"Ставка на проигрыш" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 9

В теплой тьме она шевельнулась возле меня, я еще крепче прижал ее к груди и зарылся носом в нежно пахнущие духами волосы.

– Всегда что-нибудь новое, – сонно сказала она. – Сломанные ребра – это...

– Я их не чувствую.

– Врешь, чувствуешь. Как это случилось?

– Что?

– Где ты так разукрасился?

– Один спор проспорил.

– Ничего себе спор. Должно быть, целая дискуссия.

Я улыбнулся в темноту.

– Тай!

– А?

– А нельзя нам остаться здесь на уик-энд?

– Мне придется передать по телефону сообщение из Ньюкасла. Это нельзя отменить.

– Черт бы побрал "Блейз"!

– Но есть еще воскресенье...

– Да здравствует гольф-клуб!

Довольно долго мы лежали молча. Сон надвигался на меня тяжелой волной, я пытался побороть его. Так мало в моей жизни часов, подобных этим... Разве можно их тратить на сон!

Для Гейл время не было столь драгоценным. Ее голова соскользнула мне на руку, легкое дыхание согревало грудь. Я вспомнил, как Элизабет, точно так же свернувшись клубочком, лежала подле меня в те давние дни, и впервые подумал о ней без чувства вины, а с печалью и сожалением.

Гейл проснулась сама и схватила меня за руку – взглянуть на светящийся циферблат.

– Не спишь? Уже без десяти шесть.

Я успел на восьмичасовой за десять секунд до отхода. Холодное и сырое утро, глухой лязг и шум, невнятные обрывки объявлений, из-под колес паровоза со свистом вырывался пар. Озябшие сонные пассажиры сплошной массой торопились куда-то этим типично английским утром.

Такой же озябший и с сонными глазами, я поплелся в вагон-ресторан привести себя в норму чашкой крепкого черного кофе, однако и он не помог избавиться от тягостного чувства уныния и подавленности, охватывавшего меня всякий раз после свидания с Гейл. Я вспомнил, что оставил ее спящей в тепле и уюте на мягкой постели, вспомнил, как она говорила, что воскресенье уже завтра. Воскресенье завтра – это несомненно, но предстояло прожить еще субботу. Сейчас, в этом состоянии, она казалась мне бесконечной.

Четыре с половиной часа езды до Ньюкасла. Я проспал большую часть пути, а когда не спал вспоминал вечер и ночь, которые мы провели вместе. Мы сняли комнату в маленькой гостинице у вокзала, и я записался в регистрационной книге под фамилией мистер и миссис Тайрон. Никто не проявил к нам особого интереса, портье показал нам неуютную, но чистую комнату, дал ключ, спросил, не желаем ли мы, чтобы утром подали чай, извинился, что у них не готовят обед, и сообщил, что неподалеку имеется несколько приличных ресторанов. Я заплатил вперед, сказав, что боюсь опоздать на утренний поезд. Мне улыбнулись в ответ и поблагодарили, не задавая лишних вопросов. Невозможно понять, догадались они о чем-нибудь или нет.

Мы немного поболтали, потом пошли выпить в бар, а оттуда – в индийский ресторан, где очень долго сидели – но ели мало – и еще дольше пили кофе. Гейл сохраняла обычно присущий ей независимый и непринужденный вид и в окружении людей того же цвета кожи резко выделялась поразительной красотой. Я, бледнолицый, оказался в меньшинстве. Заметив это, она сказала:

– Думаю, для таких, как я, Лондон – лучшее место в мире.

– Наверное, не только для таких.

Она покачала головой:

– Именно для людей смешанной расы. Во многих странах я была бы аутсайдером. И никогда не смогла бы получить такую работу.

– Не замечал, чтобы тебя хоть как-то угнетало твое происхождение, – сказал я.

– Я принимаю его как данность. Честно говоря, даже не знаю, хотела бы я родиться чисто белой или черной. С тобой мне легко, потому что тебе это безразлично.

– Ну нельзя сказать, чтобы ты была мне совсем уж безразлична, – улыбнулся я.

– Черт возьми, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебе все равно, цветная я или нет.

– Ты цветная и такая красивая. Потрясающее сочетание!

– Я серьезно, – жалобно произнесла она.

– И такая гладкая и блестящая, до самой последней жилочки!

– Если ты хочешь сказать, что и сердце у меня твердое как камень, тогда, пожалуй, ты прав.

– И в один прекрасный день ты бросишь меня не моргнув глазом?

– А мы расстанемся? – В голосе ни волнения, ни печали.

– А как ты думаешь?

– Я думаю, ты вряд ли бросишь свою жену ради меня. – Вот так, просто, откровенно, без лишних слов и разных экивоков... – Ведь не бросишь?

Я ответил не сразу:

– Я никогда не оставлю ее.

– Так я и думала. В таких делах предпочитаю откровенность. Тогда, по крайней мере, довольствуешься тем, что имеешь, и не ждешь большего. Ставка сразу на двух лошадей.

– Не понимаю...

– Страхуешь себя от возможных потерь. Люди, жаждущие невозможного, всегда страдают. Они глубоко, по-настоящему несчастны. Это не для меня.

– Что ж, если тебе удастся обойтись без страданий, считай, что ты счастливее многих.

– Буду стараться изо всех сил.

Однажды все это благоразумие разлетится в пух и прах под напором сильного чувства. Мне не хотелось, чтобы это случилось, пока она со мной. Меня вполне устраивал характер наших нынешних отношений. И я мечтал, чтобы все оставалось по-прежнему. Мы будем встречаться до тех пор, пока она не станет требовать чего-то большего. И поскольку Гейл прекрасно понимала это, у нас имелся реальный шанс не сорваться с натянутой проволоки.

За кофе мы вновь, как и раньше, заговорили о деньгах. Гейл пожаловалась, что ей их никогда не хватает.

– А кому хватает? – спросил я, вполне разделяя ее чувства.

– Ну, твоей жене, например... – В ее голосе я уловил слабый оттенок язвительности, немедленно подавивший во мне естественное желание отрицать. – Прости, – сказала она почти тотчас же. – Мне не следовало этого говорить. Неважно, что она там имеет. Я рассуждаю о том, чего не хватает мне. Ну, скажем, своей машины, машины спортивного типа, чтобы не приходилось каждую минуту одалживаться у Гарри. И собственной квартиры, светлой и солнечной, с окнами в парк. И чтоб не считать каждого пенни. И чтобы я могла покупать своим друзьям шикарные подарки. И иногда слетать в Париж на несколько дней, а отпуск провести в Японии...

– Тогда тебе не худо было бы выйти замуж за миллионера, – посоветовал я.

– Я и собираюсь!

Мы рассмеялись, но в глубине души я понимал, что она говорит серьезно. Мужчину, с которым она в конце концов не захочет расставаться, наверняка ожидают проблемы с добавочным подоходным налогом. Интересно, что бы она подумала, если в узнала, что денег у меня ровно столько, чтобы заплатить за обед и номер в гостинице, поскольку с помощью гонорара из "Тэлли" я рассчитывал заткнуть самые вопиющие дыры в семейном бюджете. Что бы она подумала, если в узнала, что на руках у меня беспомощная, парализованная жена без гроша в кармане, а вовсе не богачка?.. Возможно, узнав об этом, она постаралась бы отделаться от меня как можно скорее.

Однако мне хотелось оттянуть этот момент по мере сил и возможностей.

На первый заезд в Ньюкасле я опоздал и добрался до ложи прессы только к середине второго. Деликатно прозондировав почву у коллег-журналистов, я узнал, что в скачках с препятствиями, во время которых я пытался убедить водителя такси поднять ставку до двадцати, ничего сенсационного не произошло. Люк-Джон ни о чем не догадается.

После четвертого заезда я продиктовал по телефону краткое сообщение, а после пятого, во время которого один из ведущих жокеев сломал ногу, передал второе.

Перед самым концом соревнований кто-то тронул меня за руку. Я обернулся: Колли Гиббоне. Вид у него был смущенный и раздосадованный.

– Послушайте, Тай, окажите мне одну услугу.

– Какую именно?

– Вы ведь поездом приехали? Первым классом?

Я кивнул: по этой части в "Блейз" не скупились.

– Тогда поменяемся обратными билетами. – Он вытащил из кармана узкую книжечку, которая оказалась билетом на самолет от Ньюкасла до Хитроу. – Тут затеяли какую-то дурацкую встречу, надо идти сразу после скачек, – объяснил он. – И я никак не поспеваю на самолет. Причем узнал об этом только сейчас... и все это чертовски неудобно. Но поезд идет позднее. А мне непременно надо сегодня же вернуться в Лондон.

– Договорились, – согласился я. – Я не против.

Он улыбнулся, но хмурое выражение не сошло с его лица.

– Спасибо! И вот вам ключи от машины. Она на стоянке, напротив небоскреба "Европа". – Он сообщил мне номер машины и объяснил, где ее найти. – Поедете на ней домой.

– Уж лучше доеду до вашего дома и там оставлю, – сказал я. – Тогда не надо будет возиться с ней завтра.

– Ну, как вам удобнее...

Я кивнул и протянул ему свой билет.

– Здесь живет один мой приятель, он должен был подкинуть меня до аэродрома. Попрошу его отвезти вас.

– Есть новости от жены? – спросил я.

– Да в том-то и дело... Она написала, что нам надо попробовать начать все сначала. Сегодня вечером возвращается домой. Если я не приеду к ночи, начнутся подозрения, и она снова уйдет.

– Может, плюнуть на эту встречу? – посоветовал я.

– Не могу, обязали быть. Да теперь и неважно, вы так помогли мне... Уж будьте другом до конца. Передайте ей, если застанете дома, что я скоро приеду.

– Непременно передам.

Приятель Гиббонса подвез меня до аэродрома, я долетел до Хитроу, разыскал машину, приехал в Хэмпстед, все объяснил миссис Гиббоне, которая обещала ждать, и, к радости Элизабет и неудовольствию миссис Вудворд, вернулся домой на два с половиной часа раньше срока.

Воскресное утро. Мать Элизабет не приехала. Десять пятнадцать. Десять тридцать. Ее нет. В одиннадцать позвонили с фермы и сообщили, что моя теща лежит в постели с каким-то вирусным заболеванием, нет, ничего серьезного, не беспокойтесь, она позвонит дочери, как только ей станет немного получше.

Все это я изложил Элизабет.

– Что ж, – сказала Элизабет с философским спокойствием, – мы тихо и уютно проведем день вдвоем...

Я улыбнулся ей, изо всех сил стараясь скрыть разочарование.

– А как ты думаешь, не согласится ли Сью Дэвис побыть с тобой минутку, пока я сбегаю за виски?

– Надо попросить, она сама купит.

– Да я хочу немного поразмяться.

Она понимающе улыбнулась и позвонила Сью. Та появилась в двенадцать в джинсах, перепачканных мукой.

Я добежал до ближайшего автомата и набрал номер Хантерсонов. Телефон звонил и звонил, но никто не ответил. Уже ни на что не надеясь, я узнал номер станции в Вирджиния-Уотерс и позвонил туда. Нет, ответили мне, никто не заметил никакой молодой дамы, ожидавшей в автомобиле на стоянке. И утром тоже не видели. Я опять позвонил Хантерсонам. Тот же результат.

Я вяло дошел до ближайшей пивной и купил виски, потом попробовал позвонить еще раз по телефону, установленному в маленьком холле. Ни ответа. Ни Гейл.

Я пошел домой.

Сью Дэвис читала Элизабет мою статью в "Блейз".

– Не в бровь, а в глаз, – радостно прокомментировала она. – Должна сказать тебе, Тай, не ожидала, что ты способен подложить такую бомбу!

– А почему бы нет? – весело спросила Элизабет с плохо замаскированным беспокойством. Ей ужасно не хотелось, чтобы меня принимали за слабохарактерного человека только потому, что я отдаю ей все свободное от работы время. Она никогда никому не рассказывала, как много я делаю для нее, постоянно притворяясь, что миссис Вудворд полностью взяла все заботы в свои руки. По-видимому, она считала, что это может показаться кому-то недостойным мужчины. На людях я должен выглядеть лихим, никогда не притрагивающимся к грязной посуде парнем. И так как я всегда хотел угодить ей, то исправно играл эту роль, пока мы с ней не оставались наедине.

– Да нет, он в порядке, – запротестовала Сью и внимательно посмотрела на меня. – Все нормально.

– И вообще, что ты хотела этим сказать? – Элизабет по-прежнему улыбалась, ожидая ответа.

– О... да только то, что наш Тай такой тихий, спокойный, а этому... – показала она на газету, – палец в рот не клади. – Склонив голову набок, она оценивающе посмотрела на меня, потом повернулась к Элизабет и, движимая лучшими намерениями, сказала: – Этот такой мягкий, а тот твердый как камень.

– И ничуть не мягкий, – уловив в смехе Элизабет оттенок огорчения, возразил я. – Когда тебя здесь нет, я швыряю ее по комнате, а каждую пятницу ставлю фонарь под глазом. – Элизабет успокоилась, ей понравился мой ответ. – Оставайся, выпей с нами, – предложил я Сью, – раз уж я бегал за виски.

Но Сью отправилась домой допекать свой йоркширский пудинг, а я, не желая обсуждать произошедший разговор, поспешил на кухню готовить омлет. Элизабет очень любила омлеты и с помощью нового электроблока успешно расправлялась с ними сама. Я немного помог ей, когда ее рука устала. Потом сварил кофе и закрепил кружку в держалке.

– А ты и вправду знаешь, где спрятана лошадь? – спросила она.

– Тиддли Пом? Да, конечно.

– Где же?

– Страшная тайна, покрытая мраком. Никому не могу сказать, даже тебе.

– Ну скажи, Тай, миленький, пожалуйста! – настаивала она. – Ты же знаешь, я не проболтаюсь.

– Ладно, скажу в следующее воскресенье.

Она сморщила нос.

– Спасибо и на этом. – Насос поднимал и опускал ее грудь, нагоняя воздух в легкие. – Надеюсь, никто не попытается... заставить тебя... проговориться? Рассказать, где находится лошадь? – Снова тревога, снова беспокойство. Она не могла быть иной. Она постоянно ходила по краю пропасти в ожидании чего-то, что может окончательно погубить ее.

– Конечно, нет, дорогая. Как им это удастся?

– Не знаю, – сказала она, но глаза ее были полны страха.

– Не волнуйся, – с улыбкой произнес я. – Если мне станут угрожать чем-нибудь действительно ужасным, я быстренько скажу, где эта лошадь. Ни один самый лучший на свете скакун того не стоит. Вспомни Дэмбли. Никто не станет жертвовать собой или благополучием близких ради участия лошади в скачках.

Элизабет уловила в моем тоне искренность и успокоилась. Мы включили телевизор и стали смотреть какой-то чудовищно старый фильм, нагнавший на меня смертельную тоску. Три часа. Я был бы уже на пути домой, если б поехал в Вирджиния-Уотерс. И еще пятница... Редкий, неожиданный подарок. Однако плохо, что аппетит, как кто-то сказал, приходит во время еды. Следующее воскресенье казалось невероятно далеким, словно я смотрел на него в телескоп с другого конца.

Выпивка, ужин, уход за Элизабет, постель. Никто не зашел, никто не звонил. Пару раз, когда я лежал в кресле, мне пришло в голову, что вызов, брошенный жуликам в статье, должно быть, расшевелил где-то огромное осиное гнездо.

Гудите, гудите, хлопотливые маленькие осы. Летайте вокруг "Блейз". Только не жальте меня.

Понедельник я провел в хлопотах по дому. Мыл фургон, писал письма, ходил покупать себе носки, не приближался к поездам, идущим на скачки в Лестер.

Два раза звонил Дерри и сообщил: (а) Тиддли Пом процветает, и (б) ребятишки Ронси прислали ему пачку мятной жвачки.

– Ты здорово заработал, – сказал я.

– Да вообще-то они неплохие ребята...

– Представляю, с каким удовольствием ты поедешь их забирать!

Он прищелкнул языком и повесил трубку. Во вторник утром я пошел на работу. Был один из тех темноватых ноябрьских деньков, когда воздух насыщен влагой с кисловатым привкусом надвигающегося тумана. В одиннадцать утра еще ярко горели фонари. По Флит-стрит спешили люди, злобно присматриваясь друг к другу, словно вычисляя, кто сегодня сломает себе шею где-нибудь на повороте или лестничной ступеньке, а один человек покупал специальные спички для слепых.

Настроение у Люка-Джона и Дерри было под стать погоде.

– Что случилось? – скромно спросил я.

– Ничего не случилось, – ответил Дерри.

– Так в чем же дело?

– Где реакция? – сердито проворчал Люк-Джон. – Ни письма. Ни звонка. Впрочем, может, парни Бостона звонили тебе и угрожали?

– Нет, не звонили.

Спортивный отдел погрузился во мрак. Только я нисколечко не огорчался, что статья провалилась с треском. Если только это действительно так. Пока еще рано делать какие-либо выводы. И я высказал им свои соображения.

– Будем надеяться, что ты прав. Тай, – подозрительным тоном произнес Люк-Джон. – Будем надеяться, что все до сих пор не было простым совпадением... Берт Чехов и нестартеры... Хорошо, если "Блейз" не угробила столько времени и денег на Тиддли Пома напрасно.

– Случай с ребятами Чарли Бостона не был простым совпадением.

– Надеюсь, что нет. – Он проговорил это таким тоном, словно считал, что я толком не разобрался в намерениях ребят Бостона.

– А что, вашему другу из Манчестера удалось узнать что-нибудь новенькое о Чарли Б.? – спросил я.

Люк-Джон пожал плечами:

– Да так, в основном разговоры о том, что вся его сеть игорных лавок перешла к более крупному концерну. Однако на деле все по-старому. Во всяком случае, он на своем месте и сам заправляет всеми делами.

– Что за концерн?

– Не знаю.

На всякий случай мы позвонили в четыре крупнейшие букмекерские конторы Лондона, контролирующие целую систему игорных лавок по стране. Ни в одной из них не проявили интереса к приобретению лавок Чарли Бостона. Правда, в голосе одного из дельцов я уловил нерешительность, и, когда на него как следует нажали, он сообщил:

– Примерно год назад мы действительно закидывали удочку насчет этой покупки. И поняли, что одновременно ими интересуется какой-то иностранец. Но Бостон решил сохранить независимость и отклонил оба предложения.

– Благодарю вас, – сказал я, а Люк-Джон ехидно заметил, что я весьма далеко продвинулся в своем расследовании. И с яростью переключился на разбор целой груды писем, пришедших на статью одного из корреспондентов. А Дерри принялся заполнять бланки для скачек на второй день Рождества. Рабочая неделя со скрипом набирала ход. Вторник – день сплетен, среда – планирование, четверг – сочинение материалов, пятница – редактура, суббота – печатание. В воскресенье – выпуск "Блейз". А по понедельникам нашими статьями разжигали огонь в очагах или же заворачивали в них рыбу и картофельные чипсы. Бессмертие – не для журналистов.

Вторник был также днем выхода "Тэлли". Ни в редакцию, ни домой номера мне не прислали. Я дошел до ближайшего киоска, купил один экземпляр и вернулся.

Сногсшибательные фотографии, действительно высокого класса, и материал подан с толком. Следовало признать, что этот Шенкертон знал свое дело. Я даже простил ему вольное обращение с моим синтаксисом.

Позвонил в отдел доставки "Тэлли". Так и знал: они не высылают бесплатных экземпляров героям своих очерков, это не в их правилах. Но может быть, они все-таки сделают исключение? О, разумеется, давайте адрес, а счет вам пришлют. Я продиктовал шесть адресов: Хантерсонов, Ронси, Сэнди Виллис, Колли Гиббонса, Дермота Финнегана и Уилли Ондроя.

Дерри схватил журнал и начал просматривать мою статью со скоростью примерно с три раза меньшей, чем у Люка-Джона.

– Очень, очень глубоко, – с иронией произнес он, опуская журнал. – Сто пятьдесят морских саженей.

– И шестьдесят из них уйдет на оплату налогов.

– Кошмарная жизнь! Но если бы ты не наткнулся на Ронси, мы бы никогда не узнали о рэкете с нестартерами.

"И ребра были бы целы", – подумал я. Правда, худшее позади. Только кашель, чихание, смех и бег с препятствиями были крайне нежелательны. Я даже прекратил принимать таблетки. Еще неделя, и все окончательно пройдет.

– Пока! – кивнул я Дерри. Люк-Джон махнул веснушчатой рукой.

Зажав "Тэлли" под мышкой, я спустился в лифте и, выйдя на улицу, повернул к Стрэнду, к магазину деликатесов, где продавали австрийский яблочный пирог, который так любила Элизабет.

Купил пирог. Вышел на улицу. Услышал у самого уха голос и через пальто ощутил укол чем-то острым в области поясницы.

– Это нож, мистер Тайрон.

Я стоял не шевелясь. На самых людных улицах человека можно было заколоть на глазах у всех. Никто ничего не замечал, пока тело не падало на мостовую. Убийцы с удручающим постоянством растворялись в толпе.

– Что надо? – спросил я.

– Стоять на месте, не двигаться!

Стоять на тротуаре Флит-стрит с журналом и яблочным пирогом. На месте... Интересно, как долго стоять?

– Долго стоять? – спросил я.

Он не ответил. Но я знал, что он здесь, потому что нож находился на том же месте. Так мы простояли минуты две. У обочины бесшумно затормозил черный "Роллс". Задняя дверца распахнулась.

– Садитесь, – сказал голос за моей спиной.

Я забрался в машину. За рулем сидел шофер в черной униформе с крепкой прыщавой шеей. Человек с ножом последовал за мной и разместился рядом, на заднем сиденье. Взглянув на него, я понял, что где-то видел его раньше, только не мог вспомнить где. Аккуратно опустил пирог на пол. Откинулся. И мы поехали кататься.