"Борт С747 приходит по расписанию" - читать интересную книгу автора (Незнанский Фридрих)

Глава 14 Человек с ружьем

Утром на оперативном совещании Багрянцев поинтересовался у коллег: «Кто имеет знакомых в Коми-Пермяцкой колонии?» Лейтенант Захарчук сказал, что у него там служит соученик по школе милиции. Поэтому Сергей Константинович даже не стал возиться с бумагой, а попросил лейтенанта позвонить туда и договориться насчет приезда Корешкова. Захарчук быстро связался со своим приятелем, тот все скрупулезно записал и дал дельный совет: до колонии добираться весьма затруднительно, но если страховой агент прилетит в Пермь в среду, то там с утра будет находиться служебная машина, которая вечером может захватить его и доставить до места.

Это был удачный расклад. Самолет прилетал в Пермь удобно, не придется долго ждать отправления машины, и вылетал из Москвы не слишком рано. Во всяком случае, в среду утром Андрей успел навестить бабушек. Он сделал для них хороший запас продуктов и лекарств, оставил деньги, а главное, купил телепрограмму, которую они всегда с нетерпением ожидали. Кстати, внук всегда с удовольствием рассматривал проштудированную ими программу. Каждая отмечала интересные передачи своим значком — одна карандашом, вторая ручкой красного цвета, и в подавляющем большинстве случаев эти отметки совпадали.

Распрощавшись с бабушками, Корешков отправился в Домодедово. Дальше все складывалось удачно. Самолет приземлился в Перми по расписанию, к этому времени в аэропорт подъехал «уазик». Там были водитель-рядовой и младший лейтенант — парень с простецким приветливым лицом. Андрей собрался было сесть сзади, однако солдаты дружно настояли, чтобы московский гость ехал на почетном месте — рядом с водителем.

Когда машина только отъехала от аэропорта, младший лейтенант сказал Корешкову:

— Вы по дороге не стесняйтесь, спрашивайте у меня что хотите. Я если знаю, объясню. А не знаю, так признаюсь в этом.

Особых вопросов у Андрея не было. Он просто с удовольствием любовался лесистым пейзажем, проплывавшим за окнами машины. Ему не так уж часто приходилось бывать в российской глубинке, вдалеке от крупных городов. А когда оказывался в таких местах, не переставал восторгаться этими живописными картинами. Чем меньше признаков цивилизации попадалось на глаза, тем приятней. Одно дело, когда на пути глаза мозолят высоковольтные мачты с проводами, заброшенные постройки, проржавевшие детали тракторов, а то и сами трактора, оставшиеся без гусениц. Здесь же перед тобой только густые леса — то хвойные, то лиственные, вот пересекли речку, а вот справа маленькое озеро, над которым кружат чайки. Подобные картины можно было наблюдать и сотни лет назад.

В представлении Андрея Север всегда был синоним чистоты, поэтому его удивила такая пыльная дорога. Младший лейтенант объяснил, что давно не было дождей, и добавил:

— Уж лучше пыль, чем лужи. Застрянешь в грязи и будешь три часа буксовать.

Уже на подъезде к колонии остановились возле деревенского магазина. Корешков вышел, чтобы размяться, в магазин он заходить не хотел, но младший лейтенант уговорил. Чувствовалось, он хочет чем-то поразить гостя. И действительно — в этом заброшенном в таежной глуши магазинчике был большой выбор товаров. Раньше в таких продавались макароны и какие-нибудь консервы. Сейчас же и мясо, и рыба, и сосиски, и всякие фасованные импортные товары. Ничего не надо возить из города, все можно купить на месте.

— Раньше здесь было одно сельпо со ржавой селедкой, а сейчас целых три магазина, — рассказывал младший лейтенант. Он так радовался, будто наступившее изобилие — его рук дело.

Машина довезла Корешкова до контрольно-пропускного пункта. Андрей вышел, а «уазик» поехал в гараж.

Близость Севера здесь чувствовалась — скоро белые ночи. Сейчас светло почти как днем, а ведь уже половина восьмого. Корешков знал, что начальник колонии его ждет, — это обговорено заранее.

Лагерная зона была окружена тремя рядами колючей проволоки. На углах стояли караульные вышки с вооруженной охраной. Андрей увидел, как по территории прошел охранник с овчаркой.

Когда Корешков вошел в помещение КПП, входная дверь за ним автоматически закрылась. Была закрыта и другая дверь, ведущая на территорию. Находясь в этом закутке с двумя закрытыми дверьми, Андрей почувствовал себя совершенно беспомощным — один и никуда не вырваться. Поэтому он вздохнул с облегчением, когда дежурный офицер, проверив документы, выпустил его — пусть даже в колонию. Возле дверей его поджидал солдат, который проводил Корешкова до помещения, где находился кабинет начальника колонии. На дверях кабинета висело объявление: «Заключенным без вызова не входить». Секретарши или кого-нибудь в этом роде в приемной не было. Андрей постучал.

— Да, да, входите! — раздался глуховатый голос. Тут же дверь открылась, и перед Андреем предстал хозяин кабинета: невысокий, гладко выбритый и аккуратно подстриженный майор. Это был начальник колонии Фальковский. Он радушно принял московского гостя. Усадил, сделал чай, снял салфетку с тарелки — там лежали бутерброды с колбасой и с сыром.

После обычных в подобных случаях разговоров — как доехали да как в Москве погодка — Андрей рассказал, что именно его привело сюда. Назвал даты, когда в этой колонии находились Вершинин и Потоцкий.

— Я в то время служил в другом месте. У нас вообще, по-моему, нет таких, кто бы так давно здесь работал. Может, кто-то из вольнонаемных. Да и то сомнительно.

— Неужели нет никаких зацепок, с кем они тут могли столковаться? — упавшим голос спросил Корешков. — С кем-то, кто мог их к делу пристроить. Может, посмотреть в архиве?

— Не, архивы тут ни при чем. В таких случаях нужно потолковать с кем-то из ветеранов.

— Давайте потолкуем.

— Их не очень-то много. Я, например, знаю только одного. Живет в поселке. Конечно, он на пенсии. Но в охране он протрубил с чуть ли не шестидесятого года.

— Старенький?

— Да уж не молодой.

— В маразме?

— Чего нет, того нет, — горячо заговорил Фальковский. — Память у него отличная. Иногда такие подробности помнит, что просто диву даешься. Здоровьем тоже бог не обидел. Кочергу узлом завязать может. И развязать тоже.

— Так можно с ним поговорить? Вы представите меня ему?

— Будет сделано. У вас в пакете что? Шило?

— В смысле? — не понял Андрей.

— Ну, спирт, водка?

— А-а, да. Это я вам привез. Московский сувенир.

Он вручил пакет майору. Тот сразу посмотрел его содержимое — две бутылки хорошей водки.

— Сувенир что надо, — похвалил Фальковский и сказал: — Если это мне, то огромное спасибо. Но вот что я хочу сказать. Я до водки всеяден, мне любая нравится. А вот Дорожкин, к которому мы сейчас пойдем, хорошую водку ценит. Если вы ему такую бутылку проставите, а возможно, и вторая понадобится, то сможете направлять беседу в то русло, которое вам необходимо. В знак благодарности он тогда ответит на все вопросы. Даже, думаю, много спрашивать не придется. Все выложит, что знает.

«Беда будет, если он мало знает», — подумал Андрей, но вслух ничего не сказал.

— Значит, сделаем так, — сказал майор, вставая. — Гостиницы у нас в поселке нет. Кто приезжает навестить родственников, те живут в райцентре или останавливаются здесь у частников. Многие сдают комнаты. Вы остановитесь у меня. У нас места хватит, жена уже комнату подготовила.

— А когда же зайдем к Дорожкину?

— Сейчас и зайдем. Он недалеко от меня живет. Да тут все близко. В поселке живет около четырехсот человек, в основном бывшие заключенные и охранники. Административно он подчиняется не области, а Главному управлению исполнения наказаний Министерства юстиции. Поэтому у нас тут лучше, чем в других местах, — свет есть, при желании даже Интернетом можно пользоваться…

Они вышли с территории колонии. Возле КПП их поджидал тот самый «уазик», на котором Корешков приехал сюда из Перми. Буквально через пять минут машина остановилась возле бревенчатого домика, перед которым расположился маленький палисадник с кустами сирени. С левой стороны была сделана пристройка с высоким крыльцом.

— Вы подождите здесь, — сказал Фальковский. — Пойду предупрежу хозяина. Он ведь мужик с закидонами. Ты, Вислов, можешь ехать, — отпустил он водителя.

Начальник колонии скрылся, оставив открытой и калитку, и дверь, и вскоре появился на крыльце с высоким стариком. Тот был в растянутых тренировочных штанах и майке-безрукавке. Оба предмета туалета были неопределенного серо-зеленоватого цвета. На плечи старика наброшен камуфлированный бушлат, тоже видавший виды.

Сначала Фальковский представил хозяину Андрея. Сделал это весьма сдержанно. Потом вдруг просиял и со слащавым видом протянул:

— А это наш Трофим Тимофеевич Дорожкин — живая легенда. Все-то он знает, все-то он помнит. Ему бы только книги писать. Цены бы им не было.

Славословия начальника старик слушал с непроницаемым лицом, не пытаясь его остановить. Когда у того поток красноречия иссяк, Дорожкин коротко кивнул Андрею:

— Заходите.

— Когда освободитесь, милости прошу ко мне. Вон она, моя хибара — по диагонали. — Майор показал рукой на выглядывавший из-за голубого забора дом с шиферной крышей. — Тут не заблудитесь. У меня там собака, так вы нажмите звоночек, я открою.

Поблагодарив начальника колонии за помощь, Андрей вслед за хозяином прошел в дом. Они миновали освещенные тусклой лампочкой сени и очутились в скудно обставленной комнате: выкрашенный коричневой масляной краской платяной шкаф, допотопная кровать с никелированными шишечками, между окнами примостился стол, накрытый растрескавшейся клеенкой, пара табуреток. Возле печки стояла единственная новая здесь вещь — свежевыструганная лавка. На ней лежало импортное помповое ружье. Вещь дорогая и редко встречающаяся даже в более цивилизованных местах.

Когда Андрей выставил на стол бутылку «Столичной», взгляд хозяина заметно потеплел. Он достал хлеб, картошку в мундире, сказав: «Она еще теплая», очистил и нарезал крупными кусками селедку, вид которой вызвал у Корешкова сомнения насчет ее свежести. Поставленные стаканы явно не были стерильными. «Но чего только не сделаешь для пользы дела», — с грустью подумал Андрей, разливая в них водку.

После первого стакана Дорожкин сразу заметно подобрел, стал разговорчив, охотно отвечал на все вопросы.

— Потоцкий, говоришь? Как же, помню такого. Чмороватый он был, все в шестерках бегал… Вершинин? Тот, надобно сказать, был покруче.

— Они же в разное время сидели.

— Ну и что с того?! В разное. Потоцкий раньше. А Вершинин сюда попал года через два, как тот освободился. Я их всех помню. Я, мил-человек, тридцать лет на зоне вертухаем отбарабанил. Между прочим, с риском для жизни. А что получил за это? Да ничего не получил. На мою пенсию даже кота не прокормишь. Такие вот дела наши грешные…

Они выпили еще по одной, и Андрей кивком показал на лежащее на лавке ружье:

— Мощный насос.

— Италия, — важно произнес Трофим Тимофеевич.

— Да, мне эта игрушка знакома. «Фабарм», двенадцатый калибр и подствольный магазин на шесть патронов. Правильно?

— Точно. Из такого мракобеса пару зарядов в упор — от человека останутся только уши. Ну, может, еще ботинки.

— Такая вещичка подороже кота стоит. Да еще попотеть нужно, пока найдешь, где купить.

— А сколько же такое стоит?

— Неужто не знаете? — удивился Корешков. — Тысяч тридцать пять — сорок.

— Неужто?! Вон оно как, — уважительно произнес Дорожкин. — Мне оно, грешным делом, задаром досталось. Хозяин подарил. Выходит, не пожалел денег, уважил старика. А то ведь в наших краях, знаешь, как порой бывает?… Шибко шалят.

Андрей даже не стал делать вид, что не знает, будто Хозяин — это прозвище. Старик уже захмелел и плохо себя контролировал. Наверняка завтра уже не будет помнить, что говорил сегодня. В другое время нужно было бы осторожно, чтобы не вызвать подозрений, выведать, кто такой Хозяин. Сейчас же можно идти напрямик.

Корешков разлил водку по стаканам. Трофим Тимофеевич опять маханул до дна, Андрей отхлебнул чуть-чуть. Ему нельзя захмелеть, иначе сам, чего доброго, забудет, что здесь услышит.

— Дед, а за что Хозяин тебе такие дорогие подарки делает?

— Да уж не за красивые глазки. Дело в том, что я ему подходящих людей рекомендую. После срока ребята откидываются, хотят начать новую жизнь. А все концы обрублены, куда сунутся? Я им тогда помогаю, рекомендую, значит, Хозяину. И все довольны. Мужики на свободе оказываются при деле, а ему проверенные люди с хорошими нервами нужны. В боях закаленные. Хозяин мне не только ружье — еще деньжат подбрасывает на табачок. Значит, выгоду от меня имеет.

— Какую он может иметь выгоду? — удивился Корешков. — У него что, фабрика какая-то или мастерская? Для чего ему люди понадобились?

— Спроси меня что полегче. Фабрика или мастерская — не знаю. Только люди — нужны. Вот и эти двое, про которых ты спрашивал: Вершинин и этот… как его…

— Потоцкий, — подсказал Андрей.

— Во-во, он самый. В общем, пацаны теперь при делах. Хозяин за них меня ружьем премировал. Плохо, что ли? — Он неожиданно заливисто рассмеялся, затем его смех незаметно перешел в надсадный кашель. Гость подождал, пока старик откашляется, вытрет краем майки слезящиеся глаза, после чего спросил:

— А сам-то Хозяин, вот что он за человек? Молодой, старый, брюнет, блондин, худой, толстый?

— Мне-то откуда знать, — ответил Дорожкин. — Я его отродясь не видал.

— То есть вы с ним лично не знакомы?

— Не, я его в глаза не видел. Только слышал о нем. Пришел от него человек, столковались. Потом и другие приходили. О чем-то просили, я, что мог, делал. А самого не видал.

— Ну хоть что-то вам о нем известно. Какие-то детали в разговорах проскальзывают.

— Какие разговоры? — не понял Трофим Тимофеевич.

— С гонцами его вы о чем-то беседуете.

— О чем мне с ними беседовать? Все равно они ничего не скажут. Вымуштровал их Хозяин.

— Неужели у вас насчет него нет никаких соображений?

— Соображения соображениям рознь, — с пьяной убежденностью говорил Дорожкин. — Я могу думать одно, а в жизни получится совсем другое.

— Вы даже по телефону с ним не разговаривали?

— Если скажу, что разговаривал, поверишь?

— Само собой. В этом ничего удивительного нет.

Трофим Тимофеевич, поджав губы, выразительно покачал головой: мол, что с тобой, недотепой, разговаривать. Очевидных вещей не знаешь.

— Думаешь, у нас телефон в каждой избе и автоматные будки на улице стоят. Нет, брат, автоматы здесь известны другие, не телефонные. Как я мог с Хозяином разговаривать?! Но по тому, что люди про него рассказывали, я думаю, он из старых «законников».

— Почему вы так подумали?

— Хватка у него есть, какой не сыскать у нынешних. Кремень, а не человек. Нынче же как происходит: двадцать лет человеку, а он уже нос дерет — «я вор в законе»! Хотя сам на «крытке» ни разу не чалился, чифиря не нюхал. Они сами себе звания присуждают, фраера подзаборные. Мелкий народец пошел, не чета прежним. Я сейчас одну вещь покажу…

Дорожкин шустро вскочил с табуретки и зашел в закуток за печкой. Через минуту он появился с большой жестяной коробкой в руках. Когда-то в таких продавалось печенье, о чем и свидетельствовала надпись на изрядно исцарапанной крышке: «Суворовское». Старик сдул с коробки пыль, а уж чтобы она совсем стала стерильной, провел по ней рукавом куртки. Когда снял крышку, Андрей увидел, что там лежит много фотографий. Все старые, черно-белые, сплошь и рядом со следами сгибов. Трофим Тимофеевич надел очки с замусоленными стеклами и принялся разглядывать снимки, некоторые из них потом передавая для просмотра Корешкову. На этих далеких от совершенства любительских фотографиях была запечатлена лагерная служба конвойного Дорожкина, его знакомые, как в форме, так и в зэковских ушанках и телогрейках.

Потом он перестал давать снимки Андрею, сам же продолжал рыться в них. Стало понятно: старик что-то ищет.

— О! — наконец воскликнул он, держа какую-то фотографию. Посмотрел и протянул Корешкову. На портрете был изображен мужчина лет сорока с умным, чуть сердитым лицом. Худощавый, с расчесанными на пробор чуть вьющимися волосами, сильно тронутыми на висках сединой. Был он сфотографирован в какой-то комнате — на заднем плане можно было разобрать часть серванта, заставленного хрусталем.

— Вот кого мне напоминает наш нынешний Хозяин, — сказал Дорожкин. — Ничего не могу с собой поделать: напоминает, и все тут! Все мне кажется, что он и есть.

— А кто это? — осторожно, словно боясь спугнуть добычу, поинтересовался Андрей.

— Это-то? Это Броненосец, такая у него была кличка. В молодости на флоте служил. Но я-то его здесь узнал. Знатный был ворюга. Таких, как он, «законников»-блатарей можно пересчитать по пальцам одной руки. Лично я встречал немного. А ведь видал виды, сколько их у нас тут прошло…

— Броненосец — это прозвище. А как его настоящие имя и фамилия?

— Фамилия у него простая — Коровин, зовут, кажется, Вячеслав. Отчества не помню, да я, может, и не знал его. Станем мы тут к ним по отчеству обращаться!

— Вы говорите, вас не покидает ощущение, что Хозяин это Броненосец. Возможно, так оно и есть и вы правы в своих догадках.

— Э-э, нет! Был бы прав, если бы не одна закавыка — двадцать лет назад Броненосца к «вышке» подвели.

— Расстрелян?

— На моих глазах.

— Никаких сомнений быть не может? — допытывался Андрей в тайной надежде услышать положительный для себя ответ. Но не тут-то было. Трофим Тимофеевич сказал:

— Сомнений нет. Я лично в похоронной команде участвовал, был ее командиром. Там-то и произошла со мной история, на первый взгляд, ужасная, а я ее вспоминаю с радостью. Гнить бы Броненосцу в безымянной яме под номерной табличкой, если бы не его жена. Вот это женщина, доложу я тебе! Мечта! За такую не грех и выпить!

Одна бутылка уже кончилась, и Корешков в глубине души поблагодарил начальника колонии, который отказался взять московский сувенир, тем самым невольно способствуя разговорчивости много знавшего бывшего охранника. Он извлек из пакета вторую бутылку «Столичной» и налил старику почти полный стакан. Спьяну тот не заметил, что Андрей лишь пригубливает, поэтому у него ни в одном глазу.

Маханув очередной стаканчик, Дорожкин закусил последней картофелиной и мечтательно прикрыл глаза.

— Ей тогда уже за сорок было, но в постели она — пламень белая! Удержу не знала! Такие фортеля выделывала, что в жизни не забыть. И ведь понятно, что любила-то она его. Для этого и ублажала меня, как последняя подстилка, чтобы я отдал ей мужнино тело. Но делала все так виртуозно, по высшему разряду. Чисто француженка. Не знаю, обучалась она этому или природный талант, только… — Он махнул рукой. — Только пришлось мне рискнуть погонами, отдать тело мужа. И это, по моему разумению, делает ей честь. Это ж как надо мужа любить, чтобы решиться на такое, а?!

На этот раз он сам налил себе четверть стаканчика и выпил, словно благодаря самого себя за приятные воспоминания.

После паузы Корешков спросил:

— Скажите, а как вы связываетесь с Хозяином?

— Я? Никак. Зачем мне с ним связываться?

— Например, если вы хотите рекомендовать ему человека.

— Э-э-э… — вконец захмелевший Дорожкин назидательно поднял указательный палец, — такого не бывает. Чтобы я хотел рекомендовать. Он меня попросит, я — всегда пожалуйста. А чтобы я кого-то навязывал, это слишком жирно будет. Это у меня такое правило — не навязывать. И знаешь, мил-человек, почему? Потому что в любом случае кто-будет недоволен. Либо тот, кого я рекомендовал, либо тот, кому рекомендовал. А то и оба. Мне это надо?…

Только Андрей с присущим ему оптимизмом мог считать, что его поездка в колонию была удачной. Во-первых, Трофим Тимофеевич обещал при случае узнать телефон Хозяина или каким-то другим образом с тем связаться. Правда, на это особенно рассчитывать не приходится. И не потому что пьяный старик на следующий день забыл о своем обещании, а потому что не станет выдавать человека, который худо-бедно иногда его подкармливает. Во-вторых, начальник колонии Фальковский, которому Андрей рассказал про Коровина-Броненосца и его жену, тоже обещал добыть про них информацию.

Жена погибшего Броненосца заинтересовала Корешкова. Он чувствовал: здесь может существовать нечто, связывающее всех фигурантов расследования.

— Теоретически такой вывод вполне возможен, — сказал Багрянцев. — Только сейчас придется перекинуться на другое направление — на латвийское.

Перед вылетом из Перми Андрей позвонил Сергею Константиновичу, рассказал о скудных результатах поездки. Узнав, что Корешков прилетает утром, предложил заехать за ним в аэропорт. «Не надо, зачем», — стал отнекиваться Андрей. Все же Багрянцев настоял на своем: «Это для меня небольшой крюк. Я в это время поеду с дачи в город, поэтому тут особого напряга нет. Тем более что нужно срочно поговорить».

И вот сейчас они медленно ехали по забитому до отказа Каширскому шоссе.

— Так что ты намекал про латвийское направление? — спросил Корешков, когда приятелю наконец удалось отпрянуть от буквально наседавшего на него справа грузовика.

— Служба Полоскина сейчас проверяет документы «Меркурий-сервиса». Шерстят их почем зря в хвост и в гриву. В общем, выяснилось, что все дела у тех шли через Латвию.

— Ну а что ж тут особенного? — сказал Андрей. — Раз машины идут из Германии, не могут же они миновать те страны, которые между нами.

— Это понятно. Но дело в том, что из салона Потоцкого в Латвию регулярно переводились большие суммы.

— Зачем?

— Хм, «зачем», — передразнил его Багрянцев. — Вот с этим и нужно разобраться. Причем на месте. На первый взгляд, такой трюк Потоцкого выглядит полным идиотизмом.

— То есть мне следует отправиться в королевство шпрот. А как я там разберусь во всех этих финансовых хитросплетениях? У них, небось, сейчас вся документация ведется на латышском языке.

— Это само собой. Только ведь старые связи сохранились. Там же столько ребят работает, с которыми я когда-то вместе учился. Вместе приходилось расследовать всякие дела. Поэтому все осталось. Это вонючие политики могут спорить до хрипоты и ссориться, а между коллегами надолго останутся нормальные отношения. Особенно если те когда-то вместе подвергались опасности. Кстати, возможно, Потоцкий надеялся, что из-за документации на латышском его переводы сюда останутся незаметны.

— Ты уже туда звонил, договорился насчет моего приезда?

— Я уже туда сто раз звонил, — ответил Сергей Константинович, не отрывая взгляд от дороги, которая по мере приближения к Москве становилась все более запруженной машинами. — И насчет твоего приезда договорился, и насчет проверки документов.

— Официально?

— Ну а как же иначе! Все тип-топ: состряпал письмецо и отправил по факсу. Там уже к твоему появлению приготовлен отчет. Посмотришь.

Корешков сказал:

— Если все готово, почему бы им тоже не прислать этот отчет по факсу?

— Да все равно придется туда отправиться. Потом еще нужно будет съездить в Польшу. Не одному, в Риге дадут помощника. Так что ты особенно не упирайся. Там должно быть не менее интересно, чем в Коми-Пермяцком округе.