которые в этом районе, будто иглы, пронизывают облака. Они все отмечены на карте, и она легко избежала бы их. Нэнси ведь знала, что, если она начнет снижаться, то ей грозит налететь на один из устремленных в небо пиков, будь то труба или мачта. Телевизионная мачта в Мендлшеме уходит под облака больше чем на тысячу футов. Но, говорил Харли, она сумела бы миновать ее тоже. Без сомнения, она благополучно села бы на любом плоском поле.

– Как бы вы себя чувствовали в ее положении? – спросил я.

Он не ответил. Как пилот и как бизнесмен Харли был чертовски глуп.

* * *

Во вторник Харли сказал, что Колин отменил свой полет в Фолкстон, но что мне надо на “Чероки-шесть” забрать владельца лошади и его друзей в Ноттингеме и отвезти в Фолкстон.

Я решил, что Колин переменил свои планы и вместо Фолкстона поехал в Понтефракт. Но я ошибся. Он прилетел в Фолкстон. На самолете “Полиплейн”.

Я узнал, что он участвовал в соревнованиях в Фолкстоне, только после скачек, когда он вернулся на такси в аэропорт. Он вылез из машины в обычном потрепанном виде и прошел мимо меня, направляясь к “Полиплейн”.

– Колин, – окликнул я его.

Он остановился, оглянулся и посмотрел прямо мне в лицо. Очень недружелюбно.

– В чем дело? – озадаченно спросил я. – Что случилось?

Он отвел глаза, я проследил за его взглядом. Колин смотрел на “Полиплейн”, возле которого стоял пилот и самодовольно ухмылялся. Это был тот тип, который отказался помочь Кенни Бейсту, и самодовольная улыбка не сходила с его физиономии весь день.

– Ты прилетел с ним?

– Да. – Голос холодный. Глаза тоже.

– Не могу понять...

– Ты... ты... – Он окинул меня уничтожающим взглядом. – Мне противно даже говорить с тобой.

От чувства нереальности происходящего у меня отнялся язык. Я ошарашенно смотрел на него.

– Ты просто разгромил наш дом... О, полагаю, что ты не хотел... Но Нэнси ушла из дома, а Мидж, когда я уходил, сидела и плакала...

– Но почему? – в ужасе воскликнул я. – В воскресенье утром, когда мы расстались, все было прекрасно...

– Вчера, – с горечью сказал он, – Нэнси вчера узнала. У себя в аэроклубе. Это абсолютно раздавило ее. Она вернулась домой в шоке, все перевернула, все расшвыряла и разбила, а сегодня утром собрала сумку и ушла. Ни я, ни Мидж не смогли задержать ее. Мидж в ужасном состоянии... – Он замолчал, и желваки перекатились у него по щекам. – Какого черта ты сам не сказал ей? Духу не хватило?

– Не сказал что?

– Что? – Он сунул руку в карман потрепанных джинсов и вытащил вырезку из газеты. – Вот что.

Я взял газету. Развернул. И почувствовал, как у меня одеревенело лицо. Я знал, что он видит, как у меня одеревенело лицо.

Он дал мне вырезку с самым злым, с самым несправедливым отчетом о моем процессе, где меня обвиняли в том, будто я подверг опасности жизнь восьмидесяти семи пассажиров. О том самом процессе, который удивил высокого следователя. Давно забытое дело четырехлетней давности. Но протоколы хранятся, и каждый, кто хочет сенсацией на один день привлечь внимание публики, может раскопать их.

– Но это еще не все, – продолжал Колин. – Он сказал ей, что ты был уволен с другой аэролинии за трусость.

– Кто сказал ей? – еле выговорил я и протянул ему вырезку. Он взял ее.

– Это имеет значение?

– Да.

– Для него в этом не было никакой выгоды. Это и убедило ее.

– Значит, никакой выгоды... Ты уверен?

– Конечно, а какой ему интерес?

– Ей сказал этот пилот “Полиплейн”? К примеру, тот, с кем ты сегодня прилетел?

Сейчас этот тип повернулся к нам спиной. “Отыгрался, – подумал я, – за то, что я пригрозил ему, когда Кенни проклинал его”.

Колин открыл рот.

– Не было выгоды, – горько сказал я. – Смешно. Все лето они пытаются перетянуть тебя у “Дерридаун”, и наконец-то им, кажется, удалось.

Я отвернулся от Колина Росса, что-то сдавило мне горло. Наверно, я не мог бы больше сказать ни слова. Я подумал, что он уйдет, сядет в “Полиплейн” и швырнет мое будущее в корзину для мусора.

Но он подошел ко мне и взял за руку.

– Мэтт...

Я сбросил его руку.

– Скажи своей драгоценной сестрице: из-за того, что я вел ее в Кембридж, мне пришлось нарушить правила, и меня снова будут судить. Меня приговорят к штрафу, и я опять погрязну в долгах. Но в этот раз я шел на нарушение с открытыми глазами... не то что тогда... – Я показал на вырезку дрожащей рукой. – И тогда меня наказали за то, что в общем-то не было моей виной.

– Мэтт... – Колин был потрясен.

– И что касается трусости, ей сообщили искаженные факты... О, я не сомневаюсь, что они звучали убедительно и ужасно... “Полиплейн” много выиграл, расстроив ее... Но я не понимаю... не понимаю, почему ей было мало просто уговорить тебя не летать со мной.

– Почему ты сам не рассказал ей?

Я встряхнул головой.

– Возможно, когда-нибудь и рассказал бы. Я не думал, что эта важно.

– Не важно! – воскликнул он в яростном раздражении. – Она сделала из тебя героя, а потом узнала, что герой-то на глиняных ногах. Конечно, тебе следовало все ей рассказать, раз ты собираешься на ней жениться. Ясно, что именно это и потрясло ее...

Я потерял дар речи. Челюсть буквально отвисла. Наконец я задал дурацкий вопрос:

– Ты сказал “жениться”?..

– Ну да, конечно, – нетерпеливо подтвердил он, и лишь потом, кажется, заметил мое состояние, близкое к шоку. – Ты же собирался на ней жениться. Разве нет?

– Мы никогда… даже не говорили об этом.

– Нет, должно быть, говорили, – настаивал он. – Я подслушал, как в воскресенье вечером они с Мидж обсуждали этот вопрос, когда я вернулся из Остенде. “Когда ты выйдешь замуж за Мэтта”, – сказала Мидж. Я ясно слышал. Они в кухне мыли посуду. Они решили, что ты переедешь и будешь жить с нами... Они распределили спальни... – Он говорил все тише и тише. – Разве это... не правда?

Я молча покачал головой.

Колин недоуменно смотрел на меня.

– Ох, девушки, девушки, – вздохнул он.

– Я не могу жениться на ней, – мрачно объяснил я. – У меня не хватит денег даже на разрешение...

– Это не имеет значения, – перебил он.

– Для меня имеет.

– Но не для Нэнси. – Он задумался. – Ты хочешь сказать... она не так далека от истины в конечном счете?

– Совсем недалека...

Он посмотрел на вырезку, которую все еще держал в руках, и вдруг с яростью смял ее.

– Это выглядело так ужасно, – пробормотал он с нотками извинения в голосе.

– Это и было ужасно.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Да, понимаю.

Подъехало такси, резко остановилось и выгрузило моих пассажиров, веселых, раскрасневшихся, с бутылкой шампанского в руках. Лошадь владельца победила.

– Я объясню ей, – пообещал Колин. – Найду и приведу домой. – Внезапно его лицо исказилось от ужаса, будто он увидел страшное.

– Куда она отправилась?

Он сморщился, словно от боли.

– Она сказала... – Он сглотнул. – К Чантеру.

* * *

Весь вечер я просидел в вагончике с желанием разнести это убогое жилище на куски. Мне хотелось выворотить плиту в кухне. Расколотить окна. Измолотить стены.

Наверно, мне стало бы легче, если бы я это сделал.

Чантер...

Я не мог есть, не мог думать, не мог спать.

Вечно я не слушаюсь собственных советов: не увлекайся. Если бы я держался в стороне, то ничего бы меня и не трогало. Ледяное спокойствие. Равнодушие.

Я попытался снова вернуться в Арктику и ничего не принимать близко к сердцу, но было уже поздно. Чувство кипело во мне с неожиданной для меня самого силой, и я ничего не мог поделать. Я не понимал раньше, как люблю ее. Знал, что она мне нравится, что мне хочется чаще ее видеть, быть с ней, не расставаться надолго. Я считал, что в любой момент могу удержать наши отношения на дружбе, не сознавая, как далеко зашел, как глубоко завяз.

О, Нэнси...

Выпив полбутылки виски, подаренного Кенни Бейстом, я заснул, но лучше мне не стало. В шесть я проснулся такой же несчастный, но вдобавок с головной болью.

В тот день не было полетов, и ничто не могло отвлечь мои мысли.

Нэнси и Чантер...

Утром, дойдя до ручки, я позвонил из автомата для клиентов в Ливерпуль, в художественную школу, и попросил дать мне адрес Чантера. Сухой голос секретарши ответил, что она очень сожалеет, но в ее служебные обязанности абсолютно не входит давать домашние адреса сотрудников. Я могу написать письмо на адрес школы, и они передадут его адресату.

– Как вы думаете, могу я с ним поговорить? – спросил я. Хотя что бы это дало – одни Бог знает.

– Боюсь, что нет. Школа временно закрыта, и мы точно не знаем, когда она откроется.

– А... – вспомнил я, – студенты бастуют?

– Э-э... вы правы, – согласилась она.

– Не были бы вы так любезны подсказать, где я могу найти Чантера?

– Боже мой... Вы уже второй человек, который просит меня помочь... Но поверьте: я говорю правду, я не знаю, где он живет. Он часто меняет квартиры и не утруждает себя сообщениями о своих переездах. – В ее строгом голосе слышались досада и осуждение такой неряшливости. – Я уже говорила мистеру Россу, что при всем огромном желании не могу помочь: у меня нет ни малейшего представления, где можно его найти.

Утро тянулось страшно долго, Я сидел в комнате для команды, до половины второго писал отчеты, потом просмотрел все вновь поступившие инструкции и циркуляры. Мне оставалось только три недели и четыре дня до очередной медицинской комиссии. Я рассчитал, что если ежедневно буду выпивать по четыре кружки кофе из автомата Хони, то пропью пятнадцатую часть своего жалованья. Я решил чаще обходиться водой. Потом заглянул Харли и угостил меня лекцией о лояльности (моей к нему). Потом он сообщил, что завтра я должен забрать тренера в Уилтшире и отвезти его в Ньюмаркет, и что если я буду давать повод “Полиплейн” пачкать меня или то и дело привлекать внимание следственной комиссии, то могу забрать свои документы.

– Постараюсь не привлекать, – пробормотал я, что ему совсем не понравилось.

Потом я долго тупо смотрел, как дрожит дверь, захлопнувшаяся за ним.

Взглянул на часы. Двадцать две минуты четвертого.

Чантер и Нэнси.

* * *

Вечер в вагончике. Точно такой же, как и вчера. Включил телевизор. Показывали комедию из жизни американского пригорода, сопровождаемую записанным смехом. Выдержал минут пять и решил, что тишина, пожалуй, не хуже.

Погулял по летному полю, подумав, направился в деревню, выпил в пабе полпинты пива, вернулся назад. Туда и обратно четыре мили. Когда я вошел в вагончик, было всего лишь девять часов.

Расположившись на софе, составленной из двух сидений, и максимально обнажив ноги, меня ждала Хони Харли. Розовый клетчатый сарафан с очень глубоким вырезом.

– Привет, – невозмутимо проговорила она, – где это вы были?

– На прогулке.

– Чтобы выбросить из головы следственную комиссию? – Она понимающе глядела на меня.

Я кивнул. Хорошо бы выбросить из головы и другие мысли.

– Я бы не стала на вашем месте беспокоиться. Что бы в законе ни писали, не могли же вы бросить Россов болтаться в небе.

– Ваш дядя так не думает.

– Дядя – ворчун. Но в любом случае вы сыграли правильно. Даже если вас оштрафуют, Колин Росс заплатит штраф. Вам всего лишь надо попросить его.

Я покачал головой.

– Чокнутый, – засмеялась она. – Абсолютно чокнутый.

– Может быть, вы и правы.

Она вздохнула, встала, потянулась. Все линии тела изгибались там, где надо. Я подумал о Нэнси: не такая пышная, скорее худая. Безусловно, не такая сексуальная и бесконечно более желанная. Я резко отвернулся от Хони. И будто кто-то дернул за больной нерв. Мысль о Чантере придавила меня. Его волосы, его побрякушки… и его руки.

– Ладно, айсберг. – Она ошибочно определила мое состояние. – Расслабьтесь. Вашей добродетели ничто не угрожает. Я пришла только сказать, что вам звонили и просили перезвонить, когда вернетесь.

– Кто? – Я тщетно попытался сохранить равнодушный вид.

– Колин Росс, – обыденно сообщила Хони. – Он просил перезвонить ему в любое время сегодня вечером. Я сказала, что если дело касается полета, то я могу передать вам, но, видимо, там что-то личное. – В ее тоне звучала смесь упрека и вопроса. Хони замолчала и ждала объяснения.

Я не стал объяснять.

– Тогда я сейчас воспользуюсь телефоном в холле.

– Хорошо, – пожала она плечами.

Они пошла со мной, но у нее не хватило духа остаться и слушать. И когда я закрыл перед ней дверь, она с улыбкой смирилась.

Набрал номер.

– Колин? Это Мэтт.

– Ох, хорошо! – воскликнул он. – Понимаешь, Нэнси позвонила сегодня днем, когда Мидж и я были на скачках... Я взял Мидж с собой, потому что она чувствовала себя такой несчастной одна в доме. Сейчас она особенно несчастна, потому что пропустила звонок... Короче, женщина, которая у нас убирает, взяла трубку, и Нэнси передала через нее…

– Она с... С ней все в порядке, я хотел спросить?

– Ты имеешь в виду, с Чантером она или нет? – Голос звучал напряженно. – Нэнси сказала нашей уборщице, что встретила коллегу по художественной школе и несколько дней собирается пожить с ней в палатке в Варвикшире.

– С ней! – воскликнул я.

– Да. Но я не уверен. Я спросил нашу миссис Уильямс, и она ответила, что думает, будто Нэнси сказала “с ней”, но, понимаешь, может, ей послышалось, потому что она так считает нормальным.

– Боюсь, что ты прав.

– Но, кроме того, Нэнси особенно подчеркивала, чтобы миссис Уильямс не забыла мне сказать еще одно. Кажется, она видела майора Тайдермена.

– Не может быть!

– Да... Она сказала, что видела майора Тайдермена рядом с водителем в машине на дороге из Варвикшира по шоссе на Стрэтфорд. Там шли ремонтные работы, и машина на мгновение остановилась возле нее.

– Он мог пересекать Варвик проездом и направляться куда угодно.

– Да, – мрачно согласился Колин. – Я позвонил в полицию Кембриджа, чтобы сказать им, но они уже знали. Нэнси позвонила в полицию раньше, чем домой. Она всего лишь запомнила, что у водителя были очки, темные волосы и вроде бы усы. Водителя она видела мельком, потому что разглядывала Тайдермена. И, конечно, она забыла номер машины и совершенно не разбирается в их марках, так что от ее информации не так уж много пользы.

– Да, немного...

– Зато она сказала миссис Уильямс, что в субботу вернется домой и что если я поеду в Варвик на машине, а не полечу, то смогу захватить ее.

– Слава Богу хоть за это.

– Если не за что-нибудь еще, – кисло добавил Колин.