"Буду твоим единственным" - читать интересную книгу автора (Гудмэн Джо)

Глава 4

Полночь уже миновала, когда Нортхэм поднялся с постели Одевшись во все черное, он вышел из своей комнаты и отправился бродить по замку С момента пропажи табакерки Саутертона прошло четверо суток, а он ни на шаг не приблизился к разгадке тайны вора по прозвищу Джентльмен.

Норт покачал головой, насмешливо скривившись при мысли о прискорбном отсутствии воображения у газетных писак Хотя это прозвище довольно точно отражало суть дела, можно было найти немало более колоритных определении на воровском жаргоне, которые, отдавая должное ловкости мошенника, способствовали бы лучшему его пониманию. По рассказам очевидцев, Джентльмен обожал красивые жесты и, сталкиваясь с теми, кого грабил – что время от времени неизбежно происходило, – приносил жертвам свои извинения К сожалению, Саутертон обычно спал как убитый и не проснулся бы, даже если бы через его комнату прошествовала целая дюжина преступников А если бы и проснулся, то не стал бы стрелять Куда более вероятно, что Саут в первую очередь постарался бы выяснить у вора, можно ли обеспечить себе приличное существование, похищая табакерки, серьги, ожерелья и тому подобное, а потом расспросил бы незваного гостя о секретах его профессии. Короче, Саут заговорил бы его до смерти или занял бессмысленным разговором, пока не подоспела помощь в лице маркиза. Зато от Истлина можно было ожидать, что он сначала подстрелит злоумышленника, а уж потом заведет с ним разговор.

Нортхэм широко, так что хрустнула челюсть, зевнул. В тишине, окутавшей дом, этот звук прозвучал как выстрел. Он замер, надеясь, что это его единственная оплошность, а затем пошел дальше.

Этой ночью он решил подняться на крышу. Вначале Нортхэм хотел сосредоточиться на поисках тайных ходов, которыми славился Баттенберн, но потом справедливо рассудил, что вор не стал бы тратить драгоценное время на подобные изыскания. Далеко не каждый лондонский особняк, который удостоил своим посещением Джентльмен, имел скрытые панелями проходы, ведущие в гостиные и галереи. Более того, было известно, что он предпочитал взбираться по стенам, используя водостоки, решетки и прочие приспособления, когда ему не удавалось проникнуть в дом через парадный вход.

Но больше всего высший свет был заинтригован тем фактом, что преступник принадлежал к сливкам общества. Изумрудная брошь леди Карвер пропала на зимнем балу у Уинтропов. И хотя она исчезла прямо с груди почтенной дамы, та не представляла, когда именно это могло произойти. И только исчезновение карманных часов лорда Адамсона, случившееся в тот же вечер, заставило предположить, что это дело рук Джентльмена. Он вытаскивал часы и очищал женские сумочки с искусством вора-карманника, выросшего в трущобах Ковент-Гардена и Холборна, и заслуженно считался настоящим виртуозом своего дела.

Хотя газеты не слишком жаловали преступника, все же они отмечали, что он в совершенстве владеет своим ремеслом. И потому к раздражению светской публики, что их обворовывает один из своих, как ни странно, примешивалась немалая толика гордости.

Нортхэм осторожно открыл дверь, которая вела на крышу. Хорошо смазанные петли даже не скрипнули, и это наводило на мысль, что этим выходом часто пользуются. Шагнув наружу, он понял, почему гости барона любят сюда приходить. Ночное небо здесь казалось бескрайним и простиралось во все стороны без начала и конца Нортхэм не случайно выбрал безлунную ночь, чтобы обследовать парапет. С одной стороны, она предоставляла дополнительные возможности для вора, а с другой – идеально подходила для наблюдения за звездами. Если Джентльмен решил спать в своей постели, а не карабкаться по стенам Баттенберна, Норт сможет лишний раз насладиться видом звездного неба.

Граф обошел крышу по периметру, периодически останавливаясь, чтобы заглянуть за парапет и осмотреть уходившие вниз стены. Глаза быстро привыкли к темноте, а усыпанное звездами небо давало достаточно света, чтобы разглядеть темные провалы окон и подступы, которыми мог воспользоваться вор, чтобы перебраться из одной комнаты в другую по наружным стенам.

К сожалению, Нортхэму не довелось присутствовать ни на одном из приемов, где вор Джентльмен проявил свои специфические способности Когда леди Карвер лишилась своей броши, он гостил у Поллардов, занятый исключительно тем, чтобы избежать осложнений с их старшей дочерью, положившей на него глаз. В тот сезон высший свет захлестнуло настоящее поветрие краж, и хотя далеко не за каждой стоял Джентльмен, все они приписывались ему.

Не так давно вдовствующая герцогиня Хэммерсли лишилась трех ниток отборного жемчуга, который сняли прямо с ее шеи. На протяжении всей зимы то и дело пропадали сапфировые серьги, гребни черного дерева с бриллиантами, золотые часы и брелоки, браслеты, ожерелья и тиары. Ни до, ни после этого периода Джентльмен не развивал такой активности и не действовал столь дерзко В течение пяти лет он грабил богачей, действуя примерно по одной и той же схеме. Он предпочитал посещать городские особняки хорошо оплачиваемых содержанок, в полной уверенности, что дело не получит широкой огласки, а похищенные драгоценности будут возмещены богатым покровителем Случалось, правда, и так, что сообразительные дамочки утверждали, будто украшения украдены, хотя на самом деле они были заложены в качестве уплаты карточных долгов.

Нортхэм потратил месяцы, пытаясь отделить правду от вымысла, но до сих пор не был уверен, что это ему удалось. Нельзя же в самом деле списывать на Джентльмена каждый кошелек, украденный в толпе, собравшейся на представление в «Друри-Лейн». Антракты были горячим времечком для воров-карманников столько лет, сколько существовал сам театр.

Но были и другие, более надежные свидетельства, полученные от представителей высшего света. Лорд Гейтерс, спугнувший вора в своем кабинете, смог представить вполне приличное описание злоумышленника, хотя едва ли Джентльмен был таким чудовищем, каким изобразил его потерпевший. По всей вероятности, его светлость сгустил краски, чтобы объяснить, как это вышло, что его ударили по голове рукояткой его же собственного пистолета.

Сэр Энтони Палмер с женой также удостоились визита Джентльмена, который стоил им изысканного браслета, усыпанного брилиантами и изумрудами, и двух рубиновых заколок. Эта пожилая чета представила, пожалуй, наиболее точный портрет вора, несмотря на преклонный возраст и слабеющее зрение.

Чем больше Нортхэм занимался этим делом, тем больше убеждался, что Джентльмен далеко не дурак.

Действуя под руководством полковника Блэквуда, он больше шести месяцев собирал все свидетельства о воре. Это требовало деликатного подхода – требовалось так себя вести, чтобы важные персоны, оказавшиеся в числе жертв Джентльмена, не заподозрили, что их допрашивают. Норт добывал списки гостей, посетивших сотни вечеринок за последние пять месяцев, и скрупулезно изучал все совпадения. Его интерес не ограничивался узкими рамками светской жизни. Он пытался установить связь между периодичностью краж и политическими событиями, включая победы и поражения в войне с Наполеоном, и понять психологию людей, то выставлявших напоказ свои лучшие украшения, то прятавших их как можно дальше.

Хотя взаимосвязь этих явлений и представлялась Нортхэму существенной, сделать какие-либо выводы было крайне сложно. Возможно, его задача была бы проще, если бы Джентльмен интересовался только драгоценностями. Но дело осложнялось тем, что исчезали вещи, о которых далеко не каждый решался сообщить властям, а тем более обсуждать пропажу в кругу знакомых.

Обойдя крышу во второй раз, Нортхэм нашел относительно удобную позицию между зубцами парапета Вытащив из внутреннего кармана мощную подзорную трубу, он приставил ее к правому глазу Ясная безлунная ночь предоставляла великолепную возможность изучать планеты и звезды Нортхэм с детских лет увлекался астрономией В Индии, когда их подразделение разбивало лагерь где-нибудь вдали от городов и поселений, он предпочитал ночевать не в палатке, а под открытым небом. Небесный свод, усыпанный мириадами светящихся точек, представлялся ему в такие минуты ладонями Создателя, оберегавшего свое творение. Эта мысль всегда благотворно действовала на него, навевая сон и покой даже накануне сражения.

Он засек время, отметив положение Стрельца относительно фиксированной точки на горизонте, и приготовился ждать. Спустя несколько часов, когда самая южная звезда скрылась за далекой рощей, Нортхэм вынужден был признать, что потратил впустую еще одну бессонную ночь. Сложив подзорную трубу, он сунул ее в карман и отошел от парапета.

Усевшись на каменные плиты крыши, Норт подумал о том, что, как ни странно, он не ощущает усталости, хотя с момента приезда в Баттенберн каждую ночь поднимался с постели и отправлялся бродить по дому в поисках вора. Этому предшествовала длительная работа, позволившая ему предположить, что Джентльмен выберет именно Баттенберн для своих преступных замыслов. Пропажа табакерки Саутертона, казалось бы, подтвердила тот факт, что они с полковником правильно определили место дальнейших событий. Это, конечно, не означало, что Джентльмен ограничит свои аппетиты гостями Баттенбернов. Нельзя было исключить, что он переезжает из одною загородного дома в другой. Исходя из этих соображений, полковник направил Марчмена в Рилстон, располагавшийся к западу от Лондона. Что касается Истлина и Саутертона, то им ничего не оставалось, кроме как довольствоваться неясными догадками Поручения полковника в большинстве своем были сопряжены с риском, и, как оказалось, опасность резко возрастала, когда они мешали друг другу, выполняя одну и ту же задачу. Поэтому Блэквуд старался распределять задания таким образом, чтобы пути приятелей не пересекались.

Вздохнув Норт направил свои мысли на загадочное поведение леди Элизабет Пенроуз. В последние дни она всячески избегала его, что дало повод Исту и Сауту делать игривые замечания. Полное отсутствие реакции со стороны Норта не помешало им прохаживаться на его счет по нескольку раз на день.

Даже те, кого Нортхэм считал куда менее проницательными, чем его приятели, считали себя вправе высказывать свое мнение. За вистом лорд Баттенберн поинтересовался, не обидел ли Норт чем-нибудь Элизабет. Этот прямой вопрос настолько поразил Нортхэма, что он пошел с бубен, а не с червей, как собирался Леди Пауэлл, продолжавшая преследовать Cayта, громко спросила, не следует ли ей взять на вооружение тактику Элизабет. Странно, но именно баронесса постаралась замять тему, оставив Нортхэма недоумевать по поводу того, поощряет она поведение Элизабет или лукавит, не желая обнародовать свое отношение к данной ситуации.

Наконец Норт задался вопросом, какие теории относительно женщин мог бы выдвинуть сэр Исаак, не упади то знаменитое яблоко ему на голову В конце концов, Элизабет Пенроуз обладала притягательной силой ничуть не меньшей, чем та, которая удерживала Луну на околоземной орбите. На него, во всяком случае, она действовала именно так. Саутертон и Истлин считали ее приятной собеседницей, довольно привлекательной и достаточно остроумной, чтобы не скучать в ее обществе Но ни один из них, похоже, не чувствовал, когда она входила в комнату, и не мог выделить ее голос из множества других.

Отчасти его интерес к Элизабет объяснялся поручением полковника. Но это обстоятельство, хотя и лежало в основе их знакомства, не было главным. Поцелуи – вот что, вне всякого сомнения, круто изменило его отношение к ней Насколько Нортхэм мог судить – а он разбирался в таких вещах, – она не была неискушенной девушкой. Иногда, будучи в мрачном расположении духа, он гадал, какова должна быть степень предоставленной ей свободы, чтобы она могла позволить себе так откровенно наслаждаться поцелуем. Когда же у него бывало хорошее настроение, он мог долго размышлять о том, почему столь редко встречаются женщины, способные на истинную страсть…

Его разбудил крик. На мгновение Норт вообразил себя персонажем готического романа, где леденящие кровь крики были обычным делом, и пообещал себе, что никогда больше не возьмет в руки книгу вроде «Замка Рэкрент» Крик повторился, на сей раз менее пронзительный, но не утративший душераздирающего звучания.

Нортхэм поднялся на ноги и размял затекшие конечности Перегнувшись через парапет, он попытался определить, из какого окна доносится крик Разумеется, он был не настолько глуп, чтобы спускаться по отвесной стене, а предпочел более традиционный путь. Спешно покинув крышу, он ринулся вниз по крутым ступенькам винтовой лестницы, которая вела в широкий коридор. Даже если бы он не определил источник этих воплей самостоятельно, его нетрудно было найти по столпотворению возле спальни леди Баттенберн.

Дверь в ее комнату была распахнута настежь, а сбежавшиеся на шум гости теснились на пороге, заглядывая внутрь и пытаясь выяснить, что случилось.

Баронесса сидела на кровати. Ноги ее болтались в воздухе, не доставая до пола, что придавало ей более юный и беззащитный вид, чем было на самом деле. Она обмахивалась рукой, двигавшейся синхронно с изменением тембра ее визга. Другую ее руку держал барон, поглаживая и похлопывая в надежде успокоить жену настолько, чтобы наконец наступила благословенная тишина.

– Пропало бриллиантовое ожерелье баронессы, – сообщил он, обращаясь к толпе гостей. – Его украли.

Нортхэму всегда казалось, что должно произойти нечто более серьезное, чем кража ожерелья, чтобы заставить леди Баттенберн вопить так, словно она одержима дьяволом. И потом, как случилось, что достойная дама обнаружила пропажу в столь ранний час? Приблизившись к зрителям, граф просунул руку между головами Аллена и Хитеринга и тихонько похлопал по плечу Истлина, оказавшегося в самой гуще собравшихся.

Ист повернул голову и усмехнулся, увидев приятеля.

– Прошу прощения, – сказал он, обращаясь к окружающим. – Позвольте мне пройти. Благодарю вас. Отсюда вам будет лучше видно. – Он без особого труда выбрался из толпы, которая тут же сомкнула свои ряды. – А где Саут? – спросил он у Нортхэма. – Спит?

– Наверное. – Норт быстро оглядел плотный кружок зрителей. – Здесь его, во всяком случае, нет.

Истлин провел ладонью по волосам.

– Да, его пушкой не разбудишь. – В его тоне прозвучало нескрываемое восхищение.

Нортхэм кивнул и указал на пистолет в руках маркиза.

– В отличие от тебя…

Истлин сунул пистолет в карман.

– Я не спал. Хотел пораньше отправиться в Лондон. – Он оглянулся на дверь, где затихли последние звуки воплей леди Баттенберн. Толпа колыхнулась, словно все дружно испустили вздох облегчения. Ист закатил глаза. – Я уже не надеялся, что это когда-нибудь кончится.

Нортхэм испытывал те же опасения.

– Когда ты здесь появился?

– Через минуту после того, как раздался первый крик. Мог бы даже раньше, но опять заблудился. В итоге я не смог пробраться в первый ряд зрителей, и мне пришлось довольствоваться вторым.

– Ты не видел, кто-нибудь выходил из ее комнаты?

– Нет. Когда я прибежал, здесь уже были Радерфорд и Хитеринг. Мы с Алленом появились практически одновременно, но с разных сторон. Думаешь, она спугнула вора?

– А ты можешь придумать другое объяснение ее крикам?

– Истлин устремил на друга задумчивый взгляд.

– А ты где был?

– На крыше.

Глаза маркиза на секунду расширились.

– Один?

– Разумеется.

– Когда я появился, леди Баттенберн показывала на окно. Так что, вполне возможно, она видела вора, удалившегося этим путем.

Нортхэм ненадолго задумался.

– Ты не мог бы помочь мне в поисках, но без того, чтобы палить из пистолета, особенно в меня?

Истлин хитро прищурил глаз.

– Постараюсь.

– Я предпочел бы более конкретный ответ.

Теперь Ист ухмыльнулся.

– Это все, что я могу тебе обещать. Что я должен искать: вора или ожерелье?

– И то и другое. – Норт отвел приятеля подальше от остальных гостей, которые начали разбредаться, обсуждая это происшествие. – Будь осторожен. Здесь столько народу, что кто-нибудь обязательно будет вертеться у тебя под ногами.

Дернувшись во сне, Элизабет Пенроуз томным кошачьим движением потерлась щекой о свою ладонь. Губы ее приоткрылись и что-то неразборчиво прошептали.

Нортхэм знал, что ему следует отойти от ее постели и выйти из комнаты так же тихо, как он вошел. Однако медлил, повинуясь исходившему от нее притяжению, которое, как он смог убедиться, ничуть не ослабло во время сна.

Элизабет лежала на боку, откинув смятые простыни и одеяла. Ее ночная рубашка задралась до коленей, одна стройная нога была вытянута, являя взору Норта округлую икру и изящную лодыжку. Руки были обнажены, и кожа мягко золотилась в утреннем свете.

Когда его взгляд вернулся к лицу Элизабет, было слишком поздно. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами.

Когда ее рот раскрылся шире, чем глаза, Нортхэм понял, что нужно срочно действовать – на тот случай, если она и леди Баттенберн прошли выучку в одной школе. Он предпочел бы закрыть ей рот поцелуем, но сомневался, что это будет мудрым поступком, поэтому просто крепко зажал его ладонью и не отпускал, даже когда она исхитрилась его укусить.

Норт не смог сдержать короткого стона. Это, похоже, удовлетворило Элизабет, и она разжала зубы.

Не убирая руки, он присел на краешек постели. Затылок Элизабет прижимался к резной спинке кровати, что, надо полагать, причиняло ей массу неудобств. В глазах, смотревших на него поверх его руки, уже не было ни страха, ни удивления. В них был только гнев. Нортхэм чуть ослабил хватку, и ее дыхание согрело его ладонь.

– Могу я надеяться, что вы не станете кричать? – осведомился он.

Элизабет кивнула. Вот уж чего она меньше всего хотела, так это привлечь внимание к его присутствию в ее комнате. Паника, охватившая ее вначале, была инстинктивной реакцией на вторжение мужчины в ее спальню. Но когда она узнала Нортхэма, естественный страх сменился совсем иными опасениями.

– Что вам нужно? – прошипела она. – У вас что, совсем нет понятия о приличиях? Боже, если вас застанут здесь…

– Я расскажу им правду, – спокойно отозвался он, – и буду уповать на лучшее.

Элизабет нахмурила брови. Выражение ее глаз уже не было таким гневным, но зато стало более подозрительным.

– Какую еще правду?

– Я понял, – проговорил Нортхэм, сделав вид, что только сейчас догадался о причине ее беспокойства. – Вы, похоже, решили, что я не смог устоять перед вашими чарами? И что эпизод в лесу, хотя и краткий, настолько разжег мой аппетит, что мне захотелось большего? – Он покачал головой и убрал руку с ее лица. – Правда, леди Элизабет, состоит в том, что баронесса ограблена, и, по всей вероятности, не кем-нибудь, а самим Джентльменом. Она перебудила добрую половину гостей своими криками, которые могли бы посрамить любой готический роман.

Элизабет ошарашенно моргнула. Нортхэм воспринял это как хороший знак.

– Мы с Истом занимаемся поисками злодея. Возможно, следом явятся и другие, но мы первые.

– Какое неслыханное… мужество.

Он пропустил мимо ушей ее саркастическую реплику.

– Как бы то ни было, когда я открыл дверь в эту комнату, я вообще не знал, что это ваша спальня.

– Да, но, когда это выяснилось, вы не ушли!

Нортхэм огляделся. У камина стоял шезлонг, а в простенке между окнами – секретер и стул. Возле одной из стен разместился туалетный столик и обтянутый парчой табурет. Дверь, которая предположительно вела в гардеробную, была слегка приоткрыта. Сбоку от кровати располагался круглый столик орехового дерева, на котором лежал сборник рассказов американского писателя Вашингтона Ирвинга, и стояли два подсвечника.

– Я должен осмотреть все комнаты, – заявил он, снова повернувшись к ней.

– Ну и как, осмотрели? – В ее голосе прозвучала легкая ирония. – Я имею в виду комнату.

– Почти.

Элизабет прямо физически ощущала притяжение его взгляда. Ей казалось, что ее затягивает в темный омут. Кобальтовый цвет его глаз был таким насыщенным, что радужная оболочка почти сливалась со зрачком. Нос, несмотря на небольшую горбинку, отличался безупречной формой, так же как и рот. Блестящие волосы…

– Леди Элизабет?

Она моргнула, приходя в себя.

– Где это вы витали? – ехидно промолвил Нортхэм.

Его выразительные губы, достойные резца скульптора эпохи Возрождения, изогнулись в едва заметной усмешке. Элизабет пришлось вонзить ногти в ладони, чтобы отвлечься от волнующих образов, связанных с этими губами.

– Я хочу, чтобы вы ушли, – твердо произнесла она.

Он кивнул:

– Через минуту. Если бы вы не избегали меня все последние дни, мне не пришлось бы так рисковать, чтобы устроить с вами свидание.

– Это не свидание.

– Тогда рандеву?

– Ничего подобного!

Панические нотки в ее голосе заставили Норта отказаться от шутливого тона.

– Но вы не отрицаете, что избегали меня? – спросил он.

– Да.

Ему понравилась ее прямота.

– Почему?

– Потому что из этого ничего не получится. – Она покачала головой и нетерпеливым жестом откинула волосы назад. – Нет, я неправильно выразилась. Из этого ничего не должно получиться. Будет лучше, если вы оставите меня в покое, милорд. Вы не сможете распоряжаться собственной жизнью, связавшись со мной.

Нортхэм нахмурился. Слова Элизабет показались ему искренними, но загадочными. Он не считал, что она стремится заинтриговать его еще сильнее Скорее наоборот Но каковы бы ни были ее мотивы, он вновь ощутил исходившее от нее притяжение.

– Вы настоящая загадка, леди Элизабет.

– Нет, – нахмурившись отозвалась она. – Не загадка. Я именно та, за кого вы меня принимаете, – я шлюха.

Норта поразило не столько само слово, сколько ожесточение, с каким произнесла его Элизабет Пенроуз. Он даже отшатнулся. Спина его напряглась, и на какой-то миг он уподобился своему деду, который, сидя во главе обеденного стола, прямой и накрахмаленный, с грозным видом вещал об упадке общественной морали. В его устах каждая банальность звучала как Божья заповедь: «Не возжелай в жены блудницу». Старый граф никогда не произносил этой цитаты, но именно она сейчас пришла в голову Нортхэму.

– Элизабет.

Он произнес ее имя тем же тоном, каким обычно увещевают заупрямившегося ребенка. Элизабет знала, что, если он продолжит в том же духе и начнет уверять ее, что она говорит чепуху, она его ударит. Чтобы избавить их обоих от подобного исхода, она вздернула подбородок и ринулась в атаку:

– Вы ничего не знаете обо мне, за исключением того, что рассказал вам полковник, и того, что вы почерпнули из нашего короткого знакомства. Едва ли этого достаточно, чтобы составить мнение о человеке. Если вам кажется, что вы нашли во мне что-то привлекательное, то это не более чем иллюзия. Я не могу выразиться яснее.

Нортхэм нахмурился. Запустив пальцы в волосы, он пытался понять, что она имеет в виду.

– Зачем вы наговариваете на себя?

– Поверьте, я говорю совершенно искренне, а не для того, чтобы заинтриговать вас шокирующими откровениями. Это не доставляет мне никакого удовольствия и, полагаю, дает вам основания меня презирать.

– Возможно, – сухо бросил он. – Похоже, это входит в ваши намерения.

Элизабет покачала головой:

– Вы ошибаетесь. Я всего лишь хотела предоставить вам выбор. Лучше, если вы услышите правду от меня, нежели потом будете считать, что вас намеренно ввели в заблуждение.

– И в чем же заключается эта правда? Что вы шлюха?

– Предполагаю, что вы и сами так подумали. – Она устремила на него вызывающий взгляд, словно предлагала оспорить ее слова. – Я не виню вас. Было бы удивительно, если бы подобная мысль не пришла в голову такому проницательному человеку, как вы. Признайтесь, милорд, вас удивила моя реакция на ваш поцелуй?

Нортхэм тихо ответил:

– Я был просто потрясен. – Он заметил, что Элизабет побледнела. Она требовала ответа, но не была готова его принять. – Но это не означает, что я счел вас доступной женщиной.

Она постаралась, чтобы ее голос звучал ровно:

– Однако вас заинтересовал мой опыт.

– Вам двадцать шесть лет. Неужели я ошибся, предположив, что вам уже приходилось целоваться?

– Если бы вы предположили только это, то не находились бы сейчас в моей спальне, – резонно возразила она. – Вы же не сидите на постели мисс Карузерс, объясняя свое присутствие поисками вора? И это не комната леди Марты. Или мисс Стивене…

Нортхэм поднял руку, останавливая ее, пока она не перечислила всех незамужних дам, приглашенных в Баттенберн. Он мог бы напомнить ей, что все они явились в сопровождении своих мамаш, тетушек или компаньонок и посещение их комнат оказалось бы весьма проблематичным, если бы не опасался, что Элизабет ухватится за этот аргумент, как за еще одно доказательство собственной испорченности.

– Я вас понял.

– Тогда, может, вы объясните, что привело вас сюда на самом деле?

Норту не нравилось, когда его загоняли в угол, и он не собирался облекать в слова то, чего и сам до конца не понимал. Разумеется, он никогда бы не вошел в комнату леди Марты или какой-либо другой юной дамы, не получив от них приглашения. Тем не менее когда на его стук в эту дверь никто не отозвался, он позволил себе войти. Возможно, потому, что догадывался, чья это комната. А когда убедился, что прав, не захотел уйти. Стоял и глазел на нее, спящую, в глубине души надеясь, что она проснется и…

– Трус, – процедила она.

Нортхэм резко вскинул голову. Он не верил своим ушам, но вдруг вспомнил, что она назвала себя шлюхой. Почему бы ей в таком случае не назвать его трусом?

– Если вы собирались испытать мое терпение, миледи, считайте, что вам это удалось. – Он поднялся на ноги и шагнул к двери.

Но Элизабет не удовлетворил достигнутый результат. Она заговорила, глядя ему в спину:

– Вы предпочли бы, чтобы я позволила вам соблазнить меня? Наверное, мне следовало сначала изображать невинность, а затем принять как должное ваше презрение. Какие слова вы бросили бы мне в лицо? Потаскушка? Девка? Или, ничего не сказав, уползли бы зализывать свою раненую гордость, успокаивая свою совесть сознанием, что не были у меня первым? Я не невинна, Нортхэм, и не желаю притворяться, будто это не так.

Он шел к двери в полной уверенности, что если задержится хоть на секунду, то наградит ее пощечиной.

Элизабет отбросила сбившееся одеяло и вскочила с постели Остановившись за спиной Нортхэма, она потянулась к его плечу, но передумала и опустила руку.

– Я не из тех, на ком женятся, милорд.

«Не возжелай в жены блудницу».

– Во всяком случае, те, у кого есть возможность выбора. Вы не должны оставаться со мной наедине, Нортхэм. Ни при каких обстоятельствах. Я не могу поручиться за то, что произойдет, если нас застанут вместе. Не хотелось бы, чтобы вы обвиняли меня в том, что от моего желания никоим образом не зависит.

Он молчал, и Элизабет поняла, что он не собирается отвечать Боль в пояснице подсказала ей дальнейшие действия Прихрамывая, она прошла мимо него и скрылась в гардеробной.

Элизабет ожидала, что граф воспользуется ее отсутствием и уйдет Собственно, она для того и вышла, чтобы он мог с достоинством удалиться. Но когда она вернулась, набросив на плечи шерстяную шаль, то обнаружила его на том же месте.

– Как мне заставить вас уйти? – сердито спросила она.

Нортхэм перехватил взгляд, брошенный ею на дверь, словно она опасалась, что разоблачение неминуемо. Даже если и так, ему было наплевать на это. Гораздо больше его заботило, чтобы она не считала его трусом, а сбежать, воспользовавшись возможностью, которую она ему предоставила, он считал исключительно трусливым поступком.

Молча он направился к двери. Элизабет судорожно перевела дыхание и крепче стянула на груди шаль, но не потому, что замерзла, а чтобы унять дрожь в руках. Нортхэм взялся за бронзовую ручку, затем его пальцы, помедлив, переместились вниз и сомкнулись на ключе, торчавшем в замочной скважине. Желудок Элизабет сжался, когда ключ повернулся в замке.

Бросив ключ на туалетный столик, Нортхэм вытащил из кармана сюртука подзорную трубу и положил ее рядом. Секунду он задумчиво взирал на оба предмета так внимательно, словно их расположение имело принципиальное значение, а на самом деле просто пытался выиграть время. Он чувствовал на себе растерянный взгляд Элизабет. Она не знала, что у него на уме, и это его не удивляло, поскольку он и сам этого не знал.

Повернувшись к ней, Нортхэм убедился, что не ошибся в своих предположениях. Хотя подбородок Элизабет был вызывающе вздернут, она прикусила изнутри щеку, а между бровями залегла тревожная морщинка. Она прерывисто дышала, ее прикрытая шалью грудь бурно вздымалась.

Он медленно приблизился к ней, и взгляд ее метнулся к окну, словно она подумала о бегстве.

– Слишком далеко, – произнес он тихим, напряженным тоном. – И слишком высоко.

Элизабет молча смотрела на нею, застыв в дверях в гардеробную.

Нортхэм тоже остановился. Теперь их разделяло расстояние, которое он мог покрыть в один шаг.

– Иди сюда.

Элизабет не шелохнулась. Она была напряжена до предела. Внутри у нее словно свернулась туго закрученная пружина, готовая распрямиться при первом прикосновении Нортхэма. Она попыталась подавить чувство, в котором смешались страх и желание.

– Элизабет…

Собственное имя донеслось до нее будто издалека. Она не знала, произнес ли его Нортхэм или оно прозвучало у нее в голове. Не сознавая, что делает, она шагнула вперед, затем остановилась, переведя взгляд с его протянутой руки на красивое лицо с потемневшими глазами.

Они одновременно потянулись друг к другу, и спустя мгновение Элизабет оказалась прижатой к стене. Пальцы ее разжались, выпустив шаль, и Нортхэм воспользовался этим, чтобы притянуть ее к себе. Она вскинула руки на его плечи и подняла к нему лицо.

Их губы слились. Элизабет упивалась его вкусом, свежим и терпким, с легкой примесью бренди и мяты. Ее страсть, казалось, существовала сама по себе, не подчиняясь разуму, не зная стыда. В нетерпении она приподнялась на цыпочки и выгнулась всем телом, прижавшись к напряженным мышцам его груди. Дыхание Нортхэма участилось, и вдруг он так крепко притянул ее к себе, что она ощутила всю силу его желания. Затем, не прерывая поцелуя, он выпустил шаль и обхватил ладонями ее лицо, зарывшись руками в ее волосы. Среди каштановых прядей мелькали золотистые, они струились между его пальцами, как потоки солнечных лучей.

С тихим стоном Элизабет скользнула руками под его сюртук и принялась нетерпеливо вытаскивать из брюк его рубашку. Мышцы его живота сократились, когда она коснулась его пальцами. Кожа Нортхэма казалась ей обжигающе горячей, как и его язык, глубоко вторгавшийся в ее рот. Распластав ладони по его телу, Элизабет гладила его грудь, спину и широкие плечи, слегка царапая их ногтями.

Наконец, тяжело дыша, они оторвались друг от друга. Она откинулась назад и отвернулась, а Нортхэм склонился к ней, обдавая жарким дыханием ее шею. Его губы осторожно, словно снимая сливки с молока, пощипывали ее нежную кожу. Ощущение было столь восхитительным, что Элизабет пронзила дрожь.

Нортхэм поднял голову и чуть отстранился. Его руки легли ей на плечи и, ухватившись за вырез ночной рубашки, медленно двинулись вниз, увлекая за собой тонкую ткань, пока она не оказалась на талии. Впервые на лице Элизабет мелькнула тревога, и она вцепилась в свою рубашку. Нортхэм накрыл ее руки теплыми ладонями.

– Не надо, – прошептал он. – Я хочу видеть тебя.

Сдавленный звук вырвался из ее горла, и она опустила руки.

В ее затуманившемся взоре проглядывала настороженность, словно она разрывалась между желанием и страхом. Кровь отхлынула от ее лица, сосредоточившись в губах, вишнево-красных и припухших от его поцелуев.

– Ты прекрасна.

Элизабет тихо всхлипнула, когда он наклонился и взял в рот ее сосок, мягко перекатывая его между губами и покусывая. Он с наслаждением вдыхал ее запах. Он ласкал ее груди, а она выгибалась ему навстречу, смутно сознавая, что удерживается на ногах лишь благодаря ею силе и стене, к которой он ее прижал.

Рубашка соскользнула с ее бедер и растеклась на полу вокруг босых ступней, словно лужица талой воды.

Внезапно Нортхэм опустился на колени и поднял ее ногу, поставив ступню себе на плечо. Элизабет напряглась, и он понял, что, каков бы ни был ее опыт, это было для нее внове.

Раздвинув влажные складки, он поцеловал ее, потом коснулся языком, вначале легко, затем более энергично, постепенно усиливая эту интимную ласку, упиваясь ее вкусом, вкусом женщины, не сопоставимым ни с чем в природе.

Элизабет не смела взглянуть вниз. Она погрузила пальцы в его густые волосы и отдалась на волю его губ и языка. Ей начало казаться, будто она летит в пропасть и там, достигнув дна, разлетится на кусочки.

И когда взрыв наступил, она закричала.

Выпрямившись одним гибким движением, Нортхэм зажал ее рот ладонью и прижал Элизабет к себе, нашептывая какие-то слова, пока ее тело содрогалось в экстазе. Наконец дрожь утихла, и она сделала долгий прерывистый вздох.

Чуть отстранившись, Нортхэм взглянул в ее лицо и увидел повисшие на темных ресницах слезы. Склонив голову, он коснулся губами ее закрытых глаз, ощутив соленый вкус. Одна слезинка скатилась в уголок рта, и он осушил ее поцелуем. Затем поднял ее на руки и, поскольку Элизабет, казалось, не знала, что делать со своими руками, велел обнять его за шею.

– Как тогда, на пикнике, – шепнул он и улыбнулся, когда она подчинилась, уткнувшись лицом в его плечо.

Он отнес ее к кровати. Элизабет, вдруг устыдившись своей наготы, потребовала простыню. Прижимая ее к себе одной рукой, Нортхэм исхитрился сунуть ей краешек простыни, прежде чем опустить на постель. Она тотчас завернулась в нее.

Он окинул ее лукавым взглядом.

– Вот уж не думал, что бабочка может превратиться в куколку.

Элизабет сморгнула слезы, уставясь взглядом в потолок.

– Значит, ты ошибался.

– Да. – Нортхэм повернулся и прошелся по комнате, поднимая с пола ее разбросанные вещи. Вернувшись к кровати, он протянул Элизабет ее шаль и рубашку, а когда она не выказала намерения взять их, бросил на постель. – Ждешь извинений?

Элизабет, в коконе из простыни, с трудом приняла сидячее положение. Высвободив одну руку, потом другую, она нетерпеливым жестом вытерла мокрые щеки.

– А ты хотел бы извиниться?

– Нет. – Он провел рукой по ее волосам, убирая их со лба. – Не считая твоих слез, не произошло ничего такого, о чем я мог бы сожалеть.

Элизабет промолчала.

Пропуская ее волосы сквозь пальцы, он тихо спросил:

– Ты плачешь из-за меня?

Вопрос потряс ее. Как он смог догадаться об этом? Она вовсе не собиралась открывать ему свои мысли. Лучше бы он заглянул в ее черное сердце и истерзанную душу.

– Элизабет?!

Их внимание мигом переключилось на дверь, из-за которой донесся голос.

Голос раздался снова, знакомый им обоим, настойчивый и нетерпеливый. Ручка повернулась, и дверь затряслась под энергичным напором.