Глава пятая МЫ, КОРСИКАНЦЫ…

Вообще-то в неписаной иерархии шантарских антикваров Леха Маевский со своим «Дукатом» располагался на самой низкой ступеньке, о чем все прекрасно знали, в том числе и он сам. Дедовщина чистейшей воды, ага. Господин Маевский, будучи младше Смолина двадцатью годами, в антикварке появился, соответственно, лет на двадцать позже, чем Смолин - да и позже всех остальных зубров. Настоящих дел он не крутил, серьезными свершениями и удачами похвастаться, в общем, не мог, по мелочевке работал, иногда откровенно выступая на подхвате. В отличие от всех остальных, у него даже прозвища не было.

Но, разумеется, это не означало, что с Лехой следовало обращаться свысока и протягивать вместо ладони два пальца - к чему перегибать палку? Достаточно и того, что про себя все и так знают табель о рангах…

А потому Смолин, спустившись в небольшой подвальчик, приветствовал хозяина со всей вежливостью, как благородный дон - благородного дона. Непринужденно зашел за прилавок, привычно прошел в заднюю комнатку.

Учитывая Лехино положение, его задняя комнатка, в отличие от других, никак не могла именоваться «закромами». Все, что здесь имелось из не выставлявшегося на витрины, было опять-таки мелочовкой. Даже холодня-чок исчез - в связи с последними печальными событиями…

Смолин преспокойно закурил, повернулся к вошедшему хозяину и спросил:

– Слухи дошли, отмотался?

– Ага, - сказал Леха радостно. - Даже без твоего адвоката, дядя Вася, которого ты нахваливал. Судье тоже неинтересно было пурхаться, договорились на штатовский манер… Признание вины и штраф…

– Это хорошо, - сказал Смолин без эмоций. - Веселый?

– Ну не плакать же… Главное, отмотался. Даже остальной холодняк обещали вернуть.

– Это хорошо, - повторил Смолин. - Теперь получается, что отмотались все. Никого не смогли сожрать. Это радует.

– Главное, кампании не было…

– Это верно, - кивнул Смолин. - Нет ничего хуже в нашем богоспасаемом Отечестве, как попасть под кампанию… а впрочем, на Западе, по слухам, то же самое… а в Гренландии еще и вечная мерзлота при полном отсутствии антикварного рынка…

Он вздохнул и без особого воодушевления грязно выругался.

– Случилось что-нибудь?

– Врубель, козел…

– Что опять?

– Да просто козел по жизни, - удрученно сказал Смолин. - Когда-нибудь, точно, из-за него серьезно запоремся… Понимаешь, меня сегодня, - он глянул на часы, - через два часа ждет покупатель. Я с ним договорился на катану, нормальная катана, офицерская, родная. Вот только он, наивная душа, вчера не просто похвастался Врубелю приобретением, а еще и сболтнул, куда и во сколько я ее сегодня привезу. Захожу я нынче в «Раритет», а Врубель, меня завидевши, начинает громогласно повествовать всей честной компании, как он восхищен моей хитростью: это ж надо назначить покупателю стрелку в ста метрах от областного УВД! Точно, никто и не подумает! Молоток, дядя Вася! У него там сидит и жрет водочку человек восемь, половина совершенно левых, в глаза раньше не видел, а вторая половина - народец самый ненадежный, языки без костей… Коз-зел… Короче, теперь полгорода знает, что сегодня в шесть вечера дядя Вася толкает клиенту катану у научной библиотеки, в ста метрах от УВД. Весело мне, как по-твоему? Два часа осталось, а ты сиди и думай теперь…

– Да уж… - сочувственно сказал Леха. - Так может, клиенту позвонить и перенести?

– Я сам не додумался… - усмехнулся Смолин. - У него мобилка не отвечает. Недоступен и недоступен. Говорил он что-то такое, - то ли в ремонте труба, то ли дома оставил. Так что не перенесешь и не отменишь. Рисковать приходится. А в нашей нынешней ситуации, когда всех пасут… И не ехать нельзя. Мне семьдесят рублей не лишние…

– Хреново…

– Да ладно, - сказал Смолин. - До сих пор как-то уворачивались, авось и теперь пронесет… Я что к тебе пришел? Дашь свою машинку этак до полседьмого? Если меня и пасут, то высматривать будут «паджерик», а на твою и внимания не обратят. Я там ближе к назначенному сроку покручусь, осмотрюсь издали… Доверенность я в киоске купил, когда к тебе шел… Дашь?

– Да без вопросов, дядя Вася! Только, если что…

– Ну разумеется, - ухмыльнулся Смолин. - Катана - исключительно моя головная боль, ты тут не при делах, знать ничего не знаешь, я у тебя машину взял, чтобы помидоров с рынка привезти, потому что моя в сервисе, а на такси тратиться неохота… В полседьмого я ее тебе притараню, как штык. На вот, доверенность заполни, ты свои данные лучше знаешь.

…На протяжении получаса, остававшегося до встречи, он описал три круга и вокруг библиотеки, и вокруг областного УВД, - другого маршрута просто не было, проспект односторонний, приходилось круги наматывать. Ничего подозрительного он вроде бы не заметил: и стоявшие машины, и проезжавшие, и люди выглядели предельно обыденно, безобидно. А впрочем, толковую засаду ни за что не высмотришь, даже с его жизненным опытом: он как-никак антиквар, а не профессиональный разведчик, ни грамотной слежки не вычислит, ни профессионально устроенной засады не распознает… В общем, риск - благородное дело.

Вздохнув, Смолин пошел на четвертый круг. Беленький Лехин «Витц» был сущей спичечной коробочкой, в которой Смолин себя чувствовал, словно в бочке, наподобие той, что стояла у него на усадьбе для сбора дождевой воды. Однако у этой табакерочки в данный конкретный момент оказались и свои преимущества: Смолин без малейшего труда ее втиснул в узенький промежуток меж двумя навороченными тачками, куда на «паджерике» ни за что бы не влез, и пытаться нечего.

Он положил ключи в карман, вылез и закурил, присев на огражденьице из крашеных железных труб. Огляделся с ленивым видом. Никого подозрительного. Народу вокруг полно, и подозрительным, строго говоря, может оказаться каждый, но поди тут определи тихарей…

Он старался оставаться спокойным, но порой его прямо-таки потряхивало от нешуточного, азартного возбуждения, приходилось делать над собой усилие, брать себя в руки…

Ага! Справа показался поспешавший вдоль длиннющего ряда припаркованных машин дражайший клиент, господин Извольский собственной персоной. Смолин подобрался, полный веселого охотничьего азарта. По проспекту плыл сплошной поток машин, справа возвышался простерший руку в светлое будущее исполинский Ильич, переживший все перестроечные бури, по гранитным ступеням библиотеки вверх-вниз шмыгали студенточки, большей частью весьма приятные (и недорогие, что характерно), вечернее солнышко не по-осеннему жарко припекало, и вокруг до сих пор не маячил никто, в ком удалось бы распознать затихаренного мента. Все, одним словом, было обыденно.

Выбросив окурок, Смолин поднялся со своего насеста и махнул рукой. Завидев его, Извольский ускорил шаг, подошел, глянул на часы, виновато пожал плечами:

– Места нигде не нашел, только и удалось втиснуться у проезда…

– Да ладно, - добродушно сказал Смолин. - Мы с вами, в конце-то концов, не шпионы, которым в минуты-секунды уложиться нужно, иначе сорвется все…

– Привезли?

– А как же, - сказал Смолин. - Как договаривались. У нас, как в аптеке…

Он приоткрыл заднюю левую дверцу малыша «Витца», достал оттуда длинный сверток из плотной белой бумаги, старательно перемотанный в четырех местах широким прозрачным скотчем. Держа за середину, протянул доценту:

– Владейте. Стулья против денег…

– Ах да! - спохватился тот, неловко зажав сверток под мышкой, полез за бумажником. - Я ведь вам шесть должен?

– Именно, - сказал Смолин со светской улыбкой.

Приняв у клиента шесть пятисоток, развернул их веером, пересчитав одним взглядом, сложил купюры пополам и небрежно сунул в нагрудный карман куртки. Вокруг царили полное спокойствие и обыденность.

– Ну, я пошел?

– Заходите, если что, - сказал Смолин. - Всегда готов.

Глядя вслед удалявшемуся со свертком под мышкой доценту, он почувствовал разочарование: вот на три метра отошел, на пять, этак совсем уйдет…

Оп-па!

Показалось, что вся толпа совершенно мирного народа, сновавшего вокруг, вдруг развернулась и кинулась на Смолина. По казалось, конечно: всего-то двое крепеньких молодых организмов в штатском, самого невинного вида, метнулись к нему, крепко сцапали за запястья и негромко сообщили, что следут стоять спокойно и не дергаться, потому как они, организмы эти, имеют честь представлять собою шантарскую милицию.

Еще двое из того же разряда «хрен подумаешь», проворно притормозили доцента Извольского, предъявив в развернутом виде внушительную красную книжечку. И еще трое в цивильном сомкнулись вокруг на тесном пространстве меж капотами-багажниками припаркованных машин и железной оградкой.

А там и вынырнул неведомо откуда бравый майор, товарищ Летягин, приблизился не спеша, вразвалочку, с невыносимо довольной рожей заядлого охотника, наконец-то уцапавшего дичь. Ухмыльнулся вовсе уж торжествующе:

– Какая встреча, гражданин Смолин!

– Вообще-то, если помните, Гринберг, - сказал Смолин, смирнехонько стоя на прежнем месте, даже и не пытаясь высвободить запястья из железной хватки добрых молодцев.

Он видел, как Извольский что-то жарко доказывает, со всем интеллигентским пылом возмущается, определенно права качает, - хотя от правоохренителей любой страны в такой ситуации фиг отбрешешься… Как ни дергался доцент, его все же препроводили в совершенно штатскую «Волгу», стоявшую тут же, крайней в ряду.

– Ах да, запамятовал… - пожал плечами майор. - Какая встреча, гражданин Гринберг… Боюсь, пройти придется, благо всего-то два шага…

Он показал в сторону серого здания УВД. Смолин видел отсюда, что там, у парадного входа, уже остановилась «Волга», и из нее высаживали все еще бурно жестикулировавшего доцента.

– А собственно, на каком основании?

– Василий Яковлевич… - протянул Летя-гин с веселой укоризной. - Ну что вы, в самом деле… Солидный человек, две ходки имеете, неужели будете мне тут дите изображать? Вы задержаны по подозрению в совершении деяния, предусмотренного статьей двести двадцать два, пункт четвертый, незаконный сбыт холодного оружия…

– Нет, серьезно? - спросил Смолин спокойно.

Летягин обернулся, сделал размашистый жест, и к ним проворно приблизился очередной добрый молодец, с ухмылочкой продемонстрировавший Смолину небольшую видеокамеру.

– Все заснято, - сообщил Летягин. - Во-он из того окошечка. Как доставали товар из машины, как передавали, как брали денежки. Покупатель уже, сами видите, доставлен, сейчас найдем понятых, вскроем пакетик, внесем окончательную ясность… Ну, Василий Яковлевич? Запирайте бибику и пойдемте, гостем будете. Вы ж человек юридически грамотный, сопротивляться находящимся при исполнении сотрудникам не будете? И насчет незаконного задержания кричать не будете, а? Уж на три-то часа имеем право… Нет?

– Имеете, - мрачно сказал Смолин. - А я ведь потом жаловаться буду.

– Да ради бога! - любезно ответил Летягин. - Начальству моему, прокурору, в Европейский суд по правам человека… И куда там еще вздумаете. А пока пойдемте? Что нам тут торчать?

Смолин сумрачно сообщил:

– Без адвоката - ни словечка.

– Ну разумеется, Василий Яковлевич! - воскликнул Летягин. - Я вам лично гарантирую строжайшее соблюдение законности. В кабинетике сядем, адвоката вызовем… Бумаги писать будем, дело возбуждать…

Он прямо-таки лучился самодовольной добротой победителя, цвел, морда долбаная, как майская роза. Ну что тут было поделать? Не наутек же пускаться?

Под бдительным присмотром добрых мо-лодцев Смолин прихватил из машины бар-сетку, запер «Витц», и вся процессия направилась к серому зданию. Смолина уже не держали за руки, но взяли в «коробочку» и бдительно зыркали. Полный провал, короче.

…Летягин быстро вошел в кабинет, где под присмотром зоркоглазого опера сидел Смолин, положил на стол лист бумаги самого что ни на есть казенного вида. Поинтересовался все так же добродушно:

– Ознакомиться с актом не хотите, Василий Яковлевич? В присутствии двух понятых произведено вскрытие свертка. Обнаружено холодное оружие, имеющее крайнее сходство с японским офицерским мечом, именуемым еще «катана»…

– Поздравляю, - сказал Смолин. - Начинаете терминологией проникаться?

– Василий Яковлевич, - задушевно сказал Летягин. - Я вашей братией заниматься буду до-олго… Стараюсь вникать в темпе. Кстати, там уже закончили допрос гражданина Извольского, выступающего пока что в качестве свидетеля. Он человек интеллигентный, в отличие от некоторых адвоката не требует и на пятьдесят первую статью не ссылается… Уже показал, что данное холодное оружие купил у вас по предварительному сговору… Так что дело чистейшее получается… На сей раз влипли, а?

Смолин старательно уставился в окно. Хмыкнув, Летягин жестом отослал опера, сел за стол, вполне добродушно осведомился:

– Василий Яковлевич, неужели придуриваться будете?

– Да зачем? - пожал плечами Смолин.

– Тогда, может, и начнем? - Летягин извлек чистый бланк, аккуратненько положил рядом авторучку. - Протокол допроса… в качестве подозреваемого… А?

Смолин снова уставился в окно. В дверь коротко стукнули, и тут же появился Яша Гольдман, респектабельный, как «роллс-ройс», в дорогущем костюме, при галстуке и черном кейсе.

– Мне представляться? - с легкой ноткой сварливости спросил он с порога.

– Ну что вы, - все так же благодушно отозвался Летягин. - Господин Гольдман Яков Борисович, адвокат гражданина Смолина и еще доброй полудюжины граждан, что характерно, проходящих по абсолютно схожим делам… Столько раз с вами общались, что в представлениях и нужды нет… Ну, гражданин Смолин… ах, простите, Гринберг…

Яша живо прервал:

– У вас какая-то странная улыбочка была, когда вы произносили фамилию моего клиента…

– Яков Борисыч… - ухмыльнулся Летягин. - Вот только антисемитизъмов мне шить не надо на пустом месте. Да и времена сейчас не те, чтобы такое клепать…

«Вот именно, - подумал Смолин. - К сожалению. В годочке этак девяносто втором, да и попозже, я бы тебе на шею посадил не менее полусотни шизанутых правозащитников, каковые, не особенно и заморачиваясь правдочкой, с утра до вечера глотку бы драли у парадного подъезда, пресекая злобную антисемитскую выходку распоясавшегося черносотенца в погонах. Уж я бы им такую лапшу на уши навесил, что тебе икалось бы потом месяц. Золотые были времена, не ценили мы их…»

– Ах, извините, мне что-то почудилось… - глазом не моргнув, отозвался Яша.

– Бывает, - спокойно сказал Летягин, взял авторучку. - Итак… Фамилия, имя, отчество?

Яша безмолвствовал, и Смолин спокойно принялся отвечать: сухие анкетные данные, рутина…

Покончив с неизбежной увертюрой, Летягин написал ниже длинную фразу, поставил вопросительный знак. Поднял глаза:

– Гражданин Гринберг, вы задержаны после продажи вами гражданину Извольскому Павлу Сергеевичу одной единицы холодного оружия, сверток был вскрыт в присутствии понятых. Вы узнаете данное оружие?

Он показал на обшарпанный стол рядом, где лежала на безбожно разодранной бумаге катана в темно-синих ножнах, кое-где украшенных никелированными накладками.

– Я признаю, что именно данный предмет продал гражданину Извольскому, - сказал Смолин. - Прошу записать в точности так, как я сказал.

– Ну разумеется, - Летягин быстро писал. - Предмет… То есть вы признаете факт продажи вами гражданину Извольскому одной единицы холодного оружия?

– Никакого холодного оружия я не продавал, - сказал Смолин.

– А как это сочетается с тем, что вы только что признали проданное вами…

– Проданный мною предмет, - сказал Смолин.

Майор ничего еще не подозревал, он старательно писал. Не дожидаясь вопросов, громко и четко Смолин начал:

– Несколько дней назад гражданин Извольский попросил меня приобрести для него какой-нибудь декоративный клинок, чтобы украсить интерьер квартиры. Желательно с японским уклоном, поскольку гражданин Извольский является известным нашим шантарским японоведом и соответственно обставляет свою квартиру. Сегодня утром мною за четыре с половиной тысячи рублей была приобретена в салоне «Каравелла» декоративная копия японского офицерского меча времен Второй мировой войны. Данные предметы продаются совершенно свободно, поскольку холодным оружием не являются. Как человек предусмотрительный, я на всякий случай сохранил товарный чек и выдаваемый магазином сертификат, каковые находились у моего адвоката…

Вот тут Летягин вздернул голову. Интересное было у него лицо - он все расслышал, но еще не мог поверить, как любой, наверное, на его месте.

Смолин лекторским тоном продолжал: - Данный предмет я продал гражданину Извольскому за шесть тысяч рублей. Полторы тысячи можно назвать обыкновенной торговой накруткой, или компенсацией за потраченное время. Гражданин Извольский об этой накрутке был предупрежден заранее и против нее не возражал. Таким образом, никакого холодного оружия я никому не продавал, что и прошу занести в протокол.

Он замолчал. Яша, уловив момент, когда должен был вступать в игру, звонко отщелкнул застежки своего кейса:

– Прошу приобщить к показаниям моего клиента упоминавшиеся им товарный чек и сертификат, выданный магазином «Каравелла». Данный магазин расположен на соседней улице, максимум в трех минутах ходьбы пешком, так что проверить показания моего клиента не составит большой сложности.

И положил перед Летягиным оба документика. Майор все еще пребывал в состоянии легкого оцепенения. Осознавал, анализировал, лихорадочно искал выход - а выхода-то, злорадно подумал Смолин, и нету!

Он ухмыльнулся и произнес наглым, тягучим голосом классического урки:

– Что ж ты дело шьешь-то, начальничек, на пустом месте?

Летягин смотрел на него ошарашенно, злости в его глазах пока что не было ни капельки, только осознание проигрыша. Ага, вот именно. Толстая полярная лисичка пришла…

Смолин усилием воли погасил улыбку. Где-то совсем недалеко отсюда, никаких сомнений, все еще качал права, возмущался произволом и грозил жалобой в ООН Пашка Извольский, добрый старый приятель, лет уж пятнадцать покупавший у Смолина все связанное с Японией. Свой в доску мужик, никакой не растяпа-интеллигент, всегда готовый в трудную минуту прийти на выручку - в том числе и подыграть в подобном спектакле…

Приложили они майора мордой в дерьмо - качественно, смачно впечатали, без единого прокольчика…

И майор, судя по его лицу, это уже прекрасно понял. Ах, с какой злобной мечтательностью он взирал на Смолина! Во взгляде так и читалось: эх, противогазик бы, и раз-два по почкам, и прочие удовольствия… Ну что же, чем ему сейчас неуютнее, тем с большей страстью будет ждать реванша.

«Тяжко тебе, падла, - подумал Смолин со вполне понятным злорадством. - Будь ты обычным любителем шить липовые дела, плюнул бы, поматерился, водки хряпнул и пошел искать новый объект… а ты ж у нас нанятой, тебе, надо полагать, весомую благодарность отваливают - а ее ж отрабатывать надо…»

Яша - ставший теперь олицетворением терпимости и доброты - проговорил добрейшим голосом:

– По-моему, самым лучшим в данной ситуации было бы незамедлительно проверить показания моего клиента, благо магазин будет открыт еще полтора часа, и ходу до него две минуты. При любых других вариантах предельно усложняется ситуация…

…Примерно через сорок минут Смолин в сопровождении верного консильери покидал здание УВД совершенно свободным человеком, жертвой недоразумения.

Яша подтолкнул его локтем. Смолин посмотрел в ту сторону и широко улыбнулся. На противоположной стороне проспекта стояла массивная тренога с телекамерой, к ней приник оператор, а перед камерой помещался Извольский и, азартно жестикулируя, потрясая бутафорским мечом, что-то живописал смазливой теледиве. Несомненно, как и было обговорено заранее, метал громы и молнии в адрес отдельных, с позволения сказать, сотрудников, которые вместо того чтобы исполнять свой служебный долг, ни с того ни с сего хватают посреди улицы мирного ученого, волокут в застенок и там долго стращают всякими ужасами, вынуждая дать ложные показания на честного человека.

Видно было и отсюда, что телезвездочка млеет от восторга. Ну да, сенсация получалась хлесткая не только по шантарским меркам: видный японовед, милицейский произвол, безобидная игрушка в роли грозного холодного оружия… Если грамотно развивать тему, труженикам камеры с неделю можно кормиться на сегодняшнем инциденте.

Они медленно двинулись в сторону стоянки машин, Яша негромко, с большим пафосом сказал:

– Лишний раз убеждаюсь, что мы, евреи, богоизбранный народ. Любого гоя обведем вокруг пальца.

Смолин покосился на него, громко фыркнул. Яша ответил ему невиннейшим взглядом - ох, прохвост…

К еврейству Яша, первые тридцать с лишним лет жизни носивший самую что ни на есть славянскую фамилию Сидоров, отношение имел самое приблизительное. Еврейской крови в нем имелась ровнехонько одна шестнадцатая, от прапрабабушки. По израильским законам это вовсе даже и не дает права человеку числить себя евреем - но израильские законы, во-первых, далеко, а во-вторых, Яша вовсе и не собирался на землю обетованную. Он просто-напросто, когда буйствовала перестройка, выкрутил руки чиновничкам паспортного стола, громогласно требуя восстановить историческую справедливость, то есть вернуть ему национальную идентификацию. В случае отказа он угрожал едва ли не вмешательством Цахала, не говоря уж о международной прогрессивной общественности. Кто такой Цахал, в паспортном столе наверняка и не ведали, но в тогдашней обстановке полной и законченной шизофрении в антисемиты и черносотенцы никому не хотелось, - и Яшу в два счета сделали Гольдманом. И вовсе уж забытым оказался тот факт, что прапрабабушка Гольдман сбежала из дома и крестилась в православие, чтобы выйти замуж за бравого паровозного машиниста - тем самым, собственно говоря, из еврейства выпав напрочь.

Яша рассчитал все точно: адвокат с довеском «еврей», что греха таить, в глазах многих и многих выглядит гораздо предпочтительнее тех своих коллег по ремеслу, кто таким довеском похвастаться не может. И лет пятнадцать уж процветал господин Гольдман, благо и законником был хорошим - даже иные столпы шантарского национал-патриотизма к нему украдкой бегали при серьезной нужде, а не к расово-чистым единомышленникам.

– Ну да, - сказал Смолин, ухмыляясь. - Страшная еврейская мафия, Гринберг и Гольдман, одержала очередную победу… Яша, нынче же садись и твори жалобы. В областное УВД, в управление собственной безопасности, в прокуратуру. От моего имени, от Извольского. Смотри, чтобы стиль не совпадал. Прожженный антиквар и возмущенный интеллигент по-разному изъясняться должны…

– Не учите ученого, ребе Гринберг, - с большим достоинством изрек Яша. - Все будет в лучшем виде… - он задумчиво покивал головой. - Итак… Что же мы теперь имеем по результатам погрома, учиненного гражданином майором? Твоего парнишку отмазали, дело рассыпалось, по «Фрегату» и «Эльдорадо» дела не возбуждались вообще, Вову Багдасаряна им пришлось отпустить без возбуждения дела. Как дважды два доказали им, что контрабанду тут не пришьешь, золото он не из Белоруссии вывозил через границу, а попросту имел при себе, транзитом пересекая территорию означенной державы… Лешенька Маевский, несмотря на то, что единственный из всех моими услугами не воспользовался, тоже отбился… В общем, смело можно сказать, что атака отбита по всем направлениям. Неплохо, а? Учитывая сегодняшний случай, который майору еще аукнется…

– Ну конечно, все просто великолепно, - сказал Смолин с наигранным энтузиазмом. - Вы гений, ребе Гольдман, кто бы сомневался…

Надежный человек Яшка в профессиональном плане - но и он знал только то, что ему следовало знать. Обо всем остальном, сопровождавшем летягинские ужимки и прыжки, Смолин ему ни словечком не обмолвился. Не было пока что такой необходимости. А потому в глубине души восторгов собрата по еврейской мафии не разделял. Летягина, в конце концов, если все и дальше пойдет как планировалось, можно будет из игры исключить насовсем. На него уже и так поглядывают косо вышестоящие, раздосадованные кое-какими звоночками и беседами. Черный юмор в том, что со стороны бурная деятельность майора и в самом деле выглядит бестолковой возней, приносящей конторе одни разочарования и проигрыши. Он же не может сказать правдочку: мол, я оборотень, я продажный, мне поручено… Самоубийцей надо быть…

Майора рано или поздно урезонят. Вот только те, кто его нанял, так и остаются пока в тени, не имеющими лиц и имен привидениями, и замысел их пока что не угадывается. А значит, расслабляться рано…

– Яша, - сказал Смолин, - уж ты-то в своем веселом ремесле знаешь всех и вся…

Косов Виталий и Борис Музаев - что за типы?

– Да, в принципе, шелупонь, - не раздумывая отозвался Яша. - Мелочовка. Серьезные люди с ними не связываются. По грязненьким делам специализируются ребятки. Вроде подпольных абортмахеров в те времена, когда аборты были запрещены. В приличном обществе не приняты, как говорится… А что?

– Да так, - сказал Смолин. - Знакомый один с ними пересекался.

– Скажи, пусть не связываются, - серьезно предупредил Яша. - Дешевая парочка, о нее пачкаться не надо.

– Так и передам, - кивнул Смолин.

С бегом времени Смолин все больше и больше убеждался: за всеми непонятками по-настоящему серьезные люди категорически не просматриваются. В тумане прячется мелочь, шпана, собственно говоря… беда только, что и эта шпана, как показали последние события, может оказаться по-настоящему опасной…

И он решился.

– Ты что такой грустный? - жизнерадостно вопросил Яша. - Поехали в «Какаду», отметим победу?

– Пожалуй, - сказал Смолин. - Только мы не победу будем отмечать, а поговорим о довольно серьезных делах… Сейчас, подождем Извольского.

Он включил телефон, посмотрел журнал. Непринятых звонков насчитывалось только два: от Инги и Шварца. А вот Лешенька Маевский, хотя уж полтора часа назад должен был закрыть свое заведение и отправиться домой, так и не позвонил, не озаботился судьбой своей машинки. Логично…