"Высокие ставки" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 9

Когда я улетал из “Хитроу”, шел снег. По земле мела поземка. Я оставлял за собой полузаконченную работу, полуотремонтированную машину и полуразработанный план.

Чарли позвонил и сообщил, что Берта Хаггернека взяли в одну из контор, прежде принадлежавших его боссу. А я осторожно навел справки у аукционеров в Донкастере, но безуспешно. Имя человека, который купил Паделлика, у них записано не было. Наличными платят многие. Они не могли вспомнить, кто именно купил дешевую лошадь три месяца назад. След оборвался.

Оуэн, как и Чарли, выразил готовность мне помогать. Он сказал, что тут дело даже не в личных отношениях. Мерзавец, который помял “Ламборджини”, заслуживает смертной казни через повешение. И, когда я вернусь, он поможет мне соорудить эшафот.

Путешествие от снега к солнцу заняло восемь часов. В аэропорту Майами было семьдесят пять по Фаренгейту lt;Примерно 24 градуса по Цельсиюgt;, а у отеля на Майами-Бич лишь чуть-чуть прохладнее. И это было чудесно. Внутри отеля благодаря кондиционерам было почти так же холодно, как зимой в Англии, но моя комната на седьмом этаже выходила прямо на послеполуденное солнце. Я отдернул занавески, отворил окно и впустил в комнату свет и тепло.

Внизу, вокруг блестящего на солнце бассейна, раскачивались на ветру высокие пальмы. Дальше бетонный пандус вел прямо к узкой полоске песка и белопенным волнам Атлантики. Миля за милей темно-синей воды уходили вдаль, к голубому горизонту.

Я ожидал, что Майами-Бич окажется чересчур ярким и кричащим, и не был готов к тому, что он так красив. Даже множество огромных белых многоэтажных отелей с однообразными рядами прямоугольных окон таило в себе некое величие, подчеркнутое и смягченное растущими между ними пальмами.

Вокруг бассейна лежали на лежаках загорающие, впитывавшие ультрафиолетовые лучи с таким тщанием и благоговением, словно исполняли некий религиозный обряд. Я стянул с себя липкую дорожную одежду и вышел поплавать в море. Я лениво шлепал по теплой январской водичке и сбрасывал с себя заботы, точно старую кожу. Джоди Лидс в пяти тысячах миль отсюда, в другом мире. Как легко – и как полезно – забыть о нем!

Вернувшись наверх, я принял душ, переоделся в хлопчатобумажную рубашку и свободные брюки, посмотрел на часы и позвонил Элли. После писем мы обменялись еще телеграммами – но уже незашифрованными: телеграфистам это не понравилось.

Я спрашивал:

"Где в Майами”.

Она ответила:

"Позвони четыре два шесть восемь два после шести любой вечер”.

Когда я позвонил ей, было пятое января, пять минут седьмого по местному времени. Голос в трубке был незнакомый. Я испугался, что на телеграфе что-то напутали и теперь я ее не найду.

– Мисс Уорд? Это, в смысле, мисс Александра?

– Погодите минутку, пожалуйста. И после паузы я услышал знакомый голос. Я помнил его, но внезапно заново ощутил всю его прелесть.

– Алло?

– Элли... Это Стивен.

– Привет! – в ее голосе звучал смех. – Ты знаешь, я побилась об заклад на пятьдесят долларов, что ты приедешь.

– Ты выиграла.

– Просто не верится!

– Мы же договаривались, – рассудительно сказал я.

– Да, конечно.

– Так где мне тебя искать?

– Садовый остров, двенадцать – двадцать четыре. Любой таксист довезет. Приезжай прямо сейчас, у нас будет коктейль.

Садовый остров оказался тенистым мысом, отделенным от земли каналами, достаточно широкими, чтобы его можно было называть островом. Такси медленно проехало по мостику длиной ярдов в двадцать, с затейливой кованой решеткой, и остановилось у дома 1224. Я расплатился с водителем и позвонил в дверь.

Снаружи дом казался небольшим. Беленые стены прятались в тени тропических растений, окна были затянуты сеткой от насекомых. Дверь была прочная, словно в банке.

Открыла Элли. Широко улыбнулась, чмокнула меня в щеку.

– Это дом моей двоюродной сестры, – объяснила она. – Заходи.

Внутри дом оказался светлым и просторным, отделанным в ярких, незамысловатых цветах. Синий, цвет морской волны, ярко-розовый, белый, оранжевый. Все яркое и блестящее.

– Моя сестра Минти, – представила Элли. – И ее муж, Уоррен Барбо.

Я пожал руки ее родственникам. Минти была аккуратная, темноволосая и очень уверенная в себе женщина, одетая в лимонно-желтый купальный халат. Уоррен был крупный мужчина с песочного цвета волосами, шумный и добродушный. Мне протянули высокий бокал с каким-то ледяным напитком и провели в просторную комнату с окном во всю стену, откуда открывался вид на закат.

Снаружи, в саду, желтеющие закатные лучи освещали пышный газон, ровную гладь бассейна и белые шезлонги. Покой и благополучие. Миллион миль от крови, пота и слез.

– Александра говорила, вы интересуетесь лошадьми, – сказал Уоррен, поддерживая светскую беседу. – Не знаю, надолго ли вы собирались остаться, но сейчас в Хайалиа идут скачки, каждый день в течение целой недели. А по вечерам, разумеется, аукционы. Я иногда сам туда езжу и буду очень рад захватить с собой вас.

Мысль мне понравилась. Но я решил спросил Элли:

– А у тебя какие планы?

– Мы с Милли разъехались, – сказала она с заметным сожалением. – После Рождества и Нового года она сказала, что хочет отдохнуть в Японии. Ну, и я решила пожить недельку у Минти с Уорреном.

– Так ты поедешь на скачки и на аукцион?

– Конечно!

– У меня четыре дня, – сказал я.

Она широко улыбнулась, ничего не обещая. В это время явились еще несколько гостей, и Элли сказала, что принесет бутербродики. Я пошел с ней на кухню.

– Тащи крабов, – сказала она, сунув мне в руки большое блюдо. – Ладно, скоро мы смоемся отсюда и поедем обедать куда-нибудь в другое место.

В течение часа я помогал подавать эти американские бутербродики, именуемые “канапе”. Это было творчество Элли. Я сам съел две-три штуки и, как истинный мужской шовинист, подумал о том, как хорошо, когда жена умеет готовить.

Внезапно рядом со мной оказалась Минти. Она положила мне руку на плечо и проследила направление моего взгляда.

– Александра – замечательная девушка, – сказала она. – Она клялась, что вы приедете.

– Это хорошо. – сказал я с удовлетворением. Она быстро взглянула на меня – и улыбнулась.

– Александра говорила, что с вами надо держать ухо востро, потому что вы понимаете не только то, что вам говорят, но и все, что из этого вытекает. И, похоже, она была права.

– Но вы же просто сказали, что она хотела, чтобы я приехал, и думала, что она нравится мне достаточно сильно, чтобы я приехал...

– Да, но... – усмехнулась Минти, – но этого-то она как раз не говорила.

– Понимаю.

Минти взяла у меня блюдо корзиночек из теста, наполненных розовыми кусочками омаров и залитых зеленоватым майонезом.

– Можете считать, что свой долг вы выполнили и перевыполнили, – сказала она. – Поезжайте, куда собирались.

Она одолжила нам свою машину. Элли поехала на север, по Коллинз-авеню, главной улице города, и остановилась у ресторана, который назывался “Седло и стремена”.

– Я подумала, что здесь ты будешь чувствовать себя как дома, – кокетливо сказала она.

Ресторан был набит битком. Все столики, похоже, заняты. Как и во многих американских ресторанах, столики были расставлены так тесно, что только тощие официанты могли проскальзывать между ними, ни за что не цепляясь. На стенах висели увеличенные фотографии со скачек, а между ними красовалось множество седел и подков.

Темная мебель, шум и, на мой вкус, слишком яркое освещение.

У входа нас перехватил измотанный метрдотель.

– Вы заказывали столик, сэр?

Я собрался извиниться и уйти – у бара уже толпились десятки людей, ожидающих своей очереди, – но Элли меня опередила:

– Столик на двоих, от имени Барбо. Метрдотель сверился со своим списком, улыбнулся и кивнул.

– Сюда, пожалуйста.

И, как ни удивительно, там все же обнаружился один свободный столик, в самом углу, но с хорошим обзором шумного зала. Мы уселись в удобные темные кресла с деревянными подлокотниками, а метрдотель отправился выпроваживать следующих посетителей.

– Когда ты заказала этот столик? – спросил я.

– Вчера, как только приехала. – Белые зубы блеснули в улыбке. – Я попросила Уоррена сделать заказ – ему тут нравится. Тогда-то я и побилась об заклад. Они с Минти говорили, что это сумасшествие, что ты не приедешь сюда через полмира только затем, чтобы пригласить меня пообедать.

– А ты сказала, что я достаточно сумасшедший, чтобы сделать что угодно.

– Ну да, конечно!

Мы ели устриц, ягнячьи ребрышки на вертеле и салат. На нас накатывали волны шума с соседних столиков, мимо то и дело проталкивались официанты с огромными нагруженными подносами. Жизнь била ключом.

– Тебе тут нравится? – спросила Элли, объедая ребрышки.

– Да, очень.

Она, похоже, вздохнула с облегчением. Я не стал добавлять, что предпочел бы тишину и свечи вместо этих ярких ламп.

– Уоррен говорит, тут всем лошадникам нравится, так же, как и ему.

– А сколько у него лошадей?

– Пара двухлеток. Он держит их у тренера, который живет в Айкене, в Северной Каролине. Он надеялся, что они будут участвовать в скачках в Хайалиа, но у них обоих оказались битые колени, и неизвестно, будут ли они вообще на что-нибудь годны.

– А что такое битые колени? – спросил я.

– А что, у вас в Англии такого не бывает?

– А бог его знает.

– Уоррен тоже в этом не разбирается. – Элли зарылась в свой салат, улыбаясь в тарелку. – Уоррен занимается недвижимостью, но сердце его – там, на ипподроме, где кони мчатся к финишу.

– Это он так выражается?

– Ну, конечно! – ее улыбка сделалась еще шире.

– Он говорил, что завтра повезет нас в Хайалиа. Если ты, конечно, хочешь...

– Ну, наверно, мне все равно придется привыкнуть к лошадям... – сказала Элли, потом вроде как сообразила, что она сказала...

– То есть я имела в виду... – пролепетала она.

– Я понял, – улыбнулся я.

– Всегда ты все понимаешь, черт бы тебя побрал! Мы расправились с ребрышками и перешли к кофе. Элли спросила, долго ли я оправлялся от того состояния, в котором она видела меня в последний раз, и что произошло с тех пор. Я рассказал о статьях в газетах, о машине. Она ужасно рассердилась – в первую очередь, похоже, из-за машины.

– Она же была такая красивая!

– Ничего, мы вернем ей прежний вид.

– Так бы и убила этого Джоди Лидса!

На этот раз она даже не заметила, что таким образом выражает свое отношение ко мне. Ощущение постепенно возрастающей привязанности доставляло мне глубокое удовлетворение. К тому же это было так забавно!

После третьей чашки кофе я уплатил по счету, и мы направились к машине.

– Я тебя подброшу до отеля, – сказала Элли. – Тут совсем близко.

– Ни в коем случае. Я провожу тебя домой. Она усмехнулась.

– Да не бойся ты! Ближайшие аллигаторы водятся в сотне миль отсюда.

– Бывают еще двуногие аллигаторы.

– Ну ладно!

Она медленно ехала на юг, всю дорогу чуть приметно улыбаясь. Перед домом своей сестры она нажала на тормоза, но мотор оставила включенным.

– Поезжай на ней обратно. Минти возражать не будет.

– Да нет, я лучше пройдусь.

– Да ты что! Тут добрых четыре мили!

– А мне нравится осматривать города вблизи. Смотреть, как все устроено...

– Нет, ты точно псих!

Я выключил мотор, обнял ее за плечи и поцеловал так же, как дома, в Англии. Несколько раз. Она глубоко вздохнула – и, похоже, не оттого, что я ей надоел.

* * *

Утром я взял напрокат “Импалу” и поехал на Садовый остров. Мне открыла уборщица. Она провела меня к бассейну. Уоррен и Минти стояли у бассейна в купальных костюмах. Январское солнышко припекало не хуже, чем июльское у нас, в Англии.

– Привет! – весело сказала Минти. – Александра просила передать, что скоро будет. Она пошла к парикмахеру.

Новая прическа Элли выглядела такой же гладкой и блестящей, как и она сама. Черное с коричневым хлопчатобумажное платье без рукавов выгодно подчеркивало ее талию и кончалось как раз вовремя для того, чтобы показать великолепные ноги. Видимо, на моем лице отчетливо читалось полное одобрение, потому что Элли, едва увидев меня, расплылась в улыбке.

Пока Уоррен и Минти переодевались в уличное, мы сидели у бассейна и пили холодный и свежий апельсиновый сок. Этот день казался мне чем-то вроде праздника, каникул. Мне, но не семейству Барбо. Я понял, что жизнь Уоррена – это сплошные летние каникулы, прерываемые короткими дежурствами в офисе. Основную работу выполняли толпы энергичных молодых людей, которые продавали пенсионерам, мечтающим о флоридском солнышке, “дома их мечты”. А Уоррен, организатор всего этого дела, ездил на скачки.

Ипподром в Хайалиа был похож на пряничный домик. В Майами было немало трущоб и опаленных солнцем нищих на улицах, но в зеленом пригородном парке цвела жизнь.

Вдоль паддока были расставлены вольеры с яркими птицами. По лужайке бегали вагончики игрушечной железной дороги. Тонны мороженого создавали дополнительные проблемы для желающих похудеть, а земля была, точно снегом, усыпана использованными билетами от тотализатора.

Скачки в тот день были так себе, что не помешало мне сделать несколько ставок и проиграть. Элли сказала, что так мне и надо: играть на скачках – все равно что прыгать с утеса.

– И посмотри, куда тебя это завело! – добавила она.

– И куда же?

– В когти Дженсера Мэйза.

– Ну, больше он с меня ничего не получит.

– Интересно, что было вначале, игра или скачки? – спросила она.

– Вся наша жизнь – игра, – ответил я. – Яйцо оплодотворяется самым быстрым сперматозоидом... Элли рассмеялась.

– Скажи об этом цыплятам!

Это был один из тех дней, когда всякая чушь имеет смысл. Минти с Уорреном то и дело уходили выпить с приятелями, и мы часто оставались наедине, что меня очень устраивало. Когда скачки закончились, мы уселись на самом верху трибун и стали смотреть на ипподром. Солнечный свет постепенно угасал, становясь поочередно желтым, розовым, алым... Стайки фламинго на озерцах внутри скакового круга из бледно-розовых сделались ярко-красными, и небо, отраженное в воде, сверкало серебром и золотом.

– А в Лондоне сейчас наверняка снег идет, – сказал я. После обеда, когда стемнело, Уоррен отвез нас в дальний конец ипподрома, туда, где проходил аукцион. Прожектора освещали обстановку, значительно более грубую, чем на ипподроме. Пряничный домик – это для туристов. А торговля лошадьми прочно стоит на земле.

Аукцион состоял из трех частей, соединенных короткими тропинками, протоптанными как бог на душу положит, и барами под открытыми навесами, пользующимися большим успехом у публики: арена аукциона, выводной круг и длинные конюшни, где жевал сено будущий товар, терпеливо снося тычки и понукания людей, заглядывающих в зубы.

Уоррен первым делом направился к конюшням. Мы немного побродили вдоль первой из них, пока Уоррен деловито просматривал свой каталог. Минти решительно заявила, что он больше не будет покупать лошадей, пока не разберется, что делать с теми, с битыми коленями.

– Хорошо-хорошо, дорогая! – успокаивающе сказал Уоррен, но блеск в его глазах сулил большой урон его банковскому счету.

Я с интересом рассматривал выставленных на продажу лошадей. От трех лет и старше, все они уже участвовали в скачках. Уоррен сказал, что лучшие торги – это аукцион двухлеток в конце месяца. А Минти сказала, что лучше бы он немного подождал и посмотрел, как они себя покажут.

Дальний конец конюшен был плохо освещен, и лошадь, стоявшая в последнем деннике, была такая темная, что поначалу мне показалось, будто денник пуст. Потом в темноте блеснул глаз, конь переступил с ноги на ногу, и на гладком крупе сверкнул отблеск света.

Конь был черный. Совсем как Энерджайз.

Сперва я присмотрелся к нему потому, что он был черный, а потом, когда разглядел его получше, с удивлением понял, что он действительно очень похож на Энерджайза. Очень похож.

Благодаря этому сходству идея, которую я давно вынашивал, наконец оформилась окончательно. Я с трудом сдержал смех. Эта лошадь – дар богов, а дареному коню в зубы не смотрят...

– Что вы тут нашли? – добродушно спросил подошедший Уоррен.

– У меня дома стиплер – точно такой же. Уоррен посмотрел на круглый ярлык, прилепленный на круп лошади. Номер шестьдесят два.

– Номер шестьдесят два... – пробормотал он, листая каталог – Вот он. Черный Огонь, пятилетний мерин. Хм...

Он быстро просмотрел все, что говорилось о достижениях и родословной коня.

– Довольно никчемный конь. И, похоже, всегда был такой.

– Жаль.

– Ага. – Уоррен отвернулся. – А вот тут есть ужасно славный рыжий жеребчик...

– Уоррен, нет! – с отчаянием воскликнула Минти. Мы вернулись назад, посмотреть на жеребчика. Уоррен разбирался в лошадях не лучше моего. Кроме того, первое, что я прочел в каталоге, – это недвусмысленное предупреждение аукционеров, что администрация не гарантирует качества покупки. Другими словами, если купишь хромого ублюдка – сам дурак.

– Не обращайте внимания! – жизнерадостно сказал Уоррен. – Пока вы не забрали купленную лошадь, вы можете обратиться к ветеринару, чтобы он ее осмотрел, и, если что-то будет не так, вы можете расторгнуть сделку. Только это надо сделать в течение суток.

– Это хорошо...

– Конечно! Можно даже рентген сделать. Битые колени видны на рентгеновских снимках. Такие лошади могут ходить и выглядеть вполне здоровыми, но в скачках они, разумеется, участвовать не могут.

– Так что же такое битые колени? – насмешливо вздохнула Элли.

– Трещины и ушибы в коленном суставе.

– Это от падения? – предположила Элли.

– Нет! – добродушно рассмеялся Уоррен. – От того, что лошадь слишком много гоняли галопом по неровному грунту.

Я снова позаимствовал у Уоррена каталог, чтобы внимательнее ознакомиться с правилами, и обнаружил, что ветеринарному осмотру в течение суток подлежат только племенные кобылы, что на покупки Уоррена не распространяется. Я осторожно сообщил об этом Уоррену.

– Тут сказано, – заметил я нейтральным тоном, – что разумно попросить ветеринара осмотреть лошадь до покупки. Потом уже поздно.

– Да? – Уоррен взял каталог и вгляделся в мелкий шрифт. – Да, похоже, вы правы. Эта новость его не обескуражила.

– Вот видите, как просто попасть впросак на аукционе!

– Надеюсь, ты об этом не забудешь, – многозначительно сказала Минти.

Уоррен, похоже, на самом деле несколько охладел к мысли о покупке рыжего жеребчика. А я вернулся назад, чтобы еще раз взглянуть на Черного Огня, и обнаружил юношу в джинсах и грязной, провонявшей потом рубахе, который заносил в денник ведро с водой.

– Это ваша лошадь? – спросил я.

– Не-а. Я просто конюх.

– Что он делает чаще, кусается или лягается? Парень ухмыльнулся.

– По-моему, он чересчур ленив что для того, что для другого.

– А не могли бы вы вывести его из этого темного денника, чтобы я осмотрел его при свете?

– Конечно!

Парень отвязал недоуздок от кольца и вывел Черного Огня на центральную аллею, где ряд электрических фонарей уныло освещал длинное здание конюшни.

– Вот, смотрите, – сказал он, заставив лошадь встать так, словно ее должны были фотографировать. – Недурен, а?

– На вид – да, – согласился я.

Я придирчиво осмотрел коня, ища различия. Но он был точно такой же. Тот же рост, те же изящные формы, та же немного щучья голова. И весь черный как уголь. Я подошел и похлопал его. Конь перенес это стоически. Может, он и вправду такой смирный. А может, это транквилизаторы.

У большинства лошадей на голове и на шее шерсть образует завитки. Количество и форма завитков вписывается в паспорт как отличительный признак. У Энерджайза завитков не было вообще. У Паделлика тоже. Я внимательно осмотрел лоб, шею и плечи Черного Огня, провел пальцами по шкуре. Насколько я мог видеть при этом тусклом освещении и чувствовать на ощупь, у него тоже не было завитков.

– Спасибо большое, – сказал я юноше, отходя от лошади.

Парень посмотрел на меня с удивлением.

– Вы что, не станете щупать ему ноги и смотреть зубы?

– А что, с ними что-то не так?

– Да вроде нет...

– Ну, тогда и возиться не стоит, – сказал я. Про то, что, даже если бы я их и осмотрел, я бы мало что понял, я говорить не стал. Мы и так оба это понимали.

– А есть ли у него вытатуированный номер на нижней губе? – спросил я.

– Да, конечно! – от удивления у парнишки брови стали домиком, как у клоуна. – Его вытатуировали после его первой скачки.

– И какой номер?

– Да я не знаю...

Судя по его тону, ему и не полагалось знать таких вещей. И вообще, человек в здравом уме такими пустяками интересоваться не станет...

– Посмотрите, пожалуйста.

– Ну ладно...

Парень пожал плечами и с ловкостью опытного человека открыл коню рот и оттянул нижнюю губу.

– Насколько я вижу, тут стоит буква F, шестерка и еще какие-то цифры. Здесь темновато, и потом, через некоторое время татуировка размывается, а этому другу уже пять лет, стало быть, татуировке целых три года...

– Все равно спасибо.

– Не за что.

Парень сунул в карман предложенную мною пятерку и отвел Черного Огня, вовсе не отличавшегося огненным темпераментом, обратно в денник.

Я обернулся и увидел, что Элли, Уоррен и Минти выстроились в ряд и наблюдают за мной. Элли и Минти снисходительно улыбались мужским причудам, а Уоррен качал головой.

– Эта лошадь за три года участия в скачках выиграла всего девять тысяч триста долларов, – сказал он. – Он даже не окупает своего содержания.

Он протянул мне каталог, раскрытый на странице, где говорилось о Черном Огне. Я взял его и прочел про себя довольно жалкий список побед Черного Огня.

"В два года – призовых мест не занимал. В три – три победы, четыре третьих места. В четыре – два третьих места. Итого: три победы, шесть третьих мест. Общая сумма выигрышей – 9326 долларов”.

В трехлетнем возрасте он делал кое-какие успехи, но только в малопрестижных скачках. Я вернул каталог Уоррену, улыбнулся, поблагодарил его, и мы не спеша двинулись к следующей конюшне. Когда даже Уоррену надоело разглядывать лошадей в денниках, мы ушли из конюшен и принялись смотреть, как на маленький выводной круг, обнесенный деревянной изгородью, выводят первых лошадей.

Круг освещали расставленные вдоль ограды фонари, подкрепленные прожекторами, спрятанными в кронах деревьев. Внутри, точно на сцене, кучки людей лихорадочно наводили окончательный лоск на своих питомцев, надеясь вытрясти побольше денег из неопытных покупателей. У некоторых лошадей гривы были украшены рядами ярких шерстяных помпонов, спускавшихся от ушей к холке, словно в цирке. Лот номер один, великолепно смотревшийся в алых помпонах, картинно вскинул длинную гнедую голову и заржал.

Я сказал Элли и семейству Барбо, что через минуту вернусь, и оставил их у ограды. После пары вопросов и одного неверного ответа я наконец нашел переполненную контору аукционистов, расположенную в том же здании, что и арена аукциона.

– Свидетельство от ветеринара? Пожалуйста. Оплата вперед. Если не хотите ждать, подойдите через полчаса.

Я расплатился и вернулся к своим. Уоррен как раз решил, что пора освежиться, и мы некоторое время простояли в теплой ночи рядом с одним из баров, попивая “Бакарди” и кока-колу из бумажных стаканчиков.

Из десятка распахнутых дверей и окон круглого здания аукциона лился наружу яркий свет. Внутри ряды брезентовых стульев начинали заполняться народом, на трибуне в центре зала аукционисты готовились к вечерним торгам. Мы допили свои напитки, культурно сунули стаканчики в урну и отправились вместе со всей толпой глазеть на зрелище.

Номер один гарцевал вдоль барьера вокруг трибуны, изящно кивая своими помпонами. Аукционист принялся нараспев расхваливать и превозносить достоинства коня. Поначалу, пока ухо не привыкло, я ничего не понимал. Номер один пошел за пять тысяч долларов. Уоррен сказал, что цены будут низкие из-за тяжелой экономической ситуации.

Лошади выходили и уходили. Когда номер пятнадцать, в оранжевых помпонах, был продан за сумму, вызвавшую в толпе возбужденное перешептывание, я потихоньку пробрался в офис и обнаружил там самого ветеринара, раздававшего свои справки другим покупателям.

– Номер шестьдесят два? – переспросил он. – Конечно. Сейчас поищу.

Он перевернул пару страниц в блокноте.

– Вот он. Темно-гнедой мерин, верно?

– Черный, – сказал я.

– Нет-нет! Никогда не говорите про лошадь, что она черная, это дурная примета, – ветеринар коротко улыбнулся. Это был деловитый человек средних лет, похожий на клерка. – Пять лет. Здоровье в полном порядке.

Он захлопнул блокнот и обернулся к следующему клиенту.

– Как, и все? – с недоумением спросил я.

– Конечно, – коротко ответил он. – Шумов в сердце нет, ноги прохладные, зубы соответствуют возрасту, глаза нормальные, шаг нормальный, рысь правильная. Растянутых сухожилий и повреждений суставов нет.

– Спасибо, – сказал я.

– Пожалуйста.

– Его что, накачали транквилизаторами? Ветеринар внимательно взглянул на меня, потом улыбнулся.

– Наверно. Скорее всего, ацепромазином.

– Это всегда так делают, или он может оказаться норовистым?

– Вряд ли ему дали слишком много. Полагаю, с ним все в порядке.

– Еще раз спасибо.

Я вернулся на аукцион как раз вовремя, чтобы увидеть, как Уоррен ерзает на месте, наблюдая за продажей рыжего жеребчика. Когда цена поднялась до пятнадцати тысяч, Минти буквально схватила его за руки и сказала, чтобы он не делал глупостей – Но он должен быть здоровым, – протестовал Уоррен, – иначе бы за него не давали таких денег!

После тридцати секунд ожесточенного торга жеребчик пошел с молотка за двадцать пять тысяч. Уоррен весь вечер ворчал по этому поводу. Минти успокоилась, словно ей только что удалось провести свой корабль через опасные рифы, и сказала, что ей хочется подышать свежим воздухом. Мы вышли наружу и снова прислонились к ограде выводного круга.

На аукционе было несколько англичан. Люди, которых я знал и которые знали меня. Не близкие друзья, всего лишь случайные знакомые. Но они непременно обратят внимание, если я сделаю что-то неожиданное.

Я небрежно обернулся к Уоррену.

– Все мои деньги – в Нью-Йорке, – сказал я. – Я могу получить их завтра. Не одолжите ли мне некоторую сумму до завтра?

– Конечно! – добродушно ответил Уоррен и полез за бумажником. – А сколько вам надо?

– Столько, чтобы хватило на того черного мерина.

– Чего? – рука Уоррена застыла в воздухе, и глаза его расширились.

– Не купите ли его для меня?

– Вы шутите!

– Нет.

Уоррен обратился за помощью к Элли:

– Он что, серьезно?

– Он сумасшедший, он на все способен, – ответила Элли.

– Вот именно, – сказал Уоррен. – Это же сумасшествие! Покупать совершенно бесполезную лошадь только потому, что он похож на вашего стиплера!

Элли внезапно поняла, что к чему. Она весело улыбнулась и спросила:

– И что же ты собираешься с ним делать? Я поцеловал ее в лоб и сказал:

– Увидишь.