"Высокие ставки" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)Глава 2Владелец разбитой машины принял мои извинения, вспомнил, что его машина застрахована, и решил в суд на нас не подавать. Полисмен вздохнул, перечеркнул свои записи и удалился. Джоди опустил пандус своего фургона, вывел Энерджайза и поспешно увел его в сторону конюшен. А я подобрал свой бинокль, снял пострадавшее пальто и задумчиво направился в весовую. Целых десять минут все было тихо-спокойно – до тех пор, пока Джоди вернулся из конюшни и обнаружил, что я своего распоряжения насчет него не отменил. Он нашел меня в небольшой толпе, стоявшей на веранде перед весовой. – Эй, Стивен! – начал он. – Ты, видно, забыл им сказать, что я по-прежнему на тебя работаю! Он не проявлял ни малейшего беспокойства – только легкое раздражение по поводу моей забывчивости. На миг я готов был сдаться при мысли о том, какая буря сейчас разразится. И снова принялся малодушно убеждать себя, что он ведь действительно хороший тренер и мои лошади действительно время от времени берут призы... Я мог бы просто внимательно следить за счетами, так, чтобы он знал об этом... А что до всего остального... Легко ведь можно сделать так, чтобы в будущем меня не обкрадывали... Я набрал воздуху в грудь. Теперь или никогда! – Я не забыл, – медленно произнес я. – Я своего решения не отменял. Я забираю лошадей. – Чего?! – Я их забираю. Неприкрытая ненависть, отразившаяся на его лице, потрясла меня. – Ублюдок! Люди начали оборачиваться в нашу сторону. Джоди выкрикнул еще несколько нелицеприятных эпитетов, очень громко и отчетливо. Я краем глаза заметил, как вокруг запорхали белые блокнотики репортеров, и решился пустить в ход единственное, что могло заставить Джоди заткнуться. – Сегодня я ставил на Энерджайза на тотализаторе. – Ну и что? – тут же ответил Джоди, прежде чем до него дошло, что это может значить. – Я закрываю свой счет у Дженсера Мэйза. У Джоди был такой вид, словно он готов меня растерзать, но он снова не спросил, почему. Он стиснул зубы, покосился на репортеров – на этот раз он был им явно не рад – и прошипел очень тихо и угрожающе: – Если ты что-то скажешь, я подам на тебя в суд за клевету! – За оскорбление личности, – автоматически поправил я. – Чего? – Клевета – это то, что распространялось письменно, а оскорбление наносится устно. – Короче, если ты что-нибудь скажешь, я тебя привлеку! – Ты настоящий друг! – заметил я. Глаза Джоди сузились. – Для меня было большим удовольствием нагреть тебя как можно круче! Наступила тяжелая пауза. Я внезапно проникся отвращением к скачкам и подумал, что лошади никогда уже не будут доставлять мне такого удовольствия, как раньше. Три года простодушной радости развеялись, как дым. В конце концов я просто сказал: – Энерджайза оставь здесь. О перевозке я позабочусь. Джоди с каменным лицом развернулся на каблуках и скрылся в весовой. С перевозкой проблем не было. Я договорился с молодым шофером, владельцем транспортного предприятия, состоящего из одной машины – его собственной, что он заберет Энерджайза в свою конюшню, а на следующий день отвезет его к тренеру, которого я подыщу. – Темно-гнедой конь. Почти черный, – сказал я. – Сторож вам скажет, в каком он деннике. Конюха при нем, скорее всего, нет. Оказалось, что шофер, он же владелец фирмы, может подыскать и конюха, чтобы тот присматривал за Энерджайзом. – Все с ним будет в порядке, – сказал он. – Не тревожьтесь. Он привез на ипподром еще двух лошадей, одна из которых участвовала в последней скачке, и пообещал мне, что вернется, когда отвезет ее в конюшню, где-то через час после окончания скачек. Мы обменялись телефонами и адресами и ударили по рукам. Потом я – скорее из вежливости, чем потому, что мне хотелось смотреть остальные заезды, – вернулся в ложу, принадлежащую человеку, который перед тем угощал меня ленчем и вместе со мной любовался победой моей лошади. – Стивен, где же вы были? А мы вас ждали, чтобы отметить победу! Чарли Кентерфильд, хозяин ложи, встретил меня с распростертыми объятиями, с бокалом шампанского в одной руке и сигарой в другой. Еще восемь или десять гостей сидели за большим столом, застеленным белой скатертью, на которой теперь вместо остатков ленча красовались полупустые бокалы с шампанским, программки сегодняшних скачек, бинокли, перчатки, сумочки и билетики от букмекеров. В воздухе витал слабый аромат гаванских сигар и хорошего вина, а за плотно закрытой стеклянной дверью находился балкон, с которого открывался вид на ипподром, продуваемый декабрьским ветром. Четыре заезда были позади, оставалось еще два. Середина дня. Промежуток между кофе с коньяком и чаем с пирожными. Все довольные и веселые. Уютная комнатка, дружеская болтовня с легким налетом снобизма. Милые, порядочные люди, которые никому не делают ничего плохого. Я вздохнул про себя и ради Чарли постарался изобразить хорошее настроение. Я пил шампанское и выслушивал поздравления по поводу блестящей победы Энерджайза. Мы все ставили на него... Дорогой Стивен, какая удача... Какой замечательный конь... Какой замечательный тренер этот Джоди Лидс... – Угу, – ответил я довольно сухо. Но этого никто не заметил. Чарли предложил мне сесть на пустой стул между ним и дамой в зеленой шляпке. – На кого бы вы поставили в этой скачке? – поинтересовался он. Голова у меня была абсолютно пуста. – Я не помню, кто участвует в этом заезде. Чарли немедленно сменил тон. Я и раньше замечал за ним такое: мгновенная реакция на новые обстоятельства. Видимо, в этом и крылся ключ к его колоссальному деловому успеху. Он мог лениво сидеть в кресле, добродушно потягивать сигару и растекаться воздушным пудингом, но разум его непрерывно работал. Я криво улыбнулся. – Давайте пообедаем вместе, – предложил Чарли. – Сегодня вечером? Он кивнул. Я поразмыслил. – Давайте. – Хорошо. Скажем, в “Парксе”, на Бошам-плейс, в восемь. – Договорились. Мы с Чарли уже несколько лет были чем-то средним между хорошими знакомыми и друзьями. Мы радовались друг другу при случайных встречах, но нарочно не встречались. Сегодня он впервые пригласил меня в свою ложу. Приглашение на обед означало окончательный переход на новый уровень. Пожалуй, он мог не правильно истолковать мою рассеянность. Но я все равно хорошо к нему относился, а потом, ни один человек в здравом уме не станет отказываться от обеда в “Парксе”. Надеюсь, ему не придется пожалеть о пропавшем впустую вечере... Гости Чарли понемногу принялись разбегаться – они отправились делать ставки на следующую скачку. Я взял забытую на столе программку и понял, почему Чарли так интересовался моим мнением: в этой скачке с препятствиями участвовали двое из лучших фаворитов, и газеты обсуждали ее уже в течение нескольких дней. Я поднял голову и встретился взглядом с Чарли. В глазах у него было любопытство. – Ну, так который из двух? – Крепитас. – Вы на него ставите? Я кивнул. – Уже поставил. На тотализаторе. Чарли фыркнул. – Я предпочитаю букмекеров. Чтобы заранее знать, сколько я получу в случае выигрыша. – Если учесть, что его ремеслом были банковские инвестиции, это было вполне логично. – Только сейчас мне неохота спускаться вниз. – Могу поделиться с вами своей ставкой. – А сколько вы поставили? – осторожно спросил Чарли. – Десять фунтов. Он рассмеялся. – А ходят слухи, что вы мыслите исключительно в пределах трех нулей! – Это профессиональная шутка, – сказал я. – Ее не правильно понимают. – А что имеется в виду? – Я иногда пользуюсь прецизионным токарным станком. Он позволяет установить точность в пределах трех нулей – после запятой. Ноль-ноль-ноль-один. Одна десятитысячная дюйма. Это мой лимит. Большая точность мне недоступна. Чарли хмыкнул. – А на лошадей вы тысячами не ставите? – Бывало пару раз. На этот раз он явно расслышал сухость в моем голосе. Я небрежно встал и направился к стеклянной двери, ведущей на балкон. – Они уже выходят на старт, – сказал я. Чарли молча вышел на балкон вслед за мной, и мы стояли рядом и смотрели, как две звезды заезда, Крепитас и Уотербой, гарцуют мимо трибун, сдерживаемые своими жокеями. Чарли был чуть ниже меня, гораздо плотнее и лет на двадцать старше. Он носил превосходные костюмы так, словно привык к ним с детства, и никто, слыша его мягкий, густой голос, не догадался бы, что его отец был водителем грузовика. Чарли никогда не скрывал своего происхождения. Напротив, он гордился им, и гордился по праву. В согласии со старой образовательной системой его послали в Итонский колледж, как мальчика из местного округа, на деньги муниципального совета, и Чарли сумел наряду с образованием приобрести там также правильное произношение и светские манеры. Его золотая голова несла его по жизни, как волна несет умелого пловца, и то, что он родился под самыми стенами знаменитого учебного заведения, вряд ли было такой уж случайностью. Другие его гости тоже вышли на балкон, и Чарли переключился на них. Я их плохо знал – в основном в лицо, и кое о ком что-то слышал. Для случайной встречи вполне достаточно, для более близкого знакомства маловато. Дама в зеленой шляпке коснулась моей руки зеленой перчаткой. – Уотербой выглядит чудесно, не правда ли? – Чудесно, – согласился я. Она широко улыбнулась мне, близоруко щурясь из-за толстых очков. – Вы не могли бы сказать, сколько предлагают сейчас за них букмекеры? – Пожалуйста. Я поднял бинокль и навел его на таблички букмекеров, сидящих перед трибунами чуть справа от нас. – Насколько я вижу, Уотербой – один к одному, Крепитас – пять к четырем. – Вы так любезны! – тепло ответила дама в зеленом Я перевел бинокль чуть дальше и нашел Дженсера Мэйза. Он стоял в середине ряда букмекеров, толпившихся вдоль перил, отделяющих трибуны для участников от общих мест. Худощавый человек среднего роста, с крупным острым носом, в стальных очках, с манерами епископа. Он никогда мне особенно не нравился, и беседовали мы исключительно о погоде. Но я ему полностью доверял – а это было очень глупо. Он стоял, опираясь на перила, опустив голову, и беседовал с кем-то, находившимся на трибунах для участников. Его собеседника загораживала от меня толпа народа. Потом толпа рассосалась, и я увидел, что беседует он с Джоди. Вся фигура Джоди выражала крайнюю степень раздражения. Он что-то яростно говорил Дженсеру. Дженсер отвечал ему скорее успокаивающе. Когда Джоди сердито махнул рукой и удалился, Дженсер поднял голову и проводил его взглядом, с лицом скорее задумчивым, чем озабоченным. Дженсер Мэйз достиг той стадии в карьере букмекера, когда удачливый одиночка превращается в главу крупной и респектабельной фирмы. Для игроков Дженсер Мэйз был уже не человеком, а учреждением. К югу от Глазго существовало множество букмекерских контор, носящих его имя, и недавно он объявил, что во время следующего сезона будет спонтировать скачки на короткую дистанцию для трехлеток. Тем не менее на больших скачках он по-прежнему стоял в ряду букмекеров, чтобы лично разговаривать с самыми богатыми клиентами и не позволять другим букмекерам их переманивать. Чтобы вовремя раскрывать свою акулью пасть и заглатывать новых неосторожных рыбешек. Я поморщился и опустил бинокль. Я, наверно, никогда не узнаю, на какую сумму меня обокрали Джоди с Дженсером. Что до моего самоуважения, от него они оставили только жалкие крохи. Скачка началась. Суперскакуны боролись не на жизнь, а на смерть, и Крепитас обошел Уотербоя на целый корпус. На тотализаторе мне должны были выплатить небольшую сумму за него и довольно значительную – за Энерджайза. Но двух выигрышей в один день было недостаточно, чтобы развеять мое уныние. Я отказался от чая с пирожными, поблагодарил Чарли за ленч, простился с ним до вечера и спустился к весовой, посмотреть, не осенит ли меня вдохновение насчет нового тренера. Кто-то догнал меня сзади и схватил за руку. – Слава богу, я вас нашел! Это был молодой шофер, которого я нанял, чтобы перевезти Энерджайза. Запыхавшийся и очень озабоченный. – В чем дело? Фургон сломался? – Нет... Слушайте, вы сказали, что ваша лошадь черная, да? В смысле, я ничего не напутал? – Что с ним?! – пожалуй, от волнения мой голос сделался чересчур резким. – Ничего.., по крайней мере.., с ним – ничего. Но только лошадь, которую оставил мне мистер Лидс, – это рыжая кобыла. Я отправился с ним в конюшню. Сторож по-прежнему улыбался, довольный тем, что у кого-то что-то не так. – Ну да, – с удовольствием подтвердил он. – Лидс уехал с четверть часа тому назад в наемном фургоне и увез одну лошадь. Сказал, его собственный фургон разбился, а Энерджайза он оставляет по распоряжению владельца. – Лошадь, которую он оставил, – не Энерджайз! – сказал я. – Ну, а я чего сделаю? – с достоинством возразил сторож. Я обернулся к молодому человеку. – Рыжая кобыла с большой белой проточиной? Он кивнул. – Это Асфодель. Она участвовала в первом заезде. Ее тренирует Джоди Лидс, но она не моя. – И что же мне с ней делать? – Оставьте ее здесь, – сказал я. – Мне очень жаль. Пришлете мне счет за труды. Шофер улыбнулся и сказал, что я ему ничего не должен. Это почти восстановило мою веру в человечество. Я поблагодарил его за то, что он меня разыскал. Мог бы ведь по-тихому увезти эту кобылу, а потом прислать мне счет. Молодой человек был шокирован моим цинизмом. Я подумал, что до знакомства с Джоди я таким не был. Джоди все-таки забрал Энерджайза. Я полыхал медленным гневом. Злился я отчасти на себя самого. Как я этого не предусмотрел? Ведь если он был готов заставить Энди-Фреда переехать меня, первая неудача наверняка бы его не остановила! Он твердо решил взять надо мной верх и увезти Энерджайза к себе. Я недооценил его кровожадность и его наглость. Нет, вряд ли мне удастся так легко избавиться от Джоди. Я вернулся к своей машине и уехал с ипподрома, думая только о том, какого тренера мне нанять и как скоро мне удастся перевезти своих лошадей на новое место. * * * Мы сидели за золотистым полированным деревянным столом. Чарли улыбнулся мне и отодвинул пустую кофейную чашку. Его сигара была наполовину докурена, портвейн наполовину допит, и в животе у него покоился обед, приготовленный в одном из лучших ресторанов Лондона. Интересно, как он выглядел в молодости, до того как обзавелся солидным брюшком и двойным подбородком? Крупные бизнесмены лучше смотрятся, когда они немного полноваты. Тощие и голодные – это новички, энергичные начинающие. А Чарли набирал мудрость и зрелость с каждым фунтом лишнего веса. У него были прямые седеющие волосы, поредевшие на макушке и зачесанные назад по бокам. Глубоко посаженные глаза, крупный нос, плотно сжатые губы. Лицо не слишком приятное, но запоминающееся. Однажды встретившись с Чарли, люди потом его обычно узнавали. Он пришел один. Ресторан, который он выбрал, состоял из нескольких небольших зальчиков, по три-четыре столика в каждом, так что там легко было уединиться. Чарли весь вечер говорил о скачках, о еде, о премьер-министре, о состоянии биржевого рынка, но так и не сказал, зачем он меня позвал. – У меня такое впечатление, – добродушно заметил он, – что вы чего-то ждете. – Вы еще никогда не приглашали меня на обед. – Мне нравится ваше общество. – И все? Он стряхнул пепел с сигары. – Нет, конечно. – Я так и думал, – улыбнулся я. – Но, возможно, я воспользовался вашим гостеприимством на основании ложных предпосылок. – Сознательно? – Быть может. Я ведь не знаю, что у вас на уме. – Отчего вы так рассеяны? – спросил Чарли. – Когда такой человек, как вы, погружается в нечто вроде транса... – Я так и думал! – вздохнул я. – Нет, это не полезная умственная деятельность. Это последствия ссоры не на жизнь, а на смерть между мною и Джоди Лидсом. – Очень жаль. – Что жаль? Что мы поссорились или что это было не вдохновение? – И то и другое, я полагаю. А из-за чего вы поссорились? – Я отказался от его услуг. Чарли изумленно уставился на меня. – Господи, почему? – Он сказал, что, если я кому-нибудь это расскажу, он подаст на меня в суд за оскорбление личности. – Вот как! – Чарли внезапно оживился, как пришпоренная лошадь. – А что, он действительно может подать в суд? – Думаю, что да. Чарли затянулся и выпустил дым тоненькой струйкой из уголка рта. – Не хотите рисковать? – Ну, вам довериться можно, вы человек надежный... – Абсолютно, – подтвердил он. – Дальше меня это не пойдет. Я ему поверил. И сказал: – Он придумал способ обворовывать меня на крупные суммы, так что я даже не знал, что меня грабят. – Но ведь вы должны были заметить, что кто-то... Я покачал головой. – Наверно, я не первый, с кем проворачивают такую штуку. Это так просто... – Продолжайте, продолжайте! – сказал Чарли. – Чем дальше, тем интереснее. – Хорошо. Предположим, вы – неплохой и довольно талантливый тренер скаковых лошадей, но при этом питаете непреодолимую тягу к чужим, незаработанным деньгам – Предположим. – Тогда вам прежде всего нужен глупый лох с кучей денег и энтузиазма, ничего не смыслящий в скачках. – То есть вы? – То есть я, – я печально кивнул. – Кто-то рекомендует мне вас как хорошего тренера, на меня производит большое впечатление ваш деловитый вид, и я прибегаю к вам и спрашиваю, не могли бы вы купить мне хорошую лошадь, потому что я желаю сделаться владельцем. – И я покупаю по дешевке хорошую лошадь и сдираю с вас за нее целое состояние? – Нет. Вы покупаете самую лучшую лошадь. Я очень доволен. Вы начинаете тренировать эту лошадь, и скоро она уже готова к скачкам. И тут вы говорите, что знаете одного хорошего букмекера, и знакомите меня с ним. – Гм-гм... – Вот именно. Однако букмекер действительно оказывается весьма почтенным человеком. Я не привык делать крупные ставки и поэтому очень доволен, что могу довериться столь достойному господину. Вы, мой тренер, говорите мне, что лошадь подает большие надежды и что мне стоит поставить по маленькой на то, что она займет одно из призовых мест. Ну, скажем, по сто фунтов. – Это называется по маленькой?! – Вы ставите мне на вид, что это немногим больше расходов на содержание лошади за три недели. – Вот как? – Именно. Я немного покряхтел – до сих пор я никогда не ставил больше десятки – и поставил. Но лошадь действительно показала хороший результат и заняла третье место, так что в результате букмекер заплатил мне, а не я букмекеру. Я допил свой портвейн. Чарли прикончил свой и заказал еще кофе. – В следующий раз, когда лошадь участвует в скачках, – продолжал я, – вы говорите мне, что сейчас она действительно в хорошей форме и, если я хочу сорвать по-настоящему крупный куш, это надо делать теперь, пока об этом не пронюхали букмекеры и прочие игроки. Букмекер предлагает мне хорошую ставку, я в эйфории и решаюсь рискнуть. – И ставите тысячу? – Тысячу, – кивнул я. – И? – Об этом становится известно, и мой конь делается фаворитом. Однако день для него оказывается неудачным. Он скачет хуже, чем в прошлый раз, и приходит пятым. Вы очень расстроены. Вы не понимаете, в чем дело. Мне приходится вас утешать и говорить, что в следующий раз конь непременно придет первым. – Но этого не происходит? – Происходит. Он блестяще выигрывает скачку. – Но вы на него не ставили? – Ставил. На этот раз ставка была не пять к двум, как раньше, а шесть к одному. Я поставил пятьсот фунтов и выиграл три тысячи. Я был абсолютно счастлив. Я вернул все, что потерял, и даже значительно больше, плюс еще приз за скачку. Я оплатил из выигрыша счета тренера и отчасти окупил стоимость лошади. Мне начинает нравиться быть владельцем. Я прошу вас купить мне еще одну лошадь. Можно даже двух или трех, если найдутся подходящие. – И на этот раз вы выкладываете большие деньги за аутсайдеров? – Ни в коем случае! Моя вторая лошадь – чудесный двухлеток. Он выигрывает первую же скачку. Я ставил на него всего лишь сотню, но так как ставка была десять к одному, я был весьма доволен. Поэтому в следующий раз моя лошадь оказывается первым фаворитом, о ней пишут во всех газетах, и вы уговариваете меня поставить действительно крупную сумму. Вы говорите, что такая возможность представляется нечасто и что все противники вашему коню, как говорится, в подметки не годятся. Вы меня убедили. Я выкладываю три тысячи фунтов. – О господи! – сказал Чарли. – Вот именно. Мой конь с самого начала ведет скачку, как настоящий чемпион, и все идет чудесно. Но на середине дистанции в пять фарлонгов у седла ломается пряжка, подпруги расстегиваются, и жокею приходится остановить лошадь, потому что иначе он упадет. – Три тысячи! – вздохнул Чарли. – Псу под хвост, – кивнул я. – Вы безутешны. Подпруга была новая, а вот пряжка подвела... Ничего-ничего, говорю я, покряхтывая. Попробуем в другой раз. – И вы попробовали? – Вы быстро схватываете. В следующий раз лошадь – снова фаворит, и, хотя на этот раз мне не удалось вернуть себе предыдущий проигрыш, мой конь снова выиграл приличный приз, так что в целом я не остался в убытке и получил массу удовольствия. И был весьма доволен. – И так оно и шло? – Так оно и шло. Я обнаружил, что вид скачущих лошадей доставляет мне все больше и больше радости. Особенно когда эти лошади мои. Конечно, это хобби обходится недешево – владельцы редко остаются с прибылью, – но оно того стоит. – А что потом? – Да ничего. Просто у меня появились мелкие подозрения. Я старался выбросить это из головы, говорил себе, что это чудовищная несправедливость по отношению к вам после того, как мои лошади брали столько призов, и все благодаря вам. Но подозрения умолкать не желали. Видите ли, я заметил, что мои лошади проигрывают именно тогда, когда я делаю самые крупные ставки. – Ну, это могли бы сказать многие владельцы, – заметил Чарли. – Да, конечно! Но я подсчитал все крупные ставки, которые ко мне не вернулись, и вышло что-то около сорока тысяч фунтов. – Великий боже! – Мне стало ужасно стыдно, но я все же задался вопросом: что, если предположить – только предположить! – что каждый раз, как я ставлю больше тысячи, мой тренер с моим букмекером сговариваются, просто оставляют деньги себе и делают так, чтобы лошадь не пришла первой. Предположим, что, когда я ставлю, скажем, тысячу, они делят денежки пополам, а лошадь спотыкается, или не выходит на старт, или ломается пряжка на подпруге... Предположим, что на следующий раз лошадь в великолепной форме и скачка выбрана такая, чтобы соперники были значительно слабее, и лошадь, само собой, выигрывает, и я снова доволен и счастлив... Предположим, что в таком случае мой тренер и букмекер ставят на лошадь сами – на те деньги, которые они получили с меня в прошлый раз... Чарли слушал, затаив дыхание. – Если моя лошадь выигрывает, они тоже выигрывают. Если лошадь проигрывает, они теряют не свои деньги, а мои. – Чистенько! – Да. Потом проходит несколько недель, сезон гладких скачек заканчивается, подходит время стипль-чезов. А вы, мой тренер, нашли для меня превосходного молодого стиплера, действительно первоклассную лошадь. Я ставлю на него в первой скачке, и он выигрывает без особого труда. Я восхищен. Но и озабочен, потому что вы мне сказали, что в Сэндаун-парке будет скачка, словно специально для него созданная, и что он непременно выиграет, и советуете сделать на него очень крупную ставку. Но теперь я исполнен жутких страхов и подозрений, и, поскольку этот конь мне особенно нравится и мне не хочется, чтобы он сломался оттого, что его придерживают, когда он мог бы победить, – а я уверен, что с двумя другими лошадьми именно это и произошло, – я говорю, что не буду на него ставить. – Это встретили в штыки? – Еще как! Вы энергичнее, чем когда бы то ни было, убеждаете меня сделать крупную ставку. Я отказываюсь. Вы явно разочарованы и предупреждаете меня, что я об этом пожалею, потому что лошадь непременно выиграет. Я отвечаю, что обожду до другого раза. Вы говорите, что я совершаю большую ошибку. – А когда я все это говорил? – Вчера. – А сегодня? – спросил Чарли. – А сегодня мои подозрения разыгрались с новой силой. Сегодня я подумал, что, быть может, вы дадите коню выиграть, если он сможет, специально затем, чтобы доказать мне, что я промахнулся, не поставив на него. Так что в следующий раз вы без труда убедите меня сделать самую крупную ставку. – Эге-ге! – Именно. Поэтому сегодня я не сказал вам, что некоторое время назад я, из-за возникших у меня подозрений, открыл кредитный счет на тотализаторе и поставил там тысячу фунтов на свою лошадь. – Какой вы нехороший! – Разумеется. – И ваша лошадь выиграла. – Он выглядел великолепно, – я криво улыбнулся. – А после скачки вы мне сказали, что я сам виноват, что не поставил на него. Вы сказали, что предупреждали меня. И что в следующий раз мне стоит слушаться ваших советов. – И что? – И тогда, – я вздохнул, – тогда все мои подозрения превратились в уверенность. Я знал, что он обманывал меня и другими способами. По мелочам. Множество мелких предательств. Ничего страшного. Я сказал ему, что следующего раза не будет. Я сказал, что забираю лошадей. – И что он сказал на это? – Он не спросил, почему. – О боже! – сказал Чарли. |
|
|