"Мое непреклонное сердце" - читать интересную книгу автора (Гудмэн Джо)

Глава 7

Придя в себя, Мерседес поняла, что она на руках Колина, но не могла ни воспротивиться этому, ни понять, приятно ли это ей. В следующий момент она уже лежала и своей постели.

Перед дверями в коридоре собралась настоящая толпа. Там были мистер и миссис Хеннпин, близнецы, две горничные и посудомойка, Хлоя и Сильвия. Мерседес сообразила, что все они пришли вслед за Колином, когда тот нес ее сюда. Колин же явно не обращал на эту глазеющую публику никакого внимания. Он вообще ни разу не обернулся на дверь, а хлопотал над Мерседес, которая упорно пыталась подняться на локтях и сесть.

Колин положил ей руку на плечо и мягким, но настойчивым движением заставил откинуться на высоко взбитые подушки. Она не оказала никакого сопротивления. Он расценил это как признательность за то, что он ничего не стал объяснять собравшимся.

— Отдыхайте! — почти приказал он.

Это была скорее жесткая команда, чем мягкое увещевание. Колин слишком долго командовал людьми, чтобы вести себя с ней по-другому. Но он провел с Мерседес достаточно времени, чтобы понять, что она отвечает на его приказы совсем не так, как матросы его корабельной команды. И то, что она с ним не спорила, было верным признаком ее абсолютного переутомления.

Когда он появился в дверях, толпа расступилась. Колин вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

— Мисс Лейден проведет весь день в своей комнате, — сказал он. — Миссис Хеннпин, будьте добры, позаботьтесь, чтобы она хорошо позавтракала. А все остальные пусть оставят ее в покое.

Но собравшиеся люди, тревожно переглядываясь, ждали от него более подробных объяснений. Никто и не подумал уйти.

Мятеж, даже в такой невинной форме, как этот, был для Колина полной неожиданностью. Он внимательно изучал их лица, пытаясь угадать причину. Наконец, когда до него дошло, в чем они его подозревают, взгляд его темных глаз стал еще более суровым.

— Я не прикоснулся к ней и пальцем, — сказал он. Колин не стал выяснять, поверили ему или нет. Он просто ушел.

Мерседес ужаснулась, когда ей пересказали всю эту историю сначала близнецы, потом миссис Хеннпин, а позже Хлоя и Сильвия — и со всеми подробностями. Теперь, понимая, что она заодно с Колином, они были ужасно смущены самим вопросом, который хотели задать капитану, но не успели. До сих пор они представляли себе Колина Торна еще более злобным и ужасным, чем сам граф Уэйборн.

Мерседес решила, что она не станет обсуждать эту тему со своим новым хозяином, что породило бы множество новых вопросов, на которые она не хотела отвечать. Ей хватило и того унижения, которое она испытала, когда он увидел след, оставленный арапником дяди у нее на шее. Обсуждать, как жестоко обращался с ней граф, было бы, конечно, тяжело, но Мерседес еще больше тяготило то, что она не смогла защитить других от подобных жестокостей. Узнай об этом Колин Торн, он наверняка осудил бы ее не менее сурово, чем судила себя она сама. А если он заподозрит, какой она может быть слабовольной, беспомощной и бессильной, неужели и тогда захочет, чтобы она управляла Уэйборн-Парком? По мнению Мерседес, ответ был бы однозначным.

Пребывание Мерседес в постели лишь в малой степени объясняло ее повышенную энергию в последующие десять дней. Истинной причиной такой активности была ее целеустремленность, а если точнее, то это было свидетельством охватившей ее паники. Она поставила себе целью доказать Колину Торну, что в достаточной мере обладает и стойкостью, и умением, и силой и что его решение взвалить огромную ответственность на ее хрупкие плечи не было ошибкой.

Уэйборн-Парк имел восемьсот акров превосходных сельскохозяйственных угодий. Издали открытые взору поля казались пестрым лоскутным одеялом, которое как бы символизировало плодородие земли. При ближайшем же рассмотрении выяснялось истинное положение вещей. Хотя земля давала богатые урожаи кукурузы и пшеницы, многие участки поросли сорняками. Арендаторов было слишком мало, чтобы поддерживать все поля в порядке, и пограничные угодья опустошались птицами и лесным зверьем. Некоторые каменные домики пустовали, а другие выглядели так, что было непонятно, как там могли жить люди. Что касается родового замка, то крыши его давно уже требовали ремонта, полы прогнили. И хотя каждая семья арендаторов имела в достатке овощи, выращенные на огородике, приютившемся позади каждого дома, Колин видел, что мясо на их столе бывало очень редко или вообще отсутствовало.

Это открытие озадачило его: ведь многие угодья в Уэйборн-Парке не использовались ни для выращивания зерна, ни для разведения скота. Кроме пахотной земли и пастбищ, были участки, заросшие лесом, где в изобилии водилась дичь. Ее было так много, что она, по существу, губила урожаи на корню.

Ответ был прост: граф строго запретил охотиться на своей земле. Он не отказывал в этом только себе и своим друзьям. Запрет касался одних арендаторов. Мерседес с огорчением и чувством оскорбленного достоинства рассказывала Колину, что дядя сделал из арендаторов преступников, вынудив браконьерствовать на той самой земле, которую они возделывали. Мерседес ничего другого не оставалось, как покрывать их преступления.

И хотя Колин был уверен, что Мерседес делает это без всякой задней мысли, каждый день приносил новые разоблачения неприглядных деяний графа Уэйборна. Его полное пренебрежение к благосостоянию своей семьи и эгоистическое стремление к собственным удовольствиям стали причиной постоянного разрушения поместья. И то, что оно еще не пришло окончательно в упадок, было не заслугой графа. Его простодушное желание удовлетворять лишь собственные потребности давно бы уже разорило Уэйборн-Парк. И только присутствие Мерседес Лейден оттянуло печальную развязку больше чем на десять лет.

Колин находил все новые и новые доказательства для такого вывода. Бывая вместе с Мерседес в полях, на пастбищах или в лесу, он каждый раз поражался ее осведомленности во всем, что касалось хозяйства. И самое главное — она знала, что нужно дать земле, чтобы сделать ее плодородной.

Оставшиеся арендаторы были ей бесконечно преданны. Те же, кого вынуждали покинуть свои дома, делали это с большой неохотой и часто лишь после того, как граф угрожал им выселением.

В замке происходило, то же самое. После того как Уоллас Лейден унаследовал титул и поместье, слуги быстро поняли, что бесполезно ждать от нового графа такого же доброго отношения, к которому они привыкли, когда их хозяином был его старший брат. А тем, кто знал братьев со времен их детства, это было ясно с самого начала. Сразу же пошли всякие притеснения и несправедливости. Те, кто потерял работу в доме, стали подыскивать себе что-нибудь на стороне, часто покидая поместье даже без письменных рекомендаций, которые помогли бы им найти новое место. Были и такие, кто не ушел лишь из страха не найти работу в другом месте, но большинство оставшихся сделали это из чувства долга перед умершими графом и графиней и перед их малолетней дочерью.

Конечно, Мерседес была преданна этому дому, потому что у нее не было никакого другого, но это был действительно ее дом, потому что она его заслужила. Когда, произведя на свет близнецов, умерла ее тетя, Мерседес было шестнадцать лет. И весь груз забот, которые они прежде делили пополам с Джорджией, сразу лег на ее плечи.

Обо всем об этом Колин узнал не от Мерседес, а от миссис Хеннпин и других домашних. Пока они осматривали дом и объезжали угодья, пока составляли списки первоочередных дел и затрат, Мерседес говорила почти исключительно об Уэйборн-Парке. Она открывала перед ним все двери замка и подробно рассказывала о назначении каждой комнаты, но не позволяла заглядывать в свои мысли.

Колин узнал, что в доме есть свое особое место почти для каждой домашней работы, выполняемой слугами: заправки ламп, чистки обуви, стирки, глажки, штопки и починки белья, чистки посуды и приготовления пищи. Словно кролики в садке, слуги непрерывно копошились в подвальных помещениях дома, выполняя свою работу невидимо для господских глаз.

Апартаменты членов семьи были открыты воздуху и свету и не уступали в разнообразии предназначений. Вторую половину дня можно было провести в картинной галерее или в зимнем саду. В доме имелись две столовые, каждая из которых могла поспорить с банкетным залом, библиотека, музыкальная комната и три отдельные гостиные, где можно было одновременно принимать гостей из различных слоев общества. На верхних этажах были расположены спальни, соединенные с гардеробными, были там и комнаты для чтения, если кому-то не хотелось спускаться в библиотеку. Имелась также классная комната для близнецов и детская, которая никогда не использовалась ни для каких других целей. А еще были две башни: в одной из них было очень мало мебели, а в другой ее не было вовсе.

Вежливый отказ Колина побыть там подольше вызвал ослепительную улыбку Мерседес. Ему пришло в голову, что за эти десять дней произошла необычайная вещь. От него не укрылось ее стремление показать ему свою деловитость. Он только удивлялся, почему она считает это столь необходимым.

— Вы не хотите проехаться верхом сегодня после обеда? — спросила она его, когда они спускались вниз после осмотра башен.

Он уже вполне оценил ее внимательность и предупредительность. Мерседес не допускала, чтобы он находился в стенах замка весь день. Она старалась так организовать его знакомство с Уэйборн-Парком, чтобы они каждый день могли бывать на открытом воздухе.

Обследование полудюжины комнат чередовалось с прогулкой на речку, которая пересекала северную часть поместья. Не боясь испачкать платье, Мерседес сидела на берегу прямо на траве, пока Колин удил рыбу. Ей не хотелось нарушать тишину звуками своего голоса, хотя Колии часто ловил себя на том, что задает вопросы только для того, чтобы услышать ее ответ. У нее был приятный, с мягкой хрипотцой голос, успокаивающий и волнующий одновременно. Она оказалась идеальным товарищем по рыбалке. В ее пользу пошло и то, что она не отказывалась насаживать наживку на крючок, чего Колин просто терпеть не мог.

Рыбалка была не единственным занятием, которое она предложила ему за пределами дома. Заявив, что ей будет намного проще ознакомить Колина с финансовыми проблемами Уэйборн-Парка, находясь на галерее, она попросила миссис Хеннпин приносить туда чай, и они изучали бухгалтерские книги при ярком солнечном свете, заедая все это пирожными и запивая душистым апельсиновым чаем.

Иногда к их прогулкам кто-нибудь присоединялся. Близнецы любили ездить верхом, и они носились во весь опор по холмистым пастбищам, преследуя Колина. Мерседес ждала их где-нибудь под тенистым деревом на пригорке, раскладывая на скатерти припасы для завтрака и наблюдая со страхом и нетерпением, как отважная тройка Всадников разгоняет по склону стадо овец. Когда они возвращались, она с удовольствием смотрела на пышущие здоровьем щеки Бриттона и Брендана и на их счастливые улыбки. То, что Колин находил удовольствие в их компании, наполняло ее неожиданной тихой радостью.

Хлое и Сильвии было позволено сопровождать Колина в деревню. Они с таким же жаром меняли ленты в волосах, с каким их братья разгоняли овец. Мерседес не сопровождала Колина в этих походах за покупками. Она ., вполне определенно запретила девушкам выпрашивать у него всякие безделушки, но они всегда возвращались с какими-нибудь модными украшениями на шляпках. Ей следовало бы, наверное, быть более подозрительной и менее благосклонной к этой его благотворительности.

Мерседес размышляла об этом, идя по узкой тропинке к домику Тейеров. Она несла корзину с новым льняным холстом, детскими рубашечками и притираниями для младенца, родившегося у миссис Тейер. Была здесь и бутылочка бренди для мистера Тейера. Все это набралось благодаря щедрости Колина. Чета Тейеров вот-вот ожидала появления пятого ребенка, когда Мерседес познакомила их с капитаном. Ее поразило, с какой простотой он завоевал доверие миссис Тейер, справившись о ее самочувствии и проявив интерес к четверым ее ребятишкам. А мистер Тейер, молчаливый от природы, разговорился не на шутку, когда Колин стал расспрашивать о работе его сыроварни. Мерседес знала, что Колин не смог бы вызвать такого откровения, не будь его интерес неподдельно искренним. Мистеру Тейеру приходилось много раз иметь дело с графом, и у них никогда не получалось откровенной беседы.

Во второй раз они пришли к Тейерам на другой день после родов, и Колин был принят почти с той же теплотой, что и Мерседес. Первоначальные опасения и недоверие полностью улетучились. Мистер Тейер гордо провозгласил как само собой разумеющееся, что они назвали свою новорожденную дочку Коллиной. Мерседес заслонила рукой улыбку, когда увидела, как с лица Колина, такого сурового и непроницаемого, будто спала завеса, и без слов стало ясно, что ему доступны сильные чувства.

Погрузившись в воспоминания и с удивлением ощущая, что при этих мыслях к лицу ее приливает кровь, Мерседес не заметила, как рядом с ее тенью на дорожке появилась другая, а потом было уже поздно что-либо предпринимать. Рука в перчатке сзади закрыла ей рот, и кто-то втащил ее в пустующий домик арендатора, мимо которого она как раз проходила. То, что снаружи можно было принять за сумерки, оказалось кромешной тьмой, когда Мерседес очутилась внутри и дверь захлопнулась. Она подумала, что теперь ее отпустят, но не тут-то было. Кожаная перчатка пахла лошадьми и потом. Рука с такой силой прижималась к ее рту, что Мерседес почувствовала, как зубы ее буквально врезаются в мягкую плоть губ. Она ощутила вкус крови, но смогла лишь с трудом проглотить ее.

— Советую тебе не кричать, — произнес голос над самым ее ухом. — Крикнешь — тебе же будет хуже.

Эта угроза, произнесенная свистящим шепотом, могла вызвать ужас у любой другой жертвы, только не у Мерседес. Ей все это было знакомо. Она, конечно же, не сказать чтобы совсем, не испугалась. Ведь это был ее дядя, и она знала, что страх заставит ее быть начеку, а ужас только парализует. Пытаясь сохранить спокойствие и не дать ему повода усилить и без того мертвую хватку, Мерседес попыталась кивнуть в знак согласия.

Его светлость заметил это движение и расценил его как готовность к сотрудничеству. Ничего другого он от нее и не ожидал. Рука в перчатке чуть ослабила мучительную хватку, но осталась на месте.

— Слушай меня внимательно, — тихо сказал он. Она снова кивнула, и на этот раз он убрал руку. Мерседес отпрянула от него и чуть не упала, оступившись на неровном полу. В каком-то дальнем уголке ее сознания мелькнуло: как странно, что ее дядя может вот так просто подать ей руку, чтобы помочь подняться! Будто не он был причиной ее падения. Эта его способность действовать совершенно нелогично и непоследовательно была неотъемлемой частью его характера и всегда приводила ее в отчаяние. Мерседес, сделав над собой усилие, не оттолкнула протянутую ей руку. Она хорошо знала, что этот неосторожный жест будет стоить ей немало. Держась за его руку, она встала, с трудом сохраняя равновесие.

Ее глаза постепенно привыкли к темноте, которая не была такой уж непроницаемой, как это казалось раньше. Она увидела густые тени, обрисовывающие силуэт ее дяди на фоне двери. Угадывались его узкие плечи, но вся фигура утопала в широком плаще. Оттого что лицо терялось в тени, желтые искры в его черных глазах вспыхивали еще ярче. Она заметила, что дядя не брился, наверное, со дня своего исчезновения. Такой утонченный человек, как граф, мог принести эту жертву лишь умышленно.

— Ты так трогательно верна себе, — сказал он. Он указал на корзинку, которую она все еще держала на локте. — Корзинка с дарами для нового жителя Уэйборн-Парка. Еда?

Мерседес показалось, что он сказал это с какой-то надеждой. Неужели он голоден? Она даже и не задумывалась над тем, как он существовал все это время. А если и подумала бы, то наверняка предположила, что он вполне мог воспользоваться услугами друзей и заставить их молчать. Теперь же ей пришло в голову, что вряд ли у графа есть знакомые, которые могли бы обеспечить ему и помощь, и молчание.

Не дождавшись ответа, лорд Лейден забрал корзинку из рук Мерседес. Он с нетерпением стал в ней рыться и, выкинув чистое полотно на пол, наткнулся на фляжку с бренди. Тогда он сунул Мерседес корзинку в руки, и, пока она, наклонившись, собирала рассыпанные вещи, он откупорил свой трофей и стал жадно пить.

— Это лучше, чем еда, — сказал он, отдышавшись. — Рассказывай. Что там за новое отродье — мальчик или девочка?

— У Тейеров родилась девочка, — осторожно сказала Мерседес. Она не стала говорить имя ребенка. Ее дядя мог догадаться, в честь кого ее назвали, и это только разозлило бы его.

Граф в ответ довольно заворчал:

— Как только я услышал визг этого отродья, то сразу же решил, что ты здесь вскоре появишься. Правда, не знал, придешь ли ты на этот раз одна. — Он услышал, как она изумленно ахнула, не сумев сдержаться. — Да, я следил за тобой. Не понимаю, почему это тебя удивляет. Никто из вас не носит траура. И я решил, что вы все считаете меня живым.

— Северн всеми силами старается убедить нас в обратном.

Он сделал вид, что не слышит.

— Ты должна была бы догадаться, что я не уйду далеко от Уэйборн-Парка до тех пор, пока у меня есть все необходимое для жизни.

— Вы были здесь все это время?

Она не могла в это поверить. Все имение было прочесано несколько раз. Но потом до нее дошло, что по приказу Северна его люди искали труп, а не живого человека. Будучи опытным охотником, граф, наверное, с легкостью ускользал от них, потешаясь над их стараниями.

— Почему же вы не объявились?

Лорд Лейден опять припал к фляжке. Он не собирался отвечать на ее вопросы.

— Мне от тебя кое-что нужно, — сказал он. — Ты все это легко сможешь исполнить, не бойся — геркулесов труд от тебя не потребуется. Мне нужно несколько смен одежды. Ты пойдешь в мою комнату и упакуешь два чемодана. Не набивай их слишком, а так, чтобы их можно было унести.

Конечно же, он говорил об этом, нисколько не беспокоясь о том, как она сможет притащить их сюда. Мерседес держала корзину перед собой, словно это могло защитить ее от последующих приказаний.

— Положишь еду. Подойдут хлеб и фрукты. — И, вдруг вспомнив, добавил:

— Бутылочка вот такого бренди тоже не будет лишней.

Мерседес знала, что это еще не все, — это было бы слишком просто.

— Положишь мои пистолеты, — продолжал он. — Те, что в футляре из красного дерева. — И, немного помолчав, добавил:

— Конечно же, мне нужны деньги.

У Мерседес засосало под ложечкой. Его требование о дуэльных пистолетах не было связано с его заявлением о деньгах.

— Деньги? Но у нас их нет! Если только мои украшения…

— Еще чего не хватало, — возразил он. — Я не собираюсь привлекать к себе внимание и закладывать украшения, тем более такие дешевые.

От этого его замечания она чуть не разрыдалась. Ее самые дорогие украшения, которые она унаследовала от матери, он уже давным-давно продал. И задолго до того, как она стала понимать их материальную ценность. Для Мерседес это чудное воспоминание: серьги и ожерелья сверкали в ушах матери и украшали ее шею. Были еще усыпанные бриллиантами гребни и изящные золотые медальоны и браслеты, вспыхивающие рубинами. А изумрудное колье запомнилось ей как череда зеленых льдинок вокруг высокой точеной шеи матери.

Некоторые вещи были особенно дороги сердцу Мерседес: гребни из слоновой кости, нитка жемчуга, платиновое кольцо с сапфиром — украшения матери в ту ночь, когда ее убили. И эти вещи позже обнаружили у разбойников. Через четыре года они были для Мерседес безвозвратно потеряны из-за того, что граф заключил невероятное пари насчет пары своих серых лошадей и скорости, с которой они доскачут от Лондона до Лендс-Энда. Ее тетя Джорджия ждала до самой ночи, чтобы рассказать своей племяннице о проигрыше графа и о его последствиях. В восемь лет Мерседес была безутешна в своем горе.

Давно забытое возмущение вдруг вернулось к ней и грозило затмить ее способность думать и оценивать ситуацию.

— Ну что ж, если вы не хотите, чтобы я отдала свои драгоценности, — сказала она, — тогда я не понимаю… Ведь больше у нас ничего нет.

Были еще деньги, которые она отложила на обучение мальчиков, и граф, если и знал о них, знал также, что она никогда их не тронет. Она специально договорилась об этом, зная, что могут наступить времена, когда к ней может быть применена сила.

— Я не знаю, что я, по вашему мнению, могу сделать для вас. — Она почувствовала на себе его пристальный взгляд и вдруг поняла, что он имел в виду. — Нет, нет!

Мерседес буквально отшатнулась. Позади стоял стул, и она, отскочив, натолкнулась на него. Коленки у нее подкосились, и она, все еще не выпуская из рук корзинку, упала прямо на сиденье.

— Вы ждете, что я…

Граф бесцеремонно прервал ее:

— Я жду, что ты получишь их от капитана Торна.

— Вы имеете в виду — украду?

— Добудешь, — уточнил он. — А каким способом — это твое дело. Не забывай: я видел тебя с капитаном… вы гуляли по парку… ездили по полям… Тебе стоит только попросить об этом. Похоже, что он твой верный раб.

— Ваши глаза подвели вас. Капитан Торн ничей не раб и меньше всего мой.

— Ты недооцениваешь свои чары, которыми всегда обладала.

По спине Мерседес пробежал холодок. Это был совсем не комплимент, и даже не потому, что сказан он был пошловато-интимным тоном.

— Я не могу просить у него денег, — сказала она. — Каждая его трата всегда делается с определенной целью. И он узнает, если я использую какую-то сумму не по назначению.

— Ну и что? К тому времени я буду уже далеко!

Он был верен себе: все остальное его не касалось.

— Он имеет дело только с чеками, — продолжала она. — Все деньги хранятся в лондонском банке. Наличных нет ни копейки.

Ее слова его нисколько ие убедили, напротив — он счел, что это только ему на пользу.

— Это еще лучше, — сказал он. — Ты выпишешь для меня чек на имя Эшбрука и Дикинза.

— Ваших портных?

Он сжал челюсти, почуяв в ее тоне язвительность.

— Коммерсантов. Ты должна понимать разницу. Судя по возне вокруг сомнительного приобретения Торна, ты должна быть связана с купцами. И ты что-нибудь придумаешь, чтобы не вызвать у него подозрений.

— Он сам подписывает все чеки, — возразила Мерседес.

— Ты можешь подделать его подпись.

— Я не буду этого делать!

— У тебя нет выбора, Мерседес. — Он выдержал паузу, давая ей время понять сказанное. — Ты, может быть, желаешь узнать, что я могу сделать, если ты откажешься? Лучше подумай о том, чего я не могу сделать. Меньше уйдет времени. Я ведь вижу, как мальчики бегают по усадьбе, куда им вздумается. И вместе, и по отдельности. Очень удобные мишени. Можно поймать, можно убить. Как ты думаешь, сколько времени они выдержат взаперти?

У Мерседес перехватило дыхание, когда она поняла что он имел в виду. В ужасе она молча смотрела на него.

— Ты рассчитываешь пойти к своему доброму капитану и рассказать ему эту историю? — спросил он. — Ну и кто тогда защитит вас? Не Торн. У него обязательства перед своей командой. И потом, даже твой хваленый капитан не сможет находиться одновременно и здесь, и там. Тебе, Мерседес, придется ходить, все время оглядываясь через плечо. Представляешь, во что превратится твоя жизнь?

Он сделал эффектную паузу.

— Надеюсь, ты меня поняла, — закончил он свою речь.

— Сколько? — глухо спросила она.

— Две тысячи фунтов.

Мерседес была настолько потрясена, что даже не удивилась такой сумме. Она просто оцепенела.

— А что мы получим взамен?

— Ты получишь свободу, — сказал он, пожимая плечами. — Я получу свободу. Впрочем, это зависит от точки зрения.

Он слегка хохотнул, довольный тем, что может еще философствовать в такой момент.

— Хочу уехать из Англии. Можешь быть уверена — я еще поймаю судьбу за хвост!

Надежда затеплилась в ней.

— Правда?

— Твою радость по этому поводу едва ли можно считать лестной, — сухо заметил он, — но у тебя есть и это свои причины. Да, правда. Но место моего пребывания — это мой секрет. Вдруг ты надумаешь рассказать капитану, куда я направился, как только я уеду. А у меня нет желания ходить, оглядываясь через плечо.

«Ради того, чтобы избавиться от графа Уэйборна, стоит хранить этот секрет», — подумала она, но вслух ничего не сказала.

Две тысячи фунтов вдруг показались ей совершенно пустяковой суммой. Она была готова подделать подпись Колина Торна под суммой вдвое большей, чем эта, и принять все его наказания за это преступление.

— Вы говорили с Северном? — спросила она. — Он знает о вашем плане?

Граф будто и не услышал ее вопросов.

— Пока! До завтрашнего утра, — сказал он. — Ты все принесешь сюда до рассвета. И не вздумай устроить мне западню. Я сразу замечу, если ты придешь не одна.

Ловить его вовсе не входило в ее планы. Она хотела, чтобы он поскорей исчез отсюда. И еще одно. Мерседес верила, что сможет склонить его на это.

— Признайте Бриттона и Брендана.

Лейден заморгал. Он медленно опустил фляжку, не успев донести ее до рта.

— Что?

— Признайте близнецов своими законными наследниками, — сказала она. — Какая вам теперь разница? Вы все равно уезжаете. Поместье будет в руках капитана Торна. Вам что, жалко, если Бриттон получит титул? Или, вернее: почему его должен получить Северн? Вы ведь всегда знали, что близнецы ваши. И только ваша злоба так ожесточила вас против них. Тетя Джорджия никогда не изменяла вам. Вы просто презирали ее, вы мстили ей за то, что на ее месте не моя мать.

Мерседес явно перестаралась. Темнота придала ей смелости и безрассудства. Фляжка, которая только что была в руках Мерседес, вращаясь, полетела ей в голову и прошлась вскользь по самому виску. Резкая боль пронзила ее, потом сознание ушло, и, покачнувшись вперед, тяжело рухнула со стула на пол.

Когда она очнулась, вокруг не было ни души.

Миссис Хеннпин взяла в руки шляпку Мерседес и ее шейный платок.

— Как тебе удалось так ужасно смять ленту? — спросила она, критически рассматривая совершенно испорченный головной убор. — А платок такой грязный, будто ты им мела улицу. Ты что, упала?

Мерседес сделала попытку отряхнуть платье сзади.

— Кубарем! — Она старалась говорить весело и беззаботно, хотя внутри у нее все дрожало от волнения. — Это стоило видеть!

Цокая языком, домоправительница покачала головой.

— Как же так, детка? Нужно быть осторожнее.

Мерседес выслушала увещевания, виновато наклонив голову в знак полного согласия.

— Сколько сейчас времени?

— Много! Мы ждали тебя, ждали. Все сроки прошли. Одиннадцатый час! Мальчики легли уже час назад. Хлоя спрашивала о тебе. Они с Сильвией хотели показать тебе свои покупки.

— С этим можно подождать до завтра. Я хочу помыться. Видишь, все руки и ноги в ссадинах. Ты скажешь, чтобы мне согрели воды?

— Конечно! Можешь не беспокоиться.

— Капитан уже ушел к себе?

— Нет. Я вообще не знаю, когда этот парень спит. Лично я такого никогда не видела. Иногда я застаю его в библиотеке перед самым рассветом и могу поклясться, что он еще и не думал ложиться.

Мерседес старалась быть терпеливой. Она тоже заметила, что Колин, похоже, умеет довольствоваться очень коротким сном, но сейчас она не хотела об этом говорить.

— Так, значит, он в библиотеке?

Голова миссис Хеннпин согласно качнулась.

— Я только что отнесла ему горячий шоколад. Он спрашивал о тебе. Похоже, если бы ты задержалась еще чуть-чуть, он пошел бы искать тебя.

Все складывалось как нельзя лучше. Значит, теперь, когда он узнает, что она дома, он может просидеть в библиотеке еще несколько часов. Его привычка поздно уходить в свою спальню была ей просто на руку.

— Я сейчас покажусь ему, — сказала она домоправительнице.

— Очень хорошо!

Мерседес подождала, пока миссис Хеннпин удалится, и только тогда подошла к библиотеке. Ей нужно было побыть пару минут одной, чтобы успокоиться и набраться решимости. Она тихонько открыла двери, но не вошла, а остановилась на пороге.

— Можно войти?

Колин опустил книгу. Потом закрыл ее и отодвинул. Он коротко кивнул:

— Конечно.

Она закрыла за собой дверь, но сделала лишь несколько шагов. Этим она хотела дать ему понять, что заскочила сюда лишь на минутку.

— Миссис Хеннпин передала мне, что вы уже собирались искать меня. Я пришла сказать вам, что вернулась.

— Очень мило с вашей стороны. По крайней мере, гораздо более тактично и серьезно, чем пропадать столько часов подряд.

Да, он явно не собирался быть к ней слишком снисходительным. Но это лишь укрепило ее в решении довести дело до конца.

— Я виновата…

— Где вы были?

Здесь ей не нужно было изображать удивление.

— Вы помните, мы же с вами с утра говорили, что я пойду к Тейерам, чтобы отнести корзинку с подарками… для малыша. Я думала, вы поняли, куда я пошла, когда вы провожали Хлою и Сильвию в деревню. Разве это не было ясно?

Мерседес знала, что это ее основной козырь и что он явно забыл об этом. Она готова была улыбнуться. Ей было очень важно сейчас напомнить ему о его небезгрешности.

— И вы пробыли там все это время?

— Мне не показалось, что я была у Тейеров так уж долго.

Это была правда. Она отдала им корзинку с поздравлениями и пожеланиями счастья, но отказалась от чая, так как время было уже позднее. Они с пониманием приняли ее отказ.

— Миссис Тейер была прямо в восторге от подарков. Она ахала от восхищения при виде каждого нового платьица. Они ждут, что вы окажете им честь и будете присутствовать на крестинах у Коллины.

Все это была чистая правда.

— А мистер Тейер? Как он оценил бренди?

Левая рука Мерседес сама по себе поднялась и потерла висок, по которому прошлась фляжка. Граф не оставил в домике свое грубое оружие. Мерседес пыталась найти ее, но лишь зря потратила драгоценное время.

— Очень положительно! — сказала она. — Кажется, он собирался оставить ее на торжественный случай.

Мерседес тут же пожалела о том, что приукрасила свою ложь ненужными подробностями. Колин вполне может напомнить мистеру Тейеру об этой бутылке в день крещения Коллины. Теперь ей нужно было или отговорить его от посещения Тейеров, или как-то договориться с мистером Тейером, чтобы он не выдавал ее. Пол у нее под ногами стал зыбким и ненадежным, как болотная трясина.

— Действительно! — весело согласился Колин. Мерседес вспомнила поговорку — на воре шапка горит. И хотя в голосе Колина, в его словах она не заметила никаких признаков недоверия к своему рассказу, ей было как-то не по себе. Она ждала, что он вот-вот скептически поднимет бровь и слегка усмехнется уголком рта. И ей даже показалось, что в том, как он медленно протянул это одно-единственное слово, был слишком явный скепсис.

Она взглянула на него из-под опущенных ресниц. Он все еще смотрел на нее, терпеливо и даже снисходительно. Заметил ли он ее усталость и смятение? Как ей хотелось, чтобы он бросил ей спасательный круг!

— Хотите горячего шоколада? — спросил он. — Миссис Хеннпин почему-то решила, что я его очень люблю.

Мерседес почувствовала, как выравнивается ее дыхание. Под ногами уже не было трясины, и она поверила, что сможет покинуть библиотеку, лишь слегка осквернив душу ложью.

— Я возьму его в свою комнату, — сказала она. — Миссис Хеннпин приготовила для меня ванну.

На этот раз он действительно поднял брови. В его глазах, несомненно, появился самый живой интерес. Мерседес знала, что если бы она умела легко краснеть, то щеки ее уже пылали бы от смущения.

Колин протянул ей чашку.

— Вот, — сказал он, — приятного аппетита. Впрочем, ванна вам тоже не помешает. Вид у вас такой, будто вы откуда-то упали.

В своей комнате Мерседес оглядела себя в высоком зеркале. У нее не было времени долго любоваться собой, да этого и не требовалось. Ей сразу стало ясно, почему и миссис Хеннпин, и Колин так пристально ее разглядывали. Платье ее после падения в домике было все в пыли и в пятнах, на левом виске красовались грязные отпечатки пальцев — она растирала его, пыталась унять боль. Ее прекрасные волосы цвета темного шоколада клочьями торчали в разные стороны. Не так-то просто будет пригладить длинные выбившиеся пряди. Недобрый внутренний голос, не желающий молчать, как она его ни унимала, сказал ей, что она похожа на Медузу.

Она вспомнила свою реакцию на последний взгляд Колина. То, что она ошибочно приняла за живой интерес, было всего-навсего острым любопытством. Она опять почувствовала, как жар заливает ее щеки, — на этот раз они горели от стыда.

Отвернувшись от зеркала. Мерседес быстро разделась. Она была уже в просторном домашнем платье, когда подоспела горячая вода. С плохо скрываемым нетерпением она следила, как служанки наполняют лохань, и отослала их, прежде чем вода дошла до половины. Как только они закрыли за собой дверь, Мерседес, не обращая внимания на лохань, быстро помылась над тазом у кровати. Она расчесала волосы, так что каждый завиток улегся на свое место, и просто подвязала их красной лентой. Она взяла из шкафа ночную рубашку без рукавов — белую полотняную рубашку с глубоким круглым вырезом без оборок и вышивок. Она специально выбрала такую и, подойдя к зеркалу, увидела, что выбор сделан правильно. Простота рубашки подкупала, а красная лента в волосах создавала нужный контраст.

Мерседес не рассчитывала на то, что ее кто-то увидит, но специально оделась так на случай, если произойдет обратное. Она сбросила свое платье в ногах постели и специально оставила у кровати комнатные туфли.

В северном крыле стояла тишина. Все двери были закрыты. И Мерседес без всяких препятствий прошла весь коридор. Лампы в маленьких нишах вдоль стен освещали ей путь. Свет как бы растворялся в мягкой ореховой обшивке, искажая бегущую рядом с ней тень. Она считала двери, как вехи на пути из Уэйборн-Парка в Лондон. Расстояние от северного до южного крыла показалось ей почти таким же далеким.

Мерседес почувствовала некоторую неуверенность только около площадки главной лестницы, соединяющей оба крыла. Она прислушалась, надеясь уловить хоть какой-нибудь шум, подтверждающий, что Колин находится в библиотеке. Но услышала лишь стук собственного сердца.

Но она не вернется, нет… Как граф и предполагал, замаячившая впереди свобода заставит ее пойти на все. Она торопливо пересекла площадку и бесстрашно углубилась в темные переходы южного крыла.

Мерседес с Колином сразу, без всякого обсуждения, решили, что ему следует выбрать комнату именно в этой части дома. Это было удобно для всех. Мерседес была спокойна, что ему не будут слишком уж надоедать близнецы своей возней или девицы своими просьбами и заботами. Да и сама она не опасалась наткнуться на него каждую минуту где-нибудь на повороте. Северное крыло всегда было ее святилищем и прибежищем, а северная башенка — колокольней. Присутствие там Колина было бы для нее как вторжение в ее пределы и заставило бы усомниться в собственном желании жить в Уэйборн-Парке.

И как ей казалось, он тоже считает, что устроился в этом доме вполне удобно. Ему должно нравиться, что он избавлен от детских выходок Бриттона и Брендана, предсвадебных приготовлений Хлои и болтовни Сильвии. И он должен оценить, что может проводить время на расстоянии от нее. Так считала Мерседес. Он привык к обществу мужчин, и наверняка иногда его может раздражать даже звук ее голоса.

Дверь в комнаты Колина была закрыта. Замирая от страха, она крепко прижала ухо к двери из темного дерева и прислушалась. Ей пришлось призвать на помощь все свое мужество. И, только убедившись, что в комнате никого нет, она вошла. Дверь закрылась за ней с мягким щелчком.

На тумбочке у кровати горела масляная лампа. Фитиль был почти до предела закручен, испуская маленький, не больше ногтя, язычок пламени. Но Мерседес для ее дела было достаточно и этого света.

Она знала, где у него хранятся банковские чеки. Он уже несколько раз просил ее найти в его комнате и принести к нему в библиотеку бухгалтерскую книгу. Когда-нибудь выяснится, вполне возможно, совсем скоро, что он напрасно так ей доверился. В душе Мерседес чувствовала глубокое раскаяние, но не позволяла себе расслабляться и рассуждать на тему, на что же она идет. Ей гораздо проще было думать, что раскрытие этого преступления не будет для него откровением, а лишь еще одним подтверждением его первого о ней впечатления.

Кроме кровати с пологом и комода, в комнате Колина был письменный стол и большое кресло с подголовником. Для удобства под письменным столом обычно стояла деревянная скамеечка. Мерседес заметила, что, с тех пор как Колин поселился в этой комнате, скамеечка постоянно была на месте, так что он мог вытянуть под столом свои длинные ноги и откинуться в кресле. С начала его заключения в их доме он написал несколько писем. Мерседес знала об этом, потому что отсылать письма стало ее обязанностью. Одно из них было на имя мистера Абернэйти, поверенного Колина в Лондоне. Другое было отослано в его банк. Больший интерес представляли письма, адресованные некой мисс Джоанне Ремингтон в Бостоне. Эта фамилия вертелась у Мерседес в голове, пока она не вспомнила, что большой клипер Колина Торна называется «Та-инственный Ремингтон». Похоже, что Джоанна Ремингтон — дочь хозяина корабля. И Колин, очевидно, послал ей лично письма, которые не мог доверить Обри Джонсу.

Мерседес недовольно поджала губы, не задумываясь, однако, о причине своего недовольства. Она решительно выбросила из головы мысли о письмах и подняла полированную крышку секретера Колина.

В одном углу лежала аккуратной стопкой тончайшая писчая бумага. Тут же было разбросано несколько скомканных листков, свидетельствующих о муках творчества Колина, который излагал слова на бумаге. Основное пространство занимала чековая книжка. Она открыла ее и просмотрела суммы его счетов. Он вполне мог выделить две тысячи фунтов для дяди. Мерседес осторожно вырвала из середины книжки лист с красивыми водяными знаками, держа его за самый краешек, и подняла одно из смятых писем Колина, чтобы изучить образец его подписи.

Дрожащими от волнения руками она начала опускать крышку секретера. И вдруг та вырвалась у нее из рук и с грохотом упала на место, и этот звук раздался в тишине комнаты как выстрел. Мерседес с ужасом отскочила от письменного стола, выронив при этом оба листка бумаги. Незаполненный чек мягко спланировал на пол и, подхваченный легким сквознячком, отлетел в сторону, не даваясь ей в руки. Метнувшись за ним, она снова всколыхнула воздушный поток, и листочек исчез под кроватью Колина. Туда же укатилось и скомканное письмо.

Мерседес вздохнула.

Она уже собиралась опуститься на колени, как вдруг почувствовала какое-то движение в дверях. Оглянувшись, она увидела, что дверь открыта. На пороге стоял Колин Торн.

Мерседес застыла на месте. Он видел? А если видел, то что? Ведь она уже не стояла у письменного стола. Но он наверняка слышал стук, когда упала крышка! Догадался ли он, что это был за звук, или его можно убедить, что это не имеет отношения к ней и к ее присутствию в этой комнате? Вопросы бешеным галопом промчались в голове Мерседес, и ни на один из них не было готового ответа.

Колин шагнул в комнату, закрыв дверь каблуком.

— Вот уж не ожидал, — невозмутимо сказал он. Мерседес постаралась держаться спокойно, и ей это удалось.

— Так ли?

Он слегка улыбнулся.

— Может, и не совсем так. Все эти ночи, когда вы закрывали свою дверь, моя всегда оставалась открытой.

Откуда он знал про закрытую дверь? Неужели действительно подходил к ее комнате? В ее широко открытых глазах все эти вопросы читались настолько ясно, будто она произносила их вслух.

— Нет, — сказал Колин. — Я никогда не пытался прийти в вашу комнату. Я дал вам распоряжение и надеялся, что вы благоразумно будете ему следовать.

На этот раз Мерседес даже не возмутило то, что ей было приказано запирать дверь. Она стояла тише воды ниже травы, опустив руки по швам, и мучительно старалась не отводить взгляд в сторону, а смотреть ему прямо в глаза.

Больше всего она боялась, как бы он случайно не заглянул под кровать, где лежало свидетельство ее вероломства.

— Это меняет дело, — заключил он. И поскольку она не отвечала, а продолжала молча смотреть на него, Колин добавил:

— Как вы считаете?

Она молча кивнула. Это почти незаметное движение стоило ей больших усилий. Ее головка на стройной шее бессильно склонилась, будто расцветший пион на тонком стебле. Она открыла рот, желая что-то сказать, но не произнесла ни звука. Колин не пришел ей на помощь. Она поняла, что он ждет слов от нее. Конечно, Мерседес знала, что дело может обернуться именно таким образом. И она даже оделась как раз для этого случая. Вот только не придумала, что будет говорить. Так и не решив, что же ей сказать, она снова открыла рот:

— Я думаю о вас.

— О-о?!

Бровь его изогнулась дугой. Мерседес не могла понять, что это: неподдельное любопытство или насмешка?

— Часто, — сказала она и, помолчав, добавила:

— Постоянно.

Так трудно было не двинуться и не пошевелить руками, когда она увидела, как сузились его темные глаза и буквально пронзили ее.

Колин не отрывал взгляда от ее лица, но видел ее всю. Ее волосы, подхваченные красной лентой, свободно обрамляли лицо. Яркий цветной лучик великолепно контрастировал с девственной белизной ее простой ночной рубашки. Тонкое полотно легко прикасалось к ее коже, оно не было прозрачным, но под ним угадывались малейшие изгибы ее тела. Соски ее светились и нежно топорщились под тканью, как нераспустившиеся бутоны, едва заметно приподнимаясь и опускаясь в такт ее частому дыханию.

Она была без комнатных туфель и стояла, опираясь одной босой ногой на другую, обнажив тонкую щиколотку. Колин увидел, что ее нервозность сменилась приступом смущения, который вот-вот заставит ее выбежать из комнаты.

— Подойдите, Мерседес, — тихо сказал он. Мерседес не сомневалась: это приказ. Расстояние между ними показалось ей огромным. Куда больше, чем то, что она преодолела за сегодняшний вечер. Он протянул к ней руку ладонью вверх, и она поняла, что уже идет к нему. Какая-то потусторонняя сила толкнула ее в его объятия, поднялась на цыпочки, будто потоком воздуха, и крепко прижала к нему.

Его рот властно накрыл ее губы. Настойчиво. Требовательно. Это было почти как наказание. И только когда она в полной мере ответила на этот взрыв страсти, его губы стали мягкими и чуткими. Теперь он пробовал ее губы на вкус, смаковал их, провел кончиком языка по их нежной внутренней поверхности и по волнистому гребню зубов.

Она ответила на эту чувственную атаку, еще сильнее прижавшись к нему.

Ее груди расплющились под напором его мускулистой груди. Золотые пуговицы его жилета отпечатались у нее на коже. Мерседес обхватила руками его шею и подтянулась на них, а он поддержал ее руками за талию.

— Вы стоите на моих ногах. — Он прошептал это, касаясь губами ее губ.

— Что?

Колин легко поднял ее, держа за талию.

— Мои пальцы. Вы стояли на них.

Но Мерседес не могла проверить правдивость его слов, потому что их тела были слишком крепко прижаты друг к другу. Она просто поверила ему.

— Я больше не буду. — Она сказала это задыхающимся голосом.

Он снова поставил ее на носки своих башмаков.

— А я ничего не имею против.

Он опять поцеловал ее, чувствуя, как она перебирает босыми ногами, ища точку опоры. Она откликнулась на его поцелуй всем телом. Она была легка и податлива, как ивовый прутик, и чудесным образом изогнулась в его руках, когда ее настиг взрыв наслаждения.

Заключив в ладони, как в чашу, нежные округлости ее ягодиц, он еще крепче прижал ее к себе и держал так, пока не проснулось и встало его мужское естество. Почувствовав совсем близко его отвердевшую плоть, она отчаянно впилась пальцами ему в плечи. От страха у нее перехватило дыхание, и он поймал поцелуем ее сдавленный крик. Его руки будто хотели обнять ее разом всю: прошлись вверх по спине и снова скользнули вниз. На этот раз она сама устроилась в чаше его ладоней, и, когда он снова поднял ее и прижал к себе, она уже не испугалась, а застонала от удовольствия, вызвав у него ощущение щекотки на губах и острый ответный импульс в паху.

Мерседес перебирала длинные пряди его золотых волос. Они светились и вспыхивали искрами даже при тусклом свете ночника. Шелковые завитки закручивались вокруг пальцев. Она касалась его затылка кончиками пальцев, чувствуя, как его реакция задевает и в ней какие-то струны. Она сначала вообразила, что она паук, а он муха. Теперь же она не была уверена, кто же из них плетет паутину и важно ли это вообще. Они оба попали в эту ловушку.

Колин прервал поцелуй, и Мерседес опустила голову ему на плечо. Он слышал ее легкое дыхание и частые удары ее сердца. Она отвернулась в сторону и прижалась щекой к отвороту его пиджака. Его губы слегка касались ее темени. Он уже не прижимал ее к себе так сильно. Им руководила необходимость сдержать себя и успокоиться.

«Неужели это все?» — подумала Мерседес. Ей было не по себе. Она чувствовала внутреннюю дрожь, пустоту и какую-то странную неудовлетворенность. Его поцелуи так измучили и захватили ее. Мерседес подняла голову. Ее сознание затуманилось, а зрачки стали такие большие и черные, как те, в которых отразился ее взгляд. И когда Мерседес приблизила свои губы к его губам, она не думала о тех бумажках, что лежали под кроватью у Колина и ждали, когда он их обнаружит, если она свернет с намеченного пути. Были и другие сокровенно-личные причины, побудившие ее сделать то, что она сделала.

Колин в ответ лишь слегка поцеловал ее.

Она озадаченно посмотрела на него.

— Это потому, что я опять стою на ваших ступнях?

Колин покачал головой.

— Это потому, что, если вы еще прикоснетесь ко мне, я, наверное, вывернусь наизнанку.

Глаза у нее широко раскрылись, напомнив ему, что при всех своих замашках сирены она, по сути, еще невинный младенец.

— Это комплимент, — поспешил он заверить ее.

— О-о!

Это был лишь легкий толчок воздуха, но он произвел такое же действие, как если бы ее губы прижались к его рту.

— Господи, — прошептал он.

Теперь уже ничто не могло остановить его. Он поднял Мерседес и понес ее к постели.

Перемена положения в пространстве изменила все ее восприятие. Даже стоя на его ногах, она считала, что находится с ним в равных условиях. Теперь же, когда он вытянулся рядом с ней, он показался ей очень большим. Она почувствовала его вес, когда он положил свою ногу поперек ее ног. Его руки поймали ее запястья и слегка прижали к постели. Вроде бы мягким было это давление, но она не могла освободиться от него, как от железных наручников.

Он зарылся лицом ей в плечо. На шее был виден лишь легкий розовый шрам, оставленный графским хлыстом. Но влажный след языка Колина на ее коже ожег Мерседес сильнее, чем воспоминания о ране и о невыносимой боли. Она вскрикнула и выгнулась дугой от боли, которую вызвало его прикосновение.

— Колин, — сказала она. Он коснулся уголком губ ее рта.

— Повтори еще раз.

Она сделала это без колебания:

— Колин.

Его губы спустились вниз, к шее. Зубами он дернул за конец красной ленты. Выпустив наконец ее запястья, он зарылся ей пальцами в волосы. Запах лаванды дразнил его.

Мерседес затаила дыхание, когда его пальцы скользнули по ее вискам и коснулись щек. Это было благоговейное прикосновение. Обожающее. Он вдыхал запах ее волос, поднимая густые пряди и отпуская их, и они каска-дом падали ему на руки.

Поднявшись на локте, он приспустил ее ночную рубашку с плеч. Провел рукой по ключицам. Потом наклонился и поцеловал впадинку между ними. Рубашка застряла где-то на уровне груди. Он спустил ее ниже.

Голова у нее пошла кругом, когда она увидела, как его губы приближаются к ее соску. Но то, что он сказал, почти лишило ее сознания.

— Сколько будет стоить, чтобы ты согласилась спать со мной?